Странно все-таки устроена человеческая память, очень странно. Некоторые события запоминаются нами до мельчайших подробностей, до запятой, до последней буквы и остаются в нашем сознании до последних дней так ярко, словно бы это было вчера, а другие вычеркиваются из архива безжалостно одним лишь росчерком пера, будто бы их и вовсе не происходило. Бывает, встречаешь старого знакомого и просто диву даешься - вроде бы и выросли вместе, жили по соседству, в одну школу ходили, но, оказывается, видели этот мир каждый по-своему и запомнили его совершенно другим, всяк на свой манер, словно существовали на разных планетах.
У меня иногда возникает ощущение, что мы, люди, на самом деле что-то вроде улиток, несущих на своем горбу каждый свою вселенную, удивительную, бесконечную и бездонную, скрытую от посторонних глаз и видимую, к большому сожалению, только лишь нами. И всегда, когда я прохожу мимо этого старого, донельзя запущенного дома, заросшего бурьяном и молодыми побегами деревьев, и мельком смотрю на то зеркало, которое стоит посреди двора, прислоненное к пустой собачьей будке, то всегда вспоминаю про этих самых улиток, держащих на себе каждый свою звездную систему.
Дом, о котором идет речь, очень старый, построенный, видимо, сразу после войны, саманный, оббитый поверх него досками, такой дом очень дешев и прост в строительстве, в нем прохладно в летнюю жару и тепло даже в самую лютую зиму. В то время особо выбирать не приходилось, было, что называется, не до жиру, что удалось построить - тому и были рады. Предыдущие хозяева, надо отдать им должное, старались изо всех сил придать этому скромному, без изысков, строению черты яркой индивидуальности, коими, видимо, сами и обладали. Со временем домишко и впрямь превратился в настоящий Дом с большой буквы, приосанился, расцвел всеми красками и даже как-то помолодел. Даже сейчас, спустя где-то года два, а то все и три, когда он остался без присмотра, в глаза бросались резные ставни и наличники, конек на крыше, покрытый тротуарной плиткой двор, едва уже различимый сквозь обильную траву, и беседка, увитая диким виноградом, который разросся на вольных хлебах, словно инфляция после гайдаро-чубайсовской 'реформы'. Дома, как и люди, без стороннего участия рассыпаются, подхватывают целый букет хронических заболеваний, теряются под пронзительным ветром, который мы называем временем.
Изредка в доме появлялся некий молодой парень, видимо, родственник, такой, знаете, из поколения менеджеров, привозил на новенькой иномарке каких-то людей, очевидно покупателей, но ничего не менялось, и надпись на железном заборе с давно облупившейся краской продолжала гласить о том, что дом все еще продается.
На той улице, на которой стоит этот дом, живет моя тетушка, только немного дальше, ближе к речке, поэтому периодически я бываю в тех краях и наблюдаю за его медленной гибелью, смотрю как он год за годом скрывается за буйно растущей растительностью и обязательно гляжу в зеркало, стоящее посредине двора и постепенно покрывающееся мелкими трещинками, словно паутиной, вытканной невидимыми пауками, живущими в нем. Памятуя о том, что глаза это зеркало души, мне часто кажется, что потрескавшееся зеркало, стоящее во дворе, и есть душа старого дома, душа, которая смотрит на нас глазами его бывших хозяев, оттуда, из зазеркалья. Смешно признаться, но однажды я не выдержал, перелез через забор, подошел к зеркалу и долго смотрел в него, надеясь увидеть в нем нечто необъяснимое. Конечно же, ничего такого сверхъестественного я не увидел, зеркало как зеркало, только очень старое.
Как- то раз, будучи на дне рождения тетушки, на который собралась почти вся родня, разговор за столом зашел как раз про хозяев описываемого дома.
- Да ты их должен помнить, она была завучем в третьей школе, а он врач бывший, хирург, потом мануальной терапией занимался, он тебе еще спину лечил, ну?
И вот тут я действительно вспомнил их, пожилую пару из сельской интеллигенции, чьи последние годы прошли перед моими глазами, словно старое советское черно-белое кино, когда еще не было ни рекламы, ни ускоренной перемотки, ни попкорна с кока-колой, которую так приятно тянуть через тоненькую трубочку.
Действительно, как я мог забыть? Пятнадцать лет назад я приехал в этот городок, где живет почти вся моя родня по отцовской линии, без копейки в кармане, со спортивной сумкой через плечо и с дикими болями в спине. Тогда тетушка и посоветовала мне обратиться к этому доктору, о котором идет речь. Странно, человек меня на ноги поставил в прямом смысле слова, а я даже имени его сейчас не помню. Массажный кабинет, в котором всегда стоял полумрак и сверху лился приглушенный, рассеивающийся свет, находился на цокольном этаже районной поликлиники, там сейчас его уже нет, на его месте ныне располагается частная стоматологическая клиника. Окна полуподвального помещения выходили во двор, и доктор частенько курил в открытую форточку, отчего в кабинете стоял на удивление приятный запах табака, смешанный с другими запахами всевозможных мазей и кремов.
Выкурив папиросу, доктор присаживался на специальный стул возле пациента и начинал священнодействовать. При этом он всегда мурлыкал себе под нос какую-то мелодию, и мне всегда вспоминался профессор Преображенский, напевающий тихим голосом знаменитую 'от Севильи до Гренады'. Гораздо позже я узнал, что он долгое время работал хирургом где-то далеко на севере, и там обморозил себе руки, отчего они сильно болели, но тогда еще молодой врач всячески скрывал это, боясь лишиться работы, к которой относился со всей серьезностью и благоговением. Но однажды это привело к ужасным последствиям - во время одной из операций пациент умер прямо на операционном столе, хотя эта операция не была ахти уж какой серьезной. Инцидент объявили трагическим стечением обстоятельств, но врача, допустившего ошибку, уволили из хирургии. Поговаривали, что он одно время серьезно пил, но потом все же взял себя в руки, которые по-прежнему сильно болели.
Вместе со своей женой и маленькими детьми они переехали с севера на теплый юг, в наш городок, где доктор занялся тем, чем увлекался с юности и чем он мог еще беспрепятственно заниматься - мануальной терапией. Со временем жизнь наладилась, видимо, благоприятный климат и любимая работа сделали свое дело, местные власти даже выделили молодой семье дом, который они обустраивали затейливо и с изысками. Между тем дети выросли и разъехались, лишь изредка наведывая родителей, руки, несмотря на все, продолжали болеть, поэтому, когда наступил пенсионный возраст, доктор вышел на пенсию. Чтобы поддерживать, прямо скажем, не богатырское здоровье он активно занимался оздоровительной физкультурой, в чем ему активно помогала супруга, к тому времени уже тоже пенсионерка.
Их довольно часто можно было видеть то шествующими куда-то с рюкзаками за спиной, то верхом на велосипедах, то на стадионе с лыжными палками в руках, наматывающими круги в самый разгар жаркого лета, сейчас-то это в моде, а тогда весь наш небольшой городок потешался над ними в 'открытую'. Они ни на кого не обращали внимания, просто занимались сами собой и друг другом. Знаете, есть такие люди - потерявшиеся во времени? Не в прямом смысле, скорее в переносном, когда они живут так, словно бы на дворе стоят те времена, которые стали для них основополагающими, родными, с которыми эти люди слились своим духом и в которых пребывают и поныне. Наверное, все-таки странно в шестьдесят носить 'битловские' бакенбарды, гонять в кожаной куртке с миллионом заклепок на 'харлее' или сидеть у костра с гитарой наперевес, но что-то в этом есть, не во времени, а в приверженности своей молодости, над которой не властно даже время, хотя казалось бы - такие простые вещи...
Вот и они были словно бы из другого мира, еще дореволюционного, или уже советского, довоенного, но явно не из нашего. Не знаю точно, сознательно ли они это делали, или все выходило само собой, но эта иновременность чувствовалось в каждом жесте, во взгляде немного исподлобья сквозь массивные очки с толстым стеклом, в манере разговаривать и одеваться. Но прежде всего в осознании своей самодостаточности, свойственной подлинной интеллигенции. Я искренне удивлялся, что доктор не носит манжеты, подобно автору 'Записок юного врача', он и умер как-то по-хорошему, без истерик и суеты, по-мужски что ли, сидя у себя на веранде с книжкой в руках. Супруга его еще несколько лет прожила скорее по инерции, ходила на стадион, гуляла в местном городском парке и даже ездила в небольшие экскурсии, благо у нас мест интересных много, но витало в воздухе то самое щемящее чувство, смешанное с грустью и горечью, что она так прощается с нами. Поэтому когда и ее не стало, все восприняли случившееся как должное, как бы жестоко это не звучало.
Дети приехали на похороны, все как положено, после решили продать дом, который был им ни к чему, этим занялся их сын, тот самый молодой человек, изредка приезжавший на новенькой иномарке. Так прошел еще один год, дом постарел, осунулся и глядел со двора на улицу через большое зеркало, прислоненное к пустой собачьей конуре. Однажды осенью молодежь, пребывая в изрядном подпитии, шедшая с проводов своих товарищей в армию, разбила это зеркало, зашвырнув в него кирпичом. Соседи вызвали полицию, приключился жуткий скандал, о котором даже написали в местной газете, вопрошавшей со своих страниц о том, куда смотрят родители, школа и общественность?
Видимо, это была та самая соломинка, за которую дом еще держался, из него словно бы вынули душу. Не знаю, совпадение это или нет, но на следующий день в доме появились какие-то люди, которые стали потихоньку разбирать его. Сняли крышу, сломали стены и дворовые постройки, загнали две тракторные телеги и со временем вывезли весь мусор. После зимних холодов приехали строители, залили фундамент и стали возводить стены и к настоящему времени они уже начали стелить крышу.
Но самое интересное другое - если взять местную газету за тот день, когда тамошняя ' гопота' разбила зеркало во дворе, с той самой разгромной статьей, то на последней странице в разделе 'события' можно прочитать о том, что в ту самую ночь в роддоме родилась двойня, мальчик и девочка. Удивительно, но родители этих детей, совсем еще молодая пара, вчерашние молодожены, живут недалеко от описываемого дома, всего в паре кварталов, и я иногда, когда иду в гости к своей тетушке, встречаю их, гуляющих не спеша и толкающих прямо перед собой огромную коляску, какие выпускают специально для двойняшек и которые очень похожи на больших двухместных улиток.
Несмотря на поразительную внешнюю схожесть, что для двойняшек в порядке вещей, характеры у них совсем разные, это уже сейчас особенно бросается в глаза, несмотря на то, что обоим нет еще и года. Девочка любознательная, шустрая и озорная, словно бы у нее, простите, шило в попе, мальчик наоборот серьезный, даже немного хмурый, сидит всегда крепко сцепив руки вместе и, когда я прохожу мимо, смотрит на меня сердито и осуждающе, слегка исподлобья, как врач на нерадивого пациента, вечно нарушающего распорядок дня. И тогда у меня в голове снова начинает звучать мотив этой старой, полузабытой песни, которую уже, видимо, никто и не вспомнит: