Обычно, когда медведь бежит на человека, человек бежит прочь. Но я стою на месте. Не оттого, что намереваюсь встретить смерть лицом к лицу, как подобает тому, чьё имя звучит гордо, просто косолапый не нападает. Если зверь, завидев чужака, бросается в его сторону, это ещё не агрессия, а, скорее всего, демонстративное, ложное нападение - хищник пытается прогнать незваного гостя со своей территории. Удрать же от медведя, преследующего жертву, вопреки рассказам некоторых счастливчиков, невозможно. Счастливчики не понимают, что зверь спугнул их, а догонять не стал. Зная это, я не двигаюсь с места. Но машу руками и ору, как потерпевший кораблекрушение при виде спасательного вертолета.
Любой взрослый топтыгин выглядит как машина убийства - здоровенная, лохматая и недружелюбная. Тяжёлая туша (5-6 лет, ширина передней мозоли 17 см) несётся на меня, стремительно сокращая дистанцию. А я не отступаю и костерю мохнорылого во всю глотку всякими нехорошими эпитетами. Проверенная тактика. Не добежав метров пятнадцати, медведь замедляется, переходит на шаг, останавливается. Затем принимается обнюхивать камни под собой, вроде как он вовсе не ко мне спешил, а лишь заметил вкусный корешок, который следовало немедля откопать. Косолапый топчется, как кот по подушке, затем отворачивается, будто, кроме него, тут никого нет - в общем, делает вид, что совершенно спокоен. Обманываться не нужно - приблизившись, зверь уже не выпускает вероятного соперника из зоны наблюдения, тщательно прислушиваясь и фыркая. Зрение у него слабое, потому больше полагается на слух и нюх. Пахну я правильно: дезодорантом, пОтом, табачищем и, вероятно, десятком других резких, неприятных для лесного хищника, ароматов. Дрянь, одним словом, я бы жрать не стал.
Медведь, похоже, придерживается того же мнения. Он держит меня в напряжении ещё около двадцати минут, переминаясь с лапы на лапу, перекатывая булыжники и производя массу безобидных телодвижении, говорящих: занимаюсь своим делом и - паш-шёл ты...
Вообразите позицию медведя: вы сильны и умны, но вы одиночка и можете надеяться только на себя. У вас нет медицинского полиса, страховки, социального обеспечения, поликлиники рядом с берлогой... вы воспринимаете человека как другого зверя, довольно крупного, вонючего и, наверное, опасного. Чего ждать от оной твари? Вдруг она нанесёт рану, и это будет больно, а возможно смертельно. Умный хищник не станет рисковать, если у него есть выбор. И если у него нет опыта охоты на человека, но то другая история.
А незнакомец, зараза, не убегает, да ещё по матери кроет, не затыкаясь. А ну его...
Очеловечивать медведя - рискованная иллюзия, логика у него не человеческая, как у любого зверя. Но интеллект есть. И как же наши модели поведения порой похожи!
Стоять на месте не диковинная смелость, ведь скрыться мне некуда: слева тридцать три километра Кунаширского пролива до самого Хоккайдо, справа скалистые сопки, позади пройденный путь, на котором безлюдье на десяток вёрст. А мне надо пройти, я на работе, вообще-то. Как инспектор заповедника, живущий и работающий вне цивилизации, в весенне-летний период я переживал подобные "нападения" по паре в месяц, но такое уже не пугало: при свете дня, один на один, когда видишь, кто перед тобой, действовать проще. Вот на Итурупе было по-другому.
Произошедшее на Итурупе перевернуло мои отношения с медведями - тогда я, ещё не инспектор, узнал, что трёхлетние мишки тоже могут нести угрозу. Обычно выделяют три "особо опасных" типа: шатун (не залёгший в спячку, не успев накопить запас жира), подранок, медведица с детёнышем (неадекватная, как многие мамаши). Хотя есть и четвёртый - косолапый в период гона, когда гормоны зашкаливают и у самцов, и у самок, и не знаешь, что взбредёт в их головы, и пятый - медведь рядом со своей добычей (которую он будет защищать). Но есть трёхлеток, стоящий в списке наособицу. В большинстве случаев это самый безобидный зверь - за его спиной уже не стоит грозная мамка, готовая порвать противника на мокрые тряпочки, он вроде как самостоятельный, но ещё не полноценный хищник. Взрослые его шпыняют, вытесняют со своей территории: первый год ему придётся ошиваться на каком-нибудь негодящем участке без нерестовых рек, питаться ягодами и корнями, с жадностью пожирать дохлую рыбу, выброшенную морем, если успеет опередить птиц и лис. На всякий случай он станет бояться и человека, не зная, что от него ожидать. По поведению он похож на тринадцатилетнего подростка-акселерата - сила есть, а сверх пока не имеется ничего. Если сразу решительно заорать на него при встрече, он будет ломиться сквозь кусты прочь, в панике чертя жидким дерьмом полосу, длиной со взлётно-посадочную. Путешествуя по разным российским окраинам не первый год, не зная страха, не веря в смерть, я привык к тому, что трёхлетков можно прогонять чуть ли не пинками. И так оно, в принципе, и есть. Да только до поры, пока не столкнёшься с таким признаком медведя (неоднократно упоминавшимся в тематических книгах), как непредсказуемость. И мой опыт общения с косолапыми от Белого моря до Сахалина, обновился свежими данными.
Вечер застал меня в первой части подъёма на вулкан Баранского (минимальной сложности, потому что наверх вела грунтовка). Фатализм продиктовал поставить палатку в непосредственной близости от рыборазвода. Тогда я не знал, хотя мог бы и догадаться, что место, где занимаются выведением кеты, является магнитом для лохматых любителей рыбы. Я развёл костёр на стоянке, перекусил, перекурил и приготовился ко сну. Каждую ночёвку на Итурупе кто-то тяжёлый проходил мимо моей палатки - заслышав его, я рявкал матом, что есть мочи, и "кто-то" убегал, оставляя медвежьи следы, чётко видимые поутру. А в эту ночь на вулкане незваный гость не слинял - шлялся вокруг, вздыхал... В отсветах фонарей рыборазвода я видел его тень сквозь палаточные стенки, большую такую. Тень кружила, хрустела гравийкой, шумно принюхивалась. А я лежал в спальнике и не знал, что делать - испытанная тактика не сработала. Имелись ещё петарды, подаренные туристами, но в ситуации, когда не понятно, с кем именно имеешь дело - пугливым пестуном или нервной мамашей с медвежатами или взрослым Михал Потапычем - разбрасываться петардами не хотелось, их и было-то всего две. Палатка моя экстремального типа (без дна, но с антимоскиткой) крепилась на двух растяжках и, за неимением приличных деревьев на отсыпанной гравием площадке, я закрепил её тупо на кольях, вбитых в землю. Когда кол со стороны ног начал падать, явно не по своей воле, я ещё не стал ничего предпринимать, хотя ноги потеряли иллюзию защищённости, но когда через пару минут накренился второй, опуская мне на голову полог, я проделал сразу несколько действий: выбросил зажжённую петарду наружу, принял сидячее положение, включил фонарик и разразился громкой матерной тирадой... И в тот же миг оказался в комке палаточной ткани, который быстро волочили по земле. Если бы мой желудок уже переварил ужин, я бы вывалил результаты тут же. К счастью, обошлось, во всех смыслах - почти сразу я получил сильный удар в плечо и по голове, движение прекратилось, а шум стал удаляться. Слегка оглушённый, выпутываясь из палатки, я матерился хуже прежнего, потом нашёл фонарик и огляделся - судя по всему, зверь, испугавшись взрыва и вопля, припустил в лес, зацепил палаточную растяжку и протащил за собой, пока не затормозил мной о дерево. Выдранный шнур отыскался утром. Не прерывая ругательного монолога, я собрал вещи и эвакуировался на рыборазвод, где охранник-мордвин с характерным говором пустил меня в свободный вагончик.
Но это была лишь первая часть приключения. Проснувшись ночью по нужде, я добрёл до выхода, начал этак осторожненько приоткрывать дверь (с мыслью: а вдруг там медведь?), открыл - а там действительно был медведь!
Шагал себе прямо по дороге, освещённой фонарями, вальяжно косолапя, грудь колесом, посматривал свысока таким взглядом, в котором читалось: "да мне на вас с вершины сопки с прибором!.." А я, тем не менее, ясно видел (хотя сам не знаю, как), что нахальный трёхлеток побаивался. Шёл уверенной походкой, а сам был готов задать драпака, едва почуяв угрозу. Что было заметно невооружённым глазом, как заметно в приблатнённом школьнике, ведущем себя как крутой сиделец - что он не сидел; также, как было, вероятно, заметно во мне, когда я пёр по безлюдным тропам на потапычей, бесстрашно крича, и прогонял их, безоговорочно уверенный, что дрожание моих поджилок распознать невозможно. Но, наблюдая со стороны ту же манеру держаться, довелось осознать свою наивность и принять решение хотя бы обзавестись фальшфейером. Кто бы сказал мне тогда, что через полтора года на другом острове я буду тыкать таким вот зажжённым файером в морду нападающему трёхлетку! К счастью, нам не дано видеть будущее, и на пороге уютного вагончика было легко и беспечально наблюдать за понтующимся мишкой.
А на соседнем пороге стоял охранник с телефоном в руках, снимал этот одиночный парад и нерешительно вполголоса просил: "Медведя!.. Медведя, иди отсюда!.." Как-то так велась антироссийская дипломатия в 2014-ом.
|