Аннотация: Господи, ну почему Ты часто даешь нам любовь не как награду, а как наказание? Почему она приносит не радость, а боль, толкает людей на страшные поступки, на преступления? От автора "Прощай, Багдад..." и "Прах пустыни"!
ПРОЛОГ
Я купил цветы, взял такси и поехал на кладбище.
Теперь я знал все. Или почти все: детали уже не имели особого значения.
Водитель, немолодой человек лет шестидесяти, деликатно кашлянув, спросил:
- Кто у вас там?
- Мама, бабушка, - коротко ответил я.
- Да, жизнь..., - протянул он. - У меня вот тоже...
Погруженный в свои мысли, я не слушал, и он, заметив это, вскоре замолчал.
- Подождать? - спросил он, когда машина остановилась у ворот кладбища.
Я махнул рукой, отпуская его.
...Я долго смотрел на портрет молодой улыбающейся женщины, что была моей матерью. Я помнил ее не такой - больше задумчивой, молчаливой и грустной. Как много вместил в себя тот короткий промежуток между выбитыми на плите датами - надежду, ожидание, радость победы, тоску одиночества!
Боже, почему Ты даешь многим людям любовь не как награду, а как наказание? Почему она приносит им не радость, а боль, разочарование, почему часто толкает их на страшные поступки, на преступления? За что Ты нас так? Что мы Тебе сделали!?
Я положил цветы на могилу и медленно пошел прочь.
Кто я такой, чтобы судить тебя, мама...?
1. ТОГДА...
Она проснулась в начале третьего. Некоторое время лежала с открытыми глазами, заново переживая события последнего дня. После обеда микроавтобус отвез их в Омдурман, на рынок, где можно было недорого купить разные безделушки. Все разбрелись по лавкам и принялись отчаянно торговаться, пытаясь набрать побольше на убогие командировочные. Даже Вячеслав Григорьевич, с первого дня получивший красноречивое прозвище Чекист, принял участие.
Она незаметно оторвалась от группы, уже зная по опыту предыдущих командировок, что продавцы охотнее делают скидку без свидетелей. Заметила на параллельной улочке лавку, вход которой был украшен чучелами крокодилов и жуткого вида резными деревянными масками. Там и случилось...
У нее сразу пропало настроение делать какие-то покупки, но она заставила себя купить фигурку воина с копьем и замысловатый орнамент на куске выделанной кожи.
Она вновь представила пронизывающий взгляд той арабки и невольно поежилась. И эти ее слова...
Может не идти? Если кто узнает... 'Спортсменка, комсомолка', кто там еще - и такое выкинула!
Не узнают. Все складывается как нельзя лучше. Переговоры окончились успешно: товарищ Абдель Махджуб заверил, что всегда был и будет лучшим другом советских коммунистов, и просил передать горячий привет от свободолюбивого суданского народа лично Леониду Ильичу Брежневу. И - намекнул на желательную финансовую поддержку.
Разумеется, успешно завершенную миссию грех было не отметить - было бы чем. 'Черт бы подрал этот сухой закон!' - вполголоса посетовал Яншин, второй секретарь Московского горкома партии, и все согласились. Чекист прикинул что-то в уме, отошел к стойке регистрации и, сверившись с записной книжкой, позвонил куда-то. Через минуту он с победным видом вернулся и объявил: 'Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики, товарищи! Скоро буду!' С этими словами он исчез - и появился минут сорок спустя с четырьмя бутылками 'Столичной' и бутылкой 'Шампанского' ('Для дамы!'). Оказалось: выпросил в посольстве. Из остатков привезенной с собой колбасы и консервов сделали 'общий стол'. Ей совсем не хотелось пить, настроение было не то, но надо было хотя бы поддержать компанию: в будущем хорошие отношения с этими партийными боссами могли оказаться полезными - как оказался полезным тот скоротечный романчик в Крыму.
Выпили, посидели, спели про 'ой, мороз, мороз...' и стали расходиться по номерам. Чекист, который призывал 'не злоупотреблять', чтобы не проспать завтрашний самолет, надрался не меньше других - кэ-ге-бистам тоже не чуждо ничто человеческое. Теперь, после обильных возлияний все спят мертвецким сном.
Она включила прикроватную лампу, взяла с тумбочки свои часики.
Без четверти три. Пора.
Она откинула простыню, тихо встала. Босиком подошла к окну, чуть отодвинула штору и с высоты четвертого этажа взглянула на спящий Хартум. Неярко горели огни кафе напротив, слева виднелся силуэт мечети, уходивший в звездное небо, как корпус многоступенчатой ракеты. Протарахтела моторикша, свернув в узкий переулок.
Хорошо все-таки, что она оказалось единственной женщиной в делегации. Вряд ли ей удалось бы незаметно уйти сейчас, если бы в номере была соседка.
Она стала одеваться в темноте. Потом осторожно открыла дверь, постояла, прислушиваясь.
В тускло освещенном дежурным светом коридоре царила тишина.
Она спустилась по лестнице, вышла в вестибюль. Портье спал или дремал, уткнувшись лицом в изгиб руки. Рядом тихо похрипывал транзистор.
Она кашлянула. Он тут же поднял голову.
- Мадам?
- Мне надо выйти, - произнесла она по-английски.
Она поймала его удивленный взгляд и хотела добавить: 'У меня деловая встреча'. Потом подумала: какая, к чертям собачьим, деловая встреча в три часа ночи! Впрочем, она что, должна отчитываться перед этим негритосом, куда и зачем идет!?
Не дождавшись объяснений, клерк проговорил:
- Да, конечно, мадам. Вызвать такси?
- Спасибо, не стоит.
Шаркая ногами и сутулясь, он подошел к входной двери, открыл, посторонился, пропуская женщину.
Она помедлила, достала из сумочки пятидолларовую купюру. Ее последние деньги. Конечно, и пары долларов хватило бы c него за глаза, но мелочи у нее не было.
- Вот что, приятель. О том, что я уходила из гостиницы, никто не должен знать. Понял?
- Разумеется, мадам, - купюра мгновенно исчезла в кармане брюк.
Она шагнула в душную липкую ночь.
Остановилась.
Что дальше?
От стены здания на противоположной стороне улицы отделилась тень.
- Пойдемте...,- поговорил женский голос на английском.
Она бросила взгляд на темные окна отеля, помедлила еще самую малость - может все же не ходить? - и последовала за женщиной.
Они удалялись от центра. Дома становились все ниже, улицы - грязнее. Черной тенью из-под ног метнулась тощая собака и скрылась на противоположной стороне. Через несколько кварталов они свернули в какой-то переулок, где в нищете жилищ из пальмовых листьев и картонных упаковочных коробок растворились последние признаки большого города.
Ее провожатая остановилась перед одной из хижин - едва ли не самой убогой из всех.
- Сюда...
2. СЕЙЧАС...
Ночью меня разбудил телефонный звонок.
Ночные звонки несут беду - это аксиома, многократно подтвержденная всем опытом человечества за период, прошедший со времени изобретения телефона.
В этот момент мне снилось нечто чрезвычайно эротичное, и вот как раз на самом интересном месте... Я разлепил глаза и нащупал трубку радиотелефона, но она соскользнула с прикроватной тумбочки и упала на пол.
Я выругался и поднял ее.
- Дмитрий? - послышался женский голос.
- Ну? - недовольно пробурчал я, не узнав звонившей женщины.
- Это Анна Григорьевна.
Анна Григорьевна была соседкой моей бабушки по материнской линии. После смерти моей матери Татьяна Сергеевна, бабушка, мужественно довела меня до окончания школы, не позволив связаться с какой-нибудь дурной компанией, что, как известно, особенно опасно в переходном возрасте, а когда я поступил в институт, она все пять лет как могла поддерживала мой скудный студенческий бюджет. Когда я взялся строить кооператив, Татьяна Сергеевна помогла мне с первым взносом. Теперь я был для нее единственным близким человеком: других родственников у нее не осталось.
В последнее время у нее стало совсем плохо с сердцем: 'скорая' приезжала едва ли не через день, и за небольшую плату соседка стала ночевать у нее. К тому же Анна Григорьевна когда-то работала медсестрой, поэтому отпадала проблема искать кого-то для уколов пожилой женщине.
- Да, Анна Григорьевна. Извините, не узнал. Что случилось?
- С Татьяной Сергеевной совсем плохо. Приезжай.
- Сейчас?
- Лучше сейчас.
По ее голосу я понял, что дело действительно плохо.
- В 'скорую' позвонили?
- Уже приехали.
Я вызвал такси, оделся, спустился к выходу.
Через двадцать минут я был на месте.
У подъезда стояла 'скорая'. Когда я вошел в квартиру Татьяны Сергеевны, навстречу мне шагнул врач, седой мужчина с усталым лицом лет пятидесяти с небольшим. Кажется, я пару раз встречал его здесь раньше.
- Вы кто ей будете? Внук?
- Внук.
Он молча развел руками.
- Ей ведь около восьмидесяти было? - спросил он.
- Два месяца назад восемьдесят один год исполнился, - проговорил я.
- Ну, тогда, как говорится, грех жаловаться. Слабое, слабое было у бабули сердце, - пробормотал он, направляясь к выходу.
Мы остались вдвоем.
3. ТОГДА...
Светлана открыла классный журнал, нашла страницу со списком своей группы. Отметила отсутствующих.
- Окей, чилдрен, нау айл тел ю эн инглиш джоук .
Все по методике: сначала - речевая зарядка. 'Джоук' с первого раза поняли всего пару человек, пришлось пересказать помедленнее.
Она взглянула в торопливо набросанный накануне вечером поурочный план. Его можно было, конечно, и не писать, но вдруг этой дуре Дине, завучихе по-английскому, взбрело бы в голову притащиться к ней, Светлане, на урок? Сорокалетняя старая дева, Дина Леонидовна, всю свою нерастраченную на семью и детей энергию расходовала на улучшение 'процесса преподавания', чем серьезно осложняла жизнь 'англичанам' школы. Никто из них терпеть ее не мог, а молодые 'англичанки', бывало, и плакали.
- Давайте вспомним, какие особенности имеют модальные глаголы 'can', 'must' и 'may'. Кто-нибудь сам хочет?
Желающих не нашлось.
- Ладно. Тогда о модальных глаголах нам расскажет...нам расскажет..., - занесенная над списком авторучка помедлила, потом ткнулась в клеточку против одной из фамилий. - Бондаренко.
С задней парты неохотно поднялся белобрысый подросток с оттопыренными ушами. Уныло взглянул на Светлану.
- Учил?
- Читал, Светлана Викторовна.
- Читают рассказ или повесть, а параграф - учат, Слава. Так учил?
Бондаренко вздохнул.
- Ну, учил.
- Тогда начинай.
- Значит, модальные глаголы имеют свои особенности. Они...это..., - в поисках подсказки парень обежал глазами кабинет. Галя Нестерович, девочка, сидевшая впереди него, двинула вниз по крышке своей парты раскрытый на нужной теме учебник. Светлана сделала вид, что ничего не заметила.
Она встала из-за стола, подошла к окну.
Окна кабинета английского языка выходили на спортплощадку. С высоты второго этажа было отлично видно, как старшеклассники во главе с новым 'физкультурником' бежали по дорожке, окаймлявшей футбольное поле. Кажется, десятый 'Б'?
- ...значит, особенности такие: эти модальные глаголы не имеют будущего времени, - забубнил Бондаренко, следуя взглядом за пальцем Нестерович. - В третьем лице единственного числа...
- Подожди, Слава, - остановила его учительница, продолжая наблюдать за разминкой. - Не имеют будущего времени - значит, сразу надо пояснить, чем они заменяются в таких случаях.
Новый преподаватель бежал красиво, пружинисто и изящно отталкиваясь от земли носками ног в светлых китайских кедах. Прежнему учителю физкультуры, Владимиру Антоновичу, такие пробежки были уже не под силу: тучный, с одышкой, смоливший как паровоз крепкие папиросы, он строил уроки физвоспитания по простой схеме: мальчики - футбол или 'баскет', девочки - волейбол. Выдав мячи, Владимир Антонович исчезал куда-то до конца урока. Довольными оставались обе стороны. Директор уже и не трогал беднягу, понимая, что тот просто дорабатывает до пенсии. К счастью, вторым учителем физкультуры была молодая энергичная женщина, Оксана Викторовна, которая и не позволяла процессу преподавания столь важной для подрастающего поколения дисциплины окончательно превратиться в пародию.
Футболка плотно облегала грудь нового 'физкультурника', очерчивая рельефные мыщцы. Спортивные шаровары, напротив, были довольно свободны.
Светлана почему-то представила его мощные, волосатые - как это и положено у мужчин - ноги, упругие ляжки, плоский твердый живот...Тьфу ты, о чем она только думает!
Учительница бросила взгляд на группу, словно опасалась, что кто-то мог разгадать ее мысли, но все сидели, уткнувшись в учебники.
- ...заменяется в будущем времени выражением э...'би абле ту'.
- 'Абле'!- передразнила она Бондаренко. - Ты хоть читай правильно! Зиневич!
- 'Ту би эйбл ту', Светлана Викторовна!
- Правильно, Наташа, - она кивнула, не переставая наблюдать за спортплощадкой. - Продолжай, Слава.
Как его зовут? Вроде бы, Сергей? Какая разница, за год еще успеет познакомиться. Нет, тут же возразила себе она. Разница в том, что она сразу обратила на него внимание. Если не кривить душой и называть вещи своими именами, новичок ей понравился. А чем - Бог его знает! Что не Ален Дилон - это точно: кирпичный цвет лица, широкие скулы, почти квадратный подбородок. Боксер прямо, а не учитель! И глаза какие-то неопределенные - то ли серые, то ли еще какие...
Но вот - понравился.
- '...при образовании общих вопросов не требуют вспомогательных глаголов', - Бондаренко торопливо дочитал абзац из учебника, пользуясь тем, что учительница по-прежнему смотрит в окно. - Все, Светлана Викторовна.
- Да, - она рассеянно кивнула. - Садись.
Разминка окончилась. 'Физкультурник' в сопровождении учеников направился к площадке для прыжков в длину. Взял со скамейки журнал, раскрыл его. Десятиклассники окружили учителя, красавица Вика Манцевич, за которой бегали все парни школы - случайно или нет - оказалась к преподавателю ближе всего и принялась что-то энергично объяснять ему. 'Физкультурник' слушал ее, время от времени кивая в знак согласия.
Неожиданно он поднял голову и посмотрел, как показалось Светлане, прямо на окна ее кабинета. Она торопливо отступила к столу.
- Так, давайте проверим письменное задание...
4. СЕЙЧАС
Анна Григорьевна зачем-то поправила край одеяла, укрывавшего покойницу. Бесцельно повертела в руках пузырек из-под какого-то лекарства. Смахнула слезу.
- Мы же с ней...почти тридцать лет соседи... Я тебя еще вот таким помню, - она показала рукой. - И маму твою...
Я не знал, что сказать. Еще не так сильно болело, в эти первые минуты. Настоящая боль и осознание потери придет позже, когда холмик свежевырытой земли скроет близкого человека - навсегда.
Если бы я мог не смотреть на кровать, где лежала моя мертвая бабушка! Хотелось навсегда оставить Татьяну Сергеевну в своей памяти живой, но я понимал, что это невозможно: похороны ложились на мои плечи.
И все же отводил глаза...
- Ты не успел совсем немного. Я проснулась где-то в половине третьего: услышала, она зовет 'Аня, Аня' и дышит так тяжело, неровно... Попросила воды. Я дала, пощупала пульс. Сразу вызвала 'скорую'. Приехали быстро, но... Она хотела поговорить с тобой.
- О чем?
- Не знаю. Не поняла. Спросила: 'Где Дима? Хочу поговорить с ним'. - 'Чего среди ночи-то, Таня? - сказала я. - Утром и поговорите' - 'Не дотяну я до утра, Анна'. Я позвонила тебе. 'Я давно хотела сказать Диме, да все не решалась...' - 'О чем?' - 'Нет, только ему одному, других это не касается. Это о ней'. - ' О ком, Таня?'. - 'О ней'.
- О ней? - переспросил я. - Может, о Наташе? Так ведь бабушка знала, что у нас давно все кончено.
Наташа была моей почти невестой, с которой я начал встречаться после нескольких неудач - и последовавшего за этим длительного затишья - на личном фронте. Я даже познакомил ее с бабушкой, на которую моя избранница произвела самое благоприятное впечатление. 'Может и правнуков еще успею понянчить', - сказала она как-то. 'Какая ты ненасытная, бабуля! - шутя ответил я ей. - Мало тебе внука, так еще и правнуков подавай!' Хотя, конечно, дело было не в правнуках или не совсем в них: просто Татьяне Сергеевне было уже за восемьдесят, и я понимал - ей хочется умереть зная, что моя личная жизнь наконец-то устроилась.
Увы, этого не случилось: в тот самый момент, когда я уже начинал всерьез примеряться к роли супруга, в наших с Наташей отношениях наступило охлаждение. Она стала реже звонить, находила какие-то причины, чтобы не встречаться. Потом оказалось, что она познакомилась с каким-то майором. Тот, на мой взгляд, не имел передо мной никаких преимуществ: был грузен, лысеват и выглядел куда старше своих лет - зато в перспективе мог прописаться в Минске, где жила его тяжело больная тетя. Двухкомнатная в столице без труда победила однокомнатную в провинции, и мы расстались. Это сильно расстроило бабушку.
- О Наташе или о ком другом - не знаю я, Дима. Тут приехала 'скорая'. Врач хотел сделать ей укол, но она..., - голос Анны Григорьевны задрожал, - умерла. Ты совсем немного не успел, Дима.
5. ТОГДА...
Сергей отошел от киоска 'Союзпечати' со свежим номером 'Советского спорта' и остановился, чтобы спрятать в карман несколько копеек сдачи, когда кто-то тронул его за плечо. Он обернулся.
- Света?
- Здравствуй, Сережа, - девушка, улыбаясь, смотрела на него. - У тебя 'форточка'?
- Нет, уже закончил, - коротко ответил он и, аккуратно сложив газету, сунул ее в боковой карман сумки.
- Я тоже. В среду у меня всего два урока на первую. Тебе туда? Не возражаешь, если я провожу тебя немного?
Сергей пожал плечами.
Девушка взяла его под руку, но он очень деликатно высвободился. Словно ничего не заметив, Света заговорила:
- Представляешь, сегодня приходила мать одного моего оболтуса, Пашкевича - такой скандал мне устроила! Орала, как ненормальная! Придираетесь, мол, к моему сыну! Лично, говорит, проверила по последней теме: он все знает, а вы ему три балла! Прямо как в 'Доживем до понедельника'!
- Это которого Пашкевича? - довольно равнодушно поинтересовался Сергей. - Из восьмого 'Б', что ли?
Светлана кивнула.
- А я его на область готовлю, - сообщил он. - Через месяц спартакиада. Он стометровку отлично бегает.
Девушка вздохнула:
- Ну, может ноги у него и хорошо работают, а вот голова...
Они миновали площадь Ленина с обязательным памятником вождю мирового пролетариата и остановились на перекрестке Советской и Комсомольской. Света знала, что Сергей снимает комнату на Маяковского, недалеко от Старого парка и что он всегда ходит домой пешком. Она вообще знала о нем очень много, в том числе и сколько уроков у него в тот или иной день недели. Но старалась не показывать этого.
- Пока, Света.
Светофор переключился на красный. Сейчас он уйдет...
- Погоди, Сережа...Может, зайдешь? Ты у меня никогда не был...
- - А почем я должен у тебя быть? - грубовато поинтересовался он.
- Ну...знаешь, - девушка замялась. Действительно - почему? - Но ты же не спешишь, верно? У меня есть отличный кофе. Импортный.
- Вообще-то..., - Сергей заколебался.
- Да ладно тебе! - она потянула его за рукав. - Десять минут дела не решают! Успеешь еще к своей!
- У тебя правда есть кофе?
- У меня много чего есть, - ответила Светлана, глядя ему прямо в глаза. - Только ты этого замечать не хочешь.
Если честно, он пил кофе всего несколько раз в жизни: первый - когда в их детдом приезжала чешская делегация Красного Креста, и детям младшей группы раздали плитки шоколада и печенье, а старших угостили чудесным ароматным напитком с молоком и сахаром. Потом уже студентом: их институтская команда заняла третье место на Спартакиаде народов СССР, и тренер на радостях повел всех отмечать победу в один из московских ресторанов. Да и на тощую стипендию, когда и поесть досыта не всегда удавалось, не очень-то разбежишься распивать этот, как говорил Райкин, 'дефсит'. Был, конечно, кофейный напиток 'Дружба', но он не шел ни в какое сравнение с настоящим кофе.
А вот Светлане кофе не в диковинку: ездит по заграницам, может купить, что хочет. К тому же мать у нее, как участница войны, отоваривается в специальном ветеранском отделе гастронома на Ленина - сам слышал, как говорили в учительской. Пожалуй, можно зайти на полчасика. Хотя...
- А твоя мама? - неуверенно спросил он.
- А что мама? Она всегда будет рада видеть тебя. Я много ей о тебе рассказывала. Пойдем, пойдем.
Он все еще колебался, и она потянула его за рукав.
- Пошли же...
- Ну, разве что ненадолго, - сдался он.
Они прошли по Советской до книжного магазина, свернули на Царюка и через пять минут входили в первый подъезд типовой пятиэтажки, где мать Светы получила много лет назад двухкомнатную квартиру.
Света отперла ключом дверь.
- Заходи, Сережа.
Она прошла следом, включила в прихожей свет.
- Раздевайся.
Он снял куртку, повесил ее на вешалку, положил на тумбочку сумку. Бросив взгляд на полуоткрытую дверь комнаты, шепотом спросил:
- А как зовут твою маму?
- Почему шепотом, Сережа? Ее нет. Да ты проходи, проходи.
Он застыл, как вкопанный.
- Как нет? А где она?
- Уехала в санаторий, - девушка мельком взглянула на себя в зеркало, поправила волосы. - Ей, как ветерану войны, дали бесплатную путевку. Ну, чего ты? Проходи в комнату.
- Ты же говорила...
- А ты уже и испугался, Сережа? - насмешливо произнесла Светлана.
- Нет, просто...
- Ну раз нет - проходи, - девушка шутливо подтолкнула его в спину. - Я не кусаюсь. В худшем случае - целуюсь.
Это было похоже на намек.
Он никак не отреагировал. Снял туфли, прошел в комнату.
- Будем слушать музыку, пить кофе. Или, может, что покрепче?
Сергей помотал головой.
- Ну, конечно, - понимающе кивнула Светлана. - Спортсмены не пьют. Режим, ясное дело. А хочешь, я сделаю бутерброды? Есть хорошая колбаса, 'московская'?
- Давай.
- Тогда садись на диван и слушай пока музыку.
Она направилась к тумбочке, на которой стояла 'Яуза', подняла крышку и щелкнула клавишей воспроизведения. Помедлила пару секунд, остановила.
- Ой, Сережа, кажется, ленту зажевало. Поможешь?
Он подошел, наклонился над магнитофоном. Его щека коснулась волос девушки. Он отшатнулся как от удара током, но Светлана сделала вид, что ничего не заметила.
- Отойди, мешаешь, - грубовато произнес он, стараясь скрыть смущение.
Снял приемную бобину, осторожно извлек из-под пластмассового круга смятую ленту, разгладил. Поставил бобину на место и вновь нажал клавишу воспроизведения.
Комната наполнилась негромкой приятной музыкой.
- Любишь Мориа? - спросила девушка.
- Э...кого?
Светлана засмеялась.
- Эх ты, серость! Поль Мориа - это французский дирижер и композитор, его сейчас весь мир слушает, а ты даже не знаешь!
- Лично я слушаю Высоцкого, - обиженно буркнул Сергей. - А ты вот Кипчого Кейно знаешь?
- Нет, - честно призналась Светлана, доставая из серванта две сервизные чашки и блюдца. - Кипчогу, да тем более Кейну, я не знаю. А кто это?
- Эх ты, серость! Его весь мир знает. Кенийский спортсмен, бегун, призер двух Олимпиад.
- Один - один, Сережа! - засмеялась девушка. - Ничья.
- Он, говорят, когда тренировался, за поездом бегал.
- Догнал? - с серьезным видом поинтересовалась она.
- Кого?
- Поезд.
- Да ну тебя! - он махнул рукой. - Давай лучше свои бутерброды..
- Слушаю и повинуюсь! - девушка бросила на него шутливый взгляд и отправилась на кухню.
Сергей огляделся.
Небольшой журнальный столик, два мягких кресла, сервант, за стеклом которого стоят какие-то экзотические фигурки темного дерева, очевидно, сувениры, привезенные Светланой из командировок. Тумбочка с магнитофоном, черно-белый телевизор, красивая люстра под высоким потолком - хрустальные висюльки переливаются в свете уходящего дня. На стене - фотография улыбающегося мужчины средних лет. Наверное, отец.
Маленькая уютная комната.
На полке тумбочки лежали картонные коробки с магнитофонными лентами. Сергей потянулся, взял несколько штук, стал читать аккуратные надписи: 'Муслим Магомаев', 'Песняры', 'Beatles', 'Валерий Ободзинский'. Ну, ясное дело, куда без Ободзинского-то: все девчонки из старших классов просто умирают, слушая про 'эти глаза напротив' и про 'в каждой строчки только точки'.
Оказывается и женщины-учителя - тоже.
Из кухни донесся запах дефицитного напитка, а минуты через три Светлана появилась в комнате с подносом, на котором стояло две чашки, молочник, сахарница, лежали бутерброды.
Она поставила поднос, подвинула к столику кресло, села.
- Тебе с молоком, Сережа?
Он отложил коробки с лентами в сторону, кивнул. Девушка подлила в его чашку молока.
- А сахар клади сам. Сколько тебе, не знаю, а я пью без сахара.
Он положил две ложки, помешал. Взял бутерброд, осторожно откусил маленький кусок, хотя, проголодавшись, мог расправиться с ним в два приема.
- Ты ешь, ешь, Сережа, не смотри на меня: я ем мало.
- Я и не смотрю, - проборомотал он.
Им все больше овладевало чувство неловкости. Он давно понял, что Светлана неравнодушна к нему, что все эти случайные встречи шиты белыми нитками. Отчасти ему даже льстило, что такая красивая девушка, так сказать, положила на него глаз. Но... не он ведь придумал поговорку 'Сердцу не прикажешь'!
Вот сейчас надо не сидеть истуканом, надо беседовать о чем-то, а о чем - он не знал. Да и вообще ситуация выглядела довольно двусмысленно: одни ее голые коленки чего стоят, а между ними, в глубине - как он ни старался не замечать - узенькая светлая полоска трусиков...И дернул его черт согласиться - жил ведь без этого кофе, и ничего!
А может поговорить с ней серьезно - раз и навсегда? Расставить, так сказать, все точки над 'i'? Сказать, что у него есть, девушка, которую он никогда и ни на кого в жизни не променяет. Впрочем, Светлана и сама прекрасно знает об этом. Знает - и липнет.
Но выяснять отношения он все же не решился: не в гостях же этим заниматься!
В течение нескольких минут он мучительно искал нейтральную тему для разговора - так, чтобы и поговорить - и ни о чем. Но не нашел.
Она решила придти к нему на помощь.
- Расскажи о себе, Сережа.
Вот еще! Что здесь рассказывать? Отца он не знал вообще, а мать, алкоголичка, была лишена родительских прав, когда ему было лет семь. Вроде, умерла, с тех пор он ее так и не видел.
- Я детдомовский, - буркнул он. - Ничего интересного. Лучше это..., - он бросил взгляд на фигурки за стеклом серванта. - Лучше ты расскажи, как там твоя командировка?
Светлана сделала глоток кофе, поставила чашку на стол.
- Нормально.
- Куда в следующий раз?
Следующего раза может не быть. Даже наверняка не будет, подумала она. Все из-за тебя, Сережа.
6. СЕЙЧАС
- Нет-нет, Дима, я не буду копаться в чужом, - проговорила Анна Григорьевна. - Ты сам. В остальном - помогу, чем могу. Найди все, приготовь... а я пока поговорю с Мишей, надо же машину и оркестр заказать. Кафе тоже, на поминки. Венков купить... Да, еще соболезнования в газету дать.
- Позвоните в Совет ветеранов, - проговорил я, листая записную книжку Татьяны Сергеевны. - Сейчас найду вам их телефон...
Как и всякая старая женщина, бабушка давно приготовила себе все необходимое для похорон - кажется, это называется 'узелок' - держала его отдельно и часто говорила мне: 'Дима, если что - там в шкафу, в крайней секции...' - 'Да ну тебя, бабуля, - отмахивался я. - Еще сто лет проживешь. Ну не сто, так пятьдесят точно...'
Она пережила свою дочь на двадцать лет.
Я открыл крайнюю дверцу шкафа и начал доставать оттуда белье, переложенное таблетками нафталина. Простыни, наволочки, полотенца, ночные рубашки, на некоторых вещах были даже не оторваны магазинные ярлычки. Боже ты мой, ну зачем было копить это всю жизнь!?
Сунув руку за очередной 'порцией', я нащупал какой-то твердый предмет. Почему он мог оказаться среди белья, сказать было трудно, разве что это была какая-то фамильная драгоценность или реликвия.
Предмет был завернут в клетчатый носовой платок, перевязанный крест-накрест ниткой. Я порвал нитку и развернул материю...
Это была выполненная из черного дерева странная статуэтка обнаженной женщины, стоящей на коленях. Черты ее лица были асимметричны и неприятны: высокий, непропорционально большой лоб, вдавленная переносица, маленькие глазки, утонувшие в глубоких глазных впадинах... Кривой рот, короткая шея, отвисшие плоские груди. На голове женщины красовалась напоминающая стог сена прическа, в которую была продета металлическая шпилька. По основанию статуэтки вкруговую шла надпись на непонятном языке. Возможно, арабском: я видел у матери несколько египетских открыток с похожими закорючками.
Несколько фигурок - воин с копьем, слон, верблюд, какой-то индийский божок - привезенные ею из заграничных командировок, стояли в квартире бабушки уже много лет, эту же я видел впервые. Назвать ее украшением интерьера мог бы только человек с извращенным вкусом. Но тогда зачем было вообще покупать ее? Чтобы потом спрятать ото всех?
Я отложил странный сувенир в сторону, и продолжил поиски 'узелка'.
7. ТОГДА...
Портрет худосочного Дзержинского на стене, большая карта мира, огромный стол, заваленный бумагами. Полузакрытые плотные шторы на высоких окнах...
Тип в штатском, неприятного вида мужчина с огромными, чуть не в полголовы, залысинами, даже не предложил ей сесть, и она стояла перед ним, как провинившаяся школьница.
- Ну что вы мямлите, что вы мямлите, Светлана Викторовна? - раздраженно произнес он. - А еще учительница! Рассказывайте все, как было.
- Я и рассказываю...У меня разболелась голова, и я..., - она запнулась, - вышла прогуляться. Ну, подышать свежим воздухом.
Мужчина смерил ее жестким неприязненным взглядом.
- У нас с вами прямо как в 'Операции Ы' получается: 'Бабушка, как пройти в библиотеку?' - в три часа ночи!
- Я не смотрела на часы...
Как они узнали? Неужели Чекист каким-то образом вычислил ее? Недаром же ей показалось, что тогда, в последний день, когда они усаживались в автобус, чтобы ехать в аэропорт, он как-то очень внимательно и странно посмотрел на нее. И не предложил поднести ее тяжелую сумку... А ведь как клеился в 'Шереметьево': 'Светочка, давайте я вам помогу с вещами, вы такая хрупкая и изящная!'
Но была ночь, он не мог разглядеть ее в темноте! Или заложил портье в гостинице? Впрочем, какая теперь разница?
- Значит, прогуляться решили? А скажите, Светлана Викторовна, - вкрадчивым голосом начал ее собеседник. - С вами перед поездкой беседовали? Инструктировали о правилах поведения советских граждан за рубежом? Особенно в капиталистических странах?
- Инструктировали.
- Значит, предупреждали, что ходить можно только по трое? О темном времени суток, не говоря уже о ночи, речь вообще не шла, ведь так?
Девушка потупилась, рассматривая кончики туфель.
- И сколько продолжалась эта ваша...прогулка?
- Ну...не знаю. Минут двадцать...
- Н-да, минут двадцать. Одна гуляли или с кем-то? Может быть, вы там с кем-нибудь познакомились? Вот как раз таких как вы, молодых и неопытных, и ловят на удочку, устраивают всякие провокации! Вот вам свежий случай: на прошлой неделе нашей туристке в Дании подкинули в супермаркете в сумочку пачку жевательной резинки! Потом отвезли в полицию, пытались шантажировать, вербовать! Сколько нервов потрепали нашему послу в Копенгагене - не передать! А если бы она не совалась в этот чертов супермаркет одна, а была с кем-то, такого бы не случилось! И не думайте, что если Судан - отсталая страна, то там не могут работать спецслужбы развитых империалистических государств - напротив! А любые делегации из Советского Союза привлекают самое пристальное внимание наших недругов! Неужели вам надо вдалбливать прописные истины?
К глазам Светланы подступили слезы.
- Да ни с кем я не знакомилась и ни в какие супермаркеты не ходила! - выкрикнула она. - И вообще ничего такого я не сделала...
Кэ-ге-бист встал. Прошелся по комнате. Вздохнул.
- Вы и правда не понимаете?
Она молчала.
- Вы грубо нарушили правила пребывания советских людей за границей. Тем более, в капиталистической стране! До сих пор вы были у нас на хорошем счету, и в предыдущих командировках не позволяли себе ничего такого.
Боже мой, какая сволочная страна, какие сволочные законы! Ну что я такого сделала!?
- Вам эта ночная прогулка боком выйдет, это я обещаю. Боюсь, что отныне поездки за рубеж вам будут заказаны. По крайней мере, я постараюсь сделать для этого все возможное. Давайте ваш пропуск.
Он подписал пропуск, взглянув на часы, проставил время. Нажал кнопку внутреннего звонка, и на пороге кабинета возник молодой, коротко постриженный парень с симпатичными, но какими-то неподвижными, как у куклы, чертами лица.
- Савченко, проводи вот... гражданку.
8. СЕЙЧАС
Хлопоты, связанные с организацией похорон Татьяны Сергеевны и поминок, заставили меня на какое-то время забыть о находке в ее шкафу. Но несколько дней спустя я вспомнил о странном сувенире.
В ближайший выходной я отправился на опустевшую бабушкину квартиру. Мысли, направленные на решение неожиданно возникшей загадки, помогали мне не думать о печальном.
Почему мать прятала статуэтку? Нет, вряд ли мать - за те двадцать лет, что прошли со времени ее смерти, бабушка, несомненно, не раз перекладывала белье. Тогда Татьяна Сергеевна? Статуэтка явно привезена издалека, в чем не дают усомниться африканские черты лица уродливой женщины. Очень кстати мне припомнился традиционный способ контрабанды, неоднократно описанный в детективах, когда для того, чтобы вывезти за границу ценное полотно старого мастера, поверх него, дабы усыпить бдительность таможенников, рисовали какую-нибудь незатейливую картинку. Не тот ли это случай: и не призвано ли показное, какое-то нарочитое, уродство женщины отвлечь внимание - от содержимого? Может этот 'сувенир' - только контейнер: недаром уже в первый раз мне показалось, что он довольно легок для своего размера?