Аннотация: Рассказ о четырех знакомых барышнях. Барышням же и посвящается...
Вечерело. Нонна Григорьевна заваривала чай. Сегодня ночь перед Рождеством, пусть католическим, но кого это сейчас волнует. Главное можно погадать. И собрать девишник. Давно они не точили лясы. Это диалектное? Или народное, площадное, сленг, говоря современным языком?
Нонна Григорьевна была выпускницей филфака, как и три бывшие подруги, кого она ждала в гости. Пути их давно разошлись. Нонна Григорьевна служила в прокуратуре, соблазнившись на статус и паек, что давала служба в отделе по связям с общественностью. Даже надела погоны. Наталья, единственная, честняком пошла в школу, где ее неуемный темперамент нашел выход в самодеятельности и общественной работе. Алла, самая мудреная из них, внедрилась на телевидение. А Ленка... Ленка прозябала на каких-то вторяках, целиком отдаваясь личной жизни. Сколько они толком не виделись? Три, четыре года? Ну, ничего, сегодня ночь в их распоряжении. Можно напиться и поговорить. Две из них разведенки, две замужем. Пятьдесят на пятьдесят. Причем Нонна Григорьевна разведена уже в четвертый раз. Просто мужичок слабый пошел. Не тянет...
Первой пришла Наталья. Розовощекая, с мороза. Снимая необьятную шубу, смущалась своего нового дородного тела. Шутила громогласно, дабы скрыть смущение. Ну, ладно, ладно, муж-то любит? Ну и что комплексовать, хорошего человека, ты сама знаешь... Пойдем по-маленькой, пока Алка с Ленкой подтянуться. Пили водку, чего размениваться, чай не маленькие.
Второй нарисовалась Ленка. Как всегда, дыша духами и туманами... Но пальто старое, видели уже, кто бы не заметил. Ой, девчонки, сейчас такого мужчину встретила. Ну, понятно, понятно, кого бы удивила. Садись, вот огурчики, вот грибочки, давай, давай... Хорошо!
Последней пришла Алла. Шик, блеск, красота, РТР, второй канал. Уже пьяненькая, на работе чего-то отмечали. Как всегда язва, но остроумная, кто бы спорил. Ну, поехали!
Отстрелявшись и переварив закуску с последними новостями, задумались. Что делать? Так, гадать! Вот и лист ватмана уже приготовлен с алфавитом. И блюдце. Это спиритический сеанс что ли? Ну да. Супер. А можно я буду писать, вы сами там шаманьте? Конечно, Ленка. Роли распределились.
Нонна Григорьевна, Наталья и Алла сели вокруг маленького столика на кухне. Ленка примостилась на диване. Кого будем вызывать? Ой, давайте только без банальностей. Это Алла. Ленин, Сталин, Гитлер - проезжаем и Казанов нам всяческих не надо. А кто тогда? И на что гадаем?.. А, давайте Ларошфуко? Кто-нибудь вызывал Ларошфуко?.. А гадаем, как всегда, о девичьем, тут уж без банальностей нельзя. Все согласны? У всех налито? Вперед.
- Вечно ты, Алка, выпендриваешья. Ларошфуко, Ларошфуко, звучит, конечно, красиво, но кто хоть помнит, кто этот самый Ларошфуко? - это уже Нонна.
- Ой, Господи, а тебе не без разницы кого вызывать, Мао Цзе Дуна или куртуазного француза?
- Ну ладно, ладно, начали...
Положив кончики пальцев на блюдце, дамы начали взывать:
- Мы вызываем дух Франсуа де Ларошфуко, мы вызываем дух Франсуа де Ларошфуко...
И так раз пятнадцать. Блюдце молчало.
- Ну и где этот галантный кавалер? - не утерпела Нона - Говорила тебе...
Не успела она закончить, как блюдце дрогнуло.
- Это ты что ли, Наталья?
- Да нет, кажись, само.
Блюдце поехало. Ленка приготовилась записывать:
- Я, у, ж, е, з, д... Я уже здесь и весь вниманье.
Женщины переглянулись.
- Вы, замужние, пока что погодите - обратила свою речь Нонна к Алке и Наталье - Я буду спрашивать о любви.
- А тебе не много будет любви-то, Нонночка, для сорока лет? Пятого захотела? - не удержалась Наталья.
Не успела Нонна возразить, как блюдце завертелось по столу.
- Любовь одна, но подделок под нее тысячи - запечатлела Лена.
- Вот именно, я, может, свою еще не встретила. Спасибо, Франсуа - взбодрилась Нонна.
Блюдце меж тем продолжало путь:
- Нам легче полюбить, тех кого мы ненавидим, чем тех, кто любит сильнее, чем нам желательно...
- Точно, Ноннка, вот это про твоих мужей, все они тебя любили-любили, на руках носили, да где они сейчас? - сьязвила Алла.
- Проходят курс глубокой терапии и реабилитации - вставила Наталья.
Блюдце металось по столу:
- Ни в одной страсти себялюбие не царит так безраздельно, как в любви, люди всегда готовы принести в жертву покой любимого существа, лишь бы сохранить свой собственный.
- Вот это он к чему сейчас? - Нонна была явно раздосадована дружеским наездом.
- Да все к тому же - не унималась Алла.
Блюдце ж вело дальше свой монолог:
- Любовь правильнее сравнить с горячкой, тяжесть и длительность той и другой нимало не зависят от нашей воли.
- Вот тут я согласна. Я что, их не любила что ли? Кто ж виноват, что все рано или поздно проходит - опять почувствовала себя на коне Нонна.
Блюдце подхватило:
- Очарование новизны в любви подобно цветению фруктовых деревьев: оно быстро тускнеет и больше никогда не возвращается... Тот, кого разлюбили обычно сам виноват, что вовремя этого не заметил... Тот, кто излечивается от любви первым - всегда излечивается полнее...
Блюдце на мгновенье встало.
- Уф, зарядил, у меня аж руки заболели - пожаловалась Наталья - Нам-то даст что-нибудь вставить?
- Молодец, французишко, люблю! - Нонна окончательно воспряла духом - Так будет у меня еще любовь, а, Франсуа?
Блюдце завертелось:
- От веры до любви короткая дорога. Внушить доверие - о, это очень много! Когда поверишь ты, что он в тебя влюблен, полюбишь и сама, таков любви закон.
- Уже стихами заговорил - прошептала Ленка.
- О, это мой друг Корнель присоединился к нам - ответствовало блюдце.
- Стоп, мы Корнеля заказывали? - удивилась Алла.
- Это я его позвал - проехалось по кругу блюдце.
- Вам там что, заняться нечем? - не унималась Алла.
- Как и вам - отрезало блюдце - У нас впереди вечность... ну почти, у вас же краткий миг, что зовется жизнью.
- А, ну тогда зови до кучи всех своих корешков на том свете, чего уж мелочиться - развеселилась Алла.
- С превеликим удовольствием! Дидро, Жан Жак Руссо, Лафонтен, Мольер, Расин и Бомарше вас устроят?
- О, кей, пусть только представляются, когда говорят.
- Се, непременно.
- Погодите, погодите - заволновалась Нона - Я чего-то не поняла, в кого мне там поверить надо, что он влюблен?
Блюдце снова пустилось в путь:
- Чиста и свободна от влияния других страстей только та любовь, которая таится в глубине нашего сердца и неведома нам самим. Франсуа.
И, без передышки:
- Мы любим иногда, не ведая о том, а часто бред пустой любовью мы зовем. Мольер.
- Ну, напустили туману, кого это мне надо полюбить во глубине... своих сибирских руд? Уж не Михалыча ли из следственного, что ко мне клинья бьет? - не унималась Нонна.
- В волокитстве есть все, что угодно, кроме любви... И мы всегда любим тех, кто восхищается нами, но не всегда любим тех, кем восхищаемся мы. Ларошфуко.
- Слушай, Ноннка, что все ты, да ты, - вставила вдруг Ленка - Сама там разбирайся. Я вот тоже хочу узнать, долго мне еще одной маяться?
- Ты меня не смеши, Лен, ты когда в последний раз одной была?
- Но я же о НАСТОЯЩЕМ, а не об этих, временщиках...
Блюдце вновь вздрогнув, побежало:
- Величайшее чудо любви в том, что она излечивает от кокетства. Ларошфуко.
- Получила! - Наталья засмеялась.
- Приходит - кроткая. Царит же - как тиранка, но раз твоей душе понравилась приманка, преодолеть любовь душа уж не вольна. Корнель.
- Это что ж значит, что придет? - задохнулась от волненья Ленка.
- Любовь часто отнимает разум у того, кто его имеет, и дает тем, у кого его нет. Дидро.
Все заржали.
- Да ну вас, девки - обиделась Елена - Вы всегда меня считали за легкомысленную дурочку и завидовали, что я живу, как мне сердце подсказывает, а я... просто мужиков люблю, что тут сделаешь, за то и расплачиваюсь...
Блюдце завертелось вновь:
- Разве мы властны влюбляться или не влюбляться? И разве влюбившись, мы властны поступать так, как будто этого не случилось. Дидро.
- Любовь трудней сломить, чем полчища врагов. Расин.
- Вот, что я говорила! - обрадовалась Ленка - И все-таки будет он мой, единственный и навсегда?
- Любить глубоко - это значит забыть о себе... И самое верное средство завоевать любовь другого - подарить ему свою любовь. Руссо.
- Да уж, нараздаривала, черт бы их побрал... - осерчала Ленка.
- Я вот тоже хочу спросить - Наталья потупилась - Муж-то любит меня? И ... будет ли любить и дальше?
Второй муж Наташки был ее на десять лет моложе и это стало ее постоянной головной болью, нарастающей с каждым годом, хоть признаки старенья ее еще, можно сказать, и не особенно коснулись. Ответ последовал незамедлительно:
- Самое несносное в любви - это спокойствие. Безоблачное счастье может наскучить, в жизни никак нельзя обойтись без приливов и отливов, с препятствиями и любовь разгорается сильней, и наслаждение цениться больше. Мольер.
- Никакое притворство не поможет долго скрывать любовь, когда она есть, или изображать - когда ее нет. Ларошфуко.
- Ну, уж что-что, а спокойствия ему точно не видать - успокоилась Наталья.
- Так отрадно, когда тебя любят ради тебя самого. Бомарше.
- Спасибо, Пьер, на добром слове - расплылась Наталья.
- Послушайте - заговорила долго молчавшая Алла - А мне вот интересно, а что это они слетелись на нас, как мухи на... мед? Им там что, правда, больше делать нечего? Ответь, мне Франсуа?
Блюдце завибрировало:
- Милая, мадам. Не так уж много ныне занимаются спиритизмом. Век не тот. Мы ж тут меж собою все тыщу раз переговорили. Отрадно поболтать с еще пока живыми. Как для вас игра "в бутылочку", так для нас блюдце погонять...
- Понятно излагаешь.
- Да, тут к вам рвется некто Маркс, тоже хочет о любви сказать. Франсуа.
- Это который борода что ли? - удивилась Алла.
- Ну, с бородами у нас тут не густо, сами должны понимать. Который Карл.
- Он там с собой Энгельса не притащил? - измывалась Алла.
- Свободная от всяких сомнений вера в неподдельность любви, которую выражает возлюбленный, есть для возлюбленной высшее наслаждение собой, есть её вера в самое себя. Маркс.
- Послушай, Карла, мы твоих прописных истин за семьдесят лет советской власти наелись, дальше некуда. Иди-ка ты в баню, вместе с Фридрихом, комуняка хренов! - сурово отрезала Алла.
- Ну вот, обидели дядю. Франсуа.
- Я так понимаю, с банями у вас тоже не очень? - вещала Алла - Но, надеюсь, он дорогу знает?
- Дороги - это в вашем мире. У нас тут пути и измеренья.
- Понятно. Я вот о детях хотела бы узнать... Кстати, Нонка, твоя-то где?
- Да к подружке отправила с ночевкой.
- Ну да, так будут у меня еще дети? - продолжала Алла.
- Тебе чего двоих-то мало? - удивилась Ленка.
- Уже. Ларошфуко.
- Чего "уже", не поняла? - выразительно посмотрела Ленка.
Алла побледнела:
- У меня задержка. Слушай, Ленка, налей-ка мне водки, я что-то руки не могу оторвать.
- Ага, и у меня словно прилипли - заметила Наталья.
- Вот это да, Алка!" - то ли восхитилась, то ли пожалела Нонка.
Не успела Алла допить рюмку из ленкиных рук, как блюдце побежало дальше:
- Ребенок - это грядущее... И нет на Земле гимна торжественнее, чем лепет детских уст... Ибо дети сразу и непринужденно осваиваются со счастьем, ибо они сами по природе своей - радость и счастье. Гюго.
- Ого, Виктор подтянулся. Привет, Витек! - Аллу несло, видимо от волнения - Я так понимаю, им по барабану, о чем тереть, только тему дай.
- А руки-то и, вправду, словно приросли - это уже опомнилась Нона - Это они нас так в оборот взяли?
- Ну а кто ж еще? - Алку колотило.
- Во, дела!
Блюдце металось по листу, как масло по раскаленной сковородке:
- Если бы мне дали выбирать, населить Землю такими святыми, каких я только могу вообразить себе, но чтобы не было детей, или такими людьми, как теперь, но с детьми, - я бы выбрал последнее. Лев Толстой.
- Ну, раз уж дети, то как тут без Толстого? Тут даже Хармсом не надо быть - витийствовала Алла - Франсуа, и много у тебя еще друзей?
- Вы бы видели всех желающих вставить здесь хоть словечко.
- Да уж, лучше и не знать.
Воздух на полутемной кухне, освещаемой несколькими свечами, как будто уплотнился. Так что стало казаться, что тяжело дышать. Лица гадающих женщин раскраснелись. Казалось, что какие-то судороги пробегают по затемненным углам, и вот-вот, как в "Вие" оттуда повалят всяческие духи. Ленка на диване поджала ноги и подвинулась поближе к столику.
- Осталось только про войну спросить - пересохшим ртом проговорила Наталья - А будет ли война?
Блюдце опять разогналось:
- Как ни ужасна война, все же она обнаруживает духовное величие человека, бросающего вызов своему сильнейшему наследственному врагу - смерти. Гейне.
- Война есть убийство. И сколько бы людей не собиралось вместе, чтобы совершить убийство, и как бы они себя не называли, убийство все же самый худший грех в мире. Толстой.
Блюдце металось само по себе, используя женщин скорее как инструмент.
- Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему. Ницше.
- Какие люди! - только и успела вставить Нонна.
- Война - варварство, когда нападают на мирного соседа, но это священный долг, когда защищают родину. Мопассан.
- Вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам: только благо войны освящает всякую цель. Ницше.
- Люди, которые признают войну не только неизбежной, но и полезной и потому желательной - эти люди страшны, ужасны своей нравственной извращенностью. Толстой.
Дальше блюдце словно заклинило. Оно дергалось из стороны в сторону, не доходя ни до одной буквы, или выдавая абракадабру из беспорядочного набора букв.
- Франсуа, что случилось? - спросила Алла.
Наконец, блюдце словно стронулось с мертвой точки и опять плавно стало перетекать от буквы к букве, складывая слова и строки:
- Вы бы видели, какую свару вы здесь подняли своим вопросом. Толстой сцепился с Ницше.
- Ну и что наш великий непротивленец подставляет вторую щеку, или что там у него есть? - опять села на своего конька Алла.
- Да если бы, мутузят друг друга энергетически, аж искры летят!
- Я так и знала - криво усмехнулась Алла.
Блюдце на мгновенье замолчало, потом опять сдвинулось:
- Вечная война России с Европой - война космического зада с человеческим лицом. Мережковский.
- А это-то хвилософ, как сюда затесался? - раздухарилась Алла - Это мы что ли космический зад? Да сам он космическая задница, белоэмигрант.
- Ты, Алка, прямо как большевик рассуждаешь - вставила Нонна.
- Нет, ну а чё он? - не унималась Алла - Это Европа что ли с человеческим лицом? Ага, напудренная жопа!
- Я чего-то не поняла, будет война с Европой? - заволновалась Наталья - Ларошфуко, ответь.
Блюдце отвечало:
- К вам же приходила Ванга, суть Пифия. Она же вам все сказала. Война начнется на Востоке, когда Сирия падет. В результате падет Европа. Россию это не коснется. Франсуа.
- Ну, дела! - выдохнула Нона - Вы чего-нибудь слышали об этом?
- По-моему, где-то в Интернете пробегало, но не помню точно - ответила Алла - Слушай, Франсуа, а что же будет с Россией, с нашим государством?
- Изучайте Вангу, там все сказано. Нечего добавить. Франсуа.
- Алка, ты чего-нибудь слышала, читала? - заинтересовалась Нонна.
- Да не помню, кто-то что-то пересказывал, что-то про "империю духа"... да не помню, надо поискать.
Блюдце меж тем поехало дальше:
- Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда. Когда государство не управляется согласно с разумом, постыдны богатства и почести. Конфуций.
- Когда в государстве исчезает Дао, начинает властвовать справедливость. Когда исчезает справедливость, начинает властвовать закон. Таким образом, закон - конец порядка и начало смуты. Лао Цзы.
- Ну вот, уже китайцы поперли - Наталья почесала вспотевший нос о предплечье.
- Куда без них, их здесь полтора миллиарда, представляешь, сколько там? - вторила ей Нонна.
Блюдце между тем вещало:
- В реках и плохих правительствах наверху плавает самое легковесное. Франклин.
- Браво, Бенджамин! - рассмеялась Алла.
- Существует только одна гигантская машина, управляемая пигмеями. И это бюрократия. Бальзак.
- Спасибо, Оноре - Алка опять посерьезнела - Они нас сейчас завалят своими соображениями о государстве. Надо их отвлечь. Франсуа, мне тут предлагают перейти на новую работу, возглавить журнал. И денег больше и ответственности меньше, что скажешь?
- Ты чего, Алка? С ящика уйти? - неподдельно удивилась Ленка.
- Да знаешь, мне уже где сидит эта информационная редактура и бесконечный аврал!
- Ты думаешь, в прессе по-другому? - недоумевала Нонна.
- Не знаю. Вот и спрашиваю.
Франсуа молчал. Наконец, блюдце поехало:
- Свобода печати во всем мире, где есть капиталисты, есть свобода покупать газеты, покупать писателей, подкупать и покупать и фабриковать "общественное мнение" в пользу буржуазии. Ленин.
- Пробился-таки, лысый. Куда ж нам без тебя.
Блюдце опять завертелось:
- Истинное, ужасающее лицо нашего мира - газета. Канетти.
- Кто такой Канетти? - Наталья оглядела всех.
Все только пожали плечами:
- Без понятья.
- Я, блин, не об этом спрашивала - разозлилась Алла - Франсуа, ты чего молчишь?
- Ты уже приняла решенье. Только не думай, что на новом месте тебя ждет спокойствие. Одни неурядицы сменят другие. Франсуа.
- Ну, так бы сразу... - Алла успокоилась.
- Ой, Алка, все-таки уйдешь? - не утерпела Ленка.
Она искренне завидовала алкиному положению.
- Да, уйду, уйду... Все равно скоро в декрет - мечтательно проговорила Алла.
- Давайте завязывать, девчонки. Не могу больше, руки сейчас отваляться! - взмолилась Наталья.
-У меня тоже уже все затекло - присоединилась Нонна.
Но не тут-то было. Пальцы, словно на морозе, примерзли к блюдцу. Духи не хотели отпускать.
- Давай, его дотащим до края и на пол - предложила Нонна.
Но блюдце, мелко подрагивая, замерло на одном месте, и никакими усилиями они не могли сдвинуть его с места. Только выдохлись.
- Франсуа, как нам закончить сеанс? Помоги - взмолилась Наталья.
- Надо взять в рот щепоть поваренной соли и трижды плюнуть через левое плечо... Шутка. Прощайте, дамы. Я умываю руки. К вам на рандеву явился Иосиф Виссарионович со свитой.
- Стоп, стоп, Франсуа. Ему-то что от нас надо? Подожди - разволновалась Нонна.
- У него и там политбюро? - это уже не на шутку встревожилась Алла.
- Большой начальник. Будет вам диктовать решения Одиннадцатого сьезда потусторонней ВКП(б). Пока.
Блюдце замерло посередине.
- Ленка, тресни чем-нибудь тяжелым по блюдцу, да побыстрее! - скомандовала Алла.
Ленка приподнялась с дивана, но словно невидимая сила толкнула ее в грудь и она беспомощно плюхнулась обратно.
- Так, понятно - оторопела Алла - Что делать будем?
Все трое беспомощно переглянулись. Блюдце меж тем разогревалось, набирая обороты.
- Мать моя женщина, как пальцы жжет - почти заорала Нона - Я сейчас умру!
Никто уже не следил за буквами, Ленка бросила записывать, со страхом взирая на разворачивающуюся картину. Блюдце ж елозило по кругу как угорелое, очевидно диктуя тезисы доклада Отца народов.
- Так, спокойно! - вдруг решительным голосом проговорила Алла - А ну-ка повторяйте все за мной. Я вызываю дух Троцкого, Бухарина и Зиновьева. Я вызываю дух Троцкого, Бухарина и Зиновьева.
Остальные подхватили. Блюдце вдруг замерло и задрожало, набирая амплитуду. Казалось, еще секунду и оно совсем оторвется от стола и подпрыгнет вверх. Атмосфера накалилась. Женщины во все глаза наблюдали за происходящим не в силах как-либо вмешаться. В воздухе запахло гарью и еще чем-то необьяснимо смрадным. Вдруг раздался резкий треск, и блюдце раскололось на три неравных части. В тот же миг руки женщин освободились, и все трое откинулись без сил на спинки стульев.
Первой опомнилась Нонна. Вскочила и открыла настежь окна. Морозный воздух ворвался в помещение, выветривая затхлый запах. Минут через пятнадцать пришла в себя и Наталья:
- Закрой, замерзнем... Алка, ты гений, молодец!
- Твою мать, вот и погадали! - откликнулась Алла.
- Девки, водка еще есть? - Ленку все еще била дрожь.
Свечи догорели. За окном светало. Ватман, обугленный в центре круга, вдруг неожиданно сорвал кусочки скотча по краям и с резким звуком свернулся в трубку.
- Спать, Иосиф Виссарионович, спать... - сказала Нонна Григорьевна, направляясь вслед за Аллой.