Булдакова Геля : другие произведения.

Красный треугольник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   И пошли мы с ней вдвоём, как по облаку,
И пришли мы с ней в "Пекин" рука об руку,
Она выпила "дюрсо", а я "перцовую"
За советскую семью, образцовую!

Вот и всё...
  
   Ниночка для мужа или Нина Гавриловна на работе, была бухгалтером в региональном отделении треста "Союзпроммонтаж" Главхиммонтажа Минмонтажспецстроя СССР Ордена Октябрьской революции и Ордена Трудового Красного Знамени. Работником она была ответственным, всю работу делала исправно и в срок. Имела хорошую, крепкую семью, состоящую из отца - Гаврилы Романовича Державина и матери Марии Кирилловны Державиной (Нестеренко в девичестве). Родители ее прожили всю жизнь в крепком браке, душа в душу, любили друг друга беззаветно и дочь свою воспитали так же. Потому-то и нашла Нина Гавриловна себе прекрасного мужа - Ситникова Олега Николаевича, 1935 года рождения, широкоплечего, чуть помятого, с большими зелеными глазами и волнистыми волосами цвета намокшей пшеницы, и родила от него двоих детей - Тимура и Тосю, коим на момент произошедшей истории было восемь лет.
  
   Жило это славное семейство все вместе в большой трехкомнатной квартире, которая хоть и была большой и вместительной, была все-таки маловата для такой семьи. По большим праздникам семья собиралась в зале, где по совместительству спали родители Нины Гавриловны. В зале стояла длинная темная стенка с чешским хрусталем, книги по истории партии, телевизор (естественно, черно-белый) и складной диван с двумя креслами и столиком. В праздничные дни туда вносился стол, стоящий обычно в коридоре и расставляли стулья из кладовой, чтобы все могли поместиться. У детей была отдельная комната, у Нины и Олега своя спальня. Олег работал монтажником в том же отделении треста, что и его супруга Нина. В общем, жили дружно, весело, не голодали. В достатке жили.
  
   И как-то раз Олег Николаевич встретил свою супружницу в коридоре, сказал, чтоб к ужину не ждали, был большой заказ из Москвы, который надо выполнить. Нина Гавриловна кивнула головой и побежала дальше - на носу был отчет. На том и разошлись. Потом ещё несколько раз Олег Николаевич задерживался на работе, но Нина Гавриловна не уделяла этому внимания - в последнее время часто поступали заказы, причем в больших объемах, поэтому сомневаться в честности Олега Николаевича не приходилось. И вот как-то раз её остановил в коридоре Виктор Степанович, коллега ее мужа по цеху. Тронул ее за локоть и окликнул:
   - Нина, погоди!
   - Чего тебе? - спросила Нина, в руках у нее были большие тяжелые папки с документами, и держать их было тяжело.
   - Обожди-ка, Нин, давай-ка их сюда...ага, вот так, - Виктор Степанович перехватил эти папки, и они быстро зашагали в сторону кабинетов. - Нин, тут вот какое дело, - нерешительно, издалека начал Виктор, - Нин, ты баба хорошая, справная, ладная, и об чувствах моих знаешь...не умею я красиво говорить, Нин, я тебе вот что скажу...понимаешь, жалко мне тебя, ох жалко!
   - Да господь с тобой, Вить, что меня жалеть? Чай, не сирота, и родители живы, и семья есть.
   - Так вот то-то и оно, то на то и выходит...
   - Вить, ты если мне чего сказать хочешь, так и говори прямо, а то все вокруг да около ходишь, ничего не понятно.
   - Ладно, - Виктор глубоко вздохнул, как перед прыжком в ледяную воду, даже зажмурил глаза, и выпалил на одном дыхании, выплевывая слова, как ненужную шелуху, как что-то противное. - Нин, сегодня, в восемь часов, будь в цеху, за теплотрубами спрячься, там закуточек есть, там обычно Михалыч детали обтачивает, там стол стоит. Только ты прямо за трубы зайди, там уже темно будет, тебя не видно будет.
   - Вить, да ты что, последние остатки мозгов потерял? Совсем ополоумел, что ли? На кой черт я туда попрусь? А ну, останавливайся живо. Останавливайся, говорю. Давай сюда эти папки...
   - Нин...
   - Пусти. Пусти, кому говорю! - прикрикнула на Виктора Нина и выхватила из его рук документы. - Совсем сдурел, при живом-то муже, да чтоб я еще за трубами пряталась! Совсем поехал! - и Нина Гавриловна, злобно дыша и фыркая от возмущения, зашагала прочь от мужчины по коридору.
   - Нин, так там-то муж твой и будет! - в отчаянии заломив кепу и цыкнув самокруткой, воскликнул Виктор. - Там муж твой, с Людкой! Нин! - Нина Гавриловна остановилась и в негодовании развернулась, лицо ее побелело, и она воскликнула:
   - А за клевету можно и сесть! За клевету-то! Поди вон, пес шелудивый! - и скрылась за углом.
   - Тю, дура! - сплюнув на пол большой, коричневый от табака сгусток слюны, прокричал ей вслед Витя. - Нужно мне больно, клеветать, - продолжая бурчать, мужчина развернулся и пошел обратно в цех.
  
   Червячок сомнений все-таки залез в атеистичную душеньку Нины Гавриловны. Мучалась она до конца рабочего дня, все думала - а правда ли это? А вдруг нет? Или может быть..? но нет же, не должен, все-таки брак, и дети. И родители. Уважать же должен. А чего это я. Ну муж. Но ведь не дослушала же, что Витька-то сказать хотел. Людка. Да неужели та, что из столовой? Или секретарша? А там еще на распределении стоит одна. Ох, Витька-паскуда, ну устроил тут! Ладно, сходим, поглядим. Может, врет все Витька. Любит-то меня много лет, вот и врет. А коли врет, за клевету посажу. Посажу, ей-ей!
  
   Вот так, мучимая сомнениями и не до конца веря в бестолковую речь Виктора, Нина досидела до конца рабочего дня. Сослуживицы одна за одной уже собрались, попрощались с ней и ушли домой. На вопрос, почему она задерживается, Нина отвечала, что у нее что-то не сходится в счетах и ей надо еще раз тщательно все пересчитать. Никто и не засомневался, а что - дело-то бухгалтерское. Вечер уже давно опустился над городом, стоял октябрь - промозглый октябрь, с холодным накрапывающим дождиком и пронизывающим ветром, который нет-нет и отрывал листья с деревьев и больно хлестал ими по лицо - нагло, дерзко, исподтишка. Нина глянула на часы - начало восьмого. Наверно, стоит придти пораньше. Она быстро привела рабочее место в порядок, закрыла кабинет на ключ и пошла в дальнее крыло завода, в рабочие цеха. Войдя внутрь, она ощутила тепло, которое остывающие машины отдавали воздуху. Она прошла к дальней стене, возле которой причудливыми изгибами извивались советские теплотрубы. Там действительно был закуток, где трубы образовывали как бы комнатку, рядом стоял стол, на котором были навалены детали, и на стене висела лампочка Ильича, которая давала неверный свет. Нина думала, куда бы ей спрятаться. Пойти в закуток? А ну как они решат пойти именно туда. А с другой стороны, никого так и не осталось, чтобы прятаться. Пометавшись немного, она все-таки решила спрятаться в темном уголке, чтобы остаться незамеченной. Тьма поглотила ее, она мимикрировала с ней. Просидев так минут двадцать, она услышала тяжелые шаркающие шаги своего мужа. Она осторожно заглянула в щелку между трубами. Точно, он. Олег Николаевич неторопливо вытирал руки о рабочее полотенце, отряхивал комбинезон, приглаживал волосы. Послышались осторожные тихие шаги. К закутку подошла женщина лет тридцати, светловолосая, небольшого росточка, в светлом костюме. Против нее Нина казалась дебелой дородной черногривой кобылицей с мужским подбородком.
   - Здравствуй, Илзе, - мужчина, казалось бы, робко взял её за руки.
   - Здравствуй, Олег, - с легким латышским акцентом произнесла незнакомка. Илзе? Но ведь Витька говорил про Людку... ничего не понятно, решительно ничего. - Илзе, я так рад, что вы пришли! - меж тем продолжил Олег, приближая к себе женщину. Она сопротивлялась. - Не бойтесь, Илзе, я не причиню вам вреда. Давайте просто постоим вот так, обнявшись. Давайте?
   - Давайте, - еле слышно пролепетала иностранка.
   - Скажите, Илзе, вы любите поэзию? Хотите, я почитаю вам? Слушайте!

Может, поздно, может, слишком рано,
И о чем не думал много лет,
Походить я стал на Дон-Жуана,
Как заправский ветреный поэт.

Что случилось? Что со мною сталось?
Каждый день я у других колен.
Каждый день к себе теряю жалость,
Не смиряясь с горечью измен.

Я всегда хотел, чтоб сердце меньше
Вилось в чувствах нежных и простых,
Что ж ищу в очах я этих женщин -
Легкодумных, лживых и пустых?

Удержи меня, мое презренье,
Я всегда отмечен был тобой.
На душе холодное кипенье
И сирени шелест голубой.

На душе - лимонный свет заката,
И все то же слышно сквозь туман, -
За свободу в чувствах есть расплата,
Принимай же вызов, Дон-Жуан!

И, спокойно вызов принимая,
Вижу я, что мне одно и то ж -
Чтить метель за синий цветень мая,
Звать любовью чувственную дрожь.

Так случилось, так со мною сталось,
И с того у многих я колен,
Чтобы вечно счастье улыбалось,
Не смиряясь с горечью измен.

  
   - Вот такое стихотворение, Илзе.
   - Оно такое грустное...как вы...у вас такие печальные глаза, Олег.
   - Я грущу оттого, что нет мне покоя. Я неправильно, некрасиво поступаю, но я не могу, не могу по-другому. Вы такая милая, Илзе, я ничего не могу с собой поделать.
   - Я могу как-то помочь вам?
   - Да, Илзе, - мужчина сделал долгую паузу. - Да. Илзе, давайте предадимся любви. Я хочу вас, прямо здесь и сейчас! Вы такая красивая! Но у меня жена, и дети! Нет, не могу, нет мне прощения! - Олег оттолкнул ее, и женщина, не ожидав такого, неловко взмахнула руками и упала. Олег упал на колени и спрятал лицо в ладонях. Плечи его задергались:
   - Нет, нет мне прощения! Нет! Я лжец, я обманщик, я нечестный советский человек! Меня исключат из партии! Стыда-то не оберешься, уууу-ууу! - совсем по-бабски запричитал Олег. Илзе неловко придвинулась к нему:
   - Олег, не надо, не надо так, ну с кем не бывает. Давайте так поступим - я сейчас уйду, и представим, что ничего этого не было, хорошо? - она поднялась на ноги и отряхнула юбку. - Я пойду, Олег. Прощайте, - и она, развернувшись, попыталась уйти, но тут Олег резво подскочил и грубо схватил ее за локоть.
  
   И все бы было хорошо - Олег Николаевич получил бы свое, латышка свое, не пройди она хорошую школу подготовки по направлению рукопашного боя. Почувствовав грубую мужскую силу, сработали отточенные за годы рефлексы, и кулак точно достиг своей цели - глаза мужчины. Затем она пробила ему кадык и тот, выпустив ее из ослабевшей хватки, с выпученными глазами стал хватать воздух ртом. Воспользовавшись моментом, Илзе бежала. Еще долгое время были слышны всхлипывания и хрипы пытавшегося отдышаться Олега Николаевича. Наконец, дыхание его восстановилось и он, с ненавистью бросив: "Не дала, сука", - пошел из цеха.
  
   Шаги утихли. Из своего укрытия вышла и Нина Гавриловна. Все, что она увидела и услышала здесь, потрясло ее до глубины души. А как же Людка? И кто эта незнакомка?
- Ну
, Витька, ну я тебе устрою, взбаламутил, гад, - сопя и дрожа от злости и возмущения, она шагала к своему кабинету за сумкой. - Что же он там говорил про детей? Неужели? - Нина все еще не могла сопоставить все в своей уставшей голове. - Ладно, сейчас домой, а потом разберемся. Забрав из кабинета сумку, она вышла в ночь. На улице ее ждал холодный ветер и Витька.
   - Нин, давай провожу, - мужчина протянул руку к сумке, но был сбит ею. Точнее, сбита была его кепка, метко сбита тяжелой рукой Нины Гавриловны.
   - Пошел вон, паскудник! Уйди, падлюка, видеть тебя тошно! - плевалась огнем Нина. - Сбил с панталыку, теперь под ногами крутишься!
   - Нин, да окстись, я ж глаза тебе хотел раскрыть! - мужчина нервно мял кепку, рвал ворот на рубахе.
   - На кого? На мужа моего родного? Чист он, чист! Нет у него никого, и уйди! Уйди от меня!
   - Давай хоть до остановки провожу, поздно ведь уже! - тоненько взвизгнул Витек.
   - Уйди, Витька, а то зашибу! - еще раз замахнулась на мужчину Нина и пошла к остановке. Благо, на ней стояли еще люди, припозднившиеся рабочие-трудяги ехали по домам. Она села в автобус N43 и поехала к себе на Речную улицу. Конечно, никакой реки там отродясь и не бывало, пожалуй, единственное, что связывало название этой улицы с рекой, так это дивный рыбный запах, исходивший из магазина "ГлавРыба". На ночных улицах города потихоньку зажигались огоньки фонарей, выстраивая из себя длинную цепочку света. Магазины потихоньку закрывались, автобус наполнялся запоздавшими пассажирами. Нина поправила пучок. Пора выходить, ее остановка следующая. Она заплатила 5 копеек за проезд и вышла. Ночной холод окутал ее. Она быстро пробежала по улице, свернула в переулок и пулей влетела в подъезд. Квартира встретила ее запахом борща. Желудок нервно скрутило.
   - Я дома! - крикнула она в квартиру, сняла пальто, повесила его на плечики и убрала в шкап. Быстро пронеслась в ванную, омылась там и надела уютный домашний халатик. - Кто голоден? - крикнула она опять.
   - Ниночка, проходи в кухню, будем ужинать, - ответила ей мама из кухни. Там уже почти вся семья была в сборе. Кроме главы семьи - Олега. - Ниночка, а где же Олежа?
   - Мам, да опять заказ пришел большой из Москвы, там у нас даже решили вторые смены сделать, - Нина села за стол. - А дети где?
   - Да покушали уже и побежали на пятый, - ответила ей мать, разливая по тарелкам борщ. Рядом с кастрюлей лежал серый хлеб и аккуратно порезанный четвертушками лук. - Ну, приятного аппетита, - кушали быстро, долго сидели потом, за чаем, потихонечку, вполголоса обсуждая политику в стране и мире. Было уже десять часов, в квартиру вместе с детьми вошел глава семейства.
   - Ку-ку, кто дома? - радостно возопил он.
   - Все, -хором откликнулись из кухни. Процедура с принятием пищи была повторена в единичном экземпляре. Детей отправили спать, родителей тоже. Нина и Олег остались на кухне вдвоем. Радио тихонько болтало в кухне, шла песенная программа в ночном эфире.
   - А сейчас вы услышите композицию Геннадия Белова "Звездная песня неба", невежливо вклинилась радиоведущая в мерное чавканье Олега и молчание Нины.
   - Нин, ты чего такая смурная сидишь? - оторвал голову от тарелки муж.
   - Ой, Олеж, да устала я что-то. Сил нет никаких. Отчет этот ну никак не сходится, сроки горят - не знаю, как управится, - женщина посмотрела с улыбкой в глаза мужчине. Разборки решила отложить на потом. Сейчас она была слишком вымотана.
   - А сейчас прозвучит песня "С любовью встретиться" в исполнении Нины Бродской, - опять вклинилось радио.
   - Ты опять остался подработать?
   - Ну да. Та че, лишние ж деньги не бывают, хоть копеечку, а заработую, Тоське на ботиночки, Тимурке на рубашку новую. Чтоб не хуже были, а и лучше других, верно я говорю, Нинок? - Олег подмигнул своей супружнице.
   - Верно, Олеж, верно. Чаек будешь?
   - Да пожалуй что и выпью, - улыбнулся ей мужчина.
  
   Олег уже давно спал. Все, кроме самой Нины, спали уже давно. Только к ней сон никак не шел. Она вертелась с одной стороны на другую и никак не могла успокоиться, найти себе место. Мирно сопели детки в детской, тихо посапывали родители в зале, громко храпел Олег рядом. Бигуди жестко давили ей голову, лежавшую на подушке. Если бы у них кот был, может, ей было бы легче? Она не выдержала и тихонько прошла на кухню, налила себе воды.
   - Дочь..
   - ААА! Фу, пап, ну разве можно так пугать?
   - Тише, дочь. Ты чего не спишь?
   - Не спится мне пап. Нет, свет не зажигай. Глаза болят.
   - Пошли на балкон выйдем, дочь. Доченька, скажи честно, у вас все хорошо с Олегом?
   - Да, пап, конечно, - хорошо, что света они не зажгли. В темноте не видно пылающих щек.
   - Просто слишком часто он стал поздно приходить. Я как мужик тебе говорю - чувствую я что-то. Ой чувствую. Бедой бы не обернулось все это.
   - Да нет, пап, все хорошо. Я сама сегодня лично видела, что он в цеху остался. Не переживай.
   - Ох, дочь, все равно - держи ухо востро. Потом пересудов не оберешься.
   - Хорошо, пап. Иди уж спать. Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, доченька, - отец выкинул окурок в окно и ушел. Нина еще постояла некоторое время, а потом, взбодренная холодом, вернулась к себе и тихонечко легла на бок. Внезапно Олег притянул ее во сне к себе, поцеловал в макушку, и это-то наконец принесло успокоение и долгожданный сон.
  
   Утро прошло в хлопотах и беготне, детей в школу отвели родители, Нина и Олег бегом бежали к себе на завод. Неделя наконец завершалась, следовали выходные. На дачу ехать не надо было, посему в субботу утром все встали чуть позже, чем обычно, сонные, теплые, завтракали по частям. Дети любили кушать с бабой и дедом - слушать рассказы про фронтовую быль, взрослые ели отдельно.
   - Нин, слушай, я тут отъеду на пару часиков, хорошо? Серега попросил с машиной помочь, мотор перебрать, я туда и обратно, хорошо?
   - Конечно, Олег, езжай. Мы с мамой тогда на рынок сходим, продуктов купим, - Нина ласково улыбнулась.
   - Ну и ладушки. Все, побежал, - он чмокнул женщину в щеку и побежал. Хлоп - и дверь за ним закрылась. Нина помыла чашки после завтрака, убрала масло в холодильник. Постояла немного на балконе, проследила, на какой автобус садиться муж. На 41, все нормально, точно к Сереге.
  
   На рынке она встретила свою знакомую - они учились с ней в одном институте, потом дорожки разошлись, и они не виделись с ней лет десять. Они необычайно обрадовались друг другу, расцеловались и Мария Кирилловна, пообещав, что прекрасно доберется до дому сама, забрала у Нины сумку и отпустила восвояси. Женщины, как в бытность молодую, взялись под ручку и поехали на другой конец города, в ресторан "Чайка", чтобы там обсудить крайние годы разлуки. "Раз живем на свете белом, можно и позволить себе это" думала каждая. Ресторан был большой, они сели за столик у окна и заказали себе царский обед: суп-лапшу с перепелкой, форель жареную с гарниром, купаты из свинины, салат из свежих огурцов и салат из редиса, мороженое пломбир с вареньем и кофе по-турецки. За все это они отдали десять рублей, остались жутко довольны встречей, обсудили и перемыли кости всем, и уже совсем уж было собрались выходить из-за стола, как Нина боковым зрением увидела что-то знакомое. Она посмотрела в окно и увидела на другой стороне дороги Олега, идущего под ручку с какой-то женщиной. Она занервничала. Ситуация жуткая. Ей надо было проследить за ними, а она не могла теперь скинуть с себя подругу, которая теперь была так некстати. Но и выдать себя она не могла. Пришлось оставить мысли о слежке, но день был безнадежно испорчен. Настроение резко упало, но все-таки, обменявшись телефонами, они расстались на приятной ноте. Теперь же Нина чуть ли не бегом бежала на остановку. Домой, домой! Сердце ее томилось. Предатель, какой предатель. А может, просто знакомая? Тогда почему под ручку они шли? Разве могут знакомые так ходить? Сердце ее заходилось в беспокойстве. Она ехала долго, очень долго - томительное ожидание еще больше растягивало время. Наконец показалась ее улица, и она выскочила на своей остановке. Птицей она залетела к себе, в прихожей уже стояли ботинки мужа. Подлец, уже здесь! Она попыталась отдышаться и привести себя в порядок. Из кухни, пожевывая капусту, вышел супруг.
   - Привет, Нинок, ты где была? - посмеиваясь, спросил Олег. Лицо, довольное, как у кота, нализавшегося сливок, так и сияло от удовольствия. Женщина взяла себя в руки и улыбнулась в ответ.
   - Ой, да представляешь, встретила свою институтскую подругу, мы и пошли с ней в ресторан, молодость вспомнить.
   - Да вы у нас, мадам, деньги на ветер бросаете, - ухмыльнулся муж. - Ладно. Чаю хоть выпьешь со мной?
   - Не сейчас. Пока ехала, что-то так голова разболелась, сил нет. Ты не обижайся, я пойду прилягу, хорошо?
   - Хозяина-барин.
   - Родители и дети где?
   - Малыши в детской, старики в гости ушли.
   - Я зайду к деткам.
   - Ну а я пойду чайку погоняю, да газетку почитаю, - он поцеловал ее в щеку и вернулся в кухню. Она отерла место поцелуя рукой. Было мерзковато. Нина зашла в комнату детей и около часа сидела там. Она нежничала с ними, гладила и ласкала их, играла и рисовала. Она вдыхала их нежный запах, и думала о том, что уж точно воспитает их честными людьми. Надо брать это в свои руки.
   - Мам, папа тебя больше не любит? - тут Нина вздрогнула. Тимур смотрел прямо в глаза ей.
   - Почему ты так думаешь, сынок? - Нина старалась не выдать себя голосом.
   - Он стал тебя целовать меньше, - бесхитростно ответил ребенок.
   - Нет, сынок, папа не стал любить меньше меня. Просто у нас сейчас много работы, поэтому мы и перестали целоваться, - с улыбкой ответила женщина.
   - Это так странно, мама. Неужели взрослые так заняты работой, что перестают замечать друг друга? - мальчик внимательно посмотрел на мать.
   - И когда это ты успел повзрослеть, родной? - рассмеялась женщина. - Когда ты станешь чуть постарше, ты поймешь, сына. Сейчас, я боюсь, у меня не хватит слов, чтобы объяснить тебе это, - она потрепала детей по голове и ушла к себе. В квартире слышался гул работающего радио. Она подошла к окну в комнате и отдернула занавеску. Ночной город зажег уличные фонари. Они выстраивались шаткими, нестройными рядами, которые запутывались, разгибались и изгибались, и скорее были похожи на причудливо сплетенную паутину. В прихожей завозился ключ, возвестивший о возвращении родителей домой. Ей совсем не хотелось выходить. Она чувствовала себя разбитой. Нина пошла в ванную комнату и включила горячую воду. Она сидела на краешке ванной и смотрела, как поднимаются клубы пара, померила температуру воды - горячо, разбавила холодной и опустилась в нее. Все равно горячая. Пожалуй, так можно и свариться. Что же делать дальше с ее жизнью? Вот вроде все есть - родители, муж, дети. Родители ничего не понимают, им ничего не скажешь. Дети маленькие, о чем с ними разговаривать? Муж - муж что делает? Муж гуляет. Что делал он с той женщиной? Что там в ней есть такого, чего нет в ней? А подождите-ка, была же еще Илзе, на заводе... Неужели..? Какая же она дура! Как можно было..? И та женщина, сегодняшняя. Она была крупнолица, и не очень хороша собой, курила и вела собаку на поводке. Боже, да она была ужасна. Что в ней есть такого? Что? Сердце Ниночки заколотилось, и она ушла под воду. Раскрыла глаза. Маленький пузырек устремился вверх. Еще один. Еще. Воздуха стало не хватать. Послышался шум. Она вынырнула.
   - Ниночка, у тебя все в порядке?
   - Да, мам, все в полном порядке. Просто ванну принимаю. Я немножко полежу и выйду.
   - Ну давай, дочь, смотри, чтобы плохо не было.
   - Хорошо, мам, - вот если бы все было действительно хорошо, эти горячие слезы сейчас бы не обжигали так душу. Сколько мне лет? Тридцать три года. Не старая еще. Но уже и не молодая. Детки есть. Хорошие детки. И муж есть. А по сути и нет его уже. Вот и сидит такая старуха. Тридцатитрехлетняя. Она вышла из ванной, вытащила чопик. Внезапно в затылке заломило, виски сдавило обручем и она, помня, что в доме дети, как можно менее шумно упала на пол. Пол был холодный, а ванная комната маленькая и узкая. Она щекой прижалась к полу. Спасительная прохлада. Она попыталась подняться, уцепилась за край ванны и подтянулась. Получилось, но стало плохо, желудок скрутило, виски стало сдавливать еще больше. Нина нащупала кран с холодной водой и крутанула - ледяная вода, как лекарь, живо привела ее в сознание, стекая по волосам и дальше по груди и спине. Стало лучше. Он опять залезла в ванную и окатила себя холодной водой. Почти остановившееся сердце заработало с удвоенной силой, кровь побежала быстрее. Стало жутко холодно. Женщина принялась скорей растираться полотенцем, надела домашний халатик. Посидела еще немножко, приходя в себя. Убрала следы разгрома. Посмотрела на себя в зеркало. Все в норме. Все в порядке. Все через это прошли. Заколола волосы и вышла, шмыгнув к себе в спальню. И уже не выходила оттуда до утра воскресенья. Пару раз заходила мама, справлялась о здоровье, прибегали дети, пожелать спокойной ночи, периодически заглядывал Олег. Наконец она, истомленная мыслями, уснула.
  
   Всю следующую неделю Олег по вечерам безвылазно сидел дома, дети бегали к друзьям на пятый, родители в соседний подъезд в гости. Нина старалась не пересекаться взглядом с мужем, избегала прямого взгляда, говорила из-за плеча. Не выдержав, Олег спросил у нее:
   - Ниночка, любимая, у нас все в порядке?
   - Да, Олежа, все хорошо, не волнуйся. Просто у меня в последнее время отчет этот, и дополнительные заказы из Москвы...в общем, давление что-то скачет, вот я и хожу, как в воду опущенная. Не переживай, - а сама в глаза ему не смотрит. Сил нет. На том и сошлись. В пятницу начальство сказало, что надо ехать в Москву, в командировку. Сроку на сборы два дня, поезд отходит в понедельник утром. С тяжелым сердцем Ниночка укладывала вещи в чемодан: два костюма, мыло, тапочки, полотенце. Утром чмокнула детей, дала себя поцеловать мужу, попрощалась с родителями и уехала на такси на вокзал.
   Москва встретила ее бурно, людей было видимо-невидимо. Она была в шоке от такой сутолоки, и две недели пролетели незаметно. Почему-то она хорошо отдохнула, успокоилась, перестала нервничать. В конце концов...почему же она просто не поговорила с Олегом? Ведь может это его знакомая, которую он из галантности взял под ручку, взял сумки, чтобы проводить...он же говорил, что читал "Убить пересмешника" и ему так понравился момент, когда Глазастик вела под руку Страшилу Рэдли, чтобы все видели их и думали, какой же он джентльмен... Да-да, верно, именно так все и было. И Олег тоже, как истинный джентльмен, взял ее под руку. Да, определенно так все и было. А как же Илзе, шепнул откуда-то въедливый голос разума? Да они наверняка с Витькой ее разыграли. Конечно, разыграли, она же как-то увидела их в пивнушке и погнала оттуда мужа тряпками, вот они ей так и отомстили. За уши притягиваешь, опять заявил о себе голосок. А пусть бы и за уши, приедем - поговорим.
  
   Ниночка зашла в родной подъезд. Был полдень, когда она переступила порог родимой пятиэтажки. Сегодня воскресенье, надо бы забрать газету. В почтовом ящике, кроме нее, лежали квитанции и письмо. "Нине". Без обратного адреса, без отправителя. Странно. Она сунула письмо в карман пальто и поднялась к себе. Дети радостно кинулись к ней на шею, все вертелись под ногами, и прыгали, и скакали. Смеясь, она отдала им гостинцы - куклу, говорящую "Мама" и большой желтый самосвал, а также по книге сказок и приключений. Восхищенные подарками, дети умчались к себе, и настал очередь родителей принимать дары. Маме - оренбургский пуховый платок, отцу - сигары и коньяк. Почти контрабанда, улыбнулась про себя Нина.
   - А где Олег? - червячок в душе начал шевелиться.
   - Да вышел буквально на минуточку. За тортом побежал, к твоему приезду, - повела плечами Мария Кирилловна. Нина расслабленно улыбнулась в ответ. - Будем накрывать на стол, - на печке стояла картошка, в холодильнике рыба, с луком и маринованная, по домашнему рецепту, соления, сало и белый пышный хлеб, колбаска краковская с чесночком и целая жареная курица. Отец достал откуда-то грибочки, принес с балкона квашеную капусту. Мария Кирилловна красиво все разложила по тарелочкам и мисочкам, сервировала стол.
  
   - Нина! Ниночка! Я знаю, что ты приехала, твои духи тебя выдают, родная! - счастливо закричал Олег из прихожей. Нина и дети вышли к нему.
   - Ой, папка, папа, торт купил, торт! - прыгали несмышленыши вокруг родителя. - Папка, мама приехала, а еще чего-нибудь взял?
   - Взял-взял, куцынята, а ну-ка, держите эту авоську, и пакет этот. Там яблоки. Ну иди же сюда, милая моя, дай я тебя обниму, любимая! - Олег распахнул руки, и Нина прильнула к нему, ощущая любимый родной запах. От него пахло сигаретами, крепким одеколоном и чуть-чуть потом и мазутом. - Как там Москва, женушка моя? - с улыбкой спросил ее Олег, чмокнув в макушку.
   - Ой, Москва - как муравейник, все такие занятые, все спешат, людей столько! А магазинов столько! Ой, а еще у меня новость хорошая есть - повышение мне дали, я теперь - главный бухгалтер!
   - Огого себе, вот это новость так новость, - крикнул Олег. - Что ж, за это стоит и выпить. Мама, у вас все готово?
   - Да уж все готово, Олеженька, все готово, - отозвалась Мария Кирилловна из зала. - Идите уже сюда, голубки, - добавила она со смехом в голосе.
  
   Вечер пролетел незаметно. Как же все-таки хорошо дома, думала Ниночка. Разве много надо для счастья? Нет. Любимый муж рядом, здоровые родители и детки. Все у нее есть. Все хорошо. Родная мама ради доченьки любимой постаралась на славу - сказывалась отшумевшая война. Все было так вкусно, и такой вкусный "Ленинградский" торт с душистым крепким черным чаем..! Разве плохая у нее жизнь?
  
   Утро, как обычно, было суматошным. Все торопились, все спешили. Хлопнула входная дверь и квартира опустела. Поехали на работу Нина с Олегом, пошли в школу дети, ушли родители. В кабинете Нина, сняв пальто и положив ключ от кабинета в карман, нащупала письмо и вспомнила про него, положила его на стол. И понесся обычный день теперь уже главбуха. Сначала на ковер к начальству, доложить о результатах командировки, потом ознакомление с новыми обязанностями, потом разбор счетов и документов. Она с трудом выкроила время сходить в заводскую столовую. За обедом Нина снова вспомнила о письме, лежащим у нее на столе, а после обеда опять забыла о нем. Первый день в новой должности вымотал ее, и под вечер она уже с трудом соображала, ее даже немного трясло. Женщина собрала бумаги в стол и увидела так и не раскрытое письмо. Со вздохом Нина присела на стул и аккуратно вскрыла конверт. В нем были фотографии. Фотографии Олега с разными женщинами в разных местах. Вот Илзе, вот Людка, но больше всего фотографий с последней женщиной. На всех он их обнимает, целует. Нина аккуратно сложила фотографии, вложила в конверт и спрятала в стол. Потом тихо закрыла дверь в отдел и вышла на улицу. На улице дождь лил как из ведра. Она медленно пошла по улице, теперь ей уже некуда торопиться. Вмиг промокнув, ей, тем не менее, было абсолютно наплевать на это. Все мысли почему-то покинули ее голову. Женщина просто шла по улице, шла, куда вели ее ноги. Нина вышла к аллеям, на них стояли скамейки. Нина присела на одну из скамеек, положила рядом портфель. Дождь хлестал как сумасшедший, и Нина рисковала заработать себе воспаление легких, но какое ей до этого было дело? Внезапно внутри, где-то очень далеко и глубоко, так глубоко, что уплывающее сознание не могло достать, лопнула какая-то пружина. Тцок - тихо-тихо. И вдруг на нее обрушилась такая невыносимая тоска!
   - Олег! Как ты мог! - не своим голосом, голосом раненого зверя, голосом баньши закричала она в черноту. Дождь скрывал все звуки. - Как! Ты! Мог! - изо всех сил кричала Нина. - Я ненавижу тебя, мразь! Ненавижу! Ублюдок! Ты предал нашу семью! - Нину затрясло, они кричала и не могла остановиться, не могла вытолкнуть из себя тоску, гнев, обиду, которые святой троицей враз заполнили ее душу и сердце, в которых Олег сделал своими руками огромную черную дыру. Она кричала, кричала, кричала и не могла остановиться. Что ей теперь делать? Куда идти? Она обхватила руками голову и начала качаться из стороны в сторону, мысль "он мне изменил" крепко сидела у нее в мозгах гнилой опухолью, которая распространяла метастазы во все тело. Каждая клеточка ее тела стонала от боли, кричала о предательстве. - А-а-а-а, бедные мои детки! - Нина раскачивалась и кричала, раскачивалась и кричала. - Что же мне теперь делать? - она кричала. Ничто не могло остановить ее. На улице было чертовски холодно, но она вовсе не замечала ледяных струй, которые иссекали ее лицо и тело. Огонь обиды и ненависти горел в ней ярким пламенем, ярким сжигающим пламенем. - что же ты наделал, мразь, что же ты наделал? Я же теперь с ума сойду. С ума. Сойду. Я же буду представлять себе, как вы, и что... Я с ума со..., - женщина осеклась на полуслове и закатила глаза. Сознание куда-то уплывало. Внезапно что-то горячее капнуло ей на лицо. Еще. И еще - и вот уже все лицо ее заливал кипяток. Не сразу поняла она, что это ее слезы. Ее огненные слезы, которые наконец-то нашли выход. Внезапно она вспомнила что- то, подскочила с лавочки и побежала. Она добежала до ближайшего телефона-автомата, трясущимися руками набрала домашний номер. Трубку взял папа. Она судорожно выдохнула, прикрыв ладонью трубку:
   - Слушаю.
   - Папа, пап, это я, Нина..
   - Ниночка, где ты? С тобой все в порядке, Нина? - отец на том конце провода говорил тихо. Она была благодарна ему за это.
   - Да, пап, все в порядке, я скоро дома буду. Пап, дети спят?
   - Нет, родная, тебя ждут.
   -Пап, папочка, уложите их спать, я скоро буду, пап, - слезы уже подкатывали к горлу, голос предательски дрогнул.
   - Девочка, давай скорей домой.
   - Да-да, пап. Детей только спать уложи. Спасибо тебе, - она положила трубку и заплакала еще горше. Делать нечего, надо ехать. Она выскочила из будки и побежала в сторону ближайшей остановки. Автобус почти отходил, но остановился, чтобы подобрать опоздавшую пассажирку. Он долго вез ее к дому мучений и страдания. Еще утром все в ее жизни было хорошо. А сейчас...
  
  
  
  
  
   - Тимочка, ну рассказывай, как у вас тут дела? Настенька, как у тебя дела на работе? - Нина Гавриловна поправила прическу и мягко улыбнулась молодым людям. Они сидели словно на иголках. - Тимур, это уже третья сигарета, ты что, хочешь себе рак заработать?
   - Мам. Мне..нам. Нам с Настей надо вам кое-что сказать. Вернее, мне сказать, - Тимур судорожно и нервно вертел в руках пачку сигарет, попутно смоля другую. Его жена, Настя, вдруг громко всхлипнула и встала из-за стола. У Нины Гавриловны сердце ухнуло вниз.
   - Что случилось, ребят? Настя, ты была у врача? Что сказали? Ты можешь иметь детей? Тимур. Настя. Да не молчите же вы! - всплеснула руками пожилая женщина. Настя заплакала. Тимур посерел лицом и судорожно затушил окурок в пепельнице.
   - Мам. Мы с Настей разводимся. Документы уже поданы, - выплеснул из себя Тимур.
   - Что? - брови Нины Гавриловны взмыли вверх, и она прикрыла рот рукой, потом, опомнившись, крикнула в коридор. - Где ты там есть, старый дурак? Олег, сюда иди, быстрей!
   - Что случилось? - седая голова Олега Николаевича показалась в проеме.
   - Землетрясение, твою мать, случилось, пока ты там вошкаешься! У нас дети документы на развод подали! - мужчина ввалился в кухню с испуганным лицом.
   - Как разводитесь? Сынок? Настенька? Почему?
   - Пап, мам, я бы хотел это оставить между нами, чтобы не выносить сор из избы, - Тимур не мог смотреть в глаза родителям и всячески избегал взгляда.
  
   "Господи, как же он похож на меня", - подумала Нина Гавриловна. Тот же профиль, нос, волосы. И взгляд так же прячет, когда скрывает что-то. Взгляд прячет. Гадкая догадка заползла в душу к Нине Гавриловне:
   - Тимур, это же не из-за детей?
   - Нет, Нина Гавриловна, не из-за детей, - всхлипнула Настя. - Я могу иметь детей. Мы можем. Тимур не хочет, - девушка спрятала лицо в полотенце и выбежала из кухни.
   - Тимур, да в конце концов, что это за такая проблема, которую человек пережить не может? - Нина Гавриловна начинала злиться, слегка пристукнула ладонью по столу. Молодой мужчина закурил еще одну сигарету. - Тимур, ты с ума совсем сошел? А ну брось сейчас же! - Нина Гавриловна уже кричала, лицо ее раскраснелось, она даже подскочила с места. - Тимур, что произошло?
   - Мама, помнишь, ты когда-то, мне было лет восемь, кажется, пришла домой в ужасном состоянии?
   - Ну помню, сынок, помню. А к чему ты это спрашиваешь? - женщина внимательно глянула на сына. Олег Николаевич что-то пробурчал и пригладил остатки волос. Телевизор мягко что-то бормотал.
   - Расскажи мне, что случилось в тот день? Почему ты пришла в таком состоянии? И что было потом?
   - Тимурочка, я не думаю, что это хорошая идея...сейчас.., - женщина нервно сглотнула.
   - Мама, просто расскажи, - требовательно произнес сын.
   - Тим, ну ни к чему...
   - Мама! - мужчина стукнул кулаком по столу, пепельница и чашки так и подскочили.
   - Сын, возьми себя в руки, - попытался вставить слово Олег Николаевич.
   - Папа, а ты вообще помолчи. Я хочу знать правду! - мужчина уселся удобнее на стуле, вытянул ноги и скрестил на животе руки. - Итак, мама, я слушаю.
   - Честно говоря, я мало что помню.
   - Я напомню тебе. Ты пришла домой, вся промокшая. Насквозь. Буквально упала в папины руки, потом скорую вызвали, тебя в больницу положили. Месяц ты пролежала в ней с воспалением легких. Папа потом бегал по бюро находок, чтобы найти твой портфель. Так вот. Ты же пришла такая не просто так. Ведь чтобы промокнуть до такого состояния, надо было очень долго сидеть под дождем.
   - Да, посидела я долго под дождем, так что в этом удивительного, сын?
   - А то, мама, что я уже взрослый дядя. И способен анализировать. Как ты смогла простить его? Через что тебе пришлось пройти? - сын выпустил в воздух колечко дыма. Олег Николаевич, не справившись с эмоциями, ушел на балкон. Мать, не сумевшая справиться с дрожью в пальцах, вопросительно посмотрела на сына. Лицо ее горело. Тимур смотрел на нее и молчал. Молчала и она. Мать и сын смотрели друг на друга, и в лицах их читалось недоверие друг к другу; он впервые заметил, как же она стала стара - она хоть и подкрашивала волосы, и одевалась со вкусом, и делала завивку - она была стара: морщины избороздили ее лицо у глаз и носа, щечки, некогда зависть подруг, устало обвисли, глаза потеряли свой былой блеск, уступив место скромной тусклости. По щеке ее неслышно скатилась скупая слезинка. - Мам, я просто хочу знать, каково тебе было, - женщина прерывисто вздохнула и погрузилась в пучину воспоминаний.
   - Я тогда получила письмо счастья от таинственного доброжелателя. Там были фотографии твоего отца с женщинами, в обнимку, в поцелуях. В общем, тогда все у меня затуманилось в голове, я не знаю, сколько я просидела в парке. Потом, когда вернулась домой, упала в руки к Олегу, а сама смотрю ему в глаза и думаю - ну что же ты за тварь такая, как ты мог, у нас же дети...а потом все как в тумане. Точнее, это был полубред-полузабытье. Я выныривала иногда из этого состояния, а в реальности меня ждал муж, который предал нашу семью и детей; мне становилось так плохо, что я предпочитала не выздоравливать. А потом меня как будто осенило - но ведь мои дети сейчас там, одни, без мамки, им страшно, что мама может умереть, ведь вас не пускали ко мне. И тогда я поняла - все, хватит себя жалеть. Хватит. Если он мне изменил, значит, дело во мне. Значит, я перестала быть ему интересной. Я смогу это преодолеть. И тогда я начала приходить в себя, окончательно. Только теперь надо было все обставить так, чтобы об этом не узнал никто. Но у нас не получилось. В общем, как только меня выписали из больницы, прислали нам извещение, вызывали нас вдвоем на собрание, на завод наш. В общем, спустя еще недельку пришли мы, значит, на собрание, долго сидели так, перед нами уйма других вопросов была. В общем, когда дошли до нас, председатели как шакалы на падаль налетели, все в подробностях, фотографии до дыр засмотрели, и меня так унижали, мол, что же вы не доглядели? А от Олега вообще камня на камне не оставили. Сижу я там и думаю - что же вы, паскуды, делаете? Да разве оно вам надо, как мы живем, чай, сами-то налево бегаете, а не замечаете. А я что сделаю? Разве я могу Олега оправдать при них? Я-то в душе его уже оправдала... В общем, выговор ему строгий, с занесением в личное дело. Он стался там работать. А я не смогла. Ушла на другой завод. Просто как представила себе - захожу я в бухгалтерию свою, а там они смотрят все...нет. Не смогла. Предательство оправдать смогла, а в глаза людям после этого смотреть так и не научилась. А потом, сынок, ты знаешь, еду я такая в троллейбусе, сижу рядом со старичком таким, интеллигентным, бородка у него такая окладистая была, типа испанки. Так вот, сидим, а у него в руке рукописи какие-то. И что-то зачиталась я, ну и увидела часть стихотворения, так в душу запало...сейчас, вспомню...а, вот:
  

А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,
А как увидела меня, вся стала красная,
У них первый был вопрос -- свободу Африке? --
А потом уж про меня -- в части "разное".

Ну, как про Гану -- все в буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами,
А как вызвали меня, я свял от робости,
А из зала мне -- давай, брат, все подробности! --

  
   А потом я нашла где-то это стихотворение полностью. Прочитала его и думаю: так это ж как с меня написано! За семью советскую, да за семью образцовую. Так и стали мы с твоим отцом опять семьей образцовой. Правда, я его к себе долго потом не подпускала. Бабушка твоя с дедом очень переживали. Мы и квартиру тогда разменяли, в другой район переехали. Мол, детям ближе к школе. Врали. Врали. Себе, обществу. Вам, вам с Тоськой врали. Ну а потом время прошло, старые раны залечило. Перестала я так сосредотачивать внимание на этом. Какой в этом прок? - женщина перевела дух. Тимур встал, налил ей и себе еще кофе.
   - Мам. А я Насте изменил, - в этот момент в кухню зашла будущая бывшая жена и, встав на колени, обхватила руками ноги мужа.
   - Тимур, Тим... Я..я..я смогу простить тебе это, только давай заберем заявление, я прошу, я умоляю тебя! Тим! Ну пожалуйста! Какая разница мне, как все было, если мое счастье вот оно, здесь, здесь! Какая разница, что будет с этой женщиной, которая лишь на несколько часов была твоей, которая испытала блаженство лишь на чуть-чуть? Ведь мое счастье здесь, оно тут, рядышком сидит, только руку протяни! Дорогой мой, любимый, давай заберем, заберем эту бумажку проклятую, а хочешь, давай разведемся, но жить останемся вместе, а, любимый? Ну ты представляешь, там, за порогом смерти, там нет ничего, ничего! Там пустота! И разве то, что происходит здесь, способно испортить жизнь? Мы с тобой однажды просто закроем глаза, и все. Нас не будет. И перед тем, как закрыть глаза, что мы увидим, что вспомним? Что один жалкий проступок, одна ошибка разрушила всю нашу жизнь, и остаток дней своих мы провели порознь, безумно любя друг друга, но так и не простив? Я люблю тебя, люблю всем сердцем, безумно люблю! И я не могу себе позволить тебе уйти, я готова любить за нас двоих! Мы будем счастливы до конца дней наших, я люблю тебя так, что прощаю тебе все... Это все пройдет со временем, ты позабудешь, я позабуду. И все будет хорошо. Милый, ведь все будет хорошо? Я уже простила тебе это, уже..., - мужчина мягко прикрыл ей рот ладонью, поднял с колен, утер слезинки, взял ее холодные ладошки в свои, и тоскливо сказал:
   - А я себя не могу простить.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"