Метлицкий Александр Александрович : другие произведения.

Сын Бастинды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Страна Оз. Девочка Элли по поручению Гудвина отправилась на восток к ведьме Бастинде. Бастинда погибла и Элли с друзьями оправилась назад в Изумрудный город. К ним присоединился мальчик по имени Лестар. Про него говорили что он сын Восточной ведьмы Бастинды.
  
  
  1
  
  Итак, рассказы о жестоких убийствах оказались правдой. С ужасом смотрели Отси Цепкорукая и ее спутники на распростертые тела трех молодых монашек-монтий. Монашки без сомнения шли просвещать дикарей-винков - и вот теперь они были задушены собственными четками, а вместо лица осталось кровавое месиво.
  Потрясенная Отси уступила требованиям перетрусивших господ-путешественников. Она приказала возницам сделать короткую остановку, чтобы выкопать неглубокие могилы для монашек и напоить лошадей. Затем караван продолжил путь по кустарниковым равнинам, называемых Землей разочарования из-за множества брошенных ферм. Чтобы не стать легкой добычей для дикарей, решили двигаться и по ночам - хотя в темноте можно с такой же легкостью нарваться на засаду, как и ускользнуть от нее. Путники были как на иголках. Всю ночь просидеть в фургонах, не смыкая глаз, и ждать, что вот-вот услышишь стук копыт и свист летящих копий? Тут у любого сдадут нервы. Отси успокаивала себя тем, что правит первым фургоном и не слышит беспокойных разговоров, догадок и переживаний своих спутников.
  Так и вышло, что со своего дозорного пункта она первой заметила нечто необычное сбоку от дороги. После грозового ливня, прошедшего на закате, по канаве вдоль обочины струилась вода и обтекала крошечный мокрый островок, на котором играли отблески молодого месяца. Островок из человеческой плоти, поняла Отси.
  "Надо повернуть, пока остальные не увидели, - подумала она. - Сколько ужасов они еще смогут вынести? Чем я помогу бедолаге? Похороню его? Но могилу копать - не меньше часа; еще несколько минут на молитвы. А эти тем временем с ума сойдут. Они и так трясутся за свою шкуру".
  Низко на небе сидела шакалья луна. Шакалья - потому что иногда, какой-нибудь редкой осенью, звезды шапкой скапливались позади новорожденного месяца, становясь как будто лбом, а сам месяц - курносым носом небесного зверя. Шакала. По мере того, как луна прибывала, тощая мордочка небесного шакала становилась все упитаннее и упитаннее, как будто ему везло на охоте.
  Зловещая луна тяготила Отси. Хотелось забыть о покойнике, побыстрее пробраться через Землю разочарования и доставить своих наемщиков к воротам Изумрудного города. Впрочем, напомнила она себе, бояться надо настоящих шакалов, а не странных небесных явлений.
  Луна была хоть и шакалья, но яркая, и отчетливо высвечивала лежащее в канаве бледное, почти светящееся тело, его согнутые плечи и неестественно повернутые ноги. Она сыграла с Отси злую шутку: если раньше проводница могла обогнуть мертвеца, пока его не заметили, то теперь поворачивать было поздно. Слишком человеческим было тело; слишком подло казалось бросать его на дороге.
  - Набб, - крикнула Отси вознице второго фургона. - Притормози-ка, выстроимся шеренгой. Там еще кого-то убили - вон, лежит в канаве.
  Тревожные вскрики, пока приказ передавали задним фургонам, потом негодующий ропот. Они что, теперь каждый труп будут осматривать? Отси не слушала. Она натянула поводья, остановила лошадей, осторожно спустилась на землю и, держась рукой за отсиженное место, заковыляла к телу.
  Это был юноша, голый, если не считать рваных лохмотьев, едва прикрывавших его бедра. Он лежал ничком, уткнувшись головой в камень чуть выше скопившейся в канаве воды. Неподалеку валялся сорванный башмак. И, удивительное дело, ни следа убийц. Правда, вокруг задушенных монашек тоже не было следов, но то на сухой, каменистой земле. Здесь же, в грязной канаве после дождя, должно было остаться... хоть что-то. Следы борьбы. Но нет, ничего. Тело было еще свежим. Убийство произошло недавно. Возможно, сегодня вечером. Возможно, какой-нибудь час назад.
  - Давай поднимем его, Набб. Посмотрим, осталось ли лицо.
  - Крови не видно, - заметила Набб.
  - Ее могло смыть грозой. Крепись.
  Они встали с обеих сторон от тела. Отси мрачно взглянула на Набб, словно говоря: "Держись, это только начало" - и кивнула.
  Раз, два, потащили.
  Тело вытянули на дорогу и перевернули. Лицо было изранено - но на месте.
  - Как он сюда попал? - удивилась Набб. - И почему ему не срезали лицо, как остальным?
  Отси только покачала головой и села на корточки перед изувеченным телом. Пассажиры вылезли из фургонов и скучились позади. Отси чувствовала, что они держат камни и готовы убить ее, если она станет настаивать на погребении.
  Шакалья луна приподнялась на небе, словно пытаясь лучше разглядеть голого юношу. Извращенка небесная!
  - Мы не будем рыть новую могилу, - послышался голос самого решительного пассажира, богатого торговца из северного Винкуса. - Ни для него, ни для тебя, Отси Цепкорукая. Мы оставим его здесь одного, а ты, если хочешь, можешь остаться с ним за компанию.
  - Нам и не пришлось бы ничего рыть, - вздохнула Отси. - Бедняга, ему рано в могилу. Он еще жив.
  
  2
  
  Со временем, когда путники приедут в Изумрудный город, они услышат от родственников и приятелей - в салонах, клубах, ресторанах - о зверствах, которых им удалось избежать. Город залихорадит от слухов. Сорок, шестьдесят, сто погибших в стычках между скроулянами и юнаматами. Чертовы дикари! Пусть режут друг друга - туда им дорога! - но не нас! Не нас!
  Даже сомнительность слухов не уменьшит их занимательности. Двести убитых... Четыреста... Братские могилы, которые вот-вот обнаружат...
  Однако всё это впереди, пока же караван тащился по Земле разочарования, которая не баловала разнообразием. Ни гор, ни холмов, ни лесов, ни долин, красивших страну Оз - одни лишь каменистые равнины, да глинистые взгорки, да опять равнины все того же скучного газетно-серого цвета. Пейзаж и так навевает тоску, а теперь ещё говорят, что нужно взять с собой полумертвого доходягу. Они ведь хорошо заплатили за услуги Отси и, казалось бы, вправе рассчитывать, что она будет думать в первую очередь об их благополучии.
  Отси возмутилась. Она напомнила недовольным, что про запрет подбирать кого-нибудь в пути речи не было. Что по договору она не отвечает за жизнь пассажиров и обещала лишь приложить все усилия, чтобы безопасно доставить их по назначению. Для чего она и выбрала новый маршрут, огибающий самые неспокойные места, и пока ее расчет оправдался. Не так ли?
  Пассажиры притихли. Юношу погрузили в третий фургон.
  Несмотря на внешнее пренебрежение к пассажирам, Отси очень хорошо их понимала и была даже рада, что им встретился этот юноша. Пусть отвлекутся от собственных страхов.
  Она забрала самое теплое одеяло и завернула юношу в него, как в кокон. Так он сутками и лежал без чувств, холодный, что было так же тревожно, как если бы его трясла лихорадка. После настойчивых попыток Набб сумела влить ему в рот несколько ложек водки, и, как показалось Отси, его мышцы как-то по-новому расслабились.
  Хотя на самом деле кто его знает. Она ведь не врач.
  Зато в одном она была уверена: с появлением раненого юноши настроение в караване переменилось к лучшему. Почему? Может быть, вот почему: если несчастного путника избили чуть не до смерти, а он выжил, то есть надежда и для остальных. Подумать только: ему не срезали лицо! Пассажиры стали успокаиваться. Невнятное бормотание молитв вокруг вечернего костра прекратилось. Со временем вновь зазвучали песни.
  Мы выживем! Ничего нам не будет! Нам дарована жизнь! Мы спасены! Не иначе как у Господа на нас большие планы. И тут же плечи с гордостью расправлялись, а глаза влажно блестели в умилении перед непостижимым промыслом Безымянного Бога.
  Еще неделя - и, достигнув камней, знаменующих собой конец Земли разочарования, путники повернули на север. Самая опасная часть пути пройдена.
  Они ехали между двумя большими озерами, Тихим и Мертвым, скрытыми несколькими милями леса. Несмотря на удаленность озер, воздух был влажным. Мягкий осенний ветер шевелил нитевидные листья власодубов. Белки роняли орехи на крыши фургонов, сделанные из кожи скарков. Постепенно лес поредел, и путники выехали к Глинистой низине. Посреди темных полей возвышалась древняя обитель - первая каменная постройка за полтора месяца пути. Несмотря на грозные островерхие крыши, укрепленную стену с боевыми башенками и амбразурами и ветхие домишки вокруг, зрелище обрадовало путников, как не обрадовал бы сам Изумрудный город.
  "Обитель святой Стеллы! - зашумели они. - Слава богу!"
  Монахини делились по рангам. Одни давали обет молчания и жили затворницами. Другие давали обет служения: они учили неграмотных, лечили больных и предоставляли кров путешественникам между Кельскими горами и Изумрудным городом. Поэтому, когда караван приблизился к монастырю, широкие резные ворота распахнулись и из них показались три монтии средних лет, с гнилыми зубами и в накрахмаленных воротничках.
  Они с ледяной вежливостью приветствовали Отси (их настораживала любая незамужняя женщина, научившаяся жить одна, вне женской общины), но, следуя традиции, преподнесли ей ароматные листья розового папоротника, чтобы вытереть лицо. Четвертая монтия, скрытая ширмой, неумело играла на арфе приветственный гимн. Лопнула струна, и из-за ширмы донеслось совсем не подобающее монашкам ругательство.
  Это не испортило настроения путникам: они уже были почти в раю. Подумать только: их ждут мягкие постели! Горячая еда! Вино! И благодарные слушатели, готовые самозабвенно внимать рассказу об опасном путешествии.
  В этом последнем пункте монтии их разочаровали. Внимание монахинь тут же обратилось на бесчувственного юношу. Они подняли раненого на крыльцо и поспешили за носилками, чтобы перенести его в лазарет.
  Монахини уже уложили юношу в носилки, когда к путникам приблизилась мать-настоятельница, только что от утренних молитв. Она приветствовала Отси едва заметным кивком, внимательно посмотрела на страдальца и махнула рукой монахиням. Несите.
  - Мы его знаем, - сказала она Отси.
  - Знаете? - удивилась та.
  - Если мне не изменяет память, - продолжала настоятельница, - то и вы должны его знать. Вы однажды увезли его от нас. Лет пятнадцать, а может, двадцать назад. В моем возрасте я уже начинаю терять счет времени.
  - Двадцать лет назад он был еще младенцем, - возразила Отси. - Грудным ребенком. Я никогда не забирала младенцев из монастыря.
  - Ну, пусть не младенца, но это был он. С ним еще ехала одна нелюдимая послушница; она служила несколько лет при монастырской больнице. Вы должны были отвезти их в арджиканский замок Киамо-Ко.
  - Так это он был с Бастиндой?
  - Я вижу, вы вспомнили.
  - С Восточной ведьмой...
  - Как некоторые ее звали, - фыркнула настоятельница. - Только не здесь. Здесь ее имя было сестра Басти-Индаа, и даже его использовали редко. Она наложила на себя обет молчания - сама, ни по чьему-то наказу - так что обращаться к ней обычно было бессмысленно.
  - И вы узнали в этом юноше того мальчика? - недоверчиво спросила Отси. - Вы его видели с тех пор?
  - Нет. Но я никогда не забываю лиц.
  Отси подняла брови.
  - Я вижу так мало новых лиц, - объяснила настоятельница. - Впрочем, сейчас не время разговаривать. Пойду, скажу сестре врачевательнице, чтобы осмотрела мальчика.
  - Как его зовут?
  Настоятельница ушла, не ответив.
  К вечеру, когда путники допивали рюмочку крепкой монастырской настойки на сон грядущий, по обители уже расползлись самые невероятные слухи. Юноша был духовником императора. Членом шайки работорговцев. Он крякал голосом гагары. За исключением единственного ребра, в его теле не осталось ни одной целой косточки. Слухи противоречили один другому, были один другого нелепее, но это ничуть не смущало рассказчиков.
  
  3
  
  Трудное было время. В стране Оз оно давно трудное ("не давно, а всегда", - поправили бы насмотревшиеся на мир мудрецы). Усталая мать-настоятельница ушла в свою келью, обставленную даже строже, чем у младших монтий, села в кресло-качалку и, слегка раскачиваясь, стала вспоминать, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Она уже взяла в привычку, регулярно прослеживать ту или иную историю, чтобы не потерять память.
  Сестра Басти-Индаа, ставшая впоследствии Восточной ведьмой, жила в этом монастыре лет пятнадцать назад. Ее сложно забыть: насколько знала мать-настоятельница, ни у кого больше во всей стране Оз не было такой кожи - зеленой, как едва распустившиеся листки сирени. Басти-Индаа безропотно выполняла поручения старших монтий и держала свои мысли при себе. Сколько же она прожила здесь - пять лет? Шесть? Семь? А потом настоятельница наняла Отси Цепкорукую, чтобы та увезла неразговорчивую послушницу обратно в мир. С ней тогда увязался маленький мальчик. Его не приглашали с собой, но и не гнали прочь.
  Как же его звали и откуда он взялся? Подкидыш, оставленный бродягами-побирушками? Сколько ни старалась настоятельница, она не вспомнила ни имени мальчика, ни его происхождения. Надо будет спросить кого-нибудь помладше.
  Итак, Басти-Индаа покинула монастырь и отправилась в Киамо-Ко, чтобы искупить свои грехи. Какие - никто не знал. Мать-настоятельница иногда исповедовала монтий, но Басти-Индаа ни разу не просилась на исповедь, это настоятельница помнила наверняка. Хотя грехи Басти-Инды интересовали все монастырское сестринство, она так и не удовлетворила общее любопытство.
  Мало-помалу (новости просачивались даже в столь отдаленную обитель) монтии узнали о превращении Басти-Инды - вернее, Бастинды - в Восточную ведьму. Узнали по ее дерзким поступкам и неожиданно вскрывшемуся родству. Оказалось, что Бастинда - сестра Гингемы, Западной ведьмы, как иногда ее называли. Господь свидетель, никому бы и в голову не могло такое прийти!
  Мать-настоятельница вздохнула, досадуя на то, как легко возродила в себе неприязнь к минувшим дням. С каким облегчением оторвалась она тогда от молитв, как по-детски захлопала в ладоши, услышав, что правление Волшебника Гудвина из Изумрудного города наконец закончилось и старый мерзавец исчез в облаках на воздушном шаре, рекламирующем какую-то газированную воду. Затем неожиданное восхождение на трон леди Чафри, в девичестве Стеллы Ардуэнской с Пертских холмов. Нечто вроде временного премьер-министра. Как политик она появилась невесть откуда. У нее было все, что нужно для популярности: и хороший вкус, и прорва денег, - но кто бы мог подумать, что политический вакуум, оставшийся после бегства Гудвина, засосет в себя светскую львицу со слабостью к сверкающим нарядам?
  "Далеко не худший выбор, - произнесла мать-настоятельница вслух, чтобы привести мысли в порядок. - И даже не потому, что это благотворно отразилось на репутации нашей покровительницы, святой Стеллы, в честь которой, наверное, и назвали леди Чафри. Вернее, нет: говорят, она сама себя так назвала. Изменила свое имя с провинциальной Эстеллы на более изысканную Стеллу, имя святой. Умный ход".
  Действительно, Стелла, как ее теперь знали (простое и легко запоминающееся имя, почти кличка комнатной собачки) завела открытый двор и исправила многие ошибки Гудвина, глухого к нуждам народа. Она ввела программу прививок - очень предусмотрительно с ее стороны. Учредила школы для - кого бы вы думали? - мельничих. В общем, была полна благими начинаниями, дорогими правда. Все это было умно и щедро с точки зрения настоятельницы, хотя кому интересна точка зрения старой девы, отгородившейся от мира?
  Затем Стелла уступила власть другому. Поговаривали, что ей, дилетантке, надоела политика, что оставив свой пост, она с упоением занялась коллекционированием миниатюрной мебели. Кто знает, может, ее и вынудили уйти. На время ее сменило марионеточное правительство. Соломенный болван по имени Страшила. Говорили, что он вовсе не соломенный болван и не тот Страшила, который путешествовал вместе с Пришелицей - Элли. Что он обыкновенный актер в костюме, нанятый, чтобы дурачить народ. Что каждый выходной у черного хода из дворца ему выплачивают жалование. Кто его нанял? Люди Стеллы? Те, кто выпер ее из кабинета? Властолюбивые банкиры из индустриального Гилликина? Неизвестно. Только со временем скинули и его, и на смену пришло новое наказание, новый выскочка, купающийся в лучах незаслуженной славы. Святейший Император.
  Долгие годы, прошедшие с тех пор, как Бастинда рассекала на метле облака, были внешне спокойными. Одни зверства, слава богу, прекратились, но появились другие. Одни болезни исчезли, другие пришли им на смену. Теперь что-то на западе будоражит скроулян и юнаматов, да так сильно, что их распри выплескиваются на случайных путников.
  Как, например, те молодые монтии, которых подлизы-наставницы погнали в самое пекло из монастыря в Изумрудном городе. Безмозглые клуши! Они бы укудахтались до самой смерти, лишь бы угодить своему Императору. И вот, три посланницы, три наивные девушки, остановились здесь, в обители святой Стеллы чтобы передохнуть и получить поддержку. "Где теперь их лица?" - хмуро размышляла мать-настоятельница. Она надеялась никогда больше не увидеть этих лиц - ни во сне, ни в посылке от дикарей.
  Почувствовав, что проваливается в сон, настоятельница со стоном от боли в суставах встала с кресла и подошла к окну закрыть ставни. Одна из них застряла и не закрывалась. Настоятельница еще сегодня днем хотела сказать, чтобы раму починили, но потом отвлеклась на прибывший караван и забыла.
  Она сходила в специально отведенный для нее туалет, переоделась в груботканую ночную сорочку и улеглась на набитый конским волосом тюфяк, надеясь на быстрый сон. Насыщенный был день.
  Через окно смотрела шакалья луна. Настоятельница отвернулась, чтобы не встретиться с ней взглядом. Суеверие, с которым ее воспитали лет семьдесят-восемьдесят назад и от которого она так и не отвыкла.
  Она перенеслась на миг мыслями в свое детство, на Пертские холмы в Гилликине. Какие яркие и удивительные тогда были дни. Вкус листьев жемчужного дерева! Вода на крыше отцовского фургона после дождей. Насколько чаще шли тогда дожди, чем теперь! А запах снега! Ароматы всего вокруг! Как это чудесно! Нет, не сами запахи чудесны, а то, что она могла их тогда так остро ощущать. Теперь она их почти не различает.
  Настоятельница произнесла молитву-другую.
  Лестар. Вот как звали мальчика. Лестар.
  Она помолилась, чтобы к завтрашнему утру не забыть его имя.
  
  4
  
  На следующее утро, прежде чем собрать караван и преодолеть оставшуюся часть пути к Изумрудному городу, Отси отвела Набб в маленькую комнатку. Там уже собрались мать-настоятельница, сестра-врачевательница и сестра-травница.
  Настоятельница села, за ней сели остальные. Она не притронулась к чаю - пришлось и другим воздержаться.
  - Если мы хотим помочь мальчику, - начала настоятельница, - то должны высказать сейчас все, что о нем знаем. До меня доходят самые нелепые слухи. Сестра-врачевательница, давайте начнем с вас.
  Сестра-врачевательница, грузная женщина с сомнительным прошлым, но несомненным талантом в диагностике, не слишком высоко оценивала шансы юноши на выздоровление.
  - Судя по тому, что он не пострадал от переохлаждения, вы нашли его вскоре после того, как он был избит и оставлен умирать.
  Отси промолчала. Она была не согласна с сестрой-врачевательницей, но не хотела начинать беседу спорами. Сестра-врачевательница продолжала:
  - Он разбитый человек - в буквальном смысле этого слова. Не буду гадать, что с ним произошло, однако я никогда еще не сталкивалась со столь тяжелыми повреждениями. Одна нога сломана в нескольких местах, связки запястий растянуты, лопатка треснула. Сломаны ребра, четыре пальца, три косточки на левой стопе. Все переломы закрытые, ни один костный обломок не проткнул кожу. И, похоже, никакого наружного кровотечения.
  "Если только кровь не смыло дождем", - отметила про себя Отси, но смолчала.
  Сестра-врачевательница потерла шею и поморщилась.
  - Я столько времени вправляла ему кости, что едва успела обследовать внутренности. Он дышит поверхностно, с усилием. Из носа выделяется желтая слизь с примесью крови. Все признаки расстроенного дыхания. Сестра-травница имеет свое мнение по этому поводу...
  - Что касается слизистых выделений... - затараторила было сестра-травница, но сестра-врачевательница перебила.
  - Если хотите, можете ее спросить. Я позволю себе не комментировать ее... домыслы.
  - Как сердце? - спросила настоятельница, останавливая старых соперниц.
  - Работает, - буркнула сестра-врачевательница, как будто удивляясь собственным словам.
  - Живот?
  - Студенистый, думаю, будет самое подходящее слово. Подозреваю, у него разорвалась селезенка и произошло заражение крови. Мне совсем не нравится цвет кожи на его конечностях и на месте ушибов.
  - Какой именно цвет? - спросила настоятельница.
  Сестра-врачевательница сжала губы.
  - Может, это потому что я слегка устала. Мы ведь работали всю ночь, без отдыха. Но я бы сказала, его синяки зеленоватого оттенка, с желтым венчиком по краям.
  - Что это может значить? Признак тяжелого кровоизлияния, болезни или... чего-то другого?
  - Сложно судить. Может, он в коме; может, мозг уже отказал. Сердцебиение нормальное, а цвет кожи - нет; вероятно, из-за нарушенного кровотока. Сильно повреждены легкие, но вчерашним ли злоключением или давней болезнью, я пока сказать не могу.
  - Таким образом... - Настоятельница сделала резюмирующий жест.
  - Он умрет к вечеру, самое позднее к завтрашнему утру.
  - Мы можем молиться о чуде, - предложила Набб. Отси фыркнула.
  - Сестра-травница возьмется за лечение, - сказала сестра-врачевательница с таким видом, будто считала, что куда разумнее прибегнуть к молитве.
  - Вы можете молиться о чуде, - сказала сестра-травница. - А я тем временем займусь делом.
  - Вам есть что добавить, сестра-травница? - обратилась к ней настоятельница.
  Та сдвинула очки на кончик носа, потом сняла их совсем, повертела в руках и протерла стекла краем передника. Она была манчуньей и проявляла истинную манчиковскую чистоплотность - неплохое качество для человека ее профессии.
  - Весьма загадочный случай, - изрекла она. - Мы обеспечили пострадавшему максимальный покой, положили шины на конечности. Если он выживет, то сможет даже в некоторой степени вернуть себе прежнюю моторную активность.
  - Что это значит? - спросила Отси. - Говорите, пожалуйста, понятно для остальных. Для меня.
  - Это значит, он сможет садиться и пользоваться руками, если нервы не разорваны. Сможет худо-бедно ходить; маловероятно, конечно, но надежда умирает последней. Пока меня больше беспокоят выделения с его слизистых оболочек. Заметнее всего из носа, однако и на других слизистых тоже. Глаза, уши, задний проход, половой член.
  - Вы, конечно, провели лабораторные исследования, - подсказала настоятельница.
  - Конечно, правда, пока самые простые. Ничего особенного: такого, чего бы я не видела за время моего служения здесь, при монастырской больнице, или на моем прежнем месте старшей медицинской сестры в приюте для неизлечимых больных.
  Сестра-врачевательница страдальчески закатила глаза. Сестра-травница никогда не упускала возможности напомнить о своих достижениях.
  - Ваш вывод?
  - Он был бы сейчас преждевременным.
  Даже сидя, сестра-травница была ниже остальных. Бросив косой взгляд на возвышающуюся над ней соперницу, она воинственно задрала подбородок.
  - Однако интересно бы знать, - продолжала она, - не с гор ли спустился пострадавший. Тогда слизистые выделения объяснялись бы тяжелой сосудистой недостаточностью, вызванной резким перепадом атмосферного давления. Я никогда еще не сталкивалась с подобной болезнью, но легко допускаю ее существование. Разница в давлении между нашей Глинистой низиной и вершинами Кельских гор действительно должна быть огромной.
  Сестра-врачевательница презрительно хмыкнула, давая понять, какого она мнения о выводах своей коллеги. Она нетерпеливо выпрямилась, возвышаясь над сестрой-травницей и как бы подгоняя ее.
  - Вы согласны с сестрой-врачевательницей, что юношу скорее всего ждет смерть?
  Сестра-травница шумно выдохнула. Две лекарки терпеть не могли соглашаться друг с другом, но сейчас ничего не оставалось делать. Она нехотя кивнула.
  - Правда, мы еще слишком мало о нем знаем, - добавила она. - Чем дольше он продержится, тем больше у меня будет возможностей изучить его болезнь.
  - Изучать вы будете только то, что непосредственно относится к облегчению его страданий, - тихо, но решительно сказала настоятельница.
  - Позвольте, мать-игуменья! Изучать болезни - моя прямая обязанность! Вдруг болезнь, от которой он умрет, поразит со временем кого-нибудь еще? Нельзя упускать возможность в ней разобраться. Она принадлежит науке. Не воспользоваться этой возможностью - то же самое, что закрыть глаза на откровение!
  - Я свое слово сказала и ожидаю его беспрекословного выполнения. Теперь вопрос вам обеим: можем ли мы сделать для этого юноши что-нибудь ещё?
  - Уведомить родственников, - хмыкнула сестра-врачевательница.
  Настоятельница кивнула и протерла глаза. Поднесла к губам блюдце с чаем, и остальные разом последовали ее примеру.
  - Я предлагаю, чтобы одна из сестер играла ему музыку, - изрекла она. - Раз в наших силах только облегчить ему страдания перед смертью.
  - Только лучше не та сестра, которая мучила арфу, когда нас вчера встречали, - пробормотала Отси Цепкорукая.
  - Есть ли у вас что добавить, Отси? - спросила настоятельница. - Помимо музыкальной критики?
  - Только одно, - ответила проводница, решив не извиняться за то, что должна противоречить ученым сестрам. - Сестра-врачевательница считает, что на дикари избили юношу и бросили умирать незадолго до того, как мы его нашли. Но это невозможно. Земля там плоская, как блин.
  - Не понимаю, - сказала настоятельница.
  - Он должен был пролежать дольше, чем полагает сестра-врачевательница, иначе я бы заметила тех, кто на него нападал. Прятаться им было негде: местность открытая, без деревьев и обозревалась вокруг на мили - так ярко светила луна.
  - Да, странно, - согласилась настоятельница.
  - Используете ли вы для лечения магию?
  - Отси Цепкорукая! - укоризненно произнесла настоятельница. - У нас здесь унионистский монастырь. Такие вопросы!
  Она устало закрыла глаза и потерла лоб скрюченными от артрита пальцами. С обеих сторон от ее почтенной фигуры сестра-врачевательница и сестра-травница молчаливо кивнули Отси. Да. Используем. То немногое, на что способны. Когда необходимо.
  - Прежде чем отойти ко сну вчера вечером я вспомнила его имя, - продолжила мать-настоятельница. - Мальчика звали Лестар. Он покинул монастырь вместе с сестрой Басти-Индой. Вернее с Бастиндой: она ведь так и не приняла постриг. Вы помните этого мальчика, сестра-врачевательница?
  - Я тогда только прибыла сюда, - ответила та. - Я помню Бастинду Тропп, но очень смутно. Мы не сошлись: ее угрюмое молчание казалось мне скорее враждебным, чем смиренным. О многочисленных здешних сиротах я помню и того меньше. Меня не интересуют дети, если только они не тяжело больны. Он был тяжело болен?
  - Он болен сейчас, - сказала настоятельница. - И где-нибудь в своих мечтах, если его разум все еще способен порождать мечты, он наверняка ребенок.
  - Очень трогательно, - проворчала сестра-врачевательница.
  - Теперь, когда вы произнесли имя, я его вспомнила, - сказала Отси. - Не очень отчетливо, конечно. Прежде мне случалось делать по три-четыре рейса в год, а то, о чем мы говорим, было лет двенадцать, пятнадцать, если не восемнадцать назад. Немало детей усаживала я за это время в фургоны, немало и похоронила на обочинах, но его помню. Он был тихий, застенчивый мальчик и хвостиком ходил за Бастиндой, как за своей матерью. Она что, действительно была его мать?
  - Сомнительно, очень сомнительно, - покачала головой сестра-врачевательница.
  - А как же зеленоватые синяки? - напомнила сестра-травница.
  - Когда мне стыдно, сестра, я краснею, но это не роднит меня с редиской, - сказала настоятельница. - Придется поспрашивать остальных. Старшие сестры, которые могли бы помнить Бастинду, почти все уже умерли или впали в детство. Зато сестра-повариха, если только она не попивала втихую домашнего вина - хотя, может, и наоборот, именно если попивала, - должна кое-что знать. Она всегда подкармливала детей, крутящихся на кухонном дворике; возможно, она и вспомнит, откуда взялся Лестар. Мы же тем временем, - и почтенная матрона встала, давая понять, что совещание окончилось, - сделаем для него все возможное, будь он хоть подкидышем бродяг, хоть ведьминым отродьем. Ведь когда человек при смерти, не так уж важно, от кого он родился, не правда ли? Теперь его ожидает новое рождение - рождение в Иной мир.
  Она посмотрела на Отси слезящимися старческими глазами, и та поняла, что настоятельница сама с готовностью ждет своего избавления от этого мира и рождения в следующий. Настоятельница коснулась холодными руками ее лба, что означало благословение, прощение... и прощание.
  - Ветер крепчает, - сказала Отси. - Если нам повезет проехать ближайшим бродом, к вечеру мы будем на другом берегу реки Гилликин.
  - Да ускорит Безымянный Бог ваш путь, - проговорила настоятельница. Глаза ее затуманились, будто бы новой мыслью, и действительно, не успела еще Отси завязать ботинки, как услышала голос настоятельницы:
  - А теперь, сестры, помогите мне подняться. Пойду проведаю нашего инвалида.
  - Резвая старушка, - пробормотала Отси на ухо Набб.
  - Давай убираться отсюда поскорее, - сказала Набб. - Как-то не хочется оставаться под одной крышей с сыном ведьмы, пусть даже это крыша святой обители.
  
  5
  
  Монастырские постройки, старейшие из которых насчитывали уже несколько сотен лет, располагались вокруг общего двора. Их простые формы и облицовка отражали поспешность, с которой возводилась обороноспособная обитель. Наверху бесконечной, как показалось настоятельнице, лестницы находился лазарет. В его чуланчике, преобразованном в кабинет, сестра-врачевательница держала свои книги и записи, а сестра-травница - склянки с настоями, настойками, мазями, порошками, реактивами. Низенькая, как все манчики, сестра-травница могла стоять в чулане в полный рост, тогда как для сестры-врачевательницы потолок был слишком низок. Выходило, что у одной соперницы есть свой кабинет, а у другой - нет. Грызня по этому поводу так и не утихала.
  Лазарет располагался под крышей угловой башни. Прикрытый тяжелой дверью, он представлял собой просторное округлое помещение с узкими окнами-бойницами, обращенными в три стороны. Вместо стен и потолка вверх сходились конусом стропила. Взору лежачих больных открывался внутренний каркас крыши и покрывающий его настил. Вверху, под самой кровлей, водились летучие мыши, но они были чище многих больных, и их не трогали.
  "Как будто попала внутрь остроконечной ведьминой шляпы", - подумала настоятельница, переводя дыхание.
  В лазарете было две большие общие палаты. Палата справа от входа предназначалась для нищих и больных мирян; палата слева - для монтий. Настоятельница отодвинула занавеску, ведущую в правую палату, и вошла.
  Лестар - а настоятельница уже не сомневалась, что это он, - неподвижно лежал на высокой кровати, скорее как мертвец, чем как живой человек.
  - Я смотрю, ему не дали подушку, - грозно прошептала настоятельница.
  - Из-за шеи.
  - Понимаю.
  Больше смотреть было почти не на что. Руки и ноги прибинтованы к шинам, грудь обвязана, на голове повязка, из-под которой выбиваются черные, отмытые и смазанные ароматным маслом волосы. Через прорези в повязке видны закрытые глаза с длинными пушистыми ресницами.
  - Что это вы его забинтовали всего, как обожженного? - поинтересовалась настоятельница.
  - Много ссадин и поверхностных ран.
  Настоятельница кивнула. Ее зрение было уже не таким, как раньше. Она нагнулась и внимательно вгляделась в закрытые глаза Лестара. Потом взяла его левую руку и рассмотрела изломанные ногти. На ощупь рука была влажная, как голова скаркового сыра.
  - Снимите с него набедренную повязку.
  Сестра-врачевательница и сестра-травница удивленно переглянулись, но сделали, как было велено.
  У настоятельницы не было случаев стать большим знатоком мужской анатомии, однако глядя на Лестара, она не выказала ни любопытства, ни отвращения, только методично подвинула член и осмотрела мошонку. "Надо было взять с собой очки", - пробормотала она.
  Ей потребовалась помощь, чтобы разогнуться.
  - Хорошо, наденьте ее обратно, - сказала она.
  Монтии повиновались.
  - Я не буду просить вас, сестры, снять с него бинты и показать те синяки, о которых вы говорили - мне достаточно вашего слова. Однако заявляю вам и сегодня же запишу в наш монастырский журнал, что никаких зеленых пятен на коже я не наблюдаю. Я не потерплю разговоров, что в нашем монастыре находится... чудовище. Если вы были настолько нетактичны, что намекнули на это другим сестрам, немедленно скажите им, что ошиблись. Вам понятно?
  Не дожидаясь ответа, она повернулась к юноше.
  Сложно оценить человека по его безжизненному телу. Лицо мертвеца теряет благородство: оно ему больше ни к чему, - а Лестар был уже почти мертвец, так близок к смерти, как только можно приблизиться, не потеряв мельчайшую надежду на выздоровление. В облике юноши не осталось ни волнения, ни покоя.
  Он был молод и хорошо сложен - этого не могли скрыть даже повязки. Молодые тоже умирают, напомнила себе настоятельница, и иногда приветствуют смерть как избавительницу от мук. Ее вдруг наполнил безотчетный восторг от того, что она прожила такую долгую жизнь и даже теперь была здоровее этого умирающего мальчика.
  - Мать-игуменья, что с вами? - спросила сестра-врачевательница.
  - Пустяки. Съела что-нибудь, наверное.
  Итак, осмотр не дал ничего конкретного. Настоятельница повернулась к выходу. Теперь нужно было переговорить с сестрой-поварихой, а потом перейти к следующим делам. Она вздохнула.
  - Всем нам надлежит выполнять свои обязанности, - напомнила она сестре-травнице, поправлявшей постель больному, и сестре-врачевательнице, склонившейся над его пульсом. - Выполнять их сполна и не выходить за пределы.
  - Да, мать-игуменья. - Они почтительно склонили головы.
  "Ни волнения, ни покоя, - снова подумала настоятельница. - Как будто его душа сейчас не здесь. Тело еще не умерло, но душа его покинула. Как такое возможно?"
  "Кощунство! - тут же обругала она себя. - Кощунство и шарлатанство!" И поспешила вниз по лестнице, насколько ей позволяли больные ноги.
  
  6
  
  Мать-настоятельница давно не бывала у сестры-поварихи. С желудком, расстроенным десятилетиями неумелой монастырской готовки, она не находила удовольствия в пище и ела лишь для того чтобы поддержать свое существование. Вот и сейчас мысль о кухне вызвала у нее легкую тошноту.
  Расположенный на пути в Квадлинию, монастырь был приютом для многих квадлинских девушек, слишком некрасивых или невоспитанных для замужества и слишком глупых для простейших профессий: няньки, сиделки, воспитательницы. Иногда их забирали родственники, чаще девушки убегали из монастыря сами, повзрослев и отъевшись. В монастыре за исполнительность их брали помощницами на кухню. Неплохо бы посадить одну из таких девушек у постели Лестара, подумалось настоятельнице.
  - Сестра-повариха! - хрипло позвала она, с порога кухни. - Сестра-повариха!
  Ответа не было, и настоятельница пустилась на поиски. В солнечном углу кухни несколько девушек сосредоточенно месили голыми коленками толстые куски хлебного теста. Такие простонародные привычки в монастыре не приветствовались, но настоятельница сделала вид, что не заметила. Она была не в настроении браниться.
  Высоко на лестнице, мурлыча себе под нос и покачиваясь в такт мелодии, сестра-чашница заботливо поворачивала бутылки с монастырским вином.
  - Боже милостивый, - пробормотала настоятельница и двинулась дальше.
  Из кладовой бил обеденный запах: хлеб, корешки плеснецвета, старый скарковый сыр и мягкие синие маслины, от которых даже ослы отказывались. "С такой пищей не так-то сложно думать о высоком", - усмехнулась про себя настоятельница.
  Дверь в сад была открыта. Тоненькие жемчужные деревца дрожали на ветру. Настоятельница вышла глотнуть свежего воздуха и полюбоваться на листья жемчужных деревьев, которые по осени становились цветом от гранитно-розового до лавандово-синего.
  В изумрудной траве возле колодца примостились на своих фартуках три девушки-послушницы. Рядом с ними на кресле-каталке сидела параличная старуха, которую вывезли на прогулку. Старуху, на вид еще более древнюю и уж точно более немощную, чем мать-настоятельница, заботливо укрыли клетчатым пледом и низко, почти до бровей, опустили платок, чтобы ее не беспокоило утреннее солнце. Две послушницы лущили стручки жемчужного дерева, а третья водила пальцами по необычному музыкальному инструменту, вроде кифары, состоящему из двух перпендикулярных друг другу грифов, вдоль которых были натянуты струны. Извлекаемый звук напоминал скорее низкое жужжание, чем мелодией. Возможно, инструмент был расстроен. Или музыка слишком непривычна. Или музыкантша бездарна. Однако остальные послушницы не возражали и даже, похоже, получали удовольствия от заунывной музыки.
  Завидев настоятельницу, послушницы вскочили на ноги, побросав свою работу в траву. Все трое были квадлинками.
  - Пожалуйста, девушки, - слегка поморщилась настоятельница. - Не отвлекайтесь.
  И, уже почтительным тоном, добавила:
  - Доброго здоровья вам, матушка.
  Старая монтия кивнула, но головы не подняла. Ее взор был сосредоточен на пальцах музицирующей девушки.
  - Я пытаюсь найти сестру-повариху, - сказала настоятельница.
  - Она в грибном погребе, собирает грибы для супа, - откликнулась одна из девушек. - Сходить за ней?
  - Не нужно, - ответила настоятельница, оглядывая их. - Вы у нас первый год?
  - Тсс! - сказала старуха.
  Это шиканье настоятельнице не понравилось.
  - Вы уже приняли постриг, девушки? - снова спросила она.
  - Тсс! - повторила старуха. - Он уже близко.
  - Послушайте, у меня дела... - возмутилась было настоятельница, но дряхлая монтия остановила ее поднятой морщинистой рукой. Ладонь была гладкая, без кожных узоров, без линий, по которым можно было бы прочесть историю, характер, судьбу, как будто вылизанная очищающим огнем.
  Только у одной старухи такие ладони.
  - Что у вас тут происходит, матушка Якль? - спросила настоятельница.
  Старуха не ответила и даже не отвела взгляда от струн, только подняла согнутый палец к небу. Настоятельница повернулась. Сколько преданий знает история о посетителях с небес: от священного писания до безумных пророчеств. Небо сложно не заметить.
  Палец Якль указывал, однако, не на небо, а на крону дерева, из-за которого вдруг словно бы извергся пенистый фонтан и ослепительная струя, будто стопка дамских вееров посыпавшихся из бельевого шкафа, хлынула вниз. Хлоп медно-желтых крыльев, мельканье красных пятен, золотые глаза на лобастой голове.
  Красный феникс! Самец, судя по оперению. Эти птицы находились на грани полного исчезновения. Их последние известные гнездовья оставались на самом юге страны Оз, где обширные болота наконец сменялись труднопроходимым, почти не тронутым лесом миль семь шириной. Но откуда взяться фениксу здесь? Сбился ли он с пути? Помешался в уме от болезни?
  Феникс опустился на середину инструмента, на котором играла девушка. Она вздрогнула от неожиданности: увлеченная музыкой, она и не заметила спускавшуюся птицу. Феникс повернул голову так, что сначала один, потом другой золотистый глаз обратился к настоятельнице.
  - Если ищешь талант, - сказал феникс (вернее, Феникс, раз уж он умел говорить), - то вот он. За час, что я за ней наблюдаю, она не замечала ничего вокруг, кроме своей музыки.
  Монахини на миг потеряли дар речи. Не то чтобы говорящие Птицы были такой уж диковиной, но они редко снисходили до разговоров с людьми. Да и что за чудо был этот Феникс! Хвост длинный, широким веером, как у индейки - и ведь представить только: таким же веером фениксы умеют распускать защитные перья по всему телу, превращаясь в парящий в воздухе сверкающий шар, отпугивающий хищников.
  - Знаешь ли ты о мальчике, которого вчера сюда принесли? - спросила настоятельница, оправившись от удивления.
  - Не знаю я никаких мальчиков. И вообще я не общаюсь с вашим племенем, - гордо ответствовал он и добавил, как для слепых: - Я - Красный Феникс.
  Настоятельница не одобряла тщеславия в любых его проявлениях. Она повернулась к юной музыкантше.
  - Как тебя зовут, дитя?
  Девушка не ответила, только подняла глаза. Лицо у нее было не столько красным, как у многих квадлинов, сколько смуглым, и приятной формы, напоминающим по очертанию орех власодуба: широкий открытый лоб, высокие скулы, по-детски припухлые щеки и маленький, но твердый подбородок. Настоятельница, не особенно присматривавшаяся к новичкам, была удивлена.
  Слишком красива, чтобы самой податься в монтии; значит, глупа.
  - Она почти не говорит, - сказала одна из послушниц.
  - Она три недели в монастыре, - добавила вторая. - Молится шепотом на непонятном для нас наречии. Такое впечатление, что она не может разговаривать громко.
  - Ничего, Безымянный Бог все равно слышит. Откуда ты, дитя?
  - Это должна знать сестра-повариха, - сказала первая послушница.
  - Вставай же, дитя, вставай, тебя избрал Красный Феникс. Ты не говоришь, но понимаешь наш язык; это-то мне и нужно.
  Настоятельница протянула руку, и музыкантша нехотя поднялась. Феникс спорхнул на траву и стал искаться у себя в перьях.
  - Может, послать за ароматной водой или что-нибудь еще предложить с дороги? - спросила настоятельница. - Нечасто нас посещают такие гости. Ты первый.
  - Я всего лишь пролетал мимо, - объяснил Феникс. - У нас на востоке Совет. Но меня привлекла музыка.
  - Ты любишь музыку?
  - Если бы я любил музыку, то точно бы не спустился - разве девочка хорошо играет? Нет, музыки я не люблю, она сбивает меня с пути, однако мне захотелось снова посмотреть на инструмент, который производит такие звуки. Когда-то очень давно я видел его и совсем было забыл. Спасибо за гостеприимство, но мне ничего не нужно, только немного отдыха.
  Феникс посмотрел на робкую музыкантшу в бледно-серых послушнических юбках.
  - А она у вас загадка, - сказал он.
  - Попался! - вскричала сестра-повариха, подкравшись сзади и набросив на Феникса сеть. Тот забился, поднял истошный вопль. Глазки на его роскошных перьях перекосились.
  - Ага, фениксные котлеты! - победно воскликнула сестра-повариха. - У меня как раз есть рецепт.
  - Отпусти его, - сказала Якль.
  Этот командный тон покоробил настоятельницу. Она понимала, что думает сейчас повариха. Фениксные котлеты, да с маслицем, с эстрагонной горчичкой и молодой картошечкой, запеченной на том же противне...
  - Отпусти его, - сказала настоятельница голосом более властным, чем Якль.
  - Шутите? - не поверила сестра-повариха. - Я пятнадцать минут кралась к этой птице и при своем остеохондрозе умудрилась ее поймать - и вы говорите "отпусти его"?!
  - Вы ставите под сомнение мои слова?
  - Скорее ваш здравый смысл, - горько сказала сестра-повариха. Она развернула сеть, и Красный Феникс взмыл в воздух, изрыгая проклятья.
  - Он летит на Совет, - пояснила Якль.
  - Хватит, - сказала настоятельница. - Довольно об этом. Кто эта девушка, сестра-повариха? Откуда она у нас?
  - Кандела, - проскрежетала повариха сквозь стиснутые от досады зубы. - Ее тут дядя на год оставил. Или она к тому времени станет монтией, или он заберет ее обратно. Я взяла ее к себе на кухню. Хлопот с ней мало, трепать языком с другими девчонками она не может, зато подливку из костного мозга готовит первый сорт. Я определила ее к сестре-соуснице, чтоб занимались жарким к предстоящему празднику.
  - Сможете без нее обойтись?
  - Лучше спросили бы, могу ли я обойтись без феникса, и я бы ответила - нет.
  - Мы не едим Зверей, - напомнила настоятельница. - Хоть времена и изменились, наш устав остается тем же. И в нем написано не есть ничего, что может разговаривать с нами. И если я услышу, что вы, сестра, режете Зверей за моей спиной...
  - Мне будет без нее сложно, - поспешно сказала повариха, кивнув на музыкантшу, - но если она унесет свой доминьон с собой, то так и быть, забирайте.
  - Так вот это как называется! Доминьон. Я читала о них, но никогда еще не видела. Пойдем, дитя, бери свой доминьон.
  Настоятельница поманила девушку, искривив строгий рот в подобие ласковой улыбки. Девушка поднялась и так доверчиво взяла настоятельницу за руку, что остальные послушницы фыркнули. Ну точно, простушка.
  - Я еще хотела спросить вас, сестра, что вы помните о послушнице, которая когда-то у нас жила, - об Бастинде, девушке со странной зеленой кожей.
  - До меня было, - бросила сестра-повариха и ушла.
  Старуха Якль почесала переносицу и зевнула. С неба все еще ругался Красный Феникс. Он кружил вокруг башен монастыря и теперь, в безопасности, проникался благородным гневом. С земли он казался каплей крови над лазаретом.
  - Так значит, мальчик вернулся в монастырь? - спросила Якль, откинув с головы платок и подняв на настоятельницу мутные, затянутые катарактой глаза. - А метлу он с собой принес?
  
  7
  
  Опять ступеньки! Бедные ее суставы! Теперь без долгого послеобеденного отдыха не обойтись. Переборов себя, настоятельница ступила на лестницу, и Кандела услужливо подала ей руку. Это хорошо: значит, девочка не безнадежно глупа.
  Солнце поднялось уже высоко, прогрело воздух в лазарете и не светило в окна. Юноша лежал, как и прежде, недвижимый и аккуратно укрытый одеялами. По обе стороны от его кровати сидели сестра-травница и сестра-врачевательница, каждая за своим делом: первая толкла травы в ступке, вторая вела историю болезни.
  - Знаете эту послушницу? - спросила их настоятельница.
  Сестры вопросительно посмотрели на нее.
  - Ее зовут Кандела, и она играла на доминьоне на кухонном дворе. Похоже, у нее есть кое-какие способности к музыке; может быть, сидя здесь с Лестаром, она их разовьет. Кандела, познакомься с сестрой-врачевательницей и сестрой-травницей. Ты наверняка видела их хотя бы в церкви и трапезной.
  Монтии не обязаны были кланяться, но когда не поклонилась и Кандела, смущенная сестра-травница неуверенно качнулась вперед - понимай, как знаешь.
  - У меня есть более для вас дело поважнее, чем неусыпный присмотр за нашим гостем, - сказала настоятельница сестрам.
  - Но, мать-игуменья, - возразила сестра-врачевательница. - Не хочу перечить вам, и все же должна с почтением напомнить, что как вы руководите духом нашей обители, так и я отвечаю за здоровье каждой живущей в ней души.
  - И говоря о здоровье... - подхватила сестра-травница, однако настоятельница нетерпеливо подняла руку.
  - Никаких возражений. Кандела девушка простая, но она вполне способна сидеть здесь у постели больного. Она понимает мои поручения. Если он вымолвит хоть слово, она немедленно даст кому-нибудь знать. Ну, а пока она вспомнит свои гаммы и, может быть, улучшит свою игру. Если Лестару суждено умереть, то пусть его баюкают звуки доминьона. Таково мое мнение.
  И настоятельница сложила руки в старинный ритуальный жест, означающий "да будет так" или, в зависимости от выражения говорящего, "возражений не потерплю".
  Сестра-травница не отступала.
  - Я хорошо знаю эту новенькую, у нее не хватает ума даже уйти под крышу с дождя. Вы делаете ужасную ошибку...
  - В кои-то веки сестра-травница права, - поддержала сестра-врачевательница. - Если нагноятся раны или разовьется осложнение...
  - У меня припасена для вас другая работа, - оборвала их настоятельница. - И ваше невыносимое упорство лишний раз доказывает, что вы-то мне для нее и нужны.
  Они замолчали, разбираемые обидой и любопытством.
  - Я вам еще не рассказывала, что узнала о трех молодых монтиях из Изумрудного города, которые не так давно здесь останавливались. Их убили по дороге и срезали лица. Надо выяснить, кто и зачем это сделал.
  Настоятельница повернулась.
  - Заканчивайте с лекарствами и следуйте за мной. Я вздремну вместо обеда, и мы соберемся в моей келье, когда окончатся послеобеденные молитвы. Да, и не забудьте снова наложить лечебные заклинания, чтоб они действовали хотя бы до вечера.
  Она не была знакома с их профессией - откуда же она узнала об этих запрещенных заклинаниях? Видимо, потому она и настоятельница, - решили сестры. Пусть она не знает медицины, зато знает женщин.
  Им оставалось только подчиниться. Настоятельница спускалась чуть впереди, и на губах ее играла победная улыбка. Хорошие они сестры, эти лекарки, вот только любопытны до смерти, как и все остальные в обители. Чем бы ни был болен Лестар, какой бы исход его ни ожидал, ему будет легче без их удушливого внимания.
  Настоятельница остановилась, чтобы перевести дух. Убийственные ступеньки. Сестры почтительно застыли и ждали, пока она отдувалась. "Женское упрямство! - думала настоятельница. - Что эти две, что я. Если кто и справится с заданием, то это они. Храни их господь!"
  А зачем вообще я подвергаю моих дорогих сестер опасности? Из-за того что другая настоятельница в Изумрудном городе безответственно послала молодых несмышленых монашек к дикарям, не позаботившись даже о проводнике! Вместо Отси Цепкорукой у них была одна лишь вера, невинность и смелость, порожденная глупостью. Будь проклят Изумрудный город за то, что сидит на нашей шее! Будь прокляты эти монастырские тряпки за то, что идут на поводу у правительства!
  Она не стала просить прощения у Безымянного Бога за свои мысли. Она заработала право на проклятия. Когда они заслужены.
  
  8
  
  Кандела лишь мельком взглянула на Лестара. Она сидела на плетеном стуле и перебирала мозолистыми пальцами верхние струны доминьона. Нижние струны чуть слышно гудели, производя скорее сотрясение воздуха, чем истинный звук. За окном бежали легкие облачка, время от времени заслоняя солнце, и свет волнами солнечного прибоя то тускнел, то вновь наполнял палату.
  Холодало.
  Кандела предоставила пальцам полную свободу. Она не только была умелой музыкантшей (как бы там ни жаловалась сестра-повариха), но и чувствовала в себе призвание к музыке. Увы, ее доминьон был сломан и не мог больше ни петь, ни смеяться, ни плакать, и лишь чтобы не потерять сноровку она продолжала водить пальцами вдоль перекрещенных грифов. Монотонная, недооформленная мелодия никого не могла утешить - это Кандела прекрасно понимала. И все равно она будет играть, извлекая из инструмента тягучее жужжание. Слишком хорошо помнила девушка Красного Феникса: ведь это она своей игрой заставила его спуститься с небес. То ли еще она сумеет!
  
  За гранью
  
  1
  
  ДОМИНЬОН ПРОДОЛЖАЛ ИГРАТЬ. Неслышанный Лестаром в его состоянии, тем не менее это имело свой эффект.
  
  В то время он ЖИЛ В замке под названием Киамо Ко, но не присутствовал при смерти Ведьмы.
  Ведьма заперла его на кухне с Няней и этим нервным Львом. Проявив удивительную находчивость для такой сумасшедшей, Нянюшка вогнала ручку железной сковородки с одним яйцом в гнилое дерево дверного косяка. Поняв эту идею, Лестар и Лев раскачивали петли до тех пор, пока дверь тяжело не упала внутрь.
  Уорра, Снежная Обезьяна Ведьмы, побежала впереди них вверх по лестнице в комнату Ведьмы на вершине башни. Но Элли уже спускалась вниз, ее лицо было липким от слез, сильно обожженная метла воняла в ее руках.
  - Она ушла, - всхлипнула девушка, и сердце Лестара оборвалось - а чье бы сердце не оборвалось? Он сел на ступеньку и обнял ее за плечи. Ему было четырнадцать. Первое влечение неловко при любых обстоятельствах, предположил он, но это было экстремально. Не то чтобы он когда-либо видел, чтобы люди были нежными. И она была святой из Другой Страны, ради всего святого.
  Девушка не могла справиться со своим шоком, поэтому Лестару потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем она рыдает. Ведьма ушла. Его самая ранняя память, его Злая, его тетушка, его тюремщик, его мудрый друг - его мать, говорили другие, но доказательств этому не было, и она не ответила на вопрос, когда он ее спросил.
  Мертва, мертва и исчезла, и после ее собственного осмотра няня не позволила ему подняться на парапет, чтобы посмотреть.
  - Это зрелище ослепило бы святого, - пробормотала она, - так что хорошо, что я старая грешница. А ты, ты просто юный дурак. Забудь об этом, Лестар, - Она положила ключ в карман и начала петь в незнакомом стиле, какую-то панихиду из своего захолустного детства, - Милая Лурлина, мать милосердия, саван убитого, шаль пропавшего без вести...
  Языческое благочестие няни было каким-то неубедительным. Но на каком основании он мог так сказать? Он покинул юнионистскый монастырь слишком молодым, чтобы усвоить какие-либо догматы веры, поддерживающие уединенный образ жизни. С расстояния скептически настроенного подростка юнионизм казался зарослями противоречий. Милосердие ко всем, но нетерпимость к язычникам. Бедность облагораживает, но епископы должны были быть богаче всех остальных. Неназываемый Бог создал добрый мир, заключив в него мятежного человека, и дразнит человечество сексуальностью, от которой нужно защищаться любой ценой.
  Лурлинизм был не более разумным, если судить по тому, как няня говорила об этом. Случайные эпизоды слегка эротического флирта, когда Лурлина эффективно сватала Оза. В глубине души он думал, что это было совершенно глупо, хотя, будучи красивее, это также было легче запомнить.
  Возможно, у него просто не было чувства веры. Казалось, это был своего рода язык, чей корявый синтаксис нужно было слышать с рождения, иначе он навсегда оставался непонятным.
  Но ему хотелось, чтобы сейчас у него была вера, хоть какая-то крупица чего-то: ведь Бастинда была мертва, и вести себя так, как будто мир изменился не больше, чем если бы отломилась какая-нибудь ветка дерева, -
  ну, это казалось неправильным.
  Она всплыла в его сознании, первое жестокое воспоминание, такое же внезапное и настойчивое, как укус пчелы. Она кричала на него.
  - Солдаты Гудвина похитили всю семью и бросили тебя? Потому что ты был бесполезен? И ты все равно последовал за ними, и им все равно удалось ускользнуть от тебя? Ты бесполезен?
  Даже тогда он знал, что она была не столько зла на него, сколько напугана тем, что случилось с другими обитателями замка, пока ее не было. Даже тогда он знал, что она испытала облегчение от того, что его пощадили из-за его незначительности. Даже тогда он был уязвлен упреком в этом термине. Бесполезный.
  - Я возьму метлу, - наконец сказал Лестар, - Ее можно похоронить вместе с ней.
  
  - Мне она нужна, чтобы доказать, что она мертва, - сказала Элли, - А что еще можно сделать?
  - Тогда я понесу его за тебя, - сказал он.
  - Ты пойдешь со мной?
  Он огляделся. Внутренний двор замка был более тихим, чем он когда-либо видел.
  Вороны Ведьмы были мертвы, ее волки, ее пчелы. Крылатые обезьяны столпились на крыше дровяного сарая, парализованные горем. С жителями деревни арджики в поселке Красная Ветряная Мельница ниже по склону или в домах, разбросанных по подветренной стороне горы, Лестар почти не общался.
  Так что в Киамо-Ко его ничто не удерживало, кроме няни. И какой бы старой она ни была, скоро она погрузится в свой обычный туман глухоты и рассеянности. Через неделю она забудет, что Ведьма умерла. Кроме того, даже в свои лучшие дни она никогда не знала, откуда взялся Лестар. И ей, похоже, тоже было все равно. Так что расстаться с ней было нетрудно.
  - Я иду с тобой, - сказал он, - Да. А я понесу метлу. Уходить было уже слишком поздно, поэтому вместо этого они занялись собой. Лестар кормил обезьян.
  Элли попыталась приготовить еду для няни, которая заплакала и сказала, что не голодна, а затем съела всю свою порцию и Львиную долю.
  Умывшись, Элли уютно устроилась на изгибе Львиной шеи, как для того, чтобы успокоить его, так и для того, чтобы успокоиться самой. Лестар поднялся в комнату Ведьмы и огляделся.
  Уже казалось, что она никогда там не жила.
  Он подумал о Гриммуатике, этой запутанной книге магии. Он так и не смог ее прочитать. Куда бы Ведьма ни положила его в последний раз, она оставил его там. Неважно. Ни одна Летающая обезьяна не смогла бы произнести из него ни слова, а зрение Няни было слишком слабым, чтобы расшифровать его странный скремблированный текст. В любом случае, его было бы слишком тяжело нести.
  У книг своя жизнь, подумал он. Пусть оно само о себе позаботится.
  Повернувшись, чтобы уйти, он заметил черный плащ Бастинды. Немного потрепанный, края потертые, воротник сильно изъеден молью. Тем не менее, он был густым, и дни становились только холоднее. Он накинул его на свои узкие плечи. Он был слишком велика для него, поэтому он обмотал концы петлей вокруг предплечий. Он предположил, что выглядел как маленькая глупая летучая мышь с огромным размахом крыльев. Ему было все равно.
  Горизонт был покрыт зеленоватым матовым пятном, как будто ряды костров из далеких племен уже узнали эту новость и сжигали дань уважения Бастинде до того, как солнце успело сесть в день ее смерти.
  Он почувствовал ее запах в воротнике плаща и впервые заплакал.
  
  
  ЛЕСТАР НЕ потрудился попрощаться с Уоррой. Пусть теперь самая любимая Летающая Обезьяна Ведьмы позаботится о себе сама. Зачем еще она учила его языку, как не для того, чтобы он мог говорить, когда ее не будет?
  По дороге Лев и этот маленький крикун, Тотошка, отстали вместе с двумя другими, которые ждали Элли - Страшилой и человеком из олова, - оба из которых вызвали у Лестара серьезный приступ мурашек. Ветер был жестоким, а на западе собирались полосатые облака, и, если Лестар не ошибался, вскоре должен был пойти дождь.
  Элли задавала поверхностные вопросы, но ее больше интересовало, чтобы они не сбились с пути. Как бы он узнал, если бы они сбились с курса, спросил он ее - прошло семь или восемь лет с тех пор, как он приехал из монастыря с Бастиндой, и с тех пор он никогда не покидал окрестности Киамо Ко. У Элли был гораздо более свежий опыт знакомства с большим ландшафтом.
  - Да, ну, эти Летучие обезьяны несли меня до последнего, - нервно сказала она, - и я не могу утверждать, что у меня было достаточно ума, чтобы заметить ориентиры. Тем не менее, мы идем вниз по склону, и это должно быть правильно.
  - Все находится под уклоном Киамо Ко, - сказал ей Лестар.
  - Мне нравится твоя уверенность, - сказала она, - Тогда расскажи мне о себе.
  Он подозревал, что его воспоминания о раннем детстве были такими же, как у всех остальных: неточными, внушаемыми и в значительной степени лишенными эмоций. Он не помнил определяющих моментов - может быть, их и не было, - но он помнил ощущение вещей. Косые лучи света, проникающие сквозь окна со сводчатыми потолками высоко в галерее, пригвождают безмолвных горцев к их безмолвным теням на каменном полу. Запах крем-супа из спаржи, немного кленового сиропа, сбрызнутого сверху. Запах снега в воздухе. Лестар каким-то образом был привязан к Бастинде, он помнил это: ему разрешали играть со своим сломанным деревянным утенком в той же комнате, где она сидела и пряла шерсть.
  - Она была твоей матерью? - спросила Элли, - Мне ужасно жаль, что я убила ее, если бы это было так. Я имею в виду, что мне все равно жаль, но еще больше, если бы вы были родственниками.
  Прямота девушки озадачивала, и Лестар не привык к этому. Ведьма никогда не скрывала своих эмоций, но и не объясняла их, и во многих отношениях жить с ней было все равно что делить квартиру со вспыльчивым домашним питомцем.
  Он пытался быть честным, но он так многого не знал.
  - Я помню только ее, - сказал он, - Как, будучи малышом, я оказался среди монтий, я не могу сказать. Никто никогда не говорил мне об этом, и Ведьма не стала бы говорить об этом. Я помню других женщин тех времен, сестру Буфетчицу и сестру Фруктовый сад, и некоторых более игривых, послушниц, которые сохранили свои собственные имена, сестру Сент-Грейс и сестру Линнет. Но когда пришло время для Бастинды, чтобы уйти, они обернули мой мелкий пакет одежды тоже, и я был вознесен к месту на повозку, и мы присоединились к каравану, который прошел через Келс, останавливаясь здесь и там, пока мы не добрались до Киамо Ко.
  - Это ужасно далеко от цивилизации, - сказала Элли, оглядываясь вокруг на незаселенные склоны, поросшие соснами и калиной, и горки осыпей, и клочья горной лаванды, уходящей в землю.
  - Она хотела быть подальше от цивилизации. К тому же, там жил Фиеро.
  - Твой отец?
  Лестар так же сомневался в своем отцовстве, как и в материнстве.
  - Он что-то значил для нее, для Ведьмы, - отметил он, - Но что, я не знаю. Я никогда его не встречал. Можешь ли ты представить, что Ведьма села бы и излила мне свое сердце?
  - Я ничего не могу себе представить о ней. Кто бы мог?
  Он больше не хотел разговаривать. Смерть была слишком недавней, шок от нее начал проходить, и то, что начало проявляться, было гневом.
  - В общем смысле, мы едем на юго-восток, а затем срежем на запад через перевал Кумбрисия, - сказал он, - Я многому научился, слушая Оатси Манглхэнд, когда она приходит руководить караваном. Вокруг полно разным племен.
  - Мы никого не видели, - сказала Элли, - на протяжении многих миль.
  - Они видели тебя, - сказал Лестар, - Они наблюдают. Вот что они делают.
  - Нехорошо шпионить за нами. Мы очень дружны, - сказала она, делая агрессивно дружелюбное лицо. Любой группе разведчиков, ставших свидетелями этого, не мешало бы спрятаться.
  Вскоре пошел дождь, и он был рад, потому что это прекратило их разговор, превратившийся в болтовню. Сильный дождь, капли похожи на гальку. Он не видел здесь ни пастушьей хижины, ни даже зарослей горной пальмы, под которыми можно было бы укрыться. Поэтому вместо того, чтобы сидеть в грязи и позволять дождю просачиваться сквозь их нижнее белье, они поплелись дальше.
  Однако их уверенность в правильности курса ослабла из-за того, что вершины холмов скрылись из виду - все ориентиры исчезли.
  - Лестар, я не доверяю твоему чувству направления, - вежливо сказал Железный Дровосек.
  - Ник Чоппер! Ты бессердечный! - сказала Элли.
  - Ха, черт возьми, ха. А ты сирота, - ответил он, - Я заржавею под этим ливнем. Кто-нибудь думает об этом? Нет.
  
  - Не придирайся. Я плохо справляюсь с конфликтами, - сказал Лев, - Давай споем песню.
  - Нет, - хором ответили они все.
  - Что ты будешь делать, когда почувствуешь себя смелым - при условии, что Гудвин дарует тебе то, что ты желаешь? - спросил Страшила, чтобы сменить тему.
  - Инвестировать в рынок? Присоединиться к труппе музыкантов мюзик-холла? Откуда, черт возьми, мне знать? - сказал Лев, - В любом случае, я хочу вырваться на свободу и найти себе соратников получше. Более сговорчивых.
  - Ты? - спросил Страшила Железного Дровосека.
  - Что я буду делать, если у меня окажется сердце? - усмехнулся Железный Дровосек, - Я полагаю, что постоянно теряю его.
  Они поплелись дальше. Лестар не думал, что ему следует продолжать разговор, так как он не присутствовал на их первой аудиенции у Волшебника. Однако, когда никто больше не заговорил, он сказал:
  - Что ж, Пугало, твоя очередь. Что ты будешь делать со своими мозгами?
  - Я думаю об этом, - ответил он и не стал обсуждать это дальше.
  - О, Тотошка! - вдруг взвизгнула Элли, - Где Тотошка?
  - Он ушел по своим делам, - сказал Лев, - Только между нами, ему давно пора научиться не распространяться об этом. Я знаю, ты в нем души не чаешь, но всему есть предел.
  - Он пропадет, - воскликнула она, - Он не мог найти выход из бочки с крекерами. Он не очень умен, ты же знаешь.
  После почтительной паузы Железный Дровосек заметил:
  - Я думаю, мы все это заметили
  - Я ненавижу быть очевидным, - добавил Страшила, - но ты бы избавила себя от кучи проблем, если бы не поскупилась на поводок, Элли.
  - Вот он, - воскликнула она, поднимаясь по небольшому склону.
  Невежественное существо заканчивало экзекуцию у основания того, что выглядело как святилище древнего путешественника в Лурлине. Выветренная статуя языческой богини слепо смотрела в бурю. Статуя была в натуральную величину, если принять, что у богинь такой же рост, как у людей. Немногим больше, чем навес для защиты статуи от непогоды, сооружение не могло позволить путешественникам заползти внутрь от ливня. Однако через некоторое время Лестар подумал о том, чтобы встать на плечи Льва и накинуть большой черный плащ на крышу святилища. Используя обгоревшие остатки ведьминой метлы в качестве шеста, он соорудил черную палатку, под которой они могли бы укрыться.
  
  Львиная грива воняла, но, по крайней мере, путешественники были защищены от самого сильного дождя.
  - Этот плащ больше, чем кажется, - сказала Элли, - И вода не просачивается насквозь.
  - Может быть, она заколдовала его водонепроницаемым. Она не любила воду, - сказал Лестар.
  - Это я уже итак поняла, - сказала Элли.
  - А кто любит? - добавил Жестяной Дровосек, скрипя суставами. - Расскажи мне о ней побольше, - продолжала Элли.
  Лестар не подчинился. Он нашел Элли достаточно близкой по духу - но прошло так много времени с тех пор, как у него было что-то похожее на друзей его возраста! В Киамо Ко, когда он впервые приехал с Бастиндой, трое детей Фиеро впустили его в свое маленькое общество, но вяло, без особого интереса. Девочка, Нор, была единственной, кто когда-либо по-настоящему играл с ним.
  Хотя он был для Нор немногим больше, чем эта собака для Элли, присутствием, которым можно было командовать, Нор была добра. В тот первый Лурлинемас она дала ему хвост своей пряничной мышки, потому что никому не пришло в голову сделать ему собственную пряничную мышку.
  И кроме нее? Больше не с кем было играть, как только она, Ирджи и остальные члены правящей семьи - выжившие Фиеро - были похищены силами Гудвина, дислоцированными в Красной Ветряной Мельнице. Да, он храбро последовал за ней, но безрассудно. Они ускользнули от него. Ему пришлось вернуться в Киамо Ко и встретиться лицом к лицу с визгом. Затем Ведьма запретила Лестару больше общаться с командиром Лан Пиротом из Сил Шторма или заводить новых друзей среди вшивых мальчишек Красной Ветряной Мельницы.
  Итак, Лестар прожил одинокую жизнь. Могло быть и хуже; его накормили и одели более или менее тепло. У него были свои дела по дому, и крылатые обезьяны, в основном нечленораздельные, по крайней мере, не пытались сдвинуться с места, если он садился поблизости. Должно ли было быть что-то большее в детстве? Репетируя это, чтобы рассказать Элли, он подумал, что это лишняя, неудачная вещь, и он подавил большую ее часть.
  В последнее время Ведьма стала более раздражительной, чем обычно, жалуясь на проблемы со сном. Няне - в какой-то момент ее няне, а до этого няне ее матери - было далеко за восемьдесят, и она мало на что годилась в плане связной дискуссии. Лестару предоставили разговаривать самому с собой, и он обнаружил, что как собеседник он не очень-то вдохновляет.
  Любопытство Элли показалось ему плоским, хотя, возможно, и искусственным. Он не мог сказать, действительно ли ей было любопытно узнать о его жизни, о Ведьме, или она просто топталась на месте.
  Может быть, укрепляет свои нервы, слыша звук ее голоса. Он чувствовал себя подозрительно. Возможно, сын Ведьмы или нет, он унаследовал от общения с Бастиндой легкое чувство паранойи, как будто всем нужна была какая-то важная информация, которую они не хотели запрашивать напрямую.
  
  Он засуетился, закатил глаза и попытался придумать, как сменить тему. Он не хотел говорить о своих детских днях в монастыре или о своем детстве в Киамо Ко. Теперь он был лишен семьи, он был чем-то вроде прихлебателя в компании Элли, кем-то вроде проводника без понятия здесь, в жестокой местности. Он просто хотел сосредоточиться на работе.
  Поэтому он был рад, когда Лев встрепенулся и спросил:
  - Что это?
  - Наступает ночь, - сказал Железный Дровосек.
  - Надвигающаяся ночь издает звук, похожий на Треск Рока? - пожаловался Лев.
  - Никогда раньше не издавал. Тише, все. Это был не гром. Что это было? Тссс, я вам говорю, - Оловянный Дровосек заметил: Ты единственный, кто говорит...
  - Ш-ш-ш, я сказал!
  Они зашикали.
  Ливень создавал симфонию. Приглушенный звук шуршания - дождя на средней дистанции - сопровождал солирующих вокалистов, округляющих гласные дождевой воды - плюх-плюх - или, как подумал Лестар, тетушки Ведьмы Бастинды Трапп-Трапп-Трапп.
  - Ты когда-нибудь замечал, что дождь звучит как доминьон? - спросил Страшила.
  Лев поднес лапу ко рту: Ш-ш-ш. Его гримаса была какой угодно, только не устрашающей; он был похож на ребенка-переростка в пижаме со львом.
  Затем они услышали то, что слышал он, и, прежде чем они смогли что-либо с этим поделать, камень у основания статуи Лурлины сдвинулся в сторону. Из земли высунулась лапа какого-то существа. Барсук, бобр? Что-то коричневое, усатое и разумное. Какая-то склоновая решетка, больше, чем ее двоюродный брат в долине.
  - У тебя хватает наглости марать память о Лурлине своей болтовней, - сказал Горный Грайт. Его челюсти издавали звук, похожий на хлопанье седельной сумки, когда он говорил.
  - Нервы, - сказал Лев, - Я бы хотел.
  - Мы просто укрываемся от шторма, - сказала Элли, - Можем ли мы получить ваше благословение, чтобы остаться здесь?
  Решетка обнажила впечатляющую коллекцию резцов и клыков.
  - Какое тебе до этого дело? сказал Лестар, - Мы вас не беспокоим.
  Грайт огляделся, как будто оценивая, может ли он взять их всех сразу и взять над ними верх. Очевидно, нет.
  - Мои раскопки, если вы хотите это так назвать, - сказал он наконец, - находятся прямо внизу. Вы большая тяжелая компания, и вы собираетесь обрушить стены моего жилища.
  - Плохое место для строительства, - сказал Железный Дровосек, для которого зубы Горного Скрежета не представляли большой угрозы, - Вообще-то, оскорбление для Лурлины.
  - Может быть, но я копаю глубоко, и если все это рухнет, и ты упадешь, ты умрешь там с голоду. И вонь ваших гниющих трупов не понравится духу Лурлины, как бы она ни была любима миром природы
  - Буря не может длиться вечно, - сказала Элли.
  Решетка немного подалась вперед.
  - Знаешь, вполне возможно, что у меня бешенство. Справедливое предупреждение. Я кусаю первым и не задаю вопросов.
   Лев вздохнул и вышел из импровизированной палатки. Там, снаружи, потоп обрушился на него, как фонтан, струящийся по скульптурному льву.
  - Мы не позволим какому-то грызуну-переростку преследовать нас в шторм, - сказал, - Если ты укусишь меня, я укушу тебя в ответ и верну тебе твое собственное бешенство. Уходи
  - У тебя отличный навес, - Решетка сморщила его лицо, - Мои глаза уже не те, что раньше. В чем дело?
  - Это накидка, - сказал Лестар, - Какое тебе до этого дело?
  - Это плащ Ведьмы, - сказал Грит, - Я в это не верю. Где ты его взял?
  - Я взял его, - сказал Лестар.
  - Больше дури в тебе. Она получит твою голову еще до наступления ночи
  - Она мертва, - сказала Элли. Самодовольно.
  Глаза Грита выпучились, и он приблизил свое лицо к Элли, которая вздрогнула и отпрянула от него: он не был особенно красивым представителем своей семьи.
  - Ведьма мертва? Может ли это быть правдой?
  Они кивнули, каждый из них.
  - О, шок от этого, - Грит сжал свои лапы и поводил ими взад-вперед.
  - Какой шок от этого! Ведьма мертва?
  Сам ветер ответил каким-то обблигатошным напевом: Ведьма мертва!
  - Убирайся отсюда, - сказал Грит более холодным голосом, - Иди.
  
  - Я думала, ты будешь рад, - сказала Элли.
  
  
  Ответ был четким и цензурным.
  - Мы ее очень уважали. Среди Животных всегда были такие, кто пошел бы с ней в поход до самых ворот Изумрудного города, если бы она повела армию, если бы сказала слово. Ты не найдешь утешения среди нас.
  - Она была моим другом, - сказал Лестар, - Не путай нас с убийцами.
  - Ты новичок. Тебе едва удалось подружиться с ее плащом, не говоря уже о самой Ведьме, - Элли он добавил: Пошевеливайтесь, маленькая мисс Головорезка и ее сообщники, пока я не вызвал подкрепление, чтобы разобраться с вами. Грайт понюхал сырой воздух, словно ожидая найти подтверждение своим утверждениям в запахе обновленного мира.
  - Ведьма мертва. Этого не может быть. Подожди, пока принцесса Настойя услышит. Подождите, пока Гудвин услышит. Он погрузился в свои размышления и повернулся, чтобы посмотреть на статую Лурлины, - Дай нам руководство! - сказал он, - Хоть раз заговори.
  Гроза прогремела совсем рядом. Все вздрогнули, кроме Грита.
  - Я имею в виду, говори на понятном нам языке, - уточнил он. Но буря, или Лурлина в ее силе, не послушалась, и действительно, несколько мгновений спустя самый сильный ливень закончился, и гром загрохотал в другом месте.
  Грайт продолжал.
  - У меня нет причин утешать своего врага, но вот ты здесь.
  Может, вы и злодеи, но вы молоды, некоторые из вас, и, возможно, научитесь раскаиваться. Мне сказали, что батальоны волшебников расположились лагерем на берегах реки Винкус.
  Найдите войска волшебников, и они защитят вас. Таков мой совет тебе.
  - Войска Волшебника защитят нас? - огрызнулся Лестар, - Гудвин страны Оз - это угроза!
  - Конечно, угроза. Деспот, сюзерен, называйте как хотите. Босс. И вы пособничали ему в его кампании по уничтожению восточного сопротивления. Эти новости быстро распространятся, друзья мои, -Каждый раз, когда он произносил слово "друзья", оно звучало все менее дружелюбно, - Но защищайтесь, где можете. Когда весть о смерти Бастинды Тропп распространится по этим холмам, вам придется очень нелегко. Я не буду отвечать за то, что произойдет дальше. Вы слышали мой совет. Прислушайся к нему.
  - Я не отдам себя ни одному корпусу армии волшебника, - сказал Лестар, - Если с западной стороны есть силы, мы будем придерживаться нашего плана повернуть на восток и попытать счастья через перевал Кумбриция. Это будет более длинный, но более безопасный путь.
  - Возможно, нам лучше отправиться в путь, - нервно сказала Элли.
  - Тебе лучше идти, - согласился Горный Грайт. Я не пойду против вас в отряд, но и не стану лгать своим друзьям о том, что узнал здесь сегодня. Тучи проходят. Если вы намеревались свернуть с восточного склона Кноблхед Пайк, то вы промахнулись. Вам придется вернуться назад. Вы не достигнете долины реки до наступления темноты. Укройтесь под черной ивой; вы найдете их там, где тропа выравнивается и огибает немного высокогорное болото. Там вы будете в безопасности.
  - Спасибо, - искренне сказала Элли.
  - Не будь дурой, - сказал Лестар, - За что ты его благодаришь?
  - Ты, - сказал Грайт Льву, - перебежчик. Тебе должно быть стыдно за себя.
  На твоем месте я бы был особенно осторожен. Животные не относятся легкомысленно к предателям. Если бы ты был больше похож на Льва, ты бы это знал
  - Я ничего не сделал! - сказал Лев, - Я был заперт на кухне! Его хвост дернулся восемь или десять раз.
  
  ГРАЙТ СДЕРЖАЛ СВОЕ слово И настучал на них. На следующее утро, прежде чем путешественники закончили мыться, на краю рощи черной ивы появился разведывательный отряд Скроу. Верхом без седла и почти голые на своих пурпурно-белых конях, они выглядели в тумане как дикие кентавры. Не говоря ни слова, но со значительным сердитым видом, отряд Скроу обошел рощу. Там путешественников держали в вольере.
  Попытки договориться оказались бесплодными; у них не было общего языка.
  Языки страны Оз. Лестар никогда не думал о них. Родной язык всегда казался универсальным; даже Элли говорила без особых интонаций или особых трудностей.
  Правда, диалект горных кланов, арджики, характеризовался рычанием слогов на полпути вниз по горлу, но разница не произвела особого впечатления на Лестара.
  Он все еще мог понять арджики.
  Так почему же изолированный Горный Грит ясно и эффективно говорил на общем языке, в то время как скроу цеплялся за язык, понятный только им?
  До самого конца Ведьма продолжала пытаться научить крылатых обезьян говорить, как будто возможность свидетельствовать могла когда-нибудь спасти их жизни. Так много связано с языком...Язык самих заклинаний - заклинаний, как таковых! Способ упорядочивать звуки, чтобы все менялось, раскрывать то, что скрыто, скрывать то, чего нет...
  Он жалел, что не владеет языком. Он жалел, что не может произносить заклинания так, как с усилием и все большим контролем научилась делать Бастинда. Он мог бы связать застывшего Скроу, и он и его спутники ушли бы невредимыми. Но это было выше его сил - как и все остальное.
  Разведчики Скрова бросили путешественникам мотки отвратительного сушеного мяса и копченой кукурузы. Было ясно, что Элли и компания должны ждать здесь. Через полтора дня прибыл предводитель скроу, ехавший в медленно движущемся караване, который с большой осторожностью прокладывал путь к этому низменному восточному хребту Кнобблхед Пайк.
  С ним был переводчик, и Лестар попросил аудиенции у Высочества за ветхими портьерами паланкина. Он не умел торговаться.
  - Единственное, о чем я прошу, это чтобы мы, э-э, поторопились, - сказал он, - Моя подруга Элли хочет благополучно добраться до Изумрудного города; у нее назначена встреча с Волшебником. Затем она намеревается уехать куда-нибудь за границу.
  - И я с ней, - хотел добавить он, но не стал. Возьмет ли она меня? А если нет - что еще мне делать?
  Переводчиком был старый, скрюченный джентльмен, который, несмотря на принадлежность к племени, прошел обучение в университетских окрестностях Шиза.
  - Очень хорошо, - сказал он.
  - Я не понимаю, почему мы должны бездельничать. В конце концов, это в наших общих интересах. Дайте ее высочеству возможность успокоиться, и мы дадим вам знать, когда она будет готова.
  Элли сказала:
  - Мы не очень высокого мнения о коронованных особах там, откуда я родом. Кто это высочество?" Переводчик ушел, не ответив.
  - Как грубо, - сказала Элли, - Ну, а кто она, эта высочество? Может быть, это та самая Озма, о которой все говорят?
  Лестар объяснил.
  - Последняя Озма исчезла много лет назад, похищенная маленькой девочкой, когда Гудвин пришел к власти. Няня считала, что ребенок был околдован в трансе и никогда не повзрослеет ни на день до того момента, как ее освободят от чар, как сказочную принцессу. Тогда она восстанет и сокрушит сильных мира сего в их комфорте, и вернет монархию на ее законное место. Но тетушка Ведьма всегда отмахивалась от этого.
  Она сказала, что ребенок, вероятно, был убит давным-давно. Останки Озмы Типпетариус были бы найдены глубоко в ящиках с костями Дворца вместе с ее предками, если бы кому-нибудь разрешили туда заглянуть.
  - Я верю в Озму, - твердо сказал Страшила.
  Безмозглый дурак, подумал Лестар, но больше ничего не сказал.
  Суд Скроу не заставил их долго ждать. Когда солнце достигло зенита, служители развернули зеленый ковер со сморщенной кромкой. Повсюду были разложены бесформенные подушки, прокисшие от плесени.
  - Стойте, пока ее высочество не сядет, - сказал переводчик, укладывая в виде решетки оставшиеся волосы на своей бледной куполообразной голове.
  - Тогда вы тоже можете сесть.
  Шесть слуг помогли ей выбраться из купе. Ее мышцы были бесполезны для поддержания ее тела, а ее большое, обвисшее лицо искривилось в швах перекрывающейся кожи.
  Она морщилась от боли при каждом шаге. Пожилая женщина, монолит древней матроны Скроу, размером со всех ее слуг, стоящих вместе. Как пчелиная матка среди трутней.
  Ее лицо было испещрено зелеными и фиолетовыми пятнами, своего рода церемониальными отметинами.
  Аромат тимьяна и лилий, достаточно приятный, не мог полностью скрыть животный запах.
  - Принцесса Настойя, - сказал переводчик на понятном озишском, - позвольте мне представить Элли Смит из неизвестных мест и ее спутников, Льва, Пугало, джентльмена, одетого в Жесть, и мальчика, о котором вам рассказывали. Затем он повторил строки на Скроу, чтобы указать, как он будет действовать дальше.
  - Здравствуйте, - сказала Элли, делая реверанс.
  Принцессу Настю опустили на землю, чтобы она могла рассматривать их, лежа на боку. Ее позвоночник был неестественно длинным, как будто у нее были лишние позвонки. Слуги положили ее колени на желтую подушку, а локоть - на другую, и они устроили небольшую гору подушек позади нее, чтобы она не откатилась назад.
  Переводчик начал цветистую биографию, но принцесса прервала его. Ее голос был низким, барабанным, как будто ее носовые проходы были достаточно велики для хранения дынь.
  - Меня мучает неверие, - сказала она, и переводчик перевел, - Я знала только, что ведьма послала воронов позвать на помощь. Прежде чем они смогли добраться до меня, они были атакованы и их плоть сожрали птицы Рух.
  - Откуда ты знаешь о воронах? - спросил Лестар, - Если их съели рухи?
  - Ночные рухи - бессловесные звери, - сказала принцесса, - но нападение было засвидетельствовано Серым Орлом, который присматривает за определенным районом для меня. Он отогнал рухов от одной Вороны, которая перед смертью сумела передать сообщение о сражении Ведьмы. Орел передал мне послание, когда я закрывала собрание с некоторыми южными кланами арджики.
  - Ведьме следовало бы сказать об этом, - сказал Лестар, - Она считала себя чем-то вроде почетного Арджики.
  - Я не потерплю, чтобы мне читали лекции о стратегии или протоколе, - ответила принцесса, - В любом случае, я действительно пригласила ее. Но я так и не узнала, дошло ли до нее мое приглашение. Мне сказали, что она была расстроена горем из-за смерти своей сестры.
  - Она была... неустойчива... в конце, - признал Лестар, - Я не уверен, как много она могла сделать для тебя, да и стала ли бы она беспокоиться. По правде говоря, она была отшельницей. Она держалась сама по себе. Даже когда дело касалось меня, - вспомнил он.
  
  - Я бы решительно изложила ей это дело, если бы привлекла ее внимание, - заявила принцесса.
  - Она не была дурой. Она видела, что, когда канцлеры Изумрудного города облагали житницу Жевунии разорительными налогами, ей пришлось отделиться и образовать Свободное государство. Если на нас надавят, мы здесь, на востоке, сами сделаем не меньше этого. Мои попытки наладить отношения с юнамата ни к чему не привели, и арджики могут наслаждаться своей замкнутостью, упрямые обитатели склонов! - но мы, скроу, не будем стоять в стороне и позволим разграблять наши Луга. Гудвин собирает армию на западном склоне Келлса. Я знаю, как он работает, ты, хлыщ.
  Принцесса застонала.
  - Она могла бы помочь! Но уже слишком поздно. Я слышу из сообщения Горного Грита, что странная женщина мертва. Бастинда. Переводчик произнес это неправильно. БАСТА-инда, - сказал Лестар.
  - Убийца здесь, среди нас? - спросила принцесса.
  - Это был несчастный случай, - сказала Элли, - Я не это имела в виду. Она засунула кончик одной из своих косичек в рот и пожевала его.
  - Покойный был любопытным существом, - сказала принцесса, - Я встречалась с ней всего один раз, но она поразила меня своей выносливостью. Она не казалась человеком, способным умереть.
  - Кто знает? сказала Элли.
  - Говори за себя, - пробормотал Лев, - Я понемногу умираю каждый день, особенно если в комнате есть недружелюбные лица.
  Через своего переводчика принцесса продолжила свое послание.
  - Вы находитесь в серьезной опасности.
  Не в последнюю очередь от меня. Убийство и кража вещей Ведьмы, как я это вижу, но еще хуже: делать это в сговоре с Волшебником.
  Запротестовал Лестар, брызгая слюной.
  - Не в сговоре с Гудвином!
  - Ну, Гудвин Великий и Ужасный попросил меня убить ее, - призналась Элли, - Нет смысла плакать из-за пролитого молока. Он сделал это, и я не буду лгать об этом. Но я не собиралась этого делать. Я просто хотел, чтобы она простила меня за случайную смерть ее сестры. А потом появилось ведро с водой. И откуда мне было знать? Я имею в виду, что у нас дома, в Канзасе, нет ведьм. Мы и слышать об этом не хотели.
  - Вы все неправильно поняли, - перебил Лестар, - Послушайте, принцесса Настойя, пожалуйста. Я прожил с Ведьмой всю свою жизнь. О краже и речи быть не может. Я ближайший родственник.
  - Как же так?
  Он не мог ответить. Принцесса настаивала на своем.
  
  - Вы можете это доказать?
  Он пожал плечами. Его кожа не была ни зеленой, как у Бастинды, ни мускусно-охристой, как у детей и вдовы Фиеро. На самом деле Лестар был довольно бледным; неубедительный образец чего бы то ни было, если разобраться.
  - Это не имеет значения, - сказала принцесса, - Я бы не стала убивать тебя. О нет, я бы этого не сделала. Но другие могли бы, и я задаюсь вопросом, смогу ли я предотвратить их. Мы не имеем никакого влияния на арджики, как показывает крах моей недавней кампании.
  - С чего бы армиям Волшебников поднимать на нас руку? - спросил Лестар, - Ведьма мертва, а правящая семья Арджики - дом и род Фиеро - уничтожена.
  - Даже дочь? - спросила принцесса.
  У Лестара отвисла челюсть.
  - Ты имеешь в виду Нор? Вы слышали о ней что-нибудь еще? Что вы можете мне рассказать о ней?
  - У меня способный слух, - ответила она, но продолжила, - Вы можете доказать, что Ведьма мертва?
  - Ты хочешь, чтобы мы вернули ее к жизни? - Лестар усмехнулся, - Вы можете с таким же успехом убить нас сейчас, если это ваше требование.
  Принцесса показала, что хочет встать.
  - Это шея, она скрипит под тяжестью слишком тяжелых мыслей, - сказала она. Потребовалось девять человек, чтобы поднять ее на ноги, а затем они принесли ей пару украшенных драгоценными камнями тростей, толстых, как трибуны. Она наклонилась вперед и посмотрела Лестару в глаза.
  - От тебя не было бы никакой помощи на переговорах, ты, теленок, - сказала она, - Но ты задаешься вопросом, чего я хочу от тебя.
  Она позволила своей зеркальной шали соскользнуть с плеч, и три черных гребня из слоновой кости со звоном упали на землю из ее узловатой живой изгороди густых белых волос. Воздух стал очень неподвижным и липким; возникло ощущение Присутствия. Принцесса закрыла глаза и забубнила, и ее волосы, казалось, взлохматились сами по себе, а затем собрались в гладкую скользящую штуку, и она сбежала с ее спины в белый клубок на земле. Бесформенное платье из хлопчатобумажной ткани сдвинулось на ее бедрах, казалось, собралось в баску или суету, а затем соскользнуло.
  Лестар никогда раньше не видела раздетую женщину, старую или молодую - только маленькую или в день стирки, гибкую в медной ванне, когда ей было четыре или пять лет. Эффект обнаженной принцессы был поразительным: отпечаток серебристых волос в паху, складки плоти, складывающиеся один над другим, грудь, сплющенная возрастом и гравитацией. Элли пробормотала
  - Боже мой!, как будто она думала, что должна быть свидетельницей прямо противоположного.
  
  Если это и было волшебством, то все еще оставалось время написания. Нос принцессы удлинялся, разворачивался, а кожа на ее щеках цементного цвета растягивалась и утолщалась эпиболически. Ее глаза, которые раньше были не более чем щелочками в складках лица, потеряли свою яйцевидную форму, округлившись в шарики. Сеть тонких волосков проросла у нее на лбу и макушке, на щеках, подбородке и драматически враждебном носу. А уши: да, они были большими, и даже больше.
  Более или менее похожи на голову слона, хотя и не посажены на тело слона.
  - Возможно, мне следовало бы предупредить вас подробнее, - сказала она, - Похоже, я расстроил девушку.
  Элли рвало в фартук, а у ее собаки, похоже, случился нервный припадок, и она потеряла сознание.
  - Однако на данном этапе моей жизни мне мало нужны тонкости, - Лестар не доверял себе, чтобы говорить.
  - Я Слон, - сказала принцесса Настойя, - Из-за погромов Волшебника против Животных я скрывалась как человек все эти долгие годы. Скроу восхищаются моим долголетием и тем, что считается моей мудростью. В обмен на их защиту, на дом на Тысячелетних Лугах, я выполнила свой долг лидера. Но в последнее время, юный мальчик, я не могу сбросить свою маскировку с той легкостью, с какой когда-то могла.
  Хотя слоны претендуют на бессмертие, я верю, что умираю. Мне нельзя позволить умереть в этой полуформе. Я умру как Слон. Но мне нужна помощь.
  - Чем я могу быть полезен? - спросил Лестар. Как будто я могу что-то сделать, добавил он про себя.
  - Я не знаю, - сказала принцесса Настойя, - Однажды я сказала Бастинде Тропп, что, если ей понадобится помощь, ей нужно только послать весточку, и я отдам все свои ресурсы под ее командование. Я никогда не думала, что произойдет обратное. Что придет время, когда я обращусь к ней за ее знаниями о животных, ее врожденным мастерством в заклинаниях и чарах.
  Но, как я вижу, я начала слишком поздно, потому что ваш спутник убил мою единственную надежду
  - Элли не должна была знать, - сказал Лестар.
  - Любое убийство вообще, любого рода, это тоже убийство надежды.
  - На самом деле это отвратительно, - прошептал Лев Железному Дровосеку, - Знаешь, у меня живот переворачивается, пока мы разговариваем
  - У меня нет таланта к заклинаниям, - сказал Лестар, - Если это то, о чем ты спрашиваешь.
  - Откуда ты знаешь? - спросила принцесса, - А ты пробовал? Ты учился?
  - Я не очень хорошо учусь, и, кроме того, мне это не очень интересно, - Огромный хоботок взметнулся из ниоткуда. Ее пальцы на носу схватили его за подбородок. Она бы размозжила ему череп, одним подбородком, - Задумайся, - сказала она, - Задумайтесь или обратитесь за помощью. Если вы не хотите, чтобы вас убили за ваши преступления против Бастинды - а это еще может случиться, - получите достаточно знаний от кого-нибудь, где-нибудь, чтобы помочь. Была ли там книга, Гриммуатика? Были ли у Бастинды сообщники? Мне все равно, сколько времени это займет, но вернись ко мне. Я не могу так умереть. Я не могу. В конце концов, все маскировки должны быть отброшены.
  - Вы путаете меня с кем-то другим, - сказал он, - Кто-то компетентный. Кто-то, кого я никогда не встречал.
  - Это не просьба, - сказала она, - Это приказ. Я коллега Бастинды, - Она подняла свою носовую конечность с подбородка Лестара и подула ему в лицо. Его глаза запотели в черепе, и часть волос на передней части головы была окровавлена силой взрыва, - Если ты утверждаешь, что являешься родственником Ведьмы, ты поймешь, что делать.
  Она всегда могла.
  - Ну, не всегда, - услужливо поправила ее Элли, - как это прискорбно очевидно в данный момент времени.
  - Я заплачу тебе, - заключила принцесса, обращаясь, по-видимому, только к Лестару, - Я буду держать ухо востро в поисках вестей о твоем похищенном друге - детеныше Фиеро, Нор. Нор, не так ли?
  Вернись ко мне с решением, и я расскажу тебе все, что мне удалось узнать за это время.
  Лестар не мог говорить, но он протянул руки ладонями вверх в жесте, который даже он не мог прочитать. Принимает задание? Протестуя против его неадекватности? Неважно - это не имело значения. Принцесса покончила с ними. Она повернула свою массивную Слоновью голову, раскачиваясь на своем слишком человеческом позвоночнике, и дюжина Скроу бросилась ее поддерживать. Они скрывали площадь ее ягодиц, как бы защищая ее от какого-то позора, который, в любом случае, никогда не смог бы к ней прицепиться. Даже наполовину, пойманная в ловушку разрушающего заклинания, она была слишком собой, чтобы стыдиться его применять.
  
  - ОНА НЕ ЗАДЕРЖАЛА ОДНОГО ИЗ нас в заложниках, - сказал Лев, почти в бреду, - Я был уверен, что это буду я. Но я бы никогда не справился с этим
  - Она доверяла нам, - сказал Лестар.
  Они шли день за днем под рваными облаками и хрупким светом. Чтобы избежать армии Гудвина, они держались восточного основания Великого Келлса. Местами вертикальные уступы гор поднимались над луговым покровом так же чисто, как фронт кукурузного холма над ровным полом: можно было почти карандашом отметить, где кончается равнина и начинается склон.
  Они отдыхали там, где могли. По крайней мере, это было не самое плохое время года, чтобы прокладывать путь по пересеченной местности. Они шли по краю Тысячелетних пастбищ, как муравьи по краю ковра прерии.
  Через несколько недель они достигли зеленого выступа, который поднимался в ущелье, известное как перевал Кумбрисии, высокая и плодородная долина, обеспечивающая самый быстрый путь через центральные Келлы.
  Лестар смутно помнил это из прошлых лет. Воздух был плотным и влажным, а земля покрыта гниющей растительностью. Если принцесса Настоя не смогла вовлечь местные племена юнамата в договор против Гудвина, вполне вероятно, что она также не смогла распространить свое предложение о защите на их территорию. Но юнамата прятались, как это было в их обычае.
  Дальше, спускаясь по склону к реке Винкус и, в конечном счете, к Изумрудному городу, мир казался холодным и больным. Год шел своим чередом. Редкие фермерские дома в предгорьях были грубыми, почти заброшенными, соломенные крыши покрыты толстым слоем плесени, сады разбросаны по земле. Если и предлагали хлеб, то предлагали его угрюмо. Ни один местный житель не принял бы их и не предоставил бы что-нибудь вроде матраса. Угол сарая и одеяло, покрытое коркой голубиного помета, были лучшим, на что могли надеяться путешественники. И все же, измученные тяжелой работой, они спали крепко и без сновидений.
  Для Лестара вопрос был не в том, сколько дней или недель потребовалось, чтобы добраться до Изумрудного города, а в том, сколько часов в день ему приходилось тащиться, прежде чем он снова мог погрузиться в безопасный сон. Не сон, а нечто более богатое: блаженное уничтожение. Чтобы он мог забыть боковую пульсацию своего расплющенного сердца, бьющегося: Ты. Ты. Ты. Он неохотно удерживал мысль о Бастинде; она болезненно давила на мембраны так глубоко, что он никогда раньше не знал об их существовании. Я ненавидел тебя. Ты бросила меня. Так что я ненавижу тебя больше, чем раньше.
  Келлы уменьшились, поросшая кустарником равнина раскинула свои пустоши в полях разбитого камня.
  Дубовые леса начали сначала окаймлять горизонт, а затем вырисовываться с дыханием дубовых волос и шумом ветра в их листьях...Мало что из этого отразилось на Лире без того, чтобы он не захотел сказать:
  - Смотри, смотри - мир, который ты так ненавидела, что оставила его. Это так странно. Я понимаю, почему.
  Он не мог этого сказать. Он едва мог думать об этом, когда Элли болтала о матери Анне и об отце Джоне и разных забытых фермерах. Бастинда, подумал Лестар. Бастинда, он чувствовал. Бастинда . Мир без тебя.
  Как мне с этим справиться?
  
  КЕЛЛЫ ВЫГЛЯДЕЛИ ЧИСТЫМИ, задуманными острым архитектурным взглядом и построенными с уверенностью. Напротив, Изумрудный город, на первый взгляд, казался органическим, метастазом конкурирующих форм жизни. Лестар никогда раньше не видел поселения больше деревни, поэтому он был сбит с толку тем, как Город врезался в горизонт. Сбитый с толку и обескураженный.
  
  - Не бойся, - сказала Элли, хватая его за руку.
  - Думай об этом как о тысяче фермерских хозяйств, нагроможденных друг на друга.
  - И это не пугающая идея?
  - Я собираюсь найти себя здесь, - заявил Железный Дровосек.
  - Я собираюсь потерять себя, - сказал Лев.
  - Просто постарайся слиться с толпой, - сказала Элли, - Веди себя естественно
  - Вот это было бы актерством, - сказал Железный Дровосек и ударно хлопнул в ладоши, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.
  - Давай, - сказал Страшила, - нам повезло, - Он указал на разношерстную команду бродячих актеров, рекламирующих глупое новое шоу, сделанное в основном с куклами. Они забавляли стражников, и в этой суматохе путешественникам с Дороги из желтого кирпича и Лестару удалось незаметно проскользнуть через восточный портал Города. Они вышли на широкую площадь.
  Судя по вони навоза скарка, это помещение служило загоном для транспортных животных, пока разгружались грузы и составлялись накладные. Простые гранитные склады выходили окнами во двор, и медведи - или, возможно, даже Медведи, говорящие звери, хотя сейчас они не разговаривали - таскали мешки с зерном и ящики с продуктами. "Хо", " закричали надзиратели. Некоторые были жевунами, треть ростом с их работников. Их посадочные плети разлетелись брызгами, как от красного дождя.
  - Мы здесь мясо, мясо, - простонал Лев, - Не то чтобы это все из-за меня, но я чувствую себя таким уязвимым.
  - Лев прав. Пойдем, давай нырнем в этот переулок, - сказал Лестар.
  - Я ожидала немного больше шума, - сказала Элли, - Я имею в виду, нравится вам это или нет, Ведьма мертва, и вы могли бы подумать, что об этом стало известно, - Одной рукой она держала свой собственный нос, а другой - нос Тотошки, - Канзас может похвастаться курятниками послаще, чем этот.
  Они бродили по торговым районам, пересекая широкие бульвары, обсаженные умирающими кипарисами. Некоторые были расколоты пополам, снятые для такого трута, какой они могли бы обеспечить. Многие открытые пространства вокруг фонтанов, увековечивающих память об успешных военных кампаниях, были заполнены самодельными домами из картона или клеенки, натянутой на проволочную сетку. Кухонные кастрюли воняли ужином. Разбитый носик фонтана все еще немного сочился: общий туалет.
  - Фу, - сказала Элли, - Мой предыдущий визит не привел меня в этот район.
  - У вас были гражданские гиды, - догадался Лестар. Она кивнула.
  
  Люди на бульварах прятались за шалями, прикрепленными в качестве занавесок, или прятали лица в листах старой газетной бумаги, когда проезжали путешественники.
  - Можно подумать, что мы больны проказой, - сказал Лестар.
  - Возможно, мы слишком чисты, - сказала Элли, - Мы позорим их. Лестар не думал, что Элли была такой чистой, как все это, но ее глаза были яркими, а походка уверенной, и, возможно, это значило больше, чем чистота, - Может быть, они привыкли к действиям полиции против них, и они просто не знают, какую сторону мы представляем, - сказал Лестар.
  - О, действительно, - сказал Железный Дровосек, - Посмотрите на нас: человек из соломы, человек из жести, Лев с бантом в волосах, как у комнатной собачки! Девочка, мальчик, угрюмая маленькая собачка. Как мы вообще можем быть авторитетами? Мы слишком...
  - Уникальны? - спросила Элли.
  - Не хватает камуфляжа? - спросил Лев.
  - Сказочные? - предложил Железный Дровосек.
  - Смешные? - спросил Лестар.
  - Все вышеперечисленное, - решил Страшила. Но неимущие, казалось, не были убеждены и избегали странных путешественников.
  
  КОГДА ОНИ добрались до большой площади перед Дворцом Гудвина, Лестар захотелось задержаться. Ведьма презирала правителя страны Оз; как мог Лестар показать свое лицо?
  - Не будь неженкой, - сказал Лев, - я позабочусь об этом для всех нас.
  - Это не страх, - сказал Лестар, хотя отчасти так оно и было. Он понял, что это тоже был гнев. Каким способным, каким гибким был гнев: он мог чувствовать его к Ведьме, которая ушла и умерла на нем, и к Гудвину, организатору ее убийства, и к тому, и к другому одновременно. Тогда почему из-за Элли Лестар не чувствовала ничего, кроме нарастающей усталости? Возможно, он тоже питал к ней острый тайный гнев, но если так, то он скрывал себя. Если бы Лестар набросился на Элли - ну, что бы у него осталось в этом мире? Кто? Почти ничего. Почти совсем ничего.
  - Ну, мы не можем ждать, пока ты будешь колебаться, - сказала Элли, - Ты был бы дураком, если бы упустил этот шанс. В конце концов, Гудвин может исполнить желание вашего сердца. Он хорош в этом. Внезапно он вспомнил разговор с Бастиндой.
  Чего бы ты хотел, Лестар, если бы Гудвин мог тебе что-нибудь дать?
  
  Отец.
  - Он как Санта-Клаус. Глаза Элли сияли, как пуговицы, апостольским рвением.
  - Не понимаю, что ты имеешь в виду.
  - Санта-Клаус? Веселый старый эльф! Магия, как и все остальное. Каждый год на Рождество он приходит к вам домой и оставляет вам угощения, если вы хорошо себя ведете. А если нет, то уголь у тебя в чулке. У нас в Канзасе не всегда есть лишний уголь, поэтому однажды он набил мой чулок навозом. Я плакала, как Диккенс, но папа сказал, что это наказание за то, что я слишком громко пела в загоне для свиней. Я до смерти пугала свиней, сказал он, и вот доказательство.
  - Гудвин Великикй и Ужасный кладет навоз в твои носки?
  - Нет! Послушай и перестань быть идиотом. Я просто имею в виду, что Гудвин похож на Санта-Клауса: он человек милосердный. Приходи и возьми то, что тебе нужно. Что тебя остановит? Чем тебе еще заняться?
  Он пошатнулся. Если Гудвин раздает награды, почему бы Лестару не заслужить их?
  Теперь он был сиротой. Ему не нужно было говорить, кто он такой, не так ли?- или откуда он взялся?
  - Он многим тебе обязан, - Элли была полна торжественной уверенности, - Без вашей помощи мы бы не вернулись живыми. Жуткие юннаматы, прячущиеся на тропе, это отвратительное чудовище-Слон, королева народа Скроу. У меня мурашки поползли по всему телу.
  - Может быть, я так и сделаю, - сказал Лестар.
  Чего бы ты хотел, Лестар, если бы Гудвин мог тебе что-нибудь дать?
  Отец.
  Гудвин не мог дать ему отца или мать, но, может быть, он мог бы сообщить ему какие-нибудь новости о Нор. Теперь, когда принцесса Настоя пробудила надежду, что Нор, возможно, все еще жива. Или, может быть, Гудвин каким-то образом заполучил пропавшую Гриммуатику. С ее помощью Лестар мог бы придумать, как помочь принцессе сбросить маскировку. В любом случае, даже приблизиться к кому-то столь могущественному, как чудесный Гудвин из страны Оз, было бы для Лестара одновременно новинкой и достижением: он был едва ли больше, чем отпрыск старой девы, и мало что видел в мире людей.
  - Ну, пошли, если ты идешь; мы уходим, - сказала Элли, поэтому Лестар спрятала плащ Ведьмы под декоративным цветочным горшком в углу пустынного кафе, где они сидели, и пошел с ними.
  
  Стратегия Элли по привлечению внимания соответствующих чиновников у дверей Дворца была проста.
  - Я Элли, - сказала она, - ты знаешь. Та самая Элли.
  Охранники вытаращили глаза. Были вызваны министры, и почти сразу же были приняты меры для проведения собеседования.
  - Вам не разрешается, - сказал секретарь аудиенций Лестару, - Ты не являешься частью первоначального контракта.
  - Но я здесь, чтобы попросить Гудвина о помощи, - сказал Лестар.
  - Проваливай.
  Элли пожала плечами, слишком широко улыбнулась и поправила фартук.
  - Не волнуйся, Лестар. Мы не должны задержаться больше чем на час. Все, что нам нужно сделать, это появиться, и я уверена, что Гудвин удовлетворит наши просьбы. Мы встретимся вечером в том кафе и решим, что отпраздновать, прежде чем я уйду.
  - Ты уверена, что хочешь уйти? - спросил Лестар.
  - Конечно, я ухожу, - отрезала она, - Это мое последнее собеседование. Как ты думаешь, почему я подвергаю себя такому унижению? Я не просила убивать Ведьму, но, сделав это, я собираюсь получить свою награду, если мне это удастся.
  Он прикусил губу.
  - Тогда могу я пойти с тобой?
  - Ты бы не чувствовал себя как дома в Канзасе. Немногие это делают. Кроме того, ты должен расколдовать эту старую уродливую слоновью башку. Мои косички ровные?
   Она поцеловала его в оскорбительно небрежной манере. Полная глупого доверия, она повернулась и поспешила за своими друзьями. Церемониальные двери захлопнулись за ними.
  Лестар вернулся в кафе. Израсходовав почти все имевшиеся у него монеты, он ждал с нарастающим ужасом, а затем с рушащимися надеждами. Она так и не вернулась. Больше он ее никогда не видел.
  Она была не так уж хороша, эта Элли. В каком-то смысле педантичная, гордящаяся своим милосердием с широко раскрытыми глазами.
  Ее доброта, поначалу великолепная, стала казаться немного... ну, дешевой. В конце концов, она также смазала Железного Дровосека, успокоила пугливого Льва и обсудила различия между золотыми и серебряными стандартами иностранной валюты со Страшилой, который, казалось, при всей своей безмозглости следил за всей дискуссией. Она обнимала свою мерзкую маленькую собачку. В свете всего этого ее забота о Лире казалась не более чем Очередным Добрым Делом.
  Тем не менее, она была храброй, одна нога впереди другой, всю дорогу до Винкуса, всю обратную дорогу. Когда по всему городу зазвонили колокола, и Лестар наконец набрался смелости спросить кого-нибудь, почему, Элли вообще не упоминалась.
  - Гудвин низложен, - сказали они, - Злая Ведьма мертва, но Гудвин все равно свергнут.
  На это время для управления Озом была нанята другая добрая волшебница.
  
  - Элли? он спросил, - А как насчет Элли?
  - Какая Элли? - ответили они. Культ Элли еще не успел утвердиться.
  
  ОДНАЖДЫ, МНОГО ЛЕТ НАЗАД, в одном из амбаров Киамо Ко Лестар развлекалась с Нор и ее братьями. Дети Фиеро и его жены Саримы были вспыльчивыми, и они убедили Лестара сесть на один конец бревна, которое они намеревались развернуть над кучей сена внизу. Он мог бы прыгнуть в безопасное место! Они сказали, что это будет весело. И так бы и было, если бы один из них - вероятно, Манек - не спрыгнул с балансирного конца до того, как Лестар полностью занял позицию. Боясь разбиться о каменный пол сарая, Лестар перебрался в безопасное место через край повозки. Падающий луч не смог убить его.
  Однако у него вышибло дух из груди, и минуту или две он не мог дышать. Он чувствовал, как бьются его легкие, а сердце колотится в ответ, но ему казалось, что он умирает. Лица Ирджи и Нор смотрели на него с края чердака. Лежа на спине, тщетно потягиваясь, чтобы открыть дыхательное горло, он посмотрел на их лица, искаженные смехом и легким беспокойством.
  Что запомнилось Лестару, настолько близкому к крайности, насколько он испытал за свою короткую жизнь, так это то, насколько яркими казались эти последние несколько впечатлений от мира. Как свет, пробивающийся над макушками голов Ирджи и Нор, казался похожим на сегменты перекрывающихся плавников, связывая яркие выражения его друзей со стропилами, паутиной, узлами, петлями веревок, случайными перьями. Весь по частям, весь по частям, он думал: почему я никогда не видел этого раньше, а теперь я умру и никогда больше этого не увижу.
  Тогда он не умер, а ожил. Его дыхание вернулось на место, и он завыл, и его туловище заболело, и все раскололось на разрозненные элементы. Как бы он ни злился на Манека за то, что тот сделал его мишенью хорошо спланированной шутки, он был огорчен потерей прекрасного момента предчувствия: мир таков, каков он есть. Части связаны друг с другом. В глубине души не было никакого противоречия. Сложность - да, но не противоречие. Единственная связь.
  Теперь, сгорбившись под дверью закрытой бойни в Изумрудном городе, когда Элли так недавно встретилась и так же быстро исчезла, он вспомнил инцидент в амбаре в Киамо Ко.
  - Хорошего беспорядка не бывает, - подумал он. Каждый вдох, который человек делает, - это пробуждение к разобщенности, снова и снова.
  Он раскачивался достаточно сильно, чтобы на его плечах появились синяки сливового цвета. Они причиняли боль, когда он подталкивал их, и он подталкивал их, чтобы причинить им боль.
  Ему некуда было идти, нечего было делать. Днем и ночью он бродил, как и другие отбросы человеческого общества, которые бродили вверх и вниз по бульварам. Крадут у торговцев, выпрашивают гроши, справляют нужду на публике, не заботясь о приличиях или гигиене.
  Каждую ночь он возвращался в кафе, на случай, если его чувство страха было напрасным, и Элли все еще могла сдержать свое обещание и вернуться за ним, хотя бы для того, чтобы попрощаться. И это тоже была удача, потому что на пятый день Лестар листал газеты в поисках остатков сдобного печенья, когда его похлопали по плечу. Он повернулся, наполовину ожидая, что владелец кафе вызвал полицию, как он и угрожал.
  Вместо этого Лестар нашел Пугало.
  - Ты все еще здесь, - сказал Страшила, - Почему-то я так и думал, что ты будешь здесь.
  - Где она?
  - Она ушла, ты это знаешь, - вздохнул Страшила, - Ты знал, что она уйдет. Она была Гостьей, не из нашего мира; такие, знаете ли, не могут оставаться.
  - Откуда вы знаете? Может быть, тебе просто нужно пригласить их.
  Страшила изобразил превосходство, и это был его единственный ответ.
  - Многое изменится за очень короткое время, - сказал он, - Я надеюсь, что это к лучшему, но тем временем все может обернуться плохо. Я подумал, что будет разумнее всего дать тебе знать. На твоем месте я бы убрался из города.
  - Я никому не нужен, - сказал Лестар, усмехаясь, - Никто не хочет прийти и искать меня! Никто не знает, кто я такой, даже я сам. Ты имеешь в виду, что из-за того, что кто-то сказал, что Ведьма была моей матерью, я в опасности?
  - Я не это имел в виду, - сказал Страшила, - Я не знаю, знает ли кто-нибудь здесь или заботится о том, были ли у Ведьмы дети или кем они могли быть. Я просто имею в виду, что поговаривают об очистке этого района.
  Он выпрямился - он хромал, странная вещь для Пугала - и бросил свою неуклюжую руку в перчатке вниз по Грязному бульвару, где обитатели вечера были в своих чашках. Небольшая толпа собралась вокруг пары полуголых подростков, которые занимались грязными делами прямо там, на земле. Оборванцы забрасывали их кусочками еды и подзадоривали. В другом месте бутылки, опорожненные из-под пива, разбивались о брусчатку. Жалобно заплакал ребенок.
  - Что происходит? сказал Лестар.
  - Гудвин ушел, и Элли ушла, и леди Стелле Чаффри, урожденной Ардуенне из Нагорья, было поручено руководить правительством до тех пор, пока не будет организовано что-то более постоянное.
  - Стелла! Я слышал о ней. Ведьма иногда рассказывала о ней. Что ж, она принесет какую-нибудь пользу, не так ли?
  
  - Для того, чтобы делать добро, убирать дом, нужна могучая сильная метла, - сказал Страшила.
  - Кстати, об этом...
  Пугало посмотрело то в одну, то в другую сторону. Дети на земле, хрипящие и корчащиеся в муках похоти, привлекли к себе все внимание толпы. Страшила сунул руку за пояс и, перебирая руками, вытащил кол. Нет, шест - ручка от метлы. Ведьмина метла. Ага. Отсюда и хромота.
  
  2
  
  КАНДЕЛЛА ПОЛОЖИЛА доминьон отдохнуть. Ее пальцы распухли и покрылись длинными красными рубцами. Она усердно работала. Молодой человек - они звали его Лестар, не так ли?-
  Дышал неглубоко, но регулярно. И у него не дрогнул ни один мускул за те часы, что Канделла начала играть с ним.
  Услышав звук в дверях, она обернулась. Она ожидала увидеть мать игуменью, но это была ворчливая начальница кухни, сестра п.
  - Кто-то нашел тепленькую работенку, где она может сидеть весь день, - сказала сестра Повар без особого негодования, но она смотрела только на жертву. Едва наступила ночь первого дня, как монахи в монастыре Святой Стеллы не смогли обуздать свое любопытство, - На него особо не на что смотреть, не так ли?
  Канделла издала тихий горловой звук, что-то вроде мурлыканья. Возражение? Сестра Повариха не была уверена. Она знала, что Канделла способна следовать инструкциям, поэтому, какими бы ни были ограничения девушки, они не включали глухоту или отсутствие понимания языка. Она просто молчала; в основном она произносила слова с помощью проглоттированной патоки.
  Сестра-повариха сморщила нос, словно оценивая достоинства сустава, выбранного для праздничного жаркого. Марлевая простыня, почти прозрачная, отбрасывающая лавандовые тени на почти обнаженное тело парня. Покрывало было плотно соткано, обеспечивало тепло и было достаточно легким, чтобы его можно было убрать, когда требовалась медицинская помощь. Когда наступил вечер, кровавые волдыри под кожей на этом лице выглядели как почетные медальоны - или, может быть, места подкожных колоний пиявок.
  - Я пришла убедиться, что с тобой все в порядке, - сказала наконец сестра Повар, наевшись досыта.
  Она снова повернулась к Канделле.
  - Вот. Мы все должны внести свой вклад, - Она вытащила из кармана фартука длинный красный цветок, окаймленный воздушными тычинками спаржевого папоротника. Канделла вздрогнула, и звук в ее горле был явно отвращением.
  - Не волнуйтесь, это была добровольная жертва, - сказала сестра Повариха, - Я была одна во дворе и рубила лук, когда снова появился этот Красный Пфеникс. Он был в отчаянии. На него напали и чем-то ранили; у него текла кровь из горла, и он не мог говорить.
  Канделла пожала плечами и ударила себя в грудь рукой, вывернув ее наружу.
  - Сестра Врачеватель и сестра Травница ненавидят давать лекарства Животным, вы это знаете, - сказала сестра Повариха, - Но это не имеет значения. Они не смогли бы, даже если бы им было приказано. Мать настоятельница отослала их после обеда. Отправились на какое-то расследование по поводу тех новичков из Изумрудного города, которым расцарапали лица. Так что же мне было делать?
  Канделла протянула руку и коснулась пера Феникса.
  Сестра Повариха сказала:
  - Почти лишенный жизни, он вернулся сюда. Он сам вытащил свое осевое перо и подошел ко мне с ним в клюве. Лебеди поют, когда умирают; Феникс тоже поет, но он не мог. Так что ты, пожалуйста, сделай для него музыку. Из уважения; сегодня вечером у нас будет грудь Феникса.
  Сестра Повариха засунула обе руки в карманы фартука.
  - Грудка из Феникса, хотя я нарезала их мелкими кубиками и замаскировала под цыплят-сеголетков, чтобы у нашей дорогой старой матушки, Спешащей с суждениями, не случился инсульт. Не забудь спуститься, когда услышишь звонок к обеду; мы здесь не очень часто получаем Феникса, Животное или что-то другое, - Она задержалась еще на мгновение и посмотрела, как Канделла держит красное перо. Он был почти два фута длиной и все еще сохранял часть своей жизненной эластичности, - Ну? - спросила сестра Повариха, - Я не могу стоять здесь вечно. Сыграй панихиду по Фениксу, который так и не попал ни на свой Съезд, ни на встречу выпускников, ни куда бы он ни собирался. Я видела, что его интересовала твоя игра.
  Окажи ему честь, приняв его дар.
  
  Канделла попыталась вспомнить, что она видела в доминьоне, когда на нем играл его создатель. Она упала в обморок от музыки, или от любви, или от того и другого, и в своем возбуждении, возможно, упустила из виду один аспект конструкции инструмента. Возможно, у него было перо феникса, и мастер удалил его - перья феникса было нелегко достать. И перо Феникса, дарованное даром, кроме того! Во что она могла бы научиться играть сейчас.
  Она наклонилась и приложила кончик пера к пустой выемке на одном конце нижней деки доминьона. Он идеально устроился, как будто доминьон был построен именно для этого пера. Затем Канделла осторожно расправила перо.
  На дальнем краю деки была защелка, кожаный зуб на пружинном шарнире, который крепко прижимался, удерживая конец шестерни хвостового оперения на месте.
  Канделла повернула колышки, прислушиваясь к калибровке настройки, слишком точной, чтобы сестра Повариха могла ее оценить. Затем Канделла протянула обе руки к сестре Поварихе: Иди! Иди!
  - Неблагодарные вы оба, - сказала сестра Повариха. Спускаясь по лестнице, она услышала первые несколько нот изысканного инструмента, на котором играл эксперт. Так внезапно это вернуло ее в школьные годы - когда она была нервной девчонкой в Женской академии мадам Тистейн, а не коровой, которой она стала, - что ей пришлось прислониться к стене. Ей было тринадцать, и у нее начались первые месячные. Возвращаясь с утреннего визита в холодные туалеты на третьем этаже, она заметила красного феникса на крыше домика Хозяина. Деревья были воздушными, только что распустившимися, пораженными первыми лучами солнца, а птица выглядела как красная перегородчатая эмаль, вставленная в теплый камень. Укол незаслуженной красоты, неожиданный. Тогда это ее взбодрило. Она продолжила спускаться по лестнице обратно на кухню монастыря, снова обрадовавшись давно забытой мысли, хотя, возможно, она также была счастлива предвкушать прекрасную, прекрасную еду в этот вечер.
  
  Соутстейрс
  
  1
  
  Мать настоятельница считала своим долгом ежедневно посещать лазарет.
  Ей не понравилось то, что она увидела. Молодой человек не добился заметного прогресса; действительно, с него катился желтоватый пот, намекающий на скипидар. Его кожа была холодной на ощупь. Однако он все еще дышал.
  - Ты можешь протирать его, когда он станет слишком мокрым, - сказала она Канделла и показала ей, как это делается. Девушка, казалось, неохотно прикасалась к своему подопечному, но сделала, как ей было велено.
  Святая интуиция, чувствовала мать настоятельница, не входила в число ее собственных административных талантов. Она была сторонницей здравого смысла. Она думала, что Неназванный Бог дал ей мозг, чтобы использовать его, а не игнорировать как ловушку дьявола. Она пыталась подняться с помощью ясного мышления, да и других тоже, когда могла.
  
  Тем не менее, именно интуиция в такой же степени, как и милосердие, вдохновила ее позвать музыканта. Эта Канделла казалась идеальной: скромной, уравновешенной и все более искусной в обращении со своим инструментом.
  Мать Настоятельница не слишком беспокоилась, что то, что постигло Лестара - что бы это ни было, эти синяки, эти сломанные кости, - постигнет и ее пару следователей. Молодые миссионеры из часовни в Изумрудном городе, чьи лица были исцарапаны - да и сам мальчик - обладали прелестью юности, прекрасным неведением молодости о своей мимолетной благодати. То же самое нельзя было сказать о сестре-врачевательнице и сестре-травницы. За долгие годы самоотверженной и упорной работы они стали соответственно сморщенными и рыхлыми. Они были бы в безопасности от внимания тех, кто хотел ограбить невинно прекрасную. И их обучение медицине способствовало развитию острых наблюдательных навыков; они могли защитить себя, как никто другой.
  Мать Настоятельница отметила, что, хотя ее слух больше не был хорошим, музыка отремонтированного доминьона обладала способностью путешествовать. Весь монастырь был наполнен его мягкими фразами. Сестра Льняная Лоза сказала, что это было элегично, черт возьми, Канделла уговаривала парня уснуть в последний раз. Ей следует сыграть что-нибудь более острое. Все остальные сказали: "Ш-ш-ш" . Все это место попало под какое-то заклятие. Они ждали, чтобы увидеть, что произойдет, но музыка сделала их терпеливыми.
  Сестра Могильщица погладила свежую намотанную ткань и снова наполнила закупоренный кувшин маслом для помазания, чтобы быть готовой.
  
  Однако КАНДЕЛЛА БЫЛА БОЛЕЕ наблюдательна, чем полагала мать игуменья. Она видела, что дыхание Лестара откликнулось на ее выбор музыки. У него были периоды ритмичного дыхания, как у человека, достаточно мирно спящего, за которыми следовали неглубокие прерывистые вдохи.
  Восстановленный во славе пером Феникса, доминьон стал отзывчивым: гармонические обертоны висели в воздухе и дополняли друг друга. Когда больной казался слишком взволнованным, она приводила его в чувство длинными отрывистыми фразами. Но их было слишком много, и она боялась, что он сделает свой последний глубокий вдох и больше не вдохнет: и тогда он будет мертв. Поэтому она будоражила его комментариями в стиле пиццикато и однотонными ответами, ударенными большим пальцем, чтобы насторожить его легкие и стимулировать сердце.
  Она направляла его. Она знала это. Она просто не знала, где он был.
  
  ЛЕСТАР БЫЛ В УКРАДЕННОЙ лодке со Страшилой, направлявшейся по одной из водных артерий Изумрудного города. Это было через неделю или две после смерти Ведьмы. Позади была беда, а впереди - тьма, но окна городских особняков, выстроившихся вдоль канала - на один пролет выше уровня улицы, над забаррикадированными конюшнями и прочными парадными воротами - отбрасывали трапеции золотого света на вонючую воду канала. Лестар и Страшила то появлялись, то исчезали из поля зрения друг друга.
  - Что ты будешь делать? - спросил Страшила, - Куда ты пойдешь?
  - Мне некуда идти, - сказал Лестар, - Я не собираюсь возвращаться в Киамо Ко. Почему я должен это делать?
  Там только старая няня.
  - У тебя нет никаких обязательств перед ней?
  - Теперь ты спрашиваешь меня? Одним словом, нет. Уорра будет достаточно хорошо за ней присматривать.
  - Снежная обезьяна? Да, я полагаю, он так и сделает. Что ж, история Элли закончена. Мы больше не увидим ее такой.
  - И это тоже хорошо, - сказал Лестар, - Вот так взять и уехать с феями, да еще и не попрощаться с нами!
  - Ее отъезд был поспешным, - согласился Страшила, - Стелла сделала приготовления в некоторой спешке.
  Свет с вечеринки, свечи, разложенные на балюстраде. Музыка, доносящаяся из открытых дверей: взволнованные фразы, комментарии и ответы, от какого-то инструмента с несколькими голосами или от множества инструментов, играющих очень близко друг к другу. Жуть!
  Страшила сказал:
  - Не цепляйся за Элли. Только безответная тоска лежит на этом пути. Ушла - значит ушла.
  - Какой ты мудрый, теперь, когда у тебя полно мозгов. Все получили какую-то партийную услугу от Гудвина, кроме меня. Каждому есть куда пойти.
  - Не смотри на меня в поисках карты, Лестар. Разберитесь в этом сами. А как насчет твоей подруги Нор? Эта принцесса Настойя, казалось, думала, что она все еще может быть жива. Может быть, ты смог бы найти ее.
  - Сначала мне лучше освоить профессию и найти способ прокормить себя. Или понаблюдать, как карманники практикуют свое ремесло. Конечно, я хотел бы найти Нор, но я бы тоже хотел полетать. Чертовски маловероятно без какой-либо помощи
  - Я не смогу помочь.
  - Слишком большие связи нужны сейчас, я уверен. Слишком нужны друзья среди больших чиновниках
  - У меня есть свои собственные планы. Встречи, которые нужно соблюдать. Я сваливаю отсюда, как только смогу.
  
  - Я думал, что Стелла выбрала тебя на руководящую должность в правительстве.
  Вот что они говорят на улицах, где я собираю свои новости и прочий мусор.
  - Леди Стелла не доверяет мне. Я слышал, что она намерена править в течение шести месяцев или около того, а затем отречься от престола в пользу соломенного человека. Кто? - ну, как я уже признал, одно пугало ничем не хуже другого. Как вы думаете, кто-нибудь заметит разницу? Когда пугало разлетается на куски от штормового ветра, фермер просто подпирает другое. Важна работа, которую нужно выполнить, а не то, кто ее выполняет.
  - Так обычно говорили в монастыре, - сказал Лестар, - Если монтия умирает и отправляется в Загробную жизнь, на ее место приходит другая монтия. Как замена оконного стекла. Важна работа, а не человек, который ее выполняет.
  - Ну, я держу свои планы при себе, - сказал Страшила, - и я недолго пробуду в Изумрудном городе, вот что я вам скажу. В один прекрасный день ты знаменитость, а на следующий день тебя отправляют в тюрьму.
  Они размышляли об этом, когда наткнулись на плотину. Отсюда система шлюзов круто понижала уровень воды, пока она не исчезала в укрепленной решетке. Наверху вооруженные члены стражи Изумрудного города курили вокруг жаровни.
  - Лучше не привлекать их внимания, - сказал Страшила.
  - Что там такое, что канал охраняется? - прошептал Лестар, когда они обдумали свое положение.
  - Не уверен. Не могу сказать. Но это может быть Саутстейрс.
  - Саутстейрс? Что это?
  Страшила скорчил гримасу в полумраке.
  - Тюрьма строгого режима в центре страны.
  Ты что, ничего не знаешь? Я здесь всего неделю и знаю это
  - Зачем им охранять решетку канала?
  - Кто знает? Может быть, они боятся, что будет предпринято движение по освобождению Саутстейрса. Мне говорили, что многие профессиональные Животные оказались там за десятилетия, бок о бок с убийцами, педофилами. Насильники. Политические памфлетисты.
  - Гудвин ушел. Почему они просто не распахнут ворота?
  - Ты хочешь, чтобы убийцы и насильники вернулись в наш район?
  - Ну... нет. Нет, только для диссидентов.
  Страшила нахмурился.
  - Мечтай дальше. Кто возьмет на себя решение, что есть что на данный момент? Задача улучшения личных финансовых показателей гораздо более актуальна.
  
  - С этим трудно поспорить. И я держу пари, что подавленные Животные согласятся с вами. Они в движении, ты не знаешь? Или затаились, пока они не увидят, что будет дальше?
  - Послушай, я благополучно увез тебя с Грязного бульвара, прежде чем тебя замели в чистке.
  Я не собираюсь доставлять тебя в Саутстейрс, чтобы вы могли проверить, как там Животные. Давай развернемся.
  Страшила повел тупую лодку назад, пока не осталось достаточно места, чтобы развернуть ее. Их маршрут привел их обратно под балюстрады, где шел костюмированный бал. Смех был более неосторожным, даже резким, музыка - более дерзкой.
  - В эти дни есть что отпраздновать тем, кто находится на правильном положении, - сказал Страшила, - Действительно, хорошие новости. Может быть, еще один Гала-концерт Победы
  - Празднование отъезда Гудвина?
  - Празднуем смерть Ведьмы, - сказал Страшила. Его лицо было бесстрастным, - О, милый Оз, это дом Стеллы! Он опустил голову. "Лестар!"
  - Она меня не знает, - сказал Лестар. Он пополз назад вдоль лодки к ее квадратной корме, небольшой приподнятой платформе для погрузки товаров. Вытянув шею, он увидел женщину, прислонившуюся бедрами к резным каменным балюстрадам балкона. Свет из бального зала падал на ее золотистые волосы, которые были собраны на голове в пышную массу кудрей, обрамленных бриллиантовой тиарой. Он не мог разглядеть, сколько ей лет, ни выражения ее лица, потому что ее лицо было отвернуто. Она была подтянутой и стройной, хотя плечи ее были ссутулены - горе, или отчаяние? Или скука? Она вытирала нос платком.
  Лестар не заговорил, он не окликнул - какое ему дело до леди Стеллы Чаффри? Тетушка Ведьма упомянула о ней лишь вскользь. Иногда с неохотным уважением, чаще с неодобрением. Пока он наблюдал за ней, что-то эхом прокатилось по водам канала, звук - как будто частная, дымная горка музыки сопровождала их тупую лодку, контрапункт к столпотворению вечеринки.
  Леди Стелла повернулась, схватилась обеими руками за поручень и наклонилась, когда их судно скользнуло под пешеходным мостом.
  - Черт! - прошипел Страшила и удержал лодку в тени, навалившись всем весом на шест, - Она видела нас!
  - Кто там? - крикнула Стелла.
  - Кто там?- Я почти подумал... - Лестар хотел высказаться. Страшила плотно прижал руку в перчатке ко рту.
  Лестар сопротивлялся, толкнул Страшилу локтем, но у него не хватило сил вырваться, прежде чем Стелла покачала головой, словно не веря своим глазам, поправила эполеты на своем бальном платье и вернулась к своим делам.
  - Что с тобой такое? - возмутился Лестар, когда Страшила отпустил его.
  
  - Что с тобой такое? - спросил Страшила, - Я пытаюсь держаться в тени, чтобы помочь тебе, а ты хочешь пойти и подать сигнал главам государств и предупредить их об этом?
  - Я не подавал ей сигнала!
  - Ну, тогда у нее должно быть шестое чувство, потому что она обернулась и увидела тебя.
  - Она не знает, кто я такой. Она не знает о моем существовании!
  - И пусть так и будет.
  
  2
  
  ВРАЖДА, возникшая между сестрами врачевательницей и травницей, утихла, как только наступили сумерки в их первый вечер вдали от монастыря Святой Стеллы.
  Женщины соорудили каркас из тонких ребер скарка и прикрепили к нему водонепроницаемый тент.
  Затем они прижались друг к другу под одеялом. Когда волки в дубовом лесу завыли свою полуночную панихиду, сестры превратили свои молитвы в такую мешанину слогов и рыданий, что, если бы Неназываемый Бог соизволил послушать, он мог бы заключить, что две его посланницы страдают внезапной глоссолалией.
  " Мать Настоятельница сочла безопасным отправить нас на исследовательскую миссию, несмотря на то, что лица этих трех молодых миссионеров были так недавно исцарапаны", - сказала сестра травница на следующее утро, которое выдалось сырым и безветренным. "Я доверяю ей во всем", - добавила она яростно, неубедительно.
  "Наша задача ясна, - сказала сестра врачевательница, - безопасность или нет. Мы должны приложить усилия, чтобы разобраться с племенем Скроу, если сможем их найти, и, конечно же, с Юнамата. Мы должны расспросить о бедствии, постигшем этих миссионеров. С убежденностью в нашей вере в Неназванного Бога с нами не случится никакого вреда".
  "Вы предполагаете, что миссионеры подвергались большей опасности, потому что их вера была слабой?" - спросила сестра травница.
  Губы сестры врачевательницы стали тоньше, когда она откинула навес. "Трусость, - сказал мать игумень, - не поможет нам в этой задаче".
  Сестра травница смягчилась. "Трусость - сомнительное качество. И все же я обладаю им в избытке, поэтому надеюсь в этом предприятии научиться использовать его в своих интересах, если потребуется. Все дары исходят от Неназванного Бога, включая трусость и отвращение к себе". Мулы опустили свои тяжелые копыта на тропинку, выбирая путь между рядами тонких деревьев с ветвями, почти лишенными листьев. Небольшое прикрытие.
  
  "Возможно, - сказала сестра-врачеватель, - Мать Настоятельница послала нас, потому что мы могли бы лучше заботиться друг о друге с медицинской точки зрения, если бы на нас напали".
  "Если мы выживем. Что ж, я не сомневаюсь, что наши навыки здесь, в дикой местности, окажутся полезными. В конце концов, я действительно говорю на диалекте Западного юмиша."
  "Когда ты выпьешь слишком много сезонного хереса".
  Они посмеялись над этим и продолжили в дружеском молчании, пока сестра травница не выдержала. "Теперь ответственность за Лестара лежит на Канделле. Забавная маленькая штучка. Что она может принести в Лестара такого, чего не можем мы?"
  "Не будь глупой. Она может принести молодость и очарование, если сумеет привлечь его внимание. Она может дать ему причину выжить. Это то, чего ни ты, ни я не могли бы сделать. Если бы он открыл глаза после долгой комы и увидел кого-нибудь из нас, он бы, наверное, вмиг окочурился."
  Сестра травница не пробормотала согласия. Она очень гордилась своей внешностью. Ну, во всяком случае, ее лицо; ее фигура, к сожалению, была неуклюжей. "Возможно, " сказала она рассеянно,
  - У Канделлы есть природный талант, который может почувствовать мать игуменья".
  "Какого рода талант?" Сестра-врачевательница поерзала в седле и повернулась, чтобы посмотреть на свою коллегу. "Ты не имеешь в виду талант к магии? Это категорически запрещено в ордене."
  "Давай, давай. Вы прекрасно знаете, что мы прибегаем к нему, когда это необходимо. Не то чтобы у нас это очень хорошо получалось. Вряд ли мне нужно напоминать вам, что сейчас опасные времена. Возможно, мать игуменья считает, что для реабилитации мальчика необходим такой талант." Выпрямив спину, сестра врачеватель дала понять, что не намерена сомневаться в мотивах Матери Настоятельницы. Сестра травница пожалела, что заговорила об этом.
  "Ну, - продолжила она с фальшивой веселостью, - у меня не очень хорошее чувство Юмора, так или иначе. Если у нее есть обычная магия или здравый смысл, для меня это новость в любом случае."
  "У нее определенно нет таланта к музыке", - фыркнула сестра врачеватель. "Однако я помню день, когда она приехала. Я случайно накладывал швы одному из новичков на кухне. Я повернулся, чтобы любезно попросить воды, и увидел эту Канделлу, ее шаткий доминьон был перекинут через плечо, как арбалет. Безумная старая мамаша Якл держала ее за руку, как будто только что сотворила желе из телячьих ножек. "Цыганка Кводлинг, ее дядя оставляет ее нам", -
  сказала матушка Якл."
  "Матушка Якл не говорит и не говорила уже много лет".
  "Вот почему я так отчетливо помню это событие".
  "Ты видел дядю Кводлингийки?"
  
  "Я подошла к окну, а он довольно поспешно пробирался через огород. Я окликнула его, потому что существуют процедуры представления новичка, и это не было одной из них. Но он не остановился, просто крикнул через плечо, что он вернется через год, если еще будет жив. В наши дни редко можно увидеть квадлингов так далеко на севере. Я полагаю, бедная девочка очень одинока."
  "Ну, да. Никто не говорит на кваддле."
  "Я полагаю, что этот термин - Куаати. Так Канделла немая или ей просто не с кем поговорить на ее родном языке?"
  "Я не знаю".
  Возможно, именно молчание и самообладание Канделлы вдохновили мать настоятельницу выбрать ее для бдения над Лестаром. Монтии начали сожалеть о своей склонности огрызаться и оскорблять друг друга. Размышляя о своих шумных неудачах, они теперь погрузились в молчание.
  
  В ПОСЛЕДУЮЩИЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ они наткнулись на свою долю голубых белок, лысых белых цапель и неприятных эмметов. Белые цапли держались наземного покрова, редко взлетая; эмметы предпочитали подстилку. Только ближе к сумеркам четвертого дня монтии наткнулись на Животное, одинокого и языческого Водяного Буйвола на мелководье бухты Тихого озера, самого большого озера страны Оз.
  "О, о, - застонал Водяной Буйвол при их приближении, - только не миссионерский голос, путешествующий по двое! Только не это! Я сам закапываю свои отходы, я говорю только тогда, когда со мной говорят, я лижу свои колени пятьдесят раз за ночь перед сном - что еще я должен делать, чтобы умиротворить судьбу? Я не хочу быть обращенным! Разве вы не понимаете? Ну, ладно, покончим с этим. Я уйду до ночи, обещаю вам. Я ничего не могу с собой поделать. Может быть, я уже слишком далеко зашел, чтобы вы беспокоились обо мне?" Он посмотрел на них, одновременно мрачно и с надеждой.
  "Мы не преобразователи", - сказала сестра травница. "У нас нет времени".
  "А кого вы волнуете? Можете отправляться в ад", - сказала сестра врачеватель, намереваясь быть веселой. Как оказалось, это была правильная нота; Водяной Буйвол начал улыбаться.
  "Едва ли можно встретить душу, идущую в твоем направлении, которая не имеет намерений на мою бессмертную душу", - сказал Водяной Буйвол. "Раньше я беспокоился о своей шкуре. Я всегда думал, что душа - это личное, но, оказывается, ее могут колонизировать против твоей воли, если ты не будешь следить за ней".
  "Ну, мы - матушки", - признала сестра травница.
  Водяной Буйвол поморщился. "Нет. Скажи, что это не так. Вы - тарелки с гламуром и очки моды, с чем согласится любой, кто на вас посмотрит".
  
  "Не жеманься", - огрызнулась сестра врачеватель. "Это вполне респектабельная одежда для путешествий".
  "Зависит от того, куда вы хотите попасть", - произнес Водяной Буйвол.
  "Послушайте, мы можем проповедовать евангелие, как лучшие из них, если это то, что для этого потребуется..."
  "Прости, прости!" - сказал Водяной Буйвол. "Я буду хорошим. Какова ваша игра?" Они сказали ему. Он ничего не знал о нападениях на молодых монтий и их обрезках, не слышал о Лире и его злоключениях. Но он видел воздушные батальоны обученных существ, летящих так высоко, что не мог их разглядеть. "Что-то не так", - сказал он. "Я знаю, что на востоке была попытка созвать Конгресс Птиц, но в последнее время я видел мало Птиц, достаточно храбрых, чтобы летать на приличной высоте".
  "Мы не можем патрулировать небо прямо сейчас", - сказала сестра врачеватель. "Нам нужно найти Скроу или Юнамату".
  - Скроу редко забредают так далеко на запад. Однако вы можете наткнуться на небольшую группу юнамата, если они еще не ушли. Они спустились с перевала Кумбрисия. Я наткнулся на них сегодня утром, когда они купались. Мы все занимались своими делами. Они не имеют ничего общего с Безымянным Богом, поэтому они не беспокоят меня, и я не беспокою их.
  Они ополоснули свои тотемы и вымыли волосы, и одна из них родила ребенка под водой. Они довольно лягушачий народ, когда дело доходит до родов. Они пустили по кругу родильную трубу, вырубились на солнце на час или около того, а затем собрали свои вещи и ушли. Казалось, они направлялись на юго-восток. Их несколько дюжин, не больше."
  "Если вы увидите их, скажите им, что мы идем", - сказала сестра Врачевательница.
  "Ликование, они будут на седьмом небе от счастья", - протянул Водяной Буйвол. "Если вы хотите встретиться с ними, лучше не говорите им, что вы придете, милые". Сестры двинулись дальше, но прежде чем они потеряли Водяного Буйвола из виду, сестра Травница подумала обернуться и крикнуть: "Мы забыли спросить ваше имя!"
  "Только у болтающих классов Животных есть имена!" - весело ответил Водяной Буйвол.
  "И вот уже тридцать лет во всей стране Оз не было ни одного профессионального Животного. Если у меня нет имени, я не могу быть нацелен как потенциальный новообращенный, не так ли?" Мгновение спустя, когда он скрылся из виду, его голос тонко прозвучал в их сторону: "Хотя, если бы вам нужно было найти меня, я полагаю, я бы ответил Баффу ..."
  "Странное существо", " сказала сестра Травница некоторое время спустя.
  
  "Он выжил, говорящее Животное в дикой природе", - напомнила ей сестра Врачевательница. "Это не могло быть легко. После изгнания Волшебника Животные не спешили переселяться.
  Кто мог винить их за все, через что они прошли."
  "Звучит так, как будто это существо преследовали фанатики".
  "Действительно. Что ж, император - набожный человек и, я полагаю, хочет, чтобы все его подданные пользовались благами веры."
  
  ЕЩЕ ОДНА НОЧЬ, и волки завыли еще яростнее, чем когда-либо. Рассвет казался полным своей собственной тайной цели, бледный свет просачивался сквозь серую пеньку облаков. Монтии отважились пересечь Разочарования. Затем, легко, как игра в живодеров, они наткнулись на группу юнамата, выполняющих зимнюю срочную работу.
  "Привет, - сказала сестра Травница на юмишском, - или я сказала "Привет" по ошибке? Привет? Ю ху Юнамата? Мы пришли с миром".
  "О чем ты говоришь?" сказала Сестра-Врачевательница. "Они выглядят озадаченными".
  "Я обращаюсь к их племенным богам", - сказала сестра Травница и на юмишском: "Я Хорошо.
  Хороший вопрос. Хорошая человеческая личность, женщина, существо. Я. Хорошая вещь. Где находится библиотека?" В своей тревоге это было все, что она могла вспомнить.
  "Они выглядят удивленными", - сказала сестра Врачевательница.
  "Это уважение", - сказала сестра Травница. Но веселье было лучше, чем враждебность, поэтому она начала расслабляться, и к ней стало возвращаться больше простого языка.
  Юнамата были известны тем, что держались особняком. Кочевое, но не такое лошадиное племя, как скроу, это племя винкус было быстроходным и экономичным в отношении домашних препятствий, нуждаясь всего в нескольких вьючных животных для перевозки своих вещей. Обычно они укрывались на перевале Кумбрисия или на покрытых лесом склонах Келлса к югу от него. Что они делали на открытой местности?
  Сестра-Врачевательница, которой никогда не нравилось бродить по трущобам в качестве ветеринара, почувствовала, что может уловить склонность Животных: Юнамата выглядели так, как будто среди их предков могла быть одна гигантская послушная Лягушка. Путь, путь назад. Ничего похожего на перепонки между их пальцами, никаких длинных мерцающих языков, нет, нет; они были людьми насквозь. Но человек-амфибия, с кожистой кожей, узкими нелепыми конечностями и тонкими губами, которые, казалось, были частично втянуты в рот.
  Можно было бы посмеяться над их глупостью. Смеяться - а потом быть разорванными в клочья, потому что, когда они возбуждены, они могут быть грозным врагом. Юнамата умели обращаться с ножами. В основном они использовали свои зазубренные инструменты - смертоносные изогнутые лезвия, вставленные в рукоятки из самого твердого красного дерева, - для помощи в строительстве своих гнезд на деревьях, где они укрывались ночью.
  Те же самые ножи могли бы с одинаковой эффективностью разделать свинью или выпотрошить второстепенного каноника.
  Сестра Травница намеревалась убедить юнамату в том, что монтии находятся за границей не для того, чтобы предавать клан или обращать их в свою веру. На всякий случай, как и Водяные буйволы, они ранее были нацелены как популяция, созревшая для обращения. Как группа, они слушали, но среди них не было представителя. По очереди они произносили короткие аккуратные фразы.
  Сестра Травница постаралась тщательно перевести эти замечания своей коллеге и подвергнуть сомнению ее собственное понимание, если у нее были какие-либо сомнения. Она не хотела соглашаться на человеческое мученичество только потому, что забыла некоторые тонкости грамматики юмиш. Было ли в юмише возвратное сослагательное наклонение с множественным числом?
  "Вы продолжаете довольно долго", - сказала сестра Врачевательница примерно через час или около того.
  "Я делаю свою работу и пытаюсь понять, пригласят ли нас остаться на ужин", - сказала сестра Травница. "Оставь меня в покое".
  "Я надеюсь, что они не трезвенники. Кажется, у меня начинается насморк." Когда разговор наконец закончился, и Юнамата удалилась, чтобы приготовить еду, сестра Врачевательница сказала: "Ну? Хорошо? По твоему самодовольному выражению лица я делаю вывод, что они не собираются точить свои клинки, чтобы соскрести с нас наши лица. Хотя я хотел бы услышать это прямо, чтобы успокоиться."
  "Они говорят косвенно. Они знают о соскобах. Они видели доказательства этого. Они говорят, что это, должно быть, Скроу. У Скроу есть королевские традиции, и их королева - пожилая женщина по имени Настойя, здоровье которой ухудшается уже десять лет. Если бы мы выполнили возложенную на нас миссию, то в следующий раз нам пришлось бы охотиться за этой принцессой Настойей и упрекать ее в этих нарушениях. Юнамата настаивают на том, что Скроу должны быть верны императору."
  "Смешно. Если бы Скроу были преданы императору, стали бы они уничтожать его эмиссаров? Или Юнаматы лгут?"
  "Посмотри на них. Могли ли они солгать?"
  "Не будь мягкой. Конечно, они могли бы. Самая мурлыкающая из кошек все еще может убить птицу за половину мурлыканья".
  "Полагаю, я верю им, - сказала сестра Травница, - потому что они признают свою способность к мести. Но они также сказали мне, что сейчас сезон шакала, и, опасаясь мнения луны, они дают обет благородства. Дети, рожденные под луной шакала, считаются счастливыми. Младенцам, родившимся в Тихом озере, повезло еще больше."
  "Вы уверены, что правильно поняли? Во всей стране Оз сезон шакала считается опасным."
  
  "Возможно, это своего рода умилостивление", - сказала сестра Травница. "Они упомянули Старую Вдову, своего рода божество, которое собирает души. Она говорила немного как Кумбрисия. Ты помнишь Кумбрисию по своим школьным урокам античных знаний? Кумбрисия, старейшая ведьма со времен сотворения мира? Источник всего яда и злобы?"
  "Я отвернулась от таких вещей, когда вступила в юнионистский клуб", - сказала сестра Врачевательница. "Я удивлен, что ты помнишь такую чушь".
  "Я не знаю, получим ли мы еду, - сказала сестра Травница, жестикулируя, - но посмотрите, похоже, мы получаем какую-то трубку". Делегация Юнаматы приближалась с общим дымом.
  "Мерзкая привычка", - проворчала сестра Врачевательница, но она решила сделать все возможное, чтобы быть общительной и терпеть такие варварские обычаи, как того требовала вежливость.
  
  3
  НИКТО В МОНАСТЫРЕ, включая Канделлу, не знал достаточно о музыкальных инструментах, чтобы оценить доминьон, с которым она приехала. Он был сделан из закаленного дерева ренвуда мастером из Кводлинг Келлс, и Канделла впервые услышала, как на нем играют на летнем фестивале. Мастер сам выступал, используя свои пальцы, а также смычок для скрипки и стеклянную эмульсию, которую он держал под бородатым подбородком, когда в этом не было необходимости. Теперь Канделла вспомнила, что доминьон был украшен пером, хотя в то время Канделла думала, что это просто украшение - и при этом сексуальное украшение.
  Она думала, что влюблена в него, и переспала с ним до наступления сумерек, но через несколько дней поняла, что это была музыка, которую она любила. Что она услышала в его музыке: уговоры, приглашение вспомнить, раскрыть. Возможно, из-за того, что у нее был низкий и высокий голос, она не могла выступать, и ей казалось, что играть музыку было бы приятнее, чем говорить. Она безжалостно приставала к своему дяде, чтобы он вернулся и купил ей доминьон; она была удивлена, когда он согласился.
  Канделла не была простой, ни в малейшей степени, но ее слабость сделала ее тихим человеком. Она слушала церковные колокола, когда они звонили, пытаясь перевести; она смотрела, как бумажная шелуха лука падает на стол, и рассматривала кольца грязи, которые луковые клещи оставили параллельными рядами на глянцевой влажной внутренней стороне. Все говорило о чем-то, и в ее обязанности не входило оценивать достоинства или даже значение сообщения: просто засвидетельствовать факт сообщения.
  
  Поэтому она была более спокойным человеком, чем большинство, потому что, казалось, не было недостатка в сообщениях от мира самому себе. Она просто слушала.
  Вот уже неделю она играла на доминьоне до тех пор, пока у нее не заболели пальцы, наблюдая и прислушиваясь к языку выздоровления Лестара. В том, что у нее был опыт общения с мужчинами, не было ничего необычного; кводлинги были небрежны в вопросах сексуальной осмотрительности. Плотский опыт не оставил у нее ни шрамов, ни особого интереса. Благодаря этому, в лучшем случае, она кое-что узнала о человеческом теле, его колебаниях и оговорках, а также о всплеске его желаний.
  В лазарете, когда ее взгляд переместился с инструмента на больного, она почувствовала, что узнала кое-какие новости. Был ли это какой-то второстепенный язык обонятельных сигналов, загадочный узор подергивания глаз, иероглиф, выгравированный в капельках его пота? Она не знала.
  Однако она была уверена в этом: тело Лестара казалось таким же по температуре, поведению и цвету. Но он переживал фазу кризиса и либо наверняка проснется, либо сразу умрет: середины не было.
  Она не знала, следует ли ей пойти за Монтией Настоятельницей или ей следует остаться на своем посту.
  Она боялась, что если уйдет, если уронит доминьон на пол даже на те двадцать минут, которые могут потребоваться, чтобы найти Мать Настоятельницу и получить консультацию, она потеряет Его навсегда. Где бы он ни был, он потерялся, и музыка ее инструмента была его единственной надеждой вернуться.
  Так что Канделла осталась сидеть и играла, пока ее собственные пальцы не начали кровоточить, в ритме вальса, как будто ничего не случилось. Голубизна неба поредела, пока ее не пронзили звездные искорки, а затем взошла луна-шакал и медленно заковыляла, пока не смогла заглянуть в окно и понаблюдать за собой. Наблюдайте и слушайте, как Канделла прокручивал Лестара в своих воспоминаниях.
  
  "ОНА БУДЕТ ТАМ", - сказал Лестар.
  "Кто? Куда? Ты говоришь о Бастинде? - спросил Страшила.
  "Конечно, нет. Я говорю о Нор. Девушка, которую я знал. Может быть, моя сводная сестра, если Ведьма действительно была моей матерью, а Фиеро - моим отцом, как некоторые уже догадались."
  " В Саутстейрсе? Девушка?"
  "Ты можешь сказать мне, почему нет?"
  Страшила не ответил. Лестар подумал: может быть, он воображает, что кто-то столь незначительный для могущественного Волшебника страны Оз - простая девушка, не меньше - вряд ли заслуживает тюремного заключения. Может быть, он думает, что ее с таким же успехом могли убить или выбросить на улицу, чтобы она бродила и умирала с голоду. Сколько времени прошло с тех пор, как ее забрали из Киамо Ко? Два года? Три? Но тогда принцесса Настойя намекнула, что Нор могла выжить...
  Они еще немного покружили по каналам и нашли место для стоянки под гниющими деревьями рядом с пабом. "Знаешь, я не могу оставаться с тобой надолго", - сказал Страшила. "Я пришел только для того, чтобы отдать тебе Ведьмин веник, пожелать тебе добра и защитить тебя от зачистки Грязного бульвара. У меня есть свой собственный путь, по которому я должен следовать. Я бы проводил тебя в целости и сохранности по другую сторону ворот этого беспокойного города, если бы мог. Если ты позволишь мне".
  "Я не пойду", - сказал Лестар. " Без Нор не пойду. Или пока не узнаю, что с ней случилось."
  На перекрестке, не желая двигаться, они сидели безутешные.
  "Посмотри", - сказал Лестар, на граффити, резко и небрежно нанесенное на боковой стене паба. Там говорилось , ЧТО СЧАСТЛИВЫЕ КОНЦОВКИ ВСЕ РАВНО ОСТАЮТСЯ КОНЦОВКАМИ. "Ты сделал свою работу, ты сдержал слово, данное Элли. У меня есть метла. Но я не позволю, чтобы меня уводили от греха подальше.
  В чем смысл? У меня нет счастливого конца - черт возьми, у меня тоже не было счастливого начала.
  Ведьма мертва, и Элли ушла, и эта старая принцесса Настойя попросила нас о помощи. Как будто я мог! Только потому, что Бастинда сделала бы это!"
  "Тебе не нужно выполнять какое-то обещание, данное Бастиндой. Если ты не ее сын, у тебя нет никаких обязательств перед ней".
  " Ну, есть еще и Нор. Назови это обещанием самому себе."
  Страшила обхватил голову руками. "Железный Дровосек ушел, чтобы развивать искусство заботы. У него есть своя работа, предназначенная для него, бедняги. Лев страдает от тяжелой депрессии; его трусость была его единственной отличительной чертой, и теперь он прискорбно нормален.
  Боюсь, ни один из них не сможет вам сильно помочь. Ты должен убираться отсюда, пока можешь. Начни сначала."
  "Начать все сначала? Я никогда не начинал в первый раз. Кроме того, мне нужно не выбраться отсюда.
  А войти."
  Страшила прижал руку к сердцу и покачал головой.
  " В Соутстейрс ", - сказал Лестар.
  "Я знаю, что ты имел в виду", - сказал Страшила. "Я не глупец. Сейчас же".
  "Ты тот, кого мне нужно держать на своей стороне..."
  Страшила прервал его с резкостью, которая, возможно, была задумана по-доброму.
  "Не трудись искать меня. Ты меня не найдешь. Прибереги себя для кого-нибудь, кого ты, возможно, узнаешь. Меня нет в твоей истории, Лестар. Не после этого."
  Итак, они откланялись без особой помпы и шума. Дружба между ними была не больше и не более обнадеживающей, чем очертания обожженной метлы, которой Лестар нерешительно помахал, когда Пугало скрылось из виду раз и навсегда.
  
  Мальчик сидел в качающейся лодке и слушал смех, доносившийся из открытых окон паба. Пахло пивом, блевотиной и застарелой мочой, разбрызганной по стене. Луна была невидима за облаками. Звуки пробного вальса, соблазнительного и минорного, повисли над вонючими водами канала и одиноким мальчиком там.
  
  НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Лестар появился у входа для слуг в городской дом, мимо которого проходил прошлой ночью.
  "Мы не раздаем подачки, и нам не нужен еще один угольщик, так что убирайся отсюда, пока я не помог тебе ботинком в зад", - сказал слуга.
  "Если вам угодно, я не ищу еду или работу. Сэр."
  Слуга ухмыльнулся. "Подхалимский ублюдок. Еще раз назовешь Месиром, и я выбью из тебя все дерьмо."
  Лестар не могла последовать за ним. " Я не хотел проявить неуважение. Я просто хочу знать, как я могу добиться аудиенции у леди Стеллы."
  Ухмылку слуги нужно было перестроить с помощью хорошего быстрого пинка, решил Лестар, но когда слуга захохотал, его голос был менее враждебным. "О, простофиля. Простите меня, я не понял. Послушайте, сам маркграф Тенмедоузский, лорд Руф Билан, не смог привлечь внимание ее светлости. У нее и так дел по горло, из-за того, что происходит во Дворце Волшебника. Теперь это народный дворец. Или должен быть. Или будет. Ты что, хочешь броситься к ней на колени и назвать матерью? Больше мальчишек уже попробовали это, чем могли бы поместиться на барже и утонуть в Мертвом озере. А теперь убирайся отсюда".
   "Какой бы матери у меня ни было, это определенно не она". Он поднял метлу и потряс ею перед лицом слуги.
  "Тогда что это такое?"
  Лестар сказал: "Вы скажите леди Стелле, что у мальчика у задних ворот есть метла Ведьмы. Скажи ей, что Элли дала это мне. Мне все равно, сколько у тебя уйдет времени, я буду ждать".
   "Эта штука? Это труп метлы. Не годится для растопки."
  "Он через многое прошел. Вот как ты узнаешь, что это настоящая вещь".
  "Ты упрямый ублюдок. Я не могу стоять здесь и жевать жир весь день. Вот что я тебе скажу. Поколдуй надо мной этой метлой, и я посмотрю, что я могу для тебя сделать".
  "Я не умею колдовать. И метла - это не волшебная палочка. Это метла. Он перемещается."
  
  " Прометешь этой штукой пол, оставишь следы, а убирать за тобой буду я. Убирайся отсюда, сейчас же. Давай."
  Лестар снова поднял метлу и наклонил ее вперед. Слуга отпрянул назад, как будто боялся, что на его ливрею упадут пылинки. Заметив это, Лестар решил, что ему стоит подождать и посмотреть, что произойдет.
  Его инстинкты оказались верными. Слуга не смог удержаться, чтобы не посплетничать о своем разговоре с Лестаром. Незадолго до полудня вышла экономка, заправляя завязки фартука и вытирая крошки с губ. " Любите тетерева, ты все еще здесь, и это хорошо!" - пробормотала она. "Слугу лишили месячного жалованья за глупость! Иди сюда, Ее Высокомерие хочет немедленно тебя видеть! От тебя воняет, ты что, не умылся? Насос, вон там, парень, вытри свои грязные подмышки и сотри эту ухмылку со своего лица. Это леди Стелла, которая здесь живет, а не какая-нибудь хозяйка коровы. И будь умницей.
  Она ждет."
  
  ЕГО ПРИВЕЛИ в дамскую гостиную и велели вести себя прилично и ничего не трогать.
  Однако он мог смотреть, и он смотрел. Он никогда раньше не видел мягкого кресла. Он никогда не видел, чтобы один стул стоял лицом к другому стулу, который выглядел бы идентично. Повсюду подушки, свежие цветы и сверкающие хрустальные пузырьки, установленные на маленьких подставках. Коллекция памятных безделушек, догадался он. С какой целью?
  В изящном очаге горел огонь из ароматных дров. Зачем дневной огонь в таком хорошо построенном особняке, когда горожане снаружи не могли подойти достаточно близко к жаровне, чтобы согреть руки, не говоря уже о том, чтобы размягчить свои обеденные кирпичи из застывшей патоки?
  Он подошел к окну, чтобы открыть его и впустить немного воздуха. Окно выходило на канал, по которому они со Страшилой плыли прошлой ночью. С этой высоты он мог видеть крыши причудливых домов. Почти дворцы, или дворцы в процессе подготовки. За дымовыми трубами, за садами на крыше, куполами, шпилями и куполами возвышались еще два массивных здания: Дворец Волшебника с куполом в мертвом центре Города, а справа - крутые стены тюрьмы из голубого камня, известной Саутстейрс Южная лестница.
  Это было все равно что смотреть на картинку в книге - не то чтобы он видел так уж много книг. Только Гриммуатику, и то только на расстоянии. Здесь выгравированные линии крыш казались сотней искусственных холмов. Расставленные здесь и там, они радуют глаз бесконечным разнообразием глубины и перспективы.
  Под каждой крышей - своя история, точно так же, как за каждым челом - своя история.
  Он с трудом верил, что набрался смелости прийти сюда. Но это было все, что он мог придумать, чтобы сделать. Принцесса Настойя пообещала в обмен на его помощь рассказать новости о Нор. Но зачем работать в обратном направлении? Принцессе пришлось бы просматривать новости Изумрудного города, чтобы узнать о Нор. Тогда как сейчас - он уже был здесь - так что пусть принцесса Настойя сама разбирается со своими проблемами. Перед Лестаром был весь Город. Он был бы откровенен и требовал бы того, чего хотел для себя. На его собственных условиях.
  "Леди Стелла", - объявил мужской голос. Когда Лестар повернулась, дверь за ней уже закрывалась, и леди Стелла подошла ближе.
  Это было все равно, что подойти к украшенной праздничной елке на цыпочках в украшенных драгоценными камнями тапочках.
  Леди Стелла была самой роскошно одетой особой, которую Лестар когда-либо видел. Он чуть не вздрогнул, но знание того, что леди Стелла была подругой Бастинды, заставило его напрячься. "Здравствуйте", - говорила она голосом, похожим на пикколо, выдувающего мыльную пену. Она наклонила голову. Был ли это жест высшего класса, вроде преклонения колен? Должен ли он повернуть голову в ответ? Он оставался в вертикальном положении. "Лестар, не так ли?"
  "Да, мэм".
  Он никогда в жизни никого не называл "мэм". Откуда это взялось?
  "Они сказали, что это был Лестар. Я подумала, что, возможно, ослышалась. Пожалуйста, не могли бы вы присесть... - Она получше рассмотрела состояние его одежды и передумала. "Вы позволите мне присесть? Я плохо отдыхаю в эти дни, и это напрягает".
  "Конечно." Он понял, что должен остаться стоять, хотя и подошел немного ближе.
  Осторожно устроившись на шезлонге, обитом мятными полосками, она устроила подушку на пояснице, а затем откинулась назад, время от времени приподнимая одну лодыжку.
  Может быть, у нее была судорога.
  "Мне сказали, что вы хотите мне что-то показать, какой-то талисман. Ты завернул его в этот саван. Метла, ведьмина метла. Метла? Метла Злой Ведьмы Востока?"
  "Я не называл ее так", - сказал он.
  "Как она к тебе попала? Последнее, что я слышал о ней, это то, что Элли Смит таскала его по Дворцу, как какой-то трофей, размахивая им на всеобщее обозрение".
   "Мне сказали, что она ушла", - сказал Лестар.
  "Так и есть". Властный тон был убедителен. Усталый, полный сожаления, убедительный.
  " Ушла, как ушла старая Озма? Исчезла? Исчезла?"
  "Ушла - значит ушла", - сказала Стелла. "Кто знает, может, сама Озма когда-нибудь вернется. Я бы не стала задерживать дыхание."
  
  "И, может быть, Элли тоже? Или она ушла слишком далеко, чтобы вернуться?"
  " Ты задаешь смелые вопросы даме, с которой только что познакомился", - сказала Стелла и резко посмотрела на него. "И ты не ответил на мой. Как ты попал к Бастинде - то есть к метле ведьмы?"
  "Вы можете говорить мне Бастинда". Лестар развернул метлу и протянул ее Стелле.
  Стелла не смотрела на метлу. Она уставилась на плащ Ведьмы. Она поднялась на ноги и потянулась, чтобы коснуться его края. "Я бы узнала это где угодно. Это плащ Бастинды.
  Как он к тебе попал? Отвечай мне, бандит-вор, или я прикажу бросить тебя в Соутстейрс."
  "Справедливо, я все равно направляюсь туда. Да, это ее накидка. Почему бы и нет? Я взял его, когда покидал ее замок. Я ее..."
  Он не мог ничего сказать. Он не знал. "Я ее помощник. Я пришел из замка с Элли. Когда Ведьма растаяла, все, что осталось, - это метла. Страшила вернул его мне после того, как Элли исчезла. Больше никто ее не хотел".
  "Это обгоревшая палка. Брось это в огонь."
  "Нет."
  Стелла протянула руку, и Лестар взяла ее. Ей нужна была помощь, чтобы встать. "Позвольте мне посмотреть вам в глаза, молодой человек. Кто ты? Как ты оказался в Киамо Ко?"
  "Я не знаю, и это правда. Но я служил Ведьме и проводил Элли в Изумрудный город в целости и сохранности, и мне нужна ваша помощь."
  "Тебе нужна моя помощь? Зачем? Хлеб, наличные, фальшивое удостоверение личности, чтобы помочь вам незаметно проскользнуть сквозь щели? Скажи мне, что тебе нужно, скажи мне, почему я должна помочь, и я посмотрю, что я могу сделать. В память о Бастинде. Ты знал ее." Ее голова снова наклонилась, но на этот раз вверх, и это было сделано для того, чтобы внезапная влага не попала на ее тщательно накрашенные накладные ресницы. "Ты знал мою Тинду!"
  Он не стал бы предаваться дешевому горю. "Я хочу выяснить, что случилось с девушкой, похищенной людьми Волшебника несколько лет назад. Она жила в Киамо Ко, когда мы туда приехали."
  "Мы?"
  "Ведьма и я..."
  
  "Ведьма и ты". Ее руки жадно потянулись к накидке и потерли ее край, как будто это были листья тимьяна или иссопа. "Что это может быть за девушка?"
  "Ее зовут Нор. Она дочь Фиеро, бывшего принца Арджики, и его жены Саримы, также похищенной в тот же день. Вы знали Фиеро".
   "Я знала Фиеро". Было ясно, что Стелла не хотела говорить о нем. "Почему я должна беспокоиться о тебе?"
  - Как и его дочь. Она была моей... - Он снова не смог произнести "сводной сестрой". Он не знал. "Моим другом".
  Стелла протянула руку, взяла обугленную метлу и прижала ее к себе. "Я знаю о друзьях".
  "У друзей есть дети", - осторожно сказал Лестар. "Если вы не можете помочь своим друзьям, вы можете помочь их детям. У вас есть дети?"
  " У меня нет. Лорд Чаффри не был к этому склонен". Она передумала. "Я хочу сказать, что он очень стар. Старый и богатый. Его интересы лежат в другом месте."
  Она бродила между случайными столиками. "Я не знаю, почему эту девушку, о которой вы упоминаете, забрали, или, если она так сильно беспокоила, почему она все еще должна быть жива".
  "Все знают, что Гудвин ушел. Конечно, его врагам не нужно оставаться в тюрьме?
  Если она жива, почему ее нельзя освободить?"
  В ее нижних юбках послышался шорох затвердевшего тюля. "Откуда мне знать, что ты говоришь правду?" - сказала она наконец. "Это такие коварные дни. До сих пор я провела свою взрослую жизнь в салонах и театральных ложах, а не в закрытых собраниях с цепкими, щиплющими... министрами". Она выплюнула это слово. "Насекомые. А я-то думала, что девчонки в школе хитрые. Здесь за каждым бесстрастным выражением лица скрывается раздутое стремление к... к доминированию, я полагаю. И любой из моего так называемого лояльного кабинета министров мог бы послать вас сюда с рассказом, предназначенным для того, чтобы вцепиться мне в горло. Мне нужно больше доказательств того, что ты тот, за кого себя выдаешь. Возможно, это не накидка Тинды, в которой ты щеголяешь. Может быть, моя печаль соблазняет меня увидеть то, что я хотела бы увидеть. Возможно, это не ее метла. Расскажи мне еще, ты, Лестар.
  Как получилось, что ее метла так обгорела?"
  "Я не уверен. По правде говоря, я не видел, как она умерла, я только слышал, что говорили няня, Элли и другие. Я был заперт внизу. Но метла сгорела, это все, что я знаю."
  "Любой может солгать!" - воскликнула Стелла. "Любой может сжечь метлу и сочинить об этом историю!" Она ударила себя по нагруднику сжатым кулаком и внезапно бросилась через всю комнату, опрокинув маленький столик и разбив несколько фарфоровых кукол. Она швырнула метлу в огонь. "Послушай, я тоже могла бы это сделать. В этом нет ничего особенного."
  
  "Возьми метлу, сожги ее", - ответил он. "Возьми накидку и сожги ее тоже, или вшей ее в прическу и носи под своими модными бальными платьями. Это не имеет значения. Дай мне способ добраться до Нор и вытащить ее оттуда; ты можешь получить все, что захочешь. Я вернусь и буду служить тебе, как служил Ведьме. У меня нет другого плана на ближайшие дни, как только я отвечу на вопрос о Нор".
  Стелла рухнула на ближайший табурет и заплакала. Ей нужен был мужчина, который подошел бы и обнял ее, подставил плечо. Лестар не был мужчиной, и его плечо не было создано для того, чтобы на нем плакала высокородная леди. Он глупо стоял рядом, заламывая руки, отводя глаза то туда, то сюда.
  "Смотрите. Стелла, смотрите." В своем волнении он забыл использовать ее титул.
  Она подняла глаза и повернулась туда, куда он указывал.
  Огонь все еще плясал и шипел. Какой-то физический трюк заставил дымоход слабо гудеть, как старинная народная мелодия, как будто кто-то на крыше играл на инструменте. Музыка была не просто утешительной - и это было так, - но повелевающей: смотри, говорила она, смотри. Метла лежала на задней части бревна, которое пылало тыквенным и бледно-белым пламенем. Метла была нетронута.
  "Милая страна Оз...", - сказала Стелла. "Лестар, возьми ее. Забери ее обратно".
  "Я обожгу свои руки!"
  "Ты этого не сделаешь". Стелла произнесла несколько слогов на языке, которого Лестар не мог понять.
  "Это одно из немногих заклинаний, которыми я когда-либо могла по-настоящему овладеть; оно пригодилось, когда мой муж потребовал, чтобы я подавала ему подгоревший тост по утрам, когда я считала своим женским долгом приготовить ему завтрак. Продолжай. Схвати его и верни обратно". Он так и сделал, и Стелла была права: метла не только не загорелась дальше, но и даже не была теплой на ощупь.
  "Сожженная метла, с которой хватит, и она отказывается гореть дальше...Держи ее при себе, - сказала Стелла. "Я была неправа, сомневаясь в тебе. Кем бы ты ни был, как бы ты к этому ни пришел, это метла Ведьмы. И поэтому я должна верить, что ты говоришь мне правду". Она пожала плечами, попыталась улыбнуться и чуть не разрыдалась. "Тинда знала бы, что делать!"
  "Расскажи мне, что ты знаешь", - сказал он так тихо, как только мог.
  "У меня нет доступа к реестру заключенных в каземате Саутстейрс, где, скорее всего, находилась бы ваша - Нор, если бы ее не убили давным-давно. Я даже не уверена, что ведется реестр. Но я знаю, что кто-нибудь мог бы, по крайней мере, впустить тебя. Смогли бы вы найти Нор или вытащить ее, или себя тоже, я не могу догадаться. Но я могу представить вас друг другу; в память о Бастинде я сделаю это".
  "Кто бы мне помог? Твой друг?"
  "Не мой друг, а скорбящий член ее семьи. Ближайший родственник покойной Бастинды Тропп, Злой Ведьмы Востока..."
  "Но я думал, что сестра Бастинды мертва!" - сказал Лестар. "Разве Гингема не была убита неуклюжим домом Элли?"
  "Да, она была. Но разве ты не знал? Разве Бастинда тебе не сказала? У нее тоже был брат. Младший брат по имени Шелл."
  
  4
  
  ПРИДЯ В СЕБЯ, сестра Врачевательница и сестра Травница с удовлетворением обнаружили, что у них все еще есть свои лица. Однако вьючных мулов нигде не было видно, как не было видно ни их запасов продовольствия, ни их хозяев.
  "Что это за шум в моей голове?" - спросила сестра Врачевательница после того, как ее вырвало в папоротники.
  "Я чувствую себя так, как будто шакал Луны был здесь внизу и рыскал вокруг в неприличной манере". Сестра Травница поправила свою одежду. "Должно быть, это последствия церемониальной трубки".
  "И вот почему юнамата никогда не строили города, не изобретали алгебру и не кланялись Волшебнику".
  "С таким дымом, который так бьет, кому нужен город или император?" Они прогуливались при гнетущем дневном свете. "Я полагаю, нам следует подумать о том, что мы делаем", - сказала сестра Врачевательница.
  "Да. Если Юнамата правы, то за вырезание лиц должны отвечать Скроу.
  Так что мы можем забрести в более горячую воду, если сможем их найти
  ". "Я думаю, что это наше призвание, не так ли?"
  "Хммм". У них был выбор: отправиться дальше в предгорья Келлса и сообщить о своем присутствии Скроу - или вернуться и заявить, что они потерпели неудачу. Не обсуждая это дальше, они двинулись дальше. Долг давил сильнее страха.
  
  
  МОНТИИ знали, что их профессиональные навыки - быть любящими, набожными, проявлять внимание к местным жителям и проявлять духовность в своих желаниях - их не готовили к тому, чтобы быть правительственными посланниками. Тем не менее, поскольку их монастырь служил промежуточной станцией для тех, кто выступал на мировой сцене, добрые сестры считали себя, по крайней мере, такими же широкомысленными, как и любая другая уединенная душа.
  Сестра Врачевательница и сестра Травница, тем не менее, были не готовы к размаху лагеря Скроу, когда наткнулись на него. По их оценкам, более тысячи членов клана, может быть, полторы тысячи, и виртуальная зоография физических типов. Кочевники ставили палатки в соответствии с их занятиями.
  Некоторые группы управляли животными, в первую очередь огромным стадом овец, собранных с пастбищ, чтобы быть загнанными в загон для позднего зимнего ягнения. Другие группы специализировались на создании роскошных занавесок и ковров из шерсти тех же овец. Контингент молодых людей со свирепыми бровями и тонкими, сужающимися темными бородами, казалось, был чем-то вроде коллектива клерков, бегающих туда-сюда с инструкциями, исправлениями, оценками, исправлениями. Пожилые мужчины и женщины - некоторые намного старше - управляли уходом за детьми с удивительной мягкостью и эффективностью.
  В центре этого шума возвышалась юрта-пагода. Вокруг него стояло множество латунных урн, источавших аромат малины и мускусного сердца. Монтиям не потребовалось много времени, чтобы понять, что благовония были не религиозными, а гостеприимными: запах из юрты принцессы был, ну, в общем, зловонием.
  Сначала монтий накормили перечным бульоном, который, казалось, прочистил им носовые пазухи и мозги, затем им дали возможность помолиться и успокоиться. Уже почти стемнело, когда их привели в палатку для встречи с каким-то послом.
  "Пожалуйста, садитесь", " сказал он им и тоже сел. Он был дородным мужчиной на пороге старости. Один глаз блуждал, как будто его мучило внутреннее видение, которое он не оценил. Его кожа была цвета хорошего виски. "Мы надеемся, что вам было удобно. Или достаточно комфортно."
  Монтии кивнули. Их приближение было встречено без видимой тревоги, и их приветствовали с уважением.
  "Очень хорошо, очень хорошо", - сказал он. "Даже в эти неподходящие времена, когда император силой своей священной булавы принуждает нас, язычников, к обращению, мы гордимся тем, что придерживаемся наших обычаев. Благотворительность по отношению к посетителям занимает важное место среди наших традиций.
  Меня зовут Шээм Оттокос."
  "Лорд Оттокос, вы говорите очень хорошо", - рискнула сестра Врачевательница.
  "Ты имеешь в виду, для Скроу", - сказал он, ничуть не обидевшись. "У меня было высшее образование в Шизе, еще в те времена, когда в колледже было больше коллегиальности. Я изучал языки, древние и современные."
  
  "У вас была цель стать переводчиком?"
  "Мои представления ничтожны. Теперь я главный переводчик ее высочества. Я полагаю, вы отважились отправиться на земли наших племен, чтобы получить аудиенцию у принцессы?" Хотя маунты считали, что родина Скроу находится значительно дальше на запад, по другую сторону Великих Келлов, они не собирались придираться. "Да", - сказала сестра Врачевательница.
  "Нам нужно завершить работу. Мы расследуем причину и причину недавнего всплеска порезов лица. Если принцесса согласится предоставить нам аудиенцию, мы сможем прояснить наши проблемы и отправиться в путь почти сразу. Готова ли принцесса встретиться с нами?"
  Не отвечая, он встал и взмахнул обеими руками, что, по мнению монтий, означало: "Иди". Они последовали за ним из его палатки к королевскому шатру в центре лагеря.
  "Она нездорова уже больше лет, чем кто-либо может вспомнить", - сказал лорд Оттокос, когда они шли. "У нее мало энергии для пустой болтовни, и я не буду утруждать себя переводом чего-либо, что могло бы ее расстроить. Я бы посоветовал вам ограничивать свои замечания десятью минутами, не более.
  Когда я встану, чтобы уйти, вы тоже встанете".
  "Мы могли бы принести дань уважения..." - пробормотала сестра Травница.
  "Сестра!" - резко сказала сестра Врачевательница. "Мы - монтии Дома Святой Стеллы! Мы не приносим дань иностранной принцессе!"
  "Я имела в виду торт или остроумный роман", - с несчастным видом объяснила она.
  "Ей не нужны ни пирожные, ни романы", - сказал лорд Оттокос. "Не имея в виду никакого неуважения к нашей принцессе, я бы порекомендовал вам дышать через рот. Держать рукав перед носом не считается дерзостью. Но постарайся не давиться, это расстраивает ее высочество."
  Монтии обменялись взглядами.
  Внутри павильона было темно и сыро. Даже холодно, если уж на то пошло. Восемь или десять тяжелых каменных гробов с перфорированными крышками медленно выдыхали слои влаги, которые висели, почти видимые, в воздухе. Лед, подумала сестра-Врачевательница. Они принесли лед с верхних Келлов, где он держится круглый год. А холод помогает заглушить запах гнили. Теперь это трудная задача, потому что лед тяжелый, а более высокие Келлы неудобны...Возможно, именно поэтому они так далеки от своей обычной территории в это время года, чтобы облегчить доступ к паковому льду вверх по восточному, более пологому склону Келлса...
  Сестра Травница, чьи глаза быстрее привыкли к полумраку, ущипнула сестру Доктора за локоть и указала на огромную гору вонючего белья на низком столике. Он перекатывался на бок и открывал глаза.
  
  "Ваше высочество, позвольте мне представить сестер Смиренных и даже Более Низких, чем это", - сказал лорд Оттокос, прежде чем вспомнил, что нужно говорить на своем родном языке. "Дамы, принцесса Настойя признает ваше присутствие".
  Она не сделала ничего подобного. Она не произнесла ни слова и даже не моргнула.
  Лорд Оттокос продолжил. "Принцесса интересуется вашим здоровьем, предполагает, что оно достаточно крепкое, иначе вас бы здесь не было, и хвалит вас за ваше мужество. У тебя есть новости о Лире?"
  Монтии повернулись друг к другу, но в темноте павильона они едва могли прочесть выражения лиц друг друга. "Лестар?" - еле слышно произнесла сестра Травница. Ей начинал нужен рукав, как и было предложено.
  "Мальчик, который отрицал, что он сын Бастинды. Разве не поэтому вы пришли к нам? Чтобы рассказать нам о нем? Где Лестар?"
  Сестра Травница начала: "Ну, это странно, я никогда..." Но сестра Врачевательница прервала ее, сказав: "Мы пришли, чтобы выяснить, почему Скроу режут лица безоружных путешественников".
  Лорд Оттокос скривил губы - удивленный, огорченный, трудно было сказать. "Я повторяю, у вас есть новости о Лире?" сказал он.
  "Если вы не интерпретируете наши комментарии своему старшему, нужно ли нам вести этот разговор здесь?" - сказала сестра Врачевательница.
  "Моя добрая сестра, " сказал лорд Оттокос, на мгновение закрыв глаза, как будто испытывая спазм, - принцесса Настойя принимает посетителей только раз в несколько недель. Не трать попусту ее время. Она ждет, чтобы узнать, что ты хочешь сказать."
  "Мы видели его, мы видели!" - сказала сестра Травница, не в силах больше сдерживаться. "Он был найден не так уж далеко отсюда несколько дней назад и доставлен в наш монастырь для восстановления, если его можно будет восстановить".
  "Сестра!" - рявкнула сестра-Врачевательница.
  Сестра Травница бросила на свою коллегу взгляд, который, казалось, смутно подразумевал: "Дайте ему отдохнуть".
  Лорд Оттокос повернулся и заговорил с принцессой Настойей. В первый раз она пошевелилась, то есть ее лицо пошевелилось. Под засаленными одеждами ее тело постоянно медленно растягивалось, подергивалось, поскрипывало. Ее глаза расширились, и капли чернильных слез собрались в складках возле носа. Она была женщиной в очень тяжелом положении. Когда она заговорила, голос был глубоким и ровным, голос хозяйки прачечной, в нем не было звучности. Она произнесла всего несколько слогов, но язык скроу, должно быть, допускал много смысла в произношении и произношении.
  "Простите, что я не встаю", - начал перевод лорд Оттокос. "Я поражена, существо, неестественно разделенное надвое решениями, принятыми давным-давно, когда Гудвин страны Оз установил государственную политику против мыслящих животных. Теперь одна часть моей натуры почти мертва, а другая цепляется за жизнь, ожидая помощи".
  "У меня есть подготовка по хирургии, а мой коллега по прикладным программам..." - лорд Оттокос прервал сестру-доктора. "Я поручила мальчику Лестару задание, и я ждала его возвращения эти десять лет. Десять лет - это десятилетие для женщины, обозначающее разницу между девой и матроной, матроной и старухой, старухой и гарпией, но для Слона это всего лишь вздох. Долгий, зловонный вдох, но всего лишь вдох. Я знаю преданность Животных, я знаю непостоянную преданность людей. Поскольку Лестар, возможно, был частичкой Бастинды, я доверяла ему все эти годы. Я надеялась, что он сможет найти или изобрести решение моей дилеммы. И я была терпелива - Слон терпелив. И вы пришли сказать мне, что нашли его. Благословляю вас, дочери мои. Он наконец вернется ко мне?"
  "Он нездоров", " сказала сестра Врачевательница.
  "Он был нездоров", - поправила сестра Травница. "Возможно, ему становится лучше. Мы путешествовали, поэтому не можем сообщить о событиях в его состоянии."
  "Почему он не приходит?"
  "С ним что-то случилось", - сказала сестра Врачевательница. "Мы не знаем, что именно. Возможно, то, что напало на нашу сестру монтию, напало и на него тоже. Он погружен в странный сон, от которого может и не проснуться. Если бы мы знали, что на него напало, мы могли бы лучше придумать, как с ним обращаться. Лорд Оттокос, задайте ей мой вопрос! - внезапно сказала она. "Это уместно!" На этот раз лорд Оттокос подчинился и что-то пробормотал принцессе Настойе.
  Ответ. "Мы не режем лица ни муравьям, ни мышам, ни овцам. Мы не относимся к другим так, как относились к нам. Вы должны охотиться на варварских юнамат и выяснить у них, почему они выступили против путешественников."
  "Это не Юнамата", - сказала сестра Врачевательница, и, произнеся это замечание вслух, она вдруг впервые почувствовала уверенность в этом; до сих пор она сомневалась.
  "Они бы так не поступили. Можете ли вы быть уверены, что ваш народ не забывает свои традиции под бременем скорби, которую они испытывают из-за вашего состояния?"
  "Мой народ, как вы его называете, даже не мой народ", - сказала принцесса Настойя. "Они почтили меня много лет назад и сделали своей принцессой, и даже в моем упадке они не позволят мне отречься от престола. Это нация, которая подняла милосердие выше того, что возможно даже в пределах вашего религиозного ордена. Если из верности мне они предпочли бы, чтобы ими управляла принцесса, которая частично является трупом, как они могли поднять руку на беззащитных путешественников?"
  "Молодые монтии, которые отважились на этот путь, были полны решимости обратить в христианство", - призналась сестра Врачевательница. "Мы слышали, что их послал сам император".
   "Никто из нас не восхищается фанатизмом Императора. Но намерение обратиться в другую веру вряд ли является причиной убивать людей и осквернять их тела. Убийц, которых вы ищете, нет среди Скроу.
  Не тратьте свое время на обдумывание этого вопроса. Это Юнамата или кто-то другой. Или что-то еще. Возможно, у них была болезнь".
   "Ни от одной болезни у человека не отваливается лицо", - твердо сказала сестра Травница.
  "Если ты так много знаешь, то в чем же моя болезнь?" - спросила принцесса Настойя.
  "Мы должны осмотреть ваше высочество", - сказала сестра Врачевательница.
  "Достаточно", - прервал лорд Оттокос. "Я не буду переводить такое варварское понятие. Принцесса отпустила вас. Вы можете идти."
  Но принцесса говорила через своего переводчика, и он был обязан слушать. Он склонил голову и продолжил: "Она снова говорит - и у нее осталось слишком мало слов, чтобы потратить их в жизни, чтобы сказать это в третий раз - где мальчик Лестар?"
  "Но он уже не мальчик. Мы рассказали вам то, что знаем. - Сестра Врачевательница прижала рукав к носу; по роду своей работы она слишком хорошо знала запах гниения. "Он находится в коматозном состоянии менее чем в шести или восьми днях пути отсюда, хотя, возможно, ближе к Изумрудному городу, чем вы хотели бы рискнуть".
  Лорд Оттокос огрызнулся: "Мы не идиоты. Мы знаем, где находится его тело. Вы уже рассказали нам. Вопрос не в этом".
  Монтии уставились на него, моргая.
  "Где он?" - спросил я. - повторил лорд Оттокос. "Где он?" - спросил я.
  "Мы не знаем, где он", - сказала сестра Травница. "Наши таланты не так уж хороши". Принцесса Настойя вздрогнула. Служанки вышли вперед, чтобы снять шали, промокшие от пота и других просачивающихся жидкостей. "Позвольте мне помочь", - внезапно сказала сестра Травница.
  "Не смей", " сказал лорд Оттокос.
  
  "Я действительно осмеливаюсь. Что ты собираешься делать, порезать меня? Сестра Врачевательница, сосуд с водой и немного цитрусовой эссенции - лимонов, лимончелли, петрушки, чего угодно. И немного уксуса, уменьшенного до обычного."
  Принцесса Настойя заплакала тогда, полными слез мерзкого вина. Они упали на голые руки сестры Травница и обожгли их; она не остановилась в своей работе. "Что она только что сказала этим тихим шепотом?" - спросила она лорда Оттокоса, который стоял, брызгая слюной и хватаясь за бороду в ярости и неверии.
  В конце концов он подчинился этой сумасшедшей, непослушной женщине. "Она сказала, что хотела бы, чтобы ее порезали", - наконец разрешил он.
  "Мы не можем этого сделать", - сказала сестра Травница. - Клятвы благородства и все такое. Но ее можно устроить поудобнее. Сестра Врачевательница, эта подушка. Голова. Следите за шеей. Какая тяжесть на этом позвоночнике! Где этот проклятый уксус?"
  
  5
  
  НА МГНОВЕНИЕ, ЧТОБЫ ДАТЬ ОТДЫХ РУКАМ, Канделла опустила доминьон на землю. Звуковая коробка загремела с пустым выражением лица. Его полость была чем-то вроде утробы, подумала она; как невыразимы тайны, рожденные там.
  Она сама не была склонна к размышлениям, но она устала. На мгновение она позволила себе вспомнить, как приехала сюда примерно месяц назад. Та, которую звали матушка Якл, дремала на скамейке на солнце; она вздрогнула, когда Канделла приблизилась. Она протянула увядшую руку, всматриваясь с выражением осторожности, суровости и покорности. Смирилась: примерно так Канделла чувствовал себя в тот момент. Ее дядя заманил ее сюда обманом; он не хотел больше задерживать ее. "Судя по тому, как ты идешь, ты достаточно скоро забеременеешь, если еще не забеременела, а я не могу взять с собой в дорогу ребенка и новорожденного ребенка". Похоже, он купил доминьон у его создателя, чтобы поторговаться с ней. Иди в мастерскую на год, и инструмент твой. Делай с ним, что хочешь, и я вернусь, чтобы забрать тебя вовремя. В наших родных болотах нам мало что осталось, но на севере вы были бы разорены. Они бы плюнули на тебя, на твои легкие манеры; они бы посмеялись над твоим тихим голосом. Оставайся здесь и помни обо мне, где бы я ни был.
  Такое напоминание было еще одним навыком, но теперь она посещала кого-то другого, и ее дядя мало что значил для нее.
  Канделла взяла руку Лестара в свою. Неуклюжесть. Его цвет лица поблек? Или дело было просто в том, что солнце садилось, а шакалья луна всходила позже, чем раньше? Тени удлинились и потемнели. По сравнению с этим его кожа была выбелена, как старая, выбеленная солнцем кость.
  
  Она снова взяла свой инструмент и прислонила край малого моста прямо к краю его кровати. Ее пальцы пробежали по высокочастотному диапазону, они танцевали контрапунктическую джигитовку в верхнем регистре, менее чем в шести дюймах от его правого уха.
  Где он был?
  
  ЛЕДИ СТЕЛЛА СКАЗАЛА ЛЕСТАРУ: "Я могу сказать, что ты не собираешься оставлять эту обугленную метлу, но если ты попытаешься войти в общественное место, неся ее на плече, как мушкетон, тебя примут за дурака или, по крайней мере, заметят. Я думаю, то, что вам нужно, - это что-то более похожее на камуфляж." Она остановилась, чтобы рассмотреть себя в удобном зеркале на лестничной клетке. Поправляя свою повседневную тиару, она признала: "Надо сказать, что камуфляж - это не тот эффект, которым я когда-либо стремилась овладеть. Тем не менее, мы сделаем все, что в наших силах."
  Лестар последовал за ней вниз по мраморным ступеням центральной лестницы. В этом месте воцарилась тишина. "Боже мой, все выходят покурить, как только я поворачиваюсь спиной", - сказала она. "Где же кухня? Здесь?"
  Она, спотыкаясь, вошла в гардеробную, а затем открыла дверь в чулан, где двое сотрудников нижнего этажа занимались развлекательными упражнениями. "Прошу прощения", - сказала она и закрыла дверь, а затем заперла ее. "В конце концов, им придется стучать, чтобы их отпустили, и один из них обязательно будет жульничать. Очень весело. Но где же кухня?"
  "Вы только что переехали сюда?" - спросил Лестар.
  "Не говори глупостей. Лорд Чаффри владел этим домом задолго до того, как мы поженились. Но я не готовлю для себя, если ты это имеешь в виду. Ничего, кроме тостов, о которых я упоминал ранее, и это делается в зале для завтраков. А вот и пришли."
  Полпролета каменных ступеней вели в похожую на пещеру побеленную кухню. Дюжина сотрудников сидели за столом, так увлеченные разговором, что не услышали, как она подошла. "Леди Стелла", - сказал чистильщик сапог, и все они вскочили с виноватыми взглядами.
  "Рада, что меня узнали в моем собственном доме", - сказала Стелла. "Я ненавижу прерывать то, что, вероятно, является благонамеренными планами убить нас всех в наших постелях, но если вы не возражаете? Небольшая просьба к тому, у кого из вас есть свободная минутка?" Они растаяли, все, кроме экономки и слуги.
  "Он примерно такого же размера, как чистильщик сапог", - сказала Стелла, указывая на Лестара. "Одень его в цвета Дома Чаффри, найди какую-нибудь приличную обувь и купи ему кожаную сумку на перевязи. Знаешь, эта длинная цилиндрическая штуковина, которую гости лорда Чаффри используют для ношения стрел, когда отправляются на охоту за город. Я думаю, это должно вместить грязную старую метлу."
  "Прошу прощения, леди Стелла", - сказал слуга. "У нас нет таких сумок на территории города. Они все в Мокбеггар-холле."
  "Неужели я должна обо всем думать? Разве у нас нет друзей? Разве у нас нет соседей, у которых можно занять? Разве нет магазинов, которые все еще обслуживают население? Должна ли я сама идти на рынок с мешком монет между зубами?"
  Слуга убежал. Экономка назидательно поджала губы.
  "Не говори. Не надо. Это всего лишь временная встреча, " сказала леди Стелла. "На самом деле, только на один день. А теперь накорми этого мальчика; я могу сказать, что он уже несколько недель толком не ел. И когда он будет экипирован так, как я требую, верните его в Желтую Гостиную." Леди Стелла поднялась по лестнице, недоверчиво бормоча "Кухни!", оставив Лестара позади.
  "Что ж, сотри эти нищенские травы и помойся в котелке, вон там; я не позволю тебе пачкать своими грязными конечностями добротную ливрею ее фанфарона", - сказала экономка. "Я поставлю немного еды, и будьте благодарны за нее, потому что она из наших собственных запасов внизу, а мы не очень-то жалуем прожорливых выскочек в заведении лорда Чаффри".
  
  "КУДА МЫ ЕДЕМ?" - он выглянул в окно экипажа.
  "Откинь голову назад. Слуги не глазеют из окон карет. Как странно быть на пять футов выше улицы. Это был не тот опыт, к которому он привык. Карета проехала под арочными каменными пролетами, остановилась перед выставленным на обозрение эскадроном кавалерии в форме, проехала мимо парада торговцев и набрала скорость по Грунтовому бульвару. Очищенная от деревни неимущих, проезжая часть сохранила признаки своей первоначальной элегантности, хотя параллельные ряды деревьев были в плохом состоянии. Это выглядело так, как будто территория использовалась для военных учений.
  Куда подевались все странствующие? "Куда мы идем?"
  "Во Дворец", - сказала Стелла. "Где ты будешь держать голову опущенной и рот закрытым. Ты боишься?"
  Это казалось слишком личным вопросом для женщины, чтобы задавать его мальчику. Возможно, она это понимала.
  Она продолжила: "Мне было страшно, когда я пришла сюда в первый раз. Это было с Бастиндой. Мы были старше, чем ты сейчас, но всего на несколько лет. И во многих отношениях мы были более наивными. Во всяком случае, я была такой. И я была в ужасе. Прекрасный Гудвин страны Оз! Мой желудок чуть не растворился в собственных кислотах".
  "Что случилось?"
  "Что случилось?" Она повернула вопрос к себе, изучая его. "История произошла, я полагаю. Мы увидели Гудвина, и разошлись - Бастинда ушла в подполье, так сказать, а... со временем я обняла свет". Она вздохнула. "С самыми лучшими намерениями и с ограниченным успехом".
  "А теперь?" - спросил он, не потому что ему было интересно, а потому что он не хотел привлекать к себе еще больше внимания.
  "Теперь у меня есть ключ", - сказала она. "Сейчас, на данный момент, я призвана заменить сильных мира сего на их тронах. Это все, на что я гожусь".
  
  "Достойны ли могущественные трона?"
  "Это вопрос Бастинды, и из твоего юного надутого рта это звучит нелепо. Как и на большинство ее высокомерных придирок, на это нет простого ответа. Откуда я могла знать?"
  Она вздохнула. "Сиди сложа руки, я сказал. Да, я нервничаю. Со временем ты поймешь, что большинство людей таковы. Они просто лучше учатся скрывать это, а иногда, если они мудры, как использовать свое беспокойство на благо общества. Возможно, нервозность помогает мне быть более внимательным. Вы знаете, я не хотел тяжелой работы правительства. Они все говорят, что мне нужно навести порядок в доме.
  Чистый дом! Это предполагает, что я уже убиралась в доме раньше. Я говорю, эй, а для чего нужны слуги? Украшение?"
  В каком-то смысле она разговаривала сама с собой, но в то же время пыталась подбодрить его. Он повернул голову, смущенный ее добротой, и отвлекся от наблюдения под приемлемым углом, когда в поле зрения появились здания, расположенные ближе ко Дворцу. Одно гигантское здание было украшено барельефными мраморными панелями, изображающими различных исторических Озм в характерных позах. Они выглядели одновременно почтенными и нелепыми, и голуби Изумрудного города не удостоили их высокой похвалы.
  "Но почему мы идем во Дворец Гудвина?"
  "Теперь народный дворец", - насмешливо сказала Стелла. "Хотя, что люди собираются делать со своим собственным дворцом, я понятия не имею". Она грызла ноготь. "Из Дворца есть тайный вход в Саутстейрс. Конечно, должно было быть средство мгновенно увести любого дворцового выскочку-изменника, которого разнюхали при дворе. Хотя обычного преступника, приговоренного к отбыванию срока, чаще публично опускают в клетке в яму, которая опускается внутри этих крепостных валов. Видите ли, это в основном подземелье, Саутстейрс. Это самая неприступная тюрьма в стране Оз. Никто, кто входит через клетку, не выходит этим путем."
  
  "Как они выходят?"
  "В сосновых гробах".
  
  ОНА ПРИЛОЖИЛА пакетик, пропитанный маслом гвоздики и корня хурмы, к своим ушам. К тому времени, когда служащий дворца открыл дверцу ее кареты, леди Стелла стала более царственной. Ее подбородок вздернулся, в правой руке был скипетр, украшенный драгоценными камнями. Ее глаза сверкнули сталью, которую Лестар раньше не замечал.
  "Леди Стелла", - пробормотали они. Она соизволила коротко кивнуть в знак того, что она не глухая, и прошла мимо.
  Лестар последовал за ним в чем-то более близком к ужасу, чем он когда-либо испытывал раньше. Он ожидал, что его увезут и изобьют еще до того, как он успеет начать протестовать. Но полутень влияния леди Стеллы, казалось, простиралась на восемь футов позади нее, потому что его продвижение не вызывало сомнений, и он переступил порог Дворца без чьих-либо возражений.
  Место было похоже на лабиринт, и он почти сразу потерял ориентацию. В сопровождении дворцового лакея Стелла и Лестар поднялись по парадным лестницам, по сводчатым коридорам, мимо церемониальных покоев и приемных. Еще одна или две лестницы, еще один или три коридора, и, наконец, они пересекли длинную темную комнату, где десятки сотрудников сидели на высоких табуретах над бухгалтерскими книгами. Они брызнули чернилами в своем нервном отвращении, хотя и не на Стеллу в ее небесно-голубом платье.
  За стеной с внутренним окном, предназначенным для наблюдения за рабочими, находился кабинет со столом и несколькими стульями. Элегантный мужчина, поглощенный чтением новостей, откинулся на задние ножки стула, его церемониальные сапоги были прислонены к столу, а сабля воткнута в почву папоротника в горшке. - Коммандер, - сказала леди Стелла, - мы здесь. Прояви хоть какое-то уважение или, во всяком случае, притворись, что уважаешь."
  Он вскочил на ноги с показной быстротой. Лестар моргнул и разинул рот. "Коммандер Пирот!" - сказал он.
  "Вы встречались?" - спросила Стелла. "Как забавно
  ". "Я рисую пробел", - сказал Командир, наморщив лоб.
  "В Киамо Ко", - сказал Лестар. "Ты был главой "Штормовых сил" в "Красной Ветряной мельнице". Это ваши люди похитили вдову Фиеро, Сариму, ее сестер и детей." Коммандер Пирот почтительно улыбнулся и протянул Лестару руку. "Похищен? Мы взяли их под охрану для их же блага. Откуда им было знать о порочности Ведьмы, которую они укрывали?"
  
  "И насколько хорошо ты их защищал?" - спросил Лестар.
  "О, у мальчика слюна, не так ли?" - сказал коммандер Пирот, вытирая рукав. "Мне это нравится, сынок, но, пожалуйста. Это моя лучшая парадная форма". Он был невозмутим и, казалось, не обиделся.
  Лестар пристально посмотрела на Стеллу. "Ты привела меня сюда, к нему... Предала меня тому самому человеку, который ответственен за похищение Нор?"
  "Взаимные обвинения ни к чему нас не приведут", - сказала леди Стелла. "А откуда мне было знать?
  Считайте это поэтической справедливостью: теперь он должен помочь вам. Потому что я так сказала. - Она повернулась к Пироту. "Послушайте, коммандер, я все изложила. Ты получил мою записку? Мальчик хочет увидеть дочь Фиеро, если она еще жива. Как офицер и начальник тюрьмы, вы можете принять меры, не так ли?"
  "Это учреждение со своими собственными аппетитами, это тюрьма", - сказал коммандер Пирот.
  Скорее одобрительно, подумал Лестар. "Я не могу сказать, что помню тебя, парень, но моя работа включает в себя много сообщений. И ни в одном из них я никогда прежде не встречал души, которая хотела бы добровольно войти в Саутстейрс. Вы понимаете: никто не обещает, что вы это оставите. Либо живой, либо мертвый. Это может быть твоя могила".
   "Меня зовут Лестар", - сказал он. Он попытался поднять подбородок, как это делала Стелла. "Мы встречались. Ты мне нравился. Ты казался приличным."
  "Я старался быть порядочным, в разумных пределах", - ответил он. "В любом случае, у меня не было особого выбора, если я хотел завоевать доверие этого маленького узловатого клана в Киамо Ко".
  "Что случилось с Саримой?" - спросил Лестар. "Вдова Фийеро".
  "Все умирают. Вопрос в том, где и как, вот и все."
  "Ох, препирательства, препирательства, пожалейте, мою голову", - сказала Стелла. "Я чувствую, что вернулась в Шиз. Турниры по дебатам: что за мигрень. Мне нужно тонизирующее средство. Вы собираетесь сделать это для меня, коммандер?"
  "Меня бы здесь не было, если бы вы этого не требовали", - ответил он. "Готов, парень?"
  "Я готов", - ответил Лестар. Он повернулся к Стелле. "Должен ли я снять эту дурацкую одежду?"
  "Что, и пойти голым в Саутстейрс? Я бы не рекомендовал этого делать, " сказал коммандер Пирот. Стелла пренебрежительно махнула рукой. Затем она прижала руку ко рту и прикусила костяшки пальцев. Трудно было понять, были ли ее милые манеры изученными или врожденными.
  "О, о, - выдавила она, - я не знаю, увижу ли я тебя снова... И ты так напоминаешь мне ее".
  
  "У меня нет таланта Бастинды", - просто сказал Лестар. "Я не стою того, чтобы меня оплакивать, поверь мне".
   "Ее сила была только частью этого", - сказала Стелла. "Она была храброй, и ты тоже".
   "Храбрости можно научиться", - сказал он, пытаясь утешить.
  "Храбрость может быть глупой", - сказал коммандер Пирот. "Поверь мне". Мальчик не двинулся вперед, чтобы прикоснуться к ней или поцеловать ее. В Киамо Ко только Няня была любителем поцелуев, и Лестар не слишком интересовался ее привязанностями. Поэтому он просто сказал:
  "Ну, тогда до свидания. И не волнуйся. Я позабочусь."
  Они посмотрели друг на друга. Через мгновение Лестар падет духом; он совершит позорную вещь, которую предсказал слуга. Он позволил бы жизни Нор достичь своей цели, не вмешиваясь - в обмен на то, что кто-то заменит его матерью. Господь свидетель, у Бастинды почти не было!- а вот и Стелла, смаргивающая слезы или что-то в этом роде.
  Она посмотрела на него так, словно думала о том же самом. Однако момент прошел.
  "Делай свою работу", - сказала ему леди Стелла. "Озспид. И не забудь свою метлу".
  "Ее метлу", - сказал Лестар.
  "Твоя метла", - поправила она его.
  
  6
  
  В КОМНАТЕ ВНЕЗАПНО СТАЛО ХОЛОДНЕЕ. Приближалась ночь, и порывистый ветер намекал на грядущую зиму. Канделла встала, чтобы закрыть ставни. Луна-шакал была в самом пике; скоро созвездие пойдет на убыль, и его элементы вернутся на свои обычные, более удаленные орбиты.
  В первый раз она закрыла ставнями большинство окон, но не смогла надежно закрепить один ставень; веревка плюща со стеблем толщиной с предплечье выросла в углу. Канделла взяла лишнюю простыню и повесила ее, как могла, защищая от холода.
  Когда она вернулась к Лестару, то встревожилась. Она пощупала его лоб. Его кожа была еще холоднее, а кровяное давление, казалось, падало.
  Она не подходила для такой серьезной работы. Она положила свой инструмент на пол, решив бежать и позвать сестру повариху или мать настоятельницу. Она обнаружила, что ее путь заблокирован.
  Фигура стояла в дверном проеме, вуаль была натянута, чтобы скрыть черты лица. Канделла испуганно отшатнулась.
  
  Вуаль упала. Это была всего лишь взбалмошная пожилая монтия, старшая по дому, известная как матушка Якл. Что она здесь делала?
  "Ты не можешь уйти", - сказала матушка Якл. "Здесь больше нет никого, кто мог бы сделать то, что должно быть сделано".
  Канделла подняла свой доминьон и угрожающе подняла его. Быстрее, чем можно было себе представить, матушка Якл скользнула обратно в тень, закрыла за собой дверь и заперла ее.
  Канделла ударилась о дверь и навалилась на нее плечом, но тяжелая штука была сделана из распиленного на четверть дубового дерева и сколочена крест-накрест. Она не могла тратить время, царапая его ногтями. Лестар слабел.
  Она обратила свое внимание на остальную часть комнаты. Не воспитанная в искусстве медицины, она не узнала многого из того, что нашла в шкафу. Большая ступка и пестик для измельчения трав. Несколько перьев со свежими наконечниками, листы бумаги и закупоренный кувшин с чернилами для записей. Мази с неприятной вязкостью. Тело мыши на нижней полке. Несколько старых ключей, ни один из которых не подходит к единственной замочной скважине в комнате.
  Она села и сыграла несколько быстрых мелодий в режиме озорства, чтобы сконцентрироваться на своих опасениях. Она снова пощупала его пульс и убрала волосы с его лба.
  Даже его кожа головы была холодной.
  Она сняла тунику и попыталась помахать ей из окна. Хотя она не могла привлечь внимание криком, возможно, кто-нибудь в огороде увидит ее сигнал. Но поднялся ветер и унес тунику, и на этом все закончилось.
  В конце концов она положилась на то, что предоставила ей судьба. Она взяла самый чистый кончик пера и заострила его еще больше, проведя им по каменному подоконнику. Освободив левую руку Лестара от шины, она прислонила ее к трансепту доминьона, так что его рука была поднята в воздух в знак приветствия. В той мере, в какой она молилась - что было не так уж много, даже в этих краях, даже в такой критический момент, - она просила, чтобы ее руки были твердыми. Затем она попыталась поиграть с бицепсом Лестара так, как могла бы играть со своим доминьоном, проводя руками по легким, пушистым чешуйкам вдоль кожи. Она остановилась на месте около внутренней стороны локтя и, используя кончик как ланцет, сделала аккуратный надрез.
  Она налила его кровь в ступку, а когда наполнила ее, бросилась к окну и вылила ее. Вот, шакалья луна, ты хочешь получить свое кровавое приношение, вот оно. Она собрала вторую порцию, затем третью и сняла свою одежду, чтобы перевязать руку Лестар и остановить кровотечение.
  В одной сорочке из сукна она дрожала, и пальцы ее дрожали. Тем не менее она вернулась к своему инструменту. Ее музыкальные ритмы шатались, но она продолжала.
  
  
  ПОСЛЕ УХОДА СТЕЛЛЫ коммандер Лан Пирот обращал на Лестара не больше внимания, чем на дремлющую собаку. Он скрылся за своими газетами, напевая себе под нос. Лестар сидел на табурете и ждал; рано или поздно что-то должно было случиться. Он наблюдал, как аккуратно подстриженные ногти Командира держат страницу, слушал различные предостерегающие гудки, щелчки и издаваемые носом редакторские гудки. Кадровый солдат был подтянутым человеком, спокойным, и его невнимание к Лестару казалось подходящим. Что было трудно понять, так это самообладание Командира. Именно под его командованием Нор и ее семья были похищены, но он, казалось, настолько не замечал презрения Лестара, что Лестар начал сомневаться в себе.
  Возможно, в правящей семье Киамо Ко было нечто большее, чем он знал.
  Только когда рабочий день во Дворце подошел к концу, и десятки государственных служащих покинули свои рабочие места и отправились домой, Командующий сел. "Ваш проводник скоро подойдет - а, вот и он".
  В комнату ворвался красивый молодой человек с проницательным, настороженным выражением лица.
  "Не мог же я заставить вас ждать дольше, чем на час, верно? Ведьминские побрякушки, дворцовый персонал дает тебе отмашку! Думал, что после отречения волшебника от престола дела пойдут спокойнее". Он стряхнул с плеч пиджак и бросил его на стол. "Ты заметил. Красиво, да? Суконщик в Брикл-Лейн. Да, это шерсть манчкинов с черного рынка, ничего другого я бы не взял. Почувствуйте этот вес."
  "У вас есть на что потратить больше денег, чем у военного", - сухо заметил Командир.
  "Она не так молода, а я не настолько разборчив: условия для сделки. В основном обменивал его. Черт, я голоден. Значит, это тот самый мальчик. У тебя где-нибудь найдется пышка или сдобная булочка, Пирот?"
  "Это Лестар. Ты должен отвести его вниз и помочь ему, насколько сможешь. Я знаю, что у вас на уме другие вопросы, поэтому я не претендую на то, чтобы ожидать, что вы будете всесторонне помогать. Но все же попытайтесь. Он кажется хорошим человеком."
  Молодой человек бросил на Лестара быстрый взгляд. "Он выглядит слишком мокрым, чтобы охотиться за тем, за чем я там охочусь".
  "Я подозреваю, что так оно и есть, - сказал коммандер Пирот, - но все хорошее приходит к тем, кто ждет, и он может перерасти в сексуальную натуру, прежде чем появится, если вообще появится. Лестар, это Шелл."
  "Брат Ведьмы?" Лестар почувствовал, что должен проверить.
  "То же самое", - сказал Шелл, разминая пальцы. Лестар не был уверен, что видит сходство, но Шелл выглядел одновременно способным и хитрым. "Ты готов?" "Знает ли он, кто я такой", - подумал Лестар. Шелл когда-нибудь слышал о Лире? Мальчик, который может быть его племянником?
  
  "Я готов".
  Коммандер Пирот стряхнул пылинку со своего парадного костюма. " Обычные приготовления к твоему возвращению, Шелл. Лестар- я желаю тебе удачи." Он ушел, заперев их в кабинете. Шелл посмотрел на Лестара повнимательнее, и его нос дернулся, как будто почуял какой-то запах. Затем он пожал плечами и сказал: "Я готов выпить эля. Ты готов к Саутстейрсу?" Лестар кивнул.
  Шелл перешел к установке ячеек для сортировки межофисной почты. Лестар не мог видеть, как его пальцы суетились и над чем, но через мгновение весь деревянный блок скользнул в сторону по секретной дорожке. Позади была обычная дверь, и у Шелла был ключ от нее.
  "Это отсюда Саутстейрс получила свое название?" - спросил Лестар, указывая на пролет деревянных ступеней, которые предательски, без перил, спускались во мрак.
  "Не знаю. Никогда не думал об этом. Пойдем. Надеюсь, у тебя хорошие бедра. Смотри под ноги."
  - Твоя сестра была мученицей? - спросил Лестар как можно невиннее.
  "Какая сестра?" он ответил, но прежде чем Лестар успел ответить, он продолжил. "Мученичество подразумевает религиозную веру, а у Гингемы было так много веры, что никто другой в семье не мог дышать. Бастинда отличалась соленым агностицизмом; я никогда не знал, подлинный он или нет. Чтобы считать их мучениками, я должен был бы верить, а я не верю - ни в юнионизм, веру моего отца, ни в другие разновидности, которые пестрят в календаре своими шаблонными праздниками. Мне потребовались все мои фантастические танцы, чтобы не быть запятнанным как предатель по семейным связям. К счастью, правительство меня мало интересует, а танцевать я, как оказалось, умею неплохо. Слушай... Лестар, это... Я предпочитаю поберечь дыхание. Может, не будем болтать, как хористки на прогулке? Ты не против?" Лестар не ответил. Ветер, проникавший сквозь узкие окна наверху, издавал звук, почти похожий на музыкальную спираль. Он хотел спросить Шелла, слышит ли тот странный эффект, но сдержался.
  По мере того как они спускались, становилось все холоднее и холоднее. Вскоре Лестару пришлось протянуть руку, не только для того, чтобы нащупать дорогу во мраке, но и потому, что ноги угрожали подогнуться под ним.
  Стена была влажной, кое-где покрытой влажной липкой растительностью.
  В конце концов звук их шагов начал отдаваться эхом, и тогда стало ясно, что внизу горит свет. Наконец они достигли каменного пола, от которого вели несколько темных коридоров.
  "Здесь я обычно разминаюсь", - сказал Шелл и показал Лестару, как это делается. Лестар потер мышцы, как было указано. Когда они были готовы, Шелл взял дубинку из кучи на полу и зажег ее от факела, прикрепленного к стене. "Сделай то же самое; мы не проведем остаток вечности вместе, ты же знаешь", - сказал он. "Свет полезен. Это ветви древостоя, поэтому они горят довольно долго."
  "Если мы не собираемся держаться вместе, как я найду выход?"
  "Я не знаю. Хотя я предполагаю, что ты умен." Беспечность Шелла была жестокой. "Очень немногие выходят отсюда. Только охранники.
  Лестар старался запомнить все, на всякий случай, но он намеревался придерживаться своего проводника, что бы ни думал об этом Шелл.
  Дорога была промозглой и кислой, иногда прерываемой сернистым порывом ветра. Свет факелов отражался от плоских арок из молочно-серого камня. Часть стен была заложена кирпичом, хотя работа была древней, а кирпичная облицовка осыпалась.
  Пока они шли по раскрошенному цементу и разбросанному щебню, и Лестар восстанавливал дыхание, он пытался придумать, как поговорить с Шеллом. Мужчине было под тридцать, может быть, чуть за тридцать, и он принадлежал к определенному классу щеголей; даже Лестар, зная себя деревенщиной и наивным, мог это заметить. Но у Шелла был острый глаз, а его манеры, будь то вежливые или небрежные, всегда были учтивыми. Он был выше, чем Бастинда, стройнее чем она.
  Так получилось, что у Лестара не было времени задавать вопросы. Тропинка заканчивалась пологими ступенями, ведущими дальше вниз. Они приближались к окраинам Саутстейрса - не столько тюрьмы, сколько подземного города. Звуки повозок и приглушенный гул голосов.
  Где-то далеко кто-то играл на струнном инструменте; где-то, должно быть, кто-то готовил, потому что стоял отвратительный запах топленого беконного жира на горячей сковороде.
  "Ковбой милосердия готовит свой обход". Шелл снял шляпу и оставил ее на выступе; завиток желтого плюмажа покачивался во мраке.
  "Ты отведешь меня к Нор?"
  "Я обещал отвезти вас в центральный регистратор, но сначала мне нужно сделать несколько остановок". Шелл похлопал по сумке на плече. "Некоторые люди нуждаются в моем внимании, и было бы немыслимо откладывать прием лекарств, чтобы сначала примчаться к вам. Ты не возражаешь?" Лестар так и сделал. "Нет, конечно, нет".
  За другим углом, спустившись еще на несколько ступенек, они вышли к грязному водному пути, мало чем отличающемуся от каналов наверху в Изумрудном городе. "Ну, давай, если ты идешь", - сказал Шелл, запрыгивая на борт заброшенной канальной лодки. Казалось, с каждым мгновением он становился все веселее.
  Наконец узкий водный путь превратился в более широкий канал, который изгибался под высоким потолком из скальной породы, поддерживаемой тут и там балками и контрфорсами. По обе стороны канала запертые на висячие замки двери были встроены в каменные стены. Иногда двери выходили на выступы или тропинку между камерами; чаще всего просто на воду.
  Вонь и шум усиливались. Вскоре Лестар и Шелл прошли мимо одетых в серое рабочих, тащивших ведра с ужином в одну сторону, ведра с фекалиями - обратно.
  "Не думал, что деревенский парень будет морщить нос от сельских запахов", - заметил Шелл, причаливая к берегу канала. "Ты останешься и будешь охранять это; не раз бывало, что мое судно грабили, пока я выполнял поручение милосердия". Он открыл клапан своего ранца и достал маленький стеклянный шприц, наполненный раствором цвета мочи. Он протер иглу чистой тканью, а затем один раз постучал по шприцу, чтобы убедиться, что он работает. "Она созрела и готова", - пробормотал он. Он посмотрел в сторону Лестара. "Это смиряет, когда ты можешь помочь тем, кто страдает".
  Опытной рукой он быстро открыл замок на двери и проскользнул внутрь, закрыв ее за собой.
  Несмотря на его намерения вцепиться в Шелла, как репей, у Лестара не хватило смелости последовать за ним, и он не был достаточно высок, чтобы заглянуть в маленькое окошко высоко в двери. Но внизу между дверью и подоконником была щель. Опустившись на пол лодки, Лестар смог разглядеть движение фигур внутри. Очевидно, Шелл воткнул свой фонарик в стенную стойку. Его голос звучал успокаивающе, даже гипнотически, но заключенная, скорчившаяся у задней стены, спрятала босые ноги под юбки. Ботинки Шелла приближались, пока он не оказался вплотную к ней. Она не то стонала, не то всхлипывала, и ее ноги все глубже забирались под юбки. Лестар догадался, что Милосердие трудно принять. Ноги Шелла покачивались с носка на пятку в успокаивающем ритме, и его пятки начали отрываться от пола.
  На звук чьего-то приближения Лестар обернулась.
  "Ты, чего ты там лежишь?" Дородная обезьяна со связкой ключей, волочащая костяшки пальцев по земле. Он был одет в свой собственный запах дешевого одеколона, защищающий от запахов, и на нем был воротник из облезлого меха оцелота.
  "Я в гостях", - сказал Лестар. - С разрешения леди Стеллы. Я сопровождаю человека по имени Шелл, который находится внутри, заботясь о нуждах больных."
  "Я скажу, что да, и он болен хуже, чем большинство", - сказала Обезьяна. "Но то, что диктует леди Стелла, здесь ничего не значит; мы - наше собственное общество. У вас есть разрешение от заместителя мэра?"
  "Мы как раз едем за одним из них. Но сначала Шеллу нужно было остановиться".
  "Он заботится о своих потребностях. Я позабочусь о твоем. Пойдем со мной".
   "Я не думаю, что мне лучше".
  
  Обезьяна настаивала, и Лестар несколько раз позвал Шелла, который появился, сердитый и взволнованный. "Зачем ты беспокоишь моего мальчика?"
  "О, он твой парень?" - спросила Обезьяна. "Всегда сюрприз, Шелл".
   "На данный момент он под моей опекой. Оставь его в покое, Танкл."
  "Ты даешь нашей мисс Серенити еженедельный укол?" - спросил Танкл, позвякивая ключами.
  Шелл положил шприц на место. "Ты прервал меня. Я перейду к следующему".
   "Это фестиваль веселья для одного человека", - сказал Танкл. "На твоем месте я бы не подходил слишком близко.
  Он становится довольно горячим и беспокоится из-за всех этих поручений милосердия." Шелл не выказал никаких признаков обиды. "Убирайся, Танкл. Мы знаем все тонкости. Мы направляемся к заместителю мэра. Мы просто не будем торопиться, вот и все. Тебя подвезти?"
  "Не в этой жизни. Я поднимаюсь наверх раз в месяц и могу найти себе развлечение по душе, мастер Шелл; мне не нужен ваш модный импортный сорт." Обезьяна плюнула в воду и пропустила их мимо ушей.
  "Прикрывай спину, парень".
  Не пытаясь понизить тон, Шелл заметил Лестару: "Танкл. Коллаборационист.
  Спас свою шкуру во время кампаний Волшебника, подписавшись на запугивание своих собственных." Тем не менее, его тон был нейтральным, как будто это казалось достаточно разумной стратегией.
  Лестар тихо спросила: "Как далеко мы от офиса заместителя мэра?"
  "Остановка или две, или три", - сказал Шелл. "Есть много людей, которые хотели бы моего внимания, но я выбираю и выбираю, стараясь быть справедливым. Я не могу быть всем для всех людей, не так ли?" Он почистил лацкан пиджака и приготовился продолжить свою миссионерскую работу.
  
  ЛЕСТАР НЕ знал, сколько времени прошло, прежде чем они, наконец, добрались до покоев заместителя мэра, но по мере того, как они продвигались дальше, но Саутстейрс становился все теплее, вонючее, шумнее и ярче. Шелл сделал еще две или три остановки, всегда, казалось, чтобы поухаживать за молодыми женщинами - Лестар слышал их голоса, умоляющие, иногда плачущие, однажды проклинающие Шелл. Но Лестар не мог их видеть, да и не хотел.
  По прошествии часа Шелл становился все более рассеянным, его сшитая на заказ одежда выглядела все более растрепанной.
  Наконец, однако, они добрались до места назначения. Под высоким потолком свободно возвышалась каюта бригадира, с которой при более ярком освещении Лестар мог разглядеть каменные сооружения, странные канделябры из потекшего камня, застывшие на месте.
  Заместитель мэра тюрьмы был желтоватым мужчиной с нежной и бледной, как отбеленный лен, кожей. Он выглядел так, словно много лет не видел солнца. Множество колец на каждом пальце, даже на больших пальцах: как скупщик краденых драгоценностей. Его звали Чайд. "Я вижу, ты наставляешь кого-то на путь праведности", - довольно весело сказал он Шеллу. "Я не привык думать, что ты беспокоишься о нравственности молодежи".
  "Каждый делает то, что может", - сказал Шелл.
  - Я думал, твой девиз - "тот, кто делает, что может". Но не обращай на это внимания. Ты принес новости о богине звездного света?"
  "Со Стеллой все в порядке. Она справляется. В городе там полный бардак, но ты наверняка все об этом слышал".
   "Хотя у тебя всегда есть особый уклон". Чайд отыскал немного пива и несколько черствых колец жареного теста. Лестар отказался, но Шелл согласился.
  "Ну, после всех этих лет, это действительно наваристое рагу, это точно", - признал Шелл с полным ртом слоеной панировки. "Уход Гудвина был странно неожиданным, учитывая, что он так долго был у власти. Тем не менее, учитывая, что так много людей строили закулисные планы, чтобы свергнуть его, можно было бы подумать, что они получили бы четкие сигналы о том, что должно произойти дальше. Заглядывает леди Стелла, гламурная фигура, и никто не знает, есть ли у нее хоть капля мозгов в голове. Профсоюзы должны были восстать со дня на день, но муниципальная милиция была не совсем готова признать светскую львицу королевой. Следовательно, в знак верной поддержки, конечно, гвардия перешла в наступление, очищая районы, где толпа с большей вероятностью поднимется. Стелла считает, что это оживление города. Так что это интересное время, расстановка сил, когда каждый оценивает силу другого. Конечно, полетят головы. Вопрос лишь в том, в какой последовательности: кто смеется первым, а кто следующим, и чей смех обрывается лезвием гильотины".
  "И ты будешь красться в спальнях девиц, жен и вдов..."
  "Жены не смеются ни первыми, ни последними, но они смеются лучше всех!"
  "Я живу здесь тихой жизнью", - сказал заместитель мэра Чайд Лестару. "Это часть программы добрых дел твоего отца - посвящать меня в местные сплетни. Я мог бы пойти на север, если бы мог доверять хоть одной душе, но я не доверяю ни одной душе. И в ту минуту, когда эгоистичные ублюдки там, наверху, вспомнят о своих родственниках здесь, внизу, если они когда-нибудь вспомнят, я буду подрезан еще до утра, а к полудню истеку кровью. Я никогда не чувствовал, что могу покинуть свой пост, но особенно сейчас. Нет, если я хочу пережить эти интересные времена."
  "Он не мой отец", - холодно сказал Лестар.
  "Ой? Мне показалось, я уловил сходство", - сказал заместитель мэра Чайд. "Что ж, еще больше жаль. Ты тренируешь ученика, не так ли, Шелл?"
  
  Шелл зевнул и допил свое пиво. "Нет. Я обещал леди Стелле, что доставлю вам этого отпрыска. Он ищет заключенного."
  "Мы все кого-то ищем", - протяжно произнес заместитель мэра Чайд. "Люди хорошо платят мне за то, чтобы я начинал поиски, которые я почему-то никогда не смогу завершить". Он сверкнул своими украшенными драгоценными камнями руками. "Не хочешь внести свой вклад в благотворительный взнос, парень?"
  "Он не покупает ваше молчание или ваши услуги", - отрезал Шелл. "Займись этим, Чайд, или я сообщу властям о твоем побочном бизнесе. Так уж получилось, что леди Стелла сама интересуется драгоценностями. Более благопристойный интерес. Ей может не понравиться услышать...
  " Имя? " перебил его Чайд.
  "Ее звали Нор", - сказал Лестар. "Нор. Лет около, шестнадцати? Она была похищена Штормовыми силами в замке Киамо Ко, на востоке. В "Винкусе".
  "Я не могу сказать, что название звучит знакомо, но у нас эксклюзивная клиентура, некоторые из которых предпочитают держаться в тени. Конечно, мы уважаем их желания".
  " Ее отец был принцем Арджики.
  "Коронованная голова? Что ж, если она здесь, у нее должен быть один из отдельных люксов. Ты не собирался предложить ей свою особую марку утешения, Шелл?" Заместитель мэра Чайд щелкнул пальцами и сказал: "Джиббиди, принеси мне две зеленые бухгалтерские книги. Нет, извините, охристые, если она Мигуны."
  "Она была бы еще молода", - сказал Шелл. "Или молодой. У меня действительно есть некоторые стандарты, Чайд." Эльф с ушами в продвинутой стадии разложения появился из шкафа и забрался на шаткую книжную полку. "Спасибо, Джиббиди", - сказал Чайд без всякой интонации, и эльф вернулся в свой шкаф и закрыл за собой дверь, когда закончил свою работу.
  "Возможно, вы помните обстоятельства ее регистрации", - сказал Шелл. "Это был тот же самый замок, где до недавнего времени жила моя сестра".
  "О, этот Киамо Ко. Как я мог быть таким тугодумом?" Чайд сдвинул очки со лба на переносицу и прищурился. "Моя бывшая жена, спаси ее благословенную кожу, всегда говорила, что я такой великодушный парень, знаете, история каждого доходит до меня, и поэтому я не могу держать их в курсе. У меня сердце кровью обливается за всех. За всех и каждого. "Часть наших супружеских проблем, но пусть будет так".
  Он взглянул поверх своих линз и впервые пристально посмотрел на Шелла. "Я сожалею о твоих сестрах, Шелл. Оба они достигли своей цели за такое короткое время. Это не может быть легко."
  
  "Мы не были близки", - сказал Шелл, изучая свои ногти.
  "Страна Манчкинов восстала, теперь, когда Гингема мертва. Надо сказать, что она правила железной рукой, несмотря на все свое благочестие."
  "Избавь нас от урока гражданского права. Я спешу, Чайд, " сказал Шелл. "Могу я оставить мальчика здесь, чтобы ты закончил с ним?"
  "Какая-то бедная вдова, просто жаждущая твоего внимания, я знаю, я знаю..." Лестар наконец собрал все воедино. Какой же я болван! "Ты спишь со своими пациентами?" - выпалил он. "Я имею в виду... ты знаешь..."
  "Пациенты", - задумчиво произнес Чайд. "Приятный штрих".
  "Я забочусь об их нуждах", - сказал Шелл без извинений или стыда. Он похлопал по сумке.
  "Комфорт, который я предоставляю, очень ценится. И, конечно же, они хотят выразить свою благодарность. Что еще может предложить леди в цепях? Она не могла принять благотворительность. Это делается не в приличных кругах. Так что она платит, как может. Я не настолько холоден, чтобы отказать им в возможности выразить свою признательность. Мне это кажется справедливым обменом. "Я не останусь с ним, даже если он мой, возможно, дядя. Забудь это. Нужен новый план. Я буду импровизировать. "Ты отвратителен", - сказал Лестар. "Я имею в виду, на самом деле. Это отвратительно. Ты отвратителен. Я не могу в это поверить. Это- это чудовищно.
  "О, мне нужно было бы быть намного более амбициозным, чтобы попасть в чудовища". Шелл рассмеялся.
  "Чайд? Как-нибудь на этой неделе было бы неплохо."
  "С таким же успехом я мог бы оставить его." Чайд повернулся к другой книге. "Ничего не выходит на свет.
  Ты уверен, что она здесь?"
  "Я ни в чем не уверен, но, я полагаю, это естественное первое место для начала", - сказал Шелл.
  Он встал, разгладил одежду и протянул руку Лестару. "Итак, теперь мы прощаемся, товарищ. Я надеюсь, что остаток вашего дня будет таким же забавным." Лестар подумал о том, чтобы укусить его за руку, но Шелл только отпустил бы еще одну шутку. Поэтому мальчик засунул свои руки высоко под мышки. "Мы еще встретимся", - сказал Шелл. "Скорее всего, это будет здесь, внизу, поскольку получить выездную визу нелегко. Сладких снов, мой мальчик." Он развернулся на каблуках и исчез почти бегом.
  "О, энергия молодежи", - сказал Чайд, вздыхая и продолжая переворачивать страницы. "Ты знаешь, я пока ничего не нашел. Напомни, как, ты сказал, ее звали?"
  
  7
  
  В ВОСТОЧНЫХ РАЗОЧАРОВАНИЯХ, в последний вечер этой шакальей луны, пастухи Скроу послали своих собак загнать овец раньше обычного. Другие рабочие возвели двойной ряд гибкого ограждения из вьюнка по дальнему краю периметра загона. Если этому не помешает облачный покров, небесный зверь осветит ночь ярче, чем в любое другое время за последнее поколение. Это была бы хорошая ночь для падальщиков.
  Сестра Врачевательница и сестра Травница сделали все, что могли. Они утешили старую принцессу так, как не могли утешить ее собственные слуги. Она была счастливее, хотя настроение в ее палатке, когда она спала, было отвратительным. Скроу были гордым народом - ну, а какие люди не были гордыми? - и они с подозрением относились к зарубежной клинической практике.
  Переводчик объяснил это женщинам так мягко, как только мог.
  "Вам следует двигаться дальше", - сказал лорд Шем Оттокос. "Мы сказали вам то, что вы пришли узнать, - что мы ничего не знаем о порезах этих ваших коллег. Если ваша профессия является продолжением благотворительности, вы выполнили свою миссию. Вы принесли огромную пользу принцессе Настойе. Нет причин задерживаться, и если вы это не сделаете, для вас это будет опасно".
   "Нам сказали, что вы гостеприимны к незнакомцам", - напомнила ему сестра Врачевательница.
  "Чужеземцы, да; это путь Скроу", - сказал Оттокос. "Через несколько дней ты уже не такая странная, какой была раньше. Вы становитесь привычными и, следовательно, как семья, менее приятными. Я буду рад снабдить вас запасом еды, но я рекомендую вам отправиться домой сегодня же вечером и воспользоваться этой необычайно яркой ночью". Сестра-врачевательница сказала: "Что касается порезов, мы не убедили вас в том, что Юнамата невиновны. Так зачем тебе посылать нас в опасность?"
  "Вы были так добры; мы предоставим все, что сможем, в качестве сопровождения", - сказал лорд Оттокос и ушел.
  "Нахал!" - сказала сестра Травница. "Нас лишают приюта. Мне кажется, я оскорблена."
  "Ты собираешься стать туземцем?" - спросила сестра-врачевательница у своего коллеги-манчкина. Тон был на грани жестокости.
  "Они очаровательные язычники", - несколько дико сказала сестра Травница.
  "Да. Что ж, они будут казаться менее очаровательными, если преодолеют свое отвращение к разрезанию лиц своих посетителей. В конце концов, когда ты была ребенком, ты тоже была очаровательным язычником, но ты справилась с этим."
  "Я не ценю ваше остроумие, сестра Врачевательница".
  
  На короткое время стало казаться, что монтии могут ослушаться указаний своего начальника и разделиться. Однако принцесса Настойя попросила о последней беседе с ними, и она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сесть на своем тюфяке.
  "Ты в полной мере оценила мою болезнь?" - спросила она через Шема Оттокоса. "Чтобы избежать погромов Гудвина против Животных, я ушла глубоко в подполье много лет назад, приняв колдовские чары как способ спрятаться. Я Слон и хочу умереть как Слон, но я проклята оставаться в этом человеческом теле. Раньше я могла меняться на короткое время, но немощь и возраст подорвали эти таланты, и теперь я в ловушке. Я боюсь, что Слон внутри меня умирает уже некоторое время и, возможно, частично уже мертв; но я бы присоединилась к нему, если бы только могла получить помощь. Десять лет назад я обратилась за помощью к сыну Ведьмы, но он исчез. Теперь, благодаря вашим экзотическим навыкам, вы помогли мне собраться, и поэтому я должна настаивать на этой просьбе. Пожалуйста, возвращайся в свой монастырь и забери мальчика, мужчину, Лестара. Приведите его сюда или отправьте его сюда; доставьте его сюда в целости и сохранности. Возможно, он не сможет мне помочь, но даже самое благословенное колдовство ушло в подполье в эти трудные времена, и он единственный, кого я знаю, кто мог бы помочь."
  "Вы действительно думаете, что он сын Бастинды?" - спросила сестра Врачевательница.
  "Может быть, он не был ее сыном, но ему была небезразлична ее жизнь, и он мог чему-то научиться в любом случае. Что еще я могу сделать?"
  "Мы даже ни разу не видели его бодрствующим", - призналась сестра Травница. "Было бы трудно обещать, что мы сможем убедить его, когда мы не знаем, каков он на самом деле. И все же".
  "В обмен на его помощь я пообещала ему кое-что взамен". Она начала немного хрипеть, и Оттокос, запинаясь, подбирал ее фразы. "Я хочу... рассказать ему, что я слышала...
  О... том, что говорят на улицах в Изумрудном городе".
  "Я уверена, он будет в восторге", - сказала сестра Врачевательница. "Если он когда-нибудь проснется".
   "Угроза Животным во время правления Гудвина переполняла меня - человека - и я была в большей безопасности, чем многие. Теперь, когда наш жестокий святой Император требует всех наших душ, я хочу пойти на смерть как Животное: гордое, изолированное, неосвященное. Найди его для меня.
  Торопиться. Я дам тебе двух редких самцов скарков для верховой езды и пантеру, которая будет сопровождать тебя до самого леса. Вы будете путешествовать быстрее на спинах этих животных, чем пешком или на мулах. Если на вас не нападут из засады солдаты, волки или любой другой враг, вы можете успеть до восхода солнца. На опушке леса пантера повернет назад, но скарк будет продолжать идти, и к тому времени худшее из лунного света шакала будет иссякнет." Монтии кивнули головами и поднялись, чтобы уйти. Они не ожидали снова увидеть принцессу Настойю, живую или мертвую, Слона или человека. Они не хотели утомлять ее дальнейшим обсуждением. Но именно она подняла последний вопрос, когда они уже почти не поддавались решению.
  
  "Мои друзья", - сказала она. Они повернулись. "Вы были добры ко мне и добры друг к другу.
  Я не настолько мертва, чтобы не видеть этого. Как вы можете совершать такие дела во имя Неназванного Бога, чьи агенты так унижают нас?"
  "Неназванный Бог не происходит от Императора", - объяснила сестра Врачевательница. Она боялась, что язычник может не уловить неясный смысл современной юнионистской теологии, но ей не хотелось обращаться с принцессой как с дурочкой. "Безымянный Бог, что бы ни говорили в наши дни в Изумрудном городе, по сути своей все еще безымянен. Мы имеем такое же право работать от его имени, как и все остальные".
  "Вряд ли стоит утруждать себя, чтобы поверить", - пробормотала принцесса Настойя. "Тем не менее, сама жизнь кажется более чем откровенно фантастической, и мы верим в жизнь, так что я оставлю этот вопрос".
  
  Поездка была быстрой, но захватывающе. У этих скарков был большой таз, поддерживаемый более длинными задними ногами, чем у других разновидностей скарков. Вокруг их ног кружила пантера, словно водоворот черной жижи, постоянно проносясь мимо.
  Лорд Шем Оттокос благополучно вывел их из лагеря. Сестра Травница была разочарована тем, что на прощание вышло так мало Скроу. "Вы, должно быть, заметили кружащих существ", - сказал Оттокос. Монтии беспокойно переглянулись.
  "В небе, я имею в виду".
  "Стервятники?" спросила сестра Травница. " Почуяли падаль принцессы Настои? Она могла бы обеспечить здоровой порцией туши целую стаю стервятников."
  "Я думаю, они выше, чем стервятники", - сказал Оттокос. "Итак, согласно законам восприятия, они должны быть крупнее стервятников. Кроме того, стервятники ждут, пока тело умрет, прежде чем приблизиться. Я боюсь, что это эскадрилья атакующих существ, которые не ждут, пока мясо сдохнет. Возможно- Ну, я едва осмеливаюсь это сказать. Драконы."
  "Во-первых, драконы редки и в любом случае послушны", - отрезала сестра Врачевательница.
  "Грозные драконы - это всего лишь мифология".
  "Миф имеет свойство сбываться", - сказал Оттокос. "Я просто говорю, будьте осторожны".
  "Как мило, что вы успокоили наши умы, как раз когда мы покидаем вашу защиту". Сестра-врачевательница выглядела разъяренной.
  "У тебя есть пантера. Ничто не пройдет мимо нее."
  "Тогда до свидания", - сказала сестра Врачевательница. "Я надеюсь, вы чему-то научились у нас". Сестра Травница шмыгнула носом в сувенирную шаль, которую она купила по завышенной цене у ткачихи Скроу.
  Шем Оттокос смотрел им вслед. Он действительно желал им всего наилучшего, по крайней мере, до монастыря, и завершения их задания для его принцессы. Кроме этого, он вообще ничего им не желал: пусть их Неназванный Бог продолжает определять их жизни за них.
  
  МОРДА Шакальей луны высунулась из-за деревьев.
  Лестар был почти серый. Кровотечение было остановлено, но его сердце колотилось. Канделла схватилась за горло, пытаясь позвать на помощь, но не смогла издать ни звука.
  Нет, подумала она, бедный холодный мальчик, нет. Только не это.
  Она поставила свой доминьон на землю и погладила его по плечам. Затем она сняла с него шины и скобки и помассировала ему руки и ноги. Воздух из холодного становился ледяным, а дополнительные одеяла были в коридоре, за запертой дверью. Она почувствовала, как что-то дрогнуло в нем - в нем, которого так долго не было, - что-то взбрыкнуло и сопротивлялось смерти, которая, казалось, надвигалась на него. Его дыхание прерывалось. Долгое мгновение без дыхания; еще одно.
  Она наклонилась над его лбом сверху, и обхватила его недавно заросшие бородой щеки обеими руками, и прижалась носом к его носу, и вдохнула в него, и поцеловала его вдобавок.
  
  "НУ, ТЕПЕРЬ ДЛЯ ТЕБЯ КОЕ-ЧТО ЕСТЬ", - сказал Чайд. - Никогда не повредит прочитать мелкий шрифт, мой мальчик. Джиббиди, моя трость для ходьбы? И это даже не так далеко, хотя в квартале, куда я сам редко заглядываю. Пойдем.."
  Эльф вышел вперед с тростью, и Чайд встал прямо, или так прямо, как только мог. Долгие годы работы за письменным столом жестоко раздробили его бедра, и его осанка была плохой.
  Тем не менее, под новым углом зрения он смог рассмотреть Лестара немного более тщательно, чем ему до сих пор удавалось.
  "Вам не следовало приходить с огнестрельным оружием", - сказал он с неожиданной резкостью.
  "Ты немедленно оставишь это Джиббиди, мой мальчик".
   "Это не огнестрельное оружие. Это метла".
   "Покажи мне ее".
  Лестар открыла сумку и показала верхний конец обугленного шеста для метлы.
  
  "Дай мне посмотреть на его длину, чтобы убедиться, что это не переодетый стрелок-неудачник". Метла была извлечена, и Лестар передал ее ему. "Настоящая развалина, если бы не новая поросль", - сказал Чайд, возвращая ее обратно.
  "Что?"
  Лестар не стала переспрашивать, но почувствовала это. Ручка метлы была усеяна молодыми зазубринами, и два из них раскололись, обнажив скромные украшения из бледно-зеленых листьев, похожие на крошечные редкие броши, приколотые к старому куску обрезка дерева.
  "Она не может расти!" - изумленно сказал Лестар. "Она не может этого сделать".
  "Убери ее", - сказал Чайд. "Некоторые люди уже двадцать лет не видели, как растет зеленый лист. Ты же не хочешь, чтобы они все сейчас плакали, не так ли? Милосердие - вот название игры в этом ремесле. - Он поцеловал вульгарный изумруд на костяшке своего среднего пальца, отдавая дань уважения.
  Они отправились в путь, но не в направлении водного пути, а по широкому проходу, который служил торговым парадом для подземного поселения. Теперь стало видно больше людей, часть обширной сети занятости, которая поддерживала работу Южной Лестницы, хотя магазины и прилавки были в основном укомплектованы эльфами, которые, казалось, возвели подобострастие в форму искусства. Тут и там приятный контраст в виде сварливого карлика. Шум был обычной болтовней и сплетнями, и прошло некоторое время, прежде чем Лестар поняла, что заставило его казаться странным. На этот раз в стороне не было ни малейшего напряжения от музыки. Ну, в конце концов, кто будет играть музыку в тюрьме?
  Крыши пещеры поднимались все выше над головой, исчезая из виду в темноте. Большинство строений были отдельно стоящими, снабженными собственными черепичными крышами, как и здания на любой надземной улице. Это было похоже на город мертвых. В конце концов Лестар понял почему: это, должно быть, самый старый район в Саутстейрсе. До сих пор он, конечно, казался самым ветхим. Над ним, внезапно, вызывающая клаустрофобию чернота пещерного мрака уступила место черноте другого рода: безлунной ночи, с колючими шарфами облаков, которые ветер тащил по древним, недовольным звездам. Это была середина Саутстейрса, оригинального геологического ковша, который, должно быть, представлял собой естественную тюрьму для первых поселенцев Изумрудного города.
  "Звезды, у меня от них мурашки по коже", - сказал Чайд. "Я ненавижу проделывать этот путь". Они нашли несколько ступенек, ведущих дальше вниз. Чайд пару раз спросил дорогу и отправил Джиббиди бегом проверять отметки на зданиях. "Думаю, на этом все", - сказал он. "Это район животных, так что вы простите за вонь. Гигиена не является их сильной стороной, как вы знаете."
  Однако воздух был таким холодным, а сверху дул ветер, что запах казался незначительным. В любом случае, Лестар был слишком взволнован, чтобы беспокоиться. Он обнаружил, что подпрыгивает вверх-вниз, а однажды чуть не схватил Чайда за руку, чтобы сжать ее. Так что этот Шелл был хвастуном, а леди Стелла - очаровательной дурочкой! Они сделали что-то хорошее; он добрался сюда. Он найдет ее, свою единственную ровесницу и подругу, свою сводную сестру, если эта версия истории верна, - девочку, которая подружилась с мышами, поделилась своим пряником и хихикала перед сном, даже когда ей угрожали поркой. Он освободит Нор, и тогда... и тогда-
  Он не мог думать дальше этого. Просто чтобы увидеть ее, ту, кого он знал когда-то, когда мир был чем-то иным, кроме трагедии, когда Эльфаба расхаживала по замку на востоке в своих одеждах и ярости! Назад, когда дом все еще был домом!
  Джиббиди заметался вперед, назад, встревоженный и раздраженный. "Что, что случилось, дурачок?" - спросил Чайд. "Кот прикусил тебе язык? Ха-ха. - Он повернулся к Лестар. "Это произошло, ты знаешь. Вот почему он не может говорить. Со временем он снова отрастет, но сейчас это маленький окровавленный обрубок."
  Они втиснулись в здание, больше похожее на загон, чем на набор салонов. Свиноматка лежала на соломе, пытаясь согреть нескольких Поросят, большинство из которых выглядели мертвыми. Невероятно, но коротышка выжил, но для этого мира это было недолго.
  Чайд озвучил то, о чем сам Лестар задавался вопросом. " Странное место для девочки. О чем я только думал? Ты. Свиноматка. Мы ищем девочку, человеческую девочку. Имя Нор.
  Регистр поместил ее в это маловероятное место."
  "У нее были некоторые проблемы с развитием", - объяснила Свиноматка, не открывая глаз.
  "Какой-то координатор по размещению решил, что среди таких, как я и мои, она не будет казаться такой уродиной".
  "Где она?"
  "Я бы сочинила хорошую историю, если бы у меня были силы, - сказала Свиноматка, - но я берегу ту энергию, которая у меня осталась, для своего помета. На самом деле, собственная история девушки достаточно хороша. Вы помните, как неделю или десять дней назад приходили мясники, чтобы отобрать урожай, потому что требовалось жаркое из корейки? Какой-нибудь праздник Наверху. Это был подарок Гудвина, не так ли?"
  Чайд искоса взглянул на Лестара. "Мы не приносим Животных в жертву для церемониальных трапез, не говори глупостей", - поспешно сказал он. "Ты говоришь в своем бреду после родов, Свинья". Он покрутил кольца на пальцах, поворачивая одни камни ладонью к себе, другие - наружу.
  "Неважно", - сказала она. "Мой бред напоминает мне о паре Рогатых свиней, которые давно были бы без зубов, если бы у них еще были зубы, и которые, скажу я вам, собирались приготовить лучшее жаркое из крупы в этом году, чем в следующем. Они знали, что их дни сочтены. Один из них сломал рог, пытаясь убежать, и костяная шпора была острой и полезной. Разве вы не читали отчет об этом?"
  
  "Я устал. Ужасная нагрузка, и некому компенсировать слабину. Джиббиди почти бесполезен. Где девушка, вот что я хочу знать."
  "Я говорю тебе. Свиньи заключили что-то вроде соглашения о самоубийстве, и бык убил суку, а затем и себя. Они устроили так, чтобы это было сделано на той же самой плите старой двери, на которой их все равно вынесли бы на убой. Своего рода заключительный жест к качеству жизни в Саутстейрсе".
  "Только самое лучшее достаточно хорошо", " сказал Чайд.
  "Итак, они позволили себе разлагаться, и мы, соседи, оставили их в покое до тех пор, пока могли это выносить. Это дало нам всем немного времени. Но ты не хуже меня знаешь, что во внутренностях Рогатых свиней размножается своего рода личинка, которая любит зарываться в человеческие отверстия, особенно в безвоздушные...
  "Прекрати..."
  "И там немногим менее душно, чем на Южной лестнице-"
  "Я не хочу об этом слышать-"
  "Итак, вашим коллегам пришлось перевезти туши вверх дном. У них не было выбора." Чайд тихо сказал: "Ты получишь за это огромное дополнительное ведро помоев. Продолжай."
  "Я никак не могла заподозрить, что у бедной малолетки Нор в черепе осталось функционирование мозга", - сказала Свиноматка. "Но, по-видимому, она это сделала. Она забралась на дверную плиту и натянула на себя свиные туши. Я, конечно, надеюсь, что ради нее она заткнула все свои клапаны. Однажды я видел, как она жевала свечной воск, так что, возможно, она размягчала его именно с такой целью.
  Как бы то ни было, скрытую трупами, ее унесли несколько дней назад, хотя я не могу сказать, что с ней случилось, когда она покинула наш счастливый дом."
  "Это наименьшее из моих опасений", - сказал Чайд. Он взглянул на Лестара, который был смертельно бледен и хватала ртом воздух. "Ты принимаешь это так близко к сердцу, парень? Это почему? Похоже, она сбежала -
  то, чего ты никогда бы не убедил меня допустить. Не плачь, глупый мальчик." Затем он сказал: "Джиббиди. Коротышка."
  "О, нет, ты этого не сделаешь", - сказала Свинья, с трудом поднимаясь на ноги. Однако эльф оказался ловчее, он перелез через доски и солому и схватил Поросенка прежде, чем Свиноматка смогла занять позицию для полной защиты. "Ты ублюдок!" - закричала она.
  "Я был небрежен; я не заметил. Бедная свинья: у тебя слишком много забот. Это должно избавить вас от отвлекающих факторов." Чайд выхватил визжащего Поросенка у эльфа и швырнул его в балку. Его цель была верной; брызнула кровь, и тело с глухим стуком упало в корыто для помоев.
  
  В шоке Лестар упал на забор, и обезумевшая Свинья бросилась на него, но Чайд, смеясь, вовремя оттащил мальчика. "Ты должен был сообщить кому-нибудь об этих махинациях", - сказал он Свинье. "Быть стукачом не так уж плохо для Свиньи. И мы все должны выполнять свой долг - ты, я и самая маленькая маргаритка в поле.
  А? А?"
  
  8
  ПАНТЕРА ЗАШЛА так далеко, как только могла, и повернула назад. Теперь над их головами образовался навес из дубовых волосяных ветвей. Однако за то короткое время, что они были вдали от монастыря, ветер сорвал с деревьев последние листья. Луна-шакал, хотя и клонилась к горизонту, все еще наблюдала за сестрой Врачевательница и сестрой Травница, когда их высокорослые и быстроногие скаркс пробирались через лес. Безымянные существа все еще кружили над головой, следя за их продвижением.
  "Мне бы не помешала минутка пописать", - в какой-то момент позвала сестра Травница. "У женщины-манчкина не такой большой мочевой пузырь, как у некоторых других".
  "Зимние волки выходят на рассвете, - ответила сестра-врачевательница, - так что заткнись и придержи свой мочевой пузырь, если можешь, или помочись в седло".
  
  9
  
  КАНДЕЛЛА ВИДЕЛА ДОСТАТОЧНО смертей, чтобы знать, что Лестар вот-вот умрет. Она дышала им и целовала его, как могла, растирая его конечности, чтобы поддержать оставшееся тепло. Его голова была как лед. Она сняла свои нижние юбки и попыталась обернуть их вокруг его головы, как тюрбан, чтобы сохранить его мозг живым. Время от времени она подходила и колотила в дверь, надеясь разбудить какую-нибудь монтию, совершающую полуночные молитвы, но у нее не получалось продолжать в том же духе. Она не могла держаться от него подальше. По мере того, как он становился все более далеким и холодным, она становилась жарче в своей панике, забиралась на него и пыталась спасти его своим собственным теплом. Она поцеловала его и лизнула его веки, как кошка, пытаясь открыть их. Она даже не знала, как выглядят его глаза, а она лежала на нем обнаженная, как жена.
  
  ЛЕСТАР ОТОРВАЛСЯ ОТ ЧАЙДА, спотыкаясь, закрыв глаза от слез и воспоминаний о непорочном Поросенке. Просто так, без причины! Что же тогда, думая, что у них есть какая-то причина, они могли бы сделать с Нор?
  "Будешь виноват сам, если заблудишься здесь", - крикнул Чайд, не слишком встревоженный.
  "Ты далеко не уйдешь, и здесь некому помочь. Возвращайся в штаб-квартиру, когда тебе надоест мотаться, и я принесу тебе горячую еду. У меня нет причин быть негостеприимным, ведь ты гость леди Стеллы и все такое. Я не безрассуден. Я живу, чтобы служить, как всегда говорила моя дорогая бывшая жена".
  
  Лестар пошатнулся, сначала побежал, затем опустился почти на колени и поймал себя, затем снова побежал. Он не знал, как найти водный путь, по которому они с Шеллом прибыли. Он бросил свой факел, надеясь, что от него что-нибудь загорелось и превратило это место в ад, каким оно казалось, но факел прокатился всего один или два раза, а затем упал в канал. Там он зашипел, и палка закачалась, как твердая свежая какашка.
  Однако темнота была не такой густой, как он рассчитывал, и через мгновение ему пришло в голову осмотреться. Он находился на небольшой площади безликих зданий, всего несколько запертых на засов дверей, возможно, район складов. Здесь не было пешеходов и довольно тихо, как и в этом месте, а над ним была россыпь звездного неба.
  Его единственной мыслью было то, что ничего не осталось, не для чего жить, нечего ждать, нечего помнить. Звезды были холодными, и он не мог прыгнуть, чтобы схватить их, провести кулаком по их высокой сети бугорков, попасть в какое-нибудь новое и, если не безопасное, то, по крайней мере, менее отвратительное место. Они просто издевались, для чего и были созданы звезды.
  Он обхватил себя руками, потому что здесь ветер дул беспрепятственно. Он завернулся в плащ, как в одеяло, и вцепился в метлу, как будто это был Поросенок, и он мог силой воли вернуть его к жизни. Его слезы были горячими и отчаянными, единственным теплом во вселенной.
  Метла дернулась раз или два, и он достал ее из сумки. Она слегка покачнулась и, казалось, стала тверже в его руках. Старые пыльные соломинки на заднем конце, связанные в колючий хворост для подметания так давно, были освежены зеленью - даже в этом звездном полумраке он мог видеть цвет. Рогоз, или кончики травы в семенах, что-то в этом роде. Он не знал этого растения.
  Он, не раздумывая, перекинул ногу через метлу, крепко вцепился в нее и поехал на ней вверх по адскому сквозняку в ночь.
  
  10
  
  КОГДА ОНА УСЛЫШАЛА, КАК В ДВЕРИ ПОВЕРНУЛСЯ КЛЮЧ, она пришла в себя, убрала волосы с того места, где они упали ему на лицо, и спустилась вниз.
  Матушка Якл улыбалась так, словно ей в голову пришла разумная мысль, хотя, по словам других послушниц, матушка Якл была дряхлой с тех пор, как ее помнили. Старая калека отодвинула дверь в сторону и опустила голову, словно давая Канделла немного уединения, пока она собиралась с мыслями.
  Лестар пошевелилась и вздохнул. Хотя его глаза оставались закрытыми, оба века слегка подергивали. Одна рука сжалась, затем разжалась.
  К тому времени, как Шакалья Луна исчезла еще на одно поколение, а Мать Настоятельница и ее вернувшиеся посланцы, сестры Врачевательница и Травница, поднялись по ступенькам в лазарет, Лестар и Канделла тоже исчезли.
  
  Служба
  
  ОДНА ИЗ ТЕОРИЙ ХАРАКТЕРА, не столько дискредитированная, сколько просто забытая, когда-то утверждала, что люди приходят в себя только на полпути к своей жизни. Они проснулись, если им посчастливилось иметь сознание, в процессе того, что они уже знали, как это делать: кормили себя смородиной. Выгуливаю собаку. Завязываю порванный шнурок на ботинке. Поет антифонно в хоре. Внезапно: Это я, я девочка, поющая эту строчку альта, я мальчик, скачущий за собакой, и я вижу, как я это делаю, поскольку, по-видимому, собака не может видеть себя. Как странно! Я приподнимаюсь на цыпочки в конце причала, чтобы нырнуть в озеро, потому что мне жарко, и, хотя я изолирован, как образец на стеклянной горке лета, понятия "горячий" и "горячий" и "Я" сливаются в осознание сознания - в одно мгновение, между стартом и посадкой, даже до того, как я пушечное ядро упало в озеро, разбив вдребезги и мое отражение, и мое прежнее представление о себе.
  Это было то, во что когда-то верили. Теперь, кажется, вряд ли имеет значение, когда и как мы становимся самими собой - или даже кем мы становимся. Теория преследует теорию о том, как мы устроены. Единственная константа: отказ от личной ответственности.
  Мы - следующее, о чем мечтает Дракон Времени, и с этим ничего не поделаешь.
  Мы - причудливый эскиз кривого Лурлина, мы забавны и декоративны, и виновны не больше, чем веточка лаванды или веточка молнии, и с этим ничего не поделаешь.
  Мы - эксперимент в области ситуационной этики, поставленный Неназванным Богом, который, сохраняя свою личность в секрете, также скрывает масштабы эксперимента и наши шансы на успех или неудачу в нем - и с этим ничего нельзя поделать.
  Мы совершаем скачкообразные последовательности химических превращений, ведя себя как обращенные. Мы - извилины генов, ведущие себя порочно; мы - фитили жгучих неврозов, ведущие себя порочно. И с этим ничего нельзя было поделать. И с этим ничего нельзя было поделать.
  
  В НЕКОТОРЫХ БОЛЕЕ СКРОМНЫХ кварталах страны Оз долгое время ходили слухи, что Бастинда Тропп, Злая Ведьма Востока, родилась мудрой душой, уже сформировавшейся, каким-то образом осознающей. Иначе зачем полный рот острых ножей, не столько жемчуга, сколько зубов питона, которыми, по утверждению некоторых людей, она щеголяла при рождении? Она появилась на свет, заранее зная о его испорченности, и в утробе матери подготовилась к этому как могла, отрастив эти зубы.
  Во всяком случае, так было сказано.
  Не все рождаются ведьмами или святыми. Не все рождаются талантливыми, или нечестными, или благословенными; некоторые рождаются совершенно не определенными. Мы - источник мерцающих противоречий, большинство из нас. Красиво в концепции, если нам повезет, но часто утомительно или прискорбно, когда мы воплощаем себя в жизнь.
  Гувернантки из богатых слоев общества часто считали, что ребенка следует уберечь от жестокости и уродства, чтобы лучше сохранить хоть каплю невинности. Деревенские бабушки и незамужние тетки - вроде няни, которая помогала растить Бастинду, - не ублажали и не баловали ее. Они считали, что ребенку лучше знать, что происходит с курицей, когда приближается праздник Лурлинемас. Лучше учиться - на расстоянии - трюкам, совершаемым над слабыми, рассеянными, невезучими.
  Однако обе педагогические позиции основывались на общем предположении. Рост и изменения рассматривались как реакция на сложившиеся условия. Однако с таким же успехом можно утверждать, что мир обязан реагировать на проблемы детей. Силой своей индивидуальности, своей порочной красотой и неукротимыми повадками дети вторгаются в мир, готовые исказить его.
  Дети ни от чего не отказываются, сталкиваясь с миром: это мир сдается снова и снова. Конечно, отказываясь таким образом, он обновляет себя - в этом секрет. Умереть, чтобы жить, что-то в этом роде.
  Вы могли бы перечислить тысячи способов, которыми люди избегают жизни, как будто случайности и перемены по своей природе токсичны, уродуют. Бастинда, с ее симпатиями, гораздо более существенными, чем ее удача, по крайней мере, боролась с вопросами. Она пихалась, лаяла и доставляла массу неприятностей.
  Напротив, девочка-Кводлинг Канделла была ученым переводчиком, переводила текст мира, фундаментальную природу которого она еще не постигла и, возможно, никогда не постигнет. Сводилась ли разница между Бастиндой и Канделла просто к вопросу глубины фокусировки: большая картинка против маленькой картинки?
  Со своей стороны, Лестар не был сообразительным ребенком. Даже на пороге половой зрелости он мало задумывался о парадоксах своего существования. Он воображал себя больше похожим на Уорру, главную Снежную обезьяну, чем на Нор и ее братьев, Ирджи и Манека.
  У Уорры было небрежное чувство языка, но он стремился к уравновешенности. Он выполнял свою работу по дому, не жалуясь и не забывая, и не просил ничего, кроме своих основных потребностей. Даже в четырнадцать лет Лестар не был более требовательным, чем Уорра.
  Но Лестар помнил, что Нор обращалась к звездам, воспевала гармонию с горными потоками, любила всех существ, независимо от того, были ли их начальные буквы написаны Большими или маленькими-
  Животное или животное. Конечно, она была чокнутой, как ореховое дерево в ореховом лесу: именно так он думал, не осознавая, что вообще о чем-то думает. Эта глупая Нор была существом обособленным. Не просто как девушка - хотя и это тоже, конечно, - но как частица человеческих возможностей. У нее было сочувственное воображение, и Лестар? - Он едва мог сосчитать.
  Дети часто определяют себя по отношению к своим родителям: подражая им или стараясь изо всех сил избегать какого-либо сходства с ними. Поскольку личность обоих его родителей была под вопросом, Лестар не мог считать себя похожим на кого-то наверняка. Конечно, не Бастинда. В последние месяцы жизни, сгорбленная, съежившаяся, карабкающаяся от стола к подиуму и подоконнику, она больше походила на дрожащего скорпиона, чем на женщину. В состоянии покоя ее пальцы имели тенденцию сворачиваться, как коготь, или как лепестки цветка, слегка распустившегося: ее рука всегда была вытянута, всегда открыта, готовая взять то, что попадалось ей на пути, и схватить это. Совсем не так, как Лестар, который трусил.
  Среди людей, даже среди самых пресыщенных и ожесточенных Животных, есть много способов ошибаться, но есть лишь относительно немного способов быть молодым. За их великодушное восприятие мира, за их ненасытный аппетит к миру молодежь должна быть прощена.
  
  ГДЕ-ТО В СЕРНИСТОМ восходящем потоке над великой утробой Южной Лестницы Лестар родился из темной мерзкой утробы и был брошен в ночь. Он пришел в себя, сидя на метле в десятках ярдов над самой высокой сторожевой башней. Здесь была подушка ветра, которая швырнула его почти на бок, заставив его голени автоматически прижаться друг к другу, а руки инстинктивно сильнее обхватили метлу. Это были Небо, ветер, высота и звезды, это было одиночество, одиночество и одиночество; понимание было отчетливым и дифференцированным, а затем внезапно отожженным процессом, который он не мог назвать. Может быть, боязнь высоты! Его жестокость внезапно применилась к нему самому и ни к кому другому.
  Он не знал, что может означать "холодность", и ему было жаль, что Бастинды нет рядом, чтобы насмешливо приподнять бровь и отпустить едкое замечание. Возможно, его задели ее хитрые подколки, но он мог бы и насладиться этой болью - теперь он это видел. Пережил это? Преобразился.
  Причиняющий боль Лестар был настоящим Лестаром.
  Как бы он ни оказался здесь - устраиваясь на неустойчивом валике из термопластика, учась скользить по перилам ночи, - никто, кроме Лестара, этого не делал.
  Изумрудный город уставился на него, но не понял, что увидел. Он был всего лишь щепоткой пепла от сильного костра, щепоткой трута, развеянной ветром. Ветры, которые были чертовски сильны; они хватали подол его плаща и срывали его с плеч, пока он не волочился за ним, как пятно.
  Со своей стороны, он видел Город так, как мало кто видел его раньше. Что ж, Бастинда, должно быть, так и сделала! И любой, кому посчастливится запрячь Феникса, это редкое существо. Вид был похож на модель города, сделанную невероятно искусной рукой - сотни и сотни зданий, величественных и скромных, покрытых черепицей и черных от сажи. Теперь он мог видеть город, построенный на пологом подъеме: длинные извилистые бульвары и набережные, соты улиц и каналов, парков и площадей, тысячи конюшен, десять тысяч переулков, сто тысяч окон, мерцающих бронзовым светом. Светящийся орган, похожий на само освещенное сердце страны Оз, пробивающийся сквозь плоть земли, пульсирующий своей собственной жизнью, украшенный памятниками, изуродованный граффити из сломанных деревьев, Дворец Гудвина - раковая опухоль на ландшафте, мертвый центр всего этого.
  В своем горе от того, что он упустил шанс спасти Нор, и в шоке от неожиданного бегства, и в замешательстве от того, что делать дальше, он с каждым вздохом все больше умирал.
  Он сделал круг над Изумрудным городом, боясь, что если приземлится, то снова станет слегка мертвым.
  Как можно жить, не летая?
  
  Так началось их детство - началось по-новому, как будто все, что было раньше, случилось с кем-то другим.
  Но ему казалось удивительным, что у него хватило смелости отправиться в путешествие по пересеченной местности с этой Элли. Было ли это мужеством? Возможно, это было просто незнание широты и коварства мира.
  Метла приземлила его на мощенную булыжником набережную возле одного из небольших каналов. Дул сильный ветер, поэтому странствующие толпились лицом к лицу вокруг жаровен, сделанных из обрезков дерева и досок, оторванных от заборов. Никто не видел, как он приземлился.
  Бравада была не тем, что он чувствовал; но он что-то чувствовал, и это было достаточно редко. Холодное чувство трепета: поглощение известия о побеге Нор, о том, что она жива. Раненый, проклятый, сраженный - тем не менее живой.
  Он немного прошелся по набережной, но понял, что там холоднее, и нырнул в переулок. Метла на его плече подпрыгивала, когда он шел и искал место, где можно было бы присесть. Он подпрыгнул сильнее, как будто поздравляя его, но это было глупо: он шел пружинистым шагом.
  Через некоторое время он просто подпрыгнул, шесть, восемь раз подряд, от радости, как ребенок, играющий в Прыжки, попрыгунья, позови мою попрыгунью. Он выглядел бы полным идиотом для любого, кто выглядывал из окна, но ему было все равно.
  
  ДОЛГИЙ НОЧНОЙ сон под грудой рыночного сена не испортил его настроения и не вдохновил на какой-то план. В конце концов он вернулся в городской дом леди Стеллы на Меннипин-сквер. Возможно, она могла бы организовать еще одну встречу с коммандером Пиротом, который, возможно, смог бы выяснить, что произошло, когда Нор спряталась наверху. Или, может быть, у леди Стеллы была вакансия чистильщика сапог или подмастерья.
  Слуга, который первым поговорил с Лестаром, сообщил, что леди Стелла отправилась в Мокбеггар-холл, загородный дом Чаффри близ Тихого озера, чтобы творить добрые дела среди сельской бедноты. Ей доставляло удовольствие время от времени проявлять щедрость. Это успокоило ее нервы и сделало ее счастливее в браке. Она забрала с собой весь свой секреториат, надеясь, что охота на куропаток в солнечный полдень породит дух товарищества и единство целей, а если нет, то один или два из самых трудных министров могут быть случайно застрелены во время удачной охоты. Несчастный случай. Более чем один вид рябчиков нуждается в уничтожении!
  Во всяком случае, так выразился слуга - с большим знанием дела. Нет, невозможно было сказать, когда ее светлость может вернуться. В ее отсутствие семья вкладывала деньги в стаю лающих ротвейлеров, которые как порода не были известны своим послушным нравом. И, кстати, сними эту ливрею, чтобы дом Чаффри не был запятнан какой-нибудь грязью, которую ты собираешься затеять.
  Лестар был рад услужить. Его старую одежду, которая была помещена в мусорное ведро для утилизации, выкопали и бросили ему. Втянувшись в них, Лестар заметил непривычную тесноту. Как будто его конечности удлинились всего после одного полета.
  Остальная часть его жизни и все ее возможности расстилались перед ним, как пейзаж, и он не мог не сделать три или четыре глубоких и быстрых вдоха, чтобы насладиться этим днем.
  Воздух был бодрящим, и его кровь забурлила быстрее. Он чувствовал себя таким же гибким и полным имбиря, каким казалась этот хитрый Шелл. Они могут совершить преступление, или... или подшучивать над парнями на улице... или подмигнуть девушке и попросить поцелуя. Вот что делали люди. Он мог бы это сделать.
  Скоро. Сначала он откликнулся на призыв карильона и появился на широких ступенях церкви. У него были смутные воспоминания о молитвах, но не о службах, и этим утром он чувствовал себя достаточно достойным, чтобы чувствовать себя смиренным. Он падал ниц перед тем-что-там-было-и благодарил Неназванного Бога за то, что тот привел его так близко к Нор. И спросите, что дальше.
  Двери были распахнуты настежь, и служба только начиналась. Был ли это праздник, а он не знал? Или в церквях Изумрудного города всегда было так многолюдно? Выглядывая из-за непокрытых плеч джентльменов, стоящих в вестибюле, Лестар увидел широкую, светлую комнату, какого-то проповедника, декламирующего с постамента перед морем лиц, покрытых маской восторга или, по крайней мере, пристального внимания.
  "Я уверен, что наш Неназванный Бог требует от нас убежденности и настойчивости. Я уверен, что наш Неназванный Бог дарует нам привилегию послушания. Перед лицом неопределенности единственное, в чем мы можем быть уверены, - это в ценности определенности. И Неназванный Бог дарует нам бальзам уверенности".
  Он во многом уверен, подумал Лестар; как утешительно стоять под звуки такой уверенности. А то, как он срывает с языка "наш Неназываемый Бог", - наш может быть и нашим, он так хорошо владеет языком. Люди постоянно говорят "Боже мой!", но обычно они имеют в виду "о черт". Он имеет в виду нечто лучшее.
  
  Лестар встал на ноги. Проповедник был приветливым пожилым мужчиной, не красавцем и не заурядным - скорее забывчивым, но сияющим от усилий по объяснению Неназываемого Бога всем этим набожным и набожно заинтересованным людям. Он был немного похож на ожившую куклу, пучки волос за ушами приобрели красный оттенок из-за цветных окон позади него. "Давайте продолжим празднование Дня благодарения за наше избавление от Ведьмы. Наша независимость от Гудвина и избавление от Ведьмы дают всему Озу новый шанс на величие. Мисс Грейлинг исполнит одиннадцатый гимн: "Одна правда, одна лишь правда"".
  Он не был уверен, что правильно расслышал. В зале было очень тесно, и теперь юбки шуршали и царапались, ботинки шаркали, когда люди вставали, чтобы петь. Гимна он не знал, но припев был достаточно прост.
  "Мы слышим только одну правду:
  Твой тайный святой план.
  Когда еще так многого нужно бояться,
  Мы доверяем той правде, на которую способны".
  Хор спел неразборчивый куплет, и припев заиграл снова, и на этот раз Лестар попытался присоединиться, но служитель схватил его за воротник и втолкнул обратно через порог.
  "Я знаю, что вам нужно", - сказал служитель. "Любая наличность в этих карманах идет в ящик для сбора денег".
  "Я не карманник", - сказал Лиир.
  "О? Вы одеты не совсем для службы". В этом был смысл. По сравнению с набожными людьми на шумной молитве Лестар выглядел как крестьянин. "Если вы снова окажетесь внутри, я предупрежу констебля, который сидит в последнем ряду наготове".
  "Извините", - сказал Лестар. Но он обнаружил, что может слушать с верхней ступеньки почти так же хорошо, да и воздух снаружи был приятнее - не так пахло духами и благовониями.
  У подножия широкой лестницы слонялась группа мальчишек, самый старший из которых был по меньшей мере на четыре или пять лет моложе Лестара. Они смотрели на него так, словно он был одним из них. "Вы тоже не заходите?" - спросил он их.
  "Никогда не было возможности", - ответил один; "Никогда не хотел", - добавил другой.
  "Что вы здесь делаете?"
  "Благотворительные гроши, когда служба закончится, глупый".
  
  "О. Точно. Тебе не холодно?"
  "Нет", - сказала маленькая девочка, у которой не хватало нескольких передних зубов. "Мы много деремся, чтобы согреться".
  "Это хорошая песня", - сказал Лиир. "Ты слышишь ее оттуда?"
  "Я не знаю песнопений".
  Он начал напевать мелодию и спустился на несколько ступенек. "Одну лишь истину мы слышим", - сказал он с ярким выговором, - "твой тайный святой план".
  Им понравилось, как звучит тайный святой план. "Что это такое?" - спросила зубастая девочка.
  "Он тайный, глупый", - сказал старший мальчик.
  
  "Заткнись", - сказал Лестар, счастливый тем, что несет радость и религию в массы. "Твой тайный святой план... Понял? Да-да-да что-то такое, мы доверяем той правде, которой можем. Сейчас будет еще один куплет, и они начнут все сначала. Все готовы?"
  "Ты священнослужитель-оборванец", - сказала девочка постарше, но она запела, когда снова заиграл припев, и остальные подхватили с большим удовольствием, чем изяществом, пока не вышел служитель с констеблем, и им всем пришлось разойтись.
  "Спасибо, - сказал лидер "оборванцев", - теперь у нас есть песня, но у нас нет завтраков. Давайте, воришки, мы пойдем воровать хлеб у голубей возле фонтанов Озмы."
  "Конечно, там будет больше еды", - сказал Лестар. "Я имею в виду, что теперь Гудвин свергнут".
  Дети бегали и смеялись, как умеют все дети, даже недоедающие сорванцы. "Что, потому что его нет рядом, чтобы съесть свою порцию? Это мы еще посмотрим!" Неустрашимый, Лестар бродил по городу, пока не наткнулся на небольшую гостиницу. Вывеска гласила "Хирургия ДЛЯ БЕСПОМОЩНЫХ", а под ней висело деревянное изображение ножниц, отрезающих головки букету маргариток.
  На этот раз он знал достаточно, чтобы не входить в парадную дверь, а побродить по переулку позади, пока не найдет другой вход. Когда он постучал, к двери подошла изящная молодая женщина в пурпурном плаще в горошек. "Я ищу девушку Арджики, около шестнадцати лет, недавно вышедшую из тюрьмы и, возможно, с плохим здоровьем. Пришла бы она сюда?"
  "Мы здесь ухаживаем за больными".
  "Что ж, тогда, - отважился он, - я здесь, чтобы предложить свои услуги".
  "У нас нет бюджета на слугу".
  
  "Мне не нужны средства. Просто место для сна и что-нибудь поесть время от времени. Я могу помочь позаботиться о беспомощных. У меня была старая няня, которая нуждалась во всевозможной помощи, и я знаю, как это сделать. Я не боюсь."
  "Когда мы закончим с ними, им не понадобится большая помощь", - сказала женщина. "Они больше не так сильно заботятся о том, что для них хорошо или плохо, и это благословение, ты так не думаешь?"
  "Я полагаю, что да. Я просто хочу быть полезным, - объяснил он."Моя жизнь началась сегодня", - хотел добавить он, но она выглядела слишком сердитой, чтобы воспринять все это.
  "Я бы не удивилась, если бы адвокат послал вас шпионить за нами", - ответила она. "Мы лечим пациентов, а не их последние воли и завещания. С нас снимали подозрения сколько угодно раз. Почему ты мучаешь нас? Разве не предполагается некоторое облегчение притеснений теперь, когда администрация Гудвина покинула Дворец?"
  "Я не из Дворца", - сказал он, отчасти оскорбленный, но и впечатленный: мог ли он уже казаться таким старым и компетентным?
  "Если ты не уйдешь, я натравлю на тебя собаку". Она опустила рукав; ее левая рука была покрыта опухолями и струпьями. "В отличие от некоторых, он не очень милый с тех пор, как его кастрировали", - зловеще сказала она. У Лестара было такое чувство, что если в доме есть собака, то это действительно Собака. Он отступил.
  "Я не мог просто зайти и погреться?" - начал он, но она уже закрыла дверь.
  
  ШЛИ ДНИ, и он был рад узнать о черством хлебе, которым кормили голубей у фонтанов Озмы. Там он сохранил тело и душу вместе. Добывая еду, он был не таким ловким, как некоторые уличные ловкачи, но его ноги были длиннее, так что он хорошо справлялся. Ночью он пользовался плащом в качестве одеяла, так что ему было теплее, чем некоторым.
  Он спрашивал о Нор, но в Городе было полно бродячих детей, а для добрых мещан Оза дети лудильщиков были безымянными, когда не были невидимыми. Никто не заметил одинокую девушку Арджики, и отстань, ты, пока мы не позвали констебля.
  Он думал о принцессе Настойе, но что он мог поделать? Знаменитый Гудвин страны Оз, исполнитель желаний, не собирался устраивать возвращение только для того, чтобы Лестар мог просить о помощи для этой старой Слонихи. И больше спросить было не у кого.
  Решив не поддаваться запугиванию, Лестар стал слоняться вокруг армейских казарм сразу за южными воротами, известных как Мышиная нора Манчкина, что указывает на миниатюрный рост жителей Жевунии. Ополченцев Изумрудного города кормили лучше, чем бедняков под мостами, это было очевидно. Через некоторое время Лестар решил, что членство в Ополчении утолит его голод, пока он пытается решить, что делать дальше. И, возможно, он обнаружил бы, что посвящение своей жизни служению приносит свои плоды.
  Засунув старую накидку в мешок, прижав ее как можно плотнее, Лестар присоединился к толпе хулиганов на плацу - мальчишек, игравших с солдатами в "гусиный мяч" на бесплатных упражнениях. Ребята надеялись заслужить подарок в виде крекера, монеты или пачки табака, но Лестар хотел большего. Он выждал время и собрался с духом.
  Однажды днем с Келлса внезапно налетел град. Все разбежались в поисках укрытия.
  Лестар нырнул в узкий сводчатый проход, едва ли достаточно большой, чтобы защитить одного. Солдат, который уже был там, был не более чем на год или два старше Лестара, и поэтому они разговорились, пережидая бурю.
  Солдат, гордившийся своим положением мелкого дудочника в музыкальном корпусе гвардии, рассказал Лестару, куда и как подать заявление и что сказать, чтобы позабавить офицеров-призывников.
  "Не говори им, что ты не знаешь, кто твои родители", - посоветовал он. "Офицеры - очень нервная компания. Они думают, что все сироты, которые подают заявления, на самом деле отправляются туда своими родителями, внедряясь в Гвардию для возможного восстания. Если ты действительно сирота, солги.
  Скажи им, что твои родители не могут удержаться от секса, и у них только что родился двенадцатый ребенок, а тебя выгнали из семейного хлева. Это они поймут; они здесь голодают, многие из них."
  Со временем Лестар последовал совету и понял, что он был разумным. Хотя восемь других худощавых парней представили себя в той же аудитории, только Лестар ответил достаточно умно, чтобы быть подписанным. Ему дали номер, койку, каюту, квитанцию на питание, ключ, должность - второй уборщик - и работу, которая заключалась именно в этом: картошка на кухне, утром, днем и вечером. Похоже, ополченцы ели мало, кроме картошки.
  И все же он был там! Вот он! Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Элегантная униформа-
  чей-то еще до того, как он стал его, потому что несколько старых пятен не полностью отстирались, а один рукав был заменен новым, скроенным из более дешевого сукна, но все равно элегантным. К нему прилагалась кепка с жесткими дурацкими полями спереди и дерзким хохолком цвета барвинка на макушке. Продавец также нашел пару ботинок, с опущенной пяткой и растопыренными носками, но достаточно удобных, поскольку они были удобно велики и могли вместить дополнительную пару носков в носок, что защищало от холода.
  Время от времени Лестар замечал болтливого парня, который подружился с ним в арке, но этот солдат был приписан к другому подразделению. В любом случае, Лестар был полон решимости сохранить комфортную анонимность, поэтому он не искал друзей ни в своем подразделении, ни за его пределами.
  Однажды утром во дворе, когда Лестар вытаскивал мешки с картошкой из тележки для доставки, он заметил коммандера Пирота, прибывшего в экипаже. Мужчина выглядел усталым.
  Лестар держался в стороне и хранил молчание, но он придумывал причины, чтобы задержаться в этом районе. Он наблюдал, как Командир разговаривал с сержантом по вооружению. Командир выпил чашку кофе в фарфоровой чашке и осмотрел строительную площадку, предназначенную для нового туалета, или казармы, или чего-то в этом роде. Затем он исчез в сарае бригадира со свитком схем под мышкой.
  Примерно через час он появился, зажав сигарету в пальцах в перчатках. Лестар подошел к коммандеру Пироту и снова представился, новая вежливость и сдержанность скрывали то, что осталось от его неодобрения. Пирот все еще может быть полезен.
  "Да, да", - рассеянно сказал Командир. Лестар даже не был уверен, что Пирот помнит его, но командир вежливо выслушал и сказал, что попытается выяснить все, что сможет, о деталях вывоза трупов на Южной лестнице. "Однако вы не должны торопиться", - сказал он. "У меня много дел. Многое еще предстоит сделать для защиты нашего города".
  "Есть? Но мы же не на войне? Я думал, что мир уже близок".
  "Ваша высокородная защитница, леди Стелла, думает, что все - это персики со сливками. Ей бы хотелось, чтобы так и было. Но, учитывая неопределенность политической ситуации, экономика нуждается в стимулах, а угроза войны - отличный стимул для трат. Фискальный фроттаж." Лестар не знала, что это значит. Но, похоже, что-то действительно происходило. Неделями, а затем и месяцами он кормил картошкой дюжих солдат, которые копали и убирали землю со строительной площадки, и в конце концов приступил к еще более тяжелой работе по установке колоссальных фундаментных камней на место. Лестар радовался, что он такой стройный, потому что он лучше подходил для работы на кухне, чем для перевозки валунов. Но постепенно он пришел к выводу, что, несмотря на свое никчемное детство в глухих горах, он не был таким тупым, как себе представлял.
  Конечно, у него не было причин для самодовольства по этому поводу. Он был деревенщиной, когда дело касалось государственных дел. У него было мало образования и меньше практики в риторике. Он не осмеливался высказывать свое мнение о текущих делах, поскольку едва ли знал, что это такое. Никто не удосужился распространить новости по казармам, и шутники во время еды хвастались шлюхами и болячками. История.
  
  Скорее всего, Лестар обнаружил, что, просто болтаясь в компании Бастинды, он кое-чему научился. Не сила, не интуиция, которыми она, казалось, обладала до самых ресниц. Не понимая. Но кое-что еще - хороший слух, во всяком случае. Если бы он мог найти способ сотворить заклинание! Это была высшая степень владения языком, навык, которым Бастинда обладала в избытке, и которым она пользовалась редко и неохотно. В конце концов, что такое заклинание, как не способ так убедительно соединить слоги, чтобы было написано какое-то новое слово... прояснена какая-то неточность, названо какое-то имя... и удалось внести некоторые изменения.
  Несмотря на свой полет на метле, Лестар был уверен, что у него нет инстинкта к магии. Это была метла, которая совершила этот подвиг: он отправился на прогулку, не более того. Если бы он когда-нибудь почувствовал хоть малейший проблеск интуиции или способностей, он бы набросился на это, как кошка на крысу.
  Нет, он был тупее других кухонных парней даже в самых элементарных вещах. Он даже не мог предсказать, когда ему понадобится воспользоваться уборной.
  
  Но он обнаружил, что беззвучно проговаривает слоги, как камешки во рту. Он знал, что он застенчивый, и считал себя глупым; однако он начинал подозревать, что он не глуп. Возможно, даже не медленно. Просто необразованный. Но, как он надеялся, не необразованный.
  
  КОМАНДИР ЛАН ПИРОТ НЕ стал искать Лестара, чтобы ответить на его вопрос о Нор. Когда прошло еще несколько недель, а от Командира снова не было никаких вестей, и его адъютант не передал никаких сообщений, Лестар начал настаивать на этом вопросе перед другими членами Ополчения. Он осторожно начал распространять обрывок сплетни, которую сам же и выдумал. Пара Рогатых Свиней была убита в Саутстейрсе - потому что Свиньи были волшебными. Их трупы были убраны до того, как они смогли заразить других заключенных колдовскими способностями. Могло ли это быть? Кухонные мальчики, изголодавшиеся по волшебным историям, восприняли эту историю так, словно она была Евангелием. Лестар надеялся, что его изобретение вызовет опровержение, предоставив некоторую полезную информацию о фактическом расположении Свиней - и, как следствие, подсказав следующее местонахождение Нор. Но откровение приходило медленно.
  Зима ворвалась с ледяной злобой. Его руки покраснели и обморозились от воды, в которую упала картошка. По крайней мере, он не замерзал и не умирал от голода на улице; снег валил десятками. Он ждал своего часа. Он был рад, что ему удалось накормить ребят, работавших на стройке. Они закончили перетаскивать валуны на площадку, но даже в такой холод от них требовалось поднимать и устанавливать, отвесить и направить. Они получили небольшое облегчение от холода.
  Ополченцы предположили, что они строят еще большие казармы, как будто численность войск может увеличиться в ближайшее время. Или, возможно, склады для оборонительной артиллерии, предположительно разрабатываемой. Во время оттепели крутая крыша была обрамлена и покрыта черепицей; когда снова выпал снег, внутренняя отделка была обработана быстрыми темпами. Вскоре на его ступенях появился священнослужитель-юнионист, его церемониальные одежды были скрыты под тяжелыми меховыми мантиями. С помощью дымящихся урн и священных жестов он подал знак Неназванному Богу, и недостроенное место было освящено как базилика.
  Базилика была более или менее функциональной при Лурлинемасе. Правда, языческий культ Лурлины, эльфийки, которая, по мнению некоторых, основала страну Оз, был в немилости; немногие, кроме неграмотных деревенских жителей, больше поклонялись Лурлине. Но празднование этого старого праздника все еще было популярным. Лурлинизм незаметно впитался в общую культуру, не в последнюю очередь потому, что во время праздничного сезона кассы ломились от денег.
  Лурлинемас стал желанным отвлечением от беспокойства по поводу лидерства, которое, казалось, все еще охватывало страну Оз, несмотря на то, что Гудвина не было уже полгода. Праздничные подарки поступали со всех сторон для всех, кроме Лестара. Он подготовил историю о яростной преданности своих родителей юнионизму и их неприятии языческого обычая, но ему не нужно было лгать: никто не спрашивал его об отсутствии подарков у его койки. Его приятели получали посылки в позолоченной бумаге, глупые безделушки, полезную одежду, маленькие кошельки с деньгами, надушенные гвоздикой. Он вспомнил, как Нор дала ему хвостик своей имбирной мышки, и у него потекли слюнки, но он проглотил его.
  
  Базилика была достаточно большой, чтобы вместить почти тысячу человек одновременно, так что все смогли посетить строго юнионистскую службу на Лурлинемасе. Лестар увидел впереди коммандера Пирота.
  Приезжий капеллан с неуклюже трясущейся губой взобрался на кафедру и произнес нараспев начало проповеди. Воспетая петиция превратилась в тираду против распущенной морали того времени. Большинство солдат мгновенно заснули, подпирая друг друга на скамьях, но Лестар все еще так мало знакомился с гомилетикой, что сидел прямо и слушал. Проповедник, возможно, почувствовав, что кто-то в середине зала слева действительно обращает на него внимание, начал поправляться.
  Священник ухватился за края кафедры и покачнулся вбок. " На каждом этапе, даже в приличном и благопристойном доме, который армия предоставляет вам здесь, возникают странные слухи о магических восстаниях! Как долгоносики в пшенице, как личинки в жареной корейке!" То ли его повышенный голос, то ли упоминание о магии разбудили утреннюю толпу.
  Чтобы оспорить кощунственный апокриф, священик повторил некоторые истории, которые рассказывали и пересказывали о городе. "Привлекательность магии - это чистый фанатизм: вера в удовольствие, которая привлекает блеском своей поверхности", - возмущался он. "Превратить рыбу в фартингейла? Или метелку из перьев? Сплошное отвлечение внимания! Сплошная ловкость рук! Но превратите рыбу в рыбное филе и накормите свою голодную мать: вот это волшебство, которому мы можем аплодировать: волшебство человеческого милосердия!"
  Лестар был готов аплодировать. Кто бы этого не сделал? Но никто больше не пошевелился, поэтому он снова положил руки на колени.
  "Городские легенды; они возникают, когда наступают мрачные времена", - продолжил проповедник. "Что Озма вернется, чтобы править смиренными! Эти маленькие тостовые рулетики, намазанные козьим сыром с травами, упадут в пустыне и накормят голодающих! Что Рогатые Свиньи, пожертвовав собой, наделят жителей Саутстейрса магическим иммунитетом и помогут им пережить заточение!!"
  Лестар чуть не подпрыгнул со своего места.
  "Нет, нет", - продолжал священик. "Озма, похищенная много лет назад, мертва в безымянной могиле, и ее кости наполовину превратились в прах. Тостовые рулетики не падают в пустыне, если только вы не находитесь в последнем бреду от голода, и даже тогда они невкусны. Рогатых свиней, когда они умирают в Саутстейрсе, везут на Поле для бедных, а их трупы сжигают. От них ничего не осталось, ни капли волшебного комфорта ни для кого из обитателей Южной Лестницы. Лучше, чтобы заключенные обратили свои несчастные сердца к Безымянному Богу и просили прощения за то, что даже вообразили себе такое отступление от веры!" Значит, Поле для нищих. Лестар запечатлел это в памяти. Но он выслушал выступление священика до конца, на случай, если ему еще есть что узнать. Слова катились дальше, звучные и по-своему бодрящие, как ветер в ту единственную ночь, когда Лестар отважилась полететь на метле.
  
  В конце службы Лестар храбро выступил вперед и тронул священника за рукав. Мужчина - старше, чем он казался снизу - устало повернулся, чтобы посмотреть на Лестара.
  Они обменялись несколькими словами. Лестар попросил дать ему наставления в профсоюзном движении. Он был тронут этими замечаниями. Он вслух задался вопросом, не было ли то, что он сбежал от Киамо Ко, даже ценой смерти Бастинды, способом Неназванного Бога привлечь внимание Лестара. Но священик сказал немного слишком резко: "Почему? Вы видели или знаете о том, как творится магия? Здесь? Возможно, в помещении? Вас искушают неправильные силы?
  Объясни, мальчик!" Лестар встревожился и отпрянул назад. Глупо было так себя называть!
  Покачав головой, он извинился и ушел.
  Было слишком холодно, чтобы выходить из Караульного двора. Но проходили недели, солнце совершало кругооборот. Когда худшая часть сезона проходила незаметно, он придумывал предлог, чтобы улизнуть на Поле для бедных. Узнать все, что мог.
  
  ДЕНЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАСТАЛ, хотя и недостаточно скоро, и Лестар совершил путешествие быстро и лишь немного незаконно. (Сначала он придумал больную мать и отца-калеку, а после того, как он шесть месяцев прослужил в Ополчении, ему разрешили отнести им несколько монет и буханку хлеба.) Однако, по-видимому, его выдумка истории о волшебных Рогатых свиньях сработала слишком хорошо. Легенда распространилась среди городского населения, как новость о скандале, и паломники начали собираться у погребального костра Рогатых Свиней. Крематорий на Пауперс-Филд пришлось оставить и снести. Скваттеры, чьи палатки выросли на этом ужасном месте, мало что знали о том, что там недавно происходило, и ничего не знали о Рогатых Свиньях или о том, был ли обнаружен беглый каторжник из Саутстейрса.
  Тем не менее, вернувшись на базу, Лестар обнаружил, что он не так уж расстроен. Если бы у Нор действительно хватило изобретательности и смелости, даже после стольких лет, тайком выбраться из Саутстейрса, зажатой между двумя забитыми свиньями, она бы каким-то образом сумела найти теплое местечко на зиму. Их воссоединение было где-то впереди, ждало их.
  Он будет верить в Неназванного Бога, который даже сейчас, вероятно, назначает нужное время и место в каком-то тайном святом плане. Все, что Лестару нужно было делать, - это ждать своего часа, делать свою работу, чистить картошку, держать нос чистым и глаза открытыми, и УГ, как называли его товарищи Лестара по казарме, скажет ему, что делать дальше и когда это делать.
  Что касается его надежд на помощь принцессе Настойе - этому не суждено было сбыться. В армии магии не учат. Ему нечего было ей сказать, нечем утешить. Скорее всего, она уже была мертва.
  
  ПОЯВИЛИСЬ НОВЫЕ привычки, которые он должен был изучить в уединении своей койки. Саморазвлечение было наименьшим из них: действовать в одиночку под грубыми простынями было рискованным делом в условиях общежития, и его приятели всегда были настороже, когда кто-то из их числа чувствовал себя возбужденным и обеспокоенным, и что-то с этим делал.
  Нет, его тайными развлечениями были действия памяти, полеты сомнений, даже временами слабая попытка молитвы. (Он задавался вопросом, почему капеллан потратил так много времени, рассказывая рядовому о ценности молитвы, но никогда не давал указаний о том, как следует молиться.)
  Глубоко погруженный в панику, исходящую от дюжины молодых людей, дремлющих на соседних койках, Лестар перечислял свои качества и размышлял о том, как они усиливаются и укрепляются жизнью в казарме.
  Честность, например. Приличия. Опека над чувствами! - вот как он (в основном) сопротивлялся мастурбации.
  Кроме того, Лестар обнаружил, что у него развивается способность к уважению. Знак солдата, конечно. Там, в Киамо Ко, он не проявил уважения - он был невежественным и напуганным.
  В этом была разница.
  Армия процветала благодаря своим правилам. Точность, послушание и правильность мышления. Обладала ли Бастинда хоть одним из этих достоинств? Когда она была небрежна в эмоциях, полна гнева или горя - а это было большую часть времени, - она не придерживалась расписания. Кофе в полночь, разбудить остальных, хлопнув дверью кладовой в поисках сливок! Обед на закате, хлебные крошки на клавишах клавесина. Врываться в ворота замка в любую погоду, в любое время, независимо от того, что Лестар только что положил для нее пару вареных яиц. Изучала всю ночь напролет, была взволнована, читала вслух отрывки из этой... из ее книги, чтобы услышать, как они идут, услышать, как они звучат. Разбудила Уорру на его насесте на верхней части шкафа. Импульсивный и эгоистичный, абсолютно эгоистичный. Как он мог этого не заметить?
  Она была послушна - да - самой себе. Хотя что хорошего это принесло ей - или кому-либо еще? Насколько он мог вспомнить - а он провел несколько бессонных ночей, тщательно изучая свои воспоминания, - она редко просила Лестара о чем-либо, кроме того, чтобы он был в безопасности.
  И, конечно, она никогда не просила его быть послушным. Как можно было научиться послушанию, если тебя не заставляли подчиняться? Его оставили одного бродить по пыльным коридорам с Нор и ее братьями. Он начал читать почти случайно. Его одевали сестры Саримы, это сборище старых дев, которым больше нечем было заняться, кроме как ныть и ныть.
  Итак, там была группа ответственных взрослых, подумал он, хотя обнаружил, что на самом деле не может вспомнить их лица.
  И все же, жестко напомнил он себе, нужно быть добрым. Что Бастинда знала о воспитании детей?
  Когда он слушал, как его товарищи сплетничают о своих матерях - этих уютных, похожих на подушечки для булавок мамах, которые никогда не надевали на ребенка наручники без последующего объятия, - он знал, что в Бастинде нет ничего материнского. Может быть, это было единственным доказательством, в котором он нуждался, что она не была его матерью, не могла быть. У нее было много власти, по-своему, но материнского инстинкта у нее было не больше, чем у обезумевшего носорога.
  "Даже бешеный носорог может родить ребенка", - напомнил ему его низкий голос, пока он не велел ему заткнуться.
  
  МЕСЯЦ за месяцем, его дни проходили в обучении. Учился стрелять. Как бежать с винтовкой в руках, не спотыкаясь о нее и не раня себя. Как маршировать в строю. (Он не учился верховой езде, поскольку ездить верхом разрешалось только тем солдатам, которые приводили с собой собственных лошадей, когда поступали на службу). Как причесываться, чтобы привести в восторг девиц на мостовой.
  Как и когда отдавать честь, хотя и не совсем понятно, почему.
  Как быстрее почистить картофель.
  Что было странно неясным, подумал Лестар, так это природа угрозы, для защиты от которой была сформирована Национальная гвардия. Командиры почти ничего не рассказали о возможных угрозах. Когда солдаты чувствовали себя непринужденно в своих общежитиях или в столовой, они обсуждали этот вопрос.
  Некоторые считали, что Ополчение существовало для того, чтобы обеспечить смертельный комфорт жителям Изумрудного города. Если чернь когда-нибудь восстанет, если обитатели Саутстейрса вырвутся на свободу - черт возьми, если могучая комета ворвется во Дворец и сожжет его дотла - Ополчение будет прямо там, готовое восстановить порядок.
  Другие утверждали, что ополчение - это не муниципальная полиция, а армия обороны. Перед отъездом Гудвина из Дворца провинция Жевуния провозгласила свою автономию как Свободное государство. Поскольку основной источник водоснабжения Изумрудного города, Тихое озеро, полностью находился в пределах границ Жевунии, не говоря уже о обширных пахотных землях, которые питали столицу страны Оз, военные действия велись в основном на дипломатическом уровне. Было немыслимо, что ОЗ примет ответные меры против правительства выскочки в Центре Мунка; полномасштабная гражданская война в стране Оз поставила бы под угрозу как водоснабжение, так и продовольственные запасы столицы.
  Но что, если Жевуния соберет армию? Если бы такая армия вторглась в Изумрудный город, Ополчение должно было быть готово вышвырнуть их вон. Так что учения были постоянными, оборона укреплялась, и говорили, что шпионы были постоянно заняты, пытаясь выяснить, что именно замышляют жители Жевунии.
  "Шпионы", " сказал Лестар. Это звучало мило, сексуально и опасно.
  
  Тем не менее, он полагал, что для рядовых было хорошей политикой не знать точных причин их постоянного обучения. Информация принадлежала тем, кто был достаточно мудр, чтобы интерпретировать ее, и Лестар знал, что это не относится к нему.
  
  
  ОН УЗНАЛ НЕМНОГО больше, когда однажды утром его и еще пятерых человек выделили из состава и велели вымыться и переодеться в парадную форму. "Дворцовая охрана", - сказал командир.
  Дворцовая охрана! Какой умно! Он двигался вперед. Нос на плацу, глаза на приз: это сработало.
  Когда Лестар и его товарищи явились на службу, он понял, почему его выбрали. В операции участвовали шесть подтянутых молодых людей одинакового роста и телосложения: двое белокурых, двое каштановых, двое угольно-черных. Лестар был одним из углей.
  Они должны были сопровождать леди Стеллу и лорда Чаффри в Дом протокола, сказал командир. Там пара, занимающая высокое положение, была введена в церемониальный Орден Права. Леди Стелле была выражена благодарность за период ее служения стране, а ее мужу - за его собственный вклад. Для солдат Ополчения было высокой честью присутствовать на этой древней привилегии отличившихся, получающих по заслугам, сказал командир. Так что принарядись, будь в отличной форме, глаза вперед, подбородок высоко, ягодицы втянуты, плечи отведены назад. Как обычно.
  Хлыстом для верховой езды он ударил одну из белокурых голов. "Ты думаешь, это конюшня, болван? Избавься от этой жевательной мякоти, или я выбью тебе зубы из задницы." В любом случае, быть черноволосым - это что-то особенное, подумал Лестар. Не так ли?
  Он снова увидит леди Стеллу. Это было совершенно точно. Если у него не было с ней дальнейшей кампании, то, по крайней мере, у него была небольшая история. И кто знал? Как тронный министр страны Оз, возможно, она следила за всем; возможно, она помнила о его поисках Нор и имела для него информацию, о которой Лан Пирот никогда не слышал.
  Во Дворце коммандер Пирот поймал его взгляд и подмигнул. Лестар и его пятеро товарищей представляли собой нечто вроде живых обоев, ослепительные в своих белых костюмах и белых сапогах, с золотыми плюмажами, свисающими с их полушлемов, стоя во главе прохода.
  Леди Стелла шла на шаг или два впереди своего мужа, приветствуя ликующую толпу вращающимся движением своего скипетра. Ее кожа была упругой, подбородок вздернут, а глаза сияли, как и в первый раз, когда Лестар увидел ее. На ней были старинные стойки из меттанита и тиара из кобальтов и бриллиантов, и она продвигалась вперед в своем собственном теплом фронте из цветущего апельсина. Ее лицо было обращено к толпе, даря им любовь, и когда ее взгляд скользнул по Лестару, и он сглотнул и пожелал, чтобы она узнала его, она этого не сделала.
  
  Коммандер Лан Пирот последовал за ним, толкая лорда Чаффри в кресле на колесиках. Голова аристократа была странно закреплена на шее, как будто ее отстегнул и снова прикрепил кто-то, не подходящий для этой задачи. Чаффри пускал слюни на свои эполеты.
  Ухаживая за ним, как нянька с безупречными рекомендациями, коммандер Пирот незаметно вытерл слюну.
  Церемония была сокращена из-за очевидного плохого самочувствия лорда Чаффри. Возможно, он умирал, и они спешили на этот съезд в знак благодарности за все добро, которое он и его супруга сделали правительству. Что в случае лорда Чаффри, если Лестар правильно понял свидетельские показания, казалось хитрым изобретением в области финансового учета, которое помогло правительству избежать банкротства несколько лет назад. В случае леди Стеллы это был ее ослепительный тронный пост министра, который закончился слишком быстро, но награды будут пожинать долгие годы, и так далее, и тому подобное.
  Стелла, казалось, научилась сдерживать свой румянец на публике, или, возможно, она просто не слушала речи.
  Ближе к концу, когда зеленые глаза Лестара начали немного стекленеть, шорох и тишина в пеплумах и флоксах дворян заставили Лестара слегка повернуться к боковой двери. Поддерживаемый с обеих сторон хорошенькой девушкой, вошел сам Страшила. Он выглядел сильно пьяным или страдал от мышечной атрофии; его конечности были подбоченены, а глаза закатились, как яйца, сваренные вкрутую при вращении.
  Сначала Лестар подумал, что это шутка, как у Дурака на священном представлении. Но заиграли корнеты, и великие и добрые соизволили зааплодировать. Страшила преклонил колени с такой глубокой неуклюжестью, что несколько Ополченцев фыркнули. Страшила ничего не сказал, просто помахал рукой, и леди Стелла сделала реверанс, водопад тюля вздулся спереди и вспенился сзади.
  Страшила отступил. Лестар чувствовал себя холодным и злым. Пугало было явным самозванцем - совсем не похожим на то Пугало, с которым сам Лестар ходил по дорогам из Киамо Ко. Неужели они этого не видят? Или они были соучастниками? Или, может быть, в их глазах одно Пугало выглядело как любое другое Пугало.
  Местонахождение настоящего Страшилы трудно было себе представить, теперь, когда Лестар увидела глубины Южной Лестницы. Или, возможно, просто возможно, настоящий Страшила был хитрее, чем он когда-либо показывал, и сам сумел куда-то исчезнуть. Удачи ему, в тюрьме или в бегах.
  Лестар вообще не обращал внимания на текущие дела или на те, что выходили за рамки интриг в казармах; он считал ниже своего достоинства следить за подробностями того, как развлекается гражданский мир. Ушла ли леди Стелла в отставку добровольно или ее вытеснила какая-то коалиция противников? Этот вопрос приходил ему в голову, но, отбросив его как бессмысленный, Лестар, наконец, почувствовал первый прилив взрослой апатии. Это было долгожданно. Самое время.
  
  Во всяком случае, быть невидимым для леди Стеллы и неузнанным следующей пустоголовой головой Оза - это вернуло Лестара к истине его изоляции. Он не стал подходить к Стелле, чтобы узнать новости о Нор; он не вынес бы оскорбления, если бы ему пришлось заново представляться.
  Наконец солдатам показали боковую комнату, где они могли перекусить сухими крекерами, в то время как лорд Чаффри и леди Стелла были приглашены на ленч. Чтобы избежать возможных пятен на одежде, солдатам было запрещено пить что-либо, кроме воды.
  Лестар был зол на то, что служил красивым аксессуаром для леди Стеллы. Он отказался даже от воды.
  Когда они увидели, как пара возвращается к своему экипажу, Лестар даже не потрудился окинуть их взглядом. Если ее глаза заметят его, теперь, когда дело сделано, может быть она обратится к нему. Но она этого не сделала.
  
  ПРОШЕЛ ГОД, другой. Год за годом ничто не оставалось прежним, но и мало что менялось.
  Он обнаружил, что наблюдает за тем, как мужчины общаются друг с другом, и спустя много времени после того, как это началось, понял, что это был фактически его первый опыт мужского поведения. Киамо Ко была ненадежной женщиной, по крайней мере, во взрослом поколении; призрачное присутствие Фиеро, давно потерянного мужа, любовника и отца, было реальным, но смутным. Лестар ничего не знал о том, как люди говорят, или шутят, или доверяют, или не доверяют друг другу.
  На службе были игры, и Лестар играл усердно и хорошо. Официальные клубы и общественные мероприятия, и он посещал их - чопорно. Его рабочие задания упорядочивали его дни и приносили некоторое удовлетворение. Он стал известен как хороший слушатель, хотя это было главным образом потому, что он не хотел рассказывать о своем причудливом воспитании, а слушать было легче, чем болтать.
  Лестар привык к своему уединению. Когда были предоставлены отпуска, он предпочел ими не воспользоваться. Однажды его пригласили присоединиться к товарищу-курсанту в поездке домой, на семейную ферму где-то к северу от Шиза, в Гилликине. Лестар испытывал искушение согласиться. Но в ночь перед отъездом кадет немного перебрал. Он начал распевать песни о своих дряхлых старых папочках и о хорошей маленькой женщине, которая вышла за него замуж, и так далее, и тому подобное.
  "Они так гордятся мной. Это лучшее, что когда-либо делал кто-либо в семье, - быть избранным членом Ополчения!"
  На редкость непримечательная партия, предположил Лестар.
  О, сказал кадет, но яблочный пирог его матери мог вызвать слезы на глазах! И действительно, у него на глазах выступили слезы, но глаза Лестара были каменными. На следующее утро он сказал этому головастому хаму ехать без него; он передумал.
  
  "Ты не знаешь, что теряешь", - сказал кадет.
  "Я бы хотел, чтобы все так и оставалось".
  Парень вернулся с большим куском яблочного пирога, завернутого в клетчатую ткань, и это было вкусно. Даже слишком хорошо; Лестар никогда не пробовал ничего столь замечательного. Он жаждал каждой вкусной крошки.
  Несколько недель спустя, когда со стеллажа пропала винтовка командира, Лестар назначил встречу с командиром наедине. Он сказал, что знает, что кодекс чести требует, чтобы он говорил. Ловко Лестар переложил подозрение на плечи кадета-гилликинца.
  Парня отправили в одиночную камеру на несколько дней. Когда он не сознался в течение недели, с него сняли форму и с позором уволили со службы.
  Позже кто-то сказал, что он так и не добрался домой; он покончил с собой по дороге. Повесился на чьем-то заднем дворе, подвешенный на вязе с черным стволом.
  Чушь, подумал Лестар, это просто армейские сплетни. Кто стал бы утруждать себя изучением таких специфических подробностей самоубийства кого-то столь явно мягкого и достойного сожаления?
  Он сидел в часовне. "Ничто так не убеждает, как убежденность", - прогремел министр, предостерегая от мягкости, которая, если подумать, казалась способом ОЗ одобрить маневр Лестара. Его собственное отсутствие угрызений совести по этому поводу казалось авторитетным само по себе. Когда винтовку нашли в другом месте, просто положив не в тот шкафчик, вся компания просто избегала этой темы. Никто не пришел за Лестаром, чтобы попросить его оправдать свои предыдущие заявления. Казалось, никто не хотел быть уличенным в неправоте.
  Способность к внутреннему миру у растущего взрослого человека находится под угрозой искушения безжалостно растратить эту способность, упиваться пустотой. Этот синдром особенно мучает тех, кто живет за маской. Слон, переодетый в человеческую принцессу, Пугало с нарисованными чертами лица, сверкающая диадема, под которой можно сиять и скользить в анонимном гламуре. Шляпа ведьмы, маска волшебника, плащ священнослужителя, мантия ученого, парадный костюм солдата. Сотня способов увернуться от вопроса: как я буду жить с самим собой теперь, когда я знаю то, что знаю?
  В следующий раз, когда отмечали Лурлинемас, Лестар вызвался нести одиночную службу в сторожевой башне, которая венчала большую часовню. Он не согласился бы, чтобы его заколдовали, чтобы он мог провести час на праздничном ужине. "Я сам определяю свой долг и выполняю его", - сказал он кадету, назначенному его заменить. Кадет был только рад вернуться на праздник. Лестар с удовольствием выплеснул нетронутую кружку эля, украдкой принесенную в знак благодарности.
  
  ЕЩЕ ОДИН ГОД, или это было два? Наконец настал день, когда компания Лестара узнала, что она отправляется в путь. Но куда?
  
  "Вам не нужно знать", - сказал сержант из Отдела охраны, просматривая свои записи.
  "Ваша почта будет переслана".
  "Это... военный поход?" - спросил кто-то, стараясь говорить твердо.
  - Перед отъездом ты проведешь ночь в городе, по шесть штук на каждого. Военный трибунал для вас и штраф для вашей семьи, если вы не вернетесь к утреннему перекличке", - сказали им.
  У Лестара не было семьи, на которую можно было бы наложить штраф, и никого, кого можно было бы опозорить военным трибуналом, но у него начинало появляться достаточно чувства приличия, чтобы не хотеть стыдиться самого себя.
  И с тех пор, как месяцы превратились в годы, а Ополчение было учреждением, которое чтило традиции и сопротивлялось инновациям, он потерял из виду, насколько он вырос. Он был достаточно взрослым, чтобы выпить пару кружек пива, черт возьми. Потому что кто, черт возьми, знал, что будет дальше?
  Ему пришлось одолжить гражданскую одежду у товарищей - пару гетр, тунику, жилет, -
  потому что он давно перерос лохмотья, в которых прибыл. Он перерос все, кроме старого плаща, в котором он не собирался разгуливать, ни перед своими товарищами, ни перед кем-либо еще.
  Он держал метлу и накидку в шкафчике, подальше от посторонних глаз. Он больше не прятал лицо в мускусных складках сукна плаща, чтобы собрать пронзительные воспоминания. Он не хотел думать о прошлом. Воспоминания о Нор были спрессованы, как конверты, без срока, между складками накидки, чередуясь с воспоминаниями о Элли, Уорре, Нэнни
  и старшей, Бастинде. Теперь от них не было никакой пользы. Действительно, они были помехой.
  Не снились ему и его старые товарищи - он едва ли мог назвать их семьей или друзьями, - и никто другой.
  Парни, у которых вошло в привычку веселиться, знали, куда направиться, чтобы хорошо провести время. Они сказали, что это таверна на Скрампет-сквер, известная своими пирожками с сыром и беконом и еще более сырными женщинами. Пол был посыпан опилками, пиво было разбавлено водой, эльф, который подавал напитки, был кастрирован, а тон приятно вызывал неприязнь. Заведение оказалось таким, как и было объявлено, и забито до отказа, поскольку распространилась весть о Миссии. Общеизвестно, что уходящие солдаты были хороши в развязывании своих кошельков, штанов, а иногда и языков, так что за внимание хозяина бара боролись различные мошенники, сомнительные дамы и шпионы.
  После столь долгого пребывания в чем-то вроде одиночного заключения - одиночного, потому что теперь он был одинок по своему выбору и по своей природе, - Лестар находил это занятие тревожным, но не ужасающим. Он попытался расслабиться. Он молился ОЗ, чтобы дух расслабления сбросил ярмо напряжения, которое лежало на его плечах здесь и сейчас и, если подумать, всегда.
  Все хотели знать, куда они едут и зачем. Во всех теориях, которые выкрикивались от стола к столу, одна из них должна была быть правильной, но какая из них? Восстание среди того, что осталось от кводлингов там, в Кхойре? Нет - окончательное решение, и к тому же самое время, вторгнуться в Страну Манчкинов и аннексировать ее? Нет, нет, ничего такого захватывающего-
  всего лишь скучный проект общественных работ, строительство плотины через одну из долин Скальпов, чтобы создать водохранилище, достаточно глубокое, чтобы снабжать Изумрудный город и уменьшить его зависимость от иностранной воды. Или еще раз нет: нет: нет: нет: что-то более замечательное, чем это. Пещера Озмы обнаружена, и она должна вернуться и править нашей страной Оз, а идиотское Пугало может идти набивать себе цену. Хах! Хороший пример: пугало, набивающее себе брюхо.
  Лестар сгорбился в своей одолженной куртке и попытался выглядеть так, как будто он кого-то ждал.
  Его приятели не избегали его, на самом деле; они знали, что застрянут с ним на какое-то время. Они были переполнены болтовней и подшучиванием со всех сторон, от всех желающих.
  Лестар наблюдал, как обыскивают карманы, гладят пах, развязывают завязки фартука, проливают пиво, оплывают свечи, мыши прячутся в тени, а эльф почти невесомо носится с подносами, уставленными пивными бокалами.
  Когда он подошел, чтобы забрать стакан Лестара, чтобы налить ему еще, он сказал: "Три пенса, шеф; и как у вас дела после Саутстейрса?"
  Голова Лестара дернулась. Когда Стелла не признавала его ни за что, кроме его функций, он ненавидел ее за это. Теперь он не узнал этого эльфа - а ведь он видел только одного раньше! Или это было достаточно веским оправданием?
  Он обнаружил, что это имя вертится у него на языке. "Джиббиди?"
  "То же самое. Не могу остаться, чтобы пожевать жир. Деньги плещутся в кассе."
  "Как ты выбрался? Я думал, никто не выбрался...
  "Никто? Ха. Ты это сделал, не так ли? Я думаю, ты не должен был этого делать. Как и та девушка, которую вы искали, если истории, которые они рассказывали, были правдой. Народ уходит.
  Много разных способов. Ускользает, улетает, люди убираются восвояси. В моем случае это был подкуп.
  Когда-то давно я украл кольцо, слишком уникальное, чтобы попасть к заместителю мэра законным путем. Чайд убил бы меня, но эльфов трудно поймать." Он подпрыгнул в воздух, как фигура, наполненная гелием; это было правдой. Эльфы имели небольшой вес.
  Это то, что делало их такими легкими для убийства, если вы могли их поймать. "Итак, теперь я Наверху, порабощенный здесь оковами праведной работы, слишком уставший, чтобы мыслить здраво, а Чайд свободен, как пчела, на Южной лестнице, вдали от общества смертных, света и красоты. Кто из нас выиграет лотерею свободы?"
  Он отвернулся, не дожидаясь ответа, но когда вернулся, чтобы поставить на стол следующую банку пива, добавил: "Ты не из тех, кого я приметил бы в армии".
  "Скрытые тайны".
  "Скрытые тайны, я думаю". Но Джиббиди не был злым. Он ухмылялся. Эльфы были похожи на домашних котов, которые умели улыбаться; эффект был нервирующим. "Это пиво за мой счет".
  
  "Я настаиваю..."
  "Не беспокойся. На ваших плечах лежит благополучие страны. Все, что мне нужно сделать, это бодрствовать до последнего звонка, а потом вытирать рвоту." Он подергал ушами, которые выглядели значительно лучше, чем когда-то. "Я слышал о том, как девушка, за которой вы охотились, как говорили, сбежала, но не о том, как это сделали вы. Они все еще говорят об этом там, внизу. Поставил их всех в тупик."
  Лестар нахмурился; ему не нравилось вспоминать о полетах. Опыт был грандиозным, и чувство воздушной тошноты возникло только постфактум.
  "Ты когда-нибудь видел девушку?"
  "Я узнал, как не лезть не в свое дело".
  
  Эльф не обиделся так, как рассчитывал Лестар. Довольно бодро он ответил:
  "Тогда вы тот редкий человек, который так хорошо знает грань между своим делом и чьим-либо еще". Он бросился прочь.
  Лестар выпил и почувствовал, как пиво поднимается в нем - приятная и непривычная тяжесть. Он воображал, что мог бы просидеть так всю ночь, ссутулив плечи, наблюдая за цирком человеческой жизни на высоком уровне. Однако через полчаса ему пришлось пойти отлить.
  На обратном пути к столу он налетел на солдата, который обернулся на глухой удар. Лестар узнала его. Это был тот самый парень, который много лет назад рассказал ему, как поступить в Ополчение, - парень на поле для игры в гус-бол, который укрывался вместе с ним во время ливня с градом. Вообразив, что Лестар намеренно подошел к нему, солдат сказал: "А, это ты".
   "Да, это так", - сказал Лестар. "Все эти годы, я никогда не благодарил тебя за советы о том, как попасть внутрь".
  "Если вы ищете совета, как выбраться, боюсь, уже слишком поздно", - сказал парень. Он был гладким и стройным одновременно, с волосами цвета топленого масла, зачесанными вдоль лба и подстриженными на затылке. Даже в эту суматоху и духоту он носил офицерские нашивки на плечах своего элегантного гражданского облегающего пальто. Судя по всему, Незначительная Угроза.
  "Лестар", - сказал Лестар.
  - Некоторые делают это. Они ничего не могут с собой поделать", - сказал старшина.
  "Сколько ты выпил?"
  "Не слишком много".
  " Тебе следует присесть. Ты же не хочешь, чтобы тебя вырвало на мои нитки." Менасье захватил маленький столик у пары пьяниц. "Тризм", - сказал он в качестве представления. "Трисм бон Кавалиш".
  "Лестар". Он никогда не произносил "Лестар Тропп", хотя это было его самое близкое к настоящему имя. Формально он зарегистрировался как Лестар Ко, взяв вторую часть Киамо Ко в качестве своей фамилии. Теперь, однако, он не предложил даже этого. Однако Младший Грозный, казалось, ничего не заметил.
  "Ты знаешь, куда мы направляемся?"
  "Я остаюсь на месте. Но если бы я знал, куда ты направляешься, и сказал тебе, это было бы государственной изменой." Он сделал большой глоток пива. "Нет, я не знаю".
  Они изучали толпу в самодовольном молчании, как будто были друзьями много лет. Лестар не хотел задавать вопросы о происхождении Трисма, чтобы Трисм не задал ему тот же вопрос. Поэтому он спросил Тризма, в чем состоят обязанности Младшего Грозного. Может быть, однажды он станет одним из них.
  День. Младший из бригады Грозных. Когда-нибудь. Ощипать утку, пиво говорило само за себя.
  "Развитие обороны", - сказал Трисм. "Это я могу тебе сказать". "Что это значит? Новая техника владения мечом?"
  "Нет, нет. Я занимаюсь сельским хозяйством."
  Лестар не знал, что на это ответить; он не был уверен, что такое земледелие.
  "Животноводство", - объяснил Трисм, хотя в шуме бара Лестар не мог разобрать, сказал ли он "Животное" или "животное", разумное или неразумное существо. "Тренировка для военных целей", - наконец сказал Трисм. "Ты медлительный, или ты влюбляешься в меня?"
  "Это из-за пива", - сказал Джиббиди, снова пикируя вниз. "Я не уверен, что стал бы наполнять его чем-то еще, прошу прощения, если только вы не хотите отвезти его домой".
  "Извините, это из-за пива", - сказал Лестар, внезапно почувствовав тошноту. "Я думаю, мне нужно подышать свежим воздухом".
  "Ты справишься сама?" Судя по тону голоса Трисма, он, конечно, надеялся на это, но вежливо помог Лестару подняться и протянул сильную руку. "Расступитесь, расступитесь; приветствую, приветствую, принц эля", - закричал он. Лестар почувствовал себя тем старым Чучелом, которого он видел во Дворце. У его ног были противоречивые намерения.
  Более или менее вывалившись через боковую дверь, они чуть не врезались в карету, мчавшуюся по аллее со стороны Скрампет-сквер. Он остановился, чтобы выпустить больше воздуха.
  "Эй, ты нужен своей стране, не попади под колеса этой модной кареты", - сказал Трисм, оттаскивая Лестара назад и поддерживая его.
  
  Дверь распахнулась, и из нее вышел мужчина в модном жилете из темной парчи.
  "Вся моя маленькая жизнь, которая остается маленькой и отдельной, выходит наружу, теперь пришло время увидеть меня пьяным", - сказал Лестар, "это нечестная игра". Умной фигурой был Шелл.
  "О-хо-хо", - сказал Шелл в веселом настроении. "Я знал, что однажды ты появишься! Итак, парень, что делаешь в городе? Судя по всему, приставал к офицерам? Это мой мальчик."
  "Я гвардеец", - сказал Лестар, более или менее успешно выпрямляясь. "Ой".
  "Следи за своей головой. Однажды это может вам понадобиться. Я все гадал, куда ты подевался! Злой старый Чайд был совершенно сбит с толку. Он понятия не имел, что с тобой случилось. Предположил, что ты поскользнулся и утонул в одном из каналов, но потом самоубийства и прочая подобная ерунда обычно оседают на решетках на одном конце линии или на другом, а ты никогда этого не делал.
  Кто-то сказал, что ты растаял, и просеял прямо через сито! Ха! Это было хорошее предложение."
  "Я искал Нор", - сказал Лестар, пытаясь ухватиться за любой маленький комочек реальности, который он мог ущипнуть.
  "Конечно, и я это хорошо помню. Она каким-то образом выбралась, не так ли? А потом появились слухи о ней, так где же это было?.."
  "Я оставлю вас наедине с вашим воссоединением", - сказал Трисм, начиная отделяться.
  "О, я бы и не мечтал о расставании с друзьями", - сказал Шелл. "Мы молоды только один раз, ребята; используйте это по максимуму. А завтра, я слышал, ты пойдешь на учения. Нет, я не могу оставаться и болтать; мне нужно поработать в течение следующего часа, теперь, когда губы достаточно смазаны маслом, чтобы говорить то, что я хочу услышать. Но я говорю о стратегии вооруженных сил: я приберегу свое дыхание для поцелуев. Идите, ребята. Если ты хочешь одолжить мою ловушку и поскорее вернуться домой, просто проследи, чтобы ее сразу же отправили обратно. Помню, когда-то я был молод. Продолжайте."
  "Сэр!" - рявкнул Трисм. "Я офицер ополчения!"
  "А я злой стукач востока", - сказал Шелл. "Ну что ж, я пытался быть полезным.
  Не моя сильная сторона. Кучер, час, и не ешьте слишком много сами; я не хочу оказаться в больнице. Я должен вернуться во Дворец к полуночи, чтобы повеселиться и порезвиться, если смогу заплатить требуемой монетой."
  "Нор!" - сказал Лестар. Произнесение этого самого слова после стольких лет заставило его прийти в себя.
  "Где она?"
  "Я ваш личный секретарь? Я не знаю. Это были земли Колвена в Стране Манчкинов?"
  "Не могло быть; это враждебное государство", - вмешался Тризм, набираясь сил.
  
  "Судя по всему, вы находитесь во враждебном государстве. Не насмехайся надо мной, Мелкий Грозный. Я хожу вокруг да около, это моя работа. Но нет, его там не было. Может быть, это был Шиз. Это был Шиз? Я не могу точно вспомнить, где именно. Не приставай ко мне, Лестар: я вижу, что ты собираешься приставать ко мне. Я должен идти".
  "Шелл!" - сказал Лестар, но мужчина исчез, хлопнув плащом и хлопнув дверью.
  "Хорошо", - сказал Трисм. "Я не провожу тебя домой, если ты об этом думаешь".
  "Я не думаю ни о чем подобном. Хотя этот тренер был бы полезен прямо сейчас".
  "Я бы не стал брать взаймы ботинок у таких, как он. Прохвост. Я вызову для вас кебби или подброшу до казарм."
  Они подошли к передней части паба. Площадь Скрампет была залита светом факелов. Пока Трисм подзывал кучера, Лестар сосредоточил свой взгляд на нескольких обрывках граффити, написанных потекшей краской на общественной стене. Он попытался сосредоточить на них внимание, чтобы протрезветь. В четырех разных руках, нанесенных при четырех разных возможностях, судя по старению текста, стена гласила
  ЭЛФИ ЖИВА!
  ОЗМА ЖИВА!
  ВОЛШЕБНИК ЖИВ!
  И затем
  ВСЕ ЖИВЫ, КРОМЕ НАС.
  Трисм посадил его в кебб, заплатил за него и дал кучеру указания. Затем Трисм исчез обратно в пабе, прежде чем Лестар успел даже поблагодарить его. Поэтому Лестар откинулся на заплесневелые подушки.
  Все живы, кроме нас.
  И не было где-то в Шизе. Шиз. Где это было?
  Он найдет ее. Он должен найти ее. Он должен прямо сейчас выпрыгнуть из кебба и отправиться на ее поиски. Он попытался сесть, но мир за стеклопакетными окнами был неспокоен и катался, как будто на спине шквала землетрясений. Когда его доставили в казарму, его ноги сами нашли дорогу к койке, в то время как голова старалась не болеть, а также пыталась вспомнить, что было так важно.
  
  НА следующее утро он УЖЕ НАПОЛОВИНУ собрал вещи, когда вспомнил слова Шелла о Нор. Сквозь зубья головной боли он пытался ответить на этот вопрос. Что делать?
  Собирая вещи, он задержался над накидкой - оставить ее позади, оставить все прошлое, спрятанное в ее складках?
  Он не хотел принимать это решение сейчас, пока у него болела голова. Проще упаковать старую вещь. Проще завернуть головку метлы в ткань, чтобы она выглядела менее женственно, и привязать ее к шнуркам сумки. Отложите выбрасывание этих вещей навсегда. В любую минуту могло прийти вдохновение. Возникала идея, и, как по волшебству, появлялось мужество следовать этой идее. Если бы только его голова не стучала так сильно!
  Сейчас самое подходящее время для идеи, сказал он, присоединяясь к своим товарищам в строю, чтобы получить приказы.
  Коммандер Лан Пирот, как оказалось, не был проинформирован о своем новом назначении до самого рассвета; он прибыл во главе транспортной колонны с расстегнутым воротником и крошками в аккуратной седеющей бороде. Выражение его лица было грозным. Он давал свои инструкции сдавленным тоном. Никто не осмеливался задать вопрос. Когда прибыл капеллан, коммандер Пирот не присоединился к публичному искуплению, принесенному под открытым небом Неназванному Богу в обмен на успех их миссии.
  Чем бы это ни обернулось.
  "Мы отправляемся через час", - сказал Командир.
  Итак, о, что дальше? Если бы только сегодня утром у него было больше сил! Или если бы у него было место, где можно было бы приклонить голову, пока не утихнет сегодняшний визг.
  Он закончил расчищать свой багажник. В отличие от всех остальных мужчин, у него не было личных книг, не было гравюр семейных гербов, не было пачки писем от отца-наставника, или плачущей матери, или шепчущей девушки из дома. Он был лишен более традиционных препятствий и полон решимости гордиться этим.
  Он ждал во дворе рядом с базиликой. Что он взял от своих фальшивых родителей? Если бы Фиеро действительно был его отцом, Лестар не получил бы от него ничего, кроме возможной сводной сестры.
  Ни образца поведения, ни слова мудрости, ни кошелька, набитого деньгами, ни благословения.
  Если бы Бастинда была его матерью, он получил бы нечто большее - это было несомненно. Но что?
  Она действовала, чтобы исказить судьбу, прервать и изменить ход истории - свергнуть Гудвина Великого и Ужасного правителя страны Оз, не меньше, - и что хорошего это ей дало? Она была жестокой и тщетной во всем, что пыталась сделать. Что это был за урок?
  Она почти не разговаривала с ним. Только в отрешенной манере. Однажды за обедом она разозлилась, больше на себя, чем на него: "Дело не в том, хорошо ты это делаешь или плохо, а в том, что ты делаешь все это", - сказала она, бросив свою попытку приготовить яйца-пашот на пол и поспешив обратно к книгам и заклинаниям в своей башне. Это было ее наследство, и оно мало что значило.
  
  Так что, возможно, ему следует рассматривать отсутствие хороших советов как своего рода указание вселенной: следуйте туда, куда вас ведут, и делайте это оттуда. Может быть, судьба намеревается привести его к Нор. Это завело бы его далеко, не так ли?
  Было легче быть пассивным, во всяком случае, легче для его мозга. Его соратники собрались для отъезда, а он поздравил себя с тем, что разобрался с этим делом.
  И, бесспорно, было захватывающе выстраиваться в строй под бой малых барабанов. Мужчины расправили плечи и стали Мужчинами. Ветер помогал, развевая знамена и эмблемы: все это было так великолепно и мгновенно.
  Четыре уходящие роты Ополчения теперь в просторечии назывались Седьмым Копьем, в честь какого-то волшебного оружия из детской сказки, о котором Лестар никогда не слышал. Колонна маршировала строем сквозь запах сладких утренних хлебов, пока лавочники Изумрудного города открывали ставни на окнах и мыли брусчатку.
  Какая радость была в движении! Лестар и не подозревал, каким мелочным он стал, ежедневно беспокоясь о блеске своих ботинок, о резкости в ответах. Культура гвардии приучила его к мысли, что хорошо причесанная улыбка и ухоженный подбородок каким-то образом жизненно важны для сохранения нации.
  Он видел Изумрудный город - может быть, в последний раз? - Как будто впервые. И насколько уместным казалось то, что Седьмое Копье прокладывало себе путь через столицу к Восточным Вратам, порталу, через который Лестар впервые приблизился. Они прошли мимо полированных полукуполов и контрфорсов Дворца Гудвина, который до сих пор так называют. Выглянуло солнце и покрыло мрамор глазурью; на него с трудом можно было смотреть. Гигантская наседка-наседка. С этого ракурса, на расстоянии к северу: более мрачное зрелище Южной лестницы, скрывающееся за сгорбленными плечами ее стен.
  Повсюду - во всяком случае, на этом бульваре - очарование здоровой торговли. Кафе, обслуживающие в этот час торговцев, направляющихся на свои склады. Прилавки с книгами, керамикой, остатками перьев для украшения шляп и подолов. Выставленная под изогнутой беседкой витрина с несколькими десятками племенных ковров, привезенных из Винка, наводит на мысль, что в эти дни Восток торговал со столицей. И цветочные шелка от гилликинских мастеров, спреи из лаванды и лайма для обивки мебели в лучших гостиных. Один торговец повесил целую люстру из меттанита ручной работы с хрустальными подвесками на бицепс здорового дуба, а под ней обустроил обеденную зону на восемнадцать персон - стол, стулья, фарфоровые сервизы Дома Дикси и серебряный сервиз, с льняными салфетками, сложенными в виде лебедей, по одной на каждой установка места.
  Чтобы те, кто возглавлял нацию, могли наслаждаться едой в такой роскоши! - мужчины шли более твердым шагом. Жизненная сила столицы дала жизнь их делу.
  Седьмое Копье повернуло за угол, продолжая движение к Восточным воротам. Лестар узнал район складов, через который он проходил с Элли и ее друзьями. Колонна остановилась, пока командир Пирот договаривался о каких-то последних делах с виноторговцем, и солдатам разрешили выйти из строя. Затуманенный ошибками прошлой ночи, Лестар побрел на более светлую сторону улицы. Он прислонился к стене какого-то заброшенного амбара. Упершись пяткой в стену, он закрыл глаза и поднял лицо, чтобы немного позагорать.
  Тепло стен позади него, удовольствие от пребывания между моментами его собственной истории... его беспокойный разум погрузился в сон наяву. Его мысли блуждали по потрескавшимся оштукатуренным стенам зернохранилища. Это было так, как если бы он смотрел на себя сверху вниз из окна на втором этаже. Это я там, внизу, тот молодой солдат, с волосами цвета антрацита, подтянутый, достаточно умный, отдыхающий... Каким красивым он казался с этой точки зрения: плечи в меру широкие, развевающиеся на ветру волосы на голове, выставленное вперед колено. Солдат, выполняющий работу империи: хороший парень.
  Затем центр его внимания отступил назад - на ту долю мгновения, когда затишье подразумевает вечность, - и Лестар почувствовал, что молодой солдат на уровне улицы снова пропал из виду и из головы; а два человека, которые, возможно, смотрели на него из какого-нибудь тумана наверху, снова обратили свое внимание друг на друга, с любовью.
  Должно быть, солнце! Должно быть, пиво! Все-таки у него был грязный распутный ум.
  "Выпрямись!" - рявкнул Пирот, и они выпрямились, и он выпрямился.
  
  МИНОВАВ Восточные ворота, они повернули на юг. Парни достаточно хорошо знали повадки солнца, чтобы сказать об этом. Они маршировали в соответствии с прихотью командира -
  более расслабленно, когда находились в сельской глубинке, в парадном строю, когда проходили через деревни. Роты разбили палатки на ночь, сочли сушеную чечевицу и местный сельдерей экзотическими и сытными, чередовали патриотические гимны стране Оз с гимнами преданности Неназванному Богу и не пели более непристойные песенки, пока коммандер Пирот не удалился на ночь.
  Перейдя вброд реку Гилликин, они вышли на широкую полосу галечной пустоши, отмеченную тут и там зарослями кустарникового клена и каштана. Однажды они остановились попить воды в каком-то оазисе, в какой-то пещере, надеясь, что какие-нибудь послушницы придут за ними - наклонятся, чтобы дотянуться до ведра, и покажут какой-нибудь красивый изгиб под их объемными одеждами. Но монтии, которые числились в медпомощи, были высохшими старухами, у которых не было никаких изгибов, чтобы выставлять их напоказ.
  Лестар ждал, что почувствует какое-то трепетание узнавания - может быть, это то самое место, откуда родом он и Бастинда? Он не мог решить. Может быть, один монастырь был похожа на другой. Конечно, один монастырь и следующий казались однояйцевыми близнецами.
  
  "Если мы снова поедем на юг или запад, разве дорога из Желтого кирпича не даст нам большей скорости?" - задавались вопросом некоторые. Но, возможно, Свободное государство Манчкиния не выдало необходимой лицензии.
  Другое мнение гласило, что, поскольку большая часть Дороги из Желтого кирпича, ведущей на юг и запад, проходила в пределах Страны Манчкинов, возможно, конечным пунктом назначения Седьмого Копья был таинственный запад - Перевал Кумбрисии, или Тысячелетние Луга, или Алтарь Квон - романтические места, полные интриг, экзотики, магии, секса. Все, что находилось за горизонтом, манило более соблазнительно, чем что-либо близкое.
  Пересекая западный Винкус, они продолжили путь через дубовый лес между Тихим озером и Мертвым озером. Перейдя вброд реку Винкус, они тоже остановились на откосе ее южного берега. В дюжине миль или больше к юго-западу от Великого Келлса исходило слабое, но благоухающее дыхание бальзама и пихты. Ближе, на лугах в низинах, дрозды мерцали в своих новых листьях, как кольчуги на скелетах. Несколько сотен маленьких серых птиц пролетели мимо, нагло низко, распевая во все горло.
  Казалось, что сам мир благословляет это начинание, когда коммандер Пирот дал сигнал двигаться не на восток, к перевалу Кумбрисия, главному маршруту к просторам Винкуса, а на юго-запад. Они обогнут горы и, обогнув их, направятся на юг, в Страну Квадлингов.
  Тогда вопрос "где", но не "почему".
  Почему именно Страна Квадлингов? Когда Седьмое Копье остановилось, чтобы разбить лагерь, солдаты поделились тем, что они помнили о самой южной провинции страны Оз. Страна Квадлинг была обычной грязной землей. Недифференцированная пустошь болот и бесплодных земель, когда-то широко населенная темными туземцами, болотным народом, известным своим румяным цветом лица и рыбным запахом. Разве они не были в основном уничтожены, когда Гудвин осушил болота в поисках болотных рубинов? В Изумрудном городе время от времени можно было увидеть семьи кводлингов. Они были клановыми, молчаливыми на публике, не прилагая особых усилий для интеграции. В Изумрудном городе они загнали в угол рынок по вывозу мусора - что еще смешнее: вывоз мусора.
  Но два больших города - Кхойре и Оввелс: наверняка что-то от них осталось? Южный рукав Дороги из желтого кирпича заканчивался в Кхойре, а Оввелс находился на почти непроходимом расстоянии. Кхойр - город, построенный на сваях. Оввелс - город, улицы которого были занесены грязью. Неудивительно, что администрация "Седьмого копья" обязала их включить в свои ранцы рюкзаки резиновые сапоги.
  
  ЧУДЕСНАЯ ПОГОДА, бодрящий свет, веселое общение. Время от времени колонну встречала свободная ферма или загородное поместье какого-нибудь дворянина. Целое стойло дойных коров за один раз, и у них было молоко, которое можно было пить, наливать в кофе, брызгать на лицо; у них были молочные пудинги, сырные темптос, творожные сливки, суп из озерных омаров. Кому понадобился этот причудливый обеденный ансамбль для продажи под деревьями в Изумрудном городе? Солдаты ели, как короли, и дремали под ивовыми ветвями, нахальные и довольные.
  Однажды Лестара и пару солдат послали набрать пресной воды у подножия лесистой долины. Они остановились передохнуть, прежде чем отправиться обратно с наполненными кувшинами, привязанными к плечам. Исчерпав другие темы для разговора, Лестар спросил своих товарищей, Берни и Энсонби, о месте земледелия в разработке новых оборонительных систем для Изумрудного города.
  Так получилось, что Энсонби и Берни оба недолго поработали с оборонительным земледелием.
  Энсонби работал в области ветеринарии, а Берни помог переписать несколько юридических контрактов с фермерами за пределами Изумрудного города.
  "Это должно быть засекречено, но все говорят об этом", - сказал Энсонби.
  "Не для меня", - многозначительно сказал Лестар.
  "Ну, тогда я не уверен, что это мое место-"
  - Драконы, - перебил Берни. "Маленькие летающие драконы".
  "Драконы!" - сказал Лестар. " Чепуха. Разве драконы не мифологичны? Великий Дракон Времени и все такое?"
  "Не знаю, откуда взялись эти слухи, - сказал Энсонби, - но позвольте мне сказать вам: я видел.
  
  Я видел их своими собственными глазами. Они примерно такие же большие, размах крыльев длиной с покрывало.
  Злобные твари, и их трудно контролировать. Есть команда, которая занимается их разведением уже несколько лет."
  За свою военную карьеру Энсонби и Берни сталкивались солдатом из Грозных, Трисм бон Кавалиш. У них не было мнения ни в ту, ни в другую сторону, кроме того, что он был отдаленным и немного грубым. Зато хорош в своем деле.
  "Какую именно работу?"
  Энсонби сказал: "Он своего рода - как бы вы это назвали? Завораживатель животных, наверное.
  У него шелковистый голос и он очень спокоен. Он может ввести взволнованного дракона в своего рода транс. Затем он берет голову дракона в свои ладони. Это очень рискованно, знаете ли.
  Зазубренный клюв дракона может проткнуть кожу предплечья, зацепить вену и одним рывком вывернуть ее из руки. Я видел, как это происходит. Нет, видел. Правда. Но не в обиду Кавалишу; он гладкий. Когда дракон мурлычет, драконир делает что-то внушающее зверю. Полагаю, речь идет об управлении внутренним гироскопом или навигационным механизмом существа. Или просто быть убедительным и обходительным с атакующим зверем. Когда он закончит, драконом можно управлять с помощью голоса, по крайней мере, некоторое время. Как сокол со своим сокольничим, овчарка со своим пастухом. Иди, иди, обходи, назад, стой, вверх, ныряй, поднимай, атакуй".
  
  "Отступление?"
  "Не знаю насчет отступления. Они атакующие драконы."
  Лестар закрыл глаза. "Я не могу представить дракона, как бы я ни старался, за исключением чего-нибудь причудливого в иллюстрированном журнале или реквизита для сцены. И летающий дракон! - звучит эффектно. Тоже немного пугает."
  Энсонби заметил: "Трисм бон Кавалиш думает, что кому-то пришла в голову эта идея после того, как он услышал о летающих обезьянах, созданных старой как-её-там на востоке. Ведьма-колдунья. Как там ее звали?"
  Никто не произнес ни слова. Завывал ветер, и листья царапались друг о друга. "Тогда давай, лучше продолжай", - беспечно сказал Лестар. "Вода тяжелая, и тащить ее будет непросто. Мы достаточно отдохнули."
  "Кто сделал тебя боссом?" - без обид спросили другие ребята. Они отряхнулись и начали пробираться обратно в лагерь.
  
  Уже несколько дней НЕ было видно ни поселения, ни даже одинокого отшельника. Пограничных знаков тоже не было, но по изменению ландшафта они поняли, что добрались до Страны Кводлингов. Мало-помалу земля опускалась, череда заросших лугов тянулась на несколько дней, каждые несколько миль опускаясь еще на полдюйма ниже. Трава из изумрудной превратилась в желтую, как груши, а затем в жутковато-белую, как будто поля покрылись инеем в разгар лета.
  Ночью они развешивали гамаки на низкорослых деревьях осоки и пытались уснуть, хотя появлялось огромное количество комаров, и от этого было мало защиты. Кроме того, мягкая, шлепающая по воздуху улитка постоянно натыкалась на их лица по ночам, возможно, привлеченная испарениями человеческого дыхания. По лагерю всю ночь разносился хор сдавленных девичьих визгов или проклятий, когда комья червей мокро падали на носы, щеки, рты.
  "Неудивительно, что это место необитаемо", - сказал однажды Берни.
  "Раньше этого не было. Здесь жили кводлинги, - указал Лестар.
  "Это один огромный вонючий дом. Все местные жители, все еще предпочитающие это место остальной части страны Оз, должно быть, кретины. Или недочеловек. Разве наш старый Волшебник Гудвин не оказал им услугу, убрав их оттуда?" НО КОМЬЯ ЧЕРВЕЙ И москиты вряд ли были вражескими бойцами, и Седьмое Копье знало, что все может быть хуже. Должно было стать еще хуже, иначе почему их просили страдать от унижения этого климата?
  
  Они добрались до нехарактерного для них участка земли диаметром в полмили, с которого более или менее сошли грунтовые воды. Командир Пирот разрешил им снять ботинки и проветрить ноги. Восемьдесят человек почесали между пальцами ног, где зуд был самым невыносимым; хлопья влажной кожи вздымались, прежде чем их унесло прочь. Это было почти похоже на снег.
  Командир Пирот рассказал об их миссии.
  
  "По моим подсчетам, мы недалеко от окраин Куойра", - сказал он. "В Городе принято считать Куойр провинциальным захолустьем, и по сравнению со столицей страны Оз это, конечно, так. Но у него своя выдающаяся история, предшествовавшая аннексии северянами.
  В наше время здесь обычно находился вице-король для надзора. Не сейчас.
  Если бы все было спокойнее, мы бы ожидали, что кто-нибудь будет направлен из Дома правительства в качестве переводчика с родного языка Куаати. Боюсь, мы обойдемся без этого.
  Если только у меня нет тайного лингвиста среди моих прекрасных молодых людей?" Никто не вызвался добровольно.
  "Как я и думал. Это уродливый язык, но, как мне сказали, его нетрудно освоить, если над ним поработать. Я уверен, что некоторые из вас овладеют английским языком в течение нескольких недель, и это пригодится в свое время".
  Вопрос о неделях поставила их в тупик. Также, со временем. Было ли это каким-то постоянным размещением? С какой целью?
  Коммандер Пирот объяснил. Похоже, что вице-король был похищен, и его жена тоже исчезла. Никто в Кхойре не признался, что знает, кто виновен в этом, но безразличие местных жителей к ситуации обеспокоило кабинет Страшилы в Изумрудном городе. Квадлинги вели себя так, словно жизнь должна идти своим чередом, будь то с Наместником или без него.
  Работа Седьмого Копья состояла в том, чтобы дружить с местными жителями, поддерживать общественный порядок и-
  в лучшем случае - выявить и наказать виновных. Если вице-короля и его жену удастся найти и спасти, тем лучше, хотя, по-видимому, он не был незаменимым государственным служащим - иначе на него не взвалили бы такое тяжелое задание. В любом случае, в задачу Седьмого Копья не входило вызволение вице-короля; однако продемонстрировать силу было крайне важно.
  "Мы двинемся в город, вернем Дом правительства и восстановим порядок", - сказал он.
  "Возможно, придется пролить немного крови, ребята".
  Они кивнули и схватились за оружие.
  "Давайте склоним головы и возложим нашу святую миссию правильного управления на Неназываемого Бога".
  
  Так, насколько это можно было утверждать, они и сделали.
  
  К СОЖАЛЕНИЮ, ИХ возвращение Дома правительства вообще обошлось без кровопролития. Беззубая старуха, которая установила ткацкий станок на восточной веранде, просто протянула ржавый ключ, который болтался на веревочке у нее на шее. Для такой пухленькой и морщинистой она пустилась бодрой рысью. Перед наступлением темноты группа молодых подростков, возможно, внуков, появилась на улице, чтобы утащить ее ткацкий станок.
  Они оставили большой поднос с ароматным рисом, все еще дымящимся, и разбросали по полу веранды красные цветы, которые в лунном свете выглядели как брызги крови.
  Таким образом, военная стычка превратилась в светский прием. Установление господства оказалось тем более труднодостижимым, что местная культура отличалась почтением, гостеприимством и дружелюбием. "Это будет сложнее, чем я думал", - сказал коммандер Пирот.
  Будучи построенным достаточно большим, чтобы быть претенциозным и внушительным, Дом правительства мог бы вместить практически всю роту Седьмого Копья. Однако предстояло проделать большую работу с точки зрения общего содержания. Трещины в штукатурке, покрытая плесенью побелка. Сад был засеян семенами и представлял собой полное замешательство. Как долго отсутствовал вице-король? Или он просто был незадачливым распорядителем государственной собственности?
  За хорошую цену местные жители предоставили акры москитной сетки, которую мужчины повесили на крючки в потолке по местной моде, укутав каждую небольшую группу кроваток.
  Для дополнительной защиты на окнах были прибиты куски сетки, а от кухонной двери до уборных в задней части сада была возведена паутинная аркада. В своих халатах мужчины могли ходить ночью справлять нужду, не опасаясь быть укушенными заживо.
  Некоторые солдаты выучили Куа'ати, как и предсказывал командир Пирот.
  
  В Стране Квадлингов НИКОГДА НЕ бывает снега. Болотные леса выдерживали жару. Время казалось томительным и неизменным. Сколько лет они там пробыли? Три? Четыре?
  Они вновь открыли школу и построили что-то вроде хирургического отделения, чтобы усилить работу местных врачей. Некоторые мужчины неофициально переехали из Дома правительства и общались с женщинами-квадлингами. Это было запрещено во время оккупационной кампании, но коммандер Пирот смотрел на это сквозь пальцы, поскольку к настоящему времени у него была собственная гражданская жена, и он вряд ли заботился о соблюдении неудобного стандарта.
  Лестар работал по утрам в приемной коммандера Пирота. Он копировал документы, он подавал документы, он рекомендовал, кто из его коллег нуждается в наказании за различные мелкие нарушения. Чаще всего коммандер Пирот отсутствовал во внутреннем кабинете.
  Лестар мог зайти и разгладить мятые газеты месячной давности, в которые были завернуты партии гилликинского вина. Он прочитал о несчастном случае со Страшилой, связанном со стаканом с жидкостью для зажигалок - какой ужасный поворот судьбы, что он оказался прямо там! - и последующем возвышении Императора. "Хотел бы я быть приглашенным на это посвящение", - сказал коммандер Пирот, подходя к Лестару, когда он резко выпрямился от своего чтения.
  "Старые новости лучше, чем их отсутствие", - печально замечал Пирот примерно раз в неделю.
  "И все же, может быть, лучше быть маргиналом. Тебя не замечают, и в этом есть своя свобода, а, сынок?"
  "Вам понадобится бутылка "Хаймидоу блан" в колодце, сэр, если у вас сегодня будут гости за столом".
  "Ты помнишь все. Я бы пропал без тебя. Ты можешь проследить за этим?"
  "Я так и сделаю". Он уже сделал это.
  Однажды прибыл небольшой ящик сигарет Пергенай. "Благословите мои милые банкиры, я, должно быть, опять сорвал куш", - сказал Командор, читая записку. "Эти шизианские бухгалтеры - волшебники; они могут сделать деньги из расправы над мышами. Попробуй, Лестар, лучше ты не найдешь."
  "Я в этом не разбираюсь, сэр".
  "Не очень-то весело курить в одиночку. Отложи эти карты на потом и присоединяйся ко мне на веранде". Это прозвучало как приказ, поэтому Лестар повиновался, достаточно охотно.
  Дым сушеного пергуэне был и ореховым, и приторным, едва ли неприятным, хотя от попадания ароматного тепла в легкие он закашлялся. "Разве она не великолепна, эта жизнь", - сказал Пирот, ставя свои ботинки на сиденье другого стула.
  "Ты мог бы привыкнуть к этому, если бы был кузнецом по металлу. Хотя для меня жарковато."
  "Ты полюбишь это. Итак. Лестар. Что слышно из дома?" Лестар не привык к личным разговорам со своими коллегами, и этот прямой вопрос начальника его нервировал. Он был рад, что в его легких появился дым; он задержал его там, пока думал, что ответить. "Очень мало".
  "Иногда чем меньше слышишь, тем больше ценишь". Сентиментальные математические задачи были не по зубам Лестару. "Я выполняю свою работу изо дня в день, от завтрака до сна, сэр. Это моя жизнь, и этого достаточно".
  
  "Ты хороший парень. Ты набираешь форму. Не думай, что я не замечаю." Коммандер Пирот закрыл глаза. "Я был бы счастлив за такого сына, как ты, но моя любящая Вендина подарила мне только девочек".
  "Вы, должно быть, скучаете по ним, сэр".
  "Они девушки", - сказал он нейтрально, и его точка зрения была выше их понимания. Они девушки, так зачем беспокоиться? Или они девочки, так что, конечно, я скучаю по ним, не будь глупцом.
  "Раз уж мы тут болтаем, не смею ли я задать вам вопрос, сэр?"
  "Спрашивай".
  "Если бы у вас были дети, как вы смогли взять штурмом замок Киамо Ко и увести вдову и детей Фиеро?"
  "О, вернемся к этому! Справедливо; ты заслужил это право. Это было другое время, другая страна - возможно, другой я, Лестар. Когда ты отправляешься в командировку и твоя семья остается позади, она вырисовывается в твоих ежедневных размышлениях с... величиной, значимостью... и мысль о ней придает тебе мужества во времена сомнений. Мне не понравились маневры в Киамо-Ко, и я скажу вам это прямо сейчас. Но мне нравится быть человеком слова. Мне нравится выполнять свой долг. Как, я вижу, и вам.
  "Кроме того, - добавил он, - я сделал все возможное, чтобы делегировать полномочия".
  "Вы помните, что видели Нор? Маленькую девочку?"
  "Она не была маленькой, она росла. Я видел ее. Она была храброй, если вы об этом спрашиваете. Вполне возможно, она не понимала, что происходит".
  "Вполне возможно". Что за фраза. Конечно, она этого не понимала: как она могла?
  Она была воспитана на вершине горы овдовевшей матерью и полудюжиной незамужних тетушек. Что она могла знать о военных маневрах?
  "Я вижу, это все еще заставляет тебя задуматься".
  Возможно, пауза была меньше, чем когда-то. Ожидание вмешательства судьбы вряд ли было обременительным, понял Лестар. "Я думаю о ней время от времени".
  "Вы, вероятно, затаили на меня юношескую обиду. Все это очень нормально, мой мальчик.
  Ты был молод в то время, и что ты мог знать о долге и чести?"
  "Я даже сейчас не уверен, что знаю, что такое честь".
  
  Командир молчал так долго, что Лестар подумал, что, возможно, он был груб, или что Командир счел его замечание риторическим. Но наконец он открыл глаза и сказал,
  "Как ты смотришь на то, чтобы тебя повысили до звания Младшего Менасье?" Лестар почувствовал, что краснеет. "Я этого не заслуживаю".
  "Ты заслуживаешь этого, сынок. Ты заслужил эту честь. Я не словесник, я не могу определить понятие чести. Но я знаю ее, когда встречаю, и я вижу по выражению твоего лица, что ты тоже знаешь". Он почти по-бараньи ухмыльнулся Лестару. В этом климате его зубы пожелтели.
  Пришло сообщение, что новое руководство во Дворце недовольно расхлябанностью в Доме Правительства и требует скорейшего выполнения первоначальной миссии Седьмого Копья.
  Командор Лан Пирот повернулся к Лестару. Хотя в их общении часто сохранялась холодная вежливость, с обеих сторон возникло определенное уважение. Лестар часто пренебрежительно относился к коммандеру Лан Пироту за его сложные настроения - то прикрытие для Дворца, то критика системы - но Лестар исповедовал верность и послушание, добродетели, которые Седьмое Копье поддерживал и разделял. И он был благодарен за повышение по службе и более толстую тесьму на своем парадном габиларе.
  Некоторые ребята были возмущены повышением, но они видели в этом смысл. Лестар был необычайно осмотрителен для молодого человека. Ни в коем случае не будучи опасным одиночкой, Лестар держался в стороне, дружил с другими солдатами только настолько, насколько это было уместно, и не общался с кводлингами сверх того, что требовала работа. Насколько можно было судить, в начале своей карьеры он был образцом военного. И поскольку у него не было социальных связей с кругами кводлингов, он, естественно, наслаждался той конфиденциальностью, которая могла возникнуть, работая в кабинете Командира.
  "Сядьте и позвольте мне отрепетировать с вами одну идею", - сказал Пирот однажды днем. Лестар осталась стоять.
  Бенгда была небольшим поселком в двадцати минутах езды к юго-западу от Кхойра на широкой равнинной реке, известной как Уотерслип. В те времена, когда Гудвин еще не подточил уровень воды и не разрушил многовековой уклад жизни, Бенгда процветала на одном из немногих сухих участков - горбах песчаных холмов по обе стороны Уотерслипа. Мост между скалами перекинулся через реку. Однако с годами, по мере вырубки деревьев, почва размывалась. Холмы потеряли высоту и погрузились в грязь. Постепенно жители деревни Бенгда либо ушли, либо перебрались на мост. Теперь деревня Бенгда поддерживала себя, взимая пошлину с паромов и рыболовецких судов, которые использовали Уотерслип как транспортную магистраль между Кхойром и южными районами.
  "Совершенно неправомерно, конечно", - сказал командир Лан Пирот.
  
  " А они точно остановятся, если вы пригрозите им штрафом?" - спросил Лестар.
  " Они могут остановиться, а могут и нет. Я не хочу давать им шанс подставить подножку, ведь нам дороже обойдется, если они будут сопротивляться. Не мог бы ты разнюхать и выяснить, будут ли они это делать?"
  "Я не подхожу для этой работы", - сухо сказал Лестар. "Прошу прощения, сэр, у вас больше влияния в этом деле, чем у меня".
  "Если я начну говорить, я вложу идеи в их головы". Командир устало заговорил. "Это сработает гораздо лучше, если это произойдет ниже по званию. Нам нужен твой опыт, Лестар. Можете ли вы распространить среди мужчин, что эта информация представляет для меня интерес?"
  Лестар так и сделал и вернулся через неделю. Жители Бенгды были непреклонны, по крайней мере, по стандартам кводлингов, но они, вероятно, уступили бы, если бы им предъявили приказ о запрете или счет о налогах.
  "Тогда это никуда не годится". Командир потер локти. "На самом деле то, что они осуществляют, - это своего рода вымогательство у речных торговцев. Возможно, я мог бы взимать с них тройную плату за все, что они собрали с тех пор, как мы здесь. Это привело бы их в отчаяние, и им пришлось бы сопротивляться. Выясни, ладно?"
  В ответ Лестар сказал, что, прося прощения у Командора, он не может узнать ответ на столь специфический вопрос, не дав на лапу. " Давай, давай, в том-то и дело!" - прорычал Командор, и Лестар дал взятку.
  Пришел ответ, что состоятельные семьи Бенгдани сумеют ввести тройной штраф и что жители моста перестанут взимать пошлину.
  "Черт возьми", - сказал коммандер Лан Пирот и приказал Лестару разослать официальное порицание обитателям моста Бенгда с публичным заявлением и просьбой назначить наказание в два раза больше, чем уже было объявлено в качестве тройного штрафа.
  Черт возьми, нет, сказали бенгдани, на Куаати, конечно. По крайней мере, пока.
  Они заплатили то, что собрали, и не дали никаких обещаний относительно того, когда можно ожидать непомерного остатка.
  "Ну вот и все", - сказал Командир. "Убедись, что весь округ знает об их сопротивлении, Лестар. Это должно вернуться в Город, иначе моя репутация, как и все остальное в этом болоте Кводлингов, превратится в грязь".
  Лестар делал все, что мог, выступая против бенгдани в столовой, в местных джиновых павильонах, даже в уборных. Теперь это была тяжелая работа, потому что Седьмое Копье ослабло, и многие люди склонны были думать, что их Командир становится высокомерным, чтобы не сказать неразумным. "Он мог бы просто отдать треть своей зарплаты своей наложнице, и она могла бы найти способ передать ее Бенгдани", - сказали они. "Зачем делать козлом отпущения этих бедных педерастов? Зачем делать жизнь такой несчастной?"
  "Не в наших правилах делать жизнь несчастной или избегать страданий, когда от нас это требуется", - сказал Лестар. "Вы что, все здесь залегли на дно? Это мало что говорит о военной дисциплине, которой мы научились".
  "Расслабься", - ответили они.
  
  Командир Лан Пирот взял его под руку и дал ему задание сжечь деревню прямо у реки. "Сегодня вечером", - сказал он.
  Лицо Лестара было каменным. "Сэр, - сказал он, - вы не хуже меня знаете, что в этом климате почти невозможно что-либо поджечь. Влага просачивается во все."
  "Я послал в Изумрудный город за материалами для помощи", - сказал командир. "У меня есть шесть ведер смолы из измельченного гилликинского цветка майя, которая будет гореть в муссон.
  Как только наступит ночь, вы сможете покрасить им стойки и опоры моста. Начните с балок, ближайших к концам моста, и покрасьте их высоко. Ближе к центру нанесите краску низко, ближе к уровню воды. Сначала подожгите концы - одновременно - чтобы создать огненные стены при каждом подходе, чтобы бенгдани не смогли убежать таким образом. Они будут тесниться к центру, и у них будет время подумать, что делать, позвать на помощь, прежде чем стойки с низким освещением сгорят достаточно, чтобы подвергнуть их опасности".
  "Кто придет им на помощь?" - спросил Лестар. "Они в двадцати минутах езды от Куойра".
  "Через двадцать минут кто-нибудь услышит их и, что не менее важно, кто-нибудь прибудет вовремя, чтобы засвидетельствовать их страдания. Это важный момент. Я позабочусь об этом, если мы сверим наши часы."
  "Прибыть вовремя, чтобы засвидетельствовать? Не для того, чтобы помочь?"
  "Лестар, это мост. Они могут прыгнуть в воду."
  "Командир. Прошу у вас прощения. Никто не плавает в Уотерслипе ночью, да и днем тоже редко. В глубинах водятся смертоносные водяные угри и аллигаторы, которые питаются по ночам."
  "Я их там не поселял", - сказал Командир. "Я слышу нотки бунта в твоем голосе, солдат?"
  "Я так не думаю, сэр", - сказал Лестар. Однако он был встревожен, когда отвернулся.
  
  Чтобы исключить возможность утечки предупреждения бенгданийцам, кампания должна была начаться немедленно. Лестар завербовал Энсонби, Берни и нескольких других.
  Научившись одному-двум трюкам у высшего командования в Изумрудном городе, Лестар не сказал им о характере их миссии. Они должны были одеться в темную одежду и надеть шапочки с москитной сеткой, вымазать свои лица грязью и никому не говорить, что они делают.
  "Думаю, речь идет о похищенном вице-короле", - придумал Лестар, когда кто-то надавил на него.
  "Появилась зацепка. Мы собираемся выкурить похитителей. Но мы не можем их хоть как-то предупредить, иначе они убегут."
  Закат, с его обычным карамельно-оранжевым оттенком, был быстрым. Ночь со скрипом ворвалась на крыльях бесчисленных жужжащих насекомых. Аудитория в миллиарды человек.
  
  "ПОДРОБНОСТИ БУДУТ ПОЗЖЕ, ребята, но сначала о главном: это секретная миссия". Лестар и его товарищи столпились у плоскодонок, которые он реквизировал для учений.
  "Вас выбрали, потому что у вас здесь есть подруги. Вы захочете как можно быстрее вернуться к ним и забраться с ними в постель. Мой совет - попробуйте сегодня вечером что-нибудь новое. Сделайте его запоминающимся для вас обоих, так что если будет требоваться алиби, вы будете готовы".
  "Но отношения не одобряются", - сказал Энсонби.
  "Я имею в виду, если квадлингцы будут искать козлов отпущения, вы будете прикрыты. Если кому-то нужен совет в области секса, спросите Энсонби. Расскажи им о позиции шесть, Энсонби". Лестар подмигнул.
  "В некоторых кругах она известна как "Душить русалку".
  Он никого не обманывал. Лестара подозревали в сексуальном невежестве, а у него была репутация старомодного сдержанного человека в таких вопросах. Парни выглядели недовольными.
  "Если у нас есть алиби, - сказал Берни через некоторое время, - то что делать с теми, у кого его нет?"
  "Неудача постигнет всех нас", - сказал Лестар. "Рано или поздно. Может, на этот раз они увернутся.
  Может, и мы тоже. Пойдемте, мы выходим".
  Как только стемнело, проблема комаров загнала большинство кводлингов в их хижины на сваях, хотя иногда мимо проплывали каноэ или плоскодонки. Никто не обратил на это особого внимания. Поскольку в это время месяца небо было безлунным - без сомнения, командир уже рассчитал это - видимость, к счастью, уменьшилась.
  В полумиле к северу от Бенгды Лестар подал сигнал лодкам. Он жестом указал на шаткую громаду, нависавшую над обоими краями моста, - улей, в котором горел свет из окон и слышался шум ужина и разговоров. Затем он объяснил задачу.
  
  Первым заговорил Берни. "Люди могут погибнуть", - сказал он.
  "Не уверен в этом, но, думаю, это учтено. Прискорбно, но это так".
  "Но женщины и дети", - сказал Берни. "Я имею в виду, какое отношение дети имеют к дорожным сборам, уплате налогов или отказу их платить? Разве они не безупречны и все такое?"
  "А дети все еще не виноваты, если они вырастут и станут врагами? Я не собираюсь обсуждать это. Мы не проходим курс моральной философии. Мы солдаты, и это наш приказ. Энсонби, Сомс, Киппер, вы займетесь дальним концом; мы, остальные, начнем с этой стороны.
  Вот припасы - смола, кисти, кремень, когда будете готовы. Ножи."
  "Для чего нужны ножи?" - спросил Берни.
  "Вырезать свои инициалы на опорах. Ты, болван, для чего, по-твоему, нужны ножи?
  Используй их, если понадобится. Мы готовы?"
  "Я не могу этого сделать".
  "Мы попросим Неназываемого Бога об успешном завершении нашей миссии". Четыре секунды молчания. "Поехали".
  Они направили лодки вперед, а затем протиснулись среди рыбацких лодок жителей деревни, которые, как обычно, были связаны в длинную баррикаду под мостом, чтобы предотвратить ночной проезд по платному мосту. Солдаты испытали шок, когда подняли со дна своей лодки старого деда Квадлинга, который, вероятно, избегал ругани со своей женой.
  Они обхватили его голову руками и крепко завязали ему рот. Затем они завязали его в рогожный мешок и бросили в Уотерслип.
  Командир Лан Пирот прекрасно выбрал время, так как дети в поселении были накормлены, но не уложены спать, и, когда солдаты принялись намазывать смолу, они слышали пронзительный смех, усталый плач, изредка колыбельную, доносившиеся через застеленные камышом полы над их головами. Этот шум служил подходящим прикрытием для тихой работы по поджогу.
  Лестар знал, что отступление должно быть быстрым, и не только для того, чтобы их не заметили бегущие жители деревни Бенгда, но и для того, чтобы его люди не стали свидетелями того, что должно было быть ужасным. Все тираны были жестоки, но огонь был более неуправляемым, чем большинство других.
  Он пробормотал: "Установить. Правильно. Свет."
  Дрожащими руками обе команды потянулись к пропитанным маслом тряпкам, обмотанным сеткой. Мужчины прикрепили тряпки к концам своих мечей и ударили по ним. Длина меча позволяла каждому воину достать достаточно высоко, чтобы поджечь смолу, которой его товарищ уже намазал место удара.
  Одна команда финишировала быстрее других, так как Энсонби в спешке слишком быстро взмахнул мечом. Опасно, что сгусток горящей тряпки вылетел раньше, но Энсонби увернулся, и тряпка с шипением упала в реку.
  Все было аккуратно, работа сделана хорошо, и обе лодки успели отплыть на восемьдесят футов, прежде чем бревна затрещали и ночь отожглась адским светом. Река отражала трещащие бревна, дрожащий мост, который почти сразу показался огненными столбами высотой в тридцать футов. Хорошая крепкая штука, эта смола цветов майи! Затем крики, падающие бревна, горящая вода.
  К этому времени они должны были полностью удалиться, и какой-то другой контингент должен был увидеть это зрелище, чтобы объективно сообщить о нем. Но плоскодонки застряли у берега в узловатых корнях, образованных древними, тенистыми осоковыми деревьями. Кроме того, мужчины не могли перестать смотреть. Они могли видеть, как бенгдани перебегают от окна к окну, от дома к дому и взбираются по покрытым плесенью соломенным крышам. Некоторые бросали мебель в воду и пытались запрыгнуть на нее; некоторым это удавалось, хотя мебель для квадлинга, в основном плетеная из тростника, не отличалась ни прочностью, ни плавучестью.
  Один пучок соломы лениво падал сквозь черноту, как гаснущая падающая звезда, или горящая буквенная гласная, поглощенная водной тишиной, или жар-птица, совершающая самоубийственный прыжок в темное безымянное озеро.
  Опьяненный метафорой, подумал Лестар: это значит, что пришло время убегать. "Думаю, нам лучше уйти.
  Если мы испортим эту часть работы, ребята, мы испортим все дело".
  "Какой в этом был смысл?" - спросил тот, кого звали Киппер.
  "Кампании коварны; вот почему они называются кампаниями, а не уроками бальных танцев", - сказал Лестар, но его голос звучал странно. Он навалился всем своим весом на столб баржи и начал выдвигаться. "Постели ваших подружек сегодня холодны без вас, парни, и если вы не вернетесь вовремя, до рассвета кто-нибудь другой займет ваше место. Ты знаешь это лучше, чем я. Смотри в оба - "Он сам смотрел в оба, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что ничего не приближается вверх по реке от моста Бенгда. Как это могло случиться, если только это не было речное чудовище, потревоженное пожаром и взбесившееся? Ни одна лодка больше никогда не сойдет с этого моста, и никто не сможет помешать ей пройти под ним; он падал, дерево за горящим деревом, и его население вместе с ним, пока он наблюдал.
  Мужчина и женщина на ближней стороне, которая неуклюже падала в горящую воду, схватили ребенка, оказавшегося между ними. Ее одежда загорелась, и родители или соседи сорвали ее. Все их рты были открыты, хотя Лестар не мог отличить один человеческий крик от всех остальных. Затем родители уперлись как можно прямее в наклонную конструкцию и начали раскачивать девочку за руки и за ноги, чтобы избавить ее от огня.
  
  Лестару вспомнилась игра, в которую он играл, когда ему было сколько, семь, восемь?- когда Ирджи и Манек вот так замахнулись на маленью Нор, а потом замахнулись и на него тоже. Но это было в снежной насыпи на зимних высотах Грейт-Келлс, в Киамо-Ко; это было не для того, чтобы спасти его жизнь или ее. Это было ради забавы.
  Девочка изогнулась, когда они отпустили ее, и ее руки потянулись назад, как будто она могла заставить себя плыть по ночному воздуху и вернуться в объятия своих родителей. Огонь позади них догнал их ноги и побежал вверх по спинам, когда она парила, как обнаженная девушка-птица, позолоченная красно-бронзовым светом. Затем она рухнула в воду. Усилия ее родителей привели к такому результату: она приземлилась за лужами горящего масла, в которые упали все остальные.
  Лестар выпрыгнул из лодки, прошипев через плечо: "Назад на базу! Это приказ!" Он не обернулся, чтобы посмотреть, повинуются ли ему. Напрасно он искал девушку. Он ее не видел. Он не видел, доплыла ли она до берега, или утонула, или поплыла обратно в огненную жидкость, чтобы присоединиться к своим родителям в их жертвоприношении.
  
  ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ДОМ БЫЛ окружен более строгой охраной, чем он когда-либо видел, но у Лестара не было проблем с сигнализацией ночному дозору и проникновением внутрь. Несмотря на инструкции об обратном, Энсонби, Берни и другие не были на улице, чтобы обниматься со своими местными девушками; они укрылись в казармах. Компания их товарищей должна казаться более утешительной. И Лестар заметил, что в ту ночь никого не было за пределами помещения. Других солдат, должно быть, предупредили, чтобы не шалили. Для защиты постов? Ради их собственной безопасности? Это означало, что парни, назначенные на задание, были единственными, кто находился вне военной охраны. Теперь Лестар видел это. Они были бы сидячими утками, изолированными друг от друга, обнаженными в постели с туземными женщинами, когда и если бы новости распространились и началось возмездие.
  "Герой часа! Где ты был? " спросил Сомс.
  Лестар начал что-то говорить о девушке. Он не смог найти ее, отчасти потому, что ему было трудно сфокусировать взгляд на сцене. Оно горело слишком ярко, чтобы его можно было прочесть.
  "Мы подкреплялись виски и похлопывали себя по спине. Мост - это история! Заходите, вас ждет радушный прием."
  "История. История. В мгновение ока", - сказал Лестар. "Сначала нужно кое-что взять". Он пригнулся на верхней веранде, выходившей на центральный двор, держась в тени и не попадаясь на глаза мужчинам, отдыхавшим у фонтана внизу. Ему понадобилось лишь мгновение, чтобы взять свой ранец и те немногие вещи, которые он хранил в сундуке у изножья кровати. Парадные ботинки он поставил на подоконник: своего рода символ того, что он прыгнул. Повседневные ботинки вполне сгодятся. Затем, накинув старый, заплесневелый плащ и метлу на спину, перекинув через плечо откупоренную флягу с пресной водой, он налегке спустился по черной лестнице и прошел через кладовую с сухими товарами. Затем перемахнул через стену - в прямом и переносном смысле.
  
  С МЕТЛОЙ ВЕДЬМЫ у него были средства для быстрого перемещения, но на сердце у него было так тяжело, что он не мог представить, как оторвется от земли, а если и оторвется, то только для того, чтобы достичь высоты, подходящей для броска со своего насеста.
  Он шел, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть свои следы или приглушить звук шагов. Север, насколько он мог судить. Он скорректировал свою траекторию, сверив ее с движением солнца, и если однажды он слишком сильно отклонится на запад, то на следующий день, скорее всего, будет отклоняться на восток.
  Была ранняя весна, когда он покинул Куойр - весна по календарю, а не по вегетационному периоду, потому что в болотистых землях гниль, цветы, фрукты, семена и гниение происходили одновременно в течение всего года. Давным-давно климат стал для него второй кожей, из которой он не мог выбраться, пока, спустя недели, его тропа не начала подниматься, и время от времени его нога не натыкалась на холмик сухой травы.
  Он ожидал, что какой-нибудь крокодил оторвет ему конечность, пока он спит, или болотный кот набросится на него, но единственными существами, которые, казалось, знали о его присутствии, были москиты, и он безропотно подчинился им. Он представил, как они обескровливают его до смерти, тысяча укусов в день в течение тысячи дней, пока он не высохнет изнутри полностью. Затем - другой способ полета! - может налететь сильный порыв ветра и начать волновать клочок кожи, и все его существо может взметнуться в воздух, как стая мошек, и исчезнуть.
  Недели прогулок, отдыха, еще раз прогулок. Он не искал пищу, но аморальный пейзаж бросал помощь на его пути. Щепотки ежевичного куста, молотые орехи, иногда болотное яблоко, корень дикобраза. Он стал худее, чем когда-либо, хотя его рацион казался достаточным, поскольку он не страдал ни сновидениями, ни дизентерией.
  Его представление о географии страны Оз было ограниченным, но ее наиболее заметной особенностью был ятаганообразный хребет высоких гор, который изгибался от южной части центральной страны Оз к северо-востоку. Ему нужно было проехать через Кводлинг Келлс - либо по Дороге из Желтого кирпича, либо нет. Как только он окажется на северной стороне гор, он повернет на восток и будет держать их справа от себя. Рано или поздно он добрался бы до ущелья, известного как перевал Кумбрисии, лучшего пути к обширным лугам Винкуса. Но он двигался дальше, пока Великие Келлы не подняли свои покрытые льдом вершины на востоке. Ему нужно было добраться до реки Винкус, и он должен был следовать по ней на север, туда, где она вытекала ослепительным водопадом из долины Хунг в центральном Келлсе.
  Вверх по склону этого водопада, вдоль берегов самого правого ответвления верхнего Винкуса, и еще выше по среднему хребту Нобблхед Пайк, и он вернется.
  Не домой. Не было такого места, как дом. Только назад. Назад в Киамо Ко.
  
  Пока он шел, он ни о чем не думал, когда мог справиться с этим. Мир в его разнообразии не привлекал и казался насмешливым и тщеславным. Преодолев Кводлинг-Келлз с относительной легкостью, он вышел в спокойное лето на северных склонах, где фруктовые деревья щеголяли множеством цветов, а пчелы усердно пилили солнечный день. Это была не музыка, а шум. Он украл немного кленового сока из хранилища отшельника в лесу, не для того, чтобы насладиться, а просто чтобы насытить желудок.
  Со временем снова появились признаки человеческого жилья - усадьба здесь или там, святилище на дороге - Лурлине или Безымянному Богу, он не мог сказать, и ему было все равно, и он не остановился, чтобы отдать дань уважения. Он избегал людей, когда мог, а когда не мог, то был достаточно немногословен, чтобы вызывать тревогу. Самый добрый из фермерских жителей мог бы предложить кружку молока или одеяло на сеновале, но они не пригласили бы его к своему столу. И он бы тоже не согласился.
  Однажды он наткнулся на старую женщину, которая хлыстом гнала перед собой четырехрогую корову.
  Ее сопровождал ребенок, судя по всему, мальчик, который, казалось, испугался своей бабушки и бросил на него отчаянный, умоляющий взгляд. Женщина перевела взгляд на ребенка и прошипела: "Нечего на него смотреть, Тип, так что следи за своими глазами, иначе на дороге ты споткнешься, и ты не едешь на корове, так что перестань думать об этом. Мы проделали весь этот путь не ради призового экземпляра, чтобы ты мог хандрить и закатывать глаза."
  "Как далеко все это?" - спросил Лестар - не то, чтобы его это волновало, но он подумал, что если женщина заговорит с ним, у нее будет меньше сил, чтобы ударить мальчика.
  "Гилликин, и мы стремимся добраться туда до того, как выпадет снег, но у меня есть сомнения", - отрезала женщина. "Как будто это тебя касается".
  "Это долгий путь для коровы", - сказал Лестар.
  "Четырехрогая корова дает качественное молоко, полезное для определенных рецептов", - сказала женщина.
  Мальчик сказал: "Ты могла бы продать меня этому солдату, а потом сама отвезти корову домой".
  "Я бы и не мечтала продать такого бесполезного мальчика, как ты, - ответила она. - У добрых бюргеров Гилликина была бы моя лицензия на передачу испорченного товара. Держи рот на замке, Тип, или ты пожалеешь об этом."
  "Я не покупаю детей", - сказал Лестар. Он посмотрел мальчику в глаза. "Я не могу никого спасти. Ты должен спасти себя".
  Тип прикусил нижнюю губу, держа рот на замке, но его глаза оставались прикованными к Лестару. Лестару показалось, что упрек говорит: ты должен спасти себя? И каким доказательством этого ты являешься, солдат?
  
  "Хотя, если бы вы предложили эту вашу метлу, - сказала женщина, - я полагаю, я могла бы рискнуть своей профессиональной репутацией. Это красивый предмет."
  Лестар прошел дальше, не ответив. Милю или две спустя он остановился, чтобы затянуть шнурок на ботинке, и, оглянувшись, увидел, что женщина, корова и ребенок немного свернули на север через какие-то луга. Лучший маршрут к Изумрудному городу и Гилликину за его пределами пролегал между Келлсуотером и Рествотером, через дубовый лес, так что теперь он мог предположить, что находится недалеко от перевала Кумбрисия. Это оказалось правдой.
  Разгар лета на берегах реки Винкус. Он искупался в ней. Комариная чума была уже позади, ее отгонял устойчивый ветерок, дувший с гор Великого Келлса, который, словно прозрачные ломтики дыни, начинал неуловимо нависать справа от него. Река Винкус текла здесь широко и неглубоко, и даже под самым жарким солнцем была ледяной и холодной, ибо ее питали тысячи ручьев, каскадами стекавших с сосновых склонов гор.
  По-прежнему никаких животных. Никаких стад танцующих горных пони, никаких черепах, проводящих декаду или две посреди тропы, даже очень мало птиц, да и те слишком далеко, чтобы их можно было идентифицировать. Казалось, от него исходило такое зловоние, что животный мир отступал от него по мере того, как он двигался на север и восток.
  Однажды вечером он попытался остричь свои волосы, так как они падали ему на глаза. Его армейский нож затупился от чистки корня дикобраза, и его попытки наточить его на камне ни к чему не привели. Стрижка превратилась в завтрак свиньи, и в конце концов он бросил нож и потянул за волосы, вырывая их с корнем, пока кровь не попала ему в глаза.
  Он подумал, что кровь могла бы освежить его поврежденные слезные протоки, и на мгновение вообразил нечто похожее на облегчение - облегчение, - но оно не пришло. Он вытер лицо и завязал волосы сзади, терпя пот и сырость от тяжелого груза волос.
  Горы, которые теперь были ближе, вырисовывались как своего рода гнетущая компания, их аромат гранита и бальзама ни с чем не спутаешь, непохожий ни на что другое и такой же безутешный, как и все остальное. Их миллион лет поднятия собственных голов были всего лишь миллионом лет, не более того. Лето шло, солнце садилось все раньше, однажды он уловил запах лисы на ветру и почувствовал, как у него разыгрался аппетит - увидеть лису. Простая лиса, пробегающая мимо по своим делам. Он не видел никакой лисы.
  Мир казался карательным в своей красоте и сдержанности. Иногда, подумал Лестар - его первая мысль за многие недели, - иногда я ненавижу эту нашу чудесную страну. Она так похожа на дом, а потому не дает тебе покоя.
  
  ЗАТЕМ ОН пришел к месту, где Винкус протекал мимо ряда небольших озер - не более двух или четырех километров в длину, и все они узкие. Очевидно, они были сформированы одним и тем же ландшафтом, потому что в них чувствовалась какая-то семейная атмосфера. Вода была свежей и подвижной, и хотя он не видел рыбы, Лестару показалось, что там были косяки, скрытые от глаз.
  
  Лиственницы, березы и тонкая поросль, известная как пиллвуд, образовывали розоватую кайму на дальних берегах. Впервые с тех пор, как покинул Куойр, Лестар прервал свой медленный путь на север. Он потратил целый день, чтобы осмотреться, потому что пейзаж казался ему смутно приятным, а он больше не привык радоваться.
  Середина пяти озер имела более веерообразную форму, чем другие, и от узкой точки на юге открывалась широкая панорама низких холмов - страна корзин с яйцами, - которые ловили свет и создавали узоры теней, от одного холма к другому. Он исследовал южный берег озера и обнаружил там плавно закругленный холм размером не больше одного-двух пастбищ, поросший пиллвудом и изрезанный горизонтальными выступами гранита или ферменной конструкции, он не мог сказать, чего именно.
  Трава под деревьями была равномерно подстрижена и усеяна пометом, так что поблизости бродило стадо жвачных животных, поддерживая газон в чистоте. Это придавало заведению домашний вид.
  Лестар сел, прислонившись спиной к дереву, и посмотрел на воду, по которой дул южный ветер, и на кончиках волн играли полосы света.
  Это могло бы стать домом, подумал он; достаточно красивым, чтобы терпеть, и никого вокруг. Запредельное из запредельного. Незер-Хау, он назвал его, как, будучи полезным старым словом для обозначения холма. И как это помпезно - называть место только потому, что вы сами отдыхали там какое-то время!
  Но он закрыл глаза и погрузился в нечто вроде сна наяву, как делал это один или два раза до этого. Он видел себя сидящим там, почти дремлющим, более взрослым, чем в начале пути, но все еще потерянным, как большинство молодых людей, и более потерянным, чем большинство. Не имея представления о профессии, не умея совершать ошибки, не у кого учиться, некому доверять, нет врожденных добродетелей, на которые можно было бы положиться... и нет возможности заглянуть в будущее.
  Он поднялся на высоту листьев пиллвудских деревьев, которые начинали становиться янтарными - первый намек на осень. Он увидел себя внизу, плохо подстриженные волосы - какая неудачная работа! - и колени, и ступни, вывернутые наружу, как будто посаженные туда. Если бы он мог просто перестать дышать, он стал бы частью Нижнего Мира; умело погрузился в траву. Когда его агрессивный дух покидал его тело, горный баран, или озерный скарк, или любое другое животное, питавшееся здесь, в конце концов преодолевало свой страх и щипало траву прямо до его конечностей, сохраняя ее подстриженной вокруг него.
  Затем его внимание переключилось на другую фигуру, видимую издалека, хотя и достаточно близко. Это был мужчина в плаще из пурпурно-розового вельвета, с посохом и какой-то книгой в руках.
  Он появлялся в воздухе, как человек, видимый сквозь туман. Сначала ему показалось, что он потерял равновесие, и он попробовал землю своим посохом, пока не встал на ноги. Надвинув свою смешную шляпу прямо на лоб, он подергал себя за брови, как будто они ему мешали, и начал оглядываться вокруг. Лестару показалось, что он говорит, но звука не было, только видение забавного старика, трезвого и безумного одновременно, пробирающегося вдоль лба Нижнего Хау.
  
  Старик прошел рядом с телом дремлющего Лестара, внизу - тень Лестара в ветвях дерева видела это. Старик, возможно, какой-то ученый, остановился, как будто ему было любопытно, и посмотрел на дерево, к которому прислонился Лестар. Затем он посмотрел вверх, на его ветви. Но его глаза не могли сфокусироваться ни на Лестаре в покое, ни на Лестаре в воздухе, и он пожал плечами и начал спускаться с холма.
  Хороший способ избежать компании, если я хочу ее избежать, подумал Лестар, когда его дух снова начал оседать в его теле, или, другими словами, когда его маленький сон закончился и более печальное ощущение мира, даже этого милого уголка, нахлынуло обратно.
  Он покинул Нижний Хау и прошел вдоль самого правого берега озера, продолжая движение на север, когда вспомнил о задумчивости и увидел в ней что-то, чего не заметил в то время. Он узнал книгу, которую старик таскал с собой повсюду. Это была Гриммерия, книга, которую Ведьма - эта Бастинда - использовала в качестве своей книги заклинаний.
  
  ОН ведь однажды заглядывал в Гриммерию, не так ли? Но это было до того, как он отправился из Киамо-Ко с Элли. И встретился с этой старой слонихой, принцессой Настойей или кем-то в этом роде. Которая обещала попытаться помочь найти Нор или поделиться тем, что она могла бы узнать.
  Гордый и уверенный в себе, каким может быть только по-настоящему глупый, он отправился на поиски Нор самостоятельно.
  Умный ход, Лестар, сказал он себе. Хорошая шутка. Просто посмотрите, до чего вы докатились, соблюдая свой собственный совет.
  Что ж, это было уже кое-что. По крайней мере, он разговаривал сам с собой - вместо того, чтобы подставлять себе холодное плечо.
  
  ПОТРЕБОВАЛОСЬ еще два месяца, чтобы закончить путешествие. Он не торопился.
  Однажды, возвращаясь к реке Винкус, он заметил одинокого оленя. Он стоял наготове посреди длинной череды зрелых буковых деревьев, тянувшихся вдоль гребня хребта, наполовину освещенный эффектом послеполуденного солнца и облаков. Увязая по колено в сухой траве, олень наблюдал за ним, когда он проходил мимо. Он не дрогнул и не убежал. И при этом он не нападал на него.
  
  НАКОНЕЦ, что-то знакомое: маленькие поселения, прилепившиеся к склонам Келлса.
  Деревни Арджики, некоторые с названиями, некоторые нет. Фанарра, и Верхняя Фанарра, и Пумперникелевая скала, и Красная Ветряная мельница. Была поздняя осень, начало зимы; стада спускались с высот, шумели в своих загонах; летняя вязка была закончена, мотки крашеной пряжи скарка были завязаны узлом и развешаны сушиться на колышках. От запаха уксуса, используемого для закрепления краски, кожа в его ноздрях натянулась.
  
  Арджики без комментариев наблюдали за его продвижением по Нобблхед Пайк. Если кто-то из них и узнал его, то виду не подал. Прошло почти десять лет с тех пор, как он уехал с Элли. Внутри него все изменилось - он вырвался из своей скорлупы и обнаружил, что ему чего-то не хватает, - но Арджики выглядели флегматичными и вечными.
  Он тоже никого из них не узнал.
  Когда он проходил последнюю милю, глядя вверх, старая водонапорная станция возвышалась над мощными бедрами горы. Она нависала над головой с невозможной перспективой, а облака над ним проносились так быстро, что, когда он стоял, запрокинув голову, у него закружилась голова. Чтобы увидеть это снова! - старая свая, некогда фамильный дом принца Арджики, затем замок-убежище Злой ведьмы Востока. Киамо Ко.
  Его камни были испещрены разводами воды от тающего снега на зубчатых стенах. (Суровая погода иногда обрушивается на более высокие горы уже в конце лета.) Крыши замка выглядели в серьезном запустении. С карнизов взлетали вороны, восточное окно, казалось, рухнуло, оставив зияющее отверстие, но из трубы шел дым, значит, здесь кто-то жил.
  Он не произнес ни слова с тех пор, как встретил женщину на дороге, старуху с четырехрогой коровой и ребенком. Он не был уверен, что все еще может говорить.
  Ворота были пусты, церемониальный подъемный мост центральных ворот был поднят, но дверь сторожки была широко открыта, и внутрь заносило снегом. Безопасность не была главной заботой того, кто жил здесь сейчас.
  Он сжал метлу в руке и плотнее закутался в ведьмин плащ - он носил его уже несколько недель, радуясь, что все эти сезоны носил его с собой, так как это помогало от холода. Мерси, мерси, подумал он, я вернулся домой с войны, что бы это ни значило. Он поднялся по крутым ступенькам к сторожке и вошел в главный двор.
  Сначала он не заметил никаких изменений, но он смотрел глазами памяти, и эти глаза были затуманены слезами. "Она могла вернуться сюда", - подумал он наконец.
  Надеялся ли я на это все время, шаг за шагом - неужели эта надежда удерживала меня от смерти? Если бы Нор действительно пережила свое похищение, она могла бы вернуться сюда, как и я. Возможно, она даже сейчас запекает мясной пирог в горячей духовке и оборачивается на звук моих шагов по булыжной мостовой.
  Затем он вытер глаза пятками ладоней. Это место превратилось из здания в руины, и некоторые жесткие грани его утилитарного дизайна смягчились от запустения.
  Булыжники были покрыты сухими листьями, и дюжина или больше молодых деревьев, похожих на гостей вечеринки, стояли тут и там, размером с человека или даже немного выше, возбужденно подергивая своими тонкими конечностями при появлении нового гостя. Над головой хлопнул ставень. Плющ вцепился в стену часовни. Несколько окон были разбиты, и из них высунулось еще больше молодых деревьев.
  
  Было тихо, но не неподвижно; все шелестело почти беззвучно. Он мог бы услышать, как ребенок плачет во сне в колыбели в Ред Уиндмилл, если бы какому-нибудь ребенку именно тогда понадобилось поплакать.
  Он медленно повернулся, раскинув руки, поворачиваясь на одной пятке. Позволил потоку эмоций захлестнуть его изнутри.
  Когда он закончил свою революцию, обезьяны были там, под деревьями, на наружных ступенях, выглядывая сквозь желтеющую листву в окнах. Они появились из ниоткуда, пока его глаза были затуманены. Некоторые из них дрожали и держались за кончики крыльев; парочка обделалась. Эта порода никогда не придерживалась личной гигиены с какой-либо убежденностью.
  "Лестар?" - спросил ближайший из них. Ему приходилось ходить, опираясь костяшками пальцев о землю; неужели годы жизни с тяжелыми крыльями искривили его позвоночник? Или это был просто возраст?
  "Уорра", - осторожно сказал Лестар; он не был уверен. Но лицо Уорры расплылось в улыбке от того, что его узнали.
  Он подошел, взял Лестара за руку и поцеловал ее с липкой нежностью.
  "Не делай этого, не надо", - сказал Лестар. Затем они с Уоррой рука об руку прошли через перекошенную дверь в зловещий, простой, с высокими потолками лестничный холл, точно так же, как они это делали пятнадцать, восемнадцать лет назад, когда впервые прибыли вместе в замок с Бастиндой Тропп.
  
  ЕМУ НЕ потребовалось много времени, чтобы понять, что Нор там не было. Однако внезапная мысль о ней почти на слух пробилась сквозь его опасения по поводу Киамо Ко. Казалось, он вот-вот услышит ее детский визг и топот ног.
  Тем не менее, он не мог позволить себе капризничать, даже если бы захотел. Во-первых, отвратительная вонь обезьяньего навоза пробивалась сквозь сложные воспоминания детства. Он должен был смотреть, куда ступает. Опасность для здоровья населения.
  Он почти не удивился, обнаружив, что няня все еще жива. Сейчас ей было бы девяносто лет или больше? Конечно. Ее обонятельные чувства давно покинули ее, поэтому пары, казалось, не беспокоили ее, а ее собственное постельное белье и дневной халат были в далеко не первозданном состоянии. Резко выпрямившись в постели, в шляпке на голове и с расшитой бисером сумочкой в руках, она приветствовала его без особого удивления, как будто он был на кухне всего десять лет назад, чтобы налить себе чашку молока.
  "Это Хиззи, это уози, ты сам во всей своей красе, если это можно так назвать", - сказала она и подставила щеку, которая драматически провалилась в ложбинку седеющих морщин.
  
  "Привет, няня. Я пришел навестить тебя, " сказал Лестар.
  "Кто-то делает, а кто-то нет".
  "Это Лестар".
  "Конечно, это так, дорогая. Конечно." Она села немного прямее и посмотрела на него. Затем она взяла с прикроватного столика слуховую трубу и потрясла ею. Выпал бутерброд с ветчиной, еще более изношенный. Она посмотрела на него с неодобрением и откусила здоровый кусок. Она снова прижала трубу к голове. "Кто это кто?"
  "Лестар, - сказал он, - ты помнишь? Мальчик с Бастиндой?"
  "Вот уж кто никогда не ходит в гости. В ее башне. Слишком много учебы, и ты прогонишь мальчиков, я всегда говорила. Но у нее был свой ум. Ты пойдешь туда?
  Скажи ей, чтобы она проявляла немного уважения к старшим и немощным."
  "Ты помнишь меня?"
  "Я думала, ты можешь быть Мрачной Смертью, но это всего лишь стрижка".
  "Лестар, это я. Лестар."
  "Да, и что случилось с мальчиком? Он был забавным крепышом. Насколько я помню, ему потребовалась целая вечность, чтобы пройти обучение. Тем не менее, он бы вписался прямо сейчас." Она закатила глаза, глядя на Уорру, который с нежностью стоял рядом, сложив руки на груди. "Ты же знаешь, он никогда не пишет. Впрочем, все в порядке, потому что я больше не могу читать."
  Лестар сел на табурет и некоторое время держала Няню за руку. "Уорра, здесь есть что-нибудь похожее на шерри?" - внезапно спросил он.
  - Все, что не испарилось в бутылках. Мы не прикасаемся к дымящимся вещам", - сказал Уорра. Это немного справедливо, подумал Лестар и также понял, что язык Уорры значительно улучшился. Теперь, когда все перестали пытаться учить его.
  Уорра вернулся вовремя с пыльной бутылкой. Это был старинный кулинарный бренди, и к тому же класса "В", но вкус Няни явно испортился, как и некоторые другие ее таланты, и она потягивала его счастливо, глупо.
  После дремоты, которая длилась всего несколько мгновений, она проснулась и стала более бдительной. Ее глаза выглядели так же, как когда-то: возможно, менее проницательно, но не менее хитро.
  "Ты мальчик, немного повзрослевший", - сказала она. "Я вижу, этого недостаточно, но время еще есть".
  "Лестар", - напомнил он ей. Он хотел работать быстро, пока она была на приеме. "Няня. Ты помнишь, как мы сюда приехали? Бастинда и я?"
  
  Она скривила лицо и почти сразу же нашла ответ. "Я не знаю, Лестар. Потому что я пришла позже. Ты уже был здесь, когда я пришла."
  Конечно. Он забыл об этом. "Бастинда была твоей подопечной, не так ли? Ты была ее няней. Она тебе все рассказала.
  "Ей особо нечего было рассказать", - сказала нянюшка. "Ради интересной жизни ты хотел послушать свою мать. Мелена. Дерзкая маленькая штучка, обошла весь приход, если вы понимаете, что я имею в виду. Испытание для ее мужа, Фрекса. Теперь он был хорошим человеком и, как большинство хороших людей, ужасно скучал по этому поводу. Сколько часов он потратил, пытаясь обратить меня в юнионизм! Как будто Неназванный Бог хотел проявить интерес к Няне! Нелепо."
  Он не хотел говорить о религии. "Я хочу спросить тебя кое о чем прямо. Если ты знаешь ответ, ты можешь сказать мне. Теперь я взрослый. Была ли Бастинда моей матерью?"
  "Она не знала", - сказала нянюшка. Ее рот принял форму О-О! - как будто она снова была поражена нелепым самомнением. "Она перенесла какой-то ужасный удар и на несколько месяцев впала в сон без сновидений. По крайней мере, так она сказала. Когда она пришла в себя и соответствующим образом поправилась, она осталась работать на несколько монтий. Потом она оставила их, чтобы прийти сюда, и они дали ей тебя, чтобы она взяла тебя с собой. Это все, что она когда-либо знала. Она предположила, что могла родить тебя в коме. Это возможно. Такие вещи действительно случаются." Она закатила глаза.
  "Почему она не спросила обо мне - и о ней?"
  "Я полагаю, она думала, что ответ не имеет значения. Там ты был, так или иначе. Это почти ничего не значило."
  "Это важно для меня".
  "Она была хорошей женщиной, наша Тинда, но она не была святой", - сказала няня одновременно едко и покровительственно. "Оставь ей ее недостатки. Не все созданы для того, чтобы быть теплым материнским типом".
   "Если бы она думала, что я могу быть ее ребенком, разве она не упомянула бы о возможном отце?"
  "Она никогда не делала того, что мог бы сделать другой человек. Ты помнишь это. Так вот, я когда-то давно знала этого парня по имени Фиеро, и ты не очень на него похож, если это твоя игра. Честно говоря, тебе было бы легче сойти за ребенка Гингемы. Сестра Бастинды, Злая ведьма Запада, как они называли ее за спиной. Если бы ты был Тинды, у тебя была бы зеленая кожа, не так ли? Это загадка. Есть еще какой-нибудь сок?" Он налил еще маленький глоток.
  "Ты тоже вырастила Гингему? А их младший брат?
  Шелл?"
  
  "Их отец, Фрекс, думал, что я слишком язычник, чтобы быть слишком увлеченным Сарозой. Я с моими молитвами дорогой Лурлине, нашей волшебной матери. Фрекс хотела благочестивого ребенка, и было ясно, с ее тревожным оттенком, что Бастинда не была им. Гингема родилась мученицей -
  эта прискорбная инвалидность! Отвратительно, на самом деле - и она жила и умерла как мученица. Если бы у нее была хотя бы секунда или две, чтобы понять, что дом вот-вот придет и сядет ей на голову, я уверен, она умерла счастливой".
  "Я никогда не встречала ее".
   "В загробной жизни, мой мальчик, рассчитывай на это. Она будет ждать там, чтобы еще немного улучшить тебя."
  "А Шелл? Я встречался с Шеллом раз или два."
  "О, этот парень! Ну и шуточки у него! Он то и дело попадал в неприятности, как завтрашние швы на вчерашних штанах. Он устроил бедняге Фрексу веселую погоню! Шелл был безнадежен в школе, шутка-шут, неприятности с учителями и под юбками у мисс. И, говорят, от вина у него вырос умный рот. Он так хорошо врал отцу, что можно было поклясться, что он рожден для сцены. Конечно, в его работе, позже, все это очень пригодилось".
  "Что это была за работа? Медицина?"
  "Никогда не слышал, чтобы это так называлось. Я думаю, что этот термин - шпионаж. Вынюхивать, сводить счеты втайне от общественности, продавать информацию, и, если в рассказах есть хоть капля правды, заниматься сексом с дамами от Илсуотера до Угабу."
  Тогда это имело некоторый смысл в деятельности Шелла в Саутстейрсе. Он выуживал информацию у политических заключенных и в придачу занимался сексом.
  "Я знаю, что она мертва", - решительно сказала нянюшка, глядя в окно. "Мертв и исчез. По крайней мере, раз в день я вспоминаю об этом. Ты мог бы быть ее сыном. Почему бы тебе просто не решить, что ты такой и есть?"
  "Я не получил от Бастинды ничего, кроме страданий", - ответил он. "Это было счастливое страдание, потому что дети не знают ничего лучшего. Но она ничего мне не оставила - ничего, кроме метлы и накидки.
  Она не оставила мне никаких подсказок. У меня нет никаких талантов. У меня нет ее способности к негодованию. У меня нет ее способностей к магии. У меня нет ее концентрации."
  "Ты еще молод, на все это нужно время. Я сама не могла бросить, пока мне не исполнилось шестьдесят, но тогда я делала это с таким энтузиазмом, что однажды упала прямо со стула".
  "Я думаю, вы знаете, отличаетесь ли вы от других", - рискнул он. "Я думаю, ты знаешь, что ты одаренная.
  А как иначе?"
  
  "Ты знаешь, если чувствуешь себя обособленным, - сказала няня, - но кто этого не чувствует? Может быть, мы все одарены. Мы просто не знаем этого".
   "Нехорошо иметь бесполезный дар".
  "А ты пробовал? Ты хотя бы пытался читать из ее книги заклинаний? Из того, что я помню, Бастинде пришлось учиться. Ты же знаешь, она действительно ходила в школу. Она была стипендиаткой в Шизе".
   "Уорра научился хорошо говорить", - сказал он через некоторое время.
  "Моя точка зрения точна", - сказала она, осушая свой бокал. "Он должен был пытаться в течение многих лет, и это внезапно сработало".
  Он прошелся по комнате. Окна были закрыты ставнями от раннего осеннего шторма - как хорошо он помнил, как он дул в долины, иногда загоняя снег обратно в облака, которые его сбросили. "У тебя хорошая жизнь?"
  "У меня была хорошая жизнь", - поправила она его. "Время от времени приходит Уорра, и грязные крестьяне приносят свою грязную еду, которую я должна есть как часть общественных отношений. Я делаю, как мне приказано".
  "Кто-нибудь еще?"
  - Не в собачьем возрасте. Ни разу с тех пор, как эта Элли. И ты, и другие. Элли когда-нибудь переставала так хныкать? Она вырастет и потребует монастырь, помяни мое слово. Или муж с хорошим сильным ударом сзади. Ее задница очень хочет шлепка."
  "Элли вернулась?"
  "Она это сделала?" Ясность ума Няни угасала.
  "Если я поднимусь в комнату Бастинды, - осторожно сказал Лестар, - и если я найду что-нибудь из ее вещей, могу я это взять?"
  "Что, ты ищешь именно то, что?"
  "Может быть, книга".
  "Не та большая толстая вещь, которую она всегда просматривала?"
  "Да."
  "Много пользы это принесло бы тебе, даже если бы она выпустила это из виду. Вряд ли ей когда-нибудь удавалось заставить эти рецепты работать. Я помню, как однажды она пыталась наложить заклинание на пойманного ею голубя. Она пыталась научить его быть почтовым голубем. Она выпустила его из своего окна. Он умчался от нее так быстро, как только мог, но когда она крикнула: "Вернись сейчас же", существо повернулось и нырнуло, как любовник-самоубийца, и насадилось на флюгер."
  Пожилая женщина вздохнула. "На самом деле это было довольно забавно".
  "Где она может быть?" - спросила нянюшка. "Где она может быть? Где она? Тинда! " внезапно заорала она. "Почему ты не приходишь, когда я зову тебя? После всего, что я делал для тебя всю свою жизнь, и твоей шлюхи матери до тебя! Тинда! "
  Уорра прилетел из угла комнаты, где он складывал корзину с бельем. Он протянул руки к Лестару, который отступил из комнаты, пошатнувшись.
  
  ЛЕСТАР ПРОВЕЛ первые несколько недель, помогая привести Киамо Ко в порядок. Он напомнил обезьянам в первую очередь о санитарии. С его помощью обезьяны принялись за работу, закрывая окна, которые были раскрыты настежь, и, ремонтируя крышу, когда ветер утихал. Лестар принялся пропалывать передний двор, где росло множество деревьев, и ему было тоскливо, потому что даже в осенней хвое они давали хоть какое-то подобие компании. Но потом он решил не удалять деревья полностью, а подрезать и проредить их. Под плющом, мхом и крошечным одомашненным лесом это место с таким же успехом могло бы утопать в зелени. Это казалось подходящим мемориалом для Бастинды Тропп.
  Однако он не мог заставить себя подняться в ее комнаты в башне. Он боялся, что может выброситься из самого высокого окна, если горе застигнет его врасплох, как демона-любовника.
  Он навестил няню и сделал ее условия более комфортными и санитарными. В буфете в столовой он нашел лупу и несколько старых пыльных романов, написанных несколько десятилетий назад: "Проклятие восхитительного платья" - один, "Леди среди язычников" - другой. "Мусор", - сразу решила няня и принялась с увлечением их читать. Оказалось, что она не забыла навык, просто у нее были проблемы с глазами, и линзы помогли.
  Он наблюдал, как осень становится золотой, а затем побледневшей. Он старался не слишком дружить с Уоррой и остальными. Изоляция - это одно, но формирование неприличной привязанности к Летающей обезьяне может быть совсем другим. Обезьяны жили в своих помещениях - старых конюшнях, сеновале и амбаре, - а он спал в комнате, которую Нор использовала маленькой девочкой. Дни темнели все раньше, и когда он ложился спать в темноте, то с трудом понимал, двенадцать ему лет или двадцать.
  Через несколько дней после начала осенних дождей на двор пригнали лебедя, который четыре дня ютился под ступеньками. Он приносил ей молоко и еду, помогал мыть окровавленную грудь, потому что на нее напали. Она не могла назвать имя хищника; она не знала, как его можно назвать. Она прожила достаточно долго, чтобы сказать, что созвала Конференцию птиц, чтобы собраться на перевале Кумбриция, но ее сбила с курса какая-то мерзкая погода.
  "О чем конференция?" - спросил Лестар.
  Она не привыкла разговаривать с человеком и не хотела говорить больше. Однако, когда ее смерть приблизилась, она смягчилась. "Растущая угроза. Разве ты не видишь этого? Будучи существами крыла, мы в значительной степени избежали суровости, которая выпала на долю существ почвы, но теперь мы расплачиваемся за нашу изоляцию и гордость".
  Перед смертью она еще что-то сказала Уорре, возможно, чувствуя, что как крылатое существо он больше заслуживает ее доверия. Несмотря на проливной дождь, они похоронили ее прекрасную пушистую тушку глубоко во фруктовом саду. Из уважения Уорра и Лестар не стали сгребать ее оперение, чтобы найти перья для домашней подстилки, хотя Лестар догадывался, что они оба об этом думали.
  
  ОНА БЫЛА принцессой среди Лебедей, сказал Уорра. Ее последним желанием было, чтобы он, как Летающая обезьяна, занял ее место на Конференции и выступил с ее вступительным словом перед собравшимися.
  Уорра произнес их тщательно, стараясь запомнить.
  "Она сказала, что опасность, угрожающая членам кланов Юнамата и Арджики, Скроу и угабусези, а также другим племенам Винку, связана с тем, что угрожает жителям Манчкинии на их полях и обитателям скальпов в их пещерах - это родственное горе или одна и та же беда под разными названиями. Беда, горе, опасность, перипетии: животные страдают не меньше, чем Кводлинги; птицы - просто последние, и не самые последние, но только птицы видят все, и они собираются вместе, чтобы поделиться своей информацией, рассказать о том, что они видят, и поднять тревогу."
  
  "Я не могу понять, что ты имеешь в виду, Уорра".
  Он застонал. "Я пытаюсь сказать то, что сказала та принцесса-лебедь. Не спрашивай меня, что это значит! Моя голова! Она сказала: "Дело не в том, что каждое поколение заботится о своем собственном, каждый вид защищает своих детенышей, каждое племя - свой собственный вид. Дело не в этом". Голова Уорры выглядела так, словно вот-вот взорвется. Это были не те вопросы, которые он привык обсуждать. "Император-парвеню - это Первое Копье Бога - так он себя называет. Он нацеливает это против всего мира; никакой дискриминации не осталось. У нас нет другого выбора, кроме как сопротивляться"."
  "Ты собираешься пойти на конференцию? Где это?"
  " Восточное устье перевала Кумбрисия. Нет, я не пойду." Уорра сплюнул. "Я не птица, и я вряд ли обезьяна - скорее обезьяна, на самом деле. Кроме того, мои крылья больше не выдержали бы такого расстояния. Мне нужен хороший насест и чашка горячего какао перед сном, а утром хорошенько почесаться наедине, иначе я за себя не отвечаю. Это некрасиво." Лестар не мог заставить Уорру подвергать себя опасности. В конце концов, он был вождем своего племени; другие никогда не продвинулись в языке или понимании так, как он. Что ж, он был под опекой Бастинды.
  Что бы сделала Ведьма? Лестар не знала. Он приставал к Уорре до тех пор, пока Обезьяна не закричала: "Оставь меня в покое! Откуда мне знать, что она сделает?"
  "Ты всегда нравился ей больше, чем я", - огрызнулась на него Лестар.
  "Честно говоря, Лестар, я бы предпочел чистить ночные горшки, чем вести эту беседу". Уорра ушел. Лестар заметила, что он не опроверг утверждение о привязанности Ведьмы.
  Пронырливый зверь.
  Лестар начал подниматься по лестнице, чтобы посмотреть, не переживает ли няня один из своих самых острых моментов. Но она спала, зажав в пальцах бутылку портвейна, поэтому он продолжал подниматься все выше и выше, пока, наконец, не добрался до комнат в юго-восточной башне, покоев, которые были кабинетом Ведьмы, ее домом и отшельничеством.
  Место было почти таким же, каким он оставил его десять лет назад, хотя и покрытым слоем холодной и липкой пыли. Единственное широкое окно, выходящее на восток, было закрыто ставнями, окутывая комнату тенями. Все было усеяно мышиным пометом, но этого и следовало ожидать в замке без кошки.
  Ему пришлось всем весом навалиться на засов, который удерживал ставни закрытыми, но в конце концов штука задрожала и поддалась. Он открыл только часть окна, чтобы в него проникало достаточно света, и это спасло его от комаров. Как бы то ни было, он споткнулся о низкий комод, раздробив ряд костей крыла птицы рок, которые Ведьма рисовала незадолго до конца.
  
  Комната была колесом, и он воображал, что оно вращается вокруг него, но ведь это он поворачивался, не так ли, поворачивался так, чтобы его взгляд мог падать на все сразу. Однажды он уже безуспешно искал Гриммерию. Теперь он был выше, а его глаз наметан лучше: возможно, он разглядел бы его, лежащего на какой-нибудь полке или спрятанного на шкафу.
  Он этого не видел. Может быть, он просто не хотел этого видеть, потому что это только усилило бы мрачность его происхождения. Бастинда смогла прочитать эту книгу, каким-то образом расшифровать ее сбивчивый язык, но мало кто еще мог - может быть, никто другой. Он не знал. Он был хорош в Куа'ати, но овладеть иностранным языком магии - это совсем другое дело. Черт, он даже не умел завязывать шнурки на собственных ботинках, пока ему не исполнилось десять.
  Ожидая немногого, он отодвинул мебель, заглянул под покрытые плесенью подушки кресла у окна. Шкаф был заперт, но он нашел отмычку в сколотой чайной чашке и с трудом открыл защелку.
  Внутри висело несколько платьев, в основном черного цвета, которые предпочитала ведьма. Здесь не было ни полок, ни Гриммерии, спрятанной под потайным полом. Просто пара сапог. Он вытащил их и посмотрел на них.
  Они были дорого скроены и сшиты из какой-то мягкой кожи, которая была хорошо обработана. Там, где ботинки немного согнулись, остались только трещины от ресниц. Сапоги джентльмена, понял Лестар. Бастинда держала пару мужских ботинок под замком?
  Он пощупал их. Один был пуст. В другом оказался кусок скрученной бумаги площадью около восьми дюймов. Он поднес его к окну и расправил на колене, чтобы можно было разобрать.
  Набросок Нор. В этом нет никакой ошибки. Подбородок был неправильным, а глаза слишком близко посажены, но радостный наклон головы, то, как волосы отбрасываются со лба, - это не могло быть ничем другим. Лестар мог видеть предварительные первые линии художника, исправленные окончательной штриховкой в виде сухой точки, с бликами кофейного цвета. Может быть, художник нарочно пролил немного кофе и растер его пальцем. Бастинда?
  Он перевернул бумагу. На обороте грубым, характерным почерком было написано "Нор от Фиеро".
  Это я.
  от моего отца Ф
  перед его уходом
  Значит, Бастинда сохранила его - возможно, как еще один знак внимания Фиеро, что-то из его рук.
  И, возможно, также потому, что она по-своему немного восхищалась Нор - в той степени, в какой Бастинда могла восхищаться любым ребенком. У Нор была смелость..
  Он отвернулся, чтобы больше не думать об этом. Свет из окна отбрасывал отблески на что-то вроде стеклянной чаши. Мяч, на самом деле. Он стер с него пыль; когда он чистил его, она играла, как яркие брызги солнечного дождя.
  Он нашел низкий табурет с пятью ножками, на каждой из которых была вырезана нога: гнома, эльфа, человека, птицы и слона. Он придвинул табурет поближе и сел, положив подбородок на руки.
  Поднимая подбородок то в одну, то в другую сторону, он смотрел на себя косо. Был ли у него острый подбородок, был ли его нос покатым и острым, как у Бастинды? Была ли его кожа такого же цвета, как у ее брата Шелла? Какие бы усилия или случайности ни привели его в этот мир - стоил ли он этого? И если да, то для кого? Он был взволнован, как девушка, готовящаяся к первой вечеринке и пытающаяся разглядеть собственную прелесть. Ему не было дела до прелести, так или иначе: но он искал что-то, что могло бы заменить ее. Что-то вроде достоинств. Способности.
  Если бы только она была еще жива, чтобы сказать ему что-нибудь, хоть что-нибудь.
  Перед солнцем проплыло облако. Комната слегка задрожала, подправляя свои очертания. Шар потемнел и снова засветился. Он взял его в руки - старая вещь, исцарапанная и потрескавшаяся, с трещинами по нескольким швам. Казалось, что когда-то это был плоский кусок стекла, и кто-то нагрел его, истончил, скрутил и склеил в этот импровизированный шар. Чудо, что он не рассыпался. Формы внутри менялись, когда он наклонял его то в одну, то в другую сторону, пытаясь удивить себя новым аспектом. Поймать новый угол, узнать новое сожаление. Что угодно.
  Он наклонился, подышал на нее и быстро написал пальцем в конденсате свое имя. Он растворился в форме, и его отражение стало уже не четким, а туманным.
  Разноцветные капли, похожие на опадающие лепестки. Затем они рассосались. Линии, которые он видел, не были резными карнизами шкафа или линией, где потолок соединялся со стенами. Вместо этого он увидел световой люк, стены из старой потрескавшейся штукатурки и белую кошку, наблюдавшую за ним с вершины ящика. Из-за края зеркала вышел человек, торопливо вывернув наизнанку свою тунику. Он был смугл и красив; Лестар достаточно знала о мужской красоте, чтобы судить об этом. Он обхватил женщину рукой и притянул ее к стене, где наклонился, чтобы поцеловать. Затем мужчина повернулся, чтобы открыть широкое двухстворчатое окно, и в комнату в зеркале хлынул поток света, какого никогда не видели в башне Киамо Ко. (Молодой солдат Лестар был снаружи, направляясь в страну квадлингов, и мечтал на солнце). Их фигуры были нечеткими в солнечном свете, заливавшем комнату. Женщина отпрянула от оконной рамы и обняла мужчину. Ее лицо было скрыто. Ее руки были зелеными.
  
  Лестар осторожно опустил шар. Он повернулся, как будто хотел сказать белой кошке: тише, это личное, - но белая кошка, конечно, была в шаре.
  Бастинд, Бастинда и Фиеро. Когда-то давным-давно Бастинда была, может быть, ненамного старше, чем Лестар сейчас. И Фиеро, Фиеро наверняка. В свете того далекого воспоминания, каким-то образом запечатленного в зазеркалье, невозможно было спутать узор из голубых бриллиантов, который был вырезан на коже Фиеро. Лестар позавидовал тому, как Нор с такой нежностью отзывалась о коже своего отца с голубыми бриллиантами.
  Лестар не хотел видеть больше. Он был слишком скован для похоти любого рода, тем более такого рода. Но он был молод и нормален - слишком нормален, - так что, конечно, ему пришлось поискать еще раз.
  Он с облегчением обнаружил, что окружность шара запотела, и в любом случае картина была другой. Теперь это была Ведьма, женщина, которую он так хорошо знал-
  более свирепый, менее снисходительный, более нетерпеливый, более сосредоточенный. Она листала страницы "Гриммерии" в поисках чего-то, чего не могла найти. Затем она захлопнула книгу с таким грохотом, что глобус чуть не закачался на подставке, даже сейчас, при воспоминании об этом.
  Она повернулась и подняла скрюченную руку в воздух над собой, и ее рот был открыт, но он не услышал ни звука; и метла рванулась вперед, волоча свои края по полу. Ведьма вывернула его одной сильной рукой и крепко прижала свой зад к завязанной верхушке кустарника. Они поднялись как один инструмент и покинули комнату через широкое окно. Великие Келлы - какими они были дюжину или около того лет назад, какими они были сегодня - казались веерами лаванды и льда на расстоянии, и он мог разглядеть ее путь еще несколько секунд, торгуясь с потоками ветра, в погоне за невозможным призом.
  
  ОН попрощался с няней, хотя сегодня днем она, к счастью, казалась спокойной.
  "Скажи им всем, чтобы они шли к черту", - посоветовала она. "И оставь мне хорошее место у ипподрома, когда они туда доберутся".
  Уорра проводил его. "Тебе не нужно брать это на себя", - повторил он.
  "Она бы так и сделала", - сказал он.
  "Ты не она; ты не можешь быть ею и не должен пытаться".
  "Попытаться быть ею или попытаться быть мной? Есть разница. Конечно, есть. Но теперь у меня есть метла, не так ли? Так кто же еще должен это делать?"
  Уорра пожал плечами.
  "Если бы принцесса Лебедей председательствовала на Конференции Птиц, чтобы летающие существа мира могли поделиться тем, что они знали о предстоящих неприятностях, вы знаете, кто был бы там. Она бы так и сделала. Она летала на метле. Она прошла квалификацию. Так что я пойду вместо нее. Может, у меня и нет ее крови, но у меня есть ее метла. Я - это все, что есть."
  "Плыви по ветру", - сказал Уорра. "Мне оставить ужин?" Лестар надела сапоги Фиеро. Разве он не заслужил их?
  А может, и нет. Он снова снял их и поставил обратно в шкаф. Но он все-таки взял рисунок Нор, сложил его и засунул во внутренний карман плаща, откуда его не могло сдуть ветром.
  Он забрался на подоконник в ее старом кабинете и выбросился наружу, надеясь, что метла вспомнит о своей миссии. Его глаза закрылись от падения, и вороны, укрывшиеся под карнизом, закричали от шока и ужаса. Метла спотыкалась и кренилась, катилась и рыскала, но Лестар крепко упирался ботинками в солому, а руки крепко сжимали шест. Когда после первых нескольких секунд он еще не врезался в бок Нобблхед-Пайк, он открыл один глаз.
  С такой высоты пейзаж казался изломанным. Горы были похожи на грязь, покрытую гребнями и окрашенную в белый, коричневый, серый и зеленый цвета. Тонкие ровные линии из полированного серебра: реки, струящиеся по дну долины. Почти насколько хватало глаз, Келлс изгибался на север. Горизонт за ними был белым, как сахарный кристалл, где солнце немного поиздевалось над собой.
  На юге перевал Кумбрисия был вне поля зрения, скрытый горными хребтами между ними, но найти его с такой высоты было бы нетрудно.
  Он развернулся, неопределенно направляясь на юг, покидая Киамо Ко во второй раз в своей жизни.
  Он не оглядывался, потому что развевающийся черный плащ все равно мешал бы ему видеть.
  На западе, все еще невидимый, Изумрудный город и все, что там происходило. На юге - плоская пластина зеленовато-коричневого цвета. Может быть, Тихое озеро уже где-то вдалеке? Это поставило бы Нижнюю часть Хау ниже его и пять озер к востоку от реки Винкус. Однако у него не хватило духу посмотреть вниз; смотреть наружу и поперек было едва терпимо.
  Он увидел первый признак луны и странную горбатую морду, которая у нее была. Луна шакала, сказала ему няня; она надеялась получить еще одну луну шакала за свою долгую жизнь.
  Вот оно, его первое, или, во всяком случае, первое, что он мог вспомнить. Он лежал на горизонте на юго-западе, как собака, уткнувшаяся носом в порог, едва повинуясь приказу оставаться снаружи. В нем был какой-то холодный и личный взгляд.
  Ветер играл с его ушами злые шутки: то хрипение, похожее на дыхание человека, попавшего в беду, то невнятное глиссандо, почти как от пальцев на чисто настроенных струнах. Отсюда не было видно ничего из творений человека в мире, и это было тем прекраснее: как странно, что ветер все еще звучит как человеческая музыка. Или дело было в том, что человеческая музыка звучала больше как ветер, чем люди могли себе представить?
  
  Справа от него, надвигаясь на Келлс с востока, три или четыре сгустка темной материи, неразличимые из-за света и тонких полос неба. Он не обращал на обломки никакого внимания, пока клубок облаков не разошелся и они не оказались ближе. Больше, чем он предполагал; теперь он мог видеть, что они все еще довольно далеко. Но набирал скорость; и догонял его, рассекая по широкой дуге, как гончие, выпущенные на волю на краю луга, а он, лис, уже широко двигался по его середине.
  Он использовал силу своих больших пальцев, чтобы надавить на деревянную палку метлы, и, как будто обладая разумом, или как будто она стала частью его собственного тела, метла подчинилась, и он в спешке потерял высоту. Более крупным существам было бы трудно регулировать свою скорость и высоту, подумал он, и он был прав; они были менее проворными. Но воздух внизу был гуще от водяного пара и дыхания леса. То, что они потеряли в маневренности, охотничьи птицы компенсировали большим весом; они устремились к нему.
  Дальше, и он падал еще дальше, каждый раз получая какое-то небольшое преимущество, чтобы потерять его в течение нескольких минут. Четыре птицы теперь держали его в воздухе: две держались немного впереди и ниже, одна приближалась слева от него. Наверху - он скорее чувствовал это периферийным зрением, чем видел, - последний. И быстро приближался, если судить по паре теней, которые он мог видеть, мчащихся по равнине внизу: его тень и тень его преследователя.
  Было нечего терять, пытаясь уклониться в сторону и сделать зигзаг; если повезет, две из выделенных ракет могут столкнуться, и каждая из них лишит другую сознания. Но метла, казалось, недостаточно отзывчива. Небольшое количество рывков вверх и пинков назад не имело большого значения. Чем дальше падение, тем медленнее реакция метлы: тем большее сопротивление оказывают климатические условия.
  Теперь над горизонтом взирала луна-шакал. Она поднялась, когда Лестар спустился, и их относительные положения поменялись местами. Это была голова хищника, сидящего на корточках, и он был добычей, безуспешно пытающейся добраться до той или иной мышиной норы.
  Первая атака была когтистой, так что Лестар подумал, орлы? Массивные орлы - и вторая атака была нанесена зубом или клювом, что могло означать все, что угодно. Он сорвал накидку, как будто спокойно развязывая ее. Затем Лестар повернулся, чтобы ударить существо руками, поскольку столкновение было неизбежно, и он столкнулся лицом к лицу с летающим драконом. Размером примерно с лошадь, с черно-золотыми крыльями и ядовитым золотым глазом, пронизанным черным там, где должен быть красный.
  Другой дракон приблизился, и они вдвоем аккуратно нанесли удар, бросив Лестара между собой, пока его одежда рвалась в клочья, а голос срывался. Затем, оторвав его наконец от метлы, они позволили ему упасть и удалились со своей добычей.
  
  Император Апостол
  Один плюс один равноценны друг другу
  
  1
  
  У НЕГО БЫЛО ТВЕРДОЕ НАМЕРЕНИЕ УМЕРЕТЬ, а музыка запретила это. Мелодия пленила его не столько обольщением, сколько назойливостью. Вот что он подумал, когда смог об этом подумать. Хотя прошло еще несколько часов или дней (он тоже не мог сосчитать), прежде чем даже это стало ему ясно.
  То, что он помнил до своего падения с неба, было в лучшем случае неточным, а его эмоциональный характер приглушенным. Паника при виде девушки, сброшенной с горящего моста... отвращение от осознания того, чем занимался Шелл в тех камерах на Южной лестнице.
  Утешение при виде оленя на дальнем конце поля ранней осенью. Паника, отвращение, утешение - дешевые сувениры с праздника. Эмоции были переносимыми и очевидными: маленькие радости жизни, подходящие для того, чтобы поднять или понизить его настроение в зависимости от момента. Каким-то образом фальшиво.
  Но и он сам, и его воспоминания пробудились в новой способности испытывать боль и горе. Он проснулся и обнаружил, что снова жив, черт возьми. Неужели он даже не мог упасть с большой высоты и ожидать утешения в виде быстрой смерти? Нужно ли беспомощному Лестару снова идти вперед?
  Хотя марширование вряд ли было тем, что он делал, в буквальном смысле, когда он ворочал и пинал прокисшие одеяла в этом заброшенном здании мельницы или промышленном форпосте, куда бы она его ни привела.
  По ее словам, девочку звали Кандела. Она заговорила с ним на разговорном языке куаати.
  Она принесла ему воды из колодца снаружи. Он слышал скрип шкива, когда ведро опускалось и возвращалось обратно. Она принесла ему орехов и моховых яблок, от которых у него сначала начался стенторианский понос, но потом его вылечили и снова поставили на ноги, и вскоре он смог сидеть. Затем встать и помочится в ведро. Затем подойди к окну и протереть дрожащей рукой грязь на стекле, обведя ладонью чистое пространство и выглянуть наружу.
  Его комната отдыха находилась рядом с кухней небольшого комплекса: несколько каменных хозяйственных построек, соединенных с пристройками, построенными под прямым углом друг к другу. Во дворе он увидел тележку с бельем, к которой его притащили Кандела и этот свирепая старая Монтия.
  Теперь осел был распряжен и пасся неподалеку в заросшем фруктовом саду, выкрикивая мнения ни о чем конкретном. Через пару дней, отправившись на разведку, Кандла тоже завела курицу, и как только курица освоилась со своим новым домом, по утрам у нее были яйца.
  "Это фермерский дом?" он спросил ее.
  "Это было давно", - сказала она вполголоса. " Старые яблони в лесу и десятки бочек в сарае. Я думаю, что это была винодельня. Но, похоже, с тех пор она была приспособлена для какой-то промышленности. Я нашла... кучу оборудования, стоящего в высоком главном амбаре. Его взломали кувалдами, и я не могу догадаться, какую работу он должен был выполнять. Когда ты сможешь лучше ориентироваться, ты сможешь сказать мне, что ты думаешь". За фруктовыми садами и несколькими заросшими пастбищами, насколько он мог судить, их окружал лес. Днем он был цвета сотни оленят, с каждым днем становясь все ярче по мере того, как опадало больше листьев и свет опускался ближе к земле. По ночам ухали совы, и на непрекращающемся ветру ветви издавали звуки, похожие на кашель.
  Он дремал большую часть дня и лежал без сна рядом с ней большую часть ночи, когда она заснула крепким сном. Она не выказывала никаких признаков беспокойства. Но с другой стороны, он не мог играть на инструменте, который нарушал бы ее мечты. Доминьон, если это так называлось, висел на стене, как икона.
  "Почему ты спасла меня?" спросил он ее. Она не могла ответить на вопрос; казалось, она не понимала концепцию спасения, хотя это слово на языке куаати не могло означать ничего другого. "Кто вы?" - попытался он по-другому сформулировать предыдущий вопрос. Ответ
  "Кандела", и больше ничего, дав ему что-то похожее на утешение, но это было не совсем утешение.
  В другой раз он спросил: "Почему мы бежали из этого места?"
  "Старая монтия сказала нам идти. Она сказала, что рано или поздно они будут охотиться за тобой."
  "Они? Кто?"
  "Возможно, я неправильно поняла. В любом случае, она сказала, что ты в опасности. Она слышала рассказы об этом заброшенном месте и поспорила, что осел найдет дорогу. Действительно, так оно и было."
  "Я все еще в опасности? Тогда я был бы в большей безопасности, если бы ты позволила мне умереть."
  "Я не заставляла тебя жить или умирать", - сказала она. "Не приписывай мне способности, которые выше моих сил. Я играла музыку, ты вспомнил. Музыка сделала это. То, что ты помнил, было внутри тебя и не имело ко мне никакого отношения."
  Но он задавался вопросом, становясь сильнее. Так много его воспоминаний включали в себя закулисную мелодию, похожую на маргиналии, вышивающие страницу рукописи. Он с трудом узнавал себя в оконном стекле, когда ночью подносил свечу к черному стеклу, чтобы увидеть, кто он теперь. Изможденный, заросший щетиной, почти парализованный слабостью немощного. Помогла ли ее игра ему вспомнить свою жизнь такой, какой она была прожита, или она очаровала его музыкой и дала ему фальшивое прошлое?
  Он может быть кем угодно, это может быть где угодно. Он может быть сумасшедшим и даже не знать об этом.
  Возможно, до этого не было ни императора, ни драконов, ни метлы - ни замка Киамо Ко, ни Нор, похищенных из него полжизни назад. Никаких оккупационных сил в столице провинции Койре. Ни одного родителя, который бы сбросил свою дочь с горящего моста. Кандела, возможно, приковала его коматозный разум к батарее притворных воспоминаний, чтобы отвлечь его от чего-то более важного.
  
  Хотя она говорила на куаати, и он тоже. Вряд ли она была настолько искусным игроком, что смогла бы научить его совершенно новому языку в его коме.
  
  2
  
  В ПЕРВУЮ НОЧЬ, КОГДА ЕМУ ЭТО УДАЛОСЬ, они подтащили два стула к открытой двери, чтобы посмотреть, как выходят звезды. "Расскажи мне о себе", - попросил он.
  Она очаровательно зажгла свечу. Что еще более удивительно, она вытащила бутылку вина из ниоткуда. "Матушка Якл дала мне его вместе с несколькими другими вещами, украденными из кладовой монастыря", - призналась она. Потребовалась некоторая изобретательность, чтобы вынуть пробку, но когда им это удалось, они сели, вплетя ноги, и потягивали из старых глиняных кружек со сломанными ручками.
  Она рассказала о своем прошлом. Он попытался прислушаться. Через некоторое время он понял, что ждет улик, доказывающих, что он был в коме несколько лет, а не просто недель. Он хотел, чтобы она была девочкой-квадлингом, сброшенной с моста в Бенгде, повзрослевшей и волшебным образом вернувшейся не просто к жизни, но и в его жизнь. Как он хотел обеспечить ее - приступить к невыполнимой задаче возмещения ущерба.
  Было трудно избавиться от этой надежды, но для того, чтобы услышать о реальной жизни Канделы, он должен был попытаться подавить свое собственное гнетущее чувство вины.
  Кандела выросла в Оввелсе, самом южном городе страны Оз. Ну, вряд ли это был город, как она его описала: сеть домиков, построенных в резиновых ветвях деревьев, над соленой сыростью затопленных рощ. В детстве она охотилась на гольцов с помощью копья. Как и большая часть страны Кводлингов, ее поселение пришло в экономический упадок за десятилетия господства Гудвина. Она подумала, что когда-то здесь, должно быть, было возможно процветание: огромные ярусы гранитных блоков, высотой восемнадцать футов, были сложены вместе длинными широкими изгибами. По вершине можно было проехать на лошади почти милю. Никто из живых не мог себе представить, для чего использовались такие массивные сооружения и как они были возведены; нигде поблизости не было гранита. Местные жители использовали это место для починки своих болотных сетей и для сушки рыбы.
  Кроме этого, Канделе больше нечего было сказать. Ее отец давным-давно сбежал, а мать была скорее более женственной, чем требовалось от жены. Еды стало не хватать, и некоторые из ее родственников отправились попытать счастья в качестве странников. Она научилась играть на домингоне, путешествуя со своим дядей.
  "Но как ты оказался в монастыре?" - спросил Лестар. "Кводлинги не являются профсоюзными деятелями".
  "В целом, кводлинги невыразительны в отношении святых вопросов, - сказал Кандела, - а это значит, что их нелегко оскорбить другими традициями. Однако ты ошибаешься насчет южных кводлингов. Несколько поколений назад целая группа кводлингов из Оввелса обратилась в своего рода юнионизм, когда к ним пришел миссионер со своей семьей. Однажды я слышала, как моя прабабушка говорила об этом. Болезненная группа благодетелей, склонных к поражению плесенью в нашем климате. Честно говоря, удивительно, что они возымели какой-то эффект. Но они это сделали. Я была воспитана на мягком разнообразии юнионистских идей, поэтому я не возражаю против часовни и богослужений, которыми занимались монтии. Как и обычай ухаживать за больными. Мне кажется, это достойный способ провести время."
  "Ты играла для меня на этом - домингоне. Откуда это взялось?"
  "Это был подарок моего дяди", - кратко ответила Кандела и больше не стала отвечать на вопросы ни об инструменте, ни о своем дяде.
  "Ты прекрасно заботилась обо мне". Лестар заметил нотку грусти в её голосе. "Я помню, каково это - падать в воздухе и видеть, как земля несется вверх со скоростью, которую невозможно представить. Это было коричневое пятно ветра и земли".
  "Я не смогла бы спасти тебя, если бы ты упал очень далеко", - сказала Кандела. "Скорее всего, ты представляешь все хуже, чем было на самом деле".
  "Но мои кости зажили. Я могу двигаться", - сказал он. "Я не истек кровью до смерти".
  "Монтии, которые ухаживали за тобой вначале, были более способными, чем говорили. В любом случае, мне до сих пор не ясно, почему ты оказался в воздухе", - сказал Кандела.
  Он содрал кожуру с дикого зимнего апельсина, который она нашла где-то в лесу. Острота ударила ему в нос затмевающей сладостью. "Несмотря на все, что я, казалось, пережил в своем мертвом сне, я многого не могу вспомнить", - сказал он наконец.
  "Ты помнишь, что случилось с твоей метлой?"
  "Я подозреваю, что она упала на землю. Я не уверен. Или, может быть, драконы забрали её, хотя я не могу себе представить, зачем им беспокоиться."
  Она не стала давить на него дальше. Это был Лестар, который задал вопрос. "Почему ты забрала меня оттуда? Почему та, кого ты называла матушкой Якл, заперла нас вместе в башне а потом отпустила? Что она тебе сказала по этому поводу?"
  "Хорошо известно, что матушка Якл блуждает в своих мыслях. За то короткое время, что я провел в монастыре, я ни разу не видела, чтобы она доставляла неприятности или даже часто разговаривала.
  Каким-то образом твое появление привлекло ее, хотя было ли это еще большим безумием или таинственной ясностью, я не могу сказать. Возможно, мы были заперты, поэтому..."
  "Закончи свою мысль".
  Она не могла или не хотела. Она просто улыбнулась Лестару. "Приятно снова говорить на куаати.
  В монастыре меня считали простоватой. Я не возражала, правда; наверное, я и есть простая. И мой тоненький голосок не располагает к публичным высказываниям. Но мне приятно снова говорить словами, так же как и музыкой".
  "Как вы научились разбираться в музыке?"
  "У всех нас есть способности", - сказала она. "Я имею в виду квадлингов из Оввельса. Они проявляются по-разному. Мы можем видеть вещи - так можно выразиться?".
  "Ты можешь видеть будущее?" - сказал Лестар. Он схватил ее за руку. "Что такое наше будущее?" Она слегка покраснела; он не знал ни одного квадлинга, который мог бы покраснеть. "Это не так", - ответила она. "Я могу рассказать тебе - я полагаю - немного о настоящем. Это не будущее".
  "Расскажи мне о настоящем", - сказал он.
  "Я уже рассказала". Она надулась, только в шутку. "Я сидела рядом с тобой дни и ночи и играла тебе на домингоне. Это дало тебе твой шанс".
  "Ты подарила мне память. Это прошлое".
  Она поправила его. "Память - это часть настоящего. Это укрепляет нас изнутри; это связывает наши кости с мышцами и заставляет наше сердце биться быстрее. Именно память напоминает нашему телу о необходимости работать, и память также напоминает нашему духу о необходимости работать: она сохраняет нас теми, кто мы есть. Именно это влияние удерживает нас от того, чтобы разлететься на отдельные кусочки, как, - она огляделась, - как эта апельсиновая кожура и эта кучка косточек".
  "Сыграй для меня еще раз".
   "Я устала играть", - сказала она. "По крайней мере, на данный момент".
  Прежде чем вернуться внутрь, они осмотрели сарай с высокими потолками. "Завтра я посмотрю еще раз при лучшем освещении", - сказал Лестар, немного покопавшись вокруг. "Но я думаю, что это был печатный станок".
  "Здесь, в старом фермерском доме, у черта на куличках?" - спросила Кандела.
  "Может быть, он печатал крамольные трактаты", - сказал Лестар. "Кому-то не понравилось, для чего он использовался, и он выразил это мнение с помощью топора и молотка".
  "От прессования сидра до публикации рекламных роликов".
  "Оба являются прессами. Это Яблочная пресс-ферма. Я даю ему имя". Они удалились. Кандела быстро заснула. Лестар прижался к ней, чтобы согреться. Я больше не солдат, сказал он себе; это не моя девушка-Кваати. Он напрягся, как и подобает мужчине, но постарался подавить аппетит. Она была его спасительницей, а не наложницей. Он мог быть заражен чем-то заразным, и он не стал бы подвергать ее такой опасности.
  Когда ему показалось, что сладковато-салатовый запах ее дыхания, покачивание ее груди в лунном свете слишком невыносимы, что он вот-вот погрузится в нее ртом, он повернулся на бок. Минута-другая представления горящего моста в Кхойре вернула его к тому печальному состоянию, в котором он провел большую часть своей жизни.
  
  3
  В полуденном СВЕТЕ беспорядок в главном амбаре оказался еще более серьезным. Десятки лотков с письмами, которые использовались композиторами в задней комнате - возможно, когда-то бывшей доильным стойлом, - были опрокинуты на пол. Колеса, гири и большой барабан пресса, оббитые хорошо смазанным дубом и хорошо почерневшими кронштейнами и подставками из железа, были изрезаны, причем совсем недавно, мечами или топорами. Металлические порезы сверкали еще не затуманенным блеском.
  Следов крови не было. Возможно, неясные печатники узнали о нападении и вовремя убрались.
  Лестар порылся в обугленных обломках очага в амбаре. Ему удалось вытащить несколько обрывков листовки. Он указал на слова, но Кандела сказала, что не может прочитать написаное.
  "Благочестие апостола", - сказал ей Лестар. "Это заголовок. Здесь, внизу, написано: "Добродетель УРОДЛИВОГО".
  "Я не знала, что уродство обладает особой добродетелью, - сказала Кандела, - просто своего рода несчастье". Отпечаток был маленьким, и Лестару пришлось поднести его к открытой двери, чтобы разобрать. "Насколько я могу судить, это кажется безупречным религиозным трактатом".
  "Возможно, пресс использовался и для более подстрекательских публикаций".
  "Может быть." Он стер помазок и продекламировал с пергамента: "Апостол не может похвастаться особым мастерством. За его смирение Неназванный Бог благословил его наградой в виде безмятежной убежденности"."
  "Я же говорила тебе, - сказала Кандела, - мы уже обращены. Мне не нужен дальнейший катехизис." Она ушла собирать хворост, а когда через несколько часов вернулась, ведя за собой козу, Лестар сказал: "Вы постоянно совершаете набеги на соседнюю ферму, не так ли? Поэтому ты носишь с собой свой доминьон?"
  
  "На этих холмах, дальше, есть несколько хозяйств", - призналась она. "В основном они заброшены в это время утра, но это правда: инструмент помогает убаюкать любого дедушку, живущего здесь, и погрузить его в утренний сон".
  "Надеюсь, ты их не убложаешь".
  "Может, мне вернуть его?"
  Молоко. Сыр, со временем? "Нет."
  Но что они здесь делали? Отдыхали - для чего?
  "Я тщательно изучал те обрывки страниц, которые смог спасти", " сказал он ей. "Я пришел к выводу, что этот циркуляр не был миссионерским трактатом. Я думаю, что он оппозиционный. Вы просто не видите этого сначала - вы читаете несколько страниц вниз и начинаете находить сопротивление понятиям апостола. Это умный риторический прием, в своем роде; возможно, он обманул некоторых читателей или убедил других присоединиться к сопротивлению этому апостолу, кем бы он ни был. Это подстрекательство, эта газета, вот что это такое. И кому бы она не нравилась, он отследил ее происхождение здесь и дал понять о своих чувствах".
  "Надеюсь, они не вернутся".
  "А за чем они вернутся? За козой?"
  Она закатила глаза. "Ты знаешь что-нибудь о дойке коз?"
  "Я научился летать на метле", - сказал он, закатывая рукава. "Я могу научиться доить козу, не сомневаюсь". Хотя полет на метле оказался более легкой задачей.
  
  4
  
  КАНДЕЛА СКАЗАЛА: "Погода неуклонно холодает. Если мы собираемся прожить здесь всю зиму, нам нужно заготовить дрова. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы начать собирать дрова?".
  Да, и он так и сделал. Ориентируясь по коричневеющим далям и ложбинам, он понял, что пресс был установлен на ферме, которая, скорее всего, была заброшена поколение назад. На некоторых пастбищах росли разросшиеся деревья-подростки, а в глубине леса пересекающиеся каменные стены говорили о том, что не так давно здесь были рабочие луга.
  За ужином он рассказал Канделе о том, что видел. "Я мало что знаю о том, как используется земля в других местах, кроме Оввелса", - призналась она. "Я видела эти стены среди деревьев и подумала, что, возможно, они растут там, как лишайник".
  
  "Влияние гальки! Чтобы выросли каменные стены. Разве не было бы здорово, если бы вы могли посадить ферму таким образом! Бросить семена амбара здесь, капнуть настойку мельничного пруда в пипетку там. Посади яйцо и получишь целый курятник, с петухом и омлетом на завтрак."
  "Из чего можно сделать овчарню?"
  "Все, что тебе нужно, - это бараний хвост".
   "Какой ужас!"
  "Не совсем. Чтобы избежать налета мух, пастухи часто подвязывают хвосты ягнят." Ей не нравилась такая линия игры. Она достала свой доминьон-Лестар догадалась, что это как раз для того, чтобы сменить тему, так и для чего-то еще. Он все равно подколол ее. "Чтобы вырастить монастырь, вам нужно посадить... что?"
  Она включила тонизирующе-депрессивную мелодию, а затем воспроизвела ее в обратном порядке. "Произнеси молитву", - сказала она, не обращая внимания на него. "Чтобы вырастить армию?.."
  "Тоже. Ну, в истории о Семи Копьях говорится, что ты сажаешь зубы дракона". В конце концов, он слышал эту народную историю, ту, что дала название компании Седьмого Копья. Немного близковато для комфорта. "Чтобы вырастить мелодию?"
  "Вы не можете вырастить мелодию нарочно", - сказала она и лукаво добавила: "Вы должны посадить случайно". Это показалось ему музыкальной отсылкой, и это прошло мимо его головы. "Чтобы вырастить воспоминание. Скажите мне это, мистер волшебный фермер."
  "Чтобы вырастить воспоминание. Чтобы вырастить воспоминание, нужно посадить... Я не уверен. В любом случае, кто хочет выращивать воспоминания?"
  "Я сделаю это проще. Чтобы вырастить хорошую память. Счастливое воспоминание." Он пожал плечами, показывая, продолжай.
  "Неважно, что вы сажаете, - заключила она, - но вы должны сажать это с любовью". Затем она на скорую руку настроила гамму и закончила несколькими группами аккордов с растопыренными руками. Звуки висели в воздухе, как призмы, подвешенные к деревьям на невидимых нитях. Осел заревел более искусным голосом, чем обычно, и выглядел удивленным самим собой. Коза склонила голову набок.
  Кандела добавила несколько изящных нот в дополнительной модальности.
  
  Курица подошла ближе, словно удивленная, в ее возрасте и положении, получением приглашения на танец. Она издала пронзительный крик, который превратился в соловьиный сонет, строка за строкой, хотя Лестар и представить себе не мог, что это значит.
  Кандела добавила череду басовых нот, напряженных, как балки моста. Коза открыла рот и выдала реплику альт-обблигато - более хриплую, чем подошла бы для платной аудитории, но вполне пригодную для скотного двора.
  Затем девушка-Кводлинг спела что-то на куаати - какой-то сельский мотив; Лестару пришлось напрячься, чтобы услышать ее и перевести. Он догадался, что она поет: "Никто не может петь, если не помнит". Трио животных попыталось добиться большого гармонического финиша, но это было им не по силам, и момент был упущен.
  "Ты можешь заставить животных петь", - сказал он. "Ты просто чудо".
  "Я умею играть на замечательном инструменте", - поправила она его. "Чтобы вырастить песню, вы должны посадить ноту".
  
  НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ он отправился за хворостом. Силы понемногу возвращались, и он взобрался на другой подъем, более высокий, чем прежде. Вдалеке он увидел размытую линию макушек деревьев разного оттенка коричневого. В том направлении простирался охейрский лес, а в другом, когда он повернулся, чтобы посмотреть, виднелись Келлы.
  Он собрал то, что мог спокойно нести, еще не восстановив полностью силы, и отложил то, что нужно было сказать, на день или два. Но прежде чем он успел поднять этот вопрос, Кандела подоспела первой.
  Она сказала: "Прошел месяц с тех пор, как мы покинули монастырьи, а ты упал с неба, возможно, за две недели до этого. Я ухаживала за тобой, как могла, и предполагала, что мы перезимуем здесь вместе. Но это ложное предположение? Вы должны дать мне знать. Я должна решить, хочу ли я попытаться остаться здесь одна на всю зиму или вернуться в монастырь".
  "Почему я должен уехать?" - спросил он, ища причину.
  Она попыталась разрядить обстановку. "Чтобы вырастить мужчину, нужно не только посадить ребенка, но и собрать урожай", - сказала она. "Ты еще не закончил. Правда?" Когда он не ответил, она добавила: "Вы спрашиваете, почему вы уходите. Но я спрашиваю, почему ты остался?".
  "Я так много тебе должен".
  "Ты мне ничего не должен". Она выглядела так, как будто говорила серьезно, не казалась ни боевой, ни собственнической. "Я выполнила работу, которую поручила мне Верховная Монтия, вот и все. Хотя, возможно, эвакуировав тебя из той крепости и доставив сюда, я превысила свои полномочия и подвергла тебя еще большей опасности."
  
  "Я не могу быть в опасности здесь. Послушай, как же так? Неужели эти самые листья вяза собираются окутать меня магией и задушить?"
  "Что-то напало на тебя шесть недель назад, и не просто так", - напомнила она ему.
  "У меня была летающая метла. Из всех вещей. Больше никаких причин".
  "У тебя тоже была способность летать на ней".
  "Любой муравей способен забраться на борт орла".
  Она засомневалась, но спорить не стала. "Ты куда-то собирался. Ты, конечно, уже помнишь?"
  "Конференция. Конференция птиц у западного входа на перевал Кумбриция.
  Хотя я не знаю точно, когда она официально открылась и как долго продлится. Возможно, она уже закончилась".
  Она села. "Если я правильно поняла то, что узнала в монастыре, мы не так уж далеко от западного края Келлс".
  "Нет. Думаю, несколько часов на метле. Несколько дней, может быть, пешком".
  "А вот и осел".
  "Две недели на поющем осле. Он кажется очень ленивым".
  "Ты еще слаб. Ты должен ездить верхом.
  "Ты выталкиваешь меня из гнезда?" В каком-то смысле он испытал облегчение: кто-то принимал решение за него. Или, возможно, она хотела услышать из его уст, что он не бросит ее, он не будет рассматривать это.
  Ее мысли были дальше этого. "Я не знаю, хочешь ли ты остаться со мной на день, или дольше, или вообще", - призналась она. "Но ты должен выбрать то, чего ты хочешь, а не просто поддаваться этому. Я похитила тебя, в некотором роде. Я не буду вас задерживать".
  "Я дам себе разрешение остаться здесь".
  "Сначала ты утолишь свое любопытство", - сказала она ему. "На самом деле ты не знаешь, почему на тебя напали. Вы не знаете, почему на вас напали. Ты не знаешь, для чего была Конференция, и что может означать для Птиц то, что ты не прибыл. Ты должен выяснить это, прежде чем принимать какие-либо другие решения".
  "Я уже не настолько бескорыстен. Всякий раз, когда я пытаюсь, я терплю неудачу. Я рано научился терпеть неудачу и освоил ее".
  
  "Тогда будь эгоистом. Спроси этих Птиц, не видели ли они твоего друга. Эту Нор". Он с трудом мог поверить в ее щедрость. Он уже любил Канделу, но не знал, как ее воспринимать: как спасительницу, женщину, друга, альтернативу одиночеству.
  Или все это вместе взятое. Или если бы что-то из этого было правильной причиной любить кого-то. Ну, а какой личный опыт любви у него когда-либо был? И какое свидетельство любви когда-либо выставлялось напоказ перед ним? Очень мало.
  Он знал, что во многих отношениях Кандела была права, и что, кроме того, она давала ему выход.
  "Мне нужны дрова. Если ты поможешь мне с дровами, - сказала она, - я останусь здесь на зиму и не уеду до весны. Между фруктами и грибами, которые я сушу, картофелем, растущим в диком виде вон на том солнечном участке, и тем, что могут дать коза и курица, я не умру с голоду. Если меня выгонит какой-нибудь домовладелец или если меня прогонят неприятности, я вернусь в монастырь. Меня может найти там мой дядя, если он придет за мной, или ты. Или там я останусь, может быть; это такая же хорошая жизнь, как и у большинства, и они добрые женщины". Он помогал с дровами, удвоив свои усилия по наращиванию запасов и тем самым восстанавливая массу своих мышц и силу шага. К тому времени, когда наступили первые сильные морозы и из трубы круглые сутки валил тонкий дымок, он был готов к отъезду.
  Он не хотел брать осла. Ей это может понадобиться.
  "Для чего?" - спросила она.
  "Он - лучшая компания, чем козел", - сказал наконец Лестар. В последнее утро он взял Канделу на руки и впервые поцеловал ее с нежностью. "Мне не нужно слышать о доброте ни от одного апостола", - сказал он ей. "Ты дала мне больше поводов для восхищения, чем почти все, кого я когда-либо встречал".
  "Сразу видно, что ты не объездил весь мир", - укорила она его, почти с любовью. "Будь в безопасности, настолько, насколько можешь, дорогой Лестар: и будь храбрым".
  "Мы пара?" - спросил он, достаточно смело.
  "Мы - один и один", - ответила она. "В квадлингском мышлении один плюс один не равно двум. Один плюс один равняется обоим".
  Долгое время, обернувшись назад, он мог видеть мягкий завиток дыма, висевший над тем местом, где должна стоять ферма "Яблочный пресс" в наступающем лесу. Дыхание огня висело, как вопросительный знак, над местом, где она уже посадила себя, чтобы ждать его возвращения.
  
  Конференция птиц
  1
  
  ХОТЯ ПУТЬ от лесной усадьбы до начала перевала Кумбрисия был сравнительно коротким, каждый шаг, который он делал, отзывался болью в костях и нагружал суставы так, как, казалось, не делал ни один из долгих набегов по пересеченной местности раньше.
  Что ж, он был старше. Едва достигший совершеннолетия - ему было двадцать три или двадцать четыре? Что-то вроде того. На самом деле недостаточно взрослый, чтобы чувствовать себя взрослым, но достаточно взрослый, чтобы выглядеть таковым и знать разницу между беззаботностью и беспечностью.
  Так что он позаботился. Любая небольшая россыпь камней могла сдвинуться под его весом, любой клочок травы мог оказаться более скользким, чем следовало. Он опустил глаза в землю.
  Уверенность и выносливость возвращались слишком медленно.
  Но они вернулись. В конце концов он шел два часа подряд, прежде чем остановился передохнуть. Он устремил свой взор к горизонту и заставил себя двигаться вперед, задавая себе последовательные пункты назначения. Эта самая высокая голубая сосна, этот пучок травы на высокогорном лугу, это обнажение гранита. Вскоре перспектива стала грандиознее, так как Келлы стали более четкими, а крутой проход между ними гласил: "ПЕРЕВАЛ Кумбрисии: входи, если осмелишься".
  Он вспомнил свое детское путешествие с Оутси Манглхэндом и караваном Грасстрайл и то, как путешественники обменивались историями. Свирепая Кумбрисия, ведьма из самых старых сказок страны Оз! Кумбрисия была настолько древней фигурой знания, что казалась свободной от ограничений какой-либо конкретной моральной позиции. Она точно не была демонической старухой из ада, стремящейся уничтожить души смертных, и не была кивающей великой синицей мира, оказывающей помощь во времена испытаний. Или, возможно, правильнее сказать, она была и тем, и другим. Один плюс один равняется обоим. Подобно самым беззаботным и игривым землетрясениям, разрушающим деревни и сокрушающим население, действия Кумбрисии следовали ее собственным тайным намерениям. Для человека то, что в одну минуту могло показаться удачей, в следующую минуту обернулось катастрофой, но что означало для Кумбрисии удача или катастрофа? В рассказах она была жестокой, аморальной, полностью самой собой. Непобедимый и неисправимый.
  И непостижимый, на самом деле.
  Как Неназванный Бог, когда вы подошли прямо к этому.
  Иногда няня напевала, как детскую песенку, что-то, вероятно, заимствованное из "Озиада" или какой-нибудь другой барочной истории-легенды.
  Кумбрисия помешивает в кастрюле и облизывает половник,
  Накрывает на стол, наливает стакан слез.
  Ждет рядом со зловещей пустой колыбелью.
  Все еще жду. Она может ждать годами.
  Да, точно так же, как Неназванный Бог.
  
  2
  СКАЛЫ ОТКРЫЛИСЬ перед ним, а затем сомкнулись за ним, потому что дорога на перевал Кумбрисия сделала несколько быстрых поворотов по дну долины, прежде чем начала подниматься.
  Земля здесь дышала другими испарениями, и сезон затянулся: побуревшие листья на деревьях еще не опали. Не хватало ветра, чтобы сорвать их.
  Сияние неба было разбито на кусочки глазурованной мозаики резьбой ветвей и листвы. Этот высокий каньон продолжался несколько дней, не так ли? - разве это не было его воспоминанием? Пока он не открылся на восточном склоне Келлса, и Тысячелетние луга не раскинулись так широко, как воображаемое море из детских сказок? Как он когда-нибудь найдет следы собрания птиц в этом тайном убежище?
  Но он вынужден был признать, что это хорошее место для сбора. Горы служили крепостными валами, а овраг услужливо зарос. Здесь Юнамата проводили большую часть года. И здесь Бастинда и Лестар выбрали свой путь много веков назад, стремясь к Киамо Ко и надежде на убежище.
  У него было достаточно времени для размышлений, в которых он нуждался, и еще немного. Что же он тогда понял в стремлении Бастинды? Ее потребность? Сила, которая толкала ее повсюду? Очень мало.
  Но он помнил тот день, когда она спасла детеныша Снежной обезьяны, которому предстояло стать Уоррой. Ее врожденный талант? власть? умение концентрироваться? - или, может быть, просто сострадание? - привело к тому, что небольшое озеро покрылось льдом, поэтому она наполовину прошла, наполовину скользнула по нему, чтобы забрать брошенного, беспокойного детеныша обезьяны.
  Вот что говорила его память. Под ее каблуками образовался лед. Мир приспособился к ее потребностям. Но как это могло быть правдой? Возможно, именно ненадежность памяти, романтические наклонности детства заставили Лестара запомнить это таким образом. Озеро покрылось льдом. Детеныш обезьяны был спасен. Может быть, на самом деле она перешла вброд. Или, может быть, озеро уже покрылось льдом.
  Может быть, все, что действительно имело значение для ее силы, это то, что она спасла детеныша обезьяны.
  На берегу небольшого озера он остановился и осознал новую разновидность тишины. Это был звук всего, что затаило дыхание.
  На дальней стороне озера находился небольшой остров. В центре острова росла роща деревьев с узловатыми ветвями, их пять или шесть стволов были расположены так близко, что напоминали стойки ряда дверей, ведущих в одно и то же внутреннее пространство между стволами диаметром около дюжины футов. Деревья удерживали то, что осталось от Птичьего совещания, и птицы затаили дыхание.
  Он стоял, не готовый окликнуть их, потому что не хотел, чтобы они разбежались. Но они знали о нем, он был уверен. Сколько сотен пар глаз моргали или не моргали на него с этих свернутых кольцом листьев? Они не приближались к нему во время вылазки и не щебетали от испуга.
  Возможно, предположил он, они отупели от страха.
  Наконец он побрел вдоль папоротника и нашел поваленный ствол дерева, достаточно прочный, чтобы выдержать его вес. Он подтащил его к кромке воды и столкнул в воду. Ему не пришлось идти в ледяной воде. С помощью посоха он удержал равновесие и начал прокладывать себе путь по воде. Он знал, что мог бы поплавать, но это потребовало бы, чтобы он раздевался либо до, либо после заплыва, и это казалось недостойным способом приблизиться к Конвенции.
  Птицы казались терпеливыми, и, подойдя ближе, он подумал: "Как будто они ждали меня".
  Так оно и было, по словам горбатого Скального Орла в капюшоне, который приветствовал его.
  "Ты мальчик с метлой", - сказал он. "Недолетка. Мы знали, что ты был сбит. Красный Пфеникс пробрался достаточно далеко через вражеские линии, чтобы выкрикнуть столько информации, прежде чем был ранен и вынужден повернуть назад. Мы верили, что ты придешь. Ты пришел." Горный орел резко остановился, распушив перья на груди.
  " Я почти не пришел", - сказал Лестар. "Это была даже не моя идея, на самом деле". Орел сделал жест ртом, настолько близкий к усмешке, насколько ему это удалось. "Люди непостоянны. Мы знаем. Но ты здесь. Мальчик на метле."
  "Я без метлы". Лестар положил свой посох на землю, чтобы птицы могли видеть. "Я шел пешком. Кстати, у тебя есть имя?
  Другие птицы подпрыгнули на одну-две ветки поближе, чтобы посмотреть, ответит ли Горный орел.
  В основном это были более крупные существа - несколько случайных зябликов и фитчей, несколько малиновок и деловито прихорашивающаяся группа крапивников, - но в основном орлы, ночные птицы, молоденький Пфеникс в своем сияющем ореоле. Девять лебедей все еще ждут свою принцессу. Слепая старая цапля с искривленной левой ногой. Другие.
  "Я знаю, что случилось с принцессой лебедей", - сказал Лестар и рассказал им, как он похоронил ее - и, в неопределеном смысле, пришел вместо нее.
  Горный орел воспринял новость непоколебимо, хотя лебеди склонили головы так, что их шеи превратились в белые обручи, а крылья задрожали с воздушным звуком, как от промышленной перегородки.
  "Я председатель Ассамблеи", - сказал Скальный Орел. "Спасибо, что пришли". Лестар не нуждался в почетных обращениях. "Должен ли я называть вас мистер Президент? Или просто Берди?" Горный Орел ощетинился, а затем сказал: "Меня зовут генерал Кайнот, хотя мое имя не имеет значения. И твоё тоже нет. Мы солдаты в стратегии, а не на военном чаепитии."
  "Что ж, я был солдатом и не собираюсь возвращаться к этому. Меня зовут Лестар, чего бы это ни стоило, и я использую свое имя. Я не мальчик на метле."
  Кайнот наклонил голову и укусил гниду под крылом. "Извините, это место кишит гнидами", - сказал он. "Лестар". Это была уступка, и Лестар расслабился. Он уже собирался попросить разрешения сесть, но потом вспомнил, что оно ему не нужно. Так он и сидел, а птицы слетались с ветвей все ниже, и большинство из них усаживались на жесткую посадку со звуком маленьких буханок хлеба, падающих на пол.
  Кайнот быстро разобрался с их проблемами. Конференция, казалось, состояла из семидесяти или восьмидесяти птиц, которые теперь боялись уходить. Они встретились, чтобы обсудить угрозу в небе, но именно эта угроза загнала их в угол и посадила на землю. Потребовались бы талант и хитрость, превосходящие все их умения, чтобы сделать небо безопасным для путешествий.
  "Вы пришли не по адресу, если вам нужен талант или хитрость", - сказал Лестар.
  "Не говори глупостей", - отрезал Кайнот и продолжил.
  Он выбил каждый пункт своего аргумента резким взмахом крыльев. В то время как условия жизни при императоре стали невыносимыми, в то время как его воздушно-десантная армия драконов систематически нарушала воздушное сообщение, нарушала популяции птиц и перелетных птиц и вмешивалась в естественные права полета, миграции и созыва, теперь, следовательно, был созван Конгресс птиц, хотя, к сожалению, осажденный вышеупомянутыми враждебными армиями, и те делегаты, которым удалось проникнуть внутрь, пришли к выводу, что они поодиночке и в единстве неспособны противостоять вражескому флоту. Поэтому они нуждались в помощи. Быстро.
  "Я пришел, чтобы рассказать вам о смерти принцессы лебедей, - сказал Лестар, - потому что это то, что сделала бы Бастинда. Кроме этого, я не могу быть вам полезен. Если я - единственная надежда вокруг, у тебя куча неприятностей."
  "В отличие от животных, мы, птицы, не часто жили бок о бок с людьми", - ответил генерал. "Поскольку человеческий запрет на употребление в пищу мяса животных подвергается злоупотреблениям, подумайте, насколько менее строгим является любое табу на употребление в пищу птицы небесной. В нас должны стрелять и сбить с ног, прежде чем мы сможем пройти собеседование, чтобы узнать, действительно ли мы говорящие существа. Немногие голодные фермеры готовы оказать птицам такую любезность, поэтому те из нас, кто разговаривает, как правило, собираются в местах, менее посещаемых человеческими отбросами. Приношу свои извинения, это было грубо с моей стороны."
  "Не извиняйся слишком быстро, ты не очень хорошо меня знаешь", - сказал Лестар. "Но все же, зачем просить меня о помощи?"
  
  "Ты летал, в отличие от большинства людей", - просто сказал Кайнот. "У тебя есть способности, уникальные среди людей, которых мы встречали..."
  "Я могу сохранять равновесие. И что. Это метла, которая обладает силой. Метла
  Бастинды". "Крыло не работает отдельно от пера, Лестар. Они работают в тандеме."
  "Ну, у меня больше нет метлы, или ты не слышал? Так что я не могу летать - а это значит, что меня это вряд ли касается."
  "На тебя самого напали драконы. Не так ли? Или меня скормили дезинформации?"
  "Ну, это было. Но это касается только меня и драконов. Это не имеет к тебе никакого отношения".
   "И они называют нас птичьими мозгами". Кайнот был в ярости. "У нашего вида и летающего мальчика есть общее дело, ты, дронт".
  "Я возражаю", - сказал Дронт, только что проснувшийся от дремоты.
  "Извини, это было неуместно. Слушай. Лестар. Ты, должно быть, намеревался помочь нам, иначе зачем ты вообще сюда прилетел?"
  Он подумал о Канделе. "Это было предложение третьей стороны".
  " Предложение о чем? Что ты сообщаешь свои трагические новости, а потом остаешься, чтобы посмеяться над нами в нашем бедственном положении? Что вы видите, как ваших собратьев преследуют, пытают, не дают свободно общаться, точно так же, как вас преследовали, ограбили и чуть не убили, а потом вы - что? Пойти домой и посетить мероприятие ради забавной беседы за ужином?"
  "Не рисуй меня так мрачно. Я способен сделать это для себя. Послушай, мне пришло в голову, что я мог бы попросить тебя кое о чем. Время от времени на протяжении многих лет я искал кое-кого. Девочка-ребенок. Возможно, вы могли бы помочь. О ваших различных миграциях и тому подобном."
  "Мы не можем летать свободно, или я недостаточно ясно выразился, ты, кретин?" У Кайнота случился апоплексический удар. "Как мы можем удовлетворить ваши личные потребности, когда наше число уменьшается с каждым днем?"
  "Ну, тогда." Лестар пожал плечами. "Это не выход. Наверное, я действительно мало что понял в этой стычке с участием Птиц. Это печально, но ко мне это не имеет никакого отношения. И даже если бы это произошло, я бессилен...Я не Бастинда."
  Маленький Крапивник выскочил вперед и сказал Кайноту: "Прошу прощения, генерал..."
  
  "Не проси у меня прощения! Ни в коем случае не просите! Сколько раз я должен вдалбливать этот урок в твой мозг, Доузи?"
  "Извините, генерал. Прошу прощения и за это тоже. Просто молодому человеку, возможно, захочется немного подумать над этим. " Доузи повернулся к Лестару и пропищал. "Дело не только в нас, птичках, мистер. Эти драконьи крылья тоже вредны для людей. Царапать лица беззащитных женщин в пустыне! Неужели у них нет стыда? А ты? Если ты не можешь помочь нам по доброте душевной, то, конечно, ты мог бы сделать так, чтобы подобные вещи не случались с твоими соплеменниками?"
  "Хорошо сказано, Доузи". В голосе Кайнота звучало не столько извинение, сколько удивление.
  "Мне сказали, что это были миссионеры-юнионисты", - сказал Лестар, его плечи поникли. "Об этом было ужасно слышать. Но я не маунт, и я даже не знаю, член ли я профсоюза".
  "Так что дальше? Они убьют твоего брата в чулках, а ты скажешь: "У него были серые глаза, а у меня зеленые, так что на самом деле это было не обо мне"?" - спросил Крапивник. "Они уже напали на тебя, душка, как я слышал. Разве ты не помнишь?"
  "Может быть, я заслужил, чтобы на меня напали".
  " О, спаси нас, " пробормотал Кайнот. "Кто-нибудь, спасите нас. Но это не будет настолько безумно". Доузи не была готова сдаваться. "Может быть, ты это заслужил", - огрызнулась она. "Но это дает этим драконам огромную заслугу за то, что они знают внутренности и грехи твоей души! Ну и что с того, что они вылетают из конюшен императора! Они не говорят о Драконах! Они на жалованье у Императора Апостола! И ты не можешь быть уверен, что эти молодые люди заслужили то, что получили, не так ли? Их лица так исцарапаны! Это отвратительно, вот что это такое!"
  "Не мне решать, чьи лица будут поцарапаны или нет..."
  "Нет", - сказал Кайнот. Он встал на дыбы и выглядел так, словно хотел выклевать Лестару глаза. "Нет.
  Оставьте его в клюве Неназванного Бога или его смертного аватара, Императора. Предоставьте это агентам Императора, которые руководят ополчением для обеспечения безопасности Изумрудного города за счет всех остальных, кто живет в стране Оз. Или предоставьте это подчиненным, которые следуют приказам своих начальников. Оставьте его в клювах самих драконов. Драконы не убивают людей, люди убивают людей. Они убивают себя, гуляя без защиты в мире, где есть драконы. Меня от тебя тошнит."
  "Я понятия не имею, почему драконы напали на тех монтий..."
  "Становится все более очевидным, что у вас вообще нет никаких идей. Драконы напали на монтий, чтобы посеять смуту между Юнаматами и Скроу. Эти человеческие популяции, наконец, созрели для заключения договоров после десяти сотен поколений...Они учились доверять друг другу. С помощью случайных нападений на изолированных людей драконы могли заставить племена с подозрением относиться друг к другу. Племена легче запугать, когда они не объединены. Вы сказали, что служили в армии: разве вы ничего не узнали о военной стратегии?"
  Лестар подумала о горящем мосте. Он снова мог видеть букву из горящей соломы, меняющую форму, когда она падала, произнося что-то огненное и неразборчивое в побеждающей воде.
  Он думал о Канделе, ожидая его возвращения - сделав что-то. Выполнив какое-то действие. Если Лестар предположил, что хочет Кандела, а откуда он мог это знать? - он не мог заполучить ее. Не раньше, чем у него появится альтернатива, из которой он сможет сделать выбор.
  "Смотри", - сказал он. " Лестно все это. Но я больше не могу летать. Моя метла исчезла. Я рисковал поцарапать себе лицо, пройдя в одиночку через Разочарования до перевала Кумбрисия. Я пришел по неправильным причинам - как обычно. Я ничего не могу для тебя сделать, даже если я человек. У меня нет таланта. У моей метлы был большой талант!- если это вообще была моя метла. Но она исчезла. Либо её забрали драконы, либо она потерян.
  "Послушай. Продолжайте слушать. Сотрите это пронзительное выражение со своих лиц. Пожалуйста. Почему бы вам не объединиться и не улететь отсюда? Огромный сгусток тебя? Драконы не смогли бы уничтожить вас всех - некоторые из вас обязательно прорвались бы."
  "Мило", - сказала маленькая сипуха. "Очень мило. У меня неправильное левое крыло, и я склонен летать петлями, что замедляет меня. Я пойду одним из первых. Я с радостью пожертвую собой ради великого совещания птиц!" По его голосу было не похоже, что он это имел в виду.
  "Пока здесь, на перевале Кумбрисии, есть чем питаться, и драконы не могут заглянуть в наше убежище, мы здесь в заточении", - сказал Кайнот. "Но уйти означало бы рискнуть даже одним из нас - а это риск, на который мы не идем. Мы этого не сделаем. Самый маленький воробей, который падает, уменьшает нас всех. Я думал, ты все об этом знаешь".
  "Да, ну, мои религиозные наставления были довольно слабыми".
  "Я говорил не метафорически, а о военной стратегии. Ты мог бы добраться до драконов, не так ли? Мальчик колдун, выдающий себя за солдата? Например, ты мог бы посмотреть, есть ли у них твоя метла. Ты мог бы получить её обратно. Вы могли бы стать нашим голосом - нашим послом. Наш представитель, наш агент, наше доверенное лицо...
  - прервал его Лестар. "Если бы я мог достать свою метлу - что хорошего я мог бы сделать? Они просто снова нападут на меня. В прошлый раз они удовлетворились моей метлой и плащом. Может быть, на этот раз они расцарапают мне лицо."
  "Ты только что сказал, что не тебе решать, чье лицо будет поцарапано или нет", - сказал Скальный Орел. "Если ты в это веришь, покажи свое лицо и разберись с тем, что происходит".
  
  "Это не сработает", - сказал Лестар. "Я ничего не могу для тебя сделать. Я не Птица. Я не мальчик-колдун. У меня даже метлы больше нет. И даже если бы она у меня была, возможно, мне не суждено было летать. Может быть, мне даже не следует позволять себе такую вольность."
  "Может быть, никто из нас не должен иметь тех свобод, которые у нас есть. Если мы продолжим в том же духе, то скоро все узнаем. Но если вы поможете нам подавить угрозу дракона, мы сделаем то, о чем вы просите. Мы будем охотиться за той человеческой женщиной, которую ты ищешь."
  Крапивник снова прыгнул вперед. "Ты сделаешь это", - сказала она Лестару. " Ты собираешься попытаться, не так ли. Я вижу."
  "Ты читаешь будущее, Доузи?" - спросил Лестар.
  - Прошу прощения, сэр...
  - Доузи! - перебил Кайнот. "Никаких просьб!"
  "О, извините, я уверен", - продолжила Доузи. "Нет, мистер мальчик на метле. Ты собираешься сделать это по совершенно эгоистичной причине - мы ищем твою потерянную подружку - и это нормально. Почему бы и нет? До тех пор, пока работа не будет выполнена."
  Птицы молчали.
  "Ты уже попробовал это на вкус", - сказала она более мягким голосом. "Не у многих есть, но у тебя есть. Ты ведь пробовал летать, не так ли? А теперь попробуй отказаться от этого".
  Она подошла ближе. "Попробуй отказаться от этого", - сказала она. "Прошу прощения, сэр, вы не можете". Птицы начали хлопать крыльями и одна за другой подниматься в воздух, приводя свой последний аргумент. Они пронеслись против часовой стрелки вокруг мертвого маленького озера, возможно, из уважения к Сове, аномалия крыла которой заставила его наклониться в определенном направлении. Птиц было больше, чем сначала показалось Лестару. Несколько сотен. Более робкие, должно быть, прятались повыше в ветвях, но внимательно слушали: все слушали. Теперь они летели, и пока они летели, не могло быть ни лидера, ни последователя: они оставляли в воздухе один и тот же след, все быстрее и быстрее. Сама сила их ритмичного покачивания заставляла поверхность озера подниматься собственными волнами, все выше и выше, пока не взметнулись кончики крыльев белой пены, а затем сгустки бледной пены поднялись и закружились под вихрем птиц, как вторая популяция, как птицы-призраки, как родственники участников Конференции, которые были убиты. Но что такое призраки без голосов?
  Птицы молчали - никто из них, даже гуси и утки, любившие сигналить в полете, не осмеливались рисковать, привлекая внимание к своей цитадели.
  "Остановитесь", - закричал Лестар и поднял руки - не из жалости, не из страха, не из нового морального убеждения: просто из-за отсутствия каких-либо дальнейших причин сопротивляться.
  
  Слепая, тощая цапля, прихрамывая, подошла к Лестару и клюнула его в ногу, чтобы определить его местонахождение. "Я тоже не могу летать, теперь у меня пропало зрение", - сказала Цапля. "Но это не делает меня менее Птицей, не так ли?"
  
  Колыбель Кумбрисии
  1
  Обратный путь был более быстрые. Теперь, когда его кости были срослись, все эти походы снова наращивали мышцы. Болело, но не сильно, восстанавливая силы.
  Разочарования мало что давали вслепую, поэтому он путешествовал по ночам, насколько мог, надеясь, что тогда драконов не будет за границей. Он старался придерживаться четко обозначенных троп, козьих троп, берегов ручья, где движение было более плавным, хотя укрытие было менее полезным.
  Вернувшись на Яблочную ферму за час до рассвета, он не хотел пугать Канделу, приближаясь в темноте. Он нашел старое дерево на краю сада, на котором все еще росли маленькие деформированные плоды, и приготовил себе завтрак, дрожа руками в подмышках. Он пытался почувствовать, как день становится теплее, мгновение за мгновением, по мере того как солнце поднималось над горизонтом, но его аппарат для оценки такой тонкости был слишком груб.
  Затем заревел осел, и сквозь поднимающийся туман петух прокричал свое зазубренное приветствие. Откуда у Канделы взялся петух? Должно быть, она все еще бродит по провинции, безнаказанно выпуская существ из усадеб. Ей повезло, что ее не поймали, так как осел и петух не совсем скрывали свое местонахождение. Петух звучал как тенор.
  Со всем этим шумом она бы уже зашевелилась. И все же он подождал, пока не увидел, как из кухонной трубы поднимается дым, и не услышал, как оконный ставень скрежещет о камень. Он подошел к дому, готовый окликнуть ее, но она стояла в дверном проеме на одной ноге, а другая нога терлась о заднюю часть икры. "Чего ты ждал?" - спросила она, наклонив голову вперед. "Разве там, в саду, не холодно?"
  "Ты расчищала подлесок".
  - Осел. Это облегчает мне жизнь; он сделал достаточно для огорода. Если мы уберем еще несколько деревьев, у нас будет хорошее открытое пространство, и, судя по всему, плодородное. Но нам понадобится ограда от ослов и других желающих. Почему ты медлишь, входи, ты, должно быть, ледяной".
  Он уже собирался сказать: "Боюсь, я вас напугаю", но потом вспомнил: Она обладала каким-то талантом читать настоящее. Она наверняка знала, что он здесь; и действительно, она призналась в этом, когда ее спросили
  
  Его кулаки сжимались и разжимались при мысли о том, чтобы прикоснуться к ее теплому во сне телу, обхватить ее руками, погрузить холодные пальцы в складки ее простой ночной туники из широкого сукна. Но она нырнула в темный дверной проем, прежде чем он успел обнять ее, как будто его отсутствие снова сделало их чужими.
  Это место было намного прямее, проще, приятнее. Она была занята. Засушенные цветы в треснувших терракотовых горшках. Кисточки трав, подвешенные на веревочках, разносят свой аромат по всей кухне. В уголке у камина были начищены коврики, а с подставки свисал изящный луковичный чайник, в котором бурлила ароматная вода.
  "Как ты узнала, что я вернусь сегодня?"
  "Петух прокукарекал более застенчиво, поэтому я предположила, что у него должна быть аудитория.
  В любом случае, я чувствовал, что это будешь ты. Или, может быть, это была просто надежда, кто может сказать разницу? Ты, должно быть, устал. Отдохни, Лестар, а я принесу немного сычужного молочного пудинга из холодильной камеры под лестницей."
  "Не двигайся так. Просто посиди - здесь." Он похлопал по табурету рядом с собой и улыбнулся. Ее руки согнулись и встретились с его кончиками пальцев, и кончики их пальцев мягко ударились друг о друга. Потом она ушла за пудингом.
  "Сначала ты поешь, а потом поспишь", - сказала она, как мать, "потому что мне не нужны навыки прорицания, чтобы знать, что ты гулял большую часть ночи". Ни о чем другом она и слышать не хотела. Ему пришлось довольствоваться тем, что он наблюдал, как она порхает по кухне, выходя на солнечный свет и снова покидая его. "Как же так получается, что она тоже похожа на птицу", - подумал он и почувствовал, что что-то замышляет, но потом еда успокоила его, и Кандела оказаласьправа, потому что его голова закивала на спине. Она помогла ему добраться до комнаты, где они так целомудренно спали, и после того, как она сняла с него рубашку и слегка провела влажной тканью под мышками и за удлиняющейся гривой волос на затылке, она бросила ткань на пол и прижала руки к его обнаженной груди, как будто пытаясь чтобы интерпретировать тайный язык его сердцебиения.
  "Позже", - прошептала она ему одними губами и поцеловала то место, где были бы его губы, если бы он только что не начал откидываться на подушку.
  Сон был лишен характера. Хорошего сна.
  Он проснулся в самый разгар дня, как это было в это время года. Она приготовила тунику и свежие леггинсы. Какой способной хозяйкой она была. Брюки, сшитые на худощавого мужчину, слишком туго обтягивали его бедра, но они были чистыми, а от туники пахло помадой. В новой одежде он почувствовал себя новым человеком и выглянул в окно, чтобы найти ее.
  Она усердно работала на участке, о котором упоминала. Используя острый сегмент сломанного железного колеса печатного станка, она поднимала стойкий корень яблони.
  Испачканная теперь там, где он был нетронутым, она вытерла лицо тыльной стороной ладони и тщетно пыталась разогнать позднюю популяцию мошек, которые находили запах ее пота соблазнительным. Он окликнул ее, и она помахала рукой и тяжело упала на колени, когда корень выбрал этот момент, чтобы уступить.
  "Позволь мне сделать это", - сказал он.
  "Теперь готово. Но я немного отдохну. Спускайся."
  Они подошли к краю сада, по очереди потягивая сладкую колодезную воду из одной пипетки. "Ты хорошо поработала здесь", - серьезно сказал он ей.
  - У меня были на то веские причины. Мизинцем она поковыряла кусочек воска в одном ухе.
  "Ты вернулся, и вот уже один на подходе".
  Он выгнул бровь, чувствуя себя очень похожим на коммандера Лан Пирота. "Компания приедет?"
  "Можно сказать и так".
  Что она читала в этот солнечный час такого, чего он не мог видеть - о, он не мог, но потом смог. "Это не так. Ты еще недостаточно взрослая.
  Она сказала: "Хотя, как и ты, я не могу точно сказать, сколько мне лет, по-видимому, я достаточно взрослая, Лестар". Ее тон был непринужденным и немного скучающим, но он подумал, что уже достаточно хорошо ее знает, чтобы предположить, что она, по крайней мере, немного напугана.
  Многие ребята из подразделения говорили об этом. Они поделились своими наблюдениями.
  Женщины всегда знали, и сверхъестественное спокойствие отметало все другие земные соображения в сторону, когда это происходило. Но Кандела вряд ли была женщиной!- и не посвящена в эти тайны. Или не он.
  "Меня не было всего несколько недель", - сказал он, стараясь, чтобы его голос не звучал холодно. "Или ты уже очаровала местного фермера своим доминьоном, даже когда я все еще восстанавливался внутри? Так вот как вы получили козу, петуха, курицу - в обмен на ваши фермерские нужды с вашими фермерскими навыками? Так вот почему ты посоветовала мне отправиться на охоту за дикими птицами?"
  "Тебе не нужно так суетиться." Она прикусила губу и спокойно посмотрела на него. "Это был не другой мужчина, Лестар".
  "Это не от меня. Кандела!" Он на мгновение выскользнул из Куаати, чтобы изрыгнуть ругательства в садовый воздух. "Я дурак, наивный и чудовище одновременно, но я не глуп в том, как девушка беременеет. Это не от меня. Не смущай меня безнадежной уловкой. Неужели ты думаешь, что я бы бросил тебя из-за этого?"
  "Я не думаю..."
  
  "Или, может быть, ты хочешь, чтобы я это сделал? Что ж, я этого не сделаю. У меня не такая уж кривая душа. Только не лги мне, потому что это невыносимо. Кандела! В это невозможно поверить".
  "Лестар. Я ничего от тебя не прошу. Ты не мой муж. Ты не выбирал меня. Я не выбирал тебя".
  "Ты решила спасти меня, - уныло сказал Лестар, - когда я мог ускользнуть, и это тоже хорошо".
  "Я решила попытаться спасти кого-то. Кто-то заболел в лазарете, вот и все. Я не знала, кто это был. Я не знала, что это был ты. Я еще не знала тебя. Я тебя еще не знаю."
  "Я не отец", - сказал он. "Я должен напомнить тебе, как это работает? Я держался на расстоянии, Кандела. Я никогда не спал с тобой, я никогда не зарывался в твою сокровищницу. Я думал об этом, да, но думать - это не делать, и ни один ребенок не рождается от полуночных мыслей взрослого, спящего в одиночестве."
  "Но ты это сделал", - сказала она. Ее плечи поникли. "Было бы легче притвориться, что ты этого не делал, но это не имеет значения, так или иначе. Младенец растет. Я не выгоню его сейчас из гнезда".
   "Я этого не делал!" - настаивал он, и тогда она рассказала ему, как он это сделал, когда и почему.
  Над фруктовым садом прошел мелкий дождик, и в вихре холода капли превратились в снег.
  Сезон в одно мгновение стал еще на несколько ступеней выше, как это часто бывает.
  Они вошли внутрь без дальнейших замечаний, и Кандела занялась кухонными делами. Она отмерила две горсти муки грубого помола и просеяла ее через тряпичный мешочек.
  Свет посерел и померк, и он плотно закрыл ставни и развел огонь. Нужно было принести петуха и курицу, поставить осла в стойло, и все, что он мог придумать, он делал: перекладывал дрова, расстилал чистую солому на полу, расставлял вещи на полках. Вещи с ручками и носиками, предметы, назначение которых он не мог себе представить. Он ничего не мог себе представить.
  Они поели, и после еды она тихо сказала: "Это хорошо, Лестар".
  "Тогда это не могло исходить от меня".
  Пока она подталкивала его, и потому что это отвлекало, если не что иное, он рассказал ей о Совещании Птиц и об ответственности, под которой он трудился - или так трудился до сегодняшнего утра по возвращении - чтобы найти свою метлу.
  Она всегда казалась непоколебимой при мысли о летающих драконах. Когда он спросил, почему, она сказала ему, что слышала слухи о таких существах несколько лет назад. Они были вовлечены в акцию в столице провинции.
  
  "Кхойр", - добавил он. "Это понятно".
  "Если бы были проблемы, их следовало бы ожидать в Кхойре", - согласилась она. "Это началось как восстание против налогов или что-то в этом роде. Гарнизон военных Изумрудного города был взят штурмом квадлингцами и более или менее уничтожен."
  "Я не верю, что можно быть более или менее уничтоженным. Ты либо есть, либо нет". Он подумал об обходительном, благородном коммандере Лан Пироте и понадеялся, что тот был одним из тех, кого убили.
  "Не надейтесь на мою точность. Я простая душа. Я просто рассказываю вам то, что слышал от своего дяди. Некоторые из причин, по которым мы ушли". Кандела продолжала. Им обоим было спокойнее избегать вопроса о ее беременности. "Он сказал, что Изумрудный город вспыхнул в ответ. Переборщили. Небольшая группа летающих драконов была выпущена против квадлингцев в Кхойре. Это было довольно ужасно. Выжило всего несколько человек, и кто мог доверять словам этих несчастных травмированных психов? Летающие драконы? Кводлинги такие суеверные. Никто не знал, чему верить - так что давайте убираться отсюда, сказал мой дядя". Она сложила руки на коленях. "Так что я не удивлена, что это оказалось правдой".
  Он обхватил голову руками. Другие ребята из его отряда. Выжил ли кто-нибудь из них? Энсонби, Копченая рыба, кто-нибудь еще? Берни, Миббл? Тот, кого они называли Толстоголовым? Или как насчет их подруг - были ли они запятнаны как коллаборационистки?
  Это была не только девушка, сброшенная с горящего моста, - это были все они. Ее родители, их соседи, сельские жители. Оккупационные силы, офицеры и пехота, группы поддержки, послы. Последствия казались бесконечными и только набирали силу и значение, чтобы никогда не отступать.
  Кандела увидела выражение его лица. Она взяла его за руку, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не вырвать ее.
  "Вспомни, зачем ты поехал на конференцию", - сказала она. "Прежде чем ты спасешь кого-то еще, ты должен спасти себя, Лестар. В противном случае ты просто комок нервных тиков, марионетка на веревочках, которой манипулируют случай и бесчувственный ветер."
  "Я останусь здесь, независимо от того, ночевала ты в сельской местности или нет. Мы призваны быть божественной рукой", - сказал он.
  - Это благочестие вертится у тебя на языке, и ты это знаешь. Если ты не спасешь себя, Лестар, то с таким же успехом можешь стать порождением зла."
  "Человек должен признать свою судьбу".
  
  "Называя свою судьбу волей Неназванного Бога, ты не делаешь ее таковой. И к тому же самовосхваляющийся."
  Они легли в ту же кровать, которую делили раньше. Ни один из них не спал, хотя на этот раз не из-за того, что его мучило желание.
  
  2
  
  ОНИ ВСТАЛИ, КОГДА было еще темно, незадолго до кукареканий петуха.
  Чай в чашке с трещиной в глазури; маленькие шарики чая выстроились вертикально. Он уставился на них, желая выучить новый язык.
  "Кого ты выберешь для спасения?" - спросила Кандела, когда солнце попыталось осветить комнату. "Я не та девушка, ты же знаешь. Та девушка-Кводлинг, которую ты видел сброшенной в горящую реку. Ты не можешь сделать меня ею, умоляя себя в моих нуждах. Ты не можешь выбрать меня на место этой девушки."
  "Может быть, я никого не смогу спасти", - сказал он. "С тех пор как умерла Бастинда, сколько раз я пытался это сделать? Там была Нор, которая сидела в тюрьме. Там была принцесса Настойя, в крайней непростой ситуации. Я не продвинулся ни в том, ни в другом направлении. Даже какой-то несчастный мальчик, которого я увидел на дороге, чья бабушка была готова продать его в обмен на мою метлу - я просто прошел мимо. Почему я должен быть обязан этим птицам? Найди старую метлу! Говорите об опасности для всего мира! Я не являюсь представителем самого себя; как я могу быть представителем для них?"
  "Ты можешь делать то, что захочешь. Ты едва ли на пороге смерти, " напомнила она ему.
  "Я имею в виду, больше нет".
  "И ты хочешь заставить меня поверить, что я потерял свою девственность, и я даже не помню этого.
  Жизнь в коме. Что ж, это понятно. Это последовательно, не так ли? Я отдам вам должное за это: вы правильно меня поняли."
  "Ты мне ничего не должен". Кандела встала и положила руки на поясницу.
  "Здесь достаточно еды и дров, чтобы я могла продержаться несколько месяцев. Это будет весной, прежде чем появится ребенок. Коза даст запасное молоко, если у меня иссякнет. Или я отвезу себя обратно в больницу для последней лежки. Монтии будут знать, что делать. Это не первый раз, когда монтии видят такое."
  "Если я вам ничего не должен, - сказал он, - никто никому ничего не должен".
  "Может быть, никто не знает".
  "Кроме Неназванного Бога".
  
  "Может быть, мы ничего не должны Безымянному Богу", - сказала она. "Может быть, не преданность, может быть, не благодарность, может быть, не похвала, может быть, не внимание. Может быть, Неназванный Бог нам должен."
  Он фыркнул на ее нечестие, но она выглядела больной: без сомнения, у нее был приступ утренней тошноты. Она поспешила уйти, чтобы позаботиться об этом наедине. Двор перед домом был покрыт инеем, и новое солнце ярко освещало его. Ему пришлось прищуриться, чтобы увидеть, как она отшатнулась от него.
  Она дрожала. С наступлением зимы ей приходилось все медленнее ходить в уборную из-за льда на земле и тяжести в животе. Он пытался привязать немного соломы к столбу, оставить ей самодельную метлу, чтобы сметать снег, если ничего другого не было.
  Он собрал солому и бросил ее на пол, пока искал веревку, чтобы перевязать ее. В растопыренных углах, в которые она упала, снова было написано горящее письмо, письмо, которое он не мог прочитать.
  
  Крылья Дракона
  
  1
  БЫЛО ли это из-за того, что он теперь лучше путешествовал - или просто потому, что он был старше? Действительно ли Изумрудный город изменился, или просто его способность воспринимать это?
  Сам по себе Большой, казалось, никогда не стеснялся самоуважения - Лестар это хорошо помнил. Теперь он осознал, как все процветало в огромных масштабах. Архитектурные метастазы.
  Часовни были похожи на церкви, церкви - на базилики. Правительственные здания превзошли базилики, с большими колоннами, более внушительными лестничными пролетами, более высокими шпилями.
  Частные дома были небольшими дворцами.
  В его отсутствие Изумрудный город претерпел изменения. Океаны побелки были разбрызганы, чтобы стереть граффити. Вдоль каналов деревья были опрысканы, чтобы дать полный рост, и обмазаны жидкой известью, чтобы предотвратить болезни. Полоса, которую он назвал Грунтовым бульваром, была пересажена, и она снова служила прогулочной площадкой с хорошо расчищенными дорожками для военных учений и извилистыми дорожками среди кустов и фонтанов, где плутократы могли видеть и быть замеченными.
  Он предположил, что все сводилось к следующему: Изумрудный город больше не был столицей страны Оз.
  Это был Оз. Он выжил с единственной целью - обеспечить свое собственное выживание.
  Может быть, так было всегда, но теперь не было смысла притворяться, что это не так. Всегда ли было так много служений, или они просто были лучше обозначены? Министерство утешения - это была помощь неимущим. Министерство внутренней гвардии. Министерство искренности (табличка под ним гласила: "ПРЕСС-БЮРО").
  Лицензия Министерства искусств. Очевидно, теперь вам пришлось подать заявление, чтобы стать художником.
  
  Обелиски, кенотафы, мраморные статуи, развевающиеся знамена и вымпелы. Сувениры в киосках: Все ОЗ. Я люблю страну ОЗ! Брелок, свисток, ридикюль, нож для вскрытия писем, футляр для лорнета: ОЗ, ОЗ. Военный оркестр каждые полмили выступает бесплатно для жителей изумрудного улья. Казалось, у города была своя собственная музыкальная тема.
  Но для чего, недоумевал Лестар. Для предыстории? Для показухи? Все, казалось, спешили, больше, чем он помнил. Кафе процветали, в трамваях было полно пассажиров, площади были забиты туристами, музеи переполнены. Выставка "Апостол Мускул", демонстрировавшаяся в выставочном зале Лорда Чаффри, рекламировалась в листовках, расклеенных на всех досках объявлений. Изображение было блестящим, подумал Лестар: мужская нога в открытой сандалии с кожаным ремешком, выходящая из облака. Нарисованный пейзаж, уходящий к горизонту, показывал, что везде, где уже ступала нога Апостола, сообщества, подобные миниатюрным Изумрудным городам, возникали в пределах точного очертания его влияния, от пятки до кончиков пальцев ног.
  Лестар повернулся спиной к Южной лестнице, но это было не так уж трудно сделать. Изумрудный город стал выше, более процветающим. Южная лестница теперь была более скрытой, хотя какой-то эдикт, должно быть, удерживал территорию вокруг дворца относительно низко застроенной, так что его величественные купола и минареты все еще могли доминировать над центром города.
  
  2
  ЧТО касается жителей Изумрудного города, то бизнес, казалось, приносил им очень хорошую прибыль. Юбки были толще, подолы длиннее, мехом оторочено все, от дамских шляпок до убранства экипажей. Мужские жилеты были укорочены полнее, чтобы вместить большие животы.
  Галантерея, которой пользовались портные, выглядела перекрашенной: цвета были насыщенными, словно предназначенными для того, чтобы их можно было увидеть издалека, как на сцене. Последствия были бы комичными, если бы не вынужденная трезвость, которая, казалось, распространилась по городу, как инфекция.
  Было бы удобно находиться здесь, решил Лестар. Во всем остальном обычные люди так много смеются, потому что нервничают. Находясь в Кхойре, мы смеялись как идиоты: это помогло нам справиться. Это также сделало нас друзьями. Но, возможно, вам не нужно смеяться, если все ваши лишения были облегчены, ваши тревоги ослаблены. Вы можете позволить себе быть рассудительным, держать язык за зубами и говорить более низким тоном.
  Там, как и прежде, был сброд - и это тоже хорошо, иначе он выделялся бы еще больше, чем на самом деле. Все еще не так много животных. Несколько человек в сфере услуг. Старая гувернантка-бородавочник в фартуке, толкающая детскую коляску, несколько охранников-носорогов.
  И дети. Дети выглядят ужасно старыми. Вероятно, уличные воришки среди тех, кто помоложе. Дети постарше, подростки с глазами цвета терна, которые бросали на него лукавые взгляды, пытаясь понять, был ли он легкой добычей, конкуренцией за торговлю или возможным союзником.
  Румяные кводлинги в своих семейных группах, бедняки цвета моллюсков Юнамата, выживающие на подачках и контрабанде пива. Гномы, выглядящие неприветливо, и почему бы и нет? Гномы, выглядящие настороженно, и что с того. Манчкины, маленьких, средних и больших размеров, эмигрировавшие из своего Свободного государства. А может, их выгнали за выдачу секретов или участие в черной торговле. Грязные многодетные в лохмотьях одеял, ступая на закостеневших босых ногах по гравийным дорожкам, протягивали руки, пока какая-нибудь встречающая комиссия не выходила с дубиной.
  Бастинда однажды приезжала в Изумрудный город, будучи молодой женщиной. Может быть, даже его возраста-
  он не знал. Она никогда особо не говорила об этом. "Сутенеры и премьер-министры, а ты не видишь разницы", - проворчала она однажды. Неужели она торчала, как зеленый палец? Или тогда люди были более восприимчивыми? К лучшему это или к худшему, но он смог пройти.
  Он предположил, что к концу дня сам может оказаться в тюрьме Саутстейрса. Он думал, что был готов к этому, и, возможно, он не заслуживал ничего лучшего. И все же, если это было так, почему он старался не выделяться? Прятался там, где ему нужно было прятаться, уверенно шагал, когда этого требовал уличный пейзаж? Он догадался, что действует более глубокое намерение: та старая штука со зверем в медвежьем капкане, которую так хорошо делали люди? Даже негодяй, который знает, что он моральный трус, хочет продолжать дышать.
  Несмотря на строительный бум, вызванный новым процветанием, Изумрудный город оставался знакомым. Лестар более или менее правильно нашел дорогу к Арке Гудвина и вдоль набережной Озмы, через престижный район Голдхейвен прямо к площади Меннипин, в дальнем конце которой находился дом лорда Чаффри.
  Он не был точно уверен, чего он может достичь, но он должен был с чего-то начать. Леди Стелла, урожденная Апленд, ныне Чаффри, была его единственным контактом в Изумрудном городе. Даже отойдя от общественной жизни, бывший министр трона наверняка имела бы доступ к армии, не так ли? В свои казармы, в драконьи конюшни, в стойло. Удастся ли убедить ее снова прийти к нему на помощь, спустя целое десятилетие?
  Площадь Меннипин не понесла никакой потери престижа за те годы, что он не был здесь.
  Фасады домов были украшены зелеными и золотыми узорами. Конечно, приближался Лурлинемас. Церемониальная зелень и гирлянды зимнего золота были вплетены в стойки железной ограды, окружавшей частные сады площади.
  Чтобы попасть на кухонный двор, где он когда-то представился, ему пришлось миновать главный вход особняка и завернуть за угол. Дойдя до входной двери, он остановился. За гравием подъездной дорожки поднимался пролет гранитных ступеней. На лестничной площадке, перед резными двойными дверями, растянулся огромный тигр, облизывающий свои яйца. Цепь на шее приковала тигра к одной из мраморных колонн, поддерживающих портик, но длина цепи оказалась достаточной, чтобы позволить зверю потянуться и сделать выпад. Лестар благоразумно держался на расстоянии. Однако он посмотрел. Он никогда не видел дикого животного, закованного в цепи в таком богатом районе.
  Существо на мгновение остановилось и перевело взгляд, не поднимая головы, глядя из-под тигриных бровей. "На что ты смотришь?" - тихо прорычал он.
  Тигр. Говорящее животное, привязанное, как фермерская собака, чтобы отпугивать незваных гостей.
  Лестар хотел поспешить дальше, но проигнорировать воинственный вопрос Тигра означало проявить снисхождение, которого он не чувствовал. И Бастинда восприняла бы все это спокойно. "Я смотрю на целую кучу тигров", - сказал он наконец.
  "Это правильный ответ", - промурлыкал Тигр. "Ты либо умный, либо удачливый".
  "Я просто храбрый", - сказал Лестар. "Должен быть. Я иду повидать леди Стеллу".
   "Ну, тогда тебе не повезло, - ответило Животное, - потому что ее нет дома". Плечи Лестара опустились.
  "Она в Мокбеггар-холле. Загородное поместье Чаффри, вниз по Тихому озеру. Месяц в трауре."
  "Траур?"
  "Ты только что скатился с тележки с капустой? Похоже на то. Ее муж умер. Разве ты не знал?
  Лорд Чаффри. Он сделал крупное пожертвование императору, и едва чек банкира был оплачен в кабинете Первого бухгалтера, как лорд Чаффри испустил дух. Возможно, он думал, что никогда больше не будет в таком дорогом состоянии благодати, и мог бы с таким же успехом воспользоваться этим. Леди Стелла скорбит."
  "Мне жаль ее", - сказал Лестар.
  "Не стоит. Она не совсем нищая вдова. И в любом случае, она была для него не более чем бумажной женой, так что я не думаю, что она волнуется. Она будет скучать по нему, без сомнения - мы все будем скучать. Он был хорошим человеком в своем роде. Поддерживал мою семью на родине. Или поддерживал."
  Лестар прислонился к каменному столбу ворот. "Отлично. Так что дальше?"
  "На твоем месте я бы не подходил слишком близко", - сказал Тигр. "Я могу быть болтливым, когда мне скучно, но если я буду слишком много болтать, у меня может разыграться аппетит". Он подмигнул Лестару, которая отодвинулась на несколько футов.
  "Почему ты остаешься?"
  "Ну, это, конечно, не из-за цепей, не так ли? Я ношу это для эффекта", - сказал Тигр. Он вскинул голову, и его глаза гневно сверкнули. "Я имею в виду, это заявление о стиле, не так ли?
  Или ты действительно всего лишь кочан капусты?" Он поднялся на лапы и зарычал. Ворота затряслись на своих штырях, и Лестар был на полпути через площадь Меннипин, прежде чем понял, что бежит.
  Вот и вся его первая идея. Что ж, ему пришлось бы работать без помощи и благословения леди Стеллы, Богини общества. И он надеялся на полноценную еду, чтобы подготовиться к более трудным кампаниям. У него были только маленькие кусочки сушеных фруктов и хлеба, которые Кандела сунула ему в руки перед уходом.
  В последний раз, когда Лестар был так обездолен в Изумрудном городе, он пошел работать в Ополчение. Готовый импровизировать, он снова направился к главным казармам кампуса возле Мышиной норы Манчкина, с подветренной стороны невысокого холма, на котором возвышался Дворец в своей роскоши.
  Мальчики и несколько девочек тоже бегали по тому же газону, на котором он когда-то играл в мяч со скучающими солдатами. Трава была коричневой и примятой, уставшей от зимы еще до праздника Лурлинемас, но крики, раздававшиеся среди детей, казались ему достаточно зелеными. Если он не побежит вперед, не перехватит мяч и не произведет впечатление на команду своими быстрыми реакциями, он останется невидимым для детей. Почему бы и нет? Он был высоким, слегка опустошенным молодым человеком, более худым, более ребристым, чем лощеные солдаты, которые играли с детьми.
  Он увидел себя их глазами: его волосы, стянутые шнурком, его зеленые глаза, его новая привычка наклонять голову, почесывать локти. Может быть, достаточно красивый нищий, но, тем не менее, нищий, и слишком взрослый, чтобы ему бросили булочку ради благотворительности. Если понятие благотворительности все еще присутствует здесь. Он еще не мог сказать, так ли это.
  Все-таки дети в своих играх! Ему было приятно наблюдать. Он вспомнил детей, которым коротко спел на ступенях церкви, когда впервые приехал в Изумрудный город. Он улыбался им, сочувствовал им в общем смысле, но он не был тверд с ними. Каждый период жизни - это такая тюрьма, переносная тюрьма. Дети здесь, на этом фарватере, солдаты, возившиеся с ними, были похожи на них не больше, чем Тигр, или эльф, или...
  "Безнаказанно прирезать старого приятеля и глазом не моргнуть. А у тебя немалые нервы".
  Лестар покачал головой. Солдат у его левого плеча тяжело дышал; должно быть, он был среди тех, кто играл в гусь-бол, и подбежал к нему сзади.
  Хах. Вот тебе и более возвышенное восприятие обособленности.
  "Ты помнишь мое имя не больше, чем я твое". Парень откинул влажные светлые волосы с потного лба. "Что ты сделал, чтобы заслужить досрочную отставку? Наши полномочия были продлены на неопределенный срок без права ходатайствовать об ином".
  Лестар покачал головой, раздумывая, не стоит ли ему прикинуться дурачком, разыграть это как случай ошибочного опознания. Изображать раненого в бою? В любом случае, потянуть время. Он не разработал никаких деталей стратегии, только намерения.
  "Это Бон Кавалиш, если позволите. Тризм, вообще-то. Ты пришел на службу с этого самого поля, и это я рассказал тебе, как".
  
  Лестар сморщил улыбку и пожал плечами. Работай с тем, что у тебя есть. Тризм. Да. Малый Менасир... и в драконоводстве, если он правильно помнил.
  Хладнокровно Лестар сказал: "У тебя хороший глаз для дальнего знакомого. Я стоял там и думал, насколько мы все слепы друг к другу, и я даже не узнал тебя".
   "И я узнал тебя, но не твое имя".
   "Ко, это то, что я использую. Лестар, обычно."
  "Лестар Ко. Верно. Ты куда-то уехал несколько лет назад".
   "Я действительно уехал, - сказал Лестар, - но я не хочу говорить об этом, конечно, не здесь".
  "О-хо", - сказал Трисм, а затем: "Ого. Дезертир? Нет".
   "У тебя будут неприятности, если тебя увидят со мной".
  "Неприятности. Это было бы забавно." Тризм смотрел то в одну, то в другую сторону. "Ну, если ты не перезаписываешься добровольно, ты совершаешь большую ошибку, показываясь здесь. Или ты хочешь, чтобы тебя поймали? Ты шпионишь для одного из наших врагов?"
  "Я даже не знаю, кто наши враги", - сказал Лестар. "Я никогда этого не делал".
  "Ну, если ты действительно взял и сбежал, ты считаешься одним из них, так что тебе лучше исчезнуть. Однако не заходи слишком далеко. Служба немного более снисходительна в некоторых вопросах, чем раньше. Им пришлось ослабить несколько правил, если они собирались держать нас в рядах вечно. Мы получаем немного городской свободы, если ты понимаешь, что я имею в виду. Сегодня вечером я свободен до полуночи. Посиди где-нибудь, и мы выпьем. Не забывай. Не забывай меня. - Он внезапно схватил Лестара за воротник. "Я не забыл тебя".
  
  ТРИСМ СДЕРЖАЛ СВОЕ слово и ждал на тротуаре в Бернтпорке, районе с низкой арендной платой. "Добро пожаловать в "Вишню и огурец", - сказал он, протягивая полную пинту светлого пива, прежде чем они успели сесть. "Они сохраняют свою лицензию на продажу настоящего пива, потому что спонсируют ежегодные празднования Дня Святого действия".
  "Что?"
  "Ты слишком оторван от реальности. Мы можем это изменить. Ваше здоровье."
  В этот час место было слишком пустым, чтобы Лестар мог затронуть самый насущный для него вопрос.
  Голоса донеслись бы. Однако на грифельной доске над стойкой бармена мелом было нацарапано сообщение: "Сегодня вечером, Четвертый тур возвращения, сама Силлипид. 9:30.
  
  Никаких помидоров." Объявление на самом деле не обещало толпы, но Лестар мог надеяться. Или они могли бы блуждать в другом месте.
  Лестар не был склонен много говорить о себе, и обнаружил, что с этим достаточно легко справиться.
  Трисм не спрашивал. Он почти сразу расслабился и долго болтал о военных, как будто они с Лестаром тогда были лучшими друзьями. Этот, тот, правила по уставу, забавные розыгрыши над надменным начальством. "А что стало с коммандером Лан Пиротом?" - спросил Лестар так беспечно, как только мог. Он не хотел, чтобы кто-то, обладающий властью заковать его в цепи за это, признал его дезертиром.
  "Не знаю". Трисм повернулся, чтобы осмотреть зал, который, как и надеялся, заполнялся более шумной клиентурой, некоторые из которых выпивали до их прихода.
  "Я полагаю, мы вряд ли встретим здесь командира, - сказал Лестар, - я полагаю".
   "Все возможно. Вкусы бывают разные. Хотя сомневаюсь в этом."
  На третьем круге Лестар начал. "Вы были из особого подразделения, не так ли? Тогда?"
  "Для Неназываемого Бога мы все особенные", - сказал Тризм. Лестар не был уверен, услышал ли он в ответной реплике сарказм. "В те времена это был незначительный Менасье".
  "Земледелие, не так ли?"
  "О, парень сообразительнее, чем кажется. Да, земледелие, на какое-то время."
  "Не сейчас?"
  "Я не люблю говорить о своей работе, когда я развлекаюсь".
  "Но мне любопытно. Звучало очень важно. Мы вырыли фундамент для этого нового здания - конюшни."
  "Базилика".
  "Это верно. Теперь я вспомнил. Внизу нет конюшен?"
  "Смотри, это Глупышка. Та самая. Живая легенда. Ей, наверное, девяносто". На маленькую сцену водрузили чрезвычайно странное, угловатое существо. Позади нее, выбивая плевки из мундштука своей ивовой флейты, стояла молодая женщина, одетая не более чем в золотые эполеты, стратегически правильно надетые на ее тело. Несколько Медведей открыли свои музыкальные футляры и начали поворачивать колки, чтобы настроить: угабумишскую гитару, скрипичное соло. "Так мало Зверей с настоящей работой, но если полностью вытеснить Зверей из музыкального бизнеса, никто не услышит ни одной ноты".
  
  Глупышка начала петь. Она была так стара, что невозможно было сказать, была ли она мужчиной или женщиной, и пыталась ли она подражать своему собственному или противоположному полу. Однако в надтреснутом и хриплом голосе певицы все еще чувствовалась значительная сила, и в зале несколько поутихло. Лестару пришлось дождаться окончания первого номера, прежде чем продолжить свои замечания.
  "Я имею в виду, в частности, драконов", - сказал он сквозь аплодисменты.
  "Тише, ты невежлив", - сказал Трисм. "Разве она не нечто?"
  "Что-то или что-то еще, или еще раз что-то еще. Может быть, не в моем вкусе. Нам обязательно оставаться?"
  "И отказаться от наших хороших мест? Выпей еще пива и давай все равно досмотрим первый сет."
  Глупышка неуклюже прокладывала себе путь через некоторые трудные участки, больше разговаривая, чем поя.
  
  Она закурила сигарету на середине одного номера и обожгла пальцы, после чего велела своему дублеру прекратить это. "Сегодня вечером я сама не своя, - сказала она толпе, - приближается этот ужасный языческий праздник. Лурлинемас . Можете ли вы поверить, что император в своей доброте допускает любое напоминание об этих архаичных суевериях? Можете ли вы поверить, что он в своей доброте? Можете ли вы поверить в его доброту? Я имею в виду, можешь ли ты? Я задаю тебе здесь вопрос."
  В комнате воцарилась тишина. Она придумывала комическую историю или у нее крыша поехала?
  Она затянулась сигаретой.
  "Не поймите меня неправильно", - сказала она. "Я вижу на лицах тех из вас, у кого все еще есть лица, что вы боитесь, что попали на собрание предателей вместо ответного концерта. Пожалуйста. Расслабиться. Если на нас совершат налет и мы все окажемся в Саутстейрсе, я буду вести сингалонги по выходным. Я буду. Это обещание". Флейтист унял зуд под одним из эполетов.
  "Я не обращаю в свою веру. Ни ради Неназванного Бога, ни против его святого безымянного имени. Это было бы просто старым подстрекательством к мятежу, и, честно говоря, в моем возрасте я просто не готова к этому." Она скорчила гримасу. "Подстрекательство к мятежу немыслимо. Хотя сказать, что что-то "немыслимо", - это, конечно, значит быть способным подумать об этом. И я нахожусь в том возрасте, когда теряю язык быстрее, чем приобретаю его. Я больше не знаю, что значит подстрекательство к мятежу. Я никогда этого не говорил. Я никогда, никогда не произносила слово "шустрый", не так ли? Я произнес слово "сложность"?" Кто-то сзади пробормотал что-то немного неприличное. Силлипед Глупышка сказала: "Я вижу, как ты там корчишься. Ты и твоя кислая киска. Мы нечасто выбираемся наружу, не так ли? Ты мне кое-кого напоминаешь. Ты напоминаешь мне кое-кого, кого я бы сочла действительно раздражающим. Из-за чего ты такой злющий? Я просто делаю перерыв на сигарету. Стреляю по ветру. Если вы думаете, что я беспринципна, дайте мне передышку: я слишком стара, чтобы испытывать угрызения совести. Куда бы я их положила?"
  "О чем она говорит?" - пробормотал Лестар.
  "Она закончит либо в тюрьме, либо в отделении для неизлечимо старых", - сказал Трисм. У него было красное лицо. "Может быть, ты прав; нам лучше уйти".
  Но они не могли встать, пока она произносила свой монолог: это выделило бы их из толпы, привлекло бы внимание в их сторону. Она бы набросилась на них со всех сторон.
  Она немного побродила в толпе. Теперь она больше походила на старика в гриме, теперь на старую женщину, пытающуюся выглядеть молодой. Она выглядела более человечно, чем что-либо другое, хотя это не обязательно означало, что она красива. Лестар молился, чтобы она не подошла и не начала с ним разговаривать. У него было сильное предчувствие, что она так и сделает.
  Под столом Трисм дотянулся до его руки и сжал ее. Он нервничал больше, чем Лестар. Лестар предположил, что это место не было санкционировано Ополчением, и Трисм окажется в серьезной опасности, если ситуация станет еще жарче. Лестар убрал руку.
  "Я чертова старая реликвия, не обращайте на меня внимания", - сказал Глупышка. "Вы, молодые люди, так серьезно ко всему относитесь. Но ты не помнишь старые плохие времена Гудвина. Засуха. Как мы жили тогда. Как мы смеялись! Ха. Жаворонок. И вряд ли кто-нибудь устоял перед ним.
  Всего лишь какая-то глупая ведьма из глубинки. И мы все знаем, что происходит с ведьмами." Кто-то зашипел.
  "Эти дни намного лучше", - сказало существо. "Спроси у Глупышки. Глупышка знает. Я достаточно взрослая, чтобы помнить времена, когда Озма-регент все еще была коронованной главой нации, а малышка Озма - маленьким комочком воркования и какашек. Я так стара, что уже была на пенсии, когда прибыл Гудвин и все исправил. Тогда были трудные времена! Сейчас все стало лучше, не так ли? Ну, я думаю, зависит от вашего мировоззрения. Если дела на самом деле не стали лучше, то они определенно стали лучше.
  
  "Эти времена, " продолжала она, " такие праведные! Все гораздо более нравственные! Прикрой свою наготу чем-нибудь, девочка, или полиция нравов вцепится нам в глотки. Или тебе в глотку, во всяком случае, если ты так на них смотришь."
  Флейтист выглядел таким же растерянным, как и зрители.
  "Вы должны держаться за свои ценности, если вы все еще можете достичь их", - сказала певица. "Купи какие-нибудь ценности, возьми их напрокат, укради, если понадобится. Продавайте их с прибылью, когда вкусы меняются.
  Все, что работает. Это что, черепок, что ли?"
  Она вернулась на маленькую сцену и приложила руку к глазам, заслоняясь от яркого света.
  "Я могу видеть тебя. Я знаю, что ты там, " сказала она. "Я знаю, что ты где-то там. Я могу подождать". Она подала знак Медведю на басу и сказала: "Песня-факел о потерянных надеждах, Скучумс, как насчет. Ради старых добрых времен. В тональности Е, Харрикин. Нет, не Б. Я сказал "Б-Б" для Бастинды. Один. Два. Три. Неважно."
  Медведь лениво отчеканил басовую партию, и Глупышка перевела дыхание, но затем заговорила снова, прервав вступление. "И эта другая проблема, все эти граффити! Я снова видел это по дороге сюда, нацарапанное на стене какой-то библиотеки. "Бастинда жива!" Что это должно означать? Я спрашиваю тебя. Не слишком ли это много? Почему бы им не оставить свои неряшливые старые лозунги при себе? Бастинда жива! Как будто."
  Она бросила окурок в чье-то пиво. "Сейчас я просто чувствую себя взбешенной и живой. Такого не случалось с тех пор, как я оставила двузначные числа. Поэтому я собираюсь спеть прекрасный старый гимн, чтобы доказать вам это. Любой, кто с Императором, может встать и спеть это со мной, чтобы показать, что мы здесь не просто чешем яйца, не так ли, ребята?" Группа сочинила вступление, и Глупышка неторопливо заиграла знакомую мелодию. Посетители заведения были раздражены, немного встревожены театральностью и не были уверены, кого выставляют дураками: императора, Неназванного Бога, саму Глупышку или их - или любого, кто достаточно идиот, чтобы занять позицию против Дворца. Но песня была сама по себе бальзамом - преданная, немного цветистая, знакомая. Сложности уступили место более простым чувствам. Люди стояли и пели, бросая вызов позированию Глупышки. В тени и шаркая ногами, Лестар и Трисм сбежали. Трисм схватил Лестара за руку, как будто тот мог попытаться увернуться; Лестар не удержался и сжал ее в ответ. Он был взвинчен. Б для Бастинды . Как будто все эти годы спустя он наконец-то присутствовал на ее поминках.
  
  4
  
  ОНИ ШЛИ по набережной в Нижнем квартале. В других местах страны Оз, вероятно, шел снег, но из-за теплого дыма десяти тысяч угольных очагов Лестар и Трисм чувствовали в воздухе лишь частички влаги, частично дождь, частично туман. Языки пламени, горевшие на фонарных столбах, испускали пульсирующее свечение цвета дыни.
  "Я полагаю, мы не должны опаздывать", - сказал Лестар.
  "Колокола базилики слышны по всему городу. В эти дни Нового благочестия они звонят каждые полчаса. У нас еще есть немного времени."
  "Это место заставило тебя напрячься. Куда мы направляемся?"
  "Я был там раньше, но не в ночь измены".
  "Ты думаешь, это было предательством?" Лестар был ошеломлен. "Я думал, что это, - он следил за своим языком, - просто глупо".
  "Ей было бы лучше держать свое мнение при себе. Или, во всяком случае, сначала организуйте их. Я даже не был уверен, о чем она говорит, но нужно что-то вроде храбрости от виски, чтобы притвориться, что так скептически отношусь к Императору-апостолу. Он хороший парень. Люди любят его. Я сам чувствую себя польщенным тем, что встретился с ним лично".
  "Вы встречались? Правда? И какой он?"
  Тризм бросил на него взгляд. "Конечно, встречал. Я был с тобой, когда это случилось в первый раз. В ночь перед вашей отправкой? Помнишь? Он предложил нам свою карету. Насколько я помню, он был тогда циничным и паршивым. Потерянная душа. Его Пробуждение еще не произошло."
  "Император Оз... нет. Шелл? Шелл Гоу-ту-Хелл Тропп?"
  "Первое Копье собственной персоной. Неужели ты действительно не мог знать? Где ты был? На Луне?"
  Сама брусчатка на набережной казалась более скользкой. "Я этого не понимаю. Все говорят об императоре... о его добродетели. Шелл был последним человеком, у которого была хоть какая-то добродетель. Он был шпионом, не так ли... Разве кто-то не сказал? Как бы то ни было, он использовал экстракт цветка мака, чтобы опоить молодых женщин в Саутстейрсе и трахнуть их до полусмерти. Я знаю это точно."
  "Ну, тогда кто может лучше говорить от имени Неназванного Бога, чем тот, кто так вопиюще согрешил? Расскажите о своем выздоровлении... Произошло пробуждение, и он услышал голос Неназванного Бога, говорящий ему вести. Ты знаешь, что его сестры были двумя ведьмами? Гингема и Бастинда Тропп?"
  Лестар почувствовала себя плохо. "Это просто слишком... сверхъестественно. Слишком маловероятно."
  "Не так уж и маловероятно, как все это. Кто освобожден от когтя спасения? Чем более вы грешны, тем больше вероятность того, что спасение может укорениться. В конце концов, его отец был министром-юнионистом. Миссионер, я думаю."
  "Он шарлатан, Шелл".
  "Возможно, когда-то так и было. Сейчас я так не думаю. Он верит, что был пробужден для того, чтобы провести страну Оз через это отчаянное время."
  
  "Неужели мы настолько отчаялись, что нам нужны такие, как он..."
  "Ну, это ты мне скажи", - сказал Трисм. Его голос стал более низким, интимным. Он наклонился и почти положил подбородок на плечо Лестара. "Насколько отчаянен кто-либо из нас в любой данный момент? Хммм? Неужели кто-нибудь из нас настолько отчаялся, что мог бы, скажем, ночью напасть на безоружное сельское поселение и сжечь его в реке?"
  Лестар повернулся, чтобы пристально посмотреть на Трисма, который протянул руку и заломил правую руку Лестара за спину, прошептав: "Ты дерьмовый маленький подонок".
  
  
  "Отпусти меня. Что это? Трибунал из одного человека? Вендетта? Отпусти меня. Где мы находимся?" В тумане Лестар потерял ориентацию. "Откуда ты что-то знаешь обо мне? А тебе-то какое дело? Я выполнял работу императора, Трисм. Твой драгоценный лидер. Его приказ. Отпусти меня".
   "Я собираюсь проломить тебе голову, а затем столкнуть твою жалкую тушу в воду". К этому времени Трисм держал обе руки Лестара за спиной, и Трисм беспорядочно пинал булыжники, чтобы найти один, который был свободен, и использовать его для удара по голове.
  Лестар боролся. Трисм, в военной форме, был более подтянутым и имел преимущество внезапности.
  Крик не помог бы: полиция сразу же встала бы на сторону Тризма. "Смотри", - сказал Лестар, стараясь, чтобы его голос не звучал испуганно. "Я смертельно устал. Какое тебе дело до того, что произошло к югу от Куойра? Разве вы не военный? Я слышал, что головной офис справился с этой ситуацией в мгновение ока".
  "Я слышал, что ты сделал. Как я мог не сделать этого? Солдаты сплетничают хуже, чем домохозяйки. Из-за этой атаки кводлинги вокруг Куойра нанесли удар по гарнизону Лан Пирота. Ты потерял кое-кого из своих приятелей, приятель. А затем император вызвал свою совершенно новую оборонительную систему и применил ее против туземцев."
  Лестар начал понимать это. "О-хо-хо. Но это была твоя специальность. Это были твои драконы."
  "Я был одним из команды. Главный угрожающий в дивизионе. Верно. И мне сказали, что драконов должны были задержать, выставив напоказ в День Святого действа. Ежегодная демонстрация военной мощи и моральной целеустремленности. Пугайте чернь и успокаивайте нервных.
  Ничто так не помогает гражданам хорошо спать по ночам, как хорошая оборона".
  "И ты верил каждому слову из того, что тебе говорили, и никогда не хотел обидеть муху. Я знаю эту историю. Отпусти меня, Трисм. Ну же. Ты делаешь мне больно."
  "Я только начал делать тебе больно. Привыкай. Из-за твоих выходок драконы были вызваны из своих катакомб. И ты не видел беспощадности, пока не увидел этих зверей в работе".
  Лестар был близок к тому, чтобы плюнуть. "Я видел беспощадного, Трисм. Как это бывает. На меня напали твои маленькие дрессированные питомцы."
  Настала очередь Трисма стартовать, и, имея преимущество, Лестар попытался оторваться. Он наполовину справился, но в итоге они повалились на тротуар, сражаясь. Они катались по лужам и куче конского навоза, и Трисм оказался сверху, упершись коленями в грудь Лестара.
  
  "Я собираюсь убить тебя. Я увидел, как ты стоишь там, на игровой площадке, и подумал: есть Неназванный Бог, и он отдал тебя мне, чтобы я убил. Твои жестокие действия приговорили меня к жизни более жалкой, чем все, что ты знал. Как только военные стратеги увидели, на что способны драконы, им ничего не оставалось, как снова использовать их. Обученные более точно. Моя жизнь прикована к работе по совершенствованию смертоносной способности этих существ". Он был так же близок к рыданию, как и к воплю, и теперь Лестар увидел то, чего до сих пор не замечал: Трисм бон Кавалиш был разбитым человеком.
  "Тогда убей меня", - сказал Лестар. "Я просто могу сказать, что от этого ты почувствуешь себя намного лучше. И, может быть, я тоже, судя по тому, как идут дела. Но сначала выслушай меня. Это было слово императора, с которого все началось. Он потребовал, чтобы Лан Пирот придумал инцидент. Может быть, он все это время искал повод начать драконью атаку, я не знаю. Я выполнял приказ командира моей роты."
  "И это все, что я делаю, и между нами сотни и сотни убитых, и еще сотни живущих в ужасе, и еще больше сотен готовых убить нас в ответ, если бы они только могли найти способ".
  Лестар позволила Трисму всхлипнуть. Что ж, у него не было особого выбора. С носа Трисма капало на лицо Лестара, но Лестар не мог поднять руки, чтобы вытереть это. "Знаешь, мы более или менее в одной лодке", - сказал Лестар настолько ровным голосом, насколько позволяли чувства, когда Трисм немного пришел в себя. "Мы оба нанесли серьезный ущерб". Трисм сделал глубокий вдох, кивнул, а затем убрал колени с груди Лестара. Лестар сел и так осторожно, как только мог, стряхнул сопли со лба.
  
  5
  
  ОНИ ПРОШЛИ по мосту Судебных инстанций и исчезли в переулках и дворах Нижнего квартала. Это место кишело шарлатанами, наркоманами и беглецами; здесь воняло шипящей ночной колбасой и нечистотами и звенело от смеха сумасшедших. Нам больше нигде не место, подумал Лестар; лучше привыкнуть к этому.
  Однако они могли говорить, не опасаясь, что их подслушают; и, не глядя друг на друга, они могли сказать больше.
  Трисм бон Кавалиш был главным мастером драконов. Он не был управляющим драконьих конюшен, но он тренировал существ уверенной рукой и наблюдательным глазом. У него был самый продолжительный срок пребывания в штате. Его работа требовала, чтобы он следил за подвигами драконов и оттачивал их подготовку.
  Он знал, что стая драконов с востока вернулась с метлой и плащом, хотя и не знал, откуда взялась эта награда. Лестар, из тех мест! Трисм знал о порезах миссионерок Маунтий, как оказалось, среди нескольких десятков других.
  "Порезы", - сказал Лестар с содроганием. Кандела упоминала о такой вещи. "Я с трудом понимаю, что это значит..."
  Когти острые, как бритвы, оппозиционные щипцы, похожие на большой и указательный пальцы человека, объяснил Трисм. Человек может построить миниатюрный корабль в пустом иеровоаме, а дракон может удалить лицо всего за девять разрезов.
  
  Тризм был краток. "Не спрашивай меня о причинах. Я знаю одно: драконы охотятся только за детенышами. Их так натренировали." Он расправил плечи. "Это их так воспитало. Теория заключается в том, что когда молодежь падает в расцвете сил, это более-
  тревожно - полезно - чем если бы какого-нибудь старого чудака или каргу прикончили." Почему драконы не расцарапали лицо Лестару? Он был достаточно молод. Может быть, они думали, что метла и накидка - это все, что им нужно. Или, может быть, они увидели в Лестаре что-то, что их остановило.
  "Но монтии!" сказал Лестар. "Молодые женщины, посвящающие свою жизнь служению Неназванному Богу? Это не имеет значения."
  Трисм объяснил, что старые монастыри с их традициями независимости не соответствовали стилю руководства императора. Апостол Неназванного Бога-
  "Что все это значит насчет Апостола?"
  "Так называет себя император. Смиреннейший из смиренных был возвышен Неназванным Богом. Поэтому Апостол чувствует себя обязанным воспользоваться предоставленной ему властью." Казалось, что некоторые из монастырей в стране Оз возглавлялись пожилыми женщинами, воспитанными в архаичной схоластической традиции. Некоторые начальники становились опасно далекими от понимания потребностей простого народа и стали задавать надоедливые вопросы о духовной власти императора. Такое разжигание могло только подорвать доверие нации.
  "Это все?" - спросил Лестар. "Это момент подстрекательства?"
  "Я не посвящен в ход этих мыслей. Информация распределяется по мере необходимости. Но я слышал, что восточные племена были близки к объединению по договору, чтобы защититься от городских интересов на своей земле. Нападения драконов могли бы привести племена в замешательство, вызвать у них недоверие друг к другу, если бы они не знали, кто стоит за нападениями.
  
  "Лица тех молодых миссионеров, о которых вы упоминаете", - заключил Трисм, стараясь сохранить самообладание. "Они были вылечены и сохранены. Их собираются вынести на следующий День Святых дел и выставить на всеобщее обозрение. Точка зрения будет высказана". Было еще хуже. Драконы - их было несколько десятков - питались трупами только что убитых людей. Эта чертова диета помогла драконам набраться сил, необходимых для полета на сотни миль на восток. Трупы были привезены непосредственно из камеры умерщвления в Саутстейрсе, где всегда имелись свежие запасы, благодаря кампаниям по отбраковке, проводимым заместителем мэра.
  "Чайд", - нараспев произнес Лестар. "Парень с кольцами".
  Трисм был в замешательстве. "Шелл - шпион или это ты?"
  
  "Я хожу вокруг да около. Найду компанию, которую я заслуживаю. Продолжай".
   "Ну, со всей этой ерундой, человеческими трупами, только что обескровленными и превращенными в котлеты, ты удивляешься, что я развалина? Драконы были не моей идеей, но я был повышен до этой должности, и теперь они под моим присмотром."
  "Чья это была идея? Шелл не настолько умен."
  Трисм бросил на них мрачный взгляд. "Кто теперь может кому-то верить? Но я снова встретил Шелла -
  я имею в виду, конечно, как Императора - некоторое время назад. У меня была частная аудиенция вскоре после его возведения в ранг императора."
  Лестар сложил руки на груди и прислонился к парапету. Они шли дальше, выбираясь из Нижнего квартала по мере того, как улицы поднимались. Огни переулков района Бернтпорк горели под откосом. "Скажи".
   "Он был олицетворением смирения, Лестар. Сделай такое лицо, если хочешь. Ты всему не доверяешь.
  Он немного толще в талии, очень остроумный и... почти нежный, я думаю. Его Пробуждение дало ему щедрость и рвение. Он говорил об этом. Почему бы ему не быть лидером? 'Выбрав самого низкого среди нас, - сказал он, указывая на себя. 'Блудника и сотрапезника'. Он выглядел потрясенным. "Кто я, как не оболочка, ожидающая наполнения духом Неназываемого Бога?""
  "Интересно, какую форму приняло его Пробуждение? Я думал, что людей, которые слышали голоса, обычно считали сумасшедшими."
  "Кто знает. Однако он вырос в самой гуще событий, не так ли? У него были эти две могущественные сестры; рядом с ними он, должно быть, всегда чувствовал себя нашинкованной капустой."
  "Мы говорим об одной и той же оболочке? Давай же!"
  "Давай сам. Предположим, что все в вашей семье считались порочными. Даже были названы "Побежденными", почти как титул -"
  Но они были, подумал Лестар; это была и моя семья, или так же хорошо, как.
  "-что бы вы сделали на месте Шелла - как...облегчение? Компенсация?
  Контроль ущерба? Черт возьми, он, возможно, верил, что следующий летающий дом или летающее ведро с водой предназначались для него. Ты бы на его месте подписал контракт с более высоким начальством, не так ли?"
  "Шелл был едва ли не последним, на кого я бы обратил внимание из-за низкой самооценки. Сюрприз, сюрприз.
  Теперь он отрабатывает свою неполноценность у руля нации..."
  
  "Он видит в этом судьбу. Он показал мне страницу, вырванную из книги по магии. Страшила нашел его в волшебных покоях после отречения. Оно было написано неразборчивым почерком, но было старательно переведено. Я полагаю, с помощью Гудвина. "Об управлении драконами", - говорилось там."
  Лестар почувствовала себя жутко. Он знал, что Гудвин хотел заполучить Гриммерию Бастинды. Она поклялась, что этого никогда не случится. Это звучало как что-то вроде этого. Как он сюда попал?
  "Он убедил меня, что это было правильно", - продолжил Трисм. "Я поверил ему, главным образом потому, что он верит в себя. Он не лжет; он не притворщик, каким был Гудвин, и не введенный в заблуждение, как Очаровательная Стелла, основавшая библиотеки везде, где она поместила свой украшенный драгоценными камнями скипетр. Он также не был неэффективным подставным лицом в заговоре банкиров, как Пугало. Он настоящий артикул".
  "Подлинный предмет чего?" Настала очередь Лестара презирать. "Он убедил тебя принять участие в чем-то настолько отвратительном?"
  "Он спросил меня. Что я мог сказать? Это было похоже на то, как будто Неназванный Бог спустился..."
  "Разве Неназванный Бог на самом деле не безымянный, чтобы вы не могли спутать его с кем-то по имени Шелл Тропп?"
  "Я просто говорю тебе, раз уж ты спросил. Мы все слышали, что банкиры в Шизе выводят инвестиции из Свободного государства Манчкиния. Лорд Чаффри был главным архитектором этой стратегии. Санкции против Манчкинов. Они уже недостаточно маленькие, поставьте их на их маленькие колени. Использование силы дракона было объявлено как необходимое преддверие аннексии Тихого озера в восточной Манчкинии. Ну, ты же знаешь, Изумрудному городу нужна вода."
  "Все это мне наскучило. Ты все еще знал, чему ты учишь драконов".
   "Я знал", - сказал Трисм. "Драконы были Вторым Копьем". Если Седьмое Копье могло принести в жертву Бенгду, на что могло быть способно Второе Копье? А Император, Первое Копье? "А ты не можешь попросить о переназначении?"
  "Повелитель драконов бон Кавалиш? Переназначение? Не говори глупостей. Они не могли заменить меня.
  Я слишком ценен. Моих помощников распределяют по конюшням в порядке быстрой ротации, чтобы они не могли узнать слишком много. Нет замены, подготовленной для того, чтобы занять мое место. Во всяком случае, пока нет, все это слишком ново. На стадии разработки и тестирования."
  "Ты мог бы просто уйти. Сбежать, как ты выразился. Так, как я это сделал."
  "Это заставило бы меня чувствовать себя лучше примерно на час. Кроме этого, это не принесло бы никакой пользы.
  Драконы все еще были бы там. Кто-нибудь другой придумал бы, как напевать им во время выполнения заданий. Я талантлив, но я не урод; я не незаменим.
  Кроме того, у меня есть семья. Они были бы смертельно огорчены, если бы я исчез с позором, и их бы ждали репрессии, как бы не так."
  
  "Семья". Лестар прошептал это слово, как будто оно означало "поджигать " . Ему стало холодно, как будто он был оскорблен тем, что его потенциальный убийца больше не считал его достойным усилий, чтобы убить.
  Снова падение с большой высоты, и без предупреждения. Семья.
  "Что это за поиски? Я имею в виду родителей. Граждане с некоторым положением. Из хороших строк. Тоже придурок из старшего брата, простак на голову. Не такая уж хорошая итерация родословных."
  И Лестар не разбился, а был спасен этим ответом.
  
  Они шли, кружа, в сумраке. Ночь была промозглой для того, чтобы находиться на улице, но ни один из них не хотел заходить в другое заведение. Сумрак сгустился, превратившись в туман, и зазвонили колокола. Десять тридцать. Кто-то вылил ночной горшок из окна верхнего этажа, и солдаты вместе нырнули в дверной проем как раз вовремя, чтобы избежать попадания. Это напомнило Лестару о том времени, когда они встретились, съежившись под аркой, укрывшись от града.
  Впервые со времен страны Квадлингов Лестар почувствовал желание выкурить сигарету "пергенай".
  Они продолжали идти. Драконы. Откуда они взялись, эти существа из мифов и тайн? Была ли обнаружена кучка яиц в каком-нибудь оползне в Скальпах или в грязевом кармане на бесплодных землях страны Квадлингов? Трисм не был уверен.
  Лестару не нужно было спрашивать о более элементарных причинах . Нет, если целью императора было заставить сельских жителей съежиться. Если дракон действительно был летающей ящерицей, то оригинальная ящерица из страны Оз была Драконом Времени. Основополагающий миф нации. В подземной пещере, более глубокой, чем Южная лестница, запечатанной землетрясениями и оползнями, спал Дракон Времени. Ему снилась история всего мира, мгновение за мгновением.
  Тризм думал о том же. "Я могу рассказать тебе о вдохновении", - сказал он и - немного напыщенно - повторил слова безымянного барда из Озиад.
  "Узри пол безрифменного камня, где время
  Лежит спящим в пещере, бесшовной и глубокой.
  И сон без снов, без узора темный
  Внутри и без. Время - это покрасневший дракон.
  Когти отказываются сжиматься, хотя они сделаны,
  всегда готовы ударить
  камень и разжечь кремень. Затем, чтобы зажечь
  Пасть времени, которая, пылая жаром
  
  И холод, в свою очередь, поглощает наши оборванные дни..."
  "Ты все понял".
  "И это продолжается
  "...затем вспышка
  белесой серной искры. Фитиль зажжен.
  Топка дракона начинает реветь и скакать.
  И время, которое снится внутри, начинается снаружи".
  Лестар был потрясен. "У тебя было некоторое образование до службы".
  "На начальных уроках в Сент-Проудсе мы должны были заучивать большие глотки "Озиада", - сказал Тризм. "Я был дневным учеником на стипендии. Но получил высшие баллы"."
  "Ну, это ужасно, э-э, грандиозно", - сказал Лестар. "Дракон времени придумывает, когда мы родимся, когда нам суждено умереть, и будет ли у нас на обед жареный пфеникс, фаршированный устрицами в сливках, за главным столом в Сент-Проуденс, или "дневной пахарь", бюджетный обед для дорожных рабочих?"
  "Если неграмотные фермеры Манчкинии и фабричные рабочие Гилликина верят, что их судьба определяется тем, как Дракон Времени придумывает их, им не нужно беспокоиться о том, чтобы брать на себя ответственность за свои действия или за изменение своего класса и положения в жизни".
  "Ты тоже", - сказал Лестар. "Тебя привели из начальной школы на службу, и Дракону Времени приснилось, что ты стоишь во главе этой ужасной конюшни. Но ты не знаешь, что он собирается заставить тебя сделать дальше. Может быть, сбежать и оставить этих драконов на произвол судьбы".
   "Я уже говорил. Семья."
  
  Они подошли к газетному киоску, закрытому на ночь ставнями."БАСТИНДА ЖИВА" было нацарапано обугленными буквами на досках. Семья! Ха. "Они думают, что она принадлежит им", - сказал Лестар, внезапно почувствовав отвращение. "У Ведьмы была бы пена у рта. Она была пламенной затворницей и чудачкой". Даже почерк каким-то образом имел интимный, собственнический вид.
  "А тебе какое дело?"
  Лестар сменил тему. "Может быть, это твоя работа - убивать драконов. Может быть, именно поэтому ты там. Может быть, именно поэтому наши пути сегодня снова пересеклись."
  
  "Ты в своем уме? Я не мог этого сделать".
  "Ты мог бы убить меня, или, по крайней мере, ты сказал мне, что сделаешь это. И я - самый маленький язычок пламени в твоем прошлом. Если бы это был не Куойр, если бы это не сработало, ваше начальство придумало бы какую-нибудь другую соломенную угрозу. Меня использовали не меньше, чем тебя сейчас. Но я ушел, Трисм. Я сделал. Ты тоже мог бы."
  "Я же говорил тебе. Родители, - сказал он. "Я в ловушке".
  "Как бы это сработало?" - спросил Лестар. "Быстро и надолго? Сжечь конюшни дотла? Отрезать им головы?"
  Звонок в одиннадцать тридцать. Пора возвращаться в казармы.
  "Яд?"
  "Ты меня не слышал?" - сказал Тризм. "Они убьют моих ближайших родственников".
  "Нет, если ты этого не делал", - сказал Лестар. "Я сделаю это. Я оставлю записку о том, что это сделал я, и что я похитил тебя как заложника. Ты будешь оправдан. Они не могут убить моих ближайших родственников - у меня их нет".
  Он не добавил: Во всяком случае, по некоторым слухам, Шелл - мой ближайший родственник, наш святой император. Пусть они отправляются за Первым Копьем, если им так надо.
  
  6
  
  "СКАЖИ МНЕ", " спросил Лестар, когда они стояли за воротами стражи, набираясь храбрости,
  " Как ты завораживаешь дракона?"
  "Это не гипноз, совсем. Я сосредотачиваюсь и я...напеваю..."
  Лестар приподнял бровь. " Святые слова?"
  "Ничего особенного".
  "Ну же".
  Трисм сопротивлялся, но Лестар настаивал. Они оба избегали рискованного момента попытки проникнуть на базу. "О, ладно", - огрызнулся Трисм. " По правде говоря, моя семья не такая уж и знатная, несмотря на причудливое "бон" в моей фамилии. Джентльмены-фермеры в Гилликине пару поколений назад, но джентльменство было не по карману во время засухи, и через некоторое время они занимались фермерством, чтобы есть. Я выиграл несколько конкурсов по отлову свиней, что принесло семье больше позора, чем славы, а потом я провел несколько испытаний по овчаркам. Думаю, у меня есть способности. Доказал, что под ногтями есть грязь; это сводило моих предков с ума. Они пытались разводить этих свиней.
  
  " Получается что-то вроде этого", - сказал он. "Но я не буду рассказывать тебе всю суть: Я получил преимущества от необходимости знать. Так что это в общих чертах. Я подхожу близко к дракону, что само по себе является тяжелой работой. Они пугливы и инбредны, учитывая те запасы, с которыми нам приходится работать. Требуется время. Нужно быть абсолютно неподвижным и самоотверженным, как можно больше, стать как тряпичная кукла в их загоне, пока они не расслабятся. Когда они расслабляются, их дыхание меняется, оно замедляется. Я подхожу вплотную и сажусь на них. Нет, ты не сможешь оседлать дракона, я имею в виду, что я просто взбираюсь на шестерни их крыльев, укладываюсь грудью на их длинную сильную шею и сажусь на них. Я обхватываю коленями переднюю фалангу их крыла. Я обхватываю шею руками, как я бы душил человека, если бы пришлось, только, конечно, осторожно. Это заставляет их уши наливаться кровью и вставать. В принципе, это возбуждение. Они внушаемы, но также очень умны, и я напеваю им в уши. Обычно в левое, не знаю почему; оно, как мне кажется, больше оттопыривается назад."
  "Это святые слова!"
  "Заткнись. Я напеваю, строка за строкой, форму поставленной задачи. Если я напеваю дракону, чтобы он уснул, он спит - и я могу прыгать вверх-вниз на его чувствительных крыльях, не разбудив его. Если я напою ему, чтобы он летал, прятался, охотился, действовал в одиночку, был командой, выпускал свои опасные когти, резал, царапал, сохранял, возвращал..."
  "Но ты не напевал "четыре дракона", чтобы запугать мальчика-метельщика в воздухе и конфисковать его метлу..."
  "Нет. И это самое тревожное. Я не. Откуда мне было знать, что он будет там? Как я мог?"
  "Что ж, - сказал Лестар, - мы не слишком торопимся, не так ли. Но послушай: почему бы тебе просто не заставить драконов подчиниться? Или заставить их самих лететь в мертвое и омертвляющее Мертвое озеро?" Горящие буквы из соломы, тонущие в оползне.
  "Я не думаю, что смог бы. Я всегда предполагал, что драконы, по сути, антагонисты.
  Им легче атаковать, чем, скажем, летать в военном строю".
  "Ты мог бы попробовать".
  
  "Не сейчас. Не сегодня." Трисм искоса взглянул на Лестара. "Я бы не доверял себе, если бы мог так сильно сосредоточиться. Одна ошибка в фокусе, и я стану полуночной закуской".
   "Нет, не пытайся сегодня вечером", - поспешно согласился Лестар.
  Трисм набросил свой военный плащ на плечи Лестара, чтобы завершить тот камуфляж, на который они были способны. "Тогда мы пойдем и посмотрим, что произойдет".
  
  
  ЧАСОВОЙ зевал и был готов к приходу своей смены. Он кивал над брошюрой, подозрительно похожей на "Благочестие апостола", трактат, напечатанный на ферме Яблочный Пресс. Во всяком случае, его аргументы, должно быть, оказались свинцовыми и усыпляющими; он махнул Лестару и Тризму через караульное помещение, не оглядываясь.
  В этот час двор был практически безлюден. Не встретив сопротивления, Лестар и Трисм направились к базилике, под которой находились конюшни.
  Поскольку драконов нужно было содержать в конюшне, а их когти оставались отточенными для точного военного применения, стойла нуждались в постоянной чистке. Драконья шерсть, как правило, разъедали драконьи когти. Но за несколько месяцев до этого, объяснил Трисм, неаккуратные конюхи оставили после себя ведро с моющим средством, которое помогло продезинфицировать полы в их каменных стойлах.
  Дракон выпил кварту и умер во сне час спустя.
  Несколько бочонков с бактерицидом, уже расфасованных и готовых к использованию, стояли в сарае для уборки. У Трисма были ключи.
  Лестар не хотел смотреть на драконов. Кома, в которой он находился, притупила память об их нападении, и это его устраивало. И все же боковым зрением он позволил себе уловить золотое пятно, жар печи, резкий запах аммиака изо рта и сладкой от перенасыщения кожи, звук глубокого горлового мурлыканья дракона.
  Но первый дракон задрал нос, увидев опасность.
  "Не хочешь пить?" - прошептал Лестар, услышав отчет Трисма.
  "Драконы умны", - сказал Трисм. "Вот почему они так поддаются дрессировке. Они быстро учатся и запоминают. Этот дракон, возможно, видел, как умирает другой, или почувствовал запах его смерти и ассоциировал его с запахом моющего средства. Может быть, если мы как-нибудь это замаскируем". Первый звонок после полуночи. Им приходилось работать быстро, чтобы успеть уйти.
  "Если они не будут пить, может быть, они будут есть", - сказал наконец Трисм. "Пойдем, подвал с провизией находится в этой стороне".
  Они ввалились в холодную кладовую. Кубики льда, выложенные на сланцевые камни, сохраняли мясо холодным. По крайней мере, она была упакована в старые газетные пачки и перевязана бечевкой, так что им не пришлось рассматривать ее внимательно. Свертки были неаккуратными, скорее насыпанными, чем выровненными, размером примерно с седельные сумки.
  "Остановись, не блюй", - грубо сказал Трисм. "Драконы почувствуют твою вонь и откажутся от ужина. Не думайте об этом как о человеческой плоти. Это доставка необходимого лекарства, вот и все. И пусть Неназванный Бог смилуется над этими бедными четвертованными душами и над нашими".
  
  "И драконов", - добавил Лестар, но теперь он хотел увидеть их, хотел запомнить ту атаку, их хитрую силу. Ему нужно было отогнать мысль о том, что они несли, охапку за охапкой, вверх по лестнице, но когда он больше не мог этого делать -
  острые слезы толщиной в дюйм застилали его глаза, на мгновение - он взял себя в руки: Ты бедный труп, ты думал, что умер напрасно, отобранный для убоя Чайдом.
  
  Ты этого не сделал. Ты разрушаешь Дом Шелла. Самым безбожным образом ты делаешь добро. Благословлять тебя.
  Они облили свертки ядовитым отваром. Словно бросая горящие угли в лужи с горючей жидкостью, Лестар и Трисм носились взад и вперед по центральному коридору драконьих конюшен, а также по нескольким трансептам и перекидывали полуночные закуски через массивные двери с каменными ребрами. Те драконы, которые дремали, проснулись и разорвали пакеты зубами. Они ели так энергично, что маленькие блестящие кусочки мяса кружились в воздухе.
  Только когда с последним было покончено, Лестар позволил себе взобраться на скамейку и заглянуть вниз, в кабинку.
  Дракон слабо излучал свой собственный медный свет. Он без колебаний принялся за еду, сопя от жадности. Предплечья изгибались с ужасающей грацией.
  Когти втянулись, щелкнули, прислонились друг к другу в эффективном противостоянии и заблестели роговым сине-серебристым цветом. Затем существо повернулось и посмотрело на Лестара. Слюна потекла с задней части его челюсти, когда он замедлил процесс поедания. Умный глаз - он мог видеть только один - был золотисто-черным, а его радужная оболочка, по форме больше напоминавшая горошину, чем мрамор, поворачивалась от горизонтальной щели к вертикальной и расширялась.
  Его узнали. Это был один из тех самых зверей, которые напали на него.
  Существо встало на дыбы и хлопнуло тяжелыми крыльями вперед так, что его тело выгнулось дугой назад, ударившись о заднюю стенку камеры. Морда поднялась, пасть открылась, окровавленные зубы встали на место, и раздался звук, который был не ревом и не фырканьем, а началом залпа драконьей трубы.
  "Черт, это нехорошо", - сказал Трисм, хватая его за плечо. "Давай убираться отсюда".
  "Они поднимают тревогу", - сказал Лестар.
  "Они умирают, и они знают это, и по крайней мере один из них знает почему".
  
  7
  
  ТРИСМ И ЛЕСТАР остановились на верхней площадке лестничной площадки. В одном направлении лестница продолжалась дальше вверх, к собственно сводчатой базилике. Дверь наружу, через которую они вошли, была приоткрыта. Не было слышно ни звука о том, что кто-то бросился посмотреть, что, если что-то было не так. Может быть, драконы фыркали и ревели во сне всю ночь напролет, и в этом не было ничего нового.
  Лестар ждал. "Что?" - спросил Трисм.
  "Я не уйду без метлы. Я пообещал себе это."
  "Нет причин, по которым ты не должен получить ее обратно. Но нам придется поторопиться." Трисм вставил ключ в единственную дверь, выходящую на лестничную площадку.
  "Подожди здесь", - сказал он. "Внутри находится материал из ночных кошмаров". Лестар последовала за ним, несмотря ни на что. В своем предательстве двое мужчин были связаны друг с другом, по крайней мере, на ночь, и Лестар не хотел терять из виду своего сообщника.
  Наклонный потолок наводил на мысль, что длинная узкая комната была сараем, пристроенным к базилике.
  Вероятно, построена низко, чтобы не мешать цветным окнам, выходящим в священное пространство наверху, подумал Лестар. Не отапливаемая в этот час комната пропиталась запахом травильных веществ и дубильных кислот.
  Трисм использовал быстрое огниво, чтобы зажечь переносную масляную лампу. "Опусти глаза, если собираешься следовать за мной сюда", - пробормотал он, прикрывая свет от стеклянной трубы одной рукой. "Метла в дальнем шкафу, и мне придется повозиться с замком". Он поспешил между высокими наклонными столами, на которых шла какая-то работа.
  "Насколько мы в опасности?" - спросил Лестар.
  "Ты имеешь в виду в ближайшие пять минут или до конца наших коротких, жалких жизней? Ответ один и тот же: много."
  Маленький огонек вместе с Тризмом направился к шкафу. В возвращающихся тенях Лестар нервно пошевелился и потревожил груду деревянных обручей около фута в поперечнике. Они с грохотом упали на пол. "Шшш, если ты, возможно, можешь", - позвал Трисм хриплым шепотом.
  Взяв в руки материалы, Лестар прислушался к звукам. Драконы внизу фыркали и клекотали, их крылья напоминали огромные мехи. Звенело кольцо ключей Трисма, тяжелые старые железные скелеты дребезжали против стеклянного звона маленьких ключей в драгоценных футлярах.
  Щелчок и толчок отпираемого замка, а затем шорох сухой осоки и соломы. Метла. Метла Басти. Снова.
  Он должен был увидеть это, когда Трисм повернулся; он посмотрел вверх с чем-то похожим на любовь. Трисм неуклюже перекинул ведьмин плащ через руку, а метлу под локоть, пока возился с тем, чтобы снова закрыть шкаф и запереть его дверцу. Затем он повернулся и поднял фонарь повыше, чтобы видеть обратный путь к Лестару. Он улыбался. Таким же, в некотором смысле, было и подобие лиц, возникших из тени на внутренней стене камеры. Десять или двенадцать или около того пластин на лице: жуткая штука вуду, подумал Лестар сначала. Поцарапанные грани, при необходимости заделанные кетгутовым шпагатом, были натянуты сыромятным шнуром внутри буковых обручей, подобных тем, что опрокинул Лестар.
  "Шшш, ты можешь замолчать?" - сказал Трисм. "Я же сказал тебе не смотреть".
  
  8
  
  НЕСКОЛЬКО мгновений СПУСТЯ, когда по настоянию Лестара они закончили удалять дюжину остатков человеческого лица и сложили их в две сумки, Трисм сказал:
  " Если ты всерьез хочешь оставить записку о своей ответственности, то сейчас самое время это сделать. Ты можешь держать чернила и перо?"
  "Я умею писать", - сказал Лестар. "Я не ходил в Сент-Пруд, но я могу написать".
  "Заткнись. Я имею в виду, не слишком ли сильно дрожат твои мышцы, чтобы контролировать кончик?" Ему пришлось над этим поработать. Третий пергамент был достаточно хорош, чтобы его можно было подавать.
  Я похитил вашего трусливого повелителя драконов и прервал его злую работу. Он заплатит за свои оскорбления по отношению к одиноким путникам.
  Подпись: Лестар, сын Бастинды
  "Сын Бастинды?" - сказал Трисм. "Не той самой Бастинды?" Он посмотрел на Лестара с новым уважением, или, может быть, это было откровенное недоверие. Или зарождающийся ужас?
  " Скорее всего, нет, - сказал Лестар, - но если никто не может доказать, что это так, то это так же трудно опровергнуть, не так ли?"
  Тризм снова посмотрел на записку. " Искренне немного переусердствовал?"
  "Пойдем."
  "Надеюсь, это всего лишь риторика, и я заплачу за свои обиды".
  "Ты заплатишь, Тризм. Обязательно. Мы все заплатим. Ты заплатишь, но ты не заплатишь мне". Он схватился за метлу. "Ты уже заплатил мне".
  Когда они поспешили прочь, шум нарастал. Отравленные драконы бились в судорогах, ревели, бросались на стены своих конюшен. Базилика над ними содрогалась.
  
  9
  
  Они НЕ осмеливались появляться в трактире или гостинице в этот час ночи, и все ворота города были закрыты. Побродив в тумане, они в конце концов перелезли через забор на одном из небольших частных кладбищ города и нашли навес, используемый для тачек и землеройных принадлежностей. Туман превратился в грозовой дождь, пронизанный странными зимними молниями. Там, под накидкой, они съежились, чтобы согреться, и продрогли. Как раз перед тем, как они заснули, Лестар пробормотал: "Только не напевай". Они поднялись до рассвета. У Трисма в кармане было достаточно монет, чтобы купить им чай с молоком и несколько бисквитов с кремом у первого уличного торговца. Они спорили о том, как лучше покинуть город незамеченными, но их храбрость иссякла. Они выбрали ворота Шиз, потому что благосостояние Изумрудного города и северной провинции Гилликин были наиболее тесно вплетены, а движение там было самым интенсивным.
  Провидение обеспечивает: вот почему это называется провидением. Они проковыляли через ворота Шиза, помогая старому торговцу, у повозки которого раскололось колесо на булыжной мостовой.
  Часовые у ворот Шиза не обращали на них внимания, поглощенные собственными сплетнями о нападении на базилику прошлой ночью. Слух об этом уже распространился по всему городу.
  Пройдя через это, они оставили несчастного старика в его поисках колесного мастера и неторопливо двинулись на север, пока не вышли на большую дорогу, петляющую назад. Без шляп, в гражданской одежде, они брели на восток, сверкающий профиль Изумрудного города всегда был у них за левым плечом. Взошло солнце, некоторое время светило, а затем скрылось за облаками. К ночи они добрались до окраин Восточного тракта. Лестар хотел продолжать путь к Сланцевым отмелям, пока не сможет распознать одну из тропинок, которая вела на юго-восток через дубовый лес, между великими озерами, и обратно к ферме Яблочный Пресс.
  Но их конечности к этому времени уже не могли двигаться дальше, поэтому они пересчитали свои монеты. Когда наступила ночь, более холодная, чем предыдущая, они появились у дверей ветхой таверны и постоялого двора на главной дороге к Мертвому озеру. С фонарного столба на сломанной петле свисала табличка с надписью " Приветственные объятия ". Неподалеку журчала река Гилликин, и голые ивы нависали над ней, как призрачные арфы.
  "О, сегодня вечером свободных комнат немного, всего две", - сказала надзирательница, высокая худощавая пожилая женщина, чьи растрепанные седые волосы выбились из-под чепца. " Прошлой ночью местные жители избили новую супружескую пару, не знаете ли вы, так что в лучшей комнате полный бардак. Я бы не поселила туда свою собственную отвратительную мать. Они заплатят, эти люди, а пока я стесняюсь комнат. Я не хочу отдавать вам большую комнату, так как ко мне часто приезжают гости из столицы через час после закрытия ворот, а они платят по государственным расценкам. Очень хорошая подработка для одинокой вдовы. Но наверху есть помещение, которым мало кто пользуется. Камина нет, но я дам вам дополнительные одеяла. Вы молоды и горячи, вы и не заметите."
  Она приготовила им ужин - жареную баранину с гарниром из тадмака, жилистую и вяленую, но достаточно теплую, чтобы насытить. Возможно, немного одинокая, она налила им по бокалу желтого вина и составила им компанию за первой бутылкой и за второй. Но потом во дворе появились лошади, и она, зевая, поднялась на ноги. "Это та сделка, на которую я надеялся, так что, если вам все равно, джентльмены, я оставлю вас, чтобы вы хорошо выспались, если хотите".
  
  Они нашли свой путь. Лестница вела только в их комнату. Маленькая комната была архитектурной новинкой, результатом неудачной попытки сохранить достоинство, мансардной крышей над большим гостевым общежитием внизу. Действительно, холодно. Скорее место для хранения вещей с пуховой периной, чем комната для гостей. В середине каждой наклонной стены было расположено высокое остроконечное окно с круглым верхом.
  Лестар присел, отяжелевший от усталости и немного навеселе, на край ствола. Эта штука была покрыта слоем пыли. Им не придется платить ни пенни за этот чердак.
  Трисм ушел мыться в раковину на лестничной площадке. Лестар уставилась на тени, ничего не видя. Запах, зрелище, мысль об убийстве драконов - и что бы подумала об этом Бастинда?
  Но он не был Бастиндой; большую часть дней он был едва жив.
  Он пошел за метлой только для того, чтобы полетать за Птицами, послом для них.
  Тогда они заплатили бы ему, разыскав Нор - по крайней мере, так они сказали. Как он мог опознать ее? Он даже не знал, как она выглядела после всего этого времени.
  Тогда он сделал больше. Он убил стадо драконов. Теперь птицы смогут свободно летать. Ему не нужно было бы летать с ними или для них: он устранил сдерживание.
  Тризм вернулся. "Спишь сидя?" Вода стекала по светлым волоскам на его бедрах.
  Он не пах сладким и мыльным, просто менее кислым. Его зеленая туника, расстегнутая у шеи и освобожденная от подпоясанных гетр, была достаточно длинной, чтобы сохранять скромность и служить ночной рубашкой. "Я думаю, что наша дама получила тот обычай, на который она надеялась, судя по всему. Внизу открываются новые бутылки. Надеюсь, они не помешают нам уснуть; они будут спать прямо под нами".
  
  Потрепанные парчовые портьеры, датируемые не позднее времен регентши Озмы, плотно висели по обе стороны окон. Лестар рассматривал четыре отдельных проблеска ночи: ночь на севере, юге, востоке и западе.
  "Иди в постель", - сказал Трисм. "Здесь холодно".
  Лестар не ответил.
  "Давай. Почему бы и нет?"
  "Лунный свет", - сказал он наконец. " Это так здорово".
  "Ну, я не собираюсь ложиться спать, пока ты не ляжешь. Ты думаешь, я повернусь спиной, чтобы ты мог воткнуть в меня нож? Я помню эту фразу: он заплатит за свои проступки".
  
  "Это было театрально". Лестар вздрогнул. "Я думаю, это луна", - сказал он.
  Трисм встал и прошелся по полу, раздраженно пыхтя. "Паранойя. Очень привлекательная.
  Никто не может видеть в окна на такой высоте, Лестар. Но тогда мы закроем для тебя Луну." Подоконники окон находились в трех футах от пола, а колоннообразная масса тяжелых портьер поднималась на шесть футов выше. Трисм сказал: "Двигайся, ты", - и подтолкнул Лестара с сундука, который он потащил к первому окну. Оттуда Трисм взобрался на подоконник, его чистые босые ноги шарили в песке и пыли в поисках опоры.
  Он протянул руку вверх. Занавески не сдвигали десятилетиями, и они сопротивлялись. Он хмыкнул. Свет луны падал на кончики его ушей, на приподнятые плечи, когда его пальцы просто задели середину карниза и двинулись на восток и запад к краям штор.
  " О, компания", - сказал он. "Те лошади во дворе - пять штук. У них императорские накидки. Это солдатская стоянка."
  " Приветственные объятия. Я полагаю, это имеет значение." Лестар подошел сзади, чтобы посмотреть. Лестар потянулся и положил руки на ноги трисма, чтобы поддержать его, если он упадет, потому что выступ был неглубоким, и равновесие Трисма было неустойчивым.
  Ему удалось сдвинуть первую завитушку парчи на дюйм или два, и колония голубых мотыльков, размером с только что пролетевший пенни-соцветие, вылетела наружу и уселась на них обоих.
  Тысяча щипков без пальцев.
  
  Парча сдвинулась еще немного. Шторы были вырезаны из старого гобелена. Когда-то розовое, желтое и розовое, теперь оно было цвета грязи и пепла, но изуродованные лица светских чаровниц все еще проглядывали сквозь искаженные выражения. Мотыльки - это смерть парчовых властителей и хозяек, павильонов, розовых беседок и островов в каком-то невозможном море. Мотыльки съедают такие лица заживо. Они просто исследуют лица живых людей, и полуострова их предплечий, и выступы их грудных костей, и впадины их барабанных перепонок, которые, когда их слышат вблизи, грохочут так громко, что мотыльки не замечают.
  "Верно", - хрипло прошептал Трисм.
  "Давай", - ответил Лестар. "Мы должны вести себя тихо. Может быть, эти солдаты ищут не нас. Может быть, они слишком пьяны, чтобы помнить, что мы здесь. В любом случае, выхода нет. По крайней мере, пока они не уснут".
   "Мы могли бы выпрыгнуть из окна в реку".
  "Слишком поздно для этого; мы уже прыгнули. В любом случае, будем лежать тихо, а ночью попытаемся тихо уйти".
  
  10
  
  НЕСМОТРЯ НА УСТАЛОСТЬ, они почти не спали. Наконец, в самую глухую ночь, они снова облачились в свою одежду и отважились выйти на лестницу. Из кладовки они стащили окорок, а с пастбища у реки - двух лошадей. Похоже, то, как Трисм общался с драконами, подсказало ему язык для успокоения лошадей.
  Они повели лошадей вдоль кромки реки, где шум воды был лучшим укрытием. Через милю Трисм показал Лестару, как забираться в седло. Лестар никогда раньше не ездил верхом. "Я не уверен, что сегодня лучшая ночь для этого урока", - сказал он. "Ой".
  "Это следующая часть истории. Итак, куда мы направляемся?"
  "Мы идем вместе?"
  "Похоже, что так оно и есть. По крайней мере, на данный момент."
  Лестар пожал плечами. "Мы должны пересечь реку Гилликин и держать Тихое озеро слева от нас.
  На юг через дубовый лес. "До фермы Яблочный Пресс", - подумал он, но пока не хотел этого говорить.
  "Я не знаю этих мест, но если мы собираемся переправляться через реку, давайте не будем ждать моста.
  Перейдем ее вброд, где сможем, и собьем с толку солдат, если они придут искать своих верховых."
  Луна почти зашла, но света было достаточно, чтобы лошади могли безопасно перебраться через воду. Они добрались до дальнего берега, который возвышался на видном месте. Оглядываясь назад, ребята могли видеть Приветственные объятия, которые они покинули. Отсюда, со своего второго этажа поменьше, он выглядел как старый покосившийся ботинок.
  "Сапог Апостола", - сказал Лестар.
  "Апостол носит только сандалии, если судить по графической рекламе этой выставки. Эта выставка мускулов Апостола."
  
  Они ехали до рассвета, хотя и в безопасном медленном темпе, придерживаясь хорошо наезженных колей.
  Постепенно небо посветлело, безрадостное и без дерзкого характера, похожее на патоку, растворяющуюся в молоке. Они надеялись, что поднимется ветер, который сдвинет колючий снег и скроет их следы, но этого не произошло.
  К тому времени, когда они смогли различить собственное дыхание в холодном рассвете, они достигли края Сланцевой отмели. Они могли бы начать двигаться быстрее. Теперь они снова были видны друг другу, хотя при дневном свете было труднее смотреть друг другу в глаза. Они почти не разговаривали.
  
  Осада
  
  1
  
  Сестра ТРАВНИЦА вытирала волосы полотенцем, когда сестра Врачевательница ворвалась в приемную. "Он вернулся", - сказала она.
  Сестре Травница не нужно было спрашивать, кто он такой. "С девушкой?"
  "Нет. С мальчиком. Ну, я имею в виду молодого человека".
  "Приподними мою вуаль, хорошо, сестра? Я тороплюсь."
  На лестнице они встретили сестру Повариху. "Голодали оба, возможно, недоедал один, хотя я не врач, а всего лишь повар", - сообщила она. "Они оба поглощают третью порцию колбасы с фасолью. Монтия Настоятельница ждет в своих покоях."
  Действительно, так оно и было. Ее руки были сложены на коленях, а глаза закрыты в молитве.
  "Простите меня, сестры", - сказала она, когда они вышли вперед. "Обязательства превыше преданности, я знаю. Не хотите ли присесть?"
  "Мы слышали, что Лестар вернулся", - сказала сестра Врачевательница. "Мы хотели бы иметь возможность увидеть его". "Осмотреть его. Чтобы встретиться с ним."
  Монтия Настоятельница подняла брови. Сестра Травница покраснела. "Я просто имела в виду, что в нашей профессиональной практике было бы полезно узнать, в чем на самом деле заключалась причина его специфических недугов. Точно так же мы пребываем в полном неведении относительно применяемого лечения, которое помогло ему так быстро восстановиться".
  "Конечно", - сказала Старшая Монтия. "И мне тоже не терпится узнать. Но сегодня утром у меня есть другие обязанности. Я полагаю, что нежданные гости заканчивают свой пост в трапезной, но я договорилась о встрече, чтобы дать совет другому нашему гостю в маленькой часовне. Я не думаю, что мне следует прерывать встречу с ней. Так что вы будете проводить собеседование совместно и отчитываться передо мной".
  
  "Да, матушка".
  Она отпустила их, но затем позвала вслед: "Сестры".
  Они повернулись.
  "Женщинам вашего возраста и положения неприлично так бросаться. Молодые люди не уйдут".
  "Простите нас", - сказала сестра-врачевательница. "Но, конечно, в последний раз, когда мы надеялись найти его, он ушел".
  "Он еще не просил ничего, но я полагаю, что он просит убежища", - сказал старшая Монтия. "Я боюсь, что он уедет не очень скоро. У тебя есть время. Практикуйте сдержанность в выражении своего энтузиазма".
  "Да. Действительно. Вполне."
  "Вы можете идти".
  Они стояли там. "Идите!" - устало повторил Старшая Монтия.
  Она снова закрыла глаза, но на этот раз не в молитве. Приближалась новая зима.
  Еще одна зима в монастыре Святой Стеллы. Огонь, который не согрел бы ее бумажную кожу. Фрукты, которые в кладовой стали бы мучнистыми. Усилилось волнение среди монтий, потому что, когда в садах было меньше работы, в швейном цехе было больше сплетен и стервозности. Возникнут новые протечки, которые нужно будет устранять, а лихорадка сведет в могилу нескольких старых. Она гадала, настанет ли ее очередь.
  Она не могла надеяться на это. Она не надеялась на это. Но награды зимнего сезона казались богаче в ее детских воспоминаниях, еще до того, как ей пришлось управлять этими надоедливыми женщинами - глупые жеманства Лурлинемас, которые даже убежденные в своей строгости монтии вспоминали с удовольствием - зрелище солнечного света, окрашивающего тени берез в снег, как белье синеет - то, как снег падал вверх а также вниз, если бы ветер был на своем пути - конечно, так возвращались птицы, возвращая пружину на место благодаря мелодии.
  Больше всего ей запомнились сады ее детства, самые ранние цветы. Жонкилы, филаретты и подснежники, идеальные, как фарфоровые нагрудники Дома Дикси, которые украшали туалетный столик ее матери. Она уже много лет не видела филаретт, разве что в своем воображении. Как сладко было на это смотреть!
  Она молилась о том, чтобы у нее были силы продержаться зиму. В наши дни, однако, она редко доходила до четвертой строчки любимой старой эпифодии, прежде чем ее мысли возвращались к какому-нибудь пастбищу или садовой прогулке ее юности.
  
  "Внимание", - рявкнула она на себя и с трудом встала. Холод уже начал действовать на ее суставы. Она скрипнула, готовясь к утреннему разговору. Отметив неровность фланели, которой она вытирала лоб, она понадеялась, что гость монастыря, возможно, пришел предложить значительное пожертвование. Или хотя бы маленькое.
  Но это было за пределами того, о чем Монтия настоятельница считала нужным молиться, поэтому она не стала тратить свою молитву в этом направлении.
  Мудрость - это не понимание тайны, сказала она себе уже не в первый раз.
  Мудрость - это принятие того, что тайна находится за пределами понимания. Вот что делает это таинственным.
  
  РЕБЯТА ЧУТЬ НЕ ОПРОКИНУЛИСЬ на свои кофейные чашки. "Вы не выспались, вы всю ночь ехали верхом", - неодобрительно сказала сестра-врачевательница. "Это в лучшем случае опасный путь, и рисковать им безрассудно, если ты не знаешь своего пути. Вы приехали из Изумрудного города?"
  "Мы ходили вокруг да около", - сказал Лестар.
  Сестра Врачевательница объяснила, что она и сестра Травница недолго ухаживали за Лестаром, когда его доставил Оутси Манглхэнд, проводник пути Грасстрайл. "Ты что-нибудь помнишь об этом?" - настаивала она.
  "Я очень мало о чем знаю", - сказал он. "Я в значительной степени бесполезен".
  "Как думаешь, есть еще сыр?" - спросил Трисм, осушая кружку эля.
  "Боюсь, вы пробыли здесь несколько недель", - заметила сестра-врачевательница Лестару. "Без помощи нашей общины вы, несомненно, умерли бы".
  "Прогони эту мысль. Я жив, чего бы это ни стоило."
  "Что сестра Врачевательница пытается выяснить в своей пугливой манере, так это как Кандела это сделала", - перебила сестра Травница. "Она была нема, как сирень, и казалась не слишком хитрой.
  И все же с тобой ей удалось сотворить чудо."
  "Профессиональное любопытство требует, чтобы мы спросили, как", - вставила сестра врачевательница.
  "Профессиональная ревность тоже требует этого", - признала сестра Травница.
  "Я не знаю". У мальчика был личный осмотр. "В любом случае, со мной не советовались".
  "О, она выщелкнула его, она взяла ланцет и пустила ему кровь, она высосала его яд, и это тоже хорошо", - сказала старая монтия на скамейке неподалеку. Они не заметили ее там.
  
  "Почему, матушка Якл!" - взревела сестра Врачевательница в манере матроны. "Ну разве вы не болтливы сегодня?" У нее было такое же морщинистое выражение лица, как и у сестры Травницы. Болтливая старуха. Должна быть в апартаментах с другими бестолковыми старушками.
  "У нее хороший инстинкт, у этой Канделы", - сказала Якл. "Олухи по-своему достаточно приятны в постели, но нужна дочь Лурлины, чтобы вытянуть молоко, которое могут приготовить только мальчики..."
  "Позор и скандал на весь дом", - сказала сестра Травница. "Джентльмены, простите ее.
  Вы знаете, в этом возрасте их разум блуждает, и чувство приличия сильно пошатывается."
  Лестар повернулся, чтобы посмотреть на женщину. Ее вуаль была сдвинута вперед, но были видны раздутые ноздри ее длинного грубого носа. "Это вы направили нас на ферму в заросшем саду?" - спросил он.
  "Она никогда!" - сказала сестра Травница. "Лестар, это вчерашняя картошка, и к тому же пюре. Не обращай на нее внимания."
  Низким голосом, почти мужским по грубости, матушка Якл медленно ответила: "Я не лезу не в свое дело".
  "Конечно, вы знаете", - сказала сестра Врачевательница.
  "Но на вашем месте я бы отправила этих солдатских лошадей в путь", - продолжала матушка Якл.
  "Вы же не хотите, чтобы их нашли на территории, я бы не сомневалась". Лестар пожал плечами, затем кивнул.
  "Послушайте, - сказала сестра врачевательница, - здесь не место для разговоров. Заканчивайте, ребята; нам нужно поговорить по душам."
  Но Трисм заснул, откинувшись на спинку стула, и веки Лестара опускались, пока они наблюдали. Монтиям ничего не оставалось, как показать им койки в гостевых покоях, найти одеяла и ретироваться.
  
  2
  
  ЛЕСТАР, ПОЧТИ ЗАСНУВШИЙ, ворочался взад-вперед на комковатой соломе подстилки. Это было так, как если бы он был здесь раньше.
  Что ж, он это сделал, но достаточно слабо. В детстве он больше обращал внимание на подолы юбок Бастинды, на еду в деревянных мисках. Ужасно много овсяной каши. А совсем недавно он был сломлен и лишен разума, блуждая по своему прошлому в лихорадочном состоянии. Даже в ту ночь, когда они с Канделой покинули монастырь, и она помогла ему двигаться, почти несла его на спине вниз по лестнице, в коридорах было темно. Он рухнул в повозку, запряженную ослом, и почти сразу погрузился в настоящий сон, сон усталости, а не путешествия.
  Он вспомнил, что это было его первое опасение по поводу Канделы. Промах с силой и волей вьючной лошади. Она была почти голая, и матушка Якл набросила ей на плечи плащ. Снова здесь, в монастыре, Лестар попытался погрузиться в это недавнее воспоминание, как он научился погружаться в другие воспоминания. Возможно, еще предстояло что-то понять в том, действительно ли он спал с ней, оплодотворил ее... более того, мог ли он любить ее и каким образом.
  Теперь - в тысяче трудных одиноких миль от Трисма, который храпел в ярде к востоку - Лестар повернулся лицом к стене. Кандела была для него шифром, сладким и неуловимым, а воспоминание было хрупким. Больше он ничего не мог из него извлечь, ничего полезного. Чтобы отвлечься, в своем сердце и памяти он прошелся и осмотрел корпус "монастыря", проводя своего рода спектральное наблюдение.
  Это место выдавало его происхождение как садовника. Это был укрепленный дом, расположенный здесь, на небольшом лесистом возвышении, оазис деревьев на сланцевых отмелях. На первом этаже не было окон, а входная дверь была укреплена железными скобами. Позади кухня выходила на засаленный ров, пересеченный простым подъемным мостом. Огородные участки и коровник находились за ними.
  Монастырь не обеспечил бы достаточной защиты во время осады. Это место было высоким и, на данном этапе своей истории, ненадежным очень долго. В любой попытке получить незаконный доступ современные полицейские силы могут быть замедлены, но они не будут остановлены.
  Тем не менее, по крайней мере, несколько коров можно было загнать в гостиную, а сено сложить под лестницей. Плоды урожая теснились на полках и в кладовых, а буфет ломился от кровяной колбасы, сушеной баранины и девяти сортов салями, не говоря уже о сырах. Там был грибной погреб и корзина с высушенными рыбными фрагментами.
  И много вина, и эта замечательная редкость в сельском заведении - внутренний колодец.
  В своих мечтах он проверял шкафы на наличие винтовок, он прочесывал каждую комнату в поисках шкафов, которые можно было бы придвинуть к окнам. Он не видел, чтобы Монтия настоятельница задавала вопросы своему уважаемому гостю о графике выплат предлагаемого выгодного аннуитета. Он не видел, как матушка Якл клевала носом во время своего утреннего сна на солнце. Он не видел и не подслушивал, как сестра Врачевательница и сестра Травница тихонько препирались в своей общей кабинке о том, как им следует действовать дальше. В комнатах не было послушников, монтий, гостей, пауков, мышей, клопов и любого присутствия Неназванного Бога, которое он мог определить.
  То, что он увидел в самой верхней комнате, где он лежал, было фигурой на стуле с тростниковым дном, сидящей вдали от света и заламывающей руки. Ее темные волосы были собраны в пучок на голове, не заботясь ни об опрятности, ни о приличиях, просто чтобы убрать их с пути. Ее глаза были закрыты, но он не думал, что она могла молиться. Он не знал, что она делает. У ее ног стояла большая корзина, сплетенная из прутьев. Он не стал вникать в это, он не мог. Время от времени ее босая нога высовывалась из-под темного подола юбки и слегка толкала корзину, и из-за округлого дна корзина некоторое время раскачивалась. Затем зеленая ножка появлялась снова и начинала раскачиваться заново.
  ОН ВЗДРОГНУЛ И ПРОСНУЛСЯ. Был полдень, и в доме пахло теплыми яйцами с луком-пореем и капустой на обед. Трисм все еще спал, его волосы были откинуты назад на подушку. Стук лошадиных копыт становился все громче. Лестар решил разбудить Тризма.
  
  3
  
  "ОНИ ИЩУТ двух человек", - сказала сестра Врачевательница.
  "Действительно", - сказал Старшая Монтия.
  "Говорят, что один похитил другого".
  " Похоже, наши гости более знакомы, чем заложник и похититель, вам не кажется?"
  "Ну- да".
  "Так что скажите солдатам, что мы не видели людей, которых они ищут, и пожелайте им хорошего дня".
  "Дело в том, - сказала сестра врачевательница, - что они, как говорят, довольно опасны, эти ребята. В акте осквернения они повредили базилику Императора в Изумрудном городе, вызвав гибель драконов."
  "Как ужасно. Хотя я не думаю, что наши двое выглядят очень опасными. Недоедают, если хотите знать мое мнение, и, возможно, не уверены в своих эмоциях, но не опасны." Сестра-врачевательница вернулась. "Мне сказали, что одного из двоих, которых они ищут, зовут Лестар".
  "Понимаю. Что ж, скажи им, что его здесь нет."
  
  "Матушка настоятельница. Я сомневаюсь в вашей... порядочности. Разве это не ложь?"
  "Ну, если одного из двух, которых они ищут, зовут Лестар, то одного не зовут Лестар. Так что ответьте по этому поводу и скажите, что его здесь нет".
  "Это коварно, матушка настоятельница".
  "Я стара и запуталась. Списывай все на это, если хочешь себя утешить, " резко ответила она. "Но я все еще главная, сестра, так что делайте, как я говорю". Сестра-врачевательница вернулась в третий раз. "Они более откровенны. Командир говорит, что они ищут Лестара Троппа, сына Злой ведьмы Востока."
  "Пока я живу и дышу, сестра врачевательница! Вы проявляете больше уважения к моей власти, чем это полезно. Нужно ли мне придумывать все возражения? Неужели ты никогда не будешь думать сама за себя? Насколько мне известно, не было окончательно установлено, что Лестар - сын ведьмы. Итак, опять же, поскольку мы не можем с уверенностью сказать, что человек, которого они ищут, находится здесь, они должны вести свои поиски в другом месте. Дай им мое благословение и скажи, чтобы они поторопились, или я должна прийти и сделать это сама?"
  Сестра-врачевательница выкрикнула это сообщение из окон скриптория. Командир крикнул в ответ: "Если вы не укрываете преступников, почему ваши двери заблокированы?"
  "Весенняя уборка".
  "Сейчас ранняя зима, сестра Тупоголовая".
  "Мы отстаем от графика. Мы были ужасно заняты."
  "Заняты укрывательством преступников?"
  "Я ненавижу быть грубой, но у меня есть работа, которую нужно сделать. До свидания".
  Ближе к вечеру стук камней в дверь стал невыносимым, и Монтия настоятельница сама подошла к окну. Вооруженному контингенту пришлось прервать атаку, чтобы услышать ее дрожащий голос.
  "Сейчас неподходящее время для звонка", - сказала она. "Во-первых, у женщин в сообществе, склонных к совместным менструациям, вы обнаруживаете целую семью ужасно раздражительных и бескомпромиссных людей. Мы не в состоянии разместить гарнизон солдат, как бы грубо они ни колотили в наши двери. Пожалуйста, уходите немедленно".
  "Матушка настоятельница", - сказал Командир. "Этот дом получил свой первоначальный устав от Дворца, и именно с разрешения Дворца я прихожу и требую доступа.
  Ваше изученное сопротивление доказывает, что вы укрываете преступников. Мы знаем, что прошлой ночью они остановились в гостинице, и сегодня они не могли пройти намного дальше, чем здесь."
  
  "Вопросы власти вызывают недоумение, я согласна, - ответила пожилая женщина, - и я бы с удовольствием постояла здесь на ледяном ветру и подробно обсудила их, но мои древние легкие этого не выдержат.
  Наш первоначальный устав, через нашу материнскую часовню в Изумрудном городе, действительно исходит от Дворца, я признаю. Но я напомню вам, что дворец, о котором идет речь, был дворцом короны Озмы много поколений назад, и в любом случае мы заслужили право на самоуправление".
  "Дворец Озмы давно закончился, и теперь зовет Дворец Императора. Он пользуется благосклонностью юнионистов, и благодаря его апостольству вы находитесь в его подчинении".
  "Он император-парвеню, и он не говорит со мной от имени Неназванного Бога", - воскликнула она. "И если бы он не попросил об этом, я больше не стал бы говорить с ним о Неназванном Боге. Я отвергаю его целесообразную и собственническую веру. Мы стоим здесь на наших собственных обмороженных ногах, без извинений и без преклонения колен".
  "Является ли это признаком того, что монастырь Святой Стеллы одобрил и даже контролировал публикацию недавних предательских листовок, нападающих на духовную легитимность императора?"
  Старшая Монтия сделала совершенно нехарактерный жест.
  "Вряд ли это тот ответ, который признали бы суды. Добрая матушка Монтия, - последовал ответ, - давайте не будем отвлекаться на роскошь теологии..."
  "Для меня это не роскошь, поверьте мне..."
  "Я знаю человека, которого вы укрываете. Я встретил его, когда он был всего лишь мальчиком, в замке Киамо Ко в Келлсе. Когда судьба снова привела его на мой путь, и не один раз, а дважды, я заподозрил, что в нем есть задатки зачинщика. Я сделал своим долгом убедить его в правоте дела Изумрудного города. Возможно, он знает об Бастинде или о ее пропавшей Гриммерии. Я назначил его своим секретарем в Куойре. Я повысил его в должности. Я был его отцом, как мог. Теперь послушайте: он не был ровней Бастинде. Он не мог быть ее сыном - слишком послушный и покладистый. Но он должен сдаться, несмотря ни на что. Он похитил солдата императора и разрушил базилику армии."
  "Командир, - ответила Старшая Монтия, - вы можете поберечь дыхание. И вы можете опустить эти архаичные арбалеты или что там у вас наготове. У нас гости, которых вам было бы неприлично беспокоить."
  Она повернулась и поманила его. В окне появилась фигура и откинула шаль со лба. Блеск в бровях выделялся в падающем свете. Командир Лан Пирот сделал жест, и люди опустили оружие, когда старшая Монтия произнесла нараспев: "Вдова лорда Чаффри, бывший министр престола страны Оз, совершает религиозное поломничество в монастырь, который носит то же название, что и она. Леди Стелла."
  
  4
  
  ПОСЛУШНИЦА ОТКРЫЛА ДВЕРЬ для Лестара и указала ему на отделанную простыми панелями гостиную, после чего беззвучно закрыла за ним дверь.
  "Мне сказали, что вы были в деревне", - сказал Лестар.
  "Да я была", - ответила Стелла. "Так и есть. Я намеревалась отправиться из Мокбеггар-холла, нашего - ну, моего - загородного дома, чтобы завещать это поместье. Знаете, лорд Чаффри оставил меня довольно богатой, и я подумала, что пришло время помочь женщинам в их добрых делах.
  "Но когда мой помощник дворецкого прибыл прошлой ночью верхом на лошади с новостями о нападении на базилику, я решила изменить свое расписание и сразу же приехать сюда. У меня есть обязательства по отношению к этому дому, и я хотела, чтобы мое новое завещание было зарегистрировано до того, как будут предприняты какие-либо шаги в направлении ликвидации".
  Ее очарование было еще более нелепым и привлекательным в этой обстановке. "Приятно видеть знакомое лицо", - сказал Лестар.
  "Полагаю, я не должна удивляться, обнаружив тебя здесь. В конце концов, Бастинда была здесь какое-то время, ты же знаешь. Это одна из причин, по которой мне нравится поддерживать это".
   "Я знаю, что она была".
  "Она ухаживала за умирающими".
  "И живыми", - сказал он, вспомнив свой сон о корзине. "Я сожалею о вашем муже".
  "О, хорошо". Она пренебрежительно махнула рукой, но затем приложила к ноздре обрывок кружевного платка. "Мы в основном шли своими путями; это был такой брак. Теперь он пошел своим путем навсегда. Я скучаю по нему больше, чем когда-либо показывала, пока он был жив. Полагаю, я переживу это".
  Она почти мгновенно приободрилась. "Теперь расскажи мне о себе. Последнее, что я помню, это как ты направлялся в Южную лестницу, чтобы найти какого-то маленького друга или что-то в этом роде. Я потеряла представление о том, что произошло. Что ж, нужно было управлять судом и подавлять различные путчи." Она посмотрела на него. "Нет, я полагаю, с моей стороны было безжалостно забыть о тебе, как только ты ушел. Я никогда не умела ладить с людьми. Мне очень жаль." Лестар вспомнил, что на мгновение понадеялся на Стеллу как на мать. Он отогнал эту мысль в сторону. "Ты знаешь императора", - сказал он. "Не кто иной, как Шелл. Младший брат Бастинды."
  
  "Разве она не удивилась бы, узнав, что ее брат стал преемником Гудвина!" Она выглядела печальной.
  "Удивление", - сказал Лестар. "Это один из способов выразить это".
   "Ну, да. Она была бы возмущена. Благочестие как новый политический афродизиак. Я полагаю, это то, что ты имеешь в виду."
  Он пожал плечами. "Что кто-то почувствует после ее смерти - это понятие мало что значит для меня. Она не чувствует. Все, что от нее осталось - тени и отголоски, угасающие с каждым часом." Стелла закрыла свой требник с легким шлепком. В любом случае, она не уделяла должного внимания своим молитвам. "Этот надоедливый лозунг, который вы видите нацарапанным повсюду, правильный. Ты же знаешь, она действительно жива. Она знает."
  "У меня нет ничего общего с такого рода чувствами - рявкнул на нее Лестар. Все мясники и простаки "живут" в этом смысле".
  Стелла вздернула подбородок. "Нет, Лестар. Она жива. Люди поют о ней. Вы бы не догадались об этом, будучи вами, но они догадываются. Вокруг ее имени царит музыкальный шум; есть вещи, которые люди помнят и передают дальше".
   "Люди могут передавать ложь и надежды так же, как осколки памяти".
  "Ты отказываешься утешаться, не так ли? Что ж, это самое лучшее доказательство того, что ты ее родственник. Она была такой же. Точно такой же."
  
  5
  
  СИТУАЦИЯ, как заключила в тот вечер старшая Монтия, была решительно неурегулированной.
  Разведывая из самых высоких окон во всех направлениях, послушники сообщили, что несколько десятков вооруженных всадников, судя по признакам, разбили лагерь на Сланцевых отмелях. Они проникли в огороды и рылись в сарае в поисках кабачков и тому подобного. "Кажется бесчувственным не накормить их, - сказала старшая Монтия, - но я полагаю, что это может создать неверное впечатление".
  Лестар и Трисм попросили аудиенции, и она села с ними на скамейку у подножия лестницы. "Мы не можем допустить, чтобы дом подвергался опасности из-за нас", - сказал Лестар.
  "Между нами, Трисм и я, работая в ополчении, мы были ответственны за достаточное количество человеческих жертв. Мы не знали, что драконы взорвутся. Мы не собирались разрушать базилику. Мы не знаем, были ли в этой катастрофе человеческие жертвы. Мы не хотим причинять дальнейшего ущерба, если мы можем этому помочь. Мы отдадим себя им".
  "Поскольку это может облегчить ваши мысли на этот счет, я скажу вам, что я не слышал ни о каких человеческих жертвах в результате обрушения базилики", - сказал Монтия настоятельница. "В конце концов, была полночь. Место было пустынным, даже боковые сараи и кладовые, которые избежали разрушения падающими обломками. Однако я подозреваю, что ваши враги воображают, что базилика была вашей настоящей целью, а смерть драконов - как они это называют в наши дни? - сопутствующий ущерб. Что касается вашего предложения о том, что вам следует явиться с повинной, позвольте мне обсудить его на совете, прежде чем вы примете свои решения."
  "Что такое совет?" - спросил Трисм.
  "Я не знаю. Я собираюсь выяснить", - ответила она.
  
  ОНИ СОБРАЛИСЬ В ЧАСОВНЕ, единственной комнате в монастыре, достаточно большой, чтобы вместить всех жителей и гостей. Вечерние богослужения обычно проходили поочередно, некоторые служанки занимались мытьем посуды на кухне или присматривали за престарелыми, в то время как остальные погружались в тихую молитву или ранний сон. Сегодня вечером Монтия Настоятельница попросила присутствовать всех, даже таких отставных монтий, как матушка Якл, которые были на грани смерти.
  Леди Стелла, хоть и была благотворительницей, отказалась от места на возвышении впереди, и она сняла свой фирменный воротник с бриллиантами, чтобы надеть более спокойную льняную оборку. Лестар и Трисм, незнакомые с этими традициями, остались стоять. Старших монтий сопровождали внутрь, при необходимости в креслах на колесиках; новички занимали свои места на коленях, пока Старшая Монтия не указывал, что им следует сесть. "Это не молитва", - сказала она. "Что-то вроде этого, но не совсем молитва".
  Она с трудом села. После короткого молчания сестра Знаний произнесла провокационную речь ровным голосом, хотя ее сладкий, похожий на колокольчик, голос дрожал. Они все были на взводе.
  "Сестры, матери, друзья и семья. Я буду краткой. Наша традиция благотворительности, подкрепленная нашими клятвами, приводит нас этим вечером к конфликту, которого никто из нас раньше не ожидал и не испытывал. Какой бы щедрой ни была десятина леди Стеллы, я сомневаюсь, что она восстановит этот дом, если армия Императора разграбит его.
  "Мы - маленький дом, миссионерский пост на дороге, на полпути между нашей материнской часовней в Изумрудном городе и остальным миром. Временами наша изоляция была причиной одиночества, но также способствовала миру и защите. Возможно, даже провокация - но я пропускаю это мимо ушей. Сегодня вечером мы не изолированы и не умиротворены. Это истина, которую мы должны принять.
  "Я старая женщина. Я была воспитана как новичок в почтенной практике послушания.
  В рамках нашего ордена я следовала инструкциям, в том числе тем, которые требовали от меня много лет назад взять на себя ответственность за этот монастырь и управлять им до самой смерти.
  "Я все еще верю в послушание. Даже когда солдаты разбивают лагерь за нашими стенами и, вполне вероятно, вызывают подкрепление, я должна подчиняться желаниям сил, которые поместили меня сюда.
  
  "Когда я говорю эти слова, мои дорогие друзья, я слышу в них эхо замечаний императора. Он исповедует подчинение высшим целям и намерениям Неназванного Бога. Бог - это рупор, а Император - его ударная рука. Первое копье.
  "Я не встречалась с императором и не встречусь. Я бы отклонила приглашение, если бы оно было предложено. Император захватил великую силу веры и направил ее на дальнейшее процветание и господство Города. Кто может спорить с человеком, у которого голос Неназванного Бога говорит исключительно ему на ухо? Не я. Я никогда не слышала такого голоса.
  Я слышала только эхо, которое все еще отдается эхом, когда Безымянный Бог перестал говорить, и мир занялся самим собой.
  "В нашем доме мы исповедуем веру в то, что Неназванный Бог создал нас по своему подобию и по своему образу, и это должно было расширить нас, чтобы мы были подобны Неназванному Богу. Я боюсь, что в Изумрудном городе они переделали Неназванного Бога по своему образу и подобию, и это принижает и предает божество. Можно ли принизить Безымянного Бога, спросите вы. Нет, конечно, нет.
  Но божество может остаться неузнанным и вернуться к тайне". Сестры пошевелились. Многие послушники не знали об отступничестве императора, и они были не в состоянии ориентироваться на отмелях теократии. Старшая Монтия заметила это.
  Она встала. "Принесите мне еще два стула, один справа от меня и один слева", - сказала она.
  Это было сделано.
  "Неназванный Бог скрывается в тайне и не особенно локализован в моем сердце, мои дорогие. Ни у императора. Тайна в равной степени в твоем сердце, как и в моем, и в... духе деревьев и... музыке воды. Что-то в этом роде. В память о наших старейшинах. В надежде на новорожденного.
  "Сегодня вечером я нарушаю традицию нашего дома, поскольку решения, которые сейчас предстоит принять, касаются не только моей, но и вашей жизни. Я стара; с радостью я бы отправилась за своей сладкой наградой этим вечером, если бы она была предоставлена мне буквальным копьем Императора. Я не могу просить вас о том же.
  Поэтому я желаю, чтобы отныне монастырь - даже если наше пребывание здесь продлится только до рассвета - управлялся не одним голосом, а тройкой голосов. Если бы несогласные не находились за пределами наших стен, я бы поинтересовалась вашим мнением и призвала к голосованию.
  Время не позволяет мне этого допустить. В крайнем случае, наша семья монтий примет руководство троих. Сестра врачевательница, не могли бы вы подняться на стул?" Сестра-врачевательница разинула рот. Она на мгновение сжала руку сестры Травницыь и двинулась вперед.
  Сестра Травница задрожала и подвинулась на край своего сиденья, примостившись так, чтобы к ней можно было подойти.
  "Я займу второе место", - сказал Старшая Монтия. "Может, я и стара, но я не мертва". В комнате было так тихо, что звуки лошадиного ржания и топота снаружи доносились сквозь холод.
  
  "Третье кресло я оставляю за новичком, известным как Кандела", - объявила Монтия настоятельница. "У меня есть подозрение, что мы увидим ее снова. Как долго, я не знаю. Но нам нужна мудрость возраста, сила духа и инициатива молодежи. С этого момента мое абсолютное командование этим учреждением прекращается. Я запишу это так в Журнал учета дома, прежде чем уйду на покой. А теперь давайте посмотрим, как у нас дела." Сестра Травница прикусила губу и попыталась почувствовать себя скорее смиренной, чем униженной.
  Юбки зашуршали, когда женщины переступили с ноги на ногу. Слабый шепот, невиданный в часовне, звучал, как далекий ветер. Монтия настоятельница уткнулась лбом в пальцы и глубоко вздохнула, чувствуя, что мир совершенно изменился, и задаваясь вопросом, как быстро она пожалеет об этом поступке.
  В наступившей тишине леди Стелла встала. Сдержанность не была ее обычной чертой, но с нее было довольно: и в любом случае, разве Монтия настоятельница не призывала к духу сотрудничества? "Если мне позволено говорить", - начала она тоном, подразумевавшим, что она знала, что ей нельзя отказать, "даже если армия прорвется через оборону этого монастыря, они не смогут причинить вам, добрым женщинам, большого вреда. Здесь не будет ни кровопролития, ни изнасилований. Не тогда, когда я нахожусь в доме. Делайте из этого что хотите, даже несмотря на то, что я ушла в отставку с того, что считалось государственной службой, меня все еще считают другом правительства. Ко мне прислушиваются все общественные деятели в стране. Армия достаточно хорошо знает, что они не могут оскорблять вас, пока я свидетель, - и они не тронут меня. Они не осмелются."
  Она добавила: "Я леди Стелла", на случай, если кто-то из младших послушниц еще не понял.
  "Нужны не девочки", - сказала сестра Врачевательница. "Эти мальчики".
  "Не стоит недооценивать то, что могут сделать люди в порыве страсти", - сказала Старшая Монтия. "Наша честность мало что значит для мира за пределами наших стен, а обязательства нашей жизни так же дешевы, как выброшенное зерно на непригодных полях. И все же, сестра врачевательница, вы правы. Армия ищет двух молодых людей, но они не знают наверняка, что они здесь."
  Лестар сказал: "Я не думаю, что метла выдержит двоих, но Трисм мог бы подняться на крепостные стены поздно ночью и улететь в безопасное место. Тогда остался бы только я, и какую бы судьбу я ни заслужил, я должен встретить ее сам".
  В комнате стало решительно прохладно. "Значит, слухи о метле правдивы?" - спросила сестра Врачевательница. Монтия настоятельница сделала несколько влажных вдохов уголками рта.
  Лестар пожал плечами, но не мог этого отрицать. Со стороны безумная мамаша Якл крикнула: "Конечно, слухи верны. Метла была из этого самого дома. Я сама подарила его сестре Святой Бастинде много лет назад. Неужели я единственная, кто достаточно сконцентрирован, чтобы знать это?" Часом раньше ее, возможно, заставили бы замолчать, и Старшая Монтия начала говорить.
  Но сестра Врачевательница подняла руку и остановила комментарий матери Монтий, заметив: "Вы были тихой в течение десяти лет, матушка Якл, но в последнее время вы немного пришли в себя. Есть ли у вас что-нибудь добавить, что мы должны знать?"
  "Я не разговариваю, когда нечего сказать", - сказала матушка Якл. "Все, что я должен добавить, это то, что Бастинда должна быть здесь, чтобы увидеть этот час".
  "У тебя необычная ассоциация с- Ведьмой Востока".
  
  "Да, я знаю", - сказала матушка Якл. "Я, кажется, оказалась на обочине ее жизни, как вы могли бы сказать, в качестве свидетеля. Я зол, как клоп, так что никому не нужно присутствовать, но я приняла некоторую меру ее силы. О! - но она должна быть здесь, чтобы увидеть этот час".
   "Матушка Якл? Ангел"хранитель? - позвала сестра Врачевательница.
  "Ну... во всяком случае, подергивание стража", - ответила пожилая женщина.
  Лестар задрожал и снова подумал о своем бессилии и о своих мечтаниях в этих стенах. Теперь он вспомнил то, чего не видел раньше: в углу комнаты, где зеленокожая послушница сидела, качая колыбель, к комоду была прислонена метла.
  "Есть ли другие замечания?" - спросила сестра Врачевательница.
  Несколько шокированные происходящим, монтии тихо перешептывались, но больше никто не произносил ни слова, пока сестра Травница не встала и не сказала: "Матушка монтия, я хотела бы поаплодировать вам за ваше мужество и вашу мудрость".
  Слезы внезапно потекли из глаз старой монтии, когда ее дом, до единого человека, встал и засвидетельствовал свое почтение. Снаружи лошади шарахнулись, а мужчины вздрогнули от внезапного шума дождя из окон часовни.
  
  МЕТЛА, ОДНАКО, не понесла бы Трисма. В его руках это было не больше, чем метла. "Похоже, мне не хватает должного мужества", - сказал он.
  "Может быть, она потеряла свою силу", - сказал Лестар, но в его собственной руке предмет снова ожил, взбрыкивая, как жеребенок.
  "Мы могли бы проявить ловкость рук, спрятав только одного человека", - сказала леди Стелла. "В конце концов, как вы заметили, они ищут вас двоих. Возможно, Тризма можно было бы выдать за моего телохранителя. В конце концов, это было не похоже на меня - рискнуть прийти сюда без телохранителя, хотя я и сделала это. Иногда мне нравится ставить в тупик даже саму себя", - объяснила она. "Это не сложно".
  
  "Если люди, которые держат нас в осаде, узнают Трисма из казарм в Изумрудном городе, он будет арестован", - сказала сестра Врачевательница.
  "Ну, раньше я была хороша в перфекционизме", - сказала Стелла. "И я могла бы творить чудеса с кисточкой для румян. У него широкие плечи для мужчины, но он достаточно симпатичный, и немного перекиси на волосах на лице, которые так удобно светлые... - Она тряхнула своими кудрями. "Ну, я никогда не путешествую без этого".
   "Я думаю, что нет", - сказал Трисм стальным голосом.
  "Тогда нам придется воспользоваться шансом выдать вас за мою служанку", - сказала леди Стелла. "Лестар уедет сегодня вечером на метле, а завтра утром я выеду с Трисмом рядом со мной и ничего не буду объяснять. Если вы решите тогда открыть свои двери солдатам, они не найдут здесь ничего предосудительного. Я буду ждать за вашими воротами в качестве очевидного свидетеля, пока их обыск не будет завершен. Если они так жаждут крови, они не будут задерживаться здесь, а устремятся в другое место".
  "Но куда ты пойдешь?" - спросила Тризма Старшая Монтия. К этому времени они удалились в ее кабинет, и она откинулась на потертую кожу своего кресла.
  "Если Трисм сможет добраться, он должен попытаться найти Пресс Яблочную ферму", - сказал Лестар. "Он мог бы переправить Канделу в безопасное место в другом месте. Солдаты императора смутно ориентируются в этом направлении, и это место уже было обнаружено и разграблено головорезами и вандалами по крайней мере один раз. Похоже, он использовался как подпольный печатный станок для антиправительственной пропаганды".
   "Да, - скромно сказала старшая Монтия, - так мне сказали".
  "Ты мне друг и даже как брат я бы попытался найти эту ферму", - сказал Трисм. "И я заберу поцарапанные лица, чтобы их не нашли здесь, когда армия начнет обыск".
  "Что касается меня, - продолжил Лестар, - я кое-чему научился у вас". Он посмотрел на Старшую Монтию, которая собиралась кивнуть. "Я пообещал попытаться выполнить задание, и я сделал вот что: я помог очистить небо от драконов, которые нападали на путешественников и вызывали страх и подозрения у отдаленных племен. Я закончу свою работу до того, как произойдет что-нибудь еще. Я должен сообщить Конференции птиц, что на данный момент они свободны собираться, летать, вести свою жизнь без этой неоправданной угрозы. С помощью ведьминой метлы и без вмешательства драконьих когтей я смогу справиться с этим в ближайшее время.
  "Помимо этого, - сказал он, - мне нужно свести другие счеты. Много лет назад я отправился на поиски Нор, девушки, с которой провел несколько детских лет."
  "Но, Лестар, - сказала сестра Врачевательница, - принцесса Настойя ожидает твоего возвращения". Лестар вздрогнул. "Я предполагал, что она давно умерла".
   "Она пыталась умереть и пыталась не умереть, сложный набор намерений", - сказала сестра Врачевательница. "Она упомянула тебя, Лестар".
  "Я не знаю, что я могу для нее сделать. У меня нет навыков Бастинды, ни по наследству, ни благодаря обучению."
  Они сидели молча, пока он переживал это. "В выборе того, что делать дальше, я испытываю затруднения. С одной стороны, вы говорите, что принцесса Настойя стара, страдает и хочет умереть."
  "Да", - устало сказала Старшая Монтия. "Мне знакомо это чувство".
  "С другой стороны, Нор молода, и у нее впереди целая жизнь, и, возможно, лучше сначала помочь ей, если я смогу".
  Они ждали; ветер слегка шелестел в трубе.
  "Я вернусь к принцессе Настойе", - сказал он им. "Я знаю, что не смогу помочь ей отделить ее человеческую личину от ее слоновьей природы. Я не обладаю талантами. Но если я смогу подарить ей верность дружбы, я сделаю это".
   "Вы бы помогли старой карге из-за исчезнувшей девочки?" - спросила сестра Врачевательница. Ее чувство врачебной этики обострилось.
  "Юная Нор сама нашла выход из Южной лестницы", - сказала Лестар. "Что бы еще ни сделали с ее телом или разумом, у нее явно есть дух и хитрость. Я должен верить, что ее молодость будет продолжать защищать ее. И, может быть, сейчас она не нуждается в моей помощи-
  хотя я не успокоюсь, пока не узнаю это наверняка. Тем временем, сестра врачевательница, вы говорите, что принцесса Настойя спрашивала обо мне. Десять лет назад я дал обещание попытаться помочь; я должен принести ей свои извинения, если не что иное. И если я смогу убедительно сообщить Скроу, что это не юнамата царапали лица одиноких путников, я, возможно, смогу помочь заключить договор о мире между двумя народами".
  
  "Разве это высокомерие - стремиться к такой большой награде?" - спросила сестра Врачевательница.
  "Нет", - сказала Монтия Настоятельница, ее глаза теперь были закрыты.
  "Нет", - сказал Лестар. " Монтия Настоятельница показала мне это сегодня вечером. Если мы поделимся тем, что знаем, у нас может появиться шанс на борьбу. Этот дом, как святилище, может уцелеть. Страна и ее народы могут выжить".
  "Страна", - сказал Старшая Монтия. Ее разум соскальзывал в сон. "О, действительно, да, страна Неназванного Бога..."
  "Страна Оз, какой бы она ни была", - сказал Лестар.
  
  В подобии тоста за надежду они подняли воображаемые бокалы с шампанским, когда Монтия Настоятельница начала храпеть.
  
  ГДЕ-ТО ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ сестра Травница провела Лестара и Трисма на чердак. Окно удобно выходило в то место, где два одинаковых пика крыши с обеих сторон сходились вместе, образуя долину между ними. Ограждение защищало эту часть крыши от взглядов людей, находящихся на земле.
  Сестра травница сказала: "Сестра Врачевательница упомянула мне о твоих намерениях, Лестар. Я рада, что у меня есть возможность добавить то, о чем забыла сестра Врачевательница. Принцесса передала нам сообщение для вас, но, конечно, к тому времени, как мы вернулись, вы исчезли. Она сказала что-то о Нор и о том, что говорили о ней на улице. Я точно не помню, но она хочет тебе что-то сказать."
  Лестар сунул руку под плащ Ведьмы. Во внутреннем кармане он нащупал сложенный рисунок Нор, сделанный ее отцом. Он поморщился при воспоминании о детском почерке - короткие штрихи вниз, объемные буквы без скобок. Нор Фиеро .
  Сестра Травница плотнее обернула накидку Лестара вокруг его груди, чтобы убедиться, что она не будет хлопать и привлекать ненужное внимание, когда он попытается сбежать. Она сунула ему в лацканы дополнительные буханки хлеба и пакетик с орехами и пожелала ему удачи. Затем она удалилась, чтобы дать им возможность побыть наедине для прощания.
  "Знаешь, ни один из нас не может этого сделать", - сказал Трисм. "Завтра до полудня мы оба можем быть мертвы".
   "Тогда хорошо быть живым", - сказал Лестар. "Я имею в виду, в некотором роде".
  "Боюсь, я втянул тебя в это", - сказал Трисм. "Я увидел тебя на поле с мячом и подумал, что отомщу тебе. Я не имел в виду такую сильную месть - либо то, что ты должен умереть, либо то, что мы должны расстаться вот так".
   "Я тоже вроде как искал тебя - ты просто увидел меня первым", - ответил Лестар. "Все могло бы быть наоборот. В любом случае, какое это имеет значение? Мы здесь. Во всяком случае, вместе еще на мгновение."
  Через некоторое время Трисм сумел сказать: "Ты уверен, что сможешь летать в таком состоянии?"
  "Что это за условие? Я был в таком состоянии всю свою жизнь", - ответил Лестар. "Это единственное условие, которое я знаю. Горькая любовь, одиночество, презрение к коррупции, слепая надежда.
  Это место, где я живу. Постоянное состояние тяжелой утраты. В этом нет ничего нового". Они обняли друг друга в последний раз, и Лестар взобрался на метлу Злой ведьмы Востоа и почувствовал, как она поднимается под ним. Он не оглянулся на то место, где стоял Трисм. У него было мало талантов, как и у Лестара, и хотя полет на метле был одним из них, он не был достаточно опытен, чтобы рисковать сломать шею.
  Однако другим его талантом было превращение памяти во что-то богатое и срочное. Он предполагал, что в оставшиеся ему часы или годы он будет помнить эффект Тризма ясно, без искажений, как тайный импульс, хранящийся в кармане где-то за сердцем.
  Однако точный облик Трисма, его ощущение, вероятно, распались бы на неточности, на призрачную форму, невидимую, но воображаемую. Едва отличимый от дополнительного дымохода в долине, образованной панельными крышами монастыря.
  
  Глаз ведьмы
  1
  НОЧНОЙ ПОЛЕТ.
  
  Сначала он держался низко, едва ли вдвое выше самых высоких деревьев. Ветры, пробивающиеся сквозь облачный покров, были злыми, словно хотели сбить его с ног. Внизу дубовый лес вздрагивал от зимнего шторма, похожий на шкуру огромного зверя, неуклюже идущего на полуночное свидание с самкой или ужином.
  Затем облака поредели, и воздух стал еще холоднее. Он вспомнил о нападении драконов больше, чем хотел, - это вызвало тошнотворное чувство. Он не мог подняться намного выше, чем достиг до сих пор. И все же, быстро повернув голову влево, вправо, он смог разглядеть самую южную бухту Тихого озера и залив, где река Винкус впадала в Мертвое озеро. С этой точки зрения оба озера выглядели твердыми и мертвыми, как сланец.
  Он пересек темную линию, проведенную рекой Винкус. Теперь он был на полпути к перевалу Кумбрисия, а это означало, что Яблочная ферма находилась где-то внизу. Как дела у Канделы? Он подумал о том, чтобы спуститься вниз и посмотреть.
  Ты мог бы, сказал он себе. Теперь тебе не нужно беспокоиться о том, чтобы напугать ее, потому что, если ты появишься посреди ночи, она будет готова: она угадает подарок, почувствует твое приближение и приготовит чай к вашему приходу. И одеяла, и огонь, и кровать, хотя ты еще не готов снова лечь в ее постель, даже целомудренно.
  Но нет, нет, продолжал он, - нет. Что, если она была с кем-то другим? Или что, если бы она ушла?
  Или что, если коммандер Лан Пирот узнал Трисма, арестовал его и пытками заставил раскрыть тайник Лестара - и оттуда обнаружил Канделу? И похитил ее -
  как он сделал это несколько лет назад! - в качестве своего рода возмездия за резню драконьего контингента, разрушение базилики?
  
  Лестар учился мыслить в терминах последствий. Он отдавал должное стратегиям и ухищрениям императора. В любом случае, однако, забота о Канделе отвлекла бы Лестара от выполнения его миссии, как он обещал ей сделать. Пусть Трисм доберется туда в целости и сохранности и позаботится о ее нуждах, если сможет, если захочет. Времени, достаточного для того, чтобы я показал свое жалкое лицо и узнал, что будет дальше.
  А пока он закончит то, что начал: по крайней мере, это.
  Возможно, он заметил, как мигнула крыша фермерского дома, или он мог быть за много миль отсюда. Он не знал, и это не имело значения. Он не сводил глаз с предгорий Великих Келлов, которые с этой высоты уже начинали набухать, не столько по форме, сколько по изменению уровня тени.
  Ветер усилился, когда он устремился вниз по западным склонам горного хребта страны Оз. Он потерял скорость, и потребовалось больше усилий, чтобы удержать метлу на курсе. Как езда на лошади по бушующей реке, подумал он, теперь, когда у него за плечами был некоторый опыт верховой езды, так сказать. В конце концов ему пришлось полностью спуститься на землю от изнеможения. Он нашел летний навес для пастуха, заброшенный на время сезона, растянулся под накидкой и быстро заснул, зажав метлу между руками и подперев подбородок, как самый костлявый из людей.
  
  2
  
  НА РАССВЕТЕ ВЕТЕР СТИХ, и горы загорелись розоватым светом. Он покончил с небольшим ужином, приготовленным сестрой Травницей, и двинулся дальше.
  Перевал Кумбрисия был выделен вечнозеленым цветом, характерным для подвесного ущелья, которое расширялось, как фартук, по мере спуска к равнине реки Винкус. Как зловещи выступы скал по обе стороны - насколько больше крепости обеспечивал ландшафт, чем Лестар предполагал. Неудивительно, что юнамата, Скроу и Арджики никогда не уступали промышленной мощи Гилликина или военной мощи Изумрудного города. И неудивительно, что драконы были важным событием - им пришлось бы потрудиться, чтобы проложить себе путь по этому продуваемому ветром проходу, но они бы справились. Если бы популяция драконов расширилась, и целый флот из них стал доступен для маневров, они могли бы обрушить разрушительный дождь даже на отдаленные популяции широко распространенных Винкусов.
  И все еще может быть, Лестар знал. Стратегические знания, которые превратили этих драконов в оружие, не были бы потеряны из-за того, что Трисм дезертировал или базилика рухнула. Если ничего больше не произойдет, это был только вопрос времени, когда появится другой Трисм, который выполнит приказ своего начальства и соберет, возможно, еще более могущественную армию.
  И все же сегодня наступил рассвет, а завтрашний день нельзя было предвидеть. Насколько было известно Лестару, ни один маг в мире еще не овладел искусством пророчества. Ни один достопочтенный епископ с его каналами к божественному, ни какой-либо механизм тонкого восприятия тиктока, ни даже самый хорошо обученный колдун с острейшим внутренним зрением, никогда точно не предсказывали, будет ли дождь на время пикника. Это было еще не наступившее Время, которое обладало самой сильной силой из всех, магией более могущественной, чем сами Келлы, магией более зеленой, чем вся зеленая страна Оз. Непостижимый, пугающий и волнующий одновременно.
  
  ОН ОБНАРУЖИЛ, ЧТО НЕ МОЖЕТ пролететь мимо паса Кумбрисии. Его метла дергалась то в одну, то в другую сторону, как, как он слышал, могла бы поступить лошадь, которой приказали пересечь опасный мост. Он не знал, было ли это простым истощением, ослаблением его воли или какой-то магической или магнитной преградой, которую он не понимал. Он позволил себе снизиться, совершив серию длинных, зубчатых спусков, пока, наконец, не вышел на сушу на поляне и продолжил свое путешествие пешком.
  Потребовалось время, чтобы найти место, где с ним говорил генерал Кайнот, старый суровый Скальный Орел, - остров в висячем тарне. Место казалось пустынным. Он не мог видеть ничего, кроме беспорядочно разбросанных перьев и неизбежного беспорядка помета. Может быть, они улетели куда-нибудь в более чистое место.
  Пешком он продолжил путь на восток, потеряв счет времени. Одним из недостатков полета на метле было то, что его нос замерзал, а воздух на определенной высоте, хотя и был чист от песка, к тому же странно не имел запаха. Перевал Кумбрисии, напротив, был фестивалем запахов.
  В гнезде на мысе он устроился на послеобеденный сон и не просыпался до рассвета... и он даже не был уверен, что это был рассвет следующего дня или еще когда-нибудь.
  Тем не менее, он наконец отдохнул, отдохнул основательно и смог лучше разглядеть зимние ягоды в зарослях, стручки чичонги и редкую россыпь грецких орехов на земле. Десятки ручьев сбегали с обеих сторон большого ущелья и пересекались, иногда превращая дно перевала в холмы. Он не испытывал жажды. Он чувствовал, что чем дольше он идет, тем сильнее становится.
  Наконец перевал Кумбрисия сделал свой последний крутой поворот, прежде чем открыться над прекрасным унылым пространством, насколько хватало глаз, холмистой прерии, известной как Тысячелетние луга. В неглубоких пещерах и вдоль уступов восточного склона Келлса, почти оглушенный постоянным ветром, Лестар встретился с тем, что осталось от Совещания Птиц.
  Их число сократилось за короткое время, прошедшее с тех пор, как Лестар покинул перевал Кумбрисии.
  Когда генерал Кайнот увидел Лестара, стоящего там - вот тебе и бдительность дозорных! - он взмахнул крыльями и строгим движением головы показал, что им следует отступить в ущелье, чтобы немного поболтать.
  Несколько Птиц, увидев намерения генерала, отважились на шквальный ветер, чтобы присоединиться к беседе. Собралось несколько десятков, включая крапивника по имени Доси, который подзывал слепую, ковыляющую Цаплю
  
  "Мы видим, вы вернули себе свою метлу", - начал генерал без формальностей. "Я должен понимать, что он больше не функционирует как средство передвижения для полета, иначе вы бы не пришли пешком. И ты бы пришел раньше."
  "Я пришел так быстро, как только мог", - сказал Лестар. "Что случилось?"
  "Мы потеряли половину нашего числа, - сказал генерал, - или почти столько же. Юнамата бросились на нас, и так как мы боялись взлететь высоко, то попали в ряд сетей и ловушек, которые они установили поперек узкой части перевала. Едва ли кто-нибудь из нас не потерял товарища или родню."
  "Это на них не похоже", - сказал Лестар. "Или не нравится их репутация. Они миролюбивый народ."
  Генерал впился взглядом в Лестара. "Нам пришлось покинуть Перевал, чтобы это не повторилось снова. Мы загнаны в угол на фоне неба, выставлены напоказ хищным драконам, и у нас нет достаточного запаса личинок и червей."
  Лестар сказал: "Я сожалею о нападении Юнамату. Такова стратегия императора - держать своих врагов занятыми тем, что они кусают друг друга. Это должно прекратиться. Нет никакого способа выжить без того, чтобы мы не заключили мир между собой".
  "Прошу прощения, сэр", - пронзительно крикнула Крапивница Лестару, и генерал был слишком подавлен, чтобы утруждать себя исправлением ее терминологии. "Одно население не может заключить мир с другим силой".
  "Есть возможности", - сказал Лестар. "Время драконов прошло, по крайней мере, на данный момент.
  Ты снова можешь летать. Мы снова можем летать. И прежде чем может возникнуть следующая угроза, мы должны объединиться в... коалицию. Нет, не это: нация".
  "Что это за нация?" - рявкнул генерал.
  "Нация ведьм!" - захихикал Удод. "Мне это нравится, правда".
  "Вы созвали конференцию по поводу набегов драконов", - напомнил им Лестар.
  
  "Флот драконов был уничтожен. Но эти драконы тоже были племенем: жестоко использованные, злобные, воспитанные, чтобы нанести удар, заключенные в тюрьму своим обучением. Мне не доставило радости отравить дракона, даже того, который напал и убил твой вид и мой. И все же настал момент снова взлететь. Не просто домой, не сейчас: но лети в бурю. Император уже послал стражу выследить меня, и он и ему подобные жестоко расправятся с любым, кто встанет у него на пути. Никто в Изумрудном городе не может противостоять ему, ибо он претендует на божественное право избранных - избранных не людьми, а Неназванным Богом. Кто может это оспорить? Мы все избранные, потому что мы здесь, и мы должны летать, спасая свои жизни. Мы должны показать себя как компания. Он послал драконов, чтобы напугать небеса: мы сами поднимем флаг прямо на него". Генерал Кайнот сделал вид, что клюет себя в грудь в поисках паразитов. Когда он поднял голову, его глаза снова были сухими. "Нелегко доверять мудрости человеческой личности", - признал он.
  "Как и многие люди, ты можешь лгать. Ведет нас в ловушку. Обещая нам свободу и заманивая нас в засаду с еще большим количеством драконов. И все же у нас так мало вариантов, кроме как доверять. В конце концов, ты сын Ведьмы."
  "Не основывайте свое решение на ложной предпосылке", - сказал Лестар. "Я никогда не узнаю наверняка, кем были мои родители. И даже если бы я это сделал, сын ведьмы может ошибаться так же, как и любой другой.
  Позвольте нам лететь, потому что вы убеждены, что мы должны, а не потому, что я так говорю".
   "Я голосую "за", - сказала Доузи.
  "Я тоже, - сказала Цапля, - хотя, конечно, я больше не могу летать".
  "Я не призывал к голосованию", - сказал Кайнот.
  "Вот почему я проголосовала", - ответила Доузи.
  "Нация ведьм! Нация ведьм!" - сказал Удод.
  
  ОНИ СТАРТОВАЛИ В ПОЛДЕНЬ, может быть, девяносто птиц, устремившись на восток навстречу порывистым ветрам, дувшим по всей прерии, чтобы набраться сил и разбиться о Келлс.
  Это предприятие почти сразу же рассеяло их. Крапивники кувыркались, как шелуха от сушеных булыжников; Утки глупо гадили; Ночные птицы не могли видеть при самом ярком дневном свете, который мог предложить Оз, и чуть не расшибли себе мозги, откатившись назад к вершинам.
  Лестар был легкомыслен и умопомрачительным. Метла пролетела над каменистым плато так низко, что он мог разглядеть удивленные выражения лиц диких горных коз. Еще мгновение, и он был в пятнадцать раз выше самой высокой башни Киамо Ко, а под ним в солнечном свете мерцала серебряная река, узкая, как шнурок на ботинке.
  Просто борьба за то, чтобы остаться вместе, заняла большую часть дня. Когда они, наконец, достигли воздушного пространства за лесистыми предгорьями, над ближайшим началом бескрайних лугов, где сила ветра уменьшилась, они устроились отдохнуть, покормиться и сосчитать свое количество. Четверо из их девяноста были потеряны при первом спуске с перевала Кумбрисия.
  Но там были луговые личинки и жуки, а также горные ручьи, в которых можно было плескаться, поэтому они разбили свой первый лагерь.
  
  Ночным птицам потребовалось несколько дней репетиций, чтобы научиться маневрировать при дневном свете, но Луга были снисходительны. После нескольких часов беспрепятственного полета, когда драконы не приближались, Птицы стали смелее и летели более свободным строем.
  До поры до времени они избегали других популяций, хотя далеко внизу они наслаждались зрелищем дикой цебры, кружащейся и скачущей галопом в своей зимней миграции на юг, шквалом черно-белых отметин на коричневой земле, алфавитом в процессе написания истории миграции цебры. Или ноты, воспевающие мифическую историю.
  Драффы, покачивая длинными загорелыми шеями, приветствовали их своими высокими голосами. Лестар не мог их слышать, но Кайнот сказал в тот вечер, что разумные драффы живут среди драффов в кажущейся гармонии.
  Небольшая группа местных обитателей взлетела, чтобы поприветствовать летящую конференцию (Кайнот не позволил Птицам называть себя Нацией ведьм, несмотря на мольбы Дронта). При виде Лестара на метле птицы присоединились к путешественникам и полетели рядом.
  Затем стая лебедей-ангелов, которые обычно держались особняком из гордости за белизну своего облика, расправила крылья. Как и шумная стая серых гусей, которые вместе зимовали на берегах безымянного широкого зимнего озера, которое, по их словам, каждый год появлялось и исчезало в разных местах.
  Птицы летели волнами, более крупные работали усерднее, обеспечивая защиту от ветра, более мелкие - в скользком потоке и ниже, в случае нападения с воздуха. Именно Доузи заметила палатки Скроу, расположенные с обычной геометрической точностью на бескрайнем покрывале земли.
  Лестар не хотел приближаться к лагерю, пока нет. Но генерал Кайнот, согласившись служить эмиссаром, вышел из строя и кружил по лагерю, пока не смог решить, какая палатка принадлежит принцессе Настойи.
  В ту ночь, когда участники Совещания расположились под навесом живой изгороди из терновника, Кайнот доложил Лестару.
  "Я нашел того, кто мог бы поговорить со мной, старого ученого по имени Шем Оттокос", - сказал генерал. "Я сказал ему, что ты за границей, но он сказал, что ему не нужно, чтобы я говорил ему это. Он мог разглядеть вас невооруженным глазом, потому что накидка так черно разворачивается на фоне вечернего неба. Он велел поднять палатку, чтобы его королева могла видеть, и хотя сейчас она почти слепа, она сказала, что может разглядеть тебя на фоне неба. Он думает, что это был сгусток Конференции, которую она видела, вся ее масса. "Она хочет тебя видеть", - сказал Оттокос. Она хочет тебе что-то сказать. Независимо от того, сможешь ты ей помочь или нет."
  "Если она согласилась встретиться со мной позже, она может сказать мне тогда", - сказал Лестар. "Правда?"
  
  "Скроу редко путешествуют в это время года, и они не заключили никакого мира с Юнамата. Оттокос не знает, сможет ли он убедить старейшин племени свернуть лагерь и отважиться на перевал Кумбрисия. Он не знает, как поговорить об этом со своими людьми.
  Но я объяснил об истреблении драконов. Возможно, Оттокос будет убедителен."
  "Если у принцессы Настойи еще есть время, то и у нас есть время", - сказал Лестар. "Нам нужно почитать ее время, а не наше".
  
  НА СЕВЕР, СРАЖАЯСЬ С ЛЕДЯНЫМИ зимними порывами, известными в некоторых кругах как Дух Кумбрии; на север и на север, и Тысячелетние луга побелели под снежными сугробами. Снег был покрыт губами, и ветер придавал ему очертания, похожие на вкрапленную чешую рыбы. То исчезает из поля зрения Келлов, то возвращается; то к нему присоединяется стая Снежных гусей численностью в пятьсот особей, то таинственный Бледный Журавль, ее партнер и ее дряхлая, хотя и довольно энергичная мать.
  Наконец, поскольку мелкие птицы боялись замерзнуть насмерть, а запасы пищи иссякли, Конференция направилась на запад. У Кайнота была идея, что они могли бы наиболее безопасно снова пересечь Келлс в том месте, где арджики построили свои горные деревни. По крайней мере, был бы шанс найти сарай, в котором можно было бы устроиться на ночлег, или костер, вокруг которого можно было бы согреться. Хотя это была тяжелая работа. Еще раз столкнувшись с порывами ветра, бьющегося о твердую грудь Келлса, участники Конференции искали более низкую высоту, что занимало больше времени, но обеспечивало более быстрое укрытие в случае шторма.
  По крайней мере, погода была на их стороне. День за днем небо было бесподобно голубым, хотя и леденящим до дрожи. Под снежными шквалами или дождевыми облаками конференция провалилась бы.
  Но у них всегда был шанс двигаться дальше: это придавало смелости более мелким птицам.
  Наконец они добрались до высокогорных долин и белых пустошей крепости Арджики Киамо Ко. Лестар не хотел там останавливаться, но ночи становились все раньше и раньше, и у него не было другого выбора, кроме как рассматривать это как благословение.
  У него болел зад, и он почти не мог разогнуть позвоночник из выгнутого положения, в котором он летел, он приземлился на булыжники двора с 220 птицами поменьше, в то время как более крупные официально ждали снаружи приглашения. Обезьяны завизжали, хотя Лестар не мог сказать, было ли это от ужаса или от радости. Уорра встретил его наверху лестницы, ведущей в главный зал.
  "Я полагаю, вы попросили меня, как в старые добрые времена, присоединиться к вам", - сказал он. "Я бы пришел, если бы мог. Но я не думаю, что мои крылья готовы к этому".
   "Ты, должно быть, не знал о наших намерениях", - сказал Лестар.
  
  "Ты - посланик, вот и все", - сказал Уорра. "Никто не может смотреть, как вы поднимаетесь в столбах горного воздуха, не зная, что вы намерены быть замеченным. Я скажу тебе, что мое сердце подскочило к горлу, когда ты подошел ближе. Я подумал про себя, что это сама Бастинда."
  "Нет, это всего лишь я", - сказал Лестар. "Как няня?"
  "Ее расцвет миновал. Я бы сказал, четвертое десятилетие подряд. Она ест сэндвич с яйцом и сушеным гармотом. Ты хочешь подняться наверх?"
  "Я полагаю, что нет. Можем мы остаться здесь?"
  "Тебе не нужно спрашивать", - сказал Уорра, слегка обиженный. "Пока кто-то другой не заявит на него свои права, дом твой".
  Няня села в постели, нежно глядя на свои хлебные корки. Увидев Лестара, она улыбнулась и похлопала по одеялу. "Не волнуйся, я не намочу", - сказала она. "Я уже сходила".
  "Ты знаешь, кто я?" - спросил Лестар.
  "Должна ли я?" В ее голосе не было беспокойства по этому поводу. "Это Шелл?"
  "Решительно нет".
  "Хорошо. Мне не очень понравился Шелл." Она протянула ему кусочки хлеба. "Я увидел, как прилетают птицы, и оставил им кое-что из своего обеда".
  "Это мило с твоей стороны".
  "На самом деле, хлеб был немного черствым. Но, может быть, они и не заметят. Приятно видеть тебя снова, кем бы ты ни был. Прямо как в старые добрые времена." Она похлопала его по руке. "Я тоже никогда не могу сказать, что происходило тогда, но теперь я не так сильно возражаю".
  "Няня?"
  "Хмммм?" Она начала погружаться в сон.
  "Ты когда-нибудь слышал о ком-то по имени Якл?"
  Одно веко няни приподнялось. "Могло бы сработать", - осторожно сказала она. "Кто хочет знать?"
  "Только я".
  
  "Дни, которые были целую жизнь назад, для меня яснее, чем сегодня. Я даже больше не знаю, какого я пола, и я помню, что у меня было в корзинке для Лурлинемаса, когда мне было десять. Жестяная банка, полная разноцветных бусин-"
  "Няня. Якл."
  "Однажды я встретила человека по имени Якл", - сказала няня. "Я всегда помнил это, потому что ее имя напоминало мне о шакале. Как луна шакала, ты знаешь".
   "Где?"
  "У нее было небольшое коммерческое предприятие, если вы это так называете, в Изумрудном городе. Нижний квартал, вниз по склону Южной лестницы, если вы знаете, где это."
  "Я знаю".
  "Я зашла, чтобы получить свои чайные листья и задать вопрос о Мелене. Твоей бабушке."
  Лестар не потрудился поправить ее.
  "Я бы предположила, что Якл была старой каргой, у которой осталось не так уж много времени. Но у нее все еще был талант. Она дала мне несколько советов, прочитала мне акт о беспорядках по поводу моего мелкого воровства и сказала, что у Бастинды будет история. Можете ли вы в это поверить!"
  "Как она узнала об Бастинде?"
  "Глупо. Я, конечно, сказал ей. Я сказал ей, что Мелена родила зеленую дочь. Я купила все, что могла предложить Якль в качестве корректирующего средства, чтобы гарантировать, что второй ребенок не выйдет зеленым. И это помогло. Гингема и Шелл не были зелеными. Только наша Басти.
  Целая история! Ты можешь в это поверить?"
  "Должно быть, это распространенное имя".
   "Ты имеешь в виду Якль? Не знаю об этом. Никогда больше этого не слышала. Почему ты спрашиваешь?"
  "Как ты думаешь, у Бастинды будет история?"
  "Она уже знает, дурочка! Я только что видел, как она летела над долиной, огромная, как облако. Ее накидка разлетелась позади нее, разлетевшись на тысячу кусочков. Почти коснулся вершин слева и справа. Если это не история, то что же это такое?"
  
  УОРРА ПРОВОДИЛ ЕГО. "Тебе здесь рады в любое время", - сказал он. "Это твой дом".
  
  "Знаешь, она всегда любила тебя больше всех", - сказал Лестар, ухмыляясь, когда зашнуровывал подтяжки на застежке плаща Ведьмы.
  "Учитывая, какой она была, это комплимент или оскорбление?" ответила Снежная обезьяна. "Лети хорошо".
  
  К тому времени, когда ОНИ приблизились к Изумрудному городу, полмесяца спустя, Конференция Птиц насчитывала шесть тысяч особей. Им пришлось сбавить скорость, когда они стали больше, опасаясь несчастных случаев в воздухе, но к западу от Келлса ветры были менее резкими. По мере того как Конференция пересекала реку Гилликин, открывая вид на нарядные маленькие деревушки, еловые холмы, кирпичные заводы и мельницы холмистой равнины Гилликин, ее тень с каждым днем становилась все более отчетливой.
  Лестар не собирался нападать на Изумрудный город. Птицы не были воинами, а Конференция, или Нация ведьм, не была военной по своему составу. Лестар не хотел видеть ни Шелла, ни леди Стеллу, предполагая, что она вернулась, чтобы поселиться в своем городском доме на Меннипин-сквер на зимний сезон.
  Он только хотел, чтобы их увидели.
  Близился вечер, когда они приблизились к стенам города с севера. Солнце провисало за несколькими далекими клочковатыми облаками, розово направляясь на отдых, а затем скрылось за горизонтом. Небо на западе будет оставаться стеклянно-ярким еще полчаса.
  Когда рабочие во Дворце закончили работу, когда бульвары были запружены людьми, направлявшимися на ужин, и когда неимущие отправились на свою собственную работу, выпрашивая монету на случай голодной смерти, Конференция развернулась. Любой, кто посмотрит на север, на выставку птиц, скажем, из гостиницы "Добро пожаловать в объятия" на берегу Гилликина, прочитает только облако: вторжение, чума, катастрофа. Такое же впечатление производили те, кто смотрел с северо-востока города на птиц, плывущих от них, как океан.
  Однако из Изумрудного города, из каждого окна Дворца, выходящего на восток, намерение было безошибочным. Конференция птиц была отрепетирована до совершенства. Они летели строем, чтобы наблюдать с запада. Это была Ведьма в шляпе и плаще, юбке и метле, с темным лицом, прикрытым от ветра, но яркими глазами-бусинками. Лестар на своей метле последовал за генералом Кайнотом, чья превосходная навигационная система выдала ему его местоположение. Лестар на своей метле изображал острый черный глаз Ведьмы.
  Был ли там Шелл, гадал Лестар, упирая костяшки пальцев на каком-нибудь мраморном подоконнике, сам лорд Верховный апостол Плутовства, Шелл, Отправляющийся в ад Тропп, Первое Копье, Император страны Оз, Личная Оболочка Неназванного Бога? Наклонился ли он вперед, прищурился ли на святого духа своей протестующей сестры и потер ли глаза?
  
  Шесть тысяч особей воскликнули они в унисон, надеясь, что эхо их послания будет услышано в самой темной, самой уединенной камере на Южной лестнице, а также в самом высоком кабинете во Дворце Императора. "Бастинда жива! Бастинда жива! Бастинда жива!" Повышая голоса
  
  1
  
  КОНФЕРЕНЦИЯ стала слишком большой, чтобы на ней мог выступить один оратор. Поэтому утром, когда он был распущен, по два делегата от каждого вида встретились с генералом Кайнотом и его непостоянной группой помощников, в которую входили Крапивник, Удод и самый величественный из Серых гусей, гусак, который назначил себя сам.
  Лестар тоже был приглашен. Он попросил птиц поискать Нор. "Ты везде бываешь, ты все видишь", - сказал он.
  "Мы держимся подальше от людей, когда можем", - ответил Серый Гусь. "Нынешняя компания принята. Временно."
  "Вероятно, это бесполезно", - согласился Лестар. "Все еще". Он ходил с рисунком Нор, сделанным Фиеро. "Раньше она выглядела вот так. Конечно, сейчас она уже старше."
  "Для меня все люди похожи", - пробормотала одна птица.
  "Она просто прекрасна", - сказала слепая Цапля.
  "Что ж, все равно спасибо", - сказал Лестар, убирая листок.
  Генерал произнес бессвязную речь, которая привела в замешательство всех, включая его самого. "В заключение, - признал он, - мы переходим к новой работе. Птицы рискуют вернуться к поведению, менее чем полезному. Так вот, я не хочу порочить прекрасных страусов из Кислых песков, которые из-за того, что они не летают, не участвовали в нашей конференции. Но мы все знаем, что, по слухам, делают страусы, когда сталкиваются с кризисом. Мы не должны замыкаться в своих кланах. Опасаться населенных пунктов - да, кто бы не опасался? Давайте не будем глупо относиться к людям. Но опасаться друг друга? Немного меньше, если мы сможем справиться."
  "И побольше болтовни между нами", - добавила Крапивник Доси. "В некотором смысле, который мы только начинаем понимать, мы - глаза страны Оз".
   "Когда Нация ведьм сможет воссоединиться?" - спросил Удод. "Это было весело".
  "Мальчик-метельщик должен пойти и свить свое собственное гнездо. А я? - уезжаю к своей семье", - сказал генерал. "Жена, вы знаете, и прошлой весной была новая кладка яиц. Но есть семьи тех Птиц, которые были зверски пойманы в ловушку и убиты юнаматами. С этими семьями следует связаться, если мы сможем выяснить, как это сделать".
  
  "Я позабочусь об этом, сэр", - сказала Доузи.
  "Ты береги себя, мисси". "Это должно быть ежегодное мероприятие?" - спросил Удод. "Должен ли я делать заметки? Я имею в виду, по крайней мере, мысленные заметки?" Но генерал поднялся на горб внезапно налетевшего теплого ветерка, и что бы он ни ответил через плечо, не было слышно в радостных возгласах, которые поднялись, чтобы попрощаться с ним.
  
  2
  
  ЛЕСТАР НЕ СТАЛ ПРИГЛАШАТЬ Серую Гусыню в компанию, но Гусыня последовал за ним. Это была проблема. Гусыня была слишком царственной, чтобы быть раболепным, и слишком красивой; она заставила Лестара почувствовать себя трубочистом, который месяц не мылся. Гусыня называла себя Искинаари.
  Они вылетели с южной окраины Изумрудного города и направились прямо через Теплое озеро, держась западнее перешейка между озерами. Если монастырь Святой Стеллы и был сожжен, Лестар пока не хотел об этом знать.
  Там, где река Винкус просачивалась по выложенными плоскими валунами ступеням в Теплое озеро, они остановились, чтобы перевести дух, и застали врасплох лису, выбравшуюся из зарослей борщевика. Лиса бросилась на Искинаари и вырвала ей крыло, но Лестар ударил лису метлой, и лиса отпустила её. Её крыло было залито кровью, Искинаари беззастенчиво плакала из-за своего уродства. Более тщательный осмотр показал, что повреждения действительно были незначительными.
  Тем не менее, если бы они собирались действовать вместе, им пришлось бы идти пешком.
  "Я не против возможности немного размять ноги", - сказал Лестар.
  "Это самая неискренняя вещь, которую я когда-либо слышала", - сказала Искинаари. "И дело не в том, что у тебя особенно красивые ноги".
  "Я заметил, что они ходят быстрее, чем ваши".
  "Если ты хочешь идти быстрее, тебе придется нести меня".
  Искинаари было тяжело нести, и, несмотря на всю её красоту, она все еще очень сильно пахла гусем. Тем не менее, Лестар не возражал, что поездка займет немного больше времени. Так много всего произошло. Возможность поразмыслить была желанной.
  Теперь он возвращался, наконец-то совершив что-то - серию убийств драконов, достойных сожаления, но вот так. Ему не терпелось узнать, как его достижение впишется в дом. Какими они с Канделой были бы сейчас вместе. У него никогда не было опыта счастливого возвращения. Он вряд ли знал бы, что сказать, где улыбнуться. Он надеялся, что незнание может показаться чудесным.
  
  С Тризмом они были друзья даже скорее братья по духу. Но какие отношения у него с Канделой, было загадкой, которую можно было предвкушать с волнением.
  Когда они добрались до Разочарований к югу от реки Винкус, был закат, и холодные сумерки заставили их поежиться. Но были свидетельства крошечного цветка, известного как Осколок льда - четыре маленьких голубых цветка в гнезде из мельчайших изумрудных листьев, - что означало, что горб зимы миновал, и весна, сколько бы времени ни потребовалось, чтобы прийти, начала свой путь.
  
  КРЫЛО ИСКИНААРИ немного изменилось - не сильно - к тому времени, когда они приблизились к ряду лесистых холмов, в которых была спрятана ферма Яблочный Пресс.
  "Я полагаю, ты не планируешь оставаться и становиться одомашненной", - сказал Лестар. "Я имею в виду, было бы здорово увидеть, как ты, ммм, разгуливаешь по нашим лугам, но я не могу ожидать, что это принесет тебе что-то похожее на профессиональное удовлетворение".
  "У меня есть свои амбиции", - сказала Искинаари. "Знаешь, я не только великолепна, но и умна. Предоставьте это мне".
   "Чтобы быть более конкретным, - осторожно сказал Лестар, - я без обязательств приглашаю вас поселиться у нас на постоянной основе. Никаких обид."
  Искинаари пожала плечами, насколько могла пожать плечами Серая гусыня. "Для меня не имеет значения, что вы говорите", - ответила она. "Я не ждала выгравированного приглашения. Я буду следовать своим собственным инстинктам. Знаешь, у нас, животных, все еще есть инстинкты".
   "Трогательно. И твой инстинкт таков?"
  "Соблюдать свой собственный совет".
  Они вошли в лес, шлепая по мягким холмикам занесенного снега. "И, будучи богатым инстинктами, Искинаари, есть ли у тебя какое-нибудь мнение о том, каковы мои инстинкты?"
  "Ты не бездарен", - сказал Искинаари, не заметив легкого сарказма в тоне Лестара.
  "Ты даже довольно умен. Для человека. Вы составляете отличную компанию."
  "Себе".
  "Именно. Более того, из того, что я заметил, у тебя есть талант читать прошлое".
   "Что это значит?"
  Искинаари крякнула. "Как это звучит. Очень немногие умеют читать будущее. И вы упомянули, что эта ваша Кандела может читать настоящее. Но чтение прошлого - это навык сам по себе. Это не просто знание прошлого. Это чувство. Он черпает из этого новые силы и знания - постоянно учится на этом. Это мое собственное предположение, что это должно было стать великой силой человеческих существ, когда Неназванный Бог придумал понятие о вас. К сожалению, как и многие хорошие идеи, это не совсем сработало на практике".
  "Большое вам спасибо".
  "Я не намеревалась оскорблять".
  "Я не знал, что ты веришь в Безымянного Бога".
   "Я говорила метафорически. Я предполагала, что ты это поймешь. Это то место, которое ты ищешь?"
  Так и есть. Низкие крыши пристроек, и основное строение самого дома, и большое помещение сарая, в котором, предположительно, все еще стоял сломанный пресс. Возможно, его можно было бы заставить снова работать.
  Они проделали долгий обходной путь, чтобы подойти с открытого луга к парадной двери.
  Там они обнаружили, что приглашение Лестара было принято. Девять палаток были установлены на лугу, настолько идеально выровненные, насколько позволяли случайные изгороди. Восемь соседних шатров образовывали квадрат, а шатер принцессы Настойи стоял в центре.
  С ее хитрыми манерами и при всем заблаговременном предупреждении этого контингента Скроу Кандела должна была знать, что он придет. Тем не менее, она казалась удивленной.
  Удивленная и взволнованная, крупная и медлительная, с лицом еще более красным, чем предполагал ее естественный цвет. Возможно, проблемы с кровяным давлением? Или она экспериментировала с местными румянами?
  Он осторожно приблизился к ней - как будто она была юной послушницей, а не невестой с фермы. Он взял ее руки и сжал их, и обнаружил, что даже сейчас не знает, что чувствует. "Я облетел весь мир", - сказал он.
  "Добро пожаловать домой из этого мира". Ее лицо было опущено, как будто она стеснялась. Новая застенчивость.
  "Кандела, - сказал он, - приходил ли сюда парень по имени Трисм?" Она взглянула на него из-под нахмуренных бровей. "Он сказал, что ты спросишь о нем. Я не могла быть уверена в нем; он казался каким-то солдатом. Ну, теперь ты спросил, и сразу же. Хотя я думала, ты сначала спросишь, все ли со мной в порядке! Все эти гости, а я в таком состоянии!"
  "Конечно - конечно. Но я вижу, что с тобой все в порядке. И я не знаю, выжил ли Трисм."
  
  "Ну, он это сделал", - коротко сказала она. "О, Лестар", - продолжила она, ее голос теперь звучал так, как будто его не было всего час, а она скучала по нему целых шестьдесят минут, "посмотри, что случилось, и я хотела поприветствовать тебя от нашего имени". Она развела руками в сторону луга.
  "Я знаю", - сказал он. "Я пригласил их".
   "Тогда я рада, что ты наконец прибыл, чтобы поприветствовать их. Они здесь уже неделю, и моя аккуратная кладовая почти пуста. Один парень постарше говорит на грубом куаати, но я ничего не могу разобрать тех других."
  Скроу пытались заварить что-то вроде чая из коры яблонь и сока, который тек в кленах. Они сморщили носы и, казалось, едва заметили прибытие Лестара.
  "В семейном духе, я смотрю", - проницательно сказала Искинаари, без труда перейдя на куа'ати,
  "Или ты просто крупнокостный, моя дорогоя?"
  Указав на Гуся, Лестар сказал Канделе: "Это моя..." Он сделал паузу; слово "друг" казалось неуместным.
  "Знакомая", - подсказал Гусь.
  "О, пожалуйста!" - сказал Лестар. "Это то, о чем ты говоришь?"
  "Не обращайте на меня внимания, я просто поселюсь здесь с глупыми курами", - огрызнулась Искинаари.
  "Я не ведьма, ничего подобного!" - сказал Лестар. "Ты распространяешь самые грубые слухи".
   "Продолжай свою работу, а я буду судьей", - сказал Гусь. Она сдвинулась примерно на три дюйма в сторону и элегантно застыла, что придавало ей вид статуи и в то же время позволяло безнаказанно подслушивать.
  Лестар снова взяла Канделу за руки. Он хотел от нее большего, он так этого хотел. Она позволила ему на мгновение погладить ее ладони, затем убрала свои руки.
  "Значит, Трисм добрался сюда невредимым?" сказал он.
  "Повелитель драконов? Он это сделал, - сказала она, снова отвернувшись.
  "Где он?" - спросил я.
  "Он не мог остаться".
  Осторожный. Осторожный шаг, сюда. "почему нет? Кандела?"
  
  Она начала поднимать огромную урну с водой со стола во дворе; он взял ее у нее.
  "Кандела. Что случилось? С ним все было в порядке?" Внезапно Лестар перестал доверять: ни своим собственным опасениям относительно Тризма, ни самому Тризму... ни даже Канделе. В конце концов, Трисм когда-то хотел убить его. "Он плохо обращался с тобой?"
  "Эту воду нужно отнести принцессе", - ответила она. "Ее моют круглосуточно. Я готовила его с уксусной эссенцией, как мне велел тот принц-священник".
   "Что случилось? Что произошло между тобой и Тризмом? Кандела!"
  "Лестар. Что могло произойти между нами? Он не говорил на куаати. И я могла понять, что он решил мне сказать, но не отвечать ему - я не говорю на таком властном языке. У меня тихий голос, вполголоса. Как ты знаешь."
  Последовательно Лестар обдумал полдюжины кризисов.
  Он причинил ей боль?
  "Кандела. Я прошу тебя".
   "Не умоляй", - нараспев произнесла Искинаари, стоя на одной ноге. "Вспомни генерала Кайнота. Не умоляй. Никогда не умоляй."
  "Мы поговорим позже", - сказала она. "А теперь, не могли бы вы отнести эту воду вашему гостю? И тогда тебе лучше сделать то, зачем ты сюда пришел".
   "Я пришел сюда, чтобы быть здесь! С тобой."
  "А эта банда оборванцев, которая предшествовала вам? Они зачем здесь? Родственники?" Слезы защипали ему глаза. "Не будь нелепой и не будь злой! Я был далеко, Кандела. Делаю то, что ты просила. Пытаюсь что-то сделать. Что-нибудь. Я понял, где я хотел быть".
   "У меня бывают плохие моменты", - призналась она, вытирая собственное лицо. "Это было нелегко. Давай не будем разговаривать. Иди прямо на работу и помоги этой старой свинье, если сможешь".
   "Она слон".
  
  "Каким бы чудовищем она ни была".
  "Кандела!"
  "Я не это имела в виду. Лестар, ты меня напугал. Вынашивать этого ребенка - тяжелая работа. Я была сама не своя."
  Он мог это видеть.
  "Трисм оставлял для меня посылки?"
  "Два пакета в прессе, подвешенные на веревочках к потолку, чтобы не подпускать к ним мышей. Мыши очень заинтересованы. Ты собираешься отнести эту воду инвалиду, или это сделать мне? Сейчас у меня есть другая работа. Стирка. Старуха стирает дюжину полотенец в день."
  Она взяла корзину с мокрым бельем и, пошатываясь, вышла на улицу к старой яблоне, где начала развешивать одежду на свисающих ветвях для просушки. "Ей больно, - подумал он. - даже я, каким бы тупым я ни был, могу это видеть". Но от чего? Мое долгое отсутствие? Моя привязанность к Тризму? Или ребенок внутри нее делает ее больной, высасывает ее кровь, разъедает ее печень изнутри, больно пинает ее таз своими готовыми пятками?
  
  3
  
  ОН ЕЩЕ НЕ БЫЛ ГОТОВ иметь дело с принцессой Настойей, и Скроу, казалось, прекрасно устроились. Черт, она умирала десять лет, она могла умерать еще десять минут, прежде чем он, наконец, воссоединится с ней.
  Уязвленный скрытностью Канделы, он побрел в сарай, чтобы забрать свертки. Если Трисм доставил их сюда в целости и сохранности, то ему, должно быть, удалось ускользнуть от коммандера Лан Пирота. Очарование Стеллы сработало еще раз, и, ехавший рядом с ней в качестве ее фактотума, Трисм сыграл теневого слугу, известного всем. Его тайно вывезли из монастыря в целости и сохранности.
  Но что здесь произошло? Последовал ли он указаниям Лестара и нашел Канлелу в резиденции, красивую, сдержанную и многодетную? Возмутило ли Трисма само понятие о Канделе? Был ли он уязвлен тем фактом, что Лестар никогда не упоминала о её беременности? Неужели он предположил, что Лестар был отцом?
  Был ли Трисм жесток с ней?
  Лестар снял свертки, пораженный мыслью о том, что работа человеческого сердца может быть столь же разнообразной и невозмутимой, как и работа человеческих сообществ. Он недостаточно знал о любви во всех ее проявлениях, чтобы сравнивать, выбирать, жертвовать, сожалеть. Находясь в любящем внимании Канделы, он окреп. Теперь единственное, что удерживало его, был плащ Бастипнды. Неужели ее мантия покаянного одиночества должна была принадлежать и ему тоже?
  Он вытер глаза и открыл свертки. В косом свете, проникающем через дверь сарая, начал смотреть. Теперь, когда он знал, что это такое, они казались менее гротескными - не менее ужасными, чем рисунок или чей-то сон. Плоский диск, мало чем отличающийся от зеркала. У них была жизнь, у этих людей, такая же загадочная, как и у него. Однако никто никогда не узнает, на что были похожи эти жизни.
  "Что ж, - сказала Искинаари, вошедшая вслед за ним, - пока я живу и дышу. Это то, что они подразумевают под живым щитом?"
  "Это лица мертвых".
  "Вы здесь изучаете их, когда у вас там в палатке умирающая женщина, ожидающая вашего внимания?" Искинаари была взбешена.
  Лестар посмотрел на них, качая головой. Издалека он услышал первые несколько нот мелодии. Кандела снова взяла доминьон. Кому она пела теперь? Ребенок внутри нее? Выходи, выходи? Или сам Лестар, застрявший в своей нерешительности, в своем замешательстве?
  "Я большой знаток музыки, так как у меня идеальный слух. Необычно для гуся", - сказала Искинаари. "Она умеет обращаться с этим инструментом. Она могла бы вытащить яйца прямо из "мамы гусыни".
  "Я слышал, как она поощряла дворовых животных петь", - сказал Лестар. "Я имею в виду по-настоящему петь, а не просто реветь и кудахтать".
  "Пение облегчает нагрузку", - сказала Искинаари, которая, казалось, была готова сама спеть арию. Она прочистил горло. Но Лестар внезапно схватил обручи с земли и повернулся на каблуках.
  "Если ее удастся убедить, - сказал он, - возможно, она сможет облегчить бремя. Она сама такая подавленная, но она добрый человек. Какая хорошая идея!"
  "Спасибо", - сказала Искинаари, её перья взъерошились. Лишенная компании, она что-то невнятно напевала себе под нос, но вскоре после этого последовала за Лестаром, чтобы выяснить, в чем заключалась его хорошая идея.
  
  ЛЕСТАР ПРЕДСТАВИЛСЯ человеку по имени лорд Оттокос.
  "Мы встречались раньше, - сказал Шем Оттокос, - хотя с тех пор ты вырос, а я постарел".
  
  Лестар объяснил, на что он надеется, что Кандела может сделать. Если бы она захотела.
  Шем Оттокос, казалось, не нашел в этом предложении ничего особенного. "Ваша жена очень добра, даже в ее тяжелом состоянии".
  "Она не моя жена", - сказал Лестар. "Действительно, у меня нет никакого таланта, кроме идеи для этого. И я не знаю, сработает ли это".
   "Я скажу принцессе Настойе, что вы прибыли", - сказал Оттокос. "Она находится в тяжелом состоянии, и ей трудно больше говорить. Но я верю, что она все еще способна слышать и понимать. Я должен верить в это: это моя работа".
  Лестар отнес ободранные и обработанные лица жертв драконов в сад, где уже начали распускаться почки, хотя земля все еще была влажной от старого снега. Он прикрепил тринадцать обручей к зазубринам на ветке яблони, настолько близко к высоте тела, насколько, по его предположению, требовалось для каждого из них, когда они были прикреплены к живому телу. Влажные простыни и полотенца трепетали под ними, как жидкие конечности.
  
  4
  
  ОНА ОТСТРАНИЛА свой Доминьон, когда он подошел и попросил ее о помощи. "Не делай этого для меня", - сказал Лестар. "Сделай это для нее".
   "Я уже стираю для нее", - сказала Кандела. "У меня больше нет сил".
  "Ты знаешь людей и знаешь доброту. Твоя музыка вернула меня к жизни. У тебя есть этот навык. Это называется "знать настоящее". Ты могла бы заставить скотный двор петь. Я только прошу, чтобы ты знала настоящее принцессы Настойи и расставили ее составные части по своим местам".
  "Ты мыслишь как ведьма. Я не ведьма, Лестар."
  "Я не ведьма и мыслю не как ведьма. Я пытаюсь извлечь уроки из истории. Я пытаюсь выяснить, что произошло в прошлом, и работаю над тем, чтобы снова использовать эти знания.
  Ты играла в моем прошлом и подарила мне мою жизнь. Возможно, ты сможешь сыграть для нее ее смерть".
  "Я плохо себя чувствую". Она потерла глаза указательными пальцами. "Честно говоря, я не спала. Я не знаю, проходит ли эта беременность так, как должна, но спросить не у кого".
  "Ты не чувствуешь себя так плохо, как принцесса Настойя".
  "Лестар!"
  Он поймал ее за локоть. "Скажи мне, что случилось!" - грубо сказал он. "Расскажи мне, что случилось с Тризмом!"
  
  "Оставь меня в покое, Лестар", - сказала она, плача, но когда он сильнее сжал ее руку, она сказала: "Он сказал мне уйти с ним. Он сказал, что тот, кто следил за вами двумя до сих пор, так легко не сдастся. Он сказал, что монастырь будет сожжен, а его членов будут пытать до тех пор, пока они не раскроют местонахождение этих убийц драконов. О, не смотри на меня так. Конечно, монтии знают об этом месте! Иначе зачем бы матушка Якл послала нас сюда? Или осел знает дорогу? Думай, Лестар!"
  "Он сказал тебе уйти с ним?"
  "Он сказал, что я должна пойти с ним, для защиты: что это то, что ты хотел бы, чтобы я сделала". Лестар был ошеломлен. "Тогда почему ты этого не сделал?"
  "Я доверяла тебе, - сказала она немного раздраженно, - откуда мне знать, стоит ли доверять другому солдату? Он мог похитить меня, чтобы убить меня и моего ребенка. Он мог солгать. Он мог сделать это, чтобы причинить тебе боль. Хотя теперь я вижу, что он значил для тебя больше, чем я предполагала."
  В основном он слышал ее притяжательное местоимение: "мой ребенок". Не совсем так .
  "И он не остался", - сказал Лестар почти таким же тихим голосом, как у нее.
  "Нет, он этого не делал", - ответила она. "Как правило, люди этого не делают. Они приходят, они уходят. Он ушел.
  Пришли Скроу. Насколько я знаю, ваш командир Лан Пирот будет здесь как раз к чаю, а матушка Якл - к мытью посуды."
  
  5
  
  Свита СКРОУ вынесли принцессу в сад и уложила ее на одеяло. Она была серой; ее ноги распухли, как валики, голова была почти лысой.
  Она потеряла брови и ресницы, что придавало ее незрячим глазам ужасный яичный вид. На ее подбородке щетинилось столько волос, что ими можно было начисто вытереть фермерские ботинки.
  Лестар с трудом мог связать это сочетание костей, мышц и отвратительных запахов со своими детскими воспоминаниями о встрече с Настойей через день или два после смерти Бастинды.
  Он и не пытался. Принцесса была не в силах вымолвить ни слова, она стонала и изгибалась в приступе физической боли, в который, казалось, был вовлечен весь сад. Он никогда не смог бы извиниться за то, что так долго отказывался от своего обещания, данного ей. Она также не могла произнести ни слова о том, что у нее было для него. Теперь было слишком поздно.
  Лорд Оттокос сохранил самообладание. Он говорил с ней о каждом перемещении конечности и размещении подушки. Безуспешно он попытался влить немного воды ей в рот, но даже в этот поздний момент он боялся, что может утопить ее прежде, чем она сможет освободиться от своей маскировки. Ей пришлось бы идти на смерть, если бы это сработало, мучимой жаждой.
  
  Она распростерлась на земле, ее голова была откинута назад, из-за чего подбородок, возможно, впервые за десять лет, немного выступал вперед.
  "Мы готовы", - сказал Оттокос. Он стоял со старым шишковатым посохом, сделанным из дерева, в которое были вбиты железные шипы. Это было похоже на какую-то булаву, скипетр, и лорд Оттокос был готов принять на себя руководство племенем.
  Лестар кивнул Канделе, которая пришла со старым табуретом для доения. Она неуклюже села. Ее ноги были широко расставлены, но коленей не хватало, чтобы держать инструмент. Ей пришлось балансировать им на перевернутом корыте для мытья посуды. Тем не менее, она посмотрела на принцессу Настойю со сложным выражением лица и вскоре начала играть.
  Остальные члены компании не были приглашены, но они выстроились вдоль края сада, сцепив кулаки, в почтительной позе хмурого вида. Гусыня стояла рядом с Лестаром, в футе или двух позади, одновременно почтительная и многозначительная. Было неясно, была ли она знакомой Лестара, или Лестар был её переводчиком.
  Кандела начал с того, что разделила аккорды и превратила их в арпеджио. Сначала она выбрала более легкие методы, но быстро переключилась на более тонкие вариации. Принцессе было неудобно на земле, и ее одеяла уже промокли от снега.
  "Чтобы вырастить смерть, - пробормотал Лестар, держа Канделу за плечи, - ты должна посадить жизнь". Она стряхнула его с себя. Он начал обходить сад по периметру, пытаясь рассмотреть его под разными углами. Было ли что-то еще, что он мог сделать? Он должен был это делать? Кандела усердно трудилась, и, без сомнения, принцесса Настойя справлялась сама, но нужна ли была еще помощь в этой миссии, состоящей только из милосердия?
  Один участок фруктового сада. Другой.
  "Лестар", - прошептала Кандела, когда он приблизился к ней. "Мне здесь очень неуютно. Это не так, как шесть месяцев назад. Я не могу продолжать в том же духе долго".
  Она повернула инструмент на четверть оборота и растопырила пальцы, разведя их в стороны, и ударила плашмя по альтовой четверти, пробуя ветвистую кадриль, танец весны.
  Третья сторона фруктового сада. Искинаари подошла, словно на вечернем приеме в честь недавней работы уважаемого художника. "Вы могли бы попытаться сосредоточиться на прошлом", - сказал он.
  "Я не знаю ее прошлого", - сказал Лестар. "Я ничего об этом не знаю, кроме того, что она знала Бастинду".
  "Я не имею в виду ее прошлое", - сказала Искинаари. "Она достаточно хорошо знает свое собственное прошлое, где-то там, внутри. Я имею в виду остальных. В конце концов, даже после смерти мы остаемся обществом." Лестар повернулся и посмотрел на Скроу, стоявшего поодаль, но затем он понял, что имела в виду Искинаари. Это было не то, что могли сделать живые - это были люди-мертвецы, которые были лучше всего подготовлены, чтобы снять человеческую маскировку с Настойи. Они могли бы поманить его вперед, если бы Кандела могла сыграть на поцарапанных лицах, чтобы спеть.
  Но игра была ее талантом, а пение принадлежало им - это была его работа - слушать. Быть свидетелем их историй и хранить их в памяти - его единственный талант. В конце концов, он заглянул в хрустальный шар Ведьмы и увидел ее прошлое, даже если это не имело к нему никакого отношения. Он наткнулся на свои собственные грезы без помощи какого-либо наблюдающего шара. Может быть, его единственной работой было слушать. Это все, что он мог сделать.
  
  6
  
  Я БЫЛ ЧЕТВЕРТЫМ ИЗ ПЯТИ ДЕТЕЙ, и мне нравилось, как солнце нагревает камень.
  Прямо перед обедом, на каменных плитах террасы, я обычно танцевал босиком со своей мамой, потому что она тоже любила это.
  Я был достаточно счастлив в своем браке и еще счастливее, когда овдовел, хотя счастье кажется сопутствующим хорошей жизни.
  Я никогда не хотел брать трость, которую дал мне отец, и я поднял ее и сломал ей ему нос, и он так сильно смеялся, что упал в колодец.
  Я делал вещи из цветных ниток, маленьких птичек и тому подобное.
  Я всегда хотел поступить в университет в Шизе, как поступили бы некоторые из моих друзей, но таким мальчикам, как я, не разрешалось.
  Я верил в Неназванного Бога и принял возложенную на меня миссию, потому что Бог позаботится обо всем: так сказал император.
  Однажды я снял с себя всю одежду и валялся в поле папоротников, и у меня был опыт, о котором я никому не рассказывал.
  Я был на церемонии в Центре Мунка, когда циклон обрушил дом на Гингему, и я видел это своими глазами, но я потерял свою ленту по дороге домой.
  Мне нравилось, какое молоко на вкус, и как холмы становятся голубыми с отметинами облаков, и моя младшая сестра, ее волосы черные, как щеточка от жуков.
  Мне это нравилось, когда я был жив.
  Мне тоже это нравилось, когда я был жив.
  Забудь нас, забудь нас всех, сейчас это не имеет значения, но не забывай, что нам это нравилось, когда мы были живы.
  
  
  ОНИ что-то СЛЫШАЛИ от каждого обруча. Каждое лицо пело, а Кандела обеспечивала аккомпанемент. Деревья с надрезанными почками дрожали от силы их голосов, хотя у них не было языков, и от губ почти ничего не осталось, и не было ветра, который мог бы проникнуть через отверстие и превратить их рты в флейты.
  Напомнив о человеческой жизни, телесная часть принцессы Настойи растаяла в снегу.
  Все, что осталось от ее человеческой личины, стряхнулось - шлейф древесного дыма, расплывшийся в воздухе, как благовония. Оно встало, обретя равновесие, прежде чем рассеялось, и голоса смолкли.
  На одеяле не осталось ничего, кроме огромной слонихи. Все Скроу закрыли глаза и начали плакать. Ее глаза открылись, и голова откинулась назад. Ее глаза на мгновение встретились с глазами Лестара. Ее шея сломалась.
  Нет такого места, как Это
  
  ЧЕРЕЗ ЧАС лорд Оттокос указал, что шаман должен выйти вперед с пилой. Маленькая женщина с чашеобразным животом принялась за правый бивень слона и удалила его всего за несколько минут. Затем она отпилила дюйм диска с более широкого конца. Поскольку бивень был полым на широком конце, диск образовывал кольцо с отверстием шириной в несколько пальцев. Шаман прикрепил это к острию другого конца бивня и передал реликвию Оттокосу.
  Он поклонился и принял его. В свою очередь, он прикрепил его к подготовленному им посоху. Когда посох был закончен, он представлял собой шестифутовый кол, увенчанный изогнутым зубцом из слонового бивня, улыбкой цвета слоновой кости без лица вокруг него.
  "Я буду руководить под влиянием Настойи", - сказал он тихим голосом, и это успокоило Скроу от их плача.
  Что это за влияние, подумал Лестар; осколок кости, самодельный тотем?
  Это и память. Может быть, все необходимое влияние.
  
  СКРОУ так долго жили под руководством принцессы Настойи, что едва ли знали, что делать, когда ее не стало. С усилием, все тянули одновременно, им удалось погрузить ее тело на тележку, которая привезла Кандела и Лестар на ферму Яблочный Пресс. Затем они начали долгий путь обратно на родину своего племени. Они сожгут ее на погребальном костре, когда прибудут, и, кроме того, поцарапанные лица, и ни минутой раньше. При жизни Настойя никогда не пахла очень хорошо, а теперь она еще и представляла опасность для здоровья.
  
  Лорд Оттокос настоял, чтобы Лестар сопровождал их через перевал Кумбрисия на случай, если делегация Скроу встретится с юнаматами, и разразятся неприятности. "Это последнее, что ты можешь сделать для принцессы Настойи, выполнив задание, о котором она просила тебя, когда Ведьма впервые умерла", - сказал он. "В любом случае, проводи ее кости в безопасное место".
  Лестар решила оставить метлу и накидку позади. Он не полетел бы, находясь в компании Скроу, и после ухода от них он, возможно, все равно не смог бы улететь обратно. Перевал Кумбриция не поддавался его полету над ним.
  Уложив закутанные лица рядом с тушей Настойи, Лестар быстро попрощался с Канделой и Искинаари. "Следите друг за другом", - сказал он. "Искинаари, продолжай наблюдать".
  "Я могу за собой присмотреть", - сказала Кандела. "Ты забываешь, что я могу читать настоящее".
  "Ты можешь прочесть, что у меня на сердце?" он спросил. Если так, скажи мне, что это такое, продолжал он про себя. Скажи мне, чтобы я мог ответить тебе тем же.
  Кандела держала его за руки, но не смотрела ему в глаза. Возможно, чем ближе было рождение ребенка, тем больше она отчаивалась, что когда-нибудь скажет, что это его. Сможет ли он когда-нибудь разгадать хоть часть ее тайны?
  Он снова отправился в путь, чувствуя, что его жизнь будет богата на отъезды и, возможно, бедна на возвращения домой.
  
  На возвышенности ОКАЗАЛОСЬ МАЛО драмы. Однажды вечером Юнамата материализовались из ничего, голые, как Птицы, раскрашенные племенными знаками. Они приблизились к трупу принцессы Настойи, неся зажженные корни куста хагтоут, которые они использовали в своих собственных погребальных обрядах. Они запели и снова растаяли в довольно неприличной спешке.
  В последнем ущелье, где Конференция Птиц отправилась в свой круг вокруг восточной страны Оз, Лестар быстро и небрежно попрощался с лордом Шемом, принцем Оттокосом, и с тяжелым сердцем повернул домой.
  Достижения последних шести месяцев не имели значения, решил он, для всех, кроме Настойи. Было ли это единственным достижением, которое имело значение? - что ты каким-то образом не испортил свою собственную смерть? Все остальное, что произошло в его короткой взрослой жизни, в конечном счете было пенистым и бессмысленным. Страстный, да-да, это, действительно. Страстно прочувствованный, но без формы или достойного результата.
  Драконы были мертвы: некоторые люди все еще ходили вокруг, не подозревая о том, что их уставшая жизнь в противном случае могла бы закончиться царапинами. Это было очень хорошо. Сопоставьте это с проклятыми жизнями тех кводлингов, которым ежедневно приходилось вспоминать своих собственных погибших, погибших при сожжении моста в Бенгде. Кусок падающей соломы, письмо в воздухе, пылающее и тонущее.
  
  И, несомненно, в Саутстейрсе все еще оставались безутешные заключенные, и заблудшие солдаты в казармах, и те жалкие бедняки, которые пережили зачистку Грязного бульвара. И тот парнишка по имени Тип, чья бабушка, вероятно, уже продала его за корову лучшего сорта, метлу, новый горшок для очага.
  Безусловно, воздушно-десантная конференция птиц - отличное шоу, если не сказать больше. Но что это значило? Куда это кого-нибудь привело? Насколько знал Лестар, это юношеское зрелище дало бы императору больше рычагов для набора дополнительных солдат, взимания налогов на новое оружие, установления большего контроля над королевским городом Оз. Летающая ведьма, сделанная из птиц! В другом поколении это назвали бы верой в удовольствие: как будто само зрелище могло кого-то в чем-то убедить.
  И все же мир был зрелищем, своим собственным старым аргументом в свою пользу. Бесконечно разъясняемый с каждым новым сочленением листа и ветки, смеха и ягненка, хлеба и суглинка. Наверняка в мире есть что-то достаточно прекрасное, чтобы противостоять страху одиночества, одинокой фигуре, не обремененной амбициями, не скованной талантом, ни в чем не уверенной?
  Великая сила зла? Шелл, император Апостол в своих сапогах, называющий себя Копьем Неназванного Бога? Или следующий деспот, или тот, что после этого?
  Колоссальная мощь зла, подумал он: как мы любим размещать его в массовом порядке в другом месте. Но многое из этого сводится к тому, что каждый из нас делает между завтраком и отходом ко сну.
  Вспомнив принцессу Настойю, он подумал: Избавь нас от наших личин. Затем он вздрогнул, почти с отвращением: это была молитва?
  Как бы он хотел, чтобы Принцесса-Слон смогла передать то послание, которое сестра Травница объявила, что у нее есть для него. Еще одна слабая надежда рухнула, так много слабых надежд ждут, чтобы подняться на ее волне.
  Сообщение о Нор и слово на улице. Могла ли принцесса Настойя с ее огромными ушами на самом деле узнать о местонахождении Нор? Конечно, она бы нашла способ сказать ему?
  Нор, милая Нор, где бы она ни была. Он не знал где, возможно, он никогда не узнает, за исключением того, что она была в его памяти - как и все остальные. Там, нарисованная на клочке бумаги, спрятанном во внутреннем кармане плаща Ведьмы. Он видел ее в своем сознании, ясно как день: рисунок, кофейный цвет краски, изображающий сияющие блики подростковой, идеальной кожи, буквы, написанные своеобразным, корявым шрифтом Нор.
  Словно горящее письмо что-то произнесло, внезапно, перед тем как погаснуть в черной воде. Мысль пришла как спазм, и он успел собрать ее, прежде чем она исчезла. Он распаковал обещанный подарок принцессы Настойи.
  Слово на улице. Бастинда жива!
  
  Почерк Нор.
  
  КОГДА ОН вернулся на ферму вскоре после наступления сумерек, возможно, неделю спустя, он сразу понял, что там никого нет. На старом хуторе такое бывает. Искинаари исчезла, и осел, и куры разбежались. На минуту он задумался, вернулась ли Трисм за Канделой, и теперь - сердитая на Лестара за его насмешливые манеры или сама увлеченная красавчиком Трисмом - она передумала и связала свою судьбу с ним.
  Или, возможно, предупреждение Трисма было точным, и коммандер Лан Пирот и его группа наконец нашли ферму Яблочный Пресс. Нашел способ отомстить за убийство драконов.
  Это имело значение и будет иметь еще большее значение завтра. Сейчас он был один, как и раньше. Как обычно. Это было состояние, к которому ему нужно было привыкнуть или терпеть, что он никогда не привыкнет -
  не совсем одно и то же, к сожалению.
  Он прошелся по дому. Ее доминьон исчез, что наводило на размышления, но тарелки были немытыми, все еще покрытыми корочкой от каши, что наводило на мысль о спешке. Взяла ли она метлу? Нет, вот она, поставлено на каминную полку от греха подальше.
  Он развел небольшой огонь на кухне, чтобы согреться от холода. Там было очень мало того, из чего можно было приготовить еду. Однако, пока он стоял, пытаясь собраться с мыслями, он услышал, как в заболоченной местности, к югу от фермы, что-то громыхнуло. Продираясь сквозь подлесок, он нашел козу, спрятанную в зарослях, привязанную к дереву, остро нуждающуюся в доении, и злую как черт.
  Он отвел ее обратно в сарай и подоил в тени сломанного пресса, радуясь, что научился хотя бы одному навыку.
  Затем, в темном углу лестничного холла, где они оставили мусор, чтобы выбросить его на свалку за фруктовым садом, он чуть не споткнулся о плащ Ведьмы. Он поднял его, чтобы вытряхнуть и повесить на крючок, и комок мертвой материи скатился с подола в угол.
  О, о, о, о, о. Так вот оно что. Ребенок родился, пришел рано, догадался он; он не так уж много знал о календаре, поскольку это касалось младенцев. Должно быть, он родился слишком рано, и он был мертв по прибытии, или он умер сразу. И Кандела была одна, бедняжка, - одна, если бы не этот тщеславный Гусь. Как ошибочно, что Лестар должен был почувствовать необходимость почтить труп Настойи и оставить Канделу в одиночестве сталкиваться с возможными родами или мертворождением, и только глупая Гусыня шипела, призывая на помощь.
  Он перевез мертвую тушу слона через горы на телеге; он пытался услышать свидетельства людей, у которых были расцарапаны лица. Он убивал драконов и людей. Он мог бы вынести прикосновение к маленькому трупику человеческого ребенка.
  
  Итак, он поднял его. Он держал его на расстоянии. Навернулись слезы, хотя почему? Он не верил, что это его ребенок, и теперь не было никаких новых причин верить в это. Это был просто еще один ребенок, просто еще одна неизбежная гибель, очередная грубая случайность в мире, и не последняя.
  Он придвинул его холодную форму ближе. Холодный, хотя и не ледяной; эта смерть, должно быть, только что произошла. Неужели исцарапанные лица пели "Плод до смерти", как они пели "Принцессу Настойю"?
  Возможно, ребенок родился мертвым этим самым утром, когда он приближался.
  И это было розовое утро, солнце усиливалось, и бессмысленный непроизвольный зеленый румянец вернулся на кожу мира. Он даже спел что-то свое. Не в его обычном стиле!- он пробормотал несколько бессмысленных слогов, думая: может быть, все будет хорошо. Может быть, Кандела. Может быть, Тризм. Может быть, что-то сработает.
  Форма была холодной. Был ли это обычный детский размер или меньше? Он не знал человеческих младенцев. Он прижал его к своей шее, и ему показалось, что он почувствовал, как шевелятся его губы.
  Он осторожно вышел из прихожей на кухню. Было ли это разогревом? Или это было просто его собственное тепло, которое он чувствовал, отражаясь от него?
  В слабом свете нового костра он снова пошевелил им, переместив его так, чтобы он лежал вдоль его предплечья.
  Это был симпатичный труп, и теперь он мог видеть, что это была девушка. Его пуповина была в нечестивом беспорядке. Возможно, Искинаари помогла разорвать его. Думать об этом было невыносимо.
  Труп дернулся, вскрикнул и немного потянулся. Он обернул его от носа до головы, ото лба до пальцев ног, убедившись, что у его носа есть доступ к воздуху. Затем он перенес его поближе к огню, на случай, если младенец захочет немного согреться, прежде чем его накормят молоком.
  Бастинда когда-то держала корзину, покачивающуюся у ее ног: корзина была как раз то, что нужно. Была ли где-нибудь в кладовке под лестницей старая корзина с луком? Он найдет корзину.
  Он нашел корзину.
  Он кормил ее, капая козье молоко через марлю в ее поджатый рот. Она достаточно хорошо восприняла ложную присоску. У нее было квадратное лицо Канделы: те прекрасные ромбовидные формы, которые создавали такие великолепные скулы.
  Конечно, Кандела сбежала бы, если бы родила ребенка и думала, что он умер.
  Представьте себе панику. Конечно, она бы так и сделала. Может быть, она вернется в монастырь, как и предполагала Старшая Монтия. По крайней мере, на время: чтобы прийти в себя. Какое испытание ей пришлось пережить. Одинокая беременность, одинокие роды, а потом - что бы там ни случилось с Трисмом. И все отлучки Лестара. Конечно, она сбежит.
  Она может вернуться. Она могла бы.
  
  Он просидел с младенцем большую часть ночи. На какое-то время он расстелил накидку и даже сумел немного поспать - правда, он держал ее в корзине, чтобы случайно не перевернуться на нее и не раздавить.
  В первых черных лучах рассвета он проснулся, утешенный другой мыслью. Кандела могла видеть настоящее. Возможно, она знала, что он почти дома. Что, если бы она сбежала-
  что, если охрана батальона коммандера Лан Пирота действительно нашла ферму, и она увела их, отвлекла их внимание? Сбил их со следа? Птица-мать притворяется, что у нее сломано крыло, чтобы увести хищников от своих птенцов в траве.
  У Канделы было столько же инстинктов, сколько у птицы-матери.
  Поэтому она знала, что Лестар вернется вовремя, чтобы спасти девочку, похоронить ее, если понадобится, накормить, если нет. Она спрятала козу, чтобы он нашел.
  Она уводила опасность не от него, а от ребенка. Она могла сама о себе позаботиться; в конце концов, она им была не нужна. Но она полагалась на Лестара, чтобы спасти своего ребенка, независимо от того, верил он, что это его ребенок, или нет.
  Во всяком случае, представление об этом помогло ему открыть глаза.
  Утром шел сильный дождь. Из-за низких облаков свет был сероватым и замшелым. Он должен был признать, что ребенок на самом деле не был трупом. Она была жива. Может быть, она родилась холодной как камень. Но сейчас она была жива.
  Все еще измазанный ее родовой кровью и водянистым началом ее маленьких испражнений. Он отнес ее к дверному проему и подставил под теплый дождь. Грязь и кровь смылись но она осталась зеленой.
  
  Ведьма
  
  ОНИ ЗАНИМАЛИСЬ ЛЮБОВЬЮ в комнате над заброшенной кукурузной грядкой, когда с запада, прихрамывая, пришла осенняя погода: то теплый день, то солнечный, то четыре дня холодных ветров и мелкого дождя.
  
  ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ ЧЕРЕЗ окно в крыше полная луна тяжело упала на спящую Бастинду. Фиеро проснулся и пошел отлить в ночной горшок. Малки выслеживал мышей на лестнице. Возвращаясь, Фиеро посмотрел на фигуру своей возлюбленной, сегодня вечером скорее жемчужную, чем зеленую. Он принес ей традиционный шелковый шарф Винкуса с бахромой-
  розы на черном фоне - и он обвязал его вокруг ее талии, и с тех пор это был костюм для занятий любовью. Сегодня ночью, во сне, она приподняла его, и он восхитился изгибом ее бока, нежной хрупкостью колена, костлявой лодыжкой. В воздухе все еще витал запах духов, и смолистый животный запах, и запах мистического моря, и сладкий обволакивающий запах волос, возбужденных сексом. Он сел на край кровати и посмотрел на нее. У нее на лобке росли волосы, почти скорее фиолетовые, чем черные, в виде мелких блестящих завитков, рисунок которых отличался от рисунка Саримы. Возле паха была странная тень - на какое-то сонное мгновение он подумал, не попало ли несколько его голубых бриллиантов в пылу секса на ее собственную кожу - или это был шрам?
  Но в этот момент она проснулась и при лунном свете накрылась одеялом. Она сонно улыбнулась ему и назвала его "Фиеро, мой герой", и это растопило его сердце.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"