Мельников Игорь Александрович : другие произведения.

Избранный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Игорь Мельников
  
  'ИЗБРАННЫЙ'
  
  Этот роман является своего рода продолжением романа 'Божественная улыбка отплакавших небес'.
  
  Автор предупреждает, что все имена и события вымышленные, совпадения чисто случайные.
  
  
  ГЛАВА I
  
  
  1
  
  Иван вышел из дома, в котором проживал с самого рождения, и невольно сощурился от ослепительного солнца, отражавшегося сотнями сверкающих чешуек на черных булыжниках мостовой еще мокрых, от недавно сошедшего утреннего тумана. Дав глазам привыкнуть к столь непривычному для Питера в конце сентября яркому дню, он посмотрел на небо и на мгновение залюбовался его безоблачной глубокой синевой, усиленной, еще не до конца облетевшим листвяным золотом деревьев, одиноко стоявших вдоль обрывистого берега Малой Невки, с которого местами уже сошла трава, обнажив проплешины чернозема.
  
  Одно умирает, подумалось ему, глядя на грустное увядание природы, чтобы потом дать жизнь новому дню, новому времени. Радоваться ли обретению нового, или скорбеть по уходящему старому, привычному, тому, в чём содержится частичка тебя самого, твоей прожитой жизни, которая умрет вместе с этим временем и больше никогда не возвратится в прежнем обличие. Ей на смену придет другая жизнь со своим новыми целями и задачами, будет насыщена новыми переживаниями, а та, умершая, к нам будет являться лишь в качестве нашего опыта, который нам необходим, как подспорье в решении насущного. И чтобы мы могли отделить опыт от практики, веру от того, во что мы еще не успели поверить, незыблемые устои не проявленного мира, от хаоса мира обозримого, частица нашей жизни должна умереть, то есть исчезнуть из реальной жизни, чтобы попасть в мир иной. И этот неведомый нами мир, существуя по своим законам, незримо сопутствует этому миру, не вмешиваясь и не мешая ему, а напротив, помогает, предлагая к его услугам имеющийся у него опыт прошлых лет, законы ставшие непоколебимыми. Вот, должно быть, для чего существует смерть, вот, наверное, для чего существует рождение.
  
  Размышляя, Иван не обратил внимания, как его ноги, уже шагали по брусчатой мостовой вдоль унылого, безлюдного берега реки в сторону Биржевого моста, чтобы гулко простучав каблуками ботинок по его дощатому настилу, очутиться на другом берегу, на Петроградской стороне - цели его прогулки.
  
  Вот так же и я, еще вчера был студентом университета, и у меня была своя жизнь, свои планы, свои задачи. А сегодня я уже другой, сегодня я уже ощущаю себя не таким, каким был вчера. Пригодится ли мне мой прошлый опыт? Несомненно, все-таки два курса медицинского факультета чего-нибудь да значат в моей жизни. Опять же, книги, общение с интересными людьми, с моим духовным наставником, наконец...
  
  С отцом Игнатием ему определенно повезло, так как он был не только человеком традиционно верующим, что вполне естественно для его духовного звания, но еще и весьма образованным, и не только для священника, но и для своего времени. Кроме того, он был не просто хранителем большого объема знаний, отец Игнатий обладал философским складом ума, и его знания были в помощь ему в его рассуждениях. Иван любил встречаться со своим духовным отцом вне служебной обстановки. Обычно они бродили по Александровскому парку, что находился недалеко от храма, в котором служил отец Игнатий, или беседовали у него дома, сидя за стаканчиком чая, в серебряных подстаканниках. И такие встречи были не редки, так как от них получали удовольствия оба, и студент медицинского факультета Университета Иван Рождественский, и протоиерей Игнатий Введенский.
  
  Ивану вспомнился их недавний разговор с духовником, когда он спросил у него:
  - Как думаете, отец Игнатий, большевики - серьезная сила? Могут они, свергнув царя, придти к власти?
  
  - У них, для этого, слишком много слабых мест - немного подумав, начал свои рассуждения священник, и было видно, что его эта тема волновала очень сильно.
  - Я не имею в виду структуру их организации - стал он развивать свою мысль - любая структура рукотворна, а значит, вполне может усовершенствоваться. Я имею в виду идеи их идола - Маркса, которые они приняли за основу, и которые, естественно, пересмотру подлежать не могут по определению.
  
  - Чем же, по-вашему, плохи его мысли? Идея создания нового общества людей освобожденного труда, как будто бы, не так уж и плоха.
  
  - Вся беда в том, что их Маркс ставит проблему освобождения общества, но не ставит проблему человека. Для него человек - это винтик производственного общественного механизма, он рассматривает человека как функцию экономики без учета его эстетических и духовных потребностей.
  Между тем, большевики, вооруженные лишь идеями Маркса, претендует не только на создание нового общества, но и на создание нового человека. И здесь наблюдается непримиримое противоречие.
  Преображение человека может произойти лишь в том случае, если сам человек будет рассматриваться, как высшая ценность. Если же под человеком подразумевают лишь кирпич для строительства нового общества, то этот процесс невозможен.
  А революция обязательно произойдет, и, судя по всему, очень скоро. И дело даже не в большевиках, а в том, что сам человек в своем познании материи уже дошел до предела, и дальнейшее его погружение в материю ведет только к его гибели, так как, погружаясь в материю, человек отдаляется от Бога.
  Видишь ли - немного помолчав, продолжил свои рассуждения отец Игнатий, решаясь, стоит ли посвящать Ивана в свои сокровенные мысли, которые занимал его, похоже, все последнее время - Бог дал России время, чтобы она могла взрастить свое тело. Поглощенные заботами о теле, россияне из года в год удалялись от Бога. Из года в год их вера в Бога угасала, и однажды настал такой момент, когда они перестали видеть Бога, поскольку видение человеку дается по его вере. Видишь Бога и веришь в Бога, а, уж, коль скоро, плоть заслоняет собой Бога, то и видишь только одну плоть, а значит, и веришь только в силу плоти.
  И вот тогда, а именно в шестнадцатом веке, россияне, увлекшись построением тела России, перестали видеть Царя Небесного, и заменили Его царем земным. И власть царя земного укреплялась по мере того, как россияне, совершенствуя тело России, удалялись от Бога. Именно это удаление породило, абсолютную монархию.
  А сегодня, когда веры совсем не осталось, то исчезло и видение царя земного. И теперь уже и абсолютная монархия, как форма правления, себя уже изжила. Она уже не справляется с требованиями времени, ни с экономическими, ни с нравственными, ни, тем более, с духовными. Монархия же конституционная в России, с ее-то авторитарным пониманием власти, вряд ли приживется. А посему, царю придется отречься от престола, хочет он того, или нет, и на смену монархической власти должна придти новая форма правления. И придет именно та власть, которая сможет инертное тело человека повернуть обратно к Богу. Так что, мы с тобой Иван живем сейчас в то историческое время, когда последний русский царь доживает свои последние дни. Все больше царю земному не бывать никогда в России, поскольку она после революции направит свои стопы непосредственно к Царю Небесному. Но не сразу, точнее, осознание того, что она уже движется не от Бога, а к Богу, у России появится не сразу.
   Что же касается самой революции, то, скорее всего, ее саму будут делать не большевики - они со своими идеями переустройства мира слишком далеки от истинных причин, толкающих к этому переустройству. Царя принудит к отречению буржуазия с их рациональным пониманием мироустройства. И когда выяснится, что гармония мироздания намного выше их узкого рационализма, когда станет ясно видно, что их бездуховная экономическая модель всего лишь паровоз без машиниста, вот тогда власть захватят большевики со своими идеями свободы, равенства и братства.
  
  - В чем же истинные причины таких глобальных преобразований общества, отец Игнатий?
  
  - Вот и ты заговорил, как они. Запомни хорошенько, Иван, что общество состоит из людей, из каждого отдельного человека. И Бог создавал траву и деревья, рыб, птиц и зверей, но Он создал и человека, а не общество людей, поэтому для Бога приятнее созерцать человека, а не толпу. Создавая человека, Бог сотворил его венецом Своего творения, вложив в него помимо Своего образа и подобия еще и всё Мироздание - всю Божественную его составляющую и всю низменную.
  Человек же последнее время слишком долго шел в противоположную сторону от Бога. Для того и шел, чтобы создать свой паровоз, чтобы познать свою рассудочную сущность, а вместе с ней и материальную составляющую мироздания. Теперь же, когда этот урок человеком пройден, настала пора возвращаться ему обратно к Богу, потому что Бог, создавая человека по своему подобию, хочет видеть его Своим помощником в управлении материального мира, Своим сотворцом. Для того Бог и принимал человеческое обличие, чтобы человека сделать богом.
  Большевики же с их поверхностными идеями, охватывающими лишь самый грубый, самый зримый слой сознания, помогут человеку сделать лишь первый шаг к Нему. Они заложат в человека сам принцип наполнения безжизненной материи смысловым содержанием, чтобы ее оживить, так же, как они своими идеями заряжают все вокруг. Далее, когда человек усвоит и этот урок, большевики уже будут не нужны, и он сам уже сможет самостоятельно идти к Богу. Но это произойдет не скоро, всему свое время, а пока человеку предстоят большие испытания, так как такие повороты в сознании на сто восемьдесят градусов безболезненно не проходят.
  
  Только на мосту он почувствовал дыхание приближающейся зимы, отчетливо дававшим о себе знать холодным ветерком, задувавшим с залива, но он не стал поднимать воротник своей студенческой шинели, как непременно сделал бы раньше - юность закончилась, начиналась взрослая жизнь.
  
  У Князь-Владимирского собора, куда он направлялся, чтобы повидаться с отцом Игнатием, перед службой было непривычно много народа для утра буднего дня. В основном это были молодые люди, кто с матерями, кто уже с женами и маленькими детьми - на фронт - догадался Иван. Люди толпились и во дворе храма, и за чугунной витой оградой, стояли отдельными группками в ожидании начала службы. Проходя мимо одной из таких семейных групп, он услышал выкрик, явно обращенный непосредственно к нему лично:
  
  - Господин студент, на фронт германца бить вместе с нами, не желаете ли? - после чего раздался хохот вопрошавшего, а вместе с ним и еще нескольких, таких же бритоголовых парней, видимо его дружков.
  
  Повернув голову в их сторону, Иван увидел ухмыляющуюся физиономию подвыпившего наголо остриженного молодцы с белесыми глазами, стоявшего в окружении своих сотоварищей, таких же, как и он бритоголовых и также явно навеселе. Того парня с белесыми глазами за рукав его стала одергивать пожилая баба, закутанная до самых бровей в тяжелый платок - наверное, мать - подумал Иван.
  
  - Тише, Егорка, тише, чай у храма находишься. - На ее заплаканном, посеревшем от времени лице, был запечатлен извечный страх. Казалось, она родилась с этим страхом на лице. Такие, как она вечно чего-то боялись, порой даже без причины, так, на всякий случай. Но сегодня причина бояться у нее была веская - она провожала сына на войну, где его могли, не дай Бог, покалечить, а то и убить.
  
  Иван не стал отвечать этому парню, явно не находившему себе места от страха перед предстоящими испытаниями, который он пытался неумело замаскировать показной удалью. Ивану всё это со стороны было хорошо видно, но он не стал ничего отвечать белоглазому парню и прошел мимо, опустив голову, чтобы не показать ему своего глубокого сожаления.
  Иван подумал в ту минуту, что, пожалуй, все беды России от разобщенности и непонимания друг друга.
  
  - Что, ваш благродь, на войну за отчизну воевать кишка тонка? - не унимался белоглазый.
  
  - Ну, что ты к молодому барину цепляешься - зашикала на него мать - может господин студент хворый какой - услышал Иван сзади испуганный голос матери того парня, на что тот опять громко загыгыкал.
  
  Войдя в церковь, в которой тоже было полно народа, он не сразу увидел отца Игнатия, стоявшего сбоку и исповедовавшего очередного убывающего на фронт прихожанина, поодаль толпилась, переминаясь с ноги на ногу, большая группа бритоголовых парней и мужчин, в основном из рабочего сословия, реже из мещан. Иван подошел и встал радом с ними, в ожидании своей очереди на исповедь, но протоиерей Введенский, заметив его, дал ему знак, чтобы он был следующим.
  
  - Благословите батюшка - поздоровался Иван с отцом Игнатием, заметив, что тот был какой-то необычно серьезный до сурового, каким Иван его никогда раньше не видел. Он представил себе, что довелось выслушать священнику на исповеди уходящих на войну людей.
  
  - Давненько тебя здесь не было Иван - осеняя Ивана крестным знамением, заметил отец Игнатий - я уж было подумал, не заболел ли ты - и Ивану показалось, что отец Игнатий был рад увидеть знакомое лицо в этом кошмаре надвигающегося апокалипсиса.
  
  - Работы было много в лазарете, - стал он объяснять свое долгое отсутствие, - раненые с фронта все поступают и поступают.
  
  - Уж не в том ли лазарете ты труждаешься, что у вас в университете открыли в главном здании.
  
  - Да в нем. Там сейчас уже все коридоры кроватями заставлены.
  
  - Ну что ж - священник перекрестил Ивана еще раз - дело богоугодное. Исповедоваться будешь? - Иван кивнул - ну, давай, я слушаю тебя.
  
  Иван не стал наклоняться к аналою, на котором лежала Библия с наперсным крестом, а посмотрел священнику в глаза, будто там пытался увидеть ответ на самый свой сокровенный вопрос.
  - Батюшка, я сегодня на фронт ухожу. Вот зашел причаститься на дорожку, да заодно и попрощаться - неизвестно, как там все сложиться.
  
  Отец Игнатий, слегка промокнув епитрахилью, вспотевший лоб от охватившего его волнения, произнес:
  - Признаться, по твоему виду, каким ты сегодня пришел, я подозревал нечто похожее - он замолчал.
  И в его молчание Иван услышал исповедь священника ему, его духовному чаду. В этой молчаливой исповеди духовного отца он услышал откровение, в котором читалось нечто большее, чем просто симпатия к интересному собеседнику в частых и долгих разговорах по вечерам после службы на отвлеченные философские темы и боязнь потерять такое приятное времяпровождение. В его молчание Иван услышал признание в отеческой любви духовного отца к сыну и горечь возможной утраты.
  Наконец, после долгого молчания отец Игнатий спросил:
  
  - Ты, конечно, на фронт сам напросился?
  
  - Да, как и многие мои сокурсники не стал дожидаться, когда призовут.
  Батюшка, я только сейчас осознал, в какое удивительное и одновременно страшное время мы живем. Вот я, казалось бы, еще совсем недавно вместе со студентами других курсов выходил на манифестацию против призыва студенчества в армию. Я был искренне против войны, я и сейчас против нее, но работая в лазарете, я понял, что сегодня мое истинное место не здесь, а на фронте. Только там я могу, принося пользу людям и отечеству, чувствовать себя полноценным по-настоящему свободным человеком, не зависимым от мнения окружающих.
  В конце концов, я сам выбрал себе профессию врача, и спасать людям жизнь стало моей прямой обязанностью и в исполнение этой обязанности я вижу свою свободу.
  
  - Значит, Ваня, и для тебя - тяжело вздохнул отец Игнатий - уже наступило время испытаний. Этот четырнадцатый год еще только начало больших испытаний, которые посылает нам Господь Бог, начало закалки нашей веры. Скоро, очень скоро начнутся для всей России испытания великие, о которых говорили старцы, и о которых мы с тобой недавно толковали.
  Береги себя, я уж буду молиться за тебя Богу, чтобы с тобой ничего страшного не случилось.
  
  Выйдя из храма, Иван обратил внимание на то, что с неба падал снег, кружась в воздухе крупными хлопьями. На фоне синего неба и яркого солнца это выглядело чудом.
  Россия готовится к Покрову, подумалось Ивану, и похоже, именно Покров Пресвятой Богородицы сейчас необходим России. Это единственное в чем она сейчас по-настоящему нуждается.
  2
  
  Когда раздались позывные мобильного телефона, лежавшего на журнальном столике, крепко сбитый, на вид еще не старый, но с совершенно седой головой мужчина, сидевший в кожаном кресле, отложил книгу в коричневом коленкоровом переплете, с пожелтевшими от времени страницами в сторону. Затем осторожно поднес к уху телефон, предварительно взглянув по определителю на номер звонившего.
  
  - Здравствуй - послышался в динамике знакомый баритон.
  
  - Здравствуй - так же лаконично ответил мужчина.
  
  - Ты, вроде, сегодня ко мне должен подъехать? - спросил динамик телефона.
  
  - Да, чуть попозже и подкачу, как обычно - что-то странное показалось мужчине в этом вопросе, да и в голосе, как-то поменьше слышалось привычного холодного металла - к чему бы это?
  
  - Ты, вот что, сам сегодня не светись, а подгони-ка своего помоганца - холодный металл наконец-то зазвучал.
  
  Должно быть, показалось, подумал мужчина.
  
  - Добро - уверенно проговорил он.
  
  - До связи - отозвалось в динамике.
  
  - До связи.
  
  Мужчине не совсем понравился ни сам вопрос, ни тот тон, с каким он был задан - чувствовался в нем какой-то подвох, хотя за Сан-Санычем он никаких подлянок никогда раньше не знал. Сан-Саныч всегда был вор авторитетный, думающий, он все по нескольку раз хорошенько взвешивал, прежде чем принимал решение, поэтому в беспределе никогда замечен не был. Собственно, именно за эти качества сход и утвердил его смотрящим города. Но нотки подвоха он уловил, и теперь нисколько в этом не сомневался. Жизнь давно научила его из миллионов других различных ноток улавливать именно эти, и это умение много раз спасало ему жизнь. С другой стороны, могло и показаться - ведь, именно Сан-Саныч позаботился о том, чтобы он сейчас приглядывал за Юго-Западным районом его империи. Впрочем, времена идут, а главное, основной закон того мира в котором он жил всю свою жизнь, гласивший, что друзей никаких никогда не было, нет и быть не может - каждый сам за себя - подсказывал ему быть начеку.
  
  Из головы не выходил их последний разговор недельной давности, где Сан-Саныч без всяких намеков, прямым текстом ему сказал, что пора завязывать с криминалом, что пора начинать легально зарабатывать бабло. Его слова немало удивили, но Саныч толково стал объяснять, что на дворе уже наступил XXI век, что черный нал отмывать становится с каждым днем все труднее и труднее. Что федералы за годы демократии от них многому научились, и главное, намастрячились, как не упускать своего, поэтому затыкают все дыры и лазейки. И сейчас единственно правильный выход из создавшейся ситуации - это выходить на легальный бизнес, где у федералов бардака еще выше крыши, а значит, там есть, где разгуляться.
  В его словах, конечно, был резон. В конце концов, всей отмывкой занимался непосредственно он сам, и ему было виднее. Да и в моем хозяйстве тоже стали возникать проблемы - подумал он тогда - мусорня бабки еще пока хавала, еще на многое закрывала глаза. Но уже чувствовалось, что так бесконечно продолжаться не может, что скоро эта лавочка прикроется. Но все-таки он не доверял лживым законам федералов, которые меняются по десять раз на дню, как у кидал, что фраеров в карты обувают - у тех правила меняются после каждого удачного хода фраера, разумеется, в одни ворота. Хочешь нормально жить, не подстраивайся ни под какие правила, а диктуй их сам - это азбука, которую он усвоил еще на малолетке.
  В том разговоре он высказал свои опасения, мол, как Саныч себе это представляет - чтобы мои пацаны все устроились на какую-нибудь фабричку и стали честно деньги получать? В ответ глаза Сан Саныча как-то нехорошо блеснули тогда, всего какое-то мгновение, но он успел уловить этот недобрый прищур - он знал цену таким прищурам, и также давно научился выделять их из миллионов других. Правда, блеск в глазах, как вспыхнул, так и потух, и Саныч тут же стал объяснять, что от него требуется.
  
  - Слушай сюда - сказал он - в общем, тут один депутат Горсовета, Епифанцев его фамилия, ответственный за международные связи, с немчурой добазарился на постройку у нас завода ихней фирмы 'Мерседес'. Чуешь, какая карта нам прёт? Мне тут разведка донесла, что он за эту сделку с бундесОв поимел аж двадцать пять процентов акций будущего завода.
  
  - Ну и чё, нормальный ход!
  
  - Ты, Седой, как был крестьянином малограмотным, так им и остался, хоть и книжки с детства любишь читать - усмехнулся тогда Саныч. - А шняга вся в том - продолжал он - что с немчуры-то он поимел, по их буржуйским поняткам, а по нашим, вроде как скрысятничал. Так как им, народным избранникам, по их депутатским понтам, самим во все терки бизнеса встревать вроде как западло, чтобы народ не подумал, что они могут навар иметь, используя свое исключительное положение. Чтобы народ всегда думал, что их светлые депутатские жбаны только оттого и пухнут, что денно и нощно кубатурят об их народном благе и не заморачиваются ничем другим.
  
  - Ну, ты Саныч, скажешь тоже! - рассмеялся тогда Седой.
  
  - Тебе смешно, и всем смешно, а вот им не до смеха. Поэтому официально они все должны быть белые и пушистые, все должны быть преданы делу демократии, благосостоянию народа, всеобщему процветанию и прочей хрени. А то, что их жены и дети бизнесом по их наводке занимаются, то им вроде как можно, их народ не избирал. Разумеешь?
  Так вот - продолжал он - надо прощупать, кому этот Епифанцев скинул на хранение свои акции, и насчет завода всё хорошенько разузнать. Строить его будут на твоей земле, поэтому тебе и банковать. Ну а я, со своей стороны, тебе подсоблю кой-какой информацией об нем самом и кое-какие наколки верные дам.
  
  - А двадцать пять процентов - засомнивался тогда Седой - это много или мало, и стоят ли они того, чтобы весь их депутатский гадюшник ворошить.
  
  - Это много, Седой, очень много, но и это только начало. Со временем мы весь заводик этого шпрехинзидойча к рукам приберем, и тогда ни одна падла не сможет вякнуть, что мы живем на нетрудовые доходы. Чуешь, куда я мечу!
  Один такой заводик, если его раскрутить хорошенько, то по бабкам может и к порту приблизиться. А если учесть, что такой заводик в городе будет не один... В общем, будет живое бабло, и расклад совсем иной пойдет. Там уже и до Горсовета будет рукой подать, и уже не они нам, а мы им всем будем диктовать свои понятки. Догоняешь?
  
  Расстались, вроде, по-доброму, - Седой сдвинул брови на своем низком лбу - но осадок остался. С этим Епифанцевым ему весь расклад был ясен до копейки - развести этого фраера на его же косяке по полной - вот и весь сказ. Ему было не совсем понятно, какую роль в этом деле Саныч отводит ему. Все сводилось к тому, что он просто хочет использовать его, как рабочую лошадку, а когда тот всю основную черновую работу проделает, списать подчистую. Это у федералов, когда списывают со счетов, то отправляют на заслуженный отдых, клубнику в огороде выращивать. Ему же клубника не светила, он шел по другой статье, и Седой это ясно понимал.
  Ну, ничего, мы еще посмотрим, кто кого - распрямил плечи Седой - хотя, если разобраться, то с Санычем будет трудновато бодаться. А может, я сам себе все накручиваю - начал он сомневаться - может, просто измена покатила, или старею?
  
  Седой посмотрел на мобильник, все еще находившийся в его мощной ладони с сильными короткими пальцами. Казалось, одно неловкое движение и нежный кусочек пластмассы может превратиться в смятую лепешку. Сосредоточившись, от чего его массивная нижняя челюсть отвисла, делая ее еще больше, а его и без того устрашающий вид еще более грозным, он ткнул своим корявым толстым пальцем в одну из кнопок. Найдя в 'адресной книге' нужный ему телефон, он нажал другую кнопку, вызывая абонента, и поднес телефон к уху. Почти сразу же в телефоне послышался четкий голос:
  
  - Слушаю!
  
  - Подскачи ко мне - спокойным голосом произнес Седой - дело есть.
  
  - Щас буду!
  
  - Отбой.
  
  'Слушаю!' - ишь ты, прямо, как на плацу - ухмыльнулся Седой. Да, Душман, как был солдафоном, так, похоже, им и подохнет, даже семь лет строгача не смогли из него это его офицерство выветрить. Если бы я в таком, как он, тогда там, под Сыктывкаром, не нуждался, то и внимания на него не обратил бы, так и промотал бы он весь срок в мужиках. От силы мог бы до бугра приподняться, и то по наводке хозяина - тот офицерью благоволил.
  А я его пригрел, от всех его блудней и косяков, что он по первоходу нахапал, отмазал, а он и рад был мне служить верой и правдой. Потому как псом его армия воспитала, и ему все равно кому служить - родине, или мне коронованному - такое уж у него псиное воспитание. Только родине он вдруг стал не нужен, и она его швырнула на нары, чтоб не путался под ногами, а со мной он сыт, обут, одет и крыша над головой, и при бабках, и бабы любят столько сколько душе угодно, и как угодно. Со мной он в авторитете, и даже положенцем стал - вот и служит. Псы, они ласку хозяина всегда ценят и любому за него глотку перегрызут.
  У Саныча, конечно, планы наполеоновские, но вряд ли он сам до всего допёр, а значит нужно быть осторожным вдвойне. Сход на мою ликвидацию ему добро по-любому не даст, так как косяков за мной не водится, а подстава не проканает - воры ее сразу просекут. Значит, будет подбираться через мое окружение, и если Саныч на Душмана поставил и хочет его руками меня свалить, то я ему не завидую.
  Вроде стал смотрящим района, большого района, прибыльного, а чувствую себя так же, как тогда на строгаче под Сыктывкаром, совсем один остался, ни на кого положиться нельзя. И у меня, как и тогда, вся надежда только на Душмана.
  
   Тогда, в колонии, так получилось, что все корешки его в один момент, кто откинулся, кого в другие зоны перебросили, и остался он один в окружении косяков ссученых и беспредельщиков - наверняка, хозяин всю ту бодягу замутил. Наездов правда откровенных не было, но потому, как в его сторону зыркают, да по этим тревожным ноткам в голосе при разговоре, было понятно, что скоро вся свора на него набросится - власти все хотят и всегда. Хорошо этого капитана в отряд привели. Он мне сразу понравился: офицер, десантник, три года Афгана за плечами, разведчик, хоть и по первоходу шел, а держался так, будто всю жизнь зону топтал. Именно такой тогда мне и нужен был - на него можно было положиться, такой не продаст за шлёмку хряпы. Правда, на контакт ни с кем не шел, и было видно, что и не собирался, держался особняком...
  
  Послышались уверенные шаги по коридору, и в дверь постучались.
  - Заходи, Душман - отзвался Седой. - Здравствуй - поприветствовал он вошедшего: высокого, спортивного вида парня, лет тридцати пяти.
  
  - Здравствуй, Седой! - коротко ответил тот - что случилось?
  
  - Вон сумка на столе лежит с баблом - отвезешь ее Сан Санычу.
  
  - А чего не сам?
  
  - Саныч позвонил, сказал, чтобы я не светился у него - думаю, он федералов стремается - я-то каждый раз ему нашу долю отвожу, мог и примелькаться у их наружки. А ты там гость редкий, да и бабки Санычу никогда не отвозил, Контора может, тебя и пропустить, ведь, поди, ждут-то с бабками меня.
  
  Душман подошел к спортивной сумке, лежащей на столе, расстегнул молнию, равнодушно посмотрел на пачки денег, сваленные в кучу внутри ее, и снова застегнул молнию.
  
  - Когда надо ехать?
  
  - Да прямо щас и поезжай. Удачи!
  
  - Седой, сел в свое кожаное кресло и взял книгу с журнального столика.
  
  - Я вижу у тебя новая книжка? - направляясь к двери, мимоходом заметил Душман.
  
  - Углядел-таки, разведка.
  
  - Что-то она у тебя старая какая-то. Ты что, Седой, никак на макулатуру перешел?
  
  - Сам ты макулатура - буркнул Седой. - Если разобраться, то этой книжке цены нет. В этой книжке вся жизнь наша расписана - что было, что есть, и что будет.
  
  - Наша, в смысле нас с тобой, типа гороскопа?
  
  - Хреноскопа! Гороскопа. Наша, в смысле, всех людей вообще. Как оно было, и по каким законом развивается, в общем, тут эти самые законы все как раз и прописаны. А кто знает эти законы, тот знает и что можно ожидать завтра, так как все, по этим законам, следует строго по порядку. Понял?
  
  - Ты же сам всегда учил, что все законы выдумывает сильнейший, чтобы ему было легче управлять толпой, поэтому у одного законы одни, у другого другие, а эти кто придумал?
  
  - Эти законы придумал тот, кто сильнее всех людей и даже самой природы, не знаю даже, как сказать - Бог что ли - потому что и природа развивается по его законам.
  
  - Седой, ты же в Бога никогда не верил, а церковь поставил так, больше для понта. Типа, пропаганды населения за единую веру пацанов с народом. Чтобы народ не крысился на пацанов, а уважал их, как единоверцев.
  
  - Да, от халявы, кто ж откажется, но тут почитаешь, и не захочешь, а поверишь - гнул свое Седой, не обращая внимания на Душмана.
  
  - А кто ее тебе подогнал-то? Может, какой-нибудь фуфлогон-проповедник? Их щас много развелось.
  
  - Да какой проповедник - скажешь тоже. Ты этого барыгу, что на Стачек антикварный салон держит, должен знать.
  
  - Веню Карпа, что ли? Кстати, он с нами еще за тот месяц не рассчитался, я и собирался с тобой перетереть за него.
  
  - Ты этого Карпухина пока не трогай. Эту книжку мне пацаны от него принесли, когда мзду с него за позапрошлый месяц брали. Отдавать не хотел, слезами заливался, кричал, заберите всё, только ее оставьте.
  
  - Да, ладно! Гнал, поди. Что бы Веня из-за какой-то старой книжки так убиваться стал? Наверняка понты кидал - цену набивал.
  
  - Я поначалу тоже так решил. Ну, думаю, гонит, жучара, а потом, стал читать и вижу, что книжица действительно цены необыкновенной. Пацаны ее на Венином столе нашли - мне уважиху сделать решили, типа, пацанского подгона. А Веня, видать, ее просто до их прихода припрятать не успел, поэтому и убивался, потому как чувствовал, что видит ее в последний раз.
  Да и книжка-то эта, похоже, в единственном экземпляре. Смотри - видишь, на машинке напечатана, а не в типографии. Ну, максимум, может, еще пару экземпляров имеется, если под копирку, хотя вряд ли.
  
  - Типа, 'самиздата', что ли?
  
  - Ну, типа, да. Секи сюда, там, типа, штемпеля вначале имеется, видишь: 'Из коллекции доктора Рождественского' - указал Седой на экслибрис, пропечатанный красной тушью на внутренней стороне обложки.
  
  - А написал кто?
  
  - Вот, самое-то интересное то, что этот самый доктор Рождественский сам же все и написал. Вот смотри - и Седой открыл титульный лист, на котором было пропечатано крупным шрифтом: 'Законы развития Вселенского разума' сочинение доктора Ивана Рождественского, а ниже чернилами от руки - 'Книга первая', и еще ниже стояла дата - 1924 год.
  
  - Да получается, что этот доктор сам все и написал, и для себя же ее и издал, в домашних условиях. Ито, попробовал бы он со своим вселенским разумом в двадцать четвертом сунуться в какое-нибудь издательство - его бы шлепнули еще по дороге к нему.
  
  - То-то и оно, поэтому я думаю, что она и есть в единственном экземпляре.
  Так что, Веню Карпа не трогай, пусть пока живет - книга того стоит. С книгой он прилично лопухнулся - бабки-то он отдаст, куда денется, только книгу назад я ему, пожалуй, действительно не верну - видать не зря он так по ней убивался - чуйка торгашиская его не подвела. Ну, сам посуди, чего добру пропадать. Он ее все равно помусолит-помусолит, да и обратно в какой-нибудь пыльный угол забросит, или загонит какому-нибудь барыге, такому же, как он сам, который ее и вовсе читать не станет. А так хоть я просвещусь, ну, и тебя просвещу, если захочешь. Книги, они на то и существуют, чтобы люди знания с них получали, а не пылились в шкафах. А нам с тобой она нужнее, поскольку мы с тобой вроде как на руководящих должностях, типа, народными массами руководим. Так вот, чтобы нам не лопухнуться, а точно знать, куда этот самый народ направлять, ну, чтобы наше управление не шло вразрез с законами развития Природы, а проходило согласно им, нам с тобой эти знания, ой, как нужны.
  Самое смешное во всей этой истории, так это то, что Веня так до конца и не понял, какого сокровища лишился, и теперь будет думать, что самого Седого сделал, как последнего чайника. - Он засмеялся своим хрипловатым смехом, но смех внезапно оборвался, и лицо Седого снова сделалось суровым - а если он эту книжку успел прочесть, то пусть знает свое место. В ней, кстати, об этом хорошо прописано - все люди разбиты на отдельные группы, и каждой группе определено своё место, исходя из ее возможностей.
  
  - Ну, такой туфтой и нам в училище мозги полоскали - халерики там, мелонхолики - только, когда над головой реальные пули свистеть начинали, то любой меланхолик вдруг становился халериком, а халерик мог, наоборот, в ступор войти. Да и потом, армия с ее однообразием и нормативами всех причесывала под одну гребенку и халериков и мелонхоликов, и на индивидуальный подход ни к кому ее уставы расчитаны не были, поэтому та наука мне в реальной жизни так и не пригодилась.
  
  - То, чему вас там в училище учили - действительно туфта, потому как в экстримальных ситуациях человек себя ведет руководствуясь не своей психологической предрасположенностью для обычного своего состояния, а своим инстинктом самосохранения. Когда очко играет не по-детски - в любом человека пробуждается зверь - вот он-то и управляет человеком в такие минуты. А уж потом, когда все пройдет, то снова можно стать и халериком, и мелонхоликом. Вспомни зону - там времени на расслабон вообще не было - весь срок от звонка до звонка ожидаешь удара в спину, поэтому там и не было ни одного человека - все были зверьми, готовыми сожрать друг дружку, лишь бы самому выжить. В этой книге всё про это прописано. А главное, как управлять всем этим.
  
  Душман взял книгу в руки и внимательно стал ее разглядывать.
  
  - Тут значится, что это первая книга. По идее, должна быть и вторая, а может и третья, и четвертая.
  
  - Вот я и говорю, пока Веню не трогай. Дочитаю эту, разберусь и с остальными.
  Ну да, заболтались мы с тобой. Давай двигай. Удачи!
  
  * * *
  Конец апреля, а весной так и не пахнет - размышлял Душман, проезжая на своем 'бумере' по лужам, покрытыми тонким льдом - видать, и лето будет такое же серое и холодное.
  Последнюю неделю его так же беспокоили мысли о предстоящей перестройке деятельности их коллектива.
  За завод еще придется хорошенько пободаться, да и федералы его без боя не отдадут - размышлял он. - Но если федералов еще можно обставить их же собственными дутыми законами, то с ворами этот номер не пройдет и битва предстоит кровавая - уж больно лакомый кусок светит. Тут даже Сан Саныч мало, что сможет сделать, хотя разводящий он авторитетный, и своего упускать не захочет, в любом случае, пока нужно держаться его, потому что и без нас он ничего не сможет сделать, а вместе - мы сила.
  На всем пути следования к особняку, где размещалась резиденция Сан-Саныча, Душман, как ни старался, но так никакой слежки за собой не заметил.
  
  - Заходи, Душман - кивнул ему Сан-Саныч, приглашая его войти в свой кабинет. - Что там, в сумке - деньги? Брось сумку, вон, в то кресло, я потом разберусь. Проходи, присаживайся, у меня к тебе разговор будет серьезный.
  
  Душмана несколько удивило то, что Сан-Саныч вдруг решил поговорить с таким, как он, да еще серьезно. Ни говоря не слова, он опустил сумку с деньгами на то кресло, что указал хозяин кабинета, а сам расположился в другом, напротив Сан-Саныча.
  
  - Да, ты расслабься, просто хочу поближе с тобой познакомиться. Должен же я знать с кем работаю - улыбнулся Сан-Саныч своей широкой, раполагающей к себе улыбкой, обнажая ряд золотых зубов. И, видя, что этими словами успокоил своего собеседника, и тот даже слегка расслабился, сидя в мягком кресле, он спросил, как ни в чем не бывало, как о вещи вполне обычной.
  
  - Ты ведь у нас сейчас в положенцах ходишь - начал издалека Саныч.
  Но от этого вопроса Душман насторожился, зная по опыту, что душевный разговор с вопросов о карьерном росте начальство всегда начинает, чтобы дать какую-нибудь грязную работу. Замполиты и особисты обычно предлагали стучать на товарищей, отцы командиры посылали в такую дыру, куда кабель свой хрен не совал, а что предложит Саныч?
  
  - Да - ответил он - Седой намекал, что сход уже, может, по осени состояться.
  
  - И кто за тебя вписался мазу держать? Ну, Седой понятно, а второй кто?
  
  Что это он спрашивает - мелькнуло у Душмана в голове - только для того чтобы разговор душевный поддержать? - Будто сам не знает, но ответил:
  - Анестезиолог.
  
  - Анестезиолог был, конечно, вор уважаемый и не только потому, что с одного удара делал полною анестезию, а и по жизни - тяжело вздохнул Сан-Саныч и, как показалось Душману, вполне искренне.
  
  - Был?
  
  - Да, сегодня ночью попал под замес спецназа, завалили его. Ты мог этого и не знать. - Сан Саныч сделал небольшую паузу. - Может оно и к лучшему, что завалили - со жмура и спрос меньше, и нам всем спокойней.
  А все потому, что против коллектива попёр - Сан-Саныч повысил голос - сам в одну харю решил куш жирный урвать. Вписался в какой-то блудняк с оружием для черножопых духов в Чечне, вопреки воли коллектива, не связываться с федералами - и вот результат.
  Так что, теперь тебе еще нужно кого-то искать, кто за тебя на коронации впишется, и желательно, чтобы он был по положению повыше, чем был Анестезиолог, так как на нем серьезный косяк висит, который еще неизвестно, чем всему коллективу обернется.
  
  Ну, ясно, к чему он клонит - подумал Душман - на себя намекает. Что же он замыслил?
  
  - Я бы мог за тебя свое слово сказать, но сам понимаешь, я тебя не настолько хорошо знаю, чтобы давать свою рекомендацию в таком серьезном деле.
  Говоря все это, Сан-Саныч внимательно разглядывал Душмана, просчитывая малейшие нюансы его настроения. Буквально, как рентгеном он просвечивал его мысли, и партия, которую он затеял, пока, ход за ходом, шла по его сценарию. Хотя внешне Душман себя ничем не выдавал, но Сан-Саныч видел, что тот слегка дрогнул, узнав о кончине одного из его поручителей. Он видел, что Душмана беспокоило не столько сама коронация, хотя и это тоже, сколько, далеко не самая радужная перспектива попасть в одну команду с замазанным. Душман не дурак, понимает, что на покойника теперь все захотят свои собственные косяки свалить, а в доказательство его вины и своей невиновности всех с кем он имел дело пустить под корень. С одной стороны от своего дерма, глядишь, очистятся, а с другой - долю Седого себе приберут - старая песня. Он же в этом раскладе по-любому окажется крайним.
  
  - А что ты скажешь о Седом - вдруг переменил он тему разговора. - Впрочем, я знаю, ты ему многим обязан, он тебе, в свое время, жизнь спас, в люди тебя вывел. Я не об этом. Ты наверно уже в курсе, какое дело мы замышляем?
  
  - Ну, в общих чертах - пожал плечами Душман, еще не понимая, куда Сан-Саныч клонит.
  
  - Так вот я тебя, как человека грамотного хочу спросить - как думаешь, потянет Седой такое серьезное дело?
  
  Душман понимал, что перед этим волчарой темнить и юлить, типа, не знаю, может быть, мне кажется и так далее - было бессмысленно - ответ должен быть однозначный, поэтому он, почти не задумываясь, ответил, как он сам видел ситуацию, и что по этому поводу думает.
  
  - Вряд ли. По-старинке быками верховодить - да, перед чуханами-барыгами мазу качать - тут ему равных нет, а на завод фирмачей у него уже кишка тонка - староват он для этого, да и с депутатами связываться тоже бздит. Да он, похоже, и сам это чувствует, вот и менжуется.
  
  - Это хорошо, что ты всю тему ясно просекаешь. И мне почему-то кажется, что ты с этим делом справился бы гораздо лучше его. Или я ошибаюсь?
  
  Теперь Душману все стало ясно, куда клонит Сан-Саныч - он хочет поставить его вместо Седого. Такое неожиданное предложение, с одной стороны приятно, но с другой стороны это означало, что Седого придется завалить, и валить Седого придется ему. Отказаться - подписать себе смертный приговор.
  
  - Вижу, что ты все правильно понял - продолжил Сан-Саныч, глядя на замешательство Душмана, и читая его мысли. - И вижу, что ты понимаешь, что сделать это надо крайне осторожно, так, чтобы ни у кого не возникло подозрение, ни у ментов, ни у пацанов, а, главное, чтобы воры не прочухали, иначе мы с тобой покойники - Сан-Саныч подчеркнул слово 'мы'.
  - Вот видишь, как мы теперь с тобой повязаны - до гробовой доски, в буквальном смысле этого слова. Если сделаешь все как надо, то я лично стану твоим поручителем на сходе и еще кого-нибудь привлеку равного мне, глядишь, тебе и уважения будет больше.
  Последние слова придали уверенности Душману, которая приободрила и самого Сан-Саныча, поэтому он продолжал:
  - Торопиться в этом деле не надо, время есть, месяц, а то и два, чтобы сделать все так чтобы комар носа не подточил. Это должен быть какой-нибудь несчастный случай, только не надо ничего примитивного. Автомобильные аварии исключи сразу - это слишком бросается в глаза, а нам не надо, чтобы у кого-то вдруг стали бы возникать какие-нибудь подозрения. Согласен?
  
  Душман кивнул головой, про себя проигрывая всевозможные варианты.
  
  - Ну, а чтобы тебя долго совесть не мучила, я тебе скажу кое-что по секрету, теперь уже можно - Душман взглянул на Сан-Саныча с любопытством. - Там на зоне, под Сактывкаром, Седой сам подстроил тебе, лопушку зеленому, косяк, чтобы потом разыграть благородного и всемогущего защитника. Он подослал к тебе того кидалу, потому что знал весь расклад наперед. Он знал, что ты сначала откажешься играть с ним в карты, но потом, чтобы отстать от него, согласишься сыграть 'на интерес'.
  
  Душман опустил голову, вспоминая, чем для него мог закончиться этот 'интерес' кидалы, который он ему проиграл - он, офицер, хоть и бывший, мог запросто очутиться в бараке с пидорами, и быть опущенным до конца своих дней. И если бы не Седой, который разрулил эту ситуацию...
  
  - Просто ты нужен был Седому - продолжал Сан-Саныч, довольный тем, что с Душманом особых проблем не возникло - вот он и пристегнул тебя к себе, и потом всегда использовал исключительно в своих интересах. Так что, когда будешь его валить, пусть тебя совесть особенно не гложет.
  
  Душман снова молча, кивнул головой, в знак того, что он все понимает. Он также понимал, что говорить сейчас что-то - значит выдавать свои чувства, которые всегда были плохим советчиком в любом деле, а кроме чувств у него в ту минуту никаких мыслей не было.
  
  - Эх, жаль, что у Седого здоровья на нас на всех хватит - покачал головой Сан-Саныч - а то бы можно было и ядику в чай подлить - вроде, как сердце прихватило..
  
  - С другой стороны - возразил Душман, очнувшись от своих горьких воспоминаний и, теперь уже с большей уверенностью включившись в предстоящую работу, - Седой уже не мальчик, да полжизни провел в тех санаториях, которые здоровья совсем не прибавляют, так что, я подумал, почему бы и нет.
  
   - Хорошо, на том и порешим - заключил Саныч - если за месяц ничего не придумаем, тогда будем применять яд. А пока думай - утро вечера мудреней, может, чего-нибудь на свежую голову и получше этого придумаешь.
  Да, если Седой будет расспрашивать о чем мы тут с тобой болтали, скажи ему, что я передал с тобой наколку на девку того депутата, Епифанцева. Есть у него, оказывается, полюбовница, так вам надо прощупать ее - чем живет, чем дышит, какие к ней могут быть подходы, ну, и так далее. Может статься, что акции депутат отдал на хранение и ей. Вот тебе ее адресок - Саныч протянул Душману бумажку с адресом, и когда тот прочел и запомнил его, поджег бумажку, бросив ее в пепельницу.
  И про Анестезиолога я тебе ничего не говорил. Ну, ступай.
  
  На обратном пути, сидя за рулем своей машины, Душман размышлял о том, что с ним произошло.
  Сан-Саныч, волчара, конечно, ушлый - эвона, как все лихо рассчитал. Понятное дело, самому-то ему валить Седого, который оказался слабым звеном в его раскладе, никак не с руки. Это нужно делать либо с согласия схода, что весьма проблематично, либо в наглую валить - чистильщика со стороны брать - все одно, светиться. Да еще на место Седого нужно другого ставить, который своих пацанов захочет в своем окружении иметь, другими словами, поменять весь личный состав района. Да пока они освоятся на новом месте - это много времени пройдет, а значит, Сан-Саныч много бабок на этом потеряет. А так все ясно и просто - я валю Седого, занимаю его место, и все остается на своих местах. Что тут скажешь - голова! Да и я тоже лопухнулся, за столько лет мог бы и просечь все понты Седого, что он со мной тогда сотворил.
  
  А Седого, если по уму, то и в самом деле убирать пора, он уже зашел за ту черту, зайдя за которую, обратно еще никто не возвращался.
  Душману приходилось не раз видеть таких, потерявших интерес к жизни, и не видевших никакой ее перспективы, еще там, в Афгане - как правило, они все долго и не жили. Вот и в глазах Седого последнее время жизнь угасла, и он просто плыл по течению, дожидаясь своего часа. Акелла промахнулся и для всех он теперь мертвый волк - таков закон стаи.
  И Седой не прав, мы все звери не только на зоне. На воле наш инстинкт самосохранения еще лучше работает, потому как на воле жить хочется еще больше.
  Вот и у Седого, как он заметил в последнем разговоре, явно проглядывался кое-какой его интерес к жизни. Эта книжка с ее новыми взглядами на жизнь явно преободрила старика, дав ему новый жизненный заряд. Вот только на долго ли этих новых идей ему хватит. За таким взлетом, как правило, следует и стремительно падение, после которого снова подняться на ноги сил уже не хватает. Такое Душману тоже приходилось видеть не раз, и он про таких бодрячков про себя говорил - 'ну вот, подкрепился на дорожку'.
  Когда-нибудь и мы все окажемся на месте Седого, а сейчас лучше держаться Сан-Саныча. Получается, что пока, действительно, мы нужны друг другу - Душман тоже сделал ударение на слове 'мы' - ну, а там посмотрим, как карта ляжет.
  
  
  3
  
  Рубиновая влага переливаясь за стеклом бокала, отражая свет зажжённых свечей, дробила и рассыпала золотистое сияние.
  
  - Вино как кровь - кровь как вино, не правда ли - вечный символ.
  
  Звук этого отточенного до мельчайших нюансов, казалось даже, несколько механического голоса, принадлежал человеку, о внешности которого трудно было сказать что-то определенное. Даже возраст не угадывался в чертах его моложавого лица: гладкая и румяная кожа создавала иллюзию молодости, но паутинка морщинок вокруг глаз, наводила на мысль о значительном куске его жизни, канувшим в небытие. Такое лицо могло принадлежать очень хорошему актёру, лицедею по призванию, или по необходимости. Вот и сейчас оно - ничто, и тут же, повинуясь неуловимому импульсу, всё начинает меняется, и уже проступает что-то очень значительное и даже таинственное, ещё внутренне движение, и опять - новый образ, суть которого ускользает от любопытствующего наблюдателя.
  Молодой человек, сидящий напротив, за большим, роскошно сервированным столом, и принимавший участие в этой вечерней трапезе, отвёл взгляд от сверкающего стекла.
  
  - Вы имеете в виду жертвы во имя прогресса?
  
  - Жертвы? Можно сказать и так. Но я не назвал бы эти изменения прогрессом. Движение по пути прогресса - абсурдное умозаключение, ибо никакого развивающего движения нет - человеческий мозг придумывает всё более сложные приспособления, имитирующие его природные возможности, и взаимодействует с природой таким неуклюжим способом. Конечная, цель такого движения, не что иное, как полное разрушение природы и самого человека. Ещё раз повторяю - это гибельный путь.
  
  - Значит, законы развития общества не подвластны логике прогресса, тогда в чём они? Что или, быть может, Кто, определяет это развитие?
  
  - Сам человек.
  
  Молодой человек вздрогнул от неожиданности и осторожно поставил бокал перед собой.
  
  - То есть, вы хотите сказать...
  
  - Я хочу сказать, что общество развивается по законам сознания человека, не мышления, естественно, а именно сознания. Думаю вам не стоит объяснять, что распиливание человека на три составляющих - дух, душа и тело - ничего не говорящая метафора, такое же заблуждение, как и разделение бытия на видимый и невидимый мир - абсурд - материя едина. Человек живёт во всех измерениях одновременно, и не после смерти, а при жизни на Земле. Это является тайной только для толпы. Поэтому вести речь о различии законов тонкой и плотной материи не имеет смысла. Они - единый сплав. Беда только в том, что мы не пытаемся понять состав этого сплава, мы берём одну из его составляющих, под названием материальное, видимое бытиё, и возводим это в ранг Закона.
  
  - Однако, за последние две тысячи лет сознание изменилось, ведь мы пережили смену нескольких общественно политических формаций. Я не прав?
  - Увы, дорогой Артур, вы не правы - сознание людей ни на йоту не изменилось, ни за этот, ни даже за больший период видимой истории. Не изменилось... - пока.
  Слово 'пока' было произнесено после небольшой паузы, как бы случайно оброненное в тишину, оно исчезло, оставив след напряжения и тайны.
  Собеседники помолчали, дальнейшая судьба разговора была не ясна. Артур был заинтригован, но счёл благоразумным не проявлять нетерпения. Что же касается Мастера, то он... невозможно было представить, о чём думает этот человек, и каков поворот мысли последует за его молчанием.
  
  - Цель нашей науки превращений - это превращение самого ума - после затянувшейся паузы продолжил Магистр.
   - Речь идет не о магии, не о воздаянии свыше, но об открытии таких реалий, которые принуждают ум перейти в новое качество.
  Вы, как и многие, думаете, что уровень развития техники определяет степень совершенствования человека. Мы пока не изменились, и поскольку это так, чудеса прогресса это только игрушки. Проходят века, а человек, как дитя играет всё с новыми и новыми игрушками, которые сам для себя и придумывает.
   Без изменения самого человека - мир обречён.
  
  - А религия?
  
  - Спасение, без постижения сути? А что есть тогда Разум? И каковы законы его существования, заметьте, я не сказал развития, развитие - это иллюзия, не будь иллюзии движения, иллюзии времени и пространства, как человек смог бы вынести абсолютную неподвижность вечности?
  
  - Но, позвольте, мессир, а как же законы природы, объективный мир?
  
  - Меняется сознание - меняется видимый мир. Мир лягушки отличается от мира человека, но и мир человека не оставался неизменным в веках. Мир неандертальца, человека нашего времени и богочеловека будущих времён - это разные миры. Пока мы можем с некоторой долей уверенности говорить о законах существования нашего сознания и быть готовыми к тому, что картина мира может меняться, и не только после великого перехода, который ждёт нас в конце жизни.
  Общество развивается по таким же законам, что и сознание человека. Это движение, но не по прямой, ибо движения по прямой существует только в пределах логического сознания. Чудные зигзаги, отражения тонкого в более плотном, проявленном виде, дают нам видимый исторический путь, но как они появляются в невидимом, непроявленном естестве - для всех загадка.
  И вот парадокс, то есть, XX век. Что это - торжество прогресса? Будущее? А может это прошлое? Может быть...
  Вновь понадобилось тайное знание, мистические ордена вышли на поверхность. Старые мечты о свободе, равенстве, братстве возвращаются в жизнь, народы пленены этими идеями.
  
  По лицу Артура промелькнула тень отвращения, что не ускользнуло от внимания Магистра.
  
  - Конечно, эти понятия существуют лишь для толпы, их нет в природе человека на самом деле.
  
  - ?!
  
  - Да, да, Артур, не возражайте. Это слишком очевидные вещи. Свобода - великое завоевание духа, добытое в индивидуальном стремлении к совершенству. Равенство?!
   Вам когда-нибудь приходилось слышать рык льва? - он слышен за несколько километров, слышен всем живущим на его личной территории зверям, все слышат - у них есть царь! И все довольны, никого это на самом деле не ущемляет, он - гарант порядка.
  Не кажется ли вам всё это знакомым? И как это похоже на людей, или точнее как это люди похожи на них, до какой степени мы всё же звери.
  Все великие цивилизации прошлого, держались на той половине человеческого сознания, которая роднит человека с дикой природой. Даже в классической Греции демократия была достаточна для торговли и искусства. В период же войны, угрозы порабощения, всегда выдвигался лидер. В природе нет равенства, и человек, как часть её, ещё не создал социальную структуру, принципиально отличимую от природной, и вряд ли это ему когда-нибудь удастся.
  
   - Но, ведь вы сказали, что цивилизация развивается по законам сознания, я правильно понял вашу мысль?
  
  - Вы заметили противоречие? - его нет на самом деле.
  Срок существования любой цивилизации на Земле предопределён. Каждая из них рождается, развивается и исчезает - это печально, но неизбежно. Великое таинство пульсации мирового духа, предел его возможности и его угасание - мистерия длинной в 2160 лет...
  Это срок жизни цивилизации, но не её формы.
  Максимальное погружение в материю - предельное погружение во Тьму. И освобождение Духа из цепких объятий материального мира - есть то, что люди называют движением к Свету.
  Мальчик мой, мы достигли предела погружения - иллюзорная гармония видимого мира трещит по швам, и холод вечности сквозит в эти щели. Это мистическая суть нашего времени.
  Магистр снова замолчал, и на этот раз надолго. Он не смотрел в сторону своего юного собеседника и, казалось, забыл о его существовании.
  
  Многое из сказанного осталось для Артура непонятным, но просить разъяснений он не стал. Он уже успел привыкнуть к странной манере своего Учителя изъяснять свои мысли, и знал по опыту, что прямого ответа на любой свой вопрос не получит. Магистр может ответить не сразу, не сейчас и иносказательно, но ничто не ускользнёт от его внимания, и вопрос он запомнит вне всякого сомнения.
  
  - Пока ещё всемогуществу рациональной науки поклоняются как божеству, - услышал Артур - однако по крупицам, собранным на Востоке и Западе, уже восстанавливаются древние культы. Еще немного - и они войдут в резонанс с душами добропорядочных европейцев, поднимут их на невиданную борьбу. Нет только вождя. Еще немного - и оптимальный вариант будет найден.
  
  Ваша миссия, на этот раз, будет чрезвычайно важной для нас - продолжил он. Вы отправитесь в Вену, встретитесь c нужными нам людьми, и будете оказывать им необходимое содействие в интересующем нас вопросе.
  Тень едва заметного неудовольствия пробежала по лицу Артура - предстоящая поездка не вызвала в его душе особого энтузиазма, более того, она была ему просто неприятна.
  От внимания Мессир, это не ускользнуло, но он продолжал, сделав вид, что не заметил гримасы капризного мальчишки.
  - Не ограничивайте себя в расходах. Мы помогали уже нашим братьям, в осознании той миссии, которая на них возложена и будем помогать впредь. И не забудьте - будущее зависит от правильного выбора сейчас.
  
  * * *
  Артур выехал на рассвете, лишь только лучи восходящего солнца осветили горный пейзаж. Магистра он с утра не видел, сочтя излишним беспокоить его так рано.
  Автомобиль мягко взял с места и, набрав нужную скорость, мягко покатил по асфальту. И хотя за свою машину, модели 'Даймлер-Моторен-Гезельшафт' 6/20 PS, выставленную на автосалоне в прошлом, 1921 году, он нисколько не волновался - это было последнее достижение отечественного автомобилестроения, но рисковать на горной дороге, еще влажной от недавно рассеявшегося утреннего тумана, Артуру всё же не хотелось. Отъехав на небольшое расстояние от логова Магистра, как Артур про себя называл его жилище, притормозив на повороте, он бросил напоследок взгляд на замок. Изящный, стройный, устремленный своими башнями ввысь, замок создавал впечатление стойкости, надежности и непоколебимости, такое же, как и его хозяин. Но само белокаменное строение с прорезами узорчатых окон, c островерхими, круглыми башенками с бойницами и арочными балконами издалека был чем-то похож на театральную декорацию, красив и нереален, одновременно. И в самом Магистре было что-то не настоящее, показное, некая игра, хотя и рассчитанная на взыскательного зрителя, но всё же, игра. Однако Артур из уважения к уму Магистра и его талантам, старался закрывать глаза на такие мелочи, считая их сопутствующими деталями того смыслового содержания и той величайшей миссии, которая выпала на долю Магистра.
  
  Попетляв недолго по горной дороге, машина выехала на широкую прямую трассу, на которой в столь ранний час не было ни одной машины. Теперь уже можно было не так сильно напрягать внимание, а доверившись машине, ровному урчанию ее четырехцилиндрового компрессорного двигателя, слегка расслабиться.
  Но расслабиться не получалось. Он ехал туда, где вполне вероятно могла состояться встреча с человеком, который олицетворял собой кошмар его юности, с дядей Густавом. Воспоминания нахлынули стремительно, взломав твёрдый контур его воли, и заполнили его сознание до краёв - смесь горечи, сожалений, страха и негодования - мутная взвесь паводка прошлых времён.
  Как дорого он бы дал сейчас, чтобы вернуться туда, в прошлое, когда он был ребёнком, счастливым, маленьким принцем, как называла его мама. Пожалуй, сейчас, оглядываясь в прошлое, можно сказать, что они были друзьями, родственными душами, понимавшими друг друга с полуслова, с полунамёка. В тайну их общения, в их мир, не был посвящён никто, даже отец. В глубине души Артур считал его скучноватым, правильным и предсказуемым. Правда, он вынужден был считаться с мнением отца, как авторитета в вопросах общественной этики. Отец, в его глазах, был хранителем свода правил и безошибочных рекомендаций, следуя которым, человек мог решать, как надо поступать в той, или иной житейской ситуации, чтобы вписаться в общественное мнение, и благополучно существовать по его законам. Но что за дело было юному Артуру до этих скучных законов, он хотел поступать так, как хотел только он, и мама прекрасно понимала его. Его обожаемая защитница, и собеседница. Как радовалась она его успехам. Как восхищалась его талантами, как часто восторженно и проникновенно говорила о его исключительности. И как давно это было, кажется, в какой-то прошлой жизни. Его детство закончилось в одно страшное мгновение, когда он понял, что его родителей больше нет в живых, и никогда не будет. Это случилось в Швейцарии, куда они выехали на пару недель, отдыхать. Всё произошло нелепо - просто, лопнула шина переднего колеса, машину бросило вправо и она, не вписавшись в поворот горной дороги, свалилась в пропасть, пробив на скорости своей массой небольшое ограждение. Артур не видел изуродованных тел родителей, дядя позаботиться о том, чтобы избавить неокрепшую психику подростка от дополнительных потрясений. Но больше всего Артур сожалел тогда, что остался жить и не умер вместе с ними.
  Да, дядя Густав, всё взял на себя, отныне и на будущее, оградив его от многих тягостных и неприятных забот, так Артур считал тогда. Дядя, отчасти, заменил ему отца, мать заменить ему не смог бы никто.
  Шло время, и жизнь постепенно возвращалась в прежнее качество, хотя бы и с формальной своей стороны. В недалёком будущем вырисовывался университет, свободная студенческая жизнь и окончание опеки, которой он уже начал тяготиться. Несмотря на подчёркнутую внимательность, и неустанную заботу со стороны дяди, Артур, к немалой своей досаде, ощущал в его присутствии какую-то непонятную неловкость. Со временем, он вынужден был признать, что внимание дяди его скорее докучает, чем радуют. Особенно раздражала Артура непозволительное, как ему казалось, внимание к подробностям его личной жизни, его интимного опыта, которые он ревниво оберегал от постороннего вторжения. Мама бы не позволила себе подобной 'простодушной' бесцеремонности. Мысль о матери все ещё причиняла ему боль, и он запретил себе думать об этом.
  
  Как и прежде все его желания и даже капризы исполнялись с неизменным постоянством, а пришедшие вскоре новые, уже взрослые радости, отвлекали внимание от тягостных воспоминаний, и делали жизнь, если уж и не счастливой как прежде, то вполне сносной...
   Постепенно дядя приобщал его и к светской жизни, положение обязывало - Артур был введён в круг друзей дяди, и встречен весьма доброжелательно, это льстило его самолюбию, тем более что среди них попадались на его взгляд, весьма интересные субъекты. Эти люди были значительно старше Артура, но это не мешало ему держаться с ними независимо, не смущаясь высказываться по самым различным вопросам, и удивлять многих оригинальностью своих суждений. Он понимал, что становится интересен, и что это ему нравится. Да, ему нравилось, ловить внимательные взгляды, видеть, как прислушиваются к его словам, как ищут его общества. Снова, как в детстве, он чувствовал себя баловнем, сосредоточением заинтересованного внимания к нему, предметом восхищения, и был почти счастлив.
  Его натура, жадная до наслаждений, искала всё новых и новых впечатлений... Постепенно грань между можно и хочу, становилась всё более и более зыбкой. Но разве он не заслужил этот праздник жизни, по праву своего рождения и по праву собственной исключительности?!
  Казалось? так будет всегда, жизнь вновь была похожа на приятный и причудливый сон, но однажды пришло пробуждение...
   Еще раньше, при первом знакомстве, этот человек, ему решительно не понравился. Артур запомнил это неприятное ощущение, скользнувшее в его сознании, при виде плебейской физиономии, этого новоявленного хозяина жизни. Дядя представил своего нового знакомого, как начинающего коллекционера и ценителя прекрасного. Ещё тогда, Артуру подумалось, что вот такие, как этот, 'знатоки' искусства, желают покупать всё, что им заблагорассудится купить, ничуть не сомневаясь, что это 'всё' им продадут за их сумасшедшие деньги.
  Конечно, среди знакомых дяди были люди и мало приятные, но 'Знаток', так мысленно окрестил его Артур, превзошел всех, он поистине вызывал отвращение. С тех пор он стал внимательнее приглядываться к людям, с которыми знакомил его дядя, да и к старым дядиным знакомым у него тоже был повод приглядеться. И все они у Артура стали вызывать так же, как и этот 'знаток', ну, если и не полное отвращение, то легкую брезгливость - это точно. Артур больше не обольщался их вниманием и не тяготел к их обществу. Больше того, их общество стало его душить своими обязательными правилами поведения, в которых он просто не находил здравого смысла, поэтому они все казались ему лживыми и лицемерными.
  Именно в этот момент в жизни Артура фон Шрайтена, потомка древнего рыцарского рода, появился Магистр, ставший ему по-настоящему отцом и другом, и учителем.
  
  * * *
  Вена встретила Артура дождём. О чём была эта безутешная печаль природы в начале осени 1922 года, не знал никто. Он удвоил внимание, и осторожно продвигаясь по мокрым улицам, припарковал, наконец, машину рядом с отелем, на Ригштрассе. До назначенной встречи оставалось ещё около двух часов, так что, желанная возможность немного отдохнуть, у него была. Душ и лёгкий завтрак ему сейчас был просто необходим.
  Отели Артур не любил, сама мысль о том, что в комнате, где он располагался, кто-то совсем недавно жил, вызывала у него странно брезгливое чувство. Вот и сейчас, войдя в свой номер, он почувствовал в комнате чье-то присутствие - всё это было крайне неприятно. Душ освежил, но не избавил от напряжения.
  Сейчас ему предстояла встреча с человеком, из числа тех, новых, кто в недалёком будущем, возможно, повлияют на ход исторических событий. Возможно, что они и создадут это самое будущее.
  
  'Наследник розенкрейцеров!' - Звучало многообещающе, настолько, что он стали предметом пристального внимания Мессира.
  Уже сама печать этого новоиспечённого наследника говорила о многом. В нее была вплетена пятиконечная алхимическая звездочка. А это был прямой намёк на преемственность традиции искателей философского камня.
  Да, алхимия была одной из излюбленных дисциплин розенкрейцеров. Однако изначально там речь шла не столько о трансмутации металлов в золото, сколько о преобразовании духовном.
   Сам образ получения благородного золота из обычного свинца был лишь зашифрованным понятием этого преображения. Точно так же в терминах астрологии, высвобождавшей посвященного от предопределения судьбы, зашифровывалось понятие 'свобода'. А в терминах метафизики проступал намек на еще одно политически-магическое слово - 'братство'. Итак, всё те же свобода, равенство и братство...
  Однако этот новоявленный последователь вольно обошёлся с наследием розенкрейцеров. Что там он написал в своей книжке? Мудрость предков? Древний континент Арктогея - прародина нордической расы. Исключительность и превосходство! Пангерманские, нордические идеи вместо обще гуманистических!
  
  - Интересно, ново, это пойдёт в дело. Должно пойти. - Заключил тогда Магистр.
  
  Артур подошёл к зеркалу и сбросил халат, чтобы одеться. Чуть помедлил, по привычке рассматривая своё отражение. До сих пор Артур не имел претензий к своей внешности, Надо сказать, что у него были на это определённые основания. Высок, худощав, чуть угловатое и обманчиво хрупкое тело, с большим запасом выносливости и силы. Тонкие изящные кисти рук, стройная длинная шея, правильные черты лица. Впечатление портили глаза - царапающий, неприятный взгляд, неожиданно угловатый излом бровей. Образ романтического красавца не складывался.
  Он не спеша оделся, ещё раз бросил взгляд в зеркало и направился к выходу.
  
  Кафе, где должна была состояться их встреча, располагалось в тихом переулке, в пяти минутах ходьбы от Ратушной площади.
  'Наследник' уже ждал его. Артур надеялся увидеть человека с волевым энергичным лицом миссионера, и горящим взглядом фанатика, но был разочарован. Перед ним сидел мужчина средних лет, совершенно посредственной наружности, скорее, похожий на мелкого служащего, чем на апостола нового учения. Артур заказал кофе. Вопреки экономическим проблемам послевоенного времени, кофе был превосходным. Настроение заметно улучшилось - он приступил к изложению сути своей миссии.
  
   Наследник внимательно слушал, соглашался, и был весьма польщён высокой оценкой своих заслуг. Артур, естественно, умолчал о том, что эта оценка целиком сформировалась в его воображении - Магистр никогда не высказывал ничего подобного. Но лишняя лесть не повредит - эти новоявленные пророки так её любят.
  
  - Я счастлив, работать для будущего возрождения Германии - прочувствовано начал Наследник. - Моя несчастная Родина, кто заплатит за её унижение?! Её славное прошлое, величие духа, доблесть предков - всё растоптано, поругано. Но теперь, как никогда, ясно, что наше поражение в этой войне было отнюдь не незаслуженной катастрофой, а, увы, заслуженным наказанием со стороны вечного провидения. Бесспорно, что корни национального позора в прошлом. В далёком прошлом. И вот теперь мы пожинаем плоды роковых ошибок и случайностей истории.
  Самая важная и самая глубокая причина краха империи была заложена, в непонимании значения расовой проблемы и ее великой роли во всем историческом развитии народов.
  Мы видим тысячи примеров этого. История с ужасающей ясностью доказывает, что каждое смешение крови избранной расы с более низко стоящими народами неизбежно приводило к тому, что высшая раса теряли свою роль носителей культуры. А между тем все то, что мы имеем теперь - шедевры искусства, достижения науки и техники - все это является почти исключительно продуктом творчества арийцев.
  Ариец - это Прометей человечества. Его ясная голова была одарена божьей искрой гения. Ему дано было возжечь первые огоньки человеческого разума, ему первому удалось бросить яркий луч света в темную ночь загадок природы и показать человеку дорогу к культуре, научив его таинству господства над всеми остальными живыми существами на этой земле. Попробуйте устранить роль арийской расы на будущие времена, и, быть может, уже всего через несколько тысячелетий земля опять будет погружена во мрак, человеческая культура погибнет и мир опустеет.
  Сохранить чистоту крови, значит сохранить потенциальную силу расы - носителя культуры и обеспечить тем самым развитие и сохранение культуры всех менее развитых народов. Только под неусыпным конторолем более передовой расы, менее совершенные расы могут обрести необходимые предпосылки к развитию. Иного пути нет, в противном случае человечеству грозит полное вырождение и гибель.
  
  Артур слушал экзальтированную тираду своего собеседника, и оценивал его роль в движении.
  - Этот, Наследник, сумел-таки сформулировать целеустремлённое учение действия, которое нейтрализовало все подсознательные кошмары нового века: великий ужас перед революцией слева, психоз австрийского немца перед чужим засильем, выраженное опасение 'фелькише', что неповоротливые и мечтательные немцы окажутся побеждёнными в состязании народов. 'Нет больше ничего прочного, нет больше ничего крепкого у нас внутри. Все только внешнее, все пробегает мимо нас. Беспокойным и торопливым становится мышление народа...' - пришли на память кем-то сказанные слова.
   Наследник, наконец, остановился, и Артур поспешил воспользоваться паузой.
  - Вне всякого сомнения, ваша идея чрезвычайно интересна, правдива и полезна для нашего общего дела, Остаётся окончательно объединить её с сознанием народа. Этот процесс уже начался и более того, насколько нам известно, психофизическая алхимия в недрах народного сознания развивается весьма успешно. Совершенствуются технологии воздействия на огромные массы людей. Перед этой зреющей мощью тускнеет всё. Но задача вождя ещё не решена. Настало время выбора. Окончательного выбора.
  
  - Выбор уже сделан!
  
  Следующий экземпляр был не менее любопытен.
  Высокий, поджарый, он походил на ревностного служаку, а небольшие усики над верхней губой и, тщательнейшим образом сделанный пробор, на аккуратно подстриженной голове лишь подчеркивали его военную выправку. С холодным взглядом серо-голубых глаз, генерал встретил Артура в своём кабинете - подчёркнуто вежливо и холодно отстранёно одновременно. Встреча была деловой - сам Артур, и по возрасту, и по рангу, не вызывал у хозяина ни малейшего интереса, ни тем более симпатии. Но Магистра он чтил, и одно это обстоятельство вынуждало его к диалогу с его избранником.
  Артур знал, что ещё в начале века Генерал (тогда он ещё не имел этого звания) являлся военным атташе Германии в Японии. Именно там он был посвящен в тайный орден Зеленого Дракона. После этого ему открылись двери буддийских монастырей в Лхасе. Склонность к мистике обозначилась у Генерала ещё во время войны. Ещё тогда он изумлял своим умением предугадать исход предстоящей военной операций. Но удивительные возможности одного генерала, не смогли решить исход всей компании - война была проиграна. В послевоенное время он посвятил себя науке.
  
  - Мы платим контрибуцию, растет безработица... Национальное унижение достигло предела, - энергично рапортовал генерал, чеканя каждое слово.
   - Настоящее ничего не сулит немцам. И наш оскорблённый и униженный народ устремится в ирреальное, в предания, и там найдёт свидетельства славного прошлого своего народа. Мы видим, как рождается стремление приобщаться к славе предков, возродить эту славу, достоинство, доблесть. Уже зреет будущая ненависть к врагам, лишившим народ этой славы. Неважно, кто это будет персонально - евреи, коммунисты, весь христианский мир. Главное, что это будет - война - новая, и на этот раз победоносная, война. Этот процесс надо направлять, использовать ситуацию в наших целях, а это уже дело техники.
  
  Этот ещё не навоевался - неприязненно подумал Артур, притом, как лицо его сохранило выражение заинтересованного внимания.
  
  - Но вначале необходимо увлечь народ Германии нашими идеями, - продолжал генерал. - Нельзя внушать простым людям великие и сложные идеи, требующие слишком много сил и времени для своего воплощения. Народ быстро устаёт. На каждом отдельном участке великого пути, надо ставить перед ним локальные цели, понятные простым людям и не требующие для своего выполнения длительного времени. И так шаг за шагом мы выстроим свой путь. Первое, что необходимо - надо уяснить причины нашего краха в минувшей войне. Главный акцент целесообразно сделать на расовом вопросе, пренебрежение которым поставило германский народ на грань вырождения.
  
  Похоже, этот вопрос становится гвоздём программы будущего возрождения, - Артуру становилось скучно - вряд ли магистр принимает всё это всерьёз, а вот Генерал, как будто искренен, или нет?
  
  - Вырождение тем более опасное - между тем продолжал Генерал - что нация идёт навстречу эпохе, сопряженной с величайшими опасностями и требующей от сынов ее, мобилизации всех своих способностей. Становится ясно, что Германия идет навстречу тому дню, когда только силою меча она сможет обеспечить себе кусок хлеба. А между тем, немецкий дух гибнет в море нечистой наследственности и мамонизации всей нашей жизни, иначе говоря, в денежном рабстве. И тут уж не приходится удивляться, что такая обстановка оставляет очень мало места для героизма.
  Надо не умалчивать об этом процессе распада, который затронул буквально все сферы жизни германского общества Необходима критика всех институтов государства - политики, экономики, печати, воспитания подрастающего поколения, а также литературы и искусства, в беспощадной, но абсолютно доходчивой форме. Насколько далеко зашел этот распад, показывает положение дел в области религии. Не в том беда, что от церкви отходит некоторое количество прежних ее сторонников, гораздо хуже то, что теперь страшно возросла масса равнодушных.
  Нет больше ничего прочного, нет больше ничего крепкого у нас внутри. Все только внешнее. Политику приходится, прежде всего думать не о том, что данная религия имеет тот или другой недостаток, а о том, есть ли чем заменить эту хотя и не вполне совершенную религию.
  Нам есть чем её заменить. Но об этом позже. Единственный общественный институт, сохранивший своё основополагающее значение для германского общества, была и остаётся - армия. Армия наша воспитывает людей в идеализме и в чувстве преданности великой родине, и особенно в такое время, когда все кругом у нас погрязло в жадности и материализме. Мы сформулируем идеологию, которая вооружит мечтательного немца, агрессивным и целеустремлённым учением действия. Всё кошмары века - ужас перед революцией, перед еврейским засильем, перед сознанием, что величие нации проходит, всё это будет переплавлено в ненависть к виновным этого кошмара, истинным или мнимым. Эта разрушительная сила не будет знать равных себе примеров в истории...
  
  - И выбор лидера уже сделан?
  
  - Да. Мы сделали окончательный выбор.
  
  - Но почему именно он?!
  
  - Склонен к мистике, а значит - внушаем. Обладает явными качествами медиума и способен, воздействовать на аудиторию. Идеально вписывается в качестве медиума в известную триаду: Маг "накачивает" медиума, а тот вызывает из коллективного сознания толпы демонов войны и крови, слепого обожания и агрессии.
  
  - Как я понял, всё сказанное здесь - это только начало пути?
  
   Впервые генерал посмотрел на Артура заинтересовано. Он явно недооценил любимчика Магистра - очевидно, тот знает больше, чем он полагал. Знает или только догадывается и блефует сейчас, пытаясь выведать у Генерала замысел высочайшего деяния?
  
  - Я сказал вам достаточно, будущее - в будущем. Простите за каламбур. Попробовал он улыбнуться не улыбающимися глазами.
  
  Артур действительно знал чуть больше этого салдофона, Магистр его посвятил в таинство, творимой Братством истории, посчитав, что он достоин знать всю правду.
  А правда заключалась в том, что Братство, возглавляемое Магистром, пришло к выводу, что гармонию миру может обеспечить только централизованное управление им. Когда же Артур спросил Магистра, почему он считает, что только мы немцы должны встать во главе всемирного правительства, то Магистр улыбнулся и ответил:
  - Если бы, Артур, ты не задал мне этот вопрос, то я бы посчитал, что я в тебе ошибся. Помни всегда, что ты не нужен Братству в качестве преданного, безмозглого фанатика, на эту роль у нас есть другие кандидатуры, Братству же нужен твой острый, пытливый и во всем сомневающийся ум, ибо оно возлагает на тебя большие надежды.
  Ты спрашиваешь, почему мы немцы избраны проведением, возглавить управление миром, то на этот вопрос ответ напрашивается сам собой.
  Ну, во-первых, по праву первого - именно нам, немцам, первым пришла идея объединить весь мир, преобразовать его в единую структуру, управляемую одним правительством, и все для того, чтобы во всем мире существовал мир и порядок. Те короли и императоры, что были до нас в своих завоеваниях дальше колонизации захваченных народов не шли, вот поэтому их империи быстро разваливались, а всё потому, что о гармонии на завоеванных землях вообще речи не шло.
  А, во-вторых, именно наше Братство обладает теми знаниями, которые необходимы для осуществления этого плана.
  Познавая законы развития общества не одну сотню лет, мы пришли к выводу, что сейчас настало наиболее благоприятное время для того, чтобы нам немцам занять в мире лидирующее положение.
  
  - И чего же нам для этого раньше не хватало.
  
  - Раньше на планете Земля не существовало ни одного государства, чей народ представлял бы собой единый монолит, объединенный общей для всех целью. Народы всех государств и даже империй были разбиты на классы, и в этой разношерстной массе каждый класс преследовал свою собственную цель, и, как правило, в ущерб интересам и целям других классов.
  Казалось бы, разобщенный народ легче покорить, что, собственно, всегда и происходило, но подчинить его себе потом, не представляло никакой возможности. Каждый класс покоренного народа оставался верен своей собственной, не достигнутой цели, а именно занять следующую ступень классовой иерархической лестницы. При этом завоеватели, которые всегда навязывали покоренным свои нормы жизни, не только отодвигали их от заветной цели, они просто убивали в них чувство здорового карьеризма, даже сам намек на их личное развитие, оставляя им единственную, самую низшую нишу, превращая их, практически, в рабочую скотину. Это, пожалуй, главная причина того, почему все завоеватели на завоеванных землях не смогли просуществовать долго.
  
  - Что же произошло теперь, разве люди перестали стремиться к совершенству?
  
  - Разумеется, не перестали, и никогда не перестанут, ибо сама основа жизни в постоянном развитии - не станет ее, прекратиться и жизнь.
  Но, сейчас на огромной территории, в России, зарождается новое, бесклассовое общество. Русские напрчь стерли понятие классовости, а вместе с этим уничтожили и саму цель каждого отдельного класса, заменив ее новой утопической целью - построение коммунизма в отдельно взятой стране. Они уничтожили в сознании каждого россиянина потребность индивидуального развития, заменив ее заботой каждого о развитии всего государства. В этом они превзошли всех, и это то, что нам нужно - подчинить народ, объединенный одной целью несколько сложнее, но зато управлять таким народом, у которого уже сложилось в сознание - не хочу говорить стадное чувство - назовем его общественное - намного проще и долговечнее. Им только стоит слегка поменять ориентир их цели - не построение коммунизма в отдельно взятой стране, а достижения гармонии и процветания всего мира.
  Сейчас, когда в России классовое сознание уже уничтожено, а общественное еще не сформировалось, идейные же фанатики представляют небольшой процент от всех россиян, подчинить себе эту огромную территорию не составит огромного труда.
  Аналогичную картину сейчас можно наблюдать и в Китае - они тоже отреклись от классового развития, заменив его общественным. Итак, Россия и Китай - это уже почти вся Азия. А когда мы подчиним эти государства единому управлению, то мелкие государства Ближнего и Среднего Востока, а так же Индия, сами захотят влиться в наше объединение на правах равноправных его членов.
  
  - Да, но остается Западная Европа, где, не смотря на все революции, до сих пор сохраняются классы, правда, после революций они стали по-другому называться.
  
  - Вот с нее-то мы и начнем. Во-первых, ее, разобщенную, подчинить себе будит весьма легко, даже весьма символичными военными силами. А, во-вторых, глядя на то, как передовая, просвещенная Европа легко подчинилась нашим идеям благоденствия, и Россия уже не будет оказывать, привычного для нее, сопротивляться, если вообще будет.
  После того, как мы объединим под своим началом всю Евразию, останется только Америка, которая, почувствовав себя брошенной, позабытой на задворках цивилизации, сама захочет влиться в наше мировое содружество.
  И такое объединение, поверь, Артур, будет уже на века. Потому что мы всегда будем учитывать все жизненные потребности подвластных нам народов, и не только основные - есть, спать и плодиться, но также и потребности высшего порядка - потребность в познании, в творчестве, в карьерном росте и так далее.
  
  - Но прежде всего, нужно объединить саму Германию, не находите? - Ты прав, Артур - Магистр снова улыбнулся довольный, что его понимают - именно этим мы сейчас и занимаемся. И даже скажу больше, именно сейчас этим необходимо заниматься в первую очередь, поскольку есть опасность, что Германия заразится от России идеями коммунизма и пойдет по русскому пути развития.
  Для нас такое положение означало бы катастрофу, и не только потому, что мы потеряли бы первенство, но так же утратили бы и контроль над ситуацией. Сами идеи коммунизма для всех новы, и у человечества еще не было опыта развития в условиях коммунизма. А значит, лидер коммунистического общества всегда должен быть смелым неуправляемым единовластным реформатором, который в своей политике руководствуется только своим видением конкретной сложившейся ситуации, и не подчиняется ничьим советам. Такой вождь немецкого народа нам не нужен, нам нужен послушный нашей воле болванчик, управляя которым, мы могли бы управляли и всей Германией, а через нее и всем миром.
  Вот поэтому сейчас необходимо позаботиться, чтобы в Германии закрепились не революционно-новаторские идеи коммунизма, а идеи старые, проверенные временем, со своими сложившимися традициями и ритуалами, а посему вполне предсказуемые и легко управляемые.
  Саму же идею и искать долго не надо. Германия - государство маленькое, и для немцев, начиная со средних веков, когда они чрезмерно расплодились в своей маленькой Германии, всегда больным вопросом была земля. Германия - это не Россия, где земли всем хватает и еще останется для пришлых народов. Германия себе такого позволить никогда не могла, поэтому второй, не менее больной вопрос для нее было то, что земля должна принадлежать только немцам. Вот тебе и национальная идея, которую поддержит любой немец, и не только поддержит, но и будет отстаивать ее до последнего своего дыхания, а именно - Германия для немцев! Германия превыше всего! Deutschland uberalles! Видишь, Артур, национальная идея сама вырисовывается в сознании немецкого народа, поэтому и Братство остановило свой взгляд именно на идеи немецкого национализма и на тех, кто ее культивирует. А уж угодного нам лидера мы сами выберем, разумеется, из тех кандидатур, что предложит нам немецкие националисты.
  
  Артур не торопясь возвращался в замок к Магистру, чтобы доложить результаты свей поездки. Ему было, о чем подумать, в конце концов, и от его доклада сейчас зависило и его будущее, и будущее Германии, и даже всего мира.
  
  
  4
  
  Когда Андрей возвращался домой из магазина, возле самого подъезда к нему обратился мужчина, стоявший тут же, на тротуаре, возле его дома, с вопросом:
  
  - Простите, молодой человек, это дом номер девять по Мытненской набережной?
  
  - Совершенно верно.
  
  Андрей заметил его еще издалека. Почему он обратил на него внимание - трудно сказать. То ли профессиональный глаз художника в свете теплого, яркого, майского солнца в его фигуре машенально уловил что-то необычное, какую-то интересную игру светотени, или то, что цвет его светлосерого костюма интересно вписывался в общую цветовую гамму. То ли в глаза бросилось то, что этот человек не был похож на коренного петербуржца, ни по манере держаться, ни по одежде. Но Андрей, подходя к дому, даже замедлил шаг, чтобы внимательнее рассмотреть увиденное, и зафиксировать это в своей памяти.
  На вид этому человеку было около пятидесяти пяти, и с одной стороны, выглядел он вполне обыкновенно для своего возраста, если не считать того, что он был одет в безукоризненную тройку из недешевого материала, сшитую явно на заказ. А по тому, как он естественно держался в своем костюме, было видно, что костюмы этот человек носит постоянно, а не надевает их в редких торжественных случаях, как это делает подавляющее большинство жителей города. К этому можно было прибавить и его прямую осанку, что само по себе для Питера большая редкость, но в его позе не было горделивого самолюбования, а напротив, подчеркнуто вежливое внимание ко всему, что его окружало. Где-то что-то похожее у Андрея всплыло в памяти, но он так и не смог вспомнить, где он уже мог видеть подобное.
  Добавлял портрет незнакомца и легкий акцент, и то, с какой тщательностью он старался произносить каждое слово.
  
  Иностранец - подумал Андрей. Освобождая одну руку от пакетов, чтобы свободной иметь возможность набрать код замка входной двери, краем глаза он наблюдал за мужчиной, который явно хотел вместе с ним войти в подъезд и ждал, когда Андрей справится с замком. - Интересно, к кому же он пожаловал.
  
  - Вам в какую квартиру - спросил в свою очередь Андрей, желая по-привычке, помочь человеку съориентироваться с этажом.
  
  - В пятьдесят шестую - последовал ответ, заставивший Андрея удивиться и даже слегка вздрогнуть.
  
  Это была его квартира, и первое, что пришло ему в голову, была мысль о Вике с Дениской, которых он две недели тому назад отправил во Францию погостить у Викиной мамы, вот уже двенадцать лет проживавшей за границей.
  Уж не случилось ли там с ними чего-нибудь, хотя на душеприказчика этот господин не был похож - в его облике не наблюдалось профессиональной скорби - это успокоило Андрея. Но, чтобы окончательно развеять свои подозрения он спросил:
  - Что-нибудь случилось с Викой?
  
  - Простите - смущенно улыбнулся незнакомец - я не знаю никакой Вики. Мне, собственно, нужен господин Введенский, Андрей Михайлович.
  Только сейчас, еще раз вслушавшись в речь незнакомца, Андрей осознал, что акцент у него был не французский, каким Андрей его себе представлял, а скорее немецкий, и это успокоило его окончательно.
  
  - Извините, всё это как-то неожиданно... Андрей Введенский - это я, к вашим услугам.
  
  - В свою очередь, позвольте представиться - Авдеев, Николай Николаевич - гость чуть наклонил свою голову и, как показалось Андрею, слегка прищелкнул при этом каблуками. - Не удивляйтесь моему произношению, я с рождения живу за границей. Я к вам, собственно, по делу.
  
  - Ну, раз так - Андрею, наконец, удалось открыть входную дверь - давайте поднимимся ко мне и там спокойно обсудим ваше дело.
  
  Пока они поднимались в лифте, Андрей хотел было рассказать Николаю Николаичу про то, что с месяц назад к ним приезжала из Парижа Раечка - жена его институтского друга, волею судьбы, ставшая его законной тещей, и увезла свою дочку и его шестилетнего сына на лето во Францию. Он хотел рассказать Авдееву, что он за них сильно переживает, но заметил, что господин 'визитер', в эту минуту сосредоточенно думал о чем-то о своем, поэтому не стал к нему навязываться с лишними объяснениями.
  Только когда они очутились в квартире Андрея и прошли в одну из комнат его трехкомнатной квартиры, служившей ему мастерской и одновременно кабинетом, Авдеев при виде развешанных по стенам картин Андрея, немного расслабился. Оставив Николая Николаевича наедине со своими работами, Андрей отправился на кухню приготовить кофе.
  
  Хм, с рождения за границей - размышлял Андрей, заваривая кофе - наверно потомок тех эмигрантов, что уехали из России еще в революцию. И почему именно ко мне? Интересно, за каким лядом я ему понадобился.
  
  - Я вас слушаю - произнес Андрей, когда они разместились у небольшого столика за чашечкой кофе, в патрепанных временем матерчатых креслах, с которыми он никак не хотел расставаться.
  
   - О, да - как бы вспомнив о цели своего визита, очнулся гость, при этом он выпрямил свою спину и слегка приподнял к верху подбородок, от чего стал похож на завоевателя пришедшего повеливать, но при этом в его глазах читалась просьба.
  - Собственно, Андрей Михайлович, мне вас, порекомендовал, мой большой друг и, в каком-то смысле, коллега, Томас Веймар.
  
  - Томас Веймар - воскликнул Андрей, хлопнув себя по коленке. - Ну, конечно же, Томас Веймамар - Андрей при упоминании этого имени сразу же вспомнил, у кого он мог видеть такую же осанку человека, уважавшего не только себя, но все, что его окружало.
  С Томасом Веймаром, коллекционером из Австрии, купившим у Андрея две его работы, он познакомился год назад на выставке молодых художников. Собственно, знакомство на этом и закончилось - они обменялись адресами и телефонами, и Веймар увез работы Андрея к себе в Австрию.
  - Простите - стал извиняться Андрей - я должен был сразу догадаться. Господин Веймар, обещал справляться о моем творчестве, время от времени... Просто я не ожидал, что он пришлет вас, или кого-нибудь другого...
  
  - Возможно, я вас разочарую, Андрей Михайлович, но должен сообщить, что я приехал к вам не по поручению гера Веймара - прервал Андрея гость, видя, что тот, от нахлынувших чувств, начинает путаться в словах, затрудняясь закончить предложение. И продолжил, увидев удивление на лице Андрея.
  - Да, Томас просил меня, конечно, поинтересоваться о вашем творчестве вообще, и узнать, не появилось ли у вас за это время, в частности, что-нибудь специально для него, но я к вам по другому делу. Я хочу сделать вам заказ.
  
  - Заказ? - брови Андрея заметно приподнялись.
  
  - Да, заказ. Но вижу я пришел не совсем кстати, вы должно быть сейчас заняты чем-то другим, и мое предложение вас будет только отвлекать. Давайте я приду к вам в другой раз, когда вам будет удобно - с этими словами Авдеев попытался встать с дивана.
  
  - Нет, что вы, что вы - слегка придержал Андрей гостя рукой, усаживая его обратно в кресло - вы, как нельзя, кстати. - Андрей действительно не находил себе место после того, как отправил жену с ребенком в далекую Францию, и сейчас подумал, что заказ поможет ему отвлечься от тревожных мыслей за них.
  - Заказ - уверенно проговорил он - это, пожалуй, как раз то, что мне сейчас не хватает, вы даже не представляете, как вы вовремя появились. Я вас внимательно слушаю.
  
  - Я уже говорил, что мы с гером Веймаром в каком-то смысле коллеги - продолжал Авдеев, видя, что Андрей действительно искренне желает его слушать.
  - И он, и я мы оба коллекционеры, с той только разницей, что он приобретает уже готовые работы, а я делаю заказ художникам, представляющим для меня определенный интерес. Причем, всем художникам я всегда делаю заказ на одну и ту же тему.
  Согласен, со стороны это выглядит несколько чудоковато, но именно так я могу проследить, как и в каком направлении развивается мысль человечества и даже, не побоюсь громкого слова, его дух.
  
  - Разве Дух имеет свойство развиваться? - несколько скептически спросил Андрей - разве он не вечен и постоянен?
  
  - В идеале - да - парировал гость - у Бога. Но мы всего лишь люди, и нам свойственно развиваться, и в первую очередь духовно. Собственно, сам процесс развития духа в человеке и является главной темой моих, если можно так сказать, изысканий.
  
  Что-то еле знакомое промелькнуло в голове Андрея.
  - Но почему вы выбрали для своих изысканий, как вы это называете, именно художников, а не, скажем, ученых, тех же философов, богословов, в конце концов. Уж они-то, как никто другой, как мне кажется, идут в авангарде духовного развития человечества.
  
  - Это вряд ли - улыбнулся лишь кончиками губ Николай Николаевич, делая снисхождени молодости делать поспешные выводы. Сев на своего излюбленного конька, он, казалось, уже окончательно сбросил с себя первоначальную скованность гостя, впервые перешагнувшего порог чужого дома, от первой его неуверенности не осталось и следа.
  - Возможно, они сами в этом уверены, и своей уверенностью способны внушить подобную мысль толпе - господин Авдеев взял со стола чашку с кофе и стал подносить ее ко рту, но на полпути его рука остановилась, и чашка вернулась на прежнее место. - Однако, уверяю, это их большое и главное заблуждение, которое, в свою очередь, влечет за собой искревление всех их мудрствований, возвращая их к изначальному состоянию, не оставляя им шанса на како-либо продвижение вперед.
  
  Сами посудите, ученые, как ползали по поверхности Мироздания еще на заре своей учености, так и продолжают ползать до сих пор. И, спросите вы, кто же им мешает углубиться во внутреннюю сущность мироздания и исследовать не только физику явлений, но и их душу, и дух. Ответ на этот вопрос довольно прост - только несовершенство их собственного духа, исходя из которого, они не способны видеть ни душу происходящих явлений, ни, тем более их дух.
  И это все отлично видно из их открытий, поскольку открывать можно только явления узнаваемые, душа же и дух до сих пор остаются вне поля их видения, поэтому они и не подлежат их изысканию. Для них они пока та самая черная кошка в темной комнате, искать которую им нет никакогл смысла, поскольку для них она пока просто не существует.
  Отсюда вывод - ученые никогда не были в авангарде прогресса духа человечества.
  Теперь посмотрим на философов. Я буду говорить о немецких философах, они мне ближе, а уже историю немецкой философской мысли можно сравнить с аналогичной историей любой другой страны, и вы увидите, что они ничем не отличаются в плане духовного развития.
  По большому счету за всю истории существования современной философской мысли, в частности, немецкие философы XVIII - XIX веков показали не развитие духа нации, а его деградацию.
  Я не беру философов XX века, ибо их в XX веке просто не стало. Маркс всю философскую мысль настолько крепко закрепостил в своей материи, что понадобилось целове столетие, чтобы дух нации как-то смог освободиться от нее. Также и Ницше камень на камне не оставил ни от религии, ни от, веками создававшейся, духовной немецкой культуры, соответственно и от морали своего времени, разработав собственную этическую теорию, ставшей тяжелейшим ярмом на шее философов XX века, от которого они только сейчас постепенно начинают освобождаться. Ито не все, а лишь единицы, те, которых действительно можно назвать философами, поскольку они не гонятся за модой и не идут на поводу у толпы... Но о нашем времени чуть позже. Вернемся к истории немецкой философии.
  В двух словах дегродация духа намецкой философии выглядит следующим образом. Если ее основоположник Кант в XVIII веке еще признавал Бога, называя Его 'абсолютно необходимой сущностью', то Фейербах в XIX веке кантовские постулаты веры - Бог, свобода воли, бессмертие души - считал уже излишними и не всегда обязательными. Он противопоставлял им формулу 'довольствуйся данным миром' и склонял к атеизму и натурализму. Но, в то же время, сам он еще не был конченным атеистом, и резко расходился с атеистами в понимании психологического и исторического происхождения религии.
  Пришедший ему на смену Маркс, уже просто отрицал существования Бога.
  Как видите, философы пока мало, что смогли сделать для развития духа человечества, скорее, наоборот.
  
  Что же касается богословов, то все они заперты в границах догматов их конфессий, за пределы которых им никогда не выбраться. Хотя они и воспевают слова Спасителя о 'Блаженстве, изгнанных за правду', как раз подразумевающие выход за границы догмата конфессии, но сами такими блаженными становиться не торопятся. И всё по той же причине, что и ученые, и философы - потому что их дух не достаточно крепок для такого прорыва. Поскольку такое себе сможет позволить только тот человек, чей дух окажется настолько совершенен, что он сможет вознести его над догматическими установками его конфессии, дав ему качественно новое осмысление Бога и мира, Богом сотворенного. Поэтому богословам остается только еще и еще раз осмысливать то или иное положение, но исключительно в рамках их догматов, или вступать в полемику с противниками догматических установок их конфессии, опираясь при этом на авторитеты их церкви, которые еще больше закрепощают их дух. В целом же, наблюдается лишь топтание на одном месте.
  
  Слова Авдеева заставили задуматься Андрея. Ему снова показалось, что где-то с подобным мнением он уже сталкивался, и на этот раз это чувство проступало намного отчетливее. По крайней мере, не только мысли, изложенные Николаем Николаевичем, ему показались знакомыми, но и те слова, в каих они были высказаны. Ему даже показалось, что он не только слышал со стороны подобный разговор, но и сам принимал в нем непосредственное, причем, активное участие. Он себе ясно представлял, что именно и какими словами он сейчас ответит Авдееву, но как-то изменить ход их беседы, направить ее в другое русло, он был просто не в состоянии. Поэтому он продолжил ход мысли Николая Николаевича словами, которые сами слетали у него с языка помимо его воли, как заученный текст у актера на сцене.
  
  - Но, согласитесь, и ученым, способным познавать только видимую природу, и деградирующим в духовном плане философам, и даже топчущимся на месте богословам, нужно отдать должное, поскольку именно они, закрепощая дух в материи, или держа его на коротком поводке, пробуждают в нем желание вырваться из этих оков. Для чего метущийся дух будет не столько смиренно потакать всем устоявшимся уложениям и правилам, сколько, укрепляясь и закаляясь в неволе, искать способы, чтобы освободиться от них.
  
  - Вижу, вы отлично понимаете, о чем идет речь - улыбнулся Авдеев на этот раз уже гораздо шире и, довольный ходом беседы, расслабившись, облокотился на спинку кресла - поэтому перейдем к дням сегодняшним.
  Да, действительно, вечно такое положение сохраняться не могло. Закрепощенный в неких границах дух, испив ту чашу, что предлагала ему ограниченная территория, до дна, до последней капли, рано или поздно начал бы вырываться на свободу, в поисках нового насыщения. И такие времена уже настали. Сегодня мы живем в удивительное время, когда дух человечества уже созрел, набрал достаточно сил для того, чтобы вырваться за пределы догмата церкви, чтобы преодолеть костность материи, чтобы проникнуть в духовные сферы явлений. Только не дух ученых, философов, или богословов, ибо всех их, ими же самими созданные учения с их непреложными правилами, будут еще долго цепко держать, не позволяя выйти на простор необъятного.
  Художники, в этом смысле, на мой взгляд, находятся в более выигрышном положении. Они как дети абсолютно открыты всему миру, и мир за это платит им той же монетой, он отдает им всего сбя без остатка, столько, сколько может в себя вместить сам хдожник. При этом они абсолютно свободны от всяких догм и догматов, правил, законов и мнения авторитетов, им ни с кем не нужно спорить до хрипоты, доказывая свою правоту - они просто берут кисть и выплескивают на холст все свои мысли и чувства, свою душу и свой дух.
  Вот поэтому только художнику и дано отображать на своих полотнах дух времени, точнее, духовный уровень того времени, в какое была написана картина. И совсем не важно, что именно при этом было изображено на полотне - портрет какокого-нибудь короля, жанровая сценка, или натюрморт - холст четко фиксирует именно дух времени, который чудесным образом сконцентрировался в художнике, который и увековечил его красками на полотне. Вот поэтому только по работам художников можно отследить, как развивается дух человечества.
  
  Андрей призадумался над услышанным - этих слов в той пьесе, что он наблюдал однажды, явно не было. После некоторого размышления он в задумчивости произнес:
  
  - Да, но при этом и тема должна быть подстать духу нации.
  
  - Совершенно верно, поэтому я всегда предлагаю художникам написать картину на тему, в которой заключена именно Библейская истина, поскольку на ее фоне легче отследить развитие духа, сравнивая написанное на полотне с догматической трактовкой этого сюжета.
  Я всем художникам заказываю картину на тему принесения Авраамом в жертву Исаака.
  
  Наступила волнительная пауза. Андрей сосредоточенно осмысливал предстоящую работу и сам странный заказ.
  Авдеев же в эту минуту внимательно наблюдал за Андреем, и от его взгляда не ускользнули некоторые сомнения, отобразившиеся на довольно-таки живом лице художника.
  
  - Я вижу, вас мучают некоторые сомнения? - задал он вопрос.
  
  - Да - всё еще в задумчивости, глядя куда-то в пол, произнес Андрей, и потом, посмотрев в светло-голыбые глаза Авдеева, он заговорил:
   - Всё, что вы сейчас сказали, ну, о том, что сейчас мы живем во времена зарождения новых истин, тут я с вами полностью согласен. Всё это я не только чувствую и наблюдаю вокруг, но представьте себе, где-то об этом уже слышал, или, возможно, читал, поэтому ваш экскурс в историю развития духа и вывод, относительно сегодняшнего дня, меня нисколько не удивил, я к нему, если хотите, был уже давно готов.
  Также я согласен и по поводу художников, которые всегда и во все времена, были теми самыми блаженными изгоями за правду, которую никто не понимал и не принимал, отвергая. Они действительно всегда, начиная с каменного века, являли миру совершенство духа человечества для своего исторического отрезка времени.
  Но хотелось бы спросить, почему в качестве показателя духа нации вы избрали именно меня? Ведь я полагаю, вы приехали из-за границы именно ко мне, или я ошибаюсь, и у вас есть намерение зделать подобный заказ еще кому-нибудь.
  
  - Ну, с этим как раз всё очень просто - легко и непринужденно стал отвечать гость на этот непростой вопрос. И, как показалось Андрею так, будто к нему он давно был готов, и даже смог отрепетировать свой ответ, вложив в него для пущего эффекта соответствующую позу, добавив необходимые жесты, интонацию голоса и мимику лица.
  - Последнее время я и сам стал ощущать, что настало время для прорыва духа за границы уже им познанного, что наступили времена для зарождения качественно нового осмысления и природы Духа, и его расширяющихся возможностей. Поэтому я искал того, своего художника, который смог бы справиться с этой задачей, указав направление, в каком будет следовать дальнейшее развитие духа нации.
  Вижу, вы человек достаточно самокритичный, и эта черта в вас мне определенно нравится, но мне не хотелось бы превозносить ваш гений до небес, чтобы мысль о нем не мешала вам в дальнейшем, ни в жизни, ни в вашем творчестве. Скажу лишь одно - в тех работах, что я имел радость созерцать у Томаса Веймара, я увидел в вас того художника, который смог бы справиться и с моим заказом, и дать ответы на те вопросы, которые я ожидаю получить от вашей работы.
  
  - Спасибо, ваши слова делают мне честь, но почему вы решили, что легче всего отследить развитие духа на догматическом библейском сюжете, ведь его трактовка расписана церковью до последнего мазка. И потом, вы ведь сами говорили, что совсем не важно, что именно изобразил художник - портрет, пейзаж или натюрморт.
  
  - Испугались посягнуть на непосягаемое?
  
  - Да, но как-то - Андрей пожал плечами.
  
  - Да, согласен, мой заказ не имел бы смысла, скажем в средние века, когда церковь диктовала художникам, что и как им следует писать. И до последнего времени художники касались библейских тем, ну, если и не с оглядкой на церковь, то, по крайней мере, не старались поднять свое понимание церковных догматов выше чувственного восприятия.
  Но сегодня, повторяю, время требует и нового осмысления, и нового восприятия и нового озорения духа, поэтому, я в этом больше чем уверен, вы, как никто другой, сможете справиться с поставленной задачей.
  
  В завершении хочу сказать, что я не буду ограничивать вас по времени, поскольку понимаю, что работа предстоит не простая, требующая основательного осмысления. Скажем, через два месяца я к вам загляну, думаю, что к тому моменту у вас уже появятся первые эскизы.
  И еще, в качестве аванса, я оставляю вам двадцать тысяч евро - с этими словами Авдеев вынул из внутреннего кармана пиджака пачку купюр достоинством в 200 евро, в банковской упаковке и положил их на стол рядом с Андреем. - Вторую половину вы получите при окончательном расчете. Как видете, это намного больше, чем заплатил вам гер Веймар за две ваши работы. Думаю, это станет для вас дополнительным стимулом.
  
  Но Андрей его уже не слышал, погруженный в свои мысли, он даже не взглянул на деньги.
  
  Когда Андрей попращавшись со своим гостем закрыл за ним входную дверь, в голове вновь всплыл весь их разговор с Авдеевым от начала до конца, и он снова предстало ему, как некое Deja vu. Теперь он точно был уверен, что он уже однажды участвовал в подобном разговоре, но вот только где, когда и с кем, Андрей вспомнить никак не мог.
  
  * * *
  На улицу Николай Николаевич вышел в отличном настроении - он не ошибся в Андрее, это был как раз тот самый человек, которого он так долго искал. Хорошее настроение прибавляло и теплое майское солнце - Авдеев только сейчас обратил на него внимание, отметив про себя, что оно в этот день греет как-то особенно приветливо.
  По привычке посмотрев по сторонам, ища то место, где он мог оставить свой Mercedes-Benz 540 K, 1939 года выпуска, пытаясь уловить среди других машин, стоявших на порковке возле дома Андрея, сияние гипнотизирующих бликов черного лака, плавно скользящих по обтекающим линиям кузова. Но, только сейчас сообразив, что он не у себя дома, в Германии, а в России, только усмехнулся своей оплошности и поднял руку, проезжавшему мимо такси.
  
  Открыв дверцу остановившегося таксомотора, Николай Николаевич сел на заднее сиденье, и сказал шоферу адрес отеля, в котором он остановился. Осматривать достопримечательности города, он уже сегодня не хотел. Он итак был сыт впечатлениями, и чтобы их переварить, ему было необходимо просто побыть одному, чтобы его никто не отвлекал, чтобы ему ничто не мешало.
  Расслабившись на мягком сиденье, он улыбнулся улыбкой человека, сделавшего самый важный шаг к намеченной цели. - Ну что ж, Генрих, - сказал он себе мысленно - похоже, с этим Андреем Введенским тебе повезло, и ты, наконец, получишь то, что усиленно искал последние годы.
   Из этой встречи с русским художником он вышел явно победителем. Единственно омрачало то, что Андрей даже не взглянул на пачку денег, а блефовать он явно не умеет, да и зачем ему это надо было в ту минуту - значит, просто купить его не удастся, впрочем, это было видно с самого начала. Ну, что ж, тем ценнее будет окончательная победа. Прикрыв глаза, с довольной улыбкой на устах, он углубился в воспоминания событий последних лет, пытаясь еще раз отследить какую-нибудь незначительную деталь, которая могла ускользнуть из поля его зрения.
  
  Да, он, Генрих фон Шрайтен, немецкий предпринематель, соучередитель фирмы 'Mercedes-Benz', действительно собирал коллекцию картин, написанных по его заказу различными художниками, на одну и ту же тему - 'Принесение Авраамом в жертву Исаака'. И тут он нисколько не слукавил Андрею. Даже если Андрею придет в голову навести справки о нем у того же Веймара, то старый друг Томас подтвердит... Впрочем, он уже ничего не подтвердит - не прошло и месяца, как он оставил этот мир. Жалко старика Томаса, и ведь он еще был не очень стар... Да, скорей всего, и Андрей с его детской доверчивостью никогда не будит выяснять, кто я такой на самом деле. Даже если из праздного любопытства он будет наводить справки о моей коллекции, то он вряд ли сможет о ней что-либо узнать, поскольку коллекция закрыта от глаз посторонних, и ее могли видеть только очень узкий круг посвященных.
  Начало же создания небольшой коллекции живописных полотен на эту тему положил еще его отец. Их фамильный дом, в котором проживал он, а потом и Генрих, находился в Дюссельдорфе. Несмотря на экономический кризис, разразившийся во всей стране в конце 20-х годов, их семья не бедствовала. Особенно в это, голодное для большинства время, отец очень часто собирал у себя дома большие компании молодых художников и студентов академии художеств, что располагалась неподалеку. Хотя его отец сам не был художником, и вообще был в то время далек от искусства, но всегда с уважением относился к живописцам и скульпторам. К тем, кто практически из ничего, при помощи обыкновенной краски, или из грязной глины мог создавать шедевры, вдохнув в них дух своего таланта - как он сам объяснял свое восхищение этими людьми.
  Как-то раз отец, чтобы поддержать финансово молодые дарования, но чтобы не унизить их простой подачкой, предложил им написать по картине на тему 'Принесение Авраамом в жертву Исаака'. На вопрос Генриха, почему отец выбрал именно эту тему, отец уклончиво ответил, что уже точно не помнит, но, кажется, разговор тогда зашел именно о жертвоприношениях. Потом отец скупил все картины, не торгуясь, по мере их поступления, чем, несомненно, поднял свой авторитет мецената в среде художников. Почему отец поступил так - он и сам толком объяснить не мог. С одной стороны ему хотелось быть ближе к этим талантливым ребятам, с другой стороны для него, молодого человека, уже вставал вопрос карьеры, и эта акция была одна из немногих, чтобы как-то заявить о себе обществу. Впрочем, так меркантильно отец никогда не смотрел на все, что он делал, он всегда в своих поступках руководствовался мотивами более высокого порядка, тем более, если дело касалось высоких материй, таких, как искусство.
  Это преклонение перед мастерами кисти, только не слепое, а осмысленное, видимо передалось по наследству и ему, Генриху. Маленький, он любил присутствовать на шумных сборищах художников, которых продолжал приваживать в их дом отец, любил слушать их рассказы, шутки, споры, которые редко касались самого искусства. В основном это были разговоры о жизни, но в их устах они не слушались банальными сплетнями, а были всегда наполнены глубоким внутренним содержанием, по крайней мере, маленькому Генриху так всегда казалось. Впрочем, их рассказы и сейчас стояли у него в ушах неким приятным воспоминанием.
  Уже значительно позже, когда Генрих вырос и стал взрослым человеком, когда похоронил своего отца, когда и Николай Николаевич Авдеев - его друг и учитель - так же покоился на кладбище, он, наконец, обратил более пристальное внимание на коллекцию полотен, хранившуюся в их доме. Тогда их было немного - что-то около двадцати, написаны они были все в одно и то же время, на одну и ту же тему, но они были все разные. Каждая из картин открывала перед Генрихом весь внутренний мир художника, написавшего ее. А по прошествии лет, он смог увидеть насколько четко художники смогли передать само время, в которое они их писали, причем, сами того не желая, и это был, пожалуй, самый правдивый документ той эпохи - все это было удивительно.
  В основном работы, так или иначе, описывали само действо жертвоприношения, не уходя далеко от библейского повествования, и только работа Арнольда Брейкера сильно выделялась среди остальных. На ней Исаак был изображен не еврейским черноволосым, кучерявым мальчиком со смуглой кожей, а белокурым ребенком арийского типа. В нем уже угадывался нарождающийся сверх человек, будущий хозяин мира, с белой кожей и голубыми глазами. Он - этот потомок великих ариев, совсем не казался сыном еврея Авраама. Будучи первым во всем, он и тут первый достиг вершины горы, на которой произойдет жертвоприношение, и теперь стоял с видом победителя, скрестив руки на груди и водрузив одну ногу на вязанку хвороста. Он с презрением смотрел на карабкающегося вверх старого и никчемного еврея. Авраам, казалось, уловил этот взгляд и его охватил страх, он понял, что в жертву будет принесен он сам, а заодно и весь еврейский народ...
  Арнольд Брейкер, как объяснял отец, уже тогда был до фанатизма заражен идеями нацизма и роли сверх личности в истории человечества, он уже тогда состоял в партии национал-социалистов. Отец рассказывал, что в самом начале 30-х годов Арно привел к нему в дом Гитлера, когда тот еще не был рейхсканцлером, чтобы продемонстрировать свою работу. И Гитлеру эта работа так понравилась, что вдохновила его даже на конкретные шаги, что способствовало укреплению его партии на выборах, а чуть позже, сделало его главой Германии. Гитлер даже пытался купить картину, но отец ему вежливо отказал, а потом фюрер видимо просто забыл про нее. Но Арнольда Брейкера Гитлер не забыл, сделав его со временем своим придворным художником.
  Сейчас Генрих понимал, что сама по себе картина была ни при чем, и не она способствовала продвижению Гитлера и его партии, а те тайные силы, что стояли за ним. Но картина вполне могла укрепить веру будущего фюрера в то, что он делал, и этот заряд энергии вполне мог передаться и остальным.
  Когда же Генрих рассматривал работу Брекера, то она ему уже не казалась такой уж значимой, но все-таки что-то в ней было, неподдающееся земному пониманию.
  И Генрих, оценив силу художественного полотна, то же, по примеру отца, стал время от времени, при случае, заказывать разным художникам картины именно на эту тему, но не всем подряд, а только тем, кто на его взгляд, мог приблизить его к разгадке тайны жертвоприношения. Но, если честно, то все они были однообразны в своем понимании жертвы, или уходили далеко от темы, в желании показать неординарную оригинальность своего мышления и глубину воображения, как например Сальвадор Дали, с которым Генрих познакомился совершенно случайно. Сальвадор, например, на предложенную ему тему, вообще изобразил распятого на кресте Христа, парящего над миром, а на просьбу объяснить эту аллегорию, лишь ехидно улыбался. Может поэтому Генрих не стал покупать у Дали его работу, а отделался, купив у него лишь небольшой этюд к картине.
  Генрих часто думал, почему отец выбрал именно эту тему - тему жертвоприношения. И находил только одно полновесное объяснение - отец жил во времена поголовного жертвоприношения, сам приносил кого-то в жертву, и его самого кто-то постоянно приносил в жертву, поэтому не удивительно, что эта тема так прочно сидела у него в сознании. Но вот почему тема жертвоприношения так сильно волновала его самого - он никак понять не мог, и только надеялся, что ответ на этот вопрос он получит, когда найдет ответ, в чем именно заключается сам смысл жертвоприношения.
  Это была одна из причин, почему Генрих фон Шрайтен сделал заказ Анрею. Он, почему-то, верил, что этот талантливый русский, через картины которого он сумел разглядеть искру Божию в его душе, сможет дать ответ на этот, давно волновавший его вопрос.
  
  Второй причиной поближе познакомиться с господином Введенским была книга, о существовании которой он слыша и от своего отца, и от Магистра, и которая - Генрих это понял из разговора с Андреем - находится у художника в доме. По крайней мере, было отчетливо видно, что Андрей знаком с ее содержанием. А раз так, то значит, она в его доме. Насколько Генриху было известно, у русских интеллегентов не принято раздаривать книги из своих библиотек. И то, что книгу, которая была у деда, читал ее внук - было тому прямое подтверждение.
  К тому же эта книга содержала в себе сакральные знания - такими книгами не разбрасываются. Магистр уверял, что только посвященный в тайны сакральных знаний этой книги, может стать властелином мира. Судя по всему, этот художник даже не догадывается, каким сокровищем он обладает.
  Магистру нужна эта книга, но еще больше нужна власть над всем миром. Он себя считает избранным на эту роль и, надо отдать ему должное, однажды с моим отцом это ему почти удалось. Только весной 45-го, когда все катилось в тартарары, он узнал о существовании самой книги и о тех сокровенных знаниях, что в ней заключались. Он тогда очень пожалел, что у него не было этих знаний тогда, в начале века.
  Долгие годы ушли у него на то, чтобы отыскать место ее нахождения, и вот только сейчас, благодаря и его, Генриха, участию в этом деле, место нахождения книги, можно сказать, установлено точно.
  Посылая Генриха в Россию, Магистр давал ему подробные наставления, как войти в доверие к Андрею, и как выведать у него о существовании этой книги, так, чтобы он ни о чем не догадался. Вот для чего Генриху понадобились вспомнить про свою коллекцию. Вот для чего он разыграл весь этот спектакль с заказом. Впрочем, как успокаивал себя сам Генрих, его совесть перед этим молодым человеком, в сущности, доверчивым ребенком, чиста. В процессе осмысления сути жертвоприношения этот талантливый русский и сам обогатится некоторыми сакральными знаниями, которые откроет и ему глаза на завтрашний день. Так что, одно другому не помешает. Единственное, он слукавил, назвавшись другим именем, но этого уже требовали интересы безопасности.
  
  Генрих очнулся от своих воспоминаний, когда таксист сообщил ему, что они уже приехали. Расплатившись с водителем, он вышел из машины и направился в гостиницу.
  Заказав у портье для себя авиабилет до Дюссельдорфа, он поднялся к себе в номер, чтобы собрать вещи. Больше ему пока в этом городе было делать нечего, все дела его ожидали дома.
  
  
  5
  
  Дребезжание колокольца, висевшего в прихожей квартиры Введенских раздался неожиданно для столь раннего часа, чем встревожил ее обитателей: отца Владимира и его мать. Но, в тоже время, звонок не был настойчивым и требовательным, скорее, колокольчик прозвучал извиняющее просительно, и это успокоило священника.
  
  - Не волнуйтесь, матушка, это должно быть, кто-то из своих - ответил он на немой вопрос матери, отразившийся в ее испуганных глазах - я открою.
  
  Но по тому, как он медленно встает из-за стола, как старательно расправляет при этом складки на своем подряснике, как неторопливо, без всякой охоты направляется к входной двери, было видно, что он не совсем уверен в том, что там действительно пришел кто-то из своих.
  Мать, наученная горьким опытом за последние годы, внутренне сжавшись, в ожидании самого худшего, прислушалась. И до ее слуха донеслись сначала какие-то неразборчивые звуки, а потом квартиру огласили радостные возгласы ее сына.
  
  - Батюшки! Вот, радость-то, какая!
  
  - Володя, кто там - спросила она, не вставая из-за стола. По голосу сына она уже поняла, что ее опасения были напрасны, но волнение не прошло, а наоборот, только усилилось, на этот раз, в ожидании приятных известий.
  
  - К нам Иван Ильич пожаловали - раздался голос сына из прихожей.
  
  Прислушавшись, она уже могла различить и голос пришедшего, но не узнала его.
  
  - Володя! Неужели это ты, глазам не верю - говорил пришедший, и ей показалось что-то неуловимо знакомое в интонациях этого голоса - подрос-то как, тебя и не узнать. Вижу по стопам отца пошел.
  
  - Да, вот, недавно и меня рукоположили в сан...
  Да, что мы все здесь-то стоим, Иван Ильич, пойдемте к столу, почаевничаем, чем Бог послал, да там, за трапезой, обо всем и поговорим.
  
  - Вот и славно. Я как чувствовал, поэтому пришел не с пустыми руками.
  
  Голос незнакомца стал проявляться в сознании матери, но все равно, память подводила. Она всё еще никак не могла вспомнить, где она раньше могла слышать его.
  
  - Ого! Так у нас сегодня целый пир намечается - радостно воскликнул ее сын.
  Они направились на просторную кухню, служившей им в это время заодно и столовой.
  
  - Здравствуйте, Апполинария Афанасьевна - услышала она радостный голос незнакомого мужчины, который поздоровался с ней, как с давней знакомой.
  
  - Тут темно, не видно ничего. Кто это, Володя? Будьте любезны, милостивый государь, подойдите к свету, я хоть разгляжу, какой такой Иван Ильич к нам пожаловали.
  
  Гость положил на стол, принесенную им пол краюхи ржаного хлеба и направился к окну.
  Там она смогла разглядеть молодого человека, лет тридцати, одетого в темный дешевенький, но опрятный костюм и светлую, косоворотку, его чисто выбритое лицо заговорщицки улыбалось.
  
  - Господи, Ваня! - всплеснула руками женщина - Как ты нас напугал! А я-то голову ломаю, что за Иван Ильич такой. Ну, здравствуй дорогой.
  
  Они обнялись и троекратно почеломкались.
  
  - А мы, признаться, уже и не надеялись тебя больше никогда увидеть в живых - проговорила Аполлинария Афанасьевна.
  
  - Ну, значит, долго жить буду.
  
  Они постояли и помолчали какое-то время.
  
  - А я Ивана Ильича сразу узнал - нарушил молчание отец Владимир - хотя, конечно, изменились вы сильно.
  
  - Сколько ж тебя не было? - спросила Аполлинария Афанасьевно, когда они уже садились за стол, обращаясь то ли к Ивану Ильичу, то ли к самой себе - семь, да нет, почитай, восемь лет тебя дома не было. Как ушел в четырнадцатом на фронт, так и с концами, как в воду канул. Вот только батюшка наш, Игнатий, не верил в твою смерть, и каждый день молился за тебя. И нам запрещал думать, что ты погиб, и мы молились.
  
  - Да, там, на войне я чувствовал его молитвенное присутствие, и, признаться, действительно, вашими молитвами цел остался и невредим, за что вам всем сердечное спасибо.
  
  - Почему же так долго - спросил отец Владимир - ведь Германская давно, как закончилась?
  
  - Так Германская не успела закончиться, как началась гражданская, где снова кровь, снова раненые, которым нужна была моя помощь, и снова потянулись лазареты, у Корнилова, у Деникина, у Колчака, только в Харбине все и завершилось.
  
  - Так вы и до Китая добрались? - удивился отец Владимир.
  
  - Выходит, что и до Китая. Там, собственно, война для меня и закончилась. Многие из наших и в Харбине не стали оставаться, а подались дальше, кто в Европу, кто в Америку, а я вот не смог, домой вернулся. То ли к родным местам потянуло, то ли там перестал чувствовать молитву отца Игнатия... Все эти годы чувствовал, а месяца с три тому назад, да, где-то в апреле, перестал. Где он, хоть, сам-то, уж не случилось ли с ним беда какая?
  
  - Случилось, Ванюша, случилась - Иван увидел, как глаза матушки Аполлинарии увлажняются. Она достала из рукава платок, и промокнула им глаза, но говорить уже была не в состоянии. За нее продолжил отец Владимир.
  
  - Арестовали батюшку с отцом настоятелем и осудили их за то, что они никогда не совершали, а потом сослали на Соловки.
  
  - В монастырь, что ли?
  
  - Был монастырь, сейчас там тюрьма. Как каторжан, как татей сослали - на последних словах отец Владимир повысил голос.
  
  - Неужто такое возможно?
  
  - Когда безбожники у власти - всё возможно! Вот и от нас храм Божий отняли.
  
  - То-то я захожу туда и ничего понять не могу - то ли секта бесноватых там поселилась, то ли еще чего похуже.
  
  - Куда уж хуже... вот и Соловецкий монастырь в тюрьму превратили - отец Владимир опустил голову.
  
  Матушка Аполлинария, не в силах сдерживать свои слезы, встала и ушла в свою комнату. Иван проводил ее сочувствующим взглядом.
  
  - Вижу, я не вовремя - тихо произнес он.
  
  - Эти времена, о которых вы Иван Ильич говорите, еще в семнадцатом году начались - отец Владимир поднял глаза на Ивана - и еще неизвестно когда закончатся. Выходит, что с семнадцатого года теперь всё будет не вовремя, и настанут ли те времена, когда люди снова будут рады приходу гостей, как прежде, никто не знает. К вам, Иван Ильич, это ни в коей мере не может относиться, вы должны помнить, что в этом доме вам всегда будут рады.
  
  - Благодарю, постараюсь и впредь вас ни в чем не разочаровать - с почтением поклонился Иван.
  
  - Вот и матушке нездоровится, от всех тех гнусностей, что творятся вокруг, да тут еще батюшку арестовали.
  
  - А чем отец Игнатий-то не угодил новой власти? - спросил Иван, понимая, глядя на отца Владимира, что аресты были не повальные, а только выборочные.
  
  - В апреле этого года, когда большевики пришли в храм изымать церковные ценности, возмущенные прихожане встали на их защиту. Тогда большевикам на подмогу подъехал грузовик с красноармейцами и они стали отбирать уже силой. Забирали все подчистую, весь алтарь перевернули верх дном, не погнушались даже забрать напрестольный крест и кадила, со всех икон посрывали оклады...
  Отец Владимир замолчал на какое-то время, опустив глаза, потом неожиданно выпалил на повышенных тонах.
  - И ведь страшно то, что руководил погромом и арестовывал батюшек ни кто-нибудь, а прихожанин нашего же храма, который в свое время из рук тех, кого он арестовывал, святое причастие принимал. Иуда!
  Егором зовут, Карпухин его фамилия - я его запомнил, когда еще псаломщикам батюшке помогал. По правде сказать, он мне и тогда-то не шибко нравился - вечно расхаживал во время службы по церкви с ухмылочкой на лице.
  
  - Карпухин, Карпухин, Егор - что-то знакомое вспомнилось Ивану - белоглазый такой?
  
  - Точно он! Прикатил на авто в кожаной тужурке, с маузером наперевес. Так значит, и вы его помните!
  
  - Помню - о чем-то своем задумавшись, проговорил Иван - правда, по другому поводу, хотя и в храме видеть доводилось.
  Я сейчас вот что подумал - какая интересная штука жизнь. Я ведь этому Карпухину Егору еще в Германскую жизнь спас. Не поверите, отец Владимир, пришлось очень сложную для полевых условий операцию провести. Я собой очень гордился. Правда потом я и сам понял, что операция была обыкновенная, и я ее потом сотнями проделывал с закрытыми глазами, но тогда-то, с моим ничтожным опытом, мне казалось, что я превзошел самого Асклепия.
  Я сейчас подумал, а знай я тогда, кого я спасаю, стал бы делать операцию? И выходит, что все равно бы стал.
  
  - И правильно сделали, Иван Ильич, ибо выдергивая эти плевелы, вы и своей душе могли бы изрядно навредить.
  Придет время жатвы и Бог сам определит чему суждено быть в Его житнице, а что отправится в огонь геенны огненной.
  
  Они снова замолчали.
  
  - Слава Богу, иконы хоть оставили - первым нарушил молчание отец Владимир - не увидели в них никакой ценности - хоть какой-то прок от их безбожия. Ну, и, думаю, чтобы как-то узаконить свой бандитский погром, арестовали несколько самых активных прихожан, а заодно и отца настоятеля с моим батюшкой, как самых старших нашего клира...
  Так думаю, что еще и для острастки, чтобы настоятели других приходов с большевиками покладистей были. Поэтому, здравый смысл подсказывает, что бандиты вряд ли простят моего батюшку и других вместе с ним. Ведь оправдав их, они невольно сознаются и в своем беззаконии.
  Вот чем нам обернулось пока время испытаний, и, похоже, это еще только начало.
  
  - Ваш батюшка и мне говорил, когда провожал меня на Германский фронт, что начались времена великих испытаний, только я тогда, признаться, еще не совсем понимал о чем идет речь. Уже в Харбине, оставшись без Родины, без дома, да и, почти без имени, я смог посмотреть на все происходящее сторонним взглядом, и многое увидеть из того, что раньше не замечал, и смог многое понять.
  Там, вдали от дома, почувствовав себя выброшенным и никому совсем не нужным, один-одинешенек во всем мироздании Божием, именно там, на краю вселенной мне раскрылось все Его творение. Я смог увидеть, впрочем нет, скорей, прочувствовать всё, что Он сотворил... И небо и землю, и мир духов и материальный мир, мир видимый и невидимый, причем одновременно, всё сразу, и себя распознать в этом творении, и то время в котором сейчас живу, и те времена, что были прежде.
  Я еще пока не могу точно сформулировать свои ощущения, не могу точно обрисовать то, что увидел, или прочувствовал - для этого мне нужно время, чтобы во всем разобраться. Но уже сейчас что-то мне подсказывает, что не может эта бесовская власть быть на века. Я еще пока не знаю, как мне объяснить свои ощущения...
  Если в двух словах, то все очень просто. На физиологическом уровне это выглядит следующим образом: мозг отдает команду - посылает некий импульс, этот импульс бежит по нервам к мышцам, и мышцы сокращаются, что приводит в движение суставы. Таким образом, живое существо, будь то животное, или человек, совершает какое-нибудь действие. Но в отличие от животного, у человека кроме такого примитивного ума, который управляет его членами, есть и другие, умы более высокой организации, которые уже могут решать более сложные задачи. Рассудочные умы, например, могут совершать умственные построения логического порядка, другие, душевные умы, могут управлять чувствами, возводя их к вершинам небесной симфонии. И, наконец, духовные умы всегда стремятся познать Бога, гармонию мироздания Им сотворенную.
  Но и в человеке - продолжал Иван - кроме его человеческих и даже божеских умов есть умы животные, которые его превращают порой в зверя, в лучшем случае, так же толкают его на поиск пропитания, продолжение рода.
  
  Отец Владимир, соглашаясь, кивнул головой.
  
  - Так же и людские объединения нужно рассматривать по тому, что их всех объединяет, какая идея, какая цель, какой уровень разума.
  Там на войне я обратил внимание на то, что все бандитские шайки, которыми управляют самые низшие умы, сродни животным, долго не живут. Как правило, сначала их всех объединяет жажда наживы, и они начинают отбирать у тех, кто не может оказать им сопротивления, причем, как и звери, из всех они отбирают самых слабых, самых незащищенных. Потом, после грабежа, каждый уже становится сам за себя, каждый уже начинает отстаивать свои интересы. Каждым овладевает желание завладеть долей своего товарища, и они уже начинают убивать и грабить друг друга. На этом всему их бандитскому сообществу и приходит конец.
   И в то же время, те сообщества и объединения, которыми управляют умы высшего порядка, живут намного дольше. Что далеко за примером ходить, христианская церковь уже существует почти две тысячи лет, и о ее конце говорить не приходится, ибо о ней только тогда можно будет говорить, что она умирает, когда она, подобно тем бандитам при дележе добычи, будет разделяться сама в себе. Понимаете, только тогда, когда сама начнет разрушаться, а так, никто другой ее разрушить никогда не сможет. Об этом и Спаситель наш говорит. Но никаких признаков такого разделения пока не наблюдается.
  А, что до большевиков, то они суть звери хищные, ограбив страну, когда увидят, что грабить уже больше некого, начнут грабить друг дружку, тем самым, уничтожая себя и свой большевизм.
   Правда, это может нам, в нашем положении, послужить весьма слабым утешением - отца Игнатия и иже с ним уже не вернешь, но все же, думается, что их грабежи скоро закончатся, и им, чтобы выжить, придется подчиниться умам более высокой организации. А это значит, что люди станут больше походить на людей, они станут ближе к Богу, а значит, начнут ощущать потребность и в церкви. Ведь не человек для церкви, а церковь для человека.
  
  - Все так, все так, только с большевиками, боюсь, будет дело обстоять немного сложнее, чем с разбойничьей шайкой Емельки Пугачева. Большевики совсем не дураки, и уже сейчас пытаются разделить нашу церковь, забросив в ее зерна свои плевела в виде обновленцев.
  
  - Обновленцы, а это еще, кто такие? - удивился Иван.
  
  - Вас и, правда, здесь давно не было - грустно вздохнул отец Владимир. - Вы спрашиваете, кто такие обновленцы? Даже и не знаю, как вам это объяснить. По моему, это просто безумцы. Вы и сами заходили в наш храм и могли их видеть. Но главное, они извратили Учение Христа и Символ Веры, пытаясь, тем самым, посеять раздор среди прихожан. Но конечная их цель, конечно, разделить, таким образом, православное духовенство. И уже нашлись среди пастырей нашей Церкви те, кто примкнул к их рядам. Что будет с церковью Христовой, просто ума не прилажу.
  
  - Не стоит печалиться, отец Владимир, обновленцам, против стройного Учения Христа не выстоять, так как, подозреваю, что в их идеологии должно быть слишком много противоречий, как у тех же бандитов. Эти противоречия скоро сами обнажаться, и уже будут работать против них самих, разделяя и разваливая все их обновленство.
  
  - Когда вы говорите, Иван Ильич, то сразу всё становится ясным и понятным. Ваши слова, несомненно, заслуживают внимания, и мысли, которые вы излагаете весьма и весьма похожи на правду. Вижу, что ваши беседы с моим батюшкой не пропали для вас даром, они помогли вашему разуму обрести способность мыслить в нужном направлении.
  С обновленцами мне и самому все более-менее ясно, дело не в них - они лишь неуклюжий инструмент в руках большевиков. Меня волнуют сами большевики - они намного хитрее и изворотливее, чем это может показаться на первый взгляд.
  Сами посудите, Иван Ильич! Большевики собираются построить свой коммунизм - коммунию, братство людей, и в этом отношении у них с Православной Церковью, как будто бы, разногласий нет. Наша Церковь тоже всегда стояла и стоит за соборность единоверцев. Но! Вся разница в том, что вера большевиков отрицает духовное начало в человеке, они считают, что дух - это иллюзия, миф, выдумка попов, которая только мешает человеку обрести свое истинное счастье на земле. Ведь человек, по их представлениям, созданный из плоти, рожден для жизни на земле, а значит и своего счастья ему нужно искать на земле.
  
  - Именно отрицание духа и погубит большевиков, потому что они отрицают в человеке самого человека. И когда-нибудь человек сам напомнит большевикам о себе, и тогда уже их братство по плоти будет уничтожаться само в себе, так как ему придется потеснившись, признать еще и дух в человеке. И даже не просто потесниться, а уступить свои лидирующие позиции.
  И в том, что большевики отрицают в человеке его душу - является первым их камнем преткновения, споткнувшись о который, они упадут и разобьются. Пока же все их телесное братство будет больше походить на одно большое стадо животных, за которым будет зорко следить пастух с большим кнутом - увы, не бывает стада без кнута.
  
  - Да, но чем же Церковь-то им помешала, почему они ее-то хотят уничтожить?
  
  - Да, тем и помешала, что она человеку постоянно напоминает о нем самом, о том, что он человек, а не безмозглое животное, все счастье которого в пастухе с хлыстом и в охапке сочной травы, за которую придется отдать ему свою шкуру и мясо.
  
  - Боже! Но в таком братстве не может быть любви. Любовь - это удел духа, а не плоти... А значит все большевистские братья, как те бандиты, будут всегда отстаивать только свой, шкурный интерес... А значит, это будет общество страха, ненависти и насилия - именно они станут их главной добродетелью...
  
  Они и сами не заметили, как допив пустой кипяток с, принесенным Иваном хлебом, перешли в большую комнату, служившей Введенским гостиной. Иван Ильич неторопливо расхаживал по комнате, разглядывая ее, пытаясь уловить в ней какие-нибудь изменения после долгого отсутствия, а отец Владимир подошел к окну и стал наблюдать за одинокой повозкой, груженной дровами, медленно ползущей по Биржевому мосту.
  
  - Иван Ильич, - неожиданно спросил священник, - а вы сейчас живете все там же?
  
  - Да, - отозвался Иван и тоже подошел к окну - вон мой дом, розовый, за мостом, на том берегу.
  
  - Я помню. Как-то раз батюшка посылал меня мальчиком к вам домой с запиской. Родители ваши, надеюсь, все живы здоровы.
  
  - Матушка моя еще в полном здравии, а вот батюшку своего я в живых не застал. Уже год, как покоится на Смоленском кладбище, упокой Господи его душу.
  И вдруг Иван снова вернулся к начатому разговору.
  
  - Неужели, отец Владимир, вам батюшка ваш не говорил, в связи с чем, связаны испытания, выпавшие на долю человека.
  
  - Да он говорил мне о том, что человек долго шел в обратном направлении от Бога, и что только в семнадцатом году он вновь обратился к Богу, и что такая смена направлений всегда очень болезненная.
  
  - Он прав, наш путь от Бога начался еще с того момента, когда человек ослабнув в своей вере, не полагаясь уже на Бога, утвердил первого царя. Дальше - больше. Чем дальше он удалялся от Бога, тем больше способствовал укреплению власти царя. Власть царя стала индикатором безверия человека. И закончилось все тем, что безбожники сместили царя и сами встали у власти. И первое проявление безбожной власти всегда будет животное, насильственное, это всегда будет диктатура.
  Диктатура большевистского режима - это диктатура не только политическая или экономическая, но и интеллектуальная, диктатура над духом, над совестью, над мыслью. Она не стесняется в средствах, уничтожает инакомыслящих. Исповедуя догматы своей веры, они исповедуют и ненависть к любой иной вере, будь то христианство или любая другая. Отсюда, преследование инакомыслящих это не что иное как преследование еретиков.
  Ведь большевики, утвердив власть своей идеологии, пытаются этой властью охватить все сферы деятельности человека - политику, экономику, нравственность, искусство, а также ответить на все его духовные запросы, дав человеку смысл жизни, заменив своей идеологией Церковь. Они пытаются охватить все стороны жизни человека, претендуя на власть и над сознанием, и над душой, существование которой они, кстати, отрицают.
  Но слуга двух господ никогда не сможет радеть всем своим господам с одинаковым рвением, а значит и власть их идеологии не вечна.
  
  - Может и в самом деле, насытившись эрзацем их веры, человек обратиться к Богу, к вере истинной.
  В конце концов, у Бога ничего напрасным не бывает, у Него каждый волосок на наших головах сосчитан, нам же остается, только смирившись жить дальше по Его Слову.
  
  Ближе к вечеру, придя к себе домой, Иван прошел в свою комнату, сел за свой письменный стол. Достав из ящика пачку писчей бумаги, он положил ее с краю стола, справа от себя. Затем он двумя пальцами взял из пачки верхний листок и акуратно опустил его перед собой. Было еще светло, поэтому свет в настольной лампе он не стал зажигать, экономя керосин. Немного подумав, глядя на чистый лист бумаги, он обмакнул перо в чернильницу и вывел вверху листа крупными буквами: 'Законы развития Вселенского разума'.
  
  
  ГЛАВА II
  
  1
  
  Сквозь сон Жека услышал телефонную трель. Он снял трубку.
  
   - Аллё, Жека! - услышал он голос ночного дежурного, лейтенанта Семечкина. - Ну, ты и спать горазд, еле дозвонился.
  
  Жека посмотрел на циферблат будильника, стрелки показывали десять минут седьмого утра. - Юрка, какого художества ты разбудил меня в такую рань.
  
  - Давай быстренько поднимайся, и дуй на пьяный угол, что на твоей Саблинской. Это рядом с тобой, ты должен знать. Там какая-то пьянь с перепоя окочурилась, нужно будет составить протокол. Труповозка уже выезжает. Ты все понял?
  
  - Да, что уж тут непонятного - упавшим голосом отозвался Жека, чувствуя, что снова попал.
  
  - До связи - послышалось в жекеной трубке, после чего раздались гудки отбоя.
  
  Ночной дежурный 43-го райотдела милиции петроградского РУВД Санкт-Петербурга, где Жека работал опером в отделе убийств вот уже целый месяц, после окончания академии МВД, положил трубку на рычаг. Положил на рычаг и Жека свою. Серьезных дел ему, лейтенанту Евгению Васильевичу Колосову, пока никто не поручал, не поручали ему и несерьезные дела, вообще никаких не поручали. А выполнял он в основном все больше вот такие рутинные поручения, которым ни конца, ни края не было. Он уже сатанел от всякого рода писанины, да беготни с мелкими поручениями и мечтал о настоящем деле, а не прозябать всю свою оставшуюся жизнь до ухода на заслуженный отдых, в качестве мальчика на побегушках.
  Жека еще раз посмотрел на часы, но бодрости духа ему это не прибавило - по прежнему был седьмой час утра. И это утро начиналось для товарища лейтенанта, выпускника академии МВД, не самым лучшим образом. Немного подумав, Жека набрал номер дежурного.
  
  - Алле, Юр, а почему я, почему не местный участковый? Ведь это его прямая обязанность!
  
  - Селезнев не может. Он сейчас временно находится в больнице, где вместе со своей язвой желудка проходит обследование. Так что, как говорится, Жека, тебе и карта в руки привалила. Действуй, лейтенант.
  
   - Ладно, отбой, до связи. - Жека повесил трубку.
  
  - Уж, зачем ты, алая заря, просыпалася? На какой ты радости разыгралася? - тяжко вздохнул Жека и стал собираться на очередное ответственное задание.
  
  Выйдя из дома, он сразу увидел небольшую группу из пяти человек - обитателей 'пьяного угла', они стояли, покуривали и что-то тихонечко обсуждали. Завидев Жеку, направлявшегося в их сторону, притихли. Жека действительно шел к ним, чтобы узнать, где тело, да что толком произошло. О том, что уж они-то точно это знают, он ничуть не сомневался.
  Так называемый 'Пьяный угол' - это такой неприметный кусочек тихого городского пейзажа, скрытого от посторонних и непосвященных глаз. Там любители горячительных напитков, не мешая никому и не травмируя ничью психику своим асоциальным поведением, могут спокойно придаваться своему любимому занятию - питию алкоголя, причем, круглосуточно. Пьяные углы есть в любом районе города, да что в районе - в микрорайоне. Пьяные углы стали стихийно создаваться еще при 'совке'. Их организаторами и создателями, сами того не желая, стали сами советские чиновники, создавшие искусственный дефицит алкоголя и спекулянты, этим алкоголем торговавшие в любое время дня и ночи.
  Здесь был свой мир, свои порядки, своя этика и эстетика. Здесь уже при 'совке' царила атмосфера абсолютной демократии. Здесь все друг к другу обращались исключительно на 'ты', то есть с исключительной доверительностью. Да, и чего им было скрывать, если они друг у друга были все на виду, как на ладони.
   В свое время здесь разыгрывались целые драмы имени комедии. Драмы, когда спекулянты делили территорию пьяного угла, где после ожесточенных кровопролитных боев каждому спекулянту достался свой пятачок. И комедии, когда выяснилось, что их кровь была напрасна, и в дележе не было никакой необходимости, потому что потом все равно пили все вместе, из одного и того же стакана.
  Здесь могли встретиться за одним таким стаканом, которые росли тут же на кустах, скрывавших от посторонних глаз распивочный интим, и генерал с рядовым, и бывший уголовник с бывшим ментом, и профессор со студентом. Сюда был вхож любой. Но были и свои завсегдатаи, те, которые приходили сюда ежедневно. Эти знали обо всех, кто живет в округе все. Они были настоящими физиономистами, поэтому и о любом чужаке могли сказать совершенно все, еще за несколько шагов до того, как тот к ним подойдет.
  Во время описываемых событий, когда на дворе стоял уже XXI век, и демократия во всю процветала, алкоголь официально продавали круглосуточно в ларьках, но, то ли ностальгия, то ли привычка, то ли еще что-то каждый раз тянула тихих любителей задушевных разговоров ни о чем под стаканчик-другой винца, или водочки именно сюда. А может потому, что больше и пойти-то им было некуда - рестораны и кафе не по карману, а тут сама природа определила им их место.
  Жека все это знал, правда, понаслышке. Самому ему еще не доводилось пользоваться услугами завсегдатаев 'пьяного угла' с его неизменным круглосуточным рестораном 'Кустик'. И сейчас, похоже, такой момент настал, поэтому он и направился прямо к этим местным ведунам. Он шел и прикидывал, как к ним лучше обратиться: мужики, или граждане, или еще как-то и стоит ли представляться. Но когда он к ним подошел, они обратились к Жеке первые.
  
  - Начальник, когда жмура заберете?
  
  Ого! - подумал Жека - оказывается, я пользуюсь здесь бешеной популярностью, страна знает своих героев. С одной стороны лестно, но с другой стороны это может помешать в оперативной работе.
  
  - Труповозка уже выехала. А вам-то, что, выпить негде?
  
  - Да не, мы уже. Нам в домино играть негде - забубнили мужики.
  
  - В таком случае, господа, прошу проследовать со мной. Возможно, вы понадобитесь мне в качестве консультантов. Думаю, так будет быстрее и удобней и вам, и мне. Согласны? - Мужики участливо закивали головами. - Где, хоть он?
  
  - Пойдем, покажем.
  
  Алкаши по достоинству оценили Жекин юмор - господами их еще менты не называли. Этот оперок им определенно начинал нравиться. Заулыбавшись, они направились в сторону колченогого столика с двумя скамейками, где они обычно проводили свой культурный досуг за партией в домино и стаканчиком, другим, третьим дешевого пойла.
  
  - А чо сам-то, а не Селезнев? - спросил один из них, упитанный мужик в майке с короткими рукавами, спортивных штанах с лампасами и сандалиях на босу ногу.
  
  - Чо, соскучились? - в том ему переспросил Жека.
  
  - Да, куда-то запропастился Селезень, службу не блюдет. Раньше постоянно подваливал к нам со своими нравоучениями, а теперь его уже который день не видно. Без него уже и стакан в рот не идет. Чо, хоть с ним?
  
   - Ну, раз скучаете, то скиньтесь, купите яблочек и навестите болящего в больнице. Ему, думаю, будет приятно - глядишь, быстрее на поправку пойдет.
  
  Всё, вижу - заметил Жека дворничиху, махавшую ему рукой. Видимо жилконторские подсуетились, пост выставили - догадался он.
  - Пришли, мужики, оставайтесь на месте, я пока сам все осмотрю - по-деловому распорядился он.
  
  - Это я в милицию звонила - затараторила дворничиха, худосочная баба лет пятидесяти - стала убирать, а тут...
  
  - Спасибо, товарищ - прервал ее Жека на полуслове. Картина обнаружения трупа ему была более, чем ясна, а выслушивать бабье кудахтанье, вызванное нервным шоком, у Жеки с утра пораньше настроения не было - от лица всей питерской милиции объявляю вам благодарность. Как ваша фамилия? - серьезно спросил он у дворничихи.
  
  - А это еще зачем, Андрюшечкина моя фамилия.
  
  - А затем, товарищ Андрюшечкина, что мне необходимо вас, как сознательного члена нашего общества отметить в рапорте. - Жека поймал себя на мысли: чего это я рапорт-то приплел, но если разобраться, то сознательность граждан надо поощрять, а тем более дворников - первых, блин, помощников милиции - все глухари от них. Ладно, хватит цирк устраивать - одернул он себя - я все-таки офицер, а не хухры-мухры, да еще и при исполнении.
  
  - Ну, если я вам больше не нужна - заторопилась дворничиха, видя его секундное замешательство - то я пойду, мне еще убирать надо.
  
  - Да, конечно, идите. Если понадобитесь, то вас найдут.
  
  За кустами, скрытые от посторонних глаз, стояли две скамейки друг против друга и небольшой столик между ними для игры в домино. На одной скамейке сидел парень. Его голова, повернутая набок, покоилась на руках, лежащих на столе. Казалось, он спит, если бы не полуприкрытые веками глаза, и мухи, целым роем кружащиеся над ним, ползающие по его лицу, залезающие ему в рот и ноздри. Особенно, как заметил Жека, в этом преуспели зеленые особи.
  Жека отогнал мух и накрыл лицо парня своим носовым платком. Потом стал рассматривать самого парня. Одет он был в темно-коричневую рубашку, из-под которой выглядывал голубой тельник войск ВДВ, черные джинсы, кроссовки. И джинсы и кроссовки и рубашка были новыми и не из дешевых. У Жеки начали появляться смутные сомнения. Он оглядел его руки. Руки были чистые, с аккуратно подстриженными ногтями. Единственно шишки на костяшках пальцев наработанные упорными тренировками выдавали в нем явно не бухгалтера, но и на любителя дешевого пойла он тоже мало походил. Эту мысль подтверждали и дорогие часы на его руке.
   Колото-резанных ран и входных отверстий от пуль на теле у парня не наблюдалось, крови вообще не было. Оставалось одно, либо задушили, либо отравили, либо сам умер естественной смертью. Но в последнее как-то верилось с трудом. Да и на шее Жека не обнаружил следов от удавки, а задушить такого орла голыми руками без борьбы - дело довольно хлопотное, но следы борьбы также отсутствовали. Как не крути, а остается только отравление. У Жеки была слабая надежда, что паренек может того, сам себя приговорил - уж больно ему не хотелось иметь дело с этим явным глухарем - но тогда место он выбрал не типичное для самоубийц. Остается убийство. Причина? Ну, на любого десантника тысячи причин найдется, было бы желание, и оно у кого-то, скорее всего, появилось.
   Судя по окоченению, труп в этой позе побыл не один час. Странно, что часы за это время никто не снял, впрочем, здесь тоже не дураки живут - за часы, пусть и дорогие идти по мокрому, охотники вряд ли сыщутся.
  Жека подозвал к себе того толстого, словоохотливого. Снял с лица парня платок и спросил:
   - Из ваших будет?
  
  - Не, этот тут никогда не появлялся - ответил толстый, внимательно разглядев парня - хотя, морда вроде знакома. Щас у мужиков спрошу.
  Он окликнул своих друганов, те подошли и начали внимательно рассматривать лицо мертвого парня.
  
  - Мать честная, да это же Валюхин сын - всплеснул руками один из них, в белой кепке - а вы мне: Жмур, Жмур! Сами-то, что, не видите кто это?
  
  - Какой Валюхи? - спросил длинный и худой, вытягивая свою шею и прищуривая подслеповатые глаза, стараясь внимательнее разглядеть лицо мертвица. Одет он был, видимо по случаю народного гуляния, в костюм-тройку пошива 70-х годов, из-под жилетки у него постоянно выбивался широкий, лоснящийся от сальных пятен галстук, и он то и дело запихивал его обратно.
  
  - Какой, какой! Переплетчицы.
  
  - Колька, что ли - всплеснул руками на этот раз длинный.
  
  - Он.
  
  - Так ведь он же должен быть сейчас в армии.
  
  - Здрасьте посрамши, приехали. Уже месяц как вернулся из Чечни - показал верх своей осведомленности тот, что в белой кепке - Надо же так - сочувственно добавил он - в Чечне не убили, а приехал домой, и, пожалуйста.
  
  Ну, вот и причина начинает вырисовываться - мотал на ус Жека, наблюдая за происходящим - их Чечни. Возможна кровная месть чеченцев, хотя это не их методы, они, все больше, мастера кинжалами размахивать. Может, влип там в какой-нибудь блудень с оружием, или наркотиками, или стал случайным свидетелем... Но и в этом случае, убрали бы его по-тихому, чтобы шума не поднимать - ДТП, там, или еще чего-нибудь в этом роде, а не так прилюдно.
  
  - А почему вы думаете, что его убили? - Вмешался в их диалог Жека, хотя заранее знал, что тот ему примерно скажет. Интуитивно он чувствовал, что белая кепка прав, но одно дело интуиция, а другое, веские доводы профессионала.
  - Может, сам помер - сердце прихватило, или еще чего?
  
  - Да, говорю же, у него здоровья было - дай Бог каждому. Сколько помню, ни разу не болел.
  Я Кольку с малых лет знаю, на моих глазах вырос. Он и до армии-то никогда не пил, спортом занимался. Какой-то борьбой, не то самбо, не то дзюдо. А уж если и выпивал, то только со своими друзьями и то по очень большому поводу. Немного и не то, что мы пьем, а в основном чего-нибудь импортное и дорогое, главное, чтобы этикетка была красивая.
  
  - Так может после Чечни бухать начал? - допытывался Жека, но больше так, для проформы, так как портрет покойного белая кепка обрисовал хоть и кратко, но очень образно.
  
  - За месяц, как пришел с армии, я его ни разу поддатым не видел, или там с похмелья, уж своего-то брата за версту видно. Правда курить стал, но и то, как-то не по-мужицки, не в затяжку, что ли, да и легкие, с фильтром. Вон бычок валяется - явно его - здесь такие никто не курит. А дамы нас последнюю неделю как-то обходили своим вниманием, а если и были какие, то из тех, что в основном 'Беломор' садят в две затяжки папиросу.
  
  Жека поднял с земли окурок наполовину скуренной сигареты. 'Kent' - прочитал он название марки. Сам Жека не курил и в марках сигарет плохо разбирался, поэтому пришлось поверить профессионалу. Ну и глаз у этого следопыта - подумал он - смотри-ка, из целого вороха разных окурков сразу определил, где чей. Жека положил окурок на стол, рядом с покойником.
  
  - Слушай, а может кто-нибудь из ваших его какой-нибудь гадостью угостил, парфюмерией там, или паленой водкой, техническим спиртом, или еще какой-нибудь заразой. Вы-то закаленные, а его организм к таким изыскам не привычный, вот он и того. А тот, или те, что угостили его, испугались, подчистили все за собой, чтобы следов не оставлять, да и смылись по добру по здорову.
  
  - Не, командир, это вряд ли. Мы хоть и не образец для подражания подрастающему поколению, но мы себя уважаем, и всякую гадость не пьем, да и за нашим столом никому не позволяем таким безобразием заниматься. Так что, наши такое не пьют. А если бы мы про кого узнали, что он на суррогаты перешел, то пинками бы отсюда прогнали.
  
  - А бомжи, не могли?
  
  - Бомжи - народ культурный, воспитанный, они свое место четко знают, поэтому сюда и не суются - зачем им лишние неприятности. Могли, правда, и залетные - тут по ночам разный народ шатается - за всеми не уследишь.
  
  - Как, говоришь, его звали? - Жека порылся в карманах, но кроме карманного календарика ничего в них не нашел, ручки тоже не было. - Мужики, ручка есть?
  
  - Карандаш есть - протянул ему какой-то непонятный огрызок длинный в галстуке.
  
  - Сойдет - кивнул головой Жека, обнаружив в нем торчащий маленький кусочек грифеля - записываю.
  
  - Николай - продиктовал тот, что в белой кепке - Плетнев, отчества не знаю, да я и отца-то его не знал, так, видел один раз, издалека. Валька его где-то на стороне заделала, так Колька всю жизнь без отца и рос.
  
  - Ладно, мужики, с этим пока все ясно. Пока не стоит здесь топтаться, я буду экспертов вызывать.
  А про себя подумал - Кому же это дело отдаст их 'Главком'? Ясен пень, на этого явного глухаря охотников не найдется. Поздравляю вас, товарищ лейтенант, вот вам и настоящее дело, о котором вы так долго мечтали, дело первое, оно же, похоже, и последнее. Давайте, проявляйте свои профессиональные качества. И не забудьте на будущее обзавестись персональным блокнотом для записей и авторучкой - пригодятся.
  
  Жека по мобильному связался с дежурным.
  - Алле! Юр, это Жека. Ты еще не сменился? Тогда слушай меня с восторгом. Тут, даже после визуального осмотра никаким алкогольным отравлением не пахнет. Да и опрос свидетелей это подтверждает. Одним словом, все смахивает на убийство. Так что высылай-ка ты сюда экспертную группу. Я остаюсь на месте, а ты предупреди наших. Все, до связи.
  
  К Жеке подошел интеллигентный мужчина средних лет, одетый демократично, то есть по простецки - джинсы, рубашка, кроссовки, но дорого. У Жеки и трехмесячного его оклада не хватило бы, чтобы всё это простецкое купить. На любителя выпить он явно не походил, и уж тем более на профессионала.
  
  - Здорово, командир! - протянул он ему свою руку. Его манера говорить, тоже была весьма демократична. - Меня Павлом зовут, можно, просто Паша, а тебя как?
  
  - Жека, м... Евгений.
  
  - Тут такое дело Женя, в общем, я видел, как это все произошло.
  
  - И сможешь дать показания под протокол? - сразу уцепился Жека. По своему, пусть и маленькому опыту, зная, что у многих свидетелей есть вредная привычка перед самым судом отказываться от своих показаний, а то и вовсе не подписывать протоколы из мнимой боязни возмездия со стороны правонарушителей. Ну, а то, что к этому демократу лучше всего обращаться на 'ты', он понял сразу.
  
  - Женя, разумеется, какие вопросы! - великодушно пропел Пашка - я сотрудничаю с правоохранительными органами вот уже не первый год и всю вашу кухню неплохо знаю. - Пашка не врал, он еще в свою журналистскую бытность частенько пересекался с правоохранительными органами, особенно, когда приходилось готовить репортажи на криминальную тему. К этому можно прибавить и три года проведенные в 'Крестах', где он отбывал наказание, работая фотографом - практически, помогал администрации 'Крестов' в оформлении вновь прибывших - если это можно посчитать за сотрудничество.
  
  - Так, что ты конкретно, Паша, можешь рассказать, по обстоятельству дела?
  
  - Женя, смотри сюда - Пашка показал рукой на последний этаж дома, стоящего рядом - окна квартиры, которую я тут арендую под мастерскую, выходят как раз на этот столик. Я по профессии фотограф, сейчас, правда, от журналистской практики частично отошел - так иногда, когда очень попросят, то делаю фоторепортажи, но в основном сейчас занимаюсь художественной фотографией. Сегодня я проработал всю ночь. Мне ночью лучше работается. Часа в три я вышел на кухню покурить, свет не стал зажигать, чтобы не портить глаза - ну, это чисто профессиональное, к данному делу не относится. Стою у форточки, курю и вижу этого паренька. Он сидел там же, где и сейчас. Он явно кого-то ждал.
  
  - А как ты это определил?
  
  - Ну, он постоянно оглядывался, подолгу всматривался в темноту. Как еще объяснить? Короче, видно было, что ждал.
  
  Краем глаза Жека видел, что мужики начинают гоношиться на очередную бутылку.
  
  - Начальник - спросил за всех толстый - мы тебе пока не нужны? А то мы отойдем на минутку. - Жека махнул мужикам рукой, соображая про себя - сейчас хоть и июль месяц, белые ночи, но все-таки в три часа самая темень.
  
  - Как же ты его разглядел-то в темноте? - продолжил он разговор с Пашкой.
  
  - Сначала по огоньку его сигареты, а потом, Женя, я в темноте неплохо вижу - это тоже чисто профессиональное. И потом, не такая уж и темнота, хоть один фонарь на всю улицу, но горит.
  Так вот, через некоторое время из этой арки, что находится под моими окнами, выходит девушка и направляется к парню. Они обнялись, расцеловались, так были рады встречи - налюбоваться друг на друга не могли. Помню, я им еще позавидовал - эх, думаю, где, Паша, твои двадцать лет! Присели, и все безумолку болтали, держась за ручки, смеялись, целовались - ну, полная идиллия. Потом она достала бутылку французского коньяка. Знаешь, в таких пузатеньких бутылках? 'Hennessy' называется.
  
  Да, Жека, конечно, знал! Но он кивнул головой с видом большого знатока.
  
  - Два пластмассовых стаканчика - продолжал Пашка - разлила коньяк, и они чокнулись. Парень сразу выпил, а она даже и не пригубила. А паренек выпил, застыл на мгновение, попытался cхватиться рукой за сердце, да в этой позе так и откинулся на спинку скамейки, и замер.
  
  - А какой рукой за сердце схватился?
  
  Павел прикинул на себе, вспоминая, как все происходила, и с уверенностью подтвердил - левой.
  
  - Ну да, правая-то, поди, занята была.
  
  - Точно, в правой был стаканчик.
  
  Хм, получается, что действительно не свои - подумал Жека - а залетные. У этого в белой кепке явно прирожденный талант сыскаря. Только паленый французский коньяк - это что-то новенькое. Армянский, грузинский - это я еще понять могу, особенно в этом деле айзеры преуспели, но чтоб еще и французы стали гнать...
  
  - Девушка, при этом, как-то себя странно повела - продолжил Павел. - Она не стала визжать, пытаться звонить в скорую, звать на помощь. Она хладнокровно проверила пульс на шее у парня, выплеснула коньяк, что был в ее стаканчике в кусты, бутылку с остатками коньяка положил обратно в сумку, туда же положила и стаканчики - свой и того парня. Потом спокойно встала и пошла, только не туда, откуда пришла, а совсем в другую сторону. Причем оглядываясь, и с каждым шагом ускоряя шаг, потом и вовсе побежала, пока не скрылась за теми домами. Я потом ушел в мастерскую, а минут через пять я услышал, как на соседней улочке, в противоположной стороне от тех домов, где скрылась деваха, заводится машина, и через секунду она уехала.
  
  - А самой машины ты не видел?
  
  - Да нет, из моих окон та улочка не проглядывается. Да мне и в голову тогда не пришло, что это может быть как-то связано, что на моих глазах совершается убийство. Со стороны это было похоже больше на шутку, на какой-то дурацкий розыгрыш, поэтому я особого значения этому не придал. То ли она его разыграла, угостив парня снотворным, то ли он ее, притворившись спящим. Кто их эту молодежь разберет, с их приколами, уж больно все было как-то нереально.
  
  - Но ты говоришь, она проверяла пульс. Разве после снотворного пульс проверяют?
  
  - Меня так поразило все увиденное, что эта деталь как-то выпала у меня из головы.
  
  - А как выглядела та девушка?
  
  - Все, что я смог в темноте разглядеть, то только ее стройную, гибкую фигурку, красивые стройные ножки. Темные волосы, волной спускающиеся ниже плеч, скорее всего, темно каштановые. Рост - примерно 160-165. Лица разглядеть не смог, но наверно красивое лицо. Одета была в светлую юбку, чуть выше колен, и в такую свободную, темную, летнюю кожаную курточку.
  
  - А когда она вышла из арки, перед этим ты слышал звук мотора?
  
  - Да вроде, тихо все было, впрочем, сейчас начинаю припоминать, что какая-то машина на соседней улице притормозила. Потом хлопнула дверца. Ну, точно, наверно, это та самая, что потом уехала. Видимо ее ждала, да так и не дождалась, потому что она убежала в другую сторону. Так что командир, можешь, смело доложить начальству, что на лицо имеет место быть хорошо спланированное убийство. Только, похоже, что-то там не срослось, вот она и убежала в другую сторону.
  
  - Ну, ты меня Паша успокоил. - Глухарь вырисовывался все отчетливее.
  
  - Так вот, я только утром, около шести, опять выглянул в окошко, а парень все в той же позе. Я спустился, трогать не стал, и так было видно, что труп. А тут уже и дворничиха подошла, увидела и побежала звонить вашему дежурному - закончил Пашка свой рассказ.
  
  - Да, а как ты марку коньяка-то умудрился разглядеть?
  
  - У каждой марки фирменного французского коньяка, Женя, своя форма бутылки - тут не спутаешь.
  
  Подъехали эксперты.
  
  - Паша, оставь свои координаты.
  
  Пашка вынул из кармана рубашки и протянул Жеке приготовленную визитку - звони, если что, а я пойду, вздремну - сказал он, прикрыв зевок рукой.
  Они пожали друг другу руки на прощание, и Жека направился к экспертам.
  
  Жека всю бригаду знал хорошо, так как судмедэкспертиза являлась частью его побегушек, соответственно и они его, как облупленного.
  
  - Здравствуйте Михал Семеныч - приветствовал Жека старшего эксперта, патологоанатома, грузного мужчину неопределенного возраста. А где же представители прокуратуры?
  
  - Здравствуй, Женечка. Прокурорские посчитали, что не царское это дело алкашей осматривать. Вы, говорят, начните, если что-нибудь будет для нас интересное, то и мы подтянемся.
  
  - Ну, ясень пень.
  
  - Показывай, что тут у тебя.
  
  - Спланированное отравление - доложил Жека.
  
  - Ну, раз ты все знаешь, от нас-то тебе чего понадобилось? - Улыбнулся Михаил Семенович. Ему нравился этот смышленый и расторопный паренек, и особенно нравилось, при случае, подшутить над ним, потому что Жека никогда не обижался на его шутки, он вообще был парень не злобный.
  
  - Привет, Гена - приветствовал Жека фотографа. - Ну, тебе ничего объяснять не надо, ты свою работу и так знаешь, так что щелкай, что есть сил. А от вас Михал Семеныч мне потребуется следующее: Ну, во-первых, время преступления; во-вторых, я хочу знать, каким ядом его отравили, да, и вообще, что содержится у него в крови. Отпечатки пальцев посмотрите на столе и на скамейке. Просто посмотрите - много их, или все стерты. Если много, то снимать ничего не надо - здесь столько народа перебывало, что только сами зашьемся всех разыскивать. Ну, а если ни одного, статья уже будет совсем другая.
  
  Пока Жека наговаривал Михаилу Семеновичу, что тому предстоит выяснить, эксперт осматривал тело.
  
  - Действительно смахивает на отравление. Женечка, обрати внимание на белки глаз, видишь - Михаил Семенович считал своим долгом обстоятельно объяснять каждому секреты своего ремесла. В основном все эти объяснения с подробными копаниями в трупах доставались молодежи. - А ты как это определяешь?
  
  - У меня свои методы, но секретов я не раскрываю - с важностью ответил Жека.
  
  - Тогда мы-то тебе зачем?
  
  - Мои выводы юридической силы не имеют, и с ними в суд лучше не соваться - то ли дело официальное заключение экспертизы, так, что работайте Михал Семеныч, не отвлекайтесь.
  
  - Интересный случай - продолжал эксперт - Жень, глянь-ка на зрачки - Смахивает на инфаркт миокарда. Твой протеже сердцем не страдал?
  
  - Да, не должен бы. Молодой, здоровый, только что из армии дембельнулся. Такие сердцем не страдают. У таких сердце, как атомный реактор.
  
  - Ну что ж, с телом потерпевшего мне пока все ясно - закончил осмотр Михаил Семенович - приступаю к осмотру местности. Гена, ты как?
  
  - Уже отстрелялся - сообщил фотограф, убирая свой фотоаппарат в кофр.
  
  - Покури пока, мы уже тоже скоро заканчиваем.
  
  Жека внимательно наблюдал за тем, как Михаил Семенович осматривал стол и скамейки, нанося на них толстой мягкой кистью специальный порошок, выявляющий отпечатки пальцев. А может, не так уж все и скверно - думал Жека - рядовая бытовуха. Коньяк явно паленый, деваха испугалась и убежала. Машина! Вот с машиной пока не ясно. Если ее ждали, то чего она побежала в другую сторону?
  
  - Пальчиков на столе и на скамейках немерено - сообщил Михаил Семенович Жеке после осмотра - так говоришь, что снимать их нет смысла.
  
  - Да какой смысл, если убийца и оставила, то в этом месиве попробуй, отыщи ее.
  
  - Ты даже знаешь, что убийцей была женщина! Женечка, ты растешь в моих глазах не по дням, а по часам. Я даже начинаю опасаться, что скоро совсем останусь без работы, и меня спишут за ненадобностью.
  
  - Да, Михал Семеныч, это была женщина, точнее девушка - Жека подробно рассказал Михаилу Семеновичу все, что успел узнать.
  
  - Как, говоришь, она пульс проверяла, на шее? Вот так, говоришь. Так, Женечка, проверяют пульс либо работники 'скорой помощи', либо анестезиологи, либо... В любом случае она имеет какое-то отношение к медицине.
  
  - А может, американских боевиков насмотрелась. Там они все пульс проверяют на шее.
  
  - Женя, сколько живу, а еще ни разу не видел женщину, тем более девушку, которая бы так детально, до мелочей вникала в боевики. Вот если про любовь, то они тебе все расскажут, во всех деталях и в каком платье была героиня, и какая стрижка на ней была, и какой косметикой она пользуется - все. Но к боевикам у них сердце, почему-то, не лежит, даже у самых отъявленных извращенок. Так что, скорее всего, медработник. Уж я своего брата медика за версту чую.
  
  - Сестру - поправил его Жека.
  
  - Ну, или сестру. Давай-ка посмотрим содержимое его карманов - кивнул головой в сторону трупа эксперт.
  
  'Обнимались, целовались, за ручки держались' - промелькнули в голове у Жеки слова Павла.
  - Постойте, Михал Семеныч, посмотрите-ка отпечатки пальцев на его часах. Ну, свидетель говорит, что они за ручки держались - чем черт не шутит, а вдруг.
  
  - Далеко, Женечка, пойдешь - восхитился эксперт Жекиной смекалкой. - Да, действительно, на циферблате часов есть четкий отпечаток женского пальца. Где-то я на похожий уже натыкался.
  Еще раз пробежав глазами стол и скамейку, Михаил Семенович, довольный собой, сообщил Жеке - Ну, вот, что и требовалось доказать. Гена - позвал он фотографа - доставай свой агрегат и щелкни мне вот тут и тут, и еще вот тут. - Теперь, Женечка, тебе будет, чем ее прижать, ну, если поймаешь, конечно.
  
  - Вы же знаете, Михал Семеныч, у меня не забалуешь. А как вы их так быстро находите в этих дебрях.
  
  - Девичьи миниатюрные пальчики на фоне лап грубых мужиков сами в глаза бросаются.
  Так, теперь, что у нас в карманах - по-доброму улыбнулся в ответ Жеке старый эксперт.
  
  Из карманов были извлечены бумажник, ключи, пачка сигарет 'Kent', зажигалка, мобильный телефон - в общем, обычный набор.
  
  - Что и требовалось доказать - пробормотал Михаил Семенович.
  
  - А что требовалось доказать? - не понял Жека.
  
  - Что больной до своей кончины никаких жалоб на сердце не имел, да и теперь уже никому не пожалуется.
  
  - И из чего это следует, уважаемый Михал Семеныч? - Жеке тоже нравился этот добрый человек со своим, специфическим юмором.
  
  - А из того, Женечка, что мы не обнаружили у него ни нитроглицерина, ни валидола, одним словом ничего такого, что постоянно таскают с собой сердечники. Отсюда вывод - закоренелым сердечником покойный не был, ну, а остальное покажет вскрытие.
  Ребята, грузите тело - распорядился патологоанатом - а ты, Женечка, садись, составим протокольчик, дабы не нарушать отчетность.
  
  Гена с шофером Юрой вытащили носилки из пикапа, старенькой серенькой 'Волги' 26 модели, борт которой украшала синяя облупившаяся полоса с надписью 'судмедэкспертиза'. Тело, упакованное в черный пластиковый мешок, на носилках занесли в машину.
  
  Пока происходила погрузка тела, Михаил Семенович взял свою папку из кабины, вынул оттуда чистый лист бумаги и протянул Жеке. - Садись, пиши - Труп обнаружен...
  Жека особенно в подсказке не нуждался, так как он подобных протоколов успел написать на целый роман, а то и на два, но под диктовку получалось быстрее.
  
  - В бумажнике обнаружены - продолжал диктовать Михаил Семенович - Жень, глянь, что там обнаружено в бумажнике.
  
  Жека раскрыл бумажник, вынул и пересчитал купюры - 960 рублей - доложил он - там еще мелочь...
  
  - Шут с ней. И так понятно, что с такими деньгами даже самому круглому идиоту в голову не придет лакать всякий суррогат, и на ограбление не тянет. Ох, Женечка, поверь моему огромному опыту, нахлебаешься ты с этим делом, ну да ничего, тебе, как молодому специалисту нужно опыту набираться, вот и пользуйся случаем.
  Телефон с бумажником можешь забрать с собой, как вещдоки, мне они не понадобятся. Пакет есть? Щас свой дам. На телефоне отпечатки, скорей всего, только этого парнишки. Ты пробей его по номерам, может, чего-нибудь интересное и высветится.
  По поводу времени смерти - вспомнил Михаил Семенович, когда Жека закончил писать протокол - то примерно часа три-четыре тому назад, то есть, в три, в четыре ночи.
   - Спасибо, я уже знаю, что в районе трех ночи. Это я так, для отчетности.
  
  - Дату поставь. Что там у нас сегодня - 18 июля 2002 года. Распишись, Теперь давай я. Говоришь, парнишка при этом попытался за сердце схватиться?
  
  - Ну, да, вот так.
  
  - На себе, Женечка, не показывай, примета плохая. Интересно, интересно.
  
  - А что интересно?
  
  - Об этом, Женечка, после, сначала мы все проверим.
  Надо полагать, что это дело, скорее всего, тебе спихнут, а результаты экспертизы тебе, конечно, подавай, как можно быстрее. - Жека кивнул головой.
   - Загляни вечерком, может, что-нибудь уже и будет готово.
  
  Они сели в машину, помахали Жеке рукой и уехали.
  
  Жека сложил вещдоки в пакет, который любезно дал ему Михал Семеныч, туда же положил и рапорт осмотра места преступления, но в отдел не пошел, решил еще задержаться и выяснить про машину во дворе.
  
  Тут подтянулись и старожилы пьяного угла. По их раскрасневшимся физиономиям, было видно, что они уже успели перехватить порцию своего смысла жизни.
  
  - Во, гляди, уже всё прибрали. Чистота и порядок, ни одного окурка. Добро пожаловать в ресторан 'Кустик' - резюмировал длинный, галстук которого окончательно выбился из жилетки, и теперь развивался при ходьбе, но ему уже было на это наплевать.
  Они стали размещаться за столиком.
  
  - Хромой, а ты чо пристраиваешься - всполошился толстый - сейчас твоя очередь бежать до ларька, да и пары у тебя все равно пока нет. Давай, дуй, только у Зинки не бери, у нее палево голимое, бери у Наташки - у нее нормалёк - проверено, мин нет.
  
  Несмотря ни на что, жизнь продолжается - подумал Жека.
  Тут прилетел голубь и стал склевывать с земли семечки, видимо оброненные кем-то из прошлого доминошного замеса.
  
  - Смотри-ка, голубок! - обратил внимание всех на голубя высокий в галстуке - и не боится, близко подходит.
  
  - Как знать, может, в этом голубке сейчас Колина душа - философски заметил тот, что до этого все время молчал. Он смахивал на работника культуры, такой же худой, отрешенный, в мятом костюме, с длинными давно не мытыми волосами и в берете с пипочкой - все на минутку приумолкли, каждый, размышляя о своем.
  
  Да, - подумал Жека - кому-то душа потерпевшего прилетает в виде сизого голубка, но только не мне. Мне она предстанет исключительно черным глухарем - видать такая уж у меня доля ментовскАя.
  
  - А что, отцы - обратился он к философски настроенным алкашам - в подвале этого двора сейчас кто-нибудь проживает?
  
  - Инженер там щас живет - ответил толстый - а тебе зачем?
  
  - Машинка там, на улице, сегодня ночью стояла, так хочу его расспросить, может, видел. А где его сейчас искать.
  - Скорее всего - толстый посмотрел на часы - бутылки сдает. У приёмки ищи, на Саблинской, во дворе, рядом с винным магазином.
  
  - А почему инженер? - удивленно спросил Жека.
  
  - Он раньше в стройбате служил. Так вот, как напьется, все кричит: Я офицер инженерных войск, офицер инженерных войск! - так кликуха и закрепилась.
  
  Жека без труда нашел Инженера. По его словам машина действительно была, и он ее даже видел. Ночью, пока темно было, прикатила и ночью же укатила, но сказать какая не мог, так как в иномарках совсем не разбирается. Помнит только, что у нее на радиаторе были кольца, как на свадебной машине, только не два, а четыре.
  
  'Ауди' - понял Жека. - А цвет, какой? - оказался черный.
  
  Больше ему тут делать было нечего, и он отправился в родное отделение, в свой 'убойный' отдел, докладывать о проделанной работе.
  
  * * *
  Подполковник Свиридов Василий Аверьянович, за глаза прозванный Главкомом, и не столько за свой почтенный возраст, сколько за свою любовь к уставам, нормативам и прочим инструкциям, которые только мешают в оперативной работе, проводил утреннее оперативное совещание. Покомандовать он любил, создавая видимость порядка - одним словом Главком, он и есть Главком. Он внимательно выслушал всех оперативников, потом повернулся к Жеке.
  
  - Ну-с, а теперь послушаем начальника транспортного цеха - пошутил он - что там у вас, товарищ лейтенант?
  
  Жека подробно изложил суть дела и поведал о проведенных им мероприятиях в плане предварительного расследования.
  
  - Да, в подобной ситуации, когда общественность в курсе всего происходящего, списать на боевые вряд ли удастся. Вы, товарищ лейтенант, в сложившийся обстановке, поступили правильно. Какие будут предложения, товарищи офицеры? - поинтересовался Главком.
  
  - А что тут долго думать! - ответил за всех старший их группы майор Хвостов. Человек жесткий, но гибкий и экономный, поэтому свою жесткость понапрасну не тратил, а только в случаях крайней необходимости. - В данной ситуации Жека, м... лейтенант Колосов проявил себя вполне знающим и умелым оперативником. В его действиях чувствуется уже не мальчик, каким он к нам пришел месяц назад, а зрелый профессионал. Поэтому предлагаю это дело поручить ему - он его начал, ему и заканчивать. Ну, а мы, старшие его товарищи, в свою очередь окажем ему всяческую помощь и поддержку. И потом, пора ему переходить на самостоятельную работу. Не век же ему с бумажками отдуваться за нашими спинами.
  
  - Что ж, так и поступим - завершил выступление Хвоста Главком. - Принимайте в производство это дело, лейтенант Колосов, и поздравляю вас, так сказать, с дебютом.
  Главком встал со своего места, подошел к Жеке и пожал его руку. Вслед за ним и все повскакали с мест и кинулись поздравлять его.
  Так Жека стал опером.
  
  - Теперь на полном основании - проговорил медленно, возвратившийся на свое место, Главком - я хотел бы вас, товарищ лейтенант, спросить, какие будут версии происшедшего.
  - Версии, товарищ подполковник, пока строить преждевременно, хотелось бы сначала дождаться результатов экспертизы. А пока я намереваюсь познакомиться поближе с личностью потерпевшего. Поговорю с его мамой, схожу в военкомат, пошлю запрос в часть, где он служил. Да, и с этой 'Ауди' надо прояснить.
  
  - Что ж, свои действия, похоже, вы ведете в нужном направлении. Теперь я вижу, что вы с этим делом справитесь. Что ж, на этом и порешим. Все свободны.
  
  А лихо они мне слили это дело - подумал Жека - вот, что значит, настоящие мастера. Но единственно радует, что процесс пошел.
  
  После совещания у шефа Хвостов пригласил всех в свой кабинет.
  
  - На повестке дня, товарищи офицеры, одна херня. - многозначительно начал он - У нашего боевого товарища, у Жеки, до сих пор нет своего стола. Какие будут предложения?
  
  - Можете считать, что этот вопрос уже решен - подал голос самый старый из оперов майор Анатолий Степанович Кречетов - мне до ухода на заслуженный отдых осталось чуть больше двух недель, так пускай Жека мой стол занимает. Он мне, по большому счету уже не нужен, да и дел у меня никаких не осталось, а теперь уж и вряд ли появятся новые. Так что, как говорится, преемственность поколений.
  
  - Что ж - копируя Главкома, проговорил Хвостов - весьма дельное предложение. И еще, Степаныч, ты за эти две недели хоть немного поднатаскай парня, объясни ему нюансы национального сыска.
  
  - Добро, Юра, сделаем.
  
  - Чем на заслуженном отдыхе-то думаешь заняться, нашел уже себе теплое местечко? А то смотри, если что, могу подсобить с трудоустройством.
  
  - За меня, Юра, не беспокойся, у меня все схвачено. Зовут меня в одну фирму начальником службы безопасности. Вот с органами подчистую рассчитаюсь и туда.
  
  - Это не та ли фирма, что ты последнее время усердно крышевал?
  - Она самая.
  
  - Знаю, место, в общем-то, тихое, думаю, больших хлопот оно тебе не доставит. Жека, а сам-то ты, что думаешь про все, про это.
  
  Неожиданно перескакивать с одного на другое, для Хвостова было обычной манерой вести беседу, или допрос. Прямо, государственный ум у Хвоста - рассудил Жека - думать обо всем и сразу.
  
   - Про стол, или про убийство? Если про стол, то большое Степанычу спасибо.
  
  - Да не за что, для хорошего человека ничего не жалко - отозвался Степаныч.
  
  - Да - вспомнил Хвост - тебе же теперь еще и табельное оружие полагается. Я похлопочу.
  
  До сих пор у Жеки не было своего табельного оружия. Да оно ему было, по большому счету, как-то и не к чему, только лишняя головная боль. А когда он выезжал со всеми на задержание, то брал 'Калаш' в дежурке. Но теперь совсем другое дело. Теперь же, расследуя это загадочное убийство, он мог запросто очутиться в любой неприятной ситуации, где без 'Макарыча' никак не обойтись. Так что теперь ему 'Макаров' был нужен, как воздух, и не только потому, что он стал опером, для поддержания статуса, так сказать, а больше для собственной безопасности, собственного спокойствия. Да и при работе со свидетелями не помешает - особо впечатлительные так при виде одной только кобуры почему-то начинают все вспоминать - это он знал еще с тех пор, как служил срочную в войсках МВД.
  
  - Пестик конечно лишним не будет, по любому в хозяйстве пригодится, не отстреливаться, так орехи колоть. А что касается этого дела, то на лицо, хорошо спланированное убийство. Я себе это так представляю. Вызвала эта деваха Колю ночью по телефону - Давай, мол, Коля встретимся на скамеечке, что возле твоего дома, посидим, поокаем, Коля и примчался. Дальше дело техники - она усыпляет его бдительность всякими ласковыми словечками, да поцелуйчиками. Потом, достает заряженный шмурдяк, ждет, пока Коля его выпьет, и сваливает.
  
  - А мотивы? - сразу отреагировал Хвост.
  
  - Вот с мотвами пока полная непонятка.
  
  - Как, ты говоришь, она проверила его пульс? - спросил, до сих пор молчавший Володька. Опер, прослуживший на государевой службе около пяти лет, но в силу своей чрезмерной самостоятельности и нигилизма, до сих пор носивший погоны старшего лейтенанта.
  
  - По словам очевидца, вот здесь на шее.
  
  - На себе не показывай - плохая примета. А пульсец-то, должен вам заметить, она проверила для юной прелестницы уж больно профессионально. И тут, либо она имеет какое-то отношение к медицине, либо травлей занимается регулярно.
  
  - Типун тебе на язык - оживился Хвостов - нам только серии не хватало.
  
  - Не, Сергеич, тут ты не прав. В сериях тоже есть своя прелесть. Когда эту деваху за хобот возьмем, то сразу массу дел на себя запишем.
  
  - Ты сначала возьми.
  
  - В любом случае - продолжал Володька, уже не обращая внимания на Сергеича - делать ей, это приходилось до этого не раз и не два, я имею в виду, измерять пульс на шее. Ты, Жека, уточни у своего свидетеля поподробнее, как она смотрела пульс - быстро нашла, или какое-то время повозилась, пока обнаружила.
  А если медработник, то из каких будет? Ведь не ухо же, горло, нос и не гинеколог - воодушевился Володька собственной идеей.
  Чаще всех, пожалуй, пульс приходится щупать, да еще на шее тем, кто на 'скорой помощи' - подытожил Володька - или анестезиологам во время операции. В общем, тем, кто имеет дело с бесчувственным телом, остальные же все в основном пульс проверяют по руке - ведь живого человека за шею лапать как-то не этично и не гигиенично. Искать твою красавицу в системе здравоохранения, конечно, что иголку в стоге сена, но все-таки зацепка, так сказать, штрих к ее портрету - в хозяйстве пригодится.
  
  - Мы уже обсудили этот момент с Семенычем - прояснил Жека - так, что я в курсе.
  
  Больше никаких свежих мыслей по жекиному делу ни у кого не возникло, поболтав еще немного о том, о сем, все разошлись по своим кабинетам. Ушли в свой и Жека со Степанычем, или, как его называли за глаза молодые опера - Батя.
  
  
  2
  
  Авиалайнер вырулил на взлетную полосу. Немного подождав, он медленно начал свой разбег, при этом внутри него нагнеталась какая-то страшная сила, способная оторвать эту многотонную махину от земли и унести ее за тысячу километров.
  В какой-то момент Генрих почувствовал, как под ним прекратилась вибрация, бегущего по плитам взлетной полосы предела совершенства человеческой мысли, и он ощутил, как его тело взмыло в небо. Он парил в облаках, а земля под ним стала вращаться еще быстрее, унося куда-то назад, в кладовую своей памяти, на обратную сторону бытия загадочную Россию, приближая к нему его дом в Германии - осязаемую реальность сегодняшнего дня.
  Очутившись в небе, и перестав ощущать под собой землю с ее извечными заботами, он закрыл глаза и полностью отдался во власть воспоминаний, накатывавших на него одно за другим, стараясь показать ему его самого как бы со стороны.
  
  Первое знакомство с Россией оказалось весьма плодотворным -размышлял Генрих. Напрасно он так волновался, когда летел туда. И ведь он боялся не неизвестного - он Россию, долго изучал и, как ему казалось, знал ее лучше кого бы то ни было, но именно в последний момент в уверенность своего совершенства вкралось сомнение, и чем ближе он подлетал к России, тем сильнее нарастала тревога.
  
  Собственно, сам визит был обусловлен, как интересами фирмы, так и личным пожеланием Магистра.
  Что касается фирмы, то само время подсказывало объединить общие интересы двух набирающих мощь держав - Германии и России, вот поэтому на совете директоров было принято решение открыть свой филиал по производству автомобилей фирмы в России. Такое решение автоматически снимало ряд насущных вопросов и с поиском дополнительных производственных площадей, и с поиском квалифицированных рабочих рук, а также с рынком продажи готовой продукции, и с затратами на рекламу. К этому можно прибавить и то, что саму идею подали сами русские, немцам же оставалось только поддержать это выгодное для всех предложение.
  
  Всю техническую сторону дела фирма поручила возглавить ему, Генриху фон Шрайтену, как большому знатоку России.
  Всю юридическую сторону дела с русской стороны взял на себя некто Епифанцев.
  По первому впечатлению, у Генриха сложилось мнение, что Епифанцев, в прошлом, принадлежал к дипломатическому корпусу Советов, по крайней мере, из него так и не выветрилась его принадлежность к системе КГБ, первое впечатление подтвердило и досье на него. Впрочем, единственно, что его отличало от людей структуры КГБ советского периода, с которыми Генриху в свое время приходилось сталкиваться по роду своей работы в фирме, это то, что в его глазах к страху за свою шкуру прибавилась еще и корысть - так, легкий налет времени. Но Генриху было любопытно наблюдать со стороны, как эти два взаимоисключающих чувства - страх и риск, борются в нем друг с другом с переменным успехом. В целом же, свое дело Епифанцев знал хорошо и справлялся с ним преотлично, но и свой интерес при этом не забывал. Нужно было видеть, как виртуозно и с каким изяществом он смог выторговать сорок два процента акций будущего завода, давая, в свою очередь, все гарантии бесперебойной работы предприятия в будущем. Фирму это вполне устраивало, поэтому она с легкостью отдала ему эти проценты будущего завода.
  
  Перспектива вырисовывалась чудная. Выходит отец Генриха был прав, когда говорил, что будущее Германии в России, и он сам не зря потратил всю свою сознательную жизнь на ее изучение.
  Впервые отец заговорил о России, когда Генриху уже исполнилось десять лет. Тогда отец сказал ему как-то: 'Генрих, мой мальчик, не ленись, изучай Россию, наш диалог с ней не закончился, а, похоже еще только начинается'. Мало того, вскоре, благодаря отцу в их доме появился человек, который познакомил Генриха с самой Россией, ее историей и культурой, а заодно и обучил Генриха русскому языку.
  Николай Николаевич Авдеев, русский эмигрант, которого отцу порекомендовали, как человека, прекрасно разбирающегося в искусстве, как раз и стал тем учителем для Генриха, Отец, страстный ценитель и знаток изобразительного искусства сошелся с Николаем Николаевичем именно на почве живописи. В этом вопросе у них оказалось много общего и во вкусах, и во взглядах на искусство в целом, поэтому они не только очень быстро нашли общий язык, но и стали большими друзьями.
  Скоро Николай Николаевич стал частым гостем в их доме. Кому из них первому пришла в голову идея познакомить маленького Генриха с Россией, с ее языком и культурой ни отец, ни сам Авдеев уже потом не могли вспомнить, но результат превзошел все ожидания. Генриху была действительно интересна далекая загадочная страна, поэтому он все схватывал буквально на лету, но может, интерес к ней мальчику сумел своими великолепными рассказами привить и Николай Николаевич. Как бы там ни было, но очень быстро Генрих не только стал понимать русскую речь, но и сам довольно сносно мог говорить по-русски.
  
  Отец всегда считал, что другие народы лучше всего познавать по их языку и культуре. Гитлер проиграл войну России не потому, что он ее не знал, а потому, что он ее совершенно не желал знать. Генрих хорошо усвоил это правило. Впрочем, ему наставления отца, похоже, были ни к чему, он итак с интересом слушал все, что рассказывал о России Николай Николаевич, а рассказчиком тот был отменным.
  Сам Николай Николаевич Авдеев - потомственный русский дворянин, офицер царской армии, вынужден был покинуть родину в 1920 году, спасаясь от большевистского режима. После многих злоключений и мытарств ему удалось, наконец, обосноваться в Париже. К прошлому возврата не было, надо было начинать жить заново. Он вспомнил о своём юношеском увлечении живописью, и поступил учеником в студию Фернана Леже. Отличное знание французского языка, достаточно серьёзные познания в истории живописи, которые он постоянно пополнял, к тому же, он имел доброжелательный и общительный характер - всё это располагало к нему людей. Очень скоро он перезнакомился со многими художниками Парижа, и сделался в их среде вполне своим человеком. И хотя, сам Николай Николаевич, художником так и не стал, но в знании живописи, и не только модернистских направлений, но и традиционной, он приобрёл авторитет большого знатока. Видимо кто-то из людей, хорошо знавших Авдеева, и порекомендовал его отцу Генриха, а может, и сам отец о нем многое слышал и желал познакомиться с ним поближе, но это случилось уже гораздо позже, после войны, в конце 50-х годов.
  
  Помимо истории России Генриха всегда интересовала и история его собственной страны, и в зрелые годы он серьёзно изучал историю III Рейха. Документы тех лет, какие только можно было достать, составляли, несомненно, большой интерес, но весь этот материал нисколько не приближал его к намеченной цели, а напротив, только привносил в его представления о том времени еще большую путаницу - настолько противоречивой была информация.
  Он терялся в своих чувствах и к III Рейху в целом, и к его вождю в частности. От восхищения и гордости перед той, хорошо отлаженной и идеологически выверенной машиной, созданной духом немецкой нации, которая смогла покорить всю Европу, до тупого омерзения и брезгливости, какие можно испытывать только к примитивным низшим существам, неудачникам, поставившим в слепом азарте на кон все, и проигравшим. И, главное, больше всего поражало, почему выбор пал на это примитивное ничтожество - Шикльгрубера.
  Генрих не верил в сказку о том, что Гитлер сам смог, благодаря своим, якобы, незаурядным способностям придти к власти. Изучая историю, он отчетливо видел, как между строк ясно проступало то, что за Гитлером стояли некие силы, и судя по всему, силы не малые. Но почему эти силы избрали маленького, тщедушного, истеричного ефрейтора, почему он стал избранным для столь великого дела - для Генриха была также загадкой.
  Да, произносить речи он умел. Генриху было трудно оценивать то время, но, по словам его отца, в начале двадцатых, когда не было ни работы, ни надежды на будущее, только оптимистичные речи и оставались, которые согревали и не давали немцам пасть духом. Народ Германии, раздавленный поражением в войне, униженный, ограбленный и бедствующий, готов был поверить в любые фантастические обещания о возрождении нации и воспринять новые идеи, указывающие пути в это будущее процветание, какими бы абсурдными они ни были. Кто стоял за всем этим - было неясно, Генрих всегда стремился докопаться до сути и выяснить, какие силы объективного, или субъективного характера управляли всем этим процессом, направляя Германию в Великую Бездну - для Генриха было полной тайной.
  
  Отец был ему в этом деле не помощник, он всякий раз отводил глаза в сторону, когда Генрих начинал приставать к нему с просьбой, рассказать о том времени и, особенно, о режиме Третьего Рейха. Отец вообще старался избегать этой темы, то ли она ему была неприятна, то ли ему было, что скрывать и он старался не посвящать в свою тайну сына из боязни, что тот может где-нибудь, по неопытности сказать лишнее. А может, старался оградить сына от тех бед и душевных переживаний, какие довелось испытать самому, а может, и сам не хотел пройти через ту муку унижения и краха всех его надежд по второму кругу. Поэтому эта тема в их семье была, практически, закрыта. Лишь иногда у отца вырывалось какое-нибудь нелестное высказывание в адрес того или иного вождя III Рейха, но это было столь редко, что в счет можно было не принимать.
  
  Лишь когда Генрих повзрослел, получил должное его статусу образование в университете и получил хорошую должность в солидной фирме, отец поведал ему, что во время войны он занимал один из ведущих постов в системе пропаганды. Он возглавлял один из отделов депортамента искусства, девятого, в Министерстве просвещения и пропаганды, шефом которого был рейхсминистр Пауль Геббельс.
  Отец поведал Генриху, что еще в тридцатые годы, когда все только начиналось он, действительно искренне верил, что на своем посту он приносит огромную пользу в укрепление духа Германии, в деле сплочениия ее сил, в повышении ее культуры. Но с началом Второй Мировой войны, когда в Германию стали эшелонами прибывать культурные ценности из окупированных стран, в его душу стало вкрадоваться подозрение. Он стал сомневаться в том, что культуру Германии можно повысить за счет грабежей и убийств. На его глазах шедевры мирового искусства, пройдя обработку изощренным цинизмом, превращались в тонны дорогостоящего хлама, утратившего свою культурную ценность, и представлявшие собой лишь некий эквивалент презренного металла.
  
  Последней каплей стал приказ в начале 1945 года его шефа, рехсминистра Геббельса, проконролировать уничтожение коллекции Дрезденской картинной галереи. Долгих четыре месяца у отца ушло не на то, чтобы уничтожить коллекцию Дрезденского музея, а на то, чтобы спасти то, что было им особенно любимо. То, что для него действительно представляло ценность, особенно в годы войны, когда всё вокруг прямо на глазах превращалось в руины первозданного хаоса. И ему, пользуясь всеобщей неразберихой тех дней, это удалось.
  Уже 2-го мая отцу стало известно, что его прямой начальник Геббельс, отдавший ему этот чудовищный приказ, накануне вечером застрелился, а Германия капитулировала. Это означало, что он один имел право брать на себя всю ответственность за судьбу национального достояния Германии. К этому времени все художественные ценности из музея были вывезены - скульптуру отец надежно спрятал в подвале Академии художеств, а ящики с картинами пришлось вывести и спрятать за городом, в пустующей каменоломне. Отец рассудил, что война, превратившая в зверей их - немцев, уж тем более не могла пощадить и русских, поэтому он спрятал художественные ценности музея и от немцев, и от русских. Он надеялся, что когда все уляжется и русские уйдут, он снова сможет вернуть человечеству коллекцию Дрезденской галерее.
  Но к его удивлению, русские очень быстро нашли и скульптуру и картины, и не только не уничтожили их, но взяли на себя заботу о их сохранности на время восстановления здания Дрезденской галереи, разрушенной войной. Может этот случай, а может то, что русские не слукавили, а действительно сохранили все в отличном виде и передали всю коллекцию музею сразу, как только здание галереи было отремонтировано в середине 50-х годов, заставил переменить отца свое мнение о дикарях с востока.
  
  Но это было в 50-х, а тогда, в 45-ом, когда в Дрезден ворвались русские танки, отец просто скинул с себя светло-серый мундир служащего Министерства пропаганды и облачился в штатский костюм. При том беспорядке, что царил в городе, до него не было ровным счетом никому никакого дела, поэтому он спокойно жил в доме своего хорошего знакомого, пастора Кунста, в ожидании благоприятного случая, чтобы перебраться в свой дом в Дюссельдорфе.
  
  В доме пастора, почти не пострадавшего от бомбежки англичан и артобстрелов русских, поселился так же и русский офицер, назначенный комендатом города. При офицере был переводчик, он сразу привлек внимание отца тем, что хоть и носил погоны одного из младших чинов русской армии, но даже старшие русские офицеры, включая и коменданта, при обращении к нему, оказывали ему заметную толику почтения и уважения. Пастор Кунст объяснил, что отец Владимир - так все обращались к переводчику - был русским священником, добровольцем, ушедшим на войну.
  Отец Владимир оказался очень интересным человеком. По виду он был ровестник отцу Генриха, обладал широким кругозором знаний, так же неплохо разбирался и в искусстве, хотя, как заметил отец, искусство его больше интересовало в его философском аспекте, он его больше рассматривал, как способ самовыражения человека и возможность через искусство познавать Бога.
  Отец с этим русским священником проводил, практически, все вечера в философских беседах, в которых они затрагивали не столько тему искусства, сколько беседовали о будущем всего мира вообще, и о будущем России и Германии в частности. И священник был с отцом Генриха особенно словолхотлив и прямо выплескивал всё, что накопилось у него в душу за долгие годы молчания. И делал он это даже не только потому, что отец Генриха оказался отличным слушателем и умным собеседником, но и потому, что кроме них двоих и пастора Кунста никто в том доме немецкого языка не понимал.
  Отец Владимир объяснил, для чего понадобилось Богу создавать эти вечно соперничающие две державы Германию и Россию, ибо, говорил он, их противостояния, вспыхивающие время от времени, каждый раз дают миру новый импульс развития, поднимая его каждый раз на следующую ступень осмысления окружающего мира.
  Их вечерние беседы продолжались долго, почти год, и с каждой такой беседой отец Генриха и сам поднимался на новую ступень осмысления мира, в котором он живет.
  Но однажды отца Владимира не стало - произошел нелепейший случай - машина, в которой он ехал по каким-то своим служебным делам, подорвалась на мине, оставшейся со времен военных действий.
  Отец потом очень горевал - ему было искренне жаль отца Владимира, с которым он успел даже подружиться. Но также ему очень не хватало его, поскольку из бесед с ним он почти приблизился, как ему казалось, к познанию главного смысла человеческого бытия. Он чувствовал, что уже стоит у порога познания Истины, но оставались еще кое-какие неразрешенные вопросы, ответы на которые мог дать только отец Владимир.
  
  Перебравшись в Дюссельдорф, в свой дом, он зажил своей тихой жизнью. Никто его не беспокоил, никто не напоминал ему о прежних временах - всё было так, будто никакой войны с ее кошмаром не было и в помине. Даже Магистр с его Братством исчезли из поля зрения Артура фон Шрайтена, хотя их присутствие где-то рядом отец чувствовал постоянно. Например, когда начался процесс в Нюрнберге над военными преступниками, то об отце даже не вспомнили, и Артур отлично понимал, что тут без вмешательства Братства не обошлось. И как позже выяснилось, Братство, действительно, оберегло его от всех этих неприятностей, пустив козлом отпущения отдуваться за все Министерство народного просвещения и пропаганды III Рейха Ганса Фрицше - одного из высокопоставленных чиновников министерства Геббельса. Но и Фрицше был, в конце концов, оправдан и его не повесили, как остальных, тем не менее, необходимая формальность была соблюдена - мировая общественность убедилась, что никто не ускользнул от правосудия, а также миру был явлен пример объективности, справедливости и гуманности процесса.
  
  Под Генрихом уже проплывала Германия, даже через корпус самолета он смог почувствовать дыхание родной земли.
  
  Незадолго до своей кончиной, когда отец практически уже не вставал с постели, а Генрих, будучи заботливым и любящим сыном, ухаживал за ним, молча смиряясь с неизбежным, отец раскрыл ему свою самую страшную тайну. То, что Генрих услышал от отца, перевернуло все его представление о нем и о том, чем он всю свою жизнь занимался, тщательно скрывая от всех и даже от него, своего сына.
  Отец поведал ему, что всю свою сознательную жизнь являлся членом Тайного Братства, первоочередная задача которого состояла в поддержании равновесия сил в мире. Братство ставило себе цель подчинить весь мир единому правительству, которое заботилось бы о поддержании гармоничного развития человечества.
  Отца вдохновляла именно эта идея - мудрое руководство отсталыми народами избранной нацией. Поэтому, будучи в душе гуманистом, он с радостью примкнул к Братству, и без зазрения совести всегда очень ответственно подходил к тем поручениям, которые оно ему доверяло.
  Его высшее руководство, узкий круг посвященных обладало глубокими сакральными знаниями, которые по крупицам собирались тысячалетиями, благодаря которым они не только могли свободно прогнозировать ход развития отдельно взятых государств, но и активно вмешиваться в процесс их развития, внося свои корректировки.
  Именно Братство позволило пустить в Германии корни нацизма, чтобы пресечь распространения идей коммунизма с их непредсказуемым результатом. Именно Братство утвердило на роль вождя германского народа Гитлера. Но в какой-то момент ситуация вышла из-под контроля Братства. Видимо, тех сакральных знаний, коими оно располагало, было недостаточно, чтобы подчинить себе весь мир, на поверку оказалось то, что оно не смогло до конца подчинить себе даже Германию.
  Хотя слова отца лишь подтвердили догадку Генриха о существовании неких тайных сил, но все-таки, они прозвучали для него, как гром среди ясного неба.
  
  Потом отец попросил принести шкатулку, хранящуюся в тайнике его секретера, объяснив, как открыть тайник.
  Это была обыкновенная, небольшого размера шкатулку из черного дерева, покрытого лаком, внутри оказался всего одна единственная массивная, квадратная, золотая печатка, одиноко покоившаяся на черном бархате.
  
  - Обрати внимание на гравировку - указал отец.
  
  Генрих приблизил печатку к глазам и увидел, что на ней был выгравирован правильный круг с крестом в центре, лучи которого слегка заходили за границы круга, а в перекрестии сверкал маленький изумруд.
  
  - Если к тебе, когда-нибудь обратится человек с похожим перстнем - произнес отец, после долгого его рассматривания - то знай, что это член Тайного Братства. Правда камень в перстне может быть другим - сам камень обозначает лишь степень посвящения - мне полагался перстень с изумрудом.
  Потом отец замолчал. Генрих долго ждал, когда отец заговорит снова, но так и не дождался. Артур фон Шрайтен умер.
  
  Прошло еще какое-то время, и в жизни Генриха появился Магистр. Он совсем не создавал впечатление дряхлого старика, каким представлял его себе Генрих по рассказам отца, Магистр был бодр и душой и телом, и, пожалуй, это первое, что поразило в нем Генриха.
  
  Посылая Генриха в Россию, он сказал:
  
  - Сейчас настали другие времена, мой мальчик, у людей, наконец, появилось другое мышление, дающее им возможность оценить преимущество конструктивного диалога перед грубой физической силой. Поэтому наше Братство решило объединить уселия с Русскими.
  Да, не удивляйся, это мы нашли этого Епифанцева - фигуру достаточно влиятельную у себя в России, чтобы он мог сделать фирме 'Мерседес' взаимовыгодное предложение, идею которого мы постарались довест до него так, чобы он подумал, чо он сам до нее догадался.
  Надо, надо уже сейчас начинать пускать свои корни в России - очередной раунд диалога с ней уже начался, и филиал вашей фирмы на русой земле - это только первый шаг.
  
  - А что потом - спрасил Генрих - снова война?
  
  - Нет - отмахнулся Магистр - до этого на этот раз дело не дойдет, но некоторое серьезное расхождение во взглядах в вопросах экономики, несомненно, произойдет. Но пойми, это необходимо, такое противостояние обусловлено законами эволюции, поскольку в этом споре должна родиться истина, должна победить только наиболее совершенная экономическая модель. Вспомни Апокалипсис - только после решающей битвы Христа с дьяволом смогло окончательно утвердиться Учение Христа.
  И мы, немцы, обязательно на этот раз выйдем победителями в нашем извечном споре с Россией, поскольку только мы располагаем совершенными знаниями необходимыми для победы, а у русских их нет. Точнее есть, только они сами об этом не знают.
  
  И Магистр рассказал Генриху о существовании таинственной книги некоего доктора Рождественского. О ней ему поведал отец Генриха, а тому, в свою очередь, рассказал о книге отец Владимир, не придавшей большого значения сочинению своего друга.
  
   - Поэтому я избрал тебя - произнес Магистр с некторой ноткой пафоса в голосе - своего первого помощника, для совершения важной миссии. Я посылаю тебя в Россию с тем, чтобы ты разузнал подробнее о существовании этой книги. Я дам тебе ее последний адрес - начни оттуда. Главное нужно будет сделать так, чтобы никто не догадался о том, что мы ее разыскиваем - никто, ни одна живая душа не должна даже догадываться, что нас заинтересовало содержание этой книги, иначе всё пропало.
  На данном этапе твоя задача будет состоять в том, чтобы узнать, в каком состоянии в данный момент находится книга. Если она лежит мертвым грузом по указанному адресу, и никто ею не интересуется, то это вполне нас устраивает - в этом случае она не представляет для нас никакой опасности. Но если тебе удастся заполучить и саму книгу, то это будет просто идеальный вариант.
  
  Далее Магистр стал подробно объяснять Генриху, как лучше это сделать, не привлекая ничьего внимания.
  
  Посадка была мягкой. Выйдя из здания аэропорта, Генрих направился к платной стоянке, где его дожидался Mercedes-Benz 540 K.
  У себя дома он всегда любил разъезжать на стареньком Мерседесе. Правда, механикам пришлось изрядно над ней поработать, чтобы довести ее до ума с учетом современных требований. Пришлось поменять старый двигатель, отработавший своё с лихвой на новый, дизельный. Полностью заменить подвеску, систему тормозов и прочие мелочи. Но игра стоила свеч. Новый автомобиль со старым кузовом по своим характеристикам лишь немного уступал современным моделям, тому же шестисотому Мерседесу, и был неприхотлив и надежен в эксплуатации. Сверкающие никелированные элементы дизайна, придавали машине некую старомодную солидность и представительность для ее состоятельного владельца, но главное было не в этом, а в том, что, то время, которое символизировала собой эта модель, и разгадка его феномена давно стали смыслом жизни Генриха.
  Сейчас Генрих садился в машину, чувствуя, что он как никогда близко подошел к разгадке своей тайны.
  Мотор автомобиля бесшумно завелся, и машина спокойно тронулась с места.
  
  
  3
  
  Иван вечером сидел в своей комнате, служившей ему кабинетом, за письменным столом и с любовью разглядывал, заботливо переплетенную им когда-то, первую свою книгу 'Законы развития Вселенского Разума'.
  Прошло почти двенадцать лет, как я написал ее - думал Иван - а кажется, будто все было вчера.
   Сама книга последние годы находилась у отца Владимира, давно ставшим его настоящим и единственным другом, с которым, не опасаясь, можно было поговорить на интересующую их обоих тему в это неспокойное время. К приятному удивлению Ивана его сочинение очень сильно заинтересовло отца Владимира, и это было видно по тому, с каким нетерпением священник ждал встречи с ним и подходящей обстановки, чтобы выложить Ивану накопившиеся новые соображения относительно его книги.
  В свое время Иван давал ее не просто почитать отцу Владимиру, а с тем, чтобы тот смог оценить ее, высказать ему свое мнение, и указать на возможные ошибки в плане догматического учения, если такие обнаружатся. В результате тема, которую поднял Иван в своей книге, вылилась в долгие беседы по вечерам, растянувшиеся на целых двенадцать лет и как итог, Иван написал вотрую часть 'Закона развития Вселенского Разума'. Во вторую часть вошли как раз их вечерние, заходящие далеко за полночь, беседы о развитие народов на земле, об их настоящем и будущем с учетом Закона развития.
  Только вчера Иван закончил переплетать вторую книгу, и сегодня он отнес ее отцу Владимиру, священник же, в свою очередь, вернул ему первую часть, сказав:
  
  - Нам с тобой, Иван, она должно быть уже больше не понадобиться, мы ее итак знаем низусть от корки до корки. И публиковать ее сейчас, сам понимаешь, ой, как рано. Так что пусть пока хранится у тебя, она понадобиться нашим детям, а еще больше - внукам.
  
  Они вместе потом поспешили на вечернюю службу в храм, но побеседовать, как обычно, с отцом Владимиром в этот вечер после Всенощной не удалось - что-то тяготило Ивана, какое-то нехорошее предчувствие, поэтому, помолившись в храме, он заторопился домой.
  
  Иван раскрыл книгу на титульном листе, взял перо, обмакнул его в чернилницу и под заголовком вывел: 'Книга I'.
  
  В чем-то он прав - размышлял он, глядя на книгу - сейчас выносить ее на всеобщее обозрение, действительно - смерти подобно.
  Во-первых, никто ничего не поймет, а, во-вторых, просто испугаются, этих непонятных для них знаний. Сейчас они их просто убьют. Они испугаются их, как дикарь аэроплана. Для них они слишком новы и необычны, поэтому они просто откажутся их воспринимать, поскольку им будет непонятно, что они таят в себе, а рисковать они не могут. Но еще больше испугаются, что эти знания могут стать достоянием всех, и найдется кто-то, кто обратит эти знания против них. Напрасно боятся - все тоже не готовы, чтобы принять эти знания. Россией еще долго будут управлять животные инстинкты, для которых эти знания будут непостижимы никогда. Животным умам свойственен страх за свою шкуру, поэтому им всем легче уничтожить то, что они не в силах никогда понять, чем пытаться вникнуть в суть этих знаний с тем, чтобы обратить их себе во благо.
  Ленин добился своего, он допустил до управления Россией кухарку и ее детей - дурное дело не хитрое. Но теперь потребуется не один десяток лет, пока кухаркины дети освоют азбуку, научаться читать и писать, а, главное, пока они научатся не бояться знаний, как своего злейшего врага, а будут тянуться к ним, понимая, что они единственные их помощники и защитники.
  Ленин смог объединить кухаркиных детей в их горделивом порыве быть выше своих господ, и они сбросили царя, сами усевшись на его трон. Осознание своего главенства над всем опьянило их, позволило им ощутить неведомую ими до той поры эйфорию. Но потом, когда наступило отрезвление, оказалось, что такой махиной как Россия нужно управлять. Но для этого необходимы знания, а они-то вызывают у кухаркиных детей неподдельный страх. И тут в ход пошли обман пустых обещаний, спекуляция, воровство и откровенный грабеж - это всё на что способны безграмотные кухаркины дети, и выше этого уровня им никогда не подняться. И главная причина тому - их животный страх. Они боятся потерять свою власть, так как это равнозначно их физической смерти, поэтому они сейчас бояться абсолютно всего, не доверяя ничему новому - пусть будет так, как есть - они на коне, и это главное.
  Ленин сам был плут и мошенник - какие учителя, такие и ученики. Пообещав свободу кухаркиным детям, он сделал, по сути, их самих рабами своей власти. Поэтому новые знания им будут недоступны до той поры, пока они будут оставаться безвольными рабами. А пока...
  
  В этот момент в прихожей раздалась настойчивая трель колокольчика, висевшего над входной дверью. Потом послышался какой-то странный шум голосов - сквозь чужие голоса, доносившиеся из прихожей, Иван расслышал и голос своей супруги, Елизаветы, которая что-то торопливо пыталась объяснить кому-то. Потом дверь в его комнату с шумом распахнулась и в дверном проеме четко обозначилась фигура Егора Карпухина, освещенная со спины светом из прихожей, показавшимся ярким в полутемном кабинете - Иван его сразу узнал. На какое-то мгновение Карпухин застыл в дверях в длинном черном кожаном пальто, которое совсем не прибавляло ему солидности и представительности, а напротив, только подчеркивало его угловатую мужиковатость и плебейскую сущность. Позади него маячили еще две фигуры в одинаковых, серых пальто из драпа в ожидании дальнейших распоряжений своего начальника.
  
  Не снимая с головы широкополой шляпы, Карпухин по-хозяйски вошел в комнату, но Ивану хорошо было видно, что за этой бравадой скрывался врожденный животный страх Карпухина.
  Ничто не смогло изменить его - мелькнуло у Ивана в голове - ни годы, ни высокий пост, внутри он остался таким же, каким я его видел в четырнадцатом году. И ведь для него, и таких как он подобное поведение - это естественная защитная реакция организма. Вот так же они будут шарахаться и от новых знаний, неуклюже делая вид, что ничуть их не бояться.
  
  - Привет, доктор - в свойственной ему развязанной манере проговорил он, оценивающим взглядом осматривая кабинет Ивана - чего расселся, собирайся мы за тобой.
  Ивану даже показалось, что он сделал легкий акцент на слове 'мы'. То ли он сделал его нарочно, чтобы придать вес своему появлению, то ли этим, как всегда, пытался замаскировать свой извечный страх, но со стороны выглядело так, будто произнес он его по привычке.
  Выходит, мне не показалось - подумал Иван - выходит, он действительно меня боится, пусть даже и не осознает этого. Это и хорошо и плохо. Хорошо то, что не причинит вреда моей семье, поскольку они не представляют для него никакой опасности. И плохо то, что лично меня он постарается уничтожить как можно скорее, и только потому, что ему становится страшно даже находиться рядом со мной.
  
  Иван слышал, что в городе проходят повальные аресты дворян бывших белогвардейцев, поэтому он нисколько не удивился появлению чекистов в его доме в столь поздний час. Отчасти он даже ждал нечто подобного. А по тому, как Карпухин осматривал его комнату, понял, что больше ему в своем доме жить не придется. Он положил книгу на стол и встал со стула, соображая, что ему делать дальше.
  
  В этот момент в комнату протиснулась жена Ивана.
  
  - Скажите - обратилась она к Карпухину - а хоть за что вы его забираете?
  
  - На, читай - с этими словами он вынул из внутреннего кармана своего кожаного пальто, свернутый вчетверо лист бумаги.
  
  Иван видел, как Лиза дрожащими руками кое-как смогла развернуть бумагу, но прочесть ее содержание у нее уже сил не было.
  
  - Дай сюда - взял у нее Карпухин документ - я сам. Слушай.
  Твой супруг Рождественский Иван Ильич обвиняется в том, что он являлся членом террористической организации, которая ставила своей целью и осуществила убийство товарища Кирова Сергея Мироновича.
  
  Иван видел, как четко без запинки читает этот полуграмотный человек постановление об аресте и понял, что подобные постановления ему уже приходилось читать не раз, и не два, а десятки раз.
  
  - И что теперь с ним будет? - не веря услышанному, спросила Лиза.
  
  - Это решит суд, гражданка Рождественская - ухмыльнулся чему-то своему Карпухин.
  
  В это время заплакал маленький Саша, который наблюдал, что делают взрослые, выглядывая из-за двери, и всё слышал. Он первый из всех понял, что происходит, и что будет с его папой.
  Лиза, сама готовая разрыдаться, поспешила к сыну. Она увела его в другую комнату.
  
  Что решит суд, Иван итак знал, да, собственно, суд уже всё решил, поэтому и в постановлении об аресте, которое, по сути, являлось уже законченным обвинительным приговором, он четко указал, что Рождественский обвиняется, а не подозревается. И потом судьба Ивана хорошо читалась по лицу Карпухина. Тот виновато отвел свои глаза в сторону.
  
  - Ты, вот что, доктор - как бы извиняясь, проговорил Карпухин - ты на меня зла не держи. Лично я к тебе нормально отношусь - перешел он на полушепот, чтобы его не услышали его подчиненные, находившиеся в тот момент в другой комнате и наблюдавшие, что делает Лиза. - Я не забыл, как ты спас мне жизнь, но ты сам должен понимать - у меня приказ.
  
  - Что будет с моей семьей? - глядя Карпухину в глаза, спросил Иван.
  
  - Что будет, что будет, да ничего не будет, насчет них у меня никаких указаний нет. Велено доставить только тебя одного.
  
  Но Иван заметил, как лукаво забегали глазки у Карпухина - вопрос о семье явно застал его врасплох. Карпухин тоже понял, что его ответ прозвучал не убедительно, поэтому тут же стал успокаивать Ивана - Да не переживай, доктор, семьям в твоем случае даже лагерь не предусмотрен, самое большее, вышлют на сто первый километр в двадцать четыре часа. Но может и обойдется, может, и вовсе не тронут.
  
  По тому, как Карпухин произнес последнюю фразу, Иван понял, что не обойдется, но то, что они останутся живы - это его успокоило. Он был прав, семьи им опасности не представляют, и не потому, что они не способны взять в руки оружия... Они боятся не оружия, оружию они готовы противостоять. Их всех пугает более высокий уровень знаний дворян, именно он вызывает у них инстинктивный животный страх, поскольку ему они пока противостоять не в силах - легче уничтожить. Но, кажется, из этого можно извлечь и пользу.
  
  - Слушай, Егор - произнес Иван голосом, в котором Карпухин услышал просьбу. Но это не была униженная мольба, какие он привык слышать от спекулянтов и прочей мелочи. Это была просьба человека сильного, обладающего тем, что у него не было, и это что-то было гораздо сильнее его пистолета. От этого Егор еще больше напрягся.
  
  - В эту минуту мне обратиться больше не к кому - Иван говорил медленно, чтобы каждое слово доходило до сознания Карпухина.
  Я тебе жизнь спас, хотя мог этого и не делать, я ведь тогда еще даже врачом не был, а так, фельдшер из вольноопределяющихся...
  Услуга за услугу - спаси и ты труд всей моей жизни - с этими словами Иван взял книгу со стола - сохрани эту книгу для потомков, они тебе за это будут очень благодарны. Обещаешь?
  
  - Не дрейфь, доктор - при виде пустяшной книги, ожидавший чего-то большего, Карпухин расслабился, улыбнувшись - все сделаю в лучшем виде. Да и о тебе, какая никакая память сохранится - с этими словами Карпухин взял книгу из рук Ивана и, не глядя, сунул ее в бездонный внутренний карман своего кожаного пальто.
  Этой же ночью, перед расстрелом Ивану Рождественскому был зачитан окончательный приговор суда.
  Утром Елизавете Рождественской и ее шестилетнему сыну Саше был предъявлен другой приговор, в котором говорилось, что им, как 'членам семьи изменника родины' запрещалось проживание в Ленинграде и надлежало выехать из города в течении 24 часов.
  Лиза собрала всё самое необходимое - теплые вещи, драгоценности - в основном столовое серебро и кое-какие украшения, доставшиеся ей от своей матери и матери Ивана, и переселилась жить к своей сестре Клавдии.
  Старшая сестра Клавдия жила неподалеку, тут же на набережной Макарова, только у соседнего, Тучкова моста.
  
  А еще через день в трехкомнатную квартиру Рождественских вселился Егор Карпухин с семьей - женой Зинаидой и одинадцитилетним сыном Володей, названного в честь вождя мирового пролетариата.
  
  
  4
  
  Маленькую комнатенку, которая называлась кабинетом, Батя занимал вместе с Володькой. В ней с трудом помещались два письменных стола, тумбочка с сейфом наверху и небольшой шкаф, времен Хрущевской оттепели с застекленными створками, в котором хранились различные бумаги и прочее барахло, забытые Богом и людьми.
  
   - Вот тебе, Жека, переходящий боевой стол, вот второй ключ от сейфа - располагайся - теперь это все твое. Пока будем втроем - в тесноте, как говорится, да не в обиде.
  
  - В тесноте уже не до обиды. Ничего, думаю, все равно не подеремся - Жека по-хозяйски осмотрелся в кабинете, будто видел его в первый раз, открыл сейф и положил туда пакет с вещдоками, с которыми он до сих пор болтался.
  
  - Что ты там, Жека про военкомат говорил?
  
   - Думаю, узнать, где этот Коля служил, да сделать туда запрос, чтобы выслали характеристику на своего бойца.
  
  - Тухлый номер, только время потеряешь.
  
   - Это почему?
  
   - Потому что в армейских штабах сидят бюрократы почище, чем в нашей системе. И свои зады они умеют прикрывать не хуже, чем мы свои, а то и получше. У них заготовлены образцы характеристик на все случаи жизни. И прежде, чем выслать тебе характеристику, на этого Колю, они поинтересуются - а для чего нужна милиции характеристика на их бойца. Если милиция на Колю завела уголовное дело, то это одно, и они вышлют на него такую поганую характеристику, что его, этого Колю, с ней даже в тюрьму не возьмут - сразу расстреляют. А если для представления к правительственной награды, то совсем другую, соответствующую случаю. В любом случае объективными эти характеристики никогда не будут.
  
   - А если сразу им сказать, что в связи с гибелью их бойца.
  
   - Вот этим ты их только введешь в глухую непонятку. Откуда они знают, при каких обстоятельствах погиб их боец, то ли защищая честь и достоинство мирных граждан от бандитов и хулиганов, то ли сам стал бандитом и хулиганом, и пал от рук мирных граждан. А когда солдат не знает, как ему надлежит поступить в данной ситуации, то, что он делает?
  
   - Занимает выжидательную позицию, до прояснения ситуации.
  
  - Совершенно верно! Вот и они начнут выжидать, и сколько это может продлиться, одному Богу известно.
  
  Нет, в военкомат, конечно, сбегай, дабы тут через дорогу, узнай боевой путь этого Коли, но запросов никаких не делай - толку от них никакого, только время зря потратишь. По большому счету, тут надо бы самому съездить в часть, где он служил, только, кто ж тебя отпустит, да еще, ты говоришь, в Чечню.
  Лучше поговори с его мамой, через нее выйди на Колиных друзей, а там, глядишь, что-нибудь и нарисуется.
  
  - А может она паучиха? - влетел в кабинет со своей версией Володька.
  
   - Кто паучиха, какая паучиха? - не сразу поняли его Жека с Батей.
  
  - Ну, есть такая категория женщин, которые сначала потрахаются от души, а потом своего сексуального партнера наровят умертвить. Либо придушат, либо ножом горло перережут, в твоем, вот, случае ядом отравила.
  
  - Так они и не трахались вовсе. Кроме целомудренных поцелуйчиков, у них никакой близости зафиксировано не было. А почему их паучихами прозвали?
  
   - Это они моду взяли от одной разновидности пауков, то ли от тарантулов, то ли... Не помню. Помню, что паучиху называют Черной Вдовой. Там самец самку оплодотворит, расслабится, и если вовремя не успевает куда-нибудь свинтить, то самка его непременно сжирает.
  С точки зрения продолжения рода, там все понятно - самке нужны силы, чтобы выносить плод, свои-то она все на трах затратила, и сама уже за мухами гоняться не может, вот и жрет все, что под руку попадется. Но когда такое происходит с людьми...
  
   - У людей, Володя, - вставил свое компетентное слово Батя - это считается психическим отклонением. И там, все это происходит, на уровне инстинкта, на уровне импульса, эмоций. А тут же все заранее продумано, все загодя приготовлено и хладнокровно осуществлено. Так что на паучиху никак не тянет. Да, потом, паучихи никогда ядами не пользовались - не их стиль, для них это слишком рационально, для них важен импульс.
  
   - Не тянет, жаль, такая романтическая версия пропала - Володька сел за свой стол, достал из него какие-то бумаги и стал их внимательно изучать. Но неожиданно, в его мобильном телефоне, лежащим в кармане его легкой куртки, заиграли позывные в виде первых нот знаменитой токкаты Баха.
  
  - О, - сказал Володька - токката и фуга ре-минор Иоганна Себастьяна Баха.
  Володька почему-то считал своим долгом объяснять всем, что за музыка играет у него в мобильнике.
  
  Все Володька знает - подумал Жека - и про Баха, и про пауков.
  - Кстати, - обратился он к нему, когда тот закончил говорить по телефону - Володя, все хочу тебя спросить - Бах, он еврей?
  
   - Серый, ты Жека, как штаны пожарника. Еврей! Сам ты еврей. Ты только в бане не вздумай это сказать.
  
   - А почему в бане нельзя?
  
  - Шайками забросают. Бах - это Бах - гениальный немецкий композитор восемнадцатого века.
  
   - А что в Германии евреи разве не живут?
  
   - Да нет, живут, конечно, куда уж Германии без них. Но Бах не еврей - головку даю на отсечение.
  
   - Ладно, Жека, - проговорил Батя, когда Володька закончил объяснять Жеке про Баха - так и быть помогу тебе, тряхну напоследок стариной. Ты сейчас дуй в свой военкомат, выясни, где служил этот Коля, чем занимался, а я в информационный отдел загляну - может, что-нибудь уже похожее было, и к гаишникам, насчет этой 'Ауди'. А, гулять, так гулять, давай, еще и мобилу пробью, да заодно прогуляюсь, пивка попью. Погода-то какая! Грех в кабинете париться.
  
  - Слушай, Степаныч, чего-то я у тебя спросить хотел. - Открывая сейф, чтобы извлеч мобильник из вещдоков, Жека мучительно вспоминал что-то очень для него важное. - А, вот! Нам блокноты для записей выдают, или мы их сами должны покупать?
  
  - При коммунистах выдавали, а при демократах этот копеечный вопрос как-то никто не поднимал, так что сами покупаем. Тебе что, блокнот нужен? Так на, держи - Батя вынул из стола, и передал Жеке чистый блокнот - у меня еще и старый не закончился, а этот у меня все равно лишним получается. Ну, а бумагу для доносов выдают, она у меня здесь, в верхнем ящике стола.
  
  Жека засунул блокнот в карман рубашки, туда же положил авторучку - теперь он почувствовал себя настоящим опером.
  
  - А, гулять, так гулять! - с этими слова Батя извлек из стола кожаную папку на молнии - держи, до кучи - протянул он ее Жеке - вспоминай меня в дни получки.
  
  Жека от восхищения даже не нашел слов, чтобы выразить свою благодарность, потом все-таки выпалил - Ну, Степаныч, вот за это тебе огромное мое человеческое спасибо - прижав папку к груди, Жека, наконец почувствовал себя полноценным опером.
  
   - Жека, я все понял - Володька резко оторвался от бумаг. - Она вместе с твоим десантником в Чечне служила. Только медсестрой - они тоже пульс на шее проверяют. Туда укатила по контракту, а здесь у нее жених, а то и целый муж оставался, и, скорее всего, он тоже из медиков.
  
   - С чего ты взял?
  
   - Сейчас объясню. Приезжает она в Чечню, а там твой десантник - молодой, здоровый, романтично пахнущий порохом и горами. Не то, что ее этот - худой и бледный, основательно пропахший хлоркой, карболкой и касторовым маслом. Одним словом, там, в горах, родилась новая любовь, она же морковь. - Володька на руках показал, как могла выглядеть та морковь у, изголодавшегося, по женской ласки десантника.
   - Об этой их военно-половой связи каким-то образом узнал ее брошенный супруг, или жених, что в данном случае особой рояли не играет. И, скорее всего, это произошло, когда твой десантник дембельнулся, а у этой Маруси, по счастливому стечению обстоятельств, закончился контракт, и они оба благополучно прибыли туда, откуда и убыли, то есть домой. И тут Маруся решила, что хватит обманывать мужа, или там, мурыжить голову жениху (нужное подчеркнуть), и все тому рассказала. Пропахший всеми лекарствами на свете муж, или жених сначала посокрушался на женское коварство, но потом успокоился сам и успокоил Марусю, сказав, что может оно и к лучшему, и вообще он ее любит и хочет, чтобы она была счастлива. Что зла он на нее никакого не держит, даже более того дарит им от себя лично бутылочку марочного коньяка, мол, выпьете вместе со своим десантником за мое здоровье.
  Счастливая Маруся не стала дожидаться утра, а позвонила своему десантнику прямо ночью. Они встречаются, она рассказывает ему, что ее муж, или жених дал ей вольную. Они счастливы, они целуются, и тут она вспоминает про марочный коньяк. Давай, говорит, выпьем за нашего мужа, а заодно и жениха, все-таки он не самый вредный был муж, или жених. Ну, а дальше, он сразу выпивает, а она по бабской привычке тормозит с этим делом. Ну, баб хлебом не корми, дай им только посмотреть, как мужик ест, как пьет - это их дополнительно возбуждает, особенно, когда мужик это проделывает с завидным аппетитом. А уж у десантника, надо думать, он был - будь здоров. Но тут, она видит, что происходит с ее десантником и соображает, что коньяк-то оказывается не только марочный, но и эксклюзивного разлива. Что коньячок-то еёный эскулап специально для них с десантником запалил, чтобы одним махом, обоих, за свою поруганную честь. Вот почему я думаю, что он был тоже медик. А потом, в случае чего, все можно будет свалить на хачей, на производителей этого коньяка. Ну, как версия - Володька сиял так, будто выиграл в 'поле чудес' автомобиль.
  
  - Конечно, лихо закручен сюжет - проговорил Жека без всякого воодушевления, чем заметно подпортил Володькино внутреннее ликование. - Хотя, если военкомату на своего бойца слабо дать характеристику, то уж на медработников-контрактников они справку дать не откажут. Проверим, Володя, и твою любовь-морковь.
  
  - Володя - подал голос Батя - а может тебе лучше в писатели заделаться?
  
   - Я подумаю. Хотя у них жизнь не сахар. Они постоянно прибывают в борьбе за место под солнцем. И редко какой писатель доживает до глубокой старости. У нас как-то поспокойней будет.
  
  Володька встал и вышел из кабинета.
  
  Жека шел, не торопясь по коридору, обдумывая свой визит в военкомат. Проходя мимо двери кабинета Хвоста, он услышал:
  
   - Товарищ следователь... - скулил, видимо, допрашиваемый.
  
   - Товарищ! Да твои товарищи кобылу в овраге доедают! - рычал на него Хвост - Колись лучше, сука, кто наколку дал!
  
  Ого, - отметил про себя Жека - Хвост уже во всю работает, дает стране угля, и судя по всему без адвоката. Оно и правильно, пока там этот адвокат проснется, да пока приедет, ванна, кофе, маникюр-педикюр, то да сё, Хвост уже десятерых спокойно допросит. Однако и мне стоит прибавить шагу.
  
  Внизу, подходя к дежурки, до его слуха донесся Володькин голос, который с азартом рассказывал дежурному что-то весьма смешное.
  
  - Ты кто?
  
  - Орел!
  
  - А чего такой худенький?
  
  - Болею.
  И они оба заржали.
  
  Вот, - подумал Жека - даже в трудное для себя время эти мужественные люди находили минутку для хорошей шутки.
  
   - Жека, постой - преградил ему дорогу Володька - тут слетать надо в одно ме...
  
  - Извини, Володя - перебил его Жека на полуслове - теперича я не то, что давича, теперича у меня и у самого своих делов выше крыши.
  
   - Ах, ну да, совсем вылетело из головы. Ты ведь, кажется, убийство расследуешь - сочувственно проговорил Володька. Только не понятно было, то ли он сочувствовал себе, что ему самому придется тащиться в одно ме..., то ли Жеке.
  
  - Ну, удачи тебе. Смотри, зря сирот не обижай, береги патроны. И, главное, помни, что 'жи', 'ши' пишется через букву 'И'.
  
  - Слушай Жека! - подал голос дежурный, капитан Хлеборезов Петр Николаевич, которого по состоянию его пошатнувшегося здоровья определили вечным дневным дежурным по отделению. Пусть уж до пенсии спокойно доработает - решило начальство.
  
  - Тут тебя один человечек спрашивал, я уж собирался тебе звонить, а ты сам легок на помине.
  
  - Что за человечек?
  
  - Да вон, в 'аквариуме' отдыхает. Я подумал, может нужный человечек, так пока его оформлять не стал.
  
  - Разберемся - удивился Жека. - А как он меня спрашивал?
  
  - Так и спрашивал, позовите, говорит, лейтенанта Колосова.
  
  Похоже, страна слишком хорошо знает своих героев - еще больше удивился Жека.
  Он направился к зарешеченному закутку для временно задержанных, который с незапамятных времен все называли 'аквариумом'. Может, потому, что кроме решетки, задержанных от внешнего мира отделяло еще и толстое оргстекло. Как раз по нему и размазал свою пьяную физиономию недавний Жекин знакомый, тот, что в белой кепке, загаравший в пустом аквариуме.
  
   - Слышь, начальник, это я! Узнаешь? - пытался докричаться через оргстекло задержанный.
  
   - Ты как здесь оказался? - удивленно спросил Жека.
  
   - Да, х...ли, он, падла, в натуре! Пузырь хотел замылить! Ну, я и двинул ему в бубен, а тут ваши мимо на машине ехали.
  
   - Пузырь - это серьезно! - Жека по достоинству оценил справедливый гнев белой кепки - И, как, помогло?
  
   - А то! Сразу выкатил, да, тут ваши стали мне руки закручивать...
  
  Как у них все просто - подумал Жека - дал по морде, и человек на глазах исправился.
   Вот у нас бы так. Поймал правонарушителя, настучал ему в репу, и закоренелый преступник сразу законопослушным гражданином стал. Так ведь даже думать об этом не смей, иначе самого по судам затаскают. Только во время задержания и удается душу отвести, и то только если тот оказывает яростное сопротивление. Но и эти методы их что-то не очень подталкивают на путь исправления и осознания своей вины.
  
   - Слышь, начальник, замолвил бы за меня словечко, а то у меня уже трубы начинают гореть. Ты ж понимаешь!
  
  - Ладно, оставайся на месте, попробую что-нибудь для тебя сделать.
  
  - Да, куды я денусь - пожал плечами повеселевший алкаш - конечно подожду.
  
  - Николаич, - обратился Жека к дежурному - отпустил бы ты этого мужичка. Правильный мужичок. Он мне сегодня утром здорово помог, и в будущем, думаю, пригодится, да и тебе писанины меньше.
  
  - Ну, раз такое дело, так и быть, Жека, под твою ответственность - проговорил Хлеборезов строгим голосом, входя в образ ответственного лица, облеченного властью, после небольшого расслабона с Володькой.
  
  - Звонарев! - прокричал он - с вещами на выход, амнистия. И смотри у меня, Звонарев - напутствовал он белую кепку, отодвигая металлический засов решетки - в другой раз раскручу тебя на полную катушку. Отправишься ты у меня в Архангельскую губернию лес валить, лет на пять. Все понял?
  
  - Все понял, что тут не понять! - Мужичок незаметной тенью прошмыгнул мимо дежурного.
  
  Вот, что значит старая школа - про себя отметил Жека - заодно и профилактику правонарушений провел.
  
   Проходя мимо Жеки, белая кепка бросил ему - спасибо, начальник.
  
  - Постой, - тебя как звать-то?
  
  - Санькой зовут. А так, если что, спросишь Звонаря, меня там всякий знает.
  
  - Саня, ты случайно адреса не знаешь того парня, Николая.
  
  - Как не знаю, знаю, чай, в одном доме живем. Записывай - Ленина 8, квартира 77. Только сейчас там никого нет - Валентина на работе.
  
  - Это такой, угловой дом с башенкой?
  
  - Ну, да, он.
  
  - У них, что, отдельная?
  
  - Отдельная.
  
  - Ладно, ступай, только больше не попадайся, а то капитан у нас мужик железный - если сказал, что засадит, значит, засадит - провел Жека дополнительную профилактику по примеру старшего товарища. Потом достал по-деловому блокнот и записал адрес.
  
  - Николаич, ты только полюбуйся на молодежь - обратился Володька к Хлеборезову, лукаво ему подмигнув, - на ходу подметки режут. Вон, Жека, без году в операх пять минут, а уже своей агентурой обзавелся. Похвально, Жека, похвально!
  
  - Так для того нам молодежь и нужна - быстро отреагировал Хлеборезов - чтобы нас, стариков уму разуму учить.
  
  Они снова заржали.
  
  * * *
  Военкомат располагался через дорогу от отделения. Пройдя пустой двор военкомата, Жека вошел в помещение и сразу очутился перед столом, за которым прапорщик листал какой-то журнал с картинками.
  Увидев посетителя, прапорщик тут же убрал журнал в стол, поправил галстук на шее и спросил Жеку
  
  - Вы к кому, молодой человек, по какому вопросу?
  
  Жека предъявил свое удостоверение - мне нужно получить сведения, о недавно дембельнувшемся бойце.
  А про себя Жека подумал - этот прапор - шустрый малый. Интересно, что за журнал он листал, наверняка не 'На страже Родины'.
  
  - Вам, товарищ лейтенант, лучше будет пройти в первый кабинет, к капитану Забирухину.
  
  Да, для военкомата такая фамилия в самый раз - усмехнулся про себя Жека. - Это все равно, как Пожарский для пожарников или Минин для саперов. Интересно, он потомственный работник военкомата, или только зачинатель славной династии.
  
  В первом кабинете его встретил розовощекий, довольный жизнью и своей службой капитан.
  
  - Здравия желаю, товарищ капитан - поздоровался Жека, по опыту зная, что с военными лучше всего здороваться по военному, и снова показал свое удостоверение.
  
  - Здорово начальник! - весело ответил капитан - Чем могу помочь нашим славным органам - участливо спросил он, указывая на стул, но Жека заметил его бегающие глазки.
  
  Похоже, этот капитан не зря свой хлеб жует - отметил про себя Жека - тоже знает с кем и как разговаривать. Счастливый, а чего ему, собственно, не радоваться - весенний призыв давно закончился, и надо полагать, без особых накладок. Сейчас, поди, дни до отпуска считает.
  
  - Тут у вас боец один с месяц назад, как дембельнулся, так мне бы узнать о нем поподробнее, весь его боевой путь.
  
  - Только не дембельнулся, товарищ лейтенант, - поправил капитан Жеку - а был уволен в запас.
  
  Уставник - понял Жека - каких еще поискать. А может и пыль в глаза бросает, мол, у него на боевом посту всё чики-пуки. Небось, корочки увидел и за свою шкуру стал трястись. С такими лучше не расслабляться - себе дороже.
  
  - Фамилия бойца, имя, отчество, год рождения? - спросил капитан.
  
  - Плетнев Николай, отчества, к сожалению, не знаю. Год рождения - скорее всего, восемдесят второй, или восемдесят первый. Он с месяц назад, как из Чечни вернулся по дем... по увольнению в запас.
  
  - Плетнев, Плетнев. Помню я этого сержанта - боевой хлопец, разведчик. Я его еще сватал в рязанское училище без экзаменов - сказал, что подумает, а пока, мол, отдохнуть хочет. Я его понимаю. А что он натворил, если не секрет.
  
  - Да какой тут секрет. Убили его. - А про себя Жека подумал, а не поторопился ли я?
  
  - Надо же! Жаль, жаль - капитан сокрушенно покачал своей розовощекой головой - как же так - разведчик, сержант, Чечню прошел без единой царапины - и на тебе, в родном доме его костлявая нашла. Посидите здесь, пожалуйста, я сейчас его личное дело принесу.
  
  Похоже, настроение я ему испортил капитально - подумал Жека, когда капитан вышел из кабинета - ну, ничего, капитан человек военный, хоть и бумажный, раскисать не должен.
  
  - Вот, записывайте - вернулся капитан с тонкой картонной папкой в руках - тут всё - учебка, Псковская дивизия, Чечня, награды - все тут.
  Жека с некоторой долей благоговения достал из кармана рубашки свой заветный блокнот, авторучку и старательно переписал все данные.
  
  - Сами-то служили? -участливо спросил его капитан.
  
  - Ну, а как же, довелось.
  
  - И в горячих точках бывать приходилось - допытывался розовощекий капитан с некоторой долей заискивания в голосе.
  
  Похоже, он из тех, - подумал Жека, - которые страшно завидуют боевым товарищам, но их самих на войну не загонишь и под дулом автомата.
  
  - Я здесь служил, в Питере, в 'голубой дивизии', в начале девяностых. У нас тут своя война была.
  
  - Да, у вас тоже служба - будь здоров!
  
  - В отпуск-то куда собираетесь, товарищ капитан - спросил Жека, чтобы сменить тему. Он не любил, когда его расспрашивают о нем самом - на Канары, или куда поближе?
  
  - На Канарах отдыхать пока не получается - не вышел ни чином, ни зарплатой - немного повеселел капитан - да и желания особого нет. У меня дачка есть на Вуоксе. Рыбалка там! А воздух! - Канары отдыхают. Если что, приезжайте в гости, не пожалеете.
  
  - Спасибо, непременно воспользуюсь вашим приглашением, вот только со своими делами разберусь...
  Товарищ капитан - вдруг вспомнил Жека Володькин треп, в котором он улавливал рациональное зерно, ну, если и не рациональное зерно, то маленькое зернышко, это точно.
  - А нельзя ли через вас сделать запрос в Чечню туда, где служил сержант Плетнев - мне нужен список медперсонала его санчасти, или госпиталя, или, кто там их обслуживал?
  
  - В принципе можно, сделаем - капитан черканул пометку в настольном календаре.
  
  - И желательно, с указанием года рождения и домашнего адреса.
  
  - Можно и с адресом - капитан еще что-то чирикнул в календаре.
  
  - За последние полгода.
  
  - Полгода - капитан прибавил еще одну пометку. Он был так спокоен, будто составлял список продуктов, который диктовала ему его жена, посылая в магазин. А сам про себя размышлял - что-то подозрительно этот лейтенант копает, как бы не накопал чего - в армии ведь тоже не ангелы служат. Он накопает, а мне потом по фуражке попадет - зачем помогал, почему вовремя не доложил. А с другой стороны - было бы чего серьезное, то не этот лейтенантик бы копал из уголовки, а ребята боле серьезные, из контрразведки, или из ФСБ, и не через военкомат, а по своим каналам, так, что...
  - Сделаем, лейтенант, только скорого ответа не ждите - неделя, а то и больше может на это уйти - Чечня все-таки, а не военное училище, что на соседней улице.
  
  - Тогда позвоните мне, как будет готово - Жека написал ему свой рабочий телефон, потом подумал и добавил еще телефон своего мобильника. - И помните, от этой информации вполне может зависеть, как быстро мы поймаем преступников.
  
  - Я все понимаю, товарищ лейтенант, не беспокойтесь, сию же минуту сделаю запрос. Позвольте вопрос?
  
  - ?
  
  - А почему вы сами запрос не сделаете, почему через нас?
  
  - Сами понимаете - если делать запрос через военкомат, то это вызовет меньше подозрений и кривотолков, чем через уголовный розыск. Зачем там накалять и без того накаленную обстановку - пусть все там служат спокойно. В конце концов, это всего лишь, можно сказать, формальная проверка одной из версий. И я больше чем уверен, что она никаких результатов не даст, и только этим поможет следствию. Поможет двигаться дальше, и не терять драгоценное время на эту версию. Так что, проверяем больше для очистки совести. Вы меня понимаете?
  
  Что-то этот лейтенант не все договаривает, впрочем, его понять можно - тайна следствия. А может, государственная тайна? Да нет, мелковат он для секретов Родины. А чем я, собственно говоря, рискую - размышлял капитан, после Жекиного ухода - у меня-то все шито-крыто. Если этот Плетнев и натворил чего, то военкомат это никак не может коснуться.
  
   - Липатников - позвал он прапорщика...
  
  * * *
  Разведчик - размышлял Жека, выйдя из Военкомата - такого завалить не так-то просто. А тут расслабился, потерял бдительность. А может, это был заказ на него - уж больно грамотно сработано. Может, действительно, в Чечне успел влезть в какой-нибудь блудняк - оружие там, или наркотики. А здесь его по-тихому убрали. С одной стороны, Коля мог стать ненужным свидетелем, мог знать то, что знать ему как раз и не обязательно. Или делиться не захотели? Или этот Коля вляпался по запарке во что-то, а потом, когда смекнул, что дело пахнет керосином, от дел решил отойти, да мало ли чего...
  Убрали, конечно, Колю грамотно. Грамотно с медицинской и психологической точки зрения - все правильно рассчитали, до мелочей. Сю-сю - лю-лю, поцелуйчики - тут у кого хочешь, крышу снесет, тем более по дембелю. Но всё остальное - ни к черту - так профессионалы не работают. Пока одни вопросы.
  
   * * *
  Выйдя из военкомата Жека направил свои стопы на Саблинскую, чтобы еще раз как следует осмотреть место преступления.
  За доминошным столиком костяшками стучали почти всё те же персонажи. Не было только 'работника культуры' и Звонаря, да новых прибавилось человека три. 'Работник культуры' Жеке был не особенно нужен, а вот со Звонарем он бы хотел немного поболтать.
  
  - О, начальник - увидев Жеку, обрадовался ему, как старому знакомому, толстый в майке - подруливай к нам, чего там мнешься.
  
  Жека направился к столику.
  
   - Витек, накати начальнику - распорядился толстый. - Начальник, давай пока никто не видит - протянул он Жеке пластмассовый стаканчик, в котором плескалась прозрачная жидкость. - Нам Звонарь уже поведал, как ты его геройски вызволял из плена.
  
  - Не, спасибо мужики, я на службе - отстранился Жека от предложенного угощения - вы лучше скажите, где мне Звонаря найти.
  
  - Ну, на службе, так на службе - пожал плечами толстый. - Понимаем, служба - дело святое - и опрокинул содержимое стаканчика себе в рот. - А Звонарь сейчас придет, да вон он уже кандыбает - добавил он, аппетитно выдохнув.
  
  К столику приближался Звонарь с пластиковым пакетом в руках, в котором четко прорисовывались очертания бутылки. Подойдя к мужикам, он передал пакет тому, которого называли Витьком, и посмотрел на Жеку. Жека кивнул ему головой, чтобы тот отошел в сторонку для разговора. Звонарь его понял с полунамека, подтянул свои брюки, шмыгнул носом и отошел от своих друганов на несколько шагов к Жеке.
  
   - Слушай, Саня, рассказал бы ты мне про Колю поподробнее. Я чувствую, ты мне много про него можешь рассказать.
  
  - Ну, чего знаю, то расскажу, тут скрывать нечего. Только подожди немного, я сейчас свою порцию приму, для связки слов в предложениях - устремился Звонарь обратно к столику, видя, что процесс разлива уже начался.
  
  - Даже не знаю, с чего начать - замялся вернувшийся Звонарь, жуя на ходу корку хлеба. - Может, тебя что-то конкретно интересует?
  
   - А ты начни по порядку, а там и до конкретики дойдем. Ну, скажем, откуда ты так хорошо про них все знаешь. Ведь не про всех же своих соседей ты столь осведомлен.
  
  - Так с Валентиной мы росли в одном дворе, в одном классе учились. Да, и живем-то мы с ней на одной лестничной площадке.
  Раньше, когда были живы ее родители, там жило много народа. Ее отец, мать, две сестры. Потом уже сестры выросли, повыскакивали замуж, родители умерли, теперь вот Коля... Сейчас в той квартире только одна Валентина и осталась.
  
   - А сама-то она, что ж замуж не вышла?
  
   - Я так понял, любила она сильно Колькиного отца, но ее родители были против их брака. Отец-то еще ничего, да по большому счету, его дела семьи всегда мало интересовали. Он был далек от всех этих бабьих разборок - кто в кого влюбился, кто на ком женился - весь в своей науке. А вот мамашка Валькина, Серафима Георгиевна, та была против категорически. Валюха тогда все слезы проплакала. Вот тогда она и решила родить ребеночка, думая, что уж перед ребеночком мамашка сдастся. Не помогло. Хорошо, что Серафима ее на улицу вместе с ребенком не выгнала - железная тетка была.
  
   - А мать Валентины тоже научным работником была?
  
   - Да вроде нет. Сколько помню, она все время дома, по хозяйству. Во, дела! Я об этом даже никогда и не задумывался. Да нет, какая там наука. Я сейчас вспомнил, что у нее и среднего образования-то не было. Все мечтала, чтобы ее доченьки образованными стали. Валюха после школы, правда, в институт какой-то поступила, и даже отучилась в нем пару лет. Ну, а потом началась вся эта история, сначала с ее женихом, потом с маленьким Колей. Так она институт и не забросила. А вот ее сестры, те да, те институты позаканчивали, потом замуж повыскакивали. Приезжают иногда проведать сестру на своих машинах - и не узнать.
  
   - А ты этого жениха-то, что, ни разу так и не видел?
  
   - Нет, один раз, еще до Колькиного рождения, приезжал к нашему дому какой-то парень в засаленной фуфайке на самосвале - наверно это он и был - уж больно Валюха к нему вся такая счастливая выскочила.
  
  - Ну, и как он из себя?
  
   - Да парень, как парень.
  
  - И что, так и расстались?
  
   - Да я подробности не выспрашивал, они мне ни к чему, а Валюха особенно на эту тему не распространялась.
  
   - И с той поры у нее так больше никого и не было? - Ну, может, и был, я рядом со свечкой не стоял, но к себе домой никого не водила, это точно. Вот только примерно через пол года после того, как Колька в Армию ушел, завела она себе мужика. Он у нее так все это время и жил до весны. А чего, Валентина баба еще молодая, еще и сорока нет, и всё у нее в порядке, фигура там, и все такое. А по весне она его, видимо, попросила. Сын из армии приходит, и все такое. Так с апреля месяца я его больше и не вижу. Наверно, неудобно ей было при сыне с чужим дядей. Я все это понимаю.
  
   - А сам-то к ней клинья никогда не подбивал?
  
   - Да, ты чего, начальник! Да я с ней с пеленок вместе, она мне давно уже, как сестра стала. Нет, какую другую бабу, только давай. Я свой аппарат еще не до конца проспиртовал, и у меня еще пока с этим все в порядке. А вот насчет Валентины у меня даже и мыслей таких никогда не возникало.
  
  Правда, первые пол года, что Колька в армии был, она меня частенько к себе приглашала. То прокладку ей в кране заменить, то гвоздь, какой, где вбить, то еще что-нибудь в этом роде, а то и просто компанию составить за бутылочкой винца. Ну, придешь, починишь, бутылочку с ней на кухне разопьешь, покалякаешь за жизнь, и на этом все и кончалось.
  А потом у нее уже этот Эдик появился. Мужик, вроде, ничего, правда, помоложе ее немного будет, но ведь тоже не первой свежести. Я ей все говорил - Валюха, выходи замуж, будет с кем старость встретить, а она только улыбалась.
  
  - А у Коли какая-нибудь девчонка была?
  
  - Ну, то, что с друзьями у них какие-то вертелись - эти не в счет. Они у них каждый раз менялись, и были, надо полагать, общими. А вот перед самой армией у него появилась одна. Я их частенько видел вместе. Еще думал, зачем ему этот хомут - ему ведь в армию скоро.
  
  А тут, недели две, или три, нет две тому назад, я их опять вместе видел.
  
  - А там точно, та самая была?
  
  - Да, она, кто же! Они сидели вот за этим столиком, и пили что-то импортное.
  
  - Кто они?
  
  - Ну, Колька с девушкой и еще один парень, наверное, Колькин однополчанин.
  
  - Почему ты так решил, что однополчанин?
  
  - А он, как и Колька был в такой же десантуровской тельняшке.
  
  - Ты ее описать сможешь?
  
  - Ну, такая молодая, стройная, волосы такие волнистые ниже плеч.
  
  - Светлые?
  
  - Нет, темные, типа, каштановые.
  
  - А рост, какой?
  
  - Роста она была небольшого. - Звонарь показал рукой. - Да и смотрелась, как пацанка.
  
  - Сам-то женат?
  
   - Был, да не долго. Через год бросила она меня и переметнулась к одному парню, нашему же таксисту. Я в нашем таксопарке автослесарем работаю - Звонарь показал рукой в сторону таксопарка, расположенного рядом. - Он, говорит, и получает больше, и пьет меньше. А сейчас она и не молода, и с двумя детьми, и муж инвалид. В аварию тот таксист попал. Жалко парня. Вот такая она штука эта жизнь.
  
  - А сегодня, что не на работе? - переменил Жека тему, видя, что Звонарю не очень-то приятно все это вспоминать.
  
  - Сегодня, начальник, у меня законный выходной, так что имею полное право, чай, на свои гуляю - сразу повеселел Звонарь.
  
  - А когда, говоришь, Валентина приходит?
  
  - Часам к шести, а то и к семи, если по магазинам пойдет после работы, не раньше.
  
  - Да, и отчество ее скажи.
  
  - Постой, отца звали Александр Иванович, стало быть, она будет - Александровна.
  
  - Ну, ладно, беги, отдыхай.
  
  - Удачи тебе, начальник! - махнул рукой, развернувшийся к доминошному столику, Звонарь.
  
  * * *
  Жека вспомнил, что он собирался уточнить у свидетеля Павла, как та девушка смотрела пульс на шее - быстро нашла, или повозилась какое-то время. Он достал из кармана свой мобильник, визитку Павла. На визитке значились два номера телефона - рабочий и домашний. Рабочий был их, Петроградского района, домашний, где-то в центре. Жека набрал рабочий. Трубку никто долго не снимал, потом Жека услышал заспанный Пашкин голос.
  
  - Алло, слушаю!
  
  - Алло, Паша, это Женя из 'убойного'. Разбудил, извини, мне тут кое-что уточнить бы надо.
  
  - А который час?
  
  - Да, уже третий.
  
  - Нормально, старик, я как раз в это время собирался встать. Спасибо, что разбудил. Ты где сейчас?
  
  - Да, возле твоего дома, в Пушкарском переулке.
  
  - Тогда поднимайся ко мне, квартира 24.
  
  Пашка встречал Жеку на лестничной площадке возле своей квартиры.
  - Заходи, Женя, гостем будешь.
  
  - Да, не, я на минутку, я только уточнить хотел.
  
  - Да, ладно, будет тебе ломаться, как девице красной. Чайку попьем, заодно и уточнишь. Ты ведь, поди, весь день на ногах. Смотри-ка, уже третий час, а у тебя и маковой росинки во рту не было - Пашка подтолкнул Жеку в квартиру, а потом провел на кухню. - Только сразу не пугайся. Здесь не евростандарт, но, в принципе, вполне пристойно. Вон табуретка, присаживайся, а я сейчас что-нибудь сварганю на скорую руку.
  
  Жека осматрел кухню, пока Пашка занимался приготовлением бутербродов. Ремонт, похоже, в последний раз тут делали еще старые жильцы в эпоху развитого социализма - заключил он, рассматривая помещение. Свет сюда проникал через маленькое оконце, или почти проникал, так как пространство между окнами заполняли полки, на которых прежние жильцы обычно ставили свои кастрюли, банки и прочий житейский кухонный скарб. Стены, покрашенные масляной темно-зеленой краской, делали кухню еще более мрачной. Краска кое-где облупилась, и по этим облупившимся местам было видно, что последний слой был далеко не первый и даже не сто первый. Потолок украшали желтые разводы от регулярных протечек. В общем, все, как всегда в таких кухнях, ничего нового - подытожил Жека.
  
  - А кто здесь раньше жил? - спросил Жека.
  
  - Да, говорят, бабка какая-то, но она давно померла, а жильцов на эти хоромы днем с огнем не сыскать - никому и даром не надо. Дом, правда, собираются на капремонт поставить, но соседи говорят, что уже лет двадцать собираются и могут еще столько же прособираться. А пока квартирку эту жилконтора к своим рукам прибрала. Ну, а я у них, вроде, как арендую. Не знаю, правда, законно это или нет, но я им плачу регулярно, и в результате все довольны.
  
  - Если честно, то я и сам не знаю, законно это, или не законно, хотя у меня и высшее юридическое образование. И, похоже, в наше неспокойное время, когда законы каждый день меняются, никто толком не знает, так, что спи спокойно, дорогой товарищ. По большому счету меня это не касается. А на что ты живешь, если не секрет?
  
  - О, пошли чисто ментовские вопросы, то есть я хотел сказать, чисто профессиональные.
  
  - Да, нет - сконфузился Жека - я без всякой задней мысли, просто по-человечески любопытно стало.
  
  - Ладно, не обижайся, это я так, к слову пришлось. Подожди немного, сейчас принесу. - Пашка закончил с бутербродами, вытер руки об полотенце и удалился в одну из комнат. Через некоторое время он вернулся с небольшой пачкой фотографий в руке - Вот, посмотри.
  
  Жека стал разглядывать фотографии, на которых были запечатлены моменты из жизни города. С одной стороны город было не узнать, так как ни на одной из них не было до боли знакомых памятников архитектуры. Это были всё какие-то неизвестные Жеке улочки, дворики, палисадники. Но с другой стороны, Жека мог поклясться, что он видел их тысячу раз, что такие улочки и дворики могут быть только в Питере, потому что Павлу удалось запечатлеть в них дух города, его, ни с чем несравнимую ауру. Узнаваемые черты города выплывали из предрассветного тумана, или утопали в вечерних сумерках, растворялись в солнечном сиянии, или мокли под дождем.
  
  - Красиво - только и смог сказать Жека.
  
  - Это только то, что я сегодня за ночь сделал.
  
  - Что! Вот эту тонюсенькую пачечку только за ночь? - удивился Жека. Он ориентировался на фотографа Гену, у которого фотографии вылетали, как сосиски с конвейера, как из печатного станка. - Да, тут и десятка не наберется.
  
  - Женя, вот смотри, для того чтобы сделать, например, вот этот снимок, мне пришлось пол ночи проработать, около сотни снимков ушло в брак, прежде чем я добился необходимого результата. Такова специфика моей работы.
  
  - Да, круто! И потом, что ты с ними будешь делать.
  
  - Потом, у меня их купят различные журналы, рекламные агентства и прочее, и прочее. И если учесть, что мое имя хорошо известно в определенных кругах и не только у нас в стране, но и за рубежом, то и стоить эти снимки будут соответственно. Так что о деньгах я пока могу не думать, а спокойно заниматься своим творчеством.
  Ты не сиди - рот корытом, бери бутерброды, наливай чай, будь, как дома.
   А может по пять капель коньячку - для аппетита?
  
  - Да, я, вроде, как на службе - неуверенно пожал плечами Жека - ну, и привыкать к таким изыскам что-то не охота.
  
  - Будет тебе, пять капель службе не помеха, да и привыкнуть не успеешь - Пашка достал из небольшого холодильника пузатенькую бутылку марочного французского коньяка 'Hennessy', уже начатую. - Кстати, вот именно таким коньяком та деваха поила того парня.
  
  Жека взял в руки бутылку и внимательно осматрел ее.
  
  - Да, я чего пришел-то - вспомнил Жека, передав коньяк Павлу - расскажи-ка поподробней, как она смотрела у него пульс на шее.
  
  - Ну, как, как, вот так, протянула руку к его шее, немного подержала и убрала.
  
  - А быстро нашла пульс, или какое-то время его искала.
  
  - Сразу нашла. - Пашка на мгновение застыл. - Ты молодец, Женька, как же я сразу-то не сообразил! Точно, она явно какой-нибудь медработник, да и вела себя так, что ни одна холера ее не прошибет, будто для нее смерть человека - самое обычное дело.
  
  - Я, собственно, это и хотел выяснить. У нас появились на ее счет подозрения - надо было проверить. По такой жидкой примете ее, конечно, не найдешь, но все-таки какая - никакая, а зацепка. Спасибо, Паша, что помог.
  
  - Да я чего, я ничего. Другие вон чего, а я чего? Сам-то где живешь?
  
  - Да, тут, на Саблинской.
  
  - Так мы значится соседи! Во, здорово! Ну, тогда, заходи почаще в гости, просто так, не по службе, только предварительно позвони - мало ли меня дома нет.
  
  Не торопясь, они допили чай с бутербродами, после еще немного поболтали о том, о сем и Жека откланялся.
  
  * * *
  Подходя, к своему отделу, Жека думал про коньяк, выпитый с Павлом. Как бы не учуяли, а то потом выслушивай - Что это такое? Да, не с того начинаете, товарищ лейтенант - знаем мы этих отцов командиров, их хлебом не корми, дай только поиздеваться над теми, кто ниже их ростом. Их тоже понять можно - их должность обязывает постоянно напоминать о себе, а то, как же их отличать от нас, простых смертных. Но и у меня шкура только одна и на всех может не хватить. Да, и выпили-то мы с Павлом всего по наперстку, грамм пятнадцать - двадцать, может, и не учуют.
  
  - Жека, тебя Хвостов искал - крикнул ему Хлеборезов, когда он проходил мимо дежурки.
  
  - А зачем, не знаешь?
  
  - Чего не знаю, того не знаю.
  
  Поднявшись на свой этаж, в коридоре Жека столкнулся с Хвостовым.
  
  - Жека, дуй сейчас к Николаичу, получай свой 'Смит энд Вессон', а потом пулей ко мне, на задержание поедим, заодно и твой пугач опробуем. А то Николаич может тебе еще какое-нибудь фуфло подсунуть, он такой. - Хвостов ехидно заулыбался. - Да, и броник не забудь, на всякий случай - крикнул он уже в спину, удаляющемуся Жеки.
  
  - Ну, Женя, вот и твоя пора настала получать табельное оружие - многозначительно начал капитан Хлеборезов, открывая дверь оружейной комнаты, которую все называли 'Арсеналом'. - Вот и до тебя очередь дошла. На-ка расписывайся - он разложил перед Жекой разлинованный журнал учета - да, там, где галочка. Теперь вот здесь - майор дал ему другой журнал в раскрытом виде - и вот здесь - перед Жекой лег еще один журнал.
  
  - Ну, Николаич, как у вас тут все строго, я бы так не смог - серьезно проговорил Жека с нескрываемым восхищением.
  
  - Оружие, оно порядка требует - заулыбался польщенный капитан. - На вот, Женя, получай - он протянул Жеке старенький, весь в проплешинах от систематических протираний 'Макаров' - легендарная машинка! До тебя он за бывшим начальником нашего отделения числился, гордись!
  
  Жека внимательно осмотрел пистолет системы Макарова 1971 года выпуска. О том, каким был героем бывший начальник райотдела, он ничего не слышал, но, похоже, смазкой личного оружия занимался регулярно.
  
  - Женя, только у него спуск слабенький, ты будь поосторожней - не подстрели, кого-нибудь ненароком, да и сам не поранься. Лучше держи его все время на предохранителе от греха подальше. Скоро новые должны получать. Будет желание, то поменяем. Впрочем, это дело вкуса - кому-то нравятся с тугим спуском, кому-то с более чутким. Разберешься, не маленький.
  
  Жека взял пистолет в руки, вынул из него пустую обойму, передернул затвор и легонько нажал на спуск. Пистолет моментально ответил звонким металлическим щелчком. Жека проделал это еще несколько раз.
  
  - Ну, как, освоился? - спросил его капитан Хлеборезов.
  
  - Слушай, Николаич, да ведь ему, поди, лет сто будет. С ним, наверно, еще Дзержинский Зимний брал.
  
  - У Дзержинского, Женя, был 'Маузер' - историю надо знать - назидательно уточнил Хлеборезов. - По большому счету, ему бы пружину заменить, так еще лет сто запросто прослужит.
  
  - Ну, если только у кого-нибудь такого же аккуратного, как бывший начальник отделения. Кстати, вы не знаете, он стрелять-то из него пробовал?
  
  - В тире 98 из 100 выбивал!
  
  - Ну, тогда он действительно был героем.
  
  - Ох, и язва ты Женька - улыбнулся капитан. - На вот тебе запасную обойму и патроны - он положил перед Жекой пустую обойму и коробку с патронами - набивай.
  
  Жека стал набивать патронами обоймы. После того, как он закончил это делать, Хлеборехов протянул ему наплечную кобуру.
  - Теперь примерь 'оперативку'. Подгони по размеру.
  
  Жека напялил себе на плечи поверх рубашки лямки от кобуры.
  
  - Вроде в самый раз - он вложил в нее легендарный пистолет, предварительно загнав одну обойму в рукоятку. Запасную он засунул в карман джинсов.
  
  - Карман-то не дырявый? - встревожился капитан.
  
  - Мелочь пока из него не сыпется - успокоил его Жека.
  
  - Ну, дай-то бог. Только запасную все-таки лучше держать в кобуре - так спокойней, да и голова не болит в другой раз, где ее заразу искать, коль она на своем месте.
  
  - Всё, Николаич, уяснил - Жека переложил запасную обойму в специальный кормашек в кобуре.
  
  - Так, в получении ты расписался, за это расписался, расписался и за это - проверял Ермолаев, закрывая свои журналы, один за другим - это я сказал, это я предупредил. Ну, тогда у меня все, не смею вас больше задерживать, товарищ лейтенант.
  - Ага, тогда я побежал. Спасибо, Николаич! - крикнул Жека, уже выходя из оружейки.
  
  - Да, вроде и не за что - пожал плечами Хлеборезов, когда дверь за Жекой уже закрылась.
  
  Придя, теперь уже в свой кабинет, Жека увидел Батю, сидящим за столом и изучающим какие-то бумаги.
  - А, Жека, пришел. Смотри, что мне гаишники дали - Батя потряс тоненькой пачкой листков - здесь все владельцы черных 'Ауди', зарегистрированные в городе и в области. Всего около полутора тысяч человек. В основном все живут в городе. В области эта модель что-то не очень популярна. Это радует.
  
  - Понятное дело, там удобней на тракторе. Ну, для самых респектабельных - на 'Джипе', на худой конец на 'Ниве', а уж 'Ауди' с ее низкой посадкой там никак не проканает.
  
  - Хотя, ты на это очень-то не рассчитывай - сделал свое замечание Батя - твоя 'Ауди' могла быть зарегистрирована на кого-нибудь другого. Ее могли одолжить, ею могли пользоваться по доверенности, в конце концов, ее могли просто угнать. Но так, на всякий случай, проверить, конечно, стоит. Впрочем, проверка показала, что за последний месяц черных 'Ауди' не угоняли. Это уже, конечно, легче.
  
   Жека открыл шкаф времен хрущевской оттепели и извлек из него два бронежилета - один тяжелый, армейский, другой, облегченного образца.
  
  - Жека, ты никак на задержание собрался?
  
  - Ага. Сергеич всем срочный сбор в своем кабинете объявил. Степаныч, ты-то на задержание едешь, или ты где?
  
  - Нет, похоже, я в резерве ставки остаюсь, на связи. Мне Сергеич про то ничего не сказывал. Кого хоть брать-то будете, не в курсе?
  
  - Не то банду Копченого, не то Печеного. - Жека засунул обратно в шкаф тяжелый бронник и с кислой физиономией посмотрел на яркое летнее солнце, игравшее своими лучами за окном.
  - Все равно спарюсь - сделал он вывод.
  После этого он стянул с себя 'оперативку', потом надел облегченный бронежилет, уже поверх него 'оперативку', а сверху еще и летнюю курточку, чтобы не пугать своим грозным видом нервных граждан.
  
  - А 'физики' с вами будут?
  
  - Без понятия. Пока у Сергеича одни только лирики собираются.
  
  - От 'Калаша', Жека, тебя этот броник не спасет.
  
  - От 'Калаша' и тяжелый броник не особая надёжа, зато в этом больше удобства для маневра, да и от ножа прикроет. А большего, наверно, и не потребуется. Думаю, что все-таки не банду международных террористов идем брать.
  
  - Так-то оно так, но не стоит к нашей работе беспечно относится - она этого не любит - назидательно изрек Батя - это я тебе на будущее.
  
  - Спасибо, Степаныч, учту. А со списками, приеду, помогу.
  
  В кабинете у Хвостова уже сидели Володька с Димкой в полном боевом снаряжении. Сам Хвостов куда-то звонил по телефону. Володька, как всегда рассказывал что-то весьма интересное, выбрав себе в качестве слушателя Димку, опера, пришедшего в органы примерно вместе с Володькой, но успевшего дослужиться до капитана.
  
  - Она меня так вежливо и спрашивает - рассказывал Володька. - В какой позе предпочитает мужчина? А я ей, тоже, так галантно отвечаю - омар силь ву пле.
  
  - Чего? - на Димкином лице отобразилось недоумение.
  
  - Вот и эта, так же - чаво? А я ей, раком, говорю, вставай! И чему эту молодежь только в школе учат! - Совсем французского не знают.
  
  Они заржали.
  
  - Во, Жека! Уже пришел. - Хвостов положил телефонную трубку на рычаги аппарата. - Объясняю ситуацию. Физиков сегодня с нами не будет. Их всех погнали на какой-то общегородской сбор - президент обещался навестить наш город - сами понимаете, дело государственное. Поэтому работаем без них. Думаю, управимся.
  
  - А кого хоть брать-то будем? - поинтересовался Жека.
  
  - Сегодня ночью двое преступников, Вялый с подельником Мякишевым, ограбили ночной ларек, при этом ранив ножом продавщицу.
  
  - Вялый, Вялый, это тот, которого я по молодости брал, еще пять лет назад? - вспомнил Володька.
  
  - Он самый - подтвердил Хвост. - Недавно откинулся, и снова на старое потянуло.
  
  - Пять лет уже прошло, а как один день. Скажи, пожалуйста, как времечко-то летит! - удивился Володька. - А Мякишев, это кто такой, почему не знаю?
  
  - Этот, похоже, по первоходу идет. По крайней мере, раньше в поле зрение органов не попадал.
  Денег там оказалось не много - продолжал Хвост - так они забрали водку, сколько смогли унести, ну и так по мелочам - консервы на закусь, хлеба.
  
  - А кто им ларек открыл? Продавщица, что, с ними в доле была? - поинтересовался Димка.
  
  - По словам этого Мякишева, все вышло само сабой - стал объяснять Хвост - они шли с Вялым ночью по Большому и увидели, что в ночном ларьке дверь приоткрыта, полоска света пробивается, а в самом ларьке кроме девчонки продавщицы никого нет, ну, они туда и ворвались. У Вялого с собой выкидуха зоновская была. Потребовали открыть кассу, а девчонка вся от страха оцепенела, ничего сделать не может. Пока Вялый на нее орал, требуя открыть кассу, Мякишев стал на все кнопки подряд нажимать, пока касса сама не открылась. Тут девчонка пришла в себя и давай визжать. Вот тут ее Вялый на перо и посадил. Потом набрали водки и ноги делать, пока никого нет. Девчонка сейчас в больнице, после операции лежит, отдыхает. Врачи сказали - жить будет.
  Так вот, после налета они завалились к Вялому домой. Вялый пару стаканов принял и вырубился с непривычки - отвык, поди, за пять-то лет. А Мякишеву скучно стало в одиночку пить, вот он и взял с собой пару бутылок и пошел на пьяный угол искать кого-нибудь себе в компанию.
  
  - К нам на Саблинскую? - уточнил Жека, а сам про себя отметил, что пьяный угол рядом со своим домом он уже стал называть своим.
  
  - Нет, тот, что на Лизы Чайкиной. Видимо там, на пьяном углу Мякишев для кого-то пожадничал дармовой водки... Одним словом, агентура сработала четко и оперативно. Кто-то позвонил в дежурку и доложил, что разыскиваемый вами подозреваемый по делу ограбления ночного ларька сейчас находится в садике на скамейке, угол Введенской и Воскова, далее приметы.
  Подъехали, забрали, я его допросил и выяснил, что его подельник Вялый сейчас, скорее всего, находится у себя дома, на Съезженской. Да если разобраться, то куда ему идти - водки-то у него дома чуть ли не два ящика. Так что, он пока все не выпьет, носа на улицу не покажет.
  
  - А как на пьяном углу прознали про ларек? - удивился Жека.
  
  - Это ты, Жека, да, чего уж там, и все мы тоже, сводки по городу читаем только тогда, когда нас в них начальство носом ткнет - объяснял Хвост - а они обо всех происшествиях узнают, чуть ли, не в ту же секунду. А уж вычислить Мякишева, угощающего всех дармовой водкой, в причастности к ограблению ларька, для них и подавно - плевое дело.
  Ну все, хватит лясы точить, погнали, дело не ждет.
  
  Проезжая по Пушкарскому переулку мимо доминошного столика, Володька спросил - Это здесь, что ли, твоего десантника обнаружили.
  
  - Здесь. - Жека посмотрел на пустые скамеечки, на сиротливый столик, если не считать сизокрылого голубя, клевавшего на нем хлебные крошки, и удивился - А почему никого нет?
  
  - Ты посмотри, время-то сколько - объяснил Володька - у пьяниц трудовой день уже закончился, и они, как нормальные люди разбрелись по домам, отдыхать.
  
  - Да, мужики, слыхали - Седого завалили. - Сообщил Хвостов.
  
  - А кто у нас Седой? - поинтересовался Жека.
  
  - Во, темнота! - Улыбнулся Володька, глядя на растерянное Жекино лицо, и на то, с какой наивностью он это спросил. - Объясняю популярно: Седой, Жека, это смотрящий Юго Запада. Седой такими делами ворочал...
  
  Но Жека уже слушал Володьку в пол уха, размышляя о своем.
  Почему машина уехала после ликвидации этого парня, а не сразу, как та деваха вышла из нее - работала с подстраховкой? Если бы была одна, то не оставляла бы машину за углом, а подкатила бы на ней прямо к столику? Хотя не факт, может светить тачку не хотела - прикидывал он. - А значит, и машин эта не ее личная, а ее сообщника. Но почему тогда она не уехала на ней, а убежала от нее в другую сторону. Может, прав Володька, и какой-нибудь муж-жених поздравил молодых паленым коньяком, а сам остался посмотреть из-за угла, как все получится и, удовлетворившись, что месть удалась хотя бы наполовину, укатил. Да, но тогда эта деваха является главным свидетелем его преступления и ей грозит смертельная опасность.
  
  Его размышления прервал голос Хвоста - Все приехали. Яша тормози. Вот этот дом, квартира 36.
  
  - А кто еще в этой квартире проживает? - спросил Жека.
  
  - Мать Вялого, но она сейчас должна быть на работе - ответил Хвостов. - Своей бабой он еще не успел обзавестись, так что должен быть один.
  
  - А отца, что ж, нету?
  
  - Насколько я помню, то никогда и не было - подал голос Володька. - Не боись, начальник, возьмем Вялого без шума и пыли, не впервой.
  
  Опера вышли из машины, и подошли к парадной.
  
  - Четвертый этаж - уточнил Хвостов, разглядывая табличку у двери с номерами квартир - значит, из окон прыгать не будет, а если и прыгнет, то далеко не убежит.
  
   Жека - скомандовал он - беги, блокируй черный ход, на всякий случай, а мы его отсюда брать будем. Николаич тебе табельное-то выдал?
  
  - Выдал.
  
  - Оно у тебя с собой?
  
  - Всегда у сердца - похлопал Жека рукой по кобуре.
  
  - Не забывай про него, и в случае чего воли эту мразь, патронов можешь не жалеть. Всё, разбежались.
  
  Жека отправился через подворотню во двор, вычислил дверь черного хода. По табличке на двери убедился, что это именно та дверь и стал ждать.
  
  Почему, так получается - размышлял он - и Коля, и этот Вялый - оба выросли без отца, только один вырос нормальным, можно сказать, геройским парнем, а другой отпетым уголовником.
  
  В это время Хвостов и Володька с Димкой поднялись на четвертый этаж и стали настойчиво звонить в 36 квартиру, до тех пор, пока из-за двери не послышался голос Вялого.
  
  - Кого там еще черти несут? Мякиш, ты?
  
  - Вялый, открой добрым людям - как можно миролюбивей попросил Хвост.
  
  - Или они вышибут тебе дверь! - заорал Димка.
  
  За дверью послышались быстро удаляющиеся шаги, сопровождаемые грозным рыком - Мякиш, сука, ментам сдал! Прирежу падлу!
  
  - Он к черному ходу ломанулся - определил Хвост. - Димка, дуй к Жеке, подстрахуешь, а мы с Володькой тут. Володька, давай!
  
  Димка стрелой полетел вниз по лестнице, перемахивая своими длинными ногами по две, а то и по три ступеньки сразу.
  Володька достал из спортивной сумки фомку и, немного поковырявшись, распахнул дверь настежь. Быстро убедившись, что в квартире и в самом деле больше никого нет, они устремились к черному ходу.
  
  В это время Жека услышал топот ног, бегущего по лестнице вниз, человека. Он достал из кобуры свой 'Макаров', снял с предохранителя и передернул затвор. Топот ног стал слышен отчетливее. Жека посмотрел на пистолет - нет, пожалуй, только мешаться будет - подумал он, затем поставил его обратно на предохранитель и вложил в кобуру.
  Бегущий по лестнице человек уже вылетал из дверного проема, но тут его лицо столкнулось с Жекиным кулаком. Тело человека сразу обмякло, пролетев по инерции вперед метра полтора - два, рухнуло ничком на асфальт и застыло в таком положении, рядом с ним звякнул об асфальт, выпавший из руки нож.
  Тут вбежал во двор, слегка запыхавшийся Димка. Быстро оценив ситуацию, он обеспокоено спросил - Жека, ты что, его и в самом деле завалил?
  
  - Да, нет, он сам, споткнулся, упал, я не при делах.
  
  - А откуда кровь? - Димка пощупал у него пульс на шее - Да он же того! Пульса нет!
  
  Хм, - отметил про себя Жека - оказывается, опера тоже на шее пульс проверяют. Может, та деваха опером была? - Кровь из носа - уточнил он - не видишь, что ли? Должно быть, ударился, когда падал.
  
  - Чего там? - спросил, появившийся в дверях Хвостов.
  
  - Сергеич, смотри, Жека Вялого и в самом деле завалил - доложил Димка - пульса нет.
  
   Да ну, не может быть - подумал Жека - ерунда какая-то, от удара кулаком по морде еще никто не умирал.
  
  - Не бери Жека в голову - стал успокаивать его Хвост - спишем на боевые, в другой раз не будет на оперов с ножами бросаться. Сам-то не ранен?
  
  - Да, нет. Откуда?
  
  - А чего куртка порвана - Хвост указал Жеке на небольшой надрез, на его куртке.
  
  - Вот гад, все-таки успел зацепить. Спасибо бронику. Урод, такую куртку хорошую испортил - Жека подошел к лежавшему на асфальте без признаков жизни Вялому и от всей души пнул его ногой по печени.
  
   В ответ Вялый что-то хрюкнул и скорчился от боли.
  
  - Ну вот, ожил - обрадовался Жека - а ты мертвяк, мертвяк. Ты где у него пульс-то смотрел.
  
  - Вот здесь.
  
  - На себе не показывай, примета плохая. Пульс не здесь смотрят, где глотка, а вот здесь, сбоку - Жека продемонстрировал на Димкиной шее место, где смотрят пульс.
  
  - А на моей, значит, можно?
  - На твоей можно, на своей нельзя.
  
  Все заржали.
  
  Нет - решил Жека - опером она точно не была. И чего они вечно ржут?
  
  * * *
  - Степаныч, - начал Жека делиться своими соображениями с Батей, когда вернулся после задержания в свой кабинет. Он по деловому снял с себя куртку и бронежелет, затем стянул с себя наплечную кобур и положил ее на стол, пока убирал куртку с бронником в шкаф. - Я тут пораскинул мозгами на досуге по поводу этой 'Ауди', и пришел к выводу, что не девахина это машина. А вот чья - это уже вопрос.
  
  - Ну-ка, ну-ка, что ты там надумал?
  
  - Смотри сам. Первое - деваха подкатила на тачке - не на такси, или на частнике - те бы ее прямо к столику подкатили - резонно?
  
  - Так - кивнул головой Батя.
  
  - А этот, чтобы не светиться, подкатила не к самому столику, а остановилась за углом - значит сообщник, или тот, кто наверняка знал, что там должно будет произойти убийство. - Логично?
  
  - Ну, - кивнул Батя.
  
  - Второе - если бы было такси, или частник, то он бы сразу укатил, а этот еще оставался, и уехал только после совершения преступления - значит, либо сообщник, либо сам тот убивец и есть.
  Деваха-то, когда увидела, что ее парень мертв, не пошла обратно к машине, а ушла в противополжную сторону, мало того, побежала, скрывшись во дворах. Может прав Володька насчет оскорбленного мужа-жениха с паленым коньяком, и та деваха получается ни при делах - она сама несостоявшаяся жертва.
  
  - Жертва, ни жертва, но, похоже, ей грозит серьезная опасность - моментально отреагировал Батя на Жекино умозаключение. - Мало того, что она изначально была предполагаемой жертвой, так она еще стала и главным свидетелем убийства. Какой бы он ни был этот муж-жених, но пока ее не уберет, спокойно спать не сможет. А значит, найти ее раньше его, наша прямая обязанность.
  
  - Найти - легко сказать! - А что мы, собственно говоря, о ней знаем. Хотя, если это первая Колина любовь, то ее имя у его матери, пожалуй, узнать можно будет.
  
  - Ее имя я тебе итак скажу - Батя выразительно посмотрел на Жеку.
  
  - ?
  Майор Кречетов взял со стола пару листков и прочитал:
  - Журкина Ирина Владимировна, 1980 года рождения, Ленинград, проживает, так, закончила медучилище ? 1, работала в больнице скорой помощи. В 2001 году привлекалась к административной ответственности Кировским районным судом за занятие проституцией. Имеет прозвище: Ирка - Черная Мамба.
  Поначалу, когда Батя стал ему все это читать, у Жеки медленно поползли глаза на лоб, но потом до него дошло.
  
  - Что пальчики сработали?
  
  - Они родимые - улыбнулся Батя. - На, полюбуйся - Батя протянул Жеке распечатку - фото прилагается.
  
  - И в самом деле, симпатичная - заключил Жека, вномательно рассмотрев фотографию девушки. Так чего мы сидим, чего тратим свою космическую энергию? Пойдем брать ее - адрес-то есть.
  
  - Можем, конечно, прокатиться - лениво отозвался Батя на Жекино предложение - только вряд ли она сидит и ждет нас по своему адресу, она вообще там при таком раскладе никого не ждет, ни нас, ни, особенно того, кто ее недоотравил.
  Я уже прощупал эту квартиру в плане разведки, пробил ее - обычная коммуналка. По телефону представившись представителем ЖЭУ, я стал выяснять, все ли жильцы квартплату платят, и мне какая-то тетка все подробно обо всех жильцах выложила - кто платит, у кого задолжность. А про Журкину сказала, что та вообще там почти не живет, так изредко появляется, а платит или нет, она толком не знает.
  Ты вот что, сегодня уже не успеешь, а завтра сгоняй в Кировский РУВД - это на Стачек, рядом с 'Нарвской', и там поподробнее разузнай насчет этой Мамбы в отделе нравов, я им уже позвонил. Спросишь там лейтенанта Слепневу.
  Только будь осторожнее, по опыту знаю, эти девченки из отделов нравов только с виду невинные овечки, а так, любой жрице любви сто очков форы даст. Ну, в плане того, что любого мужика насквозь видит и на метр вглубь. Поэтому, не корчи из себя крутого Уоекера, а лучше будь таким, какой ты есть - лопушок зеленый. Тебе, собственно, и играть ничего не надо будет, она тебе итак поверит. И спрашивай побольше - А это что, а это зачем, а это почему - так больше информации соберешь и про Ирку, и про ее окружение. Понял?
  
  Жека утвердительно пожал плечами.
  
  - Кстати, о том, что это была именно она - продолжал Батя - подтверждает и список входящих звонков на мобилу потерпевшего. В основном она звонила, и последний в полтретьего ночи тоже был ее. И тут одно из двух, либо она полноая дура, чего по ней не сразу скажешь, либо она действительно ни при делах.
  За что их обоих хотели завалить и кто - это мы и будем выяснять, и выясним быстрее, если ее найдем раньше убийцы. Хотя сдается мне, что, скорее всего, это ее сутенер приговорил, и не столько его хотел завалить, сколько ее, чтобы другим неповадно было. Но двоих даже нагляднее в плане назидания.
  
  - Что-то я не совсем понял. Ты это сейчас чего такое сказал?
  
  - Чего тут непонятного - пожал плечами Батя - старая песня. Пока Коля был в армии, Мамба на понель подалась за легкой деньгой. А когда он вернулся, то и она решила завязать, чтобы соединиться со своим возлюбленным узами брака, или просто рядом с ним стала ощущать сильный комплекс неполноценности. Только сутенеру такой расклад совсем был не нужен - у него не проходной двор, и каждая профессианалка на вес золота. Вот, чтобы другим неповадно было, он и решил завалить Мамбу, поскольку она все равно была уже оторванный ломоть. Закон преступного мира везде одинаков: вход - рубль, выход - два. И потом учти, что каждый сутенер своих проституток считает своей собственностью, а расставаться со своим добром за здорово живешь - пацаны не поймут, это не по их блатным понятиям - авторитет сразу потеряет. Улавливаешь?
  
  - Ну, ясно. Слушай - осенила Жеку идея - так если у нас ее телефон есть, давай ей позвоним и предложим помощь. Деваться ей некуда, сама прибежит и искать не надо.
  
  - Я уже весь день звонил, наверно симку выбросила. Нет, она далеко не дурра. Таких искать одно удовольствие - можно всю жизнь проискать, и никогда не найдешь.
  
  Кстати об убийце - Жека пододвинул к себе телефонный аппарат, стоявший у Бати на столе и набрал номер, включив телефон на громкую связь - Добрый вечер, Михал Семеныч!
  
  - А, Женечка, вспомнил, и то радостно - мурлыкающим голосом пропел потологоанатом - зашел бы, проведал меня старика. Чайку попьем, да покалякаем - глядишь, и вечерок скоротаем.
  
  - Лечу, Михал Семеныч - с не меньшей радостью воскликнул Жека, догадавшись, что у Семеныча уже что-то имеется для него. - А пока, скажите мне пожалуйста, что вы знаете о Черной Мамбе?
  
  - Черная Мамба - удивился тот - это, Женечка такая очень опасная ядовитая змея. Когда она чувствует опасность, то нападает первая, не оставляя противнику, практически, никаких шансов. А тебе зачем?
  
  - Потом объясню. Ну, я минут через тцать уже у вас.
  
  - Что, Жека - подал голос Батя, слышавший весь разговор - опасаешься, как бы эта Ирка сама первая в атаку не пошла?
  
  - Ну вроде того. Ну, я побежал, до завтра - махнул он рукой на прощание Бате, скрываясь за дверью.
  
  - Эх, молодежь, молодежь - покачал головой Кречетов, когда Жека ушел - всё учить надо! Торопиться нужно не спеша, а не то... - с этими словами он взял Жекину кобуру с пистолетом и положил их в сейф. Потом взял, список владельцев 'Ауди' и стал его внимательно изучать.
  
  * * *
  Михаил Семенович приветливо встретил Жеку и сразу повел его к своему рабочему столу, на котором лежало тело десантника Николая. Жека давно привык к такой манере Михаила Семеновича встречать гостей, поэтому не удивился. Он бы больше удивился, если бы Михаил Семенович поступил иначе.
  
  - Вот полюбуйся, Женечка, сам - начал он свое объяснение - видишь в каком состоянии его сердце. Такое впечатление, что его рвала на части целая свора собак. Примерно такое бывает при обширном инфаркте. И все бы ничего, да только сердечные ткани мы имеем здесь не дряхлого старика, а молодые и крепкие, какие полагается иметь молодому и здоровому парню. Отсюда вывод, что его не только отравили, но отравили очень интересным ядом.
  
  - И что же в нем такого интересного? Яд, он и в Африке яд.
  
  - А то, Женечка, что такой яд на базаре не купишь - это, во-первых. Во-вторых, его, в свое время, широко применяла Контора. Может, помнишь, после смерти Брежнева... Впрочем, откуда ты можешь помнить. Ты, хоть, знаешь кто такой Брежнев?
  
  - Да, мужики про него чего-то болтали в трамвае.
  
  Михаил Семенович пропустил мимо ушей Жекин сарказм и продолжал. - После смерти Брежнева один за другим стали умирать его соратники и все, как по команде, с обширным инфарктом. Так вот, там, скорей всего, без этого ядика дело не обошлось.
  
  - А в-третьих?
  
  - А в-третьих, Женечка, все это было почти двадцать лет тому назад, и насколько мне известно, этот яд у Конторы давно снят с вооружения, и лет пятнадцать ими уже не применяется.
  
  - Они, что, стали такими хорошими, что в ядах больше не нуждаются?
  
  - Не в этом дело, Женечка, просто за это время наука ушла далеко вперед, и к ним в арсенал поступили более совершенные яды. Вот посмотри, что оставляет после себя этот - видишь, какое мочало. Вдобавок ко всему и анализ крови... Кстати, за анализом завтра вечерком заскочи. Анализ крови должен показать наличие яда. Тогда, как современные модификации работают не так топорно, да и обнаружить их в крови, практически невозможно. Отсюда сам собой напрашивается вопрос - откуда у этой юной прелестницы столь редкий яд, повторяю, на базаре его не купишь. Танк, зенитную установку земля - воздух еще можно купить, но такой яд - нет.
  
  - А у этих, у соратников Брежнева, вскрытия делали?
  
  - Да, кому это было надо! Помер Максим и, как говорится, шут с ним. Но я и без вскрытия все вижу, мне незачем лишний раз скальпелем полосовать.
  Что, призадумался?!
  Ну, вот, Женечка, у меня для тебя на сегодня, пожалуй, и всё. Завтра заскочи, лучше так же, как сегодня, вечерком. Будут готовы все бумажки, и на кровь в том числе. Чайку не желаешь? Ну, тогда не буду тебя задерживать, иди, отдыхай, и приятных тебе снов.
  
  * * *
  Только Конторы мне и не хватало для полного счастья - размышлял Жека, выйдя от патологоанатома на свежий воздух. - Хотя, если разобраться, то не их это проделки, они так по-дилетантски не работают - школа обязывает. А может, как раз это они все и сделали? Обставили все, будто это сделал какой-то лох, а мы, мол, не при делах. Нет, тогда бы и яд свой светить не стали. Да и мудрено, больно, все обтяпано. В Конторе так не работают. Там, чем проще, тем надежней, а такие запутки не для них. Для Конторы это же элементарная азбука - чем в механизме меньше узлов соединения, тем надежней и прочней сам механизм. Самый надежный для них - это рычаг - подковырнул и свалил. А уж придумывать к нему немыслимые блоки, подсовывать гидравлику, и прочее, и прочее - только лишний раз светиться. Отсюда напрашивается вывод: Контора явно ни при делах. Опять же, то, что яд устаревший, лишний раз подтверждает этот вывод. Но тогда кто?
  Ну, во-первых, яд старой модификации во время бардака перестройки мог запросто выйти из под контроля Конторы, а сейчас всплыть у кого угодно, у кого деньги есть. А у кого они есть? У бизнисменов, бандитов, звезд эстрады и кино, хотя им такой яд, пожалуй, ни к чему, они и без яда друг дружку травить умеют. Бандиты тоже как-то всегда без ядов обходились, а вот бизнесмены, пожалуй, могут сейчас начать обзаводиться подобными ядами. Причем бизнисмены крупные, у которых в начальниках их службы безопасности бывшие гэбушники всё больше - они-то и могли припасти такой яд с тех времен.
  Но какое отношение к бизнесменам имеют проститутка Ирка-Черная Мамба и дембель Коля? Ну, Ирка, допустим, еще может. Допустим, дембель Коля, узнав, что девушка его мечты путается с уважаемым, семейным бизнисменом, пообещал тому, что он всем расскажет о его пристрастии к запретным плодам по секрету от своей жены и детей, если не оставит его возлюбленную в покое. Допустим, что бизнисмен даже откупился, чтобы они помалкивали, но потом все же решил убрать их обоих, на всякий случай. Если так, то все, вроде, сходится. Тогда все намази - берем Мамбу, она и выдаст весь расклад. Думаю, молчать не будет, не в ее интересах.
  
  
  * * *
  Он уже подходил к дому, где проживала Колина мама, а не так давно и сам Коля.
  
  Дверь ему открыла женщина. Ее вполне можно было бы назвать не старой и еще достаточно привлекательной, если бы не горе, свалившееся на нее. Под его тяжестью она казалась осунувшейся, поблекшей, посеревшей, заметно постаревшей.
  
  - Вы из милиции? - тихим и слегка сиплым голосом спросила она Жеку.
  
  - Да, лейтенант Колосов, уголовный розыск - представился Жека, показывая свое удостоверение.
  
  Она пропустила это мимо ушей, находясь в каком-то своем измерении, куда вход был для всех закрыт.
  
  - Пройдемте на кухню, там теплее - проговорила она тихим голосом и зашагала на кухню, кутаясь в большой пуховый платок, накинутый ей на плечи.
  
  Жека не удивился тому, что в погожий теплый летний вечер женщину может так сильно знобить. Он сам испытал нечто похожее, когда умерла его мама.
  
  - Я вижу, вам уже все известно, Валентина Александровна, - начал он свою беседу с Колиной мамой, когда они расположились на, довольно, просторной кухне.
  
  - Да, Cанька Звонарь, мне уже все рассказал. Простите, как, вы говорите, вас зовут?
  
  Похоже, она потихоньку выходит из своего мирка - подумал Жека, это радует. - Евгением, можно просто Женя.
  
  - Женечка, не откажите в любезности, выпейте со мной по стопочке - одна совсем не могу, а мне просто необходимо немного придти в себя. - С этими словами она достала из холодильника початую бутылку 'Пшеничной'.
  
  - По такому случаю можно. А чего же Звонаря не позвали.
  
  - Да он уже здесь был. Сообщил, что Колю убили, сбегал за бутылкой. Мы с ним по стопочке пропустили, и он к себе пошел. Отсыпаться. Ему завтра на работу. - Пока она все это говорила, ее руки машинально доставали из буфета стопки, из холодильника тарелку с нарезанными огурцами и колбасой.
  
  Жека, на правах мужчины, разлил водку по стопкам, и они выпили, не чокаясь. Посидели, помолчали.
  - Так что вы Женя хотели узнать - первой начала она.
  
  - Меня интересует его армейская жизнь, его армейские друзья. Он вам ничего о них не рассказывал? - Начал Жека из далека.
  
  - Нет, ни о друзьях, ни о жизни в армии он мне ничего не писал и не рассказывал. Он вообще писать не очень-то любил. Посылал, лишь короткие сообщения, как Суворов - жив, здоров, служу. Да несколько раз звонил по телефону из Чечни, но там, сами понимаете, много не поговоришь. Вот, пожалуй, и все.
  
  - А вы мне не покажите его дембельский альбом. - Валентина Александровна посмотрела на Жеку вопросительно.
  
  - Ну, знаете, такой, с фотографиями в память о службе.
  
  - Ах, этот, сейчас принесу. - Женщина встала со стула.
  
  - И заодно посмотрите, может, у него сохранились какие-нибудь письма, помимо ваших.
  
  А может, я не там копаю - подумал Жека, пока Валентина Александровна ходила за альбомом и письмами, видимо, в комнату Николая - может, все гораздо проще. Может, это ее хахаль себе дорогу расчищает к этой квартире. А, квартирка-то знатная, профессорская, не иначе. Одна кухня чего стоит, не считая трех комнат. Потолки с лепниной, под четыре метра, и все такое. Впрочем, на эту квартиру у хахаля никаких прав нет, и купить никого из чиновников он тоже не в состоянии, судя по рассказам Звонаря. И потом, если бы даже он и занимался квартирными аферами, то не стал бы так долго жить с потенциальной жертвой, обтяпал бы все гораздо быстрее. Так что эту версию можно без сожаления отбросить.
  
  - Вот смотрите - разложила вернувшаяся Валентина Александровна перед Жекой альбом и письма - письма действительно были.
  Жека начал с писем. Писем было немного, в основном на обратном адресе значился номер воинской части и фамилия Красильникв О.С. Только на двух конвертах, подписанных, явно тем же почерком, обратный адрес вообще отсутствовал, а вместо него стоял росчерк.
  Несколько писем от матери и всё, больше писем не было. Странно, подумал Жека, по рассказам Звонаря у Коли до армии была большая любовь, а писем никаких нет.
  
  - Валентина Александровна, а у Коли девушка была?
  
  - Была до армии, Ирой звали.
  
  - А почему в прошедшем времени, она, что, умерла?
  
  - Как сказать. Первые полгода Колиной службы в армии они переписывались, и она частенько забегала меня проведать, я, глядя на них, нарадоваться не могла, даже завидовала Колиному счастью. А потом она куда-то попала, да и Коля о ней в письмах совсем ничего не спрашивал. Я так думаю, что бросила она его, и, слава богу, что Коля там на себя руки не наложил - я слышала, в армии такое частенько случается. Правда, в Чечню сам напросился.
  
  - А вы не знаете, кто этот Красильников О.С.? - переменил Жека тему, видя, что с Чечней у Валентины Александровны связаны очень тяжелые воспоминания.
  
  - Наверное, Олег. Коля писал, что в учебке у него был сержант, тоже Питерский, что, в общем-то, отличный парень, что ему с ним просто повезло. Он к нам заходил как-то, когда Коля с армии пришел.
  
  - А как он выглядит?
  
  Валентина Александровна раскрыла альбом с фотографиями и буквально на первых страницах нашла и указала на фотографию парня в форме десантника, с погонами сержанта. - Вот он. Он к нам приходил, когда мы отмечали Колино возвращение. Кроме него у Коли и друзей-то больше не осталась. Разбросала жизнь кого-куда. Тогда-то Коля меня с Олегом и познакомил. Я поняла, что Олег на пол года раньше призвался, чем Коля, и также сначала попал в учебку. Только Колю после учебки направили в дивизию, а Олега оставили в учебке, заниматься новобранцами. Может, еще по стопочке, вы не возражаете?
  
  Жека не возражал. Они выпили еще по стопочке.
  
  Потом он стал разглядывать фотографии в альбоме. На них в основном были изображены молодцеватые улыбающиеся парни в беретах и в тельняшках с оружием, и без, в парадной форме с аксельбантами, и в повседневном комуфляже. На многих он легко находил Николая Плетнева, но на некоторых он отсутствовал.
  Одна фотография привлекла его внимание. На ней были запечатлены двое десантников, они стояли в обнимку рядом с БТРом, на шеях у них висели автоматы. Один из них был Николай, другой, показался Жеке до боли знакомым, где-то Жека его явно видел и не просто видел, а встречался с ним, разговаривал, но где и когда Жека, как не старался, вспомнить не мог. Под каждой фотографией имелась подпись, под этой тоже значилось - Женька Алдонин, Ярославль, Школьная 26 - 14. И чуть ниже другой ручкой было приписано - погиб 17 марта 2002 года.
  
  - А про этого паренька вам Коля ничего не говорил? - спросил Жека у Валентины Александровны.
  
  - Про этого? - Валентина Александровна повнимательнее вгляделась в фотографию - да, это его друг, они вместе с первых дней в учебке были. Коля говорил, что отличный был парень. Жаль паренька, на мине подорвался перед самым увольнением.
  
  - Где-то я его видел, а где, никак вспомнить не могу.
  
  - Да, он же на вас здорово похож.
  
  Жека взял альбом и подошел к зеркалу, висевшему в прихожей. Посмотрел на себя, потом на фотографию, снова на себя, снова на фотографию.
  
  - А и в самом деле здорово похож. Бывает же такое! - произнес он вслух, возвращаясь на кухню - и главное, зовут также.
  
  - Вам, Евгений, наверно, непривычно видеть мать, которая вместо того, чтобы слезы лить, водку пьет. - Жека пожал плечами, мол, всякое бывает, чего уж там удивляться. - А я уже не могу плакать. Сначала Лёша, Колин отец, погиб в Афганистане. Я уже тогда все слезы выплакала. Потом Коля попал в Чечню, я также все ночи напролет все плакала и переживала. Видимо своими переживаниями и накликала беду. А теперь даже плакать не могу.
  
  Жека уже без подсказки разлил по стопкам.
  
  - Да, будет вам, Валентина Александровна себя казнить. Это судьба, от нее не уйдешь. Тут кликай, не кликай, а чему быть, того не миновать. Скажите, а после армии у него девушки не было? - вернулся он к начатому разговору о Колиной несостоявшейся невесте, а заодно чтобы разрядить образовавшуюся от нахлынувших воспоминаний душную атмосферу.
  - Сначала не было это точно, а вот последние недели две, чувствую, что появилась. Хотя он мне про нее ничего не говорил, да и я расспрашивать не стала, все-таки вещь довольно деликатная. Но я мать, я сердцем чувствовала, что есть у него какая-то зазноба. Что мне оставалось - только ждать, когда сам расскажет, а то и познакомит.
  
  - А вчера вечером он был дома?
  
  - Да, когда я пришла с работы, Коля был дома, смотрел телевизор.
  
  - А когда ушел?
  
  - Вовсе не уходил. Так весь вечер у телевизора и просидел. Может, ночью ушел, так я спала, ничего не слышала.
  
  - И часто он дома не ночевал?
  
  - Не так чтобы очень, но случалось. Так ведь дело-то молодое. Тем более, что сейчас лето, белые ночи - вся молодежь гуляет, я была не против. Да и как запретишь. Он ведь уже большой, армию прошел, войну...
  
  - Валентина Александровна, мне бы надо Колину комнату осматреть, может я там что-нибудь интересное для следствия обноружу.
  - Да, конечно, если надо...
  
  Водки оставалась еще по стопочке. Они допили, после чего прошли в небольшую комнату, пранадлежавшей до недавнего времени ее сыну.
  В общем, комната была обычная для парня, вернувшегося с армии - шкаф, небрежно убранный диван, письменный стол у стены. На столе стоял музыкалный центр последней модели с большими колонками по бокам.
  
  - А музыкальный центр - это вы ему купили? - спросил Жека.
  
  - Нет, он сам, на свои, и еще одежду себе.
  
  - А откуда у него столько денег?
  
  - Я не спрашивала, наверно за Чечню заплатили - им ведь сейчас там платят.
  
  Жека промолчал, вспоминая свою службу, но про себя прикинул - кто его знает, все может быть.
  Между столом и подоконником он увидел сумку - обычную спортивную сумку. Жека достал ее, расстегнул молнию и обалдел - на него смотрели пачки зеленых долларов, в беспорядке заполнявшие собой сумку почти наполовину, сверху лежала старинная книга в коричневом колинкоровом переплете.
  
  - Ой, а это откуда столько - вскрикнула Валентина Александровна.
  - Да уж, вряд ли за Чечню - невольно вырвалось у Жеки.
  
  Он всегда считал себя не корыстным человеком и равнодушным к деньгам, но увидев в первый раз деньги в таком количестве, он немного растерялся.
  
  - Валентина Александровна, я это должен изъять, как вещественное доказательство - взяв себя в руки, проговорил Жека. - Возможно, Николая убили именно из-за этих денег. Мне нужно будет составить протокол изъятия, вы не поможите мне, не позовете двух соседей, в качестве понятых.
  
  Когда все формальности были закончены, и двое соседей, приглашенных хозяйкой, расписались в протоколе, написанном на тетрадном листе, вырванном из старой Колиной тетради, Жека положил протокол в сумку и застегнул на ней молнию.
  
  - Вам, Валентина, Александровна сказал Жека - на работу сейчас можно не ходить, отдыхайте. Впрочем, какой уж тут отдых. По поводу тела вашего сына позвоните вот по этому телефону - Жека вырвал листок из своего блокнота и написал телефон Семеныча - спросите Михаила Семеновича, он вам все скажет. Будут какие-то вопросы, звоните вот по этому телефону - Жека написал свой рабочий телефон - спросите лейтенанта Колосова, это я.
  Теперь с вашего позволения я заберу на время еще и альбом с фотографиями, и письма.
  
  - Забирайте, мне они не нужны, а Коле и подавно - и тут она, наконец, дала волю своим чувствам, наконец, ее прорвало. Она закрыла лицо пуховым платком, который был до сих пор у нее на плечах, и горько разрыдалась.
  
  Жека не стал ее утешать - пусть проплачется, потом легче будет. Он забрал, сумку и письма с фотоальбомом со стола, и тихонечко вышел, аккуратно прихлопнув за собой входную дверь на замок.
  
  
  ГЛАВА III
  
  1
  Придя домой от Колиной мамы, Жека бросил сумку с деньгами в прихожей, а сам устремился на кухню. И как это он у Валентины Александровны всю колбасу не сожрал - Жеку это удивило. В холодильнике он нашел пол пачки пельменей и поставил воду в кастрюльке на газ.
  Эта однокомнатная квартира досталась ему от его двоюродной бабушки, которая прописала его у себя, как только он поступил в академию. Но пока была жива баба Маша, он бывал здесь редко, и окончательно переехал уже на последнем курсе, после ее смерти. И, не потому что он был такой невнимательный внук, просто баба Маша любила одиночество, любила быть наедине со своими воспоминаниями, и он чувствовал, что он ей только мешает своим присутствием. Да и с ребятами в общежитии было куда веселее. Сейчас он был даже рад, что с квартирой ему так подфартило - и соседи не мешают, и от работы рукой подать.
  Пока закипала вода, он снова разложил конверты по датам на штемпелях - все сходилось - пока Олег Красильников служил в армии, он подписывал обратный адрес - в армии об этом заботится контрразведка, а как уволился в запас, то перестал. Пробежав наскоро письма глазами, Жека ничего интересного для себя не нашел, обычная армейская лабуда.
  
  Поужинав пельменями с хлебом, он вспомнил про старинную, как ему показалось, книгу. Как знать - подумал он в ту минуту, может разгадка кроется именно в этой книге.
  Он достал ее из сумки и стал рассматривать. Внешний осмотр показал, что переплет был сделан вручную, но мастерски. На внутренней стороне обложки стоял пропечатанный экслибрис - 'Из книг доктора Рождественского' - прочел Жека - '1924 год'. Не такая уж она и старинная, отметил про себя он, хотя листы успели изрядно пожелтеть. Но написана, однако, на печатной машинке, а не на станке, возможно даже существует в единственном экземпляре, значит и цену может иметь соответствующую - это заинтриговало Жеку.
  Он раскрыл титульный лист и прочел название: 'Законы развития Вселенского разума'. И ниже, чернилами: 'Книга I'.
  'Все живое на земле, все, в чем присутствует жизнь, рождается, развивается и умирает, чтобы дать жизнь новому появлению жизни, по одним и тем же законам - Законам Творения Вселенского разума...' - стал читать Жека.
  
  * * *
  Жека поднимался вверх по горной дороге, которая извилистой лентой прилепилась к склону горы. За очередным поворотом показалась небольшая площадка на которой стоял небольшой павильон с надписью 'ШАВЕРМА'. Рядом, под открытым небом стоял доминошный столик, за которым сидели Звонарь, капитан Хлеборезов и подполковник Свиридов Василий Аверьянович. И капитан, и подполковник, оба сидели в мундирах при погонах, только вместо фуражек у них на головах были намотаны чалмы. Звонарь разливал водку по пластмассовым стаканчикам.
  - Салям алейкум - приветствовал Жеку Главком Свиридов, помахав ему рукой.
  
  - Здорово, коли, не шутите - улыбнулся ему Жека в ответ.
  
  - Как твои дела? - участливо поинтересовался Главком.
  
  - Как видите, иду по следу - отвечал Жека - себя не жалею, поздно ложусь, рано встаю. Сами-то как?
  
  - Да, и мы, как видишь, на посту - хором ответили Главком с Хлеборезовым.
  
  - А почему в чалмах?
  
  - Сейчас актуальна тема беженцев из Средней Азии, а мы завсегда с народом - хором отвечали те.
  
  - Понятно. Ну, тогда бывайте здоровы - Жека зашагал дальше.
  
  - И тебе, лейтенант, не хворать! - помахал ему рукой Главком.
  
  - Эй! Забыл предупредить!
  
  Жека обернулся.
  
  - Пистолетики свои не разбрасывай, где, не попадя! - крикнул ему Свиридов, поправив на голове, съехавшую набок чалму.
  
   * * *
  Жека, как ошпаренный вскочил на диване. Машинально похлопал себя по тому месту, где должен был находиться его 'Макаров'. Кобуры на месте не было. Его сознание быстро просыпалось и начинало вспоминать. Оставил на столе, наконец, вспомнил он. Если так, то Батя, его, скорее всего, положит в сейф. Правда, Жека посмотрел на часы, уже сегодня он мне прочтет длиннющую лекцию, назидательного характера 'О вреде разбрасывания где попало личного оружия', но это все же лучше, чем увольнение с соответствующей статьей. А если...
  
  Без пятнадцати шесть Жека весь взмыленный вбежал в родное отдел Петроградского РУВД. Когда он, выбежав из дома, пробегал мимо 'своего' пьяного угла, то мужики, уже сидевшие за доминошным столиком, лишь покачали головами - Наверно что-то серьезное. Служба, однако. Не позавидуешь.
  
  Точно так же всполошился и заспанный сержант, дежуривший ночью.
  
  - Что случилось, товарищ лейтенант?
  
  - Оперативная необходимость - крикнул на ходу Жека, но все же благоразумие подсказало приспустить пары и с галопа перейти на рысь, а у самой лестницы и на шаг.
  
  Войдя в свой кабинет, Жека первым делом ринулся к сейфу, открыл - фуууу!!! - вырвался из него выдох облегченья - легендарный ПМ, почти музейная реликвия спокойно полеживал внутри, уткнувшись, своим обшарпанным от усердной чистки носом, в кобуру.
  
  Ну что ж, это дело надо отметить, пока время располагает - подумал Жека. И он сел за стол писать Пашкины показания, по памяти. Когда он уже дописывал свое сочинение, в кабинет бесшумно вошел Батя. Жека почувствовал сквозняк открытой двери и повернул голову.
  
  - Здорово, Степаныч. - как ни в чем не бывало поприветствовал Жека Батю. - Что-то ты сегодня рановато, может дома, что случилось?
  
  - Привет, Жека, - улыбнулся Батя - самому-то, что не спиться?
  
  - Да вот - замялся Жека - решил запротоколировать показания свидетеля. Он потом подмахнет внизу - дескать, с моих слов записано верно - и в папку. Кстати, а где у нас папки? - Батя пока молчал, и это Жеку совсем не радовало.
  
  - Ну, ну - слегка усмехнувшись, ответил Кречатов, видя Жекины старания с утра пораньше - А не боишься, что пока ты тут бумажки сочиняешь, твоего ценного свидетеля могут убрать?
  
  - Нештошь такое возможно, Степаныч!
  
  - Это наша Родина, сынок, тут все возможно.
  
  - Но о том, что такой свидетель в природе существует, и кто он, знаю только я один, и эту страшную тайну даже под пыткой никому не выдам.
  
  - Ну, тогда я за твоего свидетеля спокоен. И все-таки, советую оперативную тайну держать в секрете даже от своих. Лично я, как и ты, своим ребятам доверяю, но информация штука непредсказуемая и у нее есть такое вредное свойство - она в любой момент может улизнуть за пределы этих надежных стен. Так вот повторяю, держи язык за зубами, чтобы потом ни на кого плохо не подумать. А свидетель-то твой надежный, не подкачает, в смысле, сам-то своим ботолом болтать не станет?
  
  - За него я спокоен, да он и сам не дурак, тем более что с ментами... в обжем, с нашим братом, не первый год работает, внештатно. Хотя - Жека порвал на мелкие клочки всё, что он успел понаписать за утро, обрывки положил в пепельницу и поджег - ты прав, Степаныч, так надежней.
  
  Про себя Жека отметил, что Батя, как будто не собирается читать ему натации за вчерашнее, и это его успакоило.
  
  - Ладно, будем считать, что с этим вопросом разобрались. Переходим к следующему вопросу - и тут Батя взял театральную паузу, пристально посмотрев Жеке в глаза, от чего тому стало не по себе.
  - Вчера, когда ты так поспешно убежал - Батя продолжал смотреть на Жеку. Жека внутренне весь сжался. Театральная пауза, взятая Батей на этот раз, показалась ему вечностью.
  - Я поизучал наш список, и наткнулся на ряд знакомых фамилий, но возможно они к нашему делу никакого отношения и не имеют.
  
  Пронесло - подумал Жека - но Батя, надо отдать ему должное, все же мудрый воспитатель. Ладно, будем считать, что этот урок я запомнил на всю жизнь, а вслух сказал:
  
  - Степаныч, ты извини, что... перебиваю, но вчера вскрылось еще ряд интересных подробностей нашего дела.
  
  И Жека рассказал Бате и про гэбушный яд, и про найденную им сумку с деньгами и книгой.
  
  - Это ты правильно поступил, что оставил книгу с деньгами дома - думая о чем-то о своем проговорил Батя - потому что, с учетом такой суммы, дело от тебя сразу бы забрали, а тебе бы даже спасибо не сказали. А ведь ты это дело почти раскрыл. Поэтому пусть они пока у тебя дома, и никому об этом не говори.
  
  - Степаныч, только не ты, а мы!
  
  - Да, рот держи на замке - не обращая на Жекину поправку, продолжал Кречетов.
   Помни - там, где бесхозно гуляет такая сумма, информация даже самая свехсекретная может иметь серьезную протечку. Поэтому никому - ни друзьям, ни начальству, никому - об этом знаем только мы вдвоем. Понял?
  Жека утвердительно кивнул головой.
  
  - Кстати, что за понятых ты там вчера надыбал - они-то не разболтают?
  
  - Не разболтают. Пенсионеры-коммунисты старой закалки, всю жизнь в 'ящике' проработали. Я с них подписку взял за неразглашение государственной тайны, так что эти умрут, а язык будут держать за зубами.
  
  - Какую еще подписку, у тебя что, бланки с собой были с печатью?
  
  - Бланки пришлось самому написать, правда, без печати, но, думаю, сработает.
  
  - Ну, с этим ты молодец, а книжку эту ты не очень сильно залапал?
  
  - Да, нет, только в руках слегка подержал. А что?
  
  - А то, что тот, чья она была, держал ее много раз и пальцев на ней оставил больше тебя, и не только на обложке, но и на страницах. А посему, дуй домой за книгой, а потом к Семёнычу. Печенкой чувствую, что тот, для кого потерять, не глядя, четверть лимона, очень возможно, по нашей картотеке может проходить, и уж он-то должен знать, как сумка с деньгами оказалась у простого дембеля.
  
  Дело приобретает интересный поворот - как-то грустно подвел итог Батя - и пока нам ясно, что ничего не ясно. Печенкой чувствую, что спокойной пожить нам с тобой не дадут. Ты сам-то, что думаешь?
  
  - У меня пока две версии - начал Жека делиться своими мыслями - первое, завалить хотели Ирку-Мамбу.
  
  - А причины?
  
  - Стала неугодной свидетельницей. Хотя нет. В этом случае ее убрали бы не так изощренно - бритвой по горлу и в колодец - вот и весь сказ.
  Подмахнула какому-нибудь кандидату в президенты, а у того очко заиграло накануне выборов, что об их интимной связи может узнать не только его законная, но и весь народ, всё человечество. Поэтому, мудро рассудив своим политическим умом, он пришел к выводу, что лучше будет для процветания страны, народа и всего человечества пожертвовать проституткой Иркой. Но сделать это надо тихо, чтобы ни страну, ни народ, ни всё человечество это не отвлекало от мирного созидательного труда и процветания.
  
  - Согласен, у любой проститутки отыщется тысяча причин, чтобы ее убить. Но деньги?! С деньгами пока не ясно. Шантаж я исключаю - мелковата эта Мамба для такого крупного шантажа. Но одно понятно - раз никто не хочет сознаваться в такой куче денег, то они явно не внесены в налоговую декларацию.
  
  - Вот тут-то и появляется вторая версия - расходился Жека - завалить хотели Колю. Уж, правда, и не знаю, за что. Но судя по тому, что у него оказались эти деньги, то, очевидно, влез в какой-нибудь блудняк. Скорей всего, где-то прихватил явно чужое, но его быстро вычислили.
  
  - Допустим. И как Ирку с Колей ты соединишь?
  
  - Все очень просто. Убить хотели по-тихому, но к десантнику-разведчику трудно подобраться, да еще незаметно, без шума, вот и нашли способ - через Ирку, втемную.
  
  - Хм, в этом что-то есть, тем более, что Мамба девушка общительная и на контакт легко ведется - задумчиво произнес Батя и стал развивать эту мысль. - Но раз Колю завалили, то распрощаться с деньгами навсегд, было бы просто глупо с их стороны. Звериная бандитская натура от своего добра добровольно никогда не отказывается.
  Вот что - оживился он - нужно срочно установить засаду в Колиной квартирой. Убийца должен с минуты на минуту придти за деньгами. - Батя посмотрел на часы - если убийца не дурак, то в это время, когда все уходят на работу, он светиться не будет. Думаю, час у нас по-любому в запасе имеется. Вот только кого в засаду посадить?
  У меня, Жень, тут сейчас появился третий вариант. Твой рассказ подтверждает мою мысль, что Ирка до того, как Коля не ушел в армию, проституткой не была. Она увлеклась древнейшей профессией, когда осталась одна, без Коли. А когда он пришел из армии, то она решила завязать. Не знаю, может, действительно, комплекс неполноценности рядом с героем разведчиком стал ее мучать. Но на понель-то она пошла не ради заработка, а, скорее всего, чтобы обрести себе надежного и сильного покровителя. Вот и нашла, какого-то толстосума, у которого была в содержанках. А теперь, когда она решила завязать с ним, 'по семейным обстоятельствам', то он заплатил ей за молчание, а в придачу и бутылку марочного коньячка подогнал, чтобы молчала наверняка.
  
  - Так все-таки, ты что, Степаныч, думаешь - бандиты, или политика?
  
  - Если бандиты, Жень, - то это один расклад. От нас это дело просто заберет ОБОП с ОБЭПом Главка. Жалко, мы ведь его с тобой почти раскрыли. Но зато никакой головной боли.
  
  - А если зажравшиеся буржуи?
  
  - То это, сам понимаешь, расклад совсем иной. Это уже Конторой попахивает, которая не допустит муждународного скандала.
  Ё... моё... Мне ведь две недели до пенсии!
  
  - Не боись, Степаныч, я тебя отмажу. Ну, типа, ты не при делах - дело-то за мной числится. А я тебя в известность по своей, типа, неопытности не поставил, ну, типа, хотел всё сам раскрыть. Увлекся, не рассчитал своих сил. А мне, как молодому, глядишь, всё и сойдет.
  
  - А что в итоге?
  
  - Дык, глядишь, сами дело раскроем, честь мундира отстоим, ну а там, может, и победителей никто судить не станет - пожал плечами Жека.
  
  - Ну, разве, что честь мундира. Тогда сделаем так. Ты про деньги пока никому не говори. По-любому пара дней у нас тогда будет. Вот за эти два дня мы кровь из носа убийцу должны найти. Понял?
  
  - Чего тут непонятного - Жека пожал плечами. - Да, но все-таки засада в Колиной квартире не помешает. Вот только, где людей взять.
  
  В этот момент в кабинет важной походкой вошел Володька. Жека с Батей переглянулись.
  
  - Привет отважным операм - радостно приветствовал он присутствующих - рыцарям без страха, упрека и зарплаты.
  
  Володька был одет в добротный костюм-тройку, который сидел на нем как-то немного неуклюже, и яркокрасный галстук, который никак не шел к его костюму. Было видно, что Володька одевал его крайне редко, и не совсем привык к таким изыскам. В руках он держал большой букет в фирменной целлофановой обертке, перевязанный ленточкой.
  
  - Привет, коли не шутишь, - Батя с Жекой приблизились к нему для рукопожатия. - На концерт заезжей оперной дивы собрался, или это любовь? - поинтересовался Батя.
  
  - Да нет - усмехнулся Володька - пока только на свадьбу друга. Я, собственно, заскочил, чтобы...
  
  - Кстати о цветочках - оборвал его на полуслове Жека - я так понял у тебя сегодня выходной.
  
  - Что, на задержание хотите взять? - подозрительно покосился на них Володька - Неужели выследили злодея? Ну, вы ребята молодцы, ну я горжусь, что работаю с вами, ну...
  
  - Погоди - перебил его Батя - нам молодцами без тебя никак не стать, помощь твоя нужна.
  
  - Надолго? - как-то сник Володька.
  
  - В общем, нужно в засаде немного посидеть. Часов до двенадцати, ну, может, до часу дня мы с тобой подежурим, а потом Жека тебя сменит. Так что еще и на свадьбе друга нагуляться успеешь. У тебя оружие с собой?
  
  - Что, так все серьезно?
  
  - По оперативным данным убийца может в любую минуту к дембелю домой наведаться, чтобы и его маму до кучи завалить. Одим словом, у нас с Жекой появилось подозрение, что дембеля завалили из-за квартиры, и теперь хотят убить и его мать. Жеке сейчас по другим важным делам нужно срочно бежать, а мы с тобой посидим пока в засаде, потом он тебя сменит. Лады?
  - Лады, до двух часов мне все-равно надо где-то перекантоваться, хотел вот дела свои подправить... - Володька открыл свой сейф и достал из него свой ПМ - думал, хоть сегодня без этой дурры отдохну, зачем он на свадьбе-то - там и кулаками обошелся бы.
  
  - Да скорей всего и не понадобиться. Одного мы с тобой вдвоем итак возьмем.
  
  - Почему ты, Степаныч, думаешь, что будет один, а не целая, вооруженная до зубов банда?
  
  - Потому что дембеля того отравили, а яд, во все времена был орудием убийства одиночек, причем таких, которые боятся лишнего шума. Поэтому будет один, под видом армейского друга, или тем же ментом прикинется, хотя ему и ментом - стремно - вызовет подозрение, а убийце, по всему видать, лишнее подозрение ни к чему.
  
  - Ну, тогда, чего мы сидим - вперед, на мины! - Володька сунул цветы в стеклянный кувшин с водой.
  - Жека, ты знаешь, что делать - дуй в Кировское к этой...
  
  - К Слепневой - подсказал Жека.
  
  - Ну, вижу, ты запомнил, значит не перепутаешь. И про Семёныча не забудь. Как управишься, давай к нам на квартиру. Вроде всё. - Батя открыл сейф, вынул из него и протянул Жеке его кобуру с пистолетом, потом достал свой ПМ - Всё, погнали - заключил Батя, закрывая сейф.
  
  - Пойдемте - сказал Жека - я с вами, адрес покажу, заодно с Валентиной Александровной познакомлю. Мне все равно в ту сторону.
  
  К счастью, Колина мама оказалась дома. Она как-то равнодушно отстраненно восприняла инфомацию о том, что у нее в квартире будет засада.
  
  Жека потом забежал домой, взял книгу, положив ее предварительно в полиэтиленовый пакет, и затем отнес его Михаилу Семёновичу. И только после этого сел в метро и поехал до станции 'Нарвская'.
  
  
  * * *
  Добравшись на метро до Кировского РУВД, и найдя нужный кабинет, Жека постучал в дверь, и, как всегда, не дождавшись ответа, вошел. За столом сидела приятная на вид девушка в форме лейтенанта, делая вид, что работает с бумагами. А по другую сторону стола, облокотившись на него, какой-то молодой человек примерно жекиных лет что-то ей с жаром рассказывал. Девушка перебирала руками бумаги, перекладывая их с места на места, хотя, видно была, что в это время она находится далеко от них, пребывая вся в фантазиях рассказчика. Жека и сам бы непрочь был поменяться с ним местами, если бы не одно 'но' - он почему-то на дух не переносил девиц в униформе, считая, что погоны только портят природную красоту любой женщины, тем более юной.
  
  - Тебе чего, пацан? - спросил молодой человек, резко повернувшись к Жеке. По нему видно было, что он был крайне недоволен жекиным бесцеремонным вторжением в его интимные сношения с юной лейтенантшей.
  
  - Мне бы лейтенанта Слепнёву. Это вы будете? - обратился он к лейтенантше.
  
  - А вы должно быть лейтенант Колосов из Петроградского. Проходите, я вас ждала.
  
  - Лейтенант Петр Городков - привстав, протянул молодой человек руку Жеке - убойный отдел Кировского РУВД, можно просто Петро.
  
  - Лейтенант Евгений Колосов - в ответ протянул Жека свою - убойный отдел Петроградского РУВД, можно просто Жека.
  
  - И чего же тебя Жека к нам занесло? - поинтересовался Петро.
  
  - Да вот - Жека достал из своей кожаной папки данные на Ирину Владимировну Журкину - хотелось бы подробности.
  
  Первым, как ни странно, бумагу пробежал глазами Петро. - Журкина! - воскликнул он - так это ж Ирка-Чёрная Мамба.
  
  - Вижу, в ваших краях она пользуется бешенной популярностью. А в наших, вот, только-только засветилась.
  
  - Ты, что, ее знаешь - Слепнёва подозрительно посмотрела на Петро то ли в шутку, то ли серьезно.
  
  - А то! - Это же любимая наложница Душмана.
  
  - А кто у нас Душман?
  
  - Ну вы там, в своем Петроградском совсем мышей перестали ловить.
  
  - Да, нет - Жека виновато пожал плечами - я опером-то всего-ничего. Как-то еще просто не успел ознакомиться с криминальным миром всего города.
  
  - Ну, тогда простительно - снисходительно похлопал Петро Жеку по плечу, как дембель салагу - какие твои годы, еще ознакомишься, и не только города, но и всей нашей необъятной. Тебе вообще-то повезло, что ты встретил именно меня - с важностью заявил Петро, покасившись на лейтенатшу - потому как, кто как не я может тебе все хорошенько рассказать о криминальном мире нашего города.
  Жека чувствовал, что эти слова, особенно последние, предназначались вовсе не ему, а лейтенанту Слепнёвой, но он был благодарен такому случаю, за счет ее обояния узнать о среде, в которой вращалась Ирка-Черная Мамбы все подробности.
  
  - В общем, Душман у нас был до недавнего времени правой рукой Седого - начал Петро.
  
  - А кто у нас Седой?
  
  - А Седой у нас был до недавнего времени смотрящим Юго-Запада.
  
  - Почему был?
  
  - Завалили его второго дня.
  
  - Небось свои, тот же Душман и подсидел? - спросил Жека, еще пуще придав своему голосу наивность первогодки.
  
  - Да в том-то вся и штука, что на своих как-то не похоже. Ну, как бы тебе это объяснить - начал хвастать перед юной лейтенантшей Петро своей осведомленностью, уже даже не скрывая этого, повернувшись к ней вполоборота.
  Представляешь! Содой жил на Кузнецова на последнем этаже четырнадцатиэтажного дома. И кто-то ночью с крыши спустился по веревке к нему на балкон. Проник в квартиру, так как на лето Седой балконную дверь всегда открывал на ночь, и вязальной спицей ему сонному в ухо.
  
  - Какой ужас! - тихо воскликнула Слепнёва.
  
  - И тем же макаром, по веревке на крышу, обратно - не обращая внимания на нее, но польщенный тем, что его рассказ произвел на лейтенантшу должное впечатление, закончил Петро.
  
  - То есть, ты хочешь сказать, что свои бы до спицы не додумались - спросил Жека.
  
   - Ну, с одной стороны и не дадумались бы, а с другой стороны Седой в законе был, и не по понятиям своим валить таким способом. В-третьих, законника завалить - это не так-то просто. Это сначала нужно чтобы их сход вынес свой суровый приговор, а уж потом ему могут оставить пистолет с одним патроном. Если же приговоренный и этим шансом не сможет воспользоваться, вот тогда уже кто-нибудь из своих, из воров в законе и не ниже, пускает ему пулю в лоб.
  
  - Как у них оказывается все серьезно!
  
  - Причем сделают это так, что никто об этом никогда не узнает - был человек, и не стало его, будто бы и небыло никогда.
  
  - То есть так прилюдно, да еще, как лоха последнего, спицей, говоришь, не могли?
  
  - В том-то и дело, что не могли. Такое мог сотворить только кто-нибудь по беспределу, кто не особенно-то въезжает в ихние воровские понятки. Да и сам Седой на ногах крепко стоял, и я не слышал, чтобы у воров на него зуб имелся. Так что, это мог быть только лопушок залетный.
  
  - Что, вот так просто, только залез к нему по веревке в квартиру, убил и всё? - допытывался Жека - и не грабежь, ничего, а только убийство?
  
  - Да, нет, я слышал, что у Седого из дома сумка пропала с лимоном общаковой зелени.
  
  - С лимоном - это круто!
  
  - Ну, теперь этому фартовому налетчику уже никто не завидует, и никто не хочет оказаться на его месте даже с лимоном.
  
  - А его самого-то ищут, или отдали это дело бандитам?
  
  - Главк дело забрал, да еще я слышал, что там Контора подсуетилась, но думаю, бандиты быстрее убивца сыщут.
  
  - Ну, да ладно, о грустном - перебил его Жека, видя, что тот больше и сам ничего не знает, а выслушивать его фантазии, времени не было - давайка за Ирку потолкуем и про этого, как говоришь - Душмана? Он что, из чурок что ли?
  
  - Да, нет, в Афгане воевал, капитан разведроты, потом зона, где его Седой приглядел и пригрел. С тех пор они были неразлучны - куда один, туда и другой. Теперь, должно быть Седого место займет, впрочем, такие вопросы у них на толковище все решаются.
  
  - А чё, нормально, как и у нас. А Ирка чего, говоришь в полюбовницах у Душмана ходила.
  
  - Ну, вроде того. Душман свой стриптиз бар держит на Стачек, так вот там он Ирку и присмотрел. Он любил, чтобы время от времени девочки из его бара к нему на ночь приезжали. А на Ирку, похоже, запал, потому что в последнее время только она одна к нему и ездила.
  А у вас-то, что она натворить успела?
  
  - Да проходит, как предполагаемый свидетель. Приметы все на нее указывают - найдем - разберемся.
  
  - Вот и я думаю - деваха, вроде, не глупая, такая всегда десять раз подумает, прежде чем куда-нибудь влезть.
  
  - Да и у нас она никогда ни с чем серьезным замечена не была - подала свой голос лейтенант Слепнёва - так, только попадала под общий замес, когда проходила какая-нибудь спец. операция. Но никогда ничего - ни наркотиков, ни болезней венерических - ничего. Только фиксировали задержание, поэтому она в нашей картотеке и есть.
  
  - А подруги у нее были?
  
  - Нет, особой дружбы ни с кем не водила, говорю же, умненькая девочка, всегда сама себе на уме.
  
  - Ну ладно, спасибо - сказал Жека, видя, что больше ничего узнать ценного уже не удастся - вы мне все очень помогли. Если что, то милости прошу к нам в сорок третье, спросите Жеку, меня там всякий знает.
  
  Когда Жека ехал обратно, то картина преступления более-менее начинала вырисовываться, но все равно оставалось много непонятного. Жеке стало ясно, откуда взялись деньги, и он ничуть не сомневался, что этого Седого убил именно разведчик Коля. Альпинистская подготовка, да спицей в ухо - явно почерк спецназа. Опять же деньги - прихватил по случаю. Видимо, Седой таких гостей совсем не ждал, поэтому и не прятал их особенно - сумка с деньгами, по всей видимости, была навиду. А мотив? Вот с этим сложнее.
  Ну, допустим, Коля мстил за поруганную честь своей Ирки. Но почему Седому, который эту Ирку, может, и в глаза-то никогда не видел, а не тому же Душману, и содержавшему ее, и имевшему ее.
  Врпросов явно становилось больше.
  
  * * *
  Жека вышел из метро на станции 'Петроградская - так было ближе до Колиного дома. Подходя к его парадной, он машинально обратил внимание на припаркованную невдалеке от нее 'Ауди' черного цвета. Признаться, эта марка машин последнее время ему особенно не давала покоя, поэтому его глаза инстинктивно из общей массы легковых автомобилей выхватывали именно черную 'Ауди'.
  Постороннего прохожего она, может, ничем особым и не привлекла бы, напротив, машина стояла очень удобно для прохода пешеходов, ничуть им не мешая. Но Жека отметил, что с того места и по тому, как именно была развернута машина, было очень удобно наблюдать за Колиной парадной. Да, и в машине на месте водителя кто-то был, и этот кто-то явно наблюдал за дверью.
  Жека быстренько обежав колин дом, вышел, как ни в чем не бывало из-за угла навстречу машине. Он прошел мимо нее, запомнив лицо водителя, а заодно и номера машины. Зайдя в небольшой магазинчик, располагавшийся тут же, немного позади машины, он стал наблюдать за ней через витрину. Водитель 'Ауди' не обратил на Жеку никакого вниманя, но постояв еще минуту, буквально сорвался с места и скрылся за ближайшим поворотом.
  Жека достал из кармана свой мобильник и позвонил Бате. В трубке сразу ответили:
  
  - Алло, Жека, ты где сейчас находишься?
  
  - Рядом с домом.
  
  - Поднимайся к нам. Кажется, мы его упустили.
  
  Квартиру ему открыл Володька.
  
  - Ты немного опоздал, буквально минут на пятнадцать.
  
  - А, что тут у вас случилось?
  
  - Пойдем, сам увидишь.
  
  Они прошли на кухню, где у окна стоял Батя и о чем-то беседовал с Валентиной Александровной, а за столом сидел старый жекин знакомый, тот, что представитель культуры, в берете с пипочкой. Только сейчас он сидел без берета и что-то старательно выводил карандашом на бумаге. Завидев Жеку, он привстал и поздаровался:
  
  - Здравствуйте, Евгений Васильевич!
  
  - Ого, да вы знакомы! - оживился Володька.
  
  - Этот из местных - объяснил Жека - он вчера тоже помогал мне в раскрытии.
  
  - А Емельян Максимильянович у нас вообще очень сознательный гражданин. Видишь, он и сегодня решил нам помочь.
  Ну как, готово, господин Шишкин? - обратился Володька к художнику.
  
  - Еще буквально пару минут - отозвался тот, не отрывая глаз от своего рисунка.
  
  - В общем, дело было так: - начал объяснять Володька, отойдя с Жекой в сторонку - Позвонился этот, хозяйка его впустила, а он с букетом цветов, мол, меня уполномочили вам передать..., тут уж мы подсуетились. Не стали рисковать здоровьем хозяйки, ласты ему завернули и стали колоть, кто, да, что. А он свое, мол, мужик незнакомый с улицы заслал, стольник дал, но если надо, то я его портрет могу нарисовать. Художником оказался, на Петропавловке портреты туристам рисует. Одним словом, злодей-то наш не дурак, сам соваться не стал, а сначала разведку боем произвел. Пассажир, похоже, действительно, случайный. Правильно Батя говорит - в одиночку он работает. А мы не рассчитали, время упустили, теперь, поди, свинтил давно.
  
  - Готово - отозвался художник.
  
  - Пойдем - кивнул Володька - оценим творение мастера.
  
  С листа писчей бумаги смотрело волевое лицо мужчины, лет тридцати пяти, с усами.
  
  - Маэстро, вы уверены, это именно тот, кто вас попросил отнести цветы? - спросил Володька.
  
  - Ну, в принципе, похож - начал убеждать художник, то ли Володьку, то ли самого себя - вот только глаз его я не видел - он был в темных очках от солнца, поэтому я изобразил их приблизительно для такого типа лица. И еще усы.
  
  - А что усы?
  
  - Если честно, то усы мне показались какими-то неестественными.
  
  - Искусственные, что ли?
  
  - Да нет, волос был натуральный, вот, только росли они на другом лице.
  
  - Это как?
  
  - Ну, на этом лице они завивались бы несколько иначе. Стало быть, усы были приклеенными, а до этого они росли на ком-то другом.
  
  - Да, ты прямо Герасимов! - проговорил Володька, внимательно вглядываясь в портрет.
  
  - Ну, я с самого начала перестройки портретами занимаюсь, уж не одну собаку на этом съел - отозвался польщенный работник культуры.
  
  - Что, кого-то напоминает? - спросил, подошедший Батя.
  
  - Сам посмотри.
  
  - Да это же вылитый Душман, если усы убрать. Вот что, Айвазовский, изобрази-ка ты нам его еще раз, только без усов - попросил Батя - Жень, у тебя листик бумаги найдется.
  
  Жека вынул, теперь уже из своей папки, которую ему подарил Батя, чистый лист бумаги.
  - Там у него еще небольшой шрам на правой брови - и Жека показал на готовом рисунка, где и какой должен быть шрам.
  
  Батя с Володькой переглянулись. - А ты откуда знаешь?
  
  - Да, видел я его только что, уехал он уже. Все как Володя говорит - подождал немного и сорвался, только пыль столбом. Но я успел разглядеть и его, и номер машины.
  Кстати, - обратился он к работнику культуры - твой-то, на какой машине был?
  
  - Черная, не наша, заграничная, у нее еще четыре кольца переплетенные спереди. Могу нарисовать...
  
  - Да, это он - кивнул головой Жека.
  
  - Не, Степаныч, ты только посмотри, что молодежь творит, а нам бы ее все только ругать. Ну, ты, Женька, молоток.
  
  - Дык - пожал плечами Жека - как учили в пятом 'б'.
  
  - Главное, Женя, ты молодец, что не стал его задерживать - вставил свое слово Батя - в одиночку ты бы с ним не справился - у него спец. подготовка, дай Бог каждому, опять же, опыт немалый.
  Вот, Жень, довелось тебе свидеться с самим Душманом. Ты хоть знаешь, кто это такой?
  
  - Да, мне в Кировском про него уже кое-что поведали, и вот, что я обо всем этом думаю - Жека воспользовавшись тем, что Володька их не слушает, наблюдая за работой художника, отвел Батю в сторонку.
  - Ты слышал про то, что пару дней тому назад смотрящего Юго-Запада завалили?
  
  - Седого, что ли? Слышал, и что с того?
  
  - Так вот, по всем раскладам получается, что Колина это работа, по крайней мере, на это указывает сумка с деньгами и еще кое-какие специфические детали. Правда кировские опера говорят, что там лимон должен был лежать, но, похоже, они могли всех подробностей и не знать, поскольку Главк с Конторой их сразу отсекли от этого дела, сами землю роют.
  Так вот я и думаю, что Седого завалил Душман, чтобы сесть на его место. Только не сам, а руками этого Коли, о котором он узнал от своей полюбовницы Ирки-Мамбы. Ну, а теперь еще и хочет забрать сумку с деньгами.
  
  - Думаю, что уже не хочет, так как понял, что сумка у нас - подвел итог Батя - думаю, что сюда он уже больше не сунется. Теперь всё сходится и Коля, и Ирка, и сумка с деньгами. Душмана теперь уже можно смело Главку отдавать. Не нашего с тобой полета эта птица. Да и Володьке - Батя посмотрел в его сторону - уже можно все рассказать, а то обидится.
  
  - А с этим художником, что делать?
  
  - Отпустим. Нахрена он нам сдался. Итак видно, что случайный пассажир.
  
  Батя с Жекой подошли к Емельяну.
  
  - Ну, вот - проговорил тот, отодвигаясь от своего творения - получите.
  
  - Да, здесь он вылитый, смотри-ка, даже шрам на брови похож.
  
  - Да, здесь он больше получился - подтвердил Володька - Послушайте, маэстро, а почем вы берете за портрет?
  
  - У меня такса - пятьдесят рублей - услышав о деньгах, оживился работник культуры, лукаво взглянув на Володьку.
  
  - Ну, выходит, ты свой стольник сегодня честно заработал - моментально отреагировал Володька. Ступай, благодарим за помощь следствию. И языком много не болтай - целее будешь.
  
  На какое-то мгновенье растерявшись, от такого неожиданного поворота своей судьбы, Емельян вынул свой берет с пипочкой из кармана пиджака, и направился к входной двери, надевая, его на ходу. - Если что, обращайтесь, всегда к вашим услугам - обернувшись, вместо прощания проговорил он заученную фразу.
  Вслед за ним, попращавшись с хозяйкой, из квартиры удалились и опера.
  
  - Ну, что, Жека, айда в закрома - заговорил первым Батя - заберешь деньги, и пойдем с ними на ковер к Главкому. Ну, а ты, Володя, можешь отправляться водку пьянствовать к своему дружбану на свадьбу. Спасибо за помощь.
  
  - А засада? - покосился Володька на Батю, почувствовав, что он что-то упустил во всей этой истории.
  
  - Не боись - спокойно, как будто ничего не произошло, ответил Батя - Душману не Валентина Александровна была нужна, а деньги, что остались после ее сына. Но теперь он понял, что деньги давно у нас, и ловить ему тут, кроме головняка, нечего. Деньги еще вчера вечером Жека к себе домой забрал. Вот сейчас мы за ними и пойдем.
  
  - И, что, много там бабла?
  
  - Четверть лимона. Бакинскими.
  
  - Ого! Не хило дембеля нонче гуляют! Постой, ты хочешь сказать, что Душман через свою полюбовницу вышел на дембеля и подписал его за четверть лимона завалить Седого. А потом и их обоих собирался убрать, как лишних свидетелей, но Ирке повезло. А теперь еще и бабло хотел забрать.
  
  - Ну, примерно так. Ты уж извини, что мы тебе сразу не все сказали. Во-первых, тогда еще всего и не знали. Жека только сейчас, съездив в Кировское РУВД, получил необходимую информацию, а, во-вторых, четверть лимона - это не та сумма, чтобы о ней знало как можно больше народа.
  
  - Да, не ребята, какие обиды, вы все правильно сделали. Так это, может я с вами, до победного, так сказать.
  
  - Так ведь, дело считай закрыто. Жека - тут Батя заметив укор в глазах Жеки, поправился - мы сделали все, от нас зависящее...
  Ё... моё - воскликнул Батя - ребята, до меня только сейчас дошло! Ведь мы с вами, считай, два убийства раскрыли! И каких - это вам не кухонная разборка по пьни двух синяков. И одно убийство, считай, предотвратили. Ну, а уж ловить Душмана - это и не в нашей компетенции, и не по нашим силам. Этим пусть Контора занимается с ее наружкой, прослушкой, космической хренью и еще там чем-то, о чем мы даже и не догадываемся. Нам же, чтобы простые наручники из кормана достать, миллион разрешений предварительно нужно получить. Да, и потом, может у Конторы виды какие-нибудь на этого Душмана имеются - сунимся, поломаем им всю игру, только по фуражкам получим вместо очередных званий.
  Володь, а ты откуда про Ирку-то знаешь?
  
  - Ну, я все-таки опером работаю! Или я где?
  
  - Вот, Жека, тебе наглядный пример того, что всю информацию нельзя доверять даже близким друзьям.
  
  * * *
  Жека! - окликнул его дежурный капитан Хлеборезов, когда они втроем с Батей и Володькой проходили мимо его дежурки, неся полную сумку денег, направляясь в кабинет к начальнику - таби пакет.
  
  Батя на ходу забрал конверт из рук Хлеборезова и остановился, чтобы посмотреть, от кого оно.
  
  - Что там, Степаныч? - спросил Жека.
  
  - Семёныч пальчики прислал.
  
  - Ого, что-то он сегодня расстарался не на шутку.
  
  Перед тем, как идти на ковер к Главкому, они зашли в свой кабинет.
  - Ну, что там с пальчиками - кивнул Жека в сторону конверта, находившегося в руках у Бати - Душмана?
  
  Батя внимательно изучил заключение и присвистнул - Охренеть! Знаешь, кто последний читал ту книгу?
  
  - Ах! - театрально воскликнул Жека - Неужели Ленин?
  
  - Почти - Седов Петр Алексеевич.
  
  - Это который с Папаниным и Маманиным Северный полюс покорял?
  
  - Это который еще позавчера был смотрящим Юго-Запада.
  
  - Седой, что ли? А он, что, большим книголюбом был?
  
  - Не поверишь! У него эта страсть, книжки читать, еще с малолетки. За что и погоняло получил. То есть, не только из-за фамилии, а, типа, шибко умный, потому что всегда с книжкой.
  
  - Тогда выходит, что Душман Колю не нанимал, но с другой стороны, он знал, что сумка с деньгами Седого находится у Коли дома.
  
  - Ну, тут Душман мог сыграть и на Колиных чувствах, и тот завалил Седого бесплатно. А мог и подсказать, что сумка с деньгами будет у Седого в комнате там-то и там-то, что для Коли могло стать дополнительным стимулом. И вообже, пусть теперь этим Контора занимается.
  
  - Ребята - встрял, молчавший все это время Володька, и слушавший, о чем говорят Батя с Жекой - я слышал, что у Седого сумка пропала с полутора лимонами, а здесь только четверть. Спрашивается - где остальное?
  
  - Володя - улыбнулся Жека - еще пару часов назад в Кировском РУВД в сумке лежал только лимон. Делай соответствующие выводы.
  В этот момент дверь открылась, и в кабинет вошел подполковник Свиридов.
  
  - Товарищи офицеры! - скомандывал Батя, как старший по званию.
  
  - Здравия желаю, товарищи офицеры - поздаровался Главком. - Что это вы, товарищ старший лейтенант такой нарядный, праздник какой? - обратил внимание Главком на Володьку.
  
  - Работа, товарищ подполковник, для меня всегда праздник.
  
  - Это правильно, товарищ старший лейтенант, заодно и молодежи достойный пример.
  Ну, перейдем ко второй части мерлезонского балета. Судя по тому, что никого из вас не было на утреннем совещании, я так понял, что вы раскрывали преступление и уже раскрыли его.
  
  - Так точно, товарищ подполковник, раскрыли - отрапортовал Батя.
  
  - А с вами, товорищ майор - осадил его Главком - я отдельно поговорю. Уступите место подрастающему поколению, тем более что дело это его.
  
  Жека уже было открыл рот для доклада, но Главком и его остановил жестом руки.
  - Позвольте представить - проговорил он, добавив в свой голос официальные нотки. В этот момент в кабинет, который до сих пор оставался нараспашку, тихой тенью вошел человек, и так же тихо прикрыл за собой дверь - майор ФСБ Егоров, Никита Родионович. С этой минуты он будет вести это дело, поэтому докладывайте ему, ну, и я послушаю.
  
  - Быстро смежники работают - шепнул Володька Жеке - учись, салага.
  
  - Это еще кому у кого учиться надо - ответил шепотом Жека, а вслух произнес:
  - Да, собственно говоря, товарищь подполковник - повернулся Жека к Главкому, товарищ майор - повернулся он к Егорову - эти убийства мы уже раскрыли.
  
  - А что, было еще одно - приподнял от удивления верх свои брови Свиридов.
  
  - Так точно, убийство криминального авторитета Седова по кличке Седой.
  
  Теперь брови поднялись у майора Егорова, и он с нескрываемым интересом стал разглядывать Жеку.
  
  - И предотвратили еще одно, запланированное убийство гражданки Плетневой Валентины Александровны. Правда заказчика первых двух убийств и непосредственного исполнителя третьего, предотвращенного, авторитета по кличке Душман задержать не удалось. Перед тем, как его задерживать, решили посоветоваться с вами, товарищ подполковник.
  
  Батя подмигнул Володьке - наш человек.
  
  - В таком случае, товарищи офицеры - вынес свое решение Главком - прошу всех в мой кабинет, там вы мне доложите все подробно.
  
  Когда все расположились в кабинете начальника, Жека начал свой обстоятельный доклад.
  
  - 18 июля сего года - начал он - за доминошным столиком, что располагается в Пушкарском переулке, в шесть утра был обнаружен труп молодого человека без признаков насилия.
  По горячим следам удалось установить имя, фамилию и адрес потерпевшего. Им оказался уволенный в запас после прохождения срочной службы сержант ВДВ Плетнев Николай Алексеевич. Так же удалось установить причину смерти - отравление сильнодействующим ядом, содержавшимся в коньяке марки 'Hennessy', который потерпевший распивал той ночью с гражданкой Журкиной, Ириной Владимировной. Причем, свидетели их распития утверждали, что Журкина коньяк выпить не успела, поскольку была свидетелем того, как на ее глазах скончался от выпитого коньяка Плетнев. После чего Журкина сразу скрылась с места происшествия. Так же свидетели показали, что Журкина на место встречи с Плетневым приехала на машине черного цвета марки 'Ауди', но подъехала не к самому месту встрече, а остановилась, немного не доезжая до него так, чтобы Плетнев ее не видел. Машина сразу не уехала, а осталась наблюдать. Журкина же, профессионально убедившись в смерти Плетнева - проверила пульс на его шее - не вернулась обратно к машине, а быстро забрав с собой улики преступления - коньяк, стаканчики, побежала в противоположную от машины сторону и скрылась во дворах. В данный момен Журкина скрывается, ведется ее поиск. Предварительный поиск владельца черной 'Ауди' так же никаких результатов не дал.
  Из этого можно сделать вывод, что Журкина не была организатором убийства Плетнева, поскольку она и сама могла стать жертвой.
  Вечером того же дня в комнате Плетнева мною была обнаружена спортивная сумка, в которой были обнаружены 250 тысяч долларов США. Протокол изъятия прилагается.
  У нас - у меня, майора Кречетова и старшего лейтенанта Жиркова появилось подозрение, что убийца охотится именно за этими деньгами, а значит, он обязательно попытается проникнуть в квартиру к Плетневу, где проживает только его мать.
  
  - А на чем вы строили свои подозрения - перебил Главком.
  
  - Интуиция, товарищ подполковник - не моргнув глазом, ответил Жека - И как выяснилось, она нас не подвела.
  Пока товарищ майор и товарищ старший лейтенант находились в засаде на квартире у Плетнева, я съездил в Кировское РУВД, чтобы собрать данные на Журкину. Там я выяснил, что последнее время Журкина работала стриптизершей в стриптиз-баре, хозяином которого является криминальный авторитет по кличке Душман, также Журкина являлась его любовницей.
  Еще я там узнал, что второго дня был убит другой криминальный авторитет по кличке Седой, курировавший Юго-Западный район, а Душман был его правой рукой. Судя по тому, как был убит Седой и то, что у него из квартиры, где он был убит, исчезла сумка с крупной суммой денег, я пришел к выводу, что убить его мог только Плетнев. В свою очередь навести Плетнева на Седого, мог только Душман, который только от Журкиной мог узнать о том, что Плетнев разведчик подразделения специального назначения прибыл из Чечни, как уволенный в запас.
  Отсюда вывод напрашивался сам собой. Душману понадобилось устранить своего шефа Седого, но сам он этого сделать не мог - криминальная субординация не позволяла. Тогда, узнав от Журкиной о существовании героя разведчика Плетнева, он уговаривает его. Потом, чтобы убрать всех нежелательных свидетелей, он решает одним махом устранить Журкину и Плетнева - дает Журкиной отравленный коньяк и посылает ее на встречу с Плетневым. В результате, Плетнев погибает, а Журкиной удолось скрыться.
  Если за Журкину Душман не очень волновался, зная, что не в ее интересах болтать языком, то еще оставались только деньги - главная улика против Душмана, да и сумма не малая даже для такого как он. Вот за ними он сегодня и приезжал на своей черной 'Ауди' к Плетневу домой, но убидившись, что деньги уже в милиции, он с места преступления скрылся и, надо полагать, никогда там больше не появиться. У меня всё, товарищ подполковник, товарищ майор. То, что это был именно Душман, подтверждают показания местного художника-портретиста, нарисовавшего его портрет. Рисунки прилагается - Жека вынул из папки два карандашных наброска и протянул их Егорову.
  
  Тот глянул на них мельком, и положил в свою кожаную папку.
  
  - Ну что скажите, товарищ майор - обратился Свиридов к Егорову.
  
  - Нет слов, товарищи - оживился, молчавший до той поры Егоров - я восхищен профессионализмом работников вашего отдела Василий Аверьянович. Своей оперативностью вы нам очень помогли. Обязательно буду докладывать, так что, сверлите, как говорится, дырочки. - Потом он встал со стула и обратился уже непосредственно к операм - От лица своей службы хочу выразить вам, товарищи офицеры, огромную благодарность за раскрытие этих преступлений. - И уже к Главкому - Ну, не смею вас больше обременять своим присутствием, еще раз большое спасибо и досвиданья - он пожал всем руки, и его рукопожатие действительно было теплым.
  
  - А в самом деле, Володя - обратился Свиридов к Володьке, когда ушел майор Егоров - ты почему на работе, ведь у тебя же сегодня выходной, ты, кажется, на свадьбу друга собирались?
  
  - Да сейчас уже убегаю - Володька посмотрел на часы - ЗАГС-то через дорогу.
  
  - Ну и вы, товарищи офицеры - обратился Главком уже к Бате с Жекой. На лице его играла довольная улыбка - в принципе, сегодня тоже можете отдыхать. Объявляю всем благодарность. Все свободны.
  
  В этот момент в дверях появился капитан Хлеборезов. - Разрешите доложить, товарищ подполковник?
  
  - Петь, что там у тебя? - Да тут, недалеко, бомж с крыши упал. Надо бы, чтобы кто-нибудь подскочил, запротоколировал его смерть.
  
  Все посмотрели на Жеку.
  
  
  2
  
  - Я что-то не понял, что там этот, с горячим сердцем и чистыми руками говорил про дырочки - спросил Жека, когда они вышли из кабинета Главкома.
  
  - Раскатал губу - усмехнулся Батя - что до тебя, то ты молодой ыщо про дырочки заикаться. Самое большее, благодарностью в приказе отделаешься. Мне на дембель тоже папаха не светит, а у подполковника и пенсия и льготы те же, что и у майора. Так какой смысл кашу заваривать с моим представлением. А вот Свиридычу папаха в самый раз сгодится - видал, как он расцвел. Да и Володька, глядишь, ко дню милиции, наконец-то, окапитанится. А он еще кочевряжился - кивнул Батя в сторону Володьки - идти с нами не хотел. Всегда ведь говорю, слушайтесь старших, они плохого не посоветуют.
  
  - Да я чего - пожал плечами Володька - я ничего, другие, вон, чего, а я завсегда с коллективом. Так, может, обмоем это дело?
  
  - Ты ж на свадьбу собирался! Да и Жеке, вон, еще одно преступление века надо идти раскрывать.
  
  - Ах, да! Эти свадьбы - они всегда не вовремя... Ну, ладно, тогда в другой раз. Если, что, поляна за мной. Пока! - Володька забрал свой букет и скрылся за дверью.
  
  - Слушай, Степаныч, а как ЧК так быстро на нас вышло? - спросил Жека, когда они остались одни в своем кабинете.
  
  - Трудно сказать, но, полагаю, пальчики Седого сработали, когда Семёныч в базе данных нашего компьютера их искал. А им только оставалось узнать, кто ими так усердно интересуется и по какому такому делу. Все очень просто.
  
  - Надо бы у Семеныча эту книгу забрать, пока ее Контора себе не прибрала.
  
  - А тебе-то она зачем? - Да интересная книжица оказалась. Я там начал уже ее читать, так не оторваться.
  
  - То-то я смотрю, ты про эту книжку при Егорове даже не заикнулся.
  
  - Хватит с них и того, что мы им уже нарыли - им ведь, поди, вещдоки с отпечатками все равно без надобности. Они и без этих премудростей виноватых определяют. И, что характерно, еще ни разу не ошиблись.
  
  * * *
  Бомж действительно сорвался с крыши четырехэтажного дома, в котором, по счастливой случайности, проживал Жека. Только упал он не на улицу, а во двор, и теперь лежал на спине, уставившись стеклянными глазами в бездонное небо. Зрелище было не для слабонервных - такого Жека даже на столе у Семёныча не видел. Кровь вперемешку с вековой грязью города, копившейся в его недрах годами, вдруг выплеснулась на всеобщее обозрение. И, действительно, зеваки, поглазеть на это зрелище, стеклись со всей округи, но долго никто рядом с трупом бомжа оставаться не мог, многих начинало тошнить, поэтому, когда подошел Жека, все оставшиеся любопытные стояли небольшими кучками в сторонке, тихо обсуждая случившееся. Постовой милиционер, выставленный там начальством, тоже тихо покуривал в сторонке.
  Жека сразу узнал бомжа - это был его недавний знакомый с интересной кличкой Инженер.
  
  Чуть погодя к месту происшествия подкатил и Михаил Семёнович на своей обшарпанной 'судмедэкспертизе'.
  
  - Привет, Женя! - поздоровался Семёныч, вылезая из машины - Ну, что тут у тебя, опять преступление века?
  
  - Да, нет, на этот раз, действительно, бомж. Вон с той крыши упал - Жека показал рукой.
  
  - Тогда, ладно, как говорил Мопассан, пройдем-ка ближе к телу - доставая из своего чемоданчика новую пачку с резиновыми перчатками, попробовал улыбнуться Семёныч, но у него это получилось как-то не очень весело.
  
  - Что-то вы Михал Семёныч какой-то не радостный - работы много, или случилось что?
  
  - Да так, Женечка, вставили мне тут небольшой пистон за то, что медленно работаю, хороших людей, ценных работников отдела ждать заставляю.
  
  - До, ладно, Михал Семёныч, это кто же осмелился, да если бы не ваша оперативность, то...
  
  - Один ты, Женечка, и ценишь мои старания - перебил Семёныч - и на том спасибо. Кстати, ты получил мое последнее послание.
  
  - Вот за него-то я и хотел поблагодарить вас, Михал Семеныч, отдельно. Пришло, как нельзя вовремя и, собственно, именно в нем был ключ к разгадке всего преступления. Так что, от лица всего нашего убойного отдела...
  
  - Жень, я так понял, ты еще его карманы не осматривал - произнес Семёныч, натягивая резиновые перчатки, на что Жека пожал плечами - так и не настраивайся, я сам, а то испачкаешься.
  
  Семёныч присел возле тела бомжа и довольно сноровисто стал извлекать из его многочисленных карманов разные предметы, которые вряд ли бы носил с собой нормальный человек, но для погибшего они, явно, представляли определенную ценность. Это были россыпи окурков сигарет различных марок, замусоленные спички с полуистертой серой, корка заплесневевшего хлеба, какая-то почерневшая от грязи тряпка, которую тот, видимо, использовал в качестве носового платка, дешевенькая одноразовая зажигалка, в которой давно кончился газ и всё в таком же духе.
  
  - Документов, конечно, нет - заключил эксперт - как всегда НЛО. Он собрал мелочь, обнаруженную в его карманах, и две десятирублевки в полиэтиленовый пакетик и протянул его Жеке - тут на бутылку дешевенькой водки должно хватить. Отниси это его друзьям приятелям, что, вон, выглядывают из-за мусорного бака, может, они тебе его фамилию скажут.
  
  Жека взял пакетик с деньгами.
  А Семёныч-то - матерый экспертище - подумал жека, направляясь в сторону бомжей, действительно, кучкававшихся возле мусорного бака - на бомжах, видать, не одну собаку съел, сразу разглядел, кто, где и что.
  
  - Здорово, мужики - поздоровался он с обитателями изнанки цивилизации, действительно, походивших на пришельцев из мира теней.
  
   В ответ Жека услышал единодушное молчание, а в их опухших и покрасневших от дешевого пойла глазах, он прочитал даже не вопрос, а мольбу - зачем вы, любезный, тревожите нас, что мы вам плохого сделали?
  
  - Кто тут у вас за главного? - пошел Жека другим путем.
  
  Ответа так же не последовало, но при этом он заметил, как испуганные взгляды троих или четверых нехотя покосились в сторону одного, который, судя по всему, был вожаком их стаи.
  Трудно было определить, по каким критериям они выбрали его своим вожаком. По виду он ничем не отличался от остальных, ни возрастом, впрочем, возраст у них у всех был один - неопределенный; ни комплекцией - они все были примерно одинакового телосложения, все были спившимися доходягами; ни чем-то другим особенным. Но когда Жека посмотрел на него в упор, тот сделал еле заметные полшага навстречу, подтверждая, тем самым, свое главенство среди прочих.
  
  - Держи - протянул ему Жека пакетик с деньгами - помяните своего другана.
  Вожак секунду помедлил, но все-таки протянул свою заскорузлую и черную, от въевшейся в кожу вековой грязи, руку, и взял пакетик с деньгами.
  
  - Спасибо, начальник - услышал Жека голос из полуоткрытого рта, при этом губы нисколько не пошевелились на застывшем в постоянной маске сострадательного безразличия ко всему окружающему миру лице бомжа.
  
  - Как хоть его звали? - в свою очередь спросил Жека, видя, что диалог сдвинулся с мертвой точки.
  
  - Инженером - услышал он лаконичный ответ.
  
  - А имя-то у него было?
  
  - Лехай звали.
  
  - А фамилия-то у него, какая была?
  
  - Да, кто ж его знает - Инженер и Инженер.
  
  - С вами-то он давно?
  
  - Сколько помню, он тут всегда был - остальные тоже закивали головами в знак согласия - поди, уж четвертую зиму перезимовал - долгожитель! - отвечал вожак своим мертвым лицом.
  Потому, как он произнес это, Жека понял, что перезимовать четыре зимы для бомжа - это очень большой срок, что при такой жизни они мрут гораздо раньше.
  
  - А что он вообще о себе рассказывал.
  
  - Ну, говорил, что офицер инженерных войск, за это и получил свое погоняло, что в Чечне был. Да у нас тут особенно болтать и не принято, мы как-то и без лишних слов друг друга понимаем. А Инженер никому подлянок не делал, закон общака соблюдал, не крысятничал, поэтому ни у кого к нему ни претензий, ни вопросов, никогда не было. Да и жил-то он отдельно от всех, вон, в этом подвале. К себе в гости никого не звал, и к другим в друзья не набивался.
  
  - А как его на крышу-то занесло?
  
  - Да он там частенько бухать любил - говорил, что там воздух чище, и, это, свобода ощущается, ну, типа, как у птицы.
  
  - То есть, он и в этот раз туда бухать забрался?
  
  - Ну, скорей всего, а то чего бы ему там делать.
  
  - А на что же он бухал, если деньги все при нем были?
  Вожак пожал плечами, но тут голос послышался из другого, такого же омертвевшего рта.
  
  - Да нас какой-то мужик остановил, когда мы с ним с приемки шли. Мне сказал, чтобы я продернул и уши не грел при их базаре. А они о чем-то немного поговорили, а потом Инженер повел его в парадную, в которой есть выход на крышу. Я сразу понял, что бухать пошли.
  
  - Он, что, знал его?
  
  - Окликнул по имени - вспомнил бомж.
  
  - А как выглядел мужик?
  
  - Высокий такой, крепкий, с усами, одет прилично, цепь на шее, в черных очках - вспоминал тот, и Жека видел, с каким трудом его пропитому мозгу это удавалось - на бандюгана смахивает - закончил тот, и Жека понял, что большего от него ждать не придется.
  
  Неужели снова Душман - мелькнуло у Жеки в голове.
  
  - А машина, какая у него была?
  
  - А машины никакой не было, он сзади подошел и Лёху по имени окликнул.
  
  Картина более-менее прояснилось, видя, что больше ничего от бомжей узнать не удастся, Жека махнул им на прощанье и пошел к Семёнычу, который в тот момент старательно оттирал проспиртованной ваткой пальцы Инженера, чтобы снять отпечатки.
  Но не успел он сделать и несколько шагов, как от дома отделилась и подошла к нему бабулька, стоявшая поодаль, и, видно, специально поджидавшая его.
  
  - Товарищ милиционер - подняла она к Жеке свое заплаканное лицо - я все видела и могу рассказать, как всё было.
  
  - Да, я вас слушаю - остановился Жека, впрочем, без особой радости.
  
  - Алексея-то я давно знаю - начала старушка - он в нашем дворе года три тому назад, как поселился. Ничего худого про него сказать не могу. Жил тихо, никогда не шумел, не мусорил, иной раз и поможет в чем - кортошку, там, с рынка принесет, или еще чего по хозяйству. А я его еще и подкармливала иногда - то кашки ему сворю, то супчику - а то ведь совсем без горячего, нешто ж так можно.
  А сегодня я вышла во двор гулек покормить - гули, гули, зову - на небо посмотрела и его увидела на крыше. Он на перильцах, вон тех, сидел, спиной ко мне, совсем рядом с краем крыши. Я еще подумала, как бы не свалился - рука с платочком потянулась к глазам, и тут же снова опустилась. - Но он там не один был, а с кем-то еще, потому как видела, что он с кем-то разговаривает. Только второго я не видела. Алексей-то против слухового окошка сидел, а тот второй, видать, внутри был. Это я вблизи без очком читать не могу, а вдаль-то я хорошо вижу. Так вот, смотрю, Алексея-то качнуло слегка, а тот второй из окошка руку высунул, чтобы поймать его, значит, ну, чтобы вниз не полетел, да видать, не удержал. Алексей так и полетел, как сидел - спиной назад. Все так быстро произошло...
  
  Может, конечно, Душман хотел и удержать - подумал Жека - но это вряд ли, скорее, столкнул.
  Жека представил себе, как все было на самом деле, или вполне могло быть. Душман, отъехав от Колиной парадной, подкатил на соседнюю улочку. Рискованно, конечно, но с другой стороны, расчет был верным - здесь бы его искать точно никто бы не стал. А прикатил он сюда, чтобы выведать обстоятельства убийства Коли, а главное, хотел вычислить всех свидетелей. С деньгами сорвалось, так хоть с этим, не отходя от кассы. Ну, а кто тут все про всех знает - только обитатели пьяного угла, кстати, чего-то их никого не видно сейчас, да бомжы. Но пьяниц расспрашивать стремно - они языком любят много болтать, бомжи в этом плане надежнее - всегда молчат, даже друг с другом не разговаривают. Почему он из всех выбрал именно Инженера? Видимо, тот показался ему более смышленым. Жека вспомнил их недавнее общение - Инженер, действительно, был, пожалуй, более адекватен, чем остальные. А может Инженер и в самом деле раньше офицером был - офицер с офицером всегда общий язык найдут. Дальше все просто - Душман предложил Инженеру выпить, а тот и повел его на свой чердак. А там, судя по всему, он рассказал Душману, что сам лично видел той ночью черную 'Ауди'. Душману оставалось только слегка подтолкнуть Инженера, и быстренько смыться. Ну а этому божьему одуванчику и в голову не могло придти, что один человек может другого с крыши столкнуть, вот ей и показалось, что 'поймать хотел'.
  Вслух же он спросил:
  
  - А тот второй, когда он полетел, из окошка не показался, не стал смотреть, что стало с его товарищем?
  
  - Да нет, как будто, я бы заметила, правду сказать, я и не смотрела вовсе на второго-то...
  
  - А фамилии Алексея вы случайно не знаете?
  
  - Фамилия, фамилия, так у меня ж его документ есть - вспомнила бабулька - он мне его на хранение дал, щас принесу - и торопливо засеменила в ближайшую парадную.
  
  Ну, хоть фамилию его знать будем, и то хорошо, хот человек не под номером, похоронен будет, хотя все равно в общей, братской могиле, для таких как он, отбросов общества, без роду и племени.
  Жека огляделся - бомжей уже на месте не было - видимо, ушли поминать. Тело Инженера Семёныч с Юрой шофером уже упаковали в пластиковый пакет и отнесли на носилках в машину. Рядом с лужей крови стояла дворничиха Андрюшечкина с ведром воды, взяв на изготовку щетку на длинной палке, в ожидании дальнейших распоряжений.
  
  - Вот! - раздался голос, внезапно появившейся откуда-то сбоку бабульки. Она протянула Жеке изрядно потрепанную бумажку, свернутую попалам. Он развернул ее и прочел - 'справка об освобождении'.
  
  - Спасибо - поблагодарил Жека старушку - вы нам очень помогли. Скажите, а из какой порадной можно попасть на тот чердак.
  
  - Так хоть из этой - она показала на свою - но лучше из той, угловой, она же проходная и на улицу выходит.
  
  Жека направился к месту происшествия.
  
  - Товарищь следователь - обратилась Андрюшечкина к Жеке, не покидая своего поста, когда тот приблизился к ней - кровь смывать уже можно, или вы ее еще на анализы брать будете?
  
  - Можете приступать к работе, товарищ Андрюшечкина - по-деловому распорядился Жека, взглянув, как Семёныч с Юрой заканчивали заталкивать носилки с телом Инженера в машину - кровь на анализ мы уже забрали. - После чего направился к Семёнычу.
  
  - Ну, как дела - спросил тот - узнал фамилию пострадавшего?
  
  - Вот, смотрите сами, Михал Семеныч - Жека предъявил справку об освобождении - всё чин чинарем. Но отпечатки все равно пробить бы не мешало. Сами понимаете, справка об освобождении - это не паспорт - ее подделать раз плюнуть. А на фото он еще в момент посадки - молодой и свежий, а сейчас - да ни одна экспертиза не установит, он это на фото, или другой.
  
  - Что, Женечка, неужели опять убийство? - Семёныч посмотрел на Жеку с вопросом.
  
  - Самое, что ни на есть - утвердительно мотнул Жека головой.
  
  - То-то я смотрю, прокурорских опять нет. Ты знаешь, Женечка, это становится уже плохой приметой. И если ты его опять не раскроешь, то всем нам светит большой жирный глухарь, со всеми вытекающими. А уж мне-то сколько попотеть придется над бренным телом усопшего.
  
  - Не придется, Михал Семеныч, и дело заводить не придется, так что глухаря не будет. А преступление я уже раскрыл.
  И жека рассказал Семенычу и про Душмана, и про то, что его дело забрала себе Контора.
  - Так что, отвозите тело сразу в морг - копаться в нем не придется - ведь следы яда его зрачки не показывали, Душман с ним расправился без этих премудростей - Семеныч кивнул головой в знак согласия. - Ну, а пальчики пробить все же придется. А ну, как это ксива не его, а мы вместе с Инженером спишем живого человека. Сами понимаете, Михал Семеныч, конфуз может получиться.
  
  - Ну, ты, Женечка, растешь прямо на глазах - восхитился Семёныч - то есть, дело точно заводиться не будет?
  
  - Да какое дело - почесал затылок Жека - доложу по начальству, а оно, я в этом почему-то очень уверен, обрадуется, появившейся возможности оказать любезность смежникам, передаст сей факт конторским.
  
  - Что ж, тогда давай протокольчик составим.
  
  - Погодите, Михал Семёныч, я еще на чердак сгоняю - так, для очистки совести. А потом мы к вам подъедим, составим протокол, да я заодно книжку заберу.
  
  - Ну, давай, давай, мы подождем.
  
  Как Жека и предполагал, на чердаке он никаких следов не обнаружил, ни следов обуви, ни стаканчиков с отпечатками, даже окурков и тех не было - чистая работа, не придерешься - заключил Жека.
  
  Кода они уже ехали в машине, Семёныч спросил Жеку:
  - Скажи мне, Женечка, а зачем тебе книжка-то понадобилась, если все дела вы уже ЧК передали?
  
  - Да книжка больно интересная попалась. Я ее уже начал читать, так любопытно стало, чем там всё закончится. И потом, ну чисто для себя, хотелось бы отыскать этого доктора Рождественского, да расспросить у него, как его книжка к авторитету Седому попала.
  
  - Вот незадача - цокнул языком Семеныч - представляешь, Женечка, я ведь ее тоже начал читать... Даже обрадовался, как мальчишка, когда ты сказал, что дело это ты уже сдал... Ну ничего страшного, пока ты протокол сочиняешь, я успею сделать с нее ксерокопию - позволишь?
  
  - Да какой вопрос, Михал Семёныч - хоть две.
  
  - А я тебе, Женечка, за это помогу этого доктора Рождественского отыскать. Нет, правда, правда - мамой клянусь.
  В общем, знавал я одного доктора Рождественского - учился я вместе с ним в Мединституте и даже на одном курсе, только потом каждый выбрал себе специальность по душе и наши пути разошлись. Помню, очень интересный был молодой человек. Представляешь, он устраивал по вечерам свободные семинары по йоге, в плане ее пропаганды. Тогда всё это было всем в диковинку, и никак не вписывалось в программу обучения, поэтому начальство косилось на подобные семинары, но поскольку никакой крамолы не находило, то смотрела на них сквозь пальцы. Также, я знаю, что он еще тогда интересовался различными нетрадиционными методиками лечения, а так же астрологией, восточными медитациями и прочим в том же духе. Очень всесторонне развитым был юношей. Все ему прочили блестящую карьеру, особенно после того, как он женился на внучке академика и поступил в аспирантуру. Причем, Женечка, обрати внимание, женился он по большой и взаимной любви, и в аспирантуру он поступил исключительно благодаря своим незаурядным способностям. И нужно было совсем не знать Илью, чтобы подумать про него, что он мог бы себе позволить женитьбу ради карьеры. Очень принципиальный был в вопросах чести. Правда, я слышал, когда диссертация уже была почти готова, он почему-то отказался от ее защиты и укатил в больницу Кащенко, под Гатчину, работать простым психотерапевтом. Красавица жена от него, естественно, ушла, поскольку не привыкла жить в шалаше даже с милым. Но сейчас, я слышал, он работает в частной клинике, и запись к нему происходит, аж, за месяц.
  Это я тебе в двух словах описал внука доктора Рождественского, который написал нашу книгу. Приедем ко мне, я поищу в своих кляузниках его координаты. Что касается самого автора, то, думаю, его уже нет в живых, но, надо полагать, внук сможет ответить тебе на все твои вопросы.
  
  - Михал Семёныч, а почему вы думаете, что это именно тот самый Рождественский.
  
  - Гены, Женечка, как их не прячь, а они рано или поздно дают о себе знать. Вот и тот, кто написал эту книгу, тоже должен был быть личностью весьма незаурядной, что ясно проглядывается между строк. И потом, фамилия довольно редкая. В любом случае, уверен на девеносто девять процентов, что Илья внук того, кого ты ищешь.
  
  - А один процент кому оставляете.
  
  - На растерзание твоей юношеской подозрительности, заменяющей тебе жизненный опыт.
  Ну всё, приехали.
  
  * * *
  В то раннее утро, когда Жека несся сломя голову в родной отдел, чтобы удостоверится в наличие табельного ПМа, или в его отсутствии, Рождественский проснулся в одном из отелей Вены, бодрым и отдохнувшим, хотя чувство пустоты и некой недосказанности во всей этой поездке, не покидало его.
  В Вену Илью Александровича отправил его шеф, Зельцфер Валерий Залманович, руководитель частной психотерапевтической клиники, где Илья Александрович имел свою практику, как ведущий специалист.
  Первое время, когда клиника еще только начинала свою деятельность, он принимал всех желающих, которые в основном состояли, как и раньше, когда он работал под началом того же Зельцфера в больнице Кащенко, из знакомых шефа и, отчасти из знакомых его знакомых. Где их отыскивал Валерий Залманович, одному Богу было известно. Но со временем, и тут надо было отдать должное шефу, который, потакая 'капризам' Рождественского, как он это называл, стал направлять к нему пациентов только с исключительно трудными и тем весьма интересными диагнозами, а не всех подряд.
   Работать Илье Александровичу с ними было одно удовольствие. Зельцфер, похоже, тоже видел в этом свой смысл, поэтому старался обходиться без лишней рекламы, не превращая свое лечебное заведение в проходной двор участковой поликлиники. Отчасти, он боялся, что Рождественский в любой момент может уйти от него, если почувствует, что Зельцфер изменил клятве Гиппократа и использует клинику для личного обогащения. Тише едешь - дальше будешь - вот было золотым правилом Валерия Залмановича. И действительно, стараниями обоих, но главное, благодаря таланту Ильи Александровича их клиника в скором времени стала пользоваться заслуженным авторитетом.
  Самого Рождественского работа в этой клинике привлекала по нескольким причинам. Во-первых, он мог не отвлекаться на массу второстепенной работы, которая присутствовала в Кащенко, а всецело посвятить себя служению науки, своим научным изысканиям, которыми он занимался уже второй десяток лет. А, во-вторых, самое удивительное, как заметил сам Рождественский, заключалось в том, что пациенты, присылаемые Зельцфером, приходили к нему именно с теми проблемами, решение которых, помогало ему самому ответить на те вопросы, которые возникали в ходе его собственных исследований.
  Сам же Илья Александрович воспринимал сей факт, как должное, как доказательство одного из вопросов своей незаконченной диссертации, а именно тот факт, что у каждого человека существует своя жизненная программа, а, следовательно, и свой ряд вопросов, которые, собственно, и регламентируют эту программу. Поэтому между вопросами пациентов и его личной жизненной программой, состоящей из этих самых вопросов просто обязана была существовать невидимая связь, своего рода, магнетическое притяжение. Поэтому к нему, как он считал, и не могли приходить пациенты, на вопросы которых он ответить был бы не в состоянии.
  Сей факт подтверждал мысль о том, что у каждого человека есть своя, индивидуальная жизненная программа, состоящая из вопросов, чтобы ответить на которые, человеку отводилась вся его жизнь. И все эти вопросы предначертаны каждому человеку свыше, поэтому нет нужды человеку выдумывать себе лишние, заставляющие человека проживать чужую жизнь, отвлекаясь от собственной. А свои всегда сами будут вставать перед человеком на его жизненном пути, ставя человека в такие условия, что он просто обязан будет на них ответить, как бы ему этого не хотелось. Если же человек будет уклоняться от них, выбирая себе легкие, несвойственные его жизненной программе пути, примеряя на себя чужую программу, то его собственная, в таком случае, начнет входить в резонанс с чужой программой, ломая его жизнь, и разрушая его организм.
  И в основном к нему и приходили пациенты, которые, в силу некоторых, чаще объективных причин, вынуждены были уклониться от своей жизненной программы, выполняя работу, к которой они были просто не рождены. Поэтому им приходилось отвечать на чужие вопросы, которые ставила перед ними чужая среда обитания, или искажать ответы на свои собственные, что также недопустимо. И как итог, у них возникали проблемы в бизнесе, в семейной и личной жизни, ну, и, конечно, серьезно расшатывалось их здоровье. Про себя Рождественский называл таких 'уклонистами'.
  Помочь человеку разобраться в нем самом, указать ему его индивидуальный путь развития, как раз и составляло основу практики доктора Рождественского.
  И результаты предвосхищали все ожидания. Те пациенты, которые следовали всем указаниям Ильи Александровича, кто осознавал пагубность того образа жизни, что они вели до встречи с доктором, несмотря на его радужные перспективы, кто снова возвращался к своей жизненной программе, очень быстро, буквально на глазах, избавлялся от всех своих неприятностей. Личная и семейная жизнь таких людей быстро налаживалась, бизнес начинал процветать, все хвори исчезали. Даже были случаи полного избавления от онкологических заболеваний на ранней их стадии, если таковые имелись у пациента. Таких Рождественский называл 'возвращенцами'.
  Но были и упрямцы, не желавшие изменять свой образ жизни, который они сами же себе и придумали, подчиняясь общим настроениям времени, в погоне за скоротечной модой или престижем. Были и такие, кто в своей жизни следовал четким установкам некой идеологии, которой они отдавали свое предпочтение, возведя ее сомнительные цели до смысла своей жизни, но которые совершенно расходились с целями и задачами их жизненной программы. В таких случаях Рождественский никогда никого не уговаривал. Он вообще никогда и никому не стремился навязать свою точку зрения, никогда не прибегал в решении спорных вопросов к волевому их решению, зная, что время, в конце концов, само все расставит по своим местам, указав, кто прав, кто виноват. Единственно, он считал, что он просто обязан был в таких случаях предупредить пациента о последствиях. Никого не стараясь запугать, никому не рисуя картины апокалипсиса, он методично объяснял, что ждет того или иного пациента, и почему именно это должно произойти. И во многих случаях его разъяснения срабатывали. Пусть и не сразу, но такие, как он их называл - 'невозвращенцы', приходили к нему снова, и работа с ними возобновлялась.
  Он всегда старался при разговоре с пациентом беседу построить таким образом, чтобы пациент сам осознал необходимость следования своей собственной жизненной программе, принеся в жертву чужую, хоть и на первый взгляд очень заманчивую.
  По большому счету сделать это было не так уж тяжело, поскольку для каждого человека его собственная программа выглядит всегда более узнаваема даже в многообразии ей подобных, а значит, своя программа всегда будет более безопасна, более желанна, более привлекательна. Собственно, весь метод доктора Рождественского в том и состоял, что он до каждого пациента доводил его собственную жизненную программу, каждому предлагал занять его собственную нишу в структуре мироздания. И такой пациент, обретя свою индивидуальную среду обитания, которая создавала ему все необходимые условия для полноценной жизни, получал полное исцеление и избавление от обременительных проблем.
  
  Нет, работу над своей диссертацией он ни в коем случае не забросил, как думали многие, он кропотливо продолжал работать над ней, но работы с каждым новым пациентом становилось еще больше, поскольку каждый новый ответ, приходящий с каждым новым пациентом, рождал массу новых вопросов. Поэтому думать о скорой ее защите пока не приходилось.
  Вдобавок ко всему, как он сам видел, его диссертация существенно опережала время ее написания, и в данный момент он понимал, что ему не удастся ее защитить, что ученые мужи просто откажется принимать его доводы. Дело в том, что метод доктора Рождественского имел и свои минусы, с точки зрения традиционной медицины. Его метод совершенно исключал зависимость пациента от лечащего врача, лишая последнего его лидирующего положения в процессе исцеления больного. Рождественский был ярым противником такой тоталитарной медицины, при которой врач обязательно должен был рассматриваться исключительно, как царь и Бог, а пациент, как тварь дрожащая, зависимая от воли эскулапа.
  Доктор Рождественский придерживался, как раз, противоположного мнения относительно взаимоотношений врача с пациентом, он считал, что в процессе исцеления должны участвовать на равных оба и врач, и пациент. Поэтому, в отличие от своих коллег, держащих в строжайшей тайне от больного его историю болезни, он наоборот всегда подробно объяснял каждому его диагноз, предоставляя, тем самым, сознанию больного самому включать в его организме необходимые защитные механизмы, самому избирать его индивидуальный курс лечения. И такие больные всегда выздоравливали прямо на глазах, причем безмедикоментозно.
  Вся работа с пациентом у Ильи Александровича происходила в виде диалога двух родственных душ, в котором они вместе решали общую задачу.
  Традиционная медицина такого либерально-демократического подхода принять никак не могла. Вот и на этом германо-русском симпозиуме ведущих специалистов в области современной психиатрии, куда его сосватал Зельцфер, Илья Александрович увидел все тот же вчерашний день медицины. Все доклады 'ведущих специалистов в области современной психиатрии' сводились к работе со страхом пациента, а не с его свободной волей.
  Вдобавок, традиционная медицина совершено исключала индивидуальную работу с каждым пациентом. Да, индивидуальный подход был сложнее, он требовал более высокой квалификации, но зато и результат давал более высокий, а главное, стабильный. Традиционщики же работали более топорно - не вникая в первопричину появления того или иного недуга пациента, они старались устранить сам недуг, совершенно игнорируя источник его возникновения. И, как результат, им удавалось лишь на время заглушить видимое проявление болезни, проведя лишь косметический ремонт организма. Для чего, в таких случаях, широко применялась фармакология, опять же, подавляющая волю и сознание пациента к сопротивляемости болезни, делая его зависимым от лекарства, а соответственно, и от врача, его прописавшего своим таинственным, непонятным почерком.
  Все заболевания традиционщики так же группировали по общим признакам, соответственно, и методы устранения болезни для каждой группы было стандартно-массово-медикаментозные.
  На симпозиуме также львиную долю всего времени, согласно программе, отводилось новым разработкам фармакологов.
  На дворе XXI век, а мы, как в средневековье, всё ищем панацею - не переставал сокрушаться в таких случаях Илья Александрович, наблюдая, как его коллеги до сих пор не могут увидеть очевидного. Его откровенно раздражало, что светлые головы медицины до сих пор не могут понять, что панацея абсолютно от всех болезней находится в самом человеке, и задача врача помочь человеку самому открыть ее в себе, а не преграждать ему доступ к ней своими чудо лекарствами.
  
  Что касается симпозиума, то Илья Александрович, собственно, и не надеялся услышать на этом, с позволения сказать, симпозиуме для себя что-то новое и полезное, о чем он сразу заявил шефу. Но Зельцфер его стал просто умолять прокатиться в Вену, ссылаясь на то, что их клинике уже стоит подумать о выходе на международный уровень.
  
  - Илья Александрович, миленький - причитал он - на вас вся надежда. Да, вам там и делать-то ничего не надо будет, только зарегистрироваться, да поспать в конференц-зале несколько дней по несколько часов, а все остальное время ваше - гуляй, не хочу. Причем, билет в оба конца, гостиница, проживание - все оплачено - чего еще желать. Съездите налегке, Европу посмотрите, отдохнете недельку, тем более, что работы срочной у вас сейчас нет, а несрочная может немного и подождать. Да, приглашение пришло на мое имя, и мне, признаться и самому очень хочется, да не могу - рад бы в рай, да дела не пускают. В общем уговорил.
  
  Ну, с неделькой-то он, конечно, загнул - подумал Илья Александрович - мне тут столько времени делать совершенно нечего, да и просто не выдержу даже спать на заседаниях этих 'ведущих специалистов'. Все свои обязательства перед шефом, по большому счету, я уже выполнил, а терять драгоценное время, прозябая здесь целую неделю, не нахожу нужным. Поэтому решено - вечером уезжаю, а пока есть время осмотреть город, собственно ради этого я сюда и приехал.
  
  Заказав себе внизу отеля авиабилет на дневной рейс, Илья Александрович отправился на утреннюю прогулку по Вене. Рождественский всегда любил утренний городской пейзаж, раскрывавший перед ним, как он считал, город во всем своем многообразии. Утром можно было увидеть прошлое города, то, чем он жил накануне, увидеть его настоящее лицо, а так же, предрассветная дымка таила в себе тайну его будущего, нарождающегося дня. Всего этого невозможно было увидеть ни в толчее суетного дня, ни слепящего огнями вечера.
  Побродив по кривым узким улочкам, чем-то напоминавших Петроградскую сторону только почище, да поопрятней, Илья Александрович вышел на площадь, где стоял величественный собор, который своим шпилем был устремлен высоко в небо.
  Все-таки православные храмы более приземленные - подумалось Илье Александровичу, глядя на собор Святого Стефана - видимо, православие тем самым хочет сказать, что церковь существует для человека, а не человек для церкви - в этом, очевидно и кроется главное отличие между этими христианскими конфессиями.
  Илья Александрович не считал себя ортодоксально верующим. Если честно, то просто времени и подходящего случая не было в его жизни серьезно задуматься о вере. Но он и не отрицал существование Бога, хотя сам никогда и не старался доказать Его присутствие ни себе, ни в спорах с сомневающимися или с убежденными атеистами, Рождественский вообще всегда старался избегать подобных споров, находя их пустыми и бездоказательными с обеих сторон.
  
  Неспешная прогулка по утреннему городу через несколько часов пробудила в нем чувство голода и он, не мудрствуя лукаво, завернул в первое попавшееся на его пути уличное кафе. Присев за свободный столик, и памятуя о том, что Зельцфер нахваливал ему венскую выпечку, он заказал себе у молоденькой официантки чашечку кофе и пару булочек на ее выбор, поскольку те названия, что он прочел в предложенном меню, ни о чем ему не говорили.
  
  Город уже давно проснулся, и он в этом гостеприимном кафе был не единственный, кто решил таким образом позавтракать, но свободные столики еще были.
  Улицы уже наполнились машинами и пешеходами. Кто-то торопился на службу, кто-то, как, допустим, почтальон, или молочник на своем небольшом фургончике уже работали вовсю. И совершенно не было видно в эту раннюю пору праздных гуляк, все люди вокруг были серьезные, и преисполненные чувством ответственности. Подобная картина размеренной осмысленной жизни внушала уверенность и спокойствие, умиротворял и аромат кофе, и булочки, которые оказались действительно просто восхитительными.
  
  - Вы позволите - услышал он рядом с собой русскую речь, и нисколько этому не удивился.
  
  К нему обращался седовласый, высокий, худощавый, лет пятидесяти пяти - шестидесяти, солидного вида господин в очках с тонированными стёклами, в тонкой золотой оправе.
  
  - Да, конечно, прошу - кивнул ему Рождественский, поглощенный своими мыслями, особенно не заостряя внимание на подошедшем к нему мужчине.
  Явно иностранец - про себя отметил он машинально слишком по-русски правильную, с небольшим акцентом речь незнакомца. Но тут Рождественский вдруг осознал, что он находится не у себя дома, а в Вене, и, улыбнувшись в душе, стал с большим интересом разглядывать подошедшего к нему незнакомца.
  Возможно эмигрант, подумал Илья Александрович, так только эмигранты первой волны разговаривают, или иностранцы, учившиеся русскому у себя на родине. Но эмигрантом первой волны, судя по возрасту, господин в очках быть не мог, но вполне мог быть их отпрыском, впрочем, не всё ли равно.
  
  - Позвольте представиться - поклонился незнакомец прежде, чем сесть - Генрих фон Шрайтен.
  
  Рождественскому ничего другого не оставалось, как то же встать и представится, но про себя он отметил, что для потомственного 'фона' по-русски этот господин говорит слишком хорошо.
  
  - Я знаю, Илья Александрович, кто вы и чем занимаетесь - улыбнулся обезоруживающей улыбкой фон Шрайтен, усаживаясь за столик, жестом руки заказав у официантки себе чашечку кофе - однажды мне случайно в руки попались ряд ваших публикаций, которые произвели на меня должное впечатление. И я искал случая увидеться с вами и поговорить. Поэтому не удивляйтесь, приглашение на этот симпозиум послал вам я, чтобы иметь возможность познакомиться с вами поближе, но, на своей, так сказать, территории. Согласитесь, если бы я приехал к вам с визитом в Петербург, то, возможно, некоторые детали от волнения могли бы ускользнуть от меня, и первое впечатление получилось бы несколько смазанным.
  
  - Возможно - кивнул Рождественский в знак согласия. - И вы, несомненно, правы, отводя первому впечатлению при знакомстве с человеком столь серьезное внимание.
  Пустота и чувство недосказанного, преследовавшие Илью Александровича на всем протяжении этого странного вояжа на симпозиум в Вену, начинали рассеиваться.
  
  - Но почему было просто не вызвать меня одного, зачем нужно было устраивать все эти сложности с приглашением на симпозиум. И потом, приглашение-то вы послали на имя Зельцфера, а не на мое имя. То есть, я хочу сказать, что вместо меня, вы вполне могли бы застать здесь Валерия Залмановича, моего дражайшего шефа, который, если бы не срочные дела, не преминул бы самолично отправиться сюда, да еще и за чужой счет.
  
  - Отправлять вам, Илья Александрович, личное приглашение не было никакого смысла, поскольку у меня не было гарантии, что вы примите его, с учетом вашей занятости.
  
  Кивком головы Рождественский согласился с фон Шрайтеном.
  
  - А потом - продолжал Генрих - вас мог бы не отпустить ваш шеф. Он вполне мог бы заподозрить, что я стараюсь переманить вас на работу к себе через его голову, и принял бы соответствующие меры.
  
  Илья Александрович согласился и с этими словами.
  - Поверьте и не обижайтесь, так было проще и надежней, причем, все стороны, думается, останутся, в конце концов, довольны. Клиника вашего шефа попадет в международные реестры, чему господин Зельцфер будет несказанно рад. Я получу возможность спокойно обсудить с вами ряд вопросов, которые, думаю, и вам будут интересны. И, наконец, вы получили возможность познакомиться с наикрасивейшим городом старушки Европы да еще, как вы выражаетесь, за чужой счет. Надеюсь, тут у вас нет никаких разочарований?
  
  - Веной я действительно восхищен - улыбнулся, наконец, и Рождественский - за что вам огромное спасибо.
  
  - Ну, а что касается вашего шефа - продолжал фон Шрайтен - то я знал, что дела не отпустят его, а такой удачный случай, заявить о себе в Европе, он не стал бы упускать. Поэтому вы оставались единственным, кто должен был поехать в Вену. Все очень просто.
  
  - Действительно, проще некуда.
  
  - Но главное, для чего я выманил вас на этот симпозиум, так это то, что я хотел бы услышать от вас ваше личное мнение о состоянии современной медицины и перспективы ее развития. Я хотел бы услышать ваше приватное мнение, которое вы не стали бы оглашать с трибуны - вы меня понимаете?
  
  - Да вы правы, я действительно уже имею определенное мнение о состоянии современной медицины, которое не стал бы пока предавать публичной огласке. Поскольку вижу, что время еще не пришло, а быть распятым раньше времени у меня никакого желания нет. В приватной же беседе, действительно, я могу поделиться с вами своими соображениями, хотя бы в надежде найти в вас понимание здравомыслящего человека, первое впечатление коего вы о себе оставили. Как видите, я тоже доверяю своему первому впечатлению - снова улыбнулся Илья Александрович.
  Только сначала я хотел бы знать - улыбка медленно сползла с лица Рождественского, ставшего серьезным - зачем вам все это надо?
  
  - Правомерный вопрос - выпрямился фон Шрайтен - но вы, Илья Александрович, напрасно беспокоитесь. Да, я действительно предприниматель, но к медицине никакого отношения не имею, поэтому для вас я никакой опасности не представляю. Мой бизнес - автомобили, я вхожу в совет директоров фирмы 'Мерседес'. При желании, вы можете навести обо мне справки. Как видите, мой бизнес тоже к нашему разговору никакого отношения не имеет.
  Теперь по существу вопроса. Возможно, то, что вы сейчас услышите, покажется вам, по меньшей мере, странным. Всё дело в том, что я изучаю законы развития человечества, хотя самих законов я еще, если честно, не смог сформулировать. Скажем так, пока я еще только стараюсь их обнаружить, пытаюсь найти некую закономерность развития. Возможно, мои поиски со временем выльются в некий законченный труд, а пока я только с огромной лупой в руках пытаюсь отыскать хоть какой-нибудь след. Это мое, если угодно, хобби, некое страстное увлечение, которому я отдаю всё свое свободное время.
  Меня интересует, как развивается разум человека и к чему, в конечном счете, это развитие может привести и самого человека, а вместе с ним и весь мир. Поэтому меня интересует не только медицинский аспект развития человека, но и развитие его творческих способностей, раскрытие его творческого потенциала, точнее, направление, в котором он будет раскрываться. Но я уже сейчас чувствую, что очень скоро я созрею до исследования и духовной составляющей человека.
  Что касается медицины, то именно лечащий врач, на мой взгляд, способен заметить разницу в методах лечения больного, сравнив то, как лечат сейчас с тем, как лечили, скажем, намного раньше. Ведь, по большому счету, согласитесь, за последние тысячу лет больных не стало больше, или меньше в процентном соотношении к общему числу людей на земле в каждый период времени, за исключением скоротечных периодов эпидемий, но это отдельный разговор. То есть, я хочу сказать, что на тысячу человек всегда приходился вполне определенный процент больных во все времена. При этом методы лечения во все времена были разными. Применялись различные лекарства, различные процедуры, различные способы воздействия, несмотря на то, что болезни все оставались, по сути, те же самые. Врачи во все времена, в зависимости от их видения человека, воздействовали на его природу, я имею в виду ее составляющих - дух, душу и тело, по-разному.
  Скажем, на заре зарождения христианства в наших странах, я говорю о Германии и России, предпочтение отдавалось духу человека, и все хвори объяснялись его искажением и осквернение его грехом. Причину возникновения болезней искали в несовершенстве духа человека, а в качестве разносчика заболеваний всеми признавался дьявол, искривлявший дух своими искусами.
  Человек, пытаясь внимательнее разглядеть то, как выглядит дьявол, материализовывал его в своем воображении, сам того не замечая, что тем самым подверг материализации и свой дух. Но дух ему разглядеть так и не удалось, а вместо духа в поле зрение уже попала его более проявленная душа. И человек, отстранив себя от духа, стал исследовать свою душу, находя и в ней изъяны, порождающие те же самые болезни. Дух же стал невидим и непонятен человеку совсем, поэтому все признали его неизменяемым, а значит, не поддающимся воздействиям дьявола, тогда, как душа была признана более уязвимой его проискам.
  Таким образом, отстранив себя от духовной составляющей своей природы, человек все свое внимание сконцентрировал на душе, которая раскрыла перед ним идею философского камня. Начался поиск философского камня, объясняющего природу души, а вместе с ним и поиск панацеи от всех болезней. Другими словами, процесс материализации на этом не завершился, а вступил в свою новую фазу - на этот раз человек стал подвергать материализации уже свою душу. Все это привело к появлению алхимиков, которые в своих лабораториях стали искать материальное подтверждение идеи философского камня, а заодно и создавать панацею - некое материальное вещество, способное исцелять абсолютно любую болезнь. Так родилась фармакология, которая направила человека на познание его тела. Теперь уже душа стала признаваться непостижимой, поскольку философский камень и панацею открыть никому так и не удалось. Процесс материализации вступил в свою очередную фазу.
  Но дальнейшая материализация уже невозможна, поскольку дальше уже некуда. Дух и душу, не поддающихся исследованию, современная медицина отвергает полностью, а решать современные задачи на уровне одного только тела она уже не в состоянии. Медицина сегодняшнего дня оказалась бессильна перед возросшими онкологическими заболеваниями, перед СПИДом, эти заболевания окончательно поставили ее в тупик. По этому поводу мне и хочется узнать ваше мнении, что нас всех ждет завтра, какой вы видите медицину завтрашнего дня.
  Спросите, почему я с надеждой жду именно вашего приговора - отвечу на него сразу. Из ваших публикаций я понял, что вы именно тот человек, кто поможет мне разобраться с будущим человечества. Поэтому я отыскал вас и устроил эту встречу.
  Так что вы обо всем этом думаете?
  
  - Признаться, так серьезно я никогда над этим не задумывался - по привычке, внимательно слушая фон Шрайтена, Рождественский отставил свой кофе в сторону, а сейчас и вовсе забыл про него. - Нас буквально со школьной скамьи учили тому, что медицина в советской России шагнула далеко вперед, и способна справиться с любым заболеванием. Поэтому советский человек может жить и строить светлое будущее спокойно, не опасаясь заболеть, потому что люди в белых халатах, в случае чего, придут и победят все его хвори. Так как советская медицина достигла значительно снижения числа больных, и даже смогла победить ряд серьезных заболеваний, полностью уничтожив их на территории СССР. Конечно, все это оказалось очередным советским мифом, но люди этому искренне верили. Лично мне этот пропагандистский трюк придал уверенность моим силам в моей исследовательской работе. Как видите, пропаганда не только способна оболванивать, но в ней также присутствует и позитивное начало.
  Сейчас, когда я слушал вас, то логика мне подсказывает правоту ваших слов. Больных, в прежние времена, не могло быть больше, чем сегодня при всех достижениях современной медицины, иначе на земле не было бы прироста населения. И меньше, пожалуй, тоже не могло быть во все времена, иначе медицина перестала бы развиваться, а вместе с ней перестал бы развиваться и сам человек. Наступила бы деградация человечества, а за ней и вымирание его, как вида. Но этого пока за последнюю тысячу лет на земле не наблюдалось.
  То есть, я хочу сказать, что медицину, применительно к вашему вопросу, не следует рассматривать в ее узком, профессиональном понимании. Здесь нужно брать шире, когда каждый человек, постоянно сталкиваясь с каким-нибудь заболеванием, чужим, а чаще своим собственным, сам невольно становится одновременно и больным, и лекарем. Для каждого человека любое, даже самое незначительное повреждение его организма, это всегда серьезный стресс, который, подгоняемый инстинктом самосохранения, заставляет активно работать его сознание в поисках устранения создавшейся угрозы здоровью. Поэтому медицину, как борьбу человека за жизнь, вполне можно рассматривать, как наиглавнейший фактор его развития. И вы правы, что занимаясь изучением вопросов развития человека, обратили свое внимание на медицину. Она всегда будет стимулировать развитие человека. И на смену одним заболеваниям, с которыми человек, в ходе своего развития, научился легко справляться, обязательно будут приходить такие, которые будут ставить его перед очередным выбором - быть или не быть. Именно они будут направлять его сознание в нужное русло.
  Вы правы, за последние тысячу лет вновь появлявшиеся болезни направляли сознание человека от духовных сфер к познанию материи. Эпидемии, как вы верно подметили, действительно составляют отдельную статью, именно по ним можно отмечать этапы развития, переходы от духа к душе, от души к телу. Сейчас появился СПИД перед которым материальная медицина, медицина тела просто бессильна, и это говорит о том, что человеку, хочет он того или нет, а придется перейти на новый этап своего развития, подняться на новую ступень своей эволюции. Для чего он вынужден будет принести в жертву установки традиционной медицины, неспособной помочь ему в его жизненно важном вопросе.
  Увлекшись поисками панацеи, создав искусственного лекаря - фармакологию, люди удалились от главного и истинного целителя всех времен - природы. Еще Гиппократ говорил своим ученикам: 'Врач лечит, а природа исцеляет'. Природа! - вот та самая панацея от всех болезней.
  И сейчас человек уже созрел к познанию всей природы в целом, не разбивая ее на составляющие - дух, душу и тело, только, может, сам еще этого до конца не осознает, по-старинке, отдавая предпочтение традиционной медицине, авторитет коей еще пока неоспорим. Сейчас он делает в этом направлении только первые шаги в своей переоценке ценностей, определив, в качестве исходного материала, исключительную ценность самого человека, причем, каждого индивидуально, а не всех вкупе.
  И ваш покорный слуга, следуя велению времени, также культивирует ценность индивидуальной природы каждого человека для него самого, поскольку именно в ней заключена его индивидуальная панацея. Да, она у каждого человека своя, свой персональный целитель, заменить которого ему не сможет ни одно достижение фармакологии, каким бы совершенным оно ни было, потому что источник жизни искусственно создать невозможно. Задача же врача сегодня состоит в том, чтобы вернуть человека его собственной природе, а не отвращать его от нее фармацевтическим эрзацем, чем я, собственно, и занимаюсь. А уже природа сама найдет в своих неисчерпаемых резервах необходимые механизмы воздействия на любую его болезнь.
  Что касается фармакологии, то, знаете, я сегодня, проходя мимо католического собора, что стоит на центральной площади.
  
  - Вы имеете в виду собор Святого Стефана?
  
  - Да, возможно, он именно так и называется. Так вот он мне предстал, как символ отрыва церкви от народа. Устремленный только в небо, казалось, он совсем не обращает внимания на то, что творится на земле, стоит как бы сам по себе - эдакая церковь ради церкви. Вот также и фармакология, сегодня, превратившись уже в бизнес, в средство обогащения, она с каждым днем все дальше и дальше удаляется от человека, от его природы. Может, оно и к лучшему, поскольку очень скоро настанет такой момент, когда человек в ней уже нуждаться перестанет.
  
  Ну, а теперь я готов поделиться с вами своими впечатлениями от симпозиума? - улыбнулся Илья Александрович.
  
  - Да если можно, поскольку это тоже касается вопроса нашей беседы.
  
  - Исключительно в рамках обсуждаемого вопроса.
  Так вот, там все докладчики наперебой ратовали за то, чтобы активно работать со страхом пациента, превознося его в категорию исключительного качества человека, единственного, способного организовать его во всех сферах его деятельности. Они утверждали, что страх единственный, кто способен исцелить человека от таких болезней, как алкоголизм, наркомания, чревоугодие, пристрастие к курению, азартным играм и т.д.
  На мой взгляд, они, с подобными идеями опоздали, как минимум, лет на семьдесят, правда, при тоталитарных режимах наших стран, проблем со страхом ни у кого не возникал - его итак было в избытке.
  Но они все не учли один немаловажный факт, что тоталитарный режим, извращающий всё и вся, уничтожил в людях и страх, обратив его в безволие и безответственность. И как следствие, алкоголизм, наркомания, чревоугодие и прочее, разрослись до размеров эпидемии, обозначив новый этап развития человечества. Поэтому страх уже можно сегодня рассматривать, как пройденный этап развития, и пытаться его возродить, или создать искусственно - напрасная трата сил. Народы наших стран, прошедшие тоталитарный режим, и уж тем более наши потомки, к нему уже никогда не вернутся.
  На новом этапе перед человеком будут стоять задачи укрепления своего волевого начала, за счет повышения личной ответственности за ту миссию, что каждому человеку предначертана свыше. И вот для этого каждому обязательно придется познакомиться со своей персональной природой.
  
  - Пожалуй, вы правы - оживился фон Шрайтен, до этого внимательно слушавший Рождественского - воля и ответственность каждого за свое дело в этой жизни, действительно способны победить алкоголизм и наркоманию. А как же рак и СПИД?
  
  - Что касается СПИДа, то эпидемия этой болезни, как начало нового этапа развития для народов наших стран вспыхнет еще не скоро. Сначала мы должны будем завершить текущую эволюционную задачу, а именно победить безволие. А вот уже те, кто не справится с этой эволюционной задачей, то их безволие перерастет в безверие. Такие люди потеряют смысл своего существования и интерес к жизни, и реакция их организм на это будет соответствующая - их иммунная система просто отключится за ненадобностью, и организм перестанет бороться с болезнями. На волне эпидемии СПИДа люди вспомнят Бога, заговорят о вере, поэтому задачей следующего этапа развития станет обретение веры.
  Относительно рака то он еще долго будет преследовать людей, и победа над онкологическими заболеваниями не произойдет в одночасье, а будет так же поэтапной, от самых легких форм, до неоперабельных. Не хвастаясь, скажу, что уже сейчас моим пациентам, выполняющим мои указания, удается избавиться от легких форм рака в его начальных стадиях.
  Вот собственно и всё, что я хотел сказать. У вас ко мне будут еще вопросы гер Шрайтен?
  
  - Спасибо, Илья Александрович, за столь содержательный ответ на мой вопрос, и с вопросами, пожалуй, на сегодня хватит. Дайте мне это сначала переварить - улыбнулся Генрих. Я скоро буду по делам в Перербурге, так обязательно вас навещу, и мы продолжим наш разговор, с вашего позволения.
  
  - Всегда к вашим услугам. Давайте я запишу вам свои координаты.
  
  - Не стоит беспокоиться, ваш адрес и контактные телефоны у меня есть. Всего доброго, до скорого.
  
  - Приятно было с вами познакомиться. До свиданья - только сейчас, глядя на то, как фон Шрайтен подошел к стоявшей неподалеку машине, Илья Александрович заметил, что тот приехал на ней, а не пришел пешком, как он думал все время их разговора.
  
  Рождественский посмотрел на нетронутую чашечку кофе Шрайтена, на свой кофе, стоявшим одиноко в сторонке недопитым и остывшим, и тоже встал, и, не торопясь, отправился в сторону гостиницы.
  
  Похоже, этот Рождественский никогда не читал книгу своего деда и, скорее всего, даже никогда не держал ее в руках - размышлял Генрих, медленно проезжая на своем 'стареньком' 'Мерседесе' по венским улочкам - но, похоже, в своих изысканиях он ушел гораздо дальше деда.
  
  
  3
  
  Все-таки, как все разумно устроено в природе - размышлял Илья Александрович, подлетая на самолете к аэропорту 'Пулково'. Утренний разговор со Шрайтеном раскрыл перед ним еще ряд интересных вопросов. - Как не цинично это будет звучать, впрочем, какой тут цинизм - естественный отбор еще никто не отменял. Так вот те, кто вынужден был отойти в мир иной во время эпидемий, подчиняясь закону естественного отбора, получается, что не исчезают бесследно, а уходя, оставляют живущим долгую память о себе. И память об их кончине заставляет живущих активно работать в поисках новых форм своего совершенствования, раскрывать новые грани своих резервных возможностей, тем самым, открывая себя заново, а заодно и окружающий мир.
  Сама природа преподносит человеку каждый раз новые более сложные испытания, таким образом, закаляя и укрепляя его организм, через постепенное раскрытие его собственной природы. Взять к примеру тот же грипп, ведь, наверняка, тот вирус, смерть от которого зафиксировал Гиппократ в пятом веке до нашей эры не может идти ни в какое сравнение с современными его формами. Для современного человека тот античный грипп Гиппократа, по идее, должен выгладить сегодня вообще обыкновенным легким насморком, на который он просто не станет даже обращать внимание. Можно ли сей факт рассматривать как торжество медицины, или следует объективно отдать должное природе самого человека, которая раскрывалась вместе с человеком вопреки всем новшествам медицины. И судя по тому, что грипп совершенствуется, с каждым разом, становясь все опасней и опаснее, то надо полагать, что совершенствуется с каждым разом и природа человека.
  Ведь и грипп поражает далеко не всех подряд, а только энергетически слабых людей, подчиняясь закону естественного отбора. И медицина все равно бессильна перед этим законом, да и никогда не сможет овладеть этим процессом, чтобы управлять им. Да по большому счету, в этом и нужды никакой нет. Единственная польза от нее - это накопленные знания о природе человека. Поэтому основная задача врачей должна состоять в профилактике заболеваний, популяции знаний о человеке и пропаганде здорового образа жизни. Всю остальную работу за нее сделает естественный отбор, отсеяв здоровых, избранных для продолжения жизни на земле, от тех, кто таковыми быть не желает.
  
  * * *
  Примерно такие же мысли об естественном отборе в тот вечер посетили и Жеку, когда он возвращался от Михаила Семеновича к себе домой. Ему и раньше много раз доводилось наблюдать смерть, и к самому факту смерти он относился, в общем-то, нормально, то есть по-философски. Но смерть молодого здорового парня, вернувшегося в мирную жизнь после войны, и смерть человека, находящегося в расцвете своих лет, и который, в принципе, мог бы быть полноценным и даже весьма полезным членом общества, если и не потрясла Жеку до глубины души, то, во всяком случае, заставила его глубоко задуматься, в том числе и об естественном отборе.
  
  Когда Жека подходил уже к своей улице, его обогнал вешневый 'SAAB' и остановился. Из машины вышел Пашка.
  
  - Привет, Женя! - Пашка действительно был искренне рад этой нечаянной встрече - Ты со службы?
  
  - Привет - протянул свою руку Жека для рукопожатия - ну, вроде того.
  
  - В таком случае, если никуда не торопишься, то, может, зайдем ко мне?
  
  - Да, в принципе, почему бы и нет.
  
  - Что-то ты, Женя, какой-то невеселый - обратил внимание Пашка на Жекин задумчивый вид, когда они расположились у Пашки на кухне - на работе неприятности, или просто устал под вечер.
  
  - Да, нет, на работе всё хорошо, даже отлично. За быстрое раскрытие того преступления, свидетелем которого ты был, меня даже похвалили.
  
  - Что, вот так вот, всех нашел и арестовал? Ну, тогда ты просто молодец! - восхитился Пашка, разливая по стопкам свой традиционный 'Hennessy' - тогда давай выпьем за питерских оперов - он поднял свою стопку.
  
  - Не то, чтобы всех нашел - пожал плечами Жека - ту девчонку отыскать так и не удалось, правда ее особенно никто и не искал, поскольку, как выяснилось, она сама была предполагаемая жертва и к преступлению, по большому счету, никакого отношения не имела. А вот главного организатора этого убийства арестовать не получилось. Потому что на нем висит еще одно убийство, а оно уже было не в нашей районной компетенции, поэтому это дело забрала вышестоящая организация - Жека указал пальцев вверх.
  
  - Что, аж, до Конторы дело дошло?
  
  - До нее родимой.
  
  - И что, чекисты крепко ругали за то, что не в свое дело нос сунул?
  
  - Да не, говорю же, даже поблагодарили, за то, что параллельно и их дело раскрыл, обещали поощрить. Но ты знаешь... Вот, к примеру, когда я наблюдал смерть какого-нибудь отморозка, или жулика, обворовывавшего людей до нитки, то, как правило, мысли в голове рождались о справедливости, о возмездии, даже о небесном воздаянии за то горе, что они принесли людям. Но тут, когда на твоих глазах гибнет нормальный молодой парень, или, вот сегодня в нашем дворе, бомжа с крыши скинули, то совсем другие мысли в голову лезут.
  
  - А, что за бомж?
  
  - Да жил тут в нашем дворе, плохого никому, никогда не делал, жил тихо и жить никому не мешал, так убили его только за то, что он что-то с пьяных глаз той ночью случайно увидел. И мысли, глядя на все это, сразу начинают приходить уже не о воздаянии, а об естественном отборе, там, об эволюции и прочем в том же духе.
  
  - Не бери в голову, Женя, это у тебя оттого, что человеку вообще свойственно всему находить объяснение, тем более какой-нибудь стрессовой ситуации, а смерть любого, даже плохого человека - это всегда потрясение. Ну, мы пить-то сегодня будем?
  
  Они символически чокнулись стопками, и Пашка отпил из своей крохотный глоточек, а Жека свою на этот раз махнул сразу, и на выдохе выпалил:
  
  - Я знаю, за что Инженера убили. - Кого?
  
  - Ну, сегодняшнего бомжа - погоняло у него такое было - Инженер. А убили его за то, что он убийцу видел, когда тот выходил из машины. Одного не могу понять, почему он сразу мне об этом не сказал.
  
  - Так, что тут думать - сделал вывод Пашка - не сказал он тебе, скорее всего, потому, что он знал убийцу, и то ли очень сильно боялся его, то ли их связывала крепкая дружба, а может, и обида на него была и он сам хотел с ним поквитаться. Хотя это вряд ли - бомжи народ не мстительный.
  
  - Да какая дружба может быть у бомжа с бандитским авторитетом. Впрочем - задумался Жека - Душман раньше офицером был, и Инженер, по непроверенным данным, тоже был офицером. Ты знаешь, в этом что-то есть.
  
  - Так я понял, Душман - это тот самый авторитет. Это он подослал к тому пареньку ту девчонку с отравленным коньяком, намереваясь убрать обоих, но деваха оказалась не дура и ускользнула от него, а теперь, значит, этот Душман следы заметает? - серьезно спросил Пашка.
  
  - Да похоже, ей просто повезло, и в это дело вмешался его величество случай, или сработал закон естественного отбора. Но почему тогда он выбрал защитника отечества, а не проститутку - вот это уже вопрос!
  
  - А сегодня, говоришь, этот твой Душман, столкнул с крыши бомжа - гнул свое Пашка, не обращая внимания на Жекины философствования.
  
  - В том-то и дело. Ну, конечно, они были знакомы, потому что на улице Душман окликнул Инженера по имени. Обрати внимание, не по кличке, которую он не знал, а именно по имени. И Инженер повел его, как брата на свое самое любимое место, на крышу, чтобы распить там за радостную встречу. И там же, видимо, Инженера дернуло за язык, излить перед Душманом свою душу в том, как он его сильно любит и дорожит их дружбой, что он видел его той ночью, но ментам не сдал. И Душман по достоинству оценил его преданность офицерскому братству.
  И вот куда теперь отнести смерть Инженера - к естественному отбору, или к воздаянию за его лукавство?
  
  - Ну, что касается естественного отбора, то он бы его итак накрыл не сегодня - завтра, а вот насчет воздаяния... - тут Пашка не нашелся, что сказать - Слушай, а ту деваху-то ищут, или она как?
  
  - Да, кому она нужна - ее искать - разве, что только мне, так, для общего развития, чтобы удовлетворить мое личное любопытство. Понимаешь, Паша, та девчонка у нас могла бы проходить, как главный свидетель на суде против Душмана, но его дело от нас забрала Контора, а ей возиться со свидетелями ни к чему - ЧК итак неплохо чикает без этих сложностей. И может оно и к лучшему, что она сейчас где-то прячется - для нее лучше, потому как, сам видишь, под Душманом сейчас земля горит, и он, не церемонясь, убирает даже таких свидетелей, как Инженер. А уж ей-то точно никакой пощады от него ждать не придется, и она это прекрасно осознает, видать и верно не глупая девчонка.
  Ты сам-то никому не трепал, что ты тоже свидетель и многое видел? - Жека обеспокоенно посмотрел в глаза Павла - хоть ты ни самого Душмана, ни его машины видеть, конечно, не мог, но, кто его знает, что у раненого зверя на уме.
  
  - Женя, ты меня пугаешь. Ну, во-первых, я тут никого не знаю, поэтому и рассказывать мне тут особенно некому. А потом, если ты никому обо мне не говорил, то и волноваться мне особенно нечего. Я и дома никому, ничего, все, как ты велел.
  
  - За меня можешь не беспокоиться, о том, что ты есть, только я один и знаю - Жека все-таки заметил некоторую тревогу в глазах Павла.
  
  В этот момент в прихожей раздался робкий звонок, и Пашка пошел открывать входную дверь. Через некоторое время он радостный зашел на кухню с еще одним молодым человеком примерно его лет, интеллигентной наружности.
  
  - Вот, ребята, познакомьтесь - это Женя - это Андрей. Погоди, Андрюха, я сейчас - с этими словами Пашка быстро вышел их кухни и скоро возвратился со стулом для Андрея, потом достал из буфета еще одну стопку и разлил коньяк - Ну, за встречу, за знакомство!
  
  Все выпили, точнее, сделали по небольшому глотку. Жека тоже на этот раз не стал пить всю стопку, а, как и все, лишь слегка пригубил коньяк.
  
  - Андрюха, ты какими судьбами оказался в наших краях? - спросил Пашка, поставив свою стопку на стол - что-то ты какой-то не радостный, осунулся весь, дома-то как?
  
  - Да дома всё нормально - жена с сыном на все лето к тещи уехали. Вика недавно звонила, у них все хорошо, отдыхают на море, загорают, купаются.
  Понимаешь, ко мне тут пару месяцев тому назад необычный заказчик приходил и довольно странный заказ сделал. Я художник - пояснил он для Жеки.
  
  - Ты молодец, что объяснил Евгению, что ты художник - широко улыбнулся Павел - а то Женя у нас сыщик. А ты тут - заказ, заказчик, странный, необычный - он ведь мог, чего доброго, подумать, что ты у нас киллером работаешь - рассмеялся Пашка.
  
  - Женя, вы правда в милиции работаете - спросил Андрей.
  
  - Ну да - пожал плечами Жека - оперуполномеченный Петроградского РУВД, убойный отдел. Правда, с настоящими киллерами пока еще дело не имел - улыбнулся Жека, смутившись - но одно могу сказать, по тем штампам, что я видел в кино, вы, Андрей на них нисколько не походите.
  
  - Так вот - продолжал Андрей, тоже улыбнувшись Пашкиной шутке - уже скоро наступит время сдачи, а мне ему даже показать нечего, в голове ни одной мысли. Точнее, их столько много и все они перемешались в один клубок, и как из него вытянуть ту единственную, я пока не знаю. Вот вышел прогуляться, мозги свои проветрить, прохожу мимо твоего дома, вижу, свет горит, дай, думаю, зайду.
  
  - Правильно сделал, что зашел. Сейчас мы твой клубок вмиг размотаем. Вон, Женя у нас большой мастер по распутыванию клубков. Не боись, Андрюха, прорвемся.
  
  - Да, Паша, ты всегда был большой мастер людям настроение поднимать. Давай попробуем, авось, и, правда, мы сообща чего-нибудь придумаем.
  
  И Андрей рассказал и про странный заказ и про не менее странного заказчика, после чего в кухне на некоторое время воцарилась гробовая тишина.
  
  - Да - первым открыл рот Пашка - ситуёвина! А мы тут с Женей до твоего прихода тоже философствовали и про воздаяние за грехи и про естественный отбор, но, похоже, твой случай ни в одну из этих категорий не подходит.
  Нет, ну понятно, конечно, что Бог дал такое тяжелое испытание Аврааму, чтобы укрепить его веру, поскольку пообещал ему сделать его отцом всех народов. Прикинь, какой это должен быть отец, чтобы управлять всеми народами. Вон, Иван Грозный и Петр, они своих сыновей не пощадили ради блага отечества. А Господь Бог! Он-то своего Сына принес в жертву во спасение всего человечества. Вот, видимо, и Авраама хотел таким же непоколебимым сделать. Жень, а ты чего скажешь?
  
  Жека повертел головой по сторонам в поисках подсказки на столь трудный вопрос, и ему на глаза попалась его папка, лежащая рядом на холодильнике, которую ему подарил Батя. И ему вспомнились глаза Степаныча, с какими он передавал ему папку. В них светилась надежда, что Жеке удастся достичь большего, чем он сам смог.
  
  - Я думаю - начал Жека, подбирая слова - что тут следует больше сконцентрировать свое внимание не на самом акте жертвоприношения, а на том, что за этим последует.
  
  И Пашка, и Андрей с интересом посмотрели на Жеку.
  
  - Ну, ты сам только что сказал - обратился Жека к Павлу - что на человека всегда сильно действует смерть другого человека, заставляя его искать этому факту объяснение - Пашка кивнул головой в знак согласия, правда, еще пока не понимая куда клонит Жека - Ну а такая необычная смерть, по-любому, должна подействовать еще сильнее.
  К примеру, смерть бомжа должна, по идее, предостеречь людей от излишнего злоупотребления алкоголем и отвратить их от антиобщественного образа жизни. Потому что любой человек, глядя на его смерть, невольно начинает задумываться, а как жил этот человек, и что помешало ему жить дальше. И люди, увидев трагическую смерть бомжа, единодушно отбросят для себя пагубный образ жизни и постараются избежать тех глупостей в своей жизни, которые тот совершил. То есть постараются быть несколько совершеннее. Другими словами, смертью бомжа можно обозначить некую границу, между тем, как могли себе позволить жить люди до его смерти и то, как они стали жить после. Одним словом, со смерти бомжа начался новый этап развития человека, для скорейшего начала которого сам бомж и своей жизнью, и смертью сыграл, можно сказать, наиглавнейшую роль.
  Таким же образом и со смертью сына этого Авраама - как говорите, Исаак, его звали - для еврейского народа должен был начаться новый этап их общечеловеческого развития. Правда, не знаю какой именно, но в эволюционном плане, он должен был быть более прогрессивный.
  
  - Да, но смерти-то никакой ведь не было - Пашка в упор посмотрел на Жеку.
  
  - Что, разве не было? - Жека с недоумением посмотрел на Пашку, а потом и на Андрея, ища у него поддержки, но не найдя, снова обратился к Пашке - Вы ж говорили, что Авраам этого Исаака принес в жертву.
  
  - Да нет, в самый последний момент, когда уже Авраам занес нож над горлом Исаака, Бог послал своего Ангела, и тот отвратил руку Авраама с ножом. В общем, все живы остались.
  
  - Живы, говоришь? - призадумался Жека - Ну, дык, все правильно - осенила его новая мысль - так и должно было случиться, этот Исаак и не должен был умереть. Потому что он как раз и был тем самым новым этапом развития, который пережил свою собственную смерть, а такое испытание гораздо сильнее, чем смерть чужая. То есть, получается, что Бог испытывал Авраама, но укреплял-то, выходит, Исаака.
  
  Пашка с Андреем переглянулись.
  
  - Да - наконец, взял слово Андрей, до той поры внимательно слушавший их - в этом определенно что-то есть, надо будет подумать, посмотрев на это жертвоприношение с этой стороны.
  
  - Ну, ты Женя молоток, если честно, я бы до такого не додумался, видать, ты и вправду, не зря хлеб государев кушаешь. А ты сам-то в Бога веришь.
  
  - Да как тебе сказать, в нашем доме, сколько помню, иконы в красном углу всегда были. Как-то никогда не задумывался об этом...
  
  Пока Пашка с Жекой переговаривались друг с другом, Андрей обдумывал Жекины слова, блуждая взглядом по кухне. И тут ему на глаза попалась книга в коричневом коленкоровом переплете, которую принес с собой Жека, и которая лежала сейчас на его папке.
  Не спрашивая разрешения, он взял ее в руки и раскрыл на титульном листе. На какое-то мгновение застыв, от увиденного, он повернулся к Пашке и спросил:
  
  - Слушай, Паша, откуда это у тебя?
  
  Оба, и Пашка и Жека повернули головы в сторону Андрея.
  
  - Да это не моя, это Женя с собой принес - слегка оправдываясь, стал объяснять Пашка, видя, как побледнел Андрей, обнаружив книгу.
  
  - Ой, извините, что я без спроса.
  
  - Да ничего, ничего, напротив - оживился Жека - я вижу эта книга вам, Андрей, хорошо знакома.
  
  - Ну, в общем, да, только не совсем эта. Дело в том - начал торопливо объяснять Андрей - что у меня дома есть точно такая же... Точнее не совсем такая. Эта книг - он приподнял книгу, чтобы дать возможность ее увидеть всем - это первая книга, написанная другом моего деда доктором Иваном Ильичом Рождественским, а у меня дома хранится его вторая книга точно в таком же переплете. Вот я и удивился, откуда, думаю, у Павла она могла появиться. А вы, Евгений, где ее взяли, если это не государственная тайна?
  
  - Да, пожалуй, сейчас уже и не тайна совсем. Дело в том, что она оказалась среди вещей одного, недавно убитого, очень крупного криминального авторитета. Мне просто, чисто из любопытства, стало интересно, как она могла попасть к нему. Я ее даже начал читать, и она меня захватила. Вот нес домой, чтобы дочитать.
  Андрей, а вы мне, что можете рассказать о докторе Рождественском?
  
  - Сам-то я, увы, Ивана Ильича в живых не застал - его забрали в тридцать шестом. Бабушка рассказывала, что тогда, после убийства Кирова, многих дворян забрали. Особенно тех, кто, во время Гражданской, на стороне белых воевал.
  
  - А ваш дедушка тоже был доктором?
  
  - Нет, мой дед был священником в нашем Кнзь-Владимирском соборе, и мой прадед там тоже служил. Иван же Ильич сначала был духовным чадом моего прадеда, а когда его не стало, когда и сам Иван Ильич вернулся после Гражданской, они сошлись уже с моим дедом.
  Ту, вторую книгу, Иван Ильич передал как раз накануне своего ареста.
  
  - А ваш дедушка жив.
  
  - Увы, тоже погиб под Дрезденом в апреле сорок шестого - и видя вопросительный взгляд Жеки, уточнил - дед был оставлен в качестве переводчика при коменданте Дрездена. В сентябре, машина, в которой он ехал, подорвалась на мине. Так, по крайней мере, мне рассказала бабушка.
  Знаете, я сейчас вспомнил интересную деталь. В беседе с тем странным заказчиком, по сути, я выложил ему концепцию той, другой, книги, что у меня дома, и при этом, мне казалось, что я уже когда-то участвовал в подобной беседе. И я все никак не мог вспомнить, где, когда и с кем происходила подобная беседа, а сейчас, когда увидел эту книгу, то понял, что та беседа происходила в моем воображении, с самим собой, когда я находился под впечатлением от прочтения той книги. Забавно, правда?
  
  - Я не знаю, Андрей, насколько вам это будет интересно, но мне помогли разыскать внука Ивана Ильича, и я с ним на днях буду встречаться, я сегодня звонил к нему на работу, просто его сейчас в городе нет. И представляете, он тоже доктор, только его зовут Ильей. Если вам интересно, то я бы мог помочь вам познакомиться друг с другом.
  
  - Да, думаю, это будет интересная встреча, нам действительно будет о чем поговорить. Евгений, запишите мой телефон, в общем-то, я всегда дома, так что найти меня будет не сложно.
  
  * * *
  Квартиру Рождественскому Зельцфер приобрел рядом со своей клиникой, на той же, Зверинской улице, поэтому Илья Александрович имел удовольствие застать в клинике Валерия Залмановича, как только прилетел из Вены, в тот же вечер.
  Выслушав отчет Рождественского о поездке, в которой тот опустил лишь встречу с Генрихом фон Шрайтеном, поскольку она не касалась дел клиники, Валерий Залманович поблагодарил коллегу и под конец сообщил, как бы между прочим:
  
  - Илья Александрович, тут вами милиция интересуется, некто - Зельцфер посмотрел в своем ежедневнике, всегда лежавшем на столе - лейтенант Колосов из 43-го РУВД. Вы должны знать, это на Большой Монетной. Кстати, очень приятный молодой человек.
  
  - Хм, и что ему от меня надо, он не сказал?
  
  - Разумеется, я поинтересовался. Но он ответил несколько обтекаемо, как это у них принято, он сказал, что хотел бы с вами встретиться по делу, которое больше заинтересует вас. А ему от вас нужно взамен лишь получить кое-какую информацию по делу, которое он сейчас расследует. Извинился, сказав, что большего он пока сказать, к сожалению, не может.
  Илья Александрович, не в службу, а в дружбу, завтра с утра отправляйтесь-ка к этому лейтенанту, а то он, чего доброго, сюда заявится и распугает тут нам всех клиентов. Вот его телефон, созвонитесь с ним прямо с утра. Думаю, это просто какая-нибудь формальность, но все-таки.
  
  * * *
  На следующее утро, около девяти часов утра, когда Батя с Жекой веселились, слушая Володькин рассказ о том, что с ним приключилось на свадьбе его друга, в их кабинете прозвенел телефонный звонок.
  
  - Майор Кречетов слушает - Батя всегда первым брал трубку, вот и сейчас она оказалась у него в руке чисто машинально. - Доброе утро. Да, пожалуйста. - Батя протянул трубку Жеке и на его немой вопрос прошептал, прикрыв трубку рукой - Рождественский.
  
  - Лейтенант Колосов слушает. Доброе утро Илья Александрович. Да, я хотел бы с вами увидеться, чтобы обсудить ряд вопросов... Это не по телефону, на месте я вам все объясню. Я мог бы подъехать к вам в кли... А, вам удобнее самому к нам подойти, тогда записывайте адрес. Вы знаете. Да, кабинет 507 - это на пятом этаже. Часикам к десяти вам удобно? В таком случае, до встречи. Жду.
  
  - Слушай, Жека, как это ты его так быстро отыскал? - удивился Батя.
  
  - Повезло. Семёныч с ним, оказывается, вместе в институте учился. Но может, это еще и не тот, кто нам нужен.
  
  - Я не понял, ребята, вы чо, все еще то дело мусолите? - подал голос Володька.
  
  - Да, нет, Володя, просто Жека устраняет для себя лично его белые пятна. Так, для общего развития.
  Жень - обратился он к Жеке - ну, тогда, может, мы с Володькой пойдем пивка попьем, чтобы вам тут не мешать, тем более погода располагает, да и Главком в Главке, а к одиннадцати подойдем. В случае чего, звони на володькин мобильник, ну а я буду где-то рядом.
  
  Около десяти часов, выйдя из троллейбуса двенадцатого маршрута возле 43-го отдела милиции, Илья Александрович слегка волновался.
  За свою жизнь он лично никогда не имел дело с карательными органами. Единственно, имел возможность наблюдать их работу, когда его представители привозили к ним в психбольницу больных для принудительного обследования, а также иметь представление об их работе по рассказам тамошних больных, в основном хронических алкоголиков. Но этот лейтенант Колосов почему-то совсем не представлялся Рождественскому эдаким Держимордой, который за питерскую прописку готов мать родную дубинкой до смерти забить.
  И все-таки Илья Александрович сильно волновался. Самое смешное, вспомнил он, что он так не волновался даже когда имел дело с полковником КГБ, а тут всего-то лейтенант, да еще простой милиции - подбадривал себя Рождественский, подходя к большим дубовым дверям отдела милиции. Видимо сработал принцип - чем начальник мельче, тем он гаже - старался он себя успокоить.
  Но это у него как-то плохо получалось, параллельно с этими мыслями в голову лезли противоположные, вроде того, что и от самой фамилии - Колосов - веяло каким-то сталинским душком. Интересно, подумал он, там у них специально подбирают сотрудников с такими фамилиями. Или уже на месте выдают идейно-выдержанные, чтобы комар носа не подточил.
  И все-таки в его голосе - прокручивал он еще раз их телефонный разговор - не слышалось ноток лукавства, этот Колосов действительно нуждался в его помощи. Или это на меня перестраховщик Зельцфер страху нагнал? Нет, видимо, и впрямь, еще рано страх списывать со счетов - кое-как слегка успокоив себя, таким образом, Рождественский вошел в здание РУВД.
  С одной стороны повода у него для тревог не могло быть - он никого не убивал и не грабил, и вообще закон не нарушал. Если бы это было связано с его профессиональной деятельностью, где Илья Александрович для достижения положительного результата не пользовался устаревшей традиционной методикой лечения, то его бы вызвали не к оперуполномоченному Колосову, а совсем в другое место. Да и жалоб от его пациентов пока не было.
  Не испытывая особого восторга по поводу предстоящего свидания со стражем порядка, он поднялся по лестнице на пятый этаж. Идя по коридору этажа, машинально отмечая номера кабинетов, Рождественский настойчиво напрягал свою память на предмет возможных, в обозримом прошлом, несостыковок с законом. Но несостыковок, как не крути, не было, и, тем не менее, настроение было не радостное. Сузить свой поиск до масштабов Петроградского района Илья Александрович как-то не сообразил - для него милиция представлялась чем-то единым и неделимым на области, города, районы и участки. Увидев, наконец, нужную табличку с номером 507, он постучался в дверь.
  К его приятному разочарованию, глазам предстал не красномордый Цербер с выпученными от злости глазами и удавкой для пыток в волосатых лапах. Хозяин небольшого кабинета, молодой парень, явно желая добавить себе немного солидности, при виде культурного, образованного человека, привстал и сдержано представился:
  - Оперуполномоченный Евгений Васильевич Колосов.
  Присаживайтесь, Илья Александрович.
  
  Рождественский профессионально отметил про себя природный ум и такт молодого оперуполномоченного. Именно природный, который передается по наследству, а не воспитывается утомительной зубрежкой и отработкой обязательных приемов, уложений и правил. Ему от этого стало несколько легче - пропала некоторая скованность и неопределенность его положения - интуиция подсказывала, что от этого молодого человека подвоха ждать не придется.
  
  Тем временем, Колосов раскрыл дембельский альбом убитого Коли, который он принес с собой в отдел. Видя легкое волнение Ильи Александровича, Жека постарался разрядить обстановку.
  
  - Не волнуйтесь Илья Александрович, я вас вызвал по несколько деликатному вопросу, поэтому не мог вам всего рассказать по телефону. Но для начала, я хотел бы вас спросить, что вы можете сказать об этом человеке? - с этими словами он разложил перед Рождественским несколько фотографий Николая Плетнева.
  
  - Ничего. Я вижу этого человека впервые. - глядя на его реакцию, Жека понял, что Илья Александрович и в самом деле никогда не видел молодого солдата, смотревшего на него со снимков.
  
  - Может, это кто-то из ваших бывших пациентов, ну, скажем, двух, трехлетней давности. Посмотрите, пожалуйста, повнимательней, не торопитесь - стал настаивать он, больше для очистки совести, чем, надеясь на положительный результат.
  
  - Нет, я никогда не встречался с убитым - категорично заявил Рождественский - иначе, я бы его запомнил.
  
  - ?!
  
  Возникла небольшая пауза. Жека уже с большим интересом стал разглядывать Рождественского. Поначалу тот показался ему рядовым законопослушным чайником, простым интеллигентом, из тех, кто о работе милиции знают только по книжкам и кино. Из тех, которые не способны даже дать обидчику отпор. Но после последних слов Рождественского Жека засомневался в своем первом впечатлении о нем, и при более внимательном рассмотрении он смог разглядеть в докторе скрытый мощный потенциал, который тому так искусно удавалось скрывать.
  
  - Почему вы решили, что он убит? - наверно сериалов насмотрелся, мелькнуло у Жеки в голове, а там всегда, как он заметил, почему-то всегда фото одних жмуров показывают. Вот и этот 'доктор' туда же... А может он действительно что-то знает? Может даже...
  
  - Вы, Евгений Васильевич, наверно, прежде чем пригласить меня сюда, полагаю, навели справки обо мне, и о том, чем я собственно занимаюсь? - вопросом на вопрос ответил Рождественский, слегка выделив Жекино имя и отчество, отчего тот даже чуточку выпрямился на своем стуле и слегка расправил свои плечи.
  
  - Ну, в общем и целом. Ведь звонили-то я к вам на работу!
  
  - Тогда не буду объяснять всех своих профессиональных тонкостей, вы уж так, Евгений Васильевич, поверьте мне на слово. - Рождественский, почувствовал уверенность в себе. После невольной демонстрации своих возможностей, которая вырвалась чисто случайно, он заметил, что лидерство в их беседе постепенно переходит к нему, и на этот раз произнес имя и отчество Жеки машинально.
  - Так вот - продолжал Илья Александрович - вы, наверно, по роду своей деятельности сталкивались с мошенниками, которые брались за большие деньги вылечить по фотографии от пристрастия к алкоголю, или вернуть в семью сбежавшего мужа?
  
  Жека, конечно, слышал о таких умельцах, которые по фотографии могут все сказать о человеке, но самому с ними сталкиваться никогда не приходилось, поэтому верилось ему в такие возможности с большим трудом. А этот, тем более, ни в какой бесовщине замечен не был, только с психами в дурдоме дело имел, может и сам того... Они там все с приветом...
  
  - Ну, что-то такое слышал, конечно, хотя наш отдел непосредственно мошенничеством не занимается. А что, это в самом деле возможно... Ну, там, вылечить по фото от запоев, или навести, там, порчу-зглаз, приворожить-заворожить?
  
  - Нет конечно! - Илья Александрович невольно улыбнулся той наивной непосредственности с которой этот молодой лейтенант задал свой вопрос. - И если кто-нибудь предложит вам такое, да еще за деньги, то можете смело надевать на него эти ваши наручники и сажать его в свою тюрьму. - На этот раз улыбнулся Жека.
  
  Напряжение, возникшее в самом начале их беседы, начинало рассиваться.
  
  - Но во всем этом, несомненно, доля правды есть - продолжал Рождественский - и она заключается в том, что лицо человека действительно отражает всю его судьбу, которую опытному профессионалу легко прочесть так же, как это делают опытные хироманты по ладони. Но, увы, это не каждому дано, для этого необходима природная предрасположенность, талант, если хотите, который при надлежащей длительной упорной работе вполне может дать желаемый результат. Отсюда и людей с такими способностями, впрочем, как и опытных хиромантов в мире не так уж много - по пальцам пересчитать. И я один из них, поэтому со всей ответственностью могу говорить об этом. А уж лечить по фотографии - это полный бред, так как любое лечение требует длительного времени, наблюдений, корректировок и прочее, а дунул-плюнул, только в сказках бывает и в рекламе. Но, увы, чудеса сейчас слишком востребованы, и люди готовы платить любые деньги, чтобы увидеть своими глазами эти чудеса.
  
  - Так почему бы вам, Илья Александрович, не выступать, скажем, по телевидению с разоблачением мошенников?
  
  - Повторяю - грустно вздохнул доктор - люди сейчас требуют чудес, а не моих разоблачений, поэтому меня никто не захочет слышать, меня просто не услышат. И потом, каждый всегда будет думать, что обмануть можно кого угодно, только не его самого - такова уж натура человеческая.
  
  - Хорошо - вернул Жека разговор к начатому - будем надеяться, что народ рано или поздно сам прозреет. А сейчас, что вы еще можете рассказать про этого человека - указал Жека на фото.
  
  - Ну, что про него можно сказать - Рождественский стал внимательно разглядывать фотографию - честный был парень, любил, чтобы во всем торжествовала справедливость. Наверняка в детстве всегда заступался за слабых, и если бы не ранняя кончина, то вполне мог бы стать образцовым служителем закона, или военным. Впрочем, военным даже больше, тем более, что на войне ему уже довелось побывать и не при кухне, а в самом ее пекле. В личной жизни он был однолюбом. Такие обычно до конца своих дней отдают предпочтение только одной женщине, прощая им порой всё, даже измену. - Немного помолчав Илья Александрович добавил - Его убили, если вы это хотели услышать - такие не кончают жизнь самоубийством.
  
  - Глядя на то, с какой легкостью вы рисуете портрет человека, которого видите в первый раз, и то по фотографии, я не удивлюсь, что вы еще и мысли умеете читать. Но я ничего такого про самоубийство не думал. Почему вы заговорили о суициде?
  
  - Мне как-то доводилось уже консультировать правоохранительные органы, и там был похожий случай. Тоже боец спец контингента, только там был суицид в чистом виде, вызванный нежелательным воздействием... впрочем, неважно, у меня это просто вырвалось.
  Так вот, скорее всего, кто-то использовал его честность в своих корыстных целях, а потом убрал его, как нежелательного свидетеля. Или может, испугался, что обман будет раскрыт, и что месть этого солдата будет страшной. Пожалуй, это всё, что я могу сказать про него. Увы, всех деталей - имен и подробностей по фотографии определить невозможно.
  
  - Хорошо, теперь посмотрите внимательно на эту фотографию, что вы можете сказать об этой девушке - Жека положил на стол фото Ирки-Черной Мамбы.
  
  Рождественский внимательно рассмотрел снимок.
  
  - Эта девушка - проститутка - уверенно начал он - но не жертва обстоятельств, жертвой её трудно назвать - решительная, даже дерзкая, не глупая, скорее хитрая, честолюбивая - роль недалёкой искательницы лёгкого заработка ей вряд ли подойдет. Такие обычно страстно хотят обрести статус, но редко добиваются своего. Так как вся их беда заключается в том, что они хотят получить максимум благ малой кровью, идут, как правило, по пути наименьшего сопротивления. И в конечном итоге очень быстро становятся рабами своей мечты и тех обстоятельств, которые вынуждают их идти к своей мечте. Пожалуй, это все, что можно о ней сказать. Впрочем, она никогда не стремилась торговать своим телом на потоке, даже ради заработка. Она с самого начала не желала быть зависимой от многих клиентов, и она всегда стремилась обрести себе одного единственного покровителя, но такого, который удовлетворял бы все ее запросы. Вот теперь, пожалуй, полный портрет.
  
  - Да, всё верно, это девица действительно проститутка, Ирка, по кличке Чёрная Мамба, и характер ее, похоже, вы точно описали.
  
  - Да, я ещё забыл сказать - пропустил его слова мимо ушей доктор - что она жива.
  
  Жека, стал рассматривать фото Ирки, пытаясь углядеть там то, что увидел Рождественский. Но вскоре оторвав глаза от фото, поняв безнадежность своих поисков, он произнес - Она, похоже, была той единственной любовью этого солдата.
  
  - Ну, тогда все становится на свои места - Рождественский откинулся на спинку стула - У меня такая складывается версия происшедшей трагедии.
  Этот молодой человек, скорее всего, дружил с этой девушкой еще до того, как его забрали в армию. Возможно, они любили друг друга самой чистой и светлой любовью, какая только может быть между детьми. Но когда его рядом не стало, когда она осталась одна, когда исчез духовный смысл ее существования, наружу стали вылезать вполне приземленные амбиции, и стремление стать независимой. В наше время многие, особенно молодежь, ошибочно считают, что только деньги способны сделать человека свободным и независимым, а женщины еще находят в деньгах и защиту своей слабой сущности. Поэтому естественно, что лишившись духовного рая, вдобавок сильного защитника, она стала сама ковать свое благополучие, и строить свою безопасность. Так она стала проституткой.
  Но и роль уличной девки, доступной каждому, ее вряд ли бы устроила, а вот подкладываться под нужных ей людей - это как раз в ее духе. То есть под тех, кто обладает деньгами и властью.
  Теперь, когда ее молодой человек пришел из армии, она снова обрела в его лице любовь, защиту, уважение, счастье, наконец, но старые связи не так-то просто оборвать. От них не отделаешься одним махом, они еще долго будут держать человека, тем более того, которому не так-то легко найти адекватную замену. И тут либо этому солдатику покровители его девицы предложили сделку - он под их заказ совершает какое-нибудь преступление, возможно убийство, даже, скорее всего, убийство. Потому что у подобных сделок, в которых присутствуют настоящие сильные чувства, цена обычно очень высока. Но могли использовать эту ситуацию и, что называется, в темную, хотя это большой риск.
  
  - А в темную, это как?
  
  - Ну, допустим, могли рассказать, этому солдатику, чем она занималась в его отсутствие. И наврать, что к этому ее принудил тот-то и тот-то, добавив, что он и сейчас не желает ее отпускать ни за какие деньги. В общем, подвели бы его к необходимости совершить убийство. Но повторяю - такая операция под силу не каждому, а только человеку умному и неплохо разбирающемуся в людях.
  Ну, а потом, когда он совершил запланированное убийство - его самого убрали, как нежелательного свидетеля.
  Теперь по поводу этой девушки. Предвижу ваш вопрос по поводу того, где ее теперь искать, и постараюсь на него ответить.
  Скорее всего, она сама стала свидетелем этого преступления, или догадалась, что и она теперь стала нежелательной свидетельницей обоих убийств и заказного, и этого солдата, и теперь скрывается, так как отдает себе отчет, что ее не пощадят ни при каких обстоятельствах. Кроме того, если учесть, что заказное убийство было не простого человека, а лица, должно быть, влиятельного, то она сейчас выступает в роли не рядовой свидетельницы.
  Как вы говорите у нее прозвище - Чёрная Мамба? Не совсем представляю себе эту рептилию, поэтому я бы назвал этот тип - Скорпионом. Такие, как она, не любят, когда ими манипулируют, да еще при этом обманывают. Такие обман не прощают, и всегда будут стремиться отплатить той же монетой - кусать будут неожиданно, смертоносно, в самое слабое, самое незащищенное место и в самый неподходящий момент. Поэтому сейчас она, должно быть, заняла выжидательную позицию, и искать ее бесполезно. Она сама всплывет в самом неожиданном месте и, надо полагать, очень скоро.
  
  - Вы хотите сказать, что она сама нанесет удар первой по тем, кто хочет ее убить, сама их убьет?
  
  - Вот именно, только сделает это чужими руками - руками друзей или компаньонов ее обидчика, в общем нанесет удар там, где его будут ждать меньше всего. В любом случае, сама светиться не будет - побоится, да и не по силам ей это. Повторяю - это очень умная девочка, и своих целей связанных с местью, такие, как правило, добиваются.
  
  - Хорошо. У меня, Илья Александрович, последний вопрос, как вы объясните это? - Жека извлек из своего стола книгу в темно коричневом потертом на сгибах коленкоровом переплете, с потемневшими от времени страницами, что было заметно по ее пожелтевшим торцам. Жека положил книгу перед Рождественским.
  
  - ?! - Абсолютно ничего. Мне эта книга так же не знакома, но в отличие от фотографии, я ничего о ней сказать не могу.
  
  - Посмотрите внимательней. Здесь имеется экслибрис. - Для наглядности Жека раскрыл книгу. На внутренней стороне обложки стояла чёткая печать, сделанная красной тушью - 'Из книг доктора Рождественского'. При этом он заметил, как Илью Александровича охватило сильное волнение. Ну что ж, подумал Жека, значит, я в нем не ошибся - это именно тот Рождественский, которого я искал.
  
  - Так вот в чем дело. - проговорил Илья Александрович каким-то приглушенным голосом, облизнув свои пересохшие губы. Глядя на книгу завороженным взглядом, он уже без спроса, слегка трясущимися от волнения руками, пододвинул ее к себе поближе и раскрыл ее титульный лист. На нем было отпечатано на машинке: 'доктор Иван Рождественский', а ниже: 'Законы развития Вселенского разума', а ниже чернилами от руки: Книга первая - 1924 г.'.
  Так и есть, ошибки быть не могло. Так вот где нам довелось увидеться - Рождественский разговаривал с книгой, поглаживая ее ладонью, как с самым близким ему человеком, совсем не обращая внимания на хозяина кабинета.
  И потом, вдруг вспомнив про Жеку, поднял на него свои счастливые глаза, в которых поблескивали слезы. - Простите, просто эта книга - единственное, что у меня осталось в память о моем деде. Не поверите, я ее до этого никогда в глаза не видел, и уж думал, что никогда уже и не увижу, но слышал о ней с самого своего детства от своего отца. Как она попала к вам?
  
  - Я ее нашел в комнате у убитого солдата, вот и заинтересовался, как она могла к нему попасть. Поэтому и захотел с вами увидится, в надежде, что вы поможете мне ответить на этот вопрос.
  
  - Я понимаю - начал Рождественский, немного придя в себя - Эту книгу написал мой дед, тоже доктор, только не психиатрии, а хирургии, и звали его Иван Ильич Рождественский.
  Ну, что я могу сказать... - Илья Александрович собирался с мыслями. - Вас ведь видимо больше интересует не судьба моей семьи, а судьба этой книги, чтобы выйти на ее последнего владельца. Ведь так?
  
  Жека утвердительно закивал головой.
  
  - Но судьба книги, как это не покажется странным, неразрывно связана и с судьбой моего деда. Дело в том, как бы это понятнее объяснить... В общем, мой дед Иван, не закончив медицинский факультет университета, в четырнадцатом году добровольцем ушел на фронт фельдшером. Там, волею случая, он спас жизнь одному тяжело раненому солдату, который после революции стал каким-то чекистским начальником. Фамилия его была Карпухин. Я эту фамилию хорошо запомнил. Но при советской власти разыскивать его не решался, а сейчас, когда это стало в какой-то степени возможно, я уже было собирался, да всё как-то времени не находил. Но об этом после.
  Так вот, мой дед после Империалистической до двадцать второго года лечил раненых в белогвардейских лазаретах. Книгу он стал писать, когда уже вернулся домой, в Питер.
  До тридцать шестого года его не трогали вообще. То ли не до него было, то ли... Одним словом, он устроился хирургом в травмопункт - там, на Васильевском, на третьей линии. Женился на моей бабушке, у них родился мой папа, а вечерами, в свободное время, писал вот эту книгу, считая ее трудом всей своей жизни.
  Так бы они и жили, но в тридцать шестом, после убийства Кирова, за ним пришли ребята в кожаных пальто, и руководил ими тот самый Карпухин. Даже и не знаю, как это назвать - случай, или Божий промысел. Но отец рассказывал, хотя ему тогда было всего шесть лет, но он хорошо запомнила все детали дедушкиного ареста. Так вот, папа рассказывала, что дед передал книгу этому Карпухину, и тот положил ее в карман своего кожаного пальто со словами: 'На память о тебе доктор. Все-таки ты мне жизнь спас'.
  Тогда это громко называлось: 'Борьбой с врагами народа'. На самом деле шел банальный грабеж. Как потом выяснилось, просто трехкомнатная квартира, в которой прожили не одно поколение моих предков, приглянулась этому Карпухину, у которого тоже маленький сынишка подрастал - вот вам и вся 'Борьба с врагами народа'. И в остальных случаях, должно быть, было все тоже самое. Всех бывших белогвардейцев арестовывали и расстреливали, так как у них было, что отнять ненасытной утробе новой власти.
  
  - Постойте, забрали-то ведь только вашего деда, какая ж тут квартира - бабушка-то с вашим малолетним отцом остались?
  
  - Да, в том-то и дело, что не остались - спокойно проговорил Рождественский - они тоже подверглись репрессии. Им было велено в двадцать четыре час покинуть пределы Ленинграда, без права прописки в нем.
  Я об этом совсем недавно узнал. Помните, я вам говорил, что мне уже доводилось консультировать расследование случая суицида одного спецназовца. То расследование вел полковник КГБ - сейчас уже не помню, если честно, его имя отчество, так вот, по моей просьбе, он покопался в своих архивах и предоставил мне всю имеющуюся информацию о моей семье.
  
  - И как же они? - в жекином вопросе Илья Александрович услышал нотки неподдельного сопереживания человека, который понимал, что значит лишиться своего дома.
  
  - Обошлось, слава Богу. Другие возможно и погибли бы, окажись они в январе месяце на улице, практически, без средств к существованию и с волчьим билетом вместо документов. Мои просто перебрались жить к сестре моей бабушки, которая жила неподалеку. Так там у нее и жили без работы и прописки, на птичьих правах. Хорошо, что муж моей двоюродной бабушки хорошо зарабатывал, поэтому не голодали. Мой папа уже в блокаду в детском доме новые документы получил, когда умерла его мама, моя бабушка, и он вынужден был туда пойти, чтобы не умереть с голоду. А ее сестра в это время была в эвокуации. Видимо, в то время не очень стали разбираться кто он этот тринадцатилетний мальчик - враг народа или нет, а просто выписали новые документы с его слов, взамен утерянных - для того времени - это было нормально. Так он по ним и жил до самой смерти, даже не зная, что он был когда-то репрессированным. Потм после войны из эвокуации вернулась моя двоюродная бабушка, по новым документам прописала у себя моего отца. Потом появился я. В общем, выкарабкались из этой ситуации.
  
  Рождественский замолчал, и Жека не решался потревожить его воспоминания. Он-то хорошо понимал, что значит было в то время быть женой и сыном врага народа, которому тройка НКВД припаяла 'десять лет без права переписки' - единственный приговор для тех, кто попал в жернова той борьбы с врагами народа.
  
  - Так вот - очнулся доктор от своих воспоминаний - что касается книги, то поиски ее последнего владельца нужно начинать именно с этого Карпухина. Не думаю, чтобы он мог дать ее кому-нибудь почитать и забыть об этом, потерять или обменять на хлебушек в голодный год. Поверьте, судя по описанию, такие люди никогда не расстаются с тем, что однажды попало в их руки, поскольку на все приобретения такие люди затрачивают очень много сил, причем, сил душевных, эмоциональных. И потом, им очень тяжело расставаться, с уже приобретенным, так как при расставании они затрачивают еще больше душевных сил. Так что смело начинайте с Карпухина - скорее всего, именно он был ее последним владельцем, точнее кто-то из его потомков. Потому что такая бережливость всегда проигрывается на генетическом уровне, и гоголевский Плюшкин отнюдь не фантазия гения.
  
  - Ну, с этим мы разберемся. - Жека убрал со стола фотографии Николая Плетнева и Ирки. - Не поверите, совершенно случайно вчера вечером я встретился с внуком друга вашего дедушки, он мне в двух словах тоже кое-что рассказал и про вашего деда, и про книгу, которую он писал. Кстати, у него дома хранится вторая книга.
  
  - А мне можно с ним повидаться?
  
  - Даже нужно, тем более, что когда он узнал, что я вскоре встречаюсь с вами, он сам меня просил о встрече.
  
  - Знаете, о чем я сейчас вспомнил - лицо Ильи Александровича обмякло и подобрело - вчера в Вене я разговорился в кафе с одним немцем, который, между прочим, превосходно говорил по-русски. Точнее, он сам ко мне подсел, представился, завел разговор... Так вот, я сейчас вспомнил, что свою беседу со мной он строил таким образом, чтобы я, ни о чем не подозревая, выложил содержание именно этой книги.
  Да, я ее никогда не читал, но ее содержание, прекрасно знаю. Моя бабушка по черновикам деда смогла ее восстановить почти полностью, точнее сказать, я сейчас понимаю, что в ее сборник вошли обе книги, которые написал мой дед.
  Так вот я склонен думать, что тот немец в этом разговоре прощупывал меня на наличие у меня этой книги. То есть, я хочу сказать, что, оказывается, и в Германии знают о ней.
  
  - Как вы сказали - строил свой разговор, в надежде выведать наличие? А как выглядел ваш немец?
  
  - Высокий, поджарый, солидный, лет 55-60, седовласый, нос горбинкой. Эдакий, знаете ли, Вильгельм Завоеватель, только весьма внимательный к окружающим и деликатный. Представился Генрихом фон Шрайтеном, соучредителем фирмы 'Мерседес'.
  А что, он похож на международного мошенника? - в свою очередь спросил Рождественский, улыбнувшись.
  
  - Да, как знать, как знать. Дело в том, что к Андрею - это тот самый внук друга вашего деда, он художник - к нему приходил два месяца тому назад заказчик. По описанию этот человек очень смахивает на вашего немца, и он тоже, я сейчас это понял, в разговоре с Андреем, подвел его к содержанию книги, что хранится у него. То есть, получается, что сам заказ был лишь для отвода глаз, а к Андрею он пришел, чтобы разведать о книге. Его книга интересует.
  Знаете, что - вы сейчас никуда не торопитесь?
  
  - Нет, я в полном вашем распоряжении, мой шеф отпустил меня.
  
  - Тогда давайте, составим фоторобот этого немца и подъедим к Андрею, заодно и познакомитесь.
  
  - Что ж, отличная мысль.
  
  * * *
  - Позвольте мне представить вас друг другу - торжественно произнес Жека, преисполненный чувством гордости за то, что и он внес свою лепту в то, чтобы это знакомство состоялось, когда они с Ильей Александровичем уже находились в квартире Андрея. - Илья Александрович Рождественский - указал Жека рукой - внук Ивана Ильича Рождественского. А это Андрей.
  
  - Введенский - Андрей сделал легкий поклон головой.
  
  - Припоминаю - произнес Рождественский, протягивая свою руку для рукопожатия - я слышал эту фамилию в связи дедом и его книгой.
  
  - И мне моя бабушка много рассказывала о вашем деде.
  
  - Да, видимо, пришел черед теперь и нам поближе познакомиться -они крепко пожали руки и застыли в молчании, разглядывая друг друга.
  
  - А вы тоже, как и мы, все там же живете, за мостом - первым нарушил молчание Андрей, и указал рукой в том направлении.
  
  Рождественский, следуя его руке, подошел к окну и осмотрел, открывшуюся панораму.
  
  - Да, мой дедушка жил вон в том, розовом доме. Но отец мне рассказывал, что после ареста деда их с мамой выселили, и они перебрались жить к сестре моей бабушки, которая жила там же на набережной Макарова, только у Тучкова моста. Отсюда, пожалуй, будет не видно, это рядом с церковью Святой Великомученицы Екатерины. Отец рассказывал, что церковь и во время войны была открыта. Ее закрыли только в пятидесятых.
  
  Они замолчали, каждый думая о чем-то своем.
  
  - Вы извините - напомнил о себе Жека и, тем самым, нарушив молчание - давайте, кое-что уточним, и я вас оставлю.
  
  - Да конечно, Евгений Васильевич, извините - они оба обернулись к Жеке, вспомнив о нем.
  
  - Скажите Андрей, случайно, не этот человек вам заказывал картину? - с этими словами Жека извлек из своей папки фоторобот человека, во многом напоминавшим Генриха фон Шрайтена.
  
  Андрей только улыбнулся, взглянув на фоторобот.
  
  - Знаете - сказал он - я вчера вечером по памяти сделал несколько карандашных набросков своего заказчика - с этими словами он подошел к своему письменному столу, заваленному различными бумагами с рисунками, отобрал из них несколько и протянул Жеке - уверяю, здесь он похож больше.
  
  - Да, это он - проговорил Рождественский, разглядывая наброски - и типаж, и характер - вылитый он.
  
  - А вы, Илья Александрович, с ним тоже знакомы - удивился Андрей.
  
  - Да, с господином фон Шрайтеном я познакомился вчера в Вене.
  
  - Вы сказали его зовут фон Шрайтен?
  
  - Ну, да, Генрих фон Шрайтен - так он мне представился. Немецкий предприниматель, а что вас Андрей удивило?
  
  - Странно, а мне он представился Авдеевым Николаем Николаевичем. Я думал, он потомок эмигрантов.
  
  - Скажите, Андрей, а ваша книга на месте? - поинтересовался Жека.
  
  - Разумеется.
  - А когда вы ее видели в последний раз.
  
  - Да, вчера, как только пришел домой. Я вам ее сейчас принесу - с этими словами он удалился в другую комнату, и вскоре вернулся с книгой в руках.
  
  - А что, собственно, происходит.
  
  - Видите ли, Андрей - начал Жека, пока Рождественский с любовью разглядывал книгу своего деда - вчерашний ваш рассказ о том, как ваш заказчик в беседе с вами направлял ход ваших мыслей к этой книге, слово в слово сегодня повторил Илья Александрович. Только с этим господином, а это, безусловно, один и тот же человек, он встречался вчера в Вене, где фон Шрайтен, также в своей беседе с доктором, пытался осторожно, не привлекая внимания, выведать у него о книге. Отсюда напрашивается вопрос - для чего немецкий предприниматель проявляет такой повышенный интерес к этой книге. Ну, если он, конечно, не врет, что предприниматель.
  
  - Не врет - вставил свое компетентное слово Рождественский, оторвавшись от книги - во всяком случае, видимо, зная о моих возможностях, со мной решил играть максимально открыто. Вот только, действительно, как он узнал о ее существовании.
  
  - Думаю, тут все очень просто - Андрей, потихоньку стал понимать, суть происходящего. - Я вам, Евгений Васильевич, вчера уже говорил, что мой дед, после окончания войны еще около года оставался в Дрездене в качестве переводчика. Вполне возможно, что он там разговаривал об этой книге с кем-нибудь из немцев.
  
  - Такое вполне может быть - произнес Жека, призадумавшись - но зачем она ему сдалась, да еще через столько лет?
  
  - С этим тоже все очень просто - Рождественский посмотрел на книгу - В этих книгах - он указал на ту, что держал в руках - описаны законы развития всего живого, и человечества, в том числе. По большому счету, этими знаниями должен владеть каждый человек, чтобы меньше в своей жизни делать ошибок. Поскольку они раскрывают самый естественный ход развития, а так же описываю те наказания, которые влекут за собой своевольное нарушение законов развития. Их должен знать рабочий и колхозница, инженер и художник, директор предприятия и, конечно, руководители всех рангов, вплоть до президента. Видимо, господину Шрайтену они понадобились, как предпринимателю. И он мне не солгал, когда сказал, что интересуется развитием человечества. Единственная его корысть заключается, пожалуй, в том, что он хочет владеть этими знаниями раньше других, пока никто о них ничего не знает. И этот выигрыш во времени дает ему колоссальное преимущество перед его, скажем, конкурентами и существующими, и потенциальными. А то, что так долго никто не интересовался этими знаниями, так раньше, при закрытой границе, это было не так-то просто.
  - Андрей, а когда, он обещал наведаться к вам снова? - спросил Жека.
  
  - Точной даты он не указал, сказал, что через два месяца.
  
  - Немцы, народ пунктуальный - задумчиво произнес Рождественский, думая о чем-то о своем - а этот фон Шрайтен, я заметил, ни одной мелочи не упускает. Если сказал, что через два месяца, то явится ровно через два месяца, день в день и даже минута в минуту.
  
  - И когда же это должно произойти? - спросил Жека, обращаясь к Андрею.
  
  - Постойте, сейчас соображу... Ну точно, на следующий день после его прихода в церкви отмечали день Николы Майского, значит, приходил он 21-го мая. Постойте, так, значит, он придет уже завтра... Ну да, выходит, что так - Андрей приуныл - а у меня еще и конь не валялся. Думал, что у меня хотя бы пара дней еще имеется.
  
  - И что, так никаких мыслей не появилось - спросил Жека.
  
  - Ну, где-то, что-то... Евгений, а что вы собираетесь делать с моим заказчиком? - неожиданно спросил Андрей.
  
  - Ну, пока он никаких противоправных действий не совершал, но есть подозрение, что собирается завладеть книгой, которая находится у вас. Как думаете, Илья Александрович, из разговора с Андреем, этот фон Шрайтен мог догадаться, что книга находится у Андрея?
  
  - Он вполне мог понять, что Андрей эту книгу читал, и из этого заключить, что она у него, скорее всего, находится дома.
  
  - Илья Александрович, вы его видели и не по фотографии, разговаривали с ним, не могли бы сказать, что он предпримет, чтобы завладеть книгой. Ведь, как я понял, красть он ее не стал.
  
  - Ему нужна не сама книга - почти не задумываясь, ответил Рождественский - он не коллекционирует раритеты. Повторяю, ему нужны знания, что содержатся в книге, поэтому он будет рад получить с нее и ксерокопию. И деньги предлагать не будет, поскольку не доверяет деньгам в таком важном для него вопросе - у него есть аргумент посущественнее. И уж, конечно, он не будет действовать нахрапом, он постарается в разговоре подвести Андрея к тому, что он сам предложит ему эту книгу.
  
  - Да ну, не может быть - рассмеялся Андрей - чтобы я, находясь в здравом уме, сам бы отдал то, что мне по-настоящему дорого. Похоже это уже из области фантастики.
  
  - Андрей, вы напрасно так легкомысленно к этому относитесь - Рождественский был серьезен, как никогда - поверьте мне, как специалисту, существуют определенные методики воздействия на подсознание человека без применения гипноза и психотропных препаратов, и Шрайтен, как я заметил, ими очень хорошо владеет. Об этом я смог убедится в беседе с ним, то есть, его возможности я смог испытать на себе, и смею вас уверить, владеет он этими методиками превосходно. Поэтому, Андрей, будет лучше, если книгу вы отдадите, на время на хранение Евгению Васильевичу, до прояснения, так сказать, ситуации. Евгений Васильевич, я прав?
  
  - А почему мне, почему вы сами, Илья Александрович не хотите ее забрать себе, тем более, что она, по идее, принадлежит вам по праву.
  
  - Потому что, Евгений, в этом деле вы лицо нейтральное, вдобавок, фон Шрайтен о вас ничего не знает, поэтому вы, можно сказать, в безопасности, вы защищены от чар этого предпринимателя, а вместе с вам и книга. Что касается меня, даже не смотря на то, что я предупрежден о его намерениях, более того, я сам являюсь профессионалом по части воздействия на подсознание, знаю меры защиты от подобных воздействий, и неплохо умею их применять на практике, но даже я не стал бы рисковать.
  А посему, эту книгу, эту наша с Андреем память о наших славных предках, а, главное, знания, что она хранит, которые, возможно, поспособствуют возрождению былой славы Отечества. Мы с Андрем - Рождественский посмотрел на Андрея, и тот кивнул в знак согласия - вверяем вам. Храните ее.
  Что же касается моих прав на нее, то, на мой взгляд, род Андрея, хранивший ее, а значит и он сам, как первоприемник, имеет право на эту книгу не меньше, чем я. И потом, не стоит забывать, что дед Андрея сам принимал непосредственное участие в ее создании.
  
  - Ну раз так, то, да, пожалуй, так будет лучше - подвел итог Жека, забирая книгу себе - а я тем временем посоветуюсь, что со всем этим делать.
  А пока - Жека посмотрел на Илью Александровича - я так понял, жизни Андрея ничего не угражает. Этот фон не будет его напаивать, травить, убивать, в общем, стараться забрать книгу, воспользовавшись его бесчувственным телом.
  
  - Нет - улыбнулся Рождественский - это не его методы. Боле того, он по натуре своей, принципиальный противник таких 'нечестных' методов. Он из тех редких людей, кто свято верит в силу разума, поэтому он постарается найти такие доводу, которые убедят Андрея самому отдать ему книгу, причем, при этом Андрей будет убежден в непогрешимой правоте своих действий.
  
  * * *
  Жека ушел, а Илья Александрович с Андреем еще на какое-то время продолжили начатый разговор об их предках. Потом поговорили о заказе Андрея, и только после этого Илья Александрович, понимая, что Андрею необходимо время, чтобы подготовиться к визиту фон Шрайтена, сославшись на неотложные дела в клинике, удалился.
  
  Оказавшись на улице, доктор Рождественский помедлил секунду и решительно зашагал в сторону трамвайной остановки, что располагалась неподалеку.
  События последних часов многое прояснили в его жизни, но тревожное смутное состояние всё же ещё не покидало его. Слишком всё это было неожиданно и даже странно - убитый парень, книга его деда, которого он никогда не видел живым, и который, тем не менее, вдруг объявился в его жизни, вполне материальным присутствием, неизвестно откуда взявшейся книгой. Ему вдруг до боли захотелось ощутить в своих руках эту книгу снова, но книги не было, но зато повидать те места, где жил и творил его дед, где прошло и его детство - этого отнять сейчас у него не мог никто. С этими мыслями он сел в подошедший трамвай, идущий в сторону Васильевского острова.
  
  Сначала он собирался просто проехать мимо тех мест, но проезжая на трамвае мимо своего дома, точнее, дома в котором он родился и вырос, с ним вдруг стало твориться что-то, что выходило из под контроля здравого смысла. То ли сам трамвай своей смешной неуклюжестью возбудил в нем воспоминание о том далеком безоблачном времени, то ли привычный лязг колес о рельсы на повороте, когда тот, съезжая с моста огибал его дом, прозвучали условным рефлексом в его сознании, а может и то, и другое, но ему вдруг нестерпимо захотелось выйти на 'своей' остановке и вновь побродить по родным местам. Подсмотреть сторонним наблюдателем за тем, какой он был прежде, вновь побывать тем наивным пытливым Илюшей, который через этот крохотный уголок вселенной открывал для себя свой удивительный мир полный неразгаданных тайн и великих предначертаний.
  Он вышел, перешел на другую сторону улицы, по привычке в середине между поворотом на мост и трамвайной остановкой у перекрестка, а не по пешеходному переходу, как он сделал бы в любом другом месте. Перебегая улицу, про себя отметил, что машин стало гораздо больше, и переходить улицу старым способом довольно-таки затруднительно. Но он все равно, практически, рискуя быть обруганным нервными водителями, нарушая все писаные и неписаные правила, лавируя между машинами, густым потоком стоявшими на светофоре, все-таки совершил этот маневр. Трудно сказать, почему он сделал это, а не пошел, как все нормальные люди по переходу, но так было ближе идти к его дому от остановки, и так переходить этот участок улицы он привык с самого раннего детства. Сейчас он вспомнил, что так улицу переходили совершенно все, кого он знал, включая и его отца, и даже бабушку Клаву, сестру его родной бабушки, воспитавшей его. Правда, и машин тогда практически не было, а трамвай, выползающий из-за поворота, можно было увидеть, или услышать по лязгу колес издалека. Так что этот участок улицы для перехода был не только самым удобным, но и самым безопасным.
  Да, время идет, отдышавшись, подумал Рождественский, ритм жизни ускоряется.
  Теперь, после маленького волнительного приключения, он решил осмотреться не торопясь. Он всматривался в дома, что стояли вокруг него, и что-то странное творилось в его душе - он их узнавал и не узнавал одновременно. То ли краска на домах со временем поблекла, то ли...
  Он не ощущал в них никакого родства, за то время, что его не было здесь, они стали ему совсем чужие, хотя и вполне узнаваемые по своим очертаниям, вплоть до выбоинок на каменных ступеньках парадных подъездов и мелких трещинок на стенах. Но они все были какие-то холодные и неприветливые, нисколько не разделявшие с ним радость встречи, стояли совершенно равнодушные к его присутствию рядом. Что это - мелькнуло у него в голове - дань бесчувственному и циничному времени, или это детство так мне мстит за мою измену к нему. Или это особенность человеческого сознания, неумолимый закон природы, запрещающий человеку топтаться в своем развитии на месте и уж тем более, откатываться назад, возвращаться к тому, что уже давно прожито, заставляя его постоянно идти вперед и только вперед в своем совершенствование.
  С такими мыслями он дошел до своего дома и, пройдя через проходную парадную, очутился в своем дворе. Первое, что ему бросилось в глаза, были высоченные тополя, росшие по краям небольшой детской площадки, огражденной невысоким деревянным заборчиком. Изумление и восторг охватили его - он-то ведь помнил эти тополя еще совсем саженцами. Он и сам тогда принимал участие в их посадке и разбивки детской площадки на месте снесенного дровяного сарая, стоявшего посреди двора. Ему было лет шесть, может, семь, но он помнит, что тогда всему дому провели паровое отопление, а дровяной сарай, в котором хранили дрова жители всего двора, снесли. Он даже помнил тот сарай, помнил, как помогал папе, или бабушке приносить дрова из сарая в дом, правда больше одного полена унести не мог, и все восхищался тому, как у взрослых ловко получалось нести их целую охапку. Странно, но печку в их комнате он совсем не помнил. Точнее, он, конечно, помнил большую круглую печку, облицованную рифленой жестью, стоявшую в углу их большой комнаты, но он совершенно не помнил ее тепла, помнил только, как бабушка, приходя зимой с улицы, любила погреться у печки, прижавшись к ней спиной.
  Так вот, тот большой двухэтажный сарай, занимавший почти весь двор, снесли, а на его месте решили обустроить детскую площадку, так как детей к тому послевоенному времени стало появляться во дворе с каждым годом все больше и больше.
  В его память врезалась картина теплого апрельского дня, когда весь двор вышел обустраивать небольшую детскую площадку, на которой уместились потом песочница, грибок и скамейка. Пока мужчины сколачивали заборчик вокруг будущей площадки, женщины сажали саженцы, и он сам, охваченный общим энтузиазмом, помогал, как мог. В углу двора, в небольшом полуподвальном помещении, располагалась общественная прачечная, где каждый мог придти и постирать свое белье. Только он не помнил, чтобы там кто-нибудь, что-нибудь стирал, ну, так, разве что иногда, кто-нибудь и полоскал свои простыни. Тем не менее, дверь в прачечную была всегда открыта. Так вот, сейчас он вспомнил, глядя на огромные тополя почти в обхват толщенной, как он маленький бегал с ковшиком в эту прачечную за водой чтобы полить саженцы. Задрав голову к верху, он смотрел на верхушки тополей, достававших до крыши его трехэтажного дома, и ощущал себя сопричастным к этому чуду.
  Сейчас на двери прачечной висел новенький замок, да и дверь на ней была совсем новой, взамен той, что болталась на одной полусгнившей петле. Видимо и эту конуру кто-то успел приватизировать, подумалось Рождественскому. А тогда... Ему вспомнилось, как они набирали в прачечной воду во время их игр с поливаниями водяными пистолетами, и прачечная считалась нейтральной зоной, в которой запрещалось обливать того, кто в ней находился. Странно, он вспомнил, что никому и в голову не приходило хоть бы раз нарушить этот неписаный закон...
  Площадка была все та же, казалось, время ее совсем не коснулось. Если не считать выросших деревьев, то в центре покоилась все та же песочница, правда, уже покосившаяся от времени и давно не крашенная, да и песок в нее, похоже, завозили в последний раз во времена его детства, но тот песок давно разметал ветер времени. Да, и у скамейки не хватало доброй половины жердей, а те огрызки, что еще как-то держались на ней, придавали ей вид чего-то давно забытого и заброшенного за ненадобностью. Дополнял картину покосившийся грибок с давно некрашеной проржавевшей до дыр жестяной крышей.
  Да и в целом двор его совсем не радовал, он еще больше стал казаться ему чужим и даже отталкивающим. Новое время неумолимо стирало память прошлого...
  
  
  ГЛАВА IV
  
  1
  
  В продовольственном магазине, что находился рядом с домом, Жека долго выбирал, что ему купить себе на ужин. Пельмени порядком уже надоели, - рассуждал он - от 'бомжовских' супов, в пакетиках стала появляться во рту оскомина. Как дальше жить?
  Слушай, Евгений Васильевич - размышлял он про себя - а может тебе жениться пора? Представляешь, приходишь поздно вечером уставший после работы домой, а по всей квартире запах борща наваристого разносится, даже на лестнице слышно. Ну, там, котлеты разный, огромные, в тарелку не умещаются...
  А тебе вместо этого - Где был? Почему так поздно? В глаза смотреть! И чтобы я от тебя не слышала про оперативную необходимость! - И скалкой перед носом...
  Нет, пожалуй, с женитьбой я пока повременю, возьму-ка лучше колбаски с булочкой, да чаю. А, ладно, заодно и песку возьму - должны же быть и у меня маленькие радости в жизни.
  
  - Здорово начальник! - Кто-то хлопнул Жеку сзади по плечу. Жека обернулся и увидел улыбающегося Звонаря. Тот был уже слегка навеселе, впрочем, Жека его никогда еще трезвым не видел. - Как жизнь молодая!
  
  - Вашими молитвами, гражданин Звонарев.
  
  - Ну, тогда я за тебя спокоен. Ну, как, нашел супостатов, что Николая загубили?
  
  - А как же. У меня не забалуешь. А ты сам-то, сейчас на работе - спросил Жека, глядя на его грязную физиономию, и такие же руки, которыми он придерживал продовольственную корзинку с двумя литровыми бутылками водки - или гуляешь?
  
  - Конечно, на работе, как же без работы можно. Но сегодня, начальник, день особый, сегодня День Автослесаря.
  
  - Никак получку выдали?
  
  - Вроде того, плюс подхалтурили мы с ребятами неплохо, так что, сам понимаешь, имеем полное право немного отметить это дело. И, что характерно, не в ларьке паленку берем, а лицензионную, в магазине. Если хочешь, давай с нами, угощаю.
  
  - Не, спасибо за приглашение, в другой раз.
  
  - Ну, смотри сам, мое дело предложить.
  
  - Слушай - вспомнил Жека - ты про Инженера, что можешь сказать.
  
  - А это, который с крыши сиганул - не сразу сообразил Звонарь.
  
  - Ну, да.
  
  - Выпивал я с ним как-то, только ты нашим не говори, особенно Пыху.
  
  - Это, который толстый у вас, догадался Жека.
  
  - Который. Так вот Инженер мне рассказывал по пьяни, ну если не врал, конечно, что он семь раз на караван ходил. Правда, я не представляю, много это, или мало. Мне бы и одного раза хватило.
  
  - А с виду и не скажешь.
  
  - Не, падлой буду - он мне и медаль за отвагу показывал - у него там, в подвале, в такой жестяной баночке из бод зубного порошка должна быть, если не пропил.
  Ну, а так, мужик он был тихий, нелюдимый - всё один, да один.
  
  Жека уже видел распечатку на Инженера - пальчики подтвердили, что покойный действительно являлся Алексеем Викторовичем Хрулёвым, который значился в справке об освобождении. Только офицером он никаким не был, в Афгане, правда, служил в составе ДШБ, но рядовым.
  Все остальное с ним сделала водка - две судимости за мелкие кражи, грязный подвал, смерть в расцвете лет. Вполне возможно, что там, в Афгане, он с Душманом и пересекался, но мог еще и на пересылке, а мог и там, и там. Но почему все-таки Инженер.
  
  - Слушай, а почему Инженер - спросил он у Звонаря.
  
  - Да он в Афган-то попал со второго курса военного инженерно-строительного училища, ну, того, что офицеров для стройбата готовит, у нас на Каляева, который. Так думаю, не по своей воле - наверно где-то в чем-то обосрался там в своем училище, вот и напросился в Афган по убедительному совету своих отцов командиров, чтобы своей кровью смыть позор с училища.
  
  - А ты откуда про это училище-то знаешь?
  
  - Так я не всю жизнь автослесарем был, начинал-то я свою карьеру в таксопарке, как и все, с водилы.
  
  - Ну, ясно. Ладно, беги, работой, повышай свой, так сказать... здоровый карьеризм - он делу не помеха.
  
  - Ну, бывай, а то, может, со мной? Ну, нет, так нет - с этими словами Звонарь расплатился в кассе за водку и направился к выходу.
  
   Жека взял палку полукопченой колбасы, батон, пачку чая, пакет песку и тоже вышел на улицу.
  И куда в Звонаря столько лезет? - Размышлял Жека, подходя к своему дому. - И ведь работает еще, и работу не загуливает! На это тоже, наверно, талант нужен. Да, талант действительно не пропьешь.
  
  * * *
  Подходя к своему дому, Жека увидел черную 'Тойоту', стоявшую возле его парадной. Таких машин здесь сроду не водилось - отметил про себя Жека - да и приехать ни к кому из его соседей не могла. Неужели по его душу - кольнула его холодноватая догадка.
  Из машины вышел мужчина чуть выше среднего роста, около пятидесяти лет, крепкого телосложения, в хорошем костюме с галстуком и встал возле своей машины, явно поджидая, когда Жека приблизится к нему. Во всем его облике чувствовалась армейская выправка, несмотря на кажущуюся непринужденность его движений.
  Что-то Контора за меня крепко взялась, подумал Жека. На глазок, полковник не меньше. То, что этот господин прикатил на своей навороченной тачке по его, жекину душу, сомнений уже не оставалось, поэтому он не особо удивился, когда мужчина обратился к нему:
  
  - Евгений Геннадьевич Колосов?
  
  - Чем могу? - ответил Жека.
  
  - Генерал-майор ФСБ Новожилов Валентин Григорьевич -представился тот, показав свое служебное удостоверение - у Жеки пересохло в горле, и он с пакетом в руках вытянулся во фрунт.
  
  - Здравия желаю, товарищ генерал-майор - кашлянув, проговорил он, осипшим от волнения голосом, а про себя подумал: 'И во что же вы такое, Евгений Васильевич, вступить успели, что за вами, аж, целого генерала прислали'.
  
  - Вольно, товарищ лейтенант, и вообще не стоит тут смотр устраивать, не на плацу. Считайте, что мой визит к вам неофициальный, мне просто с вами необходимо побеседовать - тон его голоса не был угрожающим, но и очень дружелюбным он Жеке не показался. Он сглотнул слюну.
  
  - В таком случае давайте поднимемся ко мне домой. - Жека ничего хорошего для себя не ждал от этой беседы, а проводить ее в его машине, то есть на территории генерала, было бы непростительной ошибкой, поэтому он и выбрал для разговора свою территорию, сглаживая тем самым по возможности острые для себя углы. О том, что генерал догадался об этой его маленькой хитрости, Жека понял по едва шевельнувшимся в улыбке уголкам его губ.
  
  - Вам не о чем беспокоиться, Евгений Геннадьевич, мне просто нужно у вас кое-что уточнить, не более того. Если это для вас удобно, то давайте побеседуем у вас дома.
  
  Ну да, знаем, проходили - небось, всем так у них говорят перед допросом - промелькнула мысль в Жекиной голове - а потом начнется - 'На кого работаешь, сука! Где портфель!'
  
  - Да, вполне удобно, я живу один, так что мы никого не стесним. Давайте поднимемся. Прошу - Жека указал на дверь своей парадной.
  
  Когда они поднимались по лестнице, Жека про себя размышлял - Неужели дело Душмана зашло так высоко, что генералам не лень стало ко мне тащиться. А может пронюхали про книгу, которую я от них утаил. Семёныч - старый, больной, не выдержал пыток и сдал меня со всеми потрохами. Но все-таки, почему именно генерал! Неужели эта книга того стоит, впрочем, Контора - система загадочная, явно не от мира сего и земному разумению не подлежит.
  
  Войдя в квартиру, генерал Новожилов, после мимолетного осмотра, отметил про себя, что для молодого холостяка квартира более-менее прибрана, он это оценил и одобрил в душе.
  Они прошли в комнату, после того, как генерал отказался от предложенного чая, Жека предоставил гостю старое бабушкино плюшевое кресло, а сам сел на стул возле круглого дубового стола, что стоял непоколебимым монументом бабушкиной эпохи в центре комнаты.
  
  - Я, собственно, Евгений Васильевич - начал генерал, когда они расселись - хочу узнать, в связи, с чем вызван ваш интерес к доктору Рождественскому Илье Александровичу.
  
  Нет, это не Семёныч - подумал Жека, собираясь с мыслями - старик выдержал все пытки и про книгу ничего им не сказал. И Батя с Володькой не могли - уж они-то тоже знали, в связи с чем вызван мой интерес к доктору. Остается шеф Рождественского - этот Зельцфер, Валерий Залманович, как он мне представился. Всё сам порывался ко мне приехать и отстал от меня лишь тогда, когда я ему сказал, что мне нужен исключительно Илья Александрович, что только он один в состоянии ответить мне на мои вопросы. А может сам Рождественский? Что-то он там говорил, что имел связь с Конторой. Да, нет, он тоже не мог - ему ли не знать моих интересов к нему. Остается Зельцфер - он последний, кто занл о моей встрече с доктором. Но почему генерал?
  
  - Видите ли, товарищ генерал - начал Жека.
  
  - Можно просто - Валентин Григорьевич - спокойно, глядя на Жеку немигающим взглядом, поправил Новожилов.
  
  - Видите ли, Валентин Григорьевич, - продолжал Жека, почувствовав некоторую легкость от того, что генерал дал ему понять неофициальность своего визита. Впрочем, припомнились Жеке и другие генералы, с которыми ему приходилось иметь дело, они тоже все любили поиграть в добрых дедушек. Это их стиль, их особая привилегия, поэтому особенно расслабляться не стоит, решил он.
  - Я расследовал дело по факту убийства одного молодого человека, недавно уволенного в запас по окончании срочной службы в армии. - Пока Жека произносил эту нелепую длинную протокольную фразу, он думал, а стоит ли этому генералу говорить все, но быстро сообразил, что лучше рассказать, тем более, что особенно скрывать ему нечего.
  Дело не совсем обычное. Расследование показало, что Плетнев Николай Михайлович, так звали молодого человека, был отравлен коньяком, в котором содержалось вот это вещество - Жека достал из своей кожаной папки заключение экспертизы, которое все еще находилось у него, и протянул генералу. - Это вещество производит эффект инфаркта миокарда, в результате чего и наступает мгновенная смерть. Знающие люди подсказали, что такой яд был в свое время в арсенале КГБ. Вам он, случайно не знаком?
  Валентин Григорьевич внимательно и очень спокойно изучил заключение экспертизы, потом произнес:
  
  - Да, я знаком с этим ядом, но должен вам сказать, что это довольно старая модификация, сейчас, скажу вам по секрету, наши службы таким ядом давно уже не пользуются.
  
  - Далее - продолжил Жека - расследование привело меня к убийству криминального авторитета Седова, по кличке Седой - генерал даже не шелохнулся услышав эту информацию.
  
  - При обследовании комнаты убитого Плетнева я обнаружил сумку, в которой находилась крупная сумма денег, 250 тысяч американских долларов - генерал и на это никак не отреагировал, продолжая внимательно слушать Жеку. - Сопоставив все обстоятельства этих убийств, я пришел к выводу, что Седого убил Плетнев, прошедший войну в Чечне, и имевший подготовку войск спецназа.
  
  - Все это хорошо - наконец, произнес генерал, но причем тут Рождественский?
  
  - Кроме денег, в сумке оказалась книга, написанная дедом Ильи Александровича, то же доктором. Это книга уникальна не только своим специфическим содержанием, но и тем, что она имеется в единственном экземпляре. Дед Ильи Александровича собственноручно отпечатал ее на машинке и переплел. Так вот на ее страницах были обнаружены в большом количестве отпечатки пальцев вора в законе по кличке Седой. Как выяснилось, он был большим книголюбом и с детства любил читать книжки. Собственно, я и встречался с Ильей Александровичем, чтобы выяснить, как могла попасть книга его деда к Седому, а заодно отдать ему книгу, которая по праву принадлежит ему.
  
  - Вижу, Женя - генерал перешел на 'ты', отчего Жека стало как-то даже по-домашнему уютней - тебя мучает вопрос, почему сам генерал пожаловал к тебе, а не послал кого-нибудь помоложе, чтобы выяснить такой пустяк.
  
  В ответ Жека улыбнулся, слегка пожав плечами.
  
  - Товарищ лейтенант, то, что вы сейчас услышите, не должно выйти из этих стен - Новожилов снова перешел на официальный тон. Жека вновь собрался. - Я не стану брать с вас подписки о неразглашении государственно тайны, мне достаточно будет только вашего слова офицера.
  
  - Да, конечно, товарищ генерал - Жека встал со стула - даю слово офицера.
  
  - Дело в том - продолжал Валентин Григорьевич - что доктор Рождественский - человек необычный, высококлассный специалист, в своей области, новатор, разрабатывает новые, ранее неизвестные методики исцеления и много уже достиг в этой области. В связи с этим, он представляет большой интерес для службы, которую я возглавляю. Соответственно и всё, что с ним связано, представляет для нас интерес.
  И это касается не только его личной безопасности, но, в основном, тех исследований, что он проводит, которые, как я сказал, представляют огромный интерес уже для всего нашего государства.
  В свое время, я предлагал Илье Александровичу работать в моем отделе, но он отказался под тем предлогом, что его работа будет стеснена некоторыми границами нашей системы, и это, в свою очередь, сильно повлияет на результаты работы, которые изначально не могут быть объективными. В какой-то мере он был прав, поэтому я отпустил его на вольные хлеба, но под нашим присмотром. И, по большому счету, от нашего внимания ничего не ускользает из того, чем занимается доктор. Но об этом он не должен даже догадываться, ибо это может очень негативно отразиться на его исследованиях.
  
  Жека кивнул головой, соглашаясь с доводами генерала.
  
  - Рождественский - продолжал генерал - человек тонко чувствующий, чрезвычайно честный и справедливый, и очень щепетильный в вопросах чести, поэтому, узнав, что за ним ведется тотальное наблюдение... в общем, последствия могут быть самыми необратимыми. А главное его работа может приостановиться надолго, что весьма нежелательно.
  Ты спросишь, почему я тебе все это рассказываю? - генерал снова перешел на 'ты'. Нет, это не игра, подумал Жека, видимо, тому виной мой возраст, в его-то глазах я, действительно, должен выглядеть пацан - пацаном. - Так вот, для того и рассказываю, чтобы ты своими домыслами ненароком не поделился бы с Ильей Александровичем, чтобы всегда осознавал степень ответственности в разговоре с ним. Потому что, как я понял, у тебя с доктором завязались уже некоторые приятельские отношения.
  
  Жека снова кивнул головой, соглашаясь с генералом.
  
  - Но все-таки - спросил он - вас, Валентин Григорьевич, привело ко мне не только это?
  
  - Я в тебе, Женя, не ошибся. Перед тем, как приехать к тебе, я изучил твое личное дело, и все подробности расследования этих убийств и нашел, что ты просто блестяще раскрыл их, несмотря на твой возраст и отсутствия оперативного опыта. Все это говорит о твоих незаурядных способностях. И не задай ты мне сейчас этого вопроса, я бы подумал, что я впервые ошибся в человеке - Жека на эти слова лишь пожал плечами, мол, чем богат...
  - Ты прав, чтобы узнать у тебя такие незначительные подробности и сообщить тебе все это с тебя бы и капитана вполне хватило, но есть еще одно немаловажное обстоятельство, о котором знают пока только двое - я сам и мой непосредственный начальник. Посоветовавшись с ним, мы пришли к выводу, что ты единственный, кто может нам помочь в нашем деле. Не хочу тебя пугать, но это дело, действительно, архи государственной важности.
  Товарищ лейтенант - Новожилов снова перешел на официальный тон - вы готовы послужить Отечеству.
  
  - Отечеству служить всегда рад - Жека снова встал со стула.
  
  - Я в этом ничуть не сомневался, когда ехал к тебе, и ты, Женя, не сомневайтесь, прислуживаться не придется, поскольку работа предстоит серьезная.
  А теперь перейдем к делу, которое касается непосредственно Генриха фон Шрайтена.
  Услышав это имя, Жекины брови моментально дернулись вверх от удивления, он никак не ожидал такого оборота.
  
  - Вижу, Женя, тебе это имя знакомо. Скажи, в связи с чем, Рождественский упоминал его?
  
  - Он говорил, что вчера, когда он был в Вене, в кафе к нему подсел человек, который представился Генрихом фон Шрайтеном.
  Собственно, я уже завтра хотел поговорить о нем со своим начальством, поскольку подполковника Свиридова сегодня на месте не оказалось, чтобы он связался с вами, я имею в виду ФСБ, но раз вы уже здесь, и учитывая конфиденциальность этого дела...
  
  - И что тебя насторожило - генерал слегка подался вперед.
  
  - Не меня, лично я в действиях фон Шрайтена ничего противозаконного не нашел, а вот Илья Александрович...
  
  И Жека рассказал генералу о том, что доктор заподозрил очень сильный, но скрытый интерес Шрайтена к книгам деда Ильи Александровича. А также рассказал об Андрее, и о том, что тот приходил к нему под видом коллекционера и заказал ему картину, но это была лишь маскировка. В разговоре с художником Шрайтен также старался выведать у Андрея, не привлекая внимания, есть ли книга в его доме, и теперь он знает, что вторая книга у Андрея обязательно должна быть.
  
  - Завтра фон Шрайтен, по идее, должен придти к Андрею - заключил Жека - поэтому Илья Александрович распорядился, чтобы обе книги находились пока у меня. По словам Рождественского, фон Шрайтен владеет методикой воздействия на подсознание человека, и делать, таким образом, любого человека добровольным и вполне разумным своим помощником, послушным своей воле, не прибегая к гипнозу и психотропным препаратам. Поэтому Рождественский не рискнул оставить книги даже у себя.
  
  - И что, эти книги действительно представляют собой такую ценность, что ради них стоит беспокоить ФСБ.
  
  - В этих книгах описаны законы развития человеческого общества, и, по словам Ильи Александровича, эти знания вполне могут способствовать возрождению былой славы России. По большому счету, считает он, этими знаниями должен владеть каждый человек, чтобы нормально жить и развиваться. Фон Шрайтен же пытается завладеть ими единолично, чтобы иметь возможность нормально развивать свой бизнес, не опасаясь периодов кризиса, поскольку к ним он будет готов заранее. По крайней мере, уверяет Илья Александрович, пока эти знания не стали достоянием всех, у Шрайтена будет огромное преимущество во времени.
  
  - Вот оно что - призадумался Новожилов. Видишь ли, Женя, все не так просто, как может показаться на первый взгляд.
  Генрих фон Шрайтен, соучредитель фирмы 'Мерседес' попал в наше поле зрение значительно раньше. Нет, он не американский шпион, и своими действиями уже доказал, что в его планы не входит принести экономический ущерб нашему государству. Напротив, все его силы направлены на укрепление России, и в перспективе, он хотел бы видеть в ней только полноправного партнера Германии. Всё это, на первый взгляд, замечательно, если бы не одно 'НО'.
  По данным внешней разведки, Генрих фон Шрайтен является членом одной строго засекреченной тайной организации, о которой нам пока ничего не известно. Мы не знаем ни программы этой организации, ни ее состав, ни ее конечных целей, но все указывает на то, что вся политика стран Западной Европы вершится с подачи этой тайной организации, а не под диктовку Америки, как это считалось раньше. Поскольку, как выяснилось, и Америка свой политический курс не сама планирует, а проводить его с подачи этой самой тайной организации. В свою очередь, как видим, интерес Америки не ограничивается только Западной Европой. Кроме этого они протянули свои финансовые щупальцы по всему миру, но всему миру диктовать свои условия еще пока не может, хотя и пытаются. Из этого можно заключить, что тайная организация стремиться получить контроль над всем миром.
  
  - Я, конечно, слышал о неких жидо-масонах, которые управляют всем миром - призадумался Жека - но если честно, то не придавал этому большого значения.
  
  - И правильно делал. Потому что все эти бредни про жидо-масонов, уверяю тебя, для толпы, для обывательских пересудов. И сами по себе они являются плодом фантазии толпы, ее попыткой оправдать свое бессилие справиться с житейскими неурядицами.
  Вспомни, в средние века в годы неурожаев и эпидемий толпа устраивала охоту на ведьм. В начале прошлого века в годы разрухи появились 'враги народа', а потом, когда все 'враги' уже были уничтожены, то во всех бедах стали обвинять мафию, инопланетян и жидо-масонов, в зависимости от масштаба трагедии и обывательской фантазии. Для человека вообще свойственно в своих неудачах винить кого угодно, только не себя самого.
  Что же касается того тайного общества, к которому принадлежит Шрайтен, то оно действительно существует, и это уже не досужие домыслы, а установленный факт.
  Последнее время у нас, наконец, дошли руки, чтобы начать изучать те документы, которые, в свое время, были вагонами вывезены из побежденной Германии. По-настоящему работа над ними еще только началась, но уже из того немногого, что нам удалось узнать, отчетливо прослеживается след этого тайного общества и, судя по всему, след этот очень древний. Нам же пока удалось выявить само его существование и то, только по последим его делам.
  Так например, в этих документах между строк отчетливо читается, что Гитлер, как считается, не сам пришел к власти благодаря своим незаурядным способностям, а его возвело в канцлеры Третьего Рейха это самое тайное общество. Что, управляя Гитлером, общество рассчитывало получить власть над всем миром. Но с Гитлером у них не получилось, и попытка Германией завоевать мир под его руководством потерпела поражение. Тогда они, переменили свою тактику, переметнулись на Америку. Отказавшись от единоличного лидера и больше не пытаясь завоевать мир только военной силой, они лидером сделали целое государство с широкими финансовыми возможностями, и теперь искусно манипулируя им это общество, по сути, пытается подчинить себе весь мир. Но до полного счастья им не хватает контроля над Россией и Китаем, а также рядом стран в Азии и Африки, контроль над которыми Америке получить так и не удалось. Но, главное, нас беспокоит тот интерес, который это общество стало проявлять к нам в последнее время.
  Вы очень точно описали их методы, а именно, незаметное проникновение в подсознание, подчиняя, тем самым, любого человека своей власти, хотя сам человек, при этом, совсем того не замечает. Более того, все его поступки кажутся ему правильными и себе во благо.
  Теперь, с учетом вашей, Евгений Васильевич, информации, кое-что начинает проясняться. Понимаю, что об этом даже смешно подумать, но вывод напрашивается сам собой - а не хотят ли они и Россию превратить в такого же послушного болванчика, каким для них сейчас является Америка. Сами посудите, те страны, на которые не может повлиять Америка, легко находят общий язык с Россией, и, наоборот, там, куда России пока путь заказан, там неоспоримым лидером является Америка.
  И заполучив знания о законах развития и, манипулируя двумя мощными свехдержавами, это тайное общество действительно может получить власть над всем миром. Вот для чего фон Шрайтену нужна информация, содержащаяся в книгах доктора Рождественского.
  
  - Всё понятно, они пытаются получить монополию на развитие.
  
  - Совершенно верно. Эта монополия позволит управлять рождением и смертью целых цивилизаций, продлевать или укорачивать их жизнь! - от этой мысли даже видавший виды генерал слегка разволновался и ему пришлось немного ослабить узел галстука на шее.
  
  - В таком случае - Жека посмотрел на генерала - тайному обществу нужна не только информация, как полагал Илья Александрович, и, как думаете вы - ему необходимо завладеть самими книгами, чтобы владеть Законами Развития единолично, и как можно дольше. Ведь, еще неизвестно, когда в России появится новый доктор Рождественский, который опишет эти законы, и появится ли вообще. А без таких, как он, Россия еще не скоро придет к осознанию необходимости владеть этими знаниями - через сто лет, а может, через тысячу. А до тех пор, тайное общество, заполучив их сейчас, всегда будет на шаг впереди. Поскольку будет иметь возможность раньше нас досконально их изучить и развивать это учение, в постоянной практике.
  
  - Постойте - Жеку вдруг осенила страшная догадка - заполучив книги, по законам жанра, это тайное общество должно будет уничтожить всех, кто так, или иначе был связан с этими книгами, читал их, или даже просто держал их в руках. И это, в первую очередь, касается художника Андрея и доктора Рождественского.
  
  - Вот, Женя, для этого вы и понадобились нам. Нет, я имею в виду не охрану Андрея с доктором, хотя теперь и это тоже, но о них можете не беспокоиться, о них позаботятся без вас. Я говорю об этом предпринимателе, Генрихе фон Шрайтене. И это замечательно, что вы отчетливо представляете себе всю степень ответственности этого дела.
  
  Первоначально, относительно тебя, Женя, у нас были соображения приблизить тебя к фон Шрайтену, сделав тебя его осведомителем, а то и доверенным лицом, своего рода, его резидентом в России. Изучая методы этого тайного общества, мы пришли к выводу, что, рано или поздно, фон Шрайтену понадобится свой наблюдатель, свой человек, от которого он узнавал бы время от времени то, что происходит в нашем городе. Было бы неблагоразумно с нашей стороны ждать, пока Шрайтен сам выберет себя подходящего человека, поэтому мы решили помочь ему в этом, обратив его внимание на тебя. Но с учетом твоей последней информации относительно этих книг, наша общая задача по внедрению тебя намного упрощается. Шрайтен теперь сам захочет познакомиться с тобой. Тем более, что он будет думать, что у тебя заполучить книги ему будет проще, поскольку лично тебя с ними ничего не связывает, в отличие от Введенского и Рождественского. И пока книги будут у тебя, за жизни Андрея и доктора можно не волноваться, но мы, естественно, подстрахуем. Так же полагаю, что не сам господин Шрайтен будет занматься этой грязной работой, думаю, в тайном обществе для этого есть специальные люди.
  
  - А почему вы уверены, что он клюнет на меня? Не проще ли было тайному обществу заслать в Россию своего, подготовленного резидента, к которому у них было бы доверия намного больше?
  
  - Во-первых, ты для этого подходишь лучше всех. Ты молод, поэтому тебя никто не воспринимает всерьез. Не обижайся, Женя, этим я хотел сказать, что ты не бросаешься в глаза, не привлекаешь внимание, а это, как ты сам смог убедиться, для Шрайтена одно из обязательных условий его выбора.
  В то же время, работая оперуполномоченным, ты всегда находишься в самой гуще самой разнообразной информации, связанной с жизнью города, его политикой, настроениями, молодежными течениями и, разумеется, криминогенной обстановкой, которая составляет особую информационную статью. Одним словом, ты находишься в гуще той информации, которую не прочтешь в газетах.
  Во-вторых, готовить и посылать к нам своего человека сегдня уже не эффективно. Увы, времена Джеймсов Бондов с фотоаппаратами в зажигалках уже давно прошли, на дворе двадцать первый век, и сегодня гораздо целесообразнее брать готовый материал для работы, а не создавать его искусственно. Найти нужного человека и подчинить его своим целям сегодня намного проще с учетом современных методов воздействия. И здесь не надо тратить время и средства на его подготовку - он уже существует.
  Взять хотя бы случай с тобой. Мы, конечно, могли бы заменить тебя своим подготовленным человеком, но у нас нет никакой гарантии, что фон Шрайтен не раскусит его. Потому что даже самый великий актер не сможет сыграть тебя, это всегда будет только образ тебя, твоя внешняя оболочка, но не внутреннее содержание молодого, пытливого оперка из районного отдела - это уже сыграть просто невозможно. Так же и Джеймс Бонд, какую бы он ни имел совершенную подготовку... - одним словом, ты меня понимаешь.
  
  - Ну, с этим понятно. Теперь хочу спросить, почему, Валентин Григорьевич, вы выделяете криминогенную обстановку города в особый вид информации.
  
  - Да, потому что о ней можно судить, в первую очередь, о слабых местах всей нашей страны, а, во-вторых, она показывает, в каком направлении страна будет развиваться в будущем, поскольку мысль человека, его насущные потребности и желания всегда будет опережать закон. По большому счету, рамки закона нужны лишь для того, чтобы человек, в своих устремлениях, не превратил весь мир в первозданный хаос. К тому, что я сказал, можно прибавить и специфичность Санкт-Петербурга.
   Дело в том, что сам по себе наш город, кроме всего прочего, уникален еще и тем, что все будущие свершения России зарождаются сначала у нас, в Питере. Я не имею в виду научные открытия, хотя и это, в какой-то мере, тоже, но, в данном случае, речь идет о будущих внутриполитических преобразованиях России. Так вот сама идея того или иного преобразования, сначала зарождается у нас в городе, а уже потом распространяется по всей стране. На это как-то никто никогда не обращал внимания, но, как видим, тайному обществу сей феномен нашего города хорошо известен, поэтому свой интерес к России оно начало проявлять именно с нашего города, хотя обывательская логика, по идее, должна была бы им подсказать начинать с Москвы. Но Москва, в отличие от Питера - это настоящее России и, в какой-то мере, ее прошлое. Собственно, именно по этому Гитлер хотел стереть с лица земли Москву и Ленинград, ведь, тем самым, он расчитывал уничтожить будущее, насоящее, и прошлое России, другими словами, он стремился уничтожить дух и душу Россию. И в самом деле, если подумать, то парализовав сокральную составляющую России, Гитлер с ее телом расправился бы в два счета, несмотря на его огромные размеры.
  Это лишь говорит о том, что на этот раз наш соперник в лице тайного общества очень и очень серьезный, вооруженный многими знаниями, о которых мы можем только догадываться.
  
  - Вы сказали - парализовав, а не уничтожив.
  
  - Именно так, потому что дух и душу нации уничтожить невозможно, тем более земными, физическими средствами. Поэтому я и сказал, что если бы даже Гителру удалось стереть с лица земли Москву и Ленинград, то дух и душа России очень скоро возродились бы в другом месте. И это хорошо видно на примере той же Франции или Польши, или любых других, покоренных Гитлером народов.
  - Я так понимаю, Валентин Григорьевич, вы возглавляете один из отделов внешней разведки? - спросил Жека с присущей ему простотой во взгляде, на что генерал, впервые за время их беседы, улыбнулся.
  
  - Отдел, который я возглавляю, после расформирования его в 93-м занимается изучением резервных возможностей человека, изучением тайных знаний о человеке. Вот поэтому мы опекаем доктора Рождественского. У тебя еще будет время познакомиться со специалистами моего отдела в процессе твоей подготовки. Что касается Первого Управления, то, надо думать, что его сотрудники тоже работают в этом направлении, но мне об этом известно только то, что мне положено знать.
  
  Теперь, что касается непосредственно тебя,Женя. Сначала у нас был план познакомить тебя со Шрайтеном через Рождественского, но раз книги у тебя, то это упрощает нашу задачу. Очень скоро он сам выйдет на тебя, и при этом мы не побеспокоим доктора. Но это, думаю, произойдет не завтра, фон Шрайтен, как было установлено, очень долго готовиться ко всякому знакомству, выверяя всё до мелочей, поэтому и у тебя, Женя, будет время подготовиться.
  
  - А почему вы думаете, что ему вообще нужен такой наблюдатель?
  
  - Ну, это уже прописные истины.
  
  - Да, но с этой азбукой, очевидно, и он знаком, и поэтому вполне может ожидать подобную подставку со стороны спецслужб.
  
  - Ваша биография и послужной список его должны убедить, что вы не наш агент. И потом мы надеямся, что должно сработать постоянное соперничество, доходящее до личной неприязни между нашими ведомствами - такое наблюдается во всем мире, и мы не исключение. И, наконец, сами книги, находящиеся у тебя, должны будут сделать его окончательный выбор. Поэтому ты по-прежнему должен оставаться оперуполномоченным убойного отдела Петроградского РУВД для всех, но главное для Шрайтена. Он очень осторожен, поэтому не сразу побежит к тебе, как только узнает от Андрея и Рождественского, что книги у вас. Сначала он будет долго приглядываться, проверять и перепроверять тебя. И только потом пойдет на контакт, заведет даже дружбу с тобой, ну, а с его методами выуживать информацию, ты уже знаком. При этом, как видишь, никакой вербовки в традиционном смысле этого понятия происходить не будет, тебе не придется расписываться кровью. Пока Шрайтен будет тебя изучать, у тебя будет достаточно времени на подготовку, где тебя обучат, как себя защитить от методов воздействия Шрайтена. Там же, в процессе подготовки ты получишь и все инструкции.
  Что касается книг, то я их у тебя сейчас заберу, а завтра тебе передадут их распечатки, чтобы иметь возможность знать их содержание - для Шрайтена это будет еще одна веская причина познакомиться с тобой поближе.
  У тебя ко мне будут какие-нибудь вопросы?
  - Да нет, Валентин Григорьевич, пока мне все ясно.
  
  - Тогда договоримся о связи. Твой телефон мне известен, а мой - с этими словами генерал оторвал край газеты, лежавшей на столе, и своей ручкой написал номер своего телефона, положив клочок бумаги на голый стол, чтобы, сообразил Жека, на мягкой газете не появился отпечаток номера - запомни его хорошенько. Запомнил? - когда Жека кивнул головой в знак согласия, Валентин Григорьевич достал зажигалку, открыл дверцу топки, стоявшей в углу круглой печки, и поджог кусочек газеты. - Завтра тебе привезут распечатки книг и инструкции твоих дальнейших действий - проговорил генерал, глядя, как догорает кусочек газеты в печке. - На этом я тебя покидаю - генерал забрал книги и направился к входной двери.
  
  
  2
  
  - Здравствуйте, Николай Николаевич, проходите - с приветливой доброжелательностью пригласил Андрей фон Шрайтена войти в квартиру, когда тот пришел к нему, как и обещал, через два месяца, с немецкой пунктуальностью, день в день. Только сегодня он был одет в летнюю рубашку с короткими рукавами а la- Safari и светло-бежевые вельветовые джинсы, на ногах его были легкие замшевые ботинки.
  
  - Здравствуйте, Андрей Михайлович, вижу, волнуетесь, вижу, вы меня ждали. Надеюсь, мой заказ вдохновил вас на творческий подвиг? Но, во-первых, я хотел бы извиниться перед вами за прошлое.
  
  - Что случилось, Николай Николаевич - испугался Андрей - вы решили отменить свой заказ?
  
  - Ни в коем случае. Наша договоренность остается в силе. Я хотел извиниться за то, что в прошлый раз представился вам Авдеевым Николаем Николаевичем. На самом деле мое имя Генрих фон Шрайтен. - Генрих заметил удивление на лице Андрея, и продолжал - Просто в прошлый раз я сильно волновался и, сам до сих пор удивляюсь, как это имя слетело у меня с языка, а потом, как говорится, отступать было поздно.
  
  - Вот оно что - Андрей на секунду растерялся от такого признания, которого он никак не ожидал. - Хотя это несколько меняет ваш образ, родившийся у меня в голове, но, не намного. Не стоит беспокоиться, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
  
  По большому счету, всю эту путаницу с именами с самого начала Генрих затеял для того, чтобы иметь возможность проверить Андрея, связан ли он со спец. службами, или нет. Поскольку только от них, как он полагал, Андрей мог узнать его настоящее имя. Но искренняя растерянность на лице Андрея убедила Генриха в обратном, ему было невдомек, что Андрей растерялся совсем по другому поводу - он просто никак не ожидал такого признания от фон Шрайтена.
  Только сейчас Андрей обнаружил, что они все еще стоят в прихожей, и он пригласил гостя в свою мастерскую.
  
  - А могу я узнать, каким вы меня представляли - спросил Генрих, удовлетворенный своей проверкой, когда они разместились в знаменитых креслах Андрея.
  
  - Ну, у меня создалось впечатление, что вы сын русских дворян эмигрантов, бежавших за границу в годы революции - стал объяснять Андрей свое первое впечатление о Генрихе.
  
  Андрей, готовясь к этой встрече, больше всего боялся, что он не сможет притворяться и изображать то, что он не знает истинного лица своего заказчика и его целей, так как артист он был никудышный, да и просто не любил лукавить. И сейчас он был благодарен судьбе за то, что ему этого не придется делать.
  
  - Вот таким и был настоящий Николай Николаевич Авдеев - Генрих на какое-то мгновение погрустнел - мой большой друг и учитель, познакомивший меня с Россией, с ее историей и культурой, обучивший меня русскому языку. Но он, увы, давно умер...
  Понимаете, Андрей, как бы вам это объяснить, тот, мой прошлый приезд был моим первым живым знакомством с вашей страной, о которой я слышал с раннего детства, и которую изучал долгие годы. Россия для меня, по сути, стала, благодаря стараниям Николая Николаевича, второй родиной. Поэтому я очень волновался, когда очутился на вашей земле. Ну а вы были первым русским, с которым я по-настоящему заговорил по-русски, ну, не считая самого Николая Николаевича. Что касается таможенников, то они говорили со мной по-немецки, обслуга в гостинице и таксисты, объяснялись по-английски или жестами и мне не захотелось разочаровывать их своим знанием русского. Встретившись же с вами, и услышав живую русскую речь от настоящего русского, я в тот момент еще больше разволновался, и имя моего учителя русского языка было первым, что всплыло в моем воображении в ту минуту, поэтому я его и произнес. Вы уж простите - это вышло не нарочно, а потом во время нашего разговора я уже не знал, как исправить свою оплошность.
  
  - Да, я помню нашу первую встречу на улице - улыбнулся Андрей - она для меня была так же полной неожиданностью, и я в тот раз волновался не меньше вашего, правда, по другому поводу.
  
  - Простите, Андрей, а ваша семья, почему не эмигрировала в семнадцатом? Просто я подумал, что эмиграция коснулась всех дворян, ведь, судя по вашей фамилии, вы должны быть отпрыском славной дворянской фамилии. Извините, что я затронул эту тему, можете не отвечать, если этот вопрос вам неприятен, и связан с горькими воспоминаниями. Просто история России для меня остается излюбленной темой моих познаний.
  
  - Нет, ваш вопрос сегодня уже не кажется неделикатным, так что можете не извиняться. Сегодня это действительно часть нашей истории, и тут скрывать нечего, что было, то было.
  Но хочу вас разочаровать, мои предки не принадлежали к дворянскому сословию, они были священниками, и наш священнический род, действительно, очень древний. У меня даже хранится Библия, подаренная одному из моих пращуров, служившему в Звенигороде настоятелем Собора, на Пасху 1538 года, тогдашним митрополитом Московским и всея Руси Макарием.
  Мой прадед в годы революции не эмигрировал, в отличие от дворян, поскольку он не мог бросить свою паству в то неспокойное время. Но репрессии большевиков коснулись и его - он был выслан на Соловецкие острова - это на севере, в Белом море. До революции там был монастырь, большевики превратили его в тюрьму для уголовников и политзаключенных. Оттуда мой прадед уже не вернулся.
  Дворяне так же не все эмигрировали из России, многие оставались здесь. Разумеется, сегодня никто не осуждает тех, кто покинул свою родину, ни тех, кто остался и не смог противостоять большевикам, сегодня это просто уже не обсуждается.
  
  - А я вот, как вы успели заметить по моему имени, принадлежу к старинному рыцарскому роду. Наша родословная ведет свою летописную хронологию еще с Первого Крестового похода, с конца одиннадцатого века.
  Как только папа Урбан II объявил о Первом Крестовом походе в Святую Землю с целью освобождения Гроба Господня от сарацин и иудеев, распявших Христа, один из моих предков, Конрад, желая освободиться от вассальной зависимости короля Генриха IV, возглавив небольшой отряд, состоящий из его младших братьев, окрестных рыцарей и просто авантюристов, отправился в Иерусалим.
  Епископ, благословлявший этот отряд, назвал его Heiligen Trupp - Священный отряд, а само предприятие этого отряда он назвал: Heiligen Schritt - Священное шествие. Таким образом, у рыцаря Конрада, возглавившего отряд, появилось прозвище - Schreiten - шествующий, которое и легло в основу имени нашего рода.
  
  - Ваш предок наверно был тамплиером? - спросил Андрей.
  
  - Ну, это вряд ли. Орден Тамплиеров был создан французами, и состоял в основном из французов, где немцу делать было абсолютно нечего. Правда, в то время он еще не был тайным орденом, и к тамплиерам мог примкнуть любой желающий, кто искренно желал помочь страждущим христианам. Но в нашей родословной нет на то никаких указаний.
  А вот в ордене Розенкрейцеров мои предки состояли, но это уже было значительно позже, в восемнадцатом веке. В то время все дворяне состояли в каком-нибудь тайном обществе, но в основном в ордене Розенкрейцеров. И было просто неприлично не быть членом тайного ордена. Но в девятнадцатом веке это увлечение прошло. Впрочем, подобная картина, я знаю, в то время наблюдалась и у вас в России, у вас так же каждый уважающий себя дворянин считал своим долгом состоять в каком-нибудь обществе масонов, поэтому масонами были все.
  
  Так вы говорили о том, что род Введенских - это род священников?
  
  - Да, все мои предки были исключительно священниками. По крайней мере, старший сын у отца всегда становился священником, остальные могли посвятить себя военной или гражданской службе, на их усмотрение.
  Мой род не вел свою летопись, но, вероятно, один из моих предков служил в одной из церквей, построенной в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, или даже был ее настоятелем, что, скорей всего. Поэтому к его имени стали прибавлять прозвище Введенский, а оно уже по наследству стало передаваться его потомкам, которые продолжали службу в Введенской церкви - так образовалась моя фамилия.
  
  - Почему же вы не стали священником, или у вас есть старший брат?
  
  - Нет, я был единственным ребенком у своих родителей. В 46-м году под Дрезденом погиб мой дед - последний священник нашего рода. На нем, собственно, священство рода и прервалось. Мой отец уже избрал себе другую стезю, он стал геологом. Что касается меня, то я вообще никогда об этом не думал, я с детства знал, что стану художником.
  
  - Интересно, а как ваш дед очутился в Дрездене в 46-м году?
  
  - Он служил священником в Князь-Владимирском соборе, это тут рядом - Андрей указал рукой в направлении собора - вы должны были обратить на него внимание - в ответ Генрих кивнул головой.
  - Этот собор почти не прекращал свою работу после революции, и был одним из немногих действующих в нашем городе. Остальные церкви были закрыты, превращены в клубы, склады, или гос. учреждения, маленькие часовни, как правило, становились табачными лавками. Но в 43-м, году произошли некоторые изменения в отношениях церкви с государством. Сталин официально разрешил Русской Православной Церкви свою деятельность на территории СССР, в связи с чем, и в некоторых других церквях возобновилась служба, но все это происходило под контролем НКВД. При нем, для этого, был даже создан специальный Совет по делам Русской Православной Церкви. Так вот, НКВД обязало всех священников, в неофициальном порядке, доносить им содержание тайны исповеди. Многие священники были вынуждены пойти на это, мой дед избрал другой путь, он отправился добровольцем на фронт. Превосходное знание немецкого языка помогло ему стать переводчиком при штабе полка, и войну он закончил помощником коменданта Дрездена. Он пробыл в этом качестве до апреля 46-го года, пока не погиб - ехал где-то в пригороде города на машине по служебным делам и подорвался на мине. Мне об этом рассказала моя бабушка.
  
  - Андрей, вы не поверите! - воскликнул фон Шрайтен - мой отец в то время тоже был в Дрездене, и он лично был знаком с переводчиком коменданта. Он мне рассказывал, что первое время очень удивлялся, почему к этому младшему чину все относятся с заметным уважением и называют его отец Владимир, а не по званию.
  
  - Вы сказали, что переводчика звали отец Владимир? - Андрей даже привстал с кресла, не в силах сдержать, охватившее его волнение.
  
  - Так это и был ваш дед - Генрих посмотрел на Андрея, как бы пытаясь найти в нем общие черты с его дедом, которого никогда не видел в глаза. - Представляете, Андрей, мой отец мне много рассказывал о вашем дедушке. Он говорил, что знакомство с ним перевернуло всю его жизнь, всё его мировоззрение, открыло глаза на истинную суть происходящего. - Генрих на минуту умолк, собираясь с мыслями.
  
  - Вы тут упомянули орден Тамплиеров - начал фон Шрайтен, слегка улыбнувшись, вспомнив что-то свое. - В начале двадцатого века у немцев снова появился интерес к орденам, только на этот раз он затронул не только привилегированные слои, в двадцатых и в тридцатых годах этим увлечением была заражена почти вся Германия, почти все слои населения.
  А началось всё с великого поражения Германии в Первой мировой, с времени великих потерь, и не столько материальных и территориальных, сколько моральных. Это было время величайшего духовного кризиса всей нации, породившего голод, нищету, безработицу. К этому можно прибавить и революцию в ноябре 18-го года, которая, упразднив монархию, фактически, обезглавила Германию, и немцы превратились в неуправляемое стадо, а для нас, для немцев - это смерти подобно.
  Вот тогда-то и стали появляться группировки, пытавшиеся захватить пустующий трон Германии. Одна из них, для объединения всех немцев под своими знаменами, выдвинула идею возрождения былой славы Германии, и эти идея, как никогда, была востребована немцами. Сама идея подразумевала возврат к корням, ко временам Германариха, покорившего всю Европу до Волги, ко временам Священной Римской империи, на протяжении почти тысячи лет объединявшей территории Центральной Европы под властью германских императоров. Все эти настроения и породили идею превосходства немецкой нации над всеми остальными, идею избранности немцев управлять миром.
  И чтобы эта идея не умерла в зародыше, оставаясь на уровне шатких эмоций и вспыхнувших прозрачных чувств, чтобы она приобрела устойчивую вещественную осязаемость, ее принялись материализовывать историки, которые, с немецкой педантичностью, стали доказывать происхождение немцев от ариев, народа, который они возвели ранг избранной белой расы.
  Я знаю, то же самое происходило и у вас в стране, с той только разницей, что большевики в качестве своего инструмента захвата власти, а потом и покорения мира избрали рабочих и крестьян, составлявших подавляющее большинство населения России. А в качестве объединяющего фактора их всех в один мощный кулак они взяли уже готовые идеи Маркса и его друга Энгельса об угнетенных трудовых массах. Идеи Маркса и Энгельса, которые они так же расписали в своих трудах с немецкой педантичностью, тоже предполагали избранность угнетенных самим фактом их угнетения на то, чтобы, сбросив поработителей, стать полновластными хозяевами всей планеты.
  Спросите, почему идеи немца Маркса не прижились в Германии, а были востребованы Россией, в то время, как в Германии отлично прижилась идея национализма, и не прошли идеи Маркса? Тут надо смотреть, на кого, в первую очередь, делали основной упор те политические силы, которые рвались к власти. И в Германии и в России рвущиеся к власти политики делали ставку не на истину, а на насущную потребность толпы, на большинство. Им всем нужны были массы, которые сами провозгласили бы их своими вождями. Их оппоненты, руководствовавшиеся здравым смыслом, которые не зацикливались на прошлых достижениях, и не уносились в своих мечтах далеко в будущее, а пытались решить насущные проблемы настоящего времени, в результате проиграли. Поскольку в решении своих проблем совсем не учитывали массы, так как себя посчитали избранными решать за народ.
  В многонациональной неграмотной России - большевики сделали ставку на большинство населения - на крестьян и рабочих, которые были далеки от понимания философии Маркса, или любой другой, но они с радостью приняли его идею своей избранности, обещавшую им в личное пользование землю, фабрики и заводы.
  В Германии таким большинством были сами немцы, мечтавшие разбогатеть и побыстрее стать, по выражению Маркса, буржуями. Поэтому идеи Маркса в Германии не имели бы успеха. Но немецкий народ с радостью принял идею их избранности, идею, которая им так же обещала землю, фабрики и заводы, но на территории завоеванных ими народов. Так как Германия - страна небольшая, и в ней на всех земли всегда не хватало, не говоря уж о фабриках и заводах. Но идея избранности открывала им доступ к чужим землям, узаконивала их право владеть всем миром.
  
  Все эти идеи, и избранной нации, и избранных пролетариев, имеющих, якобы, исключительное право самим распоряжаться плодами своего труда, в конечном счете, как мы уже знаем, оказались блефом чистой воды, ничего не имеющими общего с законами природы, по которым происходит развитие общества. Поэтому, в результате, никто ничего не получил, ни землю, ни фабрик, ни заводов.
  Сегодня в превосходство одной, избранной нации над всеми остальными может поверить только идиот, лишенный маломальского здравого смысла, который не может осознать, что жизнь на земле может осуществляться только за счет постоянного развития ее форм. Избранная же нация, совершенная во всем, лишена такого развития, а значит, она изначально обречена на вымирание, что, собственно, всегда и происходило со всеми цивилизациями, достигавших пика своих возможностей в развитии. То есть, как только они становились хоть чуточку совершеннее других, их развитие прекращалось, поскольку они уже не видели смысла своего развития, и они начинали вымирать.
  
  Тоже самое произошло и с идеями Маркса, разделившего людей на угнетателей и угнетенных. Мне до сих пор не понятно, почему он сделал разделение именно по этому принципу. Ведь самого-то его никто и никогда не угнетал, и сам он никого и никогда не угнетал, но может поэтому он в своих выводах сделал так много ошибок, обернувшихся не меньшей трагедией для человечества, чем идеи нацизма.
  Сами посудите, для того, чтобы рабочему или крестьянину самому распоряжаться продуктами своего труда, и иметь возможность не только их производить, но и обменивать их на деньги, ему бы пришлось быть одновременно и продавцом на рынке товаров, и заниматься транспортировкой своих товаров на рынок. Также разбираться в финансах и маркетинге, быть ученым, инженером и конструктором, и еще проделывать массу побочной работы, чтобы самому создать необходимый продукт и уметь его реализовать, но ведь у каждого только две руки и одна голова. И Маркс как-то не учел в своих трудах, что всю эту побочную работу за рабочего кто-то должен выполнять. Что ее за него делают именно те самые угнетатели, которые определили, какой именно товар необходимо производить, снабдили рабочего или крестьянина необходимыми орудиями труда, создали ему необходимые условия и не только для труда, но и для жизни, чтобы он ни в чем не нуждался, выполняя оговоренную с угнетателем работу. Главная ошибка Маркса заключается как раз в том, что именно угнетатели, обладающие необходимыми знаниями и возможностями, избранны для того, чтобы управлять процессами производства товаров и заботиться о самом угнетенном рабочем. И угнетателю совсем невыгодно угнетать своих рабочих, тем более высококвалифицированных, более того, он сам вынужден заботиться о повышении квалификации своих рабочих. И потом, любой рабочий или крестьянин, получив надлежащие знания, тоже может занять место в административной сфере производства, став, таким образом, по выражению Маркса, угнетателем.
  Идеи Маркса вступили в противоречие с законами природы с самого начала, вот поэтому крестьяне земли так и не получили. Но большевики не дали развалиться идеям Маркса, этим они подписали бы себе смертный приговор, поэтому они пошли на компромисс. Земля, заводы и фабриками, согласно конституции, стали принадлежать народу, но, фактически, их хозяином являлась правящая партийная элита. И все остались довольны - рабочие производили товары, зная, что они являются хозяевами завода, на котором трудятся, и партийная номенклатура знала, что на их заводах трудятся их рабочие. При этом, согласно всем установкам Маркса нет ни угнетателей, ни угнетенных. Рабочие были свято убеждены, что они являются гегемонами, избранным классом для управления всей планетой и даже покорения космоса.
  То же самое происходило и в Германии, там так же каждый немец был убежден, что он трудится и сражается на благо Великой Германии, что он избранный, чтобы повелевать всему миру. Вот только мир оказался не согласным с такой постановкой вопроса, и указал Германии свое место.
  
  Но это было в сорок пятом, а тогда, в тридцатые годы, идеи национализма захлестнули всю Германию, и никто на всем белом свете не смог бы переубедить немцев, что они не правы. Таким был и мой отец, как и все немцы, верящий в избранную миссию Германии в истории человечества.
  Мой отец был президентом имперской палаты изобразительно искусства со дня ее основания в 33-м году, которая с 39-го года стала подчиняться непосредственно рейхсминистру Геббельсу. И до начала Второй мировой войны он был убежден, что все, что он делает, он делает для возвеличивания духа нации. Первые сомнения появились в самом начале войны, когда в Германию стали вагонами поступать художественные ценности из оккупированных стран, он никак не мог соединить высокие материи с обыкновенным грабежом.
  Последней каплей стал приказ Геббельса об уничтожении Дрезденской галереи, непосредственным исполнителем которого должен был стать мой отец. Это был единственный приказ, который он не стал выполнять.
  
  - Но ведь собрание Дрезденской галереи, я слышал, действительно собирались уничтожить, и если бы не наши войска...
  
  - Поверьте, Андрей, если бы мой отец хотел, то он бы уничтожил, тем более, что времени у него для этого было предостаточно. Он бы, не мудрствуя лукаво, не стал бы ничего вывозить из музея, а взорвал бы все вместе со зданием Дрезденской галереи.
  Но он и не собирался уничтожать то, что было ему по-настоящему дорого в разбитой войной Германии. Напротив, пользуясь своей властью, он сделал все возможное, чтобы спасти картины и скульптуру музея, и вам, как художнику, должно быть это хорошо известно. Причем, он спасал собрание музея в основном от английской бомбежки и русских артобстрелов, и ему в этом активно помогали немцы. Тяжелую скульптуру пришлось спрятать в подвале музея, а с картинами было проще, их вывезли подальше от театра военных действий, и укрыли в заброшенной шахте, в пригороде Дрездена - так было безопасней. И так было на самом деле, все остальные россказни о зверствах нацистов можете смело приписать к красной пропаганде.
  Отец рассказывал, что русские танки настолько стремительно ворвались в город, что он не успел вовремя уйти оттуда, и ему пришлось остановиться на время у своего хорошего знакомого, дом которого не пострадал от бомбежек и артобстрелов. В том же доме поселился и назначенный комендант Дрездена со своим маленьким штатом, таким образом, мой отец познакомились с вашим дедом.
  Он рассказывал, что они с отцом Владимиром просиживали вместе все свободные вечера. И ваш дед, пользуясь тем, что его никто из русских не понимает, свободно мог рассказывать моему отцу о пагубности идеологий коммунизма и нацизма, о тех противоречиях, что они в себе таят, и чем они опасны для людей.
  Когда же мой отец спросил у моего деда, откуда он все это знает, в каких таких книгах он все это вычитал, то ваш дед сослался на некоего доктора Рождественского, его большого друга, написавшего замечательную книгу о развитии человечества. А вы, Андрей, что-нибудь слышали об этой книге.
  
  - Да, конечно, она хранится у меня, как память о моем деде. Сейчас я ее вам принесу.
  
  С этими словами Андрей встал и направился за книгой в другую комнату, но у самой двери остановился.
  
  - Вот незадача. Слушал вас и совсем вылетело из головы - виновато произнес он, повернувшись к фон Шрайтену - у меня ее совсем недавно забрал один следователь, на время.
  
  На лице Генриха изобразилось сожаление.
  
  - А он вам ее точно вернет? - участливо спросил он.
  
  - Этот лейтенант Колосов, хоть и молод, но показался мне честным человеком, которому можно верить. Он расследует какое-то убийство, где, почему-то, фигурирует книга моего деда, и она ему понадобилась для какой-то экспертизы. Если честно, то я сам толком ничего не понял, но почему-то уверен, что он обязательно вернет мне книгу, правда не сказал, когда именно это произойдет.
  
  Генрих увидел, что Андрею действительно страшно неловко за то, что происходит, поэтому он не стал больше приставать к нему с расспросами о книге.
  
  - Не стоит так расстраивать, Андрей - Генрих попытался приободрить его - собственно, ничего страшного не произошло, зато теперь у меня есть отличный повод навестить вас снова. Думаю, вы не против?
  
  - Ну, что вы, теперь я буду всегда рад видеть вас у себя - Андрей снова сел в свое кресло. - Как все-таки тесен мир!
  
  - Так на чем мы остановились - спросил фон Шрайтен, предотвращая наступающую паузу.
  
  - Мы говорили о нацизме - проговорил Андрей, думая при этом о чем-то своем. - Да, о нацизме. Я слышал, что идеи нацизма живы в Германии до сих пор?
  
  - Сейчас это стало забавой молодых. И сегодня в эту игру играют не только немцы, она, похоже, как кубик Рубика, увлекла весь земной шар. Сегодня в нее играют и белые, и черные, и желтые, и русские, и украинцы, и даже евреи. Идея национализма устраивает всех, достигших переходного возраста, всех, кто впервые столкнулся с огромным, пугающим их миром, всех, кто чувствует себя в нем беззащитным и угнетенным. Поскольку идея национализма дает им защиту, сплачивает их, делает их сильнее, и, в перспективе, питает их надежды, что они все достойны самой лучшей участи на земле, что они все избранные. Особенно остро идеи национализма проявляются в маленьких и слабых государствах, в трущобах бедноты, там, где царят голод и лишения. Но переходный возраст быстро проходит, и тогда наступает просветление, позволяющее увидеть противоречия между величием мира и ничтожеством идеи личного превосходства, или избранности кучки недоумков.
  Но мы, похоже, несколько отвлеклись. Мне хотелось бы все-таки посмотреть, как продвигается дело с моим заказом.
  
  - Мне пока, к сожалению, не удалось увидеть замысел картины. В общих чертах он уже есть, у меня в голове, но пока это только какое-то большое размытое пятно. Просто нужно немного времени, чтобы оно проявилось, чтобы я смог увидеть и осознать все детали... Пока я могу похвастаться лишь небольшими набросками - Андрей встал, взял со стола кипу бумаг с набросками и протянул их Генриху.
  
  После внимательного просмотра фон Шрайтен, наконец, сказал:
  
  - Ну, что ж, вижу, что работа не стоит на месте, работа продвигается. Я пока воздержусь от комментариев относительно ваших набросков, чтобы не сбивать вас с вашего замысла. Я выскажусь в самом конце, когда работа будет готова, но уже сейчас предвкушаю увидеть нечто необыкновенное.
  На этом не смею вас больше обременять своим присутствием и отвлекать вас от интересной работы.
  Всего доброго.
  
  * * *
  Оказывается все так просто? - размышлял Генрих, уходя от Андрея - Книга у какого-то молоденького лейтенанта русской полиции, который даже не представляет ее истинную ценность? Но именно этот факт и насторожил Генриха. Он не верил в кажущуюся простоту, он знал, что за любой простотой может скрываться глубокая тайна.
  
  
  3
  
  - Знавал я одного Карпухина - сказал Батя, когда Жека поведал ему историю книги, найденной у Коли-разведчика - жучила был еще тот.
  Лет двадцать с небольшим тому назад я начинал в шестнадцатом отделе, на Васильевском, инспектором по делам несовершеннолетних - откинулся Батя на спинку стула, предавшись воспоминаниям. - Так с Веней Карпом, так в народе звали того огольца, мне частенько встречаться доводилось.
  
  - Что, такой был заметной фигурой в подростковом криминальном мире Васильевского острова - отвлекся Володька от своих бумаг - или просто был неудачник по жизни?
  
  - Да, какой там авторитет - в то время сопляком он был, лет четырнадцати-пятнадцати, но уже сам себе на уме. И потом, к началу восьмидесятых всех бакланов уже успели пересажать, а новые еще не народились, поэтому кулаками авторитет себе завоевывать в то время особенно было некому, да и мода на хулиганку к тому времени уже прошла.
  Зато по части фарцовки Васькин, пожалуй, одно из первых мест держал по городу. Да и Веня жил рядом со Стрелкой, так он туда, как на работу ходил, и свое рабочее место чаще посещал, чем школу, хотя и школу - основное место сбыта товара, не забывал.
  Но, в отличие от других пацанов, он быстро сообразил, что на жвачке большой навар не сделаешь - так, на карманные расходы, поэтому он очень быстро перешел на шмотки. А это уже своя специфика - быстро товар получил и отвалил, по адресу скинул и можешь гулять с хорошими деньгами. Не то, что с жвачкой дело иметь - это надо целый день у автобусов с интуристом светиться, потом целый день в школе вокруг себя нездоровый ажиотаж создавать, и по деньгам, навар совсем иной.
  Но к тому времени, когда Веня на шмотки по-взрослому перешел, он уже десятилетку заканчивал, оставив за плечами неплохую, для начинающего спекулянта, школу жвачки. Потом в торгово-экономический институт поступил.
  
  - Серьезный гражданин - заметил Володька.
  
  - Веня, конечно, и сам был не дурак, но без папашки, точнее, без его бабла Веня бы по конкурсу не прошел, хотя, в то время, официальный конкурс в него был еще небольшой - торгаши в особом почете еще не были, не то, что артисты, но у торгашей на всё свои ритуалы - им без взятки никак нельзя - не поймут.
  
  - А кто у него был папа? - спросил, молчавший до той поры Жека.
  
  - А папа у него был заведующим леновощторга Василеостровского района, фурами воровал, но при Андропове подсел и дали ему очень много. Правда, весь срок отмотать ему была не судьба.
  Как папы не стало, и Веня притих, а ведь я полагаю, что его интерес к тому времени распространялся уже не только на шмотки, но и на валюту. Мама его уборщицей стала работать, а у него своя машина появилась. Но с того момента наши с ним пути дороги разошлись. Я перевелся сюда, а где теперь Веня обитает, но думаю, что живет там же, на набережной Макарова. Такие со своим добром никогда не расстаются, и если ты говоришь, что на эту квартиру в свое время Венин дед глаз свой положил, то значит, она ему была особенно дорога. Эта бережливость передалась и сыну - при его-то деньгах, ведь мог бы обменять и на более комфортабельную, ан нет. Вот и Веня, поди, за эту квартиру руками и ногами, и вовсе не потому что она для него дорога, как память о его предках - чихал он на них, а просто жалко, как может быть жалко потомственному хапуге. Ему просто обидно до слез расставаться с тем, что уже вросло в него и стало неотъемлемой его частью.
  Так что можешь, смело записать его координаты: набережная Макарова, дом 10, квартира 14.
  
  - Ну да, это примерно там и должно быть, на набережной Макарова, недалеко от Стрелки - согласился Жека, фиксируя адрес в голове - не думаю, что в том районе могут жить два одинаковых Карпухиных.
  Слушай, так папашка-то должен был с конфискацией подсесть.
  
  - О, еще с какой! Одна дача в Репино чего стоила - не дача, а дворец эмира. Да золота и ювелирных украшений тыщ на шестьсот, старыми. Своих-то сбережений он не делал - стремно, да и не выгодно, поэтому всё честно наворованное в ювилирку вкладывал - в золото, да камни. Представляете, у него дома на письменном столе статуэтка стояла - верблюд, отдыхающий под пальмой, и всё это из чистого золота, почти на килограмм. В общем, ОБХСС инкриминировало ему хищение на сумму чуть больше лимона, но суд, учитывая его чистосердечное раскаяние и добровольную помощь следствию, вышку ему не дал. А вот воры не только приговорили его к смертной казни, но и привели приговор в исполнение. Видать, кого-то он по запарке лишнего сдал, да и взять с него после конфискации ворам уже было нечего, вот он и повесился ночью в камере на пересылке. Для Родины он тоже уже был отработанный материал, поэтому никто особенно не стал копать - сам он повесился, или помогли, но и так было видно, что сам бы он веревку из газеты сослюнявить не смог бы, тут опыт нужен не одной ходки.
  
  - Так и Веня, поди, тоже активно помогал следственным органам, раз его до сих пор не посадили - сделал вывод Жека.
  
  - Стучал на своих друзей-приятелей за милую душу, и уговаривать не надо было. Ну, а с учетом того, что он с возрастом на валюту перешел, и на свободе оставался, да еще на машинах стал разъезжать, то надо думать, что его Контора в своих разработках стала задействовать.
  
  - Да, похоже, преданность идеалам социализма - это у Карпухиных в крови - чему-чему, а стучать, их учить не надо было - подытожил Жека.
  
  - Здорово, опера! - поздоровался со всеми майор Хвостов, заходя в комнату. - Жека, дуй к Главкому, за чем-то он тебя к себе вызывает.
  
  - А за чем, не сказал? - поинтересовался Жека, вставая.
  
  В ответ Хвост лишь пожал плечами.
  
  - Разрешите, товарищ подполковник - произнес Жека, входя в кабинет Свиридова, в котором уже сидел майор Егоров из ФСБ.
  
  - Да, товарищ лейтенант, проходите, присаживайтесь - Жеке на мгновение показалось, что Главком как-то странно посмотрел на него, то ли с подозрением, то ли с одобрением. - Я вас пригласил к себе, вот по какому вопросу.
  Сегодня утром на набережной Макарова был обнаружен труп помощника губернатора Епифанцева Станислава Георгиевича, без явных признаков насильственной смерти.
  Только что вспоминали эту набережную - мелькнуло у Жеки в голове - долго жить будет.
  
  - А в каком месте? - уточнил он у подполковника.
  
  - На спуске к Неве, тот, что ближе к Биржевому мосту, недалеко от Стрелки Васильевского острова.
  
  Ну, точно, долго будет жить.
  
  - Этим делом, сами понимаете, занимается непосредственно ФСБ, - продолжал Свиридов, глядя на то, как Жека его внимательно слушает, повернув к нему свою голову - но от них к нам поступило предложение подключить к этому делу и вас, товарищ лейтенант. Поэтому я командирую вас в распоряжение Никиты Родионыча, вам его представлять не надо. Вы уж не подведите там наш отдел.
  
  - Буду стараться, товарищ подполковник - отчеканил Жека, встав со стула.
  
  Егоров, видя, что официальная часть уже заканчивается, тоже встал со своего места.
  
  - Ну, вот, собственно, у меня все - развел руками Главком - в курс дела вас введет товарищ майор.
  
  - Евгений Васильевич - обратился Егоров к Жеке - я буду ждать вас в машине - с этими словами он направился к двери.
  
  - Вы свободны, товарищ лейтенант. И, Жень - попросил Главком Жеку, когда Егоров скрылся за дверью - не в службу, а в дружбу, позови ко мне Юру Хвостова.
  
  Когда Жека вернулся в свой кабинет, Хвост все еще находился там.
  - Ну, что там? - участливо спросил он.
  
  - В командировку отправляют - лаконично ответил Жека, открывая сейф и доставая из него свой легендарно зачищенный ПМ.
  
  - Куда, В Чечню? - удивился Володька.
  
  - Хуже - в ФСБ. Они там сами уже не справляются, вот и попросили меня подсобить им. Мне-то, что, мне не впервой. Кстати, Юра, теперь, Главком тебя к себе зовет.
  
  Все переглянулись.
  
  - Слушай, Юра - спросил Свиридов доверительно, приглушив свой командный голос, когда Хвостов явился к нему и сел рядом, - что ты думаешь, про нашу подрастающую смену.
  
  - Про Жеку, что ли? - понял Хвост, о ком завел речь подполковник.
  
  - Про него.
  
  - Да нормальный парень, я бы с ним на дело пошел, не задумываясь - такой не подведет. Да он и сам не раз это доказывал.
  
  - Я не о том - гнул свое Свиридов - темный он какой-то. Сам посуди, по документам - вырос в деревне, мать доярка, отец плотник, и вдруг, Академия МВД, или вот сейчас, за него ФСБ пришло просить, чтобы он принял участие вместе с ними в расследовании одного дела по их части.
  
  - Ну, с Академией, там все в порядке, я сам этот вопрос в свое время вентилировал. Его из армии туда направили по рекомендации командира его полка - он ведь в наших войсках служил, в МВД - спортсмен, отличник боевой, стоит на твердых гражданских позициях, имел награды и массу поощрений - кого, как не его было направлять. А ком полка, глядишь, плюс, за воспитательную работу получил, вот он и направляет в Академию, время от времени, самых достойных.
  И с ФСБ, видимо, по той же причине - приглянулся он им своей расторопностью и умением принимать самостоятельные неординарные решения. Возможно, его для себя уже стали готовить. Глядишь, оглянуться не успеем, а Жека и нами командовать начнет - усмехнулся Хвост.
  А ты, Аверьяныч, вижу, подумал, а не стукачек ли он засланный. Нет, тут можешь быть спокоен, я к Жеке с первых дней приглядываюсь - порода не та. Жека, мент по жизни - такие раз в сто лет рождаются.
  
  - Да у меня, вроде, претензий к нему никаких нет - стал оправдываться Свиридов - так, пошептаться решил - одна голова, сам знаешь... Ну, дай-то Бог, дай-то Бог.
  
  * * *
  - В общем, так, Евгений Васильевич - начал майор Егоров, когда Жека сел в его машину, 'Опель' цвета металлик - мне мое начальство дало указание подключить вас к расследованию причин гибели Епифанцева и оказывать вам всяческое содействие. Если честно, то лично я в этом большой надобности не вижу, поскольку криминалом там вообще не пахнет, но, как говорится, начальству виднее. Поэтому сразу ввожу вас в курс дела.
  Епифанцев Станислав Георгиевич являлся советником нашего губернатора и был ответственным за международные связи, был, своего рода, министром иностранных дел Санкт-Петербурга.
  
  - И чем занимался господин министр? - спросил Жека со свойственной ему непосредственностью, чем сразу расположил к себе майора.
  
  - Последнее его дело заключалось в том, что он заключил контракт с немецкой фирмой 'Мерседес' на постройку у нас филиала их фирмы, завода по сборке автомобилей марки 'Мерседес' из комплектующих узлов и деталей.
  
  - И что с ним произошло? - Сегодня утром одна гражданка вывела на набережную свою собачку погулять, часов в шесть утра, и на спуске обнаружила тело мужчины. Первыми прибыли опера из шестнадцатого, в кармане обнаружила удостоверение - вызвали нас. Пока врачи по внешним признакам определили инфаркт.
  
  - Ну, тогда, давайте, съездим, место обнаружения трупа осмотрим.
  
  - Давайте - Егоров завел мотор, и они поехали на Васильевский остров.
  
  - Евгений, а вы давно на земле? - поинтересовался Егоров, когда они остановились на очередном светофоре.
  
  - С месяц, как после Академии. А то дело у меня вообще было первым.
  
  - Ого - непроизвольно вырвалось у майора - начало хорошее. Далеко пойдете. Чувствую, что с вами срочно нужно задружиться, поэтому предлагаю перейти на 'ты'. Не против?
  
  - Я не против - пожал плечами Жека - мне так даже привычней.
  
  - Ну, вот и договорились. Я ведь, Женя, тоже с земли начинал, вот таким же, как ты выпускником школы милиции. Увидел тебя и что-то родное мне в сердце ёкнуло. Как будто все вчера происходило, да мне и сейчас-то всего тридцать два.
  
  - А со стороны фирмы 'Мерседес' кто этим проектом занимается - неожиданно спросил Жека.
  
  - С немецкой стороны, всем этим заправляет господин фон Шрайтен, как соучредитель фирмы.
  
  Жека почему-то с самого начала, как только он услышал про фирму 'Мерседес', почувствовал, что он услышит имя Шрайтена, поэтому на этот раз нисколько не удивился. Глядя в окошко с безразличным видом, он спросил:
  
  - Ну, и чо он за человек?
  
  - Да, немец, как немец. Русский хорошо знает, да и в своем бизнесе плавает, как рыба в воде. В Питере бывает наездами. Кстати, сейчас он в городе, но, думаю, он нам не понадобится.
  
  - Да, я так спросил, просто интересно стало, как подобные операции происходят - в общем-то, ничего необычного, всё, как всегда.
  
  Они уже проехали Биржевой мост, и свернули на набережную Макарова. Проехав немного, остановились возле гранитного спуска к Неве, декорированного статуями двух лежащих львов.
  - Вон там внизу на ступеньках, прислонившись к стенке, он и сидел - Егоров рукой показал место возле боковой стенки набережной.
  
  - Ну, да, с моста его там видно не должно было быть - Жека стал внимательно осматривать место обнаружения Епифанцева - поэтому постовой на мосту никак не мог случайно обратить внимание на человека, всю ночь просидевшего в одной позе на спуске.
  
  - Остается праздно гуляющая молодежь? - сообразил Егоров, куда клонит Жека - парочки там разные очень даже любят в Белые ночи время проводить на спусках к реке. А других свидетелей пока не предвидится, напротив-то, вона, Пушкинский дом, Институт и Музей русской литературы - там в июле месяце и днем-то с огнем никого не сыщешь, а уж ночью... Так что сторожам там спать никто не мешает.
  
  - Постой, но ведь молодежь, как правило, не всю ночь гуляет. Погуляет, часиков до трех, а потом спать по домам разбредается. Только единицы еще остаются шататься. Ну, а влюбленные парочки могли и не вникнуть - видят место занято, они и отваливали. Никита, уточни-ка время смерти.
  
  - Ты это к чему?
  
  - А к тому, что этот Епифанцев уже давно вышел из возраста, когда по ночам от безделья шляются, да еще и в одиночку. И если у него сердце прихватило вечером, то это кто-то просто обязан был видеть, и, хотя бы, один из десяти, да вызвал бы неотложку. А если он здесь действительно появился лишь ночью, то, скорее всего, ближе к утру, но не раньше часов трех - четырех, иначе заметили бы. Спрашивается, что он делал до этого и как тут появился, ведь не пешком же, в самом-то деле, пришел.
  
  Егоров достал свой телефон и набрал номер. Выяснив, всё, что ему надо, он хлопнул Жеку по плечу.
  
  - Женя, ты прав! Смерть наступила между восьмью и девятью часами вечера, точно они сказать не могут, потому как вскрытия не проводили.
  
  - А где сейчас тело, у вас?
  
  - Нет, в морге Первого Мединститута.
  
  - А почему вы его себе не забрали?
  
  - Епифанцев там время от времени обследовался на кардиологическом отделении Первого Мединститута. У него там свой лечащий врач, он-то, осмотрев тело, и сделал свое заключение - обширный инфаркт миокарда. Надобность во вскрытии отпала сама собой.
  
  - Это хорошо, что в Первом, у меня там тоже свой патологоанатом. Полетели тело смотреть.
  
  - А, что у него было обнаружено в карманах? - поинтересовался Жека, когда они направлялись на машине в морг Первого Мединститута.
  
  - Мобильный телефон, записная книжка - стал перечислять по памяти Егоров - 'Parker' с золотым пером, бумажник, часы, ключи от дома - в общем, обычный джентльменский набор.
  
  - А лекарства какие-нибудь были?
  
  - Да, в руке у него была баночка с валидолом, но, похоже, он им так и не успел воспользоваться.
  
  - А на чем он ездил? Машина-то его, где сейчас.
  
  - Там у них, у избранников народа, как-то раз мозга за мозгу заскочила на метро прокатиться, ну, чтобы быть поближе к народу.
  
  - Бывает - согласился Жека, думая о своем.
  
  - Так вот, все по разу проехались, и снова дружно на свои машины пересели, зато теперь у них никто про метро даже не заикается.
  
  - Да, свой опыт - великая вещь.
  
  - Ищут машину, дорожные инспектора все стоянки обнюхивают, все улочки и закоулочки, а угнать не могли, такие машины не угоняют, даже пацаны, чтоб покататься.
  
  - А спутникового маяка на ней не стояло?
  
  - Похоже, не стояло. Самое смешное, что у него и ключей-то от машины при себе не было - вспомнил Егоров.
  
  - А гаражи и автосервисы вы проверяли?
  
  - Да у них, у губернаторских, свой гараж, им еще от девятки* в наследство достался. Но пока никто и ничего не видел.
  
  - А своего шофера, я так понял, у него не было?
  
  - Не было. Да мужик-то молодой еще был - всего-то 53 года - сам управлялся. И потом ему, видать, перед фирмОй было не удобно. У них-то там на западе демократия во всю... Их чиновники уже давно от личных шоферов отказались.
  Знаешь, случай был. Один наш профессоришка какую-то книжку по истории Франции написал, хорошую книжку, толковую, вот за это и был приглашен туда мэром Парижа, чтоб тот лично смог отблагодарить профессоришку за книжку и компьютер ему подарить, от лица всей Франции, так сказать. Ну, тот прилетает в Париж, его какой-то мужичок невзрачного вида в аэропорту встречает. Здрасти - здрасти - мужичок подхватил его чемоданы и к машине. Ну, профессоришка думает - шофер его встретил, мол, весь официоз с мэром еще впереди. Вышагивает так важно налегке рядом с тем мужичком, который с его чемоданами усерается. А потом видит у этого мужичка на лацкане пиджака маленький значок, означающий, что он является офицером** Ордена Почетного легиона, ну, маленький такой, неприметный, навроде нашей орденской планки, и понял профессоришка, что это сам мэр с его чемоданами карячился. Конфуз произошел.
  
  - Да, демократия дело тонкое - согласился Жека - так что нашим чиновникам еще не раз придется в метро спускаться, чтобы у народа поучиться этой самой демократии.
  
  *9-е управление КГБ занималось охраной руководителей партии и правительства (прим. автора).
  
  ** Офицер Ордена Почетного легиона - 2-я степень отличия из трех данного ордена. Имеются три степени наград - кавалер, офицер и командор, и два звания - великий командор и кавалер Большого креста.
  Ордена Почетного легиона является высшей наградой Франции, присуждается президентом республики за военные или гражданские заслуги (прим. автора).
  
  
  * * *
  Жека надел резиновые перчатки, предложенные санитарами, подошел к телу Епифанцева, после небольшого внешнего осмотра он приподнял его веко и стал изучать зрачок.
  
  - Все ясно - заключил он. - Никита, оставайся тут, я мигом - и направился в лабораторию Семеныча, располагавшуюся по соседству.
  Семеныч в это время пил чай с домашними пирожками.
  
  - Здравствуйте, Михал Семеныч - поздоровался Жека - приятного вам аппетита.
  
  - А, Женечка - обрадовался Семёныч - здравствуй дорогой. Присаживайся, попьем чайку вместе. Устал, поди, все бегом, да бегом...
  
  - Некогда, Михал Семёныч, чаи распивать, лучше пойдемте, я вам чо покажу.
  
  Они с Жекой вернулись в комнату-холодильник с выдвижными ячейками и подошли к трупу Епифанцева. Жека снова приподнял веко мертвецу.
  
  - Узнаете, Михал Семеныч? Знакомая картинка, не правда ли?
  
  - Да уж, похоже, наш случай - разогнулся Семёныч после внимательного обследования глаза покойного.
  
  Егоров, наблюдавший эту сцену, переводил свой взгляд от одного к другому, пытаясь разобраться, что, собственно, происходит, но по его лицу было видно, что это ему никак не удавалось.
  
  - Михал Семёныч, а у вас сейчас много работы? - спросил Жека со свойственной ему непосредственностью.
  
  - Так, как ты на повышение пошел, так у меня работы и вовсе не стало, но сейчас, вижу, вспомнил меня старика, появился, теперь уж думаю, что скучать мне не придется.
  
  - Правильно, Михал Семеныч, мыслите, за что я вас и ценю. Забирайте тело и, по полной программе. Все формальности мы берем на себя. Я прав, товарищ майор? - обратился он к Егорову.
  
  - Постойте, объясните хоть, что тут происходит.
  
  - А происходит то, товарищ майор Федеральной Службы Безопасности - Жека лукаво подмигнул Семёнычу, но так чтобы Егоров не видел - что гражданин Епифанцев помер не своей смертью, а его отравили. Причем, отравили ядом, который нам с Михал Семенычем хорошо известен - Семёныч утвердительно кивнул головой. - Из этого следует, кому, как не ему проводить вскрытие.
  
  - Ну, теперь все ясно. Согласен. Вскрывайте, Михаил Семёнович. Все формальности я утрясу.
  
  - Ну, и мы теперь, по полной программе. Никита, надо бы мобильник усопшего пробить, особенно последние звонки. Распорядись.
  
  Михаил Семенович подкатил каталку.
  
  - Ребята - обратился он к Жеке с Егоровым - подсобите - все втроем они стали переносить тело.
  
  - Какие наши дальнейшие действия, лейтенант? - спросил Егоров.
  
  - Да надо бы для разгона с лечащим врачом покалякать.
  
  - Лечащий врач это я - раздался голос от двери, прозвучавший довольно внушительно, в облицованном кафельной плиткой, холодильнике.
  
  Все обернулись. В дверях стояла миловидная девушка, лет двадцати трех - двадцати пяти. Жеке даже показалось, что он ее даже где-то видел. Небольшого роста, прямые каштановые волосы спускались ей на худые плечи, явно напоминали ему Ирку-Черную Мамбу, какой он себе ее представлял, но вот лицо напоминало кого-то другого.
  - Что здесь происходит? Вы кто такие? - в ее голосе слышались не только строгие нотки должностного лица, но и гнев собственника, обнаружившего чужих в своих владениях.
  
  - Мы забираем тело на вскрытие - Егоров с Жекой предъявили свои удостоверения, но и это не оказали на нее должного действия.
  
  - На каком основании вы собираетесь делать вскрытие? У вас есть разрешение? - ее голос стал выше и требовательнее.
  
  - Вас как зовут, представьтесь, пожалуйста - Егоров взял на себя улаживание этого назревавшего конфликта.
  
  - Красильникова Ольга Сергеевна, как я уже сказала, я была лечащим врачом Станислава Георгиевича. Причину смерти с вашими коллегами мы уже установили, поэтому я запрещаю вам делать вскрытие. Оставьте хоть тело его в покое, дайте хоть похоронить по-человечески, а не искромсанные куски мяса - Жека видел, как наливаются слезами ее глаза. И тут она разрыдалась, закрыв лицо руками.
  
  Егоров с Жекой переглянулись, и по их лицам можно было прочитать, что они и сами были бы не прочь полечиться у такой заботливой докторши.
  
  - Успокойтесь, Ольга Сергеевна - Жека вынул из кармана рубашки и протянул ей свой чистый носовой платок, а потом слегка приобнял ее за плечи.
  
  - Видите ли, открылись обстоятельства - стал он успокаивать девушку, как маленького ребенка, вкладывая в свой голос как можно больше нежности и тепла - которые позволяют нам сделать это вскрытие. Поймите - это просто необходимо. Уверяю, наш патологоанатом сделает всё очень аккуратно - Жека хотел было добавить: 'Как самому себе', но вовремя одумался.
  
  - Ну, раз в этом есть необходимость - проговорила докторша, сдаваясь, но все еще продолжая шмыгать носом. Потом она вышла в коридор. Вслед за ней вышел и Жека.
  
  - Постойте, Ольга Сергеевна...
  
  В коридоре, освещенном ярким светом, Жека заметил, что к ним приближается парень в парадном комуфляже десантника с аксельбантами, свернутый в трубочку голубой берет был у него в руке. Жека сразу узнал его - это был сослуживец Николая Плетнева - Красильников Олег Сергеевич. Теперь он понял, кого ему напомнила Ольга Сергеевна брат с сестрой, действительно, были очень похожи.
  Олег, увидев Жеку, сначала остановился, но потом, встряхнув головой, как бы прогоняя наваждение, подошел к Жеке.
  Увидев брата, остановилась и Ольга, но он сначала обратился к Жеке.
  
  - Слыш, пацан, ну, ты меня напугал. Ты так на одного моего сослуживца похож... Он погиб в Чечне. А тут ты, да еще в таком месте.
  
  - Я так понял, на Евгения Алдонина.
  
  - Во! Ты его тоже знал? Ну, братан, держи краба - с этими словами он протянул Жеке свою пятерню.
  
  - Олег, я из милиции, расследовал убийство Николая Плетнева - спокойно, глядя в глаза десантнику, стал объяснять Жека, пожав, протянутую руку Олега - мне его мама, Валентина Александровна, показывала дембельский альбом сына, и обратила внимание на мое сходство с Алдониным.
  
  - Вона чего, а я как раз Кольку хоронить пришел. Вот, заскочил к сеструхе, тачку у нее попросить. Слышь, Оль, дала бы ключи, сама понимаешь, с кладбища надо бы по-человечески Колькину маму до дому довезти. Ты, чо, плакала, обидел, кто? - он посмотрел на Жеку.
  
  Ольга вынула из кармана и протянула брату ключи от машины - Иди, без тебя тут своих забот хватает, у меня всё в порядке.
  
  Машинально Жека по брелку определил, что у Ольги 'Ауди'. - Возможно, мы могли бы познакомиться и раньше - подумал он.
  
  - Ну, ладно. Я ее тебе вечерком подгоню, к дому - с этим словами он направился к выходу.
  
  Потом Ольга обратилась к Жеке:
  
  - Вы что-то еще хотели у меня узнать?
  
  - Да, всего пара вопросов. Как давно вы были знакомы со Станиславом Георгиевичем?
  
  - Года два. Да, в двухтысячном он появился у нас на кардиологическом.
  
  - У него, действительно, были серьезные проблемы с сердцем?
  
  - Ничего серьезного, скорее возрастные страхи, обусловленные переходным возрастом. У нас он проходил лишь профилактическое обследование, и ничего больше. Своим консультантом по вопросом своего здоровья, он выбрал меня. Но, скорее всего, я ему приглянулась не как опытный кардиолог, а просто, как симпатичная девушка.
  
  - А какими лекарствами он пользовался обычно?
  
  - Да вообще никаких лекарств не принимал. Я, по крайней мере, ему ничего не назначала. Говорю же, он был вполне здоров, для своего возраста.
  
  - А почему вы пытались наших врачей ввести в заблуждение, сказали, что у него слабое сердце, и всё такое.
  
  - Я вашим врачам ничего такого не говорила. Я лишь по внешним признакам подтвердила их первоначальный диагноз. Я только сказала им, что вскрытие вряд ли откроет им что-то новое. Просто не хотела, чтобы его без надобности патологоанатомы кромсали, а потом штопали сикось-накось. Бррр - Ольгу передернуло - Но к работе Михаила Семёновича, вашего патологоанатома я нормально отношусь, может, потому, что знаю его тыщу лет.
  
  - Вижу, к Станиславу Георгиевичу вы тоже не равнодушны.
  
  - Волей-неволей привыкаешь к людям, которых давно знаешь. А Станислав Георгиевич еще был и хороший человек, ко мне по-доброму всегда относился, можно даже сказать, по-отечески. Я действительно не видела смысла во вскрытии. А про состояние его здоровья меня вообще никто не спрашивал, Вы первый, кто поинтересовался. Видимо ваши врачи сами решили - раз лечащий врач кардиолог, значит, он был сердечником.
  
  - Спасибо, Ольга Сергеевна, вы нам очень помогли.
  
  Когда Ольга удалилась, Жека достал свой мобильник и набрал номер своего кабинета. Трубку как всегда снял Батя.
  
  - Слушай, Степаныч, у нас еще сохранились те списки владельцев черных 'Ауди'? Отлично. Будь другом найди там Красильникову Ольгу Сергеевну и посмотри номер ее тачки. Ага, буду ждать твоего звонка.
  
  
  4
  
  - Ну, Женя, с тобой действительно не соскучишься - покачал головой Егоров, когда Жека вернулся к нему. - Так ты действительно думаешь, что Епифанцева отравили тем же ядом, что и твоего десантника? - серьезно спросил он.
  
  - Мало того, яд этот не простой, я узнавал - он раньше значился за вашей Фирмой, но уже давно ею не используется. А вот у Душмана откуда-то появился.
  
  - Как раз у Душмана он и мог появиться - бандюги, в основном, с бывшими нашими коллегами дело имеют, соответственно, и яд от них, тем более старая разработка.
  Допустим, с десантником мне все ясно, Душман его руками устранил Седого, а потом зачистил свидетеля. Но зачем ему нужно было валить помощника губернатора?
  
  - А мне вот непонятно, какую роль в этом играет его врачиха, Красильникова.
  
  - А ты думаешь, и она тоже?
  
  - Смотри, как она убивалась, не позволяя делать вскрытие - такое не сыграешь.
  
  - Ну, может, она к нему действительно испытывала чувства. Мужик он был еще не старый - с бабами такое иногда случается.
  
  В эту минуту раздались позывные Жекиного телефона.
  
  - Да, я слушаю. Какой, говоришь, номер? Ага. Спасибо, Степаныч, могу тебя поздравить, это наша с тобой 'Ауди'.
  
  - Ну, вот, что и требовалось доказать - Душман был напрямую связан с Красильниковой. По крайней мере, чтобы свою тачку не светить, для своих дел он брал машину Красильниковой. На ней он был замечен в момент убийства десантника, и на ней же приезжал к его матери за деньгами.
  
  - Я чего-то ничего не пойму. Какая может быть связь между Душманом и Красильниковой, Душманом и Епифанцевым и, наконец, Епифанцева с Красильниковой?
  
  - Вот это нам и предстоит выяснить. Что там с телефоном Епифанцева?
  
  - Пробивают. Должны перезвонить.
  
  Теперь зазвонил телефон Егорова.
  
  - Да, слушаю. Так, спасибо. Подгоните туда сторожей всех смен, я сейчас подъеду. Уже послали за ними? Благодарю за оперативность.
  Нашелся 'Мерс' Епифанцева - кивнул Егоров Жеке, пряча мобильник в свой карман - И знаешь, где? - Жека вопросительно посмотрел на майора - на Стрелке есть платная стоянка рядом с Военно-Морским музеем. Поехали туда, со сторожами поговорим.
  
  - Никита, ты иди пока к машине, а я тут, на минутку, еще в одно место загляну.
  
  Когда Егоров удалился, Жека набрал номер телефона генерала Новожилова.
  
  - Здравствуйте, Валентин Григорьевич.
  - Здравствуй Женя - отозвалось в трубке - уже наслышан о твоем рвении. Помощь нужна?
  
  - Да, Валентин Григорьевич, мне нужны данные на Карпухина.
  
  - На него и на всю его семью информацию получишь вечером с человеком от меня.
  
  - С семьей я потом разберусь, меня сейчас интересует непосредственно Вениамин. Я так понял, он последнее время с вашим ведомством был тесно связан. Хочу его допросить, но меня он может и послать, одним словом, нужен компромат, чтобы прижать его.
  
  - Понял. - Секунду подумав, генерал проговорил: - Ты скажи ему, что Сеня Розенблит на зоне, чтоб скостить себе срок, стал давать новые показания, в которых фигурирует и его фамилия.
  
  - Всё ясно. Спасибо, Валентин Григорьевич.
  
  Когда они подъехали к автостоянке, все трое охранников уже, дожидаясь их, грелись на солнышке.
  
  Жека посмотрел на Егорова, и тот кивнул в их сторону, мол, действуй лейтенант, а сам направился к инспектору ГИБДД, одиноко дожидавшемуся их приезда возле 'Мерседеса' шестисотой модели. Тот козырнул ему и представился, увидав корочки майора.
  
  - Слушай, капитан - обратился Егоров к инспектору после короткого внешнего осмотра машины - а как бы в салон заглянуть.
  
  - Дык, ключей-то нет - инспектор посмотрел на просительное выражение лица майора, потом оглянулся с опаской по сторонам и полез за пазуху, достал из внутреннего кармана стальную проволочину.
  - Только ради вас, товарищ майор.
  
  - Действуй, капитан, последствия беру на себя.
  
  Тот немного поковырявшись, открыл переднюю дверцу.
  
  - Прошу - сказал капитан, отключив сигнализацию.
  
  - Здравствуйте - подошел Жека к охранникам, предъявив свое удостоверение - кто из вас был на дежурстве этой ночью.
  
  - Ну, я - вызвался один из них, плотный мужик, лет сорока, по виду отставной прапорщик Российской Армии.
  
  - Что вы можете сказать про тот 'Мерс'?
  
  - Да, чо про него говорить, тачка, как тачка. А вот хозяин машины здесь ее всегда только на вечер оставлял и никогда на ночь. Всегда в будний день, раз в неделю, но регулярно, каждую неделю, ни разу не пропустил. Иногда, правда, и два раза в неделю, но это редко, обычно один раз и всегда в будний день. Часам к шести вечера поставит, вызовет такси по телефону и уезжает, а часам к девяти, к десяти так же на такси приезжает, и уже отваливал на своем 'Мерсе'.
  
  Остальные охранники закивали головами, подтверждая его слова.
  
  Вот и вчера, как обычно, часов в шесть подкатил, поставил тачку на стоянку, и укатил на такси, вот только назад уже не возвращался. Я еще тогда подумал, не случилось ли чо с ним.
  
  - И что вы обо всем, об этом думаете.
  
  - А чо тут думать, сразу видно, шишка какая-то, а раз в неделю, какую-нибудь элитную проститутку посещал, ну, из тех, у которых всё расписано по часам. И приезжал он весь лоснящийся от счастья как блин на масленицу, особенно в последнее время, ну, сразу видно, что от бабы.
  
  Его сменщики закивали головами еще активнее.
  Жека не стал разубеждать народ. В конце концов, подумал он, пусть чиновники сами этим занимаются, своими делами доказывают, пользы больше будет.
  
  - И давно он такие маневры со свое машиной совершал.
  
  - Ну, я тут уже три года, четвертый пошел, где-то последние года полтора - он повернулся к сменщикам. Те снова закивали.
  
  - Спасибо, вы нам очень помогли.
  
  - А чо хоть случилось-то?
  
  - Да помер ваш клиент. Сердечный приступ. Так что его можете больше не ждать.
  
  - Чо, правда, большой шишкой был?
  
  - Ну, на нас, пожалуй, на всех хватит, и еще останется - с этими словами Жека направился к Егорову, махнув охранникам на прощание рукой.
  
  - Ну, что тут, Никита, у тебя хорошего.
  
  - Да, ничего, в смысле вообще ничего, ни хорошего, ни плохого. В бардачке пусто, только карта дорог, да и в салоне никаких посторонних предметов. Я уже вызвал человека, чтобы отогнали машину к нам.
  Капитан - обратился он к инспектору ГИБДД - дождись нашего человека и можешь быть свободен - тот в ответ козырнул.
  - Да поступила информация - Егоров отвел Жеку в сторонку - один из последних исходящих звонков с телефона Епифанцева был около шести часов.
  
  - То есть, еще при жизни владельца телефона - уточнил Жека - то есть, можно предположить, что он сам звонил.
  
  - Да, сам. И знаешь кому?
  
  - Неужели Ленину? - по привычке отреагировал Жека на подобный вопрос.
  
  - Почти - улыбнулся Егоров - Бери выше! - Красильниковой Ольге Николаевне. Разговор длился полторы минуты.
  
  - То есть, можно смело предположить, что он договаривался с ней о встрече.
  
  - Вполне.
  
  - А последний звонок был к кому?
  
  - А последний был около восьми к себе домой, скорее всего, жене, и разговор длился полминуты.
  
  - То есть, можно смело предположить, что он всех своих дам всегда извещал о своем скорейшем прибытии.
  
  - Почему ты думаешь, что с Красильниковой он вчера встречался, а супруге не сообщил, что задержится?
  
  - Мне тут мужики поведали - Жека кивнул в сторону охранников - что он свою тачку раз в неделю у них оставлял. В шесть вечера оставлял, а в девять, десять забирал обратно, и по его лицу было видно, что он это время с бабой проводил. И так раз в неделю, в течении последних полутора лет. Теперь ты понял, почему Красильникова была против экспертизы?
  
  Жека достал свой телефон и набрал номер. Дождавшись, когда на другом конце ответят, он произнес:
  
  - Михал Семеныч, будьте добры, проверьте, пожалуйста, была ли у нашего клиента половая связь, накануне его скоропостижной кончины. Что, уже? И что? Спасибо, Михал Семёныч. Хорошо, скоро будем.
  
  - Ну, вот, и наука подтверждает наши смелые предположения - подмигнул Жека Егорову - трахался покойник так, что пух и перья летели, а вы - Сердечник! Сердечник!
  Ну, что? Погнали к Семёнычу?
  
  - Слушай, Никита - сказал Жека по дороге в морг - надо бы и с женой Епифанцева побеседовать.
  
  - Надо бы, только я заранее знаю, что она нам скажет. Понимаешь, Женя, сейчас, оставшись без поддержки мужа, она будет вынуждена рассчитывать только на свои силы. Но сначала она из имени своего супруга постарается выжить всё, что только можно. Она постарается создать вокруг его имени ореол кристально чистого и на редкость честного человека, всю свою жизнь радевшего о благе Отечества.
  
  - С чего ты взял?
  
  - Так поступают все вдовы крупных чиновников, не думаю, что она станет исключением. Вот увидишь, скоро начнет мемуары издавать, где будет описывать, как они, будучи молодыми, преодолевая нечеловеческие тяготы и лишения, холод, голод и тучи комаров, жили в палатках, питались у костра, но, несмотря на это строили железную дорогу, в которой так нуждалась в то время страна. Именно тогда закалился их характер стойких борцов за правое дело демократии.
  
  - А она, что, действительно ее строила?
  
  - Вряд ли. Максимум, со строй отрядом съездила разок на БАМ, карьеры ради, но жила там совсем не в палатке, и питалась не у костерка, отгоняя комаров. А саму железную дорогу только на митингах и видела, посещая студентов-строителей в плане своей комсомольской работы. Да, это и не важно. Их губернские журналюги, в плане личной халтуры, так распишут ей ее героическую молодость - Павка Корчагин отдыхает.
  Я все это к тому говорю, что нам она про своего мужа, и о его любовных похождениях ничего не скажет, хотя ее и будет подмывать выплеснуть наружу всё, что накопилось у нее за годы их совместной супружеской жизни.
  
  - Ну, а о его привычках, к примеру, она сможет нам рассказать?
  
  - Какие тебя интересуют?
  
  - Ну, где он, к примеру, ключи от машины обычно оставлял, приходя домой.
  
  - То есть, ты хочешь сказать, что придя к Красильниковой, он мог оставить свои ключи на похожем месте, например в прихожей на тумбочке у зеркала.
  
  - Ну вроде того. И хорошо, если Ольга Сергеевна их еще не обнаружила.
  Кстати, дай команду, чтоб узнали, где она живет, давно ли там живет, ну, и так далее. Сдается мне, что года полтора тому назад Епифанцев купил ей квартиру для своих интимных встреч с ней.
  
  Егоров достал свой телефон.
  
  * * *
  - Да, да, входите, открыто - оторвался Михал Семенович от окуляра электронного микроскопа и развернулся к двери.
  
  - Ну, как наши дела, Михал Семенович, еще раз, доброго вам здоровьица - входя в кабинет Семёныча, приветствовали эксперта Жека с Егоровым.
  
  - А, ребята, прибыли уже, заходите, заходите. Может, все-таки чайку попьем, а то всё бегаете, бегаете.
  
  Жека с Егоровым переглянулись.
  
  - Уговорили, Михал Семеныч - махнул рукой Жека - а ведь и в самом деле, пора уже.
  
  - Так, я, может, в магазин сбегаю - предложил Егоров - куплю чего-нибудь к чаю?
  
  - Не стоит беспокоиться. У меня тут пирожки имеются - целую роту накормить можно, так что... Женечка, не стой, займись чаем, тебе-то тут ничего объяснять не надо, а...
  
  - Никита Родионович, можно, просто Никита - представился Егоров.
  
  - А за Никитой, уж позволь мне самому поухаживать, доставь такую радость старику.
  
  - У, какие у вас пирожки-то вкусные - похвалил Жека, откусив один из них, помешивая чай ложечкой в пол-литровом химическом стакане - наверно сами пекли, Михал Семеныч? - подмигнул он Егорову, так, чтобы Семеныч не видел.
  
  - Что ты, Женечка - улыбнулся польщенный Семёныч - мне ли до таких изысков. Это всё моя благоверная печется о моей фигуре - похлопал он себя по округлому пузику.
  
  - Так, что вы там такого интересного обнаружили, Михал Семёныч? - спросил Егоров, активно пережевывая пирожок.
  
  - Ну, во-первых, время смерти - восемь вечера, начало девятого.
  
  Жека с Егоровым переглянулись.
  
  - Подучается, как только позвонил жене, то тут же на месте и скончался - озвучил Жека немой вопрос Семёныча. - Так, а что еще?
  
  - А еще, Женечка, у покойного в канале пениса была обнаружена сперма.
  
  - Вот с этого момента, Михал Семёныч, поподробнее, пожалуйста - Жека отхлебнул чая - что сие должно означать?
  
  - А то, Женечка, что покойный перед смертью, как я тебе уже говорил по телефону, имел половую связь, поскольку поллюцию и онанизм я исключаю сразу, сами понимаете - возраст у покойного был уже не тот для подобных радостей.
  
  - Я слышал, Михал Семёныч, что непроизвольное семяизвержение происходит у мужчин во время смерти.
  
  - Такое, Женечка, случается, но при асфиксии. Поэтому казнь через повешение во все времена и во всех странах считалась позорной.
  Здесь же совсем другой случай, да и потом, эякуация у трупа произошла еще при его жизни. А уж потом наступила смерть от употребления покойным коньяка с ядом, вызвавшим обширный инфаркт. И между смертью и половым актом прошло не так уж много времени.
  
  - Что, наука даже до этого дошла, что может установить время семяизвержения? - спросил Жека.
  
  - Наука здесь не причем - чисто житейское наблюдение - просто покойный после полового акта не успел помочиться перед смертью. Да и вообще подмыться не успел, хотя и презервативом не пользовался.
  
  - Выходит - заключил Жека - можно даже предположить, что своей благоверной он звонил прямо из неостылой постели жрицы любви - предупреждал, чтобы не волновалась.
  
  - Ну, где-то так. В общем, у меня есть образец вагинальной мокроты. Так что, когда разыщите пассию безвременно усопшего, ведите ее ко мне, если в этом будет необходимость.
  В остальном, всё, как и в прошлый раз. Яд содержался в коньяке, только марка коньяка другая. Я не успел формулу коньяка сверить с таблицей, но опыт подсказывает, что это был армянский, коллекционный.
  
  - Да у него, что там, целый коньячный погреб с отравленными коньяками, на любой вкус - удивился Жека.
  
  - Ну, не обязательно - сказал, молчавший до этого Егоров, налегая на очередной пирожок - яд могли влить в уже имеющийся коньяк.
  Знаешь, у чиновников последнее время мода появилась, таскать с собой маленькую плоскую фляжку во внутреннем кармане, из нержавейки. Могли в нее влить, пока он упивался любовью.
  
  - Но у убитого таковой при себе не оказалось - заметил Жека.
  
  - Вот это-то и настораживает.
  
  - То есть, ты хочешь сказать, что покойный после бурного секса сразу заторопился домой, ни поссав на дорожку и, даже не подмывшись. Извлек из кармана мобилу и позвонил супруге. Потом положил мобилу в карман и тут, вспомнил про коньяк во фляжке, находившейся во внутреннем кармане пиджака, отхлебнул и был готов.
  
  - Ну вроде того - утвердительно кивнул головой Егоров, откусив очередной пирожок - по крайней мере, по времени так получается.
  
  - Это, если он совокуплялся не раздеваясь. Но я так понимаю - стал Жека разъяснять майору - нормальные люди перед сексом сначала раздеваются, снимают пиджак, брюки и всё остальное. Потом нормальные люди после секса сначала бегут в ванну, потом одевают брюки, потом пиджак, в котором находят мобилу и звонят жене, потом, в том же пиджаке находят коньяк и травятся на веки вечные.
  
  - А и то, ведь покойный, встав с ложа своего морального падения, не побежал подмываться в ванну, а сразу надел брюки и пиджак. Может, в самом деле, заторопился куда - потянулся Егоров за новым пирожком.
  
  - Да и презервативом, он не пользовался. О чем это говорит, Михал Семёныч? - обратился Жека к патологоанатому - у меня к вам вопрос, как к многоопытному эксперту. Почему покойный не подмывался? Он что, экстримал, или неприкасаемые чиновники у нас застрахованы и от всех сюрпризов природы?
  
  - Говорят же тебе - вмешался Егоров - не успел.
  
  - Это, Женечка, скорее всего, говорит о том, что свою супругу он не боялся заразить ни гонореей, ни сифилисом, ни даже СПИДом, по той простой причине, что со своей законной супругой усопший уже давно не вступал в половую связь и, похоже, не собирался. И сам он не боялся подцепить заразу, потому что полностью доверял своей сексуальной партнерше, поскольку она у него была постоянная, практически, вторая жена. Поэтому он с ней не пользовался презервативом и даже не подмывался - есть мужчины, которые от этого получают дополнительное сексуальное наслаждение. То есть, можно даже предположить, что профессиональной проституткой она не была. Более того, кроме Епифанцева ни с кем больше в половые сношения не вступала, по крайней мере, покойный был в этом уверен на все сто процентов.
  Так же не боялся он и того, что она может забеременеть, либо знал о своей неспособности иметь детей, либо, напротив, мечтал о своем ребенке от нее. Ведь, своих-то детей у него, насколько я знаю, не было.
  
  - Лихо закручен сюжет - проговорил Жека, беря со стола очередной пирожок - тогда, что у нас получается с коньяком. Либо он его, уже отравленный, принес с собой во фляжке, либо ему посошок на дорожку преподнесла его пассия, из имевшихся у нее дома припасов.
  Надо бы у вдовы покойного про фляжку разузнать - обратился он к Егорову - думаю, на этот-то вопрос она в состоянии будет ответить.
  
  Майор достал свой телефон и набрал номер.
  
  - Да - проговорил он в трубку - поезжай к вдове усопшего, успокой ее, если сможешь, в ее безутешном горе, но главное выведай, где покойный оставлял ключи от машины, когда приходил домой с работы, и таскал ли он с собой маленькую плоскую фляжку с коньяком. Ну, знаешь, такие, из нержавейки. Ага. Ну, и вообще про коньяк, какой предпочитал, часто ли употреблял и т.д. Добро. До связи.
  
  - Михал Семеныч - обратился Жека к Семёнычу, лениво доедая очередной пирожок - а, что вы можете рассказать про лечащего врача покойного, про Ольгу Красильникову?
  
  - Ну, с Оленькой я уже давно знаком. Серьезная девочка, умненькая, работящая, целенаправленная. Она еще, когда в медучилище училась, то подрабатывала санитаркой на кардиологическом отделение. Вот с того времени мне приходилось с ней часто встречаться, так как на кардиологическом люди чаще помирают, чем на других отделениях, а тела в морг отвозить приходится в основном санитаркам.
  
  - А зачем ей это было надо?
  
  - Как она сама объясняла: во-первых, чтобы быть поближе к избранной профессии - она кардиологом с детства мечтала стать. У нее отец от инфаркта умер, и мать сердечница, вот она и решила посвятить себя этой проблеме.
  Ну, и потом, она была не из богатой семьи - деньги на учебу были нужны - мать-то была ей в этом не помощник, да еще, я знаю, брат у нее малолетний был. В общем, девочка училась и работала за всех не покладая рук. Так она окончила училище, поступила в институт и его окончила. Сейчас вот уже в орденатуре второй год.
  
  - Сколько ж ей лет-то тогда? - удивился Егоров.
  
  - Считайте сами - четыре года в училище - Оленька сразу после восьмого класса пришла, ей лет пятнадцать было. Да пять лет в институте, два в аспирантуре, да между ними еще пару лет накиньте - получается, что ей сейчас, лет двадцать восемь.
  
  - Надо же! - покачал головой Егоров - Хорошо сохранилась, я думал, ей двадцать два - двадцать три, еще удивился - такая молодая, а уже лечащий врач у Епифанцева.
  
  - Нет, Оленька у нас по всем статьям молодец - похвалил ее Семёныч, явно довольный за своего коллегу.
  
  - Махал Семены, а откуда у нее машина, да и сережки с бриллантиками в ушах и цепочка на шее золотая с камушком, перстенечек не из дешевеньких? Неужели заработала, будучи санитаркой? Ведь она еще не стала кардиологом с мировым именем, гарантирующим большие гонорары.
  
  - Вот об этом я и собираюсь тебе, Женечка, поведать. Слушай и не перебивай старших.
  Года полтора тому назад, да, где-то после Нового Года, приезжает Оленька на работу в шикарной черной 'Ауди'. Хотя удивляться особенно не приходится.
  На кардиологическом, как правило, лежат состоятельные пациенты и денег на свое здоровье не жалеют, это тебе не травма, где одна переломанная голь перекатная. И медперсоналу на кардиологическом тоже перепадает толика малая. Вон полюбуйся, все санитарки там, в золоте ходят. Но понятное дело, все эти подарки, что делают больные санитаркам - в сущности, слезы, и на них 'Ауди' не купишь. Тут надо полагать, что один из больных, выздоровев, стал Оленькиным спонсором, или, другими словами, взял ее на содержание.
  
  - А кто конкретно?
  
  - Об этом тут языком трепать не принято, чтобы не отбили, да и потом, чисто из деликатных соображений - народ там, находящийся на излечении, в основном, не молодой, у всех семьи, положение в обществе...
  Но всё указывает на то, что этот гостинчик ей сделал господин Епифанцев. Чуть больше двух лет тому назад он сюда лег на обследование, а Оленька стала его лечащим врачом. Вот тут и началось. Цепочки с кулончиками, 'Ауди', поступление в ординатуру и прочие блага цивилизации в одном флаконе.
  
  - В таком случае - подвел итог Жека - все указывает на то, что покойный, вчера вечером, пронзенный стрелой Амура, находился на душевном излечении у своего лечащего врача.
  Но, спрашивается, нахрена ей было травить его?
  
  - Это, Женечка, уже по твоей части, я свою работу сделал.
  Я так понял - обратился Семёныч к Егорову - дела никакого заводиться не будет, поскольку это может нанести непоправимую моральную травму вдове усопшего. Так, может, и отчеты экспертизы не понадобятся.
  
  - Нет, Михал Семёныч - поправил его Егоров, допив свой чай - вот тут вы не правы. Демократия, как говорил классик - это прежде всего учет, тем более в нашем демократическом ведомстве. Поэтому пишите, всё пишите и для нас, и для истории. Родина вас не забудет. И с вдовой ничего не случится, она еще всех нас с вами переживет, такие вдовы непотопляемы.
  
  - Спасибо Михал Семеныч за чай, за ценную информацию - Жека медленно поднялся со своего места - и мы вас вместе с Родиной не забудем, особенно за чай и пирожки. И супруге огромное спасибо.
  - Хорошо, передам, она будет рада.
  
  - Постой, Женя, сейчас-то ты куда собрался - спросил Жеку, разомлевший от чая с пирожками, майор.
  
  - Дык, Оленьку надо брать за теплые места, пока не остыли.
  
  - И, что ты ей предъявишь? - Егоров с удивлением посмотрел на Жеку - Связь с Епифанцевым? Так она скажет: Да, мол, вчера заезжал по своему обыкновению на пару палок - дело житейское, криминала в том никакого. Но мачо он уже потрепанный, и его надолго не хватило, сделал свое дело и отвалил часиков в семь. А где он потом перед своей кончиной болтался, и кто его отравленным коньяком угощал, то она про то ничего не ведает.
  
  - А машина? А Душман? - не сдавался Жека.
  
  - А машину могли угнать, она и заяву в ГИБДД уже подавала, к примеру. Или ее братец мог Душману одолжить - сам же видал, как он запросто ключи от машины у сестры берет.
  
  - Да, вот о брате я как-то не подумал, а разыскивать его сейчас на кладбище - дохлый номер. И потом. Михал Семёныч - обратился Жека к патологоанатому - нам надо бы портрет этого Душмана. Залезьте со своего компьютера в нашу базу данных и шлепните нам его портретец, пару экземпляров.
  
  - Сейчас сделаю. Как его фамилия?
  
  - Выжлецов Константин Викторович - сообщил Егоров Семёнычу, а потом Жеке - пойдем ка пока свежим воздухом подышим и решим, что нам делать дальше.
  
  - Никита ты на своей службе, собственно, чем занимаешься - спросил Жека, когда они вышли во двор. - Ну, в смысле, почему занимался убийством Седого?
  
  - Так он был на моей земле. Я ведь для того и поставлен государством, чтобы за бандитами Юго-Запада приглядывать, стало быть, он за мной числился.
  
  - А Епифанцев тут при чем? - допытывался Жека.
  
  - Так он свой заводик, ну, тот, насчет которого он с немцами контракт заключил, должен был на моей земле строить. Да, собственно, там уже работы ведутся - расчищают, замеряют... Вообще-то Епифанцевым не только я один занимаюсь, к этому делу, скажу тебе по секрету, многие наши службы подключены, интересы которых так или иначе затрагивала сфера деятельности Епифанцева, вплоть до внешней разведки.
  
  - А сфера деятельности Епифанцева, так или иначе, часом, не затронули интересы Седого - все-таки заводик-то и на его земле.
  
  - Ну, ты скажешь тоже, что Седой самоубийца что ли, чтобы на завод наезжать, у которого федеральная крыша. Нет, ничего такого не было. Ни Седой к Епифанцеву не приставал, ни Епифанцев к Седому, в общем оба сохраняли по отношению друг к другу единодушный нейтралитет и невмешательство в интересы друг друга. Это подтверждает и визуальное наблюдение за Седым - никаких поползновений в сторону завода.
  
  - Да, но как видишь, у Душмана к Епифанцеву интерес образовался.
  Слушай - Жеку осенила вдруг идея - а тебе такая фамилия, как Карпухин, в связи с Седым не попадалась?
  
  - Веня Карп, что ли? - удивился Егоров.
  
  - Ну, да.
  
  - Есть такой жучила. На моей земле его антикварный магазин, а Седой его крышевал. И больше у них никаких дел быть не могло.
  
  - Я вот, что подумал, а поехали ка, а навестим ка Веню Карпа, я думаю, он больше вашего знает и про Седого, и про Епифанцева.
  
  - Так он тебе всё и рассказал - держи карман шире. А прижать его, мне, если честно, нечем.
  
  - А кто такой Сеня Розенблит?
  
  - Сеня, Сеня... Точно был такой барыга, занимался скупкой краденного. Ну, в общем, проходил он по одному делу, связанному с крупным хищением золота и бриллиантов с ювелирной фабрики. Дали ему, кажется, пятнаху. Так это когда было! Он уж, поди, пол срока почти отмотал. А, что?
  
  - Тогда, Никита, погнали к Вене, нам есть, чем его прижать - подмигнул Жека Егорову - он нам сейчас всё выложит.
  
  - Ну, Женька - покачал головой Егоров - ты меня с каждым разом удивляешь все больше и больше. Погнали, забежим только к Семенычу. Кстати, зачем тебе портрет Душмана?
  
  - Да, подумал, Красильникова его может и не знать ни по имени, ни по кличке, а уж от портрета точно не отвяжется.
  
  - Хм!
  
  
  
  * * *
  - Здрвствуйте, Никита Родионович - расплылся Веня радушием, на какое только был способен, когда Жека с Егоровым вошли в его небольшую комнатенку, служившую Карпухину кабинетом в его антикварном магазине, находящимся на проспекте Стачек.
  - Ах, какие люди, какие люди к нам пожаловали! - не переставал он умиляться. - Давненько вы к нам не заходили.
  А молоденький лейтенант с вами, я так полагаю, смену себе готовите, на повышение идете? Поздравляю, от всей души поздравляю.
  Дело у вас, какое ко мне, или так просто, мимо шли?
  
  - Ты вот что, Веня - оборвал его Егоров - поведай ка нам за Седого.
  
  - А что я про него могу рассказать? - удивился Карпухин. - Да, крышевал он меня, вы же знаете, так он тут всех крышевал, куда ж от него было деться. Так, как вам, Никита Родионович, известно, завалили его. Фраер какой-то залетный завалил, на общак позарился, так и фраера того, как я слышал, тоже завалили. А больше, хоть убейте, я ничего такого про него сказать не могу, не моего полета птицей он был - где он, а где я.
  
  - Веня, а ты хорошенько подумай - напирал на Карпухина Егоров - может, еще чего-нибудь вспомнишь.
  
  - Ой, Никита Родионович, да хоть налоговую на меня засылайте, хоть пожарниками с СЭСом травите, ну, ей богу, мне нечего вам больше сказать.
  
  - А чего ты Веня так боишься? - не отступал Егоров.
  
  - Да как же тут не бояться, Никита Родионович? Может, вы за Седого у кого-нибудь другого поспрошаете?
  
  Видя, что всеми доступными методами от Карпухина ничего добиться нельзя, Егоров посмотрел на Жеку.
  
  - Слушай, Веня, сюда - подражая Хвосту, напустил на себя строгости Жека - тут дружбан твой, Сеня Розенблит - он заметил, как Веня при упоминании этого имени моментально собрался, сбросив с себя всю показную невинность - он уже свои пол срока отмотал и теперь на УДО* готовится. В общем, суровое наказание пошло ему на пользу, и он решил покаяться во всех своих прегрешениях перед Родиной - Жека сделал ударение на слове 'всех'. - Так вот он стал давать новые чистосердечные показания, в которых промелькнула и твоя фамилия.
  Уж не знаю, правда, обрадует тебя это или нет, но ты подумай хорошенько, все ли ты в свое жизни сделал, чтобы наша Родина стала могучее и прекрасней.
  
  Реакция Карпухина на Жекины слова была моментальной.
  
  - Я тут сейчас подумал - начал он осторожно, промокнув платочком пот со лба - что может эта информация вас заинтересует. В общем, я слышал, один наш чиновник, фамилия его, кажется, Епифанов, но могу и ошибиться, так вот он непосредственно участвовал в заключении контракта с немецкой фирмой 'Мерседес' на постройку у нас завода этой фирмы по сборке их автомобилей из комплектующих. Завод уже начали строить, тут, неподалеку. А этот Епифанов, взяв на себя обязательства обеспечения бесперебойной работы завода, федеральной крыши и сбыта товара на российском рынке, поимел с немцев тридцать процентов акций будущего завода. Так вот, я слышал, что последнее время Седой проявлял очень большой интерес к этим акциям.
  Теперь всё, хоть убейте, больше мне нечего про него сказать.
  
  - Вот видишь, Веня, ведь можешь, когда захочешь, Родине послужить - похлопал его по плечу Егоров.
  
  - Родина - это для меня святое - с облегчением вздохнул Карпухин, видя, что отделался лишь тем, что стал вечным бесплатным осведомителем. Веня снова стал входить в роль добропорядочного гражданина. Стучать ему было не впервой.
  
  *УДО - Условно-досрочное освобождение. Освобождение от отбывания наказания и замена неотбытой части наказания более мягким видом наказания (прим. автора).
  
  * * *
  - Ну, и что ты, Никита, про всё, про это скажешь? - спросил Жека, когда они вышли из магазина Карпухина.
  
  - А, что тут можно сказать! - развел руками Егоров - Не могли немцы за здорово живешь подарить этому Епифанцеву половину своей прибыли будущего завода, ведь процентов сорок акций, они по любому отдают городу, вот и считай. Максимум, на что мог рассчитывать помощник губернатора это только на девять процентов, так как только при таком раскладе у немцев сохранялся бы контрольный пакет.
  
  - Ничего не понимаю - закрутил Жека головой - объясни толком, а то одни цифры в голове, в которых я чего-то ни бельмес.
  
  - Что тут непонятного - стал объяснять Егоров - сто процентов акций будущего совместного предприятия, как правило, распределяется следующим образом: шестьдесят процентов немцы оставляют себе, а сорок процентов отдают городу, в котором будет работать их завод.
  Получается, что Епифанцеву они могли отдать эти тридцать процентов либо из своей доли, либо из городской. Но, такой расклад не нужен ни городу, ни, тем более, им самим. Ведь, отдав из своих тридцать процентов Епифанцеву, они рискуют потерять контрольный пакет, поскольку у них будет постоянная опасность, что советник отдаст или продаст свои акции городу, и тогда у города будет уже семьдесят процентов против тридцати немецких. Сам понимаешь, немцы не дураки и уж чего-чего, а свои капиталы всегда считать умели. И потом, при раскладе 30-30-40 у завода не было бы единого хозяина, а это всегда чревато. А посему, как не крути, а этого просто не могло бы быть, потому что этого не могло бы быть никогда.
  И даже на девять процентов Епифанцев не позарился бы.
  
  - А что, для него это мало что ли?
  
  - Для него это слишком много, чтобы лишиться всего, что он уже имеет и без этой головной боли. Не забывай, что у советника за плечами старая школа нашего Совкового дипкорпуса, а уж там, поверь мне, хорошо учили, как свою шкуру сохранять.
  
  - Все ясно - Жека рывком развернулся в направление к машине - погнали к Ольге, пока она еще домой с работы не свалила - успел бросить он на ходу.
  
  
  5
  
  - Объясни, что случилось? - нервозная поспешность Жеки передалась и Егорову, который судорожно вставлял ключ в замок зажигания, когда заводил свой автомобиль.
  
  - Ольге угрожает опасность.
  
  - С чего ты взял? - Егоров запустил мотор.
  
  - Сейчас объясню, только я сначала хотел бы всё насчет Душмана уточнить. Вот он после того, как место Седого занял, выходит, на повышение пошел? Он теперь, фактически, завладел всем Юго-Западом, а значит и завод теперь принадлежит, как он считает, по праву ему одному. Он теперь, что, тоже, наверно, стал вором в законе, или он где?
  
  - Разбежался. Нет, он как ходил в положенцах, так им и остался. Ну, как в армии - звание не обязательно может соответствовать занимаемой должности. И, как правило, на должность назначают офицеров со званием ниже, чем предполагает должность. Это, для вновь вступившего в должность, своего рода, испытательный срок, а потом, ну ты же должен знать, примерно через год этого офицера повышают в звании, в соответствии с занимаемой им должности.
  
  - А положенец - это у нас кто? - серьезно спросил Жека.
  
  - Ну, это навроде кандидата в члены партии. А, молодой ты ыщо - сокрушенно покачал головой Егоров. - В общем, раньше, чтобы человека в партию приняли, ему надо было год в кандидатах отходить, ну, что-то вроде тоже испытательного срока. Вот и у них так же - сначала в положенцах ходят, а потом, если косяков никаких нет, то и в воры коронуют.
  
  - Так, значит, и над Душманом кто-то есть?
  
  - А ты думал, он на Юго-Западе вольным атаманом стал, как Седого убрал? Нет, над ним стоит смотрящий города, есть там такой Сан-Саныч. А в качестве законодательного органа их воровской епархии всем заправляет воровской сход, состоящий из таких вот, как Душман, смотрящих районов, а на местах они уже являются исполнителями. В общем, всё, как у людей - свой губернатор, свой горсовет, свои исполнители на местах.
  
  - Получается, государство в государстве.
  
  - Ну, вроде того.
  
  - А куда же тогда само государство смотрит - ведь это ж какие бабки мимо казны идут.
  
  - Да работаем мы, Женя, работаем, тоже, сложа руки, не сидим. Но не все так просто. Как бы тебе это объяснить?
  Вот, к примеру, у любого нормального человека кроме его явных желаний и устремлений есть еще и тайные, которые он может даже сам не всегда отслеживает. И если покопаться в любом человеке, какой бы он внешне кристально чистый ни был, то обязательно можно отыскать в его недрах подсознания такое, что даже у закаленных людей волосы дыбом встанут. Любой, явно проявленный отморозок, на фоне этого кристально чистого, просто ангелом покажется.
  Но кристально чистый тем и отличается от отморозка, что он способен управлять своими скрытыми желаниями и контролирует в себе свою низменную сущность. По крайней мере, над теми негативами, которые он может отслеживать, он имеет власть, а те, в свою очередь, не дают проявляться тем негативам, которые человек уже не в силах отслеживать, которые спрятаны у него глубоко в подсознании.
  Так и общество людей, государство, по сути, оно отражает самого человека, в котором есть всё и доброе, светлое, конструктивное начало, и некая его низменная составляющая. И, что самое удивительно, эти два начала не могут существовать друг без друга. Поскольку светлое начало способно укрепляться и развиваться только в борьбе с темными силами. А если светлое начало окончательно победит темное, то оно прекратит свое развитие, а, значит, начнет деградировать, ибо третьего не дано, и, в конечном счете, исчезнет с лица земли. Я уж не говорю о деструктивном темном начале, которое, если одолеет светлое, то само себя уничтожит. В результате жизнь на земле исчезнет.
  Вот, чтобы этого не произошло, в природе так устроено, что деградация светлого начала всегда будет способствовать развитию и укреплению темного начала - вспомни начала девяностых.
  
  - Да горячие были деньки.
  
  - А уже темное начало, в свою очередь, начнет активизировать, еще окончательно не деградировавшее светлое, и вся борьба за выживание, а за ним и процесс развития общества начнется сначала.
  С одной стороны у нас достаточно сил, чтобы всю эту криминальную братию покрошить из автоматов в винегрет, но чище наше государство от этого не станет, поскольку на смену им вылезут наружу еще более страшные проявления человеческой природы. Повылезают изо всех щелей всякого рода маньяки, педофилы, людоеды и прочая мразь, не считая прочих отморозков и мелкой шпаны. Ты должен помнить, в конце девяностых, когда между бандитами шел передел сфер влияния, то самой популярной темой по всей стране были серийные маньяки. А вот с ними справиться пока государство не в состоянии, сам знаешь, нет у нас пока эффективных методов борьбы с одиночками-психопатами. В то время, как организованная преступность, в плане сдерживания этих проявлений, с этим отлично справляется, причем, только одним своим существованием. Не говоря уже о том, что и мелкую преступность они способны контролировать. Ну, а нам, государству, остается только контролировать организованную преступность, чтобы и она не переступала границы ей дозволенного.
  В общем, как говорил классик - У них там, в Англии, тоже воруют не меньше нашего, но эффективность правоохранительных органов государства заключается как раз в том, чтобы умело пресекать правонарушения.
  
  - Ну, тогда наша задача несколько усложняется - задумчиво произнес Жека, глядя куда-то себе под ноги, потом резко повернув голову к майору он сказал - теперь нам надо не только обезопасить Ольгу, но и обезвредить Душмана, пока он дров не наломал.
  
  - ?
  
  - Смотри сам - начал Жека раскладывать всё по полочкам - Кто-то, правда, пока не понятно, кто и зачем, развел твоих бандитов, как последних лохов, запустив дезу про якобы незаконно имеющиеся у Епифанцева акции. Судя по всему, воры решили прибрать эти акции себе к рукам - тут, надеюсь, ничего объяснять не надо - воры всегда стараются заполучить то, что плохо защищено, то, что является легкой добычей. А такие акции, существуй они на самом деле, мало того, что сами по себе лакомый кусок, так еще и вне нашего закона, а значит вне нашей защищиты. Согласен?
  
  - Ну! - согласился Егоров в предвкушении продолжения Жекиных объяснений.
  
  - Ихний воровской совет во главе с Сан-Санычем дают команду Седому, поскольку завод на его территории, заполучить эти акции. Седой, в свою очередь, дает команду Душману провернуть все это. Вот поэтому, твоя наружка и не зесекла никаких поползновений самого Седого в сторону советника. Ведь за Душманом-то никто, я так понимаю, особенно не следил?
  
  - Ну, где-то так - согласился майор - да, кто ж знал!
  
  - Вот Душман своими мозгами профессионального разведчика и рассудил, что Епифанцев не станет хранить свои акции ни у себя дома, ни в банке - поскольку это рискованно, а отдаст их на хранение своему доверенному лицу.
  После длительного наблюдения за советником, Душман убеждается, что таким доверенным лицом для него может стать только Ольга Красильникова, доказавшая свою, по большому счету, бескорыстную преданность ему на протяжении долгого срока. Квартиру, он, считай, для себя самого приобрел, да и машину у него Ольга вряд ли просила, скорее советник сам решил произвести на нее впечатление широтой своего размаха. Я уж не говорю о мелких цацках - я заметил, Ольга к ним тоже равнодушна, и носит их больше для того чтобы повысить свой авторитет врача в глазах пациентов, для их же блага - авторитетному врачу больные больше доверяют.
  
  - Согласен. Только почему ты исключаешь жену советника?
  
  - Да потому что и ты, и я, и уж, конечно, Душман - мы все знаем, что система дипломатического корпуса женит своих людей вовсе не для того, чтобы они жили мирно и счастливо, и умирали в один день. А для того чтобы иметь надежный и постоянный контроль над ними. Ему, как профессиональному разведчику, должно быть хорошо известно, что жены дипломатов - это первые информаторы контрразведки, и что об этом так же прекрасно знает и Епифанцев, поэтому он никак не мог бы доверить жене акции, если бы они у него были. В общем, на своей жене Епифанцев уже давно поставил жирный крест, еще, наверно, тогда, когда их вместе поженила система дипкорпуса. И своим помощникам он по той же причине не смог бы доверить. Остается только Ольга.
  Ну, а сам механизм получения акции довольно прост. Для этого Душман сначала убирает главное препятствие - Епифанцева. От него толку все равно никакого, поскольку акций у него все равно нет, а геморрой можно заиметь не слабый.
  А уж получить акции у Ольги... В общем, убрав Епифанцева, он рассчитывал максимально упростить себе получение этих акций
  Кстати, где Ольга живет?
  
  В этот момент у Егорова зазвонил мобильный телефон. Посмотрев по определителю, майор воскликнул:
  
  - О, легки на помине - долго жить будут. Да! Внимательно. Так, так, во даже как! Ну, благодарю за службу. Отбой.
  - Значится так - стал он докладывать Жеке - Епифанцев Ольге аж четырехкомнатную купил на Комендантском, на Королева, дом 12, квартира 91, как ты и предполагал, полтора года тому назад - в голосе Егорова послышались нотки уважения к молодому лейтенанту.
  
  У Егорова снова зазвонил мобильник. Он посмотрел на определитель.
  
  - О, и эти долго будут жить. Да. Внимательно. Ага. Так. И где? Хм. А что там с коньяком? Так. Так. Спасибо. Отбой.
  Ну вот, вдова, вся убитая горем, поведала, что у советника действительно была привычка, приходя домой, свой ключ от машины вешать на специальный крючок в прихожей рядом с входной дверью. Вот только лично мне не понятно, для чего он это делал.
  
  - Ты знаешь - Жека посмотрел на Егорова - я кажется знаю, для чего. Когда я был маленький, мой батя, приходя домой, ставил свою сумку с инструментами - он у меня плотником был - тоже в прихожей. Я его как-то спросил, чего он ее в прихожей оставляет, а не уносит в сарай, где все инструменты. А он, еще помню, посмотрел на меня так хитро, подмигнул мне и говорит: подрастешь - поймешь. Теперь я понял, что, таким образом, он всем домашним давал понять, что хозяин пришел домой, и любой приходящий с улицы мог увидеть, что хозяин дома. Понял?
  
  - Что, хочешь сказать, что и советник, таким макаром, метил свои владения, когда туда являлся.
  
  - Ну, вроде того. Так, а что там с флягой?
  
  - Во! - вспомнил Егоров - фляга действительно была. Ему ее, кстати, немцы подарили, пару месяцев тому назад, когда контракт подписывали, целый набор в таком небольшом кожаном кейсе, эксклюзивный по заказу. Только фляга там не из нержавейки, а серебряная. Там еще пара стаканчиков в наборе имеются, тоже серебряные и воронка, но он весь набор, жена говорит, с собой не таскал, а вот с флягой никогда не расставался. Пил, говорит, по чуть-чуть, для расширения коронарных сосудов, у него ведь, сокрушалась она, было такое слабое сердце.
  
  - Во, дает! Либо советник ей втирал про сердце, либо его супруга уже в роль начинает входить.
  
  - Так вот - продолжал Егоров - заправлял он свою флягу всегда исключительно армянским коллекционным, и другого не признавал.
  А какие дрова, ты говоришь, Душман может наломать.
  
  - Вот, самое-то главное, про Душмана - вернулся Жека к продолжению начатого разговора - его надо брать. Я так полагаю, эти акции основательно вскружили ему голову. Кстати, по деньгам это сколько приблизительно?
  
  -- Это цифра, Женечка, с семью, а то и с восьмью нулями.
  
  - Вот видишь - продолжал Жека - такие цифры и экономически грамотному человеку глаза затуманят, а уж бандитам и Душману...
  В общем, всё указывает на то, что Душман решил стать единоличным хозяином этих акций и ни с кем делиться ими не хочет.
  
  - С чего ты взял?
  
  - Об этом говорит, тщательно спланированное им убийство своего шефа - Седого. И о том, что это его рук дело, похоже Сан-Саныч со своей братией не догадывается, иначе не отдали бы ему Юго-Запад, а закатали где-нибудь в асфальт, согласно их законам.
  Возможно даже, Душман планировал с Седым расправиться после, но тут ему уж больно удобный случай подвернулся, который он не хотел упускать.
  
  - И что потом?
  
  - А потом, он так же разделается и с остальными ворами, хотя бы даже не ради акций, а ради собственной шкуры. Ведь он отлично понимает, что воры, посылая его добыть акции, рассчитывали, что он по-любому первый потом ляжет, что ворам его не жалко, ведь он не их воровской масти, а армейский, а это почти, что мент. Если добудет акции, то первый и попадет под замес в битве за эти акции, а если не добудет, то авторитет потеряет, а это для него тоже считай покойник.
   Вот он и будет мочить всех воров подряд, но и сам не сможет сохранить власть - кишка тонка. И тогда тут в городе начнется такое! Сам понимаешь, Душмана пора брать.
  
  - Ну захватить Душман власть действительно не сможет, для этого ему бы пришлось уничтожить для начала всех воров России, а не только Питера - уберет этих, придут другие - свято место пусто не бывает. А это значит, нам придется начинать все сначала - устанавливать с ними контакт, внедрять своих агентов, определять сферу их деятельности, их связи, выявлять оборотней и прочее, и прочее.
  А потом ему нужно будет создать новую криминальную структуру, так как только она будет способна защитить его и его акции, а это тоже защитник весьма не надежный. Но криминальная структура необходима ему для того, чтобы та могла контролировать процесс денежного оборота с акций. Одним словом, как не крути, а на все у Душмана кишка тонка.
  
  И потом, на чем ты собираешься брать Душмана? И ты и я, мы оба знаем, что на его совести, как минимум, четыре убийства. Ан, поди ж, возьми его - все зубы до корней сотрем доказывая в суде его причастность, и нечего не добьемся. Любой адвокат на наши доказательства с десяток контраргументов предъявит и будет, наверно, прав, поскольку все наши улики против него довольно зыбкие.
  
  - Он нам сам во всем чистосердечно признается.
  
  - ? Жень, я не ослышался?
  
  - У нас есть чем его прижать - спокойно ответил Жека. - Во-первых, он убил вора в законе - пообещаем ему, сдать его ворам.
  
  - А что если устранение Седого - это их внутренние разборки и производилось с подачи того же совета во главе с Сан-Санычем?
  
  - Хорошо, есть второй вариант. Кроме Седого он убил двух ветеранов войны - пообещаем сдать его на суд ветеранов - им, как и ворам, доказательств много не надо.
  
  - А что если у Душмана есть контраргументы, и суд ветеранов признает его действия оправданными?
  
  - Какие проблемы, есть и третий вариант. Мы представим все так, будто он с этими акциями собирался свалит за бугор, продать их тем же немцам, а на вырученные деньги с восьмью, девятью нулями спокойно встретит свою старость - выдвинул Жека новую версию.
  
  - Хм! Вот это больше похоже на правду. В таком случае, его действия мы можем представить, как явную угрозу финансовым интересам города, поскольку тогда у немцев будет 60 процентов и контрольный пакет. Но вся беда в том, что этих акций в природе не существует.
  
  - Но Душман-то об этом не знает! И ему все равно, кому мы такой вариант представим ворам, или твоей Фирме - ему в любом случае крышка. Так что, думаю, он пойдет на чистосердечное, чтобы отмазаться и избежать пожизненного. Ну, а когда узнает, что его сделали по полной, как последнего лошару то, думаю, жаловаться не побежит.
  
  - Теперь остается только взять его, а пока займемся Ольгой.
  Вылезай, приехали.
  
  * * *
  Ольгу на отделении уже застать не удалось, и опера поехали к ней домой. Подъезжая к ее дому на Комендантском аэродроме, они увидели ее, идущую с автобусной остановки. Обогнав ее и подождав, когда она подойдет к своей парадной Жека с Егоровым вышли из машины.
  
  - Ольга Сергеевна - окликнул ее Жека на правах старого знакомого - а мы снова к вам.
  
  - Ну, что вам еще от меня надо? - на ее уставшем, от дневных волнений лице отобразилось чувство досады - ведь итак уже все ясно и понятно.
  
  Странно, подумал Жека, никакого страха гражданка Красильникова явно не испытывает.
  
  - Вскрылось ряд обстоятельств, которые необходимо обсудить. Пригласите нас к себе? - Ольга на какую-то секунду заколебалось.
  
  - Или желаете, чтобы мы пригласили вас к себе? - вставил свое веское слово Егоров. Но на Ольгу его слова не произвели никакого впечатления.
  
  - Да, конечно, давайте поднимемся ко мне - уставшим голосом произнесла она - приглашаю.
  
  Когда вошли в квартиру Красильниковой, Жека первым делом поискал глазами крючок в прихожей, на который Епифанцев должен был вешать ключи от своего 'Мерседеса', и сразу нашел его - ключи были на месте.
  
  - Ольга Сергеевна - обратился он к Ольге, демонстративно снимая ключи с крючка, давая тем самым понять, что ему все известно - а почему вы не сказали мне, что господин Епифанцев был у вас вчера?
  
  - Так вы и не спрашивали - пожала она недоуменно плечами - а мне об этом рассказывать как-то и в голову даже не пришло. Поскольку Станислав Георгиевич человек государственный был - она немного запнулась на слове 'был' - и мы нашу с ним связь старались не афишировать. Сами понимаете - по ней было видно, что теперь уже она не собирается скрывать даже их интимные отношения.
  
  Из коридора они сразу прошли в просторную проходную комнату, служившей, по-видимому, гостиной, от которой двери шли еще в две комнаты.
  
  - Покажите, а где вы храните свой коньяк? - неожиданно спросил Жека, уводя разговор в другое русло.
  
  - Я вообще спиртных напитков в доме не держу - она искренно удивилось вопросу Жеки, говоря об этом, как о чем-то само собой разумеющимся - сама не употребляю, а гостей, кроме Станислава Георгиевича у меня никогда не бывает.
  
  - А ваш брат?
  
  - В основном, поэтому и не держу. Имеет он слабость, а ему нельзя.
  
  - А машину свою давать ему не боитесь?
  
  - Боюсь, конечно, но как отказать, брат все-таки, я ему, почитай, вместо матери была, вот по привычке и балую - Жека представил себе, чем могла баловать своего маленького брата эта полунищая девочка - но он меня еще ни разу не подвел, всегда трезвый машину брал и трезвый ее возвращал. Да и армия его кое-какой дисциплине научила.
  
  - А последний раз, когда он ее у вас брал? - Жеку слегка растрогало редкое в наши дни такое душевное отношение старшей сестры к своему брату, но он быстро пришел в себя.
  
  - Шестнадцатого днем - немного подумав, сообщила Ольга - я запомнила, потому что в тот день у меня ординатура была и я после нее, вот, как сегодня, возвращалась на автобусе. Он так же заехал ко мне в больницу, взял ключи от машины, но семнадцатого утром машина уже стояла у моего подъезда, и он был трезвый, когда отдавал мне ключи.
  
  - А после этого он ее у вас не брал?
  
  - Нет, его вообще в городе после этого несколько дней не было, он только вчера вечером вернулся с дачи - мама просила его чего-то там ей помочь на участке, она сейчас на даче отдыхает.
  
  - А больше Станислав Георгиевич у вас ничего не оставлял? - Жека перешел в наступление.
  
  - Нет, как будто бы ничего. А что вы имеете в виду?
  
  - Ну, например, свою серебряную фляжку - Жека заметил, как Ольга слегка вздрогнула от испуга, при упоминании о фляжке - плоскую такую - наседал он - с армянским коллекционным коньяком?
  
  - Не было никакой фляжки - отрезала Красильникова - он ничего такого с собой не привозил.
  
  Жека с самого начала почему-то особенно и не рассчитывал на чистосердечное признание Ольги, и все свои вопросы он задавал в плане артподготовки, чтобы вывести ее из равновесия перед решительным наступлением.
  
  - А в каких вы отношениях с Душманом? - пошел он на штурм, видя, что ряды Красильниковой дрогнули.
  
  - А кто это? - искренность Ольги не оставляла сомнения.
  
  - Может, он вам больше известен, как Константин Выжлецов?
  
  - Я понятия не имею, о ком вы говорите - Жека видел, что с Душманом Красильникова действительно не знакома, по крайней мере, она точно не знает ни его имени, ни его блатную кличку.
  - Тогда, может быть, это вам кого-нибудь напомнит - с этими словами он вынул из своей кожаной папки портрет Душмана.
  Ольга снова вздрогнула, но на этот раз ее лицо еще и побледнело, но она быстро взяла себя в руки.
  
  - Нет, я этого гражданина вижу впервые - категорично заявила Красильникова, давая понять, что эта тема исчерпана.
  
  - Боюсь, Ольга Сергеевна, - подал свой голос Егоров, наблюдавший за тем, как Жека толково, по всем правилам проведения дознания, раскручивает Красильникову - что вы не представляете всей серьезности происходящего момента. Я даже не говорю о том, что ваше имя будут связывать со смертью высокопоставленного чиновника - это особый разговор, к которому мы еще вернемся, но речь сейчас идет о том, что вам самой угрожает смертельная опасность. Да вы и сами об этом прекрасно знаете, но почему-то упорно не хотите себя спасти, отвергая нашу помощь. Поймите, без вашего содействия мы не сможем вас защитить.
  
  - Я ничего не знаю - упорствовала Ольга - если у вас есть улики против меня, то арестовывайте, если нет, то прошу на выход. А все, что вы тут мне наговорили - я расцениваю, как плод вашей фантазии.
  
  - Ну что ж - Егоров посмотрел на Жеку - на нет и суда нет - мы с вами, Ольга Сергеевна, еще не прощаемся. Мне почему-то кажется - Егоров говорил медленно, глядя Ольги в глаза - что мы еще вернемся к нашему разговору и очень скоро - майор кивнул Жеке на выход.
  
  - Нет, ты видал - заговорщицки проговорил Жека, когда они вышли на лестницу - она узнала его.
  
  - Узнала, Жень, узнала - так же шепотом ответ майор - только, похоже, Душман ее чем-то сильно напугал, так что она сейчас умирать станет, а ничего не расскажет. Видал, даже, опасность сесть за решетку по обвинению в соучастии в убийстве Епифанцева на нее не подействовало, даже угроза собственной жизни.
  
  - Никита, ты бы поставил своих людей понаблюдать за ней - кивнул Жека головой в направлении двери квартиры Ольги - как бы не случилось чего.
  
  - Уже дал команду.
  
  - Когда ж успел-то? - удивился Жека.
  
  - Да, еще, когда ты отливать ходил после чая.
  
  - Ну что ж, оперативненько - согласился лейтенант - и где же твои соколы до сих пор летают, почему я их здесь не заметил.
  
  - Работа, потому что у них такая, неприметная. Сядем в машину, я их тебе покажу.
  Вон, видишь - показал Егоров, когда они сели в его 'Опель' с затемненными стеклами - двое с мужиками в домино играют, один играет, другой рядом стоит.
  
  - Как бы ни заигрались, а то знаю я эти доминошные игры во дворах.
  
  - Еще двое где-то поблизости должны быть на подстраховке, так, что не пропадут - коллектив поможет.
  
  - А ведь она знает, что Епифанцева убили, и, наверняка, догадывается, что это Душмана рук дело. Чем же он ее таким прижал?
  
  - Ну, любовь я сразу отметаю, хотя Душман парень видный, девки по таким кипятком ссат, но все-таки свою собственную жизнь с баловством не путают. Единственное, чем он мог прижать Ольгу - это только страхом за жизнь ее близких, особенно матери. Прием старый, но вряд ли Душман будет приводить свои угрозы в исполнении, он итак должен был видеть, что его угроза отлично работает. Поэтому за жизнь Ольгиной мамы и Олега можно не опасаться, ему ведь не они нужны, а акции, а их у Душмана больше шансов получить, пока они все живы.
  
  Ну, что, пока по домам, а завтра, как говорится, будет день, будет и пища. Давай я тебя до дома подкину.
  
  - Поехали.
  
  * * *
  Подъезжая к своему дому, возле Колиной парадной Жека увидел Ольгину 'Ауди', за рулем которой кто-то сидел, наверно Олег, подумал Жека, но ехать он, почему-то, никуда не собирался.
  
  - Смотри - указал Жека на машину - на ловца и зверь бежит. - Пойдем ка с братцем потолкуем. Мне не терпится у него спросить, где это он катался на этой машине в ночь с шестнадцатого на семнадцатое.
  
  - То есть, ты хочешь сказать, что Олег помогал своему однополчанину в качестве водилы Седого валить?
  
  - Есть такое гнусное подозрение.
  
  Егоров поставил свою машину перед машиной Ольги, так чтобы Олег не смог выехать, но тот, сидевший в машине, на это никак не отреагировал.
  Жека с майором вышли из машины и направились к нему, но уже через лобовое стекло они увидели причину.
  
  Голова Олега была запрокинута назад, а его, успевшие остекленеть глаза, уставились застывшим взглядом в потолок салона. Лева рука повисла вдоль туловища, а правая, упавшая к нему на колени, сжимала серебряную плоскую фляжку, из которой по капельки еще стекал смертоносный коньяк ему на комуфляж.
  
  
  6
  
  - Ну что - спросил Егоров - ты своих вызывать будешь, или я своих?
  
  - Вызывай лучше ты своих, Душман ведь твой клиент. Только распорядись, чтобы труп в морг Первого Медицинского отвезли. Вам он все равно ни к чему, а там хоть Ольга о нем позаботится.
  
  - Договорились - Егоров достал мобильник и стал звонить.
  
  - Интересно, откуда фляжка тут-то появилась - почесал затылок Егоров, кладя телефон в карман.
  
  - Да вон, видишь - бардачок открыт - кивнул Жека.
  
  - Да, бардачок-то я вижу, а вот, как она в бардачок попала.
  
  - Либо Душман ее там специально оставил, как улику против Ольги, когда труп советника на набережную отвозил, либо просто бросил там, да забыл о ней впопыхах. Но скорее всего, что забыл, ведь он мог и не знать, что Коля действовал не один, а с Олегом. - Жека призадумался - Но о том, что Олег брат Ольги, он не знать не мог.
  Нет - это авантюра - размышлял Жека вслух - а Душман профи, поэтому он не мог полагаться на авось, он никак не мог знать, что именно на днях Олег попросит у Ольги машину, а потом полезет в бардачок, где обнаружит фляжку с коньяком. И подставлять сейчас Ольгу, пока он не получил с нее акции, ему тоже нет резона, значит, просто бросил и забыл про нее. И на старуху бывает...
  
  - А с чего ты взял, что Душман советника на набережную отвозил, да еще именно на этой машине?
  
  - Да, больше и некому - Жека удивленно пожал плечами - мог, конечно, и брат помочь Ольге, но он тогда не стал бы пить из этой фляги. И вообще эту флягу Ольга попыталась бы побыстрее уничтожить, особенно ее содержимое от греха подальше. Ну, а одной ей с девяностокилограммовым телом советника по-любому не управиться, остается только Душман. Отвез его на ее тачке, чтобы свою не светить - в случае чего мог ее и бросить вместе с советником - не жалко. Но в четыре утра у всех самый сон, поэтому с трупами в машине можно разъезжать свободно, хоть в обнимку.
  
  - Жень, ты так про Душмана лихо рассказываешь, будто все это время рядом с ним находился. Вас, что там в Академии, никак стали медитативным методам обучать.
  
  - Да, нет - засмущался Жека - просто целый день думаю про этого Душман, кумекаю про себя, как бы я на его месте поступил в данной ситуации.
  
  - Это, Женя, называется концентрацией внимания на объекте, то бишь, медитацией.
  
  - Ну да, про все, про это у нас были факультативы в Академии, я даже помню, упражнения там всякие пробовал делать, лупаглазил в одну точку, да мне это как-то быстро надоело.
  
  - Вижу, твои занятия не пропали даром, на практике пригодились. Так как ты себе представляешь убийство Епифанцева?
  
  - Тут все очень просто - начал Жека делиться своими соображениями. - Душман стал следить за советником, установил его регулярные еженедельные поездки к Ольге, и уже все внимание сосредоточил на ней, поскольку она являлась самым слабым звеном в его замысле получения акций.
  Думаю, что он даже снял квартиру рядом с ней, а то и две, таким образом, чтобы иметь возможность наблюдать, что делается в квартире Ольги с помощью той же подзорной трубы.
  
  - А почему две?
  
  - Окна ее квартиры выходят и во двор, и на улицу - пояснил Жека. - Ты бы дал команду...
  
  - Уже даю - Егоров достал свой мобильник.
  
  Алё, вы там в домино играйте, а заодно квартирку напротив ее окон попытайтесь вычислить, в которой наш фигурант предположительно может находиться. Сейчас уже темнеть начинает, поэтому вам это сделать будет не сложно - в нашей квартире свет гореть не должен. Возможно, где-нибудь мелькнет блик бинокля или подзорной трубы. Не исключено, что квартир может быть две - одна во дворе, другая через дорогу, на другой стороне проспекта. Сами ничего не предпринимайте - только наблюдение. Скоро сам буду. Всё. Отбой.
  
  - Так мы остановились на том, что Душман наблюдал за квартирой.
  
  - Да и вполне мог установить порядок посещения советником квартиры Ольги.
  
  - Ну да, советник уже не молод был, и для импровизаций прыть у него была уже не та, поэтому все действия у него должны были выполняться уже автоматически, на рефлекторном уровне, все состоять из привычек, выработанных многолетней практикой. Об этом говорит и специальный крючок для ключей от автомобиля в прихожей Ольги. И Душману было не сложно просчитать все, своего рода, обязательные ритуалы его действий - где он снимал верхнюю одежду, где нижнюю, в какой позе предпочитал, и что после этого всегда делал. Вот только, как и когда он отравил коньяк?
  В этот момент у Егорова зазвонил телефон.
  
  - Хм - обронил он, взглянув на экран определителя - кто бы это мог быть. - Вас слушают.
  
  - Простите - произнес вкрадчивый женский голос - я сейчас разговариваю с майором Егоровым?
  
  - Да, это я.
  
  - С вами говорит Зинаида Аркадьевна Епифанцева.
  
  - Добрый вечер, Зинаида Аркадьевна, я уже догадался. Примите мои глубочайшие соболезнования.
  
  - Да, смерть Станислава Георгиевича это огромная потеря для всех нас - проговорил в динамике скорбящий голос. После небольшой паузы Зинаида Аркадьевна продолжила, как ни в чем не бывало - Собственно, товарищ майор, мне сказали, что расследованием причин гибели моего супруга занимаетесь непосредственно вы, вот поэтому я и звоню вам, чтобы сообщить нечто важное, связанное с убийством моего мужа.
  
  - С чего вы взяли, что его убили.
  
  - Ну, об этом было не сложно догадаться по тем вопросом, что задавали мне ваши люди. В частности, их интересовала фляга для коньяка Станислава, в связи с ней я вспомнила один интересный случай, произошедший неделю назад, может, чуть больше. Но об этом я расскажу вам только при личной встрече.
  
  - Хорошо, я подъеду к вам завтра.
  
  - Нет, майор, время не ждет, дело в том, что мне кажется, я видела убийцу, разговаривала с ним и могу его описать, поэтому приезжайте сегодня, сейчас.
  
  - Да, но сегодня для вас итак был трудный день, и вы, наверно, устали за день от всех волнений и переживаний - попробовал увильнуть от этого свидания Егоров - может, отложим до завтра.
  
  - Какое устала! О чем вы! Убийца должен быть пойман, какой уж тут может быть отдых. Записывайте адрес.
  
  - Говорите, я запомню.
  
  - Первая Березовая аллея, дом 16. Через сколько времени вас ждать?
  
  - Я думаю, минут через сорок. Только, с вашего позволения, я буду не один. Со мной будет мой помощник, лейтенант Колосов, с которым я веду это дело.
  
  - Хорошо, приезжайте.
  
  - Ну, что, поехали убитую горем вдову развлекать, а то ей бедняжке скучно что-то стало, в детективов, на ночь глядя, решила поиграть. А от нее сразу к Ольге. Тем более, вон, кажется, наши едут. Сейчас дам распоряжения и трогаемся.
  
  - Поехали, заодно ей флягу предъявим для опознания - Жека вынул из безжизненной руки Олега серебряную фляжку, поискал на полу автомобиля пробку, завинтил и уложил ее в целлофановый пакет, взятый у подъехавшей бригады.
  * * *
  На Крестовском острове, где стоял, утопая в зелени, скромный домик скромного чиновника Епифанцева, было необычайно тихо и безлюдно. Жеку с Егоровым встретила сама хозяйка, облаченная в домашнее, но, по случаю траура, черного цвета платье, хотя она совсем не казалась убитой горем.
  Зинаида Аркадьевна, хоть и была женщиной бальзаковского возраста, но не выглядела безобразно располневшей от безделья праздной светской львицей. Напротив, ее фигура еще сохраняла следы былой стройности, а лицо былой красоты и свежести. Вся ее внешность говорила о ней, как о натуре деятельной, энергичной, не привыкшей раскисать ни при каких обстоятельствах.
  
  - Проходите, товарищи офицеры - пригласила она в дом.
  
  - Выпить не предлагаю, поскольку вы, Никита Родионович, я вижу, за рулем, а молодой человек, похоже, небольшой любитель горячительных напитков. Да и я после восьми часов вечера не употребляю, поэтому перейдем сразу к делу.
  
  Вот это глаз, подумал Жека, сходу всех просчитала.
  
  - Так вот, полторы недели тому назад, когда Станислава не было дома - он с утра уехал в теннисный клуб, а после позвонил и сказал, что задержится со своими друзьями-приятелями по клубу. Как раз в его отсутствие к нам домой приезжал молодой человек, лет тридцати пяти, высокий, спортивный, знаете, эдакий мачо. Такие мужчины девчонкам во все времена могли голову вскружить, потому что в нем не было приторной слащавости - в нем чувствовалась сила.
  Этот молодой человек показал мне коньячную фляжку и сказал, что Станислав Георгиевич забыл ее в теннисном клубе, а он завез ее, чтобы отдать, так как ему было по пути. Но все дело в том, что это не была фляжка моего мужа, и я ему так об этом и сказала. Эта фляжка, говорю, из нержавейки из стандартного набора, а наша серебряная, эксклюзивный заказ фирмы 'Viron'. Молодой человек извинился и уехал.
  
  - Скажите, Зинаида Аркадьевна, этот человек к вам приезжал? - с этими словами Жека вынул из своей папки портрет Душмана.
  
  - Да, это он - внимательно посмотрев, спокойно сообщила вдова - тот же холодный взгляд и шрам на правой брови - это определенно он.
  Знаете, я только после ухода ваших людей поняла, что он приезжал только лишь затем, чтобы узнать, что собой представляет фляга Станислава, а я сдуру ему расписала ее во всех подробностях. Я, так понимаю, его уже ищут.
  
  - Да, нам, практически все о нем известно и его арест дело скорого времени. Так что опасаться особенно вам нечего - говоря это, Жека поймал себя на мысли, что он почему-то и сам в это верит, но как бы то ни было, он заметил, что, главное, он смог убедить в этом хозяйку дома.
  - У меня еще один вопрос - с этими словами Жека вынул из кармана флягу - эта вашего мужа?
  
  Вдова покрутила флягу со всех сторон, потом вернула ее Жеке.
  
  - Да, это наша. Там, снизу имеется небольшая гравировка на немецком языке - дарственная надпись. Я так понимаю, отравленный коньяк находился в ней?
  
  - Да, в ней - Жека утвердительно кивнул головой.
  
  Надо же - произнесла она - такая нелепая смерть! И это на самом взлете его жизненных сил и возможностей.
  Единственно, мне пока не ясно, кому понадобилось убивать моего мужа. С его работой это никак не могло быть связано там его некому, а, главное, не за что убивать. Да и его личная жизнь ничьих интересов не затрагивала. И вообще, он последнее время ни от кого не получал никаких угроз, и ничто не предвещало несчастья. Напротив, последние месяца два он был в особенно приподнятом настроении. Сначала он заключил очень выгодный для города контракт с немцами, а совсем недавно он узнал, что наконец-то скоро станет отцом.
  
  Жека с Егоровым переглянулись.
  
  - Вижу, товарищи офицеры, вы немного удивлены. Вы, наверно, хотите знать, знала ли я о его связи с Оленькой Красильниковой - его лечащим врачом? Разумеется, знала. У нас с мужем не было секретов друг от друга. Более того, я сама обратила его внимание на нее.
  Дело в том, что после перенесенной мною операции года два тому назад, я, как женщина, стала уже никакая, в то время, как мой супруг, войдя в возраст, естественно, стал поглядывать на молоденьких девушек. Мне просто было бы спокойней за него, зная, что он посещает какую-нибудь одну постоянную, надежную во всех отношениях девушку, а не бегает, не ищет приключений. Поэтому ни его, ни меня не устраивал вариант с девицами легкого поведения одноразового использования.
  Еще, находясь в больнице, я приглядела молоденькую врачиху с кардиологического отделения.
  Я в людях неплохо разбираюсь, например вам, молодой человек, я могу уже сейчас сказать, что вас ждет большое будущее. И я искренне верю, что и это дело, товарищи офицеры, вы успешно завершите и в самое ближайшее время.
  
  Егоров с Жекой заулыбались, польщенные.
  
  - Вот и в Оленьке я увидела девушку серьезную, увлеченную свое работой, не замужнюю, после чего уговорила Станислава лечь к ней на отделение, на обследование. А недели три тому назад, он сообщил мне, что скоро станет отцом.
  Оленька, действительно, славная девушка, поэтому я нисколько не жалею, что познакомила их. Собственно, это благодаря моим стараниям Оленька поступила в ординатуру. Я уговорила Стаса купить ей машину, потому что, согласитесь, так ей гораздо удобней. А когда стало окончательно ясно, что Оленька ждет ребенка, то я уговорила Станислава переписать и его завещание, по которому половина его состояния перейдет ей и нашему будущему ребенку. Но и на этом я не собираюсь расставаться с Оленькой, честное слово, она мне уже, как дочь стала, в будущем я собираюсь заняться и воспитанием малыша.
  
  - Да, Зинаида Аркадьевна - восхитился Егоров - вы героическая женщина! О такой жене только мечтать и мечтать.
  
  - Да, бросьте вы, Никита Родионович, какое уж тут геройство. Просто мы со Стасом прошли тяжелую школу выживания и давно поняли, что, только помогая друг другу во всем, мы можем быть по-настоящему счастливы. И поверьте мне, я и сама, помогая мужу и Оленьке, всегда получала больше радости, чем, если бы я терзала себя в муках ревности и неведения его поступков, если бы знала, что и он мучается, обманывая меня.
  Так все-таки, может, вы назовете мне причину его смерти?
  
  - Позвольте, Зинаида Аркадьевна, сначала встречный вопрос? - спросил Егоров, размышляя, стоит ли ей все говорить, а потом решил, что Зинаида - баба железная, свой человек с гэбушной школой за плечами - такая не подведет, да и не в ее это интересах.
  - Скажите, а как распределились акции завода фирмы 'Мерседес'.
  
  - Пятьдесят восемь на сорок два - удивленно ответила вдова.
  
  - И при этом лично Станиславу Георгиевичу ничего не перепадало?
  
  - О чем вы, разумеется, нет. Все 42 процента акций перешли городу. Естественно, он получил свои примиальные от сделки, да вот этот злосчастный набор с флягой для коньяка. А почему вы спросили.
  
  - Да, дело в том, но это между нами, у нас с Евгением Васильевичем - Егоров кивнул в сторону Жеки - появилась версия, что кто-то, только нам пока непонятно кто именно, в бандитскую среду запустил дезинформацию о том, что ваш муж утаил себе от сделки с немцами 30 процентов акций будущего завода. Эти акции якобы преподнесли ему немцы за надежную и бесперебойную работу завода в будущем.
  
  - Но ведь это же полный бред! - воскликнула вдова - И вы это прекрасно понимаете.
  
  - Да, мы-то понимаем, а вот бандиты, похоже, поверили. Вероятно, они решили, что свои акции Станислав Георгиевич хранит у своей любовнице, у Ольги Красильниковой, поэтому его они и убрали, так как рассчитывают, что у нее получить их, им будет гораздо легче.
  
  - Боже, в каком чудовищно диком мире мы еще живем! Элементарная экономическая безграмотность и, пожалуйста, человека нет и, возможно еще будут жертвы. Чего же вы ждете, почему вы до сих пор еще здесь, бегите, спасайте Оленьку и нашего малыша!
  
  - Не волнуйтесь - улыбнулся Егоров - Ольга Сергеевна под надежной охраной, да и мы уже едем туда.
  
  * * *
  Ну, и что ты обо всем этом думаешь? - спросил Егором, когда они ехали к Ольге.
  
  - Теперь всё срослось. Итак, Душман, изучая маршруты движения советника, обратил на его привычку посещать в определенное время теннисный клуб. А также, узрел в подзорную трубу, что советник всегда таскает с собой флягу с коньяком, из которой, для расширения коронарных сосудов, он любил отпивать всякий раз после физических нагрузок.
  Возможно, первоначально, он хотел устроить так, будто советник скончался от инфаркта сразу после игры в теннис, или во время. Я видел как-то в кино, они там любят прикладываться во время игры, хотя я этих их понтов, если честно, совсем не понимаю - физические нагрузки и спиртное, на мой взгляд, вещи не совместимые, но после игры вполне мог.
  В принципе, так Душману было бы даже удобней. Во-первых, куча свидетелей, которые подтвердят под присягой, что они видели, как он за сердце хватался. А, во-вторых, не надо с телом возиться. Вот поэтому, он и решил запалить ему коньяк, пока он ракеткой на корде машет. Но, чтобы не перепутать фляги, а то они там все с ними таскаются, он подкатил к Зинаиде, которая по доброте своей душевной, во всех мелочах ему ее и описала.
  
  - Да, но тут - возразил Егоров - вся фишка в том, что все его усилия оказались бы напрасны - клуб элитный, только для небольшой кучки избранных, и посторонним туда даже за очень большие деньги не попасть.
  
  - В том-то и дело - воодушевился Жека, видя, что майор его понимает - там даже прикинуться простым разносчиком полотенец Душман никак не мог. Поскольку там обслуга вся из ваших, и в чине майора, не меньше.
  
  Егоров улыбнулся.
  
  - И еще надо учесть - продолжал Жека - что Душман при этом здорово рисковал, что из этой фляги по запарке мог еще кто-нибудь отхлебнуть и окочуриться.
  
  - Ну да, инфаркт штука не заразная, от него эпидемий не бывает, подозрение сразу бы пало на коньяк и Душмана быстро бы вычислили. И тогда он похерил этот план.
  
  - Правильно! - воскликнул Жека - поэтому он траванул коньяк советнику, пока тот расширял свои коронарные сосуды с Ольгой, увеличивая численность нашей необъятной Родины.
  Да, несколько рискованно - могли засечь и крик поднять - тогда бы пришлось валить советника старым дедушкиным способом - ножом, удавкой или пистолетом, но это опять шум визг и гам, а там соседи, милиция... Но опытный разведчик все сделал как надо - влил яд в коньяк, а сам стал дожидаться эффекта в соседней комнате, чтобы иметь возможность сразу появиться в момент смерти, усиливая, тем самым, и без того напряженную ситуацию. Уж, правда, не знаю, какой разговор потом произошел у Душмана с Ольгой, могу только догадываться, что он ей стал говорить, что он не шутит, и если она не отдаст ему акции, то он тоже самое сделает с его мамой и братом.
  Потом, под покровом ночи, он отнес тело советника в машину и отвез его на набережную, посадил на ступеньки и сунул ему в руку валидол. Чтобы создалось впечатление, будто он от своей машины отошел прогуляться, присел на ступеньках, расчувствовался, обозревая плавное течение реки, и вот результат - обширный инфаркт миокарда. Все верно рассчитал, даже валидол с собой прихватил. А флягу, видимо просто забыл, а если положил специально, чтобы таким образом завалить и Олега, падкого на спиртное, то остается тогда просто снять шляпу перед профессионализмом Душмана.
  
  - Если на самом деде было так, как ты говоришь, то тогда, действительно, всё срастается. Ну, а мелкие детали, думаю, нам сейчас Ольга сама расскажет.
  
  - Слушай, Никита - вдруг спросил Жека - а для чего советнику с женой были нужны все эти сложности с тайной любовницей, чего они просто по-человечески не развелись.
  
  - Да, кто ж их разведет - улыбнулся Егоров - советник был человек государственный, тем более на таком посту, где разведенному делать абсолютно нечего. Да и ЗАГСы у нас пока тоже государству принадлежат - вот и думай.
  
  * * *
  Егоров остановил свой 'Опель' не доезжая до дома Красильниковой, и достал свой мобильный телефон.
  
  - Я тут рядом стою, на улице - проговорил он в трубку - подойди, доложи обстановку.
  
  Через некоторое время из-за дома Ольги со стороны двора вышел молодой человек спортивного вида. Он на ходу достал из кармана пачку сигарет, вынул одну из них, потом похлопал по карманам, ища зажигалку и остановился, оглядываясь по сторонам, ища кого-нибудь, кто бы дал ему прикурить.
  
  - Похоже, они засекли Душмана - прокомментировал Егоров - и окна его наблюдательного пункта выходят как раз сюда, на улицу.
  Не обнаружив среди редких прохожих курящих, молодой человек направился к одиноко стоящему 'Опелю'.
  Он подошел со стороны Егорова и пригнулся с сигаретой в руке.
  
  - Докладываю, товарищ майор. Наблюдатель с подзорной трубой обнаружен в доме напротив, через дорогу, в квартире на седьмом этаже, номер 118.
  Егоров с Жекой машинально поискали глазами окна предполагаемой квартиры, в которой мог находиться Душман.
  
  - Ага, вижу - сказал Егоров, заметив квартиру без света в окнах - одна из немногих во всем доме и единственная на своем этаже, не ошибешься.
  Ну что ж, думаю пора его брать. Сколько нас? - быстро прикинул он - получается шестеро. А группа захвата - это и ждать долго, Душман может их и не дождаться, да и шуму от них на весь Комендантский будет. Но самое главное, они ребята безбашенные, могут по запарке и Душмана завалить, а он нам нужен живой. Так что, приказ всем, в случае чего, стрелять только по конечностям.
  Тогда делаем так - обратился он к своему оперативнику - вы втроем звонитесь в квартиру, только предлог какой-нибудь правдоподобный придумайте по обстоятельствам, а не проверку счетчиков в одиннадцать вечера и не протечку потолка. Если откроет, то втроем справитесь. Один будет со стороны двора, пусть пока притаится у него под окнами, а если заметит, что он пытается через окно уйти, то тогда пусть выдвигается так, чтобы Душман его видел. Пусть там делает вид, что он с целым отрядом спецуры ждет Душмана внизу.
  
  - Никита, а ты думаешь, он с седьмого этажа прыгать будет? - удивился Жека.
  
  - Прыгать, не прыгать, а, наверняка, все пути отхода просчитал и альпинистскую веревку на всякий случай приготовил. Мы, по крайней мере, не должны этого не учитывать.
  Ну а мы с тобой спрячемся под теми окнами, что на улицу выходят.
  
  - А если он вообще дверь не откроет - соображал Жека. - Ломать - под его пули ребят подставлять. Ведь они у тебя, поди, без бронников. Да и соседи любопытные обязательно сбегутся, а это всегда дополнительная помеха в работе, да и жертвы могут быть незапланированные со стороны любопытных граждан. Кто его знает, может он еще и гранаты начнет метать.
  
  - Ну, и что ты предлагаешь?
  
  - Он сам из квартиры выйдет, когда увидит, как Ольга мне одному дает полный расклад на него - порешит, что с нами с двумями - со мной молодым и уж тем более с ней он всяк управится. Сам выскочит из квартиры - вот тут-то вы его тепленького на лестнице и вяжите.
  
  - Толково. Так и сделаем. Давай подтягивай своих к 118 квартире - стал давать указания Егоров - только скрытно, огородами, и я сейчас туда подойду. Когда все перекроем - повернулся он к Жеке - дадим знать, начнешь действовать.
  
  Дав, наконец, прикурить своему человеку, майор отпустил его. Через некоторое время вышел и сам.
  
  Через некоторое время, Жека получив подтверждение по мобильному телефону, что всё готово к проведению задуманной операции, вышел из машины и направился к дому Ольги, прихватив свою кожаную папку. Сидя в машине, он уже прокрутил в голове ту роль, которую ему предстояло сыграть.
  
  - Это опять вы - в голосе Красильниковой, открывшей дверь Жеке, уже слышалось раздражение - пришли меня арестовывать?
  
  - Пока, Ольга Сергеевна, в этом нет необходимости - лицо Жеки было серьезно, как никогда - мне нужно сообщить вам нечто очень важное - он сделал паузу - для вас. Давайте пройдем в гостиную.
  
  Они прошли в большую комнату, посреди которой стоял стол со стульями по бокам, стенка с книгами, чайным сервизом, хрусталем и телевизором, диван, в общем, все как обычно в таких комнатах. Шторы на окнах были раздвинуты, и это избавляла Жеку придумывать какой-нибудь повод, чтобы раскрыть их.
  
  - Ольга Сергеевна - медленно начал он, подбирая слова - два часа тому назад скончался ваш брат...
  
  Красильникова посмотрела на молодого опера ничего непонимающими глазами, потом ноги ее подкосились. И если бы не Жека, вовремя подхвативший ее, то она бы рухнула тут же на ковер. Лейтенант помог ей сесть на диван, так, чтобы ее хорошо было видно Душману. Какое-то время она сидела, ничего не соображая, уставившись куда-то в пол, но потом стала приходить в себя.
  
  - Как это произошло? - тихо спросило она.
  
  - Он отхлебнул коньяка из фляжки Станислава Георгиевича, которую Душман заботливо оставил в бардачке вашей машины.
  
  - Сволочь! - вырвалось у Ольги - Сволочь и гад! - Жека заметил, как сильно сжались ее кулачки. - А, что с моей мамой - она посмотрела на опера с надеждой.
  
  - А вы, Ольга Сергеевна, когда последний раз были на даче - в свою очередь спросил Жека.
  
  - Я вообще там в этом году еще не была. Как Олег пришел с армии - она снова замолчала, осознавая случившееся, но потом продолжила - в общем, в основном он ей стал помогать по даче.
  
  - Ну, тогда, думаю, с мамой ничего не случилось - успокоил ее Жека. - Но расслабляться не стоит. Сейчас, Ольга Сергеевна, во избежание еще одной трагедии, в ваших интересах рассказать мне все, что вам известно об этом человеке - с этими словами Жека снова вынул из своей папки портрет Душмана, но стал показывать его Ольге с таким расчетом, чтобы его можно было видеть и через окно. В принципе, подумал он, Душман должен разглядеть, с хорошей оптикой с такого расстояния газету читать можно.
  
  - Да, теперь, после смерти Олега, я все про него расскажу, только обещайте мне, что вы обеспечите безопасность моей маме.
  
  - Разумеется, Ольга Сергеевна, и вы и я, мы оба с вами люди системы, поэтому можем действовать только на основании веских причин. Вы же не сразу делаете операцию больному, а только на основании диагноза? Вот и у меня, опираясь на ваши показания, будут все основания обеспечить безопасность вашей мамы. Кстати, где ваша дача?
  
  - В Вырице - Ольга стала быстро говорить адрес своей дачи и как туда удобнее проехать.
  
  Жекина память и без того автоматически фиксировала все данные, но чтобы Душман убедился, что Ольга дает показания, он вынул из кармана рубашки свой драгоценный блокнот и стал демонстративно записывать в него адрес дачи, отрываясь, чтобы уточнить некоторые детали. Со стороны, подумал он, это должно было выглядеть убедительно.
  
  - Так я вас слушаю, относительно Душмана - не выпуская блокнот из рук, продолжил он это представление.
  
  - Этот - начала Ольга - которого вы называете Душманом, неделю назад пришел ко мне, сюда, домой. Нет, не позвонился в дверь, как вы, а сам ее открыл своим ключом.
  
  Или отмычкой, подумал Жека, прописывая во всю щирину листа длинную загагулину. Он представил, какой эффект должно было произвести на Ольгу такое его неожиданное вторжение.
  
   - Я тогда очень испугалась - продолжала Ольга. - Вы бы видели его глаза - это же был взгляд убийцы хладнокровного и беспощадного. Уж мне-то всякие глаза доводилось видеть, и я знаю, как выглядят глаза у человека поведавшего смерть, и для которого человеческая жизнь потеряла уже всякую ценность.
  Нет, он не стал мне представляться, он только сказал мне:
  
  - Мне нужны акции, которые тебе Епифанцев дал на хранение.
  - Я пыталась возразить, объяснить ему, что я ни о каких акциях ничего не знаю, но он не стал меня даже слушать и продолжал:
  
  - Ты мне акции, а я не трону твою мать и брата. Если хочешь, чтобы они остались живы, ты сделаешь все, как надо. Даю тебе на всё три дня и о нашем разговоре ни слова. Будь благоразумна, помни о ребенке. И с этими словами ушел.
  
  Ольга от волнения даже не обратила внимания на то, что Жека не переспросил ее, о каком ребенке идет речь. Ему же самому ее рассказ был и не особенно важен, поскольку все, что она говорит, он итак прекрасно знал. Единственно, его стало смущать отсутствия звонка от Егорова до сих пор. По его прикидкам, Душман уже должен был отреагировать.
  
  - А потом, в тот же день - продолжала Ольга - когда Олег вернул мне утром машину, семнадцатого, вечером он взял у меня ключи от нее. Сказал, что скоро отдаст. И отдал только позавчера вечером, когда я с работы пришла, машина стояла под окнами, а ключи лежали здесь на столе.
  
  - А, что было вчера? - спросил Жека.
  
  - А вчера, как обычно, в шесть часов позвонил Станислав Георгиевич, и в половине седьмого он уже был у меня. И мы удалились в спальню. Ну да, я была у него на содержании, почти как жена. Он и его жена для меня очень много сделали, и она знала о наших взаимоотношениях и не была против. Вам это может показаться странным, но Станислав Георгиевич не мог, да и не хотел разводиться с Зинаидой Аркадьевной...
  
  - Да, я знаю, что было дальше - перебил ее Жека, не выпуская свой блокнот из рук. Звонка всё не было, это начинало раздрожать.
  
  - Потом он вышел из спальни, я пошла в ванну, а он стал одеваться.
  
  - Извините, Ольга Сергеевна, за интимные подробности, а где он раздевался? - снова перебил ее Жека, продолжая рисовать в своем блокноте разные каракули. Невольно, он стал прислушиваться к входной двери, стараясь услышать слабое поскрёбывание отмычки в замке.
  
  - Пиджак он всегда снимал в этой комнате и вешал его на спинку этого стула - Ольга показала на один из стульев, стоявших рядом со столом - Станислав Георгиевич говорил, что это ему напоминает детство, что его отец всегда так делал - вешал пиджак на спинку стула. Этот элемент, действительно, несколько одомашнивал атмосферу в доме, делая квартиру еще уютнее. Мне это тоже нравилось. А брюки и все остальное он снимал уже непосредственно в спальне.
  Так вот, когда я уходила в ванну, он тоже встал с кровати и стал одевать брюки. А когда я вышла из ванной - Ольга на секунду закрыла лицо руками - он уже лежал вот тут на полу, в пиджаке. В руке он сжимал свою флягу.
  
  Жека сунул руку под куртку и, чтобы не пугать Ольгу, незаметно снял с предохранителя свой легендарный ПМ и взвел курок.
  
  - Я не помню - увлеченная своим рассказам Ольга не заметила Жекины манипуляции - кажется, я упала рядом на колени, стала смотреть его пульс, хотя всё указывало на обширный инфаркт. Потом я почувствовала, что рядом кто-то стоит, подняла голову и увидела этого, Душмана.
  Он хладнокровно подобрал флягу, завинтил ее крышкой и сунул себе в карман. - Как видишь, девочка, сказал он, я совсем не шучу.
  - Я ему стала объяснять, что у меня акций никаких нет, и никогда не было, что он ошибается. Но он в ответ лишь цинично ухмыльнулся и сказал, что он никогда не ошибается, и что следующими будут мои родные, брат или мать, он еще пока не решил. А пока, чтобы я еще раз хорошенько подумала, мол, это было только предупреждением.
  Я ему стала объяснять, что мне негде взять эти чертовы акции, а теперь, после смерти Станислава Георгиевича, мне даже спросить о них не у кого. Он же в ответ, говорил, что он мне не верит, что я просто не хочу с ним поделиться ими. Я же ему говорила, что я пыталась о них разузнать у Станислава Георгиевича, но он мне ничего на это не ответил, отделавшись какими-то шутками, давая мне понять, что все это не моего бабьего ума дела.
  Это продолжалось часов до двух ночи. Устал и он, и я, под конец, он забрал у меня ключ от машины, труп, так будто помогает пьяному добраться до дому, и вышел из квартиры. Утром, когда я проснулась, машина стояла под окнами, а ключ лежал на столе в гостиной.
  
  Звонка всё не было. Жека закрыл блокнот и сунул его в карман рубашки. Не вынимая руки из-под куртки, он взялся за рукоятку пистолета. В этот момент раздался звонок его телефона.
  
  - Не дергайся начальник - услышал он насмешливый голос Егорова - всё пучком. Душмана взяли, вон, весь в браслетах он лежит упакованный.
  А с блокнотом - это ты здорово придумал, я аж залюбовался, наблюдая за тобой. Но вижу, вы там уже закончили, так, что поднимайся к нам.
  
  Они там развлекались, в сердцах сплюнул Жека, в трубу любовались, а я тут весь извелся. Смежнички, блин.
  
  
  ГЛАВА V
  
  1
  
  Когда Жека поднялся в сто восемнадцатую квартиру, то застал Душмана лежащим на полу в большой проходной комнате, с закованными в наручники руками за спиной. Из его рассеченной нижней губы стекал тоненький ручеек крови.
  Часть оперативников курили на лестнице, остальные разогревали чай на кухне. Егоров, дожидаясь Жеку, находился вместе с Душманом в комнате.
  По озлобленному лицу Душмана Жека понял, что задушевного разговора сразу не получится, поэтому почувствовал, что майору понадобится его помощь.
  
  - Я так понимаю, гражданин Выжлецов пытался оказать сопротивление при задержании - кивнул Жека Егорову в сторону Душмана, войдя в комнату.
  
  - Не поверишь, даже не пытался, просто не успел ничего сообразить, как наручники захлопнулись на его запястьях.
  Да он и сейчас в глухой непонятке, за что, мол, его. Ведь ничего же такого не делал, только вышел из квартиры. Ведь так, гражданин Выжлецов?
  
  Душман лежал, прислонившись плечами к стенке, и смотрел на все происходящее исподлобья, скрепя зубами, мозг его в эту минуту отчаянно работал, ища пути спасения.
  
  - Ну, гражданин Выжлецов - поддержал Жека игру, начатую Егоровым - променявший честь офицера и достоинство гражданина может и не знает, а вот бандит, откликающийся на собачью кличку Душман, должен знать. И мне, товарищ майор, почему-то кажется, что он нам сам все сейчас расскажет.
  
  - Вот только совестить, начальники, меня не надо, а то я сейчас расплачусь.
  Ну, ладно, этот ментенок, который только под ногами вечно мешается, про меня ничего не знает - Душман сплюнул в Жекину сторону - но ты-то, майор, уж про меня все должен знать. И про то, как ваши, конторские, герыч в Афгане себе в одну харю имели, и про то, как меня подставили, когда я себе хотел своё, в бою добытое, взять.
  
  - Ну, я за ГБ краснеть не собираюсь - ответил Егоров - их советская власть развратила. Она всех развратила, вон, к примеру, наплодила таких вот душманов, которых приходится теперь новой власти вылавливать поодиночке.
  А с чего ты взял, что тебя подставили? На мой взгляд, там было всё по-чесноку - ты пьяный в отрубе, рядом труп гражданина Афганистана, который по словам очевидцев пришел в вашу часть за спичками, с перерезанным горлом - типичный удар ножевого боя - нож был найден у тебя в руке.
  - Да в том-то и дела, что рана на трупе была не резаная, а колотая, точнехонько под кадык, а это не мой удар. Я такой удар даже на занятиях по рукопашке никогда не отрабатывал, чего время зря терять. В бою такая ювелирная техника все рано никогда не пригодится, а понты кидать, пытаться духа завалить этим ударом - это надо быть самоубийцей, себе дороже, некогда там в горло целиться и момент подходящий ловить. Куда проще всем лезвием полосонуть по горлу от уха до уха - и надежнее, и всегда живой остаешься. Тем более на граждан Афганистана у меня уже давно был выработан рефлекс. Да и вырубился я в тот раз как-то странно быстро, всего-то после стакана водки.
  
  - Да, гражданин Душман - сделал вывод Егоров - похоже, срок ты, действительно, ни за что мотал. Видать судьба твоя такая, чтобы тебя все кидали и разводили, как последнего лоха. А все потому, что ты всегда думаешь только о себе, и свой собственный образ застилает тебе общую картину происходящего. Вот этим-то и пользуются все кому не лень.
  Но случай с гебушным героином и с их подставой, похоже, тебя ничему не научил, вот поэтому судьба предоставила тебе новый урок и, как знать, может и последний.
  
  - И кто ж меня на этот раз развел - Душман с подозрением и опаской глянул на Егорова.
  
  - Да, твой разлюбезный Сан-Саныч.
  
  - Ну конечно, теперь ты меня будешь на Сан-Саныча натравливать, знаю, нас этому тоже учили.
  
  - А мне-то с какой стати? Я тебе всё, как на духу. А, что касается Сан-Саныча, так ведь это он тебе наплел про то, что ты единственный, кто может справиться с заводом немцев, избранный, так сказать?
  
  Душман молчал, пытаясь уловить хотя бы малейший подвох в словах Егорова.
  
  - Это ведь он тебе двоечнику безграмотному втирал, что Епифанцеву немцы подарили тридцать процентов своих акций?
  
  - А, что, не так - моментально взревел Душман, пытаясь освободить свои руки от наручников, но обмяк, кипя злостью, убедившись, что это ему сделать не под силу.
  
  - Тебя, что, Костя, в самом деле, ни в школе, ни в училище элементарной политграмоте не учили, и ты никогда не слыхал про контрольный пакет акций? И сам не мог сообразить, что подари немцы Епифанцеву тридцать процентов, сами могли бы остаться без контрольного пакета, при условии, что они сорок уже отдали государству.
  
  Душман, к удивлению Жеки, соображал очень быстро.
  
  - Вот сука, Саныч - вырвалось у него, и он опять стал пытаться освободить свои руки.
  - Учили! Да, чему там нас учили - два мира, две системы, буржуи все плохие, они там у себя в Америке негров бьют, империалисты, одним словом - вот и всё учение.
  Только, начальник - произнес он уже притихшим голосом, когда немного остыл - у нас с ним был базар за двадцать пять процентов.
  
  Егоров, понял, что Душман поплыл, и теперь нельзя упускать этого момента, поэтому он тут же продолжил.
  
  - Добро, припишем эти пять процентов несовершенству телефонного радио, но ты-то и на двадцать пять повелся. А того не знаешь, что Санычу надо было по-тихому Седого убрать - Егоров немного помедлив, добавил - а заодно и тебя.
  Что ты так на меня удивленно смотришь? Или ты думаешь, что Саныч стал бы терпеть у себя под боком такую силу, как ты? Уж по истории-то тебе в школе должны были рассказать, чем обычно заканчивали все великие полководцы во все времена. Вспомни Суворова, маршала Жукова. Пока они были нужны, их боготворили, а как их руками вся черновая работа была проделана, их списывали в утиль. Вот и Саныч твоими руками намеревался свалить Седого, а уж тебя убрать, ему было бы гораздо легче - ты не их масти, не воровской.
  А Саныч давно замыслил захватить весь город в единоличное пользование. Вспомни, что стало с паханами Выборгской стороны и Пушкина - их трупы до сих пор ищут, а на их территории сейчас хозяйничает Саныч. А уж свои владения, сам прекрасно знаешь, он никому не уступит.
  
  По виду Душмана было видно, что он полностью был согласен со всеми доводами Егорова.
  
  - Ладно, уговорил, начальник, сдаюсь без боя. Что там мне пока светит.
  
  - Ну, по совокупности убийств, совершенных с твоей подачи, и осуществленных тобою лично: за Седого, за Николая Плетнева, Евгения Алдонина, за советника губернатора, да за Олега Красильникова, сам понимаешь, не меньше пожизненного.
  
  - Ну да, зато и не больше - это уже безумно радует.
  А этот последний, как говоришь, Олег Красильников - это кто? Брат Ольги что ли?
  
  Егоров кивнул головой.
  
  - А его-то я когда успел, ты ничего не путаешь, начальник, или хочешь на меня свой глухарь повесить до кучи? - Душман подозрительно посмотрел на Егорова.
  - Он сегодня вечером попил, отравленный тобою коньяк, из фляги Епифанцева, которую ты оставил в Ольгиной машине.
  
  - Во, блин, а я ее искал, думал там, на спуске оставил. Жалко парня. - Жека увидел, что Душману действительно сожалел о случившемся. - Но ведь это просто несчастный случай!
  
  - Согласен, но с тебя на пожизненное и первых четырех убийств хватит. А если учесть, что за Седого с тебя могут воры спросить, а за Плетнева с Алдониным ветераны...
  
  - Ладно, начальник, дальше можешь не объяснять, я уже большой мальчик. Какие у меня варианты.
  
  - Я подумаю, может у тебя появится еще один шанс доказать свою преданность Родине. Возможно, даже Родина пересмотрит твое первое дело с последующей твоей реабилитацией и даже восстановлением тебя в звании, сейчас все от тебя зависит. А для начала, я жду твоего чистосердечного признания по этим убийствам.
  
  - Ну, в общем, по Седому там такой расклад - медленно начал Душман, стараясь хорошенько вспомнить все детали - Саныч вызвал меня к себе и в разговоре поставил перед выбором, либо я валю Седого, либо валят меня. И так получалось, что, вроде как, только мы вдвоем об этом знаем, вроде как, это наш с ним заговор.
  
  - Ну, еще бы - согласился Егоров - о том, что он замыслил прибрать себе Юго-Запад, никто не должен был знать - в этом можешь не сомневаться.
  
  - Только, говорил он, сделать это надо тихо, вроде как сам крякнул, чтобы шуму среди воров не было. Сначала дал мне время на раздумье, а потом, когда я сказал, что ничего не придумать, так как Седой последнее время вообще перестал из дома выходить, он дал мне ампулу с ядом, который вызывает сердечный приступ.
  Я уже и бутылку 'Hennessy' забадяжил - Седой предпочитал только это коньяк - а тут Ирка-Черная Мамба, ну это...
  
  Егоров кивнул, мол, продолжай.
  
  - В общем, из армии ее парень вернулся, спецназовец, разведчик, из Чечни, и она стала умолять меня отпустить ее подчистую. Вот тут-то я и решил ее использовать. Я стал ей объяснять, что я бы и рад помочь им воссоединиться, что сам был в спецназе и тоже в разведке, но я человек маленький, и с меня Седой спросит, мол, вот если она с Седым договорится, то за мной дело не станет, даю слово. Она была в таком отчаянии, что дальнейшее было не трудно предугадать. А уж как действует в подобных случаях разведка спецназа, я еще не забыл.
  
  - А сколько было денег в сумке, которую прихватил с собой Плетнев? - спросил Жека.
  
  - Там было ровно пол лимона.
  
  Егоров с Жекой переглянулись.
  - Смотри ка, всё поровну с Олегом поделили - заметил Жека.
  
  - Они, что, были знакомы - удивленно спросил Душман.
  
  - В учебке вместе служили.
  
  - Вот ведь, как мир-то тесен - Душман на какое-то время замолчал. - Так вот, днем я убедился, что Седой готов, а ночью сказал Ирке, что ей повезло, что Седой сам помер, и теперь она свободна. Для понта дал ей денег, якобы расчет за работу, бутылку коньяка на прощание, потом сам отвез ее к ее солдату, чтобы удостоверится, что она этот коньяк с кем-нибудь по дороге не стала пить. Сказал, что мне тоже в ту сторону. Ну, остальное, наверно, вы и сами все знаете.
  
  - А была необходимость убивать-то их? - спросил Жека.
  
  - Тогда мне казалось, что была. Кстати, я сейчас догадался, где может быть Ирка.
  
  - Я тоже - сказал Жека.
  
  - Сообразительный ты летёха, кабы не твоя сообразительность...
  
  - Кабы не моя сообразительность, то ты бы тут еще пол Питера наотравлял, а акций так и не получил бы, потому, что их просто нет в природе. А потом и тебя самого Саныч завалил бы.
  
  - Типа, ты мой ангел хранитель.
  
  - И твой, типа, тоже. Лучше скажи, зачем ты к матери Плетнева приходил, неужели не мог догадаться, что деньги уже в милиции, или уж так жаба заела.
  
  - Да это не меня, а Саныча. Я ему говорил, что это очень рискованно, что бабло, скорей всего, уже давно менты прибрали, а он, попробуй, да попробуй, мол, попытка не пытка, полагаюсь на твой профессионализм.
  
  - А книга, как там оказалась?
  
  - А, это ты про ту, старую. Седой, разболтал про нее Санычу, ну, и тот повелся на нее, попросил привезти, ему показать.
  
  - А Епифанцева зачем было убивать? - спросил Егоров - если ты предполагал, что акции у Ольги?
  
  - Сам понимаешь, он мешал, да и Ольге для наглядности, что я не шучу.
  
  - А что, ты и в самом деле думал в элитный теннисный клуб пробраться - Егоров с удивлением посмотрел на Душмана.
  
  - Была такая задумка, да туда хрен проберешься. Наверно, американского президента легче завалить, чем там в теннис поиграть.
  
  - Сколько же тебе яда Саныч дал? - продолжал свой допрос Жека.
  
  - Всего две ампулы - одну на Седого, одну на Епифанцева. Так я уже их все израсходовал.
  
  - А ты правда стал бы убивать Ольгину мать и брата? - спросил Жека.
  
  - Да, нет, конечно, что я зверь что ли.
  
  - А чтобы стал делать?
  
  - Если честно, то не знаю.
  
  - А, кто тебе про акции сказал, Сан-Саныч? - задал вопрос Егоров.
  
  - Нет, это мне еще Седой сказал, когда давал задание этого Епифанцева проследить, а тому сказал Саныч.
  
  - Ну, в общем, я вот, что решил - стал подводить черту этому разговору Егоров - относительно тебя, думаю, я уговорю свое начальство дать тебе шанс послужить Родине, если ты еще не передумал.
  
  - Да нет - пожал плечами Душман - как видишь, не передумал.
  
  - Ну, и все остальное - Егоров подошел к Душману, нагнулся и стал расстегивать наручники, освобождая его руки - что я тебе обещал относительно твоей реабилитации, обещаю, все сделаю. Помни, у тебя сейчас появился отличный шанс начать свою жизнь заново, с чистого листа, так что не делай больше глупостей.
  До утра оставайся тут, можешь считать себя пока под домашним арестом, ну, а мои ребята за тобой присмотрят. Завтра я тебе скажу, что надо будет делать. Думаю, все будет нормально - с этими словами Егоров помог встать Душману с пола и кивнул Жеке на выход.
  У двери дал команду своим оперативникам относится к Душману, как к человеку, согласившемуся сотрудничать с органами, накормить, напоить чаем, спать уложить, но и бдительность не терять, на всякий случай, но ненавязчиво.
  
  * * *
  - Никита, а ты, что с Душманом-то задумал делать, уж не собираешься ли ты его руками уничтожить весь питерский криминалитет?
  
  - Ну, вроде того - улыбнулся Егоров - вот только пока не соображу, как это сделать.
  
  - Так ты же говорил, что профессиональные криминальные структуры еще пока нужны нашему государству, так как они стоят в авангарде новых форм развития государства. Что это, своего рода, опытная база, постоянно ищущая и предлагающая новые, передовые пути развития общества.
  
  - Я и всегда это буду говорить. Вот только сейчас я посмотрел воочию на Душман, на тот мир, в котором он живет, и которым правит Сан-Саныч и иже с ним и многое понял. Я понял, что мир воров в законе с их стремлением урвать то, что плохо лежит, с их гоп-стопоми и приторговыванием марафетиком, с их блатной романтикой на лесоповале и шальными загулами в ресторанах в окружении шлюх, давно устарел и уже не годится для того, чтобы быть в авангарде развития нашего государства. Даже скажу тебе больше, сегодняшний криминалитет, напротив, уже тормозит развитие государства, являясь его обузой. А посему, от таких бандитов пора избавляться. Это, во-первых.
  Во-вторых, бандиты за годы перестройки сумели сколотить себе солидный капитал и сейчас стараются больше жить за счет своего капитала, а не приобретать новый. Они стараются запустить свой криминальный капитал в общегосударственный оборот, чтобы получать с него свои дивиденды, но при этом диктуют условия своих понятий, который безбожно устарели и только тормозят сам процесс.
  Другими словами, сейчас они уже развращают саму идею своей целесообразности. А такие бандиты, которые сами не шевелят своими мозгами в поисках новых, пока еще незаконных форм обогащения, по большому счету, развращают и все государство, в том числе и нас, правоохранительные органы, и мы очень быстро начинаем терять свою квалификацию. И потом, случись, что посерьезнее, мы уже будем не в состоянии контролировать ситуацию, а значит, и нас надо будет списывать со счетов.
  
  - А как же маньяки-одиночки и прочая шпана?
  
  - Вот, Женя, это главное, на что нам предстоит обратить свое внимание, на чем мы будем оттачивать свое мастерство и профессионализм в ближайшее время. И по большому счету сил у нас должно хватить, чтобы справиться с этой задачей. А для этого нам, то есть всем правоохранительным органам придется изменить всю нашу структуру охраны правопорядка. Ведь до сих пор, как оно существует.
  Взять, к примеру, любую зону, там за порядком зорко следят воры, а за ворами администрация изолятора. Но, при таком положении вещей, не столько администрация диктует законы государства, сколько воры свои, воровские понятки. И потом это власть воровских законов, навязанная абсолютно всем осужденным, никак не способствует их дальнейшему исправлению в местах лишения свободы, но это отдельный разговор. Даже больше, под влияние их законов попадает и сама администрация, делая их, по сути, такими же ворами.
  На воле же все то же самое - правоохранительные органы по-старинке просто уклоняются от своих прямых обязанностей, отдав охрану правопорядка криминалу. А не станет организованной преступности, всем придется шевелиться самим, пока не появятся организованные криминальные структуры более обновленного, более совершенного типа, которые и станут той самой опытной базой, ибо свято место пусто не бывает. Одним словом, чтобы все структуры государства прибывали в постоянном развитии, необходимо время от времени убирать всё препятствующее этому, все отработанные шлаки.
  Вот я сейчас и соображаю, как использовать для этого Душмана.
  
  - Да чего тут думать - пожал Жека плечами - сначала надо убрать Сан-Саныча. Ну, а дальнейший ход событий очевиден - бандюги, эта нечисть, в борьбе за власть, будет биться груди в груди и друг дружку изведет - пропел Жека.
  
  - Да но как его убрать, если он всюду получается, что не при делах. Свои приказы и распоряжения он все отдавал на словах - ни единого документа, а для суда слова - это и есть слова, от которых всегда можно отвертеться, типа, пошутил. Да он даже оружия с собой никогда не носит.
  
  - Оружия говоришь - Жека лукаво посмотрел на Егорова - но Душмана-то он придет убивать не голыми руками!
  
  - ?!
  
  - Схема предельно проста - начал объяснять Жека - Душман звоинит Сан-Санычу и говорит, что акции у него, не уточняя, сколько процентов - на них ведь не написано, но все, что были, толстая пачка.
  
  - А если Саныч блефовал про акции, а сам прекрасно знает их расклад?
  
  - Тогда скажем ему, что 25 процентов отданы городу, а двадцать, на правах будущего директора завода Епифанцев забрал себе, что об этом Душман узнал от Ольги. Так похоже будет на правду?
  
  - Ну, так, куда ни шло. Должно сработать.
  
  - Далее Душман говорит, что в связи с убийством высокопоставленного чиновника менты землю роют и обложили всё вокруг, что ему надо на время, пока все не поутихнет, валить срочно за бугор. Для этого он отдает Санычу акции за, скажем, к примеру, десять лимонов и сваливает на год-два, а потом, когда все устаканется, он опять появится.
  Пусть забьет Санычу стрелку где-нибудь в очень глухом месте с обязательным условием, чтобы Саныч туда пришел один, поскольку в сложившихся обстоятельствах, он только одному ему доверяет. И, как ты, Никита, думаешь, поступит тогда Сан-Саныч?
  
  - Жень, ты голова! Все правильно, Саныч жадный, поэтому обязательно явится на стрелку, причем, явиться один и с пистолетом, ведь не голыми же руками он будет валить Душмана, а на расстояние удара ножом, Душман его вряд ли к себе подпустит.
  Вот с пистолетом-то на кармане мы его и повяжем. А потом он и до суда, боюсь, не доживет. По крайней мере, сначала нам всех своих оборотней сдаст и весь свой криминальный бизнес, а потом его можно будет перевести и в общую камеру. Так что и до бандитской войны за власть дело не дойдет, повяжем всех только по наводке Саныча, а уж выбивать показания мы уже умеем неплохо. Останется только проконтролировать, чтобы место Сан-Саныча и прочих воров не заняли другие воры старой формации, но это, повторяю, уже в наших силах.
  Ну, а пока, самое главное, мне предстоит уговорить во всем этом своих отцов командиров.
  
  Они уже подъехали к Жекиному дому.
  - Ну бывай, Женя, приятно было с тобой поработать. Завтра ты мне уже не понадобишься, все остальное сделают уже без тебя, тем более, завтра суббота, так что отдыхай. Удачи!
  
  - Удачи, майор! Да, чуть не забыл - с этими словами он вынул из кармана флягу Епифанцева в полиэтиленовом пакете и протянул ее Егорову - отдашь на экспертизу.
  
  Жека проводил глазами удаляющуюся машину майора, а потом оглянулся по сторонам. Невдалеке, метрах в двадцати от себя он заметил 'Волгу', которая посигналила ему фарами, как только он обратил на нее внимание. Он направился в ее сторону, 'Волга' тоже медленно тронулась ему навстречу. Когда поравнялась с Жекой, то остановилась.
  
  - Евгений Васильевич? - спросил мужчина, сидевший за рулем.
  
  - Так точно. А...
  
  - Вам просили передать - с этими словами мужчина протянул Жеке увесистый пакет, больше смахивающий на бандероль. Отдав пакет, он тут же уехал.
  
  
  2
  
  На следующее утро у Жеки в доме раздался телефонный звонок. Сам он проснулся где-то за секунду до звонка, поэтому, взяв трубку, совсем не удивился тому, что ему совсем не хочет спать. Но по привычке, посмотрев мимоходом на часы, удивился - стрелки на часах показывали начало двенадцатого дня - так поздно он давно не вставал. Привыкнув с детства рано вставать, за всю свою жизнь, подумал Жека, он вставал с постели так поздно, пожалуй, раза два, ну может три, от силы, ну, если Новый Год не считать, да прочие утехи юности, в общем, можно считать, что не вставал. Да и обстановка не позволяла - в деревне день рано начинается, потом армия, академия - одним словом, особенно расслабляться было некогда.
  
  - Алё! У аппарата.
  
  - Привет, Женя! - голос Павла, как всегда, излучающий прилив бодрой энергии, невозможно было не узнать даже спросонья.
  
  - Привет, Паша! Как жизнь молодая?
  
  - Да вот, собирался сегодня загород съездить, с природой пообщаться, пока погода благоволит. Я так понял, у тебя сегодня выходной, злодеев ловить не надо, так давай со мной, вместе веселей.
  
  - На природу, это здорово! Я и сам сегодня загород собирался махануть. Давно на природе не был, соскучился. А ты, куда собирался ехать?
  
  - Да мне, в общем-то, все равно, лишь бы воздух был чистый, да птахи пели, а если какое-нибудь еще и живописное местечко возле тихой речушки, где спокойно можно будет небольшой пикничок устроить, то совсем красота. А ты куда собирался?
  
  - В Вырицу.
  
  - Ну, в Вырицу, так в Вырицу, там, кажется, тоже речка какая-то есть. Давай, забегай ко мне.
  
  Одеваясь, Жека собрал все бумаги, которые он вчера вечером получил возле дома с курьером от генерала, обратно в пакет, и засунул его в сервант. Точнее, за исключением, нескольких листочков с инструкциями, которые он по прочтении сжег в печке по указанию генерала. В пакете остались лежать лишь информация на семью Карпухиных, начиная с Вениного деда, и распечатка книг доктора Рождественского.
  Посмотрел на кобуру с пистолетом, висевшую на спинке стула, но решил взять оружие с собой, на всякий случай. Места дикие, не хоженые, подумал он, так спокойней, волноваться за легенду сорок третьего отдела нашего РУВД меньше буду. Да и потом, сегодня вечером на дежурство заступаю - кто его знает, как там все сложится, может, и времени не будет домой заскочить.
  
  Пашка уже ждал его на улице возле своей машины.
  
  - Ты один - удивился Жека?
  
  - А кого ты еще ожидал увидеть?
  
  - Думал ты с супругой?
  
  - Да нет, что ты - конец месяца - у нее сейчас самая запарка. Она и меня-то выгнала, чтобы под ногами не путался. Занялся бы делом, говорит. А у меня и дел пока никаких. Ну, съезди, говорит тогда, с друзьями на природу, отдохнете, водки попьете.
  
  - А она не боится, что ты куда-нибудь на лево завернешь, по бабам там?
  
  - Ну, до сих пор я ей повода не давал для ревности, поэтому, встречая каждый раз, она не обнюхивает меня, как собака наркоманка на таможне, в поиске чуждых ей запахов и посторонних волосинок на плечах не выискивает, чтобы потом учинить мне допрос с пристрастием. В общем, она у меня умница.
  
  - А кем работает-то?
  
  - Издает один журнал. Моды там всякие, тачки навороченные, интерьеры офисов, квартир, загородных вилл, жрачка эксклюзивная, вина изысканные - одним словом, рекламирует элементы сладкой жизни - ну, в общем, то, что бабам нравится.
  А если тебе моей компании мало, то давай еще и Андрея прихватим. А то уже лето скоро кончается, а он со своей работой еще и солнца не видел. Ходит весь бледный, как поганка.
  
  - Давай прихватим. А даму мы по дороге разыщем, обещаю.
  
  - Тогда прыгай, поехали.
  
  Андрея долго уговаривать не пришлось, единственно, он попросил немного подождать Илью Александровича, который должен был к нему с минуту на минуту придти.
  И в самом деле, не прошло и пяти минут, как Рождественский появился на пороге квартиры Андрея.
  
  - Пикничок, говорите? - улыбнулся он, мечтательно задумавшись о чем-то о своем - А, где мои семнадцать лет... Уговорили, я с вами, тем более, что у меня сегодня тоже, вроде, как выходной.
  
  * * *
  - Евгений Васильевич - обратился Андрей к Жеке, когда они сели в машину - ко мне, как мы и планировали, вчера господин Шрайтен приходил, так я бы хотел посоветоваться с вами, все ли я сделал правильно.
  
  - Только для начала, Андрей - перебил его Жека - довайте с вами договоримся, что вы меня будете называть просто Женей, а то мне как-то неудобно. Вы все-таки немного постарше меня.
  
  - Хорошо, Женя, договорились.
  
  - Илья Александрович - обратился Жека к Рождественскому - это и к вам относится.
  
  - Я и сам вас хотел об этом попросить - развернулся к ним с переднего сиденья доктор - да вы меня опередили. Просто подумал, что сама идея нашего намеченного предприятия располагает к более доверительной форме обращения. Я имею в виду не только поездку на пленэр, вы меня понимаете. А посему, не желая быть в вашей милой компании белой вороной, прошу всех и меня впредь величать просто Ильей. Договорились?
  
  Все согласились с тем, что так, действительно, будет лучше.
  
  - Андрей - обратился Рождественский - так, что вы там про господина Шрайтена начали рассказывать?
  
  - Не поверите, он действительно, я это специально потом отследил, весь наш разговор построил таким образом, что сразу обнажил все мои потаенные пружины, и все время, не стесняясь, нажимал на них, как искусный манипулятор. И если бы у меня в тот момент, в самом деле, находилась книга дома, то я бы отдал ему, не задумываясь.
  Но может, он и не лукавил, когда говорил, что его отец был близко знаком с моим дедом.
  
  - Ого! Любопытно! - подивился Рождественский.
  
  - Да, представляете! Уж слишком много мелких подробностей, о которых мог знать только тот человек, который действительно был знаком с моим дедом. Так что, я не думаю, что он меня обманывал. И вообще он начал нашу встречу с того, что извинился передо мной за то, что в прошлый свой визит представился чужим именем.
  
  - Вот даже как! - снова подивился Илья Александрович. - Ну, тогда становится окончательно ясно, откуда он знает про книгу и то, где она может находиться.
  Если честно, то этот фон Шрайтен, пожалуй, второй человек в моей практике, о котором я до сих пор не могу сложить определенного мнения. Например, до сих пор не могу четко ответить, является ли он полностью отрицательным персонажем в нашей истории, или, напротив, несет в себе положительное начало. Потому что в нем как-то очень удачно сочетается и добро и зло. И что самое удивительное, эти два взаимоисключающих качества в нем нисколько не соперничают, не стремятся уничтожить друг друга, а напротив, лишь только помогают друг другу, стараясь дать своей противоположности то, что ей в данный момент не хватает, чтобы еще ярче себя проявить.
  
  - Интересно, Илья - вдруг спросил Жека - а вы могли бы сформулировать, что есть добро, а что есть зло?
  
  - А вы? - улыбнулся Рождественский - как человек, поставленный государством, чтобы, как раз бороться с этим самым злом во имя торжества добра. Уж вы-то должны знать ту грань, что отделяет добро от зла. Вы уж извините, что я вопросом на вопрос.
  
  - Хм! - призадумался Жека - если честно, то не очень. Нет, в рамках уголовного кодекса - тут проблем нет, тут, казалось бы, все ясно. Там все четко прописано - убийство, грабеж, кража, изнасилование - это зло. Но, на деле получается не все так просто.
  Вот взять, к примеру, то мое дело, где молодой парень, вернувшийся с армии, чтобы вызволить из кабалы свою девушку, убил вора в законе. С одной стороны он руководствовался самыми благими намерениями - пытался создать крепкую семью, ячейку нашего общества. Попутно избавил общество от явного злодея и убийцы, регулярно грабившего государство, и растлевавшего его граждан. Плюс, этот парень внес свою лепту по искоренению проституции в нашем городе - обратил одну проститутку к нормальной жизни, изъял ее из сетей разврата, так сказать. Одним словом, куда не посмотри, то этот парень творил добро.
  
  - Но, при этом, он сам совершил зло - возразил Рождественский - он убил.
  
  - В том-то и дело - подхватил Жека - то есть его добро творилось через зло.
  Теперь рассмотрим фигуру самого убиенного вора в законе, чем, собственно, он занимался. Рэкет, наркотики, проституция, игорный бизнес - одним словом, наживался на пороках общества, на его слабостях, но, в то же время, тем самым он способствовал выявлению его слабых сторон и лиц, предрасположенных к проявлению этих слабостей. Ведь не все же граждане проходили через его предприятия азарта, разврата и наркотического дурмана, а только слабые духом. А если учесть, сколько при этом людей отправилось на тот свет из тех, что не смогли укротить свои слабости, кто сам являлся рассадником порока, кто, по сути, был неисаправим и совершенно бесполезен для общества. То можно смело говорить, что вор в законе по кличке Седой был, своего рода, инструментом естественного отбора и чистильщиком нашего общества. Служил, в какой-то мере, санитаром леса, избавляющим наше общество, возможно, от еще большего зла, которое могут породить человеческие слабости. То есть, и про этого вора можно сказать, что нарушая закон, неся в своих действиях природу зла, он творил добро.
  С третьей стороны, он обирал слабых мелких бизнесменов, которые не могли постоять за себя, а сие деяние уже сравнимо с мародерством во время всенародного бедствия. И здесь, обирая бизнесменов, он указывал государству на его слабые стороны, но делал это, фактически, обкрадывая государство.
  
  - Так почему же государство, видя, что его обирают, не защищало своих бизнесменов - Спросил Пашка.
  
  - Не все так просто - попытался объяснить Жека - во-первых, бизнесмены сами не просили помощи у государства.
  
  - Вот, Женя - перебил его Пашка - этим все и сказано. Это и, во-первых, и, во-вторых, и, в-пятых, и, в-десятых. А все потому, что народ не видит в государстве своего защитника, а видит в нем такого же бандита, который старается не защитить сбережения граждан, а, напротив, обобрать его до нитки. Сам подумай, куда бизнесмен побежит жаловаться - в милицию? И каких защитников он там увидит - нищих ментов, которые на него, на бизнесмена будут волком смотреть, завидуя его благосостоянию, и которые за свою копеечную зарплату не бросятся, даже под приказом, под бандитские пули защищать этого бизнесмена. А все потому, что, по их соображениям, этому барыге самому самое место в тюрьме. Более того, бизнесмен тоже будет про ментов думать, что они все давно бандитам продались. А ведь у каждого предпринимателя, как у всякого нормального человека есть семья, дети, да и бизнес, которыми он не станет рисковать ради некой воображаемой законности. Но даже, если менты окажутся честными, то есть, не связанные с криминалом, то все равно они этого бизнесмена бесплатно охранять не будут, то есть, они автоматически становятся такими же бандитами, грабящими собственное государство, которое призваны охранять. Получается, что свою зарплату они получают только за то, что согласились надеть форму - для ментов, получается, это огромный труд. А уже выполнять свои обязанности, то это согласно прейскуранту, от каждого гражданина, нуждающегося в защите, по его платежеспособности.
  При этом, о чести и доверии государства быть избранным охранять его граждан речи вообще не идет. Эти понятия высокого порядка никому не понятны и просто тонут в меркантильных интересах и в вопросах оценки затраченного труда каждого, причем, в иностранной валюте.
  
  - Я все понял - сказал Жека - что нашему государству мешает стать крепким, со всех сторон защищенным, независимым и мощным государством. Нам всем просто необходимо научиться уважать друг друга. Сами посудите, уважаемому гражданину ни один милиционер не откажет в помощи, причем, будет даже рад оказать ему ее бесплатно. Как, скажем, всеми любимому народному артисту. Народ такого милиционера просто не поймет, если он будет и с народного еще брать деньги, потому что он горе уважаемого артиста будут воспринимать как свое собственное.
  Вот и каждому гражданину надо жить так чтобы его все уважали, как народного, всеми горячо любимого, артиста. И не важно, кто он бизнесмен, служащий, простой работяга, или дворничиха тетя Маша, которая встает ни свет, ни заря, чтобы все утром шли на работу по чистому тротуару.
  Ведь, скажем, своему отцу или матери, брату или сестре никто не откажет в помощи, а также другу или доброму соседу, причем, станут помогать бесплатно. Да по большому счету, и бандиты не станут грабить уважаемого гражданина - себе дороже. А если некого станет грабить, то они сами начнут вырождаться, как класс, стараясь, стать такими же, как все, добропорядочными уважаемыми гражданами.
  
  - Ну, ты, Женя, завернул - улыбаясь, покачал головой Пашка - и ты действительно веришь, что это возможно?
  
  - Теоретически - ответил за Жеку Рождественский - это более возможно, чем может показаться на первый взгляд.
  Просто сейчас людям, действительно, глаза застилают деньги, они только в них видят свой успех и тоже уважение, но это происходит сейчас, во времена, которые я называю, время накопления первоначального капитала.
  Но очень скоро, когда люди накопят первоначальный капитал, сами деньги потребуют от людей своей реализации. А этот процесс совершается уже по иным правилам, по иным законам, там одной напористости и грубой физической силы уже мало будет, более того, откровенное жлобство станет прямым препятствием к успеху.
  Поскольку, для того, чтобы пустить безбоязненно деньги в оборот потребуется не сила, а доверие к своему бизнес партнеру, мало того, потребуется, чтобы и бизнес партнер вам доверял. И вот тут все будут стараться завоевать расположение друг к другу, причем, все будут стремиться к искреннему уважению, а не лицемерному, потому что уж слишком большой риск потерять свои капиталы. А чтобы достичь такого уважения, нужно начинать с себя самого, нужно, в первую очередь, всем доказать, что ты сам достоин уважения. А уж сам уважаемый человек, естественно захочет иметь дело только с такими же уважаемыми людьми.
  
  - Ну, допустим - не сдавался Пашка - с людьми состоятельными все ясно. Их деньги вынудят самим обрести уважение и начать уважать других и не только таких же, как и они сами, но вообще всех, даже дворничиху тетю Машу. Потому как уважение простого народа - это всегда хороший показатель респектабельности человека. Но как быть с теми, кто не нажил себе большого состояния, как быть с простыми людьми, которым не придется рисковать своим капиталом по той простой причине, что его у них просто нет. Произойдет ли в их головах подобная переоценка, и захотят ли они стремиться к уважению себя и других? Или они так и буду влачить свое жалкое существование, снедаемые черной завистью к богатым?
  
  - Возможно, они даже раньше богатых поймут, что не в деньгах счастье - спокойно ответил доктор - а единственное, что у них есть - это их профессия, их семья, друзья и знакомые. Поэтому, возможно, они первые осознают, что для того, чтобы как-то утвердиться в этой жизни, им необходимо в совершенстве овладеть своей профессией, за которую, собственно, их и будут все ценить и уважать от предпринимателя, до друзей и знакомых, не говоря уж о родных и близких. А профессионал, уважающий свой труд, положивший на овладение профессией немало сил, терпения и времени, всегда с уважением будет относиться и к другим профессионалам, кто так же с любовью относится к свое работе. И это уважение будет распространяться и на своих коллег, и на честных бизнесменов, и на дворничиху тетю Машу.
  
  - Но для того, чтобы такая переоценка произошла, потребуется большая жертва - задумчиво произнес, молчавший все это время Андрей.
  
  - Да, Андрей - согласился Рождественский - вы правы. Чтобы обрести новое понимание сути вещей, прежде необходимо расстаться со старым.
  Я пока не знаю, в какой форме будет происходить это жертвоприношение, но точно знаю, что это будет не война и не эпидемия, а, скорее всего, какой-нибудь глобальный финансовый кризис, который обесценит силу и власть денег, определив им их законное низшее место в иерархии человеческих ценностей.
  Этот кризис определит всем и каждому свое истинное место в общей структуре государства. И своим местом каждый человек будет дорожить гораздо сильнее, чем просто желанием заработать много денег любой ценой, поскольку такую перспективу каждый обретет только на своем месте, предначертанном ему свыше.
  
  - Так значит, получается, что у человека все-таки опять нет своего выбора? - резюмировал Пашка - Опять кто-то за него все решает, как ему жить, чем заниматься, диктует нормы поведения и так далее?
  
  - Напротив - возразил Рождественский - сейчас у человека выбора стало намного больше, чем было, скажем, при советской власти.
  Там была уравниловка во всем, тогда все были равны. Уж вы-то, Павел, должны еще помнить те времена, когда на колхозных полях бок о бок с колхозником трудились и студент, и рабочий, и кандидат наук, а профессора и академики писали свои труды под диктовку правящей партии коммунистов, ратовавших за всеобщее равенство. Именно сама идея равенства не позволяла никому делать свой, индивидуальный выбор, поэтому и выбора особенно никакого не было. Все жили одинаково, в одинаковых условиях, получая одинаковую зарплату, на которую могли себе приобрести одинаковый для всех небольшой набор жизненно необходимых товаров. Ни у кого не было своего индивидуального выбора, всюду правило мнение коллектива, просьба трудящихся, доходящая порой до абсурда.
  И, на мой взгляд, это большое заблуждение думать, что перестройка, разрушившая идею равенства, началась из-за того, что в СССР все жили в одинаковой нищете. Ничего подобного, если бы все жили одинаково сыто и в достатке, то произошло бы все то же самое. Вспомните благополучную ГДР, немцам, проживающим в ней, грех было жаловаться, что они голодные, раздетые и разутые. Но и там перестройка началась по той же причине, что и у нас, в ГДР так же царила уравниловка, не позволявшая своим гражданам иметь свой выбор.
  Сейчас у человека появился выбор, он завоевал себе право выбирать, он сейчас может позволить выбирать себе все, что ему угодно из всего многообразия существующих возможностей. Выбор предельно широк и он с каждым днем только расширяется. Но вся беда в том, что выбирать-то он еще не умеет, что этому, оказывается, тоже нужно учиться, потому что каждый выбор несет в себе определенную ответственность, на которую у человека, подчас, не хватает ни сил, ни элементарных знаний. Вот поэтому выбор каждого остановится, в конечном счете, на том, что каждому наиболее близко и понятно его собственной природе, на что у него будет хватать его сил и знаний. Но опять же, это уже будет его собственный выбор, который по сравнению с обязаловкой советских времен, уже можно рассматривать, как некий эволюционный шаг в овладении искусством выбирать.
  Ну, а определив свое место в жизни, уже там, в своей нише, каждый будет дальше учиться делать выбор, будет накапливать силы и знания, будет познавать дальше науку выбирать.
  
  - Странно - снова подал свой голос Андрей - казалось бы, всё так просто, Бог дал человеку право выбора, но в тоже время, Он Сам же его и учил делать правильный выбор. Сначала Он также поместил Адама в Раю, предоставив ему возможность самому выбирать из всего многообразия мироздания, то, что ему необходимо для жизни. Но вскоре выяснилось, что один Адам с эти не справляется и ему нужен помощник, кто бы постоянно подсказывал ему, что именно нужно выбрать. И уже начался выбор самого помощника, Адама стал выбрать себе его из всех, сотворенных Богом тварей, но не нашел себе такого, поскольку все они были не одной с Адамом природы.
  Тогда Бог сотворил Адаму помощника, использовав частицу плоти Адама, частицу его природы. И такой помощник, созданный плоть от плоти Адама, помог определить человеку его истинное место в мироздании - на земле, где бы он мог и дальше совершенствовать свое умение выбирать, а вместе с этим совершенствоваться и сам, приближаясь к образу и подобию Божьему.
  И опять же, сей выбор произошел через кризис, наступивший в результате столкновения двух противоречий - свободы выбирать с одной стороны, и запрета сделать конкретный выбор, с другой. Так родилось искушение - новый для человека элемент в познании им науки выбирать.
  И если вспомнить, то Бог проклял искусителя, но не само искушение, поскольку оно еще очень долго будет служить человеку руководством, в овладении искусством выбирать, будет служить основным двигателем его развития.
  
  - Да, Андрей, вы правы - согласился Рождественский - сотворив Адама, Бог дал ему разум, благодаря которому человек имеет возможность выбирать. Но и разум человека не представляет собой однородную массу, а состоит из различных умов, выстроенных в ступенчатом порядке. От самых низших инстинктивных умов его земного рассудка, сродни животным, до самых высших духовных, на которых человек достигает подобия Божьего. Поэтому и развитие самого человека происходит поэтапно, в ступенчатом порядке. И во время каждого перехода с одной ступени на следующую, более высокую, обязательно происходит некое глобальное жертвоприношение. Поскольку именно на стыке соседних ступеней разума всегда возникает противоречие вызванное несовершенством нижней ступени, которое особенно четко проявляется именно при столкновении со следующей, более совершенной ступенью.
  И вы Андрей очень хорошо показали нам сейчас эти этапы и те жертвоприношения, что человеку предстоят на его пути к совершенству.
  
  Итак, на первом этапе человек стремиться к единству с миром по плоти, поскольку плоть, самая видимая, самая ощутимая, а, следовательно, и самая понятная для всего живого составляющая природы человека. В библейском варианте Адам стремился сблизиться с миром, Богом сотворенным, по своей плоти.
  Применительно к нашим дням, человек стремиться купить весь мир за деньги, поскольку для него сегодня это единственно приемлемая форма обретения.
  Но Адам убедился, что сроднится с миром по плоти невозможно, поэтому для обретения себе родственной души он пожертвовал своей плотью. И это было первое жертвоприношение человека - плотское.
  Так же и в наши дни еще совсем недавно происходил передел территории и сфер влияния по всей стране, унесший не один десяток, а может и сотни тысяч человеческих жизней. И эту жертву тоже можно отнести к разряду плотских, поскольку людей убивали не за идеи, не за их веру, а именно, устраняли человеческие единицы, вставшие на пути к обогащению. После этого жертвоприношения каждый боровшийся за свое место под солнцем, в результате обрел его. Можно сказать, что так же, как и Адам, каждый обрел себе место по душе, то, что соответствует его природе, каждый обрел своего земного помощника - деньги и сферу их приложения.
  
  И теперь в силу вступает второй этап совершенствования. Если вспомним, то Адам со своей женой на втором этапа своего развития жили душа в душу, даже не замечая своей наготы. И душою они смогли соединиться со всем миром - деревьями, зверями и птицами, созданными Богом, но не с самим Творцом. А вот когда пожелали стать равные Богу, то сразу столкнулись с явным противоречием между своим несовершенством, своей наготой, и величием Создателя. Поэтому на втором этапе жертвоприношение уже имеет душевную природу - Адаму и Еве пришлось пожертвовать райским садом, с которым они срослись душой, ради обретения подобия Божьего. И эта, вторая жертва была уже пострашнее первой.
  Таким же образом и для нас, живущих в настоящее время, должна скоро произойти некая глобальная жертва, которая отвратит людей от любви к деньгам, от душевного единения с ними, ради обретения своего человеческого лица по образу и подобию Божьему.
  
  
  3
  
  - Теперь все более-менее становится на свои места - стал подводить итог Жека. - Паша вот тебе и ответ на твое замечание. От себя добавлю, что у ментов уже появился свой выбор, и они теперь, не дожидаясь просьбы трудящихся бизнесменов, защитить их, сами взяли на себя роль правоохранительных органов. И главное, почему мы это делаем, так только для того, чтобы застолбить за собой свою сферу деятельности, занять свою нишу, принадлежащую нам по праву, которую мы не хотим ни с кем делить, тем более с бандитами.
  Да, пока этот процесс еще проходит через взятки должностным лицам, через подкуп судов и так далее, но тем не менее, процесс завоевания свой ниши уже пошел. И уже не за горами то время, когда только правоохранительные органы будут решать все спорные вопросы граждан, а не бандиты и не сами граждане, не доверяя правоохранительным органам.
  Ну, а со временем, правоохранительные органы убедятся в неэффективности единения с народом только по телесно-денежному принципу. Настанет время, когда условия жизни вынудят всех и народ, и правоохранительные органы перейти к более доверительному, душевному сближению. Вот тогда для этого правоохранительным органам придется принести в жертву свое тело, свое пристрастие к деньгам, чтобы обнажить перед народом свою душу. Вот тогда и мы будем вынуждены стараться, завоевать уважение народа, и народ, в свою очередь, будет стараться быть уважаемыми, законопослушными гражданами.
  
  - Да, ладно, Жень, не смеши - усмехнулся Пашка - чтобы народ с ментами чаи гонял за душевной беседой? Да не в жизь не поверю.
  
  - Напрасно, Паша, напрасно - возрозил Жека - правда, для того, чтобы такое произошло, действительно должно что-то такое ужасное произойти, какая-то общая для всех беда, которая и объединит народ с правоохранительными органами.
  
  - Илья - обратился Андрей к Рождественскому - вы тут начали говорить о некоем глобальном финансовом кризисе, который изменит отношение всех россиян к деньгам. Нельзя ли поподробнее, а то мне как-то не совсем все понятно, о каком кризисе вы говорите, ведь мы и сейчас до сих пор находимся в состоянии перманентного финансового кризиса. Неужели он станет еще глубже?
  
  - Ну, этот кризис, что связан с перестройкой, и принесением в жертву идей коммунизма о всеобщем равенстве, ради обретения права своего выбора, можно сказать, подходит к концу. О чем красноречиво говорят показатели снижения роста инфляции. Время накопления первоначального капитала, можно сказать, завершается, и теперь наступают времена относительного затишья.
  Мы укрепили свое тело - свои капиталы, о которых мечтали, начиная, с последних лет советской власти, и теперь будем какое-то время наслаждаться властью своего тела, властью своих денег, проявляя ее, где только можно. Будем покупать всё, что продается: прислугу, учителей, врачей, судей и прокуроров, дворянские титулы и почетные награды, предметы искусства и самих художников и даже любовь, по крайней мере, в животном, телесном ее варианте.
  Но очень скоро придет отрезвление от эйфории, вызванной, внезапно раскрывшимся возможностями для тела, и похмелье будет ужасным.
  Выяснится, что купленную прислугу оказывается можно всегда перекупить, да вдобавок, она еще и ворует, не стесняясь, в доме своего хозяина.
  Выяснится, что учителя за деньги не способны донести до ученика сокровенные знания, и вообще их мало заботит, усвоил ученик хотя бы те поверхностные знания, что они попытались формально вложить в него в отведенные им для уроков часы, или нет. Поскольку на первом месте в этом процессе обучения для них будет стоять их заработок, их оплачиваемые учебные часы.
  И среди платных врачей никто не отыщет ни одного кудесника, а те формальные услуги, что они смогут оказать за деньги, никого уже устраивать не будут.
  Вскоре самих судей и прокуроров не будет устраивать то, что они за деньги оправдывают преступников. И не только потому, что эти преступники, благодаря им, могут безнаказанно совершать свои преступления, создавая потенциальную угрозу, в том числе, и им, судьям и прокурорам. Но, главное, что судьи и прокуроры, идя на должностное преступление ради денег, будут лишаться своей ниши, своего законного выбора, становясь такими же преступниками. Но и преступная среда их не примет себе, поскольку они нужны им только в качестве продажных судей и прокуроров. В результате, у них появится опасность оказаться на свалке в числе жертв естественного отбора.
  Теперь художники. За деньги они будут заниматься только наведением внешнего лоска, внешней бутафории, не стараясь наполнить создаваемые образы хоть маломальским смыслом. И, возможно, они первыми столкнуться с явным противоречием между поверхностным приукрашиванием, которое будет им навязывать за деньги заказчик, и глубинным пониманием прекрасного, составляющим основу их внутреннего мира. Андрей, вы со мной согласны?
  
  Андрей, улыбнувшись, кивнул головой.
  
  - Истинные дворяне - продолжал Рождественский никогда не примут в свою среду жлоба, купившего себе титул за деньги, для них он всегда будет чем-то вроде клоуна. Да он и сам среди истинных дворян по крови всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке, всегда рядом с ними будет испытывать комплекс своей неполноценности. В результате, сам скоро поймет, что благородную кровь невозможно купить за деньги, поэтому он вряд ли захочет передать свой 'титул' по наследству.
  Тоже самое и с наградами. Очень скоро 'орденоносцам', купившим свои Георгии за деньги, станет просто стыдно стоять рядом с теми, кто заслужил их, проливая свою кровь.
  Что же касается продажной любви, то скоро все поймут, что кроме скверных болезней от нее никаких плодов ждать не приходится.
  
  Одним словом, очень скоро люди начнут понимать, что миром правят не деньги, а нечто большее, чего невозможно купить за деньги. Произойдет понимание того, что за деньги можно обрести лишь видимую, осязаемую часть мира, его внешнюю оболочку. Можно купить художника, врача или учителя, но невозможно купить их талант, их душу; можно купить тело проститутки, но невозможно купить любовь женщины.
  И такой трезвый взгляд на весьма скромные возможности денег и на те убогие плоды, что они в состоянии принести, в результате, обесценят сами деньги, и они утратят свою силу.
  И вот тогда произойдет то самое плотско денежное жертвоприношение. Плоть в виде золотого тельца, сам миф о несокрушимой силе и власти денег будут принесены в жертву, ради того, чтобы обнажить то самое нечто большее, чем деньги, чтобы раскрыть душу, дав ей возможность проявить свою власть и силу. А уже власть и сила души позволит человеку, наконец-то, обрести земной мир, Богом сотворенный, поскольку с миром нас объединяет родство душ, а не тел. И сие соитие возможно только через родство наших душ с миром. В свою очередь душевное единение с миром позволит напитать наши души благотворным душевным смыслом мира - собственно, ради этого человек всегда и стремится овладеть всем миром.
  И когда человек душою породнится с миром, то в этом душевном земном раю простые граждане обязательно будут чаи гонять за душевной беседой, как вы Павел выражаетесь, с ментами, и не для кого сие не будет чем-то удивительным.
  
  - Прямо, как на сусальных картинках евангелистов, изображающих рай - задумчиво улыбнувшись перспективе подобной идиллии, прокомментировал Пашка слова доктора - где детишки гуляют по зеленой лужайке среди львов и тигров, и все счастливы.
  Да, но как же экономика ведь без денег умрет и экономика. Экономику, что же, тоже придется приносить в жертву?
  
  - Напротив - возрозил Рождественский - именно раскрывшаяся душа позволит возродить и укрепить нашу многострадальную экономику.
  Спросите, почему? Да все очень просто.
  Сегодня наша экономика на телесно денежном уровне может быть только сырьевой, то есть, берется то, что легче всего взять, а потом легче всего продать. Одним словом, самый примитивный способ обогащения - получение максимальной прибыли при минимальных затратах.
  Но, понятное дело, вечно такое продолжаться не может, очень скоро всем станет очевидно, что такое разбазаривание своей сырьевой базы очень и очень чревато. Мало того, потребности у народа растут не по дням, а по часам, и уже вырученных денег за нашу нефть, наш лес и другие полезные ископаемые, будет просто напросто не хватать. А это значит, что государство при огромном потенциале своих возможностей снова будет вынуждено влезать в долги. Сами понимаете - это полный абсурд.
  В связи с этим остро встанет вопрос о возрождении отечественной промышленности. Причем промышленности, которая смогла бы обеспечивать товарами не только всю страну, но и быть вполне конкурентоспособной во всем мире. И о том и о другом уже позаботятся непосредственно законы рынка. Согласитесь, какой смысл выпускать дорогой и некачественный товар, когда дешевый и лучшего качества можно приобрести за рубежом.
  Но главная проблема, с какой столкнутся энтузиасты возрождения отечественной промышленности, будет заключаться в том, что на телесно денежном уровне этого сделать будет просто невозможно. По той простой причине, что производство товаров - это процесс творческий, а значит, требует максимального вложения в него душевных затрат, а не денежных. Это, как зачатие детей - там одной физикой этот вопрос никак не решить, в этом деле без любви, без душевного участия никак не обойтись. Кстати, помяните мое слово - с появлением развивающейся промышленности в нашей стране, повысится и деторождаемость.
  Но это новые промышленники поймут не сразу. Вначале они будут стараться построить свой промышленный бизнес всё на том же телесно-денежном уровне. Но львиную долю их денежных средств будет сжирать коррупция - это, во-первых. Во вторых, сам предприниматель будет стараться так же, как и при сырьевом варианте, при минимальных затратах получить максимальное количество товаров. А это значит, что сырье он будет стараться покупать самое дешевое. Плюс к тому, он будет стараться своим рабочим платить как можно меньше, по этой причине он не будет заинтересован в повышении квалификации рабочих. Ему будет гораздо выгоднее нанимать на работу самых низкооплачиваемых рабочих, ну, скажем, тех же гастарбайтеров на короткий срок. Соответственно, и о конкурентоспособности такой продукции на мировом рынке не может идти речи изначально. Просто глупо требовать от неквалифицированного рабочего, работающего за гроши высококачественного товара, изготовленного из отбросов.
  В конце концов, и для такого денежного предпринимателя очень быстро наступит кризис жанра, который заставит его отказаться от производства товаров ради обогащения любой ценой, который вынудит распахнуть свою душу ради раскрытия своего творческого потенциала.
  И тогда он сам будет отбирать самое высококачественное сырье, привлечет к работе не только высококлассных специалистов, но так же будет заботиться о постоянном повышении их квалификации, ибо этого будут требовать законы рынка. На него будут работать талантливые ученые и дизайнеры, мастера и специалисты, также вкладывающие свою душу в общее дело. А он, в свою очередь, всегда будет заботиться о том, чтобы его сотрудники ни в чем не нуждались, чтобы ничто не отвлекало их от работы.
  И вот только тогда, только при таких условиях, товары такого промышленника не будут знать себе равных на мировом рынке. И вот только тогда уже все станут говорить не о китайском, а о русском экономическом чуде.
  
  - А как же коррупция? - спросил Жека.
  
  - Самое удивительное, но те товары, которые станут неоспоримыми лидерами на мировом рынке, коррупция будет обходить стороной. Более того, чиновники сами будут заинтересованы в продвижении такого товара, давая ему всюду зеленый свет. Ведь это будет касаться, в первую очередь, престижа страны на мировой арене, а значит, ставить чиновникам препоны продвижению таких товаров, будет себе дороже, они просто будут опасаться потерять свое место.
  
  - То есть - заключил Жека - мы опять сталкиваемся с тем, что зло, творимое коррупционерами, в какой-то мере, способствует процветанию страны.
  
  - Ну, в какой-то мере - улыбнулся Рождественский - выходит, что и они государев хлеб не зря едят, способствуя естественному отбору в промышленности.
  Ведь было бы смешно даже подумать, что, допустим, тому же Фаберже приходилось давать кому-то взятку, чтобы получить заказ императорского двора, шедевры его гения в этом не нуждались.
  
  - Да, но, чтобы стать таким, как Фаберже - заметил Пашка - одной души, раскрывающей талант, мало, тут еще что-то надо.
  
  - Совершенно верно! - воскликнул Рождественский - Вот для этого предпринимателям потребуется из своего душевного рая спуститься на землю, чтобы здесь, на земле вкалывать, как ломовая лошадь, чтобы в поте лица своего добывать хлеб свой насущный. Ведь и Адаму, когда он пожелал сравняться с Богом, пришлось пожертвовать раем - царством душевного умиротворения. Ибо талант, данный Богом, можно закрепить, развить и раскрыть до состояния Божественного озарения только непосредственно своим собственным трудом.
  
  - И однажды произойдет чудо - продолжил мысль Рождественского Андрей, пребывая, при этом, в каких-то своих размышленьях - глазам гения предстанет материализовавшийся Бог, сошедший с небес, чтобы просветить духовный разум гения, наполнить его Божественной мудростью, посвятить гения в таинство Царства Небесного.
  
  - Именно так оно все и будет - как-то без особой охоты продолжать эту тему, проговорил Рождественский, и было видно, сколь интимной она для него была. Но, пересилив себя, он продолжил.
  - Действительно, укрепившаяся и развившаяся в неустанных трудах душа, будет способствовать раскрытию духовного видения гения настолько, что он сможет созерцать и слышать живого Бога. И Бог Сам снизойдет с неба к гению, чтобы помочь ему стать богом.
  И это обязательно произойдет, но, после того, как избранный Богом гений, впитав в себя Божественную Премудрость, для достижения окончательного духовного просветления, принесет в жертву материальное воплощение Бога.
  
  После этих слов в машине на какое-то время воцарилось гробовое молчание.
  
  - Но ведь Христа распяли не Апостолы - первым нарушил молчание Пашка - а иудеи.
  
  - Да, иудейским первосвященникам и фарисеям Иисус явился лишь в виде тела, потому что они, в силу своего рационального видения мира, ничего другого в Нем не видели. Поэтому единственное, что они могли себе позволить, это только распять Христа чисто механически, на материальном уровне, поскольку Его тело, Его фигура, как считали они, смущала народ и препятствовала, тем самым, их материальному обогащению и получению прочих земных благ в виде почестей и славы. Но, главное, материальное присутствие Христа всегда смущало их самих, и они сами в его присутствии начинали понимать все свое несовершенство. По большому счету, иудеям это было надо, чтобы глубже проникнуться в душевную составляющую своего верования. Хотя, принося тело Христа в жертву, они этого еще не понимали.
  На душевном уровне Христа распял народ. Ведь это они кричали: 'Распни Его, распни!'. Находясь рядом с Ним, внимая слова Его проповедей, они в тот момент уподоблялись Адаму в Эдеме, они также в тот момент пребывали в раю. Им было хорошо с ним: больные исцелялись, слепые прозревали, голодные насыщались. Но пришло время и они сами на практике возжелали испытать силу Учения Христа, поэтому они были вынуждены принести в жертву царство душевного умиротворения, что создавало Его земное присутствие.
  На духовном уровне его принесли в жертву сами Апостолы. Ведь это с их молчаливого согласия был распят Сын Божий, а Апостол Петр, так тот и вовсе отрекся от Него, причем, отрекся от Учителя, но не от Его Учения. Но Апостолы были вынуждены пойти на это, потому, что, только удалив от себя своего Учителя, можно рассчитывать на то, что зерна Его Учения прорастут и дадут богатые всходы. Представьте себе сеятеля, который бы только сеял и сеял - эдак он усеял бы все поле зерном в несколько слоев, но так и не дождался бы всходов. Потому что зерна верхнего слоя заглушили бы зерна нижнего слоя, но и сами засохли бы на солнце, не имея возможности своими корнями дотянуться до благодатной почвы. Поэтому, после посева в один слой сеятель оставляет поле до жатвы.
  Вот для чего Иисус Сам взошел на Голгофу, Бог Сам принес Себя в жертву, ради спасения всех и иудеев, и народ, и Своих учеников, своей смертью даровав жизнь каждому, раскрыв каждому перспективу его дальнейшего душевного и духовного совершенствования.
  
  И для иудеев это не было каким-то злодейством, ведь, по большому счету, они в жертву принесли не столько тело Христа, сколько свое материально-рациональное видение мира, чтобы, освободившись от него, раскрыть свои души для истинного единения с миром.
  Так же и народ, принося в жертву Иисуса, стремился к утверждению себя в Его Учении. А равно с ними и Апостолы, жаждавшие просветления своего духа.
  Но, главное, Сам Иисус, придя в мир, соблазном для одних, смущением для других и искушением для третьих, принеся Себя в жертву, дал новый импульс развития каждому. Он наполнил новым смыслом существование каждого, кто не остался к нему равнодушным, как Иуда, предавший, в отличие от Петра, не Учителя, а Его Учение.
  Его Иисусу не удалось ни соблазнить, ни смутить, ни искусить, он к Сыну Божьему остался равнодушен, поэтому и не получил от Бога смысла своего существования. Его соблазнили лишь тридцать серебряников, но и в них он вскоре не увидел никакого смысла, а, не имея смысла своей жизни, он удавился. Но этот случай уже можно отнести к естественному отбору.
  
  И тут, Женя, возвращаясь к началу нашего разговора, мы можем видеть, что добро и зло, в тривиальном понимании этих понятий, всегда идут рука об руку, и, что одним только уголовным кодексом невозможно разграничить одно от другого.
  
  - Да - отозвался Жека - после ваших объяснений, мне многое становится ясным.
  
  - И я - подал свой голос Андрей - теперь глубже стал понимать смысл жертвоприношения.
  
  - Так, выходит - пришел в себя от услышанного Пашка - и к нам скоро явиться Мессия?
  
  - Думаю, что очень скоро - как-то загадочно улыбнулся Рождественский - мы с вами, по крайней мере, еще вполне сможем дожить до Его пришествия.
  
  - То есть, с Его появлением конца света, я так понял, не произойдет? - сделал вывод Пашка.
  
  - Ну, конец света если и произойдет, то только для нашего прежнего представления о мире, и лишь оно канет в Лету.
  
  - Как коммунистическая идеология - оживился Пашка.
  
  - Совершенно верно - подтвердил доктор. - Наши старые понятия об устройстве мира придется принести в жертву, чтобы освободить место для нового, более жизненного представления о мироздании, которое принесет нам Мессия. Этим жертвоприношением ознаменуется наш следующий этап развития.
  
  - Ну вот, вижу, подъезжаем - заметил Жека. - Паша возьми от того указателя влево.
  
  
  4
  
  Ольга довольно точно описала Жеке место расположения их дачи, поэтому отыскать ее среди сотен аналогичных в этом дачном поселке, особого труда не составляло.
  
  - Жень - спросил Пашка - может объяснишь, наконец, почему мы именно сюда приехали, или это государственная тайна?
  
  - Помнишь ту ночную таинственную незнакомку?
  
  - Она, что, здесь скрывается?
  
  - По моим подсчетам, должна быть здесь. Больше ей быть негде.
  
  - Женя - остановил Жеку Рождественский, который уже открыл дверцу, чтобы выйти из машины - я так понял, речь идет о той самой Черной Мамбе?
  
  - О ней родимой - улыбнулся Жека.
  
  - Женя, если вы не против, я бы тоже хотел с ней переговорить.
  
  - Илья - удивился Жека - а вам-то она зачем.
  
  - Дело в том, что у этой девочке незаурядный ум и не ординарные способности - стал объяснять доктор - и было бы просто преступлением разбрасываться такими людьми, как она.
  Я так понимаю, после всех случившихся с нею злоключений, она еще не выбрала, чем будет заниматься дальше. Так вот было бы разумней, направить ее незаурядную умственную энергию в мирных целях. Вы со мной согласны?
  
  - Собственно, я за этим сюда и приехал - пожал плечами Жека. - Не знаю насчет ее умственных способностей, но то, что она не дурра - это даже мне видно. Ну, и я тоже хотел бы, чтобы она свои таланты не обратила на какое-нибудь новое преступление. А то, начнет мстить всей мафии России, за свою погубленную ими любовь.
  
  - Не стоит беспокоиться, этого уже не произойдет. То, что с ней и с ее парнем произошло, должно было послужить ей хорошим уроком и, в результате, она должна была уже принести в жертву свою зависимость от тела и денег, осознав их ненадежность. А лишившись силовой поддержки своего парня, она сейчас настроена только на свои силы, так как поняла, наконец, что по-настоящему можно рассчитывать только на них.
  Но вы правы, оставлять эту мартышку с гранатой самой решать, на что ей употребить свой потенциал, ни в коем случае нельзя. Поэтому я и хочу ей предложить работу в нашей клинике. Тем более, что у нее большая предрасположенность к нашему профилю.
  
  - И вас не смущает ее прошлое - удивился Жека.
  
  - Нисколько. Повторяю, что в прошлом своем положении она была лишь жертвой обстоятельств, а не очутилась там по велению сердца, или потому, что больше ничего в жизни не умеет делать. И не сладкая, красивая и легкая жизнь ее туда привела, а, скорее, ее врожденное самосознание рабыни, быть всегда и от всех зависимой.
  Но сейчас, когда она свое тело, а вместе с ним и сознание рабыни принесла в жертву, то возврата к старому не может быть по определению.
  Если же вы беспокоитесь за реноме нашей клиники, то, думаю, своими делами, своим талантом эта девочка никому не позволит бросить тень на репутацию детища господина Зельцфера. А уж раскрыть ей ее талант, я помогу.
  
  - Ну, в таком случае, я спокоен - согласился с доводами Рождественского Жека - я тогда пойду первый, а вы, минут через десять подходите. Договорились?
  
  Илья Александрович кивнул в знак согласия.
  
  Оставив компанию возле машины, Жека направился в дом, машинально обратив внимание на свежие следы от протекторов, недавно въезжавшей и выезжавшей легковой автомашины из ворот садового участка.
  Позади него стали раздаваться восторженные возгласы: 'А воздух-то, какой! Красотища!'.
  
  Обычный садовый деревянный домик с застекленной верандой, еще советской постройки, казался необитаемым. Жека постучался в окно и позвал хозяев, ответа не последовало. Неужели все уехали, подумал он и уже собирался возвращаться, как вдруг сзади из-за большого куста смородины вышла девушка, стройная невысокая с каштановыми волосами чуть ниже плеч, в общем, такая, какой ее описал Пашка и какой представлял себе Жека. И одета она была так же, как описывал Пашка, только вместо туфель на шпильках сейчас на ней были одеты домашние тапочки, и куртки на ней не было. Она появилась так неожиданно, что Жека даже на какое-то мгновение растерялся. Ну, точно, Черная Мамба, мелькнуло у него в голове.
  
  - Вы за мной? - спросила девушка.
  
  - Не стоит беспокоиться, Ирина Владимировна - доверительную форму беседы с Иркой Жека выбрал еще заранее. Но видимо, то ли от легкого волнения при ее внезапном появлении, то ли от того, что Ирка сразу распознала в нем мента, у него это получилось несколько официально - мне с вами нужно лишь немного поговорить.
  
  И все-таки она заметно изменилась, заметил Жека, разглядев ее повнимательней. По крайней мере, та девушка, что стояла перед ним сейчас намного отличалась от того образа, что рисовало ему его воображение по тем незначительным данным, что он о ней располагал. Доктор прав, подумал он, от Черной Мамбы уже не осталось и следа.
  
  - Я и сама собиралась к вам придти, да боялась.
  
  В ее облике не чувствовалось ни хитрости, ни скрытого коварства, ни желания спасти свою шкуру любой ценой, напротив, в глазах этой юной девушки читалась мудрость зрелой женщины, которую можно обрести лишь ценой больших потерь.
  
  - Да, на трусиху вы что-то не очень похожи - искренне удивился Жека, поскольку видел, что Ирина не лукавит, и уж тем более не собирается с ним кокетничать, как это принято у представительниц ее прошлой профессии.
  
  - Нет, я боялась не милицию, а Душмана. Он бы меня и в тюрьме достал - серьезность ее голоса не оставляла сомнения. - Но сейчас, после смерти еще и Олега, у меня уже больше нет сил прятаться дальше. Да и смотреть в глаза его матери, скрывать от нее, кто я и как сюда попала, тоже уже не могу.
  
  - Не стоит беспокоиться. Гражданин Душман обезврежен, и даже... в общем, в данный момент он ни для кого опасности не представляет.
  
  - Вы это точно знаете? - как-то недоверчиво покосилась на Жеку девушка, и ему показалось, что это спросила не теперешняя Ирина, а вопрос прозвучал из какой-то далекой прошлой жизни Черной Мамбы. Он улыбнулся.
  
  - Я лично принимал участие в его задержании.
  
  - Я вам верю - перед Жекой вновь стояла, умудренная тяжелыми испытаниями Ирина - это я так спросила, не знаю, по привычке, что ли.
  
  - И для того, чтобы посадить вас в тюрьму - продолжил Жека - вы еще пока ничего противоправного не совершили. На это указывают и факты, и свидетельские показания Душмана. Так что вам теперь нечего и некого бояться. Седой мертв, Душмана вы вряд ли, когда-нибудь еще увидите, да и убивать вас у него больше нет причин, а всем остальным, по большому счету, вы совершенно не нужны. Так что можете теперь больше не прятаться. Начните новую жизнь, только постарайтесь больше не возвращаться туда, откуда пришли. Сами видите, чем все это заканчивается. Собственно, ради того, чтобы сообщить вам это, я и приехал.
  
  - А как же деньги? - удивилась Ирина.
  
  - Вы имеете в виду долю Олега?
  
  - Ну, да.
  
  - Если честно, то мне они не нужны. Мне бы пришлось очень долго объяснять своим начальникам их происхождение. И в результате этих объяснений, выяснилось бы, что было совершено преступление, в котором вы, Ирина Владимировна, принимали непосредственное участие.
  
  - А Душман? Ведь он дал показания, что я не виновна?
  
  - Да, он признался, что вас он использовал в темную, и вы не сном, ни духом... Но, тут есть один нюанс. Колину долю я уже сдал, а про долю Олега никто не знает, а значит и про Олега в этом деле ничего нет. Все выглядит так, будто Николай действовал один, движимый личными настроениями, не посвятив вас в свои планы.
  И если вы сейчас придете с этими деньгами в милицию, то сразу всплывет имя Олега, это, во-первых, а заодно и в вашей непричастности у следствия будет повод сильно засомневаться.
  
  - Почему?
  
  - Да, потому что была убита не простая старуха процентщица, а вор в законе, и это дело уже получило очень широкий общественный резонанс. А когда вы принесете деньги, то это преступление из разряда убийства одиночки, совершенное, практически, по личным мотивам, перерастет в разряд особо тяжких - в убийство гражданина Седого с целью грабежа по сговору группой лиц. А это уже совсем иной уровень, это уже организованной преступностью попахивает - а это значит, что следователям и прокурорам можно ожидать от него повышения по службе, чины и награды.
  И тогда вам в этом деле, скорей всего, отведут роль, как минимум, наводчицы, а если брать по максимуму, то и организатора, если учесть, что этого никто ни подтвердить, ни опровергнуть уже не может, так как два непосредственных исполнителя уже мертвы.
  И ни вам, ни Душману никто не поверит, более того, никто не позволит вам, за неимением остальных участников преступления, выступить в этом деле в роли случайного свидетеля, вам обязательно отведут исключительно роль организатора. А вот против Душмана никаких улик нет, и его привязать к этому делу вообще невозможно, поэтому его и спрашивать никто не станет.
  Поверьте, Ирина, прокуратура сразу ухватится за это, практически, раскрытое дело, чтобы отрапортовать о том, как она беспощадно борется с организованной преступностью, поэтому запросит у суда для вас максимальное наказание. Адвокаты не станут этому препятствовать, чтобы не портить себе отношений со своей основной клиентурой - бандитами, поэтому суд влепит вам, как организатору, на полную катушку. Но и на зоне, с учетом того, что был похищен воровской общаг, и убит крупный воровской авторитет, вы бы долго не протянули.
  Отсюда следует, что для вашей безопасности будет лучше, если вы деньги оставите себе, тем более, что сейчас они вам больше пригодятся. Надеюсь, у вас-то хватит благоразумия никому не рассказывать, откуда они взялись? Общаг тоже никто искать не станет, потому что Душман уже успел доложить Сан-Санычу, что все деньги в милиции. Но, повторяю, если вы еще принесете в милицию деньги из этого общага, то... Советую даже маме Олега о них ничего не говорить. Или она уже знает о них?
  
  - Нет, что вы, Олег боялся показать их своей маме. Она бы не поняла, а здоровье у нее слабенькое. Он и мне наказал о них ей ничего не говорить.
  А как он погиб?
  
  - Несчастный случай - лаконично ответил Жека, не вдаваясь в подробности - просто нелепая случайность.
  
  - А ведь он чувствовал свою смерть, я это видела, но тогда этого еще не понимала. Утром, когда я провожала его на похороны Николая, он, вон там, у калитки, как-то странно посмотрел мне в глаза, будто прощался со мной навсегда. Взял с меня слово, что его мать ничего о деньгах и откуда они взялись, никогда не узнает. Подмигнул мне на прощание, но при этом в его глазах была какая-то странная грусть, я тогда еще подумала, что это, наверно, связано с похоронами Коли, и особого значения этому не придала. Но теперь понимаю, что это он со мной так прощался... и с этим миром... Потом сказал: 'Живи, малыш, не поминай лихом!', и пошел на электричку. А у меня до сих пор перед глазами его удаляющаяся фигура в свете утреннего, пригревающего солнца.
  И я теперь, если честно, то сама не знаю, как мне поступить с этими деньгами. Отдать их матери Олега не могу, мне бы пришлось очень долго объяснять ей, откуда они взялись у него, но все равно, боюсь, она так бы ничего и не поняла. И у себя их оставить я тоже не могу, они бы мне постоянно напоминали о смерти ребят... Теперь, вот даже в милицию и то не могу отнести...
  
  - А Олег-то вам о них, когда рассказал - перевел Жека разговор в другое рксло.
  
  - В ту ночь - начала рассказывать Ирина, тщательно подбирая слова, стараясь восстановить все детали - перед тем, как погиб Коля, Душман заехал за мной в бар. У него в машине, он сказал мне, что теперь я свободна, ну я у него была...
  
  - Да, да, я знаю. Дальше, пожалуйста.
  
  - Так вот, он сказал, что Седого больше нет, что его убили какие-то отморозки. Я еще тогда подумала, что, видимо, есть Бог на свете.
  А уж Душман-то как был рад, что для нас с Колей все так удачно получилось. Я еще тогда подумала, чего это он за нас-то так переживает, с какой стати, на него это никак было не похоже. А тут денег дал, бутылку 'Hennessy', все торопил меня, чтобы я побыстрее позвонила Коле, обрадовала его. Всё беспокоился, чтобы мы поскорее встретились, сам даже вызвался довести меня до Колиного дома.
  Я уж потом, когда увидела, как Николай за сердце схватился и повалился навзничь, моментально поняла всё. И почему Душман так расстарался, чтобы наша встреча с Колей побыстрее произошла, и почему он подвез меня не к скамейке, где меня дожидался Николай, а остановил машину на соседней улочке. Но, главное, я сразу поняла, кто были те 'отморозки', что завалили Седого, и сообразила, что я тоже не жилец.
  В тот момент моя голова стала ясной и работала, как никогда. У меня в памяти в одну секунду промелькнули все события, связанные с Душманом. Я сразу вспомнила, как он упорно переводил стрелки на Седого, когда я просила его отпустить меня, и то, как он радовался, сообщая мне, что Седого завалили. Вспомнила и то, как он, почти заставил меня, взять тот злосчастный коньяк, когда я ему говорила, что это лишнее, что Николай у меня не пьющий, а я в одиночку тоже пить не собираюсь. А ведь Коля-то и выпил его, чтобы только мне сделать приятное...
  Так вот - через секунду продолжила Ирина - я вспомнила и то, как он подвез меня только до соседней улочки, и тут же вспомнила, что когда направлялась от машины к Коли, то не слышала, как Душман отъезжал. Значит, поняла я, он за нами все это время наблюдал.
  Дальше я все делала быстро и чисто автоматически. Проверив пульс, убедилась, что Коля действительно мертв.
  
  - Ира, а вы что заканчивали? - перебил ее Жека.
  
  - Медучилище. Тоже, что и Ольга, только она намного раньше. Она тогда уже в институте училась. Мы встречались с ней в больнице, когда у нас практика была, но тогда еще знакомы не были. Она сегодня утром за своей мамой приезжала и очень удивилась, увидев меня здесь. Мама ей объяснила, что я девушка сослуживца Олега, что Олег попросил ее приютить меня на время. На том и расстались. Они и уехали-то совсем недавно, часа не прошло.
  
  - Ну и, что было дальше?
  
  - А дальше я поняла, что для Душмана я очень опасный свидетель, и перед ворами за Седого, и перед ментами за Колю, простите, вырвалось.
  
  - Ничего, ничего, продолжайте.
  
  - Так милиции мне бы еще пришлось доказывать, что это не я его коньяком отравила. Поэтому, чтобы, случайные прохожие милицию не вызвали раньше времени, чтобы мне успеть убежать, я Колю посадила в такую позу, ну, он, вроде, как уснул за столом. А сама проходными, подальше от Душмана, пока он сам за мной не бросился.
  Все пролетело у меня перед глазами в одно мгновение, я только опомнилась, когда водитель такси спросил, куда меня везти, а тачку я уже на проспекте поймала, на Каменноостровском. Хорошо, что у меня с собой мобильник был, а в нем телефон Олега. Меня с ним Коля познакомил, мы как-то гуляли все вместе. По телефону я не стала объяснять, почему я ему звоню среди ночи, но он сказал - приезжай. Я приехала к нему домой на Охту, рассказала ему все, а он уже утром отвез меня сюда, сказав, что уж здесь-то меня точно никто не найдет.
  А как вы-то меня нашли?
  
  - Ну, это было не так сложно, как думали вы с Олегом.
  Сами посудите, девушка вы не глупая, а значит домой и к своим старым друзьям-приятелям, где вас легко можно найти, не побежите. Остаются только новые друзья, о которых никто не знает, а таким мог быть только Олег, Колин сослуживец, потому что других близких друзей у него не осталось. Ну, а когда я вычислил и причастность Олега к убийству Седого, и узнал, что Душман об этом ничего не знает, то догадаться было не трудно. Вы ведь, когда ехали к Олегу, еще не знали о том, что они вдвоем с Николаем устраняли Седого?
  
  - Да тогда еще не знала, если бы знала, то наверно не поехала бы к Олегу, испугалась бы. Но когда Олег мне все рассказал, я сама поняла, что Душман об Олеге ничего не может знать и успокоилась. Олег же мне рассказал, как они с Колей вдвоем выследили Седого, как просчитали все возможные варианты, остановившись на единственном. У Олега дома оказалось альпинистское снаряжение, он после армии увлекся альпинизмом, даже в какой-то клуб записался. Так вот, прихватив из дома веревку, на машине Ольги они все и провернули, да еще и целую сумку денег Коля умудрился у Седого забрать.
  
  - А почему Коля убивал спицей, а не тем же ножом?
  
  - Этих подробностей я не знаю, но думаю, спицей в ухо безопасней - и шума меньше, и наверняка - другого-то оружия у них не было, кроме ножей. Но ножом, это я вам, как медик говорю, была опасность, что Седой мог спросонья от боли вскрикнуть. Потом, нож оставляет большую рану, из которой могла брызнуть кровь на Колю. Опять же, отпечатки пальцев на ноже и характерный след от самого ножа в теле - все это дополнительная головная боль - спицей проще и надежней. Видимо, их там, в армии, сейчас этому уже учат.
  Когда Олег мне все это рассказал, тогда же и деньги показал, сказав, что вторая половина у Коли, но про нее лучше забыть, так как ее, скорей всего, теперь милиция заберет у него из дома...
  
  - Ира, а где та бутылка 'Hennessy'?
  
  - Я ее уже у Олега дома в унитаз вылила, от греха подальше. А бутылку в мусоропровод сбросила, где она и разбилась при падении, я сама слышала.
  
  Жека видел, что все эти воспоминания могут скоро довести ее до слез. Но слез не последовало, вместо этого ее понесло в свои воспоминания, и ее уже было не остановить.
  
  - Да, я и к Душману-то попала, сама того не желая - быстро начала говорить Ирина. - Подруга, сука, уговорила взять кредит в банке на пару под ее дачу, ну, а я дура согласилась. Потом она кинула меня на бабки, и тут сразу братки подвалили - или отрабатывай, или на счетчик поставим - куда было деваться. Мне уже потом сказали, что эта подруга с таких дур, как я, свой процент имела. Правда недолго, потом я узнала, что она и братков хотела продинамить, в общем, ее в Германию, в какой-то портовый бордель отправили... Тогда радовалась, а сейчас мне жалко эту дереху.
  Мне-то еще повезло. Я раньше спортивной гимнастикой занималась, значок КМС есть, так меня в бар определили вокруг шеста вертеться. Клиентов, если честно, то по пальцам пересчитать...
  
  В этот момент к ним подошел Рождественский.
  
  - Не помешаю - спросил он.
  
  Ирина при виде незнакомого человека сразу умолкла и отвернула свое лицо в сторону, а Жека в ответ пожал плечами, мол, собственно, он уже почти закончил.
  
  - Здравствуйте, Ирина! Извините, не знаю вашего отчества.
  
  - Здравствуйте! - она повернула к Рождественскому удивленное лицо - Вы разве тоже из милиции?
  
  - Нет, я не милиционер - Илья Александрович был рад, что не ошибся в Ирине, и в ее незаурядных способностях читать людей с первого взгляда. О чем свидетельствовало ее удивление по поводу того, что она в нем не увидела милиционера.
  - Я врач, а с Женей мы просто давние знакомые. Здесь я чисто случайно, но с вами я немного знаком - Рождественский заметил, как у девушки при этих словах моментально сузились зрачки, будто она пыталась разглядеть в докторе своего бывшего клиента. - Нет - успокоил он ее - мы раньше с вами никак не встречались, я знаком с вами заочно, и, признаться искал встречи с вами.
  Я так понимаю - продолжил Илья Александрович, видя, как Ирина начинает смотреть на него с любопытством - перед вами сейчас стоит вопрос выбора своего дальнейшего жизненного пути. Или я ошибаюсь, и вы для себя уже все выбрали?
  
  - Как раз об этом я и собирался расспросить Ирину Владимировну - ответил за нее Жека.
  
  - Вы правы - девушка немного смутилась, отвечая обоим сразу и никому конкретно - как раз об этом я сейчас постоянно думаю, но что-то определенное пока в голову не приходит. Я так понимаю... - повернула она голову к Рождественскому.
  
  - Илья Александрович - тут же представился доктор.
  
  - Я так понимаю, Илья Александрович, вы мне хотите сделать предложение и совсем не руки и сердца - в ее глазах снова появился прищур сомнения.
  
  - Вы правы - легкая улыбка скользнула на губах Рождественского. Теперь он воочию убедился, что Ирина уже принесла в жертву свою рабскую зависимость от денег, а вместе с ней и свою зависимость от любых других обстоятельств. Теперь она желала быть независимой от всего, даже от уз брака, желала сама распоряжаться своей судьбой, желала делать свой выбор.
  - Рука и сердце вам сейчас совсем не нужны, ни мои, ни чьи либо другие. И мне в вас нравится именно то, что вы прекрасно отдаете себе в этом отчет и не стремитесь идти по пути легкого сопротивления, зная, что такой путь очень и очень обманчив.
  Вот поэтому у меня и именно к вам вполне деловое предложение, но сначала я бы хотел знать, есть ли у вас сейчас силы и желание учиться.
  
  - Желание есть, только я толком еще не определила для себя на кого мне учиться.
  
  - А на кого бы вы хотели?
  
  - По большому счету, на психолога, но туда не так-то просто попасть. Мало того, что конкурс очень большой, так сейчас еще и большой блат нужен. Вдруг стала очень востребованной сама профессия, даже деньгами этот вопрос невозможно решить.
  
  - Да, вы правы, но профессия, если честно, не столько востребованная, сколько модная. Теперь я убедился, что я в вас не ошибся, психология это, действительно, ваша стезя. Скажу даже больше, вы просто рождены для этой профессии, поэтому я просто считаю, своим долгом протянуть руку помощи молодому дарованию. С институтом я вам помогу. А попутно предлагаю вам поработать в нашей частной клинике, пока правда не знаю кем, но, думаю, определимся по ходу пьесы, во всяком случае, работа для вас всегда найдется.
  
  - В принципе я готова - как-то неуверенно ответила Ирина, еще до конца не веря своему счастью.
  
  - А что это за клиника, где находится?
  
  - На Зверинской... - Илья Александрович собирался дальше объяснять про свою клинику, но Ирина его перебила.
  
  - Клиника Зельцфера?
  
  - Да, она самая - удивился доктор - не знал, что в народе ее уже так стали называть. А вы про нее откуда знаете?
  
  - Года полтора тому назад я собиралась устроиться к вам на работу, да обстоятельства...
  
  - Ну, вот видите - Рождественский не стал выяснять подробности обстоятельств, помешавших девушке, а лишь сказал - Это лишь подтверждает то, что от судьбы не уйдешь.
  Так значит, договорились. Жду вас в клинике, в понедельник к десяти часам. Спросите доктора Рождественского - это я.
  
  - Ой - глаза Ирины раскрылись от восхищения - тот самый - но она быстро пришла в себя - простите, не ожидала, просто я раньше много слышала о вас и о вашем методе. И то, что вы мне предлагаете работать с вами... я даже согласна уборщицей. Надеюсь, швабра с тряпкой в вашей клинике найдется?
  
  - Специально для вас что-нибудь отыщем - улыбнулся Илья Александрович.
  
  - Тогда, может, давайте я вас чаем угощу, с вареньем?
  - Ну вот, а Павел сомневался, что народ не станет с милиционерами чаи гонять за душевной беседой - усмехнувшись, заметил Рождественский.
  
  - Спасибо, Ира - ответил Жека - в другой раз. Мы, собственно, ненадолго, приехали природой полюбоваться, мне еще вечером на дежурство заступать. Лучше подскажите, где у вас тут речка поблизости?
  
  - Я покажу, тут недалеко. Так может я с вами - было видно, как Ирине не хотелось уже больше с ними расставаться - а потом вместе в город, а то мне одной в электричке, с деньгами.
  
  - Тогда собирайтесь, мы подождем.
  
  - Да, я быстро, только записку маме Олега напишу, чтобы не волновалась, и заскочу к соседке, ключи ей оставлю.
  
  Спустя некоторое время, на берегу тихой небольшой речушки можно было видеть, как Жека с Пашкой, скинув свои кроссовки и засучив джинсы до колена, бродили по мелководью. Жека с азартом что-то рассказывал Павлу, наверное, что-то из своего деревенского детства, а Павел то смеялся от души, то вдруг становился задумчивым, то сам вставлял какую-нибудь реплику, отчего они уже вместе заливались жизнерадостным смехом.
  Рождественский с Ириной сидели на бережку и тихо беседовали о чем-то, о своем. Неподалеку, раскинув руки, лежал в густой траве Андрей и наблюдал за причудливой игрой кучевых облаков на небе.
  Казалось, все были счастливы.
  
  
  5
  
  - Генрих, мой мальчик, рад тебя видеть - Магистр, стоявший у окна и, наблюдавший, как подкатил к парадному подъезду его замка 'Mercedes-Benz' 540K, отошел от своего наблюдательного пункта, чтобы обняться с появившимся в дверях дорогим сердцу учеником.
  - Как доехал? - участливо спросил Магистр - Днем у нас в горах шел дождь, а мокрый асфальт в этих местах всегда очень обманчив, всегда таит в себе угрозу. Я волновался за тебя.
  
  Сами слова Магистра не вызвали у Генриха тревогу, они не были фальшивыми, прозвучавшими лишь, как формальная учтивость, как некий фон обязательного ритуала, Магистр вообще избегал фальши, а с ним и подавно. Единственно, зная, что Учитель никогда ни о чем не говорит просто так, для красного словца, что каждое его слова несет в себе определенный подтекст, несколько насторожился - упоминание об опасности в пути явно было не спроста.
  
  - Я ехал с предельной осторожностью - так же с сердечным участием стал уверять его Генрих - ну, может, на подъезде я несколько утратил бдительность, залюбовавшись нереальной красотой вашего замка на фоне горного пейзажа. Но в целом, все обошлось без приключений, да, и дорога, не показалась мне утомительной.
  
  - Да, ты прав, в сентябре горы здесь особенно красивы - Магистр сделал небольшую паузу, но не стал останавливаться на красоте гор в начале осени, посчитав это излишним. А перешел к следующему пункту их встречи, в которой все роли, казалось, была расписаны до последнего слова, без права на какую-либо импровизацию.
  - Приведи себя в порядок с дороги, мой мальчик, и будем ужинать. Сегодня я приказал накрыть в гостиной.
  
  Направляясь в ванную комнату, Генрих отметил про себя, что в сегодняшней пьесе Магистр совсем не отвел место для пейзажной лирики. И еще его удивило, что ужин будет в гостиной, а не как обычно, в библиотеке. Может, будут еще гости?
  
  Приведя себя в порядок, Генрих вошел в небольшой зал, в центре которого стоял круглый стол, накрытый белой скатертью. На столе стоял большой подсвечник на двенадцать свечей, которые, собственно, и освещали помещение, прозрачный графин с вином и два бокала. За столом, кроме Магистра, больше никого не было. Он указал Генриху сесть напротив него.
  Налив себе в бокал вина, отливавшего загадочным рубиновым мерцанием, и подождав, пока Генрих наполнит свой, он приподнял бокал, но пить не стал.
  
  - Генрих, мой мальчик, я не случайно упомянул тебе об опасности в пути - начал он. - Я хочу, чтобы ты всегда знал, что у палки два конца и, как бы ни был гладок путь, чтобы ты всегда помнил о подстерегающей тебя опасности, и всегда был готов к встрече с ней лицом к лицу.
  
  Учитель сделал паузу.
  
  - Я сейчас вспоминаю - продолжил он, посмотрев на бокал с вином - точно такой же ужин здесь, в этой гостиной, с твоим отцом ровно восемьдесят лет тому назад. Тогда мы были молоды, особенно твой отец, и нам казалось, стоит нам только чего-нибудь захотеть, то во всей вселенной не отыщется силы, способной помешать нам, осуществить задуманное.
  Наши цели тогда, в двадцать втором, были намного скромнее, чем сейчас. Нам нужно было лишь объединить Германию, которую мы мечтали сделать великой, и мы своего добились без особых усилий.
  Но аппетит разгорается во время пути - и это был первый подводный риф, который мы тогда не учли. Быстрый успех вскружил наши юные головы, и мы несколько утратили бдительность. А слепой азарт еще никого не делал победителем, Ника - богиня Победы всегда склоняет голову и отдает предпочтение здравому смыслу, а не болезненной страсти. Запомни это хорошенько, мой мальчик.
  
  Далее все шло по нашему плану - мы объединили всех немцев под знаменами Третьего рейха в один мощный боевой кулак, и одного этого было достаточно, чтобы, почти, без боя захватить всю Европу, ну, или почти всю.
  Но что такое Европа без русского сырья - так, клочок земли, не более того. Да и русские вначале также не оказывали нам сколько-нибудь серьезного сопротивления, и, самое любопытное заключалось в том, что они испугались не немецкой военной машины, но тот страх, что внушили им их комиссары был пострашнее страха перед военной мощью Германии.
  Ты бы только видел, что творилось в начале русской компании - русские миллионами сдавались к нам в плен. И это были, в основном, всё физически крепкие солдаты регулярных войск Советов, а не пушечное мясо из ополченцев, давно не державших в руках винтовку. Эти воины не только могли держать в руках оружие, но и сражаться и даже побеждать. Но своих комиссаров с их расстрельными заградительными отрядами они боялись больше, чем наши пули и позор плена, поэтому и бежали к нам целыми ротами, батальонами, полками и даже армиями.
  Казалось, победа близка, но вот тут вдруг случилось непредвиденное. Этот незаконнорожденный монастырский выкормыш, этот жалкий ефрейторишка, который только и мог, что горлопанить на митингах, да позировать перед объективами, вдруг возомнил себя Наполеоном. Окрыленный головокружительными успехами первых лет войны, он решил сам возглавить победоносный марш на Восток, он сам стал корректировать планы военных, подстраивая их под свои политические амбиции, и мы уже никак этому не могли воспрепятствовать. В слепом азарте мы напоролись на первый риф.
  Запомни, мой мальчик, там где в стратегию и тактику предстоящей операции вмешивается лживая и продажная политика, не стоит ждать победы.
  
  Когда вся германская военная машина покатилась с завоеванных земель обратно в Германию, все вдруг вспомнили про здравый смысл. И с тех пор все военные операции стали больше напоминать хорошо продуманные шахматные партии, не оставлявшие врагу, казалось бы, ни малейшего шанса на победу. Но было поздно, враг к тому времени стал хитрее и изворотливее нас, и на каждую нашу хитроумную комбинацию отвечал нам своим каким-то немыслимо неожиданным решением, ставившим нас в тупик. Русские воевали дерзко, рискованно, не считаясь с потерями, вопреки всем мыслимым правилам и здравому смыслу, но, главное, было в них что-то, чего не было у нас.
  И мы поняли, что полагаться только на здравый смысл, было нашей второй серьезной ошибкой. Мы поняли, что в любом противоборстве исход решает не сила, и даже не мастерство - все это ничто, если оно не подкреплено верой в свою правоту. А у русских она была, и не только тогда, когда они воевали на своей территории, но и тогда, когда их танки взрывали своими гусеницами немецкую землю. И, что самое удивительное, чем ближе их танки приближались к Берлину, тем сильнее росла в них уверенность в их правоте. А вот у немцев наоборот, ее уже не было, они уже не чувствовали себя хозяевами мира, избранной нацией, и чем ближе русские войска приближались к Берлину, тем стремительней таяла в немцах вера в их исключительное право вершить судьбы мира. В конечном итоге всю Германию поглотило мертвое безверие в свои силы. А после того, как их обожаемые вожди, которым они верили больше всего на свете, один за другим отправились на тот свет, бросив их на произвол судьбы, у немцев появилось и полное безразличие к своей дальнейшей судьбе. Но и это еще был не конец, не самый последний подводный риф, с которым нам пришлось столкнуться.
  
  После войны обессиленную Европу стала подминать под себя Америка, которую война, практически, не коснулась, не считая того, что их немного помяли японцы в самом начале войны. Но уже когда война кончилась, когда Германия уже признала свое поражение, Американцы сбросили на Японию атомную бомбу. Нет, точнее было бы сказать, что они сбросили ее не на Японию, сбрасывать ее на Японию у американцев особой нужды не было, Япония итак уже была на последнем издыхании. Американцы сбросили ее на весь мир, и мир вынужден был склонить перед ними даже не головы, а свои покорные спины. Но, главное, те две бомбы, сброшенные на Японию, прогремели у нас, в Германии, разорвавшись в головах немцев, и уничтожив в них последнюю каплю робкой надежды на то, что все ужасы, связанные с войной для них уже закончились. Все сразу поняли, что для них все кошмары еще только начинаются, и всех немцев охватил чудовищный страх перед надвигающимся Судом Божьим, так что потом судебный процесс в Нюрнберге показался всем легким шлепком по попке.
  
  Вот видишь, сколько мы всего не учли на своем пути! - Магистр слегка повысил свой голос, но потом продолжал также спокойно, как и прежде - А знай, мы сразу, что этот неврастеник подведет нас. Или, что американцы давно ведут свою игру за обладание миром, и что у них давно был разработан план, как поставить весь мир на колени при помощи атомной бомбы. Для чего они специально позволили японцам разбомбить свой флот у Пёрл-Харбор, чтобы развязать себе руки для демонстрации своего чудовищного оружия. Типичная тактика евреев.
  Да, мой мальчик, не удивляйся, все всегда считали, что Америкой правят американцы, и никто не знал, даже сами американцы, что ими давно управляют евреи. Ну, если и не со времен Колумба, то, по крайней мере, со времен их ставленника Линкольна - это точно. Но американцам Линкольн не понравился, как официальное лицо Америки, и они его убили. Вот тогда-то евреи, чтобы не дразнить гусей, стали управлять Америкой тайно. Об этом и сейчас еще мало, кто знает, но мы об этом знали всегда, но, как видишь, тоже недооценили их. А недооценивать своих противников - это последнее дело.
  
  - Они правят Америкой по примеру нашего Братства? - спросил Генрих.
  
  - Да, примерно. Но до нашего Братства им далеко, потому что у них есть весьма вредная привычка хвастаться своими достижениями, они без этого никак не могут, такова уж их натура. А поэтому, они нет-нет да вылезают, время от времени, наружу, не так, так этак, это их и губит.
  
  Генрих и раньше замечал, что Магистр относился к евреям несколько предвзято, и не понимал истинной причины этой нелюбви. Но теперь ему становилось ясно - американские евреи доставили ему в свое время немало неприятностей.
  
  - Уничтожить всех евреев в Германии - это была идея Братства? - снова спросил Генрих.
  
  - Не совсем. Скажем так, с нашего молчаливого согласия, хотя мы предлагали лишь их депортацию, поскольку навлекать на себя гнев той же Америки в самом начале мировой войны, не входило в наши планы. Всё же остальное - Холокост, газовые камеры - все это на совести не только рейхсминистра пропаганды Геббельса, но и всего Рейхстага. Геббельс ратовал за чистоту расы, потому что этого требовала государственная идеология, а евреи никак не вписывались в объединение Германии по национальному признаку. Промышленники опасались подпускать евреев к казне, поскольку финансовые потоки, так или иначе всегда обязательно проходят через них. Генералы, планируя вступление в войну Америки в качестве потенциального противника, не желали оставлять евреев у себя в тылу, подчиняясь здравому смыслу. И так было во всех областях деятельности Рейха, как не крути, а евреям совсем нигде не нашлось места в Германии.
  
  - Но я продолжу. Так вот, говоря об Америки, у нас под боком за время войны вырос сильный конкурент - продолжал Магистр - а мы, увлеченные своими победами и поражениями здесь в Европе, этого даже не заметили. Ну что ж, подумали мы, не получилось через Германию и ее военную мощь управлять всем миром, должно получиться через Америку и их доллар. Правда, это было не совсем то, что мы хотели, но это было все же лучше, чем ничего. Но сначала нужно было восстанавливать, разрушенную войной Германию, и нам это быстро удалось за счет Америки. В конечном счете, мы намеревались придти к своей цели на плечах американцев.
  Мы знали, что долго они не протянут и очень скоро американские евреи в погоне за барышами сами погубят Америку, отравив ее долларовым ядом. Такое было уже не раз, начиная с Ордена Тамплиеров, и кончая строительством коммунизма в России. И наше Братство прекрасно знало, что там, где появляются евреи со своими идеями, там не стоит ожидать продолжительного успеха. Потому что они все свои самые светлые идеи всегда стремятся обратить в бренный презренный металл, который очень скоро начинает душить их самих.
  Они всегда очень громко начинают, так было и с революцией в России, и с бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки. Но потом, спустя некоторое время, запустив свою машину, и добившись некоторого успеха, они не знают, что им делать дальше. Они не могут и дальше поддерживать нормальную работу своей машины, потому что не знают, как это сделать, выясняется, что они просто не знакомы с ее устройством. И такая машина молотит без остановки, пока из нее не начинают сыпаться износившиеся болты и шестеренки. И все это происходит оттого, что они совершенно не знают законов развития.
  Да, евреи хороши на старте - тут им цены нет. Но сделав первый рывок, всегда останавливаются на достигнутом, даже не пытаясь что-то предпринять, в надежде на то, что течение и сопутствующий ветер, созданные ими, сами вынесут их на морские просторы. Но, как правило, течение их выносит в сточную канаву, а ветер надувает паруса совсем других кораблей.
  Знания нашего Братства намного глубже, поэтому мы можем себе позволить править миром вечно. Сейчас как раз настал такой момент, когда стоит поговорить о смене лидера в мировом господстве.
  
  Совет старейшин нашего братства, рассмотрев твой новый способ устранения конкурентов руками самих конкурентов, в целом, одобрил его. Им понравилось то, как ты ловко подбросил местной мафии в Санкт-Петербурге, создававшей угрозу вашему будущему заводу, дезинформацию о якобы имеющихся акциях завода у частного лица. Твой эксперимент удался - питерской мафии не стало.
  Мало того, твой простейший способ устранения потенциальных конкурентов, похоже, пришелся русским спецслужбам по душе, и они стали успешно применять его по всей России.
  В связи с этим, хочу тебя спросить, каким ты видишь наш дальнейший диалог с Россией?
  
  - Устранив свою мафию - стал спокойно отвечать Генрих на вопрос Магистра, ответ на который у него был уже давно готов - Россия лишит себя своей теневой экономики, которая во все времена являлась кузницей передовых идей в экономической сфере. Но, чтобы профессиональный, организованный криминалитет не появлялся у них снова, они будут вынуждены оградить себя от поползновений криминала законами, за соблюдением которых они будут зорко следить.
  Таким образом, сковав свою экономическую деятельность окончательно, они никогда не смогут развить производственную сферу своей экономики, потому что производство требует большей свободы деятельности. В связи с этим, русские будут вынуждены довольствоваться лишь своей сырьевой базой.
  Мы же в свою очередь и впредь не будем оставлять им иного выбора, потому что нас Россия, как вы верно подметили, устраивает именно как источник сырья, и только используя ее именно в таком качестве возможно постоянное сотрудничество с нею.
  
  - Но ведь они итак снабжают нас своей нефтью и газом и не только нас, но и всю Западную Европу - возразил Магистр.
  
  - Всё это так, всё так - невозмутимо отвечал Генрих - но потребности России с каждым днем только растут, и очень скоро их нефть будет не в состоянии накормить их всех досыта.
  Вот тут-то и выступим мы - немцы со своей более совершенной экономической моделью, построенной на основе производственной экономики, которую русские просто обязаны будут принять.
  
  - Почему ты думаешь, что они ее обязательно примут, а не попытаются развить свое собственное производство? - спросил Магистр, заинтересовавшись мыслью Генриха.
  
  - Да, потому что - со стороны могло показаться, что Генрих отвечал, как прилежный ученик, хорошо выученный урок - для развития своего производства необходимо время, деньги и талант, помноженный на терпение, а ничего этого в России никогда не было, и нет и поныне. Русские постоянно куда-то торопятся, вечно боятся куда-то опоздать, поэтому им всегда не хватает времени. Стараться всюду успеть, постоянно находиться в погоне за призрачной мечтой, растрачивая себя, таким образом, по мелочам - это как раз в их природе.
  Отсюда и денег у них никогда не будет, потому, что они не знают их истинную цену. Они не умеют по-настоящему их зарабатывать, не умеют их хранить, правильно распределять, напротив, они вечно спешат расстаться с ними. Где-то, как-то, любой ценой по-быстрому урвать себе немного денег - это единственное, на что они способны. Ну, а те деньги, что быстро приходят, также быстро и заканчиваются, и вся их суетливая возня в погоне за богатством начинается сначала. Поэтому сырьевая экономика для них самый оптимальный вариант обретения средств к существованию, уготованный им самой природой, чтобы они все не умерли с голоду.
  Так же и их талантов хватает лишь на первое озарение, но развить возникшую идею, довести ее до логического конца, у них порой не хватает элементарного терпения. В этом они чем-то похожи на евреев, может быть поэтому евреев всегда тянуло в Россию, и в России они смогли добиться большего, чем даже в той же Америке.
  Но в отличие от евреев, у русских и к деньгам особое отношение, обусловленное их менталитетом. Русские готовы свои быстро заработанные деньги тратить не на развитие своих, порой, гениальных идей, а, как папуасы, начинают тратить их на стеклянные бусы и прочую мишуру. Думая, что их идея никуда от них не уйдет, и, полагаясь на свой авось, рассчитывают на развитие своей идеи где-нибудь, как-нибудь, что-нибудь, когда-нибудь урвать. В результате, за неимением нормальной производственной базы и нехватки средств для воплощения своих идей, все их идеи, если и имеют свое материальное воплощение, то предстают все в довольно-таки жалком, куцем виде.
  
  - Но ведь свою оборонную промышленность русские смогли довести до ума?
  
  - Это, пожалуй, единственное исключение из правил, и то, продиктованное им жесткой необходимостью. И потом, не стоит забывать, что оборонная промышленность русских всегда находилась под строгим контролем государства, тогда, как остальные виды промышленности оно передало в частные руки. Ну, а у частного лица ответственности всегда меньше, чем у всего государства, отсюда и свободы у частного предпринимателя меньше, чем у государства.
  Но даже их оборонная промышленность не спасет всю Россию, и никогда не сможет удовлетворить все чрезмерные потребности русских.
  Но именно их высокая потенциальная возможность создать у себя высокоразвитую промышленно-производственную экономику, подталкивает нас не допустить этого. Сами посудите, если их товары будут также пользоваться спросом на мировом рынке, как их танки и самолеты, то это разорит всех, и нас, немцев, в том числе.
  
  - Согласен. Теперь у меня будет к тебе вопрос относительно русского сырья. Без их сырья и наша экономика может встать. Ты не боишься, что они нам скоро начнут навязывать свои условия?
  
  - Русским это будет не выгодно. По той простой причине, что на их нефти свет клином не сошелся, и в мире есть другие источники получения этого важного для нас сырья. Поэтому, если они начнут навязывать нам свои условия, то они просто рискуют остаться без покупателя, без рынка сбыта своего товара.
  Да, закупка сырья в других регионах, возможно, будет для нас чуточку дороже, но и товары, произведенные нами, тогда станут чуточку дороже для той же России.
  И потом производственная экономическая модель всегда была, есть и будет совершеннее сырьевой - это даже дети в школе понимают. Поэтому и Россия всегда зависела, и будет зависеть от немецкого производства, а не мы от их сырья.
  
  - Ну, хорошо - Магистр поставил свой бокал на стол, который он до сих пор держал в руках - остальной сценарий, который ты предлагаешь, мне, в общем-то, ясен.
  После того, как у русских ничего не выйдет с собственной промышленностью, которая никогда не сможет конкурировать с развитой промышленностью Германии, а нефтяная труба уже будет не в состоянии удовлетворить все их возросшие потребности, мы предложим им свою экономическую модель. Как это будет выглядеть, Генрих?
  
  - Русские с радостью начнут строить на своей территории филиалы наших заводов, потому что это будет для них единственный шанс обзавестись своей промышленностью. И с этим больших проблем не будет, если учесть, что у немцев уже есть богатый опыт строительства своих заводов в России, также, как и у русских, иметь свою промышленность за счет нас, немцев.
  
  - Но, те немецкие заводы, что строились при русских царях, очень быстро становились русскими - снова возразил Магистр.
  
  - Да, но только не стоит забывать, что при этом самой Россией управляли немцы - парировал Генрих.
  
  - Но самой Германии от этого не становилось легче - казалось, приводя свои контраргументы, Магистр испытывал план Генриха на прочность.
  
  - И не должно было - спокойно отвечал Генрих - поскольку сама Германия еще не была объединена.
  Сегодня, благодаря нашему Братству, Германия представляет собой единое государство, так же как и Россия, благодаря идеям Маркса и энергии евреев в их претворении на территории России. Сегодня наши страны уже могут себе позволить вести более конструктивный диалог, затрагивающий интересы обоих государств целиком, а не только частных лиц и компаний, как это было при наших Францах и Леопольдах и русских Александрах и Николаях.
  И первые шаги к нашему сотрудничеству уже сделаны - в Германию проложена русская нефтяная труба, а в России уже строится первый наш завод.
  Со временем, таких заводиков должно стать больше, намного больше. Наши заводы должны полностью охватить собою весь промышленный сектор русской экономики, не позволяя им даже пытаться создавать свою промышленность.
  А при условии распределения прибыли наших совместных с Россией предприятий, при котором Германия будет получать шестьдесят процентов, отдавая сорок русским на их вечные забавы, мы, немцы, всегда будем не только материально обеспечены, но и иметь возможность создавать условия для развития своей промышленности, привлекая для этого тех же русских гениев, которые никогда такой возможности не имеют и не будут иметь у себя на родине. Это станет вторым шагом в нашем диалоге с Россией.
  За ним последует третий шаг - очень скоро встанет вопрос об едином центре управления нашей совместной экономической модели. Но, поскольку, контрольные пакеты акций всех совместных предприятий будут находиться в наших руках, то и решающее право голоса в этом вопросе останется за нами.
  И, наконец, чтобы сохранить эту устойчивую и продуктивную экономическую модель на века, останется только закрепить это положение соответствующим законом - это и будет четвертый, завершающий этап нашего диалога с Россией.
  
  - Да, такое положение вещей - Магистр, наконец, удостоверился в серьезности плана Генриха, и его право на жизнь - действительно, должно настолько серьезно укрепить Германию, что очень скоро она станет лидером на мировом рынке товаров. Но, что ты, Генрих скажешь про остальных конкурентов Германии, той же Америке, Японии, набирающем мощь Китае?
  
  - Что касается Америки - Генрих стал говорить об этом, как о само собой разумеющемся - то, судя по всему, она уже исчерпала все свои возможности, о чем свидетельствует тот факт, что их идеи демократии начинают входить в серьезный конфликт с их извечной жаждой наживы. Еще лет десять и Америка будет представлять собой довольно жалкое зрелище. В свою очередь, за эти десять лет должны будем окрепнуть мы, так что мир не осиротеет без Америки, и даже не заметит ее потерю.
  С Японией несколько сложнее. Лишившись американского сырья они будут вынуждены искать его у той же России, поэтому нам нужно будет приложить не мало сил, чтобы у них не образовался альянс, подобный нашему. Но, скорее всего такого альянса не произойдет. У Японии никогда не возникало сколько-нибудь серьезного интереса к России, их экспансия всегда была направлена в сторону Китая и Кореи.
  С самим же Китаем несколько сложнее. С одной стороны, их промышленность год от года только набирает свои обороты, но, с другой стороны, они никогда за всю свою историю никому так и не создали серьезной конкуренции. Они всегда умели находить свою свободную, еще никем не занятую нишу, и всегда вольготно в ней себя чувствовали, зная, что они сами этим никому не мешают и, что им никто не сможет составить конкуренцию. Такое положение вещей позволяло им пребывать на плаву многие века.
  Что касается остальных государств Евросоюза, то Германия, окрепнув в союзе с Россией, сможет очень скоро занять в нем лидирующее положение. И нам всем предстоит подумать о том, как прибрать к рукам ослабевшую Америку, пока тоже самое не сделали ее ближайшие соседи.
  Собственно, в этом и заключается мой план, если в двух словах.
  
  - Ну что ж - лицо Магистра стало серьезным и, как показалось Генриху, с некоторой долей торжественности во всем его облике - я вижу, мне удалось воспитать тебя достойным преемником. Меня радует, что я в тебе не ошибся. Ты смог не только хорошенько усвоить все те знания, что я в тебя вложил, но и дать им достойное продолжение.
  А посему - Магистр встал со стула. Со своего стула поднялся и Генрих, наблюдая за Магистром, предчувствуя серьезность момента - я объявляю тебе, что ты переходишь на следующую ступень посвящения в таинство нашего Братства, и отныне становишься одним из двенадцати его Магистров. - С этими словами он снял с указательного пальца золотую квадратную печатку, в центре которой сверкнул маленький рубин, подошел к Генриху и надел ее на его указательный палец.
  - Не нужно ничего говорить - остановил он жестом Генриха, который попытался, было произнести ответные слова благодарности и заверения в своей преданности Братству - не нужно растрачивать свою энергию на дежурные фразы. Поверь, в твоей преданности братству итак никто не сомневается, иначе тебя бы здесь вообще не было.
  И вообще Братство не любит пышных церемоний - все они слишком привлекают к себе внимание посторонних, поэтому и твое посвящение, как и мое и всех остальных за всю историю существования Братства происходило без пышных парадов и патетических речей.
  Всегда учитель объявлял своему ученику о том, что он перешел на следующую ступень вот, как я тебе сейчас - это право самого учителя решать, когда его ученик готов к посвящению, и ему не надо в этом вопросе ни с кем советоваться. А его самого уже поднимает на свой уровень его учитель.
  Единственно, чем я мог обставить этот волнительный для нас обоих момент, так только тем, как видишь, что устроил это торжество в гостиной. Скрепим же твое возмужание глотком вина - с этими словами он взял со стола свой бокал и, отпив от него, оставил его в руке.
  Отпил из своего бокала и Генрих. Хотя для него все происходящее было полной неожиданностью, но он старался ничем не выдать своего волнения, зная, что Учителю это может не понравиться. Он не стал расспрашивать его ни о чем, зная, что Учитель сам всё расскажет, что ему необходимо знать в данный момент. И Генрих не ошибся, после небольшой паузы Учитель продолжил:
  
  - Уровень Магистра, позволяет тебе войти в круг магистрата, и скоро ты познакомишься с остальными магистрами, с которыми, впоследствии, будешь встречаться по работе, но еще раньше, на совете магистрата, где ты всем изложишь свой план. Некоторых из них, ты и сам должен неплохо знать, про кого-то, возможно, слышал раньше. Но среди них будут и те, о которых ты ничего никогда не знал, поэтому постарайся не удивляться.
  И еще - Учитель снова взял паузу - ранг магистра дозволяет тебе познать и секреты долголетия, но ты должен будешь сам всегда определять, применять эти знания к себе, или оставить вопрос срока твоего дальнейшего пребывания на земле, решать Богу. Твой отец так и не стал магистром, хотя сделал для Братства не мало, возможно, даже более других. Но он был неплохой тактик, тогда как уровень магистров предполагает иметь в своих рядах, исключительно, стратегов.
  Со временем, ты должен будешь найти и своего Адепта, достойного продолжить наше дело, и тут тебе никто препятствовать или навязывать своих учеников не будет, повторяю, его ты должен будешь найти сам.
  
  Ну, а теперь давай ужинать - с этими словами Учитель взял со стола серебряный колокольчик, и по залу разнеслась его игривая трель.
  
  
  ГЛАВА VI
  
  1
  
  К сентябрю месяцу и Жека смог, наконец, осилить обе книги доктора Ивана Рождественского. Текст книг Жека изучал по распечаткам с оригиналов, которые пока хранились у генерала Новожилова.
  Сама книга читалась легко, так как не изобиловала непонятными медицинскими и философскими терминами, она вообще была совершенно лишена какой-либо заумной вычурности и, казалось, была специально написана для широкого круга читателей. Но зато она изобиловала совершенно новыми для Жеки мыслями и понятиями, из которых складывался удивительный взгляд доктора Рождественского на устройство жизни на земле, и, чтобы осмыслить прочитанное, Жеке нужно было время.
  Как раз к сентябрю общая картина мира, представленная доктором в виде многоступенчатого разума, уже стала складываться у Жеки в голове. Он уже всю землю стал представлять себе в виде гигантского разума, состоящего из сфер различной плотности, каждая из которых подразумевала свою ступень разума.
  Самые наитончайшие, духовные сферы были совершенно невидимы Жекиному воображению, но он чувствовал их присутствие. И чем ближе к земле были расположены сферы, тем плотнее они становились, тем различимей для внутреннего Жекиного взора происходили в них жизненные процессы. Так сферы духовных умов сменяли сферы умов душевных, а те, в свою очередь, сменяли сферы умов рассудочных.
  На поверхности самой же Земли существовало царство самых плотных, животных умов, проявленных в виде флоры и фауны. Так же и в каждой сфере существовал свой мир, отличающийся по своим возможностям от других миров. И лишь человек своим разумом, аналогичный планетарному, объединял все эти миры, имея возможность проникать в каждый из них, черпая из каждого силы для своей жизнедеятельности, а своими стараниями, умственными или физическим, он обогащал, в конечном счете, и планетарный разум. В свою очередь, разум планеты был таким же образом был связан с Вселенским разумом, который, правда, Жеке было представить еще пока затруднительно, но, на примере планетарного, он вполне мог представлять и его сложную структуру.
  Он представлял, как, зародившийся, где-то в самых невидимых сферах духовных умов, импульс, отражается в следующей, более плотной сфере, слегка искажаясь и грубея, чтобы приспособится к условиям этой сферы. Приспособившись к новым условиям своего обитания, став для умов данной сферы вполне понятным и узнаваемым, этот импульс продолжает свой путь в следующую по плотности сферу, где он так же подвергается соответствующей обработке, до полной своей узнаваемости этими умами, потом спускается еще ниже. И так продолжается до тех пор, пока он не оказывается на земле, представ для всех уже существующих форм жизни в виде некоего нового явления, заставляющего остальных в срочном порядке изменять свой привычный образ жизни, приспосабливаясь к новым условиям. И эта новая форма жизни заставляет даже самые примитивные животные умы активно работать в поисках правильного решения в отношении нового явления.
  И активизация животных умов, их внутренняя перестройка, передается умам, что расположены выше, активизируя и перестраивая их в соответствии с новым осмыслением своего положения умов животных. Затем происходит активизация следующих умов, потом следующих, и так по цепочке, от сферы к сфере к самым высшим, духовным умам, преобразуя духовные сферы, делая их совершеннее.
  Там, в духовных сферах, в результате их активизации, снова рождался новый импульс развития, и всё начиналось сначала.
  Таким образом, доктором Иваном Рождественским был представлен механизм развития всего живого во Вселенной.
  
  Сначала картину Мироздания, описанную Иваном Рождественским, Жека воспринимал, как должное, восхищаясь умом доктора, который смог подробно описать весь этот сложный механизм воспроизводства жизни во Вселенной. Но, со временем, стал замечать за собой, что у него внутри начинает зреть какое-то несогласие с доктором Иваном Рождественским. Даже, не то, чтобы несогласие, с доктором Жека был полностью и во всем согласен, просто ему стало казаться, что всего того, что изложил Иван Рождественский, недостаточно для воссоздания полной картины. Но, что именно не хватает, какой именно существенно важный элемент не учел в своих рассуждениях доктор Рождественский, Жека не понимал. Первое время он напрягался, пытаясь, определить недостающий элемент, но у него из этого ровным счетом ничего не выходило, и тогда он оставил это пустое занятие, полагая, что ответ, рано или поздно, придет сам собой.
  
  Попутно, Жека проходил обучение у специалистов из отдела генерала Новожилова. Занятия проходили по вечерам, на одной из конспиративных квартир отдела, когда Жека был не занят на своей основной работой в убойном отделе.
  Трудностей в обучении у него, практически, не возникало, в какой-то степени этому способствовали и те знания об устройстве разума человека, которые он черпал из книги доктора Рождественского. Сам же процесс освоения методов проникновения в подсознание человека без какого-либо специального воздействия на него, сильно увлек Жеку. Он охотно выполнял все задания и упражнения, которые ему давали специалисты. В другой момент все это могло бы показаться Жеке чересчур занудным, утомительным и совсем пустым занятием, но теперь у него была цель и перспектива применения этих знаний.
  Практику ему заменяли допросы в его родном убойном отделе, где он оттачивал свое мастерство по обнаружению необходимых рычагов управления сознанием того, или иного подозреваемого. Его коллеги удивлялись тому, как это у него так ловко получается, не оказывая давления ни угрозами, ни заманчивыми обещаниями, одними лишь словами добиваться того, что подозреваемые сами добровольно начинали признаваться в совершенном ими преступлении, если таковое ими действительно было совершено. Поэтому, в основном, Жека занимался тем, что проводил допросы, особенно, его просили допросить подозреваемого в тех случаях, когда подследственный требовал присутствия на допросе адвоката. Последние покидали допросы, имея очень бледный вид. Адвокаты уже были озабочены не тем, как выгородить своего подзащитного, используя несовершенство существовавшей процессуальной системы. Теперь они были вынуждены искать в поступках их подопечного смягчающие вину обстоятельства, а это было для них гораздо сложнее, поскольку на смягчающих обстоятельствах очень трудно было построить грамотную защиту и выиграть процесс.
  Проколов у Жеки не было, у него кололись все и малолетки-максималисты, и толстосумы, уверенные в своей ненаказуемости, и представители национальных диаспор, и даже фанатично настроенные борцы за идею, и безбашенные отморозки.
  
  Эти, раскрывшиеся в Жеке неожиданным образом новые таланты, не остались незамеченными для его коллег.
  
  - Слушай, Юр - спрашивал Главком у Хвоста в приватной беседе - может их сейчас в Академии стали всяким новым штучкам обучать?
  
  - Да, хрен его знает, товарищ генерал - задумчиво отвечал Хвост - я слышал, конечно, что они там сейчас изучают всякую хрень, вроде, йоги, медитации там всякой, и прочее, не поймешь что... шут его знает, все может быть. Но с другой стороны, Вась, ты вспомни свое-то детство золотое, много ли тебе самому дала Школа Милиции для оперативной работы? Только четкое знание уставов. А все остальное, исключительно своим горбом, непосредственно на практике, в людях, так сказать.
  
  - Всё так, всё так. В живую-то оно, конечно, все науки как-то быстрее доходят, да еще, когда очко играет и за себя, и за своих товарищей... Слушай - не сдавался подполковник Свиридов - а может его этому конторские обучили?
  
  - Да, когда успели-то? Он с ними всего-то один день был, и то ему было не до обучений, там всяких - целый день в беготне из одного конца города в другой. Не, Вась, я тебе говорю - Жека мент по жизни, такие раз в сто лет рождаются.
  
  - Ищи слабое место - объяснял Жека Володьке, когда тот попросил его поделиться с ним секретами своего мастерства.
  
  - Открыл Америку! Ясное дело, если я ночь наркомана в камере продержу, то он мне на утро на ломах сознается даже в убийстве Моцарта, а заодно и Сальери. Но это его адвокаты могут квалифицировать, как давление на подозреваемого. Правда и доказать ничего не смогут. Ведь не предъявят же они, что к подозреваемому была применена пытка наркотического голода?
  Но я вот, до сих пор не пойму, как тебе удалось разговорить того парня, который, практически, убил своего соседа, чтобы завладеть его комнатой тем, что не поспешил в аптеку за инсулином. А когда принес инсулин, то сосед был уже мертв.
  
  - Душевнее надо с людЯми - отшучивался Жека - и народ к тебе потянется.
  
  Успехи Жеки на допросах не давали покоя операм. Они внимательно следили за тем, как он проводит дознания, пытаясь уловить какой-то ловкий трюк, о котором они не знали. Пытаясь обнаружить какой-нибудь прием, но ничего похожего на простой фокус его беседы с подозреваемыми не содержали. Вдобавок, они все были разными по своему содержанию. Поэтому думать, что весь успех построен на обычных стереотипах, при помощи которых, Жека любого мог загнать в ловушку, не приходилось. Единственно, на что обратили внимание опера так это на то, что Жека никогда не говорил с подозреваемыми о самом преступлении.
  Весь допрос, скорее выглядел как беседа врача с пациентом, где врач, после нескольких наводящих вопросов из биографии больного, начинал ему рассказывать о нем самом. Были и такие, которые начинали плакать, слушая о себе такие страшные и глубоко интимные подробности, в которых даже сами себе боялись признаться, но существование этого зла в себе они чувствовали всегда. Как правило, подробное доведение до больного его диагноза, заканчивалось чистосердечным признанием.
  
  Как-то Жека оказался с майором Хвостовым один на один в его кабинете.
  - Ну, ладно, Жека - доверительно начал Хвост - уж, мне-то мог бы и сказать, как ты это делаешь, все ж мы с тобой... Да, и я тебя сколько раз отмазывал.
  
  - Сергеич, да я бы и рад вас всех научить. И для дела была бы польза немалая, да, и я сам бы разгрузился, мне не жалко, я всё понимаю, и вовсе не выпендриваюсь. Просто я и сам к этому совсем недавно пришел, и точной схемы допроса сам не знаю. Для меня каждый новый допрос, как в первый раз, потому что допрашивать приходиться каждый раз нового человека, который представляет собой большую тайну. Собственно, добрая половина допроса уходит на то, что я пытаюсь разгадать эту тайну.
  Понимаешь, в целом, сознание человека состоит из слоев, как слоеный пирог. То, что на поверхности итак видно, а вот то, что у него внутри?
  Сначала, видя его наружную сущность, я начинаю ему рассказывать каким могло быть его детство, отрочество и юность, и как могла сложиться его взрослая жизнь. В принципе это не сложно. А уже по тому, как он реагирует на те или иные положения своей биографии в моем изложении, я могу составить представление и об остальных слоях его сознания. Но объяснить это, Юра, очень сложно, поэтому давай не будем торопиться. Когда я сам разберусь с этим методом до конца, тогда всем, всё объясню, покажу и научу. А пока, боюсь, от моих объяснений больше вреда будет, чем прока.
  
  - Да - Хвост поскреб свой затылок - объясняльщик ты пока еще тот. Но в том, что ты говоришь, определенно что-то есть. Мы-то, все больше, по-старинке - где прикрикнул, где пристукнул. Раньше работало, а сейчас - майор махнул рукой - народ совсем страх потерял. Ну, ладно, давай, работай, но и про нас не забывай.
  
  Удивительное дело, пытаясь объяснить Хвосту принцип своего метода, который он до поры до времени не хотел никому объяснять, Жека, наконец, понял, что конкретно не хватало у доктора Ивана Рождественского в его изложении работы планетарного разума.
  Вечером, он позвонил генералу Новожилову.
  
  - Здравствуй, Женя - отозвалось в трубке - что случилось? - спросил генерал.
  
  - Здравствуйте, Валентин Григорьевич, посоветоваться бы надо, у меня тут кое-какие мысли появились.
  
  - Добро - откликнулся генерал - подъезжай на квартиру.
  
  * * *
  Когда Жека приехал на конспиративную квартиру, генерал Новожилов был уже там. Странно, подумал Жека, его машину у входа он не заметил.
  
  - Знаю, наслышан - начал генерал, пожав Жеке руку - вижу, мои специалисты с тобой хорошо поработали, и ты многому у них научился. Наслышан, и о твоих успехах на работе. Молодец.
  
  - Вот как раз и об этом тоже я бы хотел с вами посоветоваться.
  
  - Я слушаю.
  
  - Я думаю, что было бы неплохо для общего дела, чтобы и наши опера прошли такую же подготовку у ваших специалистов.
  
  - Погоди, Женя, не торопись. Во-первых, сам понимаешь, эти знания представляют собой довольно-таки грозное оружие, и мы пока не можем доверять его всем подряд. Ну, а структура МВД еще пока далека от совершенства. Еще пока наблюдается очень большая текучесть кадров в ваших рядах, в отличие от нас, где бывших чекистов просто не может быть. Поскольку в нашей работе на первом месте всегда стоит безопасность государства, а оно для нас одно на всю жизнь. Нет, я не хочу сказать, что в милиции о государстве совсем не думают, но все-таки, в ваших рядах еще слишком много случаев личной заинтересованности с использованием своего служебного положения. И потом, что греха таить, общеобразовательный уровень ваших сотрудников еще, ой, как оставляет желать лучшего.
  Но в одном ты прав, будущее нашей милиции за крепкими профессионалами, которые своей эффективной работой наведут порядок в стране, а заодно и вытеснят из рядов МВД людей случайных. Ты прав, с народной милицией и ее уровнем идейных любителей энтузиастов пора кончать, пора переводить ее в статус государственной, профессиональной милиции. Потому что и народ постепенно становится главным достоянием государства, и, защищая народ, милиция будет отстаивать целостность, богатство и безопасность государства. Вдобавок, этим положением значительно повысится ответственность работников МВД, а значит и свобода действий у них будет гораздо больше. Соответственно, и спрашивать с работников МВД придется строже, как с профессионалов. Но это так, для порядка, поскольку у крепкого профессионала накладок быть не должно.
  В целом же, решать этот вопрос одним только административно-волевым решением не стоит. Я уже подумываю насчет того, чтобы подготовить тех же дознавателей, специалистов по допросам. По человеку на каждый отдел, думаю, для начала будет достаточно. Но пока это будут наши люди, из структуры ФСБ - больше гарантии, что не ослабнет их ответственность, и они не спустятся на уровень МВД, в плане своей благонадежности. Надеюсь, тут никаких обид нет.
  
  Жека пожал плечами, мол, какие тут могут быть возражения.
  
  - Опять же, вашему брату будет на кого ровняться. Ну, а со временем, специальную подготовку будут проходить и наиболее достойные, прошедшие проверку временем, скажем, начиная с капитана. Ну, а в недалеком будущем на работу уже будут приходить подготовленные профессионалы, чей уровень в раскрытии преступлений будет значительно выше уровня тех, кто эти преступления совершает. Согласен?
  
  Жека кивнул головой.
  
  - А, во-вторых, Женя - продолжал генерал - не забывай, о нашей с тобой главной цели, о Генрихе фон Шрайтене. Работа с ним еще не завершена. И по условиям нашего плана, он не должен знать о твоих возможностях. И о том, что начались качественные изменения в структуре МВД, ему тоже знать не обязательно. Не надо разрушать его стереотипы, иначе весь наш план пойдет насмарку. Поэтому и ты там у себя не очень-то усердствуй, для него ты должен быть таким же, как все. Думаю, что уже скоро он даст о себе знать, выйдет на тебя, так что будь готов.
  
  - Вот, по поводу господина Шрайтена у меня второе предложение, хотя, по идеи, нужно было бы начать с него. Собственно, ради этого я и хотел с вами посоветоваться.
  
  - Да, Женя, я тебя слушаю.
  
  - Изучая книгу доктора Ивана Рождественского, я со временем понял, что его знания, хоть и весьма полезные, но для сегодняшнего дня уже существенно устарели и требуют серьезной доработки.
  
  - Так, так, и что ты предлагаешь?
  
  - На сегодняшний день я знаю только одного человека, кто способен дополнить новыми знаниями учение Ивана Рождественского - это его внук Илья Александрович Рождественский. Поэтому предлагаю поручить ему продолжить начинание своего деда. Думаю, он будет не против. В крайнем случае, доработанный труд можно будет засчитать ему, как защиту докторской степени. Но это уже вопрос десятый, главное же, заключается в том, что мы уже будем обладать более совершенными знаниями, чем те, на которые рассчитывает Шрайтен. А по поводу книг Ивана Рождественского я предлагаю вот, что - и Жека поведал генералу свой план.
  
  - Что ж, мысль неплохая - впервые за весь вечер улыбнулся генерал - давай так и поступим. Этим мы и сами останемся в плюсе, и обезопасим Илью Александровича с Введенским. Но будет лучше, Женя, если ты сам уговоришь Рождественского взяться за эту работу. Ему пока не стоит знать о нас, это даст больше простора для его мысли. А тебе его уговорить будет легче, тем более, что он и сам, думаю, захочет продолжить дело своего деда, сам будет рад дополнить новыми знаниями его светлое начинание.
  
  
  2
  
  Холодный мрамор стен и пола вестибюля клиники, в которой трудился доктор Илья Александрович Рождественский, и большущие кадки с какими-то огромными разлапистыми экзотическими растениями, одиноко стоявшие в углах, по замыслу дизайнера, должны были внушать входящему не только солидность и респектабельность данного учреждения, но и создавать некую домашнюю атмосферу, располагающую к доверительному общению. И Жека, войдя в клинику Зельцфера, по достоинству оценил старания шефа Ильи Александровича, для которого, как он понял, не заметив сероватого налета пыли на листьях растений, респектабельность и доверительность не были пустыми словами и требованием одних лишь интересов бизнеса. По ухоженности вестибюля и по тому, что все предметы в нем стояли точно на своих местах, не мешая, но и не навязывая себя посетителям, можно было судить, что Зельцфер к своему детищу относился очень серьезно. Похоже, сама клиника для него отнюдь не являлась просто декорацией, на фоне которой разыгрывался спектакль, суть которого состояла в том, чтобы извлечь из кармана у изумленного клиента как можно больше денег. Похоже, здесь без философствований Ильи Александровича, без его 'фен-шуя' не обошлось, мелькнуло у Жеки в голове, когда он проходил через вестибюль, направляясь к доктору.
  В небольшой приемной, кожаные кресла, предназначенные для посетителей, пустовали. В углу помещения стоял обычный двух тумбовый письменный стол, за которым приятная на вид девушка что-то печатала на компьютере, довольно шустро бегая пальцами по клавиатуре. В ней Жека узнал Ирину. Накрахмаленный белый халатик был ей очень к лицу, так же ей шел и такой же белоснежный колпачок, который не сидел на ее головке кокетливо-вызывающе - во всем ее внешнем виде чувствовалась не только строгость требований данного лечебного заведения, но и врожденная опрятность самой Ирины.
  
  - О, привет Женя! - взмахнула она рукой, оторвавшись от компьютера, заслышав шаги.
  
  - Привет! - улыбнулся ей Жека - Как жизнь молодая?
  
  - Да вот, как видишь, после института сразу сюда, учиться, учиться и еще раз учиться, как я и мечтала. И, если честно, то и в самом деле очень интересно.
  
  - То есть, Илья, как и обещал, помог тебе поступить в институт.
  
  - Да, с этим проблем не было. Илью Александровича еще помнят в институте добрым словом. Он уговорил декана пойти ему навстречу, и меня взяли без экзаменов.
  
  - Ну, а вообще, по жизни как? - спросил Жека - в институте, или здесь среди пациентов клиники никого из своих прежних клиентов не встречала, проблем с этим не было?
  
  - С этим тоже все в порядке - уверенным голосом, спокойно сказала Ирина, как о вещи вполне обычной. - Тот кошмарный сон для меня давно закончился, и я снова проснулась прежней Ириной, какой и была до этого. Ну, а так как истинная Ирина никому и никогда не давала повода думать про нее фривольно, то с этим у меня все в порядке. Поэтому никому даже и в голову не может придти, что я могла быть другой, а со временем и переубедить их в обратном, будет вообще невозможно, даже имея неопровержимые доказательства моего порочного прошлого.
  Человек ведь так устроен, Женя, что он больше верит своему сложившемуся стереотипу - это я тебе, как будущий психолог говорю - улыбнулась Ирина.
  
  Жека видел, что для Ирины всё случившееся с ней, весь тот ужас, действительно давно закончился и уже забылся, всё ее порочное прошлое унеслось куда-то от нее далеко-далеко, поэтому она так спокойно об этом говорит, воспринимая смерть Черной Мамбы без малейшего сожаления.
  
  - Ну, если что - сказал Жека серьезно - мало ли какой-нибудь придурок из твоих прежних хозяев отыщется, ну, или вообще приставать, кто начнет со всякими непристойностями - дай знать, я приму меры.
  
  - Откуда такая забота, товарищ молоденький лейтенант? - лукаво спросила Ирина, но в этом лукавстве Жека не увидел даже намека на бесцеремонное заигрывание Черной Мамбы, Жека разглядел в этом лукавстве, пробуждающееся в Ирине ее истинное женское начало.
  
  - Не кокетничай - ответил он, улыбнувшись польщенный, осознав, что это он сам пробудил а Ирине женщину - не люблю я этого, да и тебе не идет - сказал он строго, приспустив улыбку со своего лица, но по тому, как улыбнулась Ирина на его замечание, он отметил про себя, что Ирина все правильно поняла.
  - Просто молодой симпатичной девушке не гоже быть одной - стал Жека, то ли отвечать на ее вопрос, то ли оправдываться, почувствовав, что сам начинает давать слабину.
  Ты Ира, лучше учи уроки и помни, что без знаний сейчас никуда. И еще знай, что у тебя есть, кому за тебя заступиться. - Ирина опустила глаза, и Жека, к своему приятному удивлению, увидел, как на ее щеках выступил легкий стыдливый румянец.
  Чтобы сменить эту щекотливую для них обоих тему он спросил:
  
  - А с деньгами-то, как, всё нормально?
  
  - С деньгами, с деньгами - Жека наблюдал, как девушка медленно приходила в себя, от охватившего ее, давно позабытого чувства - да, с деньгами всё нормально. Я купила себе квартиру, здесь неподалеку, а оставшуюся половину разбросала по нескольким банкам, чтобы не вызывать ни у кого подозрений.
  
  - Ясно - улыбнулся Жека - в общем, отмыла черный нал.
  
  В ответ Ирина рассмеялась звонким смехом, зазвеневший и у Жеки в самом сердце, и в нем ему слышалось и переполнявшие Ирину чувства, и море благодарности за всё, что он для нее сделал, и за то, что смог воскресить в ней женщину...
  Жека от этих мыслей даже растерялся, почувствовав себя полным идиотом. Как себя вести дальше, что делать, что говорить, Жека не представлял. Хорошо, что в приемной появился Рождественский, который своим появлением невольно исправил волнительное положение.
  
  - Евгений! - доктор был крайне удивлен, увиденным. - Ты, воистину, способен творить чудеса! За все время, что я знаком с Ириной, впервые слышу ее смех. Да еще какой! Я такой жизнерадостный смех только, помню, в детстве и слышал. Даже от работы оторвался, чтобы убедиться, что это у меня не слуховые галлюцинации.
  Здравствуй - улыбаясь, доктор протянул Жеке руку - ты ко мне, или... - он кивнул головой в сторону Ирины.
  
  - К вам обоим - пожал плечами Жека - проведать, так сказать, но к тебе, Илья, у меня есть серьезное дело.
  
  - Ну что ж, тогда пойдем ко мне, не будем Иру отвлекать от занятий - радостная улыбка всё не сходила с лица Рождественского. Похоже, он тоже всё понял, и его улыбка была не только улыбкой радости за своих добрых знакомых, но в ней также читалось одобрение поступка Ирины и Жеки, и одобрение выбора природы, и благодарности ей за то, что она никогда не забывает своих детей.
  
  * * *
  - Молодец, что сам зашел - начал доктор первым, когда они расположились в его кабинете на кожаном диване - а то я уже собирался тебе звонить.
  
  - А ты по какому вопросу? - удивился Жека.
  
  - Да всё по тому же, по поводу нашей книги.
  
  - Интересно, интересно, продолжай - у Жеки все еще сохранялось радостное настроение, поэтому он еле-еле сдерживался, чтобы не рассмеяться так же, как только что смеялась Ирина.
  
  - Напрасно веселишься - серьезно заметил Илья Александрович Жекино игривое настроение, хотя в душе он тоже ликовал - дело серьезное.
  Я тут свежим глазом просмотрел черновики моего деда, что сохранила моя бабушка, и пришел к выводу, что вся работа моего деда сегодня уже серьезно устарела и требует основательного дополнения.
  
  - Не поверишь, Илья - Жека уже дав волю чувствам, улыбался во всю ширину своего рта - и я к тебе пришел с тем же предложением. Я основательно проштудировал обе книги Ивана Рождественского, потом вспомнил твои рассуждения, там, в машине, по поводу эволюции нашего общества, и пришел к выводу, что работу твоего деда пора дополнить новыми знаниями. Вот, собственно, и пришел попросить тебя этим заняться.
  Сами книги я тебе пока не дам, ну - Жека замялся - ну, пока я не разберусь со Шрайтеном. Есть у меня кое-какая задумка насчет него. А вот это вот держи - с этими словами он вынул из пластикового пакета, который был при нем, бумажный пакет с распечаткой книги.
  - Только, единственно, что от тебя потребуется, чтобы ни одна живая душа не узнала, что ты работаешь над книгой. И уж постарайся, чтобы и Шрайтен ни сном, ни духом, иначе, сам понимаешь, нам придется всё начинать сначала. А по моим подсчетам, он уже должен скоро появиться.
  
  - Почему ты так думаешь - уже серьезно спросил Рождественский - или что-то случилось непредвиденное.
  
  - Да нет, все как раз по плану. В прошлый свой приезд Шрайтен 21 июля посещал Андрея, обещался навестить его еще через два месяца. Скоро 21 сентября. И я его с нетерпением жду, так что, готовься.
  
  - Ну да, все верно - задумался Илья Александрович - а у меня это как-то вылетело из головы. А что же он в тот свой приезд не зашел ко мне? - спросил он, только было непонятно, кого он спрашивал, Жеку или себя самого - впрочем, он еще там, в Вене, должен был понять, что книги у меня нет. Но его не могли не заинтересовать те мысли, что я ему там выложил. Видимо, ему нужно было время, чтобы всё хорошенько осмыслить самому, чтобы иметь возможность продолжить наш диалог.
  Ты прав, Женя, фон Шрайтену, действительно все знать не обязательно, но и от разговора с ним не отвертеться, поэтому я буду с ним осторожней.
  А уж, чтобы дополнить книгу моего деда, у меня материала скоплено предостаточно. Туда спокойно войдет почти вся моя диссертация, которую я пишу, вот уже без малого пятнадцать лет. Пожалуй, прямо сейчас и начну работу.
  
  - Ну, тогда не буду тебя отвлекать. Звони, если что. Да я и сам тебя вскорости навещу, как только провожу фон Шрайтена.
  
  Попрощавшись с Ильей Александровичем, Жека вышел из его кабинета, направляясь к выходу. Идти ему предстояло через приемную. Проходя по маленькому коридорчику, Жека думал о том, что он сейчас скажет Ирине. Он механически подыскивал интересную тему для беседы и те самые нужные слова, чтобы уж совсем не выглядеть полным балваном, но на ум, чего-то ничего не приходило. Про себя он отметил, что так сильно у него не билось сердце даже, когда выезжал на задержание, или во время допроса, оставаясь один на один с подозреваемым.
  Но в приемной Ирины не оказалось. Жека уж и не знал, радоваться ему, или... но без нее сразу стало как-то пусто на душе и тоскливо. Видимо, отлучилась куда-нибудь, может Зельцфер ее к себе вызвал, чтобы дать ценные указания, а может... может, и она боялась этой встречи. Какая разница, главное, что ее не было, и он только сейчас заметил по окну в приемной, что на город опустилась вечерняя мгла. Жека вышел на улицу и пешком направился к дому.
  
  Вот он, тот самый импульс, размышлял он про себя, анализируя ситуацию, которая произошла у него с Ириной. Он явно снизошел откуда-то их духовных сфер, и пройдя все остальные сферы остановился на нас с Ирой. И, что самое удивительное, сразу активизировал наши с ней чувства и мысли, и не только наши, но и всех вокруг. Жека шел не торопясь, на себе прочувствовав, как работает механизм зарождения жизни на земле, описанный доктором Иваном Рождественским в его книге.
  И что за всем этим последует? - Думал он. - Кто теперь кого должен принести в жертву, чтобы дать продолжение развитию этого момента - я Ирину, или она меня, или мы оба тот мир, в котором существовали раньше с его правилами, законами и прочими условностями, чтобы создать свой мир?
  
  Возле дома Жеку дожидалась та же 'Волга' 31-ой модели, что и в прошлый раз. Когда он обратил на нее внимание, в ответ она просигналила ему фарами.
  
  - Здравствуйте, Евгений Васильевич - за рулем был все тот же человек - вам просили передать, примите, пожалуйста. - с этими словами он протянул Жеке очередную бандероль, и так же, больше ни говоря ни слова, уехал, скрывшись за углам.
  
  На ощупь в пакете лежала книга.
  Оперативности генерала остается только позавидовать, подумал Жека.
  
  
  3
  
  Утром Жека, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж, где располагался его кабинет, повстречался с майором Егоровым, который спускался вниз.
  
  - О, привет, Женя! - протянул майор руку своему старому знакомому, останавливаясь на бегу. Его рукопожатие было крепким и теплым.
  
  - Привет, Никита! Ты какими судьбами, уж не за мной ли.
  
  - Да нет - Егоров замялся - я тут по своим делам.
  
  - Слушай, Никита, все хочу тебя спросить, как тебе удалось уговорить своих генералов, согласиться на ликвидацию криминалитета всего города?
  
  - А я своему шефу - усмехнулся Егоров - еще тогда, вечером, как только с тобой распрощался, доложил, что национальной безопасности угрожает серьезная опасность в связи с тем, что бандюги проявляют слишком большой интерес к немецкому заводу, а это уже дело международное.
  Но этот довод, если честно, на него произвел мало впечатления. Шеф сказал, мол, это дело внешней разведки и контрразведки, мы же занимаемся делами семейными, что он, конечно, доложит, куда следует, но, по большому счету, все это нас мало касается.
   Тогда я стал ему говорить за дела семейные. Стал объяснять, что, кроме этого, бандиты, стремясь захватить власть в городе, уже приступили к устранению чиновников, в частности, привел пример с Епифанцевым. И, в общем-то, почти не наврал.
  Как потом выяснилось, у Саныча действительно была такая задумка. Ну, если и не полностью физического устранения всех чиновников, то верхушку почти всю. Потому что у него на них не было достаточных компрометирующих материалов, чтобы опорочить их доброе имя, сделав их, по сути, политическими трупами. По саунам со срамными девками они не ходят, связей порочащих их не имеют, все преданные борцы за дело демократии с 1993-го года, и прижать их чем-нибудь существенным ему было нечем. Даже их детьми, которые в основном проживают по месту своей основной учебы в Сорбоннах, да Кембриджах, поскольку до туда дотянуться Саныч не мог - руки коротки.
  Так вот, как только я заикнулся о физической ликвидации, ты бы видел, что тут началось!
  Мой генерал среди ночи поднял с постели всех остальных генералов, и они всю ночь просовещались, пока не пришли к единодушному решению, что с криминалитетом в нашем городе пора кончать.
  Далее, я предоставил им наш с тобой план крупномасштабной операции по ликвидации всего криминалитета города в один день. Они его выслушали, одобрили с незначительными уточнениями и корректировками, и работа пошла.
  Сан-Саныча взяли тихо без шума и пыли, как мы с тобой и предполагали, со стволом на кармане. Он, действительно, на стрелку, что ему Душман забил, прикатил один - вот, что значит жадность - она-то фраера в законе и сгубила. Он ведь, и в самом деле, поверил, что Епифанцев мог хапнуть себе двадцать процентов будущего завода. Даже более того, предполагал, что двадцать пять, и все думал, что пять процентов себе Душман зажал.
  
  - Ну да, всех по себе вечно мерил. А все-таки - спросил Жека - кто эту пулю про акции запустил?
  
  - Да, хрен его знает - наши все в отказе. Да и так видно, что не они, да и не Саныч - он сам был в полной непонятке.
  Ты слушай, что дальше было. Саныча мы сразу отвезли в нашу тюрьму, на Коляева, и промариновали его там без допросов и адвокатов три дня и три ночи в одиночке, чтобы в себя пришел.
  Мы рассчитывали на то, что к ментовскому беспределу он давно привычный, а вот с нашим, конторским, ему еще сталкиваться не приходилось, а посему и не сдюжит, страх неизвестного возобладает. Но и после того, как в нашей камере посидел в отсутствие всякого контакта с внешним миром, то держался стойко. Шел в полный отказ, все рассчитывал, что его скоро вытащат его высокие покровители. Но, когда понял, что никому стал не нужен, что его высокие покровители против нашей Конторы слабы в коленках, то начал говорить.
  И, в первую очередь, чтобы себя обезопасить от внезапного повешения в камере, или случайного отравления некачественной пищей, сдал нам всех оборотней, которых прикармливал. Ну, а сказав 'А', и все остальное рассказал, про всех, кто под ним ходил, про весь свой криминальный бизнес.
  Ну, а потом пошли аресты. Сначала всех оборотней - там у него на подкорме даже один генерал был из вашего главка.
  
  - Я знаю.
  
  - Ну, а потом дело и до всей его братвы дошло. Взяли всех в один день, в один час. При этом задействовали всех, все силовые структуры города, даже участковых и постовых.
  
  - Да, помню - улыбнулся Жека - наш отдел тоже принимал в той крупномасштабной операции непосредственное участие. Мы тут в полной боевой готовности сидели и ждали, когда настанет время 'Ч', чтобы наш Свиридыч вскрыл пакет с конкретными указаниями. Ну, а потом пошло - аресты, шмоны, склады, притоны - вся Петроградка тут на ушах стояла. Представляю, что во всем городе творилось.
  
  - Да - мечтательно проговорил Егоров, улыбаясь, подмигнув Жеке - славная была охота.
  
  - У Саныча, я слышал, потом инфаркт приключился, и врачам спасти его бандитскую жизнь так и не удалось - Жека пристально посмотрел на Егорова.
  
  - Не, мы тут не при делах - стал отбрыкиваться Никита. - Он сам. Мамой клянусь! Да, по большому счету, нам-то чего об него было руки марать, итак было видно, что он все равно уже был не жилец, и на зоне и часа бы не протянул. Нам он был уже без надобности. Отработанный материал.
  
  - А с Душманом как поступили?
  
  - А с Душманом все чин-чинарём, всё, как я ему и обещал - получил он реабилитацию, восстановлен в звании и сейчас продолжает служить Родине - его контрразведка себе забрала. В общем, вернули государству полноценного гражданина. Ну, а чтобы помнил, что Родина его ни при каких обстоятельствах не забудет, новый срок за его последние похождения все же дали с отсрочкой приговора. Так и нам спокойней, да и он не в обиде, по крайней мере, у него сейчас появился шанс своей преданностью Родине заслужить ее полное прощение.
  Сам-то как?
  - Ну, если про бандитов, можно сказать, что они наконец-то обрели в 'Крестах' свой покой от мирской суеты, то для нас вся работа только началась. Тысячи новых дел, да старых, по вновь открывшимся обстоятельствам, новые аресты, следствие, допросы...
  В общем, работаем, как видишь, себя не жалеем - поздно ложимся, рано встаем. Но одно радует, всякую бытовую мелочь насобачились щелкать как орехи. Да ее как-то, я заметил, после крупномасштабной чистки бандитских рядов меньше стало. Должно быть, это бандиты показывали гражданам дурной пример, как надо милицию и закон не бояться.
  
  - Кстати - вспомнил вдруг майор - Веня Карп тоже под замес попал. Косяк на нем весит серьезный, поэтому отмазать его уже не получилось. Он сейчас у нас отдыхает, на Коляева. И срок ему светит немалый. Ничего, на зоне тоже свои люди нужны.
  
  - А его-то за что? - удивился Жека.
  
  - Да, вскрылось, что многие музейные ценности, в частности картины, похищенные из запасников Русского, вывозились за границу при его непосредственном участии.
  
  - Каким образом?
  
  - Поверх картин аккуратненько натягивался другой холст, на котором была изображена какая-нибудь современная мазня, все это прикрывалось для надежности рамкой и к Вене. А уже Веня непосредственно справки выписывал, что эта мазня была приобретена в его элитном антикварном салоне, то бишь, вывозу вполне полежит, так как не представляет для государства ни художественной, ни исторической ценности.
  
  - Лихо! - покачал Жека головой - Умельцы, блин.
  
  - Лихо-то, лихо, да вот только Веня поначалу колоться не хотел, всё кричал, что он тут не причем, что его самого развели как последнего лоха. Но ничего, наши спецы с ним поработали, и он все, как на духу, выложил, весь свой боевой путь, начиная от сотворения мира. Ты не торопишься?
  
  - Так давай ко мне поднимемся - пригласил Жека Егорова в свой кабинет - заодно и чайку попьем, а то я еще сегодня не завтракал.
  
  * * *
  - А где весь народ? - спросил майор, когда вошел в пустой кабинет, который Жека открыл своим ключом.
  
  - Дык, Володька где-то бегает, а Степаныча на заслуженный отдых проводили, вскоре после тех событий.
  
  - И где от сейчас? - поинтересовался Егоров.
  - Да - махнул Жека рукой - начальником службы безопасности в одной фирмочке, тут, неподалеку. Заходил я тут как-то к нему, проведать. Вся его работа заключается в том, что он своих охранников строжит, чтобы те не спали, а неустанно глазели в мониторы камер наружного наблюдения, направленных на автостоянку с личными автомобилями сотрудников фирмы, на предмет их порчи хулиганами, или, не упаси, угона.
  
  - Нормально! - усмехнулся майор - А чем это фирма занимается?
  
  - Да, очередная купи-продай, где-то что-то по дешевке покупают оптом, а потом продают, но уже дороже, разницу себе в карман.
  
  - Ох, помяни мое слово - покачал головой майор - не выдержит душа старого солдата такой сытой жизни, скоро опять в органы прибежит. Здесь хоть и платят меньше, зато веселее и сама работа наполнена большим смыслом.
  
  - Я тоже так думаю, да и все надеются.
  Так что там с Веней Карпом? - спросил Жека, разливая вскипевший кипяток по стаканам, в которых уже плавали пакетики с чаем.
  
  - Так вот, Веня начал о себе рассказывать, начиная со своего деда, пламенного революционера, чекиста, преданного делу революции. Послушай, тебе это тоже будет интересно.
  
  - Бери бутерброды - Жека развернул газетный сверток, в котором были завернуты бутерброды с колбасой.
  
  - Ага. Так вот, Веня загибал, что его дед в семнадцатом, аж, самого Ленина охранял в Смольном. Врал, гаденыш, разжалобить хотел, мол, у них, у Карпухиных, преданность в крови.
  Я потом проверил, не поленился, специально в наш архив заглянул, так там в его деле на него интересные справочки имеются. Венин дед, Егор Карпухин, оказывается, в семнадцатом, аж, сразу в трех партиях состоял: в эсэрах, в меньшевиках, а уж потом, в начале восемнадцатого, когда ЧК организовывалась, и в большевистскую вступил. Так что, Ленина может и видел, но Смольный в семнадцатом охранять никак не мог.
  
  - А разве так было можно, чтобы сразу в трех партиях? - удивленно спросил Жека, откусывая свой бутерброд с колбасой.
  
  - Я тоже удивился, поэтому у знающих людей подраспросил. Они мне и объяснили, что в семнадцатом бардак был в Петрограде, похлещи того, что у нас был, в 91-м. Поэтому многие старались вступить в какую-нибудь партию, чтоб свой зад прикрыть, а самые ушлые, так сразу в двух, а то и в трех состояли, как Венин дед. Если учесть, что эсэры своим членам сапоги выдавали - ценность в то время немалая. Меньшевики воблой расплачивались, что тоже по тем временам огромное богатство.
  
  - Совсем, как у нас в начале девяностых. Бабкам - молоко, алкашам - водку. А большевики, что давали?
  
  - А большевики, Женя, давали маузер и говорили - иди и расстреливай, либо тебя самого шлепнут - кто не с нами, тот против нас.
  Маузер, гарантировавший жизнь, перевесил сапоги и воблу - так Егор Карпухин стал чекистом, преданный делу революции, в эсэровских сапогах, с меньшевистской воблой в кармане и с большевистским маузером наперевес.
  
  - Веня, похоже, весь в деда пошел - и нашим, и вашим.
  
  - Тем более - подхватил Никита - что чекистом Егору было стать проще. Сам из рабочих, из рабочей семьи, войну прошел, имел ранение, кому, как не ему с маузером порядок наводить. Да, наверно, кто-то из рабочих, из его прежних дружков, замолвил за него словечко, в то время, когда ЧК только создавалось, и люди были нужны позарез.
  Но ты слушай, что дальше было. В 36-м, когда всех бывших белогвардейцев расстреливали, и их квартиры освобождались, Егор Карпухин запросил себе квартиру, в плане улучшения своего жилищного положения. Там, в деле его заявление имеется. Учитывая то, что он с женой и малолетним сыном проживал в подвальном помещении, начальство пошло ему навстречу и разрешило его семье вселиться в квартиру бывшего белогвардейца, некого Рождественского. Кстати, это там, на набережной Макарова, рядом с тем спуском к Неве, где мы с тобой...
  - Да, я про это знаю.
  
  - А ты откуда? - удивился Егоров - что, тоже в наши архивы был допущен?
  
  - Да нет - улыбнулся Жека - у меня свои источники. Просто, когда еще расследовал то дело, ну, где дембеля Черная Мамба, засланная Душманом, коньяком отравила... А ты думаешь, откуда я Веню знаю.
  Так вот судьба меня свела с внуком того белогвардейца, у которого Егор Карпухин квартиру оттяпал, расстреляв хозяина квартиры и выслав из города его жену с малолетним сыном.
  
  - Вона как! - покачал головой Никита - ну, и сука же он был, этот Егор Карпухин.
  
  - Да, если учесть, что этот белогвардеец был обыкновенным врачом, и в империалистическую войну тому же Егору Карпухину жизнь спас.
  
  - Да все голливудские ужастики, смотрятся жалкой насмешкой над тем, какие ужасы могут твориться в жизни на самом деле. - Никита перевел дыхание, но потом продолжил.
  - Но эта квартира, практически, его же и сгубила. Потом в его деле, все больше, стали появляться на него нелестные характеристики и откровенные доносы, в которых Егор Карпухин характеризуется высокомерным, заносчивым, неуправляемым и так далее в том же духе.
  Кончилось все тем, что когда происходила очередная чистка в их рядах в 37-м, его самого расстреляли. Но самое интересное, квартиру его семье сохранили, на нее охотников больше не нашлось. Возможно, посчитали, что жил бы Егор в своем подвале, так дожил бы до глубокой старости, а как получил квартиру... в общем, та квартира стала считаться проклятой.
  
  - Ясно - прокомментировал Жека - человеческая зависть сфокусировала все внимание на квартире, обвинив ее во всех бедах Егора Карпухина. И если бы он всю жизнь прожил в своем подвале, то так никто и не разглядел бы его сучью натуру.
  Интересно, как же он все остальные чистки пережил, неужели никто не вспомнил его эсэро-меньшевистское прошлое?
  
  - На это, как раз, ответ простой - стучал, не ленился, причем всегда знал на кого, кому и когда.
  
  - Ну, теперь я за Веню спокоен - он и на зоне не пропадет - улыбнулся Жека.
  
  - Ну вот, слушай дальше. Про своего папашку героического мне уже Веня рассказывал на допросе.
  Венина бабка, после того, как ее мужа расстреляли, хоть и не бедствовала со своим сыном, от мужниных стараний, все же, приличия ради, чтобы соседи не подумали чего дурного про нее, и не донесли, куда следует, пошла, устроилась разнорабочей на фабричку по соседству. Но во время войны та фабричка эвакуации не подлежала, поэтому ей с сыном пришлось всю войну провести в блокадном Ленинграде. Но, повторяю, они не очень-то бедствовали и не голодали, как другие.
  Когда началась война, у Вениного папы уже была десятилетка за плечами, вдобавок, он был комсомольцем, поэтому в 42-м, когда ему стукнуло восемнадцать, и его призвали в армию, учитывая то, что он представляет собой определенную ценность для советского государства, его на передовую не послали. Там были в основном те, кто не имел среднего образования, и уж тем более не был комсомольцем. Владимир же Карпухин до конца войны прослужил в роте охраны при Главном штабе - к тому времени его папашку уже реабилитировали посмертно.
  По окончанию войны он, как комсомолец и героический защитник города-героя поступил в торговый институт и закончил его. При Сталине в партию вступать не торопился, а вот во времена Хрущевской оттепели, когда понял, что времена сталинских партийных чисток с их ГУЛАГами канули в Лету, сразу вступил. И тут карьера его пошла резко в гору, но он вовремя остановился на скромной должности заведующего Леновощеторга Васильевского района. На ней и просидел до Андропова.
  
  - Дальше я знаю - сказал Жека - Степаныч рассказывал.
  
  - Но ты, видимо не знаешь того, что поведал мне Веня. Он рассказал мне, что еще его деду от прежнего жильца, от Рождественского, досталась какая-то удивительная книга. Так вот, он считает, что проклятием их рода стала не квартира Рождественского, а его книга.
  Веня говорит, что ему рассказывала его бабка, что дед, как они только вселились, стал по вечерам почитывать эту книгу. Сначала просто, ради интереса просмотрел, а потом увлекся, и его уже было не оторвать от нее. И бабка рассказывала, чем больше он ее читал, тем несноснее становился. Он действительно стал заносчив, высокомерен, чванлив, брезглив, привередлив.
  После того, как мужа расстреляли, бабка почему-то не выбросила книгу, хотя и считала ее источником всех ее бед. Может, просто жалко было, хотя Веня говорил, что дед просил ее сохранить книгу при любых обстоятельствах. Бабой она была суеверной, и воля покойного для нее была нерушимой, книгу она не выбросила, но засунула ее в самый дальний угол.
  Как бы то ни было, но на старости лет, незадолго до своей подсидки и Венин папа, где-то откопал эту книгу и тоже ею увлекся. Веня говорит, что его отец от этого не стал высокомерен, точнее, не только высокомерен, к его ярко выраженному чувству собственного достоинства еще прибавилось пристрастие ко всякого рода человеческим страстям - алкоголь, красивые женщины, азартные игры, а, главное, несдержанность во всем этом. Ну, чем кончил Владимир Карпухин, ты уже знаешь.
  Теперь мы добрались до Вени. Он, помня, чем закончился интерес деда к книге, а потом и его отца, просто боялся брать ее в руки. Но однажды любопытство все-таки пересилило его, и он заглянул в нее, и потом также, как и его дед, и отец, уже не мог от нее оторваться.
  И вот однажды в его голове родилась идея, как устранить Седого, которому он вынужден был платить дань. Не думаю, что он понял, в чем заключается таинственная сила книги, но рассчитал все точно. Седой был известный книголюб, а значит, должен был клюнуть на книгу. Вене оставалось, только положить ее на видное место, когда быки Седого в очередной раз за данью придут, и разыграть спектакль, как ему дорога книга, когда ее у него быки отбирать станут, чтобы придать ей вес.
  Ты знаешь, Жень, хоть я и не верю во всякую там мистику и прочую хрень, но если рассудить...
  Егор Карпухин прочел книгу, и его расстреляли.
  Владимир Карпухин прочел ее, был арестован не только он сам, но и вся их преступная шайка расхитителей социалистической собственности.
  Веня также, не только сам сел, но и потянул за собой всех своих подельников.
  А Седой! Стоило ему прочесть книгу, и вообще власть воров в нашем городе прекратилась.
  Как тебе такой сюжетец?
  
  - Скажу тебе по секрету, я сам ее прочел от корки до корки, а кроме меня, еще ряд законопослушных граждан, и, уверяю тебя, все мы живы и здоровы. Даже больше того, пребываем все в наилучшем здравии, потому что эта книга открыла нам некоторое объективное понимание сути происходящего, дала нам защиту от всех возможных потрясений, а главное от сумы и от тюрьмы. Потому что эта книга содержит в себе знания законов развития всего живого на Земле, и эти знания только помогают нам в нашем совершенствовании, а значит и в работе, и в жизни. Но это происходит с нами только в том случае, если мы сами, зная законы развития, не нарушаем их. А свое благополучие получаем за счет своих стараний утверждая и укрепляя их на Земле.
  
  - То есть, ты хочешь сказать, что эта книга губительна только для людей нечестных, для тех, кто нарушает закон? - удивленно спросил Никита.
  
  - До тебя я этого как-то специально не отслеживал этот момент, но получается, что так.
  
  - И как же этот механизм работает?
  
  - Принцип, думаю, простой - незнание законов развития, в данном случае, освобождает от ответственности.
  То есть, человек, как дитя малое, плывет по течению, и если даже неосознанно нарушает какой-нибудь закон природы, то в ответ строгая природа только погрозит ему пальчиком, давая понять, что так поступать не хорошо. А все потому, что у природы тоже есть свои механизмы защищающие закон развития, которые работают в виде неотвратимого наказания. Это, своего рода, механизмы возмездия за нарушение закона развития, что-то вроде своих правоохранительных органов, строго следящих за соблюдением законов природы. И работают эти защитные механизмы так:
  Сначала человек, совершивший какой-нибудь проступок, просто отделывается небольшой шишкой на лбу. Шишкой мудрости, как говорят в народе. Но если его эта шишка не вразумит, то в следующий раз, когда человек нарушит тот же самый закон природы, внушение уже будет посерьезнее - он может, к примеру, заболеть, слегка покалечиться, у него могут украсть кошелек, ему может изменить жена, предать друг, одним словом, жить будет, но настроение может испортиться. Но все это, по большому счету, рассчитано на то, чтобы дать человеку время осознать тот, или иной закон природы, который он постоянно нарушает.
  Ну, а уж когда человек знает эти законы, но продолжает их сознательно нарушать, то тогда возмездие может стать страшным, вплоть до смертной казни, на которую природа, похоже, никогда не обявит мараторий. Что, собственно и произошло с Карпухиными - они узнали закон, но сознательно его нарушали, поскольку не смогли перестроить свою лживую натуру.
  Видимо, доктор Рождественский знал все это, поэтому и оставил Егору Карпухину свою книгу. Хотел ли он таким образом отомстить Егору за себя и свою семью, или рассчитывал на то, что Карпухин раскается - трудно сказать, и сейчас мы уже об этом не узнаем, но факт остается фактом и хорошим уроком нам, потомкам.
  
  - Слушай, а не та ли это книга, о которой ты у Душмана спрашивал?
  
  - Она самая.
  
  - Во, дела! Знаешь, после того, что ты мне рассказал, у меня как-то все желание пропало читать эту книгу. Я, вроде, закон не нарушаю, но ведь тоже не ангел.
  
  - Да вся штука в том - улыбнулся Жека - что процесс познания законов развития происходит в нашем сознании независимо от того, хотим мы его познавать или нет. Так уж лучше знать эти законы и соблюдать их, чем всю жизнь постигать их через шишки, болезни и потери. Согласен?
  
  - Ну, в общем-то, тоже верно. Знание законов, при их соблюдении, служит нам всем надежной защитой от тех же шишек и потерь.
  А у тебя эта книга еще сохранилась?
  
  - Она сейчас не у меня - слегка замялся Жека - я тебе на днях позвоню.
  
  - Да, еще вот какой вопрос сразу возникает - а можно ли как-нибудь избежать неминуемого наказания, если, к примеру, преступление против закона природы уже совершил, а потом понял, что сделал что-то не то, и тебе за это что-нибудь будет.
  
   - Ты сам ответил, на этот вопрос - только чистосердечным раскаянием, а потом своими делами праведными, вполне можно избежать наказания - вспомни Душмана.
  
  - То есть, так уже не получится, что нарушил закон, а потом раскаялся, снова нарушил, снова раскаялся, и так дальше нарушаешь постоянно закон, в надежде, что мать природа тебя будет вечно прощать за твое раскаяние.
  
  - Не, природу не обманешь, механизм возмездия сразу отследит твое лукавство, только чистосердечное раскаяние, поскольку оно будет единственным гарантом для механизма возмездия, что ты не будешь нарушать данный закон снова.
  
  - Да, тот суд, что творит мать природа, пожалуй, посовершенней нашего, людского будет, ее судей уже не купишь и вокруг пальца не обведешь.
  Ну, добро! - Егоров посмотрел на часы - Ладно, засиделся я что-то у тебя, побегу - встал он протянув руку для прощания - с этой книгой ты меня заинтриговал, жду твоего звонка - его рукопожатие было таким же крепким и теплым.
  
  
  4
  
  На календаре стояла дата 21 сентября.
  Андрей в этот день проснулся рано. Просто не спалось. Ожидание появления фон Шрайтена отнимало у него много душевных сил. К его приходу он был готов на все сто, но он решил еще раз все осмотреть хозяйским глазом, на свежую голову. Не найдя никаких погрешностей, к двенадцати часам он заварил небольшой кофейник кофе, расставил чашечка на журнальном столике, туда же поставил хрустальную конфетницу с печеньем, которое купил накануне.
  Фон Шрайтен был верен своей пунктуальности. Как только пушка на Петропавловской крепости возвестила о наступлении полдня, в квартире Андрея раздался почтительный звонок.
  
  - Ну, как мой заказ? - спросил Генрих, войдя в мастерскую Андрея, и по его радостному виду, было заметно, что он предвкушает, наконец, увидеть что-то необыкновенное.
  
  - Думаю, мне удалось написать этот библейский сюжет так, как я его себе представляю, господин Шрайтен - с этими словами Андрей снял холстину с полотна, закрепленного на мольберте, и отошел в сторону.
  
  То, что увидел Генрих, заставило его на какое-то время застыть...
  
  На полотне была изображена вершина высокой горы, на которой находилась вязанка с хворостом, сложенная для жертвенного костра, а на ней возлежал на спине мальчик. Рядом с кучей хвороста сидел на своих пятках ветхий старик с ножом в руках. А в просвете голубого неба над ними слышалось дыхание Бога.
  И было хорошо видно, что у, изможденного плотью долгим восхождением на гору старца, уже просто не было сил, чтобы умертвить здоровое, дышащее жизнью тело своего сына. Казалось, он сделал все, что мог, чтобы выполнить волю Бога, он сам взошел на гору и еще привел к Богу своего сына, Исаака, но на большее у него сил уже не оставалось. И теперь он сидел опечаленный тем, что не в состоянии до конца выполнить наказ Господа, и было видно, как по его впалым, серым, изрезанным глубокими морщинами щекам, стекают слезы. Но это были одновременно и слезы радости избавления от того, что ему мешало всю его жизнь. И слезы расставания с чем-то, что стало для него по-настоящему дорогим и близким. И слезы благодарности за ту премудрость, что он обретал в конце своего жизненного пути. И слезы сожаления, что ему не суждено уже ею насладиться. И слезы счастья за то, что весь труд его жизни достанется его сыны Исааку, который сможет насладиться богатством, обретенным Авраамом в конце его жизни.
  При этом Исаак совсем не чувствовал себя жертвой, жалким и беззащитным ребенком, в его позе не читался вопрос: 'Почему меня?', 'За что?', напротив, в своей немой молитве он был благодарен Богу за то, что Тот избрал именно его для Своего промысла.
  Опираясь на свои локотки, он тянулся к небесам, чтобы в своем молитвенном порыве получше разглядеть Того, к Которому был обращен посыл его души, чтобы в ответ принять Его Дух, чтобы напитать себя Его Духом.
  В нем виделся продолжатель своего отца в духовном диалоге с Богом. И в его облике читался новый этап этого диалога, в котором плоть Исаака играла весьма незначительную роль, а основной упор делался на его душу. И в этом душевном устремлении к Богу он гораздо ближе приблизился к Нему, за что Богом ему была уготована следующая ступень на Его лестнице в Небо.
  И по фигуре мальчика было видно, что Бог внял душевной мольбе Исаака и посылает ему Свой Дух, чтобы напитать им душу ребенка.
  
  Фон Шрайтен долго разглядывал полотно, внимательно его изучая, наконец, произнес:
  
  - Всё это просто великолепно! Именно этого я и ожидал от вас, Андрей. Не в смысле, именного такого прочтения библейского сюжета, а вообще, в смысле новой его трактовки, принципиально отличающейся от всех предыдущих.
  Многое здесь очевидно - например, отмирание старого и приход ему на замену нового. В связи с чем, сама идея жертвоприношения имеет уже несколько иное осмысление.
  В вашем случае, Андрей, Авраам приносит в жертву Богу свою плоть, то есть то, что его духу всю жизнь мешало воссоединиться с Богом, он приносит в жертву то, что ему совсем не жалкою.
  В свою очередь, Исаак совсем не стремится расстаться со своим телом и оно ему ничуть не в тягость. Потому что, по большому счету, свое тело уже принес в жертву его отец, Авраам. Исаак же, в свою очередь, уже родился с принесенным в жертву телом, поэтому, принесения своего тела в жертву для него пройденный этап. Исааку остается лишь принести в жертву учение его земного отца об усмирении плоти, чтобы выполнить волю своего Отца Небесного. Другими словами, Исаак приносит в жертву Богу то, что ему по-настоящему дорого, то, что бежит вместе с кровью в его жилах, то, что он всосал с молоком своей матери, Сарры, он приносит в жертву Богу свою душу.
  И, наконец, Господь Бог жертвует во благо им обоим Свой Дух, в Котором подразумевается и Его Сын, и Он Сам. То есть, ради духовного блага Авраама и Исаака Господь Бог жертвует Самим Собой.
  
  Такого прочтения, если честно, я никак не ожидал, и теперь хотел бы услышать ваши комментарии.
  
  - Очевидно, вас интересует, почему я не ставлю во главу всей идеи картины учение христианской церкви об усмирении плоти, ради освобождения духа?
  
  - Да особенно этот момент, поскольку с остальным мне все более-менее ясно.
  
  - Даже не знаю, как это объяснить, странно, в голове всё ясно и понятно, а начнешь объяснять...
  В общем, в природе все имеет свое развитие, в том числе и взаимоотношение людей с Богом, которое и определяет суть их веры в Бога. И это развитие, вполне, можно разделить на самостоятельные этапы, поскольку они довольно-таки существенно отличаются друг от друга по своему характеру.
  Первый этап начинается с осознания человеком своей духовной нищеты. Это происходит тогда, когда Бог впервые открывается ему, когда происходит первое ощутимое человеком переживание Божественного присутствия, когда он впервые открывает для себя мир Небесной благодати. Естественно, слегка соприкоснувшись с духовным миром, и желая, ну если и не достичь его подобия, то, по крайней мере, максимально приблизится к нему, человек начинает понимать, что единственное, что ему в этом мешает, так это его собственная бренная плоть. Поскольку человек видит, что только его плоть препятствует ему достичь подобия Божьего, освободившись от которой, как ему видится, он обязательно раскрепостит свой дух для воссоединения с Богом. Вдобавок, человек, осознавая свою плоть, видит в ней лишь источник различных соблазнов, которые, искушая его, совращают с пути к Богу. Все эти мысли еще больше подталкивают человека побыстрее расстаться со своей плотью, принести ее в жертву ради раскрепощения, томящегося в ней духа.
  Поэтому на своем первом этапе познания Бога человек, в основном, занимается тем, что постоянно приносит в жертву свою плоть, усмиряя ее в борьбе с различными плотскими искусами.
  
  Фон Шрайтен согласился с рассуждениями Андреем, но при этом улыбнулся наивной попытке человека сравняться с Богом.
  
  - Согласен - продолжал Андрей - сегодня подобное приобщение к Царству Небесному может вызвать только улыбку, но, тем не менее, последнее тысячелетие для народов наших стран познание Бога и общение с Ним могло осуществляться исключительно через усмирение своей плоти. И в распятии Христа люди в течении всего этого времени видели только принесение Им в жертву Своего тела, которое освобождало Его Дух для воссоединения с Богом Отцом.
  Но этот период уже почти закончился. И в его конце нашим народам пришлось пережить революцию, тоталитарный режим, голод и лишения, постоянно находиться в страхе за свою плоть, и, наконец, победить свой животный страх.
  Сегодня плоть для нас, даже для людей неверующих в Бога, уже не представляется такой уж ценностью, какой она была раньше, страх за нее пропал. Сегодня многие спокойно голодают ради поддержания собственного здоровья, или стройной фигуры, не называя это великим духовным подвигом. Более того, даже стали популярны именно экстремальные виды спорта - для людей пренебрегать своей плотью стало уже чем-то вроде забавы.
  И, в тоже время, люди истинно верующие с радостью воспринимают каждый постный день. Но для них сам пост, само воздержание от скоромной пищи уже не является сокровенным таинством, открывающимся им в тяжелой борьбе с искушением отведать запретного. Во время поста они перестали ощущать присутствие искусителя, а значит и присутствие Бога ими так же ощущается заметно слабее, чем это было раньше. Пост перестал восприниматься ими как духовный подвиг, поскольку люди верующие, постясь, больше не затрачивают при этом своих сил ни физических, ни душевных, ни духовных. Пост превратился для них в рутину, в обычное их человеческое состояние, в некий обязательный ритуал, традицию совершенно не наполненную хоть каким-то сакральным содержанием.
  И по тому, что плоть обесценилась, можно судить, что человек достиг своего, он принес ее в жертву для раскрепощения духа, и сейчас стоит на пороге нового этапа взаимоотношения с Богом.
  
  - Да, но большинству как раз кажется, что в этой борьбе человека со своей плотью, победу одержала плоть - возразил Шрайтен. - Андрей, оглянитесь вокруг - всюду процветает культ тела. Нормой стала пропаганда всего, что, так или иначе, способствует удовлетворению животных потребностей тела - отдых, еда, секс. Причем, упор в этой пропаганде делается не на традиционные его формы, а все больше на извращенные. К примеру, гомосексуалисты уже не прячутся по углам, а открыто выставляют себя на всеобщее обозрение, гордясь своей ориентацией и призывая окружающих, примкнуть к их рядам.
  
  - Это как раз нормальное явление - спокойно отвечал Андрей - своего рода, негативные последствия вследствие перенесенного стресса от осознания своей победы над плотью. Вспомните, чем обычно заканчивается любая крупная победа над врагом - победителю дают три дня на разграбление, скажем, взятого ими города. Так было во все времена и во всех армиях мира, без исключения. Но, по сути, цель этих трех дней вовсе не обогащение, в эти три дня происходит снятие стресса, через безудержное удовлетворение животных потребностей тела любой ценой и в любых его формах.
  Все эти негативные проявления не только подтверждает победу над плотью, но их появление также является и первым признаком того, что скоро Сам Бог спустится на грешную землю, чтобы Своим присутствием ознаменовать начало следующего этапа духовного развития человека. Подобно тому, как Он явился Аврааму в Дубраве Мамре.
  А что касается всех этих негативов, то вспомним, что Бог сделал с Содомом и Гоморрой перед тем, как начался сам новый этап духовного восхождения человека. Потому он и уничтожил их, чтобы они не мешали человеку делать первые, самые трудные шаги на новом этапе.
  
  Теперь перейдем ко второму этапу развития диалога с Богом. На нем, когда духовный мир уже слегка приоткрыт человеку и, заглянув в него, человек имеет радость созерцать порядок, царящий в нем, он уже может себе позволить задавать вопросы: 'А для чего Бог сотворил меня? Каково мое предназначение в жизни? Где мое истинное место, данное мне Богом?'. И для человека на втором этапе начинается поиск его места в сложной структуре Мироздания.
  В процессе поиска и обретения своего места человеку приходится жертвовать общепринятым образом жизни и приспосабливаться к своему, индивидуальному, к тому, который указал ему Бог. И подобное жертвоприношение способствует укреплению веры, так как это таинство уже подразумевает обретение личной ответственности за ту миссию, которую возложил Бог на каждого.
  Все это ожидает наши народы в скором будущем, но как видим, каждому этапу сопутствуют вполне определенное жертвоприношение. Это жертвоприношение, начинаясь с малого, растет раз от раза, как снежный ком, пока, под конец, не обретает форму глобального, в котором принимают участие не только монахи одиночки, но весь народ, вне зависимости от степени веры каждого. Именно такое массовое жертвоприношение и становится той границей между этапами.
  И если на первом этапе в жертву приносилась ненужная, мешавшая, бренная плоть, то второй этап уже затрагивает непосредственно душу, так как расставаться приходится с тем, что имеет душевную основу. Взять, к примеру, социальную природу человека, его стадное чувство которым придется пожертвовать ради обретения каждым своего места, а это породит у каждого свое видение окружающего мира, свое понимание Бога. Но, в свою очередь, второй этап предполагает более интенсивное развитие человека, от его разума потребуется уже более изощренная избирательность и более кропотливый анализ происходящего, чем это было на первом этапе, где все распределялось только на да и нет, свой чужой, Бог и дьявол, но, главное, где превалировало мнение большинства. На новом этапе каждому будет в помощь его личная ответственность за то место, что определил ему Бог. Она будет главным мерилом в принятии человеком единственно правильного решения.
  Но, опять же, как и на первом этапе, чтобы человеку не запутаться во всех коллизиях происходящего, чтобы не сойти с ума во всех столкновениях противоположных сил, стремлений, интересов и взглядов, он будет вынужден всегда, время от времени, совершать некое жертвоприношение. Поскольку именно во время таинства жертвоприношения человек будет способен видеть истинное положение вещей.
  И это происходит оттого, что в этом таинстве принимают участие все: и тот, кто жертвует, и его жертва, и Тот, Кому приносится жертва. И, что самое интересное, в жертвоприношении каждый участник этого таинства участвует и в роли жертвователя, и в роли принимающего жертву, и в роли самой жертвы. Ибо во время жертвоприношения всегда задействована плоть, активизирующая душу для обретения духа. Именно таким образом во время жертвоприношения происходит таинство рождения человека, сотворенного по образу и подобию Божьему, когда тело, душа и дух слиты воедино. Именно к такому пониманию самопожертвования Христа придет человек на втором этапе развития своих взаимоотношений с Богом.
  То есть в распятие Христа он будет видеть не только самопожертвование Сына Божьего, которого предал Иуда Искариот, и которого распяли иудеи. В этом действии человек уже будет видеть некое таинство, в котором участвовали все и иудейские первосвященники, и народ, и ученики Христа, и, наконец, Сам Сын Божий. Таинство, в котором заключается оживление мертвой природы, которое смогло победить даже равнодушие ко всему Иуды, предавшего Сына Божьего по своему безразличию к жизни. Но вот жертвоприношение произошло, и в один момент воссоединились в единое целое тело, душа и дух сразу всего человечества, все человечество сразу приняло на одно мгновение образ и подобие Бога.
  Всего на одно мгновение, но этого было вполне достаточно, чтобы первосвященников охватил животный страх, подразумевающий принесения ими в жертву своего тела, свою исключительную заботу о своих животных потребностях. Толкнуло народ к раскаянию, в котором была уже жертва душевного порядка. Духовному просветлению Учеников Христа. И даже пробуждению совести у равнодушного ко всему миру Иуды, с которое было столь велико, что пересилило все его животные инстинкты, и он удавился.
  
  - То есть, вы хотите сказать, что Авраам приносит в жертву свою плоть в образе своего сына, поскольку он плоть от плоти Авраама. Но это уже плоть нового поколения, поскольку она уже не подвержена плотским искушениям, и, поэтому не является источником душевного страдания.
  В свою очередь Исаак приносит в жертву образ жизни отца. Ему уже не придется всю жизнь истязать свою плоть, его душа уже открыта Богу, и его плоть уже не является помехой в диалоге с Ним.
  И, наконец, Бог приносит в жертву Своего Сына, чтобы Тот напитал мудростью Авраама, в которой плод правды мира, хранящий мир. И напитал душу Исаака разумением таинств и воли Божьей.
  Но Авраам, при этом, сам становится жертвой, поскольку всю жизнь не отделял себя от своего тела. И принося в жертву тело сына, свою плоть, он, практически, приносил в жертву самого себя.
  Исаак, который уже не отождествляет себя с телом, становится жертвой своей раскрывшейся Богу душою, так как приносит в жертву свою душу, в которой еще сохранился образ жизни его отца. И в данной ситуации он вынужден так поступить, так как чувствует, что мировоззрение Авраама будет препятствовать его душе на пути к Богу.
  Так же и Господь Бог, принося в жертву Своего Сына, фактически, приносит в жертву Самого Себя, поскольку един со Своим Сыном.
  Одновременно с этим, Авраам принимает жертву Бога в виде Его благодати, в виде духовного просветления, ради которого он претерпел столько лишений. Таким образом, Авраам воскресает в Духе Божьем.
   Благодать Божья просветляет и Исаака, что делает оправданным и его душевные страдания. И, таким образом, воскресает в Духе Божьем Исаак.
  Но их воскрешение происходит одновременно с воскрешением в Святом Духе Сына Божьего.
  
  - Совершенно верно - продолжил мысль Генриха Андрей, довольный тем, что Шрайтен его прекрасно понимает. - Теперь вернемся снова к этапам духовного развития человека.
  В Библии первый этап взаимоотношений с Богом представлен в лице Авраама, который изнурял свою плоть постоянными, длительными переходами в поисках хлеба насущного. Сначала он вышел со своим семейством из Вавилонского царства в землю обетованную, потом, когда в Палестине начался голод, он отправился в Египет, потом снова вернулся с Палестину. И вот когда его плоть для него перестала представлять ценность, когда он сумел победить свой страх за нее, у него появился наследник - Исаак.
  Обратите внимание, Сарра назвала своего сына Исаак, что по-еврейски значит - смех. И ей и Аврааму после многолетней изнурительной борьбы с плотскими искушениями, после того, как они отдали на эту борьбу все свои физические силы, им действительно показалось смешным, что их плотская немощь может еще что-то породить. Что вообще человеку во плоти возможно какое-то дальнейшее приближение к Богу.
  Но Исаак был рожден не плотской немощью Авраама и Сарры, а той силой духа, который закалился у них во время их жизненных испытаний. Таинство рождения Исаака, заключается как раз в жертвоприношении их плоти, которое совершалось в течении всех их скитаний. А Исаак появился на свет уже, как его продолжатель, как следующий этап на пути к Богу.
  Не знаю, как у вас, в Германии, господин Шрайтен, а у нас в России с весельем, в последнее время, все в порядке. И число юмористов с каждым годом все растет и растет.
  
  - У нас в Германии, последние пятнадцать лет, наблюдается та же картина.
  
  - Так вот, можете считать это еще одним указанием на то, что страх за свою плоть, а вместе с ним и саму заботу о бренном теле наши народы уже принесли в жертву. И сейчас пребывают в преддверии наступления нового этапа взаимоотношений с Богом, находятся в ожидании рождения своего Исаака.
  
  Но вернемся к Исааку.
  
  Сын Авраама, в отличие от своего отца, если помните, никаких путешествий в поисках хлеба уже не совершал. Бог сразу указал ему его место в доме его отца. И это был духовный подвиг Исаака, выражавшийся в воспитание в себе таких качеств, как кротость и смирение, что заметно приблизило его к Богу.
  
  - Андрей, но вы сказали, что сам второй этап еще не наступил. Вы сказали, что период борьбы человека с плотью почти закончился - что вы имеете в виду?
  
  - Этим почти, я хотел сказать, что еще не произошло главное жертвоприношение, подобно тому, какое совершил Авраам, приведя своего сына на гору духовного возвышения, которую им указал Бог. Еще не произошло главное таинство, при котором будет происходить передача полномочий от первого этапа ко второму, а пока создался лишь прецедент его зарождения.
  
  - То есть, вы хотите сказать, что Авраам еще не приносил в жертву своего сына? - задумался фон Шрайтен.
  
  - По большому счету, в данный момент происходят еще только приготовления к этому таинству. Но очень скоро будут стерты с лица земли Содом и Гоморра, и Бог укажет нам гору, на которой будет совершаться главное таинство.
  
  - Все, что вы так убедительно рассказываете, Андрей, несомненно, заслуживает пристального внимания, и более детального анализа. Пока у меня к вам только один вопрос: Какой вы видите духовную жизнь людей на втором этапе диалога с Богом, и чем она будет существенно отличаться от духовной жизни первого этапа?
  
  - Существенное отличие будет заключаться в том, что поменяются местами некоторые акценты, в связи с более глубоким осмыслением самих духовных таинств.
  Так, например, если сейчас еще традиционно люди верующие огромное значение в своей духовной жизни отдают посту, а молитва является, лишь обязательным придатком ко всем совершаемым действиям. То, на втором этапе посту уже не будет уделяться столь пристальное внимание, и он порейдет, скорее, в разряд чисто формальной традиции. А со временем, когда посты станут ежедневной нормой, поскольку этого будет требовать не только сам организм человека, но и его отношение к молитве, про них и вовсе забудут. Или, например, в память о сорокодневном посте Иисуса в пустыне, семь недель до Пасхи будут торжественно объявлять днями Священного Поста.
  В тоже время молитву люди верующие уже будут рассматривать не просто как форму общения с Богом. На втором этапе молитва уже станет рассматриваться как таинство жертвоприношения, как главное таинство всего второго этапа. Таинство, во время которого человек будет обретать образ и подобие Божие, получая при этом духовное озарение. Молитва будет не только просветлять их дух, но и насыщать их плоть, будет исцелять больных, отгонять врагов, одним словом, молитва станет главенствовать и направлять людей в их духовной жизни.
  
  - То есть, те чудеса, которые раньше могли себе позволить избранные, теперь будут доступны каждому. Андрей, вы это хотите сказать.
  
  - Совершенно верно, господин Шрайтен.
  
  Андрей только сейчас обратил внимание, как сильно изменилось лицо Шрайтена. От былой уверенности не осталось и следа, но и сильно растерянным его трудно было назвать, скорее, Генрих фон Шрайтен находился в глубоком раздумье.
  
  
  5
  
  Ирина, услышав, что кто-то вошел в приемную, оторвалась от монитора компьютера. Немец, мелькнула у нее первая мысль, когда она взглянула на посетителя, высокого седовласого мужчину, лет пятидесяти пяти, в очках с затемненными стеклами в тонкой золотой оправе, одетого в темно-синий костюм тройку, сидевший на нем преотлично.
  - Guten Tag! - машинально поздоровалась она, про себя успев подумать о том, как же она дальше будет изъясняться с этим немцем, если учесть, что ее познания немецкого, собственно, на этом и заканчивались. Но немец, к ее удивлению тоже поздоровался с ней, но по-русски. При этом, от внимания Ирины не ускользнуло его приятное удивление.
  
  - Здравствуйте! Я, конечно, ожидал увидеть в этих стенах высококлассных профессионалов, но чтобы вот так, с первого взгляда милая Fräulein сразу определила во мне немца... Восхищен! Просто нет слов!
  
  Ирина восприняла слова немца, как лестный, хоть и необычный комплимент, спокойно. Ее щеки не покрыл румянец застенчивой скромности, лишь улыбка появилась на ее милом личике от осознания приятной правоты в словах немца. В ответ она произнесла:
  
  - У вас тоже отличный русский. - И потом уже, спросила по делу, несколько серьезней - Вы по какому вопросу?
  
  - Я хотел бы видеть доктора Илью Александровича Рождественского. Я ему звонил, мы договаривались о встрече.
  
  - Как прикажете о вас доложить? - спросила Ирина, вставая со стула.
  
  - Генрих фон Шрайтен - ответил посетитель, любуясь приятной глазу фигуркой девушки.
  
  Ирина скрылась в коридоре, но вскоре вернулась.
  
  - Доктор Рождественский ждет вас, господин Шрайтен, прошу - сообщила она, указав рукой в направлении кабинета доктора, дверь которого была приоткрыта.
  
  - Здравствуйте, господин Шрайтен - Рождественский, встав из-за стола, с которого он уже успел убрать все свои бумаги, поспешил навстречу немецкому гостю.
  
  - Здравствуйте, Илья Александрович - так же радушно поздоровался Генрих, протянув Рождественскому свою руку для рукопожатия.
  
  - Давно жду вашего появления - сказал Илья Александрович, ощутив теплоту крепкого рукопожатия фон Шрайтена - вы ведь обещали навестить меня вскоре после нашей беседы в том уютном кафе в Вене. Что-нибудь случилось? - участливо спросил доктор.
  
  - Да, в тот мой приезд случилась большая неприятность - замялся Генрих - погиб мой русский компаньон, с которым я заключал договор о строительстве у вас в городе завода нашей фирмы. Поэтому я не смог выбрать время для беседы с вами.
  
  - Печально это слышать - доктор сочувственно склонил голову - я имею в виду смерть человека. Надеюсь, его смерть никак не отразилась на вашем с ним общем проекте.
  
  - Нет с заводом всё, слава Богу, в порядке. Да и все необходимые документы были оформлены еще при его жизни, так что начинать все заново не пришлось. Просто смерть еще не старого, полного сил человека, меня немного выбила из привычного ритма. Но жизнь продолжается, и наше с ним общее дело не стоит на месте, завод строится, хотя и при участии уже других людей.
  Кстати - переменил Генрих тему разговора - у вас, я заметил, в приемной очень интересная девочка сидит. Думаю, со временем она станет отличным психологом. В связи с ней хотелось бы спросить - Вы персонал для своей клиники специально подбираете, или вам с этой девочкой просто повезло? - спросил Шрайтен, улыбнувшись.
  
  - Ну, считайте, что специально - ответил Рождественский, тоже, улыбнувшись - хотя с ней меня свел случай - добавил он уже серьезно.
  
  - Вчера в беседе со своим знакомым - начал Генрих, когда они расположились с доктором на кожаном диване - мы затронули вопросы веры, и мой знакомый, думаю, его имя вам ничего не скажет, поэтому не будем на нем заострять наше внимание. Так вот он высказал предположение, что, в частности, Русское Православие сейчас пребывает в ожидании перехода на новый этап развития своих взаимоотношений с Богом. Илья Александрович, а что вы думаете по этому поводу.
  
  - Думаю, что в его словах есть огромна доля правды - серьезно проговорил Рождественский, сразу поняв, о каком знакомом идет речь, но виду не подал, что он знаком с Андреем. - Я также полагаю, что тот духовный тупик, в который зашла сейчас Русская Православная Церковь, обязательно должен разрешиться именно переходом на качественно новый уровень взаимоотношений церкви с Богом.
  Скажу даже более того, своим переходом на новое, более насыщенное духовное осмысление промысла Божьего, Русская Православная Церковь даст импульс развития и всем остальным мировым религиям. И они будут вынуждены в корне пересмотреть свои взаимоотношения с Богом, а также друг с другом.
  - Почему вы считаете, что Русская Церковь сейчас переживает период упадка. На мой взгляд, наоборот, внешне это никак не похоже на упадок. Сами посмотрите, по всей России возводятся новые храмы, реставрируются и открываются старые, и, надо заметить, эти храмы никогда не пустуют, особенно во время ваших церковных праздников. Значит интерес у народа к православной вере есть.
  
  - Все это так, и, как вы верно подметили, только внешне. Но даже внешне невооруженным глазом видно, что молодежи в православных храмах почти нет. А если, кто и появляется, то очень скоро покидают их, не получая в них того духовного насыщения, на которое они рассчитывали, а внешний антураж их уже не удовлетворяет.
  Спросите, где же молодежь пытается восполнить нехватку духовной пищи? Да блуждает от секты к секте, от течения к течению, от веры к вере, не имея возможности пристать ни к одной из них, поскольку ни одна не может соответствовать их возросшим духовным запросам, как и Русское Православие в сегодняшнем его состоянии.
  Но такое положение не может продолжаться вечно, не может вечно их дух носиться над бездной, поэтому я и делаю вывод, что очень скоро, Русская Православная Церковь вынуждена будет либо перейти на качественно новый духовный уровень, либо превратить свои храмы в дискотеки, чтобы привлечь молодежь. И третьего, увы, не дано.
  Но перехода на качественно новое духовное осмысление Священного Писания требует от Русского Православия, уж, коль скоро оно претендует на мировое лидерство, заявляя о своей истинности, не только русская молодежь. Этого также требуют и остальные мировые религии, которые в данный момент пребывают также не в лучшем своем виде.
  
  - Илья Александрович - удивленно спросил Шрайтен - вас действительно так сильно интересует духовное состояние других религий.
  
  - Ну разумеется, думаю ни одного нормального человека не будет радовать, если он заметит, что один его глаз стал видеть лучше, а другой, напротив, утратил былую зоркость. Любому будет намного радостней, когда его оба глаза будут видеть лучше.
  
  - Я вижу, вы человек верующий - сказал Генрих с интересом посмотрев на Рождественского - но я бы вас назвал, скорее, космополитом в вере, потому что вы одинаково серьезно относитесь ко всем существующим религиям, не признавая приоритета, ни за одной из них.
  
  - Отчего же, я крещен в лоне Русской Православной Церкви, и исповедую, только ее догматы. Что касается остальных конфессий, то я к ним ко всем отношусь с одинаковым уважением.
  
  - Да, но в тоже время, я заметил, вы не стараетесь как-то принизить роль других религий. Не стараетесь оспорить их существование, и совсем не пытаетесь всем доказать истинность Русского Православия, как это делают подавляющее число русских православно верующих, с которыми мне доводилось встречаться.
  
  - Ну, я просто считаю это глупым, весьма бесполезным и даже вредным занятием.
  
  - Почему? Или вы считаете, что Русское Православие не несет в себе истинную веру?
  
  - Дело не в этом. Попробую объяснить вам, как врач.
  Чтобы вам было понятней, представьте себе нашу планету, и людей, ее населяющих, в виде целостного живого организма, который, по большому счету, еще только нарождается. И те процессы, которые на ней происходят сейчас, можно, вполне сравнить с аналогичными процессами, происходящими с зародышем человека в утробе матери, примерно, на пятой - шестой недели срока беременности. К этому времени у зародыша уже можно различить работающее нарождающееся сердечко, кишечник, печень и почки, также, к этому времени, начинает зарождаться и желудок. Все же остальные органы еще только в потенциале зародыша, в его матрице.
  Так же и на Земле, об уровне развития которой, можно судить по уровню развития людей, пока можно различить пять оформившихся органов, по своим функциям напоминающие органы и системы первичного жизнеобеспечения. Это нарождающаяся кровеносная система, представленная на Земле в виде денежных потоков, и органы обеспечения непрерывного тока крови в организме. Сердце, в качестве банковской системы; печень, как кроветворный орган, в виде развивающейся промышленности. Так же имеются и свои органы переработки и выделения отработанного материала, которые можно сравнить с функциями, выполняемыми почками и кишечником. И, наконец, уже можно выделить нарождающийся желудок для первичной обработки, поступающей в организм пищи, и получения из них питательных веществ.
  Всё, по большому счету, Земля еще пока не обладает другими органами и системами, хотя их присутствие где-то в недрах земли ощущается. Согласны?
  
  - Вполне. Такой живой организм мне, промышленнику, не трудно представить. Тогда получается - Генрих на секунду призадумался, быстро подсчитывая цифры в уме - окончательное рождение человечества произойдет, примерно, через пятьдесят восемь тысяч лет. Но, по идеи, все органы должны сформироваться значительно раньше, скажем - Генрих снова быстро прикинул в уме какие-то цифры - через двадцать пять тысяч лет.
  
  - Возможно. Я, если честно, не так силен в математике, но я вам верю, что рождения данного вида Homo sapiens произойдет именно, в указанное вами время.
  Я продолжу.
  Мы остановились на органах. Так вот, работа органов, как и их формирование, в свою очередь, осуществляется посредством работы разума человека. Разум является одновременно и управителем, строго следящим, за равномерной работой каждого органа, и за слаженной работой всех органов вместе, контролируя согласованное взаимодействие органов, друг с другом. Также разум служит и аккумулятором, накапливающим необходимую энергию, для обеспечения работы органов. И, непосредственно, самой энергией, приводящий этот сложный механизм в действие.
  
  - То есть, вы хотите сказать, что разум человека имеет триипостасное подобие Бога - Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.
  - Совершенно верно. Все три ипостаси разума едины в своем стремлении обеспечить, всем необходимым для полноценной жизни, организм человека, но, в то же время, каждая из них имеет и свои особенные свойства, по своему характеру, близкие к тем, что имеют ипостаси Божественной Троицы. А именно - управлять всеми жизненными процессами в организме, направляя потоки жизненной энергии в необходимые русла и в строго определенном количестве; накапливать жизненную энергию в виде знаний, и непосредственно, использовать накопленную энергию для жизнеобеспечения организма.
  Но говоря о разуме человека, в отличии от Святой Троицы, в нем можно выделить и умы рассудочные, и душевные, и духовные, каждая из этих трех ипостасей разума человека тоже имеет некое подобие троицы по своей сути.
  
  Начну с самых зримых, самых проявленных умов, с рассудочной ипостаси разума человека, с низшей его троицы.
  К направляющим умам рассудочной ипостаси следует отнести умы 'физического рассудка', названных так, потому что они связаны непосредственно с нашими органами чувств физического восприятия: слухом, зрением, обонянием, осязанием и вкусом. Эти умы помогают нам ориентироваться в окружающей среде, указывая нашему организму приемлемую среду обитания.
  В качестве накопителя жизненной физической энергии служат 'чувственные умы рассудка', обладающие более тонким видением, более обостренным обонянием, более острым слухом, более чутким осязанием и вкусом. Эти умы помогают человеку получать и накапливать скрытую информацию об окружающей среде, но, в отличие от умов физического рассудка, не обладают такой же объективностью, а могут заострять свое внимании только на конкретном объекте.
  В свою очередь, чувственные умы рассудка пробуждают инстинкты человека, заставляя 'инстинктивные животные умы' - третью составляющую рассудочной ипостаси разума человека активно работать в плане удовлетворения его животных жизненных потребностей.
  Раньше, до распространения монотеистических религий на Земле, умы рассудочной ипостаси разума человека имели свое ярко выраженное проявление в форме язычества. Сейчас язычество стали заменять всякого рода оккультные науки, люди все больше стали увлекаться кабалой, астрологией, нумерологией, экстросенсорикой, биоэнергетикой и прочим в том же духе. Язычество же, как вид, постепенно исчезает с лица земли.
  
  Теперь рассмотрим троицу душевной ипостаси разума человека, или, было бы правильней, на мой взгляд, сказать - витальной, поскольку умы этой ипостаси направлены непосредственно на наполнение земной жизни человека именно человеческими жизненными потребностями, отделяя его, тем самым, от животных. Я имею в виду, потребность человека накапливать знания, творить, размышлять, то есть, те потребности, которые, собственно, и делают человека человеком, чего совсем лишены представители фауны.
  В качестве управителя витальной ипостаси можно выделить 'наивысшие витальные умы', которые обладают более глубоким видением и пониманием мироустройства, чем умы рассудочной ипостаси, именно в них закладывается вера человека, указывающая ему правильный образ жизни в его нравственном аспекте.
  'Наивысшие витальные умы' включают в работу средние умы витальной ипостаси, так называемые, 'приводящие в порядок витальные умы', которые уже стараются те знания, что получили от 'наивысших витальных умов', привести в определенный порядок, заключив их в некие ритуалы и обязательные правила.
  И завершают витальную ипостась разума, так называемые 'элементарные витальные умы', вся работа которых заключается в том, что они классифицируют все знания по характерным признакам, определяя каждому свое место, распределяют по группам, формируя, в конечном счете, своего рода, определенную структуру имеющихся знаний.
  Умы витальной ипостаси имеют свое выражение в виде индуизма, буддизма и даосизма, причем даже сами приверженцы этих конфессий не говорят о своих учениях, как о религиях, а справедливо называют их образом жизни. Перечисленные верования уже несут в себе более глубокое философско-смысловое содержание о мироустройстве, заставляющее витальные умы разума человека постоянно находиться в работе, сопереживая и переосмысливая то или иное положение. В отличие от языческого идолопоклонства и оккультных наук, которые модель мироздания предлагают человеку, как материальную данность, не подлежащую переосмыслению, ибо это грозит ее полному разрушению.
  К витальной составляющей нашего разума я бы отнес, пожалуй, еще и протестантизм во всех его проявлениях за его чересчур приземленное, рационально-чувственное, я бы даже сказал, бытовое понимание Священного Писания.
  Поверьте, господин Шрайтен, я это говори не в укор вам, немцам, я просто...
  
  - Не стоит беспокоиться, Илья Александрович, - Генрих жестом остановил Рождественского - я прекрасно себе представляю процесс материализации веры. У нас, в Германии, это привело к появлению Лютера и возникновению Лютеранской Церкви. У вас в России в это же время так же происходила ревизия ритуальной составляющей вашего Православия, приведшего к церковному расколу. В результате русское старообрядчество, так же, как и наш протестантизм, лишившись поддержки Вселенского Пастыря в лице Вселенской Церкви, тоже скатилось до бытового уровня, до уровня ритуалов, поскольку смогло сохранить лишь обрядовую свою составляющую. Но и Русское Православие, после раскола недолго имело своего Патриарха, и оно, начиная с петровских времен, с каждым годом все дальше скатывалось в бытовую рутину.
  
  - Но, все же, революция позволила Русскому Православию восстановить институт патриаршества - заметил Рождественский.
  
  - Да - согласился Генрих - я говорил, и не устану повторять, что после революции и у вас, в России, и у нас, в Германии, начался новый период, период возрождения духа.
  Думаю, с витальной составляющей разума всё, более-менее, понятно, перейдем к умам духовным.
  
  Так вот, продолжал Илья Александрович - далее следуют умы духовной ипостаси, которая намного сложнее по своей структуре, поскольку состоит из трех троиц, и все три троицы вместе составляют также свою, отдельную троицу.
  Но умы духовной ипостаси еще пока проявлены значительно слабее, чем умы земных ипостасей, в силу несовершенства самой Земли, и на сегодняшний день нашли свое отражение только в Православии, Католицизме и Исламе. Но, повторяю, это объясняется тем, что духовные умы планеты Земля еще только в самом начале своего становления. Единственно, пока про них можно сказать, что они не стоят на месте, а планомерно развиваются, накапливая свой духовный потенциал, для проявления более совершенных верований. Но не смотря на то, что духовные религии делают еще только свои первые шаги по планете, про них уже можно сказать, что они, в отличии от витальных верований и рассудочных наук, способны уже наполнять жизнь человека объективной мудростью.
  
  - Да - произнес Генрих - не далее, чем вчера, я с одним своим знакомым как раз обсуждал этот вопрос. Но вы ничего не упомянули об еще одной мировой религии - об иудаизме.
  
  - Хм - задумался Илья Александрович - что касается иудаизма, то по своему состоянию на сегодняшний день его можно было бы скорее отнести к конфессиям витальной ипостаси, чем к духовным.
  Сами посудите, отвергнув Христа и христианство, как своего преемника, иудаизм, практически, остановился в своем развитии, скатившись до уровня одной лишь ритуальной составляющей своей религии, что приближает иудаизм к конфессиям витальной ипостаси.
  
  - То есть, подобно вашей старообрядческой церкви и нашего протестантизма? - уточнил Шрайтен.
  
  - Да, что-то в этом роде - согласился Рождественский.
  Но не будем отвлекаться - это отдельная тема. Вернемся к начатому разговору.
  Давайте теперь попробуем для себя определить, какая ипостась нашего разума является истинной, а какая ложной? Какие умы нашего разума следует лелеять и холить, воспевая им хвалебные песни, а какие следует уничтожить бес сожаления, как мешающие нам жить.
  
  Фон Шрайтен улыбнулся.
  
  - А если учесть - продолжал Илья Александрович - что каждый подплан нашего разума, каждые его умы проявлены каким-нибудь верованием, то давайте определим, какое из них будем считать истинным, а какие умы нашего разума полежат осмеянию и уничижению, как не имеющие право на существование.
  
  - Кажется, у вас говорят - если Бог хочет кого-то наказать, то Он лишает его разума.
  
  - Совершенно верно. Это Бог, а на земле люди сами, в своей фанатичной борьбе за чистоту их веры, лишают себя части своего разума, думая, что от этого их вера станет совершенней. Но вся беда в то, что любая вера может только тогда стать совершенней, когда она будет развиваться, а для полноценного развития необходимо, чтобы был задействован весь разум человека, а не какая-то одна его незначительная часть. И составители Библии это прекрасно понимали, поэтому Священное Писание имеет не только глубокое духовное наполнение. В нем представлены и знания душевно-витального порядка в виде образно-символического повествования самого текста Библии, представленного в виде легенд и сказаний, и поучений мудрецов востока, а также представлены чисто рассудочные знания по истории, медицине, нумерологии, астрологии и так далее.
  
  - То есть, вы призываете объединить все верования в одну универсальную веру?
  
  - Ни в коем случае. Да и потом, такая вера уже была в доисторические времена, когда вся Земля находилась в своем эмбриональном состоянии, когда не было еще ни одного материка, и Дух Святой носился над водою. Так к чему возвращаться к тому, от чего давно ушли. Я считаю, что каждое верование, каждая вера должна развиваться самостоятельно, тем самым давая импульс развития остальным верам.
  Если же какая-либо вера не пожелает развиваться, как тот же иудаизм или старообрядство, лишая себя постоянного духовного наполнения, они будут истощать свое духовное содержание, упрощаясь до рациональной своей номинации. А после и вовсе исчезнут с лица земли, как то же язычество с его примитивным представлением Бога.
  Я лишь ратую за то, что, в порыве утверждения своей веры, не стоит отвергать того, что уже создано Богом, нужно ко всем верованиям проявлять, по крайней мере, терпимость. В этом вопросе лучше доверять Богу. Он сам решит, что достойно быть на земле, а что можно и удалить с лица земли, как Он поступил с Содомом и Гоморрой, как он сейчас поступает с идолопоклонническим язычеством.
  Также и веру каждому человеку Он даст по мере его сил. Но уж, коль скоро, Бог дал человеку силы и возможность приобщиться к религии духовной ипостаси разума, то не стоит скатываться до витального уровня, и уж тем более до рассудочного на пути к Нему. Нужно постоянно совершенствовать свою веру, а для этого нужно не отвергать земные верования витального и рассудочного характера, а идти к Богу в союзе с ними. Но, не опускаясь на их уровень, помня, что и пророки не отвергали земную пищу, дававшую силы их бренному телу, в котором заключались их душа и дух.
  Возможно, я, как православный христианин, могу в глубине своей души считать, что я по своей вере нахожусь ближе к Богу, чем те же католики или мусульмане, не говоря уже о представителях других верований. Но также считаю, что это не дает мне право пренебрежительно относиться к тем, кто по своей вере еще не достигли того же совершенства. Напротив, осуждая другие веры, я, тем самым, только показываю слабость и несовершенство своей собственной.
  Единственное, в чем я могу видеть свое превосходство перед представителями верований витальной и рассудочной ипостаси, это только в том, что я могу себе позволить снизойти до их уровня, а им дотянуть до моего уже сложнее, практически невозможно. Но ведь и мною Бог еще не познан, так же и у них должна быть цель своего духовного развития. В противном случае они, просто остановившись в своем развитии так же, как иудеи и староверы будут только деградировать до полного своего исчезновения, как языческое идолопоклонство.
  
  - Да, но ведь и Христос боролся с язычниками и фарисеями - возразил Генрих фон Шрайтен.
  
  - Это заблуждение - спокойно ответил Рождественский. - Христос ни с кем не боролся, ибо Сын Божий снизошел на землю не для того, чтобы бороться, наставлять и поучать. Он был выше всей этой мирской суеты, его миссия заключалась в духовном просвещении людей, в том числе и язычников, и фарисеев. А видение в Нем непримиримого борца, очевидно, сложилось во времена становления христианской веры, когда ничто не должно было препятствовать вере, делать свои первые шаги. И такая непримиримость достигла своего апогея в период тоталитарного режима, когда боролись все и со всем, и со всеми, в том числе и христиане, поддаваясь общему настроению, во всем и в каждом видели своих врагов.
  На мой взгляд, сейчас православная церковь уже отходит от позиции неприятия других религий.
  
  - Согласен, в этом плане уже наблюдается кое-какое продвижение - Генрих с нескрываемым интересом слушал то, что говорит ему доктор.
  
  - Да, времена религиозных войн уже давно прошли, и уже можно наблюдать представителей различных религиозных конфессий за одним столом переговоров. И я бы сие отнес, скорее, к торжеству планетарного разума, нежели к доброй воли самих представителей этих конфессий. Потому что, люди своей деятельностью отображают лишь те преобразовательные процессы, которые совершаются с самой планетой Земля, с ее разумом. И эти процессы сегодня уже направлены к подчинению всех имеющихся органов земли к единому, централизованному управлению их функционирования.
  
  - Следуя логике ваших рассуждений - осторожно задал вопрос Генрих - можно предположить, что на планете Земля возможно скорое появление планетарного правительства.
  
  - Это вряд ли, по крайней мере, в организме человека я не могу выделить какой-либо один орган управления всем организмом, поскольку в этом управлении одновременно участвуют абсолютно все органы и системы организма, дополняя, и контролируя друг друга. А представим, что какой-то орган вдруг начал проявлять больше заботу о других органах, то это, во-первых, ему бы пришлось забросить свои собственные дела и перестать функционировать, как орган, дополняя своей работой другие органы. А, во-вторых, вмешательство в работу других органов нарушило бы их нормальное функционирование.
  Вспомните, что стало с Западной Европой, когда католическая церковь в ущерб своему духовному развитию, спустилась до контроля над процессами мирскими, сосредоточив в своих руках всю политическую власть. В результате, это привело к оскудению ее, как духовного института, приведшему к ее расколу. Так же и в политике, она не смогла отстоять не своих интересов, ни интересов правящей монархии, которые она отстаивала.
  Или у нас в России, где сложилась обратная картина. У нас политическая власть взялась за управление делами церкви. В результате, сразу началась духовная деградация церкви, приведшая к кризису светской власти и ее устранению.
  Или посмотрите, что сейчас твориться. Силы ООН, взявшие на себя обязанности сохранения мира, с ними явно не справляются, как и другие объединенные силы, тоже НАТО.
  
  - Да, но Евросюз благоденствует - возразил Генрих.
  
  - Поверьте, господин Шрайтен, это благоденствие до первого серьезного испытания, до первого большого финансового кризиса, который должен быть уже не за горами. И каждый член в Евросоюзе, спасаясь сам, начнет тянуть одеяло на себя.
  Но должен заметить, что сама форма Евросоюза уже гораздо ближе по своему замыслу к мировому управлению жизнедеятельности планеты. Единственно, этот союз не должен ограничиваться только одной Европой, а должен охватить собой абсолютно весь мир. Поскольку весь мир должен участвовать в своем управлении, и не только высокоразвитые страны, но и страны слаборазвитые. И это управление должно происходить не только на самом низком, финансовом уровне, но в нем так же должен принимать участие и витальный уровень в виде науки и культуры, и духовный в виде церквей всех кофессий. Только тогда в мире будет порядок, любовь и взаимопонимание.
  
  - Да теперь я вижу, насколько сложно должно выглядеть управление миром - Генрих серьезно призадумался.
  
  - Да, извините, господин Шрайтен - опомнился Рождественский - совсем забыл вам предложить кофе.
  
  - Не стоит беспокоиться, Илья Александрович - машинально ответил Генрих, находясь в какой прострации - я пожалуй пойду.
  
  Шрайтен встав с дивана, направился к двери и, не попрощавшись, вышел из кабинета в коридор, тихонечко прикрыв за собой дверь.
  
  - Ну, нет, так нет - пожал плечами доктор.
  
  
  6
  
  У Жеки был очередной выходной. Сделав генеральную уборку в своей квартирке, да поделав кое-какие дела по дому, он присел в бабушкино плюшевое кресло.
  Последние дни ему не давали покоя странные явления, происходившие в его голове. Время от времени в ней неожиданно яркими вспышками зажигались... Жека боялся громких слов, поэтому не рисковал называть эти вспышки какими-нибудь озарениями, посланиями небес и тому подобное. Он эти таинственные вспышки вообще старался никак не называть, чтобы не ошибиться и не впасть в заблуждение собственного 'всезнайства', и возвеличивания своей значимости, но подозревал, что они должны быть из той же оперы, что и озарения, и послания небес. Тем более, что сами вспышки, как вспыхивали, так тут же и гасли, не оставляя ему ни малейшего шанса как-то распознать их. Все это происходило настолько стремительно, что он даже не успевал ухватить суть этих посланий, поскольку их смысл сразу тонул в море чисто физических ощущений и суетных ассоциаций, ими порожденных.
  Нет, никаких болей в голове и других неудобств он, в связи с этим, не ощущал, но все это было ново для него и довольно-таки странно, поэтому он даже не знал, нормально это, или стоит забить тревогу.
  Жека чувствовал, что со всем этим пора было кончать, необходимо было разобраться с этим непонятным явлением. И если раньше он не предпринимал никаких попыток по причине своей вечной занятости, да и просто не предавал этому серьезного значения, думая, что может, само пройдет. То теперь, желание разобраться в причине возникновения этих вспышек, пересилило в нем ожидание последствий, которые, может, будут, а, может, нет. И потом, до этого момента, по большому счету и спросить-то было не у кого, а если и появлялся рядом знающий человек, как, например, давеча доктор Рождественский, то эта проблема, за насущными делами и интересным разговором с ним, забывалась, отходя на задний план. А все остальные, подумал он в тот момент, вряд ли могли бы подсказать ему хоть что-то стоящее, да, скорее всего, и доктор в этом деле был бы ему не помощник. Разобраться же самому, а не полагаться на советы других подталкивала и мысль о том, с какой настойчивой постоянностью эти вспышки возникали у него в голове. И в их появлении Жеке совсем не ощущалась попытка бесцеремонного вторжения в его внутренний мир неких инородных сил, неприемлемых его природе, напротив, тот свет, что вспыхивал в его сознание всегда казался ему близким и родным, поэтому нисколько его не пугал. И это обстоятельство было, пожалуй, главной причиной, почему он хотел разобраться с этим случаем сам лично - во всем этом он чувствовал глубоко интимную связь, куда постороннему вход был заказан. Да и в его появление он чувствовал, скорее, требование именно своего естества, назревшую потребность именно своего разума получить ответы на накопившиеся за последнее время свои вопросы. И, как знать, возможно, именно то, что сейчас недоставало Жекиному внутреннему миру, для полного прояснения своей сущности нес в себе этот таинственный посланник, пытавшийся пробиться сквозь стену житейской кутерьмы.
  Жека сел поудобнее в кресло, расслабился и прикрыл веки. Вскоре он почувствовал в теле приятную истому. Желание расслабиться усиливало и теплое, мягкое шуршание моросящего дождя о жестяной подоконник за окном, создававшее внутренний комфорт его ощущениям и покой его мыслям.
  
  Погрузившись в себя, он стал созерцать свой мир, который неожиданно предстал ему в виде бурлящих клубов. Эти клубы состояли из всех его бывших и настоящих страстей и страстишек, скрытых и явных желаний, порочных и непорочных, мыслей и мыслишек, но он увидел, как над ними возвышается цель его жизни, вполне заслуживающая внимание и поощрение. Именно она позволила ему вскрыть в себе свои собственные недостатки, препятствующие ее достижению.
  И намеченная цель не только способствовала выявлению изъянов, она также давала и силы для борьбы со своими слабостями и уродствами. Эти силы возбуждали в нем страстное желание бороться с несовершенством своей природы, проявлявшееся во всякого рода соблазнах, в потаканиях своим маленьким слабостям, со всем тем, что существенно мешало ему в достижении намеченного.
  Видел он и свой кропотливый труд, омытый потом и слезами, в приобретении им всевозможных знаний и навыков. Так же видел и то, что не все знания оказывались полезными и необходимыми ему в пути. Среди них были и ложные, которые не помогали ему идти к намеченной цели, делая его поступь крепкой по твердой земле, а старались увести его в сторону, завлекая в губительную трясину.
  Ему предстало и то, как кропотливые старания порождали в нем уверенность в его непогрешимости и осознании своей правоты. И уже, казалось, ничто не могло переубедить его в том, что мир может жить по каким-то иным законам. И он готов был отстаивать свою веру, доказывая всем и каждому непреложность своих убеждений.
  Он так же видел, как вера, усыпленная осознанием своей чистоты и непорочности, граничащей с истиной, становилась слепа, глуха и немощна. И у нее уже не хватало сил, чтобы бороться со своими противниками.
  Но за всем этим он так же разглядел нечто, таящееся в глубине самой веры, что не дремало вместе с остальными ее составляющими, что бодрствовало, в надеже, что искреннее раскаяние пробудит ее братьев и сестер ото сна, оживит всю веру, придав ей новые силы. Но благие порывы искреннего раскаяния были столь малы и ничтожны, что они просто тонули в море узаконенной им же самим непогрешимости.
  И вот уже клубящийся смог, состоящий из мыслей и скоротечных мыслишек, вечно спешащих всюду поспеть, начинал рассеиваться, и его внутреннему взору предстала ровная гладь моря, слегка колышимая его ровным дыханием. Оно мирно дремало, будучи безразличным ко всему вокруг.
  
  Казалось, тот мир, что символизировало собою море, достиг своего совершенства - главной своей цели, и теперь других целей у него больше не существовало. Казалось, он выглядел словно победитель, имеющий все внешние признаки и атрибуты венценосца.
  С отсутствием цели исчезли и представления о своем несовершенстве. Отныне ничто не препятствовало наслаждаться жизнью в свое удовольствие. Над ним больше не существовало ни одного закона, который мог бы воспрепятствовать услаждать ему свою плоть. Тот мир не знал и не хотел знать никаких законов. И море вспенилось бурлящими волнами, вздымаемыми, клокочущими внутри, рвущимися наружу неистовыми желаниями, оглашая все вокруг ревом разбушевавшейся стихии.
  Но земные страсти быстро стали приедаться, их скучное однообразие уже начинало вызывать чувство брезгливости. Быстро пресытившаяся плоть каждый раз требовала большего, чем могло дать воображение ее безразличного ко всему разума, теряющего смысл своего существования. В конечном итоге, когда последние чувства сгорели в бушующем пламени страстей, воображение сменила логика, а чувственные образы - рациональные, бездушные модели, представлявшие собой жалкое подобие полноты жизни во всех ее проявлениях. Во взаимоотношениях на смену доверительности и взаимопониманию пришли хитрость, предательство и холодный расчет, жесткий, циничный, безжалостный, сразу определивший всему и всем свою материальную цену. Отныне безжизненный ценник заменил собою скипетр и державу мира, став властителем его дум.
  Именно изменчивая, лживая материальная цена, захватив власть над всем сущим, сковала и задушила в своих крепких объятиях душевную и духовную ценность мира, уничтожив в нем его последнюю каплю веры. И мир стал похож на бледного предвестника смерти.
  Равнодушный ко всему даже к своей собственной судьбе, он безвольно созерцал на все происходящее вокруг. Но вдруг частица здравого смысла пробилась через толщу уныния на поверхность. Оглядевшись вокруг, она впала в отчаяние: 'Неужели все прежние муки были напрасны!' - раздался ее истошный вопль - 'Неужели все жертвы были принесены зря!' - разнесся ее плач над гладью омертвевшего моря.
  И мир содрогнулся от ужаса, обуявшего его. Мгла накрыло море, и оно исчезло из глаз, затаившись во тьме, в ожидании своей страшной кончины.
  Но последняя искра надежды еще тлела в нем, и мир, согреваемый ее теплом, замер в ожидании своего спасения и избавления от всех своих бед.
  И небо услышало призыв о помощи. И на какое-то время в мире воцарилось безмолвие. Потому что в тот момент в таинственных глубинах непостижимой сущности Неба Жека увидел, нет, скорее, почувствовал, как там, в запредельных высотах духовного блаженства, где покоится Вселенская Мудрость, объятая вечным покоем своего совершенства, там, в Ее недрах, рождался Свет Духовной Благодати. Рождался быть посланным на грешную землю, чтобы помочь ей обрести Правду Жизни в Духе, избавив ее от тщетного поиска истины в постоянной борьбе противоречий, порождаемых ее земным несовершенством.
  Жека наблюдал, как этот Свет стал приближаться к земле, становясь все ярче и ярче. Он узнал Его, это был тот самый Свет, что пытался пробиться к нему в последнее время. И теперь уже ничто не мешало Ему предстать перед Жекой, и Жеке уже ничто не мешало впустить Его в свое сердце. На Свет уже было больно смотреть, но он продолжал поглощать Его, растворяясь в Его сиянии...
  
  Внезапно в прихожей раздался звонок, и видение сразу исчезло. Жека не сразу пришел в себя, вернувшись в мир реальный, на это потребовались кое-какие секунды, но когда до него, наконец, дошло, что звонят в дверь, он быстро встал и пошел открывать.
  
  * * *
  На пороге стоял высокий седовласый мужчина, лет шестидесяти, одетый в дорогой синий костюм тройку, в очках с затемненными стеклами в тонкой золотой оправе.
  
  - Здравствуйте! - поздоровался он с легким акцентом - Могу я видеть Колосова Евгения Васильевича.
  
  - К вашим услугам - в ответ произнес Жека, сделав легкий поклон головой. Он сразу понял, что перед ним стоит Генрих фон Шрайтен собственной персоной, но виду не подал. - Прошу входите.
  
  - Для начала, позвольте представиться - войдя в прихожую, начал гость, отступив на пол шага назад, чтобы Жеке было лучше видно его - Генрих фон Шрайтен, немецкий предприниматель.
  
  Жека смотрел на него ничего не понимающими глазами, как на пришельца с другой планеты. По большому счету, так оно и было, поскольку он еще не до конца отошел от тех видений, что посетили его на старом, бабушкином, плюшевом кресле. Но, с другой стороны, такое поведение было предусмотрено им с генералом.
  
  - Вы, я знаю - продолжал Генрих, видя удивление в глазах Жеки - не так давно, расследовали дело, связанное с убийством моего русского компаньона господина Епифанцева...
  
  - Точно - Жека окончательно пришел в себя - теперь я вспомнил, где я раньше слышал вашу фамилию. Как раз в связи с расследованием смерти господина Епифанцева. Пройдемте в комнату, а то, что же это мы на пороге.
  
  Они прошли в комнату, и Жека в тот момент подумал, что хорошо, что он успел немного прибраться в доме.
  
  - Присаживайтесь, пожалуйста - указал Жека на кресло. - Кофе? - спросил он.
  - Странно - улыбнулся Шрайтен - я заметил, что в России почему-то считают, что нас немцев непременно нужно угощать именно кофе. Можно подумать, что других напитков мы совсем не пьем. Ведь вы же, русские, друг другу никогда не будете предлагать кофе, или я не прав?
  
  - Да, вы правы, улыбнулся в ответ Жека своей бесхитростной улыбкой, способной обезоружить любого - Мы друг дружке все больше водку предлагаем, ну, на худой конец, чай. А, вот, чтобы кофе!
  Да, признаться, у меня в доме нет ни водки, ни кофе и никогда не было, потому что сам я эти напитки не употребляю, а гости ко мне не ходят. Это я машинально спросил. Но чаем, я могу вас напоить.
  
  - Не стоит беспокоиться. Что же касается кофе, то должен признаться, по секрету, я тоже не большой его любитель.
  
  - А вы неплохо говорите по-русски - сделал Жека комплимент.
  
  - Да, спасибо, у меня был хороший учитель - ответил польщенный Генрих.
  
  - Надо полагать, он-то вас и отучил от кофе - улыбнулся Жека, и получил взаимную улыбку в ответ.
  
  - Ну, так я вас слушаю - Жека присел на краешек дивана, приготовившись слушать Шрайтена.
  
  - Собственно, я разыскал вас Евгений Васильевич, чтобы выразить слова восхищения перед вашим профессионализмом, с каким вы раскрыли убийство господина Епифанцева.
  
  - Спасибо - пожал Жека плечами. - А мой адрес, надо полагать, вам в вашем консульстве дали?
  
  - Да, это было несложно - стал объяснять Шрайтен - Также дали и номер вашего телефона, рабочий и домашний, но на вашей работе мне сказали, что вы сегодня выходной. Я пробовал к вам дозвониться сюда, чтобы предупредить о своем визите, но видимо, какие-то неполадки на линии.
  
  Жека снял трубку телефона, стоявшего рядом на комоде и, действительно, никаких гудков не услышал.
  
  - Хм - удивился он - и правда не работает. У нас такое еще иногда случается - пожал он плечами, машинально вспоминая про себя, а не забыл ли он, часом, заплатить за телефон вообще. - Так я вас слушаю.
  
  - Признаться, я был поражен - продолжил Генрих лить свой елей - когда узнал, что все дело раскрыл простой лейтенант криминальной полиции.
  
  - Ну, не такой уж и простой - стал оправдываться Жека, польщенный лестью гостя - все-таки я сотрудник убойного отдела, и раскрывать убийства - это моя прямая обязанность.
  
  - Ну, не скажите, не скажите. Представляю, какой был бледный вид у вашего ФСБ - рассмеялся Шрайтен.
  
  - Ну, они мне своих лиц не показывали - рассмеялся в ответ Жека, догадавшись, куда клонит Шрайтен - скрывать свои лица - это уже их прямая обязанность.
  Они оба от души рассмеялись.
  
  - Придти и поблагодарить вас сразу, не получилось - сказал Генрих уже серьезно, вдоволь насмеявшись после Жекиной шутки - сначала похороны, потом срочные дела вызвали меня в Германию...
  Сейчас, пользуясь случаем, хотелось бы узнать ваше мнение. Что лично вы думаете по поводу всего этого?
  
  - Что вы имеете в виду? - удивленно спросил Жека - Убийство, как таковое, или убийство высокопоставленного чиновника?
  
  - Круг моих интересов в вашей стране, в основном, ограничиваются одним лишь заводом моей фирмы - стал объяснять Генрих - в связи с чем, мне бы хотелось знать ваше компетентное мнение, относительно безопасности членов его администрации в будущем.
  
  - Ах, вот вы о чем. Ну, с этим, как раз, вам волноваться нет причин. Всех тех, кто мог бы угрожать вашему заводу, кто мог бы посягнуть на него, устраняя членов его администрации, мы уже самих убрали. Я имею в виду организованную преступность в нашем городе. А новые криминальные структуры, которые будут способны претендовать на ваш завод, поверьте, появятся еще очень не скоро.
  
  - Почему вы так думаете?
  
  - Все очень просто - стал объяснять Жека - вор всегда старается забраться в пустой дом. Но если дом обитаем, да еще и охраняем, то он в него не полезет, а будет искать другой пустующий дом.
  То, что вы стали строить свой завод у нас, уже для бандитов стало приманкой, так как внешне, он казался необитаем. Так как Германия далеко, а свои правоохранительные органы, как они рассчитывали, и свое-то добро еще не умеют охранять, не то, что немецкое.
  Но тут они просчитались, поскольку, как раз, свое-то добро охранять мы уже научились. Скажу даже больше, сами правоохранительные органы крепнут день ото дня, их действия становятся с каждым разом всё эффективней и эффективней. А это значит, что криминалитет наоборот, слабеет. К этому можно еще добавить и поддержку народа, который всегда идет за сильным. Следовательно, у бандитов уже нет прежних сил тягаться с правоохранительными органами, поэтому он вынужден пока затаиться до лучших времен.
  
  - Простите, что вы называете лучшими временами для криминалитета? - спросил Генрих.
  
  - Ну, ничто не вечно под Луной - спокойно стал объяснять Жека Генриху то, что сам считал уже прописной азбукой. - Мир не стоит на месте, а постоянно развивается. Наши органы, одержав сокрушительную победу над бандитами, успокоятся, посчитав, что теперь они самые сильные и развиваться дальше, тратить на это народные средства им нет никаких оснований. В тоже время, бандиты, затаившись, не будут сидеть, сложа руки, а начнут выискивать новые лазейки в наших несовершенных законах, и новые способы борьбы с правоохранительными органами, и, надо полагать, рано или поздно найдут их. Но, повторяю, все это произойдет очень и очень не скоро, пока же, что называется, ситуация с вашим заводом находится под контролем у сильных государственных правоохранительных структур, поскольку само государство, являясь пайщиком этого завода, заинтересовано в его охране.
  По большому счету - добавил Жека, подумав - мы бы ликвидировали организованную преступность и без вашего участия, вы лишь, в какой-то мере, ускорили этот процесс.
  
  - Вы имеете в виду сам факт строительства нашего завода у вас, или что-то другое? - спросил Генрих, заинтересовавшись последними словами Жеки.
  
  - Ну, и сам факт строительства тоже, но сейчас я говорю о совсем другом. Скажите откровенно, ведь это вы - Жека пристально посмотрел на Шрайтена - подкинули дезинформацию насчет того, что господин Епифанцев утаил у себя двадцать пять процентов акций будущего завода? И, тем самым, только ускорили процесс ликвидации криминальных структур в нашем городе.
  
  Услышав последние слова, прозвучавшие в устах молодого лейтенанта не как укор, а лишь как деликатная констатация факта, подчеркивающая стремление вести с ним открытый диалог, Генрих посмотрел на Жеку с любопытством.
  
  - Ну, вы понимаете, - начал он объяснять, не скрывая того, что он чувствует себя, в какой-то мере, виноватым за смерть русского чиновника - мы вынуждены были обезопасить свой завод. Правда, я не ожидал таких страшных последствий для господина Епифанцева, и, поверьте, совсем не хотел этого.
  Наша разведка, я имею в виду разведку нашей фирмы, донесла нам, что единственную серьезную опасность будущему заводу может представлять только русская мафия. Поэтому я и решил через одного из помощников Епифанцева, который, по данным всё той же нашей разведки, был тайным осведомителем русской мафии, подбросить вашим бандитам информацию о, якобы имеющихся, левых акциях. Но я лишь рассчитывал на то, что ваши бандиты передерутся из-за этого жирного куска, а уж горстку недобитых, добить будет проще.
  А как вы узнали, что дезинформация с акциями - это моих рук дело?
  
  - Догадался - просто ответил Жека - по принципу, ищи того, кому это выгодно. А выгодно было только двоим - нашему городу и вашей фирме 'Мерседес', поскольку только вы вдвоем являетесь владельцами завода. Наши все отказываются, и не потому, что бояться взять на себя ответственность за смерть Епифанцева, а просто сами до сих пор еще находятся в шоке. Они больше склонны думать, что это была часть внутренних разборок самой мафии. Так что, остаетесь только вы.
  Но вы не волнуйтесь, я про вас никому не скажу, тем более, что дело это уже прошлое. Пусть это останется нашей с вами маленькой тайной. Но и вы дайте мне слово, что отныне без согласования с нашими органами, сами никакой самодеятельностью заниматься не будете, а то, сами видите, чем все это порой заканчивается.
  
  - Договорились - улыбнулся Генрих. - Но вы так же сказали, что теперь бандиты будут искать другой пустой дом. Как, по-вашему, где они теперь объявятся?
  - Да, они уже объявились. Видите ли - стал объяснять Жека - удачная крупномасштабная операция по ликвидации криминальных структур в нашем городе воодушевило верховное командование в министерстве провести подобную операцию по всей России, и она была так же успешно проведена. И отныне весь дом Россия для воров стал обжитым и охраняемым. Это вынудило тех бандитов, которым удалось уйти от правосудия, мигрировать на Запад. В основном в Польшу, и к вам в Германию, поскольку правоохранительные органы этих стран еще не на должной высоте, по сравнению с другими странами Западной Европы. Приедете домой, поинтересуйтесь, ради интереса, у вашей разведки сводками за последний месяц, и увидите, что число преступлений, совершенных за этот месяц русской мафией, как вы ее называете, увеличилось в разы.
  
  - Действительно - задумавшись, произнес Генрих - последнее время наши газеты что-то похожее об активизации деятельности русской мафии писали.
  Ну что ж - сказал он уже бодро - зато теперь и у нашей полиции появился повод для своего совершенствования - улыбнулся Генрих кончиками губ. Но потом, как ни в чем не бывало продолжил:
  - Евгений Васильевич - Генрих посмотрел на Жеку уже глазами просителя - у меня к вам будет еще одна небольшая просьба.
  
  - Да, я вас слушаю.
  
  - Не так давно, я познакомился с одним вашим художником, Андреем Введенским.
  
  - Припоминаю, есть такой. И, что он натворил? - серьезно спросил Жека.
  
  - Нет, с ним всё в порядке - улыбнулся Генрих - и закон он не нарушает. Просто в разговоре с ним мы выяснили, что оказывается мой отец и его дед были близко знакомы друг с другом. Его дед до сорок шестого года оставался переводчиком в Дрездене, где был в то время и мой отец. Они просто жили в одном доме, и по вечерам любили поболтать друг с другом, вот как мы с вами сейчас.
  
  - Да, что вы говорите - удивился Жека - прямо, как в кино!
  
  - Да, уж - согласился Генрих - Так вот дед Андрея рассказывал моему отцу о какой-то удивительной книге, которую написал его друг, доктор Рождественский, о законах развития разума. Андрей даже в порыве своих добрых чувств хотел, было, мне ее показать, но потом вспомнил, что вы ее у него забрали для какого-то своего расследования.
  
  - Ну да, ну да - стал вспоминать Жека - собственно, именно ради того, чтобы взять у него книгу для сравнительного анализа, я и заходил к нему.
  
  - Скажите, Евгений Васильевич, а могу я взглянуть на эту книгу, о которой мне так много рассказывал мой отец - спросил Генрих.
  
  - Самой книги, у меня, как вы понимаете, дома нет, но у меня есть перепечатанное издание трудов доктора Рождественского, которое я могу вам даже подарить, поскольку вижу, как дорога вам эта книга.
  
  С этими словами Жека встал с дивана и снял с книжной полки, что находилась над ним, книгу в картонной обложке, больше смахивающую на учебник, и протянул ее Генриху.
  
  - Должен вам сказать - Жека постарался, чтобы его голос в эту минуту зазвучал с некоторой долей торжественности - что это не простая книга, она, действительно, с удивительной судьбой, в которой приняли участие все, включая и меня, и Андрея, и вашего отца.
  Дело в том, что доктор Рождественский успел написать только две книги, вторая хранилась у Андрея. Ну, о том, как он их писал это отдельный разговор, и Андрей мне смог только в двух словах рассказать о трагической судьбе доктора Рождественского и его семьи. Первая же книга, мне попалась в руки совершенно случайно, в связи с расследованием одного убийства, причем, только она одна и могла мне раскрыть имя убийцы. Поэтому мне пришлось разыскать Андрея и взять на время экземпляр, хранящийся у него дома.
  Убийство было довольно крупное, поэтому в его расследование были вовлечены и службы госбезопасности. Они-то и обратили внимание на содержание этой книги. Изучив ее, и посоветовавшись в верхах, было принято решение на государственном уровне, ознакомить с этой книгой, с теми знаниями, что она содержит всех государственных людей, особенно это касается всех чиновников, банкиров, директоров крупных предприятий и прочих в том же духе. Это только для начала, а потом, со временем, хотят вообще преподавать эти знания в вузах и даже в школах.
  Мне достался один экземпляр, собственно, как непосредственному участнику, обнаружившему ее. Мне вот только позавчера вручили ее экземпляр, так что, по большому счету, я ее еще и сам не успел прочесть. Но за меня не волнуйтесь, я себе могу еще достать, тем более, что интерес к содержанию этой книги у меня особый.
  Что касается оригиналов, то, надо думать, оби книги уже вернули снова Андрею, или вернут на днях, ведь других-то претендентов на это наследство в живых уже не осталось.
  
  Генрих внимательно стал рассматривать картонную темно коричневую обложку книги, но которой было написано: Сочинение доктора Ивана Рождественского, а чуть ниже: 'Законы развития Вселенского разума'.
  
  - Спасибо - после некоторого молчания проговорил Шрайтен - вы даже не представляете, какой это большой подарок для меня. Это действительно, удивительная книга. Выходит и нас с вами тоже она свела. - Генрих встал. - На этом, к сожалению, я вынужден покинуть вас. Вы оказались очень интересным собеседником, и мне, в самом деле, очень тяжело с вами расставаться. Но я думаю, мы еще увидимся?
  
  - Да, конечно - развел руками Жека - какие могут быть разговоры? Как найти меня вы теперь знаете, так что, звоните, надеюсь, что телефон к тому времени починят.
  
  * * *
  Генрих не стал брать такси, а решил пройтись немного пешком, чтобы хорошенько осмыслить информацию, полученную им, за последние несколько дней. Да и погода на улице, посвежевшая после небольшого дождичка, располагала к неспешной прогулке.
  Сначала был Андрей, размышлял Генрих, неторопливо бредя по пустынной улице, не имея определенного направления, с его перспективой скорого духовного преображения и неминуемого катаклизма, связанного с переходом на новый духовный уровень России, а вслед за ней и всего мира.
  Потом Рождественский с его моделью управления миром, которая, надо признать, была намного совершеннее, чем та, которую хотел предложить на совете Магистров он сам. Но самое удивительное в его модели заключалось то, что ее невозможно было создать рукотворно, что она может родиться только в процессе эволюции всего человечества. Более того, она совершенно исключала какое-либо рациональное планирование, поскольку логика ее механизма лишь угадывалась на поверхности, в то время, как ее внутреннее устройство представлялось Генриху непостижимой тайной за семью печатями.
  У него оставалась последняя надежда на то, что книга раскроет перед ним эту тайну, которой он будет владеть единолично. Он был уверен, что книга должна была находиться у этого молодого лейтенанта, также он был уверен, что он сможет забрать у него книгу. И вот, книга у него в руках, но теперь получается, что она, ни для кого уже не является тайной, мало того, эти знания русские собираются преподавать своим детям в школе.
  Все планы Генриха неслись в пропасть со страшной силой, но одно его радовало, что, по словам этого полицейского лейтенанта, осознание своего поражения даст ему и их Братству хороший толчок для своего развития.
  И еще ему не понравилось то, что если мысли Андрея он читал, как раскрытую книгу, мысли Рождественского тоже, с трудом, но угадывались, хотя и разобраться в них без специальных знаний было весьма затруднительно, то в мысли же этого лейтенанта вообще невозможно было проникнуть. И не то, чтобы проход к его мыслям преграждала какая-то неприступная преграда, напротив, никакого препятствия не было, но и мыслей никаких он не обнаружил - абсолютно чистый лист.
  И все-таки еще одной приятной новостью для него было то, что ни Андрей, ни этот лейтенант, как понял Генрих из разговора с Жекой, не знают о существовании Рождественского. В этом был определенный плюс.
  Учитель говорил ему найти своего адепта, вспомнил Генрих. Кажется, он нашел, и не одного, а сразу трех, только пока ему было непонятно, кто у кого должен был учиться, а кто кого должен был учить. Возможно, именно так и работает механизм управления миром, подумалось ему.
  
  
  7
  
  Проводив Шрайтена, Жека снова присел в кресло и стал прокручивать в голове весь разговор с ним до мельчайших деталей. Как будто бы все прошло так, как и планировалось, заключил он, по крайней мере, это можно было судить по реакции немца. Теперь можно и генералу докладывать.
  Он снял трубку с телефонного аппарата и поднес ее к уху, но привычного гудка не услышал.
  Это конец - мелькнуло у него в голове - один, в окружении врагов, не имея возможности связаться с Центром... - Жека оглядел комнату - Ничего, буду отстреливаться, а уж последний патрон... как учили.
  Пройдя в прихожую, он извлек из кармана куртки, висевшей на вешалке, мобильный телефон и набрал нужный номер.
  
  - Здравствуй Женя - раздался в динамике, как всегда, бодрый голос генерала - как твои дела?
  
  - Здравствуйте, Валентин Григорьевич. Вот, только что проводил нашего гостя, и спешу доложить, что встреча прошла нормально, согласно нашего с вами плана.
  
  - Добро - отозвался генерал - пока отдыхай, догуливай свой выходной, а завтра встретимся и поговорим обстоятельно. Я тебе позвоню вечерком.
  
  Куда ж я от вас денусь - пожал плечами Жека, кладя мобильник обратно в куртку - даже про выходной всё знают.
  Неожиданно в его квартиру снова раздался звонок, заставивший Жеку даже вздрогнуть. Неужели снова Шрайтен - мелькнуло у него в голове, и он развернулся к двери, снова настраиваясь на встречу с немцем.
  Но, к его удивлению, за дверью оказалась Ирина. Она молчала и как-то странно рассматривала растерянность Жеки, отразившуюся в его глазах, потом улыбнулась и произнесла:
  
  - Я тебе с утра пытаюсь дозвониться. На работе мне сказали, что у тебя выходной, вот я и названивала тебе сюда, но потом поняла, что у тебя наверно телефон сломался, вот и пришла. Ты не рад?
  
  Ее слова в Жекиных ушах прозвучали переливными трелями какой-то удивительной музыки. Может, даже Иоганна Себастьяна Баха, подумалось ему в ту минуту, токката и фуга ре-минор, хотя и великий немецкий композитор вряд ли на такое потянет, уверенно решил он, слушая изумительную мелодию ее голоса.
  Слушая музыку ее слов, их смысл как-то совершенно не дошел до него, но, кажется, там было что-то про телефон.
  
  - Ты проходи - опомнился Жека - Давай я тебя чаем напою - засуетился он - Замерзла наверно, на улице, кажется, дождь.
  
  - Дождь давно кончился, и на улице отличная погода. Пойдем, лучше, погуляем. Одевайся, я подожду.
  
  - Ага, проходи в комнату, я мигом.
  
  Жека достал из шкафа чистую рубашку, носки, прихватил джинсы, висевшие на спинке стула, и скрылся в ванной...
  
  Через некоторое время они уже прогуливались по большому парку, что находился неподалеку от Жекиного дома. Мокрые после дождя листья кленов мерцали загадочным золотистым свечением. В воздухе пахло чистотой и свежестью.
  
  Сначала они шли молча, и им обоим было приятно просто идти вдвоем по дорожке мимо старых деревьев, хранивших в своей памяти миллионы таких вот красноречивых молчаний. Им казалось, что они наслаждаются теплом уходящего лета, на самом же деле мир, окружавший их, давно исчез для них, и они наслаждались лишь присутствием друг друга, вслушиваясь в биение своих сердец, и осторожно прислушиваясь к биению сердца другого.
  
  Ирина первая нарушила молчание, она стала рассказывать о себе, о своей учебе в институте, о своей новой квартире, и вдруг произнесла:
  
  - Знаешь, когда ты появился тогда, там, в клинике, со мной вдруг что-то произошло. Какое-то странное чувство меня охватило - Ирина взяла его под руку, и прижалась к его сильной руке, и у нее это получилось как-то непроизвольно и, в тоже время, очень естественно, отчего Жеку охватило удивительное блаженство. Ее голос был вкрадчивым и таинственным, а слова предназначались только ему одному, и Жеке было видно, что она их произносит впервые в своей жизни.
  - С одной стороны это чувство мне показалось до боли знакомым, возможно, нечто подобное у меня в душе уже возникало, когда я, допустим, сопереживала героям книг или кино. Хотя, сейчас мне кажется, что оно жило во мне всегда, с самого моего рождения, затаившись где-то в самой глубине моего сердца, дожидаясь своего часа.
  
  Он видел, как слова признания льются из нее помимо ее воли, вопреки ее здравому смыслу и, что она совершенно этому не противится, и даже благодарна случаю выговориться.
  
  - А с другой стороны это было что-то новое - продолжала она - с чем я столкнулась впервые в жизни, и поначалу...
  
  И снова в Жекиной голове зазвучала музыка. Только на этот раз она уже не ласкала его слух приятными переливами, она обрушилась на него мощным потоком, прорвавшим износившуюся плотину. Подхваченное сильным течением ее звуков, Жекино сознание устремилось навстречу неизведанному, встречу с которым, в глубине души, он жаждал всю свою жизнь.
  Он ощутил себя летящей кометой, уносящейся в беспредельные дали. Он почувствовал, как в этом стремительном полете сгорают остатки его страхов потерять землю, которая его родила, вскормила и взрастила, потерять то, что он уже успел обрести на ней. Поскольку чувствовал, что его ожидает встреча с более значимым, более ценным, чем то, с чем он сейчас расставался. Он чувствовал, как в его сознание начинает рождаться понимание того, что своему рождению он обязан, в первую очередь, не земле, которая стала для него лишь колыбелью, из которой он, судя по всему, уже вырос. Он начинал понимать, что силы, породившие его, и которым он обязан своему рождению, находятся как раз там, куда он стремительно летел в данный момент.
  Он видел, как вместе с землей стремительно удаляются от него все ее соблазны, отвлекавшие его от главной цели его жизни - встречи со своим Прародителем. Сейчас он ощущал себя уже блудным сыном, в слезах раскаяния спешащим в свой отчий дом.
  Он горько раскаивался в том, что обманывал себя, придумывая себе земной рай, обкрадывал себя на обладание отчим домом, предавая, тем самым, своего Отца. Сейчас он видел, что земной рай, по сути своей, состоял из таких же воров и лжецов, которые, в первую очередь, обманывая и обворовывая себя, обманывали и обворовывали других.
  А их вера в земное благополучие, что они предлагали, была, по сути, верой раба, поскольку она совершенно не оставляла ему выбора помыслить как-то иначе. Потому что четкая установка их требований сводилась к миске, лишившись которой, их лживая вера гарантировала голодную смерть. Но теперь он оставил им их собачью миску и, тем самым, обрел право на духовное обогащение, дарующее ему все сокровища Отчего Дома.
  Он снова увидел тот Свет, что не давал ему покоя последнее время, но теперь не только Он пытался приблизиться к нему, а они оба мчались навстречу друг к другу. И он почувствовал, как в его сердце зарождается росток новой веры, дающей ему право не только выбирать, подвергая глубокому осмыслению каждый свой выбор, но и получать от этого духовное обогащение.
  И он, наконец, почувствовал, что точно такое же чувство, как и у Ирины, есть и у него в сердце. Он понял, что и оно также хранилось в его душе всю его жизнь, в ожидании своего часа. И вот теперь, когда родственная ей душа из миллиарда душ, живущих на земле, узнала в ней свою половину, пробудила ее, она раскрылась, чтобы вобрать в себя ту единственную свою вторую составляющую, с тем, чтобы никогда больше ее не терять...
  
  * * *
  Утром, Жека тихонечко встал с постели, чтобы не разбудить Ирину, собрался, оставил ей записку на столе, положив на нее второй ключ от своей квартиры, и отправился на службу.
  
  Когда он проходил мимо доминошного столика, мужики, уже во всю игравшие в домино, поприветствовали его.
  
  - Здорово, начальник! - крикнул тот, что толстый, которого все звали Пыхом, махнув ему рукой. Остальные ограничились вежливым поклоном головы.
  
  - Здорово, коли не шутите! - махнул им рукой в ответ Жека.
  
  - На службу торопишься! - спросил Пых.
  
  - Дык! - развел руками Жека, а потом, остановившись, спросил - Слушай, а чего это Звоноря среди вас нет, уж не приболел ли?
  
  - Да живой он - ответил за всех Пых - чего с ним сделается! Только он сейчас в завязке. К нам больше ни ногой, чтобы не соблазняться. Потеряли мы соратника - развел он руками.
  
  - А чего это вдруг? На работе, может, что случилось?
  
  - Хуже, начальник. Жениться собрался!
  
  - И кто ж это счастливица, я ее знаю?
  
  - Да Валюха, соседка его, ну, у которой сына убили.
  
  - Вона даже, как - подивился Жека - Ну совет им да любовь. Встретишь, от меня привет передавай.
  
  - Встречу, передам - пообещал Пых.
  
  - У самих-то еще желание не появилось завязать?
  - Нам легче, начальник, нас в мужья никто не берет - рассмеялся Пых, а вместе с ним и остальные мужики.
  
  Да, думал Жека, направляясь в свое родной 43 отдел, жизнь всюду бьет ключом, и остановить этот процесс никому не под силу.
  
  Войдя в здание РУВД, он бодро поздоровался с дежурным, капитаном Хлеборезовым.
  
  - Здравия Желаю, товарищ капитан.
  
  - О, Жень, здорово! - ответил тот - постой, не убегай, таби пакет!
  
  - Спасибо, товарищ капитан - сказал Жека принимая пакет - От кого бы это, да так рано - стал он разглядывать адрес отправителя, а потом воскликнул - Ох, ты, вовремя-то как! - на адресе отправителя значилось: РВК Петроградского района, военком к-н Забирухин.
  - Ну, теперь я за нашу армию спокоен - сказал Жека, сунув пакет в свою папку - эти никогда не подведут.
  Петр Николаевич - обратился он к Хлеборезову - если вас, кто будет обижать, зовите армейских, особенно этого, капитана Забирухина - этот умрет, но на выручку всегда придет.
  
  - Скажешь, тоже - засмеялся Хлеборезов - мне своих защитников хватает, вон, один ты чего стоишь!
  
  Поднявшись на свой этаж, в коридоре Жека столкнулся с Хвостом, который только что вышел из кабинета Главкома.
  
  - О, Жека, привет! А я за тобой. Дуй к Свиридычу. Он тебя вызывает.
  
  
  - И откуда же ты Жека такой взялся? - подполковник Свиридов внимательно посмотрел на Жеку.
  
  - Дык, товарищ подполковник - растерялся Жека, не зная, что ответить на такой неожиданный вопрос.
  
  - Слушай, Женя, объясни мне старику, вот что ты, наша смена, добиваешься? Ну, для чего вообще пошел работать в милицию?
  
  - Знаете, Василий Аверьянович - немного подумав, стал отвечать Жека - мне как-то отец мой рассказывал. Служил он срочную в Грузии, в Тбилиси. Так вот был у них там один дальний пост, караулу нужно было, чуть ли не через весь город идти до него - на целые сутки туда заступали. И вот, говорит, возвращаются они утром с поста, идут по городу с карабинами - тот пост был единственный, который с карабинами охраняли - и вдруг из окна пожилой грузин зовет их к себе в гости: 'Э, русские солдаты, зайдите ко мне, уважьте старика'. Так просил, что неудобно было пожилого человека обидеть отказом. Зашли к нему в дом, он их за стол усадил, потчует, вином угощает. Кончилось тем, что просыпаются они уже под вечер, но смотрят, всё нормально - их шинелки в прихожей висят, рядом карабины аккуратно стоят. Тот пожилой грузин их до части проводил и с командиром договорился, чтобы их не наказывали.
  Так вот я хочу, чтобы и русского милиционера так же в народе уважали, как русского солдата. Не боялись его, а именно уважали, видя в нем, в первую очередь, своего защитника, а не экзекутора. И вообще я хочу, чтобы о милиции говорили именно, как о правоохранительных, а не как о карательных органах.
  
  - Да - согласился Свиридов - грузины, они такие, они кого угодно за стол не пригласят, это, действительно, еще заслужить надо. У них там с этим строго.
  
  - Ну а в милицию - продолжал Жека отвечать на второй вопрос Главкома - меня судьба определила. Если бы она мне указала другое место, скажем, токарем или пекарем, то я бы старался чтобы русского токаря или пекаря так же уважали во всем мире, как русского солдата.
  
  - Так вот ты какой! - поскреб Свиридов свой гладковыбритый подбородок - Ну, тогда слушай, что скажу тебе, по секрету. Мне тут - Главком поднял свой указательный палец вверх и сам как-то таинственно посмотрел на потолок - указание пришло сверху, написать на тебя представление на внеочередное звание, на капитана.
  
  - Служу России!
  
  - Служи, сынок, служи. На тебя и на Володьку.
  
  - А на него тоже, на внеочередное?
  
  - С него и одной, очередной звездочки за глаза и за уши хватит - от души рассмеялся Свиридов. - Пусть, вон, с тебя пример берет, как прогибаться надо.
  Ну, ступай, позови мне его. Только ему пока ничего не говори, я ему сам... сюрпризом, так сказать.
  
  Подойдя к своему кабинету, Жека услышал из-за двери Володькин голос:
  
  - Ты кто? - спросил медведь.
  
  - Я - мышка-норушка.
  
  - А чего глаза такие большие?
  
  - Какаю!
  
  Из-за двери раздалось дружное ржание.
  
  Действительно, смешно, улыбнулся Жека, неужели, подумал он, из этого, и в самом деле, может что-то родиться?
  
  
  Сентябрь, 2009 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"