Масликов Владислав Иванович : другие произведения.

ВОЛЬНЫЕ ПЕСНИ

Деревни Старобедоносово и Новогоремыкино соединялись между собой узкой дорогой. У одной из её обочин кисло непролазное болото, у другой - пестрела поляна, за которой начинался непроходимый лес. Новогоремыкинские жители занимались тем, что пасли скот в богатых травами курганах, старобедоносовские же заботливо выращивали пшеницу и рожь на своих безбрежных землях.

- Ах ты рожь, золотая рожь, ты о чем поёшь.., - плавно и горделиво плыла вольная песня над полями Старобедоносова.

- Ах вы травы, травы, не успели от росы серебрянной..,- в такт веселому звону кос доносилось со стороны Новогоремыкино.

Испокон веков жители обеих деревень обменивались друг о другом продуктами. И все было бы хорошо в этой тихой и размеренной жизни, если бы у кромки леса, на дороге меж деревень, не стояла одинокая избушка, из которой время от времени гремели выстрелы.

Везет новогоремыкинский мужик на телеге в Старобедоносово бидоны с молоком - бах! - выстрел. И убитый падает в болото. Сопровождает старобедоносовская баба мешки с мукой в Новогоремыкино - бух! - и баба следует за мужиком.

В то время, когда все необходимое перевозилось на конной тяге, люди не особо обращали внимание на эту уже привычную напасть - лошади и без убитых ездоков самостоятельно приводили телеги с продуктами в нужные дворы, но когда деревни перешли на сплошную механизацию, жители стали задумываться.

- Машина с хлебом не пришла, - чесали затылки новогоремыкинские мужики, - опять, наверно, шофера подстрелило...

- Эх, молочка бы! - сокрушались старобедоносовские бабы, гладя по головкам своих ребятишек. - Третий день уж молоковозка прорваться не может. Оно и понятно: машина - не лошадь, сама дорогу не найдет...

Особенно стал досаждать невидимый стрелок молодежи с появлением мотоциклов. Вскочит лихой парень на железного скакуна, взревет мотором и помчится к своей ненаглядной в соседнюю деревню, но... одним словом, дальше терпеть такое положение вещей стало совсем невозможно.

В обоих деревнях состоялись шумные сельские сходы. Старобедоносовские мужики голосовали за покупку аэроплана, чтобы безопасно возить продукты по воздушному пути. Но новогоремыкинский сход не захотел ровнять свои цветущие курганы под скучную взлетную полосу и выступил со встречной инициативой, направленной на восстановление поголовья лошадей и открытие в их деревне школы наездников. Мнения разделились, и поскольку без согласия сторон действовать в едином направлении было невозможно, то всё оставалось по-прежнему.

Тот-то и закручинились жители деревень. Смолкли их веселые песни. Иногда только из какого-нибудь двора печально доносилось:

- Эх, дороги, пыль да туман...

И долго бы еще терпели люди произвол, если бы не новогоремыкинский пастух. Он давно не досчитывался коров в своем стаде и тайно грозил кулаком в сторону одинокой избушки, но когда воочию узрел огнестрельную рану в боку лучшего быка-производителя, то не выдержал.

Пастух поднял бунт.

Созвонившись со старобедоносовцами, новогоремыкинцы выработали совместный план действий. На ранней зорьке, вооружившись лопатами, топорами и кольями, самые крепкие мужики обеих деревень бесшумно двинулись к придорожной избе, беря ее в тактические клещи.

Первые шеренги наступавших, приблизившиеся к объекту нападения, увидели у крыльца избушки дико заросшего мужичину, сидящего на ящиках с надписью "патроны". На коленях у него лежало ружье. Страшный человек свирепо вращал глазами, наводя на бунтарей мелкую дрожь.

Через некоторе время все наступавшие столпились у калитки.

- Эй! Поди сюды! Потолковать надоть! - крикнул пастух.

- А чего мне итить? Мне и здеся хорошо, - ответил мужичина, переложив ружье с одного колена на другое.

- Ты чаво это стрелишь? А? - спросил тогда зачинщик бунта.

- Чаво, чаво... - буркнул в ответ человек. - Злой я. Вот и стрелю.

- Ну да, оно конечна...- согласился пастух, но не отступил. - А мотцыкалистов-то пошто изводишь?

- Шумят больно, - ответил стрелок. - Токмо задремаешь, а по дороге тр-тр-тр... тр-тр-тр... вот и не утерпишь, стрельнешь.

- А в быка за что пулял? - не унимался пастух. - Он что, тоже тр-тр-тр?

- Не... - подумав, ответил мужичина, - В быка - это так, куражу для.

- Ты эта... Кончай давай! - возмущенно выкрикнул кто-то из передних рядов, но, увидев, как повело в его сторону черный зрачок дула, поспешил заскочить за чужие спины.

- И шоферов-то скоко наподстрелил! - дополнил из-за последних рядов ядреный бабий голос.

Дуло опять переместилось.

- Короче! Если Вы будете продолжать такое хулиганство, то мы будем жалобу писать! - бесстрашно выкрикнул кто-то в шляпе из центра толпы.

- Все, что ль? - лениво поинтересовался мужичина.

- Все! - решительно заявил пастух.

- Ладноть, я покумекаю, - ответил стрелок, любовно поглаживая ружейное ложе.

С той поры, действительно, он стал постреливать реже.

И вновь поплыли над полями и курганами вольные песни.

1985