Аннотация: От автора "Прощай, Багдад..." и "Почти четыре кило счастья".
ИГОРЬ МАТВЕЕВ
"СКОРАЯ"
ОТ ОДИНОЧЕСТВА
(рассказ)
От автора "Прощай, Багдад..." и "Почти четыре кило счастья".
Теперь, когда со времени моей странной, загадочной смерти прошел уже почти месяц, и страсти, бушевавшие после этого происшествия в нашем провинциальном городке, утихли, я хочу рассказать вам, как все было на самом деле. Вы увидите, что загадочного и странного в ней было совсем мало. И вообще, была ли это смерть - еще вопрос. Судить вам.
Мое тело (я сознательно не пишу труп - именно тело) обнаружила соседка по площадке, позвонившая в мою холостяцкую квартиру утром 19 октября 200... года с просьбой одолжить ей до пенсии некоторую сумму - в чем я пожилой женщине никогда не отказывал. На звонок я не ответил. Тут она заметила, что дверь квартиры приоткрыта, и позвала меня по имени. Когда ответа не последовало, женщина, после некоторого колебания, вошла.
Я лежал полностью одетый в спальне на кровати, с открытыми глазами, со счастливой улыбкой на лице - и с букетом роз в руке. Я не дышал.
Соседка вызвала милицию и "скорую помощь" одновременно. Не обнаружив никаких признаков насильственной смерти, стражи порядка передоверили мое тело людям в белых халатах. Те констатировали, что и положено констатировать в таких случаях. Я не буду изводить читателя натуралистическими подробностями postmortem'a (вскрытия, если кто не силен в латыни), скажу лишь, что моя смерть немало озадачила медиков: я умер не по причине сердечного или еще какого-приступа, не был сражен злокачественной опухолью, не проиграл безнадежную партию СПИДу... Не был я и отравлен, не получил смертельного удара электрическим током - короче, ничего такого, что могло привести к летальному исходу. Они так и не поняли, что я - как бы это поточнее выразиться? - просто перестал жить. Сам. По своей воле. Я словно вышел в соседнюю комнату - только не на какое-то время, а навечно.
Когда подробности просочились в местную прессу, обыватели, за неимением более увлекательного занятия, принялись судачить о непонятных деталях, окружавших мою кончину (я предпочел бы написать уход). Почему он (то есть, я) лежал с букетом цветов? Если предчувствовал смерть и приобрел цветы на собственные похороны, почему роз было одиннадцать - в подобных случаях положено четное количество, не так ли? Почему он (то есть, я) был в костюме? И даже в обуви? Если по пьянке, это было бы объяснимо, но покойник (то есть, я) не имел в крови и намека на алкоголь! И почему, наконец, на моем лице играла улыбка - словно предстоящая перспектива радовала меня?
Физически я был стопроцентно, абсолютно, безоговорочно здоров, как может быть здоров мужчина еще не средних лет, не курящий, малопьющий и даже временами посещающий зубного врача с целью профилактического осмотра полости рта.
Так как же все это могло случиться?
* * * * * * *
К тридцати двум годам в моей жизни произошло все, что могло и должно было произойти в жизни среднего обывателя: школа, первая любовь, разумеется, безответная, армия, институт, брак, естественно, неудачный, несколько лет семейной жизни, развод, алименты, вторая любовь (нет, если честно, то уже не любовь, а так), работа, отпуск, работа, отпуск... Как упившийся до чертиков человек идет домой "на автопилоте", так и я шел, тащился по жизни, совершенно отключившись от окружающей действительности: как робот, вставал в семь утра, брился, завтракал, давился в автобусе, послушно здоровался с сослуживцами, соседями и знакомыми, к месту растягивал губы в улыбке, горбатился над компьютером, бегал в обед в ближайшее кафе на чашку кофе...
Острил, рассказывал анекдоты, выпивал, если приглашали (но никогда не набирался), время от времени ходил в кино или на какой-нибудь спектакль заезжего театра, смотрел телевизор, сдавал в прачечную белье, иногда вытрясал ковер и пару половиков...
Такое механическое существование месяц за месяцем, год за годом высасывает из тебя радость жизни, постепенно обесцвечивая ее до уныло-серой картинки, как будто кто-то медленно убирает краски цветного изображения в телевизоре.
На стене над моей кроватью висела фотография девушки, юной киноактрисы, которую я много лет назад, будучи еще пятнадцатилетним подростком, вырезал из одного венгерского киножурнала. Необдуманно чикнув ножницами, я не сохранил имя девушки под снимком, а когда спохватился, журнал уже куда-то пропал... С тех пор она всегда была при мне: в институтской общаге, в стройотряде, в армии - пожелтевшая от времени и обтрепанная по краям безымянная мечта. Кто-то, вероятно, увидел бы в ней просто смазливую актриску, которую сегодня помнят по паре-тройке фильмов, а завтра - забыли, но для меня она стала идеалом, моим символом далекой недостижимой любви, моей Шамбалой...
Наверное, я был не оригинален в том, что когда мне становилось совсем уж невмоготу, я начинал разговаривать с ней - наверное, так делают и другие, но, разумеется, вряд ли кто признается в этом. Как становится легче помолившемуся перед иконой человеку, так и мне становилось легче после таких разговоров, в которых моя собеседница участвовала только глазами...
Но однажды мы встретились.
* * * * * * *
В тот день мне было особенно плохо.
Я шел по пустынной улице, подняв воротник куртки, подгоняемый холодным осенним ветром и дождем: классическая иллюстрация определения "несчастный человек".
Одиночество - как болезнь. Оно может начаться с легкого недомогания в юношестве, когда одноклассница откажется сходить с тобой в кафе, или понравившаяся тебе девушка отдаст на танцах предпочтение другому партнеру, оно может наступить после перебранки с родителями или ссоры с друзьями. Оно может принимать тяжелые, затяжные формы, когда та, с которой были связаны все твои мечты и надежды выходит замуж за другого. Оно чаще всего связано с любовными неудачами, однако может вызываться и другими причинами, например, непониманием или равнодушием окружающих. Оно жжет тебя, как язва, будь ты даже в толпе хохочущих людей на развеселой вечеринке или празднике.. Одни в конце концов излечиваются от него, с другими оно остается навсегда.
Какая разновидность сразила меня много лет назад? Не знаю. Полагаю, это была сложная форма недуга.
В мозгу моем пульсировали в такт шагам неизвестно откуда взявшиеся строчки: "Одиночество, одиночество - жить не можется, жить не хочется..."
Я не сразу услышал невнятный шорох автомобильных шин за спиной: он тонул в монотонном шорохе унылого серого дождя. Лишь легкий скрип тормозов привлек мое внимание.
Я остановился. Повернул голову. Возле меня стояла машина - белый микроавтобус с красным крестом и цифрами 03.
Боковая дверь скользнула назад, но никто не появился.
В глубине салона я заметил чье-то лицо.
Я не узнал его. Я знал его.
Я не заметил, как оказался внутри. Я не искал слов, они сами пришли сразу.
- Ты - ты совсем не изменилась. А ведь прошло семнадцать лет...
Она смотрела на меня и молчала - та далекая незнакомая девушка с фотографии.
- Как ты нашла меня?
- Я всегда нахожу тех, кому очень плохо.
- Но ты - ты не можешь быть одной для всех! Мечту не делят на части, не режут на равные доли!
- Это верно. Для каждого я другая. Каждый видит во мне то, что он хочет видеть..., - мягко произнесла она.
- Помоги мне.
Она протянула мне руку - нежную белую руку с длинными тонкими пальцами. Я осторожно взял ее и приложил к губам. Чувство, пронзившее меня, было сильней всего того, что я когда-либо испытывал прежде - даже чувства к той первой своей девушке, воспоминание о которой люди хранят всю жизнь. Оно было таким сильным, как будто наружу выплеснулась вся нежность и страсть, не растраченная мной за эти годы.
Секунды растянулись в длинные минуты, а может и часы, не знаю. Когда я очнулся, я и понятия не имел, сколько прошло времени.
Все также барабанил дождь, все так же шумел ветер.
- Тебе пора..., - шепнула она.
- Но как же теперь...?
Я знал, что не смогу дальше жить, если ее не будет рядом. Только сейчас я понял, что с того самого момента много лет назад, когда я наткнулся в журнале на ту фотографию, я любил только эту женщину. Нет, не наткнулся. Наткнулся - это когда случайно. А сейчас я понял, что это не так. И то, что я отрезал имя под снимком - тоже: разве может иметь мечта имя и фамилию?
Я осознал, что всю предыдущую жизнь я жил так не потому, что хотел, а потому, что так было принято, заведено. Но все звенья цепочки этой предыдущей жизни рассыпались в прах в тот самый миг, когда рядом со мной затормозила "Скорая помощь" - "Скорая" от одиночества.
- Как же я теперь...?
Я не договорил, но она поняла.
- Я даю людям шанс. Я не прихожу к ним второй раз - если они захотят, они приходят ко мне.
...Неожиданно я вновь оказался на мокрой пустынной улице. Машина исчезла. Что это было? И было ли на самом деле?
Дождь хлестал меня по щекам, но я не замечал этого.
"Если они захотят, они приходят ко мне".
Как мог я не захотеть?
Я уволился с работы. Я сказал, что уезжаю. Я купил новый костюм. Туфли. Букет цветов. Побрился до синевы на щеках.
Потом я ушел.
К О Н Е Ц
Читайте также повести и романы И. МАТВЕЕВА "Прощай, Багдад...", "Помоги мне", "Почти четыре кило счастья", "Пыль над Хартумом", "Прах пустыни", "Проект "Ляньюнган".