Пока мой друг копошился и искал проездной билет, я заметил боковым зрением, как ко мне навстречу, изрядно шатаясь, приближается очень маленький пьяный человек. По его лицу было понятно, что он приехал сюда работать из средней Азии. По тоненьким ручкам было ясно, что он недоедает. Его плечики были такими узкими, что он явно голодал и в детстве, когда кости должны были расти. Я решил, что он из маленькой деревни и приехал сюда покорять большой город, полный надежд, что здесь он обретёт своё счастье, но всё оказалось не так просто, и вот он пьёт. Он был в чёрном спортивном костюме, на груди которого крупными цветными буквами было написано "I love Russia". Я замечал, что эта надпись часто встречается у приезжающих сюда на заработки. Возможно они выбирали её, так же как я брал кофты "I love Barcelona" или "Paris", но я, чувствуя некоторое напряжение между нашими нациями, предполагал, что это своего рода оберег, показатель лояльности нашей стране, спасающей от лишнего негатива. Тем не менее, я не считал, что они в целом любят Россию. Я сталкивался с этими ребятами постоянно. Будучи человеком экономным и предпочитая уличные спортивные площадки дорогим залам, я постоянно находился в огромной компании ребят из Узбекистана и Таджикистана. Сняв с себя костюм дворника или доставщика еды, на этой площадке, они играли ту же роль, что и я - роль людей, которые хотят быть здоровыми и красивыми. Однако в них будто оставалось чувство несправедливости. Я видел, что я им не нравлюсь, что они воспринимают меня чужим, что я тут как белая ворона. По сути, они были правы, недолюбливая меня - я ловил себя на постыдных мыслях о том, что они занимаются на площадках, которые строили во дворах элитных домов, для богатых людей, которые теперь не хотели здесь заниматься, в том числе чтобы не находиться в этой компании. Возможно, они ощущали негатив в свою сторону, который теперь чувствовал от них я. Подойдя ко мне, этот худой пьяный парень проговорил что-то неразборчиво агрессивно. Я посчитал, что его агрессия - скорее привычка защищаться, что он видимо не уверен в своем обереге. Я поднес к нему ухо, чтобы понять, чего он у меня просит. Предполагал, что деньги, и что сейчас я совру, что у меня их нет, не способный отказать человеку на просьбу или вопрос, не выслушав. Он продолжал что-то невнятно говорить в 10 сантиметрах от моего лица, а я думал о том, какой же он грязный и, возможно, заразный, брезгуя, что его бактерии вылетят из его рта и попадут мне на слизистую глаза. Наконец, я обрадовался, разобрав, что он спрашивает меня, как доехать до станции "Марьино", и я, понимая, что ему ещё много раз придётся спрашивать, очнувшись в неожиданном месте, просто сказал ему: "Вниз тебе сначала надо", и указал на эскалатор. Мой друг всё же справился, найдя проездной в кармане, и теперь мы стоя спускались. Мимо нас, невпопад семеня ногами, начал спускаться мой мимолётный собеседник. "Сейчас что-то будет", - усмехнувшись, сказал товарищ. И, действительно, пройдя всего пару шагов, тот то ли упал, то ли прыгнул на поручень, но, видимо, как-то слишком далеко, и стал быстро скатываться вниз. Я смотрел на это удивлённый, думая, что будет дальше. Через пару секунд он слетел с него и начал больно и удивительно быстро скатывать, ударяясь об острые металлические ступеньки то головой, то ногами. Я удивлялся, насколько быстро он продолжал лететь вниз, удаляясь от нас. Я ждал, когда он остановится, но его маленькое хрупкое тельце, видимо из-за тонких исхудавших мышц, было настолько гибким, что он превратился в клубок и катился вниз кубарем, и его голова, тело, руки и ноги бились о ступеньки без напряжения. Похоже он уже потерял сознание. Я смотрел на него, как заворожённый, и мысль о том, что я мог бы его догнать и остановить, появилась у меня, только когда он растёкся на этой лестнице-убийце в какой-то ненатурально пугающей позе. И только тогда скорее шокировано-удивленно, чем испуганно, я начал медленно спускаться к нему. Подойдя, я увидел, что у него течёт кровь из разных частей головы, рука была явно сломана, и я полагаю, что его тонкие кости сломались не только на руке. Доехав вниз, мы передали его эскалаторщику со словами, что тот очень сильно упал и, не задерживаясь, пошли дальше, будто очень спешили. "Почему мы его не остановили?" - спросил меня друг. Я в прострации ответил, что это потому, что я мудак, не объясняя ему какие мысли у меня были всё это время, и надеясь, что это не из-за них. Я думаю, что догнал бы свою девушку, друга, мать, бабушку, но тут мне просто не пришло в голову его догонять, я был слишком занят мыслями о том, насколько разные жизни мы прожили.
У меня был не лучший период жизни. Прошло уже 8 месяцев с того момента как я бросил работу, 2 месяца как расстался с любимой девушкой, с которой ожидал прожить всю жизнь, но прожил только 5 лет. У меня осталось много старых друзей с тех времен, когда я их ещё вдохновлял, когда своим примером и верой в хороший мир заряжал их энергией на новые свершения и действия, и сейчас они продолжали со мной дружить, каждый раз разочаровываясь тем, как быстро я стал из целеустремлённого человека шариком, летящим по ветру, который вот-вот лопнет, налетев на что-то острое или так и проболтается свою короткую пустую жизнь, пока не сдуется. Они были приятными людьми, умными, дельными, но теперь будто чужими. Много работали, учили языки, путешествовали, и главное - получали радость, которую я почему-то разучился получать. При встречах они говорили правильные вещи вроде "просто делай", что их выгодно отличало от знакомых поглупее, высказывающих очевидную истину "ну ты, объективно, сам во всём виноват". Я и делал, но, видимо, как-то не так, потому что радости мне это не приносило за отсутствием смысла и цели. Мой компас ценностей всегда был не самым исправным, и моё дерево жизни и раньше не тянулось в одном направлении, а сейчас я был в бермудском треугольнике, и стрелка носилась из стороны в сторону, ни на секунду не задерживаясь на месте. Я давно знал, что истинного севера нет, но сейчас я не мог придумать даже ложного. Видимо, поэтому я начал всё больше спускаться к людям, которые не думали ни о чём, кроме секундных удовольствий и веры во что-то лучшее, чем наркотики, у них не было. Я спускался лишь относительно построенного мною дерева - дерева, которое росло к знаниям, полезности, уважению в обществе, стабильной радости близких, здоровью, богатству, физической красоте. Теперь же я воспринимал жизненный путь как бессмысленную прогулку в пустом, всюду одинаковом поле и мне было неважно, где в этом поле мой путь закончится.
Так что сейчас я находился в компании странных, потерянных людей, у многих из которых, в принципе, было мало шансов найтись. Их родители, создав их не понимающими, что вокруг происходит, решили не утруждаться объяснить им, как жить эту жизнь, даже не пытаясь дать своим детям хоть какие-то костыли, на которые те смогли бы опереться. Эти родители не всегда были плохими людьми. Иногда они делали мир лучше на своей очень важной, тяжёлой, забирающей все силы работе, хотя, обычно, родители этих людей просто были алкоголиками. В основном, в компании наркоманили с подросткового возраста, так что такой гость, как я, был им в новинку. Я рос в семье докторов наук. Оба психологи. Родители в меня очень много вложили как времени, так и денег на разные секции и репетиторов. В итоге я, получив отличное техническое образование, пошёл работать чем-то вроде создателя искусственных интеллектов, и всё шло, как по маслу, пока что-то во мне не поломалось, и вот я здесь. Сам немного этому удивляюсь, но не расстраиваюсь. Почему-то сейчас здесь мне было лучше. Почему-то мне казалось, что здесь мне и место. Напротив меня сидела удивительно красивая для её образа жизни девушка. Она внимательно смотрела на меня своими большими голубыми глазами. Мне на секунду даже стало жаль, что она здесь, такая красивая, и что это всё так быстро и бессмысленно пройдёт, в этой грязи. Видимо, моему компасу ценностей на этот момент стала важна красота, но вдруг пришёл необъяснимо хорошо ко мне относящийся знакомый и кинул передо мной на стол пакетик с белым порошком. Он был очень энергичен и говорил, как же ему хорошо, обращаясь ко мне по имени, ещё и ещё, всё с более взвизгивающей интонацией. Он говорил это уже так высоко и нервирующе, что мне думалось, что ему плохо. Он предложил мне на своём языке тоже попробовать, говоря, как мне это понравится. Я отсыпал на стол часть пакетика. "Ух, это сильно", - сказал взвизгивающий парень. Я спросил, не стоит ли мне отсыпать часть обратно, но ему было не жалко "добра" для меня. Я поинтересовался, что мне теперь делать, и не отрывающая от меня глаз девушка, указав рукой на пол, сказала: "Смотри, внизу". Там лежала трубочка. Видимо, она скатилась со стола. Я, про себя посмеявшись, что, собираясь впустить в себя яд, подумал о том, не грязная ли трубочка с пола, начал всасывать носом порошок. "Сейчас что-то будет", - засмеялся уже готовый сосед. Почти сразу я почувствовал резкую боль в области сердца и пол будто начал уходить из-под моих ног. Я понял, что произошло, и мне стало жаль. Стало жаль, что я, забыв своих близких, родных и друзей, здесь. Вспомнил всё то исходящее от них осторожное тепло, которое врезалось в стену, которую я построил чтобы не делать близким людям больно своим леденящим отчаянием, и, чем сильнее меня пытались согреть, тем жёстче была стена, потому что тем больнее бы было при попадании за неё. Что я так глупо и нелепо потерял всё то, что у меня было, что строили со мной для меня и даже за меня. Что, даже если мир полон мрака, всё бессмысленно и всюду боль, сейчас я оставил людей с ещё большей болью. Тех людей, которые в этом холодном, безразличном ко всему мире, пытались создать хоть небольшой очажок тепла, любви и доброты, заботы и нежности, людей, которые пытались согреть меня. И мне стоило бы греть их в ответ и светить для них, и, так, вместе, мы бы были устойчивым костром, угольками, дающими друг другу смыслы, поддерживающими друг друга. И теперь, эти уже побелевшие от старости угольки останутся без меня, их окатит водой новость о том, что меня больше нет, и я не уверен, что им хватит сил не потухнуть. И мне очень жаль, что я просто не могу быть рядом, чтобы помочь им загореться вновь. Но сейчас я умираю здесь, среди чужих людей, которым безразличен мой мрак. Перед удивляющимся, почему меня не остановили, товарищем. Перед красивой девушкой, которая скорее шокировано-удивлена, чем испугана, думающей что я чужак.