Мы стояли и смотрели, как крутиться наша карусель, наш мир, созданный нами, предвкушая счастливый отдых после трудов праведных. Наивные, мы и не подозревали, что вся настоящая работа для нас еще только начинается.
Мы наблюдали, как карусель, обрадовавшись, внезапно обретенной свободе, стала вертеться все быстрее и быстрее, с каждым оборотом увеличивая скорость вращения. Уже глаза не отслеживали на ней отдельные детали, перед нами вибрировала единая, монолитная, вращающаяся огромная тумба. Она то радостно визжала, то вдруг голоса замирали, будто скованные, леденящим душу ужасом, в предчувствие встречи с чем-то доселе ей неведомым, то издавала крики отчаяния, то стоны блаженства. И казалось, что главной интригой всего этого действа был именно манящий страх перед неизвестным, разогревавший неистовое желание всех поскорее освободиться от него, окунувшись в неизведанную тайну, увлекавшую в свои объятия. Стремление познать тайну изнутри, радостное чувство в предвкушении обрести вселенскую мудрость и страх проскочить мимо нее, потерять ее навсегда, вращали наш мир с неистовой силой, разгоняя его с каждым разом всё быстрее и быстрее. И было не понятно, чего было больше, счастья, радости, желания или страха.
С деревьев, что стояли возле карусели, от образовавшегося завихрения воздуха стали отлетать листья, разносясь во все стороны. Плоды деревьев, более тяжелые, чем листья, падали тут же, готовые вскоре пустить свои корни, чтобы дать жизнь новой растительности. Наш сад, поблекший и оскудевший от таких перемен, готовился к переходу в мир иной. Но в нем не наблюдалось и толики уныния, он все еще стоял с гордо поднятой головой, с чувством выполненного долга перед встречей с неизбежным.
А, тем временем, мир, нами рожденный, всё набирал и набирал обороты. И вот настал момент, когда крутящаяся с бешеной скоростью тумба стала бледнеть, исчезая прямо на глазах, а вместе с этим и гул голосов перешел в совсем иной регистр. То разнообразие звуков, что доносилось до нас еще совсем недавно, слилось в слабый монотонный писк, который наш слух уже улавливал с большим трудом. Наконец, наш мир и вовсе стал невидимым, растворившись в небесном просторе, как сахарный песок в стакане с чаем. Вместе с ним исчез и его голос.
Он исчез. Он исчез для нас, переместившись в другое, какое-то свое измерение, в которое мы, похоже, попасть уже не можем, как бы нам этого не хотелось, да и никогда бы не смогли, и о котором нам оставалось только догадываться. То есть, нам оставалось только успокаивать себя мыслью о том, что для нашего мира мы уже всё сделали, что могли, мы дали ему жизнь, а всё остальное уже не наша забота.
- О чем ты думаешь? - спросила она меня.
- Наверно, о том же, о чем и ты - ответил я, все еще не веря тому, что наше детище, с таким трудом, любовью и стараниями нами созданное, вот так вот, с диким восторгом покинуло нас, что мы его утратили и, быть может, навсегда.
- Тебе больно? - услышал я ее вопрос.
Я промолчал, стараясь приглушить в себе боль утраты, догадываясь, что и у нее в душе сейчас происходит нечто подобное.
- Это фантомные боли. - Она помолчала секунду-другую. - От этого никуда не денешься. Так бывает всегда, когда приходится расставаться с частью себя - она взяла меня под руку и прижалась щекой к моему плечу. - Через эту боль ты постигнешь Дао.
- Но наш ребенок - я попытался заглянуть в ее глаза - он ведь тоже будет терять и тоже испытывать боль утраты, особенно сейчас, в первое время, когда он такой беспомощный и неискушенный в житейских делах.
- За него не волнуйся - она посмотрела на небо, пытаясь отыскать там свое дитя - мы смогли дать ему только душу, вместе с ней, вдохнув в него жажду жизни. Сейчас он, в образе и подобии Божьем не способен ничего терять, поскольку еще сам ничего не приобрел. А для того, чтобы начать приобретать, ему сначала необходимо будет обрести свое тело. Только в союзе с телом его душа сможет творить свой мир, и первое, чего он должен будет опасаться, это утратить этот союз, ибо его утрата будет означать для него только одно - смерть.
- Да - согласился я - душа, потерявшая свое тело, обречена на вечное мытарство в бескрайних просторах вселенной, поскольку нигде не будет находить своего места, так как не позаботилась об этом, имея тело. Ну, а тело никогда не сможет создать себе душу, а без души очень скоро начнет разлагаться, подчиняясь общему закону бренного материального мира. И все те блага в виде телесных наслаждений, которые оно будет стремиться получить, только ускорят процесс его распада.
- Да, телесные блага иллюзорны - печально произнесла она, продолжая вглядываться в небо. - Тело, за неимением души, при наличии только одного своего эгоистичного Я, будет стараться обрести для себя различные удовольствия, чтобы хоть как-то самоутвердиться в этом мире. Оно будет всякий раз пытаться заполучить их всеми правдами, но чаще неправдами, потому что так проще и быстрее. И потребность в удовольствиях у тела будет возрастать по нарастающей. Чем больше оно их получит, тем больше удовольствий захочется еще. Но подобный опыт смешон, поскольку нельзя утвердиться в мире, где правит балом жизнь, через болезни и смерть, которые будут следствием всякого телесного наслаждения. Утвердиться можно только через чистоту наших душ, стремящихся к жизни вечной, а значит, изначально ориентированных на жизнь.
- Хорошо, что мы смогли дать ему душу - произнес я в задумчивости.
- Да - согласилась она - имея душу, тело обрести не сложно. У души, сотворенной по Божьему подобию, обязательно возникнет потребность творить, и она сотворит себе тело.
- Было бы хуже - подхватил я - если бы мы дали ему только тело. Но мы люди, а значит, просто обязаны иметь душу.
- И все-таки я боюсь за него - она крепче прижалась ко мне - ведь сейчас у него даже своей конкретной цели нет, устремившись к которой, он смог бы терять все остальное.
- Не думай об этом - сказал я - у него уже есть душа, а значит и есть цель, только он ее сейчас еще пока не может четко сформулировать. И эта цель будет вести его, она поможет его душе обрести свое тело. А оно, в свою очередь, поможет ему четко обозначить его цель в жизни, ради которой он потеряет свою душу, чтобы обрести свое истинное, духовное Я.
- Наверно ты прав - она заглянула мне в глаза - чем больше он потеряет сейчас, тем больше обретет потом, так что пожелаем ему вдогонку как можно больше потерь.
* * *
Так мы и стояли в ожидании чуда - она, глядя в небо, я, глядя в ее глаза, пытаясь разглядеть в них то, что она пытается разглядеть в голубом небосводе. Но так ничего в них и не увидев, я тоже стал всматриваться в небо, полагая обнаружить на нем хотя бы слабые следы присутствия нашего творение, но, как ни старался, ничего не мог разглядеть в его прозрачной синеве. Мне что-то явно мешало раствориться в небесной чистоте, став таким же чистым и прозрачным.
- Ты слишком напряжен, чтобы видеть райские кущи - услышал я ее голос - твой дух отягощен земными мыслями с их заботами и тревогами. Отбрось их, стань подобным нашему народившемуся дитя таким же неискушенным и бесстрастным, и тебе откроется видение твоей цели, ради которой ты проделал столь долгий путь.
- Но ведь когда-то именно эти заблуждения помогали мне увидеть очевидное - возразил я.
- Не обманывай себя - тихо ответила она - потакая своим заблуждениям, ты видел лишь то, что хотел видеть, а не то, что стремился увидеть всю свою сознательную жизнь. Ты наблюдал лишь фантомы, которые порождали тебе твои заблуждения. В то время, как смысл твоей жизни оставался для тебе невидимым и непостижимым, так как был заслонен от тебя монстрами твоего суемудрия.
- Но для этого мне придется отвергнуть всю мою жизнь с ее переживаниями, впечатлениями, болью и радостью, озарениями и помрачениями, взлетами и падениями, восхищениями и разочарованиями и многим чем другим, что наполняло мою жизнь смыслом.
- Отвергай - коротко отрезала она пуповину, соединявшую меня с моей прошлой жизнью - и помни, что, мудрость состоит не в том, чтобы ловко манипулировать устоявшимися заблуждениями, а в том, чтобы быть выше их. Нельзя управлять миром, будучи суетной частью его, но лишь возвысившись над смертью, через любовь к миру за его стремление к жизни. Это и есть высшая мудрость, которой следует Дао. В ней заключается сакральный смысл бытия.
От ее последних слов яркая вспышка света озарила мое сознание, ослепив и оглушив меня на какое-то время. Когда я снова получил возможность ориентироваться в окружавшем пространстве, я увидел, как передо мной раскрываются небесные врата, представляя моему взору тишину и покой непорочных устремлений, завораживающую красоту и гармонию блаженства вдохновленной мысли, мудрую справедливость бескорыстного служения возвышенного Духа.
Смутные воспоминания узнаваемых черт стали воскрешать в моем сознании это видение Божественного присутствия, и я вдруг вспомнил, что мне доводилось, и не раз, созерцать эту картину Духовного совершенства.
В первый раз это произошло в момент моего зачатия, когда я впервые ощутил себя частичкой Мироздания, появившейся на свет, благодаря Его неустанной заботе, ради утверждения жизни во вселенной.
В следующий раз Он явился ко мне во всем своем великолепии, когда я впервые увидел тот мир, в котором, и ради которого родился. И в тот раз, разглядывая Царство Духа, я, как и сейчас, не сразу узнал Его в новой для меня обстановке. Но узнав, я издал крик радости и облегчения от терзавших меня сомнений, подтверждая, тем самым, мое безоговорочное согласие жить в Его мире. И Он принял меня, принял меня и Его мир.
Потом моя встреча с Ним произошла в момент зачатия нашего дитя. В тот раз так же, как и сейчас, небесные врата распахнули свои створы, позволив мне на короткое время соприкоснуться с таинством извечного. Но потом закрылись перед самым моим носом, оставив меня самому отвечать на кучу нахлынувших вдруг оттуда вопросов, ответы на многие из которых я не знаю и до сих пор.
И вот сейчас, когда отправил свое дитя в плавание по житейскому морю.
И я только сейчас обратил внимание на то, что все эти встречи с Божественным откровением происходили не без ее участия. Она всегда незримо присутствовала рядом, то в образе моей матери, выносившей и родившей меня, то в образе супруги, выносившей и родившей наше с ней дитя, то вот, как сейчас, помогая мне познать высшую Мудрость Бытия.
* * *
Созерцая Исток Мироздания, его безмятежную колыбель и огнедышащее горнило, в котором выплавлялось бессмертие, я постигал таинство рождения всего сущего во Вселенной.
Как же я был тогда далек, еще в прошлой своей жизни, от истинного познания. Я проделал титанический труд, но он не приблизил меня к пониманию истины ни на йоту. А сейчас я не произвожу никакой работы, не возвожу города, не занимаюсь их благоустройством, не объявляю никому войну и не заключаю ни с кем мир, я просто созерцаю вечность, и ее Высшая Мудрость сама проникает в меня, наполняя мой разум.
- Ты так ничего и не понял - промурлыкала она сладким голосом, закинув мою руку себе на плечи и прижимаясь щекой к моей груди. - Ты строил и разрушал города, воевал и заключал мирные договора, открывал материки и покорял космос, ты проделал весь этот гигантский труд только для того, чтобы однажды перед тобою разверзлись небесные врата, и ты бы смог насытить свой изголодавшийся дух хлебом Истины.
Выходит, я создавал свой мир вовсе не для того, чтобы обладать им? - спросил я, немало удивленный таким поворотом дела.
- В этом как раз и кроится твое самое большое заблуждение, которое мешает тебе приблизится к пониманию Дао - она во второй раз, за все время нашей беседы, посмотрела мне в глаза, пытаясь пробудить мой дремлющий дух. - Ты до сих пор так и не понял, что мир, сотворенный твоими руками, создавал не ты сам, а Создатель, сотворивший и тебя в том числе.
Пойми, кисть способна написать величайшую картину, но при условии, что ее будет водить по холсту рука мастера, которого сотворил Создатель, дав мастеру талант создать кисть, а также вдохновение для написания ею живописного полотна. Ну, а теперь сам подумай, кто из них вправе считать полотно своим, кто их них истинный художник, написавший картину - кисть, мастер, или Создатель?
Вот и впредь, создавай и не обладай, управляй, но не считай себя властелином, отдавай и не думай, что ты отдаешь своё - это поможет тебе обрести путь к пониманию Дао, он же и укрепит твои силы своею благодатью.
2
Перед моими глазами стали исчезать окружавшие меня предметы. Исчезли обнаженные деревья сада, что еще совсем недавно выписывали своими голыми ветками замысловатые знаки в воздухе, пытаясь мне объяснить этим какие-то прописные истины. Листья с деревьев разлетелись еще раньше, а сейчас стали исчезать опавшие с ветвей плоды, так и не успевшие пустить в земле корни. Да и сама земля с пожухлой травой тоже исчезла. Исчезла даже небесная синева, небо стало совершенно прозрачным.
Я посмотрел на нее, но и ее рядом со мной уже не было, хотя ее дыхание я слышал отчетливо, а биение ее сердца отдавалось во мне теплыми толчками. Наконец, я оглядел себя, но обнаружил, что и мое тело куда-то испарилось, как мокрая лужица на горячем асфальте.
Я утратил всё, что только можно, если не считать своего разума, способного адекватно оценивать сложившуюся ситуацию и не позволяющему мне впасть в панику и сойти с ума. Также сохранилось и мое устремление постичь Дао. Я очутился в Великой Всеобъемлющей Пустоте, став частью ее, но при этом нисколько не испытывал и капли сожаления.
- То есть, ты хочешь сказать - спросил я ее - что Творец, создал материальный мир специально, чтобы мы не замечали среди многообразия его форм Великую Пустоту?
- Напротив, - услышал я ее голос - материальный мир лишь отражает неисчерпаемые возможности Великой Пустоты. Каждое рождение новой звезды - это всего лишь выплеск накопившейся творческой энергии Великой Пустоты, с которым Она тут же без сожаления расстается, чтобы сторицей восполнить свои творческие силы и создать новые звезды. Миллиарды миллиардов звезд вращаются в Великой Пустоты, делая Ее своим центром притяжения. Звезды, неся в себе заряд творческой энергии Великой Пустоты, по примеру Создателя, в свою очередь, так же порождают множество форм живой материи, наполняя вселенную жизнью, расставаясь с ними в Дао, ничуть об этом не жалея.
- Да, но вся беда в том, что материальный мир кроме форм жизни также порождает и время, которое регламентирует срок их жизни во вселенной.
- Это, пожалуй, единственное, что их отличает от Великой Пустоты. Зато у материи - подытожила она - есть отличный стимул постичь Дао, и тем самым обрести вечность, заполнив Пустоту еще одним уникальным опытом.
Пожалуй, она права - подумал я - материя всегда стремиться создать лишь оболочку для Пустоты, которая всегда требует своего наполнения на протяжении всей своей жизни. Наполняя Пустоту, материя только обогащается.
- Но однажды - продолжила она мою мысль - настает такой момент, когда приходится без сожаления расставаться с накопленным богатством, чтобы дать жизнь своему собственному творению. Оно наполняет смыслом твое существование, тем самым, продлевает и твою жизнь, остановив в твоем сознании неумолимый метроном, отсчитывающий срок твоего пребывания в материальном мире, заменив его Великой Пустотой, которой время неподвластно. Так осуществляется гармоничное существование материального мира и Великой Пустоты, они необходимы друг другу.
- Значит, опустошение приносит пользу - осознал я принцип взаимоотношения материи с Великой Пустотой.
- Да, но для этого необходимо сначала наполнить Пустоту - без этого опустошение просто невозможно.
И откуда она всё это знает - мелькнуло у меня в голове - впрочем, кому, как не ей, постоянно наполняющей и опустошающей свою утробу это знать.
3
- Моя утроба - мечтательно вторила она моим мыслям - лишь жалкая модель Великой Пустоты, но и она способна выносить в себе вселенную.
Кстати, ты не обратил внимание, - неожиданно спросила она, - что цветовая гамма прозрачной Пустоты намного, в миллионы раз богаче куцего спектра из семи цветов, который ты мог наблюдать в материальном мире.
Я только сейчас заметил, что пространство, в котором нахожусь, не однородно, а состоит из огромного скопления всевозможных пространств, имеющих каждый свой цвет. Переливаясь миллиардами оттенков, мир Великой Пустоты окрашивал мое сознание, делая доступным моему пониманию саму его суть. И я не только отчетливо осознавал, что каждый цвет несет в себе смысловую нагрузку, но и мог понимать значение каждого цвета.
Увиденная мною живописная картина невольно заставила меня погрузиться в прошлое, и мне вспомнилось мое детское восхищение всякий раз, когда я мог наблюдать радугу на небе. Почему же семь цветов, повисших изящной дугой на небосклоне, вызывали во мне столько восторга и неподдельного любопытства - подумал я. Может быть, глядя на них, память воскрешала в моем сознание цветовой спектр сотен тысяч переливающихся соцветий неземной красоты, что скрашивали мое безмятежное пребывание в утробе матери?
Да, пожалуй, в моей земной жизни мне их явно не хватало, поэтому, глядя на радугу, эту посланницу небес, я всякий раз надеялся отыскать в ней утраченную цветовую гамму моей первой колыбели. Но попытки мои были тщетны, а радуга вскоре исчезала. Вместе с ней исчезали и мои надежды обрести полноценное видение мира. Я снова был вынужден довольствоваться семью цветами земного бытия, которые только притупляли мое зрение, лишний раз напоминая мне о несовершенстве того мира, и это нисколько меня не радовало.
Неожиданно многоцветие Великой Пустоты запело на все голоса, и внутри меня стала играть необычайно прекрасная музыка, разливаясь волнами многоводной реки. Помню, я мог часами слушать соловьиные трели, выделяя в них знакомые мелодии, и совершенно был глух к весеннему многоголосью моря благоухающих цветов, распустившихся в бескрайнем поле. Ему всегда аккомпанировало небо, выводя свою небесную симфонию, в такт сладкозвучному хоралу нарождающейся жизни. Хотя и эта музыка земного блаженства, состоящая всего из семи нот, не шла ни в какое сравнение с той многокрасочной звуковой палитрой, что мне довелось слушать в утробе. Я ужаснулся своей глухоте. Кроме этих семи нот я совсем не слышал другие звуки звукоряда вечности. Сейчас же в этой немой прозрачной Пустоте по всему моему телу снова стали разливаться каскады всевозможных звуков. И уже мое сознание отмечало не семь, а миллионы нот необычайной красоты, которые извлекали сотни тысяч неведомых мне инструментов.
Но самое удивительное было то, что я их мог даже попробовать на вкус. Каждая нота имела свой вкусовой оттенок, а вместе они создавали во мне необыкновенный вкусовой букет, который, самое поразительное, появлялся у меня не на языке, как я привык, он рождался где-то в глубине моего сознания.
Мне с детства мама внушала, что вкус у пищи может быть только семи оттенков. Но тогда я еще помнил то невообразимое многообразие вкусов, что я имел удовольствие получать, находясь в ее утробе, поэтому вся земная пища поначалу казалась мне такой пресной. Но постепенно я стал забывать внутриутробную кухню и стал различать только эти семь вкусов, которые с каждым днем все больше и больше вводили меня в заблуждение, уводя прочь от кухни Великой Пустоты. То, что ее давно забыла моя мать, я понял давно.
Единственно, что меня утешало так это только то, что я оставался глухим слепцом среди таких же, как и я, глухих и слепых - слабое утешение. Но зато мне никому не надо было объяснять, что по-настоящему мир намного красочнее и интересней, что мы, по слепоте своей, этого просто не можем видеть - меня все равно никто бы не понял, или не захотел бы понять. Хотя, иногда мне казалось, что все всё понимают, только делают вид, что их вполне устраивает сложившееся положение вещей. Сейчас я начинал понимать, что все они были мудрее меня, потому что знали, что тот мир, в котором они живут лишь временная остановка со своими неудобствами на пути к Дао.
Но, вырастая и обретая силы, все почему-то забывали о Дао, все устремлялись к своим, земным целям, боясь их упустить, боясь, что их опередят, и в этой гонке чаще погибали раньше, чем достигали цели. А те единицы, которым повезло больше, достигнув цели, заполучив то сокровище, что являлось пределом их тщеславного мечтания, совсем не становились счастливыми. Напротив, все отворачивались от них, потому что никому уже было не нужно ни то сокровище, что досталось не им, ни их обладатели, утратившие свои силы и разум в погоне за призрачным счастьем. А спустя немного времени и сокровище, с таким трудом добытое, блекло, теряя свою ценность. Вместе с сокровищем, хирели и их обладатели, утратившие в погоне за ним свою душу, в которой заключались их жизненные силы - главное их сокровище, о котором они ничего не знали.
И я, что уж тут скрывать, был подвержен этому безумию. В погоне за своим иллюзорным сокровищем и я становился безумцем, ничего не видящим и не слышащим вокруг. Для меня были все средства хороши, и я готов был соблазнить, украсть, предать и даже убить, чтобы достичь своей цели, ведь победителей не судят - я так думал.
Но, странное дело, я только сейчас стал понимать, что вся ценность этих сокровищ заключалось не в них самих - сами они всегда казались мне холодными и безжизненными, как те трупы, что они оставляли за собой. Вся их ценность заключалась в бурлящей через край жизненной энергии соискателей этих сокровищ, и чем путь к ним, густо усеянный мертвецами и обильно политый кровью, был длиннее, тем и желание у людей их обрести было сильнее, тем и цена их была выше. Но вот парадокс - кипучая энергия соискателей совсем не прибавляла им жизненных сил, а, напротив, сама же и сжигала их души - их главную хранительницу жизненной потенции. И наиболее интенсивно их души сгорали, когда они забирали чужие жизни. И всегда получалось, что долгожданное обладание сокровищ, на самом деле не обогащало никого, а только ускоряло процесс перехода в мир иной. И на поверку выходило, что победителей судят, еще как судят, только не земным судом, а небесным.
Хотя и люди в этом суде тоже всегда принимают участие, невольно беря на себя роль судей, адвокатов, присяжных, а также палачей. Поскольку ценность добытых сокровищ заключается еще и в неравнодушном отношении людей к их обладателю, которые окружают его своим лицемерным уважением, завистью, скрытой ненавистью. Счастливый обладатель сокровищ всегда просто купается в бурлящей желчи своего окружения, и, что самое любопытное, абсолютно равнодушных и безразличных к нему среди них никогда нет.
И ведь обладатели сокровищ всегда чувствуют атмосферу ненависти, в которой вынуждены пребывать, но, ни у одного из них, никогда даже мысли не возникло расстаться со своим убийственным богатством. Все почему-то с завидным упрямством шли навстречу своей смерти, увлекая за собой и свое неравнодушное окружение. Впрочем, чудес на свете не бывает, душа сама ищет и находит место своего упокоения: душа живая - в жизни, мертвая - в смерти.
- Теперь ты понял разницу между богатством мнимым и сокровищами истинными? - спросила она, поправив, как я догадался, неуловимым глазу движением, слегка растрепавшиеся волосы на своей голове.
В этот момент, всего лишь на какое-то мгновение, свет взыграл в ее невидимых волосах переливами своего многотысячного соцветия, но этого вполне хватило, чтобы моя душа озарилась многокрасочной картиной совершенного Дао. Чтобы сердце отозвалось красочным многоголосьем майского луга благоухающих цветов.
Чудны дела Твои, Господи! - мелькнуло у меня в голове, как только я нутром своим ощутил ее истинную цену. - Интересно, - подумал я - а где зарождается у нее моя ценность?
- Смешной, - тут же отозвалась она. - Неужели ты так до сих пор и не понял, что та ценность, которую могут дать глаза или уши, ноздри, язык или руки - скоротечна и обманчиво изменчива, если сердце пустое, а душа мертва. Любая ценность рождается в сердце, а уже оно указывает глазам, как им стоит смотреть; ушам, что им следует слышать; велит ноздрям, какой аромат им надлежит вдыхать, какой вкус ожидать языку, и что осязать рукам.
Наши же сердца при определении ценности руководствуются Мудростью Дао - Он наш главный оценщик.
- А и то! - согласился я с ней - стоит ли верить увиденному или услышанному, если сердце осталось безучастно к этому. Ведь ему не надо искать свое истинное сокровище, оно всегда пребывает вместе с ним.
4
- Да, но, разве наши сердца не стремятся к славе - вдруг спросил я самого себя - и к почестям, любви, благосклонности, находя в них оправдание своему пребыванию в мире и утешение? Не в них ли таятся сокровища людских сердец, не в них ли следует искать Мудрость Дао?
- Но всегда достигают позора, ненависти и забвения - задумчиво произнесла она, добавив - причем, независимо от того, достигнут они славы, добьются ли любви, или нет. Ни в славе, ни в любви нет мудрости, в них нет Дао.
- Что же тогда может так ослепить сердца людей - удивился я - что они готовы в своем тщеславном порыве пожертвовать даже Мудростью Дао?
- Страх - был ее короткий ответ. Но потом, увидев недоумение на моем лице, она стала объяснять. - Люди боятся мира, боятся Дао, поэтому стремятся сравняться с миром и Дао в почести и славе, чтобы не зависеть от них.
- Но ведь ты говоришь, что, таким образом, они обрекают себя на позор и забвение - засомневался я - разве в позоре меньше страха?
- Все закономерно - спокойно ответила она - каждый, в конце концов, обретают то, к чему так неустанно стремилось их сердце. Обретают то сокровище, которое оно хранило.
- Но ведь в страхе нет, и не может быть Мудрости Дао.
- Не может - согласилась она.
- Тогда, почему же Соломону его знатность и богатство не помешали стать мудрым - не унимался я - да и Христу, Сыну Божьему, взойти на Голгофу?
- Это оттого, что Соломон сам не ощущал своей знатности, называя ее суетой сует, а его богатство заключалось не в золоте и драгоценных каменьях, а в устремлении его сердца к главному своему сокровищу - к Богу. Да и сердце Христа всегда было с Его Отцом.
Вот и ты, всегда будь богатым ровно настолько, чтобы не стать верблюдом, изнывающим под тяжестью своего богатства, бредя по бескрайней безводной пустыне.
- Но разве Христос не из страха потерять Своего Отца принял крестные страдания.
- Он родился в Отце, и Отец всегда пребывает в Нем, у Него не было причин бояться потерять Своего Отца, им двигала любовь к Отцу и ко всему, что Он сотворил. В такой любви нет места страху, ее невозможно потерять, а значит и позор ей не грозит.
А в сердце, где царит мертвая пустыня, всегда заползает страх, он-то и подгоняет человека поскорее стать богатым, обрести славу и почет, видя в этом свою защиту. Наивное заблуждение, поскольку ни богатство, ни слава, ни почет не могут никого защитить, напротив, они только усиливают страх, только на этот раз страх потерять свои сокровища.
- Но ведь богатство и слава, как приходят, так и уходят - удивился я непониманию людей таких элементарных вещей.
- Всё верно, рано или поздно им на смену всегда приходят бедность, позор и забвение. Вот поэтому нет особой разницы между богатством и бедностью, почетом и позором, известностью и забвением, если сердце пусто.
- Грустно - тихо промолвил я - видеть, как одни, никого и ничего не стесняясь, собирают по помойкам пустые бутылки и банки из под пива, чтобы хоть как-то защитить свое тело. А другие, точно так же, не брезгуя ничем, чтобы защитить свою бренную плоть, собирают нули на своем счету в банке и баллы для рейтингов. Становится грустно и печально, когда понимаешь, что все они одинаково несчастны.
Надеюсь, чаша сия пройдет мимо нашего ребенка.
- Обязательно пройдет - ответила она тихо - если он не опустошит свое сердце, ослепленный внешним блеском золота в погоне за ним. А чтобы этого не произошло, ему предстоит сначала познать его внутреннюю мощь, познать его власть над миром, а, главное, изведать на себе всю силу ответственности, дающую свободу его обладателю совершенствовать мир.
Но, чтобы усвоить эту премудрость, для этого ему необходимо будет свое сердце наполнить дыханием ладана и обрести духовную власть на право созерцать золото, всегда видя лишь его внутреннюю силу, составляющую его содержание.
И еще - она замолчала на какое-то время, и мне показалось, что в ее молчании отобразилась вечность, таким долгим и содержательным оно было, потом продолжила - только через дыхание ладана он сможет наполнить свое сердце дыханием смирны. Оно поможет ему умереть для своей плоти и всех ее искушений и страхов, и воскреснуть в духе, имея власть над смертью. Вот тогда он сможет обладать золотом так, как тому учит Мудрость Дао.
5
- Почему же люди, как не пытаются, не могут увидеть Дао? - я посмотрел на нее, точнее, на тот многокрасочный мир небесной симфонии, благоухающий миллионами ароматов, что составлял ее суть.
- Видимо потому, что они привыкли на всё смотреть своими горделивыми взорами, своими суетными, вечно бегающими, алчными глазками, ослепленные внешним блеском скоротечной мишуры.
Глазам не к чему бегать в поисках Дао - Оно само найдет свой взгляд, достойный созерцать его. Но для этого и взору следует усмирить свою гордыню, и снизойти до единства с Ним.
- Почему же никто не может услышать Мудрость Дао? - я прислушался к спокойному течению крови в ее жилах, к ритмичному биению ее сердца, к ровному дыханию в ее груди, сам становясь при этом безмолвным, опустошая свою суть для мудрости, что проистекала из нее.
- Скорее всего, оттого, что их тщеславный слух способен слышать только звук своего собственного голоса. А из всего звукового многообразия Дао всегда пытаются услышать только прямые доказательства своей правоты. Чтобы услышать Мудрость Дао нужно просто научиться слушать других, а это великое искусство.
- А может - пронзила меня дикая мысль - людей пугает то, что овладев великим искусством слушать, они услышат Мудрость Дао, и у них возникнет жгучее желание Его увидеть, а увидев Его, ими овладеет неистовая страсть обладать Дао самолично. Но только от одной этой мысли их охватывает еще больший страх, вот и делают все, чтобы не замечать его. Видят только то, что хотят видеть, слышат только то, что им удобнее.
- Обладать Дао самолично - я почувствовал улыбку на ее губах - у кого же, хотела бы я знать, хватит на это сил. Для того, чтобы обладать Дао, необходимо стать мудрее Дао. Но пока Дао управляет людьми, давая каждому по его силам - она снова сделала многозначительную паузу, давая мне время хорошенько подготовиться к тому, что мне предстояло услышать, потом, видя мою готовность, произнесла - запомни, ученик никогда не станет мудрее своего учителя.
- Ну да - согласился я - иначе он потеряет своего ученика, перестав быть для него учителем. То есть, учитель сам должен стать учеником у своего бывшего ученика, ставшего для него учителем - ерунда какая-то.
И вообще - продолжила она, не обращая внимания на мою реплику - Дао не терпит суеты, так что, постигая Дао, не стремись его постигнуть. Делай это втайне от всех и даже от себя самого. Всегда помни основное правило познания: всё постигается по принципу узнаваемости. Тайному легче постичь тайное, явному - явное. Так тебе будет легче постигать Дао, так тайное быстрее станет явным, освободив пространство в твоем сердце для нового таинства.
- Но есть ли мне смысл устремиться к истоку, чтобы быстрее достичь устья Его реки? - поинтересовался я.
- Единственно, что тебе нужно, это научиться созерцать Дао, а не свои тщеславные устремления, и ты увидишь, что источник Его Мудрости повсюду, там же ты обнаружишь и устье, проистекающее в вечность.
Овладевай искусством слушать Дао, а не хвалебные песни в твою честь, и воды Его Мудрости всегда будут питать тебя.
И еще - я услышал, как она тяжко вздохнула - никогда не пытайся искать смысл в Его Мудрости, ибо он всегда будет выше твоего понимания. И тогда ты научишься обладать Дао, не имея Его.
Теперь мне предстояло увидеть невидимое, услышать неслышимое, прикоснуться к неприкасаемому.
Мысленно я попросил прощение у Дао и у всего мира, Им сотворенного, за все свои преступления перед ними большие и малые, вольные и невольные. Отчего почувствовал, как некая благодать снизошла на меня и сняла с моих плеч огромную ношу. В свою очередь, и я простил всех, кто когда-либо причинил мне боль и страданья, обиду, да и просто доставил мне незначительные огорчения и беспокойства. Я отпустил их от себя, я перерезал этот канат от якоря, крепко притягивавшего меня к порочному миру, и сразу почувствовал внутри себя необычайную легкость. Я увидел, как мое тело поднялось над землей и плавно воспарило над ней.
Я парил над землей, раскинув свои руки, словно большая сильная птица свои крылья, а земля, тем временем, стремительно удалялась от меня. Вот она предстала передо мной гигантским шаром, на котором я мог различить материки и океаны. Вот она стала уже величиной с футбольный мяч, вот с яблоко, вот с булавочную головку, а потом и вовсе исчезла, превратившись в мельчайший атом, растворившись в необъятных просторах космоса.
А вокруг меня всё пространство уже было усеяно только одними звездами, среди которых я заметил твои глаза, молящие меня не оставлять тебя одну. И, странное дело, я не мог остаться равнодушным к твоим мольбам, я не мог допустить, что и ты, так же, как Земля, затеряешься во Вселенной, превратившись в мельчайшую песчинку.
Я приблизился и обнял тебя, не чувствуя, что обладаю твоим телом. Также по тому, как меня что-то прижимает к тебе, я догадался, что и ты меня обнимаешь, но в тоже время, я не чувствовал себя пленником, лишенным свободы перемещаться. Но я уже не мог покинуть тебя, ибо мы слились с тобой в единое целое.
Вдвоем мы вмещали в себя всё Мироздание, и я терялся в догадках, как назвать наш союз, такой он был необычный и ни с чем несравнимый.
Мы стали плавно кружиться, и я не мог уже разобрать, где у нас право, где лево, где верх, а где низ - все было едино и подчинено единому ритму нашего кружения.
В какой-то момент я оторвал свой взор от твоих глаз и осмотрелся. Увиденное поразило меня - оказывается все звезды, что нас окружали, присоединились к нашему кружению, увлекаемые его центробежной силой. Они все вытянулись за нами в сияющий шлейф, закручивавшийся интересной спиралью.
И я понял, что мы стали центром Вселенной, ее истоком, и одновременно ее устьем, ее оконечностью, ее финишной чертой, с которой начинается новый старт.
Мы представляли собой какую-то совершенно бесформенную форму без имени и определенной цели своего назначения. В нас вмещалась абсолютно вся Вселенная и, в тоже время, мы были совершенно пусты и прозрачны.
Нас невозможно было опознать при встрече, и невозможно было разглядеть наш силуэт, следуя за нами. Но, тем не менее, мы оставались путеводной звездой для всех, кто стремился овладеть полнотой управления настоящим, распознав в нас глубочайший исток всего сущего.
Мы являли собой принцип Дао.
6
- Ты знаешь - прозвучал ее мелодичный голос где-то внутри меня - люди древности, следовавшие Великому Пути, пребывали в состоянии мистического проникновения в мельчайшее и тончайшее. Мне кажется, что они лучше понимали Дао, чем в наше время.
Внезапно, возникнув из ниоткуда, в этой, щемящей душу, тишине, что царила вокруг, ее слова повергли меня в состояние просветления.
- Разве Дао изменилось со временем? - ответило ей моё естество. - Разве Великий Путь со временем мог стать другим? Разве века могли изменить сам принцип познания Дао? Разве Дао вообще может пребывать во времени?
- Нет - отозвались ее слова во мне - просто люди стали другими.
- Тогда, значит, и Дао стало другим - настаивало мое естество - ибо плох тот учитель, чьи ученики не способны освоить элементарного. Ведь Дао не может существовать Само по Себе и Само для Себя, как и люди не могут жить без Дао. Он сотворило людей и существует для них, как и люди, во все времена, могли существовать, только постигая Дао, ибо только в Его совершенстве они могли находить ответы на все свои жизненно важные насущные вопросы.
Я почувствовал, как в нее закралось некоторое сомнение в отношении ее представления о Дао.
- Я как-то об этом не подумала - как бы извиняясь, прозвучал во мне ее голос. Только было не совсем понятно, к кому относятся ее извинения, ко мне, к Дао, или к ней самой. - Но все-таки, сам посуди - ее голос стал уверенней - мне кажется, люди древности стремились постичь Дао, чего не скажешь о людях, живущих в наше время. Древние же постоянно готовились к встрече с Ним, настраивая себя на встречу с чудом.
- И в чем это выражалось? - поинтересовался я.
- Они становились чрезвычайно осторожными, в ожидание встречи с Дао, ни на мгновение, не теряя своей бдительности, - стала она объяснять мне с замиранием в голосе - и, в тоже время, были робкими и нерешительными, будто переходили реку зимой по тонкому люду.
- Разве всего этого уже нельзя наблюдать сегодня?
- Допустим, но те люди всегда сильно волновались, как перед приездом важного гостя. И в тоже время, сами ощущали себя лишь путниками, обретшими временный приют, поэтому старались не уронить свое достоинство, какое полагается в подобном случае. А сегодня я этого уже не наблюдаю, сегодня люди к Дао относятся, как к явлению вполне заурядному и вполне обыденному.
- Должно быть, со временем, постоянное присутствие Дао закрепилось в сознание людей - спокойно отвечал я - поэтому они перестали волноваться при встрече с Ним. Зато теперь всякий раз их повергает в состояние просветления не только Его явление, но и каждое новое знание, какое они в силах получить от Дао. При этом, заметь, просветленных не стало меньше, чем их было раньше.
- Да, но в старину люди лучше сознавали свое единение с природой, будучи неотъемлемой ее частью, поэтому были так же просты, естественны и открыты к Дао, как сама природа. Сейчас всё это куда-то ушло.
- Согласен, сейчас люди удалились от природы, но зато теперь у них появилась возможность лучшее ее разглядеть отстраненным, беспристрастным взглядом. И зато теперь, когда Дао очередным Своим вдохом вновь соединит людей с природой, они будут лучше ее понимать и намного тоньше чувствовать, чем люди древности, а значит и единение с ней, а заодно и с Дао будет полновеснее.
- Да, но в тоже время - не унималась она - те люди были скрытными и таинственными, стараясь сохранить сокровище своего сердца в тайне от всех. И, возможно, их таинственность, помогала им постигать таинство Дао.
- Ты сама знаешь, что тайному легче распознать тайное - отвечал я - но всё тайное, рано или поздно, становится явным. Поскольку всё невидимое духовное стремится к проявлению своего естества, а обретя свою видимую форму, оно уже перестает быть для всех тайным. Вот поэтому, тайнами древности, сегодня уже никого не удивишь, но от этого, поверь, тайн меньше не стало.
- Постоянное видение перед собой своей цели - продолжала она - делало их терпеливыми. Таким образом, их спокойное созерцание Дао обретало движение, и воды их знаний смогли плавно достигнуть наших дней.
- Но ты же сама видишь, на нас река их знаний не иссохла, а напротив, ее движение продолжается, причем, она сама стала намного полноводнее.
- И всё же, они шли Путем Дао и не стремились к избытку.
- Да, но и не отказывались от необходимого. Просто со временем, этого необходимого стало больше, поскольку новые знания увеличивают не только кругозор, но и расширяют круг насущных потребностей.
- Пожалуй ты прав - наконец, согласилась она - им хватало и того, что уже существует.
- Всё так оно и есть, ведь ты же сама прекрасно знаешь если не укрепляться новыми силами, то быстро ослабеешь. И тогда, разум начнет скудеть, дом начнет ветшать, воды реки иссякнут, утроба перестанет плодоносить.
Странное дело, я совсем не почувствовал себя победителем в этом споре, может, оттого, что не почувствовал и ее побежденной, и в этом я нашел особое удовольствие, ибо на моих глазах родилась очередная истина, просветлив нас обоих.