Епископский дворец! О, что это было за здание! С каким изыском оно сочетала простоту и удобство с изяществом форм (если, конечно, такой профан, как я, вообще вправе рассуждать о столь возвышенных материях). По дворцу и его окружению сразу можно было понять: либо епископ скопил несметное богатство, либо же влез в немалые долги (впрочем, одно другому не мешало). Особенно же впечатлила меня композиция фресок в вестибюле, изображающая все этапы как Страстей Господних, так и Сошествия. Позже я обнаружил, что фрески имели продолжение: на сводах епископской капеллы красовалась огромная роспись, запечатлевшая взятие Рима войском Христа. Особенно любопытной мне показалась перспектива, избранная художником. Обычно на первом плане изображали самого Спасителя и Апостолов, здесь же сквозь распахнутые ворота в город вливались воины Христовы, а в стороне стоял Иисус, погружённый в беседу с человеком, облачённым в сенаторскую тогу. Готов был поклясться это был не кто иной, как Марк Квинтилий, первый из знатных римлян, открывший сердце и разум учению Христа. В награду же ему было доверено основание Святого Официума - института, призванного стоять на страже веры и верующих. Да-да, именно Марк Квинтилий заложил прочный фундамент для будущей славы Инквизиции. Именно он создал принципы, которыми мы руководствуемся и по сей день. Я долго всматривался в изображение и заметил, что лик Христа был прописан детально, тогда как Марк Квинтилий стоял вполоборота, а падающая от дерева тень частично скрывала его черты лица. Видимо, художник ловко вышел из затруднительного положения: ведь до наших дней не сохранилось ни одного достоверного свидетельства о внешности основателя. Ни описаний, ни гравюр, ни барельефов, ни статуй ни тем более портрета. О Марке Квинтилии говорили лишь, что он был высок и крепок телом. Вот и всё, что мы знали наверняка, ибо даже насчёт цвета его волос - светлые они были или тёмные - велись споры, равно как и о том, была ли кожа его бледной или же загорелой на солнце.
Так же, как не знали мы облика самого знаменитого и благочестивого из римлян, так же оставалось загадкой, что сталось с ним в те скорбные дни, когда Господь оставил свой народ. Увёл ли Христос Марка Квинтилия с собой, дабы тот вкушал вечную благодать в Царствии Небесном? Хоть об этом и гласили канонические тексты, но как обстояло дело на самом деле никто не мог сказать...
Ещё до нашего прибытия солдаты епископа окружили главное здание и хозяйственные постройки, никого не впуская и не выпуская без особого пропуска. По крайней мере, это гарантировало, что слуги и придворные не разбегутся кто куда - как это обычно случалось при кончине аристократа. А уж когда владыка преставился столь ужасной смертью, как Его Преосвященство, понятный ужас мог охватить всех приближённых - от садовников и конюхов до любимых пажей.
Если уж зашла речь о пажах, то, как мне удалось выяснить (да и для местных это не было секретом), епископ предпочитал златокудрых юношей не только дамскому обществу, но даже святым книгам или беседе с святыми мужами. Говорили, что для того, чтобы снискать милость владыки, юноша должен был быть нежной красоты, стройного стана, кроткого нрава и щебетать сладко, словно соловей. Но мог ли такой человек решиться на столь дерзкую затею - похитить и сжечь своего господина? Вряд ли. А вот отец или старший брат кого-нибудь из епископских любимчиков вполне мог счесть, что страсть Его Преосвященства к одному из их рода не прибавляет чести фамильному гербу, и взял дело в свои руки. Но тогда зачем было жечь самого епископа? И, главное, зачем уведомлять об этом Инквизицию? Разве не проще было бы подослать наёмных убийц или подстроить несчастный случай на охоте? Тем более что владыка души не чаял в верховой езде и травле зверя. Ведь не секрет, что в нашей славной Империи не один, не два и даже не десять феодалов сложили головы именно на охоте. То конь споткнётся на всём скаку (а подпруги, как назло, оказались не затянуты) то внезапный порыв ветра изменит полёт стрелы, и вместо оленя она вонзится в спину несчастного, то разгоряченный погоней охотник пригубит вина из бурдюка, поданного кем-то из спутников, и - неизвестно почему - в муках испустит дух. И так далее, и тому подобное.
Короче говоря, охота в нашей достославной Империи отличалась тем, что никогда нельзя было сказать наверняка, кто в ней охотник, а кто добыча. И многие охотники переживали по этому поводу весьма горькое разочарование. Но в данном случае убийца выбрал не просто сложный, но и невероятно эффектный способ! Он наверняка знал, что столь вызывающее убийство церковного сановника приведёт в ярость как духовенство, так и инквизиторов, которые приложат все силы, чтобы выследить преступника. Стало быть, убийца был либо безрассудно самоуверен, либо действовал по приказу кого-то чрезвычайно могущественного, либо же ему было попросту плевать на свою жизнь. Забавно, что Грегор Фогельбрандт довольно точно описал этого человека, основываясь лишь на его почерке. Конечно, я считал это не более чем совпадением и наглядным доказательством того, что в работе инквизитора следует отвергать даже те улики, что ведут к верному решению, если они выстроены на зыбких домыслах.
Я занял личные апартаменты епископа отнюдь не из-за их комфорта, а потому, что важность следствия требовала допрашивать придворных в месте, напоминающем им о величии власти. Человек менее преданный своему делу, возможно, наслаждался бы простором, изящными безделушками и удобной мебелью, но я был слишком поглощён следствием, чтобы находить удовольствие в роскошествах епископа.
Начать я решил с юношей, прислуживавших Его Преосвященству, но не добился ничего, кроме подтверждения того, что все они глупы и перепуганы. Впрочем, покойный владыка искал в них не мудрости, а страх перед инквизиторским дознанием понять легко. Пять дней подряд, час за часом, минута за минутой, я допрашивал каждого из придворных. Неожиданную помощь мне оказал Грегор, сообщив, что один из офицеров некогда учился в прославленной Академии Инквизиции. Разумеется, об этом факте при дворе епископа никто не подозревал.
Офицера звали Конрад Пайпер. Это был сухопарый, седеющий мужчина с изборождённым морщинами лицом и крючковатым носом. Я вызвал его сразу после допроса епископского "гарема".
- Надеюсь, вы сможете мне помочь, - сказал я, пожимая ему руку.
- Сомневаюсь, - ответил он. - Но сделаю всё, что в моих силах.
Я предложил ему сесть и налил бокал вина.
- Почему сомневаетесь?
- Потому что я не знаю никого, кто мог бы желать зла Его Преосвященству.
- Как странно! А по моим сведениям, епископ вёл настолько бурную жизнь, что удивительно, как его не убили раньше.
- Дело не в этом, - твёрдо сказал офицер. - Как вы, конечно, знаете, Шеффер не пропускал ни одного юноши с упругим задом, да и подданных обдирал налогами. Задумайтесь, магистр Маддердин, много ли вы знаете вельмож, которые не драли бы шкуру с крестьян да горожан? А прелюбодеяние? Содомия? Мир не видывал больших сластолюбцев, чем старые епископы или кардиналы. Кто окружен мальчиками, кто продажными девками. Вполне обычное дело в нашей Империи. В Италии и того хуже. Зачем убивать из-за того, что стало уже в порядке вещей?
- Отчасти вы правы, - согласился я. - По крайней мере, в том, что трудно сыскать свинью похлеще престарелого епископа. Однако... - я сделал паузу, - вы и сами знаете, что никогда не угадаешь, когда кто-то перейдет черту. Никому не ведомо, что на уме у родственников этих мальчиков. Возможно, отцам, дядям или старшим братьям не нравилось, что Его Преосвященство ввинчивал свое "сверло" в задницы их родни? Может, они не столь прогрессивны, как вы, привыкшие к нравам епископского двора? Может, они не считают содомию... как вы изволили выразиться... "в порядке вещей"?
Пайпер лишь пожал плечами, явно не обратив внимания на мою иронию.
- Его Преосвященство всегда щедро одаривал семьи этих... простите за выражение... "жоподателей". То деревню в аренду отдаст, то коня с уздечкой подарит. Не жаловались. Да и никого силой к утехам не принуждал. Запомните это, - Пайпер поднял указательный палец. - Никого.
- Настоящий образец добродетели, - язвительно заметил я. Щеки офицера вновь залились бордовым румянцем.
- Я его не защищаю. Просто говорю правду, чтобы ваше расследование не зашло в тупик.
- Крайне вам признателен, - сказал я. Румянец Пайпера стал еще гуще. - Будьте добры, скажите, не было ли за последние месяцы случаев самоубийства среди слуг? Никто не топился, не вешался, не перерезал вены?
Офицер покачал головой.
- Один конюх погиб месяца два назад. Лошадь ударила в висок. Копытом расколола череп, как орех молотом.
- Молодой? Красивый?
Пайпер фыркнул.
- Если вам по вкусу седобородые старцы, не мывшиеся со времен последнего крестового похода, то, возможно, он показался бы вам привлекательным.
- Рад, что вы не теряете чувства юмора, - добродушно парировал я, с удивлением отмечая, как потускневший было румянец на лице собеседника вновь разгорелся. - Давайте подойдем с другой стороны, - предложил я. - Расскажите мне о дне, когда погиб епископ. Дорога к Висельной горе, на которой его сожгли, занимает у всадника не меньше четырех часов. Когда вы в последний раз видели Шеффера?
- Я видел его утром, но понимаю, к чему вы клоните. Его Преосвященство покинул дворец в полдень. Приказал оседлать коня и уехал.
- Один?
- Именно так.
- Часто он совершал такие одиночные прогулки?
- Знаете что?.. - Пайпер пристально посмотрел на меня. - Если подумать, то никогда.
- Всегда его кто-то сопровождал?
- Всегда, - с явным удивлением ответил офицер. - Порой даже я, но чаще либо секретарь, либо кто-то из этих... юных красавчиков.
- А в этот раз - никто... - я нарочито выдержал паузу. - Странно, не правда ли?
- Да-а-а, - медленно кивнул он. - Допросите конюхов и привратника. Раз уж он уехал один, то они должны были видеть его последними.
- Непременно последую вашему совету. Его Преосвященство, когда горел на костре, был облачён в литургические одеяния. Никого не удивило, что он выехал из дворца в таком торжественном облачении?
- Господи, вы правы! - Пайпер шлёпнул себя ладонью по лбу. - Но я ничего об этом не знаю! Думаю, о таком мне бы доложили. - Он пожал плечами. - Простите, вам действительно лучше расспросить слуг.
- Скажите ещё, как складывались отношения епископа с секретарём? Я знавал многих, кто умел изрядно попортить жизнь своим помощникам... Иногда настолько, что смерть казалась милее их общества. А в таком настроении недолго ведь и глупость совершить.
- Ничего подобного, - отрицательно покачал головой Пайпер. - Теобальд Кранкль - человек учёный. К тому же деликатный и приятный в обхождении, а вы и сами знаете, что скорее свинья научится летать, чем заставишь этих университетских книжников вести себя непристойно. - Он уже собрался плюнуть, но вовремя осознал, где находится, и сдержался. - Если уж Шеффер и испытывал уважение к кому-то, то именно к секретарю.
- А может, он ревновал?
- Вы думаете, он был... того... с Его Преосвященством? - Офицер громко рассмеялся. - Нет-нет, уверяю вас. При всей своей учёности Теобальд - мужик что надо. Всех служанок здесь перетрахал, даже самых неказистых. Епископ знал об этом и шутил, что тот прям-таки жеребец.
- Даже самая забавная шутка со временем может набить оскомину.
Пайпер с серьёзным видом покачал головой.
- Вам решать, магистр инквизитор, куда направить свои подозрения, - произнёс он почти торжественно. - Но я-то здесь живу много лет, и, на мой взгляд, они были закадычными друзьями. К тому же в последнее время Кранкль меньше интересовался девками, так что поводов для таких шуток не было.
Я усмехнулся про себя, ибо имел собственное мнение насчёт "закадычных друзей" и их повадок. Кто надует тебя на крупную сумму лучше, чем закадычный друг? Кто во время твоего отсутствия позаботится о твоей женушке усерднее, чем лучший товарищ? Кто охотнее продаст твои тайны, если не тот, кому они известны, - то есть ближайший приятель? Ха!
Этого самого, как выразился Пайпер, "закадычного друга" епископа я уже успел изучить. Он не только провёл меня по дворцу, но и составил список лиц для допроса. Я видел, как он старается быть полезным, что мгновенно пробудило мои подозрения: уж не пытается ли он показным послушанием скрыть вину, о которой я пока не ведаю? Однако я решил не вызывать его ни первым, ни десятым. Если он причастен к смерти Его Преосвященства, пусть теперь изводится догадками. Пусть его подольше гложет тревога, неуверенность или угрызения совести. Пусть ломает голову, почему инквизитор не вызывает его на допрос, не выдал ли кто-то из уже опрошенных уличающих сведений против него. Короче говоря: пусть мучается в неведении. А когда нервы его окончательно сдадут - вот тогда я и приглашу его на беседу. Из опыта и рассказов коллег я знал: не раз и не два случалось, что подобный подозреваемый, издерганный ожиданием, полностью ломался после первых же вопросов. Невыносимая потребность сбросить груз с души оказывалась сильнее страха перед карой или желания скрыть преступление.
Следуя совету Пайпера, я первым делом вызвал тех, кто последним видел епископа живым: конюхов, садовника и привратника. Уже после первых фраз стало ясно, что сообразительностью они сравнимы с поросшими мхом придорожными валунами. Впрочем, это даже к лучшему: подобные особи едва ли способны замыслить убийство, а уж тем более участвовать в заговоре. Хотя и помочь следствию они тоже вряд ли смогут. Хотя, ослеплённые важностью инквизитора, они изо всех сил пытались быть полезными. Но одну крайне важную деталь они всё же поведали. Епископ не выезжал за ворота в литургическом облачении. Конюхи, садовник и привратник расходились в описании его одежды, но в одном были единодушны: на нём не было ни сутаны, ни митры, ни мантии. В руках он не держал посоха, хотя привратник заметил у конского бока длинный свёрток, обёрнутый холстом.
Всё указывало на то, что Его Преосвященство взял с собой торжественное одеяние, чтобы переодеться и взойти в нём на костёр. Это было, мягко говоря, странно, хотя нам, инквизиторам, довелось повидать столько дьявольских козней, что мало что в этом не самом весёлом из миров способно нас удивить.
Когда наконец настал черед Теобальда Кранкля, тот полностью обманул мои ожидания. Секретарь казался искренне опечаленным смертью епископа, но ни напуганным, ни растерянным.
- Его Преосвященство жил как жил, - ответил он на вопрос, были ли у епископа враги и, если да, то кто. - При такой жизни недругов найти несложно.
- Вы имеете в виду, что он... - я хотел сказать "содомит", но решил, что, пожалуй, будет уместнее смягчить формулировку, - что он предпочитал грубоватую мужскую дружбу женским прелестям?
Кранкль взглянул на меня с удивлением, которое не сумел скрыть.
- Да. Именно это я и имел в виду, - ответил он, явно поражённый, что я не прибег к более резкому выражению, описывая извращение, которому придавался Шеффер.
- Кому епископ мог доверять настолько, чтобы отправиться одному на встречу с ним, в путешествие длиной нескольких часов? Может, новая любовь? Вам что-нибудь об этом известно?
Кранкль развёл руками.
- Честно говоря, инквизитор, я старался держаться подальше от личной жизни Его Преосвященства. Кое-что я знал, потому что это знали все, но я не выспрашивал, а Августин мне не поверял своих тайн. Да, Августин, - повторил он, заметив мой взгляд. - Мы были знакомы двадцать пять лет, и он позволял мне обращаться к нему без официоза.
- Всё это очень мило, - сказал я. - Но, во имя гнева Иисусова! должна же быть причина, почему епископ в тот день повёл себя наперекор всем своим привычкам. Он уехал один, никому не сказав, с какой целью. К тому же поездка туда и обратно заняла бы не меньше восьми часов. Что произошло, господин Кранкль? Что случилось до того, как епископ решил действовать столь странным образом? Зачем он взял с собой литургическое облачение?
Секретарь Шеффера покачал головой, затем развел руками. На его лице читалась неподдельная растерянность.
- Не знаю. Клянусь Богом, у меня даже малейшего предположения нет. В тот день я не придал его отъезду особого внимания. Он всегда принимал решения быстро и редко посвящал меня в свои планы. Лишь потом... когда я узнал, что он уехал один, это меня, признаться, озадачило. Хотя, честно говоря, я подумал, как и вы - что он отправился куда-то недалеко позабавиться с каким-нибудь мальчишкой.
- Он любил такие забавы? В лесу, на лугу?
- Это вам следовало бы спросить у него самого, - ответил Кранкль почти обиженным тоном.
- Господин Кранкль, вы ведь дворянин, не так ли?
- Д-да... - Внезапный поворот беседы явно застал его врасплох.
- Богатый? Влиятельный? Может, входите в круг приближенных императора или папы?
- Трижды "нет", - бледно улыбнулся он. - Хотя мой дед был богат и владел таким состоянием, что даже основал квартал для бедняков в Кобленце.
Теперь я вспомнил, откуда мне знакома эта фамилия. Действительно, на нескольких доходных домах в Кобленце висели таблички в честь Тибальда Кранкля.
- Раз уж вы не имеете ни связей, ни богатства, прошу вас, не усложняйте мне расследование, и отвечайте на заданные вопросы. Потому что пытать и сжечь мы можем любого в Империи, а за человека без денег и покровителей не заступится даже хромая собака. Понимаете, о чем я?
Он помолчал, но по его выражению лица было видно, что угрозы его не особо напугали. К моему удивлению, он даже улыбнулся.
- Вы изложили все так ясно, что только глупец бы не понял, - сказал он, и в его голосе не было ни раздражения, ни обиды. - Так вот, я отвечу. Его Преосвященство предпочитал мягкие перины и пуховые одеяла муравьям, кусающим зад, и ветру, свистящему в... ну вы поняли.
- Вот видите! Умеете, когда хотите, - похвалил я его. - Описали вкусы епископа не только красочно, но и точно.
Он сдержанно кивнул, явно не понимая, серьезно ли я говорю или издеваюсь.
- А теперь подумайте, господин секретарь, как человек, знавший епископа столько лет: чем можно было заманить его в подобную одиночную поездку? Кто и какие аргументы мог использовать, чтобы выманить Шеффера из дворца?
Он долго размышлял, затем с досадой потер кулаком подбородок.
- Я бы не хотел, чтобы вы восприняли мои слова как помеху следствию, - наконец заговорил он. - Но клянусь вам, у меня нет ни малейшего представления. Я... я... Это просто не укладывается у меня в голове...
- Одиночная охота? - предложил я.
- Никогда в жизни! Всегда брал егеря.
- Тайная встреча? Может, с чьим-то посланником, просившим о конфиденциальности?
- Не знаю... Почему бы тогда не позвать меня...
- А если бы кто-то представился, скажем, посланцем папы и попросил о встрече с глазу на глаз, как бы отреагировал Шеффер?
- Немедленно сообщил бы мне, - уверенно ответил Кранкль.
В этот раз он был настолько уверен в себе, что и я проникся его уверенностью. Либо он действительно находился в теснейшем доверии у своего господина, либо свято верил в это доверие.
Я задал еще несколько вопросов, ответы на которые ничем не помогли делу, затем поблагодарил его и поручил заниматься административными делами, а также сообщать мне о любых неожиданных или тревожных происшествиях.
- И еще одно, - сказал я, когда секретарь уже направился к двери. - Говорят, вы знатный жеребец. Это правда?
- Я люблю женское общество, - невозмутимо ответил он.
- Но в последнее время поговаривают будто бы гораздо меньше...
- Не знаю, почему то, с кем и как часто я сплю, занимает достопочтенного магистра Инквизиции, - с преувеличенной вежливостью произнес он, - но уверяю, все подробности вы можете узнать у моего лекаря, который объяснит, почему уже некоторое время - и, увы, еще какое-то время впредь - я вынужден блюсти целибат. Поверьте, мне эта тема крайне не по душе.
- Благодарю вас, господин Кранкль. - Я кивнул.
- Искренне желаю вам успеха. - секретарь обернулся уже в дверях. - Августина я смело мог назвать другом, потому от всей души желаю, чтобы убийца, расправившийся с ним столь жестоко и позорно, понес заслуженную кару.
- Так и будет, - серьезно ответил я. - Поверьте, так и будет.
В тот же день я провел еще множество бесед на разные темы. Посетил кухню и прачечную. Обычно именно в этих местах легче всего разузнать любопытные сплетни и услышать, как человек в шутку, в гневе или просто по глупости обронит что-то лишнее.
Когда на следующий день по вызову Грегора я покидал владения епископа, к моему удивлению, я заметил старика, пристроившегося в саду среди ярких цветов. Удивление было вызвано тем, что я не только не допрашивал этого человека, но и вовсе не припоминал, чтобы видел его прежде.
- Эй, ты! - крикнул я. - Иди сюда!
Повторил требование ещё дважды, но не дождавшись ответа скрепя сердце спешился и направился к старику. Видимо, почтенный возраст вкупе с глухотой мешали ему расслышать мои окрики. Едва я сошел с тропинки, чтобы сократить путь, услышал...
- А ну марш отсюда! - рявкнул он. - Прохвост! По тропе надобно ходить, а не цветы топтать!
Погрозил мне корявым, грязным пальцем.
- Вы садовник? - спросил я, покорно возвращаясь на указанное место.
- Нет, мальчик. Я королевский помощник. Глаза то протри, неужто не видно? - Покачал головой с жалостью, будто удивляясь моей глупости. - Я не садовник, - поправился уже деловито. - А начальник всех садовников епископа. Мастер садового искусства.
Выпрямился, будто вырос от собственных слов. За несколько шагов от него уже било в нос резким запахом, а скорее даже вонью сырого лука. Что ж, из двух зол я бы предпочёл лук, чем смрад гниющего трупа, которым некоторые жители нашей благословенной Империи обволакивались, словно саваном.
- Почему я вас раньше не видел?
- Легче будет ответить, если узнаю, кто ты, мальчонка.
- Мордимер Маддердин, инквизитор.
- А-а... Слышал, слышал. - Взглянул на меня, нимало не смутившись, что минуту назад называл меня мальчонком. - Не видели вы меня, магистр инквизитор, ибо я лишь сегодня утром вернулся из Лютхофа, где гостил у младшей дочурки - с ведома и разрешения Его Преосвященства, да упокой Господь его душу.
- Верно, - щелкнул пальцами, вспомнив, что Пайпер действительно упоминал о причинах отсутствия главного садовника.
- Роды прошли благополучно?
- По милости Божьей.
- Какое имя дали ребенку?
- Анна София.
- Очень красиво.
- И я так считаю, мастер инквизитор.
- А кто отец?
- Беньямин Штрауб, мастер цеха суконщиков. Человек весьма уважаемый и в Лютхофе, и в округе.
Я кивнул, будто одобряя, хотя впервые слышал это имя, а о существовании гильдии суконщиков в Лютхофе и вовсе не подозревал.
- Что ж, можете ли чем-то мне помочь? Есть что рассказать инквизитору?
- Простите, но я мало внимания обращаю на людей, - улыбнулся он. - Смотрю скорее в землю, чем поверх нее.
- И что же интересного вы в ней видите?
- Жизнь, - ответил. - И борьбу за эту жизнь.
Я рассмеялся.
- И кто же так яростно сражается?
- Например, полезные растения с сорняками. И задача садовника - помочь им, хоть бы прополкой.
- Прополка. Ну да. - Кивнул садовнику. - Будьте здоровы, - сказал я, - и продолжайте ухаживать за своими цветочками.
- Прополка, мастер инквизитор, вы даже не представляете, какое это трудное и ответственное занятие.
- Неужели? - вежливо поинтересовался я, уже повернувшись к нему спиной.
- Разумеется! Нужно ли вам объяснять, сколь важно для овощей, трав и декоративных растений, чтобы их не теснили сорняки, не тянули из земли жизненные соки, не заслоняли солнце, не впитывали воду? Можно сказать, мы с вами занимаемся одним делом. Я выдергиваю сорняки из сада, чтобы защитить полезные растения, так же как вы искореняете человеческие сорняки из земного сада, дабы спасти невинные Божьи создания.
- В ваших словах немало правды, - признал я, повернувшись к нему, ибо должен был отметить, что этот человек заметно превосходил своих помощников остротой ума, и беседа с ним оказалась на редкость занимательной. Он вытащил из кармана фартука крупную, очищенную от шелухи луковицу и жадно вгрызся в неё, словно в яблоко. Сок потёк по его губам и подбородку. Я смотрел на это, и у меня аж глаза защипало. Тем временем садовник разжевал откушенный кусок, проглотил и с довольным видом выдохнул, обдав меня луковым ветерком.
- Прополка, - произнёс он так, будто это было одно из святых слов. - Вы даже не представляете, сколько людей оказываются беспомощными перед этим искусством.
- Отчего же?
- Потому что не заглядывают вглубь. - Он строго погрозил указательным пальцем. - Смотрят лишь на то, что снаружи. Им кажется, что всё в порядке, если очистить землю от трав, пырея или чертополоха, торчащих над поверхностью.
- Разве этого недостаточно? - наполовину утвердил, наполовину спросил я, ибо вопросам садоводства в своей жизни уделял так мало времени, что не мог считать себя сведущим в этом деле.
- Конечно, недостаточно! - возмущённо воскликнул он. - Как вы могли подумать, что этого хватит? - Он посмотрел на меня с обидой.
- Простите, - я развёл руками.
- Нужно копнуть глубже, под землю, вырвать корешок за корешком, чтобы сорняк больше не ожил. То, что торчит над землёй, мастер инквизитор, - лишь знак садовнику, что пора сунуть руки в почву и отыскать корни. Те, кто забывает о корнях или не желает о них думать, потеряют весь сад, тем более что сорняки по природе самые живучие и стойкие. Их можно выдергивать, жечь, а они рано или поздно снова появятся. Потому-то труд пропольщика никогда не кончается.
- Вот как, - сказал я. - Ваше занятие действительно всё больше напоминает моё. Вижу лишь одно отличие.
- А именно?
- Сорняк становится сорняком уже по факту своего рождения. Вернее, прорастания, или как там это у них, - поправился я. - Тогда как человек всегда имеет выбор, и никто, кроме его греховной воли, не принуждает его становиться человеческим сорняком.
- Хорошо сказано! - Он хлопнул в ладони, испачканные жирной чёрной землёй. - Полностью с вами согласен, мастер инквизитор. Вы кажетесь весьма рассудительным молодым человеком.
В других устах такие слова могли бы звучать снисходительно или даже оскорбительно, но старик произнёс их с искренним убеждением и неподдельной доброжелательностью.
- Смиренно благодарю вас, - ответил я с улыбкой, ибо всегда любил людей, умеющих открыто выражать свои взгляды.
Он отряхнул ладони одну о другую, затем о бёдра и вздохнул - наполовину от усталости, наполовину от удовлетворения. Быть может, от проделанной работы, а может, от мудрости, которой только что поделился.
- Ступайте с Богом, - сказал он. - И да отыщете вы правду.
Я помахал ему рукой, направился к своему коню, но решил пока не покидать ворот. Вернулся во дворец, где нашёл Пайпера и обменялся с ним несколькими словами. А затем уже во весь опор погнал лошадь - ибо Грегор Фогельбрандт не терпел, когда подчинённые опаздывали на назначенные встречи.