Сколько Сашка помнил, разговоры в доме шли о еде, крутились вокруг еды, возвращались к еде.
- Сына, кушать будешь?.. Я борщ сварила!
Половник с плеском погружается в жирный бульон.
- Эх, хороший борщ! С мя-ясом... Шурик, иди, пока не остыло.
Тарелки звякают, покидая нутро серванта.
- Я позже.
Тонкие стены пропускают звуки, даже не приглушая.
- Позже да позже... Не жрёт почти ничего... Не знаю, что делать...
Шёпот.
- Эй, второй раз не позовём!
Обещание не успевает истаять в воздухе.
- А то, иди, похлебай супчика!.. Ой, блин, горячий!
Ложка гремит, упав на пол.
- Ну, а что ты думал, только ж с плиты!
Скрип вентиля, струя воды бьёт в раковину.
- Ну-у, думал, может, остыло уже...
Еда.
Три скромных буквы заполняли квартиру под потолок. Привычно сытое слово без интереса поглощало происшествия внешнего мира, и делало это надёжнее героина. Сашка вспоминал, как скорбная тень подлодки, канувшей в пучину Баренцева моря, беспомощно съёживалась перед маленьким, но агрессивным фактом вещественной реальности.
- Я булочки испекла, кто хочет?..
Зажмурившись, Сашка всё равно видел, как изо рта матери выдувался пузырь сказанного, вертел толстыми боками, кружась в воздухе, а коснувшись линолеума, лопался. Из-под ошмётков липкой плёнки выбирался отвратительный монстрик, похожий на мёртвого Карлсона, и принимался бегать по кухне, топча орущие тени моряков, вдавливая протянутые руки, пиная безвольные тела. Скрип неработающего пропеллера скрёб по нервам. Погибший экипаж проваливался сквозь пол, к соседям. Но мальчик знал, что у тёти Светы с дядей Толей живут свои монстры, прижигающие ночи пьяными воплями.
Сашке снились кошмары, в которых булочки, лежащие на столе, оживали. У них отрастали насекомьи ноги, проклёвывались жвала. Спинки, посыпанные сахаром, блестели в бликах фонарей, таращившихся в окна. Безобидные слойки набрасывались на призрак опутанной водорослями орбитальной станции и раздирали его на куски. Мучнистые тельца жирели прямо на глазах, брюшки румянились. Твари жадно чавкали и отрыгивали.
- М-м, какие вкусные плюшки получились! Спасибо, Ленусик!..
Разбуженный басом отца, Сашка уносился в ванную, его тошнило.
Ресторан высасывает вкусненькое из толпы, распахнув хавальник дверей. На открытой веранде гамбургер откусывает губу симпатичной девушке. Она смеётся, выставляя напоказ бледные дёсны, кожица маринованных огурчиков торчит из зубных щелей.
- Опять кричал во сне...
Шёпот проникает сквозь стены.
- Нервы... Говорил, надо к психиатру... Ну, наливай, чего застыла!.. М-м, хороший супчик! Грибной!..
Хлюпанье окатывает, как помои. Сашка закутывается в одеяло. Сработавший будильник расстреливает дрёму дребезжанием.
- Шурик, в школу! Кушать будешь?
Он будет кушать. У себя в комнате, закрыв глаза. Или уткнувшись в книжку, чтобы за увлекательным сюжетом не видеть, как скалится мёртвый Карлсон.
Год за годом.
Через несколько лет подросток понял: ему повезло с родителями. Побывав в гостях у одноклассников, Сашка убедился, что не всякая мать радушно встречает приятелей сына, приглашает к столу и кормит до отвала. Не всякая любит и заботится. Не у каждого она есть, мама.
А монстрики жили везде.
Сашка обнаруживал разнообразных страшилищ повсюду. На горлышках бутылок, сгрудившихся у мусорки, восседали синие опухшие мрази, пахнущие перегаром. В постели копошились скользкие и безволосые, будто червяки, уродцы, воняющие потом. На улице из карманов прохожих лупали глянцевыми зенками раскормленные твари с многозначными номерами на груди, как у заключённых. Лишь заметив такую страшилу на воротнике нового платья ученицы, как раз хваставшейся перед подругами приобретением, он понял, что цифры обозначали не номер, а сумму.
- Марина Владимировна звонила.
В голосе матери строгость борется с гневом.
- Ты опять не был на информатике! Почему?!
Сашка не мог ответить. Давно, ещё до школы, он пытался объяснить ей, почему отказывается ездить к бабушке, а в гостях капризничает и плачет. У приветливой старушки по всему дому ползали угрюмые маленькие гробы. Он любил бабулю, та интересно рассказывала - о себе, о жизни, о герое-муже, вернувшемся с войны инвалидом... Но гробов было много, крышки на них шевелились, и всё время казалось, что вот-вот оттуда покажется... Мальчик не знал, что может появиться из внутренностей домовины, и боялся ещё сильнее. А на захламлённом балконе в кресле-качалке лежала дедова нога.
Гости всегда удивлялись, откуда в квартире столько мух.
Мама не поверила в гробы, накричала, а школьный психолог посоветовал ограничить ребёнку просмотр телевизора. Сашка вообще не смотрел телек, и без того ночные шабаши в его комнате регулярно посещали вампиры и гарпии, виденные в каком-то фильме.
К счастью, бабушка умерла, и проблема отпала сама собой.
Теперь он и подавно не скажет про двуногих розовых демонов, мечущихся по кабинету информатики. Мама не играла в 'Doom'.
- Посмей только в следующий раз не прийти!.. Есть будешь? Я солянку приготовила...
Хлопок входной двери.
- Буду, накладывай!
Не бывало случая, чтобы отец отказался перекусить.
- Я вообще-то не тебя спрашивала, ну ладно... Руки мой и за стол!
Кинотеатр, уставившись светящимся глазом, внимательно рассматривает зрителей, сидящих в зале. Сиденья ощупывают зады и спины.
Дёрганой историчке уселся на шею незнакомый мертвец, спихнув синюшный призрак бывшего мужа. Когда учительница отрывалась от тетрадей и резко поднимала голову, чтобы прикрикнуть на расшумевшийся класс, на пол летели брызги, и вонь разложения усиливалась. Лицо женщины было изжёвано жизнью.
Два раза Сашка отпрашивался в туалет, но однажды его вырвало в проход между партами. Ирина Евгеньевна сунула ему тряпку.
- Будь ты девочкой, я заподозрила бы нехорошее!
Одноклассники обидно смеялись.
Всё это здорово отвлекало. Уроки готовили детей, экзамены пробовали их на зуб. Сашка нетерпеливо ждал лета, когда можно будет убегать за город, забираться на самые отдалённые поля и проводить там сутки напролёт.
В июле стало совсем плохо. Хуже, чем было, когда призраки взорванных в Москве жилых зданий прорастали сквозь Сашкин дом, и по несколько дней он жил в одной квартире с семьями покойников. Он смутно помнил, как мама ругалась, пытаясь вытащить его, ревущего, из-под кровати. И как все ходили, будто прибитые, под плачущим небом тех давних дней!..
Июльский кошмар был огромен. Он восставал из земли, занимая весь небольшой городишко, протыкал школьные стадионы обломками деревьев, баррикадировал дороги поваленными столбами, заливал низины грязными омутами.
Мираж затопленного города пожирал город живых.
День за днём.
Сашка не выходит из дома, вода волнуется у самого подоконника. На её поверхности закручиваются алчные водовороты, утаскивая хлам и щепки в глубь, где в невесомости бездны парят тряпичные тела усопших.
Вещи, занимавшие место в душах обывателей, расступаются, не способные противостоять напору убитого града. Он вламывается в людей, как вода в лёгкие спящего, и беспечные прежде, жители мрачнеют. Монстры повседневности беснуются, утрамбовывая иллюзию развалин, но руины стоят.
Гудению холодильника знакомо аккомпанирует стук вилок.
- Крымск-то...
Голос отца опечален. В своей комнате Сашка подскакивает от неожиданности.
- Да-а. Всё в руке Божьей... Ещё макарон положить?
Возникшая тишина лелеет надежду.
- Положи.
Чавканье продолжается. Аккорд отрыжки завершает композицию.
- Ой, блин... Спасибо, Ленусик!
Взгляд опять прилипает к окну. В мерцающей глубине погибшая девочка в ночнушке плавно опускается на дно. Сквозь труп спокойно проходит качающийся дядя Толя.
Надкушенный Сашка отворачивается.
(C) Дмитрий Метелица 25.01.2013
|