Аннотация: Исторический роман в двух книгах. Самое известное произведение Александра Мартовского о молодежи восьмидесятых годов. На Книжном Фестивале во Франкфурте-на-Майне в 1992 году "Благодетели" были названы лучшим русским романом конца двадцатого века.
АЛЕКСАНДР МАРТОВСКИЙ
БЛАГОДЕТЕЛИ. КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Коля родился уродом.
Ничего физиологического в смысле этого слова. Разные бывают уроды на русской земле, не только такие, у которых отсутствуют некоторые важные детали их неудавшегося организма. Или, наоборот, кое-какие детали присутствуют. Например, крохотный прыщик на слишком большой голове может закрыть человеку вполне конкретную дверь вовнутрь вполне конкретного общества, и откинуть вышеупомянутого неудачника далеко и надолго от умопомрачительных пряников. Только не надо со мной пререкаться, что не каждому нравятся пряники. Ибо каждому нравится внимание общества, в котором он существует. То есть движется, дышит, мечтает и допускает не совсем, чтобы оправданные ошибки, и даже находит свою собственную нереальную вселенную любви и печали.
Дальше нечто реальное. Мальчик вышел духовным уродом, с очаровательными признаками духовного разложения в нашем здоровом, оптимистическом, наполненном животного торжества обществе. Я повторяю, всякая тварь торжествует внутри общества. Вон тот камешек торжествует, и то облачко, и красивая пташечка, и тем более маленький червячок с маленькими ножками, маленькими ручками и совсем незаметной головкой. Червячок торжествует в первую очередь. Он человечище, он же вершина вселенной, он поднялся на горний простор за вселенскими звездами. Короче, триста тридцать три повода для торжества. Нет никого совершеннее торжествующей твари. Это дело нельзя упустить просто так, дело надо отметить. А мальчик вырос чертовски большим дураком. Уже не совсем маленький, а полезные развлечения прочих особей опошляются и отвергаются в угоду всякой бессодержательной пошлости.
Разлетелся тяжелыми глыбами
Застарелый и смрадный бардак:
Не приносит рассчитанной прибыли
Потерявший основы кулак.
Что кулак без достойного разума,
Без достойной ведущей руки:
Груда мяса, покрытая спазмами,
И гнилой оболочки куски.
Лишь подвластный разумному гению
Гений силы не знает цепей:
Создает внеземные творения
Из бардачных замшелых камней.
Право, вырос приятный товарищ!
Поворачиваюсь налево и радуюсь, сколько поэзии, сколько огня в этой тлеющей головешке. Поворачиваюсь направо и снова улыбочка на глазах. Поэзия не исчезла, головешка не собирается уступать обществу ни одного миллиметра обожженного чувства. Искры такие холодные, но обнадеживающие. А вдруг чего-нибудь большее прорвется наружу? А вдруг настоящий огонь? Говорят же, что настоящий огонь является принадлежностью нашей России. Земля русская не просто кусочек какой-то грязи, это такая земля, где сегодня тлеешь, но завтра... Черт его знает, какое вселенское завтра.
Впрочем, еще один штрих. Он ни по какому признаку есть вселенная. Он крохотуля. Он совершенно никчемный, бессмысленный и невесомый, если желаете так. Скорее штришок, на который сам разорился, все равно, что водицы покушал. Но штришок, который приклеился к мальчику. И это при неизменной правдоподобности в рассуждениях, при подкупающем благоразумии поэтических образов, при философии опыта. Мамочка ты моя, мы уже договорились до опыта. Вышеозначенный опыт определяет жизнь, а жизнь определяет опыт. Вроде бы просто и мягко. Но на деле жесткость неимоверная. Для философии подготовили мальчика, а для опыта нет. В уме или на пальцах все просчитал мальчик, а результат отрицательный.
Ну, и как полагается, детство с открытой душой. Посмотрите, я не скрываюсь от временных сложностей. Послушайте, как люблю этот мир. Оставим распри и склоки, выбросим на помойку мелочный эгоцентризм. Еще никого ваше чертово эго не сделало человечнее на пятнадцать секунд, я не повторяю про счастье. Давайте бороться за счастье, давайте вместе и общими силами. Люди такие хорошие, люди такие разумные, они точно созданы для борьбы и всеобщего счастья. Или ошибся? Или не так? По философии истинно так. А вот опыт предполагает обратное. Ну, чего за соплюшки и вопли? Р-раз по морде, дв-ва по морде, тр-ри по морде. Или тебе мало? Или думаешь, накостыляли за скверный характер, за счастье твое? Нет, ничего похожего. Опять опыт. Надо же детушкам упражняться на ком-то и чем-то до поступления в большой ослепительный мир с его ослепительными порядками:
- Слабый - козел отпущения.
- Сильный - он враг, пока не начальник.
- Рай - место для раболепствующей сволочи.
Дальше не философия, но та самая физиология, от которой чуть было не отказались на начальном этапе. Коля не относился к сильным начальникам мира сего. Самый обыкновенный мальчик. Плечи обыкновенные, мускулы обыкновенные, спина немного сутулая и такая же обыкновенная. Подбородок не так чтобы чувственный, но и не то чтобы волевой, короче из тех же обыкновенных. Если присмотришься, нечто инфантильное укоренилось в походке и жестах, но ничего раболепствующего, кроме обыкновения. Это ваше, а это мое. Что-то для сволочи, а это не трогайте. За дремучими лесами, за скрипучими замками, в темной темнице лежит и на свет не выглядывает. Теперь уже философия, подхлестнувшая физиологию. Правда, настолько секретная философия, что до поры до времени черт не сумел разобраться, какая она. Пожалуй, и обыкновенному человеку здесь разобраться достаточно тяжело. Я, например, до сих пор в дураках. Хотя понимаю на кончике хилого разума, что наехал сей разум на камень. Ибо Коля младших не бил, не сквернословил, не воскурял фимиам в туалетных компаниях и учился (какая гадость!), будто желал поиметь золотую медаль.
Меткая характеристика:
- Слизняк.
Вернее, человек абсолютно пропащий, если бы не папа.
***
Ах, еще папа!
Прекрасная палочка-выручалочка для недоразвитой молодежи. Оно не секрет, что молодежь необходимо подталкивать, принуждать, направлять на путь истины. При чем необходимо этим заниматься если не постоянно, то чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Молодежь спит, а ты занимаешься. Молодежь бодрствует, а ты на посту. Задача не из благородных, скорее из самых тяжелых. Однако если прикинулся палочкой, не забывай про взаимодействие с выручалочкой. Все-таки не какое дерьмо выручаем, но будущее нашей несчастной земли. Вот если бы молодежь представляла собой прошлое... Неужели не понимаете, она молодежь, она не обязана ничего никому? Для молодежи единственная задача быть молодежью. Что до чертиков здорово, что освобождает от многих проблем, и упаковывает двадцать четыре часа до единой минуты или единой секунды. Ничего личного, дальше работа.
Папа на боевом посту. Силы отдаются лучшей на свете родине, энергия высвобождается такими аккуратными порциями. Посмотрел, и вселилась энергия в карандаш. Послушал, опять пару строчек на фирменном бланке. Подумал, на лице появилось осмысленное выражение. Не взгляд, а нечто от бога:
- Есть общепринятые законы. Их принимали мы сообща. Весь народ принимал, все общество в этом участвовало. Кто напрямую, а кто через посредников, но равнодушных здесь не было. Десятки поколений. Какое там десятки? Может быть сотни и тысячи. Они опять же русский народ. Они корректировали и улучшали саму жизнь. Чтобы в конечном итоге лучшее выплеснуть на бумагу в виде законов. Ничего худшего, только лучшее. Ибо на веру принимается лучшее. Только молодежи кажется, что доказательствами можно улучшает какой угодно закон, но на самом деле молодежь отвергает или опошливает все эти народные массы: десятки, сотни и тысячи. Сначала незначительное отступление от идеала и незначительное отвержение общепринятых истин. Однако в дальнейшем отступничество и раскол. А за отступнической гранью целой жизни не хватит, чтобы вернуться. Ты отступник, ты диссидент, ты попался на веки вечные, ты погиб. Нет, чтобы не попадаться в самом зародыше.
Кажется, намек ясен. Хотя это можно перефразировать как-то иначе, но все равно. Короткая речь или длинная, задушевная или ругательская - перед нами образец настоящего человека, то есть пожившего, поварившегося и кое-чего понимающего в колбасных объедках. Молодежь не такая, на три процента не понимает. Ей бы дурачиться, ей бы какой-то подвох. Вот вы настолько правильные, вот вы сякие праведные, вот у вас двадцать четыре шишки на лбу. А у нас ни одной шишки. Покуда не стукались, не расшибались, еще кожа гладенькая и рожа сладенькая, ну точно твой поросеночек. На ваши шишки наши плевки. Наши сани торчат за кустами. Заведем моторчик, сожрем мухоморчик. Значит взбодрилась не шибко сознательная молодежь, значит поехали, значит вокруг красота. Черт его знает, какая вокруг красота. Может праведная, может наоборот. Мы еще про такое не говорили, не преступали правила ваши и ваш идиотский закон, покуда кажутся эфемерными шишки.
Примеров тьма тьмущая. Первый из сомневающихся товарищей в помойке лежит, второй за санями бежит, третий нагнал, навалился и выключает моторчик. Не обязательно сразу переключаться на третий пример, достаточно первого. Например, полюбил парень девушку: красивую, добрую, неиспорченную. Нашел в ней товарища верного, такого товарища, что руками или ногами за эту неуравновешенную, неопределенную и черти какую натуру. Ты беснуешься и выламываешься, а она ничего. Ты на бровях и обратно, а она улыбается. Ты вообще никакой, а она в щенячьем восторге. И главное, умеет так пожалеть, чтобы не затошнило от жалости. Вывод, конечно, известный. Парень - лопух. Дубовые уши развесил, глупенькие гляделки размазал, показал себя настоящим ослом на бесконечных просторах вселенной:
- Жениться хочу!
А еще выблевал жвачку:
- Скорее жениться!
Кто остановит его? Кто убедит в некоторой некомпетентности его социальной формации для решения назревающего вопроса? Кто предостережет от предосудительного, в немалой степени ложного шага? Естественно, не товарищи по оружию. Им бы зубы по полкам и щелкам. Ради крохотного прикольчика готовы папашу с мамашей перепрофилировать в евреи. Ради пары прикольчиков жизнь, что дорога в небытие, а смерть на дне балагана. Ради тройки прикольчиков пусть родная земля станет прахом. Дальше не продолжаю, вся милиция с омоновцами и спецназовцами, что тот трахнутый клопик против товарищей. Живем один раз, радуемся однажды, влюбляемся, чтобы уже никогда не отвергнуть прекраснейшую во вселенной любовь. Вот вам дурацкая тройка.
О самой девушке ни слова. Она из заинтересованных товарищей, она катализатор и совратитель дурной молодежи. В женской головке мозгов на две трети от установленного образца. Основная треть испарилась, и ее тем более не хватает. Ты бы сначала подумала, ласковая, зачем тебе чертов слюнтяй. Но ты не подумала. Треть за морями и за горами. Не то чтобы очень не повезло, но эффект отсутствия очень серьезный. В отсутствие трети мозгов только хочется, ни в коей степени думается. Женитьба, во-первых. Женитьба, в-четвертых. Женитьба, в сорок восьмых. Ну, какого черта поганим себя? Прежде чем жениться, можно здорово повеселиться. А девушка упертая, без этих самых мозгов. Только так, только таким образом, только отсюда стою, ни на копейку иначе.
Вот мы и договорились. Ставки на авторитет. Необходима не просто рука или ручка, но нечто солидное, крепкое, а еще лучше настоящий кулак величиной с телевизор:
- Это куда, дорогой?
- Дела... дела...
- Посиди, потерпи маленько. Что еще напридумывал в твои-то годы?
- Просто дела.
- Не скажи, дорогой. Для работы еще маловатый. Пить красиво пока слабоватый. Да и на что тебе пить? Верно не на свои, а на добытые потом родителей денежки? Ах, за трезвый порядок, не пьешь, и работать пока не желаешь? Ну, чего покраснел? Или влюбился поди от безделья?
В ответ, как положено, лепет и трепет козлиный, краска разукрупненным планом по недоразвитой морде, может дерзость какая. Скорее не дерзость, но глупость или ошибки молодости. Одним такие ошибки покажутся немножко стыдливыми и не то чтобы похотливыми во всех вариантах. Другим покажется гаденькой морда и без какого-либо налета достоинства. Но в большинстве случаев ничего никак не покажется. Разве что отправной пункт для любви. И соответственно лекция:
- Ты еще дилетант. Только начинаешь, только исследуешь один из особенно сложных предметов человеческой психологии. Тебе кажется, что это чисто физиологический предмет. Немного потренировавшись, ты наловчился настраиваться на подобную тему. Но тебя обманули. Прежде всего, твои чувства, которые по большей мере обманывают. Во-вторых, твоя школа, которая не обманывает, но скорее обманывается сама. В-третьих, все остальное, что вынес за те же пятнадцать, шестнадцать, не важно, за сколько там лет из спичечного коробка, что с бодуна называется жизнью. И, наконец, само состояние твоей несчастливой души, представляемое за нечто гипервселенское и необычное, на самом деле это болезнь. Ты заболел, ты чего-то не то скушал или чем-то не тем надышался. Факт неоспоримый и научнообоснованный. Любовь - штука опасная и чертовски прилипчивая. Нет, она не сифилис, она хуже. От нее и сифилис, и спид, и душевное загноение с разложением. Вроде бы разлагаешься, а подумал, тебе повезло. Вроде бы загниваешь, а выводы отсюда самые неправильные и лженаучные. Как прожить без любви? Миром движет любовь! Что такое весь мир, если главного нет? Кажется, он ничто и никто. У всех есть, а у тебя нет. Желаю, чтобы дурацкое 'есть' заменило дурацкое 'нет'. И уже наплевать, какая это зараза.
Впрочем, я привожу основные тезисы. Лекция куда длиннее и интереснее, лекция рассчитана на три с половиной часа в течение тридцати с половиной дней. Иногда бывает короче, но чаще бывает длиннее. Здесь установка на продолжительность. Главное, не торопиться, или, как вы представляете, тихой сапочкой давить по взбесившейся лапочке. Болезнь или заразу кавалерийской атакой не прошибаем, здесь подход более политический. Зато тишина и покой удаляют гормоны даже у бабушки, что возмечтала быть дедушкой. Я не договариваю про дурацкую молодежь. Стариковское средство по три с половиной часа в сутки много чего удаляет.
Есть и тяжелые случаи. Иной дуралей не в своем уме. Долго заражался, болезнь запустил, последняя капля рассудительности утрачена. Его бы подлечивать током на триста восемьдесят вольт, а вместо этого пряниками да ягодками. Ток очень верное средство, хотя не совсем безопасное. А от пряников дуралей раскисает на девяносто девять процентов и еще на девять десятых. Больше того, он раскалывается. Никогда еще с ним так по-взрослому не обращались. Никакой пытки холодной водой. Никакого прожаривания на вертеле. Никакого членовредительства и расчленения. Голос вкрадчивый. Ягодка этот голос. С паршивцем именно так действует опыт, чтобы не шибко хотелось рогами в землю или зубами на образа? Ты всего-навсего молодежь. Чувства много, а голова на две трети усохла и переполнена. Разве посмеешь представить, что дорогие родители не размышляют, как уберечь дорогого сыночка и единственного наследника от заразы? Воображения маловато, черт подери. Или папа всего-навсего выразитель маминой воли против 'воровки', 'чертовой перечницы', прочего бардака, который ты величаешь 'любовью'?
Но продолжаем...
Разговор постепенно теряет сдерживающую окраску. Интеллигентный папа смущается и раздражается на непроходимость своего неинтеллигентного отпрыска. Вроде бы раньше понимали друг друга. Папа командовал, а малыш подчинялся, и это устраивало обе договаривающиеся стороны. Вот если бы отпрыск командовал... Но такого быть не могло. Даже подобная мысль на сто процентов крамола. Папа прошел через подчинение в юношеские годы. Его подчинение по Домострою, хотя никто вышеозначенной книги не знает и не читает, но как мы заметили, подчинение суть составляющая или синоним самой мудрости. Только неподчинение является антисинонимом и соответственно принадлежит опустившейся молодежи. А как вы догадываетесь, молодежь никогда не попадала в разряд поднимающихся товарищей. Здесь преимущество папы.
- И как далеко зашло?
Вопрос серьезный. Вопрос честный. Он прямо в лицо, что удар или плевок. В нем немного от деспота, от фискала, от сплетника или ябедника. Он настораживает, и самое время зажаться. Это экзекуция, не только вопрос. У тебя и так ничего своего, кроме все той же любви. Не хочу, чтобы лапали грязными пальцами. Однако с пальцами неприятная штука. Пальцы еще в воздухе, они на другом конце нашей или вашей вселенной, только влюбленный товарищ корчится и содрогается, точно его отловили и лапают как никогда. Вот бы на пошлость, на всякий позор и интим дать такой же позорный ответ. Спрашивают с игривыми нотками, и отвечаешь играючи. Подкалывают сурово, и отвечаешь не абы как. Папа за командира, но и ты не каша-малаша. Бодрый, резкий, нахальный, циничный. Эпитеты через край. Остроумный, наглеющий, сорвиголова, ловелас и любитель бабенок. Но ничего подобного. Откуда любитель бабенок? Мальчик теряется, несет несусветную чушь, из которой кроме некоторых булькающих звуков удается, в конце концов, разобрать несколько мяукающих нот и чего-нибудь вроде занудного подтявкивания и подвывания. Мальчик едва не глотает слезы.
- Уймись, - папа его по плечу, - Я начинал с поцелуйчиков.
Выпад вполне партийный. Неважно с чего папа твой начинал. Он и сам ничего не помнит. Старческий склероз и офицерский маразм. Если помнит, для пользы дела забыл. В папином возрасте разрешается только для пользы. В нужное время забыл. На повестке дня не сентенции с импотенцией. Здесь то самое время, когда упустивший победу рвет волосы, а победитель кушает ягодки. И неважно, что морда пытуемого становится пунцовее коммунистического знамени. Узкий лобик готов на последнюю треть подать воздух вместо каких-либо мыслей, и даже от этого отказаться. Лишь бы пытка скорее прошла, лишь бы получить разрешение на три капли своего личного счастья, вместо трех миллионов пудов желчи и пота, что совсем загадили щеки, волосы, ворот рубахи.
- Нет, - отвечает пытуемый, - До поцелуйчиков далеко. Мы только держимся за руки.
Разговор тем временем сводится к арифметике:
- Скажи, драгоценный сынок, да без фальши и без обмана скажи, как дела в институте?
Оно куда легче. Оно та чертова передышка, где еще властвует молодежь. Вроде бы отпустило. Немного померкантильничаем и подебильничаем. Институт почти бесконечная тема. Ни в коей степени про любовь. Всякие зачеты, всякие расчеты, всякое ахинейство в отсутствие душевного потенциала. Берешь наблу, умножаешь на лямбду, выбрасываешь эпсилон, и на четыре часа образуется компот из остатков. Неужели не чувствуете, твои четыре часа против папашиных трех с половиной? Или точно не чувствуете? Папашу такого не провести. Он и игрек прибавить не даст. Его арифметика не наблоидноэпсилоидная математика. Всяк точно и четко. Что такое студент? Что такое страсти студенческие? Не господние страсти, этого нет. Но студенческие, чего сколько хочешь. Наконец, что такое стипендия?
- А кто у вас кормилец? - атака номер один.
- А кто у вас обжора? - бастион номер два.
- А кто одевает и раздевает? - атака на бастион за атакой.
Думал передохнуть, ничего не получится. Мальчик носиком хлоп, мальчик ротиком топ. Самое время навалиться на ножки и ломануть по дорожке. Допотопная арифметика сильнее любой математики, тем более высшей с наблами или лямбдами. Если бы математика с лярвами... Но опять-таки нет. Любовь твоя честная, благородная, самого высокого полета. Только непотребная сволочь кривляется, а ты ложишься в кровать, как восхитительный джентльмен для произведения новых восхитительных джентльменов и всякого прочего на благо отечества.
- А она?
За такой вопрос трех лимонов не жалко. Мальчик крепкий, мальчик воздушный, но в душе что-то есть. За себя он уверен. Прежде чем выкобениваться, попробовал подкрепиться молодежной философией образца восьмидесятых годов. Нет, не водочкой с балычком. В его хозяйстве полный порядок. Утром стипендия, вечером работа на кафедре. Первое не ахти какая величина и второе не ахти какие приносит доходы, но в совокупности кое-чего есть. Преподаватели умиляются. Оч-чень приятный товарищ. Не карьерист, не дурилка из ватных, не молчальник и сплетник. Где не наезжаем с каверзными подначками, всюду полный порядок. И наезды преподавателей, скорее они просто так, чтобы сильнее учился и лучше работал будущий создатель коммунистической формации, чтобы жизнь не выглядела застойным болотцем, но родниковой водой, чтобы семейное благополучие процветало среди всяких тучек и кучек.
Бывает и так. Первая атака отбита. Папа долго дремал, папа поздно проснулся и не заметил, что чадушко подросло, а романтическое рядом с практическим. Больше того, жажда вот этой беспутной романтики приносит очень и очень отчетливые плоды. Но только не безбедное существование двух сердец. В нашем отечестве не бывает безбедных товарищей. И самый богатый у нас все равно бедный. А студент он практически никогда не зацикливался на богатстве. Отсюда залог физиологии, психологии и философии русских студентов. А впрочем, какая разница? Плоды не совсем, чтобы ягодки, скорее арбузы или дыни.
- Я за нее на что угодно согласен, - здесь дыня.
- Она за меня хоть на край света, - следом арбуз.
В данном случае папашина миссия усложняется. Не вмажешь теперь кулаком по столу, как в стародавние времена: 'Прокляну, пса смердящего!' Не привяжешь строптивое детище к ножке стола, не пройдешься по непокорной спине воспитательной розгой. Деспотизм нынче не в моде. Приходится выворачиваться:
- Мы потомственные интеллигенты. А родители твоей раскрасавицы?
- Не с родителями трубить.
- Жизнь за это накажет.
***
Отвратительная борьба в любых вариантах. Не для слабого желудка. Такая хреновина скорее сказывается и наказывается желудочными коликами. Вот замутило, вот развернуло, вот понесло желудок. Ты и сам не так чтобы отвратительный пессимист, просто не ожидал ответной атаки. У тебя внутренние органы еще не железо, не камень или песок. Они такие же точно, как внешние органы. Припоминаем про кожицу поросенка и про его непорочную душу. С твоей непорочной душой только резвиться и охать, в худшем варианте глаза завернуть на бочок и завязать в узел. Ух, какие мы добренькие! Ох, какие вы свеженькие! И опять чего-нибудь в духе поэзии. Два часа потерял на поэзию новоиспеченный гражданин советского государства, даже два с четвертью. Три куплета разделили на два с четвертью, и получился более или менее приемлемый результат. Но черт в квадратиках, что это за пакость под завывание Невского ветра, под удары Невского грома, при свете молнии опять же с Невы? Я повторяю, такая пакость, что думать смешно. А ты решился подумать, что данной хреновиной можно усилить желудок.
Прощальные слезы,
Такие простые
И в каплях любви и тепла.
Пускай не тревожат
Пути грозовые,
Как сердца совок и метла.
В них малая вечность
Лазурного неба
Не то чтобы скромно молчит,
Не то чтобы нечто
В предвечную небыль
Свои направляет лучи.
Лучи эти самой
Обыденной масти,
Они из следов без следа.
Они только рама
Для вечного счастья
И вечности та же среда.
Тут настала пора открыть карты. Колин папа был замполитом.
***
Таким образом, в оживленной беседе, с некоторыми ухмылками и прибаутками мы достигли желаемого. Не так чтобы 'оживленный' процесс считался 'желаемым'. Скорее наоборот, что получается слишком легко, то и отдается слишком легко. А мы не любители легоньких пряников вместо трудной крапивы. Пускай 'желаемое' окажется 'трудным', но на этот раз настоящим. Наша философия то же самое, что общечеловеческая психология. Мы уважаем скорее процесс, чем его результат. Если перед нами процесс беседы, значит, мы уважаем все связанное с беседой. Я ошибся, но и ты оступился в кое-каких выводах. Я взлетел, но и ты не последний из гномов. Я попробовал более жесткие методы, но и ты не киселек на сиропчике. Кажется, мы нашли общую точку. Где твое гиперпространственное 'я', там не забудь отыскать и мою неприметную личность. Каждая точка пространства есть общая или 'желаемая'. Короче, оно так просто, когда беседуешь на общие темы, но коснись чуточку частностей, и снова не совсем будет просто. Точнее все тот же вопрос:
- Что есть достойный родитель?
Нет, вы не обижайтесь, пожалуйста. Кто не вникает в существо спора, с тем можно не спорить. Носик задрал, губки бантиком, щечки поперек пояса. Человек рождается не от дерева, или камня, или железки. Сколько не пробовали выпестовать данного товарища в искусственных условиях, пока только бред и вранье. Человек от кого-нибудь да рождается. И о чем собственно спор? Семья алкаша, грузчика, дворника - это отбросы. Кто желает родиться в семье алкаша? А ну подними руки! Что-то скромные ребятишки сегодня или никто не желает? Ну, конечно, в семье не без йогнутых. Но со временем йогов становится меньше, а нормальных становится больше. Я возможно алкаш, но это мое хобби. Сегодня алкаш, завтра алкаш, зато послезавтра...
Примерно та же история с грузчиком или дворником. Папы всякие нужны, папы всякие имеют вес в обществе. Хотя приятнее, когда одновременно важные и чертовски нужные папы. А дворник, кому он нужен? И грузчик, откуда в нем важность? Ползаешь, значит, в отрепье, когда другие ничтожества, что гораздо ничтожнее по своему интеллекту и по чему угодно, не то чтобы ползают, но летают. На мерседесах, на шестисотых и даже с крыльями. А ты только ползаешь. Охреневшему дворнику оно все равно. Кроме лопаты и лома ничем не разжился за долгую жизнь. Вот лопата есть инструмент. Если бы нечто другое, как лом. Хотя и он инструмент. Чем больше махаем вышеупомянутым инструментом, тем больше звенит инструментальная сталь. Лопатой по лому, ломиком по лопате. А в это время вся ваша сволочь кривляется и на своих шестисотых железках чуть ли не отдавила ноги. Кому интересно в дерьме? Снова на цыпочках, снова копаться и не иметь паршивой полушки на возрастающую нужду все того же вселенского интеллекта все той же божественной личности. Ответ однозначен, отсюда не интеллект, но долбак вроде Коли.
Впрочем, постойте. Коля полушку имел. Никаких дворников, грузчиков и алкашей. Только достойная жизнь, только достоинство человека, только вершина среди заплесневелой канавы. Я не уточняю моральный аспект. Родитель у Коли достойный и родительница достойная. Не для того рожали, чтобы недостойное сделалось достойным или наоборот. С самого начала только достойное. Тебе повезло. Твои родители как капитал, наибольший из всех наибольших или прочнейший из самых прочных. Уже родился ты с капиталом.
Загибаю пальцы, а юношеское воображение заработало. Захотелось купить книгу - пожалуйста! Захотелось в кино - какие проблемы? Шоколадка или конфетка - будьте любезны! А если воображение не пошло дальше? Нет, ничего страшного, просто оно не пошло. Никаких мерседесов, никаких шестидесятых, тем более шестисотых. Наконец, мопед только глупость, жирная шавка это предательство, музончик под магнитофончик или еще там какая фигня не так что тошнит, но и не так что затягивает.
Я не осуждаю родителей. С любой подачи не их вина. Товарищи очень старались:
- Приучайся, Коленька, быть хозяином.
Мама гоняла мальчика в магазин между прочим и по любому поводу, в большинстве случаев не стоившему затраченной энергии:
- Купи нитки, пуговицы, молоко, макароны...
Мальчик гонялся не так чтобы очень счастливый и улыбающийся. Сама по себе процедура дурная, но не настолько, чтобы ради нее очи бантиком и возопить. Хотя самое время и возопить. Другой вопрос, чего из этого выйдет, кроме ответных воплей или куда хуже. А так обыкновенная процедура:
- Сколько осталось?
- Рубль пятьдесят две.
- Две для копилочки...
Папа с другой стороны, то есть практически через ремень, заставлял конспектировать выдающиеся труды Маркса-Энгельса-Ленина. Я отмечаю степень 'практически', ибо в случае отказа всегда появлялся ремень. Вещь, как вы представляете, не умная, бесполезная и омерзительная во всех отношениях. Ничего не стоило ее вытерпеть и не подчиняться. Но гораздо умнее до омерзительной фазы не доходить. Достали из шкафа талмуд, открыли многотомный блокнот, карандаши у тебя острые и ручка чернильная. Прилагательное 'многотомный' стыкуется с существительным 'чернила', а 'острые' карандаши всегда пригодятся. Норма не из самых бессовестных, но иногда увлекаешься до такой степени, что две нормы покрыл и опять не задаром:
- Сколько сегодня?
- Десять страниц.
- Получи гривенник...
Наконец, бабушка. Она не совсем родитель, но трудотерапия без нее, что брюки без пуговицы, или куртка без молнии. Бабушкин труд скорее приучающий, чем отталкивающий. Бабушкин труд тот самый краеугольный конек дарвинизма, по которому человек отличается от обезьяны с упорством истинной обезьяны. Вот разве что человек не всегда человек. В холодное время имеешь право пообезьянничать. Зато в теплое время:
- Чем похвастаем?
- Вычерпал туалет.
- Пятачок причитается...
И никакой уголовщины. Одни безлицензионно торгуют, другие безлицензионно воруют, еще масса поратовала за мелкие спекулятивные делишки против великой и неделимой родины. Ваша чертова масса противнее остальных. После мелкой, но очень настойчивой спекуляции родина теряет устойчивость. Так легче ее облапошить и сколотить для себя капитал. А мальчик не спекулянт. Ничего не сколачивает за счет родины, никакой спекулятивной крамолы. Деятельность его законная. Или-или. Можешь сопротивляться, можешь за нечто иное, скажем, за нечто крамольное пострадать попкой. Все равно придется пройти через маму, папу и бабушку. Общественно полезный труд, как вы понимаете. А остальной труд вообще неполезный. Как опять понимаете, трудовые копеечки не сколотишь из воздуха. Вот нетрудовые возможно сколотишь. Деньги делают деньги, деньги сделали деньги. Наш мальчик, наш образец Ленина-Энгельса-Маркса. Его деньги ничего не сделали и ничего не делают. Сначала труд, затем деньги. Из воздуха только воздух. Если воздух несвежий, значит, тем более будет несвежий или несвежий в квадрате после новой партии воздуха. Но если мы присобачили сюда труд, то в конце недели, в крайнем случае, месяца, кое-что убавляется. И твое кое-что опять деньги. На книгу, тортик, кино. Как трудился, так и заработал. За паршивый труд паршивая книга, паршивый тортик, опять же кино. Но зато за примерную деятельность...
Воистину благодеяние родителей не имело пределов.
***
Вообще-то Коленька жил сносно.
Папа выхлопотал четырехкомнатную квартиру в лучшем районе города. При других обстоятельствах район мог оказаться и худшим. Но при таком папе не только не мог, он не имел права на нечто отличное и своевольное, кроме превосходнейших степеней. Если бы сегодня котировалось болото как степень, можете мне поверить, папина квартира сплошь на болоте. Но если сегодня вокруг кислород, цветы и улучшенная планировка во-от с такенными коридорами, это снова из области папы. Он не ботаник, он замполит. То есть скромный служащий своей родины. Разве что родина уважает служащего, и повернулась к нему улыбчивой половинкой лица вместо того, чтобы плакаться и кувыркаться, как положено с теми, которых не уважают.
Нет, никакой манны небесной. Только закон. Во-первых, закон для защитника родины. Во-вторых, личная инициатива этого защитника, чтобы закон не нарушали, но выполняли. Вы сами знаете, сколько у нас нарушителей. Конечно, за всеми не углядишь. Однако в некоем конкретном случае, касающемся некоего конкретного лица, возможно и углядишь. Если инициатива, инициатива и снова инициатива сконцентрировалась в данной точке пространства. А папа, в который раз уточняю, он комиссар. Ибо замполит и комиссар слова одного корня. Вы, пожалуй, не поверите, но поверить придется. Если замполит не совсем комиссар, а комиссар не совсем замполит, тогда какого черта вся эта галиматья с погонами, защитниками, родиной? Сам не представляю, какого? Но замполит, как пить или есть комиссар. Его скромный труд уважается, его заслуги оцениваются. В данном случае позорный чинуша вынужден лапки поднять. Ну, вы в курсе, чинуша никогда не сдается, кроме некоторых из ряда вон выходящих случаев. Но данный случай и есть из ряда. Может мама не велит, может в руках ревматизм. Однако пускай будут руки подальше и выше, или их вырвут по самые плечи.
Нет, ничего особенного, папа за справедливость:
- Пока на земле справедливость, наша земля не сорвалась с орбиты.
Нет, ничего интересного, папа играет по правилам:
- Если в душе рядовой, ты не родился на нашей земле.
Папа очень серьезно играет:
- Если еще лейтенант, ты существуешь как пища клопов, тараканов, мокриц и другой дребедени. Но говори спасибо, что существуешь.
Хотя с другой стороны:
- Если ты капитан, тебе причитается угол...
Опять ничего интересного. Много разговоров, много расчетов и не только на крохотные капитанские звезды. Следующие звезды уже не крохотные. Их несколько меньше, зато они больше. Сами соглашаетесь, одна большая звезда не четыре маленьких, а две большие звезды не одна. Я пока не затронул следующую плеяду. Две большие звезды есть тот самый предел, после которого угол похож на кощунство. Но и при одной большой кощунственный угол. Хотя при одной разрешается кое за чем потолкаться или кое-чему подучиться. Зато при двух звездах стопроцентное попадание на отдельную площадь, хотя не обязательно в престижный и модный район, где цветы, деревья, птички, но самое главное воздух.
Комиссар начинается на цифре три. Цифра магическая, то есть магнетизирует и завораживает кого угодно насколько угодно. Следом за ней очень-очень большие звезды, но они отличаются менее правильным магнетизмом в отношении той же магии цифр. Если ты цифра три, это практически навсегда. Но если цифра один даже с чертовски великой звездой, это скорее временная удача на фоне маленьких неудач. Мы то понимаем, в какую сторону отклонилось отечество и где его истинные герои. Гипертрофированная звезда такая же опасность, если не большая, для человека. Лейтенант, капитан, в конце концов, рядовой они еще не опасность, скорее ступеньки одной лестницы. Имеете право перепрыгнуть через рядового в лейтенанты. А еще твое право не задерживаться в лейтенантах и резвым козликом дальше. Особенно до самой огромной звезды. Но повторяю, мой трепетный, гипертрофированная звезда означает тяжелый пост командующего. И рядовой командует, и лейтенант, и всякие прочие. Но командующий не только командует. Он скорее в постоянной напряженке, в ожидании одного единственного слова: 'неблагонадежен'. А вы сами знаете, из какого ротика, от ласковых зубок и губок каких рождается слово.
Ты хотя и генерал,
И большая цаца.
Над тобою комиссар
Властен надругаться.
Он без пушки и гранат.
Только сдвинет брови -
И почешешь наугад
Драить хвост коровий.
Теперь никакой фантастики и никакой поэзии насчет квартиры. Ничего удивительного в том, что папа, а по совместительству замполит, выхлопотал эту квартиру или ее заработал. Город на Неве, престижный район, зеленая зона. Здесь мечтали поселиться многие питерцы со стажем не менее четырех поколений и прекрасными перспективами в коммуналке. Однако многие питерцы не замполит. Мечтать разрешается, а трогать руками нельзя. Доработайся сначала до замполита, тогда и трогай, и все остальное. Я даже скрывать не хочу, это не квартира, но сказка. В ней по последней моде ремонтик, и мебелишка опять по последней моде, аккурат из Европы. Сказку никто просто так не отдаст. Выхлопотал, теперь наслаждайся ее акварелями до конца комиссарского века. Век долгий, но конец близкий. Говорю тебе, наслаждайся. Или что-то не так? Или некое неприятное 'но' поставило всю систему в тупик? Ах, оно точно поставило! Слишком много желающих занимает эти прекрасные комнаты:
- Самую большую - замполит с женой.
- Вторую по величине - бабушка.
- Следующую - Коля с Надей (младшей сестренкой).
- Самая маленькая - под кабинет.
Из всей категории перечисленных помещений, только кабинет представлял нечто стоящее в глазах человечества. Здесь на ничтожном пространстве, на шести квадратных метрах творилась История. Да, вы не ошиблись, та самая, которая с очень большой буквы, я имею в виду настоящую Историю. В ваших учебниках она не настоящая. Там ее припомадили, отшлифовали и отполировали до нестерпимого блеска. Давно это было, свидетелей нет, а если и есть, так все те же гладильщики, шлифовальщики, полировщики, то есть кровно заинтересованные товарищи в своей блестящей подделке. Они ни за что не признаются, у них мозги набекрень. Прежде чем заниматься историей с маленькой буквы, они хорошо подлечили мозги полировкой, шлифовкой и прочим.
К замполиту маленькая буква вообще не относится. Это не профессиональная история и не оплачиваемый труд государством. Скорее долг, но не труд. Каждый выдающийся деятель имеет свой долг. Как мы уже догадались, папа - самый что ни на есть выдающийся. Следовательно, его знания выдающиеся, а мысли выдающиеся в квадрате. Это не разговор о деньгах. Деньги в рабочее время, а в свободное долг. Рабочее время закончилось, значит, дорога твоя в кабинет для выполнения долга. Запираешься на ключ, достаешь нечто мощное в переплете на тысячу с лишним листов, крякнул от тяжести нечто - и потекли мысли:
- Что такое солдат? Сырой материал, пустышка, бездарность, не пропитавшаяся всепоглощающей линией партии. В голове в любом варианте лапша. Думы глупые, неответственные: попить, погулять, порезвиться на воле с идеологически невоспитанными пустышками. И таковой слизнячок достается советской армии, дабы утяжелить выполняемые задачи для обороноспособности родины. Многократно подчеркиваю, тяжелые это задачи. За два, в лучшем случае три года из стопроцентного мусора получаем готовый продукт, способный в следующую очередь стать орудием советского государства.
Здесь самое время передохнуть, потянуться или рассеяться на чем-то неотносящемся к делу, на постороннем. Чем более посторонних продуктов, тем более концентрация мысли и более мощь ее выхода на бумагу:
- Во время культурного мероприятия либо праздников обращайте внимание на нравственность младшего офицерского состава. Младший офицер тогда нравственен, когда понимает свое место в советской армии и не замахивается на нечто большее. Идеальный вариант - не допускать мелкоту в офицерское собрание. Удовлетворительный вариант - это место младшего офицера за стулом, но никак не подле начальников, тем более командира части. Сперва научись прислуживать и подчиняться вышестоящему товарищу, чтобы того же со знанием и основанием требовать от нижестоящего. Офицерский праздник - тот же урок практического мастерства. Празднуют только старшие. Младшие на посту. Никакого излишества, ничего вне устава. Трезвость, бдительность, решительное взаимодействие всех систем и подразделений, чтобы враги не испортили праздник.
Попытаюсь отметить, что такое посторонний предмет в кабинете историка. Это, конечно же, бюст величайшего из человеков. Величайший у нас один. Нет, он не папа. Может, и хотелось быть величайшим товарищу папе, но родина запретила. Невыполненный долг не дает тебе право на какое иное звание кроме величайшего должника родины. А бюст принадлежит Ильичу, и с этим кажется все согласятся, даже Историк с большой буквы:
- Роль молодого специалиста - ничтожная роль. Это не строитель коммунистического государства и не созидатель нового общества абсолютно свободных людей. Чтобы строить и созидать необходимо нечто большее, чем симбиоз института и школы. Молодой специалист все еще ученик. Учила школа, учил институт, учит жизнь. Ничего самостоятельного внутри предлагаемой экосстемы, одно наносное. Никакого понимания, подобающего рангу строителя коммунизма, опять же труха в голове. Очень нужен наставник. Инициативный, идейно подкованный, без трухи. Если желаете, направляющее звено молодежи, душевед и душелюб высшей степени. Школа только напортила. Институт поставил на узкий профессионализм. Но жизнь не только профессионализм, тем более узкий. Профессиональные навыки придут между делом, как говорится, в процессе общественно полезного производства или в процессе развития личности. Главное на начальном этапе развития не потерять духовную связь с личностью, не запустить человека на самотек, не оставить его в хищных лапах врага неподкованным и бессильным.
После подобной записки бюст разрешается даже потрогать. Тактильный контакт иногда сильнее духовного. Потрогал за лысину бюст, и что-то в тебе еще есть, и на что-то еще гораздый, а казалось, выдохся окончательно и пустышка:
- Если основной контингент части милые, обаятельные и немного несобранные женщины, значит руководитель части артист. Прекрасная половина не признает одиозность и ограниченность, солдафонские обороты, нереспектабельные замашки и перхоть на звездах.
***
Папа любил философию. В мягком кресле, в клубах дыма, с рюмкой наперевес:
- Что есть человек?
- В масштабе вселенной?
- В масштабе страны?
- Для партии и народа?
Папа любил философствовать до последнего уровня, где философия расплывалась в тумане, а сам философ, утомленный работой мысли, погружался туда же, то есть в туман, и пробуждался, когда барабанил рассвет, когда предстояло идти на работу.
Остальные квартиранты прохаживались мимо кабинета чуть не на цыпочках:
- Папа думает.
Перед этим гигантом Коля чувствовал себя совсем маленьким. Умственной энергии его хватало на несколько мелочей, столь затрепанных и несуразных, что одного взгляда на кабинет было более чем достаточно, чтобы понять ничтожество каждой мелочи.
О, как давно я не писал
Посланий страстных и горячих,
Перо мечтателя не брал
И в рифмах не искал удачи.
И как давно шальной рекой
Струя поэзии не лилась.
Душа приобрела покой,
И сердце трепетно не билось.
И были сумрачные дни,
И были скудные творенья.
Не звали, не несли они
Любви прекрасные мгновенья.
Но все исчезло, все прошло:
Я снова в бешеном потоке,
Я снова раздобыл перо,
И сочиняю эти строки.
Другое дело, папа - творец коммунизма. Право, есть чем восхищаться, если в придачу к умственному превосходству добавлялось превосходство физическое:
- Коммунизм беспощаден к своим врагам!
Папа не терпел неповиновения. Разбуди его в неподходящий момент, отвлеки от мыслительного процесса - и получишь пару страниц (для конспекта) из дедушки Ленина.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Так дотянули до института. Рубеж совершенно естественный. Когда-нибудь кончается школа и начинается институт. Каждый в курсе, что такое школа и что институт. Первая инстанция, как обязательная строка твоей жизни. Никто не спросил, никто не интересуется, никого не волнует насколько школа подходит ребенку. Это государственный заказ. Государство приказало, следовательно, подходит. Ты обязуешься выполнить заказ от сих и до сих. Если тебе от этого легче, пускай вместо заказа будет добровольное рабство перед вторым этапом. Если тебе все равно тяжело, то не выполнивши заказ, ты не имеешь права на институт и всякое в том же духе, как бы тебе не хотелось.
С точки зрения нормального человека, разговор у нас пустяковый. Даже коммунистическое общество не является совершенно усредненным обществом совершенно усредненных шурупчиков или винтиков для таких же гаечек или шайбочек. В школе оно возможно. Более или менее тупые учителя, более или менее тупые ученики. Степень тупости не всегда определяется уровнем твоих знаний, а чаще неформальными отношениями между тобой и тем самым, которого мы называем источником, а на деле он просто испорченный телефон в руках эгоистов.
Я согласен, эгоистическое общество, эгоистическая школа. Одни отсиживают, потому что им приказали. Другие работают, потому что иначе работать они не умеют и потенциальный претендент помереть с голоду. Таким образом, школьные умники ни в коем случае умные люди, а школьные дураки это скорее отбросы без будущего, но ни в коем случае дураки. Школа не обучает и не раскрывает твой ум. Она вроде фильтра. В любом отечестве, коммунистическом или эгоистическом, необходима фильтрация и сортировка. Если пропускать основной поток без изменений, отечество захлебнется. Кто-то обязан дерьмо убирать, и не только в белом халате.
Институт есть переосмысление ценностей или водораздел на окончательных умников и дураков, на интеллигентов и неинтеллигентов. Кажется, в этом вся разница между институтом и школой. Тебе предоставлен последний шанс выползти из отбросов и получить в розовых бантиках будущее, или при полном параде школьного эгоцентризма низринуться в ад. Ну и что, если умничал в школе? Дело прошлое, печать поставили и забыли. Институтские преподаватели не школьные учителя. Открою секрет, институтские преподаватели всяк презирают твое школьное образование. Школьный умник для них раздражитель номер один. Он зубрилка и ябеда, какового в первую очередь приспичило подцепить и отделать. Там ты отличник, а у нас не потянешь на залежавшийся мусор. И вообще в институте другая жизнь, о чем зубрилки мечтают не то чтобы с ужасом, но с какой-то внутренней болью.
- Главное, не ошибиться.
А что я вам говорил:
- Главное, чтобы выбор удачный.
Можете не соглашаться:
- Или точно отбросы.
Не знаю насчет точности, но после школы чаще всего начинается семейная драма, ведущая к расколу семьи. Во время школы никакого раскола, но в переходный период, в те несколько месяцев между школой и институтом, между первой ипостасью и ипостасью второй единство семьи теряется, а благополучие семейной идиллии в эдаких трещинах, что теперь посмотреть страшно и даже без боли. Дети перестают понимать родителей, а родители почитай потеряли детей. Но точнее, они потеряли себя, они в лютой схватке, не опасаюсь сказать, в самой лютой из лютых борьбе за будущность отпрыска.
- Хватит миндальничать, - решил замполит, - У отца-солдата сын обязательно будет солдат.
Казалось, легко и просто. Надеваешь благоухающее хэбэ после тринадцатого хозяина, подпоясываешься драным-предраным ремнем, лепишь звездочку на пилотку - и отключаются все проблемы. И сам довольный. Три минуты назад существовало идиотство без цели, поиск неизвестно чего, общественный полигон, общественное стойло, если желаете, такая параша, откуда тошнит. А теперь ничего. Выбор из окончательных, место на сто процентов, нервные курят в коридоре. Ничего изменить нельзя, вы понимаете, совсем ничего. Ничтожный клочок бумаги, подпись, приказ. Волна подхватила, волна понесла. Еще не продаваясь продался, уже без приговора купили тебя с каплями пота на коже. Раб, раболепие, абсолютное рабство, работа. Наконец, никакого контакта с вашей крохотной экосистемой по имени человек. Нет экосистемы, нет человека. Воистину легко и гладко, потому что нет ничего.
Но на дыбы мама:
- Да пошел ты...
Понимаете, на кого окрысилась мама? Кажется, не понимаете. Родина у нас большая, но правила для всех одинаковые. Я не упражняюсь в остроумии. Если нарушаются правила, нарушается родина. Я не повторяю, чего следует повторить двадцать пять раз перед сном и столько же на рассвете. Мама не виновата. Время такое особенное, когда разучился что-либо и как повторять, а новому не научился. Вот если бы послевоенное время, вот если бы шестидесятые годы. Но опоздали, товарищи. Нынче время иное, как не сложно себе в этом признаться. Камешек сомнения брошен. От камешка круги. Круги одолели шестидесятые и семидесятые годы, и остановились в восьмидесятых. Замполит пока что величина, больше того, потрясающая величина. Но подумайте, есть и другие не менее потрясающие величины. Скрывать теперь невозможно и поздно: армейская выправка потеряла в цене, девушки не цепляются за мундир, а деньжата, сэкономленные потом и кровью армейцев, вытекают сквозь разные дыры при переездах.
Отсюда вывод:
- Катись колбасой.
Папа пытался одернуть нежданного оппонента:
- Ерунда, сын всегда при отце.
Но командирствующий окрик уперся в стену:
- А дедовщина?
И чуть не разбился на множество мелких кусочков:
- Скажешь, что дедовщину нам навязала Америка?
Это уже не намек, но насмешка и издевательство. Человек, посвятивший жизнь без остатка служению родине, имеет хотя бы право не подвергаться сей унизительной процедуре. Закрой свою пасть и молчи. На тебе не сошлась клином родина. Одно иждивенчество несет в себе отрицательный заряд, после которого следует издевательство. Иждивенец всегда издевается, а может и надругаться над родиной. В голове пустыня, на языке кактусы. Я такой же, как ты, ты такой же, как я. А кто доказал извращенную правоту твоего языка? Никто не доказывал. Оно проскочило не понимаю зачем. В голове повернулась наискосок шестеренка, после чего проскочило все прочее. Это твоя родина, но она же моя родина. И чего побежал, как придурок? Дверью хлоп, ножкой топ. Косяк вдребезги, на паркете следы. Никто не гонит, можешь остаться, товарищ папа. Слова у нас русские, разговор своевременный, можно сказать правильный. Ты разговариваешь с человеком, черт подери, а не с какой-то мерзостной дрянью.
Вот если бы в кабинете наш разговор. Но кабинет заповедная зона, и там скрывается папа. Ах, твою маму, бабье! Ох, эта капля куриных мозгов! Ух, больше нет моей мочи! Если нет, значит, нет. Стол сегодня особо дурашливый, а глубокое кресло похоже на мелкое. Наконец, ни то, ни другое не могут уволить от происков глупенькой женщины. Что еще за куриные штучки в такое суровое время? Что еще за предательство против отчизны моей? Или это наша отчизна? Нет, ничего не получается. Даже любимые, годами проверенные цитаты из Маркса-Энгельса-Ленина на сей раз не подействовали, не оказали не то что решительного, но вообще никакого влияния на результат переговоров между папой и мамой. Папа договорился, больше того, донервничался до тошноты. Под конец стучал по столу, подражая рабочей привычке. Совершенно без пользы. Ты стучи и кричи, а мы плевали в три горла.
Коля пошел в инженеры.
***
Пять с половиной лет пролетели практически как один день. Для духовного дегенерика это могли быть только годы учебы. Не сравнивайте, пожалуйста, со школьной учебой. И уровень более высокий, и интерес, идущий процентов на семьдесят изнутри. Я не сказал, на полные сто интерес. Полные сто означают абсолютное и беспрекословное увлечение институтской деятельностью. За что не взялся, всяк вдохновило твой развивающийся интеллект и, мамочка родная, как оно нравится. Но в семьдесят процентов кое-какие предметы не попадают. Например, экономика, английский язык, марксистско-ленинская философия и физкультура. Нет, от них нельзя отказаться. Опять же обязательные предметы, с обязательной строчкой в дипломе. Но полюбить их так же нельзя. Представим духовного дегенерика влюбившегося в английский язык. И не пробуйте, нормальный человек еще может влюбиться в английский язык, но духовный, тем более дегенерик, не то чтобы не имеет права, просто не может.
- Я изучаю науку.
Вот и весь сказ. Предметы технические, предметы тяжелые и не совсем понятные, они хорошо изучаются, точно внутри сама жизнь, в этих наблах и лямбдах. Зато предметы гуманитарные, по сути своей очень легкие, но изучаются на пределе резервных сил организма. Я повторяю, основные силы здесь не участвуют, только резервные. Организм скорее стушевывается и паникует перед тупой беллетристикой, и самое время себя заставлять с помощью кулаков, плети, дубины.
Нормальный человек не будет себя заставлять вышеописанным способом. В институте лучшая оценка - удовлетворительная оценка. Не так чтобы очень собачился, но окружающие товарищи удовлетворились и без претензий. Только ненормальный человек опять же из породы неудовлетворяющихся товарищей. Его интеллектуальная энергия или душа не научилась учиться ради учебы. Нет, никакой плети и палки. Вот эти семьдесят процентов необходимы, значит, учись, учись изо всех сил, учись на отлично. А эти тридцать из идеологического отстойника, так пускай отправляются снова в отстойник. Вы желаете удовлетворение за тридцать процентов, будет вам удовлетворение, но, пожалуйста, не поганьте мне душу.
Ах, если бы так! Узкий курс, узкая направленность и, наконец, цель. Ненормальный товарищ знает про цель. Он на нее концентрируется, он ради нее жопу порвет. Ни одна минута, какое там, ни одна секунда не должны пропадать даром. Родина на тебя разорилась. Родина целых одиннадцать семестров или пять с половиной годков улучшает и развивает тебя. Ты не имеешь права выйти из института ухудшенным, ты обязан выйти улучшенным. Что такое ухудшенный вариант, мы уже догадались. Пьяница, развратник, закоренелый дебил. После школы оно разрешается, чтобы дебил. Всех дебилов на дебилизирующие работы и на дерьмо. После института не разрешается. Следовало сделать свой выбор еще после школы. Ты не сделал, ты в колебаниях, еще маленький, еще дурачок, еще желаешь играться. А родина пострадала при этом. Черт возьми, за что же так родина?
Повторяю, Коля необычный товарищ. Его любовь к техническим дисциплинам на уровне сумасшествия. Его ненависть к гуманитарной работе на том же уровне. Физкультура не то чтобы гуманитарный предмет, но по старой привычке попала в гуманитарии, где и осталась. Хотя для Коли особо сложный предмет физкультура. Вот если бы ты нормальный товарищ, накачался до чертиков, а там наплевать. Но Коля совсем ненормальный, даже более чем ненормальный. Какого черта при гипервселенской любви к технарям размечтался о красном дипломе?
Дальше совсем просто. Нормальные люди живут в свое удовольствие и получают законный синий диплом. Здоровье не пострадало, голова в полном порядке, впечатлений на двести лет или, по крайней мере, до конца всей оставшейся жизни, которая нудная, серая и дерьмовая. Я не шучу. Институтская жизнь - это да! Рабочая - это нет! Какой бы интересной не оказалась работа, но молодость твоя в институте. Только всучили диплом, как пошла к дуракам молодость. Стареешь, тупеешь, звереешь, исподличался, наконец. Дальше не продолжаю. Институт вроде первой любви. Не успел налюбиться и наглядеться, такого не будет вообще никогда. Вторая любовь ни в коем случае первая.
А что говорит мальчик:
- Я готовлюсь в науку.
Вот и весь сказ. Красная бумажка в руках. Можешь ее пожумкать, можешь ее потипать, можешь ей подтереться. Она опять же бумажка, даже если отражает истинное положение вещей в твоей голове. Наблы и лямбды там хорошо устаканились, но за наблолямблоидной сферой опять пустота, точнее сказать, абсолютная пустота. Институт не готовит для жизни, а только для наблы, в лучшем случае для наблы, лямбды и эпсилона одновременно. Затем пустота. Ничего не интегрируется, тем более не дифференцируется. Ты уже заинтегрировался и отдифференцировался в некое жуткое существо, не похожее на тебя самого пятилетней давности. И это не глупость. Сутулая спина - раз. Дряблые мускулы - два. Впалая грудь - три. Ибо сутулая стала еще сутулее за истекшие годы, дряблые мускулы совсем развихлялись, впалая грудь почти впадина или ящичек для твоего дорогого диплома.
Нормальные ребята играют в футбол. Нормальные девчонки носятся по стадиону. После футбола нормальные ребята щупают нормальных девчонок, а нормальные девчонки проделывают то же самое с нормальными ребятами. От такого иногда получаются дети. Но не дуйся, мой ласковый, дети опять же нормальные, дети обязаны когда-нибудь и как-нибудь получаться. Если бы только дебилы рожали детей, то через поколение у нас отчизна дебилов. Если бы только учителя занимались детским вопросом, то через то же самое поколение у нас отчизна учителей. Вот так загадочка! Сами себя рожаем, сами дебилизируем, сами заучиваем до отрыжки и смерти. А как же с коммунистической категорией 'инженер' или 'нормальный'?
Опять не про Колю. Поэзия, философия и любовь, как вы соглашаетесь, они составляют особенную закваску. Поэзия не только воодушевляющая, но чаще других расхолаживающая величина. Очень хочется, но никак не могу собственный поэтический образ втиснуть в габариты вот именно той краснощекой и красномордой девахи. Коммунистический образ могу. Всякие там шпалы, рельсы, даже колючую проволоку, а поэтический нет. Как не стараются коммунисты, розы не получились на шпалах, а птички в колючей проволоке. Даже поэзия философии дьявольски далека от реальности той же девахи. Красномордая философия суть кощунство на русской земле. А краснощекая то же самое, что красномордая. Хотя в институте попадаются отдельные особи без морды, без талии и без сисей, короче, те же шпалы и проволока, но это другой вариант, оскорбивший любовь. Как-то не хочется поэтизировать по поводу 'без', а философствовать еще больше не хочется.
С ненормальным материалом нормальная ситуация. Хочешь стихи? Не хочу. Хочешь немного любви? Не желаю. Почему не желаю? Потому что такая любовь, которую не желаю. Стихи привлекают внимание. Даже более чем привлекают. Им в противовес выдающиеся родители, ленинградская прописка, квартира в престижном районе и будущее в розовых красках. Но степень 'более' она более. Внимание так привлеклось, что девушки обходили поэта за тридевять государств, да еще за десять кварталов:
- Накой этот девственник?
Ему бы чуть-чуть поднапрячься. Ему бы поэзию с философией и диплом отложить в сундучок. На четыре минуты, на три или две. Может куда-нибудь склеется философия и прогоркнет поэзия на красных корках диплома, может придет ниоткуда искусство любви. Или у нас за любовь совершенно другое искусство:
- Маша, задачу решить?
- Реши.
- А еще?
- И другую... и третью...
Процедура почти бесконечная или совсем никакая. А пока безотказный любовник в задачах своих, Маша имеет сто шансов ослепнуть и окосеть. Недаром состроила глазки рыжеволосому дылде, косая сажень в плечах. Ничего удивительного, предок наш обезьяна.
***
Теперь право выбора. Институт позади, впереди настоящая жизнь, ну которая называется рабочая. С красным дипломом вроде бы шансов больше, а глупостей меньше. На самом деле не так. Существует несколько 'но', вне которых красный диплом только бумажка. Прежде всего, хороших мест недостаток. Даже на всех блатных не хватает, не упоминаю краснодипломников. Чаще первое не есть второе, а второе не есть первое. Зато нормальных мест изобилие. Восьмидесятые годы самые изобильные для технаря. Требуется, требуется, требуется. Контора по переработке кожи. Завод по внедрению металлокерамики. Мастерская на полупроводниках. Контора на ввоз и вывоз металла. Завод или фабрика неизвестно чего. Мастерская для дяди. Бюро по просиживанию штанов и его филиалы. Наконец, ящик.
Хотя с другой стороны, ящик идет во-вторых. Он не совсем чтобы блат, но не совсем чтобы место из невостребованных. А если желаете, для краснодипломника наиболее подходящее место. Заманивают, обрабатывают, заколачивают - и все в ящик. За то, что заколотили десятирублевая надбавка. У нормальных товарищей сплошь и рядом сто двадцать, а у заколоченного в ящик надбавка. Нормальные не так чтобы за работу, но на первом плане штаны. За три года трое штанов просидел. Если обережешься, можно одни сэкономить. И получается не худший из вариантов, за три года две пары. Твоя потрясающая экономия при ста двадцати рублях в месяц делает тебе честь, если никто не дознался, что ты нормальный товарищ.
Диплом с красной обложкой есть очень точное указание на физиологическую и психическую ненормальность его обладателя. Ящик есть указание номер два. Обыкновенные мальчишки и обыкновенные девчонки выбирают нечто более чем обыкновенное. Например, Красный Октябрь, Красный Пекарь, Красные Колокола, Красное Знамя. Вы не смотрите на упоминание 'красного' цвета на фасаде завода, конторы и мастерской. Здесь все та же нормальность против взбесившейся ненормальности. На фасаде ящика нет ничего, то есть совсем ничего. Правая стенка, левая стенка, крышка и дно. Заходишь, следом захлопнулось дно, заколотили как минимум на три года. В это время девчонки гуляют с мальчишками, а мальчишки гуляют с девчонками и не обязательно через улицу. Разрешается по всему городу, а город большой, даже слишком большой. В нашем городе до тошноты 'октябрей', 'пекарей' и на каждом углу 'знамя'. Опять же обыкновенный режим или самый нормальный. Надоело сидеть, значит, встал. Надоело стоять, значит, вышел и прогулялся. Надоело слоняться без дела, значит, встретил, а следом облапал девчонку.
Красные корочки никак не стыкуются со словом 'красный'. Должна же быть разница между обыкновением и всем остальным. Если синие корочки очень и очень стыкуются, на то они синие. Русский бардак только на вывеске 'красное', зато внутри он таков, каковым полагается быть. Синяя рожа, синие глазки, синяя жидкость в бутылке. Кто-то сказал, прозрачная жидкость. Но посмотри повнимательнее, разрешаю даже прищуриться, и жидкость получится синяя. Ее никто не опрозрачивает, за ней никто не следит. Твое дело закабалиться на три послеинститутских года, а дело государства за тобой проследить. Дальше и выгнать не могут, и уйти не имеешь права. Но имеешь право на жидкость.
Красный диплом вообще ничего не имеет. Для кафедры он слабоват, это в-третьих. На кафедре одно единственное местечко на шестьдесят рыл, да и то под освобожденного комсомольского деятеля. Как вы понимаете, туда претендует бывший неосвобожденный комсомольский деятель и всяк еще настоящий сыночек замдекана по хозчасти. Впрочем, это может быть и не замдекана, но начальник бюро, или доктор наук, или просто профессор со стажем. Все мы не безгрешные, у каждого дети. Только профессорские, директорские, начальниковские дети не совсем чтобы нормальные и не совсем чтобы нет. Они находятся в середине. С одной стороны, пьют, девок трахают и оценки не аховые. Но с другой стороны, папа и мама давно подшустрили, почему именно их, а не кого-то другого, даже самого краснодипломного-раздипломного специалиста оставить на кафедре.