Каждое утро мы спускались вместе в лифте, то ли это было простым совпадением, то ли он, как мне и казалось, действительно стоял внизу на лестничной площадке и ждал, когда сверху скрипнет моя дверь, и я забренчу ключами в замке.
Он мой сосед снизу. Ему лет тридцать, он болезненно худ и невысок. У него есть маленький сын, мальчик с болезненно-прозрачной кожей и смущенной улыбкой, тихий и бессловесный ребенок пяти лет. Они странные, иногда мне кажется, что оба как будто не от мира сего.
Сначала он просто смотрел на меня, растягивая рот в улыбке и демонстрируя плохие, желтые, редкие зубы. Потом он начал курить. Моя квартирная хозяйка запретила мне дымить в квартире и я, благо лето, подпирала каждый вечер подоконник. Он выходил из своей квартиры на лестничную площадку, вставал чуть наискось и смотрел на меня снизу. Я перестала носить юбки.
Как-то в лифте, нажимая на кнопку первого этажа, он посмотрел на меня пристальнее обычного, оскалил зубы и сказал:
--
Привет
--
Здравствуйте, - ответила я ему и посмотрела сквозь него на стену. Он изогнулся, как будто пытаясь поймать мой взгляд. Лифт остановился, и я быстро побежала к метро. Он пошел к своей машине. Все как обычно
С этого дня он начал со мной здороваться. Заходил в лифт, изгибался в полупоклоне и, улыбаясь отвратительной рабской улыбкой, говорил:
Курить он не бросил, мало того, мне начало казаться, что он переселился на лестничную площадку. И тогда курить бросила я.
Через месяц он спросил меня:
--
А как вас зовут?
Я сосчитала про себя до десяти и, так и не решив, как на это отреагировать, поступила естественно, ответив:
--
Марина.
--
Марина, королева, - просмаковал он мое имя, оно перекатывалось между его гнилыми зубами и, казалось, наполнялось каким-то особым гадким содержанием
С этого момента в его улыбке появилась некоторая игривость, так улыбается плебей, которому довелось целовать руки герцогине, а она их не отнимала. Он смотрел на меня взглядом маньяка и улыбался. Смотрел пристально-пристально, и иногда по нему пробегала легкая дрожь. Тогда я решила спускаться вниз по лестнице, через месяц я сбросила пять килограмм и обрела душевный покой.
Я шла домой от метро, он вел за руку сына:
--
Привет, Марина, - сказал он
А я услышала недосказанное королева, он прошептал его губами и быстро пошел прочь. Я повалилась на лавочку перед домом и снова сосчитала до десяти, после чего глубоко вздохнула и достала заначенную глубоко и давно сигарету. Прикурила. Дверь подъезда распахнулась, и вышел он. Сел рядом, сидел и молчал. Я тоже молчала, королева, гадко билось между нами непроизнесенное слово, я чувствовала отвращение и неприязнь, мне хотелось встать и уйти, отодвинуться на худой конец. Но я не могла. Встать и уйти - дать ему понять, что он мне не безразличен, что он вызывает у меня какие-то эмоции. Я сидела. Через пять минут он поднялся и пошел к подъезду, потянув на себя дверь, обернулся, глаза наши встретились. Королева, - выдохнул он губами. Меня передернуло, но он уже этого не увидел.
Утром, выходя из квартиры, я запнулась обо что-то каблуком. Опустила глаза, на ногу намоталось крыло дохлой птицы.
--
Это шутят дети, - сказала я себе, - это просто дети, - повторила еще раз, убеждая себя. Побежала вниз по лестнице. На площадке стоял он и улыбался.
--
Привет, Марина, - сказал он и добавил, - ну как дела, Марина?
--
Здрасте, нормально, - кинула я на бегу и пронеслась мимо, цокая каблучками. Королева - удар левым каблуком по бетону, королева - правым.
--
Королева, - сказал он.
Следующим утром я открывала дверь с опаской, на коврике возле двери лежал помятый и подвядший букетик незабудок. Я пнула его ногой, букетик рассыпался по площадке неярким веером.
Он стоял на том же месте, и я впервые увидела его глаза: блекло-голубые, как увядшие незабудки.
- Как дела, королева? - спросил он
- Хорошо, - ответила я.
Вечером я долго не могла уснуть, я начала бояться утра.
А на город наползала жара. Прелестная дикторша пряным, текучим голосом знойно протянула: завтра ожидается абсолютный рекорд температуры за последние десять лет +38 градусов по Цельсию. Уснуть было невозможно, влажная духота обволакивала и душила, простынь намокла от пота, ноги казались ватными, я встала, чтобы налить себе воды со льдом. Услышала тихий, скулящий плач, он несся откуда-то снизу, резал наждачкой по напряженным нервам. Я вышла на балкон, перегнулась через перила, внизу, сжавшись в комок, сидел он и тихо выл, глядя на полную луну. Раскачивался как зомби, сжав руки коленями. Я отпрянула, большая черная птица вспорхнула откуда-то снизу, резанув меня крылом по лицу. Плач, выматывающий душу, прекратился. Я зажгла свет - на щеке влажно блестела, наливаясь алым глубокая царапина. Достала йод из аптечки и помазала порез. Кровь, мешаясь с коричневым, становилась черной и густела. Я провела ладонью по лицу - и отшатнулась, рука окрасилась голубым:
--
К черту! - выругалась я, - я сплю, мне это снится, сейчас я проснусь. Сейчас.
Заколыхалась прозрачная занавеска, подул легкий ветерок. Я подняла голову, за окном ярко горели бледно-голубым мертвенным светом глаза. На фоне черного-черного неба. Видимо, я упала в обморок. Очнулась утром, все происходящее накануне показалось дурным сном и подернулось легкой дымкой.
--
Дааа, - сказала я себе, - жара, жара, жара, блазнится что попало, надо бы купить вентилятор.
И я купила вентилятор.
И заперла дверь на балкон.
Через неделю, выходя утром, снова наступила ногой во что-то мягкое. На коврике лежала, скалясь, человеческая голова. Я дико закричала. Крик эхом прокатился от первого этажа до тринадцатого, захлопали двери. Я закрыла глаза. Открыла. Голова лежала на своем месте. Она медленно и широко распахнула мертвые глазницы, посмотрела на меня пустым взглядом небесно-голубых глаз и прошептала: королева, из уголка ее рта вытекла тонкая, зеленоватая струйка гноя, а я медленно сползла по стенке. Голова закрыла глаза и тихо растаяла в воздухе. Я посмотрела на пустое место и завопила отчаянно и бессмысленно, просто дико, как кликуша, забилась в истерике... снизу ко мне подбежал какой-то человек, захлопотал вокруг меня, забормотал, вытащил шприц и попытался сделать мне укол, я вырвалась:
- Не надо, - сказала я, - ничего не надо, со мной уже все хорошо.
Прибежали еще какие-то люди, все галдели, я ухватила краем сознания:
--
Надо бы психиатричку вызвать
--
Жара
--
Все едут...
--
Молоденькая совсем
--
Красивая какая
--
А что случилось?
Я собралась с силами
--
Все в порядке, спасибо, - слабо махнула рукой и наткнулась на его взгляд.
--
Королева, - прошептал он. Я отвела глаза.
Встала, пошатываясь, решила, что на работу я сегодня не пойду. Вошла обратно в квартиру, решила налить себе холодной воды. Зашла на кухню, на столе сидел огромный черный ворон. Наклонив голову, покосился на меня желтым глазом и взъерошил перья.
--
Кыш, - сказала я ему бессильно, - Кыш отсюда, кыш!
Форточка была закрыта, как он сюда попал? Это стало последней каплей. Я затряслась тихо и мелко. Несмотря на обжигающий зной, мне стало очень холодно, ужасно холодно, я обхватила себя руками, зубы мои застучали. Привалилась в изнеможении к белой дверце холодильника. Нестерпимо начал зудеть свежий шрам. Я бессознательно провела рукой по нему, кровь влажно заструилась между пальцами. Я посмотрела на свои пальцы, окрашенные голубым, отчетливо и вместе с тем отстранено осознавая, что ЭТО вытекает из меня, что это МОЯ кровь, голубая. Поднесла ладонь к губам, осторожно лизнула - огромная бирюзовая волна накрыла меня с головой, окутала теплом. На меня пахнуло свежим морским воздухом, он принес с собой запах дохлых рыб, водорослей и чего-то острого и пряного. Ворон легко вспорхнул и уселся мне на плечо.
--
Все правильно, королева, - вкрадчиво прошептал кто-то, - Все верно
Я, словно сомнамбула, взяла со стола остро наточенный нож, медленно и легко провела им по яремной вене, сверкающий голубой поток хлынул, заливая мои ноги, вокруг запели в терцию радужные скрипки, вплетая свой голос в хриплое карканье ворона.
Я медленно открыла глаза, тяжелое парчовое платье закрывало мои ноги. На плечи давила багровая мантия, грудная клетка была сдавленна корсетом, голову обнимал тесный обруч. Я выпрямила спину и повела вокруг тяжелым взглядом. Напротив, преклонив колено, стоял он. Подобострастно смотрел снизу вверх, но в глазах его было понимание. Да, понимание.
Зал был огромен, конец его терялся где-то за горизонтом, низкий каменный свод подпирали бесчисленные колонны. От края до края его заполняли люди. С моего возвышения было видно, что огромная, бесформенная серая масса простирается настолько далеко, насколько хватает взгляда. Толпа дробилась, перемешиваясь, иногда в ней можно было разглядеть отдельные лица. Я посмотрела внимательнее и поняла, что мне показалось странным - практически все они были тронуты тленом и разложением. Вот девушка с пустыми глазницами и гноящимися язвами по всему телу, вот мужчина, из-под расползающейся кожи местами видны ребра, а там - практически уже скелет, лишь немного истлевшей одежды сохранилось на его остове. Огромное море зомби тихо колыхалось - люди смотрели на меня пустыми глазницами - внимательно и настороженно.
--
Королева очнулась! Королева очнулась! Королева очнулась! - пронесся по залу шепот, сливаясь в гул
И вся эта огромная масса в едином порыве грохнулась на колени.
Он привстал, подошел ближе, протянул мне скипетр, уважительно склонившись
--
Суди, королева, - сказал он, - они ждут уже многие тысячи лет.
Я приняла тяжелый, холодный жезл, сжала его тесно ладонями, оглянулась. Выше, на каменном пъедестале стоял огромный, холодный трон. Я повернулась к залу спиной и медленно пошла вверх по ступеням. Их было тринадцать. Он шел за мной. Я села на трон. А он на двенадцатую ступень.
--
а где остальные? - спросила я, в горле неожиданно пересохло, - где они? - память начала услужливо подсовывать их имена, - где Аворм, где Натали, где Нафтадил, где Алисия, где Бьерн, где они?
--
Они не вернулись, - сказал он равнодушно, - и не вернутся уже, нас осталось двое. Пора, королева, суд должен начаться сегодня. Мы едва успеваем.
--
Мда, - протянула я, - впрочем, неважно, впереди еще целая вечность, - говори!!!
Он выпрямился, глаза его засверкали, а длинный черный плащ за его спиной, наполнился ветром и затрепетал огромным полотнищем, вздуваясь и опадая. По залу прокатилась волна ужаса. Люди, стоящие на коленях, распластались по полу. Он заговорил, загрохотал голосом, многократно отраженное эхо расправило и разнесло его слова по самым укромным уголкам и закоулкам.
--
Первая центурия второго легиона, к месту и на место...К крови кровь и мертвая вода, к крови смерть, прорасти лебеда!
К подножию трона подошли три воина, когда-то они были воинами, поправила себя я.
Три скелета, отягощенные доспехами. Я смежила веки. Тускло-синяя точка в темноте разрасталась, я покрепче сжала скипетр в ладонях. Слова пришли сами
--
крематорий, - тихо сказала я, как выплюнула.
Потолок разверзся бездной и сноп холодного, ярко-синего света хлынул на воинов, три секунды - и на полу осталась только горстка холодного пепла - легкий ветерок коснулся моей щеки три раза, быстрыми поцелуями.
Мой помошник снова выпрямился:
И снова бормотание к крови кровь..., следующая троица, потом еще и еще одна, люди тянулись длинной, бесконечной вереницей, сгорали в очистительном пламени и исчезали. Я уже не открывала глаз...
И молчание вдруг опустилось на зал, тяжелое, свинцовое молчание, надавило мне на веки, заломило глазные яблоки. Я открыла глаза - напротив стоял грязный маленький мужичок, из его уха, извиваясь, вываливались мелкие белые черви, падали на засаленную, рванную, прогнившую толстовку, проваливались в поры в обнаженном мясе, вгрызались с тихим писком в ароматную, гниющую плоть... он смотрел на меня тихо и слегка насмешливо. Глаза его были целы, но нос уже ввалился, кожа вокруг рта облезла, обнажив челюсть, и казалось, что мужичок смеется во весь рот, улыбается приклеенной резиновой улыбкой Гуимплена.
Я смотрела на него во все глаза, узнавая его и отказываясь узнавать.
--
Ты? - наконец хрипло выдавила из себя я.
--
Я - проскрежетал он, казалось, что голос идет откуда-то изнутри, низкий, утробный, так хорошо знакомый мне голос.
--
Как ты очутился здесь? Колдуны не попадают сюда, они превращаются в ветер, они уходят в лагуны и на коралловые острова, они улетают к звездам, они живут так, как хотели бы прожить загробную жизнь
--
Я хотел увидеть тебя еще раз, я просто хотел быть рядом с тобой. Многие и многие годы я стоял напротив тебя и смотрел, как ты спала, видел, как мерно вздымается твоя грудь, помнишь, как я любил ее целовать?
--
Помню, - выдохнула я, - я все помню
--
Ну что ж, суди, моя любовь, я достаточно вознагражден за годы страданий, ты узнала меня, хотя и не должна была, но узнала
--
Я не могу судить тебя, я не могу, - дрогнуло, прогнулось во мне что-то женское, синий свет рванулся мне в лицо, я покатилась вниз, все ниже и ниже по бесконечному гладкому серпантину, ветер бил мне в грудь, что-то со свистом и гиканием проносилось мимо меня, я упала в мягкую пленку, она треснула под моими ногами, расползлась бесконечной паутиной трещинок и я провалилась внутрь.
Я открыла глаза, светило сумасшедшее, яркое солнце, я сидела на скамеечке в парке. Ко мне подошел старичок, нагнулся надо мной и участливо спросил:
--
Девонька, с тобой все хорошо?
--
Да, - ответила я, - да, нет, мне плохо...мне очень плохо
--
Проклятущая жара, вот, вышел в магазин за кефиром, - старичок махнул авоськой, - взопрел уже весь, на-ка вот, - он сунул мне таблетку нитроглицерина, - получше будет. А я иду, смотрю, девонька сидит на скамеечке, бледненькая и не дышит будто, подошел, а тут ты глазоньки-то и открыла.
Старичок по-доброму улыбнулся и, потрепав меня ободряюще по плечу, двинулся дальше по аллее. Я откинула волосы с лица, произошедшее виделось мутно, как сон сквозь дымку реальности. Я встала со скамейки, пошатнулась и пошла к дому, каблучки глубоко и сильно погружались в вязкий, расплавленный асфальт. Идти было тяжело. Вышла из лифта на двенадцатом этаже и позвонила в дверь моего соседа снизу. Звонок гулко раскатился по комнатам, завибрировал. Никто не подходил, и я почувствовала, что там никого нет, и как будто и не было никогда...
Я потянула дверь на себя, сразу за порогом разверзлась бездна - огромная и черная бездна, где-то внизу под ногами сверкали звезды, еще ниже крутился маленький голубой шарик, окутанный дымкой облаков, между туманными разрывами виднелись пятна зелени и яркой, бьющей в глаза голубизны. А еще дальше, за голубым шаром плавало солнце, огромное в облаке золотых протуберанцев. Я смотрела и смотрела в бездну, а бездна смотрела в меня. Я чувствовала, как тихо и медленно, заползает она в меня своими щупальцами, трогает мое сердце, проникает, просачивается между клетками моего тела. И вот внутри меня уже зашевелился теплой, живой массой чей-то чужой организм. Другая Женщина внутри меня высоко подняла голову и посмотрела в мои глаза изнутри.
--
Стань мной, - тихо сказала она
Я посмотрела вниз и сделала шаг. Бездна мягко подхватила меня в свои объятия, выталкивая из меня последние остатки синего, подъедая объедки белого, окутывая меня в черный саван, проталкивая меня в себя, все глубже и глубже, я протискивалась между ее складками, тяжело дыша, рвалась к выходу, потом попала в огромный черный туннель, где заскользила быстрее.
--
Двенадцатыыыыыыый!!!!! - завопило пространство, - возвращаем ее тебе. Запели скрипки, тяжело и надсадно, загрохотал орган, пространство сплеталось в какафонию звуков, все тише и тише звучала музыка, и на последнем аккорде лопнула струна с серебряным звоном.
Я стояла на своем постаменте. Он стоял предо мной, склонив колено. Мантия на моих плечах из багровой превратилась в черную.