Мне надоело на турбазе:
Приют любому, дом ничей.
Один все горы я излазил
И как-то вышел на ручей.
Он вдалеке слезой высокой
С окаменелых горных щек
Упал, разбился и потек.
Мне у холодного потока
Хотелось пить - и я черпнул.
Хотелось спать. И я заснул.
Мне снилось: по ступенькам неба
Стекает, льдышками звеня,
Ручей. А у ручья нелепый
Старик, похожий на меня.
Он создавал людей из глины
Воспоминанья своего:
"Три года было мне всего,
Когда судили Магдалину,
Когда я первым бросил камень
Еще безгрешными руками..."
Прервался сон. Сверкали скалы.
От них забилась резь в глаза
И лишь под вечер перестала,
Когда вокзал поплыл назад.
В остывший чай глядели звезды,
Потом мешали облака,
Потом не ладилась строка
О том, что возвращаться поздно...
Стучались капельки в стекло,
А поезд двигался. Назло.
С небес до луж сползают струи
Безбольным серым волокном
И вечера летят впустую:
Забытый дом, воскресший дом...
Знакомых давних встретишь мельком
В последнем поезде метро,
Где все банально и старо,
Где помнит каждая скамейка,
О чем писалось и вздыхалось.
Московский ритм: хаос и хаос.
Стреляли лишние билеты,
Как будто нет серьезней дел.
На вечер съехались поэты,
Лишь Окуджава заболел.
И все утешились, пожалуй,
Таким ответом на вопрос,
Но чей-то голос произнес -
Случайно вслух: "Что с Окуджавой?.."
Потом - бессильный чей-то взгляд...
А впрочем, нервы барахлят.
Висят сосульки в зимнем блеске.
На Рождество морозы злей.
Гулял. Забрел в Борисоглебский.
Мечтают здесь открыть музей.
Мечты-мечты, ка-б час ваш пробил?
И сохранила же земля
Цветаевские тополя!..
А вдаль сереют небоскребы...
Гулял. На миг остановился.
А ночью снова старец снился.
Он говорил: "Мечта утихнет,
Ведь даже солнце бросит тень,
Когда за ним другое вспыхнет -
И это будет новый день.
Померкший праздник брось на ветер -
Он не порадует теперь -
И не считай чужих потерь:
Спокойней всех живет на свете
Тот, кто сочувствует слегка
Погибшему - издалека".
Я понял утром эти строки:
Да, я смотрел издалека,
Как, умирая, пел Высоцкий;
Как поднялась его строка
С Ваганьковского пьедестала.
Гитарная, в живых цветах,
Она звучит во всех домах
С тех пор, когда его не стало...
Но день рабочий звал в дорогу.
И все забылось, слава богу.
С высот бунтующей галерки
Глядел на мир безлистый клен,
А вдоль веселой детской горки
Зима катилась под уклон.
Даждем заигрывало небо
И март утрачивал права,
И прошлогодняя листва,
Едва прозревши из-под снега,
Зачем-то обязала нас
Часы перевести на час.
Снега расквасив, словно в драке,
Апрельский день кричит: "Лови!" -
И мне бросает, как собаке,
Объедки давешней любви.
А где любовь-то? Бога ради,
Скажите, свежие кусты!..
А может быть, откроешь ты...
Меня весною лихорадит:
Никто не верит одиночке
И ни одной толковой строчки.
Работой, склокой и бензином
За день надышишься до рвот,
Потом идешь по магазинам,
Где продавщица рупь зажмет,
Пока за маслом жмутся толпы,
А вы набрали килограмм,
И злоба смотрит в спину вам...
Уйдете - вечер светлый, теплый...
Луна покажется сквозь свет,
Да пьяный выматерит вслед.
Из городов - да в городишки,
Где волю бегать и гулять,
И сочинять без передышки
Морская позволяет гладь.
Пускай на час обманут вечер
И день длинней, чем должен быть -
Теряешь временную нить,
Когда истома клонит плечи!
И вечное дыханье мхов...
И запах импортных духов.
Вновь по асфальтам неопрятным
Шел дождь, упрямый, как баран.
Он перевел часы обратно,
И летний кончился обман.
Ну что же? Отдых не обидел.
Но мысли о другом, о том,
Что кроме искушений сном
Почти что год, как снов не видел.
Поехать, что ли, на турбазу?..
А вот и сон. И старец сразу:
"Я предал всех на свете женщин,
Не полюбивши ни одной.
Я огорчался в жизни меньше,
Чем кто-нибудь, идем за мной..."
Я шел за ним. В его поступках
Я узнавал свои грехи,
Он мне читал мои стихи,
Он Десять Заповедей хрупких
Распял, разбил и раскромсал...
Я крикнул: "Прочь!" - и он сказал:
"Иди: по грязным магазинам,
Где блеск в глазах еще остался,
Где пьяный сброд к табличке "Вина"
Пиявкой тощей присосался;
Иди: по темным подворотням -
К ворам, к убийцам всех веков;
Иди, открытый для плевков,
К прыщавым шлюхам и уродцам...
И пой, с юродивыми вровень:
"Во всех земных грехах виновен"."
1982