Мазурин : другие произведения.

Убить Отступника

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пролог, и 1 и 2 глава романа. Он вышел в издательстве "Грифон" (Москва) в 2012 году и полная версия в издательстве "YAM Publishing" (Германия) тоже в 2012 году В ноябре 2015 электронная версия появилась на ЛитРес.ру

 []
   ОЛЕГ МАЗУРИН
  
   УБИТЬ ОТСТУПНИКА
  
   альтернативно-исторический роман
  
  
  
   Для чего же русский народ и русское воинство несчастно?
   Оттого, что цари похитили у них свободу.
   Что делать христолюбивому российскому воинству?
   Ополчиться всем вместе против тиранства и восстановить
   веру и свободу в России.
   А кто, отстанет, тот, яко Иуда, предатель, будет анафеме
   проклят. Аминь!
  
   (С.Муравьев-Апостол "Православный катехизис")
  
  
  
  
   ПРОЛОГ
  
   ОН видел все как бы со стороны... Полупустой зал, паркетный пол. На полу - недвижимые тела его товарищей, накрытые белым холстом. А вот и его тело... Боже праведный, как же он плохо выглядит! Посиневшее лицо, вывалившийся язык, выпученные глаза. Смерть точно не красит человека. Тем более если она насильственная. Смерть подобного рода всегда запечатлевает на лице убиенного страшные гримасы.
   ОН умер. Это очевидно.
   Но... если ОН умер, то почему ОН так ярко видит эту картину? Почему ЕГО сознание свободно и легко парит под потолком? Почему ОН мыслит? Тела нет, а он мыслит. ОН существует? Ведь Cogito ergo sum. Но что это за состояние?.. Душа отделилась от тела? Это его душа видит?..
   Что же с НИМ происходит?..
  
   Светлой прохладной ночью 14 июля 1826 года к зданию Училища торгового мореплавания подъехала большая телега, на которой стоял огромный, высотою в два аршина и длиною в три, свежевыструганный сосновый ящик.
   Извозчик крикнул привычное "тпру" и натянул сильнее вожжи - лошадь послушно встала у солдатского пикета.
   - Стой, кто идет! - крикнул кто-то из служивых.
   - Свои! - отозвался возничий.
   - Кто свои?!
   - Свои, здешние!
   - Кому и дьявол свой! Далее нету хода! Слазь!
   Извозчик ухмыльнулся.
   - Вона как меня ласково здесь привечают.
   - А ты что думал, - парировал солдат. - Мы свою службу крепко знаем. Посторонних мы здесь не потерпим. Можем и пальнуть для острастки...
   - Ишь ты...
   - А то! Кто таков?! Отвечай взаправду!..
   Караул подступил к извозчику плотнее. Угрожающе блеснули стальные штыки...
   - А, ну, погодь, братец... - из сумерек вынырнул старший караула - сержант, который и признал в возничем торговца из мясной лавки!
   Вчера утром именно этот торговец по негласной договоренности с полицмейстером Дершау привозил к училищу тела пятерых казненных декабристов. А сегодня ночью мяснику предстояло забрать их обратно. Забрать и отвезти в условленное место. За это торговцу полицмейстер обещал заплатить хорошие деньги. А еще Дершау строго-настрого наказал торговцу держать язык за зубами и не распространяться о том, куда он путь держит и что за груз он везет. Не дай бог сболтнет кому-нибудь об этом - сразу в каземат бросят, а потом и в Сибирь сошлют на рудники. Не за грош пропадет человек! Ведь казненные в Петропавловской крепости преступники - птицы высокого полета, а их похороны - тайна государственной важности. И никто не должен знать об этом, никто.
   - А, это ты, Никодим! - поздоровался с возницей сержант, и солдаты тут же отвели штыки.
   Торгаш ощерился.
   - А кто ж еще? Конечно я. Окромя меня в такой час никто сюда и не пожалует.
   - Так оно-то так, да на всякий случай поспрошать-то надобно. Служба есть служба... Значит, стало быть, за грешными душами прибыл?
   - За ними самыми, за ними. Как договорено.
   - Тут в нашем воеводстве полный порядок. Лежат господа офицеры. Друг подле друга. Смирненько так лежат, тихо. Не балуют и не озоруют, упокой их душу, Господи.
   Сержант перекрестился.
   - Не озоруют, говоришь, - снова ощерился торгаш. - Так, дык, отозоровались они уже. Ишь какую смуту затеяли. И жизнью поплатились за то. Помогите-ка лучше, служивые, погрузить жмуриков. Сам-то я в одиночку не справлюсь с эдаким делом.
   - Это можно. Щас, только подмогу позову... Эй, солдатушки, браво-ребятушки, а ну-ка живо ко мне!
   Рядом с сержантом мгновенно, словно из сказки, возникли двое рядовых. Двое из ларца, красные с лица. Мужики дюжие, гренадеры! Встали в струнку: мол, что надо старый хозяин?
   - А ну-ка, молодцы-удальцы, давайте-ка выносите покойников по одному! Во-он к той телеге, - приказал им сержант.
   - Слушаюсь, - ответили двое из ларца и, перекинув ружейные ремни через шею, принялись выносить тела к телеге.
   В это время извозчик, взяв топор, принялся выдергивать гвозди из досок. Вскоре импровизированная крышка была снята.
   Вынесли первого казненного.
   Сержант с мясником, стоя на возу, приняли покойника за руки и за ноги и небрежно, словно куль с картофелем, забросили в ящик. Мертвое тело с грохотом стукнулось об дно.
   - Один на месте, язви его! - крикнул сержант. - Давайте братцы другого!
   Солдаты снова метнулись в здание. Вынесли второго покойника, третьего, четвертого... Вскоре тела всех пятерых казненных заговорщиков перекочевали из просторного и торжественного зала в тесный и жуткий гроб. Почти сутки Училище торгового мореплавания служил мертвецкой для государевых преступников.
   ...И вот доски снова заколочены. Гроб закрыт. Теперь путь наемного возницы лежал к Васильевскому острову. Служивые угрюмо отступили назад, а сержант махнул рукой вслед извозчику: мол, езжай, торгаш! И прощай! Прощайте и вы благородных кровей покойнички! Лежали вы в училище как последние бродяги, безымянные, не отпетые, не оплаканные. Может хоть похоронят вас по-человечески. Дай бог, снизойдет государь император до такой милости. Не зверь же он, в конце концов.
   ...Когда импровизированный катафалк доехал до Тучкова моста, из будки вышли вооруженные солдаты и полицейские-офицеры. Поодаль в зашторенной карете сидели полицмейстер, полковник Карл Федорович Дершау, военный министр, граф Петр Каземирович Дубов и его адъютант, пехотный капитан Павел Макаров. Именно этим людям высочайшим повелением было поручено организовать и провести тайное захоронение декабристов. Экипаж с важными лицами охранял конный отряд из казаков и жандармов.
   Один из полицейских, помощник квартального надзирателя Богданов, смело схватил лошадь под уздцы и крикнул извозчику:
   - Тпру! Стой! Это я Богданов. Узнаешь, Никодим?
   - Как не узнать вас ваше благородие. Узнаю.
   - Всё ли благополучно, любезный? Все пятеро здесь? - кивнул на ящик офицер.
   Мясник утвердительно затряс головой.
   - Ага, туточки, ваше благородие, все пятерка. Лежат смирно, не шелохнуться.
   - Тогда вот что, братец, слазь! Вместо тебя поедет другой. Телегу и лошадь вернем. Как только управимся. А покамест посиди здесь в будке, подожди немного. Эй, Дубинкин, залазь на телегу, бери вожжи... Повезешь этих...- Богданов запнулся, не зная как обозвать казненных. Подумал, подумал и добавил. - Мятежников. Понял, братец?
   - Как скажите, ваше благородие.
   Мясник без излишних возражений слез с воза и его отвели в будку. На место возницы сел другой квартальный надзиратель, унтер-офицер Дубинкин с пышными усами.
   Молчаливая траурная процессия двинулась в сторону острова Голодай. Впереди четверо конных жандармов. За ними - та самая телега с жутким грузом. За ней - тарантас с тремя солдатами инженерной команды Петербургской крепости, двумя палачами и одним лекарем. За телегами - возок с четырьмя надзирателями. Замыкала процессию карета Дубова и трое всадников-казаков.
   - Поделом этим мерзавцам, - продолжил прерванный разговор граф. - Вот, что удумали, подлецы, посягнуть на государственные устои, на самого нашего императора, помазанника божьего. Ах, злодеи. Да я бы на месте его высочества четвертовал бы всех главных смутьянов, причем прилюдно, а остальных отправил бы на виселицу или шпицрутенами засек до смерти, а наш монарх, откровенно говоря, проявил неслыханное великодушие. Не стал казнить, а лишь выслал в Сибирь. Весьма мягко поступил. Весьма. Уверяю вас сударь, сии якобинцы его высочество вряд ли бы пощадили, попади он им в руки в случае успеха мятежа.
   - Вы правы, ваше сиятельство, - как-то неохотно согласился с министром Дершау. - А объяснить великодушие нашего императора к мятежникам мне отнюдь не трудно. Не секрет, что многие из бунтовщиков в прошлом боевые офицеры, которые храбро сражались, как и с французами, так и с турками. И на этих войнах они отличились, причем с самой наилучшей стороны. И за свои подвиги герои получили награды, чины, именное оружие, продвижение по службе. Вот почему монарх был так добр с ними, Петр Каземирович...
   Голубые глаза министра засверкали яростной злобой.
   - Сие... бред сивой кобылы, милейший Дершау! Простите, коли я невежлив! Я тоже воевал, имею награды, ранения. И что из сего полагается, сударь? Я же не бунтую, не веду крамольных речей, не призываю к свержению существующего строя. А они бунтуют! А им никто не давал права затевать революцию. Никто! Коли ты истинный патриот, то должен быть верен отчизне всегда, при любых обстоятельствах, даже самых затруднительных. Коль ты защищал Россию-матушку, то тем более не вправе губить ее. А они, несомненно, учинили бы сие злодеяние, утопив страну в море крови и людских страданий. Ах, злодеи! Ах, бандиты!
   - Так точно, ваше сиятельство, потопили бы все в крови, - скрепя сердцем согласился Дершау.
   Полицмейстер не стал больше спорить с министром: что толку препираться с начальником, ведь, как известно вышестоящий чин всегда прав перед нижестоящим. К тому же Дершау было жалко казненных бунтовщиков. Некоторых он даже хорошо знал. Это были яркие неординарные личности, превосходные вояки, настоящие офицеры. Да, безусловно, они виноваты перед молодым императором, но они не были злодеями, по крайней мере, не такими как их рисует общественное мнение. Их вина от заблуждения ума, а не от испорченного сердца. А эти пятеро, что теперь по-скотски свалены в ящик, погибли во цвете лет. Самому младшему из них Бестужеву-Рюмину было всего лишь двадцать пять, а самому старшему - Пестелю - тридцать три года. Им бы еще жить и жить.
   "Господи, отпусти им грехи! Ибо не ведали, заблудшие души, что творили!"
   Дершау незаметно перекрестился, а Петр Каземирович все никак не унимался:
   - Возомнили себя якобинцами, благородными революционерами, тоже мне Робеспьеры и Мараты! Бунтовщики они и есть бунтовщики. Разбойники с большой дороги! Злодеи, мерзавцы, негодяи! Казнить их мало! На месте нашего монарха я бы выкорчевать сию пакость с корнями - и все тут! Чище бы стало в армии, пристойнее, да и в обществе тоже! Поутихли бы позеры-революционеры и их восторженные и экзальтированные последователи.
   - Как вы правы, ваше сиятельство, - поддакнул адъютант Макаров и преданно посмотрел на шефа.
   Дершау на этот раз промолчал.
   ...Телега дернулась. Дубинкин оглянулся на мертвецов. Ему показалось, что один из них открыл глаза. Озноб страха пробил полицейского. Он отвернулся и перекрестился.
   Свят, свят, свят! Чур, не меня!
   Только не оглядываться назад!.. Только не оглядываться. Скорее бы придать покойников земле и тогда успокоятся их души. Унтеру по-человечески было жалко господ. Ведь за народ они шли, за правду-матушку. За этого и пострадали, горемычные! При казни унтер стоял возле одного из них. Кажется, его звали Петр... Точно, Петр. Петр Каховский. Единственный из декабристов кто перед казнью сильно оробел. Вцепился в батюшку, да так крепко - насилу оттащили к эшафоту. Помощник надзирателя Карелин стоял около Пестеля, старший караула - квартальный Богданов - подле Бестужева, помощник Попов - возле Муравьева. Перед тем как им накинули мешки на голову, взглянули господа мятежники в последний раз на небо, да так жалостливо, что у всех надзирателей все внутренности перевернулись, аж мороз продрал по коже! Подопечному Дубинкина явно не подфартило. Во время казни веревка Каховского оборвалась, но его снова повесили. Как и двух других. А по русскому обычаю, если преступник сорвался с виселицы - значит, по всевышней воле не виновен и подлежит помилованию. А его повтороно казнили. Не по-божески царь поступил, не по-божески, раз повесил их повторно.
   Свят, свят!..
   Дубинкин снова перекрестился.
   Только не надо оглядываться назад. Не должны его мертвецы тронуть. Никак не должны. Он же им не сделал зла. О, Боже Иисусе, сохрани и помилуй бедного надзирателя!
   Свят, свят, свят!..
  
   ОН продолжал созерцать себя со стороны...
   ОН видел все в мельчайших подробностях. Свое недвижимое тело в синяках и кровоподтеках, застывшую гримасу смерти на лице, веревочный след на шее, окоченелые руки.
   Боль не ощущалась, присутствовала лишь легкая эйфория. Боль была тогда, когда веревка захлестнула горло. Сильнейшая боль. Потом резко отпустило - и сразу кромешная темнота, затем черная труба. И ОН летит по ней вверх. Там виден свет. Свет все ближе и ближе. И вот он заполонил все пространство. Стало невероятно блаженно и хорошо. Душа ЕГО воспарила над землей легче облака. Сознание стало ясным и свежим. И это состояние все никак не проходило. ОН продолжал все ясно видеть вокруг...
   Вот он, вернее его бездушное тело, а вот и его товарищи в импровизированном гробе. Смерть их примерила. Разногласия остались за роковой чертой. Неужели это и есть та загробная жизнь, о которой в миру все рассуждают и спорят? Выходит, за Харона - усатый унтер, а в качестве лодки - телега? Интересно куда их везут? В царство мертвых - Аид? Или в рай?.. Как забавно, господа!
  
   Процессия остановилась. Из кареты вылезли согласно ранжиру адъютант, полицмейстер и министр.
   Дубов осмотрел пустынный остров и на минуту задумался... Озабоченно погладил свою вспотевшую лысину, почесал двойной подбородок, пощипал пышные светло-русые бакенбарды, поморщил лоб, нахмурился, еще раз кинул взгляд на безлюдное пространство и указал место для захоронения. Солдаты с палачами дружно взялись за лопаты и стали копать яму. Полицейские с казаками с помощью веревок спустили гроб с телеги на землю. Снова оторвали доски. Трупы закидали негашеной известью, гроб закрыли крышкой и забили гвоздями. Когда яма была готова, ящик на тех же веревках спустили в могилу. Всех пятерых спустили, а именно: отставного подпоручика 12-ой конной роты 1 резервной артиллерийской бригады Кондратия Рылеева, отставного поручика Астраханского кирасирского полка Петра Каховского, подполковника Черниговского пехотного полка Сергея Муравьева-Апостола, полковника Вятского пехотного полка Павла Пестеля и подпоручика Полтавского пехотного полка Михаила Бестужева-Рюмина. В мундирных сюртуках, в белых рубахах.
   - Закапывайте! - дал команду граф. - Поторапливайтесь, канальи! Скоро утро!
   Дубов вытер лысину платком.
   Уф! Ну и удружил ему император службу - врагу не пожелаешь! Заведовать похоронным обрядом - еще не доводилось ему в своей долгой и насыщенной жизни. Хлопотно это все это, суетливо, неприятно.
   Уф, жарко!.. Скорей бы домой да на мягкую постельку с белоснежными шелковыми простынями.
   - Шевелитесь быстрее, служивые!
   Солдаты засуетились. Лопаты послушно вонзились в грунт. Комья свежевскопанной земли вперемежку с песком полетели в яму. Постепенно черно-буро-серая масса заполняла последний приют декабристов. Вскоре под толстым слоем земли скрылся ящик.... Ускоренный обряд погребения завершился. Могила готова. Правда, ни креста на ней, ни памятника, ни дощечки, даже не камня могильного. Словно бездомных собак похоронили, а не офицеров русской армии. Отныне эта могила будет считаться безымянным захоронением. Тайной за семью печатями. Секретом государственной важности. Так повелело его высочество. И так будет исполнено.
   - Выставить караул, хорунжий! - распорядился граф. - Никого сюда не подпускать.
   - Есть ваше сиятельство, - подчинился хорунжий, и четверка казаков осталась у могилы в похоронном карауле.
  
   Как интересно! ОН существует отдельно от тела. Тело погребено, а сознание существует. И куда же его Боженька определить? В рай? А может в ад? Да, право, какая разница, милостивый государь! А Дубов? Вот порядочная сволочь! Сам сочувствовал нашим идеям, а теперь за государя императора, за этого тирана проклятого, глотку рвет, нас поносит. Какая же он первостепеннейшая сука! Мразь!
  
   ...Внезапно в воздухе появился святящийся шар. Он вращался и пускал в разные стороны серебристые лучики. Лошади испугано шарахнулись, некоторые встали на дыбы и заржали. Все открыли рот от изумления и стали усердно креститься.
   Знамение?!
   Чудо?!
   Шаровая молния?!
   Сатана?! Что это?!
   Кто-то бросил лопату и упал на землю, прикрывая голову руками. Кто-то встал на колени и молился матери божьей. Дершау открыл в ужасе рот, глаза его широко округлились. Раздался сдавленный крик. Хотел осенить себя крестным знамением, но рука застыла в воздухе. Дубов схватился за сердце и повалился на землю. К министру кинулся поручик. Он первым очнулся от ступора
   - Немедленно, сию минуту лекаря сюда! - крикнул Макаров. - Ну, живо! Что стоите, ротозеи?! У его сиятельства удар! Спасайте его! Что же вы?! Лекарь! Где же он? Ну! Не стойте истуканами, живее!..
   А Дубов уже закатывал глаза: он умирал от сердечного приступа. Все кинулись искать врача. Еле отыскали. Бедняга лекарь забился под телегу и трясся от страха: так его напугала шаровая молния. Врача взяли под белы рученьки и подвели к графу.
   - Ну, давай, давай же! Что ты медлишь, братец, спасай его сиятельство! - прикрикнул на врача Макаров.
   Эскулап упал на колени, расстегнул верхние пуговицы министерского мундира...
   - Сейчас, сейчас, господин офицер, я уже осматриваю больного...
   Снова уставившись на летающий шар, побледневший эскулап машинально нащупал пульс у его сиятельства. Пульс еле бился. Сердце министра все слабее и слабее качало кровь, хлипкие его толчки постепенно затихали. Человеческий двигатель ломался на глазах, душа постепенно покидала тело. А шар все выше и выше поднимался в небо. Наконец остановившись в одной точке, он на секунду, ярко блеснул и мгновенно исчез, словно его и не было.
   - Все кончено, господа! - громко сказал врач и встал с колен. - К глубочайшему сожалению, его сиятельство, Петр Каземирович Дубов, скончался.
   Все охнули. Теперь внимание всех присутствующих устремилось на неподвижно лежащего министра. Кто-то снял головной убор и скорбно склонил голову, кто-то сронил слезу, кто-то перекрестился.
   - Какое несчастье! - воскликнул Дершау. - Как же так? О, боже!
   - Не может быть! - чуть не заплакал Макаров.
   Адъютант никак не хотел верить в скоропостижную смерть его сиятельства. Он до последнего надеялся, что шеф его все-таки оживет. И вера его не подвела. Чудо свершилось! Когда шефа переносили в карету, сердце министра неожиданно затрепыхалось. Дубов открыл глаза и застонал! Значит, приступ не до конца сразил генерала. Его сиятельство переборол смерть!
   Все вновь были потрясены, но теперь уже этим происшествием, и даже на какой-то миг забыли о зловещем шаре...
   Дубова в сопровождении жандармов и лекарей срочно повезли домой. Вскоре карета министра миновала будку на Тучковом мосту. Приблизительно через полчаса за каретой проследовал тарантас с солдатами, а еще через десять минут к будке прибыли две телеги: одна пустая - с унтер-офицером Дубинкиным, другая - с его сослуживцами. Богданов по поручению Дершау заплатил мяснику деньги и разрешил забрать свою повозку. Дубинкин завязал вожжи за штырь и слез с облучка. Торговец удивленно взглянул на унтера: вояка заметно поседел.
   - Вот беда! Беда-то какая! Страху видимо натерпелись, господин офицер? - взволновано заговорил торгаш. - Аж поседели как лунь. Мертвецы всегда жуткое зрелище. Вот беда...
   Подавленный унтер молча кивнул, потрогал свои волосы. Движения его были замедленными, механическими. Человек явно пребывал в шоковом состоянии. Даже стал немного заикаться.
   - Пос-се-дел... гов-в-воришь?..
   - Да, засеребрился весь... Хорошо, что меня туда не отправили, насмотрелся бы всякой жути, опосля ночами не спал, кошмары бы мучили. Все мы там будем. Нам ли людям смертным переживать об том. Все равно никто живой из этой жизни не вышел. То-то. Но-о!.. - философски изрек торговец и подстегнул лошадь.
   Колеса натужно заскрипели, и телега, покачиваясь и громыхая, покатилась прочь от сторожевой будки. Мясник был несказанно рад, что так удачно от всего этого отделался: во-первых, не участвовал в жутком спектакле под названием "погребение заговорщиков", а во-вторых, еще и деньги получил.
   - Прощавайте, люди добрые! Не поминайте лихом! - крикнул напоследок торгаш и снова подстегнул лошадь.
   Животина пошла шибче.
   Унтер ничего не ответил. Перед глазами как наяву все стоял и стоял этот загадочный серебряный шар. Даже смерть министра не так взволновала унтера как это необычайное явление. Но что же это? Чертовщина какая-то? Или божий знак? А может знамение? Так или иначе, Дубинкин до конца жизни будет помнить об этой дьявольщине. Если конечно проживет эту жизнь, жизнь хорошую, долгую. Да чтобы он еще раз согласился присутствовать на казни и или похоронах жмуриков такого разряда - да ни за что на свете! Нет, нет и еще раз нет! И пусть за неповиновение сошлют в Сибирь или на Кавказ. Пусть отходят шпицрутенами по спине, пусть прогонят сквозь строй! Любое наказание приемлет. Пусть! Но не будет Дубинкин участвовать в таких делах, не будет! И все тут! Хоть режь его!
   Дубинкин с благоговейным страхом посмотрел на небо.
   "Не к добру сей шар! Предзнаменование какое-то что ли? Неужто сызнова какой-нибудь Наполеон Бонапарт объявится? Тогда перед началом войны люди огненную комету в небе видели. То было настоящее знамение. И оно же сбылось! И шар оный - тоже знамение? Пожалуй, так. Представляю, каково будет тем казачкам служивым, что остались у страшной могилы. Вот страху натерпятся! Я бы ни за что там не остался - хоть стреляй! Итак, побелел как снег. Хватит с меня чудес чудных!"
   Дубинкин тяжело вздохнул. Сейчас он придет к себе, нальет пару стаканов водки, употребит по назначению и завалиться спать. Надо на время забыться, избавится от этих ужасных впечатлений - иначе с ума можно сойти. Придя домой, квартальный надзиратель сразу же достал штоф с водкой. Только выпил служивый не два стакана, а три и, упав на кровать, моментально отключился.
   А у безымянной могилы декабристов на острове Голодай еще четыре месяца стоял караул. А пока стоял, мистические явления продолжались. Пару раз появлялся серебряный шар, раза три - призрак в военном мундире, а однажды воющий бестелесный дух. За это время от увиденного двое солдат точно с ума сошли, трое поседели навсегда, остальные пережили сильнейший эмоциональный стресс, который потом снимали ударной дозой спиртного. И когда похоронный пикет оттуда сняли, солдаты караульной службы вздохнули с огромным облегчением.
   А что потом на этом месте происходило, уже никто не видел. И никто не мог поведать об этом. Лишь только небо, солнце и река, как вечные и немые свидетели всех без исключения исторических событий происходящих на Земле. Могли поведать, но не хотели. Природа умеет хранить чужие тайны, умеет и скрывать следы человеческих преступлений. Пройдет время - и оно с помощью ветра, дождя и песка сравняет безымянную могилу с землей и навсегда скроет от человечества ее точное местонахождение.
   Где она теперь никто не знает. До сих пор ее ищут.
   Ищут.
   Но никак не найдут.
   Вечный покой, вам, господа декабристы!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 1
  
  
   Конец лета в Енисейской губернии выдался на редкость дождливым и холодным. Вот и сегодня 13-го августа 1831 года в уездном городе Белояре к вечеру поднялся порывистый ветер, налетели свинцовые тучи, громыхнул раскатистый гром, и серебристые молнии кривыми клинками разрезали непроницаемую темень - и над избами пронесся косой и шумный ливень.
   Ближе к ночи дождь сбавил свой натиск и нудно забарабанил. По крышам, по крылечкам, по ставням, по окнам... Забулькал в лужах и бочках. Батюшка-Енисей, осыпаемый дождевой дробью, рокотал и катился вдоль черных утесов, играясь как малый дитя вихрастыми волнами...
   Все в округе было тихо, покойно...
   Бывший казачий острог, убаюканный монотонным дождиком, плавно растворился в мирном покойном сне. В изголовье город бросил антрацитовое небо, вместо перины - мягкую песчаную площадь, а вместо одеяла - ночной покров. Глаза-ставни, бесчисленные и разноцветные, прикрыл до самого рассвета. Город заснул сном праведника...
   Часовые - гигантские ели и могучие сосны вкупе с фланкерами из осинового и березового братства, перекрыв все подступы к городу, не давали никому не обойти, не объехать дружную лесную заставу. Ни пешему, ни конному. А вдоль улиц в ночном карауле притаились уже другие "дозорные" - елочки, березки, клены... В палисадниках и вокруг домов сгрудились "сторожа" похлипче и помоложе - черемуха, яблоня, сирень, ранет...
   В одном из бревенчатых домов, что находился на краю города, бодрствовал постоялец. Он сидел за круглым столом в комнате, служившей ему одновременно кухней, обеденным залом и гостиной, и что-то увлечено сочинял. В соседней комнате спала жена и полуторагодовалый сын. Свеча на столе догорала, чай давно остыл, а пирожок с капустой так и остался не доеденным. В доме царила мирная тишина, был слышен лишь торопливый скрип гусиного пера и шелест бумаги.
   Михаил Боташев - в прошлом штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, а ныне ссыльнокаторжный - с особым вдохновением писал о событиях 1825-го года. С тех пор прошло уже немало времени, но воспоминания о той драматичной и молниеносной революции были свежи и ярки. Казалось, что она случилась не шесть лет назад, а буквально накануне. Порой воспоминания болезненно жалили, тяготили, вынимали жилы, ныли как незалеченные раны, но все проклятые никак не покидали измученное сердце. Ну, просто никак! Эти воспоминания будто огромным железным якорем вонзилось в его душу. И как штабс-капитан не пытался избавиться от него, но все безуспешно. Особенно тяжелы были воспоминания о роковом дне - четырнадцатого декабря. Да и разве можно было забыть ЕГО?! Даже после стольких лет?! Он стоит пред глазами как наяву. Промозглая холодная погода, пронизывающий до костей леденящий ветер, грохот пушек, визг картечи, стоны, крики, горячая кровь, растапливающая снег и тут же превращающаяся в лед. Бегущие толпы солдат. Убитые, раненые, тонущие в полыньи. И горькое и полнейшее отрезвление: что же я наделал, глупец?! А потом этот этап в жуткую Сибирь, острог, завод, поселение. Рухнувшие надежды, мечты, цели... Сколько пережито, сколько выстрадано, сколько прочувствовано - вспомнить страшно!
   Вот об этом, а также о своих изменившихся взглядах и убеждениях и писал бывший гвардеец. Рукопись Михаил планировал закончить к середине месяца и как можно скорее, через надежного человека, переслать в Москву, к старшему брату Василию, командиру 19-го пехотного полка. Причина такой поспешности - недавнее письмо от брата. Он тоже, как и Михаил, принял решение выйти из тайной организации. А эта рукопись - ниточка к спасению. И только ради этого спасения он даже изменил сроки написания и содержание последних глав. Возможно, получив важную рукопись, Василий отважится на поездку в Петербург, к его высочеству. Отдаст молодому монарху записки и покается. Вероятнее всего, император накажет братьев Боташевых, зато великая Россия спасется от будущей кровавой и беспощадной междоусобицы.
   "Хватит заговоров! Хватит тайных союзов! Достаточно уже пролито крови! Не надо больше загубленных жизней! И сломанных судеб тоже не надо! Пришло время созидать! Пора браться за реформы и воспитывать общественную мысль! Революцией ничего не изменишь, только навредишь".
      От прилива вдохновения сердце Боташева возбужденно стучало. Перо размашистым почерком стремилось донести до читателя вскрывшийся нарыв мыслей, чувств и воспоминаний.
   "В оное время, меж многочисленных тайных союзов и уний существовала еще одна организация вольнодумцев. Она была строго засекречена и являлась самой мощной среди всех обществ революционного толка. Мощнее даже, чем Северное и Южное общества. А возглавлял ее генерал-губернатор М.А.Милорадович. В нее входили его личный адъютант А.П. Башуцкий, а также всеми известный..."
   Залаяли собаки. Ссыльный закончил предложение, поднял голову, прислушался...
   "Опять брешут, проклятые. Ни днем, ни ночью покоя от них нет. Выйти что ли, прикрикнуть на них?.."
   Боташев хотел, было, встать из-за стола, но вскоре собачий лай прекратился, и ссыльный вновь склонился над рукописью... Окунул кончик пера в чернильницу, отряхнул и быстро вывел на бумаге новое предложение:    "Именно сия персона после трагической кончины графа Милорадовича взял на себя руководство оным Союзом..."
   Скрипнула дверь. Послышались чьи-то шаги. Перо в руке Боташева застыло...
      - Фёкла?.. - не повернув головы, спросил декабрист.
   Ответа не последовало. Значит, это не служанка. А кто? Боташев недоуменно оглянулся... Вместо служанки в комнату вошел неизвестный мужчина в крестьянской одежде. Его лицо скрывали поднятый воротник и надвинутый на лоб картуз. Боташев, бывалый вояка, не оробел и нарочито грозно спросил:
      - Кто вы, любезный? И что вам здесь надо?..
   Незнакомец ничего не ответил, а только подступил к Боташеву. Вдруг декабрист удивленно поднял кустистые брови и раздвинул толстые губы в подобие улыбки. Он, кажется, узнал таинственного гостя.
      - Ты? В такой час?.. Да что за надобность, извольте, спроси...
   Штабс-капитан не успел договорить. В руках крестьянина блеснул нож - и острое лезвие вонзилось Боташеву в шею! Кровь брызнула горячей струей! Убийца выдернул нож и для верности ударил жертву со всей силы в бок. Боташев охнул и с шумом повалился на пол. Декабрист мгновенно скончался. Душегубец хотел, было, вытащить нож, но лезвие прочно засело в теле.
      - Черт, - тихо выругался неизвестный.
      - Михаил?.. - послышался встревоженный голос.
   Это от шума проснулась жена Боташева. Она не успела ничего понять, ни закричать, как убийца резко подскочил к ней и стал душить. Жертва попыталась освободиться от цепких объятий, но тщетно: негодяй ни на миг не ослаблял своей мертвой хватки. Женщина покраснела, захрипела, засучила ногами, натянулась струною - и вмиг обмякла...
   Кажется, все. Она не дышит...
   Убедившись, что женщина мертва, преступник снял с ее безымянного пальца обручальное кольцо. Покрутил украшение в руке, полюбовался и сунул в карман. У Боташева изверг тоже забрал кольцо, вернее, содрал. С трудом, чуть ли не с кожей. Рукопись преступник тоже не обошел своим вниманием: схватил ее со стола, пробежался глазами по страницам, удовлетворительно хмыкнул и сунул за пазуху. Пошарил глазами по комнате... Чем бы еще поживиться?
   Ага, кажется, нашел...
   Под кроватью виден большой деревянный сундук с большим навесным замком. Вот где наверно хранится куча добра и денег! А может, и золотишко там припасено! Надо проверить. А, ну-ка!..
   Преступник с трудом вытащил сундук из-под кровати. Нашел под подушкой ключ, открыл сундук и пошарил внутри...
   Есть!
   Вот повезло, так повезло! Добыча просто невероятная! Надо же! Ассигнаций на две тысячи рублей, двести рублей серебром, золотые украшения, фамильный перстень с рубинами и сапфирами. Вот оно криминальное счастье! А ведь мог и не разжиться такой добычей, соблюдай его жертва одну из императорских директив, которая гласила, что всем ссыльнокаторжным по делу декабристов в строжайшем порядке предписано хранить все свои деньги у окружного начальника (если ссыльный на поселении) или у коменданта (если осужденный в тюрьме или остроге). Но Боташев периодически нарушал это распоряжение, оставляя часть присланных родительских денег у себя. За что и поплатился.
   Убийца набил добычей карманы и снова осмотрелся. Подошел к люльке, где безмятежно спал младенец, взглянул на него и на минуту задумался. Постоял, постоял и вышел из дома. Бросил мимолетный взгляд на приоткрытую дверь во времянку: там лежали зарубленные топором служанка и ее муж. Во дворе валялись отравленные собаки, а возле них - кусочки мяса, начиненные ядом. Преступник удовлетворенно хмыкнул: Степан не подкачал его! Сделал свою работу добросовестно.
   Главарь притворил калитку, оглянулся по сторонам и нырнул в начинающийся прямо за забором сосновый подлесок. Там его уже поджидал подельник Степан. Рябое лицо, мощный подбородок, косая сажень в плечах. На лбу выжжена буква "В", а на щеках - буквы "О" и "Р". Степан держал за поводья пару гнедых коней. За спиной преступника висел охотничий карабин, а за поясом торчал топор. Увидев главаря, каторжник радостно осклабился:
      - А я переживаю - душа наизнанку. Ну, так как? Все прошло без сучка и задоринки?
     - Само собой, Степан. Гляди-ка, да у тебя вся одёжа в крови.
      - Да и у вас тоже кровь на рукаве.
   - Ничего, почистим.
   - И куда мы тепереча?
   - Прежде на Захаровскую заимку. А далее в город Солнца, там нас точно не достанут полицейские ищейки.
   - Знамо дело, туда нужно двигать... Добыча-то, чай, добрая, а?
     - Добрая.
     - Это хорошо. А нож мой, чай, не при тебе?
   - К сожалению, обронил я его в избе, Степан. Прости, друг, я тебе другой нож подарю, не хуже твоего будет.
   Каторжник тяжело вздохнул.
   - Эх, жалко моего самодельного кинжала, я к нему уже привык за два года. Выручал меня не раз. Да-а...
   Главарь развел руками.
   - Веришь, Степан, казню себя за сию потерю, очень казню. Но возвращаться назад и искать его, думаю, смысла нет. Да и время поджимает. Уходить нам надо отсюда и как можно скорее. Ну, братец, пора в путь... Вот и дождь нам в подмогу.
   Злоумышленники, сев на лошадей, направились вдоль реки. Дождь припустил еще сильнее. Стихия постепенно размывала конские следы, тем самым уничтожая свидетельства человеческого злодеяния. Отъехав версту, убийца остановил коня и огляделся... Подельник, следуя примеру главаря, натянул удила и вопросительно взглянул на него.
   - Что-то, Степан, пить хочется, - сказал главарь.
   - Знамо дело, если жажда мучит, испить-то водицу надо-то, - закивал головой подручный.
      Всадники спешились...
   Внимательно осматривая каменистый берег, главарь подошел к темной, в клочках пены реке, подцепил ладошками воду и выпил. Оглянулся назад - его подельник отвлекся на пролетающих мимо уток. Убийца незаметно для спутника взял увесистый камень и спрятал за спину. Подошел к Степану, изловчился ...
   - Однакож, дождь, кажись, кончае... - подельник не успел договорить фразу как главарь резко и точно ударил его камнем в висок.
   Мужик вскрикнул, пошатнулся и, словно могучее дерево, сраженное молнией, рухнул замертво. Кровь хлынула из раны тонкой струей, окрашивая речную гальку алым цветом. В изумленных остекленелых зрачках бандита отразилось темное непроницаемое небо.
      Главарь забросил далеко в воду карабин, топорик, торбу, схватил остывающее тело под мышки и поволок к Енисею. Каждый шаг давался душегубу с трудом: умерщвленный подельник весил прилично.
   Вот еще одна сажень, другая... Вот и край реки. Преступник чуть не упал. Чертыхнувшись, отер ладонью пот со лба и с висков...
   - Ну, боров, тяжелый, зараза... Уф...
   Убийца отыскал на берегу большой камень, привязал к ногам жертвы и, схватив труп за шиворот, затащил в реку. Когда труп полностью погрузился в воду, злоумышленнику стало легче его тянуть. Потом отвязался камень - и стало еще легче. Едва вода стала по пояс, главарь пустил труп вниз по течению.
   - Плыви, дурень, плыви, - недобро усмехнулся преступник.
   Бурная река, подхватив недвижимое тело, быстро сплавила его до ближайшего водоворота. Будто легкое бревнышко. И могучая пенистая воронка, черная и страшная, напоминающая собой гигантскую беззубую пасть, с чудовищной силой впилась в мертвеца и, закрутившись стремительным волчком, утащила на самую глубину черной бездны. Душегуб переоделся в чистую одежду, а старую, запачканную кровью, набив речной галькой и завязав крепким узлом, закинул далеко в воду.
      - Свобода и процветание, - сказал убийца и сел на коня. Взяв под уздцы другого, лихо поскакал в сторону города.
     А капли дождя усердно били по окровавленным камням, смешивая ее с песком и грязью, тем самым, уничтожая последние улики человеческого вероломства.
     Кап, кап, кап, кап...
      Всадник постепенно растворился в темноте.
   Дождь прекратился. Стало рассветать. Алая полоска едва-едва просвечивалась сквозь пасмурное небо. Утро бесцеремонным и всесильным хозяином вторглось во сны горожан, распугивая, словно мелкую рыбешку, разноцветные сновидения, и вырывая петушиными криками людей из блаженного небытия. И люди, открыв глаза и сладко потянувшись, покидали теплую постель...
      Город еще не ведал о свершившемся злодеянии.
  
   ***
  
   Разносчики старались изо всех сил переорать друг друга. Зеленщики, коробейники, лоточники. Их зычные крики летели поверх оград, решеток, фонарей и заборов и навязчиво проникали в открытые окна солидных особняков. Крики были различны и по тону и по тембру. Мальчишечьи - звонкие, озорные, радостные; мужичьи - низкие, басовитые; бабьи - тонкие, визгливые, порой истошные; а стариковские - надтреснутые и хрипловатые.
     - Вот петрушка, салат, укроп, огурчики, помидорчики!
      - Пироги румяные да с пылу, с жару! С капустой, картошкой и грибами!
   - Купишь, барин, сей орех, в жизни ждет тебя успех!
     - А вот баранки маковые! Какие вкусные и ароматные!
   - А вот украшения для барышень! Духи, румяна, ароматная соль! Ленты, платки! Все превосходного качества! Подходите, не стесняйтесь!
      В Москве заканчивалось бабье лето...
   День выдался ясным и безоблачным. Но тучи все равно присутствовали. Пасмурные, тяжелые, непроницаемые. Правда, не на небе, а на челе генерал-майора Василия Боташева. У него было дурное настроение и выражение "мрачнее тучи" как нельзя лучше подходило для его душевного состояния. Боташев неторопливо мерил шагами свой кабинет и о чем-то напряженно думал. Вот он подошел к распахнутому окну и выглянул на Петровку... Быть может, уличная панорама отвлечет от мрачных дум?
       Как всегда после полудня на Петровке царило оживление. И дело не только в коробейниках. На улице было полным-полно и другого народа. Различных чинов, сословий, возрастов, пола, рода занятий. В спешащей по своим делам толпе то и дело мелькали скромные картузы разночинцев, разноцветные шляпки и капоры барышень, строгие черные цилиндры господ, разномастные фуражки и кивера военных.
   Возле Высоко-Петровского монастыря шатались убогие и попрошайки, неспешно гуляли прихожане и сновали монахи с прислужниками. Жандармы - два усатых унтер-офицера в голубых мундирах - не торопясь, прохаживались вдоль улицы и о чем-то весело переговаривались, а один жандарм - рядового звания - застыл в карауле у черно-белой будки со шлагбаумом.
      Петровка считалась центральной улицей, поэтому худо-бедно была замощена булыжным камнем в отличие от других, окраинных улиц и переулков, замощенных только накатами из бревен или вообще ничем. На этой улице селились в основном состоятельные и сановитые люди. Недалеко от Боташева, по правой стороне, находился огромный и длинный особняк Раевских, слева - заново отстроенный после пожара 1812 года дом Волковых. За каменными домами и монастырскими стенами ютились огородики, избенки, сараюшки, а далее - текла заключенная с недавних пор в трубу речка Неглинная.
     То и дело раздавался топот и цокот лошадиных копыт, гремели по мостовой неповоротливые крестьянские телеги и водовозки с огромными деревянными бочками, с грохотом, гиканьем и свистом, проносились коляски лихих извозчиков и возки разудалых купцов, плавно, тихо стуча, проплывали рессорные экипажи состоятельных господ. За ними иногда бежали чумазые мальчишки и свора бродячих собак. Шавки злобно и пугливо лаяли, а мальчуганы озорно горланили. На улице стоял один сплошной неумолкаемый гул.
   Взъерошенный шустрый воробей уселся, было, на карниз генеральского дома, но, качнувшаяся в окне человеческая фигура напугала его, и он тотчас же упорхнул прочь.
      Жизнь кипела...
      А в том году, в это же время, по улицам древней столицы, почти пустых и мрачных, бродила ее высочество Смерть. Пылали костры, уныло звонили колокола и увозили на подводах умерших людей. Холера, проникшая из Бухары на Кавказ, а затем опустошившая Астрахань, вверх по Волге проникла в Москву. Многие тогда москвичи померли от Колеры Морбус, а генерал еле отбился от смертоносной заразы. Хорошо, что стал лечиться на начальной стадии болезни. Принимал всевозможные лекарства, обильное питье, медик во избежание распространения эпидемии окуривал комнаты особняка хлором. Исхудал Боташев, ослаб, но выжил. Хвала богу за то чудесное исцеление.
      ...Сумрачный Боташев тяжело вздохнул и отошел от окна. Жизнь идет своим чередом, и никому нет дела до его переживаний. А одно несчастье следуют за другим. Что за напасть! Поистине, беда беду родит. Месяц назад он покинул свою дивизию в Тульчине и приехал в Москву в отпуск, и, казалось, впереди достаточно времени для полноценного отдыха и семейного счастья, а оно вот как получилось. Отпуск быстро пролетел, к тому же из далекой Сибири пришло ужасное и трагическое известие: его горячо любимого брата Михаила убили беглые каторжники. Не пощадили мерзавцы и его жену - местную жительницу, а также слугу и служанку. Слава богу, что ребенка не тронули. Негодяев-душегубов ищут, но пока все усилия тщетны: словно испарились куда-то. Да и где их найдешь, если сибирская тайга непомерно велика, там не только добрая тысяча людей может затеряться, а целые страны подобные Испании и Франции вместе взятые.
      Матушка, батюшка, сестры - все они безутешны от великого горя! Василий успокаивал родных как мог, но разве можно было их утешить! Отныне он их единственный сын, брат, наследник, опора княжеского рода. И на него они молись. Не дай бог что-то с ним случиться, они же не переживут...
      А еще Боташева тяготили мысли о его принадлежности к тайному союзу. С некоторых пор генерал престал разделять взгляды и идеи своих товарищей и уже подумывал о том, как безболезненно покинуть ряды заговорщиков. Но как решиться на это? Ведь выступить открыто против Союза - значит навлечь на себя и свою семью смертельную угрозу. А встать под защиту государя - значит предать тысячи людей. А у этих людей есть семьи, родные, близкие. Количество безвинно пострадавших во много крат увеличится. И все они окажутся в незавидном положении, вне общества, без средств к достойному существованию и в жестокой царской опале на много-много лет. Жалко их было генералу. И в тоже время нельзя было допускать новой революции. Зачем России новая кровавая междоусобица!
   Генерал беспокойно ходил по кабинету.
      "И что же мне делать? Какие действия предпринять? Где же выход?! Боюсь, что смерть Михаила была не случайной? Может статься, сие - дело рук людей Диктатора? А что если они перехватили мое письмо к брату, где я выказывал готовность выйти из Союза? В таком случае я приговорен к немедленной смерти! И шанса не спасения нет! Оным займется, безусловно, верный пес Диктатора - Максимилиан и его опричники. Они безжалостны и неумолимы к врагам революции".
      От этой мысли генералу стало не по себе. Он поежился. Осторожным тихим шагом в комнату вошел камердинер. Вежливо произнес:
   - Барин, завтрак готов-с, пожалуйте-с к столу. Барыня ждет-с.
      Генерал кивнул. Подавленный и сумрачный он спустился в зал. Там, за накрытым столом, сидела его жена и две дочери. Далее последовал традиционный обмен приветствиями.
      - Доброе утро, папенька!
   - Доброе утро, мои пташки!
     - Доброе утро, дорогой!
   - Доброе утро, милая!
      Поцелуи в щечку. Чмок, чмок, чмок... Генерал немного просветлел: дети всегда утешают.
   За столом прислуживали три лакея под присмотром дворецкого. Генералу поднесли омлет с ветчиной. Боташев отрезал ножом кусочек, подцепил вилкой, вяло пожевал: аппетита что-то не было. Василий в последнее время чувствовал резкое ухудшение здоровья. Приступы тошноты, недомогания. Почему-то эти симптомы наступали сразу после принятия пищи. Боташев положил приборы на тарелку и отодвинул. Это означало, что обед он закончил. Генеральша, заметив этот жест, всерьез обеспокоилась:
   - Дорогой, отчего ты не ешь? Заболел? Или может невкусно приготовили?
   - Что ты, матушка, право не стоит обо мне так беспокоиться. Блюдо приготовлено превосходно, просто аппетита нет. Да-с... Я, пожалуй, матушка, поднимусь в кабинет, а вы кушайте, кушайте на здоровье. Да, вот что... Скажи Маше, пусть принесет мне горячий чай, а листья для заварки пусть непременно возьмет из желтой коробки, той, что я привез из похода, а также последний номер "Северной пчелы" и "Библиотеки". Я почитаю на диванчике. Распорядись приготовить, Натали, не забудь.
   - Хорошо, дорогой. Непременно.
   Генерал поднялся в свой кабинет.
   Вскоре в кабинет впорхнула принятая две недели назад огненно-рыжая горничная по имени Маша. Молоденькая, милая, аккуратная, и... очень соблазнительная. Вид ее красивой волнующей груди и потрясающего зада вызывал у Боташева нескромные желания. Переживания переживаниями, а организм требовал свое. Генерал уже давно не спал со своей раздобревшей женой, та вызывала лишь стойкое отвращение. Дабы не утратить свою мужскую силу, он тайно посещал элитные бордели с проститутками за 100 рублей, развлекался с актрисами, а также имел любовниц среди привлекательных вдовушек и замужних дам. Не брезговал генерал и горничными.
   Как-то в особняке прислуживала миловидная девица Глафира, покорная, безотказная, так вот с ней Боташев иногда от души забавлялся. Жаль, что Глаша уехала в деревню на похороны своего отца, затем неожиданно заболела и слегла, пришлось временно взять в особняк новую служанку - Машу. Эта девица явно обещала райское наслаждение: она упруга телом, ненасытна, свежа, явно пригожее, чем Глаша. Иногда генерал оглаживал ее как сноровистую молодую кобылку, шутливо прижимал к себе горничную, тискал, щипал. Маша же, принимая игру, не особо сопротивлялась, но и не торопилась расстаться с честью.
   Горничная ласково проворковала
      - Попейте чая, Василий Николаевич. Вот ваши журналы.
   - Спасибо, Машенька.
   Генерал привычно ущипнул горничную за заднее место. Служанка деланно засмущалась.
   - Ой, что вы делаете, Василий Николаевич? А что ежели ваша жена увидеть сие безобразие, мне, поди, тогда доподлинно несдобровать.
   - Не бойся, Машенька, не увидит. Подойди поближе...
   - Ой, я пойду, хорошо, барин? У меня поручений много, да и барыня зачем-то звала.
   - Верно обманываешь меня, плутовка? Никаких поручений у тебя и в помине нет, да и барыня вряд ли звала. Да, ладно, ступай, ангел мой. После поболтаем, после.
      Маша, стрельнув глазками и вильнув своим восхитительным задом, упорхнула из комнаты. Генерал внутренне улыбнулся:
     "Вот же плутовка! Как-нибудь я тебя уломаю, стрекоза-попрыгунья! И, похоже, сей день скоро настанет, весьма скоро. Возможно, что даже завтра. Вполне подходящий денечек для этого дела. Завтра женушка с дочурками и баронессой Кауфман собираются в Сокольники на пикник, а я притворюсь больным и останусь дома. И когда мои уедут, вызову Машутку в кабинет под благовидным предлогом: дескать, мол, подай чай, любезная. А она, наивная дурочка, и его принесет. А там дело нехитрое - на мягкий диванчик и понеслась кавалерия! Приголублю сию плутовку от всей души! Эх! Как Глафиру. А далее, ежели она хорошо будет вести себя, возьму в Тульчин, пусть прислуживает да обслуживает. Ух, рыжая бестия!"
   Настроение у генерала немного улучшилось. Боташев взял щипчиками кусочек сахара и положил в дымящийся густой чай. Размешал его серебреной ложечкой и сделал пару осторожных глотков. Несладко. Добавил еще кусочек сахара.
   Попробовал.
   Теперь в самый раз!
   Чай генерал любит пить сладкий крепкий и горячий. Не остужал на блюдце как его жена или дочери, а пил прямо из чашки. Что поделаешь: привычка походной жизни. А какой аромат от заморского напитка! Еще пара осторожных глотков. Какое блаженство!..
     Неожиданно генерал почувствовал себя плохо. Его резко затошнило, в глазах потемнело. Он присел на диван, с трудом дотянулся до колокольчика и позвонил. Тут же примчалась Маша. Она сразу заметила, что с хозяином творится что-то неладное. Но что именно, она пока не знала.
   - Что с вами, Василий Николаевич? - обеспокоено спросила служанка у барина.
   Резко побледневший Боташев умоляюще простер в ее сторону руку и прошептал:
   - Машенька, пошлите за доктором, да поскорее. Что-то плохо мне стало. Сдавило сердце. Трудно дышать.
   - Сию минуту, барин!
   - И позо...ви... Ната... лью... Сергеевну...
   - Хорошо, барин! Я щас!..
   Горничная убежала. Вскоре в кабинет влетела перепуганная генеральша, за ней дочери и многочисленная челядь.
   - Вася, что с тобой?! - в ужасе закричала Наталья Сергеевна.
   - Сердце! Задыхаюсь... Больно мне...
      Наталья Сергеевна засуетилась подле супруга. Но все напрасно. Боташев уже закатывал глаза...
   - Вася!!! Не умирай! - заголосила генеральша. - Вася! О, господи! Помогите кто-нибудь! Помогите!..
   - Больно...
      Челядь лишь пугливо смотрела на умирающего барина и растерянно суетилась.
   Генерал вдруг захрипел, задергался и... умер.
   Наталья Сергеевна тут же лишилась чувств...
   Прибывший вскоре врач лишь констатировал смерть генерала от сердечного удара. А рано утром обнаружили, что куда-то исчезла горничная Маша. Никто из прислуги не знал, где она и что с ней. По крайней мере, в усадьбу ее не было, словно она испарилась куда-то. Все недоумевали. Сбежала что ли? Или убили?.. В кабинете генерала кто-то взломал ящик стола и полностью его опустошил. Но что именно оттуда взяли, никто не знал, даже генеральша. Этот ящик Боташев всегда запирал, а ключ всегда носил с собой. Он никому его не доверял. Все это похоже на ограбление. Но кто это сделал. Горничная или кто-то из слуг? Все это настораживало и вызывало подозрение. И новоиспеченная вдова решила вызвать полицию...
     
   ***
     
   Горничная Маша, а в действительности - Анастасия Буковская, авантюристка и шпионка польских кровей, никуда не исчезала. И не могла исчезнуть. Она попросту ушла. Вежливо, тихо, не прощаясь, взломав секретный генеральский ящик и прихватив с собой его содержимое. Переждав некоторое время в квартире аптекаря, тоже ревностного приверженца Союза Свободы и Процветания, она переоделась в роскошное платье, с рассветом взяла извозчика и отправилась в условленное место на набережную Москвы-реки где-то в районе Китай-города.
   Здесь ее уже с нетерпением поджидал мужчина в партикулярном сюртуке. Это был Максимилиан - правая рука Диктатора. Именно его так и боялся ныне покойный генерал Боташев. Позади главного полицейского Союза стояли два крытых экипажа с верными ему людьми.
      Буковская, отпустила извозчика и оглянулась по сторонам... В руках у нее была белая коробка из-под шляпки. Вроде слежки нет, посторонних и подозрительных лиц поблизости тоже не наблюдается.
   Максимилиан, приветливо улыбаясь, двинулся Буковской навстречу.
   - Salve 1, Анастасия!
   - Salve!
   - Рад вас видеть мадмуазель, поверьте, очень рад.
   Шеф тайной полиции Союза почтительно склонился перед Анастасией и поцеловал ей ручку.
   - Я тоже, милостивый государь, - с вежливой улыбкой ответила Буковская.
   - И как наши успехи, мадмуазель?
   - Я все сделала, как вы велели. С генералом покончено, драгоценности, деньги, а также бумаги изъяты. Сколько это мне стоило, только бог знает. Для начала я испортила свои чудные волосы персидской хной, выкрасив их в ярко-рыжий цвет, - она демонстративно потрепала свои кирпичные пряди. - Вот видите?..
    Мужчина кивнул, усмехаясь.
   - ...Затем мне постоянно приходилось изображать простушку, говорить деревенские словечки, что очень трудно для моей утонченной особы. Хорошо, что у меня великолепный русский и почти незаметен акцент. Я изъяснялась как простолюдинка весьма недурно. И на мое счастье генерал не узнал меня. Ведь он однажды видел меня в кабинете Диктатора, но видимо не запомнил меня тогда. Святая Мария, что мне пришлось вытерпеть за все это время. Генерал приставал ко мне постоянно, еще немного и он бы меня приголубил в своем кабинете, вряд ли я смогла бы противиться сильному мужчине да еще по легенде моего барина.
   - Настя, мимо вас равнодушно не пройдет не один мужчина, поверьте мне. Вы всегда очаровательны и соблазнительны, даже в крестьянском сарафане или в наряде монашки. Один только ваш чародейственный взгляд растапливает самый толстый лед мужской неприступности...
     Буковская польщено улыбнулась.
   - Ах, сударь. Какие комплименты, право, какие реверансы... Я сию минуту растаю от них.
   Наперсник Диктатора улыбнулся ей в ответ.
   - Помилуйте, но это правда, Анастасия. Оттого Союз и поручает вам самых несговорчивых господ. Как, например, в случае с Фон-Фоком. Мышьяк тогда тоже не подвел нас. Верно, Анастасия? А за сложность поручения мы хорошо доплачиваем. Причем всегда. И вы это, сударыня, прекрасно знаете...
   Буковская кивнула.
   - ...Диктатор вами весьма доволен, Анастасия.
   - Мерси.
   Она протянула Максимилиану коробку. Главный полицейский Союза взял ее.
   - Тяжеленькая, - констатировал он. - И как вы ее несли, Анастасия, ведь вы такая хрупкая и воздушная?
   - Своя ноша не тянет. Так вы русские говорите?
   - Так...
   Буковская развязала алую ленту, скреплявшую коробку и сняла крышку. Там была шкатулка, пачки ассигнаций и какие-то бумаги. Заговорщики оглянулись по сторонам - вроде ничего подозрительного. Мужчина достал шкатулку и открыл - глаза его озарились восхищенным блеском.
   - Вот они те самые бриллианты, которые послужат нашей великой цели. Красивые, не правда, Анастасия?
   - Роскошные... Я бы, право, не отказалась от парочки таких камешков.
   - Со временем вы их получите. Бумаги все взяли, сударыня?
   - Да, все те, что были в тайнике.
   - Спасибо, мадмуазель, вы неплохо справились с заданием.
   Тайный цербер положил шкатулку на место.
   - Закрывайте, сударыня.
   Буковская накрыла коробку крышкой и завязала.
   Максимилиан сделал условный знак. Тут же стремглав из одного экипажа выскочил рядовой заговорщик, забрал у шефа коробку и запрыгнул обратно в повозку. Шеф полиции Союза протянул полячке небольшой сверток.
   - Это вам, Анастасия. Оговоренные деньги и пара изумительных золотых сережек. Так сказать ваша награда за труд, плюс за моральные мучения. Пожалуйте сегодня экстренно в Париж, там отсидитесь, а после вернетесь в Россию. Через месяц, или полтора. А может быть и раньше намеченного срока. Вдруг Союзу срочно понадобиться ваша помощь, и мы вас вызовем. Попутно встретитесь с членами нашего парижского филиала. Узнаете, чем они дышат и какова их готовность к Великому Дню. Скоро, скоро, Настасья Адамовна, наступить пора решающих сражений.
   - Хорошо, господин Максимилиан. Я поеду и буду ждать ваших дальнейших указаний.
   - До скорой встречи, Анастасия! Вас ждет экипаж с нашими людьми.
   - Do zobaczenia! 2
   - Свобода и процветание!
   - Свобода и процветание!
   Буковская села в один из экипажей с переодетым в мужицкое платье казачьим урядником и умчалась в направлении Сухаревской башни. Максимилиан взял другой экипаж и окрыленный успехом операции "Изменник N2" поехал на доклад к диктатору.
   ...Смерть генерала вызвала много пересудов и толков в высшем свете Москвы и Петербурга, но в основном мнения сводились к одному: Боташев умер от сердечного приступа.
   Давнишний друг братьев Боташевых и несостоявшийся их зять, капитан Лейб-гвардии Московского полка Александр Голевский, узнал о смерти Василия весьма поздно: того уже отпели и похоронили на кладбище Новодевичьего монастыря. Верно, говорят люди: беда родит новую беду. Не успел Голевский отойти от переживаний по поводу трагической смерти младшего Боташева, как на него обрушилось новое горе - погиб старший Боташев. Это было ужасно. За один всего месяц потерять двух старинных приятелей. С Михаилом он служил в одном полку, дрался бок об бок при Бородино. Их обоих тогда наградили орденом Анны 4 степени и золотой шпагой за храбрость. И вот теперь Михаила нет, как нет и Василия. Братья по разным, но трагическим обстоятельствам, покинули этот бренный мир. Даже не верилось в это.
   Расстроенный печальными известиями капитан взял увольнительную из полка, поутру велел кучеру Фролу закладывать лошадей, и, взяв с собой еще слугу Игната, поспешил в Москву, чтобы выразить соболезнования родителям братьев Боташевых. Хотя решение ехать в Белокаменную далось Александру Дмитриевичу отнюдь нелегко. Существовали некие обстоятельства, из-за которых он долгое время избегал встреч с семейством Боташевых. Но об этом чуть позже.
  
   ***
     
   До Златоглавой Голевский добрался без особых приключений. Проехав Красные ворота, Покровку и Маросейку, коляска капитана свернула на улицу Солянка. Впереди замаячило здание Опекунского совета...
   До боли знакомые места! От волнения сердце офицера забилось сильней и молоточками отозвалось в висках...
   Вот колокольня церкви Троицы, за колокольней - сама церковь, вознесшиеся своими золотыми куполами в лазурное небо. Величавая, важная, богоугодная...
   А это мостик через реку Яузу. Здесь они целовались с Верой Боташевой, ныне - графиней Переверзевой.
   Немного в горку - и вот оно родовое гнездо князей Боташевых. За чугунными ажурными решетками и высокими воротами громадный двор. Посреди него - величавый и огромный особняк с мощными мраморными колонами и красивым фронтоном. На каменных опорах ворот застыли свирепые бронзовые львы. На самом здании - красивая лепнина, барельефы, декоративные изыски, балкончики, статуи. Перед домом тихо журчал фонтан, были разбиты клумбы. Дворец-великан Боташевых гордо и надменно возвышался над двухэтажными домами-карликами, принадлежавшим другим московским вельможам. В 1812 году, когда французы захватили Москву, в этом доме поселился неаполитанский король и любимчик Наполеона маршал Мюрат. Поэтому дом не особо пострадал и не подвергся огню, как множество других московских построек, хотя при отступлении французы много что разграбили и утащили из него.
   В этот дом Голевский был когда-то вхож, часто обедал, проводил вечера. Здесь жили его задушевные друзья - братья Боташевы. А также его невеста - Вера Боташева, дочь князя и сестра однополчан. Красивая, статная, милая, остроумная, образованная... Голевский любил с Верой бродить по берегу Яузы. Тайно шептались, ворковали, слушали чудесный перезвон колоколов и целовались, целовались, целовались... За ними тогда подсматривала младшая сестра Веры - Даша, тайно вздыхавшая по бравому офицеру, но Голевский не обращал ни малейшего внимания на белокурого миленького ангелочка: так он был увлечен ее сестрой. Жаркие поцелуи сводили влюбленных с ума, они уже думали о свадьбе, Голевский уже хотел выйти в отставку по домашним обстоятельствам. И все, казалось, в его руках: блестящая карьера, счастливая жизнь, семейное благополучие. Но он стал заговорщиком. "Союз Спасения", "Союз Благоденствия", "Северное общество"... А там арест, Главная гауптвахта, Петропавловская крепость, Алексеевский равелин...
      Напрасно он ожидал сидя в сыром каземате кого-нибудь известия от любимой, какой-нибудь записки, клочка бумаги, слова, фразы, чего-нибудь еще такого, что бы свидетельствовало о поддержке. К великому удивлению Голевского Вера отреклась от него. Капитан уперся в стену глухого и упорного молчания. А эта стена казалась намного страшнее, чем стена каземата. Позднее от ее брата Василия он узнал истинные мотивы ее отречения. Она полагала, что раз ее жених считался государевым преступником, то мог быть осужден на длительный срок, лишен чина, наград, состояния и гражданских прав. Таким образом сделаться полностью потерянным для приличного общества человеком, а это не входило в ее планы, она мечтала о блестящем будущем. Тем более они не были даже помолвлены. К тому же она еще молода, красива, богата. По ее словам Голевский был лишь ее мимолетным увлечение, да и только.
   Предательство Веры явилась для капитана сильнейшим ударом. Казалось, что смерть на виселице - это лучшее средство от душевных и физических страданий, но монарх его пощадил. Подозрения к принадлежности к тайным обществам, что в ходе следствия не подтвердились, вернее не были найдены доказательства этой принадлежности. Никто из товарищей его не предавал, бумаг, где бы он фигурировал в качестве заговорщика, не отыскалось, свидетелей его преступной деятельности также не нашлось, и Голевский был высочайшей милостью оправдан. Деяния старшего Боташева тоже высочайше было повелено оставить без внимания, а вот младшего осудили по 7 разряду, дали четыре года каторги. Сначала сопроводили в Читинский острог, а затем перевели на поселение в Белояр. Вера спешно вышла замуж за богача и кутилу графа Переверзева. Этим самым она поставила окончательную точку в отношениях с Голевским. С тех пор Александр прекратил посещать княжеский особняк, реже стал встречаться с Василием Боташевым, стал избегать те светских вечеров, где бы по его сведениям должна была присутствовать Вера. Ничто не должно было в ту пору напоминать Голевскому о бывшей возлюбленной. Он старался забыть ее, хотя это было нелегко.
   Однажды в Петербурге состоялась мимолетная встреча Голевского с Василием Боташевым. Генерал-то и рассказал другу, что сестра несчастлива в браке и часто вспоминает о Голевском, и что настоятельно просила брата при случае разыскать Александра Дмитриевича, и пригласить бывшего жениха к ней в гости. После этой встречи на капитана напала сильнейшая хандра, от которой он очень долго отходил. Он не внял приглашению, хотя порой подмывало съездить к Вере и хоть одним глазком посмотреть на нее. Потом Голевский на время отвлекся от сердечной раны, поучаствовав в русско-персидской войне и русско-турецкой. Пополнил свой наградной иконостас орденами и медалями за взятие ряда вражеских крепостей. Александру Дмитриевичу светил чин подполковника (в гвардии не существовало звания майор), но бумаги с просьбой о производстве затерялись где-то в канцелярии штаба армии. Видимо в Зимнем дворце посчитали, что бывшему заговорщику пока еще рано надевать полковничьи эполеты, пусть отличиться еще разочек, а там его высочество с их сиятельствами и решат давать Голевскому очередной чин или нет.
      В сентябре того года война с турками закончилась, и Александр Дмитриевич вернулся в Петербург.
   Служба шла своим чередом. Годы постепенно вытравляли из души гвардейца старую боль. Правда порой она иногда напоминала о себе, и капитану приходилось заглушать ее крепкими напитками на шумных офицерских пирушках. И чем сильнее была боль, тем сильнее он пил. Порой напивался даже до бесчувственного состояния.
   И вот новая встреча с семейством Боташевых. Спустя шесть лет. Да и она могла бы и не состояться, не случись череда трагических смертей в княжеской фамилии. Так бы еще шесть лет Голевский откладывал бы визит в особняк Боташевых.
   ...Наконец слуги открыли ворота, и Голевский въехал во двор. Там уже стояла карета с гербом графа Переверзева. Выходит, Вера здесь? Любопытно, она приехала одна или с мужем?..
   Капитан, войдя в парадную, отдал кивер, перчатки и саблю услужливому швейцару.
   - Доложи-ка, любезный, князю, что прибыл капитан Голевский.
   - Слушаюсь, барин.
   - Да поживее, голубчик.
     Швейцар исчез...
   Голевский огляделся в огромное зеркало, поправил воротник, галстук, мундир, пригладил черные как смоль волосы, потрепал расческой бакенбарды. Остался доволен увиденной картиной. Он - мужчина в самом расцвете сил. Всего лишь тридцать шесть лет. Мужественное лицо, волевой подбородок, серые бесстрашные глаза, безупречная офицерская выправка.
   Александр Дмитриевич четким уверенным шагом вошел в роскошную гостиную и окинул ее взглядом... Почти ничего не изменилось с тех пор. Все та же огромная зала, дорогая мебель из красного дерева, персидские ковры, зеркала в позолоченных рамах, статуэтки, огромные тяжелые картины известных живописцев. Только тяжелые бархатные портьеры теперь стали другого цвета - красного, тогда они были темно-зеленые.
   Волнение охватило капитана с новой силой: ведь скоро он увидит Веру!
   Край портьеры колыхнулся. Вот появилась бледная женская ручка... А вот и ее обладательница собственной персоной. В строгом черном платье, печально улыбающаяся, бледная.
   Гвардеец вздрогнул - это была Вера!
   Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от внезапно нахлынувших чувства! Оно так учащенно забилось, забилось, но... потрепыхавшись, начало помаленьку успокаиваться... Первоначальное волнение уступило место легкой досаде и нарастающему чувству разочарования.
   Да, Вера сильно изменилась, но, увы, не в лучшую сторону. Истаяла, поблекла, осунулась. Лицо худое, глаза заплаканные, под глазами - темные круги. Явно смерть братьев вкупе с нечастным браком не способствовала ее здоровью и внешности. Что и говорить потеряла Вера свое былое очарование. А какой она раньше была красавицей!
   Вера сделала шаг вперед. Ее первым порывом было броситься Голевскому на шею и бурно разрыдаться, но заметив холодность и сухость гостя, сдержалась. Правда, крупная слеза все же скатилась по ее бледной щеке. Голевский сдержано поцеловал Вере ручку.
      - Вот мы и свиделись, любезная княжна, о, пардон, графиня. Через почти шесть долгих и непростых лет.
   - Да, свиделись, Александр Дмитриевич, и то благодаря печальным обстоятельствам. И если бы их не было, то мы бы еще лет шесть не увиделись, - Вера говорила тихим подавленным голосом. - Я поверьте, весьма рада, что вы приехали к нам. Как вы поживаете? Не женились еще?
   - Служу пока. Дела идут прекрасно. А жениться после того случая я весьма опасаюсь. Зачем мне новые сердечные раны.
   Вера опустила глаза и покраснела. Намек на "тот случай" она прекрасно поняла. Это был упрек, но она его заслужила.
   Голевский пользуясь тем, что Вера сконфузилась, принялся внимательнее разглядывать ее. Он пытался отыскать в ее чертах, фигуре, движениях что-то знакомое, родное - все то, что когда-то привлекало его и заставляло терять голову. Искал, искал... но, увы, никак не находил. Пытался извлечь из глубин души былые чувства к ней, но, увы, из этой затее тоже ничего не вышло. Вот беда так беда: не за что было даже зацепиться. Вот так проходит первая любовь.
   - Сашенька!.. - в гостиной появился, хромая, князь Боташев.
   Старик Боташев явно сдал. Исхудал, тяжело дышит, болезненный вид. Всклоченные седые волосы, взор потухший, лицо пожелтевшее, испещренное множеством морщин. Лихой вояка, ученик великого Суворова уже не тот, каким был прежде. Годы и переживания берут свое. Неотвратимо, бесповоротно.
   Князь положил руку на плечо Голевскому и опустил голову. Слезы закапали из глаз - и у Голевского комок подступил к горлу. Плачущим голосом князь заговорил:
      - Сашенька, я рад, что вы приехали. Вы знаете, какое горе нас постигло... Не стало моих любимых Мишеньки и Васеньки.
   - Прими мои соболезнования, любезный Николай Николаевич.
     - Спасибо за слова утешения.
   - И вы, Вера Николаевна, примите мои соболезнования.
   - Спасибо, - еле слышно сказала она.
     - Простите, что не смог приехать на похороны: служба-с.
   - Ах, право, не стоит. Не казнить себя, Сашенька. Не смогли, так не смогли. Вы - военный человек и подчиняетесь приказам. Если уж вас не отпустили тогда из полка, значит, на то были веские причины. Уж я-то, отставной офицер это прекрасно знаю.
     - Да это так. Я что-то не вижу княгини, Анны Михайловны. Что с ней? Она больна?
      Князь тяжело вздохнул.
   - Да, любезный Сашенька. После ужасного известия о смерти Михаила, она слегла в постель, а после того как узнала о смерти Васи, чуть не хватил удар, еле вернули с того света. Вот так-с. Правда, разбил паралич всю левую половину тела. Не может пошевелить ни рукой, ни ногой.
     - О, это ужасно! Как я вам сочувствую!
   - Папа!..
   В гостиную впорхнула юная красавица в модном платье и шляпке. Запыхавшаяся, разгоряченная. Щеки пунцовые, то ли от смущения, то ли от быстрого бега. Белокурые локоны разметались по мраморным плечам. Высокая грудь, гибкий стройный стан, тонкая талия, совершенные формы превосходных и манящих бедер. А походка! Грациозная, легкая, волнующая, но в то же время полная благородного достоинства.
      Голевский встрепенулся...
   "Кто эта писаная красавица?! Неужели Даша?!.. Боже мой! Да, это она! Вот так сюрприз так сюрприз! Невероятно! Но как она изменилась! Он помнил ее белокурой девчушкой, вечно путающейся под ногами, в ту пору, когда он ухаживал за ее сестрой. Но теперь она совершенно взрослая. И... невероятно красивая! Вот так неожиданность!"
   Дарья сразу же затмила сестру своей персоной. Голевский вмиг забыл о бывшей возлюбленной и с восхищением уставился на сияющую девушку. Он явно испытал глубокое потрясение, граничившее с немым восторгом. Вера, заметив это, закусила губу от досады, ревниво нахмурилась. Ей было неприятно повышенное внимание гостя к сестре и полное невнимание к ней. Веру что-то кольнуло в области груди. Былые чувства к капитану неожиданно стали воскресать в ее сердце. Это как обрубленное и лишенное пышной кроны дерево пускает по весне навстречу солнцу новые побеги с зелеными листочками, вот так и ее сердце сейчас пустило побеги обновленной привязанности. Выходит, права пословица, старая любовь не ржавеет?..
      А Даша щебетала с радостной и открытой улыбкой.
   - Александр Дмитриевич? Не может быть! Это вы?! Как я счастлива, что вы приехали? Вы так давно у нас не были! Вы меня наверно совсем не помните?
   - Как...не помню... помню... - он словно во сне коснулся губами ее гладкой прелестной ручки.
   Он не находил слов, лишь ошеломленно смотрел на девушку. Легкая улыбка коснулась ее красиво очерченных губ. Словно солнце взыграло из-за туч.
   - Что с вами, Александр Дмитриевич?
   - Да, нет, ничего, не извольте беспокоиться. Просто... что-то в горле пересохло...
   - Я принесу воды.
   Свежее личико, пышущее здоровьем, молодостью и красотой! Бархатный голосок, бархатные ресницы. Большие изумительные глаза, широко распахнутые, немного наивные, удивленные. Цвета самой яркой лазури. Голевский почувствовал, что стремительно улетает в глубокую синюю бездну, в которой он буквально через мгновение разобьется!
   На тысячи осколков!
   На мириады частиц!
   На мелкие кусочки!
   Вдрызг!
   Князь расценил внезапное замешательство офицера как следствие печальных переживаний и приказал усадить гостя на диван.
   - Саша, тебе плохо? - заботливо спросил старик.
   - Да, нет, все нормально, любезный Николай Николаевич. Благодарю за участие.
   Голевский начинал помаленьку приходить в себя. А тут и княжна со стаканом воды появилась. Журчит плавным небесным голоском, упрашивает попить, а глазки - удивленные, немного наивные, невероятные по красоте, так и брызжут на капитана неземной синевой! От них уж точно не укроешься за бруствер - достанут! Непременно достанут!
   - Вот, выпейте, Александр Дмитриевич, пожалуйста... Вам станет лучше...
   - Благодарю... Даша... Вы так любезны...
   Капитан отпил из стакана и протянул его Даше. Еще одно прикосновение к ее нежной руке, еще один неземной взгляд в его глаза, и в сердце что-то сладко кольнуло! Вот оно свершилось! Упал все-таки в синюю бездну! Упал. Разбился, лежит на самом дне ее безжизненным пластом, а бедная душа - точно на мелкие кусочки разбилась! На самые-самые что ни на есть мелкие...
   - Даша, как вы изменились, - выцедил из себя капли-слова капитан. - И смею уверить, в самую наилучшую сторону.
   - Merci 3, - кокетливо кивнула она.
   Вера состроила недовольную гримасу.
   - Даша, распорядись на счет обеда. И веди себя скромнее, сделай милость.
   Девушка приняла смиренный вид, но глаза ее счастливо светились. Она была явно рада неожиданному гостю. Сколько лет она не видела Александра Дмитриевича. И сколько ждала его появления!..
   За обедом Голевский не сводил глаз в Даши, а она то и дело поглядывала в его сторону. Вера с плохо скрываемым неудовольствием наблюдала за всем этим.
   Из рассказа князя капитан понял, что смерть Василия наступила внезапно и есть подозрения, что его могли отравить. Вдобавок взломали один из ящиков его стола, и что-то оттуда взяли, но что, пока не известно. Таинственным образом исчезла и новенькая горничная. Возможно, она в этой истории была замешана. Чем здесь пахнет? Уголовщиной, политическим заговором? Или смерть генерала произошла от естественных причин? Сам шеф московских жандармов генерал-майор Апраксин засвидетельствовал свое почтение князю Боташеву, погостил в его особняке, пообещал разобраться в этой странной истории самым тщательным образом. Приезжал к старику и генерал-губернатор Голицын. И тоже сулил князю расследовать это дело. Вот такие дела.
   Время обеда пролетело быстро. Князь, сославшись на плохое самочувствие, удалился в свой кабинет. Прощаясь, попросил Голевского бывать у них чаще. Капитан заверил князя, что непременно будет это делать. Даша сопроводила старика наверх и больше не появлялась. Тогда Голевский решил откланяться. Провожала его только Вера.
   - Даша задержалась у постели больной матери, - объяснила капитану она.
   Потом пристально и с грустью взглянула на капитана. Из ее груди вырвался тяжелый вздох. Голевский щелкнул каблуками и кивнул.
   - Позвольте попрощаться, Вера Николаевна. Уже поздно.
   - Да, да, Александр Дмитриевич, поезжайте. Но непременно обещайте, что будете чаще бывать у моих родителей и наконец-то примете приглашение отобедать у нас, в родовом особняке Переверзевых. Мой муж будет рад с вами познакомиться.
   - Хорошо, обещаю посетить вас, как только представиться случай.
   - Послезавтра я, мой муж и Даша едем в Петербург. Мы с сестрой - для того чтобы проведать наших родственников, а граф - по своим делам. А в среду моя тетушка, Мария Андреевна, дает бал. Вполне вероятно, что вы там сможете с нами увидеться. Вы будите на балу, Александр Дмитриевич?
   Голевский учтиво склонил голову.
   - Непременно я там буду, Вера Николаевна. Не сомневайтесь.
   - Право, Александр Дмитриевич, мне так неловко. Отчего вы меня зовете по отчеству, - смущенно улыбнулась Вера. - Это ужасно. Я при этом ощущаю себя весьма древней старушкой. Разве вы не можете называть меня, как и прежде - Вера.
   - Увы, нет. С тех пор многое изменилось, Вера Николаевна, - нарочно еще раз "уколол" графиню капитан.
   Боль отразилась в глазах графини. Они вмиг потускнели.
   - Я вас понимаю, - потухшим голосом сказала она.
    С лестницы сбежала взволнованная Даша.
   - Слава богу, Александр Дмитриевич! - воскликнула княжна. - Я думала, вы уехали, не попрощавшись со мной. Признайтесь, сие было бы нехорошо с вашей стороны.
     Вера строго посмотрела на сестру.
   - Даша!..
   Голевский улыбнулся.
   - Что вы, Дарья Николаевна, как я бы мог так поступить. Этого бы я себе никогда не простил, - княжна сделала реверанс. - До свидания, милая princesse 4. До свидания, графиня. В столице, сударыни, я думаю, мы еще увидимся.
   - Непременно, Александр Дмитриевич.
   - До свидания, Александр Дмитриевич.
   - Всего хорошего.
   Княжна заметно погрустнела, ей было невесело расставаться с капитаном. Впрочем, как и Вере. Любовь окончательно ожила в сердце графини и наполнила его неизъяснимой печалью и волнением. Сегодняшняя встреча этому явно способствовала. Голевский не растерял былого шарма за эти годы, стал сдержаннее, мужественнее, красивее, чем прежде. Как она в данную минуту казнила себя, что в свое время отрекалась от капитана и вышла замуж за этого кутилу и мота Переверзева. Не будь той легкомысленной ошибки, сейчас бы она была вполне счастлива и довольна жизнью! Но это к великому сожалению был ее выбор, а может и Господне наказание. Так или иначе, но в данную минуту она испытывала сильнейшие угрызения совести и чувства глубокого раскаяния. И чувства ненависти к сестре. Ведь Даша приглянулась Голевскому. Трудно было этого не заметить.
      Графиня так зло взглянула на свою сестру, что та невольно смутилась.
   - Что с тобой, Вера?! Отчего ты так странно смотришь на меня?
   - Скромнее нужно вести себя, Даша, скромнее...
   - А я и веду себя скромнее...
   - Как бы ни так!
   - Но Вера...
   Графиня, больше ничего не сказав, с недовольной миной вышла из парадной...
   Даша проводила сестру недоуменным взглядом. И чего это сестра так бесится? Почему так злиться на нее? Разве она виновата в том, что Александр Дмитриевич так любезен с ней и нарочито равнодушен к Вере. Раз нет уже былой привязанности между нею и Александром Дмитриевичем, так в чем ее, Даши, вина? Вера же сама оставила гвардейского капитана ради своего благополучного будущего и сама выбрала этого глупого и отвратительного Переверзева. Так пусть злиться только на себя и казнит только себя, а не ее, свою сестру. Какая она злюка!
       Даша томно вздохнула. Когда же она снова увидеть Александра Дмитриевича? Ей хотелось, чтобы это произошло как можно скорее. Лучше всего на каком-нибудь балу. Он бы пригласил ее на полонез и... Даша мечтательно закрыла глаза и сложила ручки.
   ...Голевский вышел от Боташевых в полном смятении чувств: он думал только о Даше. Вот поистине не знаешь, что ожидать от жизни. Ехал к одной женщине, а встретил другую. И кажется, влюбился в нее с первого взгляда. Влюбился, как говорится, однажды и навек. Бесповоротно и окончательно. Без шансов на выздоровление. Сюрприз судьбы.
   Потом мысли Александра Дмитриевича ненадолго переключились на братьев Боташевых. Он размышлял о преднамеренном характере их гибели, о некой таинственной организации, о недругах, решившихся на столь дерзкое злодеяние? Но вскоре поток мыслей снова переключился на милый образ княжны.
      Даша, Даша, как она повзрослела! Какой же она стала красавицей! Как это произошло, что он неожиданно влюбился. Столько лет чувства дремали в нем, и, казалось, умерли навсегда, но вот чудо произошло и они воскресли! Воспарили над пронзенными стрелами Амура сердцами, обрели глубину и мощь. Словно крылья за спиной появились!
   Голевский еще долго раздумывал: не задержаться ли ему в Москве еще хотя бы на один денек и тайно встретиться с Дашей, но потом решил все-таки тронуться в путь. Служба есть служба. Да и княжна приедет скоро в Петербург, там они и повидаются.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 2
  
  
   Погруженный в любовные переживания Голевский возвратился в Петербург.
   В столице он квартировал в самом ее сердце - на Невском проспекте. В скромном небольшом двухэтажном особнячке с мезонином. Дом с четырьмя небольшими мраморными колонами на фронтоне был сделан из камня и выкрашен в жизнерадостный ярко-желтый цвет. На вид жилище казалось вполне уютным и милым. Это особнячок принадлежал родной тетушке гвардейца - Варваре Аркадьевне Полозовой, вдове прапорщика Конногвардейского полка Сергея Полозова. Своего жилища в столице у Голевского не было, имелось лишь имение Соловьево в Пензенской губернии и 50 душ крестьян, да и то все это состояние делилось на двоих: там жил еще его старший брат Никита, армейский поручик в отставке, с женой и четырьмя детьми. Братья Голевские были сиротами. Мать умерла при родах Никиты, а отец, прапорщик артиллерии, погиб в начале войны под Смоленском. Братья Голевские были разными людьми, и по интересам, и по характерам, и политическим взглядам. Иногда ссорились, спорили, обижались, но быстро мирились. Они души не чаяли друг в друге - все-таки братья, родная кровь! Переписывались не часто, редко виделись. Никита не любил ездить в столицу, виной тому ужасная лень и склонность к домоседству. А Голевский в свою очередь весьма редко ездил в Соловьево и то по особым праздникам.
   Так что Александр почти безвылазно жил у тетки в Петербурге. А обосновался он там аж с 1816 года. И стоит ли удивляться, что за эти годы желтенький особнячок с мезонином стал для него вполне родным домом. Варвара Аркадьевна по обыкновению летом уезжала в свое имение под Тулой и возвращалась в столицу лишь под Рождество, с вереницей саней с мясом домашней скотины и птицы, бочки с солениями, туесами различного варения, меда, свежемороженой ягоды, масла, сыра, сметаны, творога. Так что тетка до Рождества предоставляла возможность любимому племяннику похозяйничать в доме. Тетка души не чаяла в нем и считала своим вторым сыном. Он называл ее мамой, а она его сынок. Ее родной сын Андрей женился и уехал в Казань служить местному губернатору, был у него чиновником по особым поручениям. Он редко приезжал в Петербург только по каким-нибудь чиновничьим делам. Так что Голевский был в этом доме здесь полноправным хозяином и его боялись даже больше чем саму Варвару Аркадьевну.
   Вот и сегодня по приезду Голевский на правах хозяина дал разнос всем слугам вплоть до управляющего особняком Аристарха. Аристарх, в свою очередь, всыпал слугам, и те резво забегали, засуетились, тут же свозили барина в баню и приготовили ужин. Гроза миновала, барин был доволен - и слуги снова расслабились.
   После ужина Александр прилег на софу в гостиной.
   Мысли Голевского снова вернулись к Даше.
   "Как бы мне ее снова повидать? А может написать ей письмо? Написать-то можно. А ежели отвергнет самым решительным образом? Как же я тогда переживу отказ. Сие будет сильнейшим ударом по моему самолюбию. Сие уязвит меня в самое сердце. Сначала старшая сестра отказала, после - младшая. Лучше буду обожать мой предмет страсти на расстоянии. Говорят, платоническая любовь во много крат сильнее физической. Лучше напишу ей послание в стихах и подпишусь таинственными инициалами. Пусть гадает, кто сие сочинил. А там поглядим, промелькнет ли искоркой ее страсть. Возгориться ли в душе большое пламя? Эх, отвлечься мне надобно. Почитать что ли на сон грядущий великого Шиллера? Или как? Все же почитаем"
   - Эй, Игнат, - позвал старика Голевский. - Принеси-ка мне, голубчик, книжку в коричневом переплете. Она лежит в моем кабинете на столике. И открыта сия книга на нужной странице. Так вот принеси мне ее, но не закрывай ни в коем разе. Понял, братец? Хорошо понял?
   Слуга закивал.
   - Будет сделано, барин. Не сомневайтесь.
   Расторопный слуга умчался и вскоре принес требуемую книгу. Капитан взглянул на нее... Так и есть, открыта на любимой странице. Попробовал почитать. Ничего из этой затеи не получилось. Мысли неугомонные, как проказливые чертенята, отвлекали от чтения, все вертелись и вертелись в голове и мешали сосредоточиться. Все грезилась Даша.
   Голевский потер глаза. Строчки прыгают перед ними и видятся весьма смутно. К тому же путешествие, баня и ужин расслабили настолько, что веки стремительно начали тяжелеть, слипаться, и вскоре сладкая истома охватила все его тело...
   "Какой сладкий блаженный сон..."
   - Даша... - слетает с губ последнее слово и Голевский, и он забывается самым счастливым сновидением. Ему грезиться словно наяву прекрасная княжна Боташева.
   Игнат услужливо стаскивает с хозяина сапоги и прикрывает шотландским пледом.
   - Спите барин, спите...
   Когда Голевский проснулся через два часа, возле него стоял все тот же услужливый Игнат.
   - Проснулись, барин? - захлопотал старик. - И что вам за охота здесь почивать. В неудобстве, тесноте. Пойдемте в спальню лучше. Там мягкая перина, простыни, одеяло. И переодеться вам надо, барин. Вот халат, а вот тапочки. Пойдемте, я вас провожу.
   - Спасибо, голубчик, - сквозь сон пробормотал Голевский и поднялся с софы.
   "Хороший старик, отцу служил верой и правдой вот и мне служит. Как я его люблю" - с особой теплотой и нежностью подумал о слуге Голевский.
   Слуга, поддерживая барина за локоть, повел его в спальню. В этом деле старику принялся помогать Аристарх. Он подхватил хозяина с другого бока и вместе с Игнатом завел барина в спальню и уложил на кровать. Закончив хлопотное предприятие, слуги спустились в гостиную.
   - Умаялся, барин, с дороги, проспит аккурат до полудня и к бабке не ходи, - начал разговор Игнат.
   - Дай бог, добрее будет, - охотно отозвался управляющий. - А то нынче напустился как лютый зверь. Все не так да не эдак.
   - И то верно. Однакож пусть выспится. Тады в добром расположение будет пребывать. И нам спокойнее.
   - Оно-то так. Пойдем лучше на кухню. У повара Кузьмы настойка из хрена дошла до готовности. Дюже крепкая оказалась. Прошибает до нутра, аж в глазах щиплет. Я же вкусил немного. Приезд барина отметим, да и твой тоже. Там и вся наша прислуга будет.
   Игнат оживился.
   - Вот это дело говоришь, друг. Надо нервишки подлечить. Песни попеть, да, баб пощипать. Дюже мне наша новая кухарка понравилась, хороша Авдотья.
   Аристарх заулыбался.
   - Э, старый кобель, тебе уже скоро на погост, а ты все к молодкам липнешь. Смотри, за Авдотью тебе Кузьма кое-чего отрежет. Нож то у него дюже острый и огромный.
   - Ой, ой, испугался, ладно, пошли, отрок, нервы успокаивать.
   И оживленные предстоящим угощением от повара, слуги обнявшись за плечи, направились на кухню. Что и говорить, у господ своя жизнь, а у челяди своя. И наверняка ничуть не хуже чем у хозяев, как они считают. Есть свои мелкие радости, отрадные моменты, праздники жизни. Представление о счастье ведь у всех разное. Сегодняшнее счастье для Аристарха и Игната - это выпить как можно больше настойки и повеселиться. И надо сказать они в этом преуспели.
  
   ***
  
   Игнат ошибся на счет длительности сна своего барина: Александр Дмитриевич не почивал до полудня, а пробудился неожиданно рано. Никто его не подымал с постели, он сам проснулся. Ворочался, ворочался, закрывал глаза, пытался снова заснуть, но сон упрямо не шел к нему. Ум гвардейца все будоражили мысли о Даше. Вот они и не давали капитану вернуться в царство Морфея.
   "Надо же! Влюбился во второй раз! И в кого?! В сестру своей первой невесты! Вот ирония судьбы. И что вы мне прикажите предпринять, господа? Добиваться ее из-за всех сил или... отступиться от нее?... А если здраво рассуждать? Зачем он ей? Она молода, ее ждет блестящее будущее, а он не богат, не родовит. А потом, Вера. Былые отношения, преданная любовь, тяжелые воспоминания, смерть его товарищей. Все это верно, но... Даша, как же ее забыть? Невозможно забыть! Она поистине хороша собою! Как она мило улыбается, каким нежным взглядом она смотрит - просто душа тает! Она - чудо! Такой занозой в сердце вонзилась - вовек не вытащить!"
     Голевский ворочался, ворочался на постели - не спалось, хоть убей! Зато неожиданно потянуло на поэзию. В голове завертелись рифмы, строчки... Приливы вдохновения накатывали волнами. Одна из них, видимо самая мощная, поняла капитана с кровати и усадила за письменный стол. Уже рассветало, и капитан не стал зажигать свечу. Отдернул портьеру и слабый свет упал на стол - вполне сойдет для освещения. Нетерпеливое перо поспешно вывело на чистом белоснежном листе черные буквы: "Из Шекспира" "Посвящено Д***". Появились и первые строки стихотворения:
     
      Глаза моей любви на солнце не похожи.
      Коралл затмил бы чудные уста...
  
   И тут же следующие строчки гладко легли на бумагу:
  
       И белизной нельзя похвастать коже,
       И черных локон дивна простота...
     
        
   Голевский призадумался... Что-то не так в третьей строфе. Надо переделать. Голевский исправлял, писал, снова зачеркивал, снова писал и снова марал чернилами неугодные слуху слова. Иногда в приступе гнева на свою "тупость" ломал перья, комкал бумагу и швырял на пол. Но потом успокаивался, чинил перья и снова брался за сочинительство...
   Когда Голевский придал стихотворению окончательный вид, прошло часа два. Хотел, было, дописать статью о гвардейцах эпохи Петра Великого (Голевский сотрудничал с рядом модных журналов, и даже был знаком с известными издателями и литераторами братьями Полевыми, Булгариным, Гречем), но вдруг дверной колокольчик требовательно зазвенел и капитан отложил перо.
   - Кого же это принесло в такую рань? - удивился Голевский.
   Игнат пожал плечами.
   - Не могу знать, барин.
   - Так, пойди, открой.
   - Сию минуту.
   Игнат быстро исчез и вскоре так же быстро появился на пороге кабинета. Доложил:
   - Барин, к вам гости пожаловали, какой-то офицер.
   - Офицер. А как он представился?
   - Представился, представился, барин. Поручик Снетков, кажись.
   - Когда кажется, крестись, голубчик. Проси его, я сейчас подойду.
   - Хорошо, барин.
   Голевский вошел в гостиную. Там его ожидал незнакомый офицер жандармского корпуса. Золотистые адъютантские аксельбанты с металлическими наконечниками украшали новенький ярко-голубой мундир. Офицер щелкнул каблуками - звякнули шпоры.
   - Капитан Голевский? - уточнил офицер.
   - Да, это я... - кивнул капитан, а у самого сердце похолодело.
   "А вдруг он по мою душу? Вдруг это арест?.. Да вроде не за что? И он без фельдъегерей или унтер-офицеров. Нет, это не похоже на арест. Так что это?.."
   - Честь имею представиться, адъютант генерала Бенкендорфа, поручик Снетков.
   - Чем обязан, поручик?..
   - Вам письмо от его превосходительства, - жандарм торжественно вручил гвардейцу белый конверт. - Велено передать вам лично в руки. Честь имею!
   Снетков козырнул. Голевский кивнул ему в ответ.
   - Честь имею. До свидания, поручик...
     Адъютант ушел, а Голевский облегченно вздохнул:
   "Слава богу, что это не взятие под стражу!"
   Он спешно распечатал пакет, быстро пробежал глазами по строчкам...
  
  
    
     Любезный Александр Дмитриевич, приглашаю Вас на аудиенцию ко мне во вторник, к 12 часам.
  
   С уважением,
   начальник III отделения собственной Его
   императорского величества канцелярии
      А. Х. Бенкендорф.
  
  
    
   Голевский вздрогнул от неожиданности...
   Бенкендорф Александр Христофорович? С какой стати он понадобился главному жандарму России?
   Гвардеец хорошо знал генерала, какое-то время Голевский служил в Павлодарском пехотном полку под началом Бенкендорфа, прежде чем перейти в Лейб-гвардии Московский полк (бывший Литовский). А после 14 декабря 1825-го года они уже оказались по разные стороны баррикад, бывший командир уже лично допрашивал Голевского в Следственном комитете. Правда, без особого пристрастия.
   Несомненно, Бенкендорф был выдающейся личностью. Герой отечественной войны, умница, блестящий кавалерист-полководец, особа, приближенная к императору. В 1809 в турецкую компанию Бенкендорф отличился в битве под Рущуком. Он стремительной атакой опрокинул отряд неприятеля, угрожавший тылу русской армии, и получил за это чин генерал-майора. В 1812 году Бенкендорф, командуя отрядом казаков, произвел смелую вылазку в районе Волоколамска, напав на французов и захватив в плен 8 тысяч человек. А, преследуя до Немана неприятеля, взял в плен 6 тысяч солдат и 3 генералов. Он лихо командовал летучим полурегулярным, полупартизанским отрядом кавалеристов, состоящих из казаков, гусар и уланов, причиняя неприятелю значительный урон и сея панику в их рядах. Генерал - храбрец, каких еще нужно поискать. Но Бенкендорф не только мог искусно воевать, но еще и искусно любить. Он был большим почитателем женщин, и они его обожали. Всем известна история о том, как он отбил одну французскую актрису-красавицу у Наполеона и тайно увез из Парижа в Петербург. Это было в то время, когда он служил адъютантом у русского посла во Франции - графа Толстого. С 1826-го генерал года по указанию императора стал главой III отделения имперской канцелярии и корпуса жандармов. В его ведении находилась и тайная полиция.
   Голевского опять охватило волнение. Зачем он понадобился его превосходительству? А что если его заново арестуют, осудят и сошлют в глухую Сибирь? Может, кто-то оговорил его или всплыли какие-то порочащие его особу документы? Но все компрометирующие документы он сжег сам лично. Да и пять лет назад Верховный уголовный суд под председательством князя Лопухина определил окончательные сроки наказания всем подследственным декабристам. В том числе и Голевскому: его освободили по высочайшему повелению. Тогда что это за срочное дело? Тем более шеф жандармов прислал к нему не обыкновенно фельдъегеря, а личного адъютанта. Что-то весьма важное? Но что?..
      Он отправился на набережную Фонтанки, где располагались казармы Московского полка, поговорил с командиром генералом Эдельманом, сослался на плохое самочувствие и отделался от дежурства. Приехав, домой, капитан не переставал нервничать. Чтобы избавиться от гнетущих мыслей и переживаний он вечером поехал на офицерское собрание к конногвардейскому полковнику Горохову. Там капитан поиграл в вист, затем в бильярд, потравил армейские байки, напился до поросячьего визга шампанского, а потом, вернувшись на квартиру, упал на софу и уснул как убитый. Услужливый Игнат стянул с господина сапоги и накрыл его пледом. Пробормотал: "умаялся, барин" и удалился в свою комнатушку.
  
   ***   
     
   В полдень Голевский с больной головой и томимый мрачными предчувствиями прибыл на своей коляске к зданию номер 16, что стояло на пересечении улиц Фонтанки и Пантелеймоновской. Там размещалось III отделение Его императорского величества канцелярии. В приемной в ожидании аудиенции Голевскому пришлось проторчать минут тридцать. За это время капитан успел сыграть партию в шахматы с одним штабным офицером и начать вторую. Едва шахматисты разыграли дебют партии, как из кабинета Бенкендорфа вышел уже хорошо знакомый Голевскому поручик Снетков и обратился к капитану.
   - Господин Голевский?..
   Капитан поднялся с кресла и кивнул.
   - Прошу вас в кабинет. Его превосходительство вас ожидают-с... А вы сударь еще немного подождите, - обратился поручик к штабному. - Его превосходительство вас непременно примет. Уже скоро...
   Штабной понимающе кивнул и не возражал.
   Голевский вошел в кабинет. (Тут же Снетков прикрыл за ним двери и остался снаружи). В глубине кабинета за бюро стоял человек невысокого роста с правильными чертами лица, аккуратно подстриженными бакенбардами и усами, молодцеватый и подтянутый. Несмотря на свои сорок восемь, генерал был полон сил и энергии. Его взгляд излучал доброжелательность и уверенное спокойствие. Бенкендорф первым протянул руку для рукопожатия, и капитан, кивнув в знак почтения, пожал ее.
   - Рад вас видеть, капитан, в полном здравии. Поверьте, очень рад.
   - Я тоже, сударь. Честь имею.
   - Ну-с, хорошо. Не буду вас долго томить вас, мой милый друг, а сразу перейду к делу. Так-с, я пригласил вас любезный Александр Дмитриевич, чтобы обсудить некоторые вопросы государственной важности.
   - Слушаю вас, ваше превосходительство, я весь во внимании.
   - Насколько вам известно, любезный Александр Дмитриевич, декабрьский заговор с треском провалился. Вы в силу ваших заблуждений сносились с заговорщиками, но были помилованы его высочеством...
   Голевский учтиво кивнул.
   - Итак, бунт был подавлен, мятежники приговорены к различным срокам наказания, а пятеро самых опасных и отъявленных государевых преступников казнены. Казалось, мы покончили с бунтовщиками. Но сдается мне, что это не так, что не все заговорщики арестованы, и кое-кто их них затаился до срока, лелея преступные замыслы. Помните дело братьев Критских, которое случилось четыре года назад. Слава богу, их тайное общество не было столь многочисленно и сильно как предыдущие. Но они хотели истребить царскую фамилию. А вот недавний пример. Заговор мелкопоместного дворянина Сунгурова и его родственника, студента Гурова. Их арестовали в июне, и они пока под следствием. Заговорщики утверждают, что действовали от имени какого-то Союза Свободы. Вот что они удумали, мерзавцы...
   - И что же, позвольте полюбопытствовать?
   - ...Разослать по всем губерниям прокламации к народу для возбуждения ненависти к государю и правительству, внушить, что цесаревич Константин Павлович (царство ему небесное) жив и идет на Россию с войсками польскими для того, чтобы отобрать всех крестьян от помещиков и сделать их вольными. И не брать с них никаких податей, ровно, как и с мещанства и прочих платящих подати классов, а жить всякому для себя кто как хочет. Засим составить шайку тысяч в пять, пойти к Туле и взять оружейный завод, где к ним присоединятся до шести тысяч оружейников недовольных существующим режимом. А, каковы мерзавцы!.. В военных поселениях непокойно, там тоже зреет смута. Вспомним хотя бы июль сего года. Мятеж в Новгородском поселении. Офицеры убиты, лекари тоже. Мятежники хотели даже ехать в Грузино, чтобы убить его сиятельство - графа Аракчеева и разграбить весь его дом. Но одумались...
   "Жаль, что его не убили", - подумал Голевский. - "Только за одни военные поселения графа следовало бы придать смерти. Притом публично. Вот бы Россия вздохнула свободно".
   Капитан презирал Аракчеева - этого угодливого царедворца и карьериста, к тому же еще труса. Голевский все никак не мог забыть рассказ своего товарища по Союзу Благоденствия Павла Сергеевича Пущина (его тоже оправдал Следственный комитет) о том, как Аракчеев "отличился" при Бородинской битве. Тогда граф, адъютант при штабе, прискакал к Пущину, в то время еще капитану лейб-гвардии Семеновского полка, чтобы узнать обстановку на батарее. В это время французы стали стрелять из пушек. Услышав, как неподалеку от него что-то разорвалась, он спросил капитана: "Что это?" - "Граната", - спокойно ответил Пущин. Граф побледнел как полотно и, не слова ни говоря, лихо ускакал обратно в ставку главнокомандующего.
   "Трус, трус, трус! И не единожды трус!.."
   - Вы слушаете меня, милостивый государь? - вывел из задумчивости капитана Бенкендорф.
   - Ах, да, ваше превосходительство... - встрепенулся Голевский. - Я вас слушаю....
   - Вот я и говорю, а европейские потрясения? Во Франции, в Польском царстве?.. Оттуда приникает к нам, в Россию, революционная зараза и поражает умы общества и разлагает. Слава богу, что мы усмирили поляков. Вынужден признать, что дух мятежа, распространившийся в Царстве Польском и в присоединенных от Польши губерниях, имел вообще вредное влияние и на расположение умов внутри государства. Вредные толки либерального класса людей, особливо молодежи, неоднократно обращали внимание высшего наблюдения. В Москве обнаружились даже и преступные замыслы. Нет, сомнения, что при дальнейших неудачах в укрощении мятежа в Царстве Польском дух своеволия пустил бы в отечестве нашем сильные корни. Ситуация, право, непростая. После пяти лет спокойствия, господа карбонарии оживились. Дух декабрьских заговорщиков еще витает в обществе. Значит, существуют и тайные союзы. Пусть малочисленные, все же существуют. Везде заговорщики, везде.
   - Согласен, ваше превосходительство.
   Бенкендорф замолк. Внимательно взглянув на собеседника, он спросил:
   - Братья Боташевы, вы же их знали, капитан?..
   Голевский снова кивнул.
   - ...Они убиты таинственным путем. Михаил Боташев убит кинжалом, а его брат отравлен.
   - Отравлен?
   - Да-с, отравлен, милостивый государь.
   - И каким же ядом позвольте узнать?
   - Эксперт фон Шульц предположил, что это мышьяк, яд, не имеющий ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Излюбленное оружие семейки Борджиа. Кстати, Наполеона англичане тоже отравили мышьяком, ведь они так боялись его нового похода за властью! Странной смертью недавно умер начальник тайной полиции Фон-Фок. Его могли тоже отравить мышьяком. Уж больно он скоропостижно умер и симптомы схожи, как и в случае с отравлением Боташева-старшего. Мышьяк по праву считается королем ядов. В небольших количествах в течение длительного времени мышьяк вызывает слабость, помутнение сознания, паралич, тошноту, рвоту... пардон, понос, снижение кровяного давления - и затем, накапливаясь в организме наносить ему смертельный удар. Предположительно генерала отравила горничная, она загадочным образом исчезла прямо после смерти Боташева.
   - Все это ужасно и дико.
   - Ко всему прочему, в доме старшего Боташева, как предполагается, имелся тайник, и там наверняка были какие-то ценности, какие-то бумаги. Но при осмотре там ничего не оказалось, видимо, все похищено. Его жена даже не знала о существовании тайника, тем более о том, что там находилось. Оба брата когда-то принадлежали к различным тайным организациям. Может следы тянуться к этим уцелевшим организациям? Что вы на это скажите, Александр Дмитриевич? Вы же с ними общалась.
   Голевский на минуту задумался, затем сказал:
   - Покойный Михаил Боташев, царство ему небесное, мне когда-то, еще до декабрьских событий, признался, что состоит в некой тайной масонской организации, сугубо законспирированной, более мощной и многочисленной чем другие общества. И его брат Николай, кажется мне, тоже принадлежал к этому масонскому ложу. Они контактировали с Северным обществом. Насколько я знаю, их цели ничем не отличались от целей других подобных обществ - это насильственный приход к власти, безоговорочное убийство нашего монарха и многих министров...
   Бенкендорф изобразил негодование на лице.
   - Боже правый! Каковы мерзавцы! Нелюди!
   - Да, да, ваше превосходительство, убийство Его высочества и министров. Они были против преждевременного выступления других обществ в двадцать пятом году. Они хотели создать отряды из простого народа и крестьян, этакие партизанские отряды во главе их поставить умелых и храбрых офицеров с боевым опытом, особенно партизанской борьбы. Повсеместно, во многих городах. Но эта организация строго засекречена. Из этой организации я знал только братьев Боташевых. А каков состав, тем более кто ее возглавляет, я тогда не знал. Михаилом упоминалось вскользь имя Милорадовича. И говорил, что в их союзе влиятельные лица, но вот их имена, он, к сожалению, не назвал.
      Бенкендорф нахмурился. Он выглядел явно озабоченным.
   - Жаль, что не назвал. Да-с, худо в карты играть, коль козырей не знать. А на счет генерала, позвольте с вами не согласиться, Александр Дмитриевич. Генерал был превосходным полководцем, преданным нашему отечеству и нашему государю, и я свято верю в его невиновность. Он и погиб за нашего императора...
   Голевский учтиво кивнул.
   - ...Вряд ли он принадлежал к этим бунтовщикам. То, что его доверием пользовались враги государства Якубович и Глинка, это бесспорно. Но я далек от мысли, что он знался с этими бунтовщиками. Да, я полагаю, что, возможно, существует эта таинственная организация. И меня очень интересует вопрос кто они? Не замышляют ли они новый переворот? Его Величество не хотел глубоко копать тогда, но теперь видно, что корень зла не удалось вырвать, он вновь дал ростки крамолы и бунтовского духа. Поэтому необходимо как можно скорее найти этих таинственных революционеров, пока снова не пролилась кровь.
   - Ваше превосходительство, может быть это обыкновенное ограбление? Вероятно, в столе лежали деньги, драгоценности и их просто-напросто похитили. Допросите прислугу, вдруг кто-то из них дерзнул осуществить это злодеяние? Вполне это могла сделать и исчезнувшая горничная. Она наверняка действовала не одна, а с какими-то сообщниками. А те, вероятно, и убили генерала и завладели добычей.
   - Возможно, возможно, но ... а вдруг, предположим, Боташев-старший, до сей поры оставался членом той самой тайной организации, о которой вы говорили. И мог быть убить своими же заговорщиками за какой-нибудь проступок или фразу идущие вразрез с целями общества. Смею предположить, что Боташев желал самым решительным образом покинуть это общество, и за это был приговорен к смерти. Как отступник, как предатель, как ренегат. Здесь есть какая-то логика, но вот не пойму одно. За что убили младшего Боташева?
   - Если принять во внимание вашу версию, граф, то вероятно за... за.. мемуары, я так полагаю.
   - ?..
   - Я переписывался с Боташевым-младшим, и в последнем письме он сообщил, что приступил к созданию книги воспоминаний, которая поможет России освободиться от будущей кровавой революции. Я тогда не придал значения этому письму, думал, это бравада, но теперь я понимаю, что зря не обратил внимания на слова моего задушевного друга. Надо было обеспокоиться этим.
      Бенкендорф взволнованно заходил по комнате.
   - Боже правый, милостивый государь, как не придать значения такому известию. Это весьма, весьма важно... Боже правый! Как же это. А где письмо? У вас?..
      - Да-с, так точно-с, дома. Я могу съездить за ним, если вы изволите.
   - Сделайте милость, любезный Александр Дмитриевич, съездите за ним. Причем, не медля ни минуты. Я дам вам в сопровождение парочку унтер-офицеров. Для сохранности письма.
   - Благодарю... Я скоро буду.
   ...Через час капитан привез письмо и передал генералу. Шеф жандармов с трепетом взял его в руки, будто это был старинный манускрипт. Казалось, одно неосторожное движение - и ценный листочек рассыплется прах!
   - Любопытно, любопытно, - сказал Бенкендорф, бережно разворачивая письмо. - С вашего разрешения, любезный Александр Дмитриевич?
   - Конечно, конечно, ваше превосходительство.
   - Так-с... "Любезный друг, Александр..."
   - Нет, вот здесь, ниже.
   - Ага, вот... "В глухой сибирской тиши, когда время растянуто до бесконечности, я много размышлял над тем, что же произошло с нами тогда в 25-ом. И вот что я понял, мой друг. Я совершил роковую ошибку..." Так-с, далее. "Ныне я увлекся сочинительством - пишу мемуары и я хочу обнародовать некую тайну. Пусть она заденет высокопоставленных людей, но только так можно спасти Россию от новой кровавой революции. Мой братец, кажется, тоже прозревает..." Так, так. Все ясно.
   - Александр Христофорович, позвольте мне туда поехать и на месте разобраться во всем. Все-таки Боташевы были моими задушевными друзьями. Может быть, я ухвачу на ниточку, которая приведет к разгадке их гибели. Попробую найти мемуары Михаила, а может и его письма, что прольют свет на истинную причину его смерти и предшествующие сему события. А если повезет, то выйду и на след таинственной организации.
   Генерал явно оживился, снова зашагал по кабинету.
   - Превосходная идея, милостивый государь! Поезжайте непременно туда и разберитесь. А я вам обещаю содействие везде, где вы будите. Я выделю вам деньги вам на дорогу. И похлопочу о вашем отпуске - примерно на два месяца - ведь дело государственной важности. А чтобы завуалировать сею секретную миссию, вы любезный Александр Дмитриевич должны говорить всем вашим знакомым и сослуживцам, что якобы едите в Сибирь проведать ваших друзей-товарищей, осужденных за декабрьский мятеж...
   - И заодно посетить могилу Боташева, своего друга...
   - Да, и посетить могилу Боташева...
   - Исследовать природу Урала и Сибири для написания статей в известные отечественные издания. Ведь я еще и журналист. Скажу, что хочу заняться после отставки писательским трудом и журналисткой.
   - Отлично, отлично. Превосходно придумано, капитан. Вот это и будет вашей легендой. Узнайте все там по приезду и постарайтесь найти эти нужные мемуары, Александр Дмитриевич. Хорошо?..
   - Непременно, ваше превосходительство.
   - Да благословит вас бог!
   После аудиенции взволнованный Голевский сразу же поспешил домой. По приезду в особняк он первым делом распорядился подать кофе, прошел в свой кабинет, уселся за стол, схватил тетрадку, перо... Обмакнул перо в чернильницу. Раскрыл тетрадь и на минуту задумался...
   "О, сколько же этих тайных обществ существовала тогда. Дюжина, две дюжины, три! А может статься и сотни! "Орден Русских рыцарей", "Общество соединенных славян", "Тайное Оренбургское общество", "Согласные братья", "Южный союз", "Северный Союз", "Свободные садовники", "Зеленая лампа" и прочее. Все оные организации в двадцать пятом разгромили. Но все ли? Вот в чем вопрос! Возможно, какой-то союз уцелел и, по всей видимости, тайно действует. Причем весьма дерзко и опасно. Сии заговорщики действуют жестоко и безжалостно, и так вероятно они будут действовать впредь. Так что это за организация? А вдруг это тени за спиной покойного Милорадовича? Его единомышленники, друзья, товарищи? С чем черт не шутит, а?!"   
   В тетради со стихами Голевский живо изобразил профиль Милорадовича в шляпе с султаном. Обвел кружочком. Написал под ним: "убит в 1825 году"...
   Славный был генерал. Бодрый, говорливый (таков он всегда бывал в сражении), он разъезжал на Бородинском поле, как в своем домашнем парке: заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, еще спокойнее раскуривал ее и дружески разговаривал с солдатами. Служивые любовались такими выходками и энергичным видом генерала. Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и убивали под ним лошадей, а он нисколечко не смущался: менял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и амарантовую шаль, концы которой живописно развевались по воздуху. Французы называли его русским Баярдом; русские, за удальство, немного щеголеватое, сравнивали его с французским Мюратом. И он не уступал в храбрости обоим! Один из самых неустрашимых генералов. Это был генерал Милорадович! Так неужели слуга царю, верный служака, ревностный чиновник, мог пойти против своего самодержца? И смог организовать тайное общество. А почему бы нет!
   Есть факт, что еще 12 декабря императору принесли списки заговорщиков, и тот отдал их Милорадовичу. Генерал обещал разобраться во всем этом, но никто не был арестован, а мятеж состоялся. Если предполагать, что Милорадович сам возглавлял этот таинственный Союз. Почему бы нет. Ведь он хвастал драматургу Шаховскому, что, имея 60 тысяч штыков под рукой, он может быть смелым и заставить Николая присягнуть Константину не составит труда. Он, в конце концов, и заставил Николая сделать это. Хотя наверняка знал, что Николай после смерти отца имеет право на престол. А девятого декабря говорил принцу Вюртембергскому, что гвардия симпатизирует Константину и может вмешаться в дележ власти. И это тоже факт. Сохранился ли этот союз или создана новая тайная организация? Кто за ним стоял и сейчас стоит. Неизвестно. К сожалению, гибель генерала оборвала ниточку, связывающую его с заговорщиками.
   Голевский изобразил еще одну окружность... Другую, третью, четвертую, пятую... Обозначил их так: "Фогель" (начальник городской тайной полиции и в то время и сейчас), "Башуцкий" (адъютант графа, служил потом у нового губернатора Кутузова-Голенищева), "братья Боташевы" (убиты в 1831 году), "Якубович" (сейчас сослан в Иркутскую губернию). "Федор Глинка" (герой войны, адъютант Милорадовича по особым поручениям, держал связь между Милорадовичем и декабристскими организациями, член Совета Благоденствия, был дважды арестован и дважды по высочайшему повелению оправдан, в настоящее время на гражданской службе, советник губернского правления в Твери) и "Другие заговорщики". Кружочки - "Милорадович", "братья Боташевы", "Якубович" - зачеркнул крест-накрест. Над другими поставил знак вопроса. Над кружочками капитан изобразил кружок большего объема, вписал слово "Alliance" 1 и все тот же знак вопроса. Протянул стрелки от маленьких кружков к большому и снова задумался...
   Башуцкий? Нет, он лоялен и предан нынешнему императору. Если он и участвовал в мятежных интригах, то сейчас он отошел от них. Он вряд ли захочет повторять прежние ошибки. К тому же его бывший шеф - Милорадович - унес за собой в могилу те сведения, которые могли бы скомпрометировать адъютанта.
   Глинка?..
   Тоже нет, он постоянно под надзором агентов Бенкендорфа. Так было в Петрозаводске, с 1826-го по 1830 год, куда он был переведен в чине коллежского советника, так и сейчас в Твери. За ним следят, за ним ведут наблюдение, его подслушивают. Нет, он не может возглавить это таинственное общество.
   Хотя, может, стоит их допросить? Все же Бенкендорфу виднее. Кого допрашивать, за кем следить и кого подозревать.
   Да, и где эта та самая желанная нить, нить Ариадны, с помощью которой он мог бы, пройдя через лабиринты тайн и загадок, найти тот самый засекреченный союз? Ее пока нет. И предвидеться ли? Кто знает.
    
   ***
     
   Пока Голевский гадал о существовании таинственной организации, в огромном особняке на Английской набережной, на внеочередное заседание собрались все влиятельные члены Союза Свободы и Процветания - самой что ни наесть засекреченной и радикальной организации революционного толка, чудом уцелевшей после царских репрессий в 25-м году, но набравшей силу в настоящее время. Выходит, прав был граф Бенкендорф, союз-то заговорщиков действительно существовал, и дух крамолы не выветрен из умов общества, а мятежники не сложили оружия.
      В большой зале царил таинственный полумрак и витал дух великого заговора. За огромным круглым столом из дуба сидели девять человек. Один в золотистом плаще с капюшоном, так называемый Диктатор - глава организации, второй в пурпурном - консул, а семеро в белых - сенаторы, одно кресло пустовало. За спиной Диктатора висел флаг организации - алое полотно с гербом организации. На гербе были изображены скрещенные фашины и шпага, вверху шлем легионера, на гребне российский двуглавый орел, внизу яблоня с плодами, буквы "ССП". Своеобразный римско-российский симбиоз. Зал освещали яркие факелы. На мраморном полу был выложен мозаикой герб Союза и лозунг "Свобода и процветание!"
      И вот Диктатор взял в руки золотистый жезл с символикой Союза и заговорил. Громко и торжественно:
   - Итак, Совет Десяти, на сей момент Девяти, считаю открытым. Здесь собрались все консулы и сенаторы?.. Все. Кроме одного консула, о нем поговорим позже. Итак, первое. Спешу выразить благодарность нашим братьям, главе тайной полиции Максимилиану и прокуратору Катилине, за проделанную работу. Устранены Изменник номер один и Изменник номер два, бывший наш консул. Они хотели предать наши идеалы и выйти из организации, но у них ничего из этого не получилось...
   Диктатор повысил еще голос:
   - ...Так будет с теми, кто нарушает священную клятву нашего союза и кто предает своих братьев. Запомните, выход из нашей организации только один - смерть! Вы прекрасно знаете, что провал других организаций случился благодаря плохой конспирации, благородным слюнтяям и подлым предателям. И мы не будем повторять их промахи, а именно: несогласованность, недоверие, неорганизованность. А еще слабость. Слабость сродни болезни. Ею можно заразиться и заразить других. Трубецкой и им подобные были слабыми руководителями и заразили своей беспомощностью тысячи человек. Они не стали ни новыми Робеспьерами ни новыми Маратами. Михаил Бестужев, охраняя за день до мятежа покои царя, не убил его. Каховский, Булатов, Якубович - позеры и трусы! Они тоже не решились на цареубийство. Эта мразь, я имею в виду Каховского, умудрилась обезглавить и наше движение. Он убил нашего диктатора Цезаря, т.е. его сиятельство генерала Милорадовича. Они чуть не погубили все наше освободительное движение, движение истинных патриотов священной России. Они сдавали своих же братьев на допросах. Слизняки, слякоть!.. Они не смогли организовать ячейки в крупных городах, а мы организовали! Мы сильнее их во сто крат!
      Диктатор уже истерично орал:
   - Запомните, братья, только сильная рука, только сильные люди, могут устроить решительный военный переворот! Власть надо брать силой, с оружием в руках! Воспитание общественного мнения?! Чушь! Крепостнический и политический гнет никогда не ослабнет, пока царствует Разрушитель Отечества! Он окружил себя остзейской дрянью и не помышляет о благе России. Смерть императору!
   - Смерть императору! - дружно закричали заговорщики.
   Диктатор пафосно продолжал:
   - Мы поднимем народ на бунт и направим народный гнев на Разрушителя и на неугодных нам особ. Бунт должен быть управляем. Народ поможет войскам установить диктатуру Совета Десяти, построить народную республику в России.
   - Да здравствует диктатура Совета Десяти и всего российского народа!..
   - Да здравствует диктатура Совета Десяти и всего российского народа!
   - Имея такие богатства, такую армию, такой талантливый народ мы не имеем права так жить позорно и бедно. Каждый, будь-то крестьянин или разночинец будет богатым, не говоря о дворянах. Мы освободим крестьян от крепостной неволи, дадим землю крестьянам, пусть возделывают и благоденствуют. Все россияне будут братьями. Обращаться друг к другу не иначе как "брат". Мы - победители Европы. Я считаю, наша армия самая сильная в мире, хорошо обученная и хорошо вооруженная. Мы будем царить на земле, а русские будут властителями мира. Будут присоединены к России такие страны как: Венгрия, Норвегия, Сербия, Болгария, Греция и другие, и засим превращены в наши губернии. Потом война против Персии и вторжение в Индию. Лишим иноземцев всякого влияния на дела государственные. Прочь иноземцев из нашей страны. Россия станет господствующей державой во всем мире!
   Диктатор обвел немигающим, холодным, как сталь, взглядом лица консулов. Те преданно смотрели на него.
   - Касса организации переходит к консулу Сулле.
   Один из консулов, седовласый мужчина, действительный статский советник Иванов, важно кивнул головой. Диктатор продолжил:
   - Сегодня мы назначаем вторым консулом, члена нашего Союза, патриота России брата Катулла. Многие из вас хорошо с ним знакомы. За шесть лет пребывания в рядах нашей организации он проявил себя с наилучшей стороны...
    В зал вошел Катулл в сопровождении Максимилиана.
   - За Катуллом закрепляются Тамбовская и Пензенская губернии. А теперь принесите меч Цезаря!..
   В залу вошел человек в черном плаще и передал в руки Максимилиана короткий меч в ножнах. Тот отдал его диктатору. Верховный вождь встал со своего места, бережно извлек из бронзовых ножен старинный меч и возвышенно сказал:
   - Этот меч принадлежал когда-то великому императору Гаю Юлию Цезарю. И он священен. С этим мечом он покорял народы и страны. Мне передали его в знак дружбы итальянские друзья из масонской ложи "Форум". С этим мечом мы непобедимы, братья! Верно?!
   - Верно, верно, наш Диктатор! - дружным хором отозвались консулы.
   - Максимилиан, принеси Пурпурную книгу и консульский плащ.
    Максимилиан быстро исполнил приказание диктатора, и толстая книга в пурпурной обложке оказалась в распоряжении главы организации. Это был Устав Союза.
   - Брат Катулл, подойди ко мне. Положи руку на Устав и повторяй за мной слова священной клятвы.
   Заговорщик, волнуясь, приготовился повторять клятву, а диктатор начал:
   - Присягая на Пурпурной книге и занимая пост консула Союза Свободы и Процветания, клянусь, что буду добросовестно выполнять свои обязанности ...
   - Присягая на Пурпурной книге и занимая пост консула Союза Свободы и Процветания, клянусь, что буду добросовестно выполнять свои обязанности ...
   - Клянусь, что обязуюсь сделать все возможное для свободы, могущества и благоденствия России. Не предавать своих братьев и строжайше хранить тайну...
   - Клянусь, что обязуюсь сделать все возможное для свободы, могущества и благоденствия России. Не предавать своих братьев и строжайше хранить тайну...
   Когда клятва прозвучала, заговорщик встал на одно колено, склонил голову, а диктатор трижды коснулся ее священным мечом Цезаря.
   - Во имя свободы и процветания России! Аве! Итак, брат Катулл, ты отныне консул нашего Союза. С чем тебя и поздравляю.
   Диктатору протянул пурпурную тогу новоиспеченному консулу, тот одел ее. Когда это он сделал, все захлопали в ладоши. Польщенный высоким повышением генерал, расцвел в радостной улыбке, по очереди обнялся со своими товарищами. Его поздравили. Катулл занял пустующее кресло, а диктатор продолжил:
   - Итак, среди членов нашего Союза есть генерал-губернаторы, военные, гражданские, генералы пехотные, гвардейские, от кавалерии, от инфантерии, начальники уделов, сенаторы, министры, тайные и статские советники, коллежские асессоры, градоначальники и тысячи и тысячи простых россиян. Все они патриоты нашей родины. Во Франции и Англии, Сербии, Болгарии, Турции наши люди. По всей необъятной стране распространились наши ячейки. Скоро мы возьмем власть в стране. Мы - будущее правительство нашей Родины. И пусть аресты нарушили стройные ряда нашего Союза, но мы выстояли, восстановились в своей численности и даже расширились. И ряды наши все пополняются. И ныне мы как никогда сильны и сплочены. Мы победим! Виват, Россия!..
   - Виват, виват, виват!..
   - Свобода и процветание!..
   - Свобода и процветание!
   - Свобода и процветание!
   - Смерть императору! Да здравствует диктатура Союза десяти и всего российского народа!..
      Глаза заговорщиков горели безумным огнем, огнем будущей революции. Одурманенные харизмой своего идейного вождя они слепо верили, что они...
      Непоколебимы! Это раз!
   Сильны как никогда! Это два!
   Безгранично уверенны в себе! Это три!
   Решительны и храбры! Это четыре!
   Самые лучшие представители нации! Это пять! И они в конце концов победят! В России будет их власть! И иначе быть не может.
     Диктатор, находясь в экстазе, размахивал священным мечом Цезаря и призывал к заговорщиков к решительным действиям. Брызгал слюной, истерично орал. Заговорщики вторили ему в ответ... Выкрикивали революционные лозунги, стихи. Потом запели:
  
   Отечество наше страдает
   Под игом твоим, о, злодей!
   Коль нас деспотизм угнетает,
   То свергнем мы трон и царей.
   Свобода! Свобода!
   Ты царствуй отныне над нами,
   Ах, лучше смерть, чем жить рабами:
   Вот клятва каждого из нас!..
  
  
   Массовая истерия продолжалась до полуночи. Затем все заговорщики тепло попрощались друг с другом, облобызались и, соблюдая все тайны конспирации, по очереди разъехались по домам. Разъехались до очередного заседания союза, значит до очередного массового психоза.
  
   ---------------------------------------------------------------------------------
   1 Союз (франц.)
     
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"