Аннотация: Финалист Конкурса Опытных Авторов. Издан в журнале "Реальность фантастики" Љ8/10
Я - СНОВИДЕНИЕ
Сначала я подумал, что оказался в Раю, но мне очень хотелось верить, что это не так. И Рай рассыпался. Вместо него возникла пустота и абсолютная, железобетонная уверенность, что будущего больше не будет. Только прошлое и немножечко настоящего.
Передо мной выросла стена из красного кирпича. А на ее поверхности кто-то (может быть, Бог) описывал сверху вниз и слева направо мелким шрифтом мою жизнь. Строчка-мгновение. Абзац - год. Восклицательный знак - вечность. Меня самого как бы не было, но вот он я - в бессознательном, в состоянии, похожем на сон. И эта бредовая мысль заслуживает уважения во сне. Так же как заслуживает уважения стена из красного кирпича.
А что внизу? Пустота. И наверху - ничего нет. А позади стоял человек в очках, похожий на карандашный рисунок в полный рост, Может быть, мое воображение нарисовало его только что, а может быть...
На стене написано: двадцать четвертое сентября тысяча девятьсот девяносто шестого. В тот день мы с Настей купили книгу по рисованию. Она научилась рисовать карандашом, а я забросил альбом и принялся учиться играть на гитаре. Нам было по двадцать четыре. Хотя, нет. Мне было двадцать четыре, а ей всегда восемнадцать.
-Дело в том, что вашей сестре нужны деньги. - сказал человек в очках. Я не слышал его голоса. Я его вообразил в своем непонятном сне. - Вы помните, как вас зовут?
Я не мог ответить. У меня не было рта (а последние слова застряли в горле миллион лет назад). И у меня не было головы, чтобы хотя бы кивнуть.
- Ваше имя Виталий. А меня зовут Максим. - сказал нарисованный человек. - Две недели назад вы с женой отправились кататься на велосипедах, и попали в аварию. Пока вы лежали в коме, мы связались с вашей сестрой и предложили ей отдать ваш... разум. Чтобы провести эксперимент.
На стене написано: шестое июня тысяча девятьсот девяносто восьмого. Странная дата для свадьбы. Да и сама свадьба... Настя была одета в белые джинсы и кроссовки, а еще в майку с надписью "Love rock". Я натянул старенькие штаны (любимые), шлепки и белую рубашку с идиотским рисунком на спине. Кольца мы купили в ювелирном магазине в ста метрах от ЗАГСа.
Я мысленно стер нарисованного человека в очках и попробовал нарисовать Настю. Вместо этого я увидел уголок комнаты, половину зеркала и край дивана. На полу лежала футболка, небрежно брошенная перед тем, как я выкатил первый велосипед на лестничную площадку.
-Не пытайтесь уйти от реальности. - сказал человек в очках, возникнув совсем близко. Я увидел жирные, неровные линии, очерчивающие его подбородок и острый нос. - Вы все еще живы. Ваше тело - нет. Но ваше сознание - в полном порядке. Мы взяли на себя смелость изъять ваш разум и заняться его изучением... Тут все не так просто, вы же понимаете. Сохранить разум без физического тела практически невозможно. Мы работаем на пределе. Войдите в наше положение. Всем первооткрывателям было не так-то просто....
Я снова стер его, а заодно и край комнаты. Мне вдруг стало очень неуютно. Ощущение, будто жжет где-то за глазами (но сейчас и глаз-то нет).
Я мысленно изобразил гитару. А дальше, как-то само собой вышло, поместил себя в непонятную, невидимую, но комфортную оболочку, дотронулся до гитарных струн и подумал, что услышал мелодию. Это помогло мне успокоиться.
-Ну, зачем вы убегаете! - нарисовался человек в очках. - Все же лучше, чем просто так умереть. Давайте сотрудничать.
На стене написано: двенадцатое марта двухтысячного. Чудесный выдался денек. Мы с Настей купили бутылку красного вина, сыр и плед. Потом вырвались за город, отыскали большой изумрудный холм и забрались на самую его верхушку. Мы пили вино, смотрели на голубое небо и думали о будущем.
-Нет у вас больше будущего! - сказал человек в очках. - Поймите же. Вы теперь просто... ну, комок сознания. Голый разум. Вы существуете в нашей лаборатории. Вас даже никто увидеть не может, кроме меня. А мне приходится глотать кучу таблеток, чтобы погрузиться в транс. Я очень надеюсь, что Толик с Веней правильно рассчитали дозу, а то я ведь могу и не проснуться.
И как ему верить? Я мысленно нарисовал стул (точно такой же стоял на кухне у моей тещи) и поставил его возле человека в очках. Тот поблагодарил и сел.
-Виталик, так уже лучше. Давай начистоту, ладно? Мы ученые, но мы не собираемся делать из тебя лабораторную крысу. Большая часть работы уже проделана. Теория готова на девяносто девять процентов. Мы, в принципе, достаточно точно рассчитали твои действия на два года вперед. Нам просто нужно предельно ясно провести эксперимент. Ты же меня понимаешь?
Я мысленно отправил человека в очках в свою комнату. Усадил его на диван и положил на колени раскрытый альбом для рисования. Это был Настин альбом. Затем я написал на чистом листе, что, да, я все прекрасно понимаю, но, черт возьми, что происходит?
И человек в очках ответил.
-Твоя судьба больше не в твоих руках, Виталик. Твое будущее закончилось. Твоя жизнь зависит только от нас. Мы можем отключить все приборы прямо сейчас, и ты отправишься в Рай или в Ад, или куда-то там еще. Но я бы посоветовал тебе остаться.
И я спросил: зачем?
А он ответил, что все люди мира будут мне благодарны, если я позволю провести эксперимент.
Все, что было в моих силах, это стереть комнату и человека в очках и, оставшись в пустоте, впериться взглядом в стену.
А на стене было написано: Шестое апреля две тысячи первого. Мы купили новый диван. Я и двое моих друзей тащили его по лестничным пролетам на пятый этаж. А на третьем этаже диван накренился и рухнул мне на ногу, сломав два пальца - большой и указательный. Я мчался в больницу на такси, а Настя сидела рядом, стирала капли пота с моего лица и тихо шептала на ухо о том, как сильно она меня любит.
В пустоте не существовало времени. Невидимая рука Бога все писала и писала ровным почерком даты моей жизни, а когда дошла до самого низа стены, начала стирать в пыль старые воспоминания, а то и вовсе писать поверх них. Я пытался удержать самые яркие моменты, и мне ничего не оставалось, как сматывать белую нить почерка в клубок. Но кое-что все равно развеялось и исчезло навсегда.
А хотел ли я уйти следом?
Человек в очках появился дважды, но я решительно стер его, не дав вымолвить ни слова. Мне пока еще было комфортно в невидимой оболочке, хотя я начинал испытывать тоску. Это чувствовалось примерно так же, как зуд в том месте, куда нельзя добраться, чтобы почесать.
Прошла вечность, прежде чем Максим появился снова, а я постарался его выслушать.
-Ты уникальный! - сказал Максим, присаживаясь на нарисованный стул. - Как же не понимаешь! Мы затратили столько времени и сил, чтобы извлечь разум из телесной оболочки и поместить его сюда, что уже просто не можем отступить. Если ты сотрешь меня снова, придет другой человек, а потом еще один и еще. Разве ты хочешь умереть?
Я положил ему на колени лист бумаги, на котором написал: Нет.
А затем дописал: Что вы хотите?
И Максим рассказал мне суть эксперимента.
Я слушал его, а сам сматывал воспоминания в клубок, стараясь успеть сделать это прежде, чем невидимая рука Бога сотрет их в пыль.
На стене было написано: Первое апреля две тысячи четвертого. Настя меня разыграла: наняла рабочих, которые при моем появлении, начали вытаскивать из квартиры мебель. Настя чуть ли не в слезах сообщила, что нам подняли квартплату до каких-то заоблачных высот и поэтому придется срочно выезжать к Настиной маме, за город. Впечатлений было море. Здорово мы тогда посмеялись!
-...И по нашим расчетам выходит, что твой разум может заглядывать в разум других людей. - Говорил человек в очках. - Понимаешь, это вроде телепатии, только в немного другом ключе. Во сне люди обмениваются информацией между собой, передают эмоции, воспоминания, навыки и идеи. Человеческий сон - это что-то вроде закрытой трансляции. Глобальная Информация, как мы ее называем, активно переваривает все события, происходящие в определенном отрезке времени, и распределяет основную их часть между разумами спящих людей. С пробуждением связь обрывается.
Я написал на листе: А при чем здесь я?
Максим ответил:
-Твой разум освободился от телесной оболочки. После смерти разум стремится к распылению, он оседает в море Глобальной Информации и растаскивается по песчинкам сотнями тысяч спящих сознаний. А нам удалось удержать тебя от распыления, связать с миром живых, но и с глобальной Информацией тоже. Ты будто все время спишь. Но в тоже время, ты находишься в сознании, ты реален. Ну, а контакт с глобальной Информацией позволит тебе запросто заглянуть в разум других спящих людей и не исчезнуть при этом навсегда.
Я написал: То есть, я теперь чье-то воспоминание?
-Нет. Скорее - ты теперь чей-то сон.
Я убрал лист с ног Максима и отвернулся к стене, сматывая в клубок белую нить собственных воспоминаний. Мне надо было подумать.
На стене написано: Девятое ноября две тысячи четвертого. На улице стоял крепкий мороз, от которого звенели замерзшие ветки и замерзали губы. А мы с Настей стояли в темном подъезде и целовались. Просто так, получая удовольствие.
Я написал прямо в воздухе, цветом угля: Что же я должен делать?
И Максим рассказал.
После того, как мне все стало ясно, Максим исчез. Я не выпускал клубок из рук и зашел за кирпичную стену. Мне казалось, что мир вокруг остался точно таким же - нереальным, сотканным из пустоты и вечности, но я угодил в чей-то сон.
Глобальная Информация, как говорил человек в очках. Я теперь что-то вроде сигнала, запущенного в свободный полет и отталкивающегося от одного приемника к другому. А приемники - спящие люди.
Во сне я увидел поле золотого цвета и голубое небо, с рябью легких белых облаков на горизонте. В траве лежали две пожилые женщины в соломенных шляпках, и, громко смеясь, пытались придумать название каждому пролетающему мимо солнечному зайчику. Увидев меня, одна из женщин прикрыла глаза рукой и воскликнула:
-Боже! Какой красавчик!
Вторая сказала:
-Невероятно! Я даже во сне ухаживаю за красивыми парнями!
Я улыбнулся в ответ, перешагнул через поле и оказался в другом сне - тесном, душном, темном, наполненном пылью и старыми книгами. Кто-то кричал из темноты: "Откройте мне форточку!" и, кажется, пахло апельсинами.
Следующий сон оказался черно-белой фотографией, на которой маленькая девочка с грустным взглядом держала подмышкой плюшевого мишку. Я побежал вперед, но фотография не отпускала. И я почувствовал, как мир вокруг тоже становится черно-белым. Нить воспоминаний натянулась. Клубок едва не выпал из рук. Я обернулся и увидел кирпичную стену.
На стене написано: Семнадцатое июня две тысячи пятого. Мы с Настей почти год копили пятирублевые монетки и складывали их в копилку. Когда места в копилке не осталось, мы расколотили ее молотком и почти час сидели на полу, складывая из монеток башенки, ведя подсчеты и записывая их в тетрадь. Накопленных денег хватило на велосипед. Продавцы в магазине смотрели на нас, как на чокнутых. А мы смеялись...
После путешествия по чужим сновидениям, я больше не испытывал комфорта в своей оболочке. Зуд становился невыносимым. Мне все время казалось, что я хочу заплакать. Я сидел у стены, сматывал воспоминания в клубок и размышлял о вечности. Мимо меня проходили незнакомые люди, проплывали облака, проносились автомобили и случались невероятные события. Чужие сны, найдя со мной связь, пытались выйти на контакт, но я не обращал на них внимания. Я хотел сказать, что бы они пошли к черту, но не мог.
А потом снова появился человек в очках. Как-то он был небрежно нарисован.
-Мы успели отфильтровать несколько сновидений. - радостно сообщил он. - Сейчас идет дешифровка. Ты молодец, Виталий! Если будешь продолжать в том же духе, мы постараемся сделать твое пребывание здесь, эээ, более комфортным.
Я не отозвался. Максим произнес еще несколько слов и исчез. А я сидел целую вечность, потом вновь побрел по чужим снам.
Не знаю, сколько прошло времени. Максим появлялся несколько раз. Сначала он просто разговаривал, потом очень ловко попытался направить меня в нужное русло и дать несколько ценных указаний. Я сразу сообразил, что его цель - найти сновидения определенного человека. К тому времени зуд разрывал меня на части, и было все равно, что делать, лишь бы не сидеть на месте. Я отправился на поиски нужного человека, перепрыгивая через сновидения, проходя сквозь людей и предметы. На время мне было наплевать, и, в конце концов, я нашел то, что искал.
Я застыл невидимой тенью в углу комнаты, наблюдая за обнаженными телами, которые совокуплялись на огромной кровати, под сладкую французскую мелодию. Мне казалось, что воздух вязок от удушливого аромата духов и пота. Но я стоял, безучастно, и вертел в руках клубок воспоминаний. Нить белого почерка дрожала, будто живая, а апатия медленно, но верно подтачивала мою неуютную оболочку.
За спиной шумно сопел невидимый Максим. Там, в мире живых, какие-то приборы фиксировали сновидения, дешифровали, вносили ясность, проникали сквозь мой разум в разум другого человека, выдирали куски из Глобальной Информации и сохраняли их на жестких дисках, на флеш-картах, на иных носителях. А неизвестные ученые строчили диссертации, защищали работы, ставили галочки в рабочих журналах, бросали заметки в блокнотах, готовились к лекциям, продвигались по карьерной лестнице вверх... И это все из-за моих наблюдений за фантазиями старых любовников, что раскинулись передо мной в тошнотворной красоте сновидения.
Потом я вернулся к стене и стер оболочку, не оставив от нее даже воспоминаний. Освободившийся я испытал неловкость и дискомфорт, будто очутился голышом на мостовой. Но зуд потихоньку исчезал. Тогда я размотал клубок воспоминаний и сотворил из него белый непрозрачный кокон, куда и забрался. Кокон вращался сам собой, наматывая воспоминания дальше, делаясь плотнее. А невидимая рука Бога продолжала писать и писать.
Когда я покончил с работой, нарисовался Максим - грубые росчерки дрожащего карандаша.
-Я поражен! - сказал он и растворился.
На стене написано: двенадцатое июля две тысячи шестого. Мы с Настей отправились на велосипедах через весь город, прихватили с собой фотоаппарат, плед и термос с чаем. По дороге нас застал дождь, но мы не прекратили путешествия - заезжали куда приглянется и фотографировались. Потом пили чай и подставляли теплым каплям дождя счастливые лица.
Вот так я стал работать на Максима. Время для меня растянулось на вечность. Будущее осталось в прошлом. Максим приносил заказы, я отправлялся в путешествие по чужим снам, проникал в Глобальную Информацию и добывал все, что было необходимо. Иногда меня это забавляло, иногда - нет. Я читал надписи на стене, а кокон становился все плотнее. Я любил забираться в него и тихо дремать, не различая разницы между бодрствованием и сном. Пустота вокруг наслаивалась на тишину. Кажется, я стал забывать, что такое физическое тело. Я всегда был разумом - еще одним сновидением в океане информации.
А потом надписи на стене закончились. Или невидимая рука Бога занялась другими делами, или мои воспоминания подошли к концу. Я смотрел на стену и бессильно размышлял ни о чем. Последние белые строки соскользнули с кирпичной поверхности и вплелись в мой кокон. Стена осталась девственно чистой.
Я не мог поверить в то, что вижу. Я пронесся по пустоте, огибая стену, взмыл вверх, но не увидел ни единой надписи вне своего кокона. Где-то в уголке сознания снова зародился зуд. Я запаниковал. Я кинулся бежать и угодил в чей-то сон, полный фруктовых деревьев и веселого детского смеха. Я побежал дальше, в потные сны подростка, и еще дальше - в узкие коридоры заброшенного университета, где пожилой профессор когда-то давно преподавал физику. Я мчался по снам, я вспарывал Глобальную Информацию своим разумом, я мелькал черной тенью в сознании других людей, которые крепко спали или сладко дремали, а, быть может, пребывали в иных состояниях. Я бежал и бежал, не зная усталости, не чувствуя времени, не ощущая пространства. Только чудовищный зуд терзал разум, рвал на части внутреннюю вселенную.
Внезапно, я остановился, увидев вокруг себя знакомую обстановку. В небольшой комнатке было темновато. Свет лился от настольной лампы на тумбочке. А на кровати, поджав ноги, сидела... Настя. Она распустила волосы и... постарела. На ее коленях лежал лист бумаги, на котором Настя размашистыми линиями рисовала чей-то портрет... Я осторожно подошел ближе. Я отчаянно хотел стать видимым. Но Настя продолжала рисовать. Это был ее сон, и она не могла увидеть в нем меня. Но почему?
Я отвернулся и обнаружил гладкую кирпичную стену без единого слова. Около стены возник Максим. Он тоже постарел. Морщинки бегали по его лицу, в волосах белели пятнышки седины.
Я написал на стене: Моя жена не умерла?
Максим ответил:
-Она лежала в коме почти четыре года. Потом выкарабкалась. К сожалению, у нее частичная амнезия. Врачи полагают, что ей никогда не удастся вспомнить большую часть своей жизни.
Я написал: А она помнит меня?
-Очень смутно. - ответил Максим. - Только неясные образы и ничего больше. Прошло почти тридцать лет с момента аварии.
Я написал: Но почему вы мне сразу не сказали?
-Странный ты. - ответил Максим. - Зачем тебе знать? Чтобы все время своего существования сидеть в ее голове? Мы не для этого оставляли твой разум.
Я написал: Вы должны были мне рассказать.
-Вовсе нет. Не должны. - ответил Максим, и я стер его малейшим усилием воли.
Он нарисовался вновь.
-И не надо психовать! Пойми, что твое существование зависит от нас. Одно движение - и ты умрешь навсегда.
Я снова стер его, а потом еще раз - когда Максим возник возле стены.
-Помни об этом! - успел шепнуть Максим.
И я запомнил.
Прошло еще какое-то время, прежде чем я решил, что делать дальше.
На стене больше не появлялось слов. Я подошел к ней и стал вынимать кирпичи. Стена задрожала. Я складывал кирпичи в аккуратную стопку, не обращая внимания на Максима, который стоял за спиной и бубнил что-то о работе, о чувстве долга и об эксперименте. В конце концов, я вынул еще один кирпич, и стена рассыпалась, подняв в пустоте облако пыли. Сквозь облако я разглядел Настино сновидение.
Настя сидела на кровати, расчесывая поседевшие волосы. Она была так же красива, как и много лет назад. Я ощутил зуд от понимания того, что у меня с Настей никогда не будет будущего.
-Я не знаю, что ты там видишь, но если все не прекратится через час, мы будем вынуждены тебя отключить! - предупредил Максим из-за спины.
Я стер его из своего разума, не оглядываясь.
Потом я взял белоснежный кокон воспоминаний. Мелкие буквы невиданного почерка дрожали от возбуждения. Я зашел в комнату и, оставаясь невидимым для Насти, положил кокон у изголовья ее кровати.
Кокон Настя заметила. Глаза ее округлились. Она отложила расческу и осторожно дотронулась до дрожащих букв. И тогда я дернул за ниточку. Кокон начал распускаться. Буквы начали складываться в слова, слова в предложения, предложения в абзацы, а все вместе - в воспоминания о нашей с Настей совместной жизни. Настя удивленно охнула и отползла по кровати как можно дальше. Наверняка, она хотела проснуться. А слова окутали ее, сжали в крепких объятиях и впитались в сознание, раскрасив сновидение воспоминаниями. Я был уверен, что с каждым впитанным словом к Насте возвращается ее память. По-другому и быть не могло.
А с воспоминаниями возвращался и я - осязаемый, настоящий, не смутный образ в уголке сознания, а почти живой (пусть и не физически) любимый человек.
Настя увидела меня, стоящего у кровати, и заплакала.
-Виталик! - шепнула она. - Виталик! О, боже...
Я протянул руку. Она подалась вперед и дотронулась кончиками пальцев до моей ладони.
-Я навсегда останусь в твоих воспоминаниях. - Слова, которые не успел произнести. - Прости, если что не так.
И в этот момент где-то в мире живых Максим отключил питание.