- То, что все они заговорщики очень высокого полета нам всем здесь понятно. Но могли ли они сами по себе заговор организовать? Имелся ли у них ресурс? Локтионов еще в прошлом году был отстранен от командования Прибалтийским особым военным округом. Он, конечно, командир авторитетный, заслуженный - но не при делах был последние полгода. Смушкевич - хотя и помощник начальника Генерального штаба, но в последнее время от врачей не выходил, все по госпиталям да по госпиталям... Вот товарищ Рычагов - возможно, конечно. Но и он ведь с апреля лишен всех должностей. Да и критиковали его в наркомате за аварийность и низкое качество подготовки вместе с товарищем Проскуровым. Если они и руководители - то не самого высокого уровня. Надо выше смотреть...
- Товарищ Сталин, но выше только самое высокое руководство Наркомата обороны и Генерального штаба...
- Это вы правильно, рассуждаете, товарищ Меркулов. Та высота вас пугать никак не должна. Мы помним, как в 1937-1938 годах враг пробрался даже туда, на самые верхние этажи военной и государственной власти в стране. Мы помним, как летели с плеч самые крупные головы, не чета всяким рядовым заместителям наркомов и начальникам управлений Генштаба. Не нужно стесняться высоких постов и орденов со звездами, не нужно бояться бросить на кого-нибудь тень. Другого бояться нужно - не обнаружить скрытого врага и не раздавить его вовремя. А нам спешить надо. У нас времени нет. У нас таким события близятся, что...
Подал тут голос товарищ Берия, от блокнота своего пенсне оторвав блестящее:
- Может быть, Маршал Советского Союза товарищ Кулик?
* * *
Сделал Иван Иваныч большой глоток кофе черного, свежесваренного, да на Степу глаза вытаращил желто-медовые со зрачками-дулами черными:
- Что ты несешь? Какое досье? Черт! Все удовольствие испортил. Из-за тебя чуть язык не ошпарил...
- То самое, о котором мне дядя рассказывал в конце мая 1937 года. И показывал он тогда мне вот эту вещицу. Из того тайника, где досье то хранилось. Которую Байсаров с ваших слов в ресторане потерял. Которую вы мне в тот день, когда на дело о байсаровской машине ставили, в Управлении Внутренних дел московском дали. Не узнали?
Качает головой Иван Иваныч.
- Почему не узнал? Узнал. Сам догадался? Ну-ну, молодцом. Поздравляю. Вижу, не ошибся в тебе тогда. Ой, не ошибся. И сюда тебя не зря привел.
- Сложно было не догадаться. Дело вы взяли на свой контроль. Брошь мне сразу кинули, чтобы напомнить о словах и подозрениях дядиных. Как след-замануху. Информацию об убийстве подчистили, хотя тем самым только внимание мое к нему привлекли. И еще при этом Василису от меня скрыть попытались. Только зачем?
Посмотрел на него Иван Иваныч пристально. А Степа - мысль завершает, взгляда того не заметив:
- А сегодня Путятина откровенно расспрашивали да машину обыскивали. Внимательно. Будто тайник искали. Только не пойму - какое Байсаров мог иметь отношение к досье тому, о котором дядя Яша рассказывал? Он-то в ту пору, когда Тухачевского с подельниками разоблачили, кажется, в Испании еще летал.
- Мы и сами мало что знаем. Даже удивительно - насколько мало. Сам Байсаров, похоже, думал, что какие-то материалы по аварийности в ВВС в Минск, в штаб Западного округа, перевозил. Впрочем, что он на самом деле думал - мы уже не узнаем. Возможно, специально следы путал. А тебе - раз сам до всего своим умом дошел, раз сам все понял - тогда и карты в руки. Думаешь, не возил его Байсаров с собой? Думаешь, где припрятал? Но - где?
- Сначала вопрос небольшой. Предположим, что то досье действительно было у Байсарова. Кто-то ему его зачем-то передал. Неужто вы сами то досье не искали? Без меня? Без машины Байсарова? В ту же ночь, когда он погиб?
- Искали, конечно. Квартиру его перерыли. Не нашли ничего. Дачи у него нет. А в кабинете служебном такое хранить не будешь - там сейф особисты без тебя сразу вскроют. Вот и выходило, если допустить, что досье Байсаров получить успел - что в машине, в тайнике, оно могло быть спрятано. Теоретически. Не зря он ее умельцам из автомастерской отдавал. Потому машина стала основным направлением поиска. Но на поиск тот время требовалось. Вот и пришлось к тебе обратиться, чтобы и расследованию формальную видимость придать, и нити из рук не выпустить.
- Не маловато в машине той места-то?
- По частям хранить можно... Впрочем - это уже пройденный вариант. Сбрасывать со счетов пока его не будем - покуда всех мазуриков тех, Путятина подельников, Щеглов не перещелкает. Ну, да не думаю, что там что-то всплывет. Так говорю, для формы. Ничего ведь в машине той не нашли, хотя и искали.
- А в камере хранения?
- Где?
- На вокзале, в камере хранения. Он же уезжать собирался через пару дней. Вполне мог сдать как громоздкий багаж, да еще и как служебную кладь, а не личную, раз он так хорошо свое служебное положение использовать научился.
- Так-так... Интересно. А номерок его тогда где? Номерок от камеры?
- Он мог его потерять, уронить, его могли у него украсть...
- Хорошая версия. Стоит проверить! А мы-то... Значит, думаешь, нужно обратиться на Белорусский?
- Не обязательно. Ведь у нас сейчас услуга такая есть для транзитников - перевоз багажа с вокзала на вокзал. Байсаров мог оставить кладь на любом вокзале, не обязательно на Белорусском, указав время и место отправления поезда. Ее бы к этому времени на это место пребросили бы точка в точку, минута в минуту. И в вагон погрузили.
- Интересно-интересно... Где телефон?
- А сколько такие невостребованные вещи хранятся?
- Сейчас и узнаем...
* * *
Выпила Алька с Хранителем - и голова ее вдруг стала ясная-ясная, легкая-легкая, словно боль та тяжелая растворилась в алкоголе мгновенно. И стало ей все происходящее таким же ясным-ясным, понятным-понятным, прозрачным-прозрачным. Сложилась мозаика фактов в картину целую. До деталей.
Легко ли за частностями увидеть единое? Легко ли за пятнами краски пестрыми ощутить дыханье пейзажа прекрасного? Легко ли за многословьем авторским постичь систему сияюще-стройную?
Не легче, чем за всеми донесениями, сообщениями, сводками, справками и телеграммами с подписями неразборчивыми, печатями размытыми да резолюциями тупо-красно-грифельными распознать единую поступь истории, на просторах мировых разворачивающейся прямо сейчас.
* * *
Вернулся Иван Иваныч в комнату с телефонами, поставил стакан с кофе дымящимся на стол, взял трубку городского, повернул неторопливо пальцем диск плексигласовый:
- Ало! Товарищ Кныш? Тебе задание - мухой дуй на Белорусский, проверь камеру хранения и склад забытых вещей. Примерно что искать - знаешь. Если на Белорусском не повезет - проверяй остальные вокзалы, включая Речной, и Центральный аэродром. Подключи в случае необходимости еще одну группу - времени нет. Ищите тщательно. Все.
Положил Иван Иваныч трубку да к Степе обернулся весело:
- Что ж, подождем еще. Время у нас есть.
* * *
- Маршал Советского Союза товарищ Кулик? Возможно. В управлении артиллерийском бардак развел. В позапрошлом году по его рекомендациям вредительским корпуса танковые расформировали, теперь вот восстанавливать приходится. С оружейниками взаимодействует плохо. Вредительству и саботажу на заводах Наркомата боеприпасов его люди попустительствовали. Да и жена у него - враг народа, еще год назад разоблаченная...
- Значит, гражданин Кулик и есть глава заговора! Сегодня же возьмем гада, товарищ Сталин!
- Погодите. Товарищ Кулик все-таки кабинетный руководитель, а не военачальник. Он дальше второго эшелона ни на Халхин-Голе, ни в Польще, ни в Финляндии не забирался. У него конфликты были постоянные с действующим командованием армейским. Хотя - вы правильно мыслите, товарищ Берия. Товарищ Кулик в Испании военным советником же был. Как и большинство заговорщиков. Это факт. Но руководить заговором? Не уверен.
- Тогда Маршал Советского Союза товарищ Тимошенко...
- Э-э-э, нет, товарищ Меркулов. Здесь вы не правы. Категорически. Товарищ Тимошенко верный сын нашей партии и руководитель славной нашей Красной Армии, герой Гражданской войны. Потому и пост занимает наркомовский. Мы уже давно к нему присматриваемся. Мы еще в прошлом году его кандидатуру рассмотрели пристально. Да, он простоват. Он не стратег. Он исполнитель. Тем и ценен. Никакой самостоятельной игры он вести не может и не будет. Нет, товарищ Тимошенко отпадает.
Прочитал внимательно дежурный по вокзалу документ товарища Кныша. Кивнул уважительно.
- Согласно правилам указания услуг, если кладь не взята в момент истечения срока хранения, она изымается, на нее и ее содержимое составляется опись. Сама кладь поступает на специальный склад, где находится месяц до востребования, а затем либо утилизируется, либо оприходуется по всем правилам в доход государству.
- Утилизируется? - поднял брови товарищ Кныш.
- Да, если там что-то скоропортящееся. Продукты, например. Гниль нюхать никому неохота, да и санитарные нормы не позволяют. У нас холодильников лишних тут нет... Смотрите. Вот этой папочке - полный учет и контроль. Те вещи, что в камеры сдаются, а потом забираются хозяевами, конечно, не приходуются - они по номеркам лежат, а вот забытые и невостребованные - обязательно. У нас все как положено: милиция, понятые, протокол...
- А точно никто из сотрудников никто себе ничего по-тихому из забытых вещей присвоить не может?
- Коли сотрудник был один - то пожалста, а у нас их двое. И сменяются через сутки, и журнал заполняют - какие номерки лежат, какие на руках. У нас случаев воровства не бывало. Тем более - военного багажа.
Улыбнулся Кныш весело:
- Мне бы, товарищ дежурный с протоколами бы ознакомится. Из папочки вашей.
- Так пожалуйста.
- И с сотрудниками бы поговорить...
- Сделаем.
* * *
Спросил, наконец Степа то, что его больше всего занимало:
- Где же все люди? Почему пусто?
- Где надо. Люди свою работу делают. Пока еще война не началась, значит, основные постояльцы сюда не заехали. Как только заедут - от людей здесь протолкнуться не сможешь.
- А как же охрана. Ведь любой же так со станции зайти сможет?
- Э-э, не любой. Видел девочку в красной фуражке у эскалатора на "Кировской"? Та девочка любого постороннего, кто за бюст товарища Кирова мраморный пройти попытается, сразу уложит. В лоб. Гарантированно. Дальше - в коридорах датчики специальные есть, на движение да на шум реагирующие. Эти датчики много чего включить могут - от цистерн с хлорпикрином и зарином до скрытых автоматических пулеметных точек. Ты думаешь, почему тот коридор первый такой прямой? А самое главное - дверь с цифровым замком. Один неправильный набор - и...
- И что?
- Не знаю. Но пробовать не советую. Да и вообще, тот путь, которым мы с тобой сюда сегодня попали, это путь запасной. Все обитатели этой пещеры попадать в нее будут совершенно иначе.
- А как?
- Не лезь поперед батьки в пекло. Сейчас увидишь. Ты кофе допил?
* * *
- ...Только я не знаю, как к вам, товарищ, обращаться...
- Обращайтесь - "товарищ оперуполномоченный".
- Так точно, товарищ оперуполномоченный. Я помню его - высокий такой, чернявый, с орденами, в летной форме. Ему еще наш носильщик Тихон помогал. Принесли они сундучок или, точнее, ящик, в брезент зеленый зашитый. На двое суток принесли. Торопился, видать - даже номерок забыл взять.
- Как так?
- Я ж говорю - торопился, на часы все смотрел... Мы его сундучок покуда пристраивали да место искали подходящее - он и убежал. Но напарник сказал - ничего, номерок отложи, а потом, как хозяин явится, ты ему кладь выдашь по описанию, в присутствии милиции. Только он не пришел больше - а сундучок как забытый оформили да на склад сдали.
- Значит, он на складе?
- Точно так. Вот и документик о передаче имеется - официальный акт.
* * *
- Может быть, начальник Генерального штаба генерал армии товарищ Жуков?
- Товарищ Жуков, безусловно, энергичен, напорист, властолюбив и честолюбив. Причем, болезненно. Он в случае чего к власти по трупам пойти может. И пойдет. Но сейчас товарищ Жуков занимает высочайший для его уровня карьеры пост начальника Генерального штаба. Он кандидат в члены ЦК. На данный момент - это его потолок. И он это, самое главное, понимает. До наркома он пока не дорос. До члена ЦК - тем более. Потому он и не стремится войти в высшее руководство партии и государства. Пока. До поры. Тут дело времени. Лет через пять он будет смертельно опасен - вот тогда и займемся им. А пока товарищ Жуков как раз целиком и полностью на стороне нашей. Совсем ему невыгодно, чтобы во власть пришли такие же молодые да нахрапистые. Он сам первый давить их будет без жалости. И раздавит. Да и давит. Посмотрите на приказы его командующим округами приграничными! Посмотрите на его отношения другими генералами, с тем же Павловым, Тюленевым или Кирпоносом. Посмотрите на то, как он с адмиралом Кузнецовым общается.
Замялся товарищ Меркулов. Нахмурился товарищ Берия. Выжидательно замер, на них глядя, товарищ Сталин, трубку табаком "Герцеговина Флор" свежим набивая.
- Ну, так я слушаю вас, дорогие стражи пролетарской революции... Ваше слово, товарищ...
- Товарищ Сталин, а может быть, генерал армии товарищ Мерецков?
- Хм-м, а мысль, товарищ Берия, интересная...
* * *
Вышли Иван Иваныч и Степа из столовой той вновь в коридор красноковерный. Снова в какую-то дверь Иван Иваныч Степу завел. Коридор миновали. И еще один. И еще. И оказались на небольшом перроне в туннеле, освещенном лампами яркими. Похож тот туннель на обычный, метрополитеновский. Только путь здесь - один, да рельсы в бетон заглублены, как у трамваев, чтобы по ним на машине проехать можно было спокойно без тряски.
Подкатил к перрону вагончик - в половину вагона метро из тех, что пассажиров по московскому подземелью развозят. Тормознул плавно, распахнув дверь, сжатым воздухом коротко пшикнув. Внутри вагончика за стеклами, чисто-вымытыми - машинист сидит за пультом управления с лампочками сигнальными красно-зелеными. За спиной машиниста - диванчик широкий, коричнево-кожаный, мягкий.
Вскочили Иван Иваным да Степа в вагон, ни слова не проронив. Даже взглядом машинист их не удостоил. Повернул рукоять на пульте, с шипением дверь захлопнув. Дал гудок короткий, отрывистый.
Тронулся с места вагон плавно, ровно ход набирая. Простучал по выходным стрелкам. Миновал ворота-затвор.
Взмахнул рукой Иван Иваныч гордо, словно экскурсовод.
- А вот это, Степа, специальное метро. Мы его МЕТРО-2 называем, чтобы с тем, которым остальные советские граждане пользуются, не путать. Это Метро-2, кстати, связано со всеми ветками того, настоящего метро. Если захотим - сможем отсюда до Сокольников доехать или до Парка, до Курского вокзала или до Киевского, до поселка "Сокол" или до стадиона "Динамо" с Центральным аэродромом. Так что мы в этом плане не очень от всех прочих пассажиров отличаемся. Только едем с комфортом и чуть быстрее. И от наличия электричества в сети метрополитена - не зависим, поскольку движок у нас автономный.
* * *
- Заканчивай свою работу. Идем со мной.
- Куда?
- Я же сказал - за мной... Без вопросов излишних!
Пожала Алька плечами. И пошла за Хранителем коридорами длинными сквозь двери бронированные.
Надо - так надо.
Не впервой.
* * *
Вновь простучал колесами вагончик на стрелке. Нырнул в боковой туннель. Мелькнули тусклые лампы да кабели на стенах. Вспыхнул впереди яркий свет. Промелькнула-пронеслась мимо пустая станция. Прочел Степа на стене плиткой выложенной на прямоугольнике мрамора черного буквы сияюще-никелевые: "Дзержинская".
Кивает ему Иван Иваныч согласно:
- Сейчас мы, как видишь, вышли на обычную линию, поскольку метро для простых граждан уже не работает. Но есть здесь и ветки для всех закрытые и мало кому доступные в любое время. Вот перед тобою одна из них открывается.
Скользнул вагончик в нору туннеля темного, сбавил ход, стукнул колесами на стыках звонко - и вновь куда-то вбок, влево свернул.
- А как же поезда метро ходят и вам не мешают?
- Мы используем линии обычного метро только ночью. А ты думаешь, почему в метро ночью перерыв? И почему все наркоматы, все руководство страны и лично товарищ Сталин именно ночами работают?
- Почему же работники обычного метро про ваше Метро-2 ничего не знают? Ведь должны же эти секретные ветки обходчики да путейцы обнаружить?
- Ну, во-первых, на всех ветках Метро-2 гермозатворы стоят, которые эти ветки в обычные тупики превращают. А во-вторых... А, во-вторых, Степа, кому надо - тот знает. Ведь и обычное метро тоже совсем не простая организация.
* * *
Вывел Хранитель Альку к той самой двери дальней, запретной, тяжелой, с запорами - да ту дверь и приоткрыл. Отошла дверь легко в сторону - аки перышко.
- Ступай красна-девица, а мне туда ход заказан.
Улыбнулась ему Алька - как и много раз.
- Спасибо, Хранитель.
- Еще свидимся, дура!
- Сам - дурак!
Вышла Алька в ту дверь. За дверью - тоннель. По дну тоннеля - рельсы. По стенам - кабели разноцветные. По тоннелю всему - сквозняк легкий.
И пара лампочек в стальных намордниках по стенам бетонным.
Щелкнул позади нее замок.
Одна Алька теперь в трубе тоннеля. Веет в трубе той ветерок теплый.
Чувствует Алька и в душе волну влажную.
Чувствует - близка она к цели как никогда.
* * *
- Так куда же мог тот сундучок-ящичок со склада деться?
- Сейчас-сейчас, смотрю, товарищ уполномоченный... Вот - запись от 3 июня. Пять дней назад, то есть. Была случайно нарушена целостность упаковки при перемене места хранения...
- То есть, ваши работники самовольно вскрыли вещь со склада?
- Это, товарищ дорогой, еще доказать надо. Милиция была, все смотрела. Не подумайте, товарищ уполномоченный, у нас контингент, в основном, тихий, но попадаются всякие. Потом мы строго за всем следим и с каждого случь-чего показания снимаем под роспись. Нес-нес ящик, говорит, - да и уронил. Тяжелый говорит, сил не рассчитал. Попробуй, угадай - специально или нет? Да и не свое добро, не жалко. Оно ж бесхозное все, когда еще хозяин найдется да претензию предъявит.
- Оно государственное!
- Понимаю. Совершенно согласен. Но народ у нас еще темный, мелкособственнический...
- И что же дальше с ящиком было?
- Вот, смотрите: тут же оформили вскрытие. Пожалуйста, копия протокола. Мы при таких делах завсегда сотрудников нашего ВОХРа приглашаем, чтоб на месте все завизировали, а затем обязательно милицию зовем, чтобы такие вот подозрения всякие на нас и сотрудников наших не падали.
- А почему снова на хранение не положили? Ведь срок еще не истек?
- Да там, товарищ уполномоченный, продукты разные были. Осетрина копченая. Икра в банках. Еще консервы какие-то. Стекло, конечно, вдребезги. Что-там уже пованивать начало сильно... Ну, и утилизировали - потому как продукты питания у нас здесь хранить не положено.
- Куда утилизировали?
- Ох, не знаю-не ведаю. Обычным порядком все сделали. Вызвали машину мусорную из МКХ, загрузили да отправили. А вот куда - не известно. Наверное, куда весь мусор вывозят из города. Про то надо мусорщиков поспрашивать.
- А какая машина конкретно? Номер ее какой?
- Не знаю, товарищ уполномоченный. Не запомнил как-то. Да и ни к чему, потому как ящичек тот после подписания акта уже не на нашей ответственности.
- Вы уверены, что больше ничего, кроме продуктового набора, там не было.
- Ребята-грузчики уверяли, что нет. Да вот же их подписи на бумаге перед вами.
- С ними поговорить можно?
- Увы, никоим образом. Они по договору срочному работали, через пару дней уволились. А что вы хотите - берем и таких. Зарплаты небольшие, работы много, а людей мало...
- Откуда же они сами? Не помните?
- Не знаю, товарищ уполномоченный. Похоже, откуда-то из области. Нам их адреса ни к чему.
- А если такие варяги чего со склада сопрут?
- Честно сказать? Да если и сопрут - не велика потеря. Особых ценностей здесь нет, так, мелочевка всякая. Ведь на баулах об ценности сами хозяева не указали ничего, описей вложения не сделали. Так что по закону - если грузчики чего и подрежут, то мелочь всякую, на какую милиция даже внимания обращать не будет.
- А если обратит?
- А если обратит - пусть сама и ищет. У нас все по инструкции, а искать людишек всяких да воров лихих - то у органов славных голова болеть должна. Транспорт, сами понимаете... Железная дорога это точность, это скорость, это пунктуальность, это комфорт. Но за всем уследить глаз не хватит даже у самого сталинского наркома товарища Кагановича!
* * *
- Товарищ Поскребышев?
- Да, товарищ Сталин!
- Коменданту Кремля генерал-майору товарищу Спиридонову и командиру Полка особого назначения НКВД СССР полковнику товарищу Евменчикову - в два часа привести все воинские части на территории Кремля в полную боевую готовность, в том числе, быть готовыми к вскрытию и раздаче неприкосновенного запаса. Сигнал - пять-ноль-пять. Усилить караулы и режимный контроль. Командирский и автотранспортный батальоны, Отдельную роту специального назначения - в режим минутной готовности. Въезд в Кремль только через Боровицкие ворота. Выезд - только через Спасские. Закрыть КПП для входа у Никольской и Кутафьи. В Тайницкий сад и во двор Арсенала ввести легкую бронетехнику Полка особого назначения. Комендатуры Большого Кремлевского дворца и здания Правительства - на особый режим.
- Слушаюсь, товарищ Сталин.
- Ко мне - только по указанию личному.
* * *
Простояла так Алька в полутьме тоннельной минут пятнадцать. А, может, и двадцать.
Запел-загудел тоннель. Вспыхнул во мраке свет прожекторов дальних, заревел движок дизельный, запахло соляром поверх креазота. Заблестали ртутно полоски рельсов тонких.
Подкатил к ней вагончик небольшой.
И пространство теплое желто-электрическое приняло ее в свое лоно.
А здесь же - сюрприз! На диванчике кожаном - Иван Иваныч да Степа. Расслабленные. Кажется, чуть датые. Совсем чуть-чуть.
Так, а что мы имеем на генерала армии товарища Мерецкова?
В Красной Армии с 1918 года. Был комиссаром отряда, помощником начальника штаба дивизии и бригады на Восточном, Южном и Западном фронтах. Трижды был ранен. Закончил Военную академию РККА в 1921 году. Опять штабы корпусов да дивизий. Служил в штабе Московского военного округа, дослужился даже до начальника штаба.
После - переведен в Белорусский военный округ. При командующем товарище Уборевиче, оказавшимся потом врагом народа и участником военно-фашистского заговора. Но это не криминал. При Уборевиче служили многие, даже нынешний начальник Генерального штаба товарищ Жуков. Там же познакомился с недавно разоблаченным и арестованным врагом народа Локтионовым, командовавшим в ту пору авиацией округа.
В декабре 1934 года товарищ Мерецков стал начальником штаба Особой Краснознамённой Дальневосточной армии. При Блюхере. А вот дальше - уже интересно. В 1936-1937 годах был в Испании в качестве военного советника. Вернулся аккурат перед началом процесса над группой товарища Тухачевского.
Тут же стал заместителем начальника Генерального штаба. В сентябре 1938 года взлетел еще выше, да не на штабную, а на командную должность. Стал товарищ Мерецков командующим войсками Приволжского военного округа. Это того, где взяли год назад за яйца Тухачевского. Справился. И с января 1939 года он уже комкор, а там и - командарм второго ранга, командующий войсками Ленинградского военного округа. На самой границе с буржуазной Финляндией, с которой аккурат в это время отношения стали портиться не по дням, а по часам.
Он же разработал и первый план военной операции против белофиннов. Точнее, не операции - а победного марша до Хельсинки. Ожидалось, что Красная Армия войдет в Финляндию, не встречая сопротивления ее вооруженных сил, под крики освобожденного рабочего класса и крестьянства, под красные флаги и песни веселые. Примерно, как в Польше. Потому и планировали обойтись силами всего лишь одного округа по одному направлению.
Но события пошли по иному пути. Уперлась Красная Армия героическая в главные укрепления линии Маннергейма в декабре 1939 года намертво.
Пришлось разворачивать целый фронт в составе нескольких армий во главе с командармом первого ранга товарищем Тимошенко, будущим Маршалом Советского Союза. А товарищ Мерецков стал тогда командующим 7-й армией. Именно она наступала на Карельском перешейке против линии Маннергейма и прорвала-таки ее в январе-феврале 1940 года.
За это товарищ Мерецков был удостоен звания Героя Советского Союза, а в июне прошлого года получил еще и звание генерала армии да высокие посты в придачу - заместителя народного комиссара обороны СССР и начальника Генерального штаба Красной Армии.
Думали - по-прежнему, молод товарищ Мерецков и горяч. Как в Испании. Но - укатали нашего сивку крутые бурки. Осторожен стал товарищ Мерецков, даже слишком. После Финляндии.
Убила Финляндия в нем задор боевой да веру в нашу мощь наступательную. Насмотрелся на танковые колонны разбитые, на бойцов обмороженных да на комиссаров горластых. На расстрелы скорые тоже насмотрелся. Утратил товарищ Мерецков порыв решительный. Перестраховаться любит теперь.
Даже план новой войны с финнами разрабатывал со всеми оглядками, приглядками да прикидками. А ну как снова в тайге увязнем? А ну как снова Северная группа задачу на ровном месте не выполнит? А ну как вновь Балтийский флот Краснознаменный опозорится полностью? Тем более осторожен был товарищ Мерецков по поводу войны на направлении западном, против Германии.
Это ему обошлось дорого - в январе 1941 года его, без всяких сожалений, заменили товарищем Жуковым.
Обидно ему? Конечно, обидно!
А если не просто обидно, а...
* * *
Остановился вагончик тот у еще одной платформы. С той же парочкой ламп в намордниках решеток стальных над дверью глухой. Выбрались Иван Иваныч, Степа да Алька на ту платформу глухую. Рванул вагончик дальше в тоннель по делам своим тайным неведомым. А перед ними теперь - дверка отворилась заветная.
Скользнули они за дверку ту. Прошли сквозь коридор зелено-белый. Поднялись вверх по лестнице ребистой. Тут тоже коридор.
Стены плиточкой выложены. Налево, чуть в глубине - двери бронзовые, тяжелые, с гербами да венками лавровыми коваными, с ручками литыми.
А направо - лампы вдаль уходят в бесконечность коридорную.
* * *
Махнул им всем Иван Иваныч-то вправо. А Алька-то все влево поглядывает.
Обернул ее за тело тонкое Иван Иваныч в направлении нужном.
Спросила Алька его, взглядом кося смешливым:
- А куда та дверь ведет?
Стиснул ее талию Иван Иваныч крепко:
- Мы сейчас - под Сенатской башней Кремля. Двери те - в Мавзолей. К товарищу Ленину. Но нам сейчас не туда. Нам направо - по коридору.
* * *
Поднялись они втроем на лифте быстром в приемную красно-коверную, дубово-стенную да зелено-портьерную.
И тут-то и вспомнил Степа все. И тот вечер осенью прошлого года.
И орден новый.
И столы хлебосольные.
И...
* * *
- Здравствуйте, товарищ Сталин.
- Здравствуй, Иван Иваныч.
- А это, товарищ Сталин, моя команда.
- Его вот я знаю. Он герой-десантник. Мы пили здесь на банкете прошлой осенью. Я ему еще сказал тогда, что встретимся скоро. И встретились. Скоро. Тебя, богатырь, звать...
- Степаном... товарищ Сталин.
- Ну, здравствуй, Степан-орденоносец.
- Здравствуйте, товарищ Сталин.
- Я очень рад тому, что вы хорошо работаете. Я же сказал, что вас буду иметь в виду, товарищ Степан.
- Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!
Обернулся товарищ Сталин к Альке глазами внимательными.
- А вот кто ты, красавица ясная? Как звать-то тебя?
- Я товарищ Сталин, Василиса Прекрасная. Я та, у которой вы родителей погубили. Я та, кто за вас жизнь отдать готова. Была. И убить хочу. До сих пор. Сейчас... Так хочу, что аж скулы сводит!
* * *
Сдавило горло у Альки силой великой.
Ведь цель ее - прямо перед нею. Рукою достать.
Та самая цель, к которой она, как по лестнице длинной, ступенька за ступенькою, два года с лишним карабкалась.
А товарищ Сталин в усы ухмыляется:
- Убить-то? Меня? И только? Честно?
Отпустило ее. И выдохнула Алька честно-стремительно:
- Я вас убить хочу сильнее, чем служить вам. Убить. За отца. И за мать. Как Змея Горыныча поганого.
- Да? Ну, за родителей ты меня извини. Так получилось. Это нужно было. Для нашей победы. Для партии.
- Я понимаю, товарищ Сталин, а простить...
- А не надо прощать. Убьешь меня, когда все поймешь. Разрешаю. Потом. Сперва послужи. Делу нашему, тому самому. А там и судить будешь. Если захочешь да сможешь.
Улыбнулся товарищ Сталин ей хитро:
- Пойми, что виноват в том не товарищ Сталин - а обстоятельства. Объективные. Законы природы. Законы общества. Любой бы так действовал в обстоятельствах тех. Я так понимаю. К заблуждению ведет много дорог, а к истине только одна. Надо найти единственно правильную. А как? Ведь ты сама про это написала, разве нет?
* * *
Подошел товарищ Сталин к сейфу в углу. Распахнул дверцу тяжелую, толстую. Вынул тетрадь простую ученическую. Зеленую. Альке знакомую хорошо. Раскрыл товарищ Сталин тетрадь. И прочитал, чуть рукой интонацию акцентируя:
- "...Таким образом, мы не просто имеем партию нового типа, как говорит нам марксистско-ленинско-сталинская наука. Мы имеем триаду - товарищ Сталин, Партия, советский народ, выражающую собой единичное, особенное и всеобщее в свете современной международной и общей социально-классовой обстановки. Товарищ Сталин является, следовательно, вождем нового типа, а наш советский народ - народом нового типа. Новизна их в том, что они возвышаются над всякой единичностью, всякой конечностью, всякой ограниченностью и непосредственностью. Всякая единичность преодолевается диалектическим единством..."
Сощурила глаза змеиные Алька.
И стрельнула языком острым:
- Значит, если бы конкретного, единичного, товарища Сталина бы не было, мы бы все равно к социализму пришли?
Тут замолчал товарищ Сталин. И лицом потемнел.
* * *
И сказал он, голос свой приглушив - и так негромкий.
- Конечно, да. И если товарища Сталина убить - ничего вообще не изменится. В историческом плане. В мировом. Но вот широким неподготовленным массам про то пока еще знать не обязательно. Сейчас, Василиса, нам другое требуется. Сейчас над нами иная угроза нависла. Даже две угрозы. А жизнь, кстати, отдать не за меня нужно, и не за гибель мою, а за дело наше. Сейчас смерть товарища Сталина как случайный фактор сработать может с последствиями непредсказуемыми.
- Вы, ребята, кстати, ужинали? Я вот собираюсь. Чего изволите? Все вкусно. Все питательно. Извините, что поздно... А убивать на голодный желудок - врачи не рекомендуют.
* * *
Прост ужин товарища Сталина. В два часа-то ночи. Меню - самое рациональное. Без мяса. Мясо на сон вредно. Суп нехитрый - борщ украинский, щи русские, солянка постная, харчо кавказский да уха рыбная. Сыр свежий, сулугуни. Помидоры, перец сладкий и огурцы чисто-мытые. Мацони, кумыс да кефир со сметанкою. Вино да коньяк грузинский для аппетита. Хлеб свежий, почти горячий, с корочкой. Да зелень - укропы, салат и петрушка с кинзой ароматной. Соль и перец молотый - по вкусу.
Налил товарищ Сталин вина сладкого в бокал хрустальный. Да Альке протягивает. И себе вина в такой же бокал налил. И вдруг - будто одни они с товарищем Сталиным в кабинете оказались, а Иван Иваныч со Степой исчезли куда-то внезапно.
- Без обид, Василиса. Хочешь, выпьем. А хочешь - убей меня. Сейчас. Я готов.
* * *
Взяла Алька прохладный бокал тот хрустальный пальцами холодными. Дрогнула рука ее.
Встали перед ней отец да мать. И товарищ Сталин тут же. Его можно убить. Убивать она умеет. И может. Взглядом. Или руками. Слаб человек - ткни его в висок, так и обмякнет нежитью.
Убивать-то ее научили. Быстро. Так - что Иван Иваныч и Степа даже вздохнуть не успеют.
- Хочешь убить - убивай... Плевать на государство наше, первое в мире. Плевать на войну грядущую. Плевать на народ советский. Товарищ Сталин никого не жалеет - и себя в первую очередь.
Стиснула Алька бокал в руке. Только вот в глазах защипало сильно. До слез.
Хлынули слезы те из глаз алькиных потоком единым. Хоть и запретила себе Алька плакать - но не сдержалась она. Никак невозможно сдержаться было. Упал бокал на пол, ковром красным покрытым.
Спрятала Алька лицо в ладошки стыдливо, пряди рыже-светлые на лоб уронив.
Так и не смогла Алька со слезами справляться. Не научилась. Никак. За несколько лет.
Уже в который раз плачет, как девчонка глупая.
* * *
А товарищ Сталин, неспеша, говорит. Медленно. Верно. Ласково. Как истина сама. Как сама история.
- Ведь согласись, товарищ Василиса, что отец твой был нам враг. Всему народу. И товарищу Сталину. Согласись. Пойми. Умом пойми, а не чувствами. Ну? Согласна?
Прикинула тут Алька все и вся в уме, слезами горюче-сладкими захлебываясь.
- Многие ведь были врагами. И я, может быть, врагом окажусь. И меня осудят. И правильно. Незаменимых нет. Но останемся мы. Мы все. Советский народ. Останется партия. И то знамя наше, знамя ленинское, которое мы пронесли через бури и битвы - оно тоже в веках останется. Не для себя. Для поколений будущих. Ведь так?