Зимний вечер опускался быстро. Зинаида Петровна, не включая свет, с не проходящим много лет смятением, уставилась в угол окна. Падал снег. Густой, пушистый, он кучей оседал на подоконнике. Воображение дорисовывало на нём свёрток, перетянутый наскоро бельевой резинкой...+
Вдруг раздался звонок в прихожей. Зинаида Петровна поспешно открыла дверь и увидела Свету с Федей:
- Мама, мы с ночёвкой, - объявила девочка, подталкивая вперёд братишку.
- Проходите, ужинать будем,- сказала Зинаида Петровна и впервые заметила, что дочь переросла её.
Скоро 15 исполнится,- подарок не приготовила, вспомнила женщина. Федот был весь в детстве: шапка набекрень, снег в сапогах, одна варежка потеряна, другая мокрая. Кашлял.
Мать накормила детей, напоила мальчика соком чёрной редьки с мёдом, сделала для ног горячую ванну с морской солью, проверила уроки. Спать улеглись каждый в своей комнате. Женщина, было, задремала, когда тихо открылась дверь и босиком на цыпочках к ней пробралась Света. Шёпотом спросила:
- Мама, можно я с тобой лягу?
Услышав одобрение, юркнула под одеяло, прижалась к ней.
- Мама,- нерешительно обратилась она, и после некоторого колебания спросила, - ты любила?
Вопрос был одновременно и радостный, и тревожный.
-Любила? - Спросила себя Зинаида Петровна. Сознание перенесло её в послевоенную деревню, где она жила с матерью. В тот памятный год в деревне открылась средняя школа. Приезжие молодые учительницы обучали молодёжь танцевать. И скоро старшеклассники в лаптях и валенках кружились под звуки "Амурских волн", исполняемых на гармошке одноклассником - самоучкой. Однажды на эти танцы явился, приехавший в деревню на побывку, красавец Женька-моряк. Его золотые кудри были причиной бессонных ночей многих красавиц. Но он выбрал её, Зину, 15-летнюю восьмиклассницу. Тогда на уроках литературы изучали Пушкина. Зина восхищалась образом Татьяны Лариной. В отличие от неё, она не могла говорить на французском и не танцевала на балах. В этом не было её вины. Но по добрым порывам души, по светлым мечтам, по начитанности, едва ли уступала ровесницам героев романа и грезила встретить своего единственного Евгения Онегина.
И вот её "Онегин" - Женька пошёл провожать Зину после танцев. Небо, звёзды, хруст снега под ногами, воздух - всё стало необычным, таинственным, сказочным. Казалось, они сулят ей вечную радость.
Утром Зина собралась в школу. Вышла за калитку. Снег здесь был притоптан. Выделялись маленькие следы её валенок и крупные от ботинок Жени. Она вытащила из холщовой сумки линейку, с замиранием сердца измерила длину следа моряка, в классе выложила ее на парту. При каждом взгляде на линейку сердце девочки замирало, будто она, невидимыми нитями связывала Зину с Евгением.
Скоро он уехал дослуживать. Теперь почтальон, которого раньше Зина и не замечала, казался носителем сказочного счастья. Шли дни, а он всё обходил дом девушки. Приближался новый год. И тут Зина, помня письмо Татьяны Лариной, решила, как и она написать парню. Отломила маленькую веточку от ели, спрессовала, вложила в сложенную вдвое открытку, на которой после долгого раздумывания старательно вывела: "С новым годом, дорогой мой человек!" Подписалась коротко Зина. На большее не осмелилась. Боялась осуждения и навязчивости. Вложив всё это в конверт, отправила своё послание в манящую неизвестность, и стала ждать ответа. "Запах елки, напомнит ему небо, звёзды, которые были над нами! Ну, не может же он не помнить об этом!" - думала Зина. Парень действительно отозвался - ответил открыткой с несколькими скупыми строчками. Зина перечитывала их, искала в послании тайный смысл. Повторяла его слова: "Росиночка моя". Представляла, переливающуюся радугой капельку росы на листе манжетки. Надеялась, что она, Зина, радует Евгения, как радовала её роса.
Молодой человек приехал весной, но в деревне не остался. Устроился работать в городе. Уехала и Зина, пошла работать на стройку, стала жить в общежитии, встречалась с Женей. Появились первые деньги. Небольшие. Но на них по воскресеньям могла привозить матери нехитрые гостинцы. Смогла осуществить её мечту: "Хоть бы раз досыта наесться конфет". Под конфетами мать подразумевала карамельки - подушечки, что продавались в их сельмаге. Других пробовать ей не приходилось. Мать радовалась гостинцам, но с тревогой смотрела на свою единственную дочь: "Доверчивая ты, кто тебя защитит, если обидят?" - горестно вздыхала она часто.
Летом на стройке работалось легко и радостно. Тяжело было осенью и зимой, когда шли холодные дожди, дул ветер. Как-то, в конце зимы, она простудилась. Евгений заботливо носил ей продукты, лекарства. И вот тогда, в субботу, когда девушки из комнаты разъехались по деревням, молодой человек впервые остался у Зины на ночь.
Случившаяся близость не имела ничего общего с мечтами Зины. Женя сразу захрапел, отвернувшись к стене.
Они ещё продолжали встречаться. Но беспечная жизнь девчонки закончилась. Страх забеременеть преследовал её. А Женька приноровился приходить по субботам, оставался на ночь. Скоро опасения Зины подтвердились. Она забеременела. Долго не решалась сообщить об этом парню. Сказала, когда ребёнок зашевелился. Евгений принял сообщение без радости, но заявление в ЗАГС подали. Свадебное белое платье Зина заняла у знакомой и в назначенный день пришла на регистрацию брака. Но Женя не явился.
- Может с ним, что случилось? - стали успокаивать невесту подружки и гурьбой отправились к сестре жениха, у которой он жил.
На звонок в дверь он вышел сам, пьяный, в мокрой от пота майке, во вздутых на коленях трико и в стоптанных шлёпанцах на босую ногу.
-Милые, я пошутил, и ни в какой ЗАГС не собирался,- проговорил он заплетающимся языком.
У Зины перехватило горло, горько защемило в носу. Похолодели пальцы. Девочки как могли её успокаивали. Она пыталась удержать рыдание, но ничего не получалось. Плакала тихо, стараясь заглушить всхлипывания. Мир посерел. Шли дни. Где-то теплилась надежда, что, Женя одумается. Сколько могла Зина скрывала беременность - утягивала живот. А однажды, набравшись решимости, постучалась в дверь Жени, за которой было шумно и весело. Навстречу вышли незнакомые праздные люди. Шла свадьба. Глаза Зины выхватили из толпы жениха с невестой. Женихом был Женя.
Утром начались схватки. Выросшая в деревне, не раз видевшая появление новой жизни на свет, она предполагала дальнейшие последствия. Превозмогая боль, Зина пошла в туалет и, здесь в кабинке, молодой здоровый организм легко вытолкнул на свет нового человека. Это была девочка. Она стукнулась о бетонный пол и криком огласила мир о своём приходе, прося у него тепла, любви и заботы. В панике, что крик услышат в общежитии, женщина закрыла липкий, скользкий, кровавый рот рукой. Беспомощное тельце напряглось, задрыгало ножками, ручками, затем обмякло и навсегда затихло.
Ничего не почувствовала Зина: ни жалости к ребёнку, ни ненависти к Жене. Непреодолимо хотелось спать. Переборов себя, вытерла кровавые следы, завернула неподвижное тело в тряпку, перевязала бельевой резинкой и выложила за окно на мороз в сетку, где хранилось привезённое из деревни мясо, в надежде, что позже найдёт ему другое место.
Она успела на вторую смену. Как всегда, поднимала и передавала кирпичи. Чувствовала, как усиливается кровотечение. Её затошнило. Потемнело в глазах. Стало трудно дышать, и она медленно осела на снег.
Очнулась в больнице.
- Где ребёнок? - Услышала она властный голос врача.
- Не умерла,- с горечью осознала Зина, вся сосредоточившись на свертке за окном, и с ужасом поняла, что никогда не сможет освободиться от этого видения.
Презираемая и отвергнутая всеми, она с больничной койки ушла за тюремную решётку. Из всех последующих дней запомнилась мать на суде. На ней был чёрный плюшевый пиджак, единственная приличная вещь в её доме, в чём она могла выйти в люди и платок - подарок мужа на свадьбу. Когда Зину в наручниках ввели в зал суда, они встретились глазами. На какое-то мгновение Зине даже показалось, что она обрадовалась, но тут же, губы её задрожали, она заплакала. Плакала от невозможности помочь дочери! Плакала, завидуя мужу, что погиб на войне, не познав этот позор! Ей стало плохо. Вызвали скорую помощь, сделали укол, увезли.
Ко всему привыкает человек, и Зина привыкла к жизни за колючей проволокой: шила телогрейки, окончила среднюю школу. Соседкой по койке была врач. От других заключённых Зина знала, что женщина осуждена за то, что помогала своему сожителю насиловать свою девятилетнюю дочь. Помогала - за ноги сопротивляющуюся дочь держала! Все его требование исполняла!
-Что ты смотришь всё время на меня, будто ищешь ответа в моём поступке? Наверное, помешана была! А теперь мы обе с тобой убийцы. Ты убила сразу. А я... хуже. Мне нет прощения. Слово мама в дочери может вызвать только боль и отвращение. Со мной всегда стоит её ужас, её крик и плачь. А солнце видишь, светит и нам, значит с этим грехом и болью ещё жить,- выговорила она однажды своё отчаяние Зине.
Переживание за прошлое сблизило. Врач выучила Зину массажу, и они делали его другим заключённым, за это им иногда подбрасывали редкие гостинцы с воли. Теперь к её первоначальной кличке "Монашка" добавилась ещё и другая, "Массажистка".
Зина отбывала срок четвёртый год, когда умерла мать. На похороны не отпустили.
При выходе на свободу, ей было около 30-ти. Первым кого она увидела, вступив на перрон родного города, был Евгений. В ней перемешалось всё: и что-то от чувства, которое она испытывала, когда измеряла длину следа его ботинок, и горечь за несбывшиеся мечты, и боль за тельце за окошком.
Евгений узнал её. Засуетился. Кажется, был готов начать новые заигрывания. Нагнулся, чтобы помочь поднять чемодан. Вдруг Зина заметила на его макушке потную розово - белую лысину с пятачок. Она была похожа на тельце тогда ещё живой девочки. Плешина тоже показалась мокрой, скользкой, кровавой. Возникло непреодолимое отвращение. Оно было так велико, что теперь Евгений навсегда был, вычеркнут из её жизни.
Зинаида устроилась на завод. Окончила техникум, стала работать бригадиром. Из заключения за ней перебрались на свободу лишь прозвище "Монашка-массажистка". Жизнь налаживалась.
Однажды бригаду облетела весть, что семья начальника цеха попала в дорожную аварию. Погибли жена и дочь. Остался Владимир Иванович с десятилетним сыном- инвалидом. Мальчик не мог ходить, нуждался в постоянном уходе. Как-то, встретив сразу посеревшего, постаревшего начальника, Зинаида поздоровалась и хотела пройти мимо, но он остановил её. Устало, обречено спросил:
-Не могла бы ты выйти за меня замуж?
-Я могу делать массаж вашему сыну,- поспешно ответила Зина, стараясь чем-то его обрадовать.
Зина ожила. Прочитала всё, что касалось болезни Вити, так звали мальчика, массажировала его.
-Хватит, тётя Зина, вы устали, - говорил мальчик, когда она начинала потеть от усердия и бесконечных растираний. Голос у него был как у отца мягкий, ласковый.
- Сам бог послал мне Витю, чтобы я могла искупить свою вину, - думала Зинаида Петровна, и тайком от Владимира Ивановича бегала в церковь. Ставила свечи за здравие Вити и мужа, за упокой дочки и матери, просила бога простить её. Несколько раз порывалась рассказать мужу о прошлом. Казалось, что он относится к ней незаслуженно хорошо. Но каждый раз Владимир Иванович уводил разговор в сторону, было, похоже, что не хочет её расстраивать воспоминаниями.
Минул год. Как-то все трое сидели за столом. Вдруг наступила тишина, Она исходила от Вити. Задумчиво глядя на Зинаиду Петровну, он сказал:
-Тётя Зина, можно я буду вас звать мамой?
Зинаида Петровна расплакалась и теперь летала, не чуя ног от счастья. Дела Вити постепенно пошли на поправку. К окончанию института он неплохо ходил, женился. Молодые уехали работать по направлению в другой город. И тут в давно налаженную, спокойную жизнь женщины пришло несчастье. Однажды с вечера Владимир Иванович лёг спать и не проснулся. Зинаида осталась одна. Покой искала на могиле мужа. Всё винила себя, что не уберегла такого человека. У молодых работа была перспективная, возвращение в родные края не планировали. Вскоре Зинаида Петровна ушла на пенсию, вечерами стала выходить посидеть с соседями на скамейке перед подъездом. "Судьи" беспечно называла их молодёжь, сверкая перед ними длинными ногами в коротких юбках и в брюках в обтяжку. "Судьи" и вправду судили молодежь за лишнюю вольность в их поведении, были в курсе многих событиях дома. Знали, кто с кем поссорился, кто, где умер, кто запил, кто от кого ушёл. И, конечно, когда повесилась Варька, пьющая наравне с мужем, жалели их детей: трёхлетнего Федю и восьмилетнюю Свету.
В один из таких вечеров женщины засиделись, а когда стали расходиться, увидели, что на улице остались только Федя со Светой.
-Нет папки дома,- сообщили они женщинам.
Зинаида Петровна завела детей к себе. С этого дня они и зачастили к ней. А однажды, когда она сидела с ними у подъезда, подошёл их отец, Света неожиданно сказала:
- Папа, давай возьмём новую маму.
- Какую маму? -удивился вдовец.
- Маму Зину,- радостно объявила девочка.
Зинаида Петровна постаралась всё превратить в шутку. Но скоро мужчина явился к ней при полном параде: вычищенный, выглаженный и предложил выйти за него замуж. Был он порядочно младше её и, ссылаясь на это, не вдаваясь в другие подробности, женщина наотрез отказалась от предложения, но заявила:
-Детей воспитывать помогу.
С этого дня дети зажили на два дома, большую часть, находясь у мамы Зины. Отец давал деньги на еду, одежду, время от времени предлагал выйти за него замуж.
- Мама, ты не спишь? Ты любила? - Напомнила о себе Света.
Зинаида Петровна начала рассказ с давнего зимнего вечера, сулившего так много счастья. И закончив, добавила:
- Любовь всегда начинается с улыбки, только кончается по-разному. Когда мужчина идет на близость, он часто сам не знает, что после может разлюбить. Это ещё мне моя мать сказала. А я не поверила. Сложно человек устроен,- вздохнула женщина, посоветовала: "Постарайся не допускать моих ошибок. Мне кажется, что самое красивое в любви, это её начало. Не торопись жить взрослой жизнью".
Прошло несколько дней. Сгущались сумерки. В печальном раздумье Зинаида Петровна стояла у окна в ожидании детей. Они были у подъезда. Федя кухонной щеткой сметал снег с асфальта, по которому Света дописывала: "Дорогая мама, я тебя очень люблю".
Охваченная неожиданным признанием, Зинаида Петровна с радостью пошла готовить ужин и ее уже не страшила наступающая ночь.