Аннотация: Опубликован в журнале "Полдень. XXI век" (Санкт-Петербург).
Подлинная красота не может надоесть.
Если верить людской молве, я чересчур холоден, ибо лишен души, а потому не способен восторгаться природой. Неправда! Мне хорошо известно, как часто сами люди, встречаясь с прекрасным, оказываются слепы и глухи.
Мой Сад - чудо из чудес, животворный оазис посреди унылой каменистой равнины, где за счастье отыскать и пару чахлых былинок. Стройные пальмы, увенчанные перистыми листьями-опахалами; плодовые деревья, ветви которых сгибаются до земли от обильного урожая; яркие цветы на изумрудном ковре - как осколки упавшей с неба радуги... А бодрое журчание питающих корни ручейков? А трели бесчисленных птиц, сливающиеся в гимн солнцу?
Если бы жители окрестных княжеств приходили только полюбоваться этой красотой! Впитать ее в себя, как губка, чтобы воспоминания не стерлись, не потускнели до самого смертного часа. Постоять в благоговении, наслаждаясь райской прохладой, любуясь брызжущей в глаза зеленью, теряя голову от разлитых в воздухе ароматов, слушая волшебный хор неутомимых певцов, заставляющих душу то сладко сжиматься, то трепетать и рваться на простор... Я не был бы к таким людям слишком строг. Однако их влечет сюда вовсе не желание прикоснуться к чуду.
Я еще не вижу, но чувствую, что в Саду появился очередной пришелец. Принимаю свой самый древний, простейший, облик и скольжу среди гибких стеблей, на верхушках которых горят огоньки цветов.
Когда я внезапно поднимаюсь из травы, вор издает истошный крик, падает навзничь, а затем, быстро-быстро перебирая локтями, начинает отползать. Пока не упирается спиной в ствол дерева.
Он совсем молод - видно, что даже ни разу не брился. Этому нежному пушку на скулах и подбородке еще далеко до настоящей бороды. А вот глаза у парнишки - как у видавшего виды дельца, готового всех купить и продать. Бегают и бегают...
Мне не дано читать мысли. Но я могу представить, как они сейчас толкутся в его голове, словно рой мошкары. Обмануть... Прикинуться несчастным... Поплакаться и выжать ответную слезу...
Я приближаюсь и нависаю над ним.
- Что ты собирался у меня украсть?
- Я?.. Что вы!.. Ничего!.. Я не хотел!.. - лихорадочно выкрикивает он и в самом деле пускает слезу. Неискушенному его отчаяние кажется настоящим, но я даю понять, что не верю.
- Всего одно яблочко с Дерева богатства... - наконец сознается он дрожащим голосом. - Только одно! Самое маленькое! - Он показывает, какое. Действительно, меньше не бывает. - Смилуйтесь надо мной! Я младший в семье. Братья получили наследство, а меня оставили помирать с голоду. Я для них никто. Перекати-поле, чертополох, нет, хуже - придорожная пыль!
Парень усердно размазывает слезы по щекам, которых еще не касалась бритва. Остаются грязные разводы, при виде которых могло бы дрогнуть чье-нибудь чувствительное сердце. Но только не мое.
- А пробовал ли ты прокормиться своим трудом, милый юноша? - вкрадчиво спрашиваю я, пряча яд под маской любезности.
- Да, конечно, - всхлипывает он. - Я освоил... э-э... мастерство плетения. Но никто не ценит мою работу. Всем заправляют две семьи, а новичков порочат, распускают о них грязные слухи. До сих пор не удалось продать ни одной корзины. Мне нечего есть. Я уже подумываю о том, чтобы... - Не в силах выговорить страшные слова, он закрывает руками лицо, и его плечи трясутся от рыданий.
В этом месте полагается прочитать юнцу мораль. Но не очень длинную. Их, ослепленных призраком скорой наживы, в Саду побывало столько, что меня уже тошнит от наставлений. В высшей степени мудрых и столь же бесполезных...
- Хорошо, - говорю я. - Мне жаль тебя, бедный юноша. Но здесь ты не добудешь богатства. Только там, в своей стране. Если, конечно, очень ради этого постараешься. Чем быстрее доберешься до дома, тем раньше начнешь восхождение к своей заветной мечте. А чтобы придать тебе скорости...
Я издаю негромкий свист, и на парня проливается живой дождь. Это зеленые длиннотелые муравьи-портные - они живут среди ветвей в круглых гнездах, сшитых из листьев. Спустя пару мгновений плетельщик-неудачник начинает вопить, словно его обварили кипятком. Еще бы! Эти крошечные создания, если их потревожить, бесстрашно атакуют все живое, а их укусы вызывают жгучую боль.
Бедолага, продолжая орать, катается по траве. Затем вскакивает, пытаясь стряхнуть с себя разъяренных насекомых, и наконец пускается наутек. Только пятки сверкают! Наверное, у него хватит ума по дороге сорвать всю одежду и избавиться от муравьев, впившихся в кожу челюстями-щипцами. Если же нет - я ему не завидую. В любом случае сюда уже не вернется.
Впрочем, стоит ли размышлять над участью незадачливого воришки? Тем более что уже на подходе следующий. Перед тем, как встретить его, я принимаю другой облик - более привычный для смертных.
Вот он, второй пришелец! Угловатые черты лица. Хищный орлиный нос. Короткая жгуче-черная борода, заостренная, как наконечник копья. Глубоко посаженные глаза. Кажется, будто они выглядывают из бойниц в стене мрачной неприступной крепости. Одет с вызывающей роскошью - не иначе, кто-то из местных князьков.
- Что ты забыл в моем саду? - грозно спрашиваю я.
Удивительно, но он не боится! То ли не понимает, с кем имеет дело, то ли верит в свою исключительность. Я знавал таких людей. Как они любили высокопарные имена, повергающие в трепет целые народы! Бич Божий, Сотрясатель Вселенной... И где же теперь эти сотрясатели, колебатели и сокрушители? Никто не избежал общей участи -- все превратились в такие же ничтожные кучки праха, как и жертвы их необузданной жестокости.
- Я ищу Дерево власти, - надменно произносит человек с орлиным носом.
- Ты похож на правителя. Тебе мало собственной власти?
- Я хочу большего! - он выпячивает грудь и откидывает голову назад, уставив на меня острие бороды. - Земли соседей богаты и плодородны. Я пройду их огнем и мечом, а после этого мне покорятся соседи соседей. Пусть вся земля содрогается под копытами моих коней -- до самого океана!
- А ты не боишься так широко шагать?
Он издает странные звуки, похожие на орлиный клекот. Сразу и не догадаешься, что это смех.
- Кого мне бояться?.. - властолюбец произносит эти слова так, словно за ними должно последовать: "...глупый страж". Но я делаю вид, что не замечаю унизительного тона.
- Нет властителя настолько сильного, чтобы не нашелся более сильный, - втолковываю я ему. Как задиристому мальчишке, который запугал деревянным мечом всех сверстников на своей улице и теперь уверен, что держит в страхе целый город.
Снова слышится клекот.
- Это речь не воина, а труса. Если полководец начинает бояться врага, он превращается в презренную падаль.
- Тогда зачем же тебе плод Дерева власти, о бесстрашный и непобедимый воин?
Он чувствует насмешку в моих словах, и его втиснутые в "бойницы" глаза зловеще вспыхивают. Но это уже не имеет никакого значения.
Я принимаю облик демона, который всегда внушает смертным наибольший ужас, и начинаю расти. Вскоре самые высокие деревья Сада становятся мне по пояс. Несостоявшийся повелитель мира пятится, спотыкается о выступающий из земли корень и падает. Тут же вскакивает, и я не узнаю его лица -- теряя угловатость, оно словно размягчается и оплывает. Даже орлиный нос обвисает так, что вот-вот дотянется до внезапно задрожавшей верхней губы.
Маленький, слабый, смешной человечек... Я протягиваю руку, подхватываю его и возношу на высоту, откуда он может насладиться великолепным видом. Да, мой сад изумительно красив. Настолько, что лучшей картины, которую можно пожелать себе за миг до небытия, и придумать нельзя.
Мое дыхание жарче, чем наводящий страх на путников знойный ветер хамсин. Я дую вполсилы, но этого достаточно. Фигурка на моей ладони вспыхивает, чернеет, превращается в уголек, затем -- в крохотную песчинку. Я начинаю дуть в полную силу, и жалкая крупинка, еще недавно мечтавшая о величии, поднимается в воздух. Ей предстоит долгий полет на юг, пока она не достигнет Великой пустыни и не упадет в один из барханов, смешавшись с мириадами других песчинок. Вот судьба, которой ты заслуживаешь, великий воин. Вот необъятные покоренные земли, вот твои бесчисленные подданные. Владей!
Теперь можно продолжить обход. Третьего охотника за чудесными плодами долго ждать не приходится. Он стар и сгорблен, заметно припадает на правую ногу, выжженное солнцем лицо изрезано морщинами. Но, похоже, знавал лучшие времена. Об этом говорит расшитая узорами одежда из дорогой ткани. Когда-то ее не постыдился бы надеть и видный сановник, но теперь она обтрепалась, полы халата обросли бахромой, а края рукавов протерлись до дыр.
Что задумал этот согнутый годами человек? Вернуть себе молодость? Или былое расположение властелина? А может, он хочет и того, и другого?
Я уже не гигант, показавший горе-воителю, чего стоят его потуги на беспредельную власть перед лицом вечности. Вернулся к предыдущему облику, но впечатление все еще произвожу. Стоит ли удивляться, что старичок стоит ни жив ни мертв?
- Кто ты? - спрашиваю я. Властно, но не так грозно, как гордеца с орлиным носом. Мне не хочется, чтобы у незваного гостя от страха отнялся язык.
Опасения не напрасны: перед тем, как выдавить из себя первые слова, старик какое-то время беззвучно шевелит губами.
- Когда-то, господин, я был придворным садовником, - произносит он наконец.
- Неужели?
- Истинная правда, господин. И очень неплохим. Люди говорили, что я могу творить чудеса. Что под моими руками даже верблюжья колючка превращается в усыпанный цветами олеандр. Но... - он снова жует губами и как будто становится еще ниже ростом. - Я уже много лет не входил за дворцовую ограду. Кто-то из вельмож посчитал, что преклонный возраст стал помехой моему искусству. Хотя я готов доказать, господин, что этот не так!
- Не надо ничего доказывать. Лучше скажи, за чем ты пришел сюда. За плодом Дерева молодости? Или Дерева везения, чтобы правитель передумал и вернул тебя во дворец?
- И в мыслях такого не было, господин! Никому из людей не дано обмануть земное естество. Каждому положен свой срок. А милость владык... В свое время меня грела мысль, что я обласкан ими. Но это совсем не то, к чему стоит стремиться на закате жизни.
- Тогда к чему же?
Во время нашей беседы он жадно разглядывает деревья -- и уже усыпанные плодами, и совсем юные, еще ни разу не купавшиеся в цвету. Я вижу, как в глазах старика блестят слезы восторга и умиления. Это настоящее. Неподдельное.
- Я, хотел, господин, забрать с собой, в мир смертных, несколько плодов. И попытаться вырастить из них дивный сад. Пусть не такой, как ваш, пусть слабое подобие -- даже это будет невиданное чудо! Оно сможет озарить самые неприветливые души, утешить страждущих, а тем, кто умеет ценить красоту, - явить ее непревзойденный образец. Сам я долго не протяну, но у меня есть ученики. Они сумеют...
Вот оно что! Крайне редко, но приходят в Сад и такие. Словно стараясь убедить меня в том, что род людской еще не испортился окончательно. И все же...
- Нет, старик. Я не стану тебя наказывать за дерзкое желание, как уже поступил со многими. Но ты уйдешь ни с чем. Другие жаждали славы, богатства, власти, удачи, здоровья, молодости -- и хотели получить все это, не затратив ничего! Ты мудрее их. Однако взрастить чудо-сад, способный наполнить светом хмурые души, вам предстоит самим. В поте лица, мучаясь, ошибаясь, проклиная тот день, когда подобная мысль пришла в голову. Ступай и передай это своим ученикам!
Я поднимаю руку и очерчиваю в воздухе круг. А когда опускаю ее, садовник исчезает. Одно мгновение -- и он у себя дома. Помнит наш разговор слово в слово, но дорогу в удивительный сад уже не отыщет никогда.
Отправив старика в его страну, я долго стою на тропинке. И вспоминаю, вспоминаю...
За тысячи лет, что я стерегу Сад, лишь двое человек вкусили запретного плода. Они ниоткуда не пришли, а жили здесь - бок о бок со мной. Мужчина и женщина.
Сперва я отнесся к их появлению равнодушно. Тогда, на заре мироздания, тронуть мое холодное змеиное сердце было еще труднее, чем сейчас. Но спустя какое-то время я стал испытывать легкое неудовольствие, постепенно переросшее в раздражение.
Почему они так беззаботны и довольны жизнью? Им нечего желать? Это здесь-то, в райском саду, где легко воплощаются в жизнь самые необузданные фантазии? Протяни руку и сорви любой из волшебных плодов. Не хочешь? Но если так, зачем тогда нужен могущественный и безжалостный страж?
Меня раздирали двойственные чувства. С одной стороны, полагалось наказывать покусившихся на плоды. С другой - кого карать, если никто не покусится? И тогда я принялся искушать этих двоих, ежедневно вливать в их наивные души тоненькую, почти неощутимую струйку яда. Капля превосходно точит камень -- лишь бы времени было в достатке. И в конце концов мы договорились: супруги могут сорвать плод любого из чудо-деревьев, а я закрою на это глаза. Но только один плод!
Они выбрали Дерево познания добра и зла. Большое, раскидистое, оно росло на возвышенном участке посреди Сада и в любое время года было усыпано великолепными плодами.
Конечно, я обманул первого мужчину и его жену. Змеиное сердце не может не лгать! Но после того, как им пришлось с позором покинуть Сад, я часто задумывался над их выбором. Чего желали другие люди, отыскавшие место, где жили прародители? Купаться в роскоши, заливать вражьей кровью поля сражений, отдалить старость, забыть о болезнях, вкушать любовь самых прекрасных женщин... И только сорвать плод с Дерева познания добра и зла не захотел больше никто. Людям стали не нужны горькие истины. К чему они, ведь куда приятнее растрачивать жизнь на погоню за красочными миражами!
Так, значит, те двое оказались мудрее всех своих потомков? А может, только они в своей первозданной святой простоте и были способны воспринять истину?
Но есть еще один вопрос, который не дает мне покоя, гнетет, давит, как неподъемная каменная глыба. Кто я такой? Чью жесткую волю выполняю, тысячелетиями сторожа волшебный Сад? Почему не способен его покинуть, поискать хотя бы на время другое пристанище, где можно не исполнять навязанный мне долг, а просто жить? И как за те же тысячи лет мне ни разу не пришла мысль отведать хотя бы одного плода?
Что ж, когда-нибудь я это узнаю. Когда-нибудь? А почему не сейчас?!
Решено!
Я иду по нужной тропинке. В конце ее виднеется невзрачное деревце с поникшими ветвями. Среди тусклой, словно запыленной, листвы желтеют небольшие и малопривлекательные на вид плоды. С начала времен их так никто и не отведал, но почему-то думается, что они жесткие и кислые. Пожалуй, это и правильно - сладкой бывает только ложь...