Манро Поль : другие произведения.

Город ждет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Грозовая туча тянулась километров на 50 к западу. Ее дыхание ощутила вся прилегающая к центру провинция. За рекордный срок были приведены в порядок объекты, имеющие хотя бы отдаленное понятие о хрупкости строения, не говоря уже о жизненно важных условиях существования. Улицы опустели, пропуская и фильтруя через себя запах стихии. По-своему фильтруя.
  По началу все прошло гладко. Четверть злокачественной тучи прошла над городом, не подав абсолютно никакого признака собственного величия. Лишь прикрыла солнце и миролюбиво потянула за собой приемников. Город принялся ждать. И ждать пришлось не долго. Вторая четверть "величия" дала знать о себе ошеломляющим порывом ветра, взмыв в небо десятки оставленных без присмотра маек, рубашек и прочего тряпья. Незакрытые двери уличных баров и кафетериев заискрили лопнувшими от удара стеклами, а хозяева, высунувшие наружу испуганные физиономии, топтались между двумя догадками о происходящем. В парке отдыха сломалось маленькое, только что посаженное дерево, придавив хвост прогуливающейся собаке, да еще и напугав до смерти бездомное животное. Пробегавшая мимо молодая парочка лишь усмехнулась и скрылась в парковой листве.
  Буйство ветра продолжалось минут десять, оставив позади себя жуткое волнение горожан по поводу предстоящих событий. Впрочем, вполне оправданное, ибо следующая за второй четверть тучи обрушила на город миллионы тонн града, сделав это так неожиданно, что показалось, словно переход от одной стихии к другой просто вырезали, как вырезают фрагменты из фильма. Среди оставшихся гуляющих и бегающих началась паника. Люди бегали, кричали, топтались, давили друг друга, бросали в лужи, наступали на руки, ломали ноги. Вывернутое наизнанку местное измерение испытывало сейчас огромное потрясение. Назло всем и вся небесная язва, словно удовлетворившись происходящим, решила остаться здесь, над городом, закрыв своей третьей четвертью весь округ. Насмехаясь над тем, как водитель шикарного седана не справившись с управлением, поцарапал гордость мегаполиса - двухсотлетний дуб, как старушка, сняв свои старые, порванные сандалии "плывет" в сумасшедшем потоке уличных рек. На этот день приходился какой-то ужасно важный праздник, носивший откровенно суеверный характер. По лавкам и крупным магазинам полетели слухи о неслучайности этого ливня, мол, это некое предвещание чего-то, что не в состоянии вложиться в простые обывательские принципы жизни. Кто-то поспешил занести этот день в календарь черным, жирным числом, кто-то красным, кто-то цветом надежды, кто-то об этом вообще ничего не слышал.
  Через четыре часа в свои права вступила последняя четверть, которую народ успел окрестить, как "умиротворяющая", позволившая работникам скорой медицинской помощи заняться привычным делом - собирать по городу раздавленных толпой людей, которые скорее походили на помесь мозгов, вязкой, красной консистенции, пота и выпачканной, промокшей одежды. Всего около 50-ти по городу. Из магазинов повалили толпы людей. Несколько умников, воспользовавшись ситуацией, набили карманы всем, что только попалось под руку. Никто этого не заметил. Все старались, во что бы то ни стало, покинуть торговые точки, очередную жертву столпотворения. Из задней двери "скорой" тонкой струйкой лилась кровь, залив бампер и капая на мокрый, грязный асфальт, расплываясь во все стороны по мирно высыхающей луже. Час абсолютного спокойствия прервало солнце, выбрасывая в небо вечерние лучи. Апокалипсис ушел.
  
  * * *
  
  - Простите, но я ничем не могу вам помочь, - молодой служащий сложил стопку бумаг и бросил ее на стол, - простите, вы свободны.
  - Почему?
  - Понимаете ли, господин Пимен, все вакансии заняты, а мы не можем втиснуть Вас туда, где уже набрано сверх нормы.
  -Я что, урод? Мне сорок пять лет, черт возьми! Я уже пять лет ищу работу, я не знаю, как мне жить, что мне есть, что мне носить! Вы можете меня понять или нет! Люди ли вы, в конце концов?!
  - Я вас прекрасно понимаю, - Пимену вдруг показалось, что этот парень, молодой служака, смеется над ним. Его взгляд ... Он тихонько насмехается над ним.
  От него пахнет дорогой туалетной водой, на его шее дорогой галстук, пишет он куда более дорогой ручкой, его "СААБ", который пугает местных кошек фирменной сигнализацией, должно быть очень дорогой автомобиль, - но поверьте, я ничего не могу поделать. Мне очень жаль. Зайдите через месяц, возможно, я смогу предложить Вам что-нибудь.
  - Спасибо, обойдусь как-нибудь...
  Пимен встал со стула и направился к выходу.
  - Могу я оставить Вам свою визитную карточку?
  Служака направился следом. Показав из-за спины "посылающий" жест, Пимен вышел в длинный широкий коридор. Коридор солидного финансового учреждения. Повсюду люди. Бегают, суетятся, роняют и поднимают бумаги, здороваются и прощаются. Солидно одетые люди. Все они провожали взглядом странного мужчину, выходившего к лифту. Его взгляд заставил клерка прервать важный разговор с важным клиентом, его неуверенная походка спровоцировала выпадение сигареты изо рта какого-то обязанного. Когда он скрылся в кабинете шикарного лифта, всеобщее удивление плавно сменилось на прежний ритм финансового учреждения со всеми его проблемами и заботами.
  Пимен вышел на улицу, глубоко вздохнул свежего утреннего воздуха, закурил сигарету и, не спеша, направился домой. День не удался. Снова едкий запах побелки. Опять не удался. А-а, черт! Дрянные мошенники! Оставляют свои визитки и думают, что все у них хорошо. Конечно - счастье в одной лишь маленькой бумажке, с именем, телефоном и домашним адресом какого-нибудь проходимца. Сарра опять огорчится и не будет сегодня никакой брунейской лапши. Лишь очередной приход развеселых, неопределившихся соседей, с продуктами, исключающими калорийность. Надо будет сказать ей, чтобы не огорчалась особо, а то может снова закрыться на неделю в чулане и просидеть там без еды. Вот человек, так она выходит из депрессии. Сказать, что ничего не обещали, но и не исключали возможности приобщения к дружной семье банковских служащих. Так она заимеет хоть какую-то надежду на завтрашний день.
  Пимен остановился. Постояв с минуту, выбросил на половину истлевшую сигарету и взглянул на небо. "Сколько денег на сигареты уходит! Ух, ты! Небо, какое красивое. Луна... Люди, должно быть, посмотрели на нее и, увидев выпуклый блин, поняли, что Земля такая же. А когда Луна была полной, то ее старались не замечать. Думали, - а-а бог какой-то нашу Луну закрыл. Так вот, если посчитать, сколько денег уходит на сигареты, то я бы, должно быть смог бы давно уже купить себе новый костюм. А Сарре купил бы новую раковину. Полдень скоро".
  Вечером к ним пришли соседи. Они долго сидели, шутили, смеялись, кушали свежие арбузы, рассказывали о том, сколько окон вышибло ужасным громом вчера днем. Пимен решил пожалеть Сарру и всю хлопотность по оформлению стола взял, вроде как на себя. Получилось красиво, грамотно и со вкусом, если не принимать во внимание отсутствие многочисленных атрибутов праздничного стола. Какие мелочи! "Откроем бутылочку старого дедушкиного вина, хорошо, дорогая?" - просил Пимен у Сарры. "Конечно, милый, мы ведь так давно не пили дедушкино вино", - соглашалась Сарра.
  Чтобы позвать соседей, нужно было просто стукнуть по стене барабанной палочкой. Так уж повелось, причем издревле. Те делали вид, что не расслышали или по скромническим соображениям не решаются сразу принять приглашение. Приходилось стучать вновь, пока за стеной не послышится радостный возглас: "Да, мои дорогие соседи!"
  Соседями являлась пожилая парочка, звали которых Элизабет и Грегорий. Это были добрые, милые люди, жившие строго по назначению: муж - бригадир дорожного ремонтно-сроительного управления, жена - секретарша с солидным стажем в какой-то страховой компании. Из-за такой "разницы в рангах", между ними часто происходили тихие, забавные ссоры, которые полюбовно заканчивались решительно всегда. У них был сын Артур, которого родители, со временем, окрестили как "вешалка", ибо абсолютно не жаловали сына любовью. Было из-за чего. Артур был полон редкого идиотизма. В свои 25 он, не сделав в жизни абсолютно ничего положительного или отрицательного, превратился в губку, которая впитывает в себя все, во что ее только можно поместить. Он ходил в театр, после чего мог пойти на сборище отъявленных алкоголиков и просидеть там вечер, ел собачье мясо под майонезом, гулял в лесу по ночам, мог (что интересно) повесить все грехи кого-то на себя и бить себя в грудь, доказывая, что виноват именно он. Причины подобных поступков не ясны ни кому, ибо благородством это не назовешь: когда человек пытается повесить всю вину пойманных с поличным воров, ограбивших только что национальный банк, на себя, это уже далеко не "Львиное сердце". Жутко боялся маленьких детей, а детсады обходил за километр. Странным был человеком, не то, что родители.
  На вечер его, конечно же, не позвали. На то было две причины: во-первых, его местонахождение в данный момент было покрыто вуалью тайны. Во-вторых - все боялись есть собачье мясо, которым он очень любил всех угощать. Да и просто - не хотели испортить такой приятный диалог.
  Где-то около девяти к ним зашла подружка (!) Артура и поинтересовалась - нет ли здесь ее воздыханного. После пяти минут отхождения от шокового состояния (о наличии подруги у Артура не знал решительно никто), родители мальчика сказали, что понятия не имеют, куда мог очередной раз забраться их отпрыск. Это просто беда какая-то! Ужасная молодая леди скрылась за дверьми, и снова за столом продолжило свое присутствие приятная умиротворенность.
  Когда пришло время десерта, все застыли в ожидании кульминации: Пимен подает мороженое. Это было неповторимо. Никто так не сможет подать мороженое, как это делает Пимен. Так изящно и с таким процентом творческого подхода... За само мороженое, как и следовало ожидать, горячо аплодировали Сарре, которая весь вечер пыталась доказать, что кроме сливок, сахара и клубничного варенья там ничего нет и боялась, что после первой ложечки гости сочтут необходимым перейти к разговорам о чем-нибудь отвлеченном. Но вышло все наоборот. Весь вечер или, по крайней мере, его четверть, мороженое оставалось главной темой дискуссии о кулинарных изысканиях вечернего стола.
  - Вкусно, очень вкусно, - вставил слово сосед, - моя мама очень скупилась на всякого рода сладости, а бабушка говорила, что в них слишком сахара и моим зубам скоро придет конец. Но я им не верил. Я уже тогда знал, что жить стоит хотя бы для того, чтобы попробовать однажды вкуснейшего мороженого. Это ведь не вечерняя овсянка. Это вкус к жизни со всеми вытекающими последствиями.
  Все поддержали старика одобрительным смехом. "Видать хватанул лишнего", - подумала Сарра, - неужто дедушкино вино такое крепкое? Взяв в руки бокал с недопитой жидкостью, она сперва вдохнула в себя бодрящий аромат, затем чуть-чуть пригубила и поставила обратно на стол. "Вино - как вино".
  - Может, пойдем, прогуляемся? - подала идею соседка, сидевшая до сих пор отщепенцем, лишь изредка вставляя где-нибудь свое малозначительное слово.
  - В самом деле, - согласился Пимен, - на улице простой райская погодка. Тепло очень, пойдемте, потом мы вернемся и съедим все, что не успели съесть. Сарра, где пальто, которое ты купила мне на именины кузена?
  - Оно висит где-то в гостиной, Григорий и Элизабет переглянулись: покупать мужу пальто на чужие именины? Странно, - помнится, ты его не правильно постирал и я повесила его на плечики в гостиный шкаф.
  - Ах, да! Я тогда здорово перепугался. Думал, что моему любимому пальто придется всосать в себя весь мусорный смрад.
  - А что случилось? - не на шутку оживилась Элизабет.
  - Его нельзя замачивать, а я его так замочил, так замочил, что оно три дня пролежало в жестяном тазу, а после стало похоже на облезлого медведя. Было так смешно и одновременно хотелось разрыдаться, представь!
  - Да уж. Мне мать всегда говорила: Георгий, никогда не стирай вещи в тазу, да еще дешевым порошком. На дорогой ведь денег не было, не то, что сейчас. Нужно было идти к реке и бережно старить папины трусы. Пойдем, Элизабет, наши друзья уже одеты, а мы сидим и рассуждаем. Куда мы пойдем?
  - Прогуляемся к озеру. Там сейчас так чудно!
  - Да, Сарра, ты права. Прошлым летом там шарили саперы, и нашли целый арсенал каких-то авиабомб. Шума было... тогда, говорят, в озеро вытекло и там, мол, сейчас купаться нельзя.
  - Бред. Понасочиняли чуши всякой, чтобы сохранить за озером президентский авторитет. Туда они постоянно приезжают, а простым людям хотели запретить ходить туда, вот и подняли шумиху.
  Люди оделись. Сарра еще долго бегала вокруг зеркала, отмечая некоторые нюансы в укладке волос или смущаясь не 100% румяной. Элизабет решила не отставать от подруги и принялась с большим усердием подправлять ресницы. Мужчины, дело ясное, почуяв всю продолжительность этого мероприятия, вышли на улицу, закурили по сигарете и начали вспоминать все, о чем можно было бы потолковать. Мимо прошла группа модных тенейджеров, во все горло, обсуждая свежие музыкальные новости. Как поняли их Пимен и Григорий - скоро или уже, в город нагрянет Х: какая-то суперизвестная группа. Билеты, вроде еще не распроданы.
  - Пойдем, сходим? - усмехнулся Пимен.
  - Да уж. Всколыхнуть старыми кишками? Я помню, как мы с Элизабет ездили по Европе и в Австрии мы попали на концерт ... как его там, какого-то музыканта. Знаешь, мне понравилось, фурор самый настоящий. По крайней мере, такого я еще не видел. Этот парень молодец. Выкладывается на все сто. Хотя немного и омерзительно, но со вкусом, блеском. Элизабет не знала куда себя деть от всего увиденного. Это был самый настоящий кошмар для нее, а мне понравилось, знаешь...
  - М-да. Не за горами время, когда придется на кладбищах места подыскивать, а все равно молодость в голове. Хочется надраться по молодости, загреметь в каталажку и шутить над копами, правда?
  - Пимен, скажи мне такую вещь, - вы когда ребенка заведете? Я, конечно, молчу про своего Артура, идиот этакий. Но вам уже считай по 50, а детей как не было, так и нет. Это, понимаешь, не дело. Кому ты доверишь свое...
  - Что - свое?
  - Ты ведь не дурак, Пимен. Ты умный человек, многое знаешь, перечитал уйму книг...
  - А толку?
  - Дай я договорю. Ты мог бы вырастить отличного сына или дочь. Научил бы их всему, что знаешь. Ты ведь столько всего знаешь!
  - Григорий, тебе не кажется, что ты подходишь к вопросу слишком поверхностно? Я могу научить его или ее. Я могу подарить ему или ей все мои книги, сказать - делай так, а так не делай. Но ведь это только полдела. Жрать нужно, понимаешь? Конечно, я умный, я ведь прочел всю государственную библиотеку, окончил два колледжа, а что из этого вышло? Денег я не гребу, прислуги тоже нет, я своей жене сделать хороший подарок, хоть раз в году, не могу. Довольствуемся взаимной любовь и радуемся, что засыпаем сытыми. Я не хочу, чтобы мой ребенок испытывал тоже самое.
  - Пимен, все ты привык видеть...
  - А вот и мы! - из подъезда вышли дамы. Веселые, добротные, сияющие. - Ну, кто сообщит нам путь следования?
  - К озеру, нужно сохранять традицию.
  - Да, Пимен, говорят, что там Лохнесское чудовище поселилось. Говорят, его выбросили из дома за неуплату за приватизированное жилье., - Элизабет заметно оживилась.
  - Ничего, сейчас его возьмут за зад наши коммунальщики.
  
  
  * * *
  
  В лесу так тихо, что начинаешь ощущать себя ушастой лисицей, которая слышит все. С листа клена упала капля, прямо на голову огромному кузнечику. Тот, испугавшись незапланированного покушения на свою жизнь, поспешно удалился. Луна прихорашивается, глядя на свое отражение в водной глади, по которой плывет пустая бутылка от "Колы" с каким-то моллюском внутри. Она плывет по дороге света на воде, везя квартиранта невесть куда и зачем. Он, уставший, замерзший, следит за проплывающими мимо ветками срубленных для деревообрабатывающего комбината деревьев.
  Глубоко... Здесь самая большая глубина. А владеет этим участком огромный сом со своей свитой, почтенно и внимательно относящаяся к своему шефу, не дающая ни одному левому обитателю глубин, показать нос на участке Больного Сома. Его боятся и уважают. Завидев бутылочку с комфортно устроившимся внутри беспозвоночным, шайка авторитета решила разобраться. Полтора часа они швыряли несчастную тару, но своего добились.. Они бросили ее на берег, попинали ее немного, чтобы знал слизень, куда суется и довольные собой возвратились обратно и поведали боссу о большом наглом моллюске, который посмел влезть в не свое, за что горько поплатился.
  А слизень - пофигист так и остался лежать приклеенным к пластиковой стенке бутылки. Ему все равно. Он даже не заметил всего того, что происходило за пределами его дома. Зато птицы что-то шепчут друг другу, предупреждают о чем-то, делятся своими опасениями, вперемешку со скрытой радостью. По лесу плывет слух.
  
  * * *
  
  Музыка звучит так громко, что стены в "РЕСТРУМ" ходят ходуном, а двери распахиваются и захлопываются сами по себе. В город приехал кумир. Собрав не менее тысячи полуношников на танцполе, он выдает в зал энергию. Ее ловят, делят, глотают и, отрываясь от площадки, улетают прочь, как можно дальше. "Героиновые" парни и девчонки, подвыпившие студенты и строгие охранники с немой временной невозмутимостью наблюдают за шоу столетия. Весело. Менеджеры будут довольны, ибо его ждали, дождались, пришли к нему и используют его. Он это чувствует и прекрасно понимает.
  - Я - наркотик, вы - мои друзья! - он долго к этому готовился.
  - Употребите меня! - зал орет от восторга, - и не какие копы нам не помещают! Ибо я - наркотик, НАР-КО-ТИК! НАР-КО-ТИК! - толпа послушно повторяет, НАР-КО-ТИК! Вы довольны?! - Да!!!- Поехали дальше!
  Вновь дрожат стены. Неоновая вывеска падает и разбивается. В зал можно не заходить - музыку прекрасно слышно здесь, на улице, где вразброс припаркованы дорогие автомобили дорогой молодежи. Одному из них размозжили лицо о белый, сияющий капот шикарного кабриолета, запачкали кровью и прогнули металл. Кому-то всадили в колено пулю, а потом запихнули в багажник и увезли куда-то.
  - Как поживают ваши мозги?! - продолжает он. - Все О.К.! - отвечает толпа. Кто-то повесил на его аппаратуру улыбку.
  - Я не хочу вас больше видеть, убирайтесь!!!
  Толпа не довольна. Так делать нельзя. Они ждали, дождались, пришли и используют его. А он их бросает.
  Его автобус окружили. "Он - там", - говорит толпа. Они качают его, бросают в окна камни. Менеджеры расстроены и кусают пальцы. Хотя, все не так уж и плохо. Не отыграли только одну песню.
  
  * * *
  
  - Пимен? Пимен? Вставай, дорогой, уже десятый час. Ты слышишь? - Сарра уже полчаса пытается разбудить мужа. Его можно понять - столько выпить на озере, - Пимен, вставай!
  - Дорогая, ты лишаешь меня естественного процесса, необходимого для здравого мышления.
  - Боже мой, да тебе хоть весь океан, если это будет вино, влить, все равно ответишь на все вопросы по квантовой физике.
  - Не преувеличивай мои возможности. Да, а во сколько мы вчера вернулись, то есть сегодня вернулись? - Пимен встал с постели.
  - Мы бы вернулись домой и пораньше, если бы не навязчивое желание употребленной тобою водки подышать свежим воздухом, - Сарра улыбнулась.
  - Да? Я, в самом деле, был так плох?
  - Просто ужасен до омерзительности.
  - Но я не думаю, что до ТАКОЙ степени.
  - Именно. Пойдем, я завтрак приготовила.
  - Пива хочу. Пойди, принеси бутылочку.
  - Денег нет, дорогой! Время пива и красивых девушек прошло. Пора бы уже и о себе подумать.
  Сарра вышла. Пимен остался лежать в постели, уставившись в потолок. Там, возле люстры уже полгода сияет черная дыра, ведущая прямиком на чердак. Раз сто он пытался ее заделать, но стоило ему взяться за это, как он тут же вспоминал, что заделывать нечем. Оттуда дует, особенно зимой. Из-за нее Сарра месяц назад простудилась. Горло болело и не давало глотать. Потом он долго ходил и искал, у кого можно было бы взять или материал или денег на материал. Никто не хотел давать. "Ну и черт с вами", - думал Пимен. Потом он попробовал залепить дыру пластилином, но сквозь огромную дырку в крыше его нагревало жаркое июльское солнце. Пластилин расплавился и потек, заляпав, свежую скатерть. Затем Пимен пытался залепить дыру раздобытым у какого-то проходимца цементом. Цемент отвалился сразу, на следующий день, оставив дыру в первоначальном виде, да еще прямо на спину самому Пимену. Потом он долго ходил сгорбившись.
  Да, зато вчера он вспомнил, что такое среднегодичное пьянство. Такого у него не было с тех пор, как они с Саррой отмечали очередной день рождения дедушки-винодела, который скончался десять лет назад, сидя в кресле, с опрокинутым бокалом собственного вина.
  Теперь болит голова и ноет позвоночник. Неужели Лохнесское чудовище все-таки застало их врасплох? Он этого не помнит. К сожалению. Помнит ли само Лохнесское чудовище все то, что они вчера вытворяли?
  Потом они завтракали. За разговором вспомнили о соседях и их славном сынишке Артуре. Хороший мальчик - решили супруги.
  - Что меня больше всего отталкивает в Грегории, так это его отношение к собственному сыну, - Сарра усмехнулась и покачала головой, - это похоже на семью, до предела напичканную дискриминацией младшего поколения. Так нельзя. Грегорий имеет за спиной докторскую степень, Орден за заслуги перед страной, Диплом об окончании экономического колледжа и работает кем? Асфальтоукладчиком! Боже мой, и после этого идиотизма он смеет критиковать своего сына в излишнем дибилизме и неполноценности, не сделав ничего, чтобы хоть как-то исправить положение.
  - Хм, ну его можно понять. Знаешь, имея такую бестолочь, как Артур. Григорий умудряется при всем своем положении читать ему лекции. Ты не права. Он старался сделать из этого чуда человека, даже очень старался. Но видать его сам дьявол послал к бедным родителям. Элизабет - вот кого не волнует собственное потомство ни на йоту. Даже больше скажу - плевать она хотела на сынишку. Знала бы ты, что она мне однажды рассказала об Артуре и о том, как она к этому относится. Однажды их сынуля получил письмо от неких сектантов, называвших себя "Провидцами мира". Этот простак ответил, и уже назавтра в дверь постучали и сказали, что Артур зачислен в список общества и обязан по такому случаю пройти специальные тесты для верующих. Элизабет размозжила о его голову куриный окорок.
  - За что?
  - За то, что сын вошел в опасное окружение и что ему грозит опасность. Здорово, правда? Сыну грозит опасность, а она расплющивает о головы потомков куриные окорочка, вместо того, чтобы объяснить полоумному сыну, что можно запросто потерять мозги.
  - Да, действительно, чудовищно с ее стороны.
  - А если добавить ко всему сказанному тот истерический смех, с которым она рассказывала о том, как ложилась курица на несчастного Артура, то получится вполне оправданное обвинение в том, что Элизабет не соблюдает родительские права по воспитанию потомства. Ладно, все, пойду, - Пимен встал из-за стола и направился в коридор.
  - Кофе будешь?
  - Нет, спасибо, не хочется.
  На улице вновь солнечно и ясно. Вчера синоптики предсказывали дожди, дожди и еще раз дожди. Непонятно только одно: за что платят деньги этим "ясновидящим"?! Где они берут такие прогнозы и не грызет ли их совесть за такое вранье? Люди, которые поверили их байкам, сегодня взяли с собой зонты, а не солнцезащитные очки, что приведет к массовым недовольствам и пикетированию здания метеослужбы. Надо же, сами на себя нагоняют беду. Разве это разумно?
  На небе нет ни единой тучки. Ни о каких-либо осадках не может быть и речи.
  Пимен шел... Он знал, куда шел. Прогуливаясь по парку, благо времени было предостаточно, он увидел, как молодая мать бьет своего малыша по заднице за то, что тот дернул за хвост бездомную, облезлую кошку.
  Мать, прекрасно понимая, к чему могут привести контакты с блохастыми животными, немедленно направилась в поликлинику. К дерматологу. Прежде силой дав понять сыну, что он собственно натворил, и как от этого могут пострадать окружающие. Сын все понял и не стал возражать против столь крайней несправедливости.
  Яркий рекламный щит "Мы вместе" обнадежил, придал уверенности в том, что попытка найти желаемое, найдет свое осуществление в реальном мире.
  Потом он зашел в какую-то забегаловку. Говорят, там делают отличную пиццу и просто обалденный кофе, хотя внешний вид заведения не внушал особого доверия. Войдя, заказал эту самую пиццу и чашечку этого самого кофе. Сел за стол и принялся кушать. Хотя, интерьер заведения очень даже ничего. А молоденькая продавщица просто сияет своей жизненной энергией и доброжелательностью. Пимен долго смотрел на нее и думал: "Хорошо, когда с самого утра на тебя смотрит улыбающееся личико такой вот ягодки, а не жирная физиономия какой-нибудь свиньи, возомнившей себя менеджером всего вокруг. "Может, это что-нибудь значит? Какой-нибудь знак?
  
  
  К Пимену подсел мужчина. Бородатый, пожилой и довольно дорого одетый.
  - Не помешаю? - с опаской спросил незнакомец.
  - Да нет, пожалуйста, присаживайтесь.
  Мужчина сел, достал из кармана пачку сигарет, вынул одну, прикурил и откинулся на спинку дивана.
  - Говорят, здесь готовят отличную пиццу?
  - Вроде ничего, хотите попробовать? - Пимен протянул тарелку собеседнику.
  - Нет, нет, спасибо. Я не голоден. Меня зовут Карл, - человек протянул руку.
  - Пимен, - пожав руки, люди взглянули друг на друга. Молодая барменша наблюдала за ними.
  - Интересное имя. Вот моего друга звали Кир. Красивое имя. Откуда они берутся, такие имена?! Я всегда думаю, почему людей называют по именам. Неужели это так необходимо?
  - Ну, смысл в этом есть. В каждом имени есть свой смысл.
  - А что значит имя "Пимен"?
  - Если честно - не знаю. Просто Пимен и все тут.
  - Сколько тебе лет? - мужчина прислонился ближе.
  - Достаточно, чтобы иметь наглость спорить о чем-нибудь, что я знаю наверняка. Сорок пять. Можно сигарету?
  - Да, уважьте, - Карл протянул Пимену пачку, - мне давно пятьдесят. Но я ничего не знаю того, что мог бы знать только я, никто другой.
  - Это только на первый взгляд. Я тоже иногда так считаю, но потом понимаю, что слишком ошибаюсь сам в себе. Я думаю, невозможно прожить пятьдесят лет и не вразуметь для себя, что Я, именно Я, понял что-то важное и стоящее, - Пимен прикурил сигарету.
  - Правильно. Только к чему все это - не понимаю. Я хочу сказать, что, не смотря на то, что уровень холестерина в этой пицце превышает все известные лимиты. А кофе здесь - четверть чайной ложки. Как поживает жена? - Пимен взглянул на собеседника и задумался.
  - Ничего, а в чем дело?
  - Ничего, просто интересуюсь. Пора бы Вам заиметь детей.
  - Мы не встречались ранее? - Пимен насторожился.
  - Не знаю, не знаю, - мужчина потушил сигарету и вышел.
  Пимен же принялся упорно вспоминать обстоятельства, при которых он мог бы столкнуться с этим человеком. Ничего, пусто. Он абсолютно его не помнит. Кто же это? Семейный шпион? Или, хм, специальный агент по наблюдению за семейными делами или просто проходимец? М-да, в любом случае, случай, достойный самого пристального внимания и тщательного рассмотрения. Сигаретой угостил. Верно, не чисто здесь.
  Из кафе Пимен вышел в 10.34. Солнце затянуло, откуда не возьмись появившейся тучей. Извиняйте, синоптички погорячился. Стало темно и прохладно. Он думал об этом человеке. Бывают же моменты, черт возьми! Появляется слово из-под земли, говорит какими-то расплывчатыми фразами, потом внезапно исчезает, так ничего и не прояснив. Прямо как в кино. Хотя, если сравнивать это все именно с кино, то в таких случаях такие люди предпочитают давать знать о себе вновь и вновь, доводя этим самым человека до границы, за которой понятие о психическом здоровье весьма расплывчато. Следовательно - он еще поговорит с ним.
  Спустя несколько минут Пимен наблюдал, какие существуют способы кражи личного имущества граждан: молодой бизнесмен, оставив свой автомобиль у крыльца крупного супермаркета, по условному рефлексу, свойственному данному классу социальных слоев разумного общества, демонстрирует всем и вся вокруг наличие установленной вчера у дядьки, по прозвищу Толстое Пузо, который занимается кустарным и нелегальным изготовлением и установкой автомобильных сигнализаций, этой самой пищалки, которая не имеет ни одного профессионального подтверждения пригодности и не сертифицирована по всем правилам пуска готовой продукции во всеобщее потребление. Покушители, (то есть, главный сюжет), приняв на сведение данный факт, принялись ждать, пока счастливый владелец, закупив все необходимое сырье для жизнедеятельности, выйдет из магазина и опять-таки, по той же самой привычке нажмет на заветную кнопочку, причем сделав это метров, этак за тридцать. Ну, конечно, он выходит, нажимает, к нему подбегает молоденькая леди. Красавица, представившись иногородней, просит рассказать и пояснить в самых подробных деталях путь отсюда до некого пункта Х, накрыв несчастного владельца картой с головы до ног. Его милость и доброжелательность поражают иногороднее создание. Он рассказывает и даже показывает все, что от него требуется и просто просится. Выслушав искренние благодарность и признательность, он возвращается в машину и видит, что внутри нет ни фирменной магнитолы, ни внушительной суммы капитала, ни еще чего-нибудь. Зато теперь он знает, что больше никогда не будет объяснять иногородним (что собственно сомнительно) красавицам пути достижения некого пункта Х. Пимена это здорово позабавило. Жаль, нет камеры, получился бы просто замечательный сюжет о необходимой бдительности граждан во время пребывания на улице, близ крупных супермаркетов. Куда смотрят правоохранительные органы - тоже не совсем ясно.
  
  
  В учреждении фирмы было много народа. Толпились, тактично уступали друг другу дорогу, ловили на себе возмущенные взгляды толкающихся и нервничающих людей. Но никто никого не упрекнул, не обидел, не обозвал крепким словечком, не пнул ногой в толстый портфель. Все чинно и на первый взгляд порядочно.
  Пимен всегда чувствовал себя в такой обстановке неуютно. Тем более, здесь - где суета, беготня, рвущиеся нервы, косые взгляды, телефонные звонки предприимчивым людям. Что он здесь делает? Зачем он явился в это серое здание на перекрестке двух магистралей, которые сталкивают на себе десятки машин каждый день? Он забыл. Чертов незнакомец сбил его с толку. Ах, да, он пришел искать работу, чтобы обеспечить себе и Сарре, а возможно и ...
  - Какую работу вы хотели бы получить?
  - Сначала я хотел бы ознакомиться с наличием мест, которые я мог бы занять.
  - Ваша основная специальность?
  - У меня их несколько, - в душе замаячил призрак надежды.
  - Назовите пару.
  - Психолог, бухгалтер, экономист.
  Человек за солидным дубовым столом задумался. Сделав умное лицо, он почесал затылок и откинулся на спинку кожаного кресла. Пимен ждал.
  - Видите ли, это дистрибьюторская компания и единственное, чем бы мы могли вам помочь, это поставить вас на должность бухгалтера или экономиста, но, к сожалению, все вакансии заняты. А в остальном мы просто не нуждаемся.
  Пимен больше ничего не спрашивал. Просто встал и вышел. В ту же митусню, в те же косые взгляды, в паутину рвущихся нервов. На улице прежняя жара, но уже с запахом, таким мерзким и противным, что хочется закрыть нос платком и убежать как можно подальше. Его чуть не сбили с ног молодые роллеры, на огромной скорости промчав мимо. А он чуть не лопнул от злости. Он никогда прежде не злился на молодежь, но сегодня он уже не был собой. С ног до головы он очутился в безвыходности. Все надоело? Не то слово. Зайдя в парк, присел на скамейку и закрыл глаза. Он не хотел возвращаться домой, не хотел ни с кем говорить. Да, надоело.
  - Что, опять отказали? - Пимен вздрогнул, открыл глаза и увидел перед собой ... человека. Того самого человека с кафетерия. Он стоял, засунув руки в карманы своего дорогого пальто, с неким прискорбием глядя ему в глаза, - Я присяду?
  Мужчина сел рядом, достал пачку все тех же сигарет и протянул Пимену. Тот достал одну.
  - Кто ты?
  - Я ведь вроде представился уже, меня зовут Карл.
  - За дурака держишь? Кто ты вообще?
  - Я знаю, что тебе нужно сделать. А ты не знаешь. Вот ты думаешь, почему все так плохо? Оно и дальше так будет, и нет ему конца. Ты будешь и дальше испытывать на себе судьбу, пока до тебя не дойдет одна вещь.
  Пимен закурил. Чертовка злость не унимается.
  - И что же это за вещь-то такая?
  Карл выдержал небольшую паузу.
  - Тебе нужно родить сына.
  Пимен поперхнулся и раскашлялся. Вот так дела. Какой-то левый проходимец советует ему как поступать. Этого еще и не хватало.
  - Ты, ты кто такой, чтобы говорить мне - рожать или не рожать сына. Или дочь. Моя жизнь - это моя жизнь, а ты ...
  - Угомонись, - человек положил ему на плечо руку, - я тебя очень прекрасно понимаю. Ты оказался, по крайней мере, ты так думаешь, в безвыходном положении. Тебе все надоело, ты не хочешь даже вернуться домой. Сарра ведь не знает - чем закончился сегодняшний визит к дистрибьюторам. Кстати, хочу сказать тебе по секрету: у них были свободные вакансии, они даже давали объявление в газету о поиске специалистов. Но они не взяли тебя. А знаешь почему? Потому что ЕМУ так нужно, - Карл указал пальцев в небо, - он хочет дать понять тебе, что что-то ты делаешь не так. Ты мечешься, бегаешь, страдаешь, а проку от этого никакого. Прекрати этот балаган. Он тебе не нужен. Лучше послушай меня. Тебе сорок пять лет, но ты никак не можешь понять, что поиски длиной в десять лет, если уже ничего не дали, то и не дадут никогда. Не мне тебе это говорить, ибо ты сам все прекрасно понимаешь. Или ты слишком веришь в удачу, или ты уже не веришь во все, что достиг своими же мозгами, Пимен?
  Злоба прошла. Ее заменил интерес и странное чувство к странному человеку. Ему захотелось общаться и спрашивать его.
  - Нет, я верю, просто пробивает иногда. Весь этот идиотизм... Становится просто не до веры. Только один вопрос: как не подохнуть.
  - Ты не отойдешь на тот свет до тех пор, пока того не захотят те, кто это решает. Не волнуйся. Тебе просто не дадут. Скажу больше - за тебя решаются важные вопросы. Грегорий был прав: у вас нет детей, в этом вся беда, Пимен.
  - Кем он или она вырастет в такой семье?
  - В какой семье? У тебя отличная семья. Ты - мудрец, правда, немного отошедший от этого понятия, но ничего, все еще поправимо. Сарра это просто эталон женщины, отличная будущая мать. Вы вместе вырастите совершенное потомство.
  - Прямо-таки совершенное!
  - Верь мне. Забудь о том, что работа тебя не любит. Вспомни лучше, что Сарра любит тебя. Подумай хоть раз о ней. Конечно, ты думаешь о ней, но она еще откроется для тебя. Забудь обо всем, что кажется тебе важным и требующим решения. Уйди в ваш мир, и создайте вместе совершенство. А я буду всегда рядом с вами.
  - Стоп! Я хочу знать кто ты на самом деле.
  - Ну, моя миссия примерно такая же, как и у человека, с которым ты сегодня разговаривал.
  - Поясни.
  - А ты сам догадайся, - Карл приподнялся и не спеша направился вглубь аллеи. Затем обернулся и еле слышно произнес:
  - Он из-за тебя многого лишился, - и, усмехнувшись, добавил, - шучу.
  Было где-то около одиннадцати вечера, когда Пимен вернулся домой. Его встретила Сарра, молча наблюдая, как обессиленный муж, еле перебирая ногами зашел в комнату и, не разувшись упал на постель. Она ни о чем не спрашивала его, она знала, что ему нужно отдохнуть. Толком ему так ничего и не приснилось.
  Проснулся, когда солнце уже находилось в зените. Сарры дома почему-то не оказалось. Зайдя на кухню, он обнаружил на столе бумажку со словами: "Ушла на консультацию". Больше ничего.
  Пимен задумался. Говорить ей обо всем, что произошло или не стоит? Она может принять его за последнего кретина, который повелся на байки какого-то незнакомца, наслушавшись от того абсурдных советов. Они не говорили об этом лет пятнадцать. Странно. Почему они не говорили об этом? Боялись реакции друг друга? Может быть, Сарра тоже думает об этом, но не решается сказать? А он стоит и думает - примет ли она его за идиота или нет? Смешно даже. Ведь правда, 15 лет молчания, скрывающего за собой желание осчастливить себя и не только... Это ли не высший абсурд? Ей нужно сказать об этом. Сегодня же. Нужно следовать совету Карла. Разве нет? Он ведь... Кто? Кто он? Помнится, он еще с детства доверял своей интуиции, и она его обычно не подводила. Вот и сейчас она не обманывает его. Да, он хочет ребенка. Да, он хочет подарить ему все лучшее, что есть у него. Что есть у него и у Сарры. Действительно, почему не попытаться создать на свет совершенство? Это будет их заслуга. Ведь вполне возможно, что из-за этого все неприятности, только этого ради, он не может обустроить собственную жизнь. Все неприятности, беды, поражения. Мессия? Интересно будет войти в роль новых Иосифа и Марии, родивших ИИСУСА ЗАНОВО.
  Боже, что за гипербола? Он начинает слишком преувеличивать. Они родят сына или дочь, дадут ему или ей имя и жизненную мудрость, как сказал Карл. А Он? Кто этот - Он? Господь Бог? Сатана? Или же Абсолют? Он ведь знал, что говорит. И, кстати, Карл сказал, вернее, подчеркнул слово "сына", но не дочь. Ему известно, что родится именно сын? А если родится дочь, что думать тогда? Он сказал: "Тебе нужно родить сына". Так, словно это огромное задание, небывалая ответственность, честь родить СЫНА. Кем же тогда будет являться Карл? Ангелом Габриилом?? Бред. Слишком много на себя взял.
  День он провел за газетами, как и говорил Карл, - ни о чем не думать, заниматься абсолютно отвлеченным. Он нервничал. Вчитывался в открытые страницы, немного забывался, потом снова вспоминал и снова нервничал. Было далеко за полдень, но Сарры все еще не было. Пимен взял в руки последнюю газету и принялся читать. Крах на бирже ценных бумаг - к черту. Создан комитет по делам молодежи. Ожидается очередной наплыв циклона откуда-то с запада. Духовное возрождение и производные на повестке дня министерства культуры. Налаживание партнерских отношений со странами "третьего мира". Подростки убили семидесятилетнюю бабушку из-за золотого зуба. Потерпел катастрофу авиалайнер французского турагенства, - 60 пассажиров погибли. Сворован ценнейший экспонат национальной художественной галереи. Погода на предстоящей неделе переменчивая, возможен туман, видимость до двух километров, будьте внимательны на дороге.
  Все не то, все к черту. Какими мелочными вдруг показались все эти журналистские изыски. Словно издеваясь, пишут о том, какая мебель будет предположительна, если ваш особняк или офис построены в стиле "модерн" или акции каких компаний пользуются нынче наибольшим спросом. Для кого все это? Для кого угодно, только не для него.
  В шесть вечера он приготовил ужин. Внутрь кралось волнение. Шесть, а Сарры все нет. По телевизору транслируют лучшие программы канала, выставленные на конкурс режиссеров. Пимену стало смешно. Это они называют лучшими программами? Сколько капиталовложений и сколько "ума" в этом "искусстве".
  Он допивал чай, когда дверь с тихим скрипом открылась и в комнату вошла его жена.
  - Здравствуй, дорогой. Извини, что так поздно, я ждала полдня, пока смогла дождаться своей очереди.
  - Ничего. Я тут тубе ужин приготовил, - Пимен помог Сарре раздеться, - Вчера у меня опять ничего не получилось.
  - Я догадалась. Зато мне предложили работу, - Сарра улыбнулась.
  - Правда?
  - Да, только при условии, что я внесу первоначальный взнос, а деньги, кстати, большие.
  Вот оно, да вот оно. Пимен понял вдруг, насколько правдиво было все сказанное Карлом. Именно сейчас нужно решить все и безо всяких отлагательств.
  - Сарра, дорогая, присядь, пожалуйста, - он взглянул в ее глаза и увидел в них вопрос. Но вопрос смешанный. С надеждой. И Пимен почувствовал, что она словно знает, о чем будет идти разговор.
  - Ты хочешь мне что-то сказать?
  - Да, я хочу обсудить с тобой одну... вещь. Мне кажется, что уже пора говорить об этом, - Сарра села на стул и взглянула на мужа. Как он волнуется.
  - Да, я тебя слушаю, Пимен.
  - Иногда кажется, что мы слишком опаздываем.... Помнишь, пятнадцать лет назад мы листали с тобой какой-то журнал и наткнулись на тему ребенка в семье? Я помню это чувство. Я его до сих пор ощущаю. В последнее время мы, мне кажется, совершаем большую ошибку, забыв об этом, ведь нас одних недостаточно. Да, я понимаю, ты можешь сказать, что сейчас это невозможно, рискованно и необдуманно - деньги. Но Сарра, можно взглянуть на все с совершенно иной точки зрения. Я хочу иметь сына или дочь и вырастить из него достойного человека, понимаешь? Я устал от того, что мы привыкли только ныть и страдать. Я хочу оставить после себя след. Ты, конечно, можешь возразить и сказать...
  - С чего ты взял, что я могу сказать такое?
  Оба замолчали. Смотрели друг другу в глаза и жутко волновались.
  - У нас будут дети? - тихо, почти шепотом.
  - Пимен, я хочу этого.
  
  Такого ливня не предсказывал никто, даже старухи - гадалки местных спирит- каморок, а раскаты грома внушали мысль о вторичном (за неделю) при ходе апокалипсиса. Молния рассекала небо каждые пять минут, и улицы вновь ощутили на себе весь вкус буйства стихии. Снова посыпались стекла, снова струйки крови потекли по бамперам "скорых", снова по городу поползли слухи о не случайности всего этого. К полуночи в реанимации города было доставлено тридцать два пострадавших, к двум - сорок пять. "Дьявольские похождения" продолжались до четырех утра. Второе пришествие тьмы город пережил с гораздо большим количеством жертв.
  
  "Видишь, что твориться! Их бы этим ливнем залить с головой, чтобы дошло до них - что к чему". "Говорят - пришла пора?" "Да, мой сын, действительно, я вызвал тебя именно для этого", "И что теперь?" "Скажи мне честно - тебе нравится все это?" "Не сказал бы. Немного отвратительно". "Согласен. Уж чего у них нет, так это мозгов, правда? Знаешь, мне грустно на это смотреть. Чувствуешь себя немного виноватым за все то, что там происходит". "Не стоит. Уж на ком, на ком, но только не на тебе вся вина". "Тебе было хорошо раньше?" "Я бы сказал - я немного устал". "Соскучился по подвигам?" "Нет, просто я хочу покончить с этим раз и навсегда. До сих пор, как видно, не получалось все". "Ты считаешь - сможешь?" "Не без твоей помощи?!" "Я здесь не принимаю участия. Ты сам многого достиг, и сам можешь положить голову под гильотину". "Мне иногда кажется, что это похоже на бесконечный балаган, который уже не остановить. Машина завелась и топлива у нее - в неограниченном количестве". "Погорячились, правда?" "Да, нужно было сто раз подумать прежде, чем идти на такой шаг". "Время нам не подвластно, что очень жаль". "Мне придется снова очень долго привыкать к этому", "Ну, это будет не долго. Ты ведь у меня смышленый". "Это полностью под моим распоряжением?" "Да, поступай, как знаешь и считаешь нужным". "Я знаю - ты знаешь как нужно". "Целая эпоха позади". "Да, верно". "Мне почему-то не спокойно". "В чем же дело?" "Не знаю, какое-то предчувствие". "Послушай его, доверься ему". "Оно меня никогда не обманывает". "Оно не может тебя обмануть. Собака и хвост... Он никогда не сможет обмануть ее". "Да, ты прав". "Ты все усвоил из прошлого?" "Да, ты как всегда очень справедлив со мной". "Потому что люблю тебя, ты моя опора". "Что мне делать с покорившимися?" "Покорившиеся пусть научатся быть покорными себе. Покорность себе - непокорность вредителям". "Скажи слово в напутствие". "Не забывай цель. В этом мире все возможно. Люби тех, кого стоит возненавидеть, старайся противиться всему, что может помешать тебе, не обращай внимания на идиотов, хотя и не слишком пренебрегай ими, многому от них научиться можно. Если ощутишь безысходность - спроси меня". "Как меняются задачи - ты заметил?" "Да, что будет дальше?" "Дальше будет пропасть, а там, внизу, расцвет, может быть", "Ступай, любимый сын. Будь стойким и не раскисай без причины. Хотя это не к тебе". "До встречи". "До скорого".
  
  - Доброе утро, Сарра,- в квартиру влетела, словно вихрь жутко взволнованная Элизабет, - Господи, что это делать?! Сарра, помоги ради бога!
  - А что случилось, соседка? - Сарра стояла в одной лишь ночнушке и удивленно глядела вслед женщине.
  - Пимен дома? Господи, Грегорий ушел на работу, а я осталась готовить завтрак. Постирала, погладила и готовлю. Грегорий сказал, что поздно придет, а я сама не своя. Боже мой.
  - Так расскажи, что случилось? - Сарра заволновалась не на шутку.
  - Готовлю я завтрак. Входит сынишка, отродье дьявольское. И значит входит, а в руке... господи, собаку дохлую держит. Она вся такая мерзкая, вонючая, старая и облезлая. Боже мой, мне так плохо стало, чуть не стошнило. А он держит ее за лапу или за хвост, не помню. Говорит: давай, мол, мама, ее в суп кинем. Я думала, сойду с ума, а он подходит к кастрюле и туда ее, мерзость эту. Я чуть сознание не потеряла! Я его убью когда-нибудь! Сарра, разве это человек - дохлых собак в суп пихать?!
  Сарра не знала что делать: или сойтись в истерическом смехе или ужаснуться чудовищным выходкам Артура. "Наказание за "курицей по голове" - думала она. Наверное - и то и другое, только вперемешку. Элизабет же рыдала, абсолютно не испытывая никакого прилива смеха или осознания комичности ситуации.
  - О боже, вот это да. И что она там до сих пор варится?
  - Да, до сих пор.
  - Но Пимена нет дома, он пошел за доктором.
  - А что случилось? - Элизабет резко прекратила рыдать и уставилась на смущенную Сарру.
  - Вернее, он пошел попросить кого-нибудь съездить в поликлинику за доктором.
  - Сарра, в чем дело, тебе стало плохо?
  - Нет, все нормально, мы просто хотим удостовериться в том, что я беременна.
  Сарра наблюдала, как глаза Элизабет стали вдруг такими, что в них можно было впихнуть баскетбольный мяч. Мимика же и вовсе была поделена на этапы формирования окончательной формы. Сперва - дикое недоумение, тупой взгляд и те же умопомрачительные глаза. Затем - ошарашено вопросительный. А уже после - глуповатая улыбка и немой восторг.
  - Ты шутишь? - еле слышно, как за стеной.
  - Да нет вроде, все так, наверное, и есть, - Сарра наслаждается этим.
  - Сарра!!! Это же замечательно!!! - Элизабет вскочила и словно рыба-прилипала приклеилась к несчастной женщине. Ее бурные эмоции иногда выводили Сарру из равновесия. Настоящий случай - не исключение, - Это же счастье, дорогая ты моя! Боже мой! - такую Элизабет Сарра не видела еще никогда. Собачья трапеза Артура как-то позабылась и даже то, что происходило в этом момент в квартире соседей, перестало быть архиважным. Хочется надеяться - не навсегда.
  Вся эта сцена продолжалась еще минут пятнадцать, то есть до момента, когда Сарре все же удалось вбить в голову Элизабет, что все еще не проверено, и радоваться не стоит. Пока. Не скажи она этого - слова тупой радости сыпались бы еще часа два.
  - Ой, пошли проверим, что творится у меня на кухне, - Сарра облегченно вздохнула и пошла вслед за Элизабет. Зайдя на кухню, женщины прикрыли носы - смрадило как из помойной ямы.
  - Господи, - Сарру чуть не стошнило. В кастрюле, стоявшей на газовой плите лежала дохлая псина. Торчала голова и задние лапы. Стол, пол и холодильник были заляпаны смесью крови и воды, а следов Артура обнаружить не удалось.
  - Ублюдок. Я не дотронусь больше до этой кастрюли. Я не хочу здесь вообще больше появляться. Я убью его. Бросил и убежал, ну? Грегорий же ему голову скрутит. Господи, что это за отродье дьявольское? Сарра, ты видишь, как это... я больше не могу.
  - Ладно, пойдем ко мне, - Сарре вдруг стала жаль Элизабет. Ведь действительно - это сущий ад - иметь сынишку, который жрет собак... - Посидим у меня, подождем, пока мужчины придут. Они с ним разберутся.
  - Где же его найдешь сейчас?
  - Найдут. Сам найдется. Захочет есть - придет и будет потрошить эту псину. Если уж он их любит, то без присмотра не оставит.
  Пимен вернулся домой к обеду. Привез какого-то доктора, обвешанного какой-то непонятной аппаратурой. Долго что-то проверял, вычислял, хихикал в жиденькие усики и... Их ожидания оправдались и супруги долго стояли обнявшись, провожая взглядом "эксперта по потомствам". Тот, тихонько собравшись, вышел и бросил напоследок парочку полезных рекомендаций по вынашиванию плода: острого не есть, на каблуках не ходить, на что сразу же нашлись явные опровержения: на острое нет денег, каблуков Сарра не видала с молодости.
  Элизабет, зафиксировав на лице миловидную улыбку, "утешала" супругов и разделяла общую радость.
  - Пимен?
  - Да, дорогая?
  - У меня к тебе есть одна маленькая просьба, - Сарра улыбнулась.
  - Какая?
  - На кухне у Элизабет, в кастрюле, лежит дохлая собака.
  - Что? Какая собака? - Пимен рассмеялся.
  - Обыкновенная, - Элизабет прислушалась, - лежит себе в кастрюле и варится. Еще немного и получится бульон.
  - Это правда? - Пимен взглянул на Элизабет и та, скорчив из себя обиженную и оскорбленную до смерти, кивнула в ответ, - но кто ее туда притащил?
  - А как ты думаешь, Артур, конечно. Ты знаешь, он ведь так любит собачинку.
  - Господи, что же это за наказание такое. Где этот недоумок? Сейчас я из него бифштекс сделаю! - Пимен рванулся к двери.
  - Его нет, дорогой, - бросила вслед Сарра. Бесследно скрылся. Но я не думаю, что он оставит "бедное животное" без присмотра.
  - Где же он?
  - Говорю же, бесследно себя унес невесть куда. Причем через окно, не как нормальные люди. Может, ему мало одной собачки?
  - Нужно срочно что-то предпринять, - взмолилась Элизабет, - я сейчас, официально, перед вами, отрекаюсь от этого... Я не хочу быть его матерью, мне стыдно быть его матерью, я не могу! Его нужно отправить в психлечебницу, отдать инквизиторам, жаль, их больше нет, в руки церкви или... вообще удалить!"
  Пимен и Сарра переглянулись, - это уж слишком.
  - Я хочу вам кое-что рассказать.
  - Да, Элизабет?
  - Когда мы с Грегорием поженились, мы дали друг другу слово, что постараемся создать для наших будущих детей все самые благоприятные условия жизни и воспитания. Мы оба хотели девочку. Мы даже знали, как назовем ее и были просто уверены в том, что родится именно девочка. Мы понакупили всякой литературы, тряпок, игрушек, сделали детскую комнату и принялись ждать. Родился мальчик. Мы, конечно, были рады, но, не совсем, что ли... Назвали его Кимом и решили сходить в церковь, чтобы крестить его. А там сказали... ой, там много чего сказали. Сказали, что лучше назвать его Артуром, потому что это имя носил какой-то христианский психопат, который питался собачьим мясом, но в силу каких-то странных обстоятельств его умудрились сделать святым местного масштаба. Мы подумали и решили назвать сына в честь психопата-каннибала. Смешно, правда? Где еще дают имена в честь законченных полоумных? Потом отец церкви сказал, что мальчик получится ладный, и всегда во всем будет преуспевать. Ибо "Артур, который "там", будет смотреть за Артуром, который "здесь". Как только мы вышли из храма, нас тут же чуть не сбил грузовик. Когда пришли домой, обнаружили, что квартира пуста, а в углу сидит маленький бобик, мерзкий такой, страшный, а сынок-- начал гоняться за ним по всей квартире на карачках. И ведь не плакал, у всех нормальных детей истерика, когда падают и ударяются. А еще я заметила, как священник как-то странно окрестил Артура. Взмахов было пять, а не четыре, а начинал он не сверху, а снизу, - Элизабет взглянула на Пимена, словно ожидая объяснения всем этим аномалиям.
  - Снизу вверх? Ясное дело. Где вы его крестили?
  - В церкви Святого Фомы, вроде.
  - Надо же, церковь названа в честь святого апостола, а крестят по-сатанински.
  - Что?! - Элизабет вздрогнула, - Как по-сатанински?
  - Чисто по всем дьявольским обрядам. А вас поймали, как глупых ребятишек. Где вы видали святого, который бы питался собаками, да еще и психопата? Такого святого гнали бы в шею в любом городе.
  Элизабет заимела довольно мрачное выражение лица. Было ясно видно, что жизнь для нее прожита если не зря, то уже точно напрасно.
  - Я пойду, вынесу эту собаку, - Пимен вышел.
  Сарра смотрела на соседку и никак не могла найти слова, чтобы хоть как-то успокоить несчастную женщину.
  - Элизабет, сейчас, после этих слов Пимена, ты должна понять, что ни твой сын, ни вы не виноваты в том, что с ним произошло. Я это поняла, пойми и ты. Его использовали, провели на нем черный опыт, и вот что из этого получилось. Он не виноват. Виноваты даже скорее вы, оказавшись такими наивными. Кстати, а кто посоветовал вам крестить сына именно там?
  - Ты не поверишь! - моя знакомая монашка. Так расхвалила этот храм, что я не могла уже подумать ничего плохого.
  - Нужно быть осторожным, Элизабет. По-моему, в этом смысле ты абсолютно беспечна. Не обижайся.
  - Может быть. Грегорий мне постоянно об этом говорит. Иногда даже ругает меня за то, что я покупаю слишком дорогое молоко.
  - Это мелочи. Главное - глубже вникать в суть вещей и делать всякие анализы, понимаешь?
  - Как хирурги в больнице? Сарра, у вас будет замечательный ребенок. Ты умная женщина, знаешь много. Пимен тоже ведь не дурак вовсе. Такого мужчину еще поискать надо, а Грегорий... я ведь тоже его люблю. Но зато я никогда бы не подумала, что ребенок может принести столько несчастья в дом. Я представляю, сколько семей разрушила церковь каннибала Артура. Причем святого каннибала!
  - Нужно с этим что-то делать. Куда-нибудь обращаться или... хотя кто в это поверит. В байки о покровительстве нечистого в течение всей жизни. Пойдем, Элизабет, выпьем чаю, успокоишься немного.
  - Пойдем, - женщины вышли в кухню.
  Вечером они собрались все вместе. Рассказали Грегорию о чудовищной выходке Артура и повозмущались бардаком, происходящем в церковных кругах. Повозмущались и вместе пожалели мальчика за несчастливую судьбу и исковерканную жизнь, свою и родителей. Выпили за созревающий внутри Сарры плод и задумались: что делать дальше? Что делать с Артуром и как можно снять заклятие. Пимен ради такого случая отыскал где-то учебник по начальному познанию оккультизма и принялся искать. Нет, ничего. Нигде нет.
  Грегорий закрыл лицо руками. "Бред какой-то".
  - Может быть, нам это все снится?
  - Сосед, не раскисай, - Пимен подсел рядом, - что-нибудь придумаем. Главное сейчас - держать ситуацию в руках. А завтра мы отловим всех бродячих собак и посадим в клетку.
  Грегорий посмотрел на Пимена и кисло-удовлетворенно улыбнулся.
  
  * * *
  
  Все бездомные собаки попрятались по углам и норам. Выли на полную луну, хромали сломанной ногой, рыскали по помойкам, гнались за кошками, рвали их в кровавые клочья и ужинали. Потом собирались в группы и уходили к другим группам. Здесь все свои. Все знают огромного пса Расса, он здесь главный. Он что-то говорит всем, виляет хвостом, заходит в пары теплосетей местных котельных и хочет казаться еще больше и могущественнее. Его все слушают и принимают сказанное к сведению. Но где-то слышатся шаги. Томные, уверенные, тяжелые. Собаки тихо скулят и принимаются дрожать всеми жилами своего тела. Большая тень накрывает помойные ящики, отдается на парах теплосетей. Расс притих и заострил уши. Он знает, кто идет. Нельзя не знать, бегая от него долгие годы. Лай... Группа бросается бежать. Огромная банда бездомных собак заполняет собой улицы, проспекты, переулки. Расс остается и через секунду видит его лицо. Ему все надоело, он устал, слишком стар, чтобы бегать. Ему хочется прыгнуть и располосовать его. Зубами, когтями, распороть горло, вскрыть живот, вырвать глаза... Он не может. Устал. Они смотрят друг другу в глаза. Он думает: "Ну, давай, ублюдок, достань свой нож, всади мне его по самую рукоятку". Ублюдок думает: "Не успеешь, не успеешь, я быстрее". Никто с этим не спорит. Старая костлявая рухлядь не опередит молодую кровь. Он бросается на него, но острие ножа наготове. Хруст, кровь, крик. Проигрыш. Взяв старого главаря за лапы, он утаскивает его в глубину домов и скрывается где-то там, у лопнувших фонарей. Струя крови, ее след на грязном асфальте должен высохнуть к утру.
  
  
  Уволакивая животное, он обязательно пройдет мимо места, где валяются беспризорники и торгуют кокаином прокуренные парни и девушки. Совсем не то место. Здесь спят в своих картонных коробках бомжи, которые не потеряли последней надежды на шикарный фрак и длинный лимузин, потому что твердо уверены: хозяин этого места - хороший парень и слово сдержит. Если не в этой жизни, то уж точно в следующей. У продавцов "дури" проблема: покупателю не нравится что-то в их товаре. Начинается галдеж. Они орут друг на друга, пинают обросшего бомжа ногами за молчание и нежелание проверить. Скрипят двери, и на улицу выглядывает прислужник хорошего парня.
  - Эй, вы! Нельзя ли потише?! Мы молимся, черт бы вас побрал!
  "Партнеры" тактично извиняются. Покупатель забирает пакетик и уходит, продавец пересчитывает деньги. Все хорошо.
  Окна "места" манят. Там тихо и уютно. Там горят свечи, и царит полное спокойствие. Старушка из последних сил пытается доказать кому-то свою непорочность, стоя на коленях перед изображением ЕГО. Никто не обращает на нее внимания, она здесь часто бывает. Сегодня у них важный день. Они с утра готовились к этому, и они готовы. Все расставляется так, как нужно, как того требует условие. Их трое, все в черном. Один из них указывает на часы, они висят на стене, тяжелые, железные часы, отсчитывающие время. Те кивают головой. Ни слова. Все молчат, как рыбы и боятся произнести хоть звук. Он снова указывает на часы - полночь, подходит к бабушке, прислоняет палец к губам, старушка послушно кивает головой. Ей будет очень интересно наблюдать за происходящим. Они это знают и не прогоняют ее.
  Она же видит, как люди становятся у алтаря, взявшись за руки, и начинают что-то тихонько говорить и напевать. Получается красиво, в один голос. После следует маленький перерыв и люди, перекрестившись, вновь начинают произносить молитву. На улице кричат и бьют стекла. Здесь тихо и спокойно. Голоса становятся громче, свечи начинают гореть ярче. Люди без перерыва крестятся и молятся. Старушка делает то же. Поняв вдруг всю важность этого вечера, неумолимо строит руками кресты и сочиняет фразы.
  Люди смолкли. Один из них принес какие-то тарелочки и вазочки. Другой - растения и корни. Третий - огромную книгу с толстым слоем серой пыли. Листики и корешки сваливают в вазочки и тарелочки. Поджигают. Вместе поют странные песни на странном языке, постоянно махая руками. Теперь здесь совсем не тихо и не так спокойно, как минуту назад. Не слышно битья стекол и диких воплей на улице. Люди поют, глядя втроем в открытые страницы, где-то на середине книги. Старушка бесшумно крестится, что-то наговаривая, часто всхлипывая и покашливая. Звенят колокола, громко, звонко, душераздирающе. Люди остановились. За ними старушка, обессиленная и взволнованная. Уносятся тарелочки и вазочки, книга и сожженные корешки. Первый день позади.
  
  - Если родится мальчик, назовем его Кимом, нет Киром. Как думаешь? - Сарра и Пимен валялись в постели. Было около 11-ти утра, но подниматься они отнюдь не торопились.
  - Да, я считаю, именно так и следует его назвать. А если девочка, то назовем ее... Евой, а?
  - Да, дорогой, ты прав, мне очень нравится это имя. Она будет первой Евой среди остальных, будущей женой какого-нибудь Адама. Кир вырастет психологом.
  - Почему именно психологом?
  - Представь, он будет помогать людям обрести душевный покой, будет хорошей опорой нам с тобой, - Сарра широко улыбнулась.
  - А если он станет авторитетным маклером или опытным банкиром? Мы точно не проголодаемся. Что такое деньги для нас? Тьфу!
  - Да, правда. Знаешь, Пимен, нам следует хорошо подумать о комфорте проживания нашего отпрыска. У кого будем одалживать деньги?
  - Ни у кого, я сам все сделаю.
  - Как? Игрушки, кроватки, побрякушки? Из чего?
  - Найдем, дорогая, найдем.
  Ему нужно встретиться с Карлом. Ему нужен его совет и его помощь. Где теперь искать его? Если он только сам найдет его где-нибудь в парке. Он ведь... ангел? Ясновидящий?
  - ... Я буду шить ему маленькие игрушки. Элизабет даст мне материал, а пуха ведь и у нас хватает?...
  Будет мальчик. Кир. Так они решили. Красивое имя. Карлу понравится. Хотя его ли это дело?
  - ... Пимен, я все-таки решила устроиться на работу. Буду консультантом на частном предприятии. Я постараюсь добыть где-нибудь эту чертову сумму, но ... Нужно ведь кормить его чем-то.
  - Нет, подожди пока, никуда не ходи пока я не скажу.
  - Что значит "не ходи, пока я не скажу", - Сарра удивилась.
  - Не время пока, - Пимен встал с постели.
  - Но, почему?
  - Дорогая, просто еще пока не время, нам нужен отдых.
  Он вышел. Сарра осталась лежать и думать. Почему? Почему еще не время, что он такое говорит? Какой отдых? Стоп, его нельзя доставать вопросами в такое время, хочется надеяться - он знает, что делает. Во всяком случае - так было всегда. Он постоянно что-то скрывает, но в конце концов это выливается во что-то хорошее и светлое. Боже, у них будет ребенок! Это немыслимо. И почему так все получилось? Почему у них появляются дети, когда им уже по 45 лет? Почему раньше они не задумывались над этим? Тяжелые будни, проблемы, деньги, вопросы? Какие к черту могут быть вопросы, когда они одни, рядом нет никого, кроме, разве что, немного поднадоевших за жизнь соседей, которые всегда рады откликнуться на стук барабанной биты о стену. Нет, они, конечно, хорошие люди, но ведь ... чужие.
  А Пимен, что он задумал? Во всяком случае, то, что он говорит - немного странно. Опять стоп! Это же Пимен, ее муж, а не какой-нибудь проклятый Артур. Она должна доверять ему, она всегда так делала и никогда и нигде в нем не ошибалась, потому что он - ее муж. И вообще пора вставать - скоро пойдет полдень, а она все еще в постели.
  - Дорогая, я пройдусь немного, если тебе что-нибудь нужно - говори!
  - Нет, спасибо, Пимен, мне пока ничего не нужно. Когда ты будешь дома?
  - Примерно через час.
  На улице снова зной. Печет так, что трудно дышать. Цель одна - встретить Карла, спросить его, получить ответ и спокойно ждать. А если он не встретит его? Тогда Карл знает что делает.
  Пимен вышел на тротуар и неспеша побрел по привычному маршруту. Дети... Там, в песочнице. Они играют со своими сверстниками, веселятся, придумывают забавные игры. По большому счету они решают очень многое. Если не все. Пимен очень любит детей. Любит наблюдать за ними, общаться. У них многому можно научиться, считает он. Непотерянная вера в чудо, непорочность мыслей и взглядов... Как он их любит! Где же его сын или дочь? Где он, среди них не видно знакомого лица. Он еще не родился. Нужно просто немного подождать. Он уже есть, только не здесь, крохотный участник безумства греется внутри его супруги, растет, формируется. Его крик скоро заставит съежится его сердце, свернуться в маленький комочек и взорваться от волнения и радости. Его сын...
  Он долго смотрел на них, пока их не позвали родители. Пора обедать, им нужно покушать, чтобы строить будущее. Для этого нужно много сил и они их получают. А вместе с ними все, что им необходимо. Сколько игрушек... Это дети богатых. Крупных предпринимателей, маклеров, банкиров, проходимцев. Странная вещь: не всегда ведь у подобного класса людей, не особо обремененных тяжелым трудом, вырастают такие хитрые коллекционеры наличности, какими зачастую бывают их мамы/папы, а у закоренелых трудяг - эталоны чести и рабочей правды. Скорее наоборот. Но ведь все равно это - дети, черт возьми, с их непотерянной верой в чудо и непорочностью мыслей и взглядов. Он любит их всех.
  Что он может дать своему ребенку? Все, половина уже отдана. Остальное придется делить на две части: то, с чем придется расстаться позже и то, что придется получить ему самому. Боже, жара невыносимая.
  Потом он ни о чем не думал. Просто шел и наблюдал. За всем, что пыталось остановить на себе взгляд: потасовка держателей района, вымотавшийся за день почтальон, яркая реклама кондитерской фабрики на борту огромного грузовика, надменный взгляд толстющего копа, с удовольствием кушающего свой пирожок. Почему его взгляд такой надменный?
  Скоро он вошел в парк. Пять лет подряд он ходит сюда почти каждый день. Присел на ЕГО скамейку. Красиво вокруг, все для того, чтобы успокоится и расслабится. Придумает же природа всякого!.. Вот что это за растение за скамейкой напротив? Такой вычурности он еще не видел никогда. Наверное, кто-то посадил его здесь, - он не помнит, чтобы этот цветок когда-либо ранее рисовался за скамейкой. Молодцы... Хорошо, что до обратного не дошли. У кого, интересно, сможет подняться рука на такую красоту?
  - Я постарался не опоздать, - Пимен вздрогнул, - Господи, жара-то какая!
  К скамейке подошел Карл. Присел, достал сигареты и протянул Пимену. Тот вынул одну.
  - Я тебя ждал, спасибо. Вернее, надеялся, что ты придешь.
  - Я знаю, просто я живу дальше, чем ты, дольше добираться, - мужчины прикурили, - спешу поздравить! Смотри - за Саррой глаз да глаз. Ей нужна твоя помощь и поддержка. Ты не хочешь немного перекусить? Угощаю, пойдем, прогуляемся немного.
  - Пойдем. Карл, у меня к тебе один вопросик.
  - Какой? - Пимен и Карл поднялись.
  - Деньги... Где мне взять их, чтобы кормить Сарру? Моего пособия не хватит и на половину. А ей нужна не лишь бы какая пища.
  - Пимен, не прошло и недели... Не подумай, что я вас терзаю или терроризирую, но вы должны жить так, как живете сейчас, без надбавки, не полноценно.
  - Почему? - ему стало немного не по себе от слов Карла, - ребенок может родиться...
  - Ребенок родится таким, как от того требуется. Не волнуйся за него. Вы должны выстрадать его, Пимен, если хочешь достичь мечты - страдай. Во его имя или... Не думай о себе и о Сарре, думай только о нем, представляй его себе, создай образ, сделай его таким, каким сам хочешь видеть.
  - А если ты обманываешь меня?
  - Тогда нам просто не о чем разговаривать.
  Пимен замолчал. Наверное, понял, что Карл говорит то, что он и хотел услышать.
  - Мы посредники, да?
  - Все мы посредники. Ты должен полностью довериться мне. Стоит же тебе разочароваться во мне, и ты уже беспомощен, как червь на асфальте. Первое, что хочу тебе поручить - это досконально изучить свой собственный жизненный опыт. Тебе придется с ним делиться. Поэтому дай себе отчет во всем, что ты понял или только сейчас начинаешь понимать. Потом поговорим с Артуром...
  - С Артуром? Зачем?! Это ведь полоумный!
  - Не полоумный, а проклятый. Он, если хочешь знать, может многое тебе рассказать. Но учти - все сказанное, неожиданно для тебя может показаться полнейшим абсурдом, но спешу тебя в этом разуверить. Ну, а что с этим "абсурдом" делать - решай сам. Изволь иногда сам мозгами пораскинуть.
  - Для чего мне все это понимать?
  - Пригодится. После поймешь. Ты должен многое понять, Пимен. К тому же скоро ты увидишь, как много ты упустил из виду. Ты, правда, не мог все это видеть, но уверяю тебя, скоро многое прояснится. Я не могу сказать конкретно, что тебя ждет. Результат будет удовлетворительным. Могу только сказать, что Артур не зря появился на белый свет. Не зря его крестили в церкви святого Фомы и не зря ему дали имя христианского полоумка. Хотя, знаешь, об этом сумасшедшем, скорее не слыхал никто, разве что кроме настоятеля и самого Артура-каннибала. Я расскажу тебе о нем. Жил он восемьсот лет назад где-то около Суэцкого канала. Родители оставили его с детства - были полнейшими безбожниками и пошли гулять по свету в поисках легкой жизни. Мальчику, ему тогда было семь лет, естественно нечего было есть. И он начал отлавливать животных. Поселился у какой-то речушки и начал питаться собаками пастухов. Об этом, конечно, никто не знал. Животные пропадали бесследно, и в деревне началась паника. Куда-то подевалось уже десять собак, но никто ничего не видел и не слышал. Собрались проверить всю округу. Начали проверять и только спустя месяц обнаружили останки своих животных. По ним нашли жилище Артура и самого его. Собрались было убить мальца, да вот жалко стало - уж больно бледный вид имел. Простили ему этих собак и забрали с собой. Спустя неделю малыш обнаглел до такой степени, что возомнил себя святым, имеющим ко Христу самое прямое отношение - якобы внук в пятом поколении. Правда, наивности народа можно было просто позавидовать. Они купились на все его байки, потому что прекрасно понимали, что в семь с половиной такая чушь в голову прийти не может, поэтому все решили, что его устами шевелит никто иной, как сам Господь. Суть сводилась к одному: господство гомосапиенса над всеми другими видами дышащих мразей и не только собак. Представь - ему в это время только семь с половиной. Народ не заставил себя долго ждать, (все боялись быть наказанными за свою нерасторопность) и бедным животным пришлось очень туго тогда. Несчастным коровам устраивали инквизиции, а лошади забыли, что такое трава и "погреться на солнышке" после тяжелой работы в поле. Собачье мясо понравилось разу всем и стало основой дневного и вечернего рациона. Но скоро собаки просто закончились, и Артур пошел дальше. В городах его гнали в шею - народ другой. Зато сельская община, соскучившаяся по визитам всяких "святых" принимали на веру все, что им говорил Артур. Он жутко боялся детей и везде говорил тем, кто его слушал, что их надо истреблять, ибо в ребенке, якобы, концентрируется огромное количество всякой нечисти. Это пропускали мимо ушей и старались поскорее забыть об этих словах. Истребляли только собак. Вести господа, которые лились из его рта, считались священными, хотя, в некоторых случаях немного неуместными. Он этого не замечал. Были трезвые умы, которые призывали народ усомниться в его психическом здоровье, но их тут же вешали на кресты и сжигали. "Ересь!" - говорили они, - как можно усомниться в словах святого?!" В деревнях Артур проводит походы с кошмарными жертвоприношениями. Жгли, конечно, собак. Так продолжалось пятнадцать лет. Никто из правивших тогда царей до сих пор не слышал абсолютно ничего об Артуре, как бы странно это не казалось. Собственно, Артуру этого и надо было.
  Но в один прекрасный день разразилась жуткая гроза. Он стоял в этот момент на вершине холма и давал лекции. Первая же молния угодила прямо в его левое ухо. Бедолага даже не мучался. Свидетели сочли это за самый, что ни на есть знак свыше и вмиг пали ниц, поклявшись перед самими собою, что память о сумасшедшем святом будет навсегда жить в их сердцах. Память о человеке, который истребил миллионы собак. Сейчас в его честь называют младенцев в церкви святого Формы. Смешно, правда?
  - Чертовщина. То есть, если я назову своего сына Артуром и крещу его в церкви святого Фомы, то получится что-то вроде клона?
  - Да, но ты ведь не назовешь его так? Вы уже придумали имя?
  - Да. Мы хотим назвать его Киром. Карл, объясни мне ради бога одну вещь: почему ты так уверен, что родится именно сын?
  - Я так думаю. Если родится дочь..., - Карл замолчал.
  - Что? Что тогда будет? - Пимен насторожился.
  - Сын родится в следующий раз.
  - Чт..., - Пимен остановился. Что за шутки? Что за выкручивания? Страдать до потери сознания два раза? Нет, стоп! - Я хочу услышать конкретный ответ на вопрос: кто родится? Только давай без уклонений. Если ты, Карл, ясновидящий, пророк, то ты меня не верти! А если ты...
  - Мальчик. Родится мальчик.
  Они купили по бутерброду и чашке кофе. Пимен молчал. В голове кружилось многое, но ничего не останавливалось для обозрения. Мальчик?
  - Мальчик? Ты всем помогаешь вынашивать мальчиков?
  - Пимен, прекрати поражать меня своим слабоумием, ты не такой.
  "Да, не такой".
  
  Сначала его подбросило, словно он был приделан к голове ракеты. Его куда-то понесло. Это было похоже на виртуальную реальность - все не реально. Потом он перестал чувствовать себя. А его все несло и несло. Затем он вылетел в какое-то пространство. Яркое, но мягкое, нежное. Там были облака, небо, но не было солнца. И не было страха. Он был абсолютно спокоен и ждал, что будет дальше. Дальше он увидел перед собой черный квадрат. Вдруг захотелось подлететь поближе, и... он подлетел. Просто подумал об этом. Экран ожил. На нем, словно на телевизоре заснежило. Вот изображение: залитый светом луг, окруженный лесами и озерами. Там растут красивые растения и бродят грациозные животные. Кто-то выбегает туда. Маленький человек. Ребенок, лет десяти. Он бежит, за ним гонится толпа. Взрослые люди с дубинами и пистолетами догоняют его. Мальчик спотыкается и падает. Они подбегают к нему и бьют его. Дубинами, руками и ногами. Долго бьют. Он ошарашен. Что они делают?! Криков не слышно совсем. Везде тишина, только какой-то странный писк вокруг. Они все еще бьют его, потом отходят. Один из них достает пистолет и стреляет. Высаживает всю обойму и уходит. Тела не видно, трава слишком высокая. Уходят все. Из леса появляется еще один. Он тихонько, сгорбившись, крадется к нему. Оглядывается, берет его за ноги и уволакивает в лес. На поляне тихо, только странный писк откуда-то.
  Потом серый, грязный потолок и дыра в нем. Черт, ему надоело каждое утро пялить свои глаза в этом мрак. Когда же он ее заделает?
  Что это было? Сон? Нет, сном этот бред трудно назвать. Видение? Возможно. Как понимать все это? Это ведь не бред преподобного Артура. Путешествие в астрале? Пророчества? Это что, то, что будет с его сыном, да? Если это так, то это дрянная история. Страдать... страдать ради него, для того, чтобы страдал он... Идиотизм какой-то. Какой в том смысл? Его догадливость просто поражает. У него есть мозги, в этом сомневаться не стоит. Значит, все будет наоборот. Да, если он понял суть, то ничего страшного не произойдет. Чертова дыра.
  
  В центральном супермаркете полетели стекла. Какие стекла, когда многотысячную толпу уже, казалось, неунимаемых фанатиков не смог остановить даже холодный душ? Никто не мог понять мотива и цель этого сборища. Они пьют, швыряют камни, ругаются, бьют друг другу морды, рвут государственные флаги и подтираются ими. Им не понравился черный "Линкольн". "Линкольну" не понравились они. Он едет дальше, но они останавливают его, разбивают окна, гнут двери и капот, царапают дорогое покрытие, протыкают колеса, лезут на крышу, выволакивают водителя и бьют его. Охранник достает ствол. Беда, какая! За секунду он лишается оружия и лежит на земле вниз лицом. Его растопчут через минуту. Банда идет дальше. Попавшийся им на пути государственный музей тут же обливается краской. И плохими словами. Что значит музей? Ровным счетом ничего. Он не входит в план развития прогрессивной молодежи и всего человечества в целом. Стереть ко всем чертям!
  Бедные копы в растерянности. Послана вся правоохранительная армия, - муравей и слон - примерно то же. Вокруг лужи крови. Резиновые пули ни по чем. Обкуренные и обколотые "граждане" не чувствуют ничего, кроме желания разбить или размазать окна какого-нибудь солидного учреждения. Продажа дури пошла в открытую, как и само ее употребление. Некоторые из них присаживаются на тела затоптанных, достают "оружие", запускают его и уходят. Потом их затопчут те, кто еще не успел. Другие взбираются на фонари и делают это там. Третьи - ныряют в канализации. Четвертые - в пути, не отвлекаясь от хода дела. Появившийся вертолет не произвел запланированного впечатления. Это корреспондентский вертолет. Те, кто сидит там, утверждают, что это демонстрация в поддержку свободы слова и выбора, которые те, кто это делает, пытаются вернуть обратно, потому что у них отняли это. Другие говорят, что это празднование новой даты в календаре - местный день безвластия и свободы, только с большой буквы. Говорят - хороший праздник, должен стать традиционным.
  Веселье продолжается, в честь чего бы оно ни было. Они идут дальше, оставляя позади растоптанные тела тех, кто привык "делаться" на корточках - неосмотрительные типы. Они просто забываются и присоединяются к обществу смешанных с асфальтом собратьев, утопающих в коктейле из пота, крови, дождя и "срывающего", вмиг потерявшего свою цену.
  Можно и пострелять. В окна, головы копов, утопающих, вертолеты, в кейсы маклеров, друга, который забыл угостить. Весело, главное сейчас - веселье. Этот деготь бывает раз в году, как Новый год, только гораздо веселее.
  Головы копов, в которые стреляют, думают о том, как угомонить ублюдков и пересажать их всех. Только беда - в головы стреляют, и думать становится нечем. Зато на площади много баров. Разве можно желать чего-то лучшего в этот день? Медики говорят, что такое сочетание "градуса" и "срыва" - наиболее опасно для здоровья. Но, черт возьми, только не в этот день. Все, только не в этот день.
  Идиотизм закончился только к полуночи. Не привыкшим бродить по чужим телам, приходилось к этому привыкать. Тем, кто ни разу не купался в чужой крови, можно было только посочувствовать. Они поскальзывались на чьих-то глазах, падали на кишечную смесь и мешали руками мозги. Мерзко и противно. Убирали все бульдозерами и грейдерами. Многих рвало от того, что рвали гусеницы, смешивали все в одну кашу и увозили. Только вот - куда?
  
  Через шесть месяцев на этой площади снова был праздник. Только не день свободы с большой буквы. Всего лишь Рождество. С большой буквы, конечно. Тихо, мирно, с миловидной улыбкой на лицах народ веселился. Пили горячий кофе, целовали друг друга в щеки, угощали пирожками и открывали шампанское. Веселые шутки и розыгрыши, не дальше. Хранители порядка засыпали в своих патрульных, ежеминутно сообщая по рации, что обстановка стабильна и повода для беспокойства пока не наблюдается. Одна добрая, пожилая женщина, заметив засыпающего от скуки копа, подошла к машине и, погладив через открытое окно по плечу, ласково предложила отведать собственное печенье и чашечку ароматного кофе. Тот вежливо поблагодарил ее и в один миг проглотил угощение. Видать, слишком голоден парень. Съев, вновь утыкается головой в стекло и мирно посапывает. Вспоминает, как разгонял пол года назад ополоумевших наркоманов на этой же площади. Он хорошо все помнит. Один ублюдок тогда ранил его в плечо. Больно было. А еще больнее было видеть прострелянные головы напарников и старых друзей, с которыми пять лет вместе пили пиво в местных пабах. От всего того жутко. Не хочется ничего вспоминать. Открыв глаза, он смотрит на свое левое плечо, сейчас оно в порядке.
  А может уйти ко всем чертям на гражданку? Жить спокойной жизнью, выращивать мимозы и мыть свою машину специальным порошком? Выкрасить заборчик в белый цвет и приносить домой сладости каждый день... Скучно. Тогда открыть свой ресторан и кормить вечно голодных банкиров и студентов? Они обычно... Выстрел. Он уже автоматически выскакивает из машины и хватается за оружие. Где-то там, за елкой. Он бежит туда. А из-за дерева выскакивает кто-то. Он вскидывает пистолет, но "кто-то" оказался быстрее. Прямо в голову.
  
  - С Рождеством, дорогие соседи! - Грегорий и Элизабет буквально вломились в квартиру. И сразу же поспешили закрепить свои поздравления теплыми объятиями и поцелуями. Те, в свою очередь (Пимен и Сарра) постарались встретить своих соседей как можно радушнее, - Сарра, милая моя, какой у тебя симпатичный животик! Как поживает наш непоседа? - Элизабет просто сеет вокруг себя поля жизнерадостности.
  - Он постоянно чем-нибудь занимается, без дела не может усидеть.
  - Значит - вырастет инициативный, трудолюбивый работяга, - поспешил вмешаться в разговор Грегорий.
  - Нет, это будет психолог или общественный деятель, - Сарра знает что говорит.
  Элизабет сунула руку в пакет, который она принесла с собой и достала что-то завернутое в перламутровый полиэтилен.
  - Мы Вам подарок принесли. Надеемся, что он окажется таким же полезным, как и наше соседство, - супруги развернули упаковку и достали оттуда огромный пакет фирменных подгузников, с какими-то баночками и колбочками, - мы ведь не знаем, кто родится - мальчик или девочка, поэтому решили, что комбинированный вариант подойдет куда лучше. Вот для мальчика, а это для девочки. Может у вас вообще двойня родится?! А это для того, чтобы никаких проблем с их кожей не возникло.
  Пимен и Сарра переглянулись. Потом тихо засмеялись и вежливо поблагодарили соседей. Они уже сбились со счета, считая килограммы закупленных и подаренных подгузников. Действительно стоящими могут показаться лишь присыпки. Тем не менее, благодарности Пимена и Сарры не было предела, ведь бедные супруги не могли знать о такой расторопности будущих родителей.
  Вечер прошел замечательно. Не было лишних вопросов и воспоминаний о белых пятнах в семейных жизнях. Все было весело, но без избытка. Они не собирались менять прежние сценарии. Все было, как и пять, десять лет назад, только кухня сейчас была откровенно лучше. За что пили дедушкино вино? Ясно - все за того, кто через два с половиной месяца должен заявить о себе громким возгласом, свидетельствующим о начале качественно новой жизни, в качественно новом мире. Выпили, конечно, и за родителей. Кстати, когда пили за ЭТО, Грегорий и Элизабет, слегка, как показалось, засмущались и чуть покраснели. Почему бы?
  Без двадцати десять в коридоре громко хлопнула дверь, и послышались томные шаги вглубь темноты.
  - Сынок пришел, - пояснила Элизабет, - опять, наверное, собаку притащил.
  - Знаешь, дорогая, я думаю - он побоится уже даже муху домой принести, после того, как я с ним "потолковал", - успокоил ее Грегорий.
  "До них так ничего и не дошло, - Пимен привстал, - пора, пора с ним потолковать".
  - Куда ты, дорогой?
  - Пойду к Артуру, мне нужно с ним кое-что обсудить.
  - Что?! - все оглянулись и уставились на уходящего Пимена в полном недоумении, - Поговорить с Артуром?
  
  - Артур? - он вошел в темную переднюю и не стал включать свет, - Артур? - тихо, наверное, он спит. Что ж, придется его разбудить, - Артур?! Пимен направился в спальню, - Артур?
  - Да, господин Пимен, - вот он, лежит на постели, даже не раздевшись, - могли бы и постучать, я очень устал. Вы хотели мне что-то сказать? Если вы хотели пригласить меня к вашему столу, то я не пойду.
  - Нет, мне...
  - Вот так всегда бывает, - и уткнулся лицом в подушку.
  - Погоди, мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Можно?
  - Да, присаживайтесь, - Пимен сел на стул и придвинулся к постели. Он не знал, с чего следует начать. "Поговори, поговори, а о чем поговори, кто его знает - о чем?"
  - Знаешь, Артур, я давно хочу с тобой поговорить, только вот никак не решался. О чем? Наверное - о тебе. Мне хочется многое о тебе узнать и ...
  - С чего бы вдруг?
  - Ну, ты заслуживаешь внимания как вполне незаурядная личность.
  - Ого!
  - Да, да. Артур, можешь ли ты вспомнить, как ты вел себя в детстве, чем занимался, увлекался, не сталкивался ли с какими-либо проблемами? Я в том смысле, что... Были ли какие-нибудь странные, необъяснимые случаи в твоей жизни? "Думаю, я правильно ставлю вопросы".
  - Попробую вспомнить, если это так важно, - Артур принялся вспоминать. Очень долго вспоминал. Или придумывал, - Жизнь как жизнь, только с большой буквы.
  - А как это: с большой буквы?
  - Самая лучшая жизнь среди одного предложения.
  Пимен задумался. "Одно предложение? Будь я проклят, если я это понимаю".
  - Я вижу вас насквозь. Представьте, господин Пимен, вы идете по улице и видите всех насквозь. Смешно становится - они-то не видят, а я вижу.
  - Что ты хочешь этим сказать? "В самом деле - бред".
  - Они тоже думают - бред. Смешно. Не признают королей. Вы видели президента в лицо?
  - Нет, не видел.
  - А я видел, только другого. Но они не верят в это и ждут дальше. Интересно. Смотрят на свои серебряные часы.
  - Артур, почему ты любишь есть собак? Тебе нравится их мясо?
  - Ужас. В жизни не ел ничего более пакостного.
  - Почему же ты их ешь?
  - А кто они? Короли? Если те видят царя и не хотят признать, то эти не видят и не признают, представляете? Они одни не видят. Их нужно научить видеть, потому что это эволюция, все перейдет по наследству. А пока они пусты, как воздушный шар. Их нужно учить.
  - А кто король? Кого они должны видеть?
  - Я. Они не видят меня.
  Пимену стало не по себе. Ему показалось, что он начинает понимать кое-что. Слова сумасшедшего. Что с ними нужно сделать?
  - Ты думаешь - ТЫ король? "Так, так, так".
  - Да, я король, я сам этого достиг и собираюсь провести чистку. Слабым нет места в царском дворе, видящих пятым органом надо учить, потому что они в том не виноваты. Но слепые, прислуги короля - ведущие и главные, а тех... Пусть знают кто хозяин.
  - Ты сказал - они кого-то ждут? Те, кто видят, но не хотят признать, кого-то ждут?
  - Да, они собираются пройтись вероломством по-разумнейшему. Наверное, предатели ждут. Будет много крови, черт возьми.
  - Битва?
  - Да-а. Будет много крови. Перед и после. Спасайтесь.
  Он молча вышел и направился к двери подъезда. "Сейчас вот приду, сяду и все пойму. Сейчас, сейчас".
  Вот он уже присел на свою скамейку.
  "Итак, ах ты... сопляк, битву решил учинить? Против моего сына, это ведь его ждут? Его ждут, моего сына? А тебя не видят, не хотят признавать, каннибал, отродье дьявольское! Чертовщина, а? Откуда он все знает? Откуда он знает о моем сыне? Мой сын... Кто он, людская совесть, второй мессия?" Пимена трясло, и он не мог сосредоточиться. Его окутал шок и волнение. Этот отпрыск хочет посоревноваться? Кто более выносливый? Я тебе устрою! Так, стоп! Спокойно, нужно сделать вывод, подвести черту. Итак: мой сын - некто очень важный, но он - тоже не промах, он ведь Артур, непримиримый! Мой сын - спаситель, а этот псих тот, кто должен ему помешать. Значит - вот что получается: Артур просто выполняет свою вполне естественную миссию, делает свое дело, как и мой сын, с той лишь разницей, что цели у них абсолютно разные. Следовательно - я не могу этому помешать, вернее мне нельзя вмешиваться в это. Они оба по-своему правы, оба несут свой крест, как послано, одному свыше, другому сниже. Тем более что сын-то вроде и не мой вовсе, а ЕГО, а я просто посредник, не более. Весело получается. Хорошо, но почему же отец - он? Не писатель - психолог, не закоренелый бунтарь - революционер, не простой пастух овец в какой-нибудь деревушке, как это всегда бывает в фольклоре. А он - безработный неудачник - семьянин? Просто жребий, что ли? Слишком просто для предприятия такого размера. Какие-то индивидуальные заслуги? Какие к черту заслуги? Может быть отношение к семье? Чистота и абсолютная любовь между ним и Саррой на протяжении стольких лет? Они ведь не ссорились никогда. Бывали раздоры, но разве можно назвать упрек в том, что кто-то не помыл за собой ванну, ссорой? Ясно, все ясно, вроде. Это действительно из-за любви. Получается, что у них самая непорочная любовь?
  Уже давно стемнело. А он все сидел и уже просто ни о чем не думал. Уже забыты соседи, вечер, Артур, забыто все, пока он здесь сидит. В парке так тихо, что слышно все вокруг. Луна сегодня полная. Светит так, что фонари у обочины тротуара становятся абсолютно не нужными, да и светят они по-третьесортному. Там, за голым кустарником есть пруд. Там любят собираться птицы, насекомые и люди. Первые съедают вторых, вторые перед смертью успевают объесться кровью третьих. Третьи, до или после этого, достают мазь и обмазываются ею с ног до головы. Но их нет сегодня, тех, третьих. Нет и вторых - не та пора нынче. Есть только неразумные первые, потому что, как утверждают некоторые, в воде обнаружили какую-то гадость, жутко опасную вещь, и теперь пернатые растаскивают эту неприятность по берегу. Потом здесь начинают суетиться санэпидемиологи с "зелеными", вооружившись до зубов всякими пробирками и колбочками, берут анализы и делают выводы и орут во все горло, что здесь быть нельзя. Говорят - если влезете в воду - облезет кожа, посидите на берегу - заработаете тиф или что-нибудь там еще. В общем - не дай бог вам хотя бы посмотреть в эту сторону. Но странно - птицы-то живы, плавают себе, размножаются, даже потомство дают вполне сносное. Едят комаров, которые, по сути, должны впитать в себя всю эту дрянь получше всякой губки. Парадокс, однако. Хотя это все правильно - должны же быть где-нибудь места, свободные от людских посиделок. Правильно делают. Те простаки, конечно, же верят в то, что озеро буквально кишит всякими палочками и бактериями, а по сему соваться сюда не разрешается. Только заядлые хиппи, которых хлебом не корми - дай только глотнуть чего-нибудь радиоактивного, привыкли отмечать здесь все, что только имеет свойства называться праздниками. Хорошо - хоть не каждый день - они жутко не культурные парни и девчонки.
  Пимен просидел долго. Он не знал ничего о времени и давно уже думать забыл о том, что у него дома... Боже, но у него ведь соседи там! Вот дьявол! Хотя, вполне вероятно, что спешить некуда - соседи наверняка смотрят свои цветные сны и сопят в обе. А Сарра? Она ведь волнуется... Вот так номер - ушел с бухты барахты и пропал черт знает где. Наверное, стоит пойти домой и даже поспешить.
  
  Город любит ночных людей. Город знает - эти люди не дадут ему скучать в это время. Ему весело с ними, да и им, пожалуй, не скучно с ним. Он их развлекает, как может, выставляя на показ все, в чем можно поучаствовать. Как активно, так и пассивно. Те, в свою очередь сделали вывод: город живет ночью, а не днем, как они - днем спят, а ночью играют в игры с городом. Он их любит, потому что они дают ему возможность почувствовать свое городское достоинство, дарят ему веру в свое величие и нерушимость. Любит потому что это - его дети, а детей нельзя не любить, тем более своих. Дети же выдались славные. Мало того, что любят своего отца, они еще и кормят и поят его, как он их.
  А еще он любит их потому, что они смотрят ночные программы по ТВ и никогда не пропустят ничего интересного. Этой ночью было много интересного. Но все дети города выбрали одно, сошлись разом во мнении о том, что предпочтительнее МузТВ и триллеров. Новости. Да, горячие, свежие. Новости о новой партии крови, вылитой на улицы папы. Папе страшно. Вместе со своими детьми он примкнул к телевизору и наострил уши.
  "Что снова происходит на улицах? Вы можете дать этому какое-то объяснение?" "Знаете, это похоже на бунт разъяренных религиозных фанатиков". "Что они делают?" "Пока неизвестно, чего они хотят, но за их спинами пласт трупов, похоже - они чем-то не довольны". "Какое количество жертв по последним данным?" "Очень много, порядка двухсот человек, сейчас к ним посланы спецотряды и два вертолета, которые попытаются утихомирить шествие. Арестованы лишь пять человек, всего же их около ста пятидесяти". "Проводятся ли аналогии с июньскими беспорядками?" "Да, говорят - это все те же люди и организации". "Спасибо, ждем новых новостей".
  Папе так страшно, что он закрыл лицо. Но все равно он их любит. Весело же!
  
  
  Сарре часто снились ночные кошмары, но она их быстро забывала. Потому что знала - тот, кто сидит внутри ее будет сильно волноваться, если обнаружит в ней то же самое. Она постаралась понять главное - это всего лишь сон, а если он и вещий, то камни в их окна навряд ли будут бросать. Пимен очень хорошо помогал. Не угомонится, пока не доберется до самой сути сновидения. Ему это нравилось. Странное дело: все толкования в итоге оказывались строго положительными, какой бы ужасный и извращенный сон ни был.
  Все, она уже была готова стать матерью. Она вызубрила наизусть все учебники и пособия для начинающих родителей и принялась ждать. Ожидания часто обманывали ее, и она вновь принималась за дело. Скоро, совсем скоро. Оба волновались от одной только мысли, что рано или поздно они услышат его.
  Когда начинались схватки, их эмоционального возбуждения не было видно конца. А однажды Пимен вновь встретил Карла. В парке. Он подошел так же бесшумно, как если бы его не было вообще. Пимен вздрогнул.
  - Мне нужно покрякивать метров за десять от тебя, - Карл присел.
  - Да, - Пимен усмехнулся, - ты по-своему все. Давно не виделись.
  - Не было на то причины.
  - Ошибаешься, я хотел поговорить с тобой об Артуре.
  - Только не говори, что ты ничего не понял, - Карл протянул Пимену сигарету. Оба закурили и откинулись на спинку скамейки.
  - Да нет, понял. Все вроде понял, только вопросы остались.
  - Ну и какие же?
  - Почему Артура прозвали "вешалкой?"
  - Хм, - задумался Карл, - а ты разве не знаешь?
  - Знаю.
  Карл снова замолчал, собирался с мыслями, наверное.
  - Понимаешь, это своего рода защитная реакция. Он играет. Со всем, в чем он оказывается. С людьми и обстоятельствами. Это тонкий ум, поверь мне. Его духовный отец знает, что ему нужно и безвозмездно делится с ним, своим духовным сыном. Через некоторое время Артур станет самым жестоким убийцей на Земле. Это будет дата, когда его небесный отец полностью завладеет им, а заодно и кем-нибудь другим. Убийцы не обычные - немного другие. Сейчас Артур не знает, как умирают люди. Ему пока рано это знать.
  - Знаешь, Карл, мне кажется что-то, что все сказанное тобой имеет некий левый смысл, как слова Артура, только в том же направлении.
  Карл посмотрел на Пимена, улыбнулся, потом похлопал его по плечу и сказал:
  - Знаешь, Пимен, я горжусь тобой. Ты молодец.
  
  Когда он пришел домой, то застал там каких-то странных людей. Они ходили туда-сюда, что-то высматривали, переговаривались. Сарра же сидела в комнате напуганная и шокированная чем-то.
  - Дорогая, что здесь произошло, - Пимен подошел к супруге и сел у ее колен.
  - Артур. Он пришел домой и начал стрелять.
  - Стрелять?!
  - Да, у него было оружие, и он набросился на родителей когда ты ушел. Элизабет сильно ранена, пуля попала в легкое, она сейчас в реанимации. А Грегорий... - Сарра закрыла лицо руками и зарыдала, - он выстрелил ему прямо в сердце, он уже в морге.
  Нет, этого не может быть. Это бред, наваждение, сон какой-то. Он просто не хотел этому верить. Они прожили вместе 20 лет и что, вот все так идиотски и нелепо заканчивается? Их сын... Он что, играл, захотел, шутя наставить ствол на своих родителей? Он ведь не знает, как умирают люди, он до сих пор ничего не знает?
  
  Элизабет не выжила. Говорят, взорвало все легкое, и врачи только развели руками. Сарра рыдала. Ее пытались утешить, но все напрасно.
  Дождь, которому захотелось закапать на похоронах, скрывал слезы, которые не хотелось скрывать. Людей было мало, только знакомые. Все они слушали какого-то всезнающего священника, который тихо делал свое дело, читая свои заунылые псалмы. Хоронили сразу двоих. И когда священник сказал: "Вечная память близких вам и детей ваших", Пимену захотелось сойтись в истерике. Ему, наверное, не сообщили, от чьих рук погибли эти замечательные люди.
  Проходившие мимо прохожие останавливались, прислушивались, подходили ближе и разделяли всеобщую скорбь. После их благодарили, рассказывали о Элизабет и Грегории, приглашали за стол. Они соглашались, и сидя за столом, слушали душераздирающие истории и проклятия в адрес сына-психопата.
  В первую же ночь какая-то сволочь осквернила их могилы. Говорят - это дело рук Артура. Его начали искать. Долго искали, не могли найти, потому что все его следы смыло, как дождем. Хотя, были ли эти следы вообще?
  Назавтра Сарра прибрала их квартиру. Вымыла полы, стены, коврики. Они не дожили до рождения их ребенка, а оставался всего лишь месяц. А ведь она уже давно чувствовала его. Он шевелился, переворачивался с бока на бок. Она радовалась этому. На кухне, возле плиты она обнаружила клочок шерсти. Собачьей шерсти, с высохшей кровью на волосках. Тогда она первый раз сообщила Элизабет о том, что через девять месяцев у них будет ребенок. Сарра не могла сдержать ком в горле. Это было восемь месяцев назад. Она с яростью вышвырнула проклятую шерсть за окно и разрыдалась.
  Пимен, одолжив у кого-то денег, заказал мраморные плиты с именами супругов и через неделю сам установил их на могилы. Все получилось красиво, и так как он хотел. Следом легли свежие розы и барабанная палочка, сближавшая двадцать лет две семьи. Пимен не знал, как вернуть долг. Он лишь принялся ждать удачу. Дни и недели.
  
  - Я думаю, у тебя хватит мозгов понять, что все это не случайно? - Карл похлопал Пимена по плечу и сочувственно вздохнул.
  - Я ничего не хочу понимать. Я понимаю только одно: покой через кровь - хреновое дело. А еще я понимаю, кто всем этим управляет, - ему захотелось выплеснуть наружу все и он это делает.
  - И кто, по-твоему?
  - Уж точно не священник, который читал молитвы на похоронах. Вот что, Карл: я не хочу участвовать в этом балагане, понимаешь? Выбрось меня и Сарру, просто вычеркни из списка, найди себе других идиотов и смейся над ними, а я уже устал. Мне все надоело и не нужно мне никакое совершенство. Я хочу вырастить нормального человека и не думать о том, что мой сын может погибнуть за все человеческие грехи!
  Карл опустил голову и замолчал. Собирался с мыслями, потягивая дорогие сигареты.
  - Пимен, я понимаю тебя, все это давит на тебя, и ты не можешь сдержать себя. Но я не смеюсь над вами, и никогда не буду смеяться над носителями продукта высшей категории. Но ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: ты способен отказаться от ребенка, который не сможет отказать никому другому, даже абсолютно чужому человеку. Когда ребенок, будучи уже зрелой личностью, перевернет понятия закоренелых скептиков о человеческом идеале, способном спасти мир и подчинить его идеальному началу в человеческой природе? Да, я знаю, как тебе сейчас, но ответь.
  - А что, без крови не обойтись?
  - А где ты видел, чтобы в наше время умиротворение приходило только через переговоры?
  - Так было не всегда. А если говорить про умиротворение в наше время, то мы вообще не о том говорим. Было абсолютно не обязательным убийство Грегория и Элизабет. Достаточно того, что происходит в городе.
  - Пимен, ты не заметил случайно, как по этому поводу переживает Сарра? Тебе не приходило на ум то, что все эти переживания ощущает тот, кто находится внутри ее? Ребенок словно губка впитывает в себя все, чем она сейчас живет. И родится он знающим все это. Поэтому не думай, что, что-то зря, что-то недоработано или преувеличено. Да, это тяжело, дико и ужасно, но такова идея мироздания. Всегда нужно чем-то жертвовать, какими бы благими не казались намерения.
  - Дико. Да, это дико и ужасно. Есть вообще в этом мире вещи, не требующие жертв? Карл, назови мне хоть что-нибудь действительно заслуживающее доверия.
  - Увы. Я буду рядом.
  
  - "Запомните этот телефон! Потому что это Ваш телефон! Просто позвоните и закажите у нас это чудодейственное средство! Просто узнайте цену! Вы давно ждали этот товар, и вот он уже появился разработанный специально для вас!"
  - Да уж, - Пимену скучно, - Господи, дорогая, поди посмотри на этих идиотов. Разыгрывают какие-то сценки, кого-то якобы приглашают, дают попробовать и - во черт, помогает! Господи, какой маразм! Дорогая!
  - Пимен, срочно звони в скорую, мне плохо, наверное, пора, - Пимен ракетой сорвался с места.
  - Сарра, не нервничай, главное - не нервничай! Боже, неужели все? Неужели уже? Алло? Акушера срочно, у моей жены схватки! Восточная, девятнадцать!
  Уже через пятнадцать минут они ехали в стремительно мчащейся по улицам красно-белой машине, не обращая внимания ни на что. Акушер, молодая девушка, диктовала Сарре что-то про дыхание, и подбадривала как могла. Пимен так никогда еще не нервничал, как сейчас. Ему казалось, что машина едет так медленно, а его супруге так больно, что до боли стискивал зубы, держа ее руку в своих. Но они приехали.
  
  - Мальчик! У вас мальчик! А красивый какой, господи, господи, Пимен! Скорее бегите сюда! Господи, Пимен!
  - Дорогой, мы назовем его... Как мы хотели его назвать? Пимен?
  - Боже мой, это наш мальчик? Наш мальчик? Милая, мы назовем его Киром, помнишь, мы хотели его так назвать?
  - Стоп! - в палату влетел Карл, - постойте, это не Ким и не Кир. Его зовут по-другому. Сапия - вот его имя. Сапия, Сапия.
  - Пимен, кто это?
  
  2
  
  Когда туман рассеялся, все стало предельно ясно видно. Очевидным стало все, над чем приходилось думать целыми месяцами. Очередные поиски старого сознания как всегда ничем радужным не увенчались. Приходилось строить новую систему взглядов. Уже который раз упорные воспоминания прошлых целей и идеалов теряются где-то между прошлым и будущим. А где их искать знает только кто-то, кто сам их туда запрятал. Ни за какие деньги и обещания он не соглашается вывернуть наизнанку мешок с ответами на все волнующие вопросы. Куда оно все улетает? Зачем? Наверное, за тем, чтобы после, из всего этого накопленного материала выбрать одно, томясь мыслью о том, что все это мое, накопленное тысячелетиями, выбрать самое совершенное, идеально подходящее под окончательно сформировавшееся стремление, а то, что не подходит... ему можно только ужаснуться - как я мог подстроиться под это и мыслить этим? Тот, кто придумал весь этот водоворот, был чрезвычайно умен и талантлив. Не упустил абсолютно ничего, все продумано до мелочей, все для тех, кто этим позже будет пользоваться.
  А вообще-то, если сквозь эти волокна мешка просвечивается хотя бы первооснова всего, что там лежит - это уже хорошо. Значит, цель ясна и не нужно никаких туманов, чтобы после их рассеивать и искать что-то, что очень хочется найти. Всего лишь один лучик, шепчущий тебе о том, что ты снова в игре, несмотря на то, что вся твоя прошлая память - не более чем полуиспарившийся иней на утренней траве - плевать. Кто бы говорил о бессмысленности бесконечного путешествия, в то время как последнему не перестают восхищаться миллионы нововоплощенных. Хотя, существует вполне реальное опасение за судьбы этих самых нововоплощенных. Взглянув на фабрику их судеб, невольно съеживаешься и протираешь глаза. Не снится ли все это? Это дешевый ужастик или психотропный драматизм? Тот, кто придумал все это - извращенная и пошлая личность. Только взгляните на них!"
  
  - Мы зовемся предками Матфеевыми. Все, что мы проповедуем - чистой воды благодетель как для вас в частности, так и для всего мира в целом. Мы стремимся дать людям сокровенные знания об истинном предназначении человека в мире сем. Встав в ряды наших братьев и сестер, вы обретете душевную умиротворенность, вы взойдете всем своим сердцем к богу и останетесь с ним, получите уверенность в завтрашнем дне. Мы предлагаем вам уйти от волнующих вас проблем и забот и поселиться в самом, что ни на есть истинном, чистейшем мире - мире внутри вашего сердца. И если вы согласны, то мы поможем вам сделать это. Делайте свой выбор. Или вы остаетесь в мире лжи, пороков и лишений или жизнь рядом со всевышним.
  - Да, я согласен. Что для этого нужно?
  - Ничего, друг мой. Пойдем, я познакомлю тебя с твоими братьями и сестрами. После трапезы мы вознесем тебя к богу с помощью чудных трав. А пока расслабься.
  
  "Больше, еще больше. Вот. Вчера было мало. Как все надоело! Это мой последний шприц. Последний шприц? Я пользуюсь разными шприцами? Значит - мне не грозит СПИД. Жгут, та-ак. Я вам всем покажу! Прекратили он поставки, арестовали трейлер! Ну и что? Горы-то, вон под тем креслом! Слышите? - горы! До конца жизни хватит!"
  
  Да, действительно, все это ерунда. Детское баловство. По сравнению с тем, что стоит выше. Нет предела беспределу по вертикали. Да и по горизонтали тоже. Это похоже на заросшего по уши в "неудах" ученика, который не только не спешит наверстать упущенное, (желания не имеет) но даже слышать об этом не хочет. Когда учителя бьются в безысходности, лишь бы только помочь (!) этому недоумку выкарабкаться наружу, на свет. После начинаешь задаваться единственным вопросом: кто, умный или полнейший дебил все это придумал, зачем и какая от этого выгода. Для него, конечно. Скорее он - второе, ибо никакой видимой выгоды, по всем разумным предположениям это принести не может, в силу своей потрясающей ущербности.
  Но ведь нельзя так. Потому что вполне возможно, по большому счету все, если учесть одну неприятность: ЭТО само создало себя таким. Он что-то не учел. Первый блин всегда комом. В следующий раз все будет предусмотрено заранее.
  
  "Прости. Знаешь, иногда так вот подумаешь и ужаснешься. От чего? Да все от той же плохо поставленной пьесы. Вроде бы и старался, а толку... А тебе вот приходится сотни раз сидеть в утробиях, смотреть бесплатные ужасы и кого-то чему-то учить. Прости. Я бы, конечно, очень хотел остановить все это, но боюсь уже нельзя. Ты ведь всегда меня радовал, даже с самого начала, когда ты в очередной раз пробуешь разобраться в собственных силах и полностью анализировать собственное восприятие. Кто бы еще так делал? Мне ли разве что. А вообще мне очень жаль твои глаза. Уж в который раз. Хорошо, что ты вновь не в состоянии понять ничего из вышесказанного. Надеюсь, ты помнишь все. Когда ты забывал хоть что-нибудь? Не помню".
  
  - Пимен, хочу сказать тебе одну вещь, немного пооткровенничать. Если честно, то мне не совсем нравится имя. Оно какое-то неопределенное, даже немного непонятное. Вот ты знаешь - что означает это имя? - Сарра сидела на диване и с огромным трепетом меняла младенцу пеленки.
  - Догадываюсь и, по-моему, вышло абсолютно гениально. Разве не интересно - Сарра и Пимен, два имени в одном, по одному слогу от каждого и получается довольно загадочно. Некоторые интересуются и спрашивают, откуда, мол, такая фантазия?
  - И что ты им отвечаешь?
  - "У меня хватает мозгов, вернее у нас хватает мозгов назвать ребенка не как все. Во-первых - не интересно, во-вторых - я не знаю, кем станет мой ребенок, поэтому в случае занесения нашего дитя в книгу всемирной истории, нам не будет стыдно за его имя".
  - Браво. Боже мой, да он совсем сухой! - Сарра повернула сына задом к Пимену, - Смотри.
  - А что здесь удивительного? - Пимен усмехнулся, - столько подгузников нет, наверное, ни у кого. Можно менять хоть каждые пять минут.
  - Да, благодаря нашим покойным соседям, наш ребенок будет сухим вплоть до совершеннолетия. Знаешь, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что их нет.
  - Столько прожить и забыть так вот сразу не получится. Я вот помню, год назад, вроде, когда мы вместе пошли на озеро, Грегорий спросил у меня, почему мы не хотим иметь детей. Это был первый повод серьезно об этом задуматься.
  - Пимен?
  - Да?
  - А КТО этот Карл?
  - Пророк, сын Божий, свидетель Апокалипсиса, древнейший евангелист, сын Матфея, племянник Иисуса...
  - А если серьезно? - Сарра рассмеялась.
  - А если серьезно, то, наверное, никто этого не знает. Возможно, он притворяется неким архангелом, а вполне возможно, что это действительно некий тибетский монах.
  - Да, уж не похож.
  - Но ведь бывают чернокожие русские?
  - Такой трагедии можно только посочувствовать. Оба засмеялись.
  
  
  Он поднял ребенка на руки, тихо прошептал какие-то траурные и жутко странные слова, поцеловал его в лобик и аккуратно положил в кроватку. Склонившись над ним, он долго смотрел на него, с застывшей на лице улыбкой. Ребенок тоже кротко улыбался, покрякивая и попискивая, трогал его лицо своими крошечными ручками, пытаясь растянуть его улыбку еще шире. Игрушки, которые принес ему этот большой человек - очень даже ничего, но совершенно его не интересуют. Ему гораздо интереснее другое: что такое борода, усы и галстук. Из чего они состоят и каково их предназначение. Особенно стоит заострить внимание на бороде. То, что растет на его голове - в сотни раз уступает по количеству тому, что у того на подбородке. Почему же у него нет такого же? Он трогает руками свой подбородок, делает вопросительный взгляд, потом забирается в густые заросли и вновь, крякая и квакая, смеется. Вот это действительно интересно.
  Обоим не хочется расставаться. Эти минуты их взаимное счастье, вполне осознанное с одной стороны и немножко относительное с другой.
  Исчез он быстро и бесшумно. Теплящееся сознание этого даже не заметило. Оно просто огорчилось, потому что нет рядом густой растительности. А игрушки... Скорее они очень даже ничего, только вот - что с ними делать?
  
  - Пимен! Открой, пожалуйста! В дверь звонят, господи, еще только половина восьмого!
  - Черт бы вас побрал! Это должно быть или экологическая полиция или вечно бодрствующая курьерская или эмигранты из горячих точек. Да, я вас слушаю.
  - Доброе утро, господин Пимен. Простите, что будим вас, но мы к вам издалека.
  - Что, предвыборная компания? Мы против всех.
  - Пимен, это не агитация. Мы имеет к вам ... Вы ведь Пимен?
  - Правильно.
  - Мы имеем к вам очень серьезный разговор, и было бы неплохо, если бы вы уделили нам несколько минут.
  А вообще, за дверьми стоял молодой человек лет 25-ти, приятной наружности, одетый в светлые брюки, светлый свитер и серый дождевик. Под мышкой он держал какие-то книги и брошюры. Позади, метрах в пяти стояли еще двое и наблюдали за коллегой. Видимо выпал жребий и отдуваться пришлось именно ему.
  - А кто вы?
  - Позвольте вам разъяснить при разговоре.
  - Тогда, может быть, вы войдете? - Пимен отошел, открывая за собой дверь.
  - Нет, нет, гораздо лучше будет, если вы выйдите к нам.
  - Ну, хорошо, я сейчас, - человек почтительно поклонился и Пимен закрыл дверь.
  "Интересно, интересно. Спецслужбы? Вряд ли, торговлей оружия и наркотиками вроде не занимался. Репортеры? По какому поводу? Очередное поступление подгузников? Тоже не то. Работники соцобеспечения? Хорошо бы, только они вроде ТАК вот не являются и интриг не практикуют. Президентская комиссия исследует условия жизни частного сектора? Да кто ж сюда сунется-то? Кто тогда? Рекламные агенты! Проворные дистрибьюторы-молокососы, предлагающие не весть знает что, не весть знает за какую цену. Опять-таки не туда. Те сразу начинают разъяснять, что "продукцию, которую мы предлагает, вы не купите нигде, а если и купите, то по второе большей стоимости". Черт знает что".
  Одевшись, он вышел на улицу и тот самый кудрявый молодчик пулей слетел со скамьи и направился к Пимену. Двое лишь поплелись сзади.
  - Ну, проясните же мне, а то я чуть голову в догадках не сломал. Во-первых: кто вы сие есть. Во-вторых: откуда вам известно мое имя и, в-третьих: причина, по которой я покинул собственные аппортаменты в пол восьмого утра.
  - Конечно, господин Пимен. Но сначала я бы хотел начать с небольшого отступления, если позволите.
  - Конечно, конечно. Простите, а могу я узнать из вредности одну вещь?
  - Да?
  - Сколько вам лет? - Пимен был выше собеседника почти на полголовы и смотрел на него свысока не только в прямом смысле.
  - Двадцать пять. А что, это имеет какое-то значение?
  "Ух, ты, как угадал", - Да нет, извините, продолжайте.
  Не ведомо почему, но этот вопрос сильно задел парня и он никак не мог определиться с начальной фразой. По крайней мере, Пимену так показалось. После минутного молчания...
  - Я знаю, господин Пимен, что вы чрезвычайно образованный человек. О вашем необъятном интеллекте ходит очень много ... и поверите, нам было нелегко пойти на встречу, зная с КАКИМ человеком нам придется общаться. Нам много рас...
  - К делу, - Пимена вся эта трепотня начинала понемногу утомлять.
  - Так вот. Господин Пимен, вы ведь любите свою жену?
  Пимен взглянул на человека вопросительным взглядом и поймал на себе неуверенное в себе состояние последнего. Усмехнулся:
  - Черт, ну вы ребята даете! Хм, да, да, я очень люблю свою жену.
  - Теперь я буду говорить без вопросов. Вы любите свою жену, она вас тоже, я надеюсь, любит, как вы любите ее. Мы, да, кстати, меня зовут Феликс, мы, если можно так выразиться, коллекционеры платонической любви между мужчиной и женщиной, чистой любви, непорочной. Мне вполне понятно ваше некоторое недоумение, но прошу вас выслушать меня до конца. Мы несем миру благую весть. Что это за весть - вы сейчас узнаете. Нашего учителя, нашего гуру зовут Сан Мен Мун. Это величайшая, выдающаяся личность, к сожалению его уже нет с нами, но то, что он сказал - свято. Его учения разошлись по всему миру миллионными тиражами, его боготворят и лелеют. Вы читали Библию, и я знаю, что с вами можно об этом говорить. Только, к великому огорчению, не все понимают ее так, как следовало бы. Видите ли, господин Пимен, все, читая Библию, понимают ее дословно, буквально, абсолютно не разбирая и не анализируя великую книгу, в которой заложен величайший смысл. Ведь то, что хотел передать бог своим людям - не должно быть набором пустых и простых фраз, но должно быть источником мудрости и необычайного разума его писавшего. Но, я думаю, вы согласитесь со мной в том, что главный сюжет Библии, смысл и цель - любовь, - человек говорил все с таким трепетом, что Пимену стало немного не по себе, - любовь, настоящая, кристально чистая, взаимная и... божественная. Бог хочет только любви, ничего больше, но люди, Адам и Ева, предали его, поступившись его указом не познать любви в виде яблока, тем самым, оградив себя от отца своего через искусившего их дьявола. Бог, посадив в Эдемском саду, простите, я буду покороче, чтобы не слишком вас утомлять, дерево, на которое повесил плод, запретный плод любви. Многие понимают под этим только яблоко, ничего больше. Но мы с вами ведь знаем, что на самом деле оно из себя представляло. Он ждал, пока единственные люди на Земле не станут достаточно зрелыми, чтобы вкусить плод, но дьявол, как известно, был хитер. Бог хотел посредством Адама и Евы создать абсолютно совершенную расу людей, совершенное дитя, но его дети оградили себя от него. Вы помните фразу: "Адам, где ты, я не вижу тебя?" Это значит, что, наплевав на отцовское указание, люди согрешили и закрыли себя от бога, полностью подчинив свою жизнь себе и своим порокам. Миром правит дьявол - это не секрет, ибо первородный грех не искуплен. Люди далеки от бога, хотя нужно всего лишь желание, ибо так: чтобы вернуть его на землю нужно всего лишь желание, человеческое желание, потому что сила его гораздо сильнее бога. Но бог ждет. Бог ждет, когда родится человек, появившийся на свет в результате чистейшей, жертвенной любви, который вернет бога на землю и в сердца людей. Этот человек родился. Он родился у вас, понимаете? Вы произвели на свет спасителя. И мы хотим с вами договориться, - Феликс замолчал.
  - И о чем? - парни жутко утомили Пимена.
  - Передайте его в наши руки, и мы воспитаем его по господним законам, и он станет властителем.
  Пимен хотел было расхохотаться бедолагам в лицо, обсыпать его и дружков некорректными словами, но сдержал себя в руках.
  - Знаете что, ребятки, мне кажется - весь этот бред, который вы мне пытаетесь приподнести, попахивает ни чем иным, как секстанством. А я вас, недоумков, терпеть не могу. Поэтому убирайтесь-ка отсюда, пока я вам всем задницы не надрал. Сына им отдай.
  - Господин Пимен, мы...
  - Считаю до трех: раз!
  - Вы ошибаетесь, мы хотим всего лишь мира на...
  - Два!
  - Я умоляю вас!..
  - Три! - Пимен схватил беднягу Феликса за шиворот и так бросил, что тот долго не мог встать. Те двое, отделались лишь легким испугом. Собрав разбросанные по асфальту "священнописания", благая братия побрела обратно, периодически оглядываясь. Видимо в надежде, что господин Пимен все же передумает.
  Возвратившись домой, он рассказал Сарре. Та, сразу рассмеялась до упаду, после задумалась и спросила, а не предпримут ли эти умники попыток незаконного проникновения в дом в целях... Даже говорить об этом не хочется. Пимен же принялся пояснять супруге все обстоятельства, предоставив полный психологический портрет тех, кто изо всех сил рвется воспитать своими средствами и усилиями спасителя всего сущего и не сущего и даже того, что быть сущим даже и не собирается. Сарра, зная авторитет мужа в этой области, оспаривать его доводы не стала.
  А когда Пимен заглянул в комнату, где спал их мальчик, то увидел, что просмотр детских грез еще далеко не закончен.
  - Сон мессии. Просьба не беспокоить, - закрыл дверь и вышел обратно в комнату, - Дорогая, это ты принесла новые игрушки?
  
  "Почему они что-то еще пишут там? Привезли телевизор и что-то черкают в каких-то бумажках. Странно, если они просто отдадут, то что-нибудь изменится? Почему нельзя разойтись каждый по своим делам и все? У-у, а денег-то сколько!"
  - Сын?! Пойдем обедать, мать испекла отличный пирог!
  - Иду, па!
  
  - Па, объясни мне, пожалуйста, одну вещь. Вот соседи купили телевизор, им только что его привезли...
  - Правда? Сарра? Ты слышала? Соседи наконец-то купили себе новый телевизор. Счастливые люди. Извини, сынок, продолжай.
  - Так вот, когда они его забирали, то что-то черкали в каких-то бумажках. Только я не понимаю - зачем? - мальчик вопросительно взглянул на отца.
  - Что зачем, телевизор?
  - Зачем что-то черкать и заполнять?
  Пимен поперхнулся. "Ого! Вот это да! Сыночку пять, а вот черти!" Он даже и не знал, что ответить сыну.
  - Понимаешь, сын, хм, они запросто могли бы его забрать, но... Они заполняют гарантийные талоны, чтобы никто больше не смог присвоить себе право на владение телевизором... "Сам-то, что ли лучше ответил?"
  - Но почему кто-то может завладеть им, в то время как он уже давно приобретен?
  В комнату вошла Сарра. Взглянув на мужа, она лишь пожала плечами и загадочно улыбнулась.
  - Сынок, мы с папой - люди порядочные, но есть еще и не порядочные, понимаешь? Есть плохие люди.
  - Почему же они живут?
  
  - Ребенку в пять лет не принято интересоваться ТАКИМИ вещами.
  - Пимен, наш ребенок особенный, немного не такой, как все.
  - Я понимаю только то, что наш сын слишком умен для своих лет. Посмотри - он не играет в игрушки, не бегает со сверстниками, читает газеты и уже может считать до ста. А может и дольше, я ведь не проверял. Ему до школы еще два года, а его уже можно переводить на два класса выше.
  - А я просто поражаюсь, как ты только умудряешься не вникнуть во все, что с нами происходит! Ты не хочешь ничего понимать!
  - Ты предлагаешь мне поверить в сказку, а я в сказки не верю.
  - Глупость какая...
  
  
  Ему никогда не казалось, что центр города так привлекателен. Здорово. И чертовски красиво. Только он ничего не понимал. Он просто смотрел, но абсолютно ничего не понимал. Не понимал, почему трое чернокожих молодца дубасят какого-то китайца в темном переулке. Позже чернокожих разогнала банда белых и бритых парней, по пояс голых и жутко матерящихся. Не понимал, почему те, кто призван охранять права и законность во всем мире, пинают и бьют дубинками старушку, которая торгует леденцами у входа в супермаркет, словно та - известный террорист в розыске. Абсолютно не понимал, почему люди лезут в автобус, пинаясь и ругаясь, словно это - последний автобус в их земной жизни. Совершенно не понимал, почему для шикарного картежа из четырех сверкающих лимузинов расчистили дорогу и орали в мегафоны на непослушных водителей. Почему название банка написано огромными буквами, а название цветочного магазинчика такими маленькими, что приходиться всматриваться в написанное. Он так и не разобрал - что там было нацарапано.
  Пара пьяных вникуда тенейджеров сорвали знак автобусной остановки и повесили его на спину своему не более трезвому приятелю. Потом долго ржали, наблюдая, как над ним смеются прохожие. Весело было. За нарушение порядка и порчу автобусных остановок их пытались схватить ордеркиперы. Но ведь парни-то - не промах. Те, двое. Они убежали. А третий... Видимо, он еще долго будет объяснять копам, зачем он повесил себе на спину знак автобусной остановки. Но ведь не он вешал! А ему никто не верит. Это было не справедливо.
  К вечеру он так ничего и не понял. Смотря с родителями телевизор, но совершенно ничего не понимал. Он должен это все понять.
  
  
  * * *
  
  - Хочешь еврейской кровушки? Знаю где ее взять. Сегодня в клубе "2000" собирается общинушка. Во сколько? Где-то около восьми. Или может в девять. Где-то в это время. Представь: шестьдесят человек и все евреи! Разве могло тебе такое хотя бы присниться? Мы ведь все сделаем правильно? Ничего не должно не получиться? Увидимся? Увидимся!
  
  Ровно в десять вечера клуба "2000" не стало. Помещение находилось на первом этаже высотного красивейшего дома в самом центре. Взрыв был так силен, что дом опустился на пять этажей и замер, похоронив под собой все, что под ним находилось. Как говорили те, кто что-то знает, более трехсот человек, в том числе и шестьдесят представителей еврейской общины как один, в одно мгновенье превратились в кровавые блины. У них был повод веселиться - важнейший праздник по их календарю.
  Взрывной волной разнесло ресторан напротив, перевернуло пятнадцать автомобилей, забросав ими мирно отдыхающие сливки общества. Как говорили те, кто что-то знает, ресторан также практически перестал нести свое земное существование. Мгновенно.
  Люди кричали, визжали, боялись. Спасатели лишь махали руками, закуривали по сигарете, говорили: "Ребята, лезьте туда сами, мы там свою смерть искать не собираемся. Здесь бульдозер нужен, умники такие", садились по машинам и уезжали прочь. Остальные помогали сливкам общества вылезти из-под прижавших их капотов автомобилей, оторванных крыш и багажников их же "Мерседесов" и "БМВ". "Такого ужасного насилия по отношению к евреям наш город не видел еще никогда, - говорили министры, сотрудники МЧС, вице, мэр, и эксмэр, - по только что поступившим данным погибло около трехсот пятидесяти человек. Не исключено, что в ближайшие минуты эта цифра будет расти". Они все угадали. Цифра росла с катастрофической скоростью, а литры крови залив холл и торговый зал ресторана, пачкали одежду спасателей, лились в ботинки, мерзко хлюпали, доводя людей до истерии. Халаты медиков в один мин меняли цвет, а глаза официантов приходилось отдирать от бамперов залетевших в помещение лимузинов. Директор кусал губы и молчал.
  Клуб "2000"? Здесь же организовали консилиум, чтобы решить, что делать с жертвами терракта. Поднимать небоскреб, чтобы выгрести из-под него внутренности трехсот человек или оставить все как есть? Тем более что сам небоскреб покосился градусов на двадцать и теперь более напоминает произведение авангардизма? "Это невозможно, - говорили прохожие, бомжи и МЧС-овцы, - Безумие! Лучше уж очистить дом и взорвать противоположную стену. Так хоть двадцать градусов вернутся на место!" "Думайте, что говорите! - говорили другие прохожие, водители такси и титулованные архитекторы, - Во-первых - под зданием находятся тела невинно убиенных братьев наших! Поэтому мы просто обязаны хотя бы что-нибудь достать. Во-вторых - рушить одно из красивейших и старейших зданий города тоже кощунство и еще большее безумие!" "Простите, а ЧТО вы собираетесь доставать? Кишки, мозги, да литры крови? То, что даже телом-то назвать язык не поворачивается. Как вы думаете, что было бы с вами, если бы вам на голову свалился дом, весом в тысячи тонн? К тому же очевидно, что красивейшее и старейшее здание города уже таковым не является!" "Нужно достать хотя бы то, что от них осталось!" "Желаем удачи!"
  К двум часам ночи чья-то светлая голова смекнула заняться поисками террористов, подсказав при этом, что это дело рук не то мусульман, не то нацистов. Ему поверили, прислушались и поинтересовались, откуда такая "осведомленность" и приняли все за сведения.
  Весь этот ад более-менее закончился лишь к семи утра, когда те, кому надоело наблюдать за этим кошмаром, вперемешку с полнейшим идиотизмом начали расходиться по домам, тщетно пытаясь себя уверить в том, что им не страшно и вроде все в полном порядке. Как-то не получалось совсем.
  Позже на телевидении был объявлен день траура. Выразив всем родственникам погибших и пострадавших свое соболезнование, президент не осмелился скрыть свою скупую мужскую слезу. Примеру последовало все правительство. Но их никто не заметил и не услышал. Лишь оператор, да тот, кто тыкал им под нос микрофоны и просил "прокомментировать произошедшее с точки зрения людей "Больших". "Малых" никто не о чем не спрашивал. Говорят - у них неадекватный подход.
  "Этим трусам придется заплатить за свои деяния", - сказал в утреннем эфире министр обороны.
  
  Вечером ему и его отцу не спалось. Они сидели у телевизора и наблюдали все, о чем стремились поскорее передать те, кто обязан это сделать. В прямом эфире. Временами ему казалось, что где-то сейчас он все поймет, совсем рядом, вроде. Но после все вдруг исчезало, и он вновь начинал просто бояться и уверять себя, что он когда-нибудь все поймет, и его глаза откроются. Прилипшие к бамперу "мерса" глаза официанта? Покосившаяся на двадцать градусов архитектурная достопримечательность? Триста пятьдесят погибших вместе с шестьюдесятью евреев? Просто раздавленных в лепешку? Какие-то слова соболезнования? Это что, бред? Сон?
  
  А эти люди... Это родственники погибших? Они смотрят на него и думают: не их ли это сын? Утирали платком слезы, отворачивались и уходили, потому что в его глазах было абсолютное непонимание всего, что происходит вокруг. Наверное, они не понимали этого, поражались его невинной наивности, немного злились про себя, потому что не находили в его глазах того, что им нужно было тогда. А он этого не понимал. Хотя, он, конечно, многое знал про то, что следует понимать, и поэтому чувствовал в этот момент примерно то же, что те люди, которые тихо злились на него. Напрасно злились. А их было так много, что этим браньем можно было заглушить вой сирен скорой помощи и пожарной машины.
  Сквозь тьму и слезы он увидел человека. Тот сидел на скамейке среди бегающих и суетящихся людей, спокойно потягивая сигару, остановив свой взгляд где-то очень далеко. Укутанный в дорогое пальто, с шикарной, ухоженной бородой, внушающей доверие всем своим видом приглашающему к знакомству. К нему нужно подойти. Он расскажет.
  - Я вам не помешаю? - он был абсолютно спокоен. Человек повернул голову и широко улыбнулся.
  - Да нет, сынок, что ты, - какой приятный, мягкий тон.
  - Вы назвали меня "сынок"? - удивление в его глазах.
  - Да, я назвал тебя сынок. Так просто принято, когда разговаривают большой и маленький человек. А ты? Разве тебе здесь не страшно?
  Ну, вот - он даже не знает, что ответить. Смотрит на весь этот бардак, а что ответить - не знает.
  - Знаете, господин, я сюда пришел, потому что очень хочу узнать, кто и зачем это натворил. Мне не понятно совсем. И мне хотелось бы узнать, почему так происходит.
  Человек задумался. Он смотрел в его глаза и радовался. Но знал что ответить. Оставалось только лишь начать.
  - Давай сперва познакомимся, - человек протянул руку, - меня зовут Карл. Тебя зовут Сапия, верно?
  - Да, а откуда вы знаете?
  - Я все знаю. Ты хочешь узнать - почему все так получается? Я скажу тебе почему: посмотри на этих людей, всмотрись в их лица. Видишь - они искажены. Их глаза... Разве можно представить себе что-либо более ужасное? Более ужасное, чем их взгляды? Ты ведь видел их глаза, не так ли?
  - Да.
  - Они не нашли в твоих глазах того, что им нужно было в тот момент. Они же хотели найти в них то, что сами видят в себе. Но увы, не нашли и их глаза зажглись еще ярче, а мысли стали еще порочнее. Почему? Потому, что они хотят, чтобы все было поделено поровну, но в то же время большее принадлежало бы им. Между тобой и ими. Их бесит твоя оправданная непричастность к смыслу того, что здесь происходит. Они эгоисты. Ты ведь знаешь, кто такие эгоисты?
  - Это те, кто думает только о себе?
  - Ты и впрямь умен не по годам, - Карл усмехнулся, - с тобой можно серьезно говорить. А вот с ними - только на их языке. А когда ты начинаешь говорить по-своему, у них начинается нервный тик, потому что все должно быть в одном. Начинаются разногласия. А разногласия в свою очередь ведут к тому, что ты сейчас наблюдаешь.
  - А что плохого сделали евреи?
  - Это долгая история, сынок. Но я попробую рассказать тебе. У евреев своя вера, в большинстве своем - правильная и гуманная. Но есть люди, которые не признают гуманизма, утверждая, что жить должен тот, кто сильнее и выносливее. Это страшные люди. Вражда между этими людьми и евреями зародилась давно и не прекратиться до тех пор, пока эти злые люди не станут гуманнее. А они не станут гуманнее до тех пор, пока не засомневаются в своем идоле. Ну, это я так, в общих чертах. Но ты не думай, что только эти две группы людей постоянно воюют между собой. Их очень много. От мало до велика. Я как-нибудь расскажу тебе о них, а пока - иди, сынок, домой и не высовывай носа даже за дверь. Завтра ты узнаешь еще кое-что о тех злых людях, о которых я тебе рассказал.
  - Они вновь будут воевать?
  - Главное - не высовывай носа.
  
  Город в первый раз осмелился возненавидеть своих детей. Он устал. Они едят его и выплевывают обратно, даже не убирая за собой.
  - Праздник продолжается, друзья мои! - ровно в полдень они окатили улицы и площади ледяным залпом ненависти. Они несли над головами привязанного к столбу человека с обрезанными гениталиями и "мексиканским языком". Конечно - мертвого. Над головой несчастного табличка: "Если ты гей - лучше сразу скажи, чего ты хочешь, мы ждали этого, мы дадим тебе это, ублюдок!"
  С такой тяжестью взошедшее солнце отражалось на их бритых головах, витринах магазинов, отполированных крыльях и дверях автомобилей. Их было около тысячи, а может и больше. Они помнят то, что было здесь шесть лет назад, очень хорошо помнят. Они идут по тому же маршруту и их лица так же искажены яростью, как много лет назад. Одетые в черные штаны и высокие ботинки, сверкающие голой грудью со свастикой на ней... Они так горды собой, что ничего и никого более не признают. Перевернули старенький "Фиат", взорвали его, под громкие аплодисменты и дикое ржание разъяренной толпы. Весело, как и шесть лет назад. Расстреляли из автомата группу молодых студентов и двинулись дальше. Дальше они "украсили" столбы нацистскими флагами и перевернули патрульный автомобиль с пожилым копом внутри. Здесь их встретили ордеркиперы. Целая армия служителей закона окатила подонков градом резиновых-стальных пуль. Разве это повод прекратить веселье? Это стимул. Гораздо больший стимул. Взбудораженные и напуганные граждане наблюдали из своих окон историю шестилетней давности, почти без изменений и дополнений. Осколки от взорванных черно-белых машин летели в их окна и смертельно ранили хозяев. Изрешеченные тела копов слоились друг на друге. Бритые головы удалялись от своих тел куда-то очень далеко. Тело мертвого гея давно сорвалось со столба и превратилось в фарш. Пробившись к площади, они соорудили какой-то подиум, и на него взошел человек. Кто-то выкрикнул:
  - Артур второй! Всем на колени! - толка послушалась. - Всем слушать хозяина! Кто будет чесать языком - повешу, ясно? - толпа издала дикий рев согласия. - Хозяин, мы тебя слушаем!
  - Я повешу еще двоих, если какая-нибудь мразь откроет рот! Так вот! Пока не явились ордеркиперы, я заявляю: пока мы есть - смерть будет евреям! - рев согласия и одобрения. - Смерть всем без исключения геям! - вновь рев. - Смерть инвалидам и придуркам! - в сто раз больший рев. - Психам и евреям, евреям, евреям!!! - оглушительный рев. - Я убью мессию, потому что я должен его убить и я убью его, слышишь, Христос?! Здесь только, повторяем - Ан-ти-христ!!! - толпа послушна, - еще раз - ан-ти-христ!!!
  Копы молодцы. Они разожгли огонь так внезапно, что ублюдки не успели договорить даже слова, оборвав его на последнем слоге.
  - Христ, ублюдки, Христ, Христ, Христ! - их усердие впечатляет. Они получили выжатый через силу приказ уничтожить всех, и они уничтожают их, словно саранчу, колорадского жука, надоедливых мух. Они чувствуют себя спасителями и их лица горят радостью, а пули всегда находят цель, плавно и нежно разрывая плоть сволочной саранчи. Она уползала, но не могла тянуть тело, в котором слишком много металла. Главная саранча? Она скрылась, упорхнула, испарилась. А когда все закончилось, и начался пересчет жертв, она заставила молодых киперов прикусить губу и поругать себя за такую "нерасторопность". Они искали ее, но не находили. Бегали по телам других, но это не ее тела. Как же они себя ругали!
  Два молодых копа, вымотавшиеся и уставшие, наконец, закурили.
  - Ты ощущаешь разницу?
  - Абсолютно никакой. Тогда были наркоманы, сейчас нацисты, но в принципе-то, разницы никакой. Посмотри, что натворили, а?!
  - Шестьдесят наших - как не бывало.
  - Да, шестьдесят. Богом клянусь, я найду его!
  
  Он не высунул носа даже за дверь. Слишком поверил загадочному, но жутко приятному человеку, потому что понял, что начинает что-то понимать. Главное он уже понял - почему. Потому что все так, как оно есть, и он это понял. Это ужасно и на это стоило закрыть глаза. Этого стоит бояться, избегать, но еще лучше наоборот. Он сам понял, что лучше наоборот. Он проникся в это, в то, что потихоньку кралось в его душу и ему стало действительно страшно. Потому что ему всего лишь пять, он знал, что пять - это ВСЕГО ЛИШЬ. Это не УЖЕ, ТОЛЬКО. Его что-то очень сильно беспокоит, но что точно, он не знал. Черт возьми, он знает, что он что-то знает! Эти минуты...
  - Сынок? - "Кто это, мама? Ах, да, это ведь мама".
  - Да, ма?
  - Пойдем ужинать, папа принес твоего любимого томатного сока.
  Глубоко вздохнув, он не спеша направился на кухню. Там его ждали родители с улыбкой на лицах.
  - Сын, томатный сок - на десерт, так что особенно не наваливайся, - Пимен был весел, - пока скушай омлет, он сегодня очень вкусный.
  - Пап, я прекрасно понимаю, что сок - на десерт, а омлет не может быть не вкусным.
  - Почему? - Пимен сразу понял, что сказал что-то не то, даже прежде, чем Сарра ткнула его локтем в бок. - Прости, дорогая, не подумал. Ну, сынок, что нового ты узнал, не хочешь с нами поделиться?
  - Много чего.
  - Например?
  - Я узнал, как ненавидят тебя люди, если понимаешь, что они понимают, что ты не думаешь о них, потому что еще маленький, но их это не волнует. Они смотрят в мои глаза, отворачиваются и о чем-то сюсюкаются с другими. Так нервно. Я хотел покричать на них. Неужели я это заслужил?
  Когда Пимен и Сарра переглянулись, необходимость выражения чувств словами отпала начисто. Их взгляды говорили друг другу все в этот момент. "Я говорил тебе, что наш сын слишком загружен всякой чепухой", "Почему чепухой, наш сын учится постигать окружающий мир, что в этом плохого?" "То, что в таком невинном возрасте говорить такие фразы еще рано, думать ТАК". "Зато ты представь, кем вырастет наш сын! Своим умом он сможет сделать невиданные вещи!" "Может ты и прав, но мне как-то не по себе. Ты заметила - наш сын практически не смеется. Он молчалив и замкнут. Такое впечатление, словно его загипнотизировали". "Он серьезен и это выгодно отличает его от всех его сверстников. И мне кажется - у нас вырастет настоящий аристократ!".
  - А почему ты считаешь, что это ненависть?
  - А почему они еще убивают друг друга? Никого не жалеют, не умеют прощать. Я не хочу играть с их игрушками.
  - Чем же тебе не нравятся игрушки, сын?
  - Это жестокие игрушки.
  Сарра все поняла. Она уже не могла сомневаться в том, что видит и слышит. Ей даже захотелось разрыдаться вдруг, обнять их сына и никогда больше не выпускать из объятий. Она хотел именно такого ребенка. На ее лице застыла легкая улыбка. Она была счастлива. Эти десять минут.
  - Ма, я съел омлет. Теперь я могу выпить томатный сок?
  - Конечно. Можешь пойти к себе и выпить его там.
  - Спасибо, мама.
  Когда он вышел, она посмотрела в глаза супруга и сказала:
  - Ну, теперь-то ты понял, я надеюсь?
  Пимен улыбнулся, обнял ее за плечо.
  - Да, я хотел именно такого ребенка. Пойдем, прогуляемся? Надоело дома сидеть, - Сарра утвердительно кивнула, - сынок, мы с мамой пойдем прогуляемся. Скоро придем, не скучай!
  
  Пять лет шли долго и тягостно. Улыбаясь, он слушал песни о том, как быстро летит время, что именно не успевают сделать люди за этот промежуток времени и почему они поют об этом с радостью. Чему можно радоваться, если по их понятиям время бежит в два раза быстрее, чем для него? Они, конечно, об этом не говорят. Лишь только несутся вдаль, а он только успевает махать им всем рукой. А, следовательно, если он живет в два раза медленнее, значит, он имеет в два раза больше времени, чтобы понять, что происходит, что было до этого и что, возможно, будет. Потом это все сопоставить и вручить пролетающим мимо ИМ, которые понять ничего не могут, потому что живут в два раза быстрее. Им просто не хватает времени понять что-либо из всего изложенного. Потом он понял, что они начинают даже нравиться ему. Он ощутил жгучую симпатию и острую необходимость в общении с каждым из них. В то же время, стараясь нравиться и им, чтобы не разочароваться в своей привязанности. Он им нравился, и все сомнения улетали прочь. Не в полной мере отдавая себе отчет в мотивах появления любви, он задал себе вопрос и, долго валяясь на скрипучей раскладушке, уставившись в дырявый потолок, рассуждал. Дыр было много, а значит - было с чем ассоциировать. Сквозь них на его восприятие сильно действовал солнечный свет. Но ведь это дыры и ничего позитивного, на первый взгляд. Солнечные лучи облагораживают их серую сущность и от этого их ассоциативная окраска получает глубокий смысл. Так, например, при всей своей внешней убогости они умудряются пропускать сквозь себя сгустки нехарактерного для них положительного впечатления. Сложно. Для него каждая вещь, каждое явление и образы борются с материализмом и вносят в его понимание внешнего яркие символы и ассоциации. Но ему просто хотелось понять, почему он их любит? За способность пропускать эти самые сгустки или просто за то, что он им нравится?
  Он слишком много возложил на цифру 10, считая, что пошел этап принципиально нового развития его внешней приспособляемости. До этого он каждое утро, полдень и вечер пил томатный сок, консультировался с отцом по поводу всего увиденного - услышанного, прогуливался (ровно час) по окрестностям, читал прессу для "продвинутой" молодежи, слушал новости по радио, не более трех раз в день поражался наивности сверстников и ложился спать.
  Сегодня все должно измениться. С точностью до наоборот. Сверстникам нужно не поражаться, а участвовать в их жизни и заставлять поражаться их. Сменить томатный сок на палочку благовоний, начать читать консервативную прессу, выбросить старый радиоприемник и увеличить время прогулки настолько, насколько позволит воображение и выдержка ног. Сильно возбужденный несправедливостью собственных временных рамок, он вздохнул с облегчением, решив принять такое нововведение в личный распорядок. Его пугала и терзала необходимость делиться со всем и вся своими догмами и впитывать в себя отрицательные аспекты дыр, начисто лишенных всякого понятия о чистоте. На слова в его адрес "развит не по годам", смущался и задумывался. Как так может быть, когда он живет в два раза медленнее? Он должен быть дегенератом! Только вся проблема в том, что по всему его разумению он - не дегенерат, скорее антипод ему. Но кто же тогда они, когда он - не то, а они - быстрее, чем он? Наверное, все это - личное восприятие, иногда совпадающее в песнях, стихах, романах и поэмах. Потому что эти пять лет вполне могли пройти мимо еще медленнее, но ведь они прошли, так как нужно было. Ибо он не полюбил бы их, пронесись они мимо него с вдвое большей скоростью, потому что не успел бы. Но ведь успел, значит - все одинаково и ... надуманно, возведено в степень преувеличения и вся эта гипербола отражает и опережает их всех.
  Но он вдруг заволновался: не полюбил ли он их потому, что попал под их течение, гипнотическое влияние которого уже давно имеет место в его формирующемся мировоззрении? К черту. Не может того быть. Разве он глуп? Разве он представляет из себя одну из тех серых дыр в потолке, сквозь которую выглядывает крысиная морда? Ни на нее, ни на крысиную морду он не похож. Хотя, крысе он бы посоветовал никогда не вылазить из двойников-дыр, потому что изображение добавляет огромную долю смысла во все его доводы о дырах и солнечных лучах, добавляя несколько капель агрессивности и алчности в смесь из наивности, глупости, ненависти и... потрясающей любвеобильности тех, кого он так любит.
  Потом он решил, что стены и дырявые потолки крайне сковывают его стремление к "почему". Он любит родителей, это ведь не диктат и уж тем более не деспотизм. Они его любят, но их нет дома, чтобы убедить его, что стены и дырявые потолки - это еще не самое лучшее, но и не самое худшее, тем более, что дыры пропускают через себя только свет солнечных лучей, ничего кроме. Десяти лет хватило бы, чтобы понять это в полном объеме.
  Он не взял с собой ничего, кроме пакета томатного сока и нескольких утренних котлет, завернутых в целлофан. Удивившись своему абсолютному спокойствию по поводу всего, что его ожидает, помахал рукой родному дому, посидел на холодном асфальте и спланировал все, на срок до пяти предстоящих дней. И ночей. Пока только пяти.
  
  Школа, названная в честь какого-то святого, взорвалась от радостных детских воплей. Уроки закончились, завтра выходные. Один малолетний умник толкнул другого в спину и тот с размаху разбил окно входной двери. Молодая учительница все видела и вставила по первое число именно второму. Первый, ехидно хихикая, сунул тому в лицо какой-то жест.
  - Юлиан! - очаровательная четвероклассница, распихивая "однокурсников" влетела на игорную площадку. На ее зов обернулся мальчик, примерно того же возраста, разглядывая толпу развеселых младенцев сквозь свои чернооправные очки, - Юлиан, стой!
  Подбежав на расстояние вытянутой руки, молодая леди щелкнула парнишу по очкам.
  - Садись, держи яблоко.
  - Ты что, Карина? - Юлиан взглянул на нее до того вопросительным взглядом, что та немного засмущалась, - я тебя не узнаю!
  Зеленоглазая брюнетка задумалась, затем внезапно рассмеялась.
  - А это я так, пять по сочинению. Да ты не думай, я не хотела тебя напугать.
  - Спасибо за яблоко. Ой, а я уже целый год яблок не ел, представляешь?
  - Знаешь что? Роман предложил нам всем встретиться у него дома. Сказал - родители уезжают, побалдеем. Так я даже не знаю, что и делать.
  - Иди.
  - Не хочу. Я уж лучше дома посижу. Письма писать буду. Ладненько, ты меня прости, я побегу домой, кушать хочется. Сегодня дядя приезжает, сказали, что много всякой ерунды привезет. Ну, пока?
  - Ну, пока!
  Эта очаровательная зеленоглазая леди Карина всегда ходит домой только одной дорогой. Сперва через парк, потом автостоянку, арку старинного дома и мостик через ручей. Вплоть до арки она не думала ни о чем, пока не увидела внутри арочной тени мальчика. Он шел ей навстречу, вчитываясь в открытые страницы "Новостей рынка и экономики" и так, случайно, задел ее плечом.
  - Простите меня, я не хотел, простите, - после у Карины появилось две причины обернуться ему вслед. Во-первых - она никогда еще не видела детей ее возраста, читающих последние экономические новости. Во-вторых - у нее еще никто и никогда не просил прощения за собственную неаккуратность, обращаясь при этом на вы". Живой интерес начал грызть ее любознательность.
  - Постойте, - мальчик остановился и обернулся, - подождите, пожалуйста.
  - Я могу вам чем-то помочь? - красиво, красноречиво.
  - Вы меня простите, но вы читаете взрослые газеты?
  - Это разве взрослые газеты? Эти лжесвятцы сами не понимают что пишут, - Карина слегка опешила, но не отступила.
  - Вы интересуетесь экономикой?
  - Как вам сказать, я просто ищу логическую последовательность, пытаюсь понять смысл откровенной лжи в печати. Вы хотите проконсультироваться?
  - Я надеюсь, я не отниму у вас много времени, но можно с вами поразговаривать? Мне очень и очень интересно.
  - Почту за честь. Простите, а как вас зовут?
  - Карина, а вас?
  - Сапия, мне очень приятно с вами познакомиться, - мальчик поцеловал руку молодой леди. Такого она еще никогда не видела.
  - Какое интересное имя, а что оно означает?
  - Примерно то же, что и имя Карина. Давайте я возьму ваш рюкзак и проведу вас домой.
  - Спасибо. "Очень интересный юноша".
  "Очень воспитанная девушка".
  Правда, она очень хотела бы понять многое из того, что говорил ей ее собеседник, но не совсем получалось. Сложно. А когда она узнала, что он и вовсе убежал из дому, то пришла в неописуемый трепет и немного убоялась за его судьбу. Еще одно никогда: она никогда не видела беспризорников с таким широчайшим мысленным ореолом в таком возрасте. Слушая же его, ей постепенно начинало казаться, что это всего лишь обман зрения и никакого отрока, кроме взрослого философа рядом нет. Но она оборачивалась, видела серьезное, немного грустное ЕГО лицо, тихо повествующее о некоторых тонкостях поведения людей-дыр. Она не устала, даже не думала переутомляться от его речи.
  Они шли так медленно, что триста метров, оставшихся до дома Карины, заняли у них чуть ли не час ходьбы, чередующейся с постоянными остановками и замедлениями.
  Вернувшись домой, Карина рассказала родителям ВСЕ. Заждавшийся дядя не имел для нее никакого значения. Тот лишь широко раскрыл глаза и с интересом слушал племянницу. Родители представили себе всю эту ситуацию, кто на что горазд, набрасывая в мозгу образ "интересного мальчика", с "Новостями рынка и экономики" в руках. Однако, все сошлись в одном: "Вот это дети пошли!"
  
  Холодный, моросящий дождь расстроил чувства и заставил спрятаться. Вдали виднелся закат с наползающей на него синей тучей, и получалось сказочно красиво. Тихий, неспелый гром придавал обстановке немного спокойствия, шелест покрышек по мокрому асфальту...
  Как-то не стыковалось такое спокойствие с обычной жизнью папы-города. Он давно уже ненавидит своих детей, но сейчас его пробило на чувства. Он это чувствует и разделяет с ним его эмоции, словно говоря: "Я ведь твой любимый сын, правда?" Город отвечает ему: "Ты в этом сомневаешься?" "Да нет, просто хотел лишний раз убедиться".
  Ему холодно и он совсем бы не прочь перекусить.
  
  - Юлиан! Иди скорее сюда! Да скорее ты!
  - Ты меня когда-нибудь загоняешь! Чего так лопаться-то?
  - Слушай: вчера я встретила одного мальчишку. Только я его никогда не видела, и в нашей школе он точно никогда не учился. Такой интересный, я таких еще никогда не встречала. Знает такие слова, которые я совсем не знаю. И представляешь - увлекается знаешь чем?
  - Чем?
  - Экономикой. Читает газеты про эту ерунду, и рассказывал мне всю дорогу про какие-то аспекты.
  - И что с того? - Юлиан абсолютно не понимал, зачем Карина все это ему рассказывает. Спокойно жуя свой бутерброд, он смотрел на нее грустными от недоумения глазами и про себя бранился, - я вот вчера познакомился с чумовой девчонкой.
  - Я хочу тебя с ним познакомить, - Карину задело такое безразличие.
  - Зачем? А, ну, хотя давай, может у него книжки интересные есть.
  - Он беспризорник, сбежал из дому.
  - Зачем? Его что, каждый день по заду лупили?
  - Нет, он говорит, что ему нужна свобода мысли и тела.
  - Ух, ты.
  - Пойдем, он ждет в парке.
  По дороге к месту встречи Карина строила прогнозы, давая между делом рекомендации Юлиану по поводу его поведения в кругу нового знакомого. Что ему совсем не нравилось. Однако ему все-таки удалось заставить поверить подругу в свои возможности, и Карина замолчала.
  Он ждал их давно и перечитал все, что было опубликовано черным по белому в отданной два часа назад ему кем-то из прохожих "Культурной жизни". Увидев знакомое лицо, встал, поздоровался.
  - Здравствуйте, - дети пожали друг другу руки.
  - Сапия, это - Юлиан, знакомьтесь.
  - Карина мне о тебе рассказывала.
  - Как, уже?
  - Да, я сказала Юлиану, что ты очень умный.
  Он чуть не рассмеялся. Умный? Неужели они себя таковыми не считают?
  Все шло так, как и должно было идти. Они спрашивали его, он отвечал им. Странное дело: он чувствовал себя сейчас абсолютно по-другому, но не мог объяснить себе, в чем дело. Внимание сразу двоих человек, присутствие в их глазах чего-то, чего нет в его глазах... Ему становилось все лучше и лучше. Смеясь и улыбаясь, понимал, что это в первый раз.
  А Юлиан смотрел на него, и что-то недопонимал: бездомный - смеется и улыбается... Странно.
  Спустившись к маленькому озерцу в парке, они увидели толпу сверстников, играющих во что-то непонятное и очень даже странное. Они бегали друг за другом, хлопали в ладоши, прыгали, приседали, ... целовались. Тройка долго смотрела на этот спектакль и задавалась одним единственным вопросом:
  - Вы понимаете смысл этой игры? - он повернулся к ним. Оба пожали плечами. Потом они сели на траву и молча наблюдали за таинственным действом, разворачивающимся на их глазах.
  - Когда мне было пять лет, я видел как выглядели лица людей, когда нацисты взорвал у всех на виду клуб "2000". Вы знаете, что думают люди в такой ситуации? - снова пожатие плечами, - они злятся на тебя. Потому, что они не умеют контролировать себя. Ты в их глазах - убийца, если ты не можешь по каким-то причинам разделить их горе. Они возводят его в десятую степень и хотят, чтобы все видели его, даже когда тем самим нелегко. Это даже не поиск сочувствия, это эгоизм. Если в твоей машине спустило колесо, ты злишься, и все это зло нужно удалить. Если у тебя умер родственник - тебе нужно чье-то утешение или у тебя начнется истерика, потому что ты не хочешь понять суть, а стремишься загрызть себя страданиями. И тебе не по себе, если ты не видишь в глазах твоего соседа той же скорби. Разве не так?
  Карина и Юлиан мотнули головой. Последний, посмотрев на него, сказал:
  - Я не хотел бы, чтобы так было всегда.
  Проводив Карину домой, они побрели через кварталы, улицы, мосты куда-то. Юлиан остановился и, указав на свой дом рукой, протянул ему пирожок, тихонько хлопнув по плечу.
  - Вот я и дома. Ну, а где ночевать-то будешь?
  - Найду. Да, Юлиан, мы ведь друзья?
  - Ну, я надеюсь. Пока!
  - Пока!
  Вечером, часов в девять, добрый дядька из кафетерия, хозяин, стоит думать, завидев одинокого юнца, пригласил внутрь, накормил, напоил горячим кофе и уложил спать. Наверное, город действительно его любит.
  Ему приснился дырявый потолок, солнечные лучи и морда крысы, она смотрит на него и плачет. Ее слеза срывается и падает ему прямо в глаз. Он смеется. Ему смешно, он спрашивает ее. Но она молчит. Он хочет знать, почему она плачет. Разве злость может рыдать? Солнце отражается в ее глазах и вот она уже смотрит на него зловещим взглядом и... плачет. Все начинает плыть в глазах, слезы льются ручьем и ему страшно. Дыры растут и скоро это уже одна большая дыра, капающая своей бестелой сущностью на пол, кровать, его руки. Это уже не дом, а просто дыра и он тоже...
  За окном полночь. Тихая ночь и луна, отражающаяся на бутылках и стойках. И как-то спокойно и умиротворенно вокруг.
  - Что, сынок, кошмары мучают? - вздрогнув, он повернул голову и увидел мужчину. Знакомый мужчина, шляпа, борода, пальто... где же он его видел? - Я вот тоже никак заснуть не могу, - пять лет назад что ли? - не знаю почему, но даже вино мне не помогает, - точно, это он, тот самый приятный человек с площади крови и растоптанных мозгов. Карл?
  - Доброй ночи. Да, плохой сон. А я по-моему вас помню. Это ведь вы были пять лет назад...
  - Да, сынок, ты молодец, что вспомнил, - Карл подошел поближе и присел за стойкой, - ты главное не волнуйся. Сон предупреждает, предостерегает, но не имеет в виду неизбежность.
  - Это хорошо, что вы здесь. Я давно хотел с вами поговорить, потому что вы мне очень понравились тогда, - Карл улыбнулся. Какая добрая улыбка, - я ушел из дому и теперь не знаю - правильно ли я сделал. Вы человек мудрый, вы ведь многое можете мне сказать, правда? Да, а как вы меня нашли?
  - Ну, наверное, находить хороших людей - мое призвание. Но вот что я тебе скажу: все, что ни делается - все к лучшему. Ты ушел из дому, потому что так велело тебе твое сердце. И только ты вправе думать о всем том, что ты делаешь. Скажи, ты ведь хочешь познать мир?
  - Да, очень хочу. Потому и ушел.
  - Вот, а когда хочешь познать мир во всех его проявлениях, нужно немножко пострадать. Даже не немножко, а долго и мучительно. Понять людей и все, что их окружает можно только так и никак иначе. Ты уже слишком много знаешь того, чего не знает никто в твоем возрасте. Твоим родителям сейчас очень тяжело. Они сейчас очень беспокоятся,
  
  - Пимен, я больше так не могу, я больше так НЕ-МО-ГУ! Его никто не видел, никто ничего о нем даже не слышал! Господи, ну почему так?!
  - Сарра, мы найдем его, родная моя, найдем. Ну, посмотри мне в глаза. Разве я допущу этого? Вот увидишь - мы скоро вновь будем вместе.
  
   но ты, сынок, должен понять одну вещь: они сделали то, что обязаны были сделать. Они...
  - Но ведь они страдают?
  - Без этого, к сожалению, не обойтись.
  - Почему? Получается, что страдание - залог успеха?
  - Именно. Сейчас тебе нужно быть вдалеке от самого себя. Тебе нужно больше общаться и узнавать новое. А я всегда буду рядом с тобой.
  - Передайте моим родителям, что со мной все хорошо, ладно? - Карл утвердительно кивнул головой, вновь улыбнулся и погладив его рукой по голове, двинулся к двери.
  - Главное - не принимай близко к сердцу свои кошмарики, идет?
  - Идет.
  Карл скрылся за дверью и в помещении вновь воцарилась пьянящая тишина. Ему вдруг захотелось догнать этого человека, попросить остаться, но он смотрел на неубранную со столика пепельницу и не шевелился. Там было много окурков, спичек, бумажек и прочего хламья. Забыли, наверное. За работой замотались, забегались и не заметили стоящую посреди стола пепельницу с кучей мусора внутри. Завтра начальник придет первым и дождавшись официантов вставит им по всем частям тела за такую невнимательность, осыпая всех криками, типа: "Для чего я вас всех на работу брал, объясните мне бога ради!" Официанты покраснеют и опустив головы, промолчат. Вот зануда!
  
  Пять лет назад... Это было целых пять лет назад. Да, это было замечательно. Его лицо - большая ухмылка. 70 евреев! Разве может это пройти незамеченным по всему миру? Они гордятся тем, что расстреляли тогда этих слонов. Вот дьявол, да он и сам бы их всех когда-нибудь поубивал. ЕГО-то они не достали, значит - все еще впереди! Что? Говорите - Христос пожаловал? Что ж, замечательно, Пилат ждет не дождется его появления в кресле напротив. Ну, и настырные же вы идиоты! Черт, вот напасть!!! Прячьте морды в песок, ископаемые! Вернитесь на пять лет назад, и вспомните мои слова! Ваши глаза будут в моих дверях, а уши - в телевизоре. А ты, Христос... Побеседуем? Должны же мы, наконец, с тобой разобраться, не так ли?
  
  Юлиан обладал чувством собственного достоинства и поэтому все уроки отсидел чинно и порядочно. Чрезмерно развитым он не являлся, хотя назвать его глупым - тоже было бы большой ложью. Ничего сверх, ничего низменного. Он знал, что в полдень у кафе его ждет новоявленный друг, с которым они вместе должны пойти смотреть на город с крыши высотного дома. Ему это очень нравилось. Да и другу, видимо, тоже. А когда муки закончились, Юлиан не спеша, с гордо поднятой головой, направился в назначенное место, прихватив для дорогого друга парочку школьных булочек. Друг оказался ему так признателен, что минут десять осыпал его благодарностями, зализав до блеска самолюбие Юлиана. Последний лишь отнекивался, и скромно признавал всю пустячность поступка. Когда вся процедура была закончена, друзья решили все-таки осуществить планы и направились к центру.
  Он редко бывал в центре. И сегодня он снова ощутил легкий трепет, проходя по каменным плитам центральной площади, на которых пять лет назад творилось безумие. Все чисто и прибрано, все здания восстановлены и сверкают своими зеркальными окнами на солнце. Народ спокоен и безмятежен. Однако, стоит завизжать тормозам автомобиля зазевавшегося водителя, как все оборачиваются и вздрагивают. Помнят, они все замечательно помнят, потому что это забыть невозможно. Да и не нужно. Зато теперь в их глазах нет ЭТОГО. Время смыло его начисто, не оставив даже "косметического" намека. Их глаза теперь призывают проблемы, заботы, собирают это все в себе и ни о чем не говорят. Просто что-то выражают.
  Они пошли дворами и остановились. Почему? Потому что идти дальше было опасно: несколько огромных парней разжигали конфликт. Четверо с одной стороны и четверо с другой. Это было жестоко. Они махали ножами, стволами, кулаками, бросались мусорными банками. Понять то, что происходило в узком переулке между двумя домами, было сложно. Первая жертва покоилась в кровяной луже с продырявленной головой и отрезанной кистью. Вторая вовсе лишилась головы. Третья превратилась в решето от пулевых и ножевых ранений. Глушители работали чисто и беззвучно. Четвертую размазали по стене, прострелили "хозяйство" и напичкали свинцом. Еще двух жертв не было - они испарились в квартальных лабиринтах, оставив позади себя двух отроков, вросших от страха в землю, боящихся пошевелить даже кончиком пальца. Но им пришлось это сделать - несостоявшиеся жертвы возвращались обратно.
  Шли молча, один в полной выжатости, другой - с огромным знаком вопроса на лице. И чем дальше они отходили, тем задумчивее становились их лица. Глядя друг другу в глаза, вздыхали, пинали ногами камешки и шли дальше. Охоту лезть на крышу высотного дома отбило начисто. Купив по пирожку и чашке горячего упоительного кофе, дети присели на парковую скамейку.
  - Наверное, они что-то не поделили, - предположил Юлиан.
  - Да, я тоже так думаю. Но ведь это не повод стрелять друг в друга.
  - Еще какой повод.
  Отсидевшись, до вечера бродили по залитым неоном улицам. Останавливались у магазинов, смотрели на витрины центра игрушек и развлечений. Огромный пластмассовый, сверкающий робот с каким-то оружием в руках демонстрирует продолжительность действия новейших батареек с увеличенной в семь раз энергоемкостью.
  - Юлиан, объясни мне одну вещь: дети играют с этими монстрами?
  - Конечно, только на цену посмотри. Нравится?
  - Нет. Почему это дают детям, ведь он держит оружие, которое в свою очередь убивает. Ты посмотри на его лицо.
  Юлиан не знал, что ответить, зато почувствовал, как вся сущность его дружка пронизывает насквозь его тело. "Надо будет выбросить все свои пистолеты".
  Подойдя к главному казино города, они долго наблюдали за тем, как к входу подъезжал шикарный лимузин.
  Его окружили репортеры, корреспонденты и... бомжи. Респектабельный метрдотель, со знанием своего дела, открыл блестящую дверь и наружу вышел пожилой мужчина. Черный смокинг, дорогие часы и лысина на затылке. Ему задавали вопросы, он вежливо отвечал и потихоньку продвигался к дверям игрового царства. Было очень интересно.
  Они много еще чего наблюдали: от уличного вора-карманника до погони и игры в "полицейских и оппонирующих". Юлиан интересовался его мнением, а он интересовался у него о том, что, он думает, следует понимать под этим всем. Он знал, Юлиан - не всегда.
  - Знаешь, Сап, у нас во дворе есть домик, маленький. Нам его когда-то родители построили. Давай я тебя заберу туда. Будешь пока жить там, а я буду тебе еду приносить, а? Там хорошо, он даже не протекает.
  - Ты не шутишь?
  - Нет, конечно, я не стал бы шутить таким... Так пошли?
  - Пошли. А вообще, спасибо, друг.
  Самолюбие Юлиана от этого ничуть не пострадало. Он показал ему новое жилище, тот был рад, полируя уже не в первый раз гордость близкого друга. Тем более, что повод был - домик действительно оказался превосходным. Не гостиничный люкс, конечно, но и не лоно голой природы. Небольшая койка, столик, деревянный шкафчик и алюминиевая ваза с засохшими лилиями, гвоздиками и розами. Окно одно, но очень большое и застекленное исцарапанным оргстеклом. Здорово, то, что ему нужно.
  Он долго сидел на траве, глядя в ночное небо. Оно было чистым и звездным, только луна почему то была залита кровью, а звезд - в три раза больше. Где-то он читал, что здесь, в этом мире возможно все, кроме второй луны. Она, говорят, утонула сама в себе еще задолго до появления первой. Все это бред, не правда? Говорят, значит знают. Знают, значит понимают, что говорят. Хотя, всех гораздо больше интересует то, что тонет сейчас и не всплывает завтра, а вчерашние светила - дело абсерваториальных архивов.
  Шаги, которые разорвали гипнотизирующую тишину, он узнал сразу. Карл. Разве можно ошибиться в этих томных, осторожных, скрипучих шагах, выдающих все об их хозяине, задолго до его появления? Никакого приветствия. Лишь сел рядом и закурил.
  - Твоя мать умерла сегодня утром. Не выдержала. Сердце, понимаешь?
  И ушел. Так же медленно и осторожно.
  Умерла мать? Почему? Разве Карл не сообщил ей о том, что с ним все в порядке? Разве он не обещал ему этого? Разве он не обещал ему этого?!! Разве...
  
  Еще пять лет искренней, однобокой любви. Три из которых - мучительные пробы постичь эту любовь, два последующих - смирение и полная апатия. Любовь превратилась в нежно-розовый флюид, с треском ломающая себе кости о стены глубокой антипатии к своему хозяину со стороны более-менее видимого/слышимого. Плачущая крыса заговорила. Ломала себе язык какими-то заумными фразами, вглядываясь в отражение его глаз в своих слезах, которые капали ему на лицо, но больше не пыталась раздвигать потолочные дыры и плыть всему на пол серо-угрюмыми потоками. Главное - она больше не молчала. Молчали только дыры. Хотя, они скорее кричали, обнажая свою удручающую пустоту, улыбаясь ему своими трещинами, целуя своим сквозняком. Просыпаясь, видел каждый раз хлипкую, но абсолютно целую крышу, исцарапанное оргстекло, высохшие в стакане розы. Те красивые лилии лежат где-то на дне алюминиевой вазы с целой кучей пауков и гусениц. Прилипшие к пластику листья напоминали дыры. А свора высохших за лето мух в углу окна... нет, не крысу, просто мух.
  Ему казалось странным то, что он, вроде бы вошел в ритм жизни его возлюбленных. Разница в два раза испарилась незаметно и даже не попрощалась. Остались пять лет, своим множеством дав знать, что ко всему придется очень долго привыкать, гадать, выбирать, умирать и вновь рождаться.. Они отступают от натиска десяти, которые требуют признать всю свою значимость, потому что они больше в два раза. Пятнадцать стоят в стороне и лишь наблюдают, как цифры-идиоты делят время, оставляя без внимания того, кому все это принадлежит. Ему же было стремно разъединять этот бардак, потому что не мог понять всей его сути. Да и вообще, ему не было до этого никакого дела. Кроме высохших за пять дней мух.
  Ему показалось еще более странным, почему парочка из так называемых "сливок общества", заметив его в парке на скамейке, предложила ему сыграть роль сынишки супругов-нефтянников на банкете в каком-то холле. Дама размахивала руками, обсыпая лестью его глаза, господин поражался серьезному и респектабельному виду мальчика, жуя во рту дорогую сигару. Он просто кивнул головой. Восторгу супругов не было предела.
  Неужели в детских домах мало детей? Он уселся на кожаное седалище черного "катафалка", выслушав прежде комментарии о расположении в салоне телефона, кондиционера и прочих атрибутов хорошей жизни, только он ни чем этим не воспользовался, ибо это все равно не помогло бы ему понять. Его велели отвезти в какой-то салон, умыть, приодеть, накормить и отправить. Сами же счастливые родители обещали заехать позже.
  Когда шикарный "длинномер" стопорился на перекрестке, девочки-сверстницы застывали от восторга, глядя на него через слегка затонированное окно. Он один? Что, совсем один внутри салона? Вот бы им туда! Через несколько секунд лимузин вновь бесшумно плывет по городским магистралям куда-то.
  В конце они приехали. Автомобиль подкатил к салону с огромной надписью "Клиэ лайн". Здесь, в этом районе он никогда не был. Тихий, уютный двор, чистые тротуары и ухоженные здания. Скорее всего "сливки" живут именно здесь.
  Молодая девушка-визажистка лет двадцати пяти никак не могла допытаться о его пристрастиях в области причесок и одежды. Он лишь уклончиво мотал головой, говорил "не знаю" и опускал глаза. Ему даже дали каталог всех имеющихся в мире волос, но полистав минуту, бросил и полностью доверился профессионалам. Его мыли дорогими шампунями, волосы укладывали дорогими гелями и лаками. А он не понимал, зачем весь этот маскарад.
  Девушка, конечно же, пыталась объяснить ему, что мол так принято, это высшее общество, там нельзя давать волю юношескому азарту, а строго придерживаться определенных, ужасно консервативных принципов. Он лишь посмеивался и ничего не говорил.
  В результате всех долгих стараний на его голове получилось то, что сами стилисты-визажисты хотели бы видеть в угоду высокому начальству. Перед ними стоял ультраправильный тенейджер без единой видимой погрешности. Правильно все: лицо, прическа, одежда, руки, ногти, обувь, шнурки. Он жутко нравился всем, только не самому себе. Дубовая чопорность его просто бесила, но он ждал того, что должно идти по расписанию в толстых ежедневниках всех приглашенных на банкет.
  Спустя час, он ел со всеми теми, кто делал его внешность, прямо за столиками у зеркала. Его "раскрутили"-таки рассказать немного о себе и он рассказал все, что только мог вспомнить.
  Вечером приехали "родители". Войдя в зал, дружно ахнули и раскошелились девчонкам на круглую сумму, десять раз еще поражаясь и восхищаясь результату их упорных трудов. По их реактивным действиям, которые его очень утомили, можно было догадаться, что вечер уже начался и нужно спешить. Сев, нет, ввалившись в лимузин, "семья" дала по газам.
  Это было где-то в центре, в одном из шикарнейший небоскребов большого города. Им открыли дверь машины, ощупали взглядом с ног до головы и пригласили внутрь. Его новоявленная "мамуля" взяла его под руку, отбивая, словно бейсбольной битой, восторженные взгляды других "приемных родителей" с детьми, одетыми куда более безвкусно, чем он. Ему же было скучно. Среди толпы ходящих кошельков и беспризорников на один вечер ему было не по себе. Дети, еще с утра валявшиеся на скрипучих койках детских домов, превратились вдруг в "наследников" огромных состояний, почувствовали дыхание денег, внимания, хорошей еды и игрушек и игнорируют все, что стоит ниже этого, хотя завтра с утра их скрипучие койки возрадуются их воссоединению, а в их памяти надолго останется вся эта белиберда.
  Его тошнило еще от того, с каким "уважением" относятся друг к другу закадычные конкуренты, готовые перегрызть "старому приятелю" глотку в погоне за деньгами на какой-нибудь бирже. Сейчас они пьют шампанское и хлопают друг друга по плечу. "Попадись ты мне завтра, ублюдок", - думают они про себя.
  Свежеиспеченные родители не оставляли его ни на минуту. Они хвалились им перед другими "бесплодными", орали на весь зал стоимость костюма, прически, ботинок, часов и сорочки. Другие спешили перечислить количество нулей, затраченных на "очеловечивание" ИХ подопечного. Все спорили, смеялись, ругались, но шутя, дарили всем подряд свои визитные карточки и продолжалис наслаждаться вечером. Он понял только то, что здесь происходит массовая показуха. Богатые пары придумали новый вид развлечения, призванный обеспечить освобождение их бумажников от лишней наличности: на самого богато одетого беспризорника. Здесь собрались лишь те, кому нравилась такая игра. Они находят детей, одевают их, кормят, пудрят, лакируют, полируют и везут на сборище толстокожих любителей гольфа и старого, как матушка Земля, вина. Те, кто отдал самое большое количество бумаги, получают приз: право лицезреть падение отработавших свой срок космических станций. Дается только право, а не бесплатный пропуск. Одним словом - полнейший идиотизм.
  Где-то около десяти вечера всех позвали на пир. Триста человек чинно проследовали за метрдотелем в банкетный зал и с некоторой неловкостью начали выбирать места.
  Из всего, что было на столе, он съел только две ложки салата, запив его двумя глотками сока папайа. Никто не приглашал, никто не предлагал попробовать что-либо. К тому он просто понятия не имел о предназначении некоторых приборов, которых, со слов соседей, было около тридцати. На десерт был огромнейший торт - дети завопили от радости, как один. После - что-то вроде бала, только у тех, кто редко бывает на всякого рода экзотических мероприятиях, где обязательно найдется место "отходным" танцам. У них это получалось не ладно и даже смешно. Его "папа-мама" и вовсе выделывали нечто ужасное.
  Весь вечер по залу бродил человек лет сорока. Он наблюдал за ним и понял, что без этого не обходится ни одно крупное мероприятие, предназначенное исключительно для "толстосумов". У него вполне определенная цель и никто его после не осудит. Так требует порядок их жизни. Что-то вроде естественного отбора.
  Человек этот постоянно оглядывался, ни с кем не знакомился, не пил, не ел. Всегда держал правую руку в кармане брюк, левой теребил мочку левого уха. "Очень даже оригинально для заказного убийцы", - думал он.
  К середине танцевальной программы человек поднялся на балкон. Сев на перила, преспокойно достал из-под пиджака ствол, дунул в дуло, прицелился и выстрелил. Началась предусмотренная по программе паника. Музыку остановили, распахнули двери и приготовились к худшему. Человек скрылся за дверьми балкона, успев перед уходом немного покурить.
  Пуля, как оказалось, угодила прямиком в его нового "отца", лишив того всяких шансов на выживание. Супруга и все присутствующие дамы, ужасно глупые по своей природе, кричали, визжали и ничего толком сделать не могли. Джентльмены "бросились" искать убийцу с сигарами в зубах и деньгами в руках. Смешно. До идиотизма глупо. Вот такой был вечер.
  Прогуливаясь по улицам, он ловил на себе уйму взглядов, от восхищенных до вопросительных. Быстро свернутая музыкальная программа расселась по лимузинам, целыми стаями вылетевшими на улицу, задевая друг друга крыльями и бамперами.
  Дорогой пиджак он отдал валявшемуся в коробках бомжу. Тот не особо разбирался в марках, поэтому просто кивнул в знак благодарности. Сегодня в центре много народа.
  Среди этого огромного скопления людей он увидел лицо. Оно смотрело на него и ему показалось, что оно знакомо ему. Отвратительная ухмылка человека в годах, жующего жвачку, пьющего пиво. Через окно старого пикапа на него смотрели еще трое. Но он шел.
  - Привет, Сап! - пикам медленно плелся позади него, - Интересно ты оделся!
  Он остановился и повернулся. Глядя ему прямо в глаза. Тот словно изучал его, настороженным волчьим взглядом сверлил его страх. Прошла целая вечность. Пикам рванул с места и скрылся в потоке.
  - Увидимся!
  Холодно. Подул северный ветер и бомж, свернув пиджак, поспешно скрылся в лабиринтах домов. Еще холоднее. Кто это? Что это? Откуда это выражение лица? На какой свалке он его выкапал? Но ведь встретятся, вот он и спросит.
  
  Маленький домик не выдержал еще пяти лет. Провалилась крыша, исцарапанное оргстекло не выдержало ударов камней и кирпичей малолетних вандалов. Стены поросли мхом, взяв к себе свору непонятных насекомых. Он смотрел на это со стороны, Юлиан беспомощно разводил руками, отводил взгляд. Обоим было жаль.
  - Знаешь, друг, у меня есть знакомый хозяин небольшого пабчика. Можно к нему обратиться.
  Так и сделали. По дороге выпили пива и до коликов посмеялись с бизнесмена, который умудрился врезаться в столб на абсолютно ровной дороге, свернув на тротуар. Сидя на капоте искалеченной "тойоты", он тыкал пальцем в мобильный, "приглашая" кого-то на помощь. По-идиотски получилось.
  Хозяин паба оказался интересным человеком предпенсионного возраста. Веселый, неугомонный дядька показал ему все, на что тот мог рассчитывать, угостил горячим омлетом и попросил не мешать работать. Вдвоем они просидели в каморке что-то обсуждая и прорабатывая. Юлиан задымил сигаретами всю комнату и ему приходилось часто выходить, чтобы подышать свежим воздухом. Когда же Юлиан ушел, хозяин рассказал ему всю историю своего собственного заведения. То, как ему приходилось сперва отстаивать право на торговлю перед отцами города. Затем - право на торговлю перед отцами других структур. Как один подонок поджег однажды обои, паб тогда чуть не сгорел. Как демонстрация за свободу слова и мысли превратилась в кровавое шествие, а само заведение превратилось в перевернутую с ног на голову частную собственность. В общем - весело было.
  
  Папа-город дал самому себе последнюю попытку усомниться в нелюбви его детей к себе. Не получилось. Они его не любят. Это не просто предположение, это прямой и откровенный ответ его детей, не желающих больше жалеть его нервы. Разорвав ночную пелену, они выбросили ему в лицо партию очередных выбросов ненависти и злобы, искалечив сущность его избранных любимцев. Они бьют, ломают, причиняют ему боль. Он уже не горд своими размерами. Поблескивающие вдалеке городки и городишки манят через расстояния своим спокойствием и умиротворенностью. Здесь они казались бы младенцами. А его дети жгут огромные костры, разбивая вдребезги собственное сознание. Он просит его сделать что-нибудь. Папа-город впервые обращается к нему. Он слышит и все понимает. Успокаивая его своими прогнозами, смотрит в его глаза и утирает слезы. Нежно обнимая отца, знает: он не безнадежен. Он с легкостью тушит огонь, аккуратно собирает остатки интеллекта, подбрасывает их и наблюдает за их приземлением на головы детей. Папа спокоен. Он знает, что теперь он под защитой. Это его любимый сын.
  
  - Эй, там твой завтрак стынет, - хозяин легонько потряс его за плечо, - пошли, там Юля пришел.
  Вскочив с постели, он бросился в торговый зал. За столиком сидел Юлиан. Его лицо сияло и это его приободрило. На столике лежал горячий гамбургер, порция картошки и кофе.
  - Спасибо!
  - Ешь на здоровье!
  Юлиан достал черную папку, раскрыл и повернул от себя.
  - Смотри, все сделано, как и просил. Не плохо, правда?
  Он почувствовал, как ко рту подступает лавина дикого смеха от того, что было на этих листах. А было на них ровно следующее: наполовину утопленная в дерьме довольная жизнью свинья. Снизу, не менее жирными буквами выведено: "умойся, скотина". И он смеялся. Смеялся долго, чем привлек к себе внимание абсолютно всех присутствующих. Юлиан лишь прикрыл лицо ладонью. И он понял одно: работа сделана на "отлично".
  Не рискнув воспользоваться ни пассажирским, ни служебным лифтом, они побрели по лестнице. На пятидесятый этаж. Им казалось, что в пути они пробыли годы и альпинизм по сравнению с восхождением на крыши небоскребов - детская забава. Толкнув массивную железяку, они вдохнули полные легкие воздуха и отдышались. Подойдя к перилам, за которыми весь город виден как на ладони, присвистнули и заулыбались.
  
  - Ну, давай?
  - Уже, - Юлиан, достав заветную папку, отмерил половину, вручил другу, вынул вторую половину и забросил папку обратно.
  - Три, два, один, - десятки листов бумаги гигантским снегопадом обрушились на улицы. Подхватываемые ветром, уносились все дальше и дальше. Прохожие и те, кто портит себе зрение компьютером, подняли глаза, а вслед за ними и головы. Они ловили бумагу, смотрели на рисунок, выругивались, рвали в клочья и шли дальше. Или вновь садились за кресла. Какие-то панки дико заржали и засунули листы в карманы. Пожилые качали головой, копы высматривали "негодяев" не крыше, журналисты готовили сенсационный материал. Уж откуда они так резко появились, журналисты эти?
  Когда они спускались обратно, на пути им попался коп. Оценив косым взглядом замерших на месте парней, поинтересовался - почему по лестнице, а не лифтом, ноги, что ль казенные? Юлиан выдал такой ответ: лифтов они жутко боятся, застревали не раз и потом прогулка по лестнице даже полезна. Для сердца. "Да, знаете, я тоже как-то боялся лифтов. Думал - все, вот сейчас грохнусь" - вздохнул и вышел в коридор.
  Вечером, рассказав все хозяину, посмеялись, немного выпили за удачу и вновь посмеялись.
  
  Пимен чувствовал, как все, что было рядом с ним, постепенно покидает его. Он уже почти не ощущает себя. Он стар.
  Ввалившись в старое кресло, он смотрел телевизор стеклянными глазами, в которых отражалась картина того, что он хотел видеть. Он хотел видеть, как его сын оправдывает его надежды спустя двадцать лет томительного, жестокого ожидания. Рядом нет Сарры, его сына, его самого. Он один и новые соседи, вселившиеся две недели назад - полнейшие пустышки, ничего не стоящие галдежники, не дающие ни спать, ни жить. Они пытались завязать с ним знакомство, но едва он увидел в дверном проеме тупые, пьяные физиономии, закрыл дверь и демонстративно щелкнул замком. За дверьми воцарилось вопросительное молчание. А этим же вечером они закатили жуткий бордель. Стена, за которой двадцать лет назад жили Грегорий и Элизабет, дрожала и ходила ходуном. Телефона нет, почтовый ящик разбит. Только играющий на нервах телевизор, предательски шипящий и хрипящий.
  "Да, однако, молодость в голове... Ты ведь не дурак, Пимен, ты умный человек, многое знаешь... Ничего, сейчас его возьмут за зад наши коммунальщики... Время пива и красивых девушек прошло, пора бы уже о себе подумать... Знаешь, и имея такую бестолочь, как Артур... Достаточно, чтобы иметь наглость спорить о чем-нибудь, что я знаю наверняка... Какую работу вы хотели бы получить?.. Психолог, бухгалтер, экономист... Тебе нужно родить сына... Ты не отойдешь на тот свет, не волнуйся. Тебе просто не дадут... Он любит тебя... У нас будут дети?.. Дорогой, я хочу этого... На кухне у Элизабет в кастрюле лежит дохлая собака... Снизу вверх? Ясное дело, где вы его крестили?.. Может быть нам это все снится?.. Если родится мальчик, назовем его Кимом, нет Киром... Что значит "не ходи, пока я не скажу?".. Деньги... Где мне их взять, чтобы кормить Сарру?.. Ребенок родится таким, как того требуется.. Пимен, ответь мне, что такое деньги?.. Для чего мне все это понимать?.. Родится мальчик.. Он постоянно чем-нибудь занимается, без дела не может усидеть... Поговорить с Артуром?.. Жизнь, как жизнь, только с большой буквы... Самая лучшая жизнь.. Они не видят меня... Да, будет много крови... Он пришел домой и начал стрелять... Я ничего не хочу понимать... А что, без крови не обойтись?.. Запомните этот телефон, потому что это ваш телефон!.. Его зовут по-другому... Пимен, кто это?.. У меня и моей жены хватает мозгов не назвать ребенка как все... Столько прожить и забыть так вот сразу не получится... Но ведь бывают же чернокожие русские?.. Господин Пимен, вы ведь любите свою жену?.. Бог хочет только любви... Этот человек родился. Он родился у вас, понимаете?.. Мы хотим лишь мира на... Соседи наконец-то купили себе телевизор... Зачем что-то черкать и заполнять?.. Как ты только умудряешься не вникнуть во все, что с нами происходит... Омлет не может быть не вкусным... Ну, теперь-то ты понял, я надеюсь?.."
  Одно мгновение... За какое-то мгновение в голове, словно кадры пробежала жизнь. Застывшая на лице еле заметная улыбка казалась ему спонтанной, неестественной и ненужной. Стремясь понять смысл его пребывания здесь, пытаясь утешить себя тем, что свое главное дело он сделал. Да, эта жуть, маразм, весь этот бред не заслуживает внимания и уважения. Такое впечатление, что все это глупая игра, в большинстве своем жестокая и безнравственная. Он словно глупая рыбешка попался на крючок. Он мог предотвратить все и перевернуть настолько, насколько им это нужно было бы. А может быть сожалеть не о чем? Может быть все, что минуло и кануло невесть куда - хорошо? К черту все. Время не то. Возраст смеется над ним, он же рассуждает о том, что было, вместо того, чтобы подумать о скорой смене дома наземного на дом подземный.
  Вот по телевизору показывают бумажку с огромной свиньей в дерьме. Ему смешно, потому что он знает, чьих это рук дело. Он даже не злится на него, за то, что тот оставил их. Да, он не подавал в розыск, не расспрашивал соседей по кварталу. Плохой отец? Не-а. Напротив. Потому что он - вовсе не отец, а посредник. Он радуется за него. Видали, что вытворяет? Молодчина. Покажи этим животным, кто более прав: те, кто рвут это или те, кто старается понять смысл этого. Вот это сын!
  Сукин сын Карл. При всей своей показушности - прав! Он-то думал - проходимец. Он все время так думал, просто пробивало иногда на доверие. Но сейчас не то. Сейчас он полностью уверен во всей ошибочности того мнения. Что сын, что Карл - не хотят и носа показать. Ничего - так нужно. Вот он, скрипучая метафора, сидит и рассуждает о том, что далеко от него самого, даже непосредственно его не касается. Это похоже на автомобильный конвейер. Какой-нибудь сборщик ульрадорогих автомобилей чувствует в данный момент к собираемому лимузину особую симпатию. И ему уже начинает казаться, что он сливается с ним душой и безо всякой компьютерной диагностики может определить где у его любимца "болит". Хотя прекрасно понимает, что этот автомобиль никогда не будет его. После полнейшей обработки машину поставят на пользование бездушному министру или бизнесмену. А такого любимца у простого сборщика больше не будет. Потому что бывает такое раз в жизни.
  Ну и что, что это был первый и единственный любимец. Главное - произошло то, чего он ждал и ради чего послушал Карла. Слияние душ. Так что же теперь - все это было напрасно и "слияние душ" - не более, чем просто гипербола, самовнушение? Чего же стоит тогда весь этот спектакль? Извини, дружище Карл, не могу с тобой согласиться. Страдать - понимаю, чтобы потом получилось что-то путное. Путное получилось, - первое - не прекращается и по сей день. Они действительно не дают отойти. Даже тогда, когда этого хочется, когда это перерастает в большую мечту, но сам этого не можешь. Не то, чтобы странно, просто... вдруг еще не все кануло невесть куда?
  
  Юлиану снился сон. В маленькой, жутко тесной комнате жарко и невыносимо дурно пахнет. единственный солнечный луч, сумевший пробиться через узенькое, запотевшее, пыльное оконце, освещает большую старую книгу на столике посреди комнаты. Что-то похожее на древние писания, только на открытых страницах... комиксы. Пожелтевшие от времени страницы под номерами 32 и 33. На рисунках отчетливо видны люди, он сам и его друг. Предпоследний кадр - в крови. Она капает с потолка. Он поднимает голову и видит... голову. Его голову... Последний кадр...
  Подскочив с криком с постели, Юлиан рванул в ванную. Умылся холодной водой и растерся полотенцем. Руки дрожат. Вот бердятина. Надо же такому присниться! Он не был суеверным и сонниками не пользовался, но эта чертовщина должна что-то означать. А если так, то перспективка не весела. Хоть не засыпай вовсе!
  Где-то около обеда ему позвонила Карина. Очень тому удивившись, он прикинул цифру: пять лет они не виделись. Та сказала, что сидит в его любимом пабе и попросила прийти полялякать. Так, думал он, целых два чуда за один день - не великовато ли для первого раза? Он даже напомнил сам себе сон и понял, что связь между ним и звонком Карины - неоспорима, потому никуда ходить не следует. Следует, следует. Он должен все выяснить и рассказать другу.
  Даже не позавтракав толком, Юлиан оделся и отправился. "Что такое тридцать три? Ясен пень - возраст Христа. Почему комиксы? Это все со стороны напоминает комедию? Совсем хорошо. Почему моя башка подвешена к потолку? Единственное, что мне светит в скором будущем, так это моя же голова, подвешенная к потолку? Замечательно". Потом он вдруг понял, что это - чистой воды чушь и потому никакого значения сему придавать не следует. Нужно просто меньше смотреть кошмаров на ночь.
  Яркое ласковое солнце ударило в глаза и заставило прищуриться. Оно словно что-то сулило, обещало, вселяло нечто, похожее на самое себя. Сидевшее до поры до времени в облаках, проснулось.
  Черт возьми, какая может быть связь между идиотскими сновидениями и звонком Карины? Совершенно очевидно - никакой, если уже только эта самая Карина не пожелала видеть его в какой-нибудь темной каморке, облаченная в черную рясу. Надо все рассказать другу, он умный, поймет все от А до Я.
  На тротуаре лежала бумажка. То, что было на ней изображено заставило Юлиана прикрыть рот рукой и тихо рассмеяться. Огромная жирная свинья в дерьме: "умойся, скотина". Интересно, кто-либо из присутствующих рядом догадывается или нет? Хотя - откуда же? Все было чисто и порядочно. Догадаться мог лишь коп, поднимающийся по лестнице. А вот еще кое-что интересное: на витрине киоска лежит свежий выпуск самой массовой газеты в городе. В углу небольшая заметка: "Пришла пора умываться, господа!"
  - Да-а! - вышло как-то слишком громко, продавщица высунула голову и уставилась на единственного человека, находящегося сейчас у киоска, пытаясь разглядеть кого-нибудь еще. Но рядом никого не оказалось и она, словно черепаха, скрылась в своем металлическом панцире, прикидывая по пути, по какой причине было выкрикнуто слово "Да-а!"
  Здорово, первый этап увенчался полнейшим успехом, неожиданным и поразительно... Стоп, нужно вернуться и прочитать то, что там написано. И, вернувшись обратно к киоску, Юлиан принялся вглядываться в первую страницу самой тиражной и популярной у горожан газеты, игнорируя взгляды продавщицы, ожидавшей от него, видимо, второго, гораздо более существенного "да-а-а!!!" Итак, в верхнем правом углу газеты было напечатано следующее: "Вчера днем, в самом центре города, с крыши высотного административного здания корпорации "Смарт Энерджи" неизвестными были разбросаны листовки с призывом... умыться. Это первая подобная акция в нашем городе, направленная, видимо, на пропаганду чистоты физической. Труднее всего определить причастность кого-либо к этому забавному случаю, однако большинство людей склонны считать, что это дело рук какой-либо религиозной организации, либо группы мальчишек, от безделья не нашедших себе применения. Хотя, существует и множество иных предположений".
  "Группа мальчишек? Религиозная организация? А где же свинья со "скотиной?" Куда вы дели самое главное, жалкие проныры?! И что это за иные предположения, а? И вообще, "Смарт Энерджи" располагается на первых пяти этажах, идиоты!"
  Продавщица, тихонько заполняя какие-то бланки, лишь изредка отрывала взгляд от бумажек и устремляла его на странного молодого человека, выражение лица которого менялось, словно погода на море. Сперва - восхищенно-ошарашенное, затем - вопросительно-недоумевающее и заключительный аккорд - гневно-испепеляющий. Потом вовсе - сорвавшийся с места юноша, бормочущий себе под нос.
  Юлиан понял - журналисты тупы, как та свинья, хотя, конечно, сами о себе они абсолютно иного мнения. Что им стоило упростить смысл листовки, а они все равно не поняли. Следовало сделать следующее: большими и толстыми буквами написать: "Пожалуйста, не поймите нас не правильно, но то, что вы поняли - не то, что нужно, а то, что нужно - проще простого. Спасибо за внимание". Нет, в следующий раз они сделают ссылку на чрезмерную тупость всех, кто этого не понимает и пусть они дальше ломают мозги и напрягаются от злости, потому что "в их адрес это не применимо".
  Дальше размышлять не пришлось - Юлиан остановился. Дело в том, что прогуливаясь по безлюдной улице, его взгляд остановился на маленькой церквушке. Это была старая, деревянная церковь, неизвестно какого вероисповедания, ухоженная, аккуратная, с множеством цветочных клумб вокруг. На крыльце ее стоял священник и с застывшей на лице немой улыбкой манил его пальцем, приглашая войти внутрь. Юлиан соображал быстро: церковь есть церковь, это не штаб-квартира мафиозного папули, следовательно, бояться нечего. Но, а если это переодетый серийный киллер? Вряд ли - прихожане сразу бы узнали и почуяли неладное. Если так, то здание церкви давно было бы уже облеплено копами.
  Простояв в раздумьях с минуту, Юлиан направился к священнику. По пути окончательно убедившись в том, что святой отец абсолютно не похож на террориста, ступил на крыльцо и вопросительно взглянул на папу.
  - Вы МЕНЯ звали? - Юлиан сразу понял, что спорол глупость - на улице ни души, поэтому звать было больше некого. Хотя, может быть, это был повод начать разговор.
  - Позвольте, у вас, молодой человек, для начал полюбопытствовать: не спешите ли вы куда-нибудь? - манера речи приятно удивила молодого человека. Это первое. Второе - это вызвало у него живой интерес, а разговор с Кариной можно отложить, тем более она будет в пабе до вечера.
  - Нет, я просто прогуливаюсь.
  - Тогда зайдем внутрь? - священник открыл тяжелую дверь, пропуская Юлиана вперед, - я имею к вам одно очень важное дело.
  - Зайдем.
  Зайдя же внутрь Юлиана до мозга костей поразило внутреннее убранство этой маленькой, святой халупы и, что интересно, изнутри церковь кажется гораздо больше и просторнее, чем снаружи. Яркая роспись стен, иконы каких-то святых, ящик для сбора наличности с доверчивых граждан и бабушки-помощники, с необычайным трепетом меняющие свечи и протирающие кристально чистые стекла икон, хукнув прежде на них. Сквозь малюсенькие оконца пробивался солнечный свет, отражался на огромных люстрах, разоблачая витающую в воздухе пыль. Вокруг тишина, такая, что слышно как трещит воск и покачиваются на стенах светильники. Пахнет ладаном и еще чем-то неопределенным.
  - Пожалуйста, пройдемте в мой кабинет.
  То, что Юлиан ожидал увидеть в кабинете святого батюшки, оправдалось только примерно на десять процентов. Вместо убогих пошарпанных стен на солнце переливались разноцветные обои. Вместо скромной, дряхлой мебели - стол из красного дерева, чудной мягкий уголок и зеркальный шкаф для папских шмоток. Вместо пера и чернил - компьютер со всеми комплектующими плюс телевизор, музыкальный центр, монитор слежения за окружающей храм обстановкой, телефонная станция, жалюзи, паркет, картины эпохи возрождения, кодовый чемоданчик и ... деревянный подсигар и шикарный хумидор. Как и следовало ожидать - Юлиан присвистнул, пропуская в голове строго определенные мысли, как то: "Мгм. Надо было заглянуть в тот ящичек. Хотя, куда более вероятно то, что они там долго не залеживаются, деньги-то. Вот дьявол! Не будь то храм, поклялся бы, что попал в банк".
  - Прошу располагаться. Вас не смущает такая обстановка? - Юлиан хотел было рассмеяться батюшке в лицо, но...
  - Да, нет. И, собственно, с какой целью я здесь?
  - Хотите немного вина? - священник достал бутылку чего-то очень старого и внушающего уважение.
  - Не против, - приятное, немного смуглое лицо папы озарилось улыбкой.
  Разлив напиток в бокалы, святой отец подал один Юлиану, сел в кожаное кресло, откинулся на спинке и немного прищурился.
  - Пейте, не стесняйтесь. Для начала представлюсь. Меня зовут Эмиль Леонард. Я являюсь настоятелем этого храма. Он был построен на месте бывшего христианского кладбища. Его сжигали одиннадцать раз, вернее пытались сжечь. А вот основателем церкви был великолепный поклонник теологии и просто феноменальная личность Марк Шакелий. Удивительный был человек. Однажды...
  - Простите, - у Юлиана на языке сейчас скакал только один вопрос, - зачем вы мне все это рассказываете? Разве я пришел слушать лекцию о истории вашего храма?.
  - Да, простите, я увлекся. Итак, я пригласил вас потому, что знаю, что вы, с кем связаны и что с вами будет.
  "Опа, очень интересно".
  - Я бы с огромным удовольствием оставил бы вас в покое, да вот не могу, на лицо вся удача. Я вас попрошу выслушать меня полностью, не перебивая. Слушайте внимательно и тогда вы все поймете, хотя понять будет не так уж и сложно. Все свои вопросы, если они у вас, конечно, возникнут, зададите после.
  Эмиль поставил бокал на стол, встал, подошел кокну и открыл жалюзи.
  - Знаешь, Юлиан, я выбрал тебя потому, что ты мне нравишься. Этакая симпатия к стандарту, никогда не слышал? - тот отрицательно мотнул головой, - почему? Потому, что ты то, к чему прибиваются интересные события, как мухи на мед. Твой сон сегодня наглядно это характеризует.
  - Откуда вы... - у Юлиана зашевелились волосы на затылке.
  - Нетерпеливый. Я же сказал - вопросы потом. Слушай и все. Кстати, никакая Карина тебя не ждет. Она уже давным-давно, а если быть точным, три года, загорает на каких-то курортах, жует жареных устриц и нежит на солнышке свое бархатное тело. Она помнит твоего друга, но тебя она уже давно не вспоминает. Короче говоря - ей очень хорошо, и никакие кошмары ей не снятся. Повода нет.
  Твои родители обеспокоены твоим бездельем, ты в курсе?
  Юлиан чувствовал, что его удивление растет неимоверно быстрыми темпами и грозится вот-вот лопнуть.
  - Ты главное - не переживай. Не пропадешь. Хочу тебе открыть маленькую тайну: ты сейчас на пороге больших перемен. Каких? Скоро увидишь сам. Конечно, с точки зрения глобальности ты не представляешь абсолютно ничего особенного и никакого интереса для начальства не представляешь. Это сейчас. Сейчас ты слишком не зрел, но чтобы не упустить главное время, тебя нужно немного подготовить. Ты знаешь в чем заключается твой главная проблема, Юлиан? - снова отрицательное мотание головой, - твоя главная проблема в том, что ты слишком пренебрежительно относишься к фактам, которые стоило бы принять во внимание. Ты с детской наивностью смотришь на события вокруг тебя и не спешишь отдать себе отчет в этом. Знаешь, Юлиан, вокруг тебя ТАКОЕ крутится, а ты слеп, словно только что родившийся котенок. Не думай, что я сейчас начну говорить, что тебе положено нести бремя какое-то. Ничего тебе не положено. То, что ты будешь пытаться нести, я скажу тебе после. Сейчас же я хочу вернуть тебя немного в прошлое, чтобы ты вспомнил кое-что, - Эмиль, провел рукой по своим темным волосам и продолжил, так как в детстве ты был абсолютным образцом "земного", не избалованного всякими нереальными и сверхъестественными штучками ребенком, ты, конечно же, не мог уделять достаточное количество внимания некоторым случаям из твоей повседневной жизни. Твоя жизнь полна чудес, на первый, да и на второй, пожалуй, взгляд, неразгадывающихся. Помнишь, например, свою лимфосаркому? Заснув издыхающим от тяжелой болезни, проснулся здоровым и свежим, а от всех внешних признаков болезни не осталось и следа. Далее: звонок бабушки, которая живет за пятьсот километров от твоего дома и вот - бабушка звонит в твою дверь. Не изобретено пока самолетов и поездов, способных покрывать такие расстояния за считанные секунды. Ну да ведь это не бабушка звонила. Стрелки твоих часов, остановившиеся на цифрах твоего месяца и дня рождения, как раз в день твоего рождения. Исчезнувший игрушечный самосвал, ну и так далее. Я даже могу рассказать большее: ты живешь в чудесах, но не замечаешь этого, - Эмиль достал из полки какой-то лист и протянул его Юлиану. Тот, развернув его, увидел лишь лаконичную надпись: "Умойтесь, господа". И сразу почувствовал, как бешено закружилась голова, - глотни вина. Не волнуйся, те, кто хотел свинью, получили свинью. Можно сказать - пятьдесят на пятьдесят, тем и другим. Кто понял, тому свинья не нужна. Кто туп и непробиваем - ограничился этим, а так, все вышло, как вы задумывали - фурор, статья в самой тиражной газете города.
  Но не стоит думать, Юлиан, что все так просто. Кто-то посмотрел - выбросил, кто-то сложил и положил в карман, кто-то, хи, повесил дома на стене. Они все получили то, что было нужно вам, но с разной степенью доходчивости. Если ты сейчас выглянешь в окно и покажешь пальцем на какого-нибудь прохожего, то я смело тебе скажу, что вы достучались и до него. Я тебе еще скажу: нужно, но без особой веры, потому что стоим вам посвятить этому свою жизнь, как бум-трах - и все лопнет, как воздушный шарик. Подойди к окну, - Юлиан, послушавшись, встал и подойдя, у него чуть не потемнело в глазах - высота церкви, высота их окна превышала все имеющиеся в городе высотные здания, - здорово, правда? Ты не смотри на высоту, это может быть все, что угодно, вплоть до голографии. Ты смотри на них, - голос Эмиля изменился, он стал более жестким и возбужденным, - видишь, они как банда навозных жуков. Почему они такие? Смотри: они знают, что есть что-то, чего они не знают. Они пробки, они думают, что должны знать то, чего им не только не обязательно, но еще и совсем, абсолютно не нужно. Вы попали в десятку. А они вечно мажут. Мажут и мажут, мажут и мажут. Так вот они узнали, что жить стоит для того, чтобы сходить с утра в магазин и посмотреть - не привезли ил чего нового. Но хоть ничего нового и не привезли, они довольны тем, что знают, что в магазине нет ничего нового. Там лежит старая ветчина, вчерашняя рыба (они ведь были вчера в магазине), но она им не нужна, даже если в этой рыбе - бесконечный источник витаминов и фосфора. Им нужно что-нибудь новое. Но вот вся суть: новое привезли, допустим, это хозяйственное мыло. Они пришли, посмотрели, убедились в том, что знают, что мыло им не нужно и идут обратно домой. Они бы купили его, если бы на витрине было написано: "Покупая наше мыло, вы покупаете чистоту, уют и благоухание в вашем доме". Но ведь там ничего не написано. А они уверены, что знают. Но на самом деле они ничего не знают, не знают, сколько фосфора в рыбе, не знают, что мыло для грязи - дьявольская штука. Вот вся разница между ними и животными: они берут только то, что им нужно, в то время, как животные берут все, что только может пригодиться. Ты можешь возразить и сказать, что это выгодно отличает тех от других. Только вот при своей "хапужности" у неразумных почему-то начисто отсутствует инстинкт накопления, им-то все равно, что завтра будет. А теперь глянь на деловой центр. Созданные явно с оглядкой на завтра коробки - пример чрезвычайной предприимчивости. Только теперь степень абсурда перестала быть шуточным преувеличением.
  Эмиль отошел от окна, сел за свой стул и налил вина.
  - Хуже всего пасть жертвой инстинкта накопления. Ты знаешь, как это происходит? Ты собрался пойти в магазин купить той же, лопающейся от фосфора рыбы. Ты даешь деньги, но эта жирная свинья, которая даже не знает, как называется эта рыба, которая широко раскрыв глаза, что денег мало. Ты тыкаешь пальцем в ценник, пытаясь заставить наглую рожу прекратить этот балаган. Но тут она заявляет, что, мол, обстановка на рынке ценных бумаг из-за вчерашнего террора критическая, договора о поставке пяти тысяч тонн рыбы не заключены, потому что рыболовецкое судно не доплыло до берега и вообще она забыла поменять ценник. И вообще - телевизор, хоть иногда нужно смотреть. Ты, конечно, жутко нервничаешь, потому что физиономия у тебя доверчивая. А если у тебя доверчивая физиономия, то знай, что из тебя высосут последние соки, прежде чем ты поймешь, что жизнь прошла. Невостребованно, по чужим правилам и порядкам.
  Я знаю многих, кто будучи под властью инстинкта, в полной мере осознал это и живут словно в целлофане, под пристальным вниманием лишь самих себя, никого более. Не так давно под влиянием этих обстоятельств распалась замечательная пара. Это было исключение из правил. Они жили сегодняшним днем не думая и не боясь о завтрашнем дне, потому что для этого была куча поводов. Представь себе: кристально чистая любовь безо всяких ограничений, что-то вроде абсурда, только совсем не шуточное преувеличение. Они нашли друг друга по зову собственного влечения и очень дивились после всем этим удивительным историям, предшествующим их знакомству. Сперва они сталкиваются нос к носу в супермаркете и оглядываясь друг на друга, покидают его. Потом свадьба у его друга, где он встречает ее. Опять все рушится. Затем она дает объявление о знакомстве в самой НЕ тиражной газете. И представь: когда он покупал составы, чтобы заделать дыры в потолке, то чтобы постелить что-нибудь на пол, купил самую дешевую газету и развернув ее, уже когда собирался заняться делом, увидел ее объявление и решил написать, хотя он, конечно, не подозревал, что это будет именно она. А когда он первый раз встретились, то не скрывали своей радости и восторга от того, что все повернулось так, а не иначе. Представь себе любовь двух человек, которые обрели друг друга таким путем.
  Начались годы счастья. Он уже не думал ни о чем, она не думала ни о чем. Ты только вообрази себе степень доверия: однажды, когда его не было дома, она позвала сантехника, чтобы починить кран на кухне. Пока он разбирался с инструментами, она наполнила ванну и перекрыла доступ воде. Мужик занялся работой. И тот приходит он, долго не может открыть дверь. Сантехник решил помочь. И когда их взгляды встретились, его первый вопрос был: "Вы, стоит предполагать, некто, кого пригласила моя супруга для устранения мелких бытовых поломок?" Потому что он знал, кто его жена. Он прекрасно знал и не секунды не сомневался в том (а он был человеком не из робкого десятка), что это просто сантехник.
  Шли годы, а их любовь, побив все известные рекорды, продолжала не только стоять там, где стоит, а все росла и росла. Это были люди, с которыми легко, но, к сожалению, он обладал доверчивой физиономией и это его погубило. Так они и жили. Ездили по странам, ходили по музеям. И дожили он так, пока не задумались над одной вещью: у них не было детей. Они даже со временем забыли, что кто-то должен продолжить их. Они так захлебнулись в своих чувствах, что не видели перед собой ничего. Но время берет свое и они поняли, что слишком глубоко залезли друг в друга. Такого не было, нет и не будет. Уж поверь мне. Все твои или кого-либо еще попытки повторить величайший пример ТАКОЙ любви увенчаются лишь пятипроцентным подобием, пародией, своего рода саркастической насмешкой. А потом, когда начинаешь сопоставлять это с другими примерами, выставленными на всеобщее обозрение, на которые все тыкают пальцами и говорят: смотрите - это то, что мы называет истинными чувствами, становится смешно. Хочется заткнуь уши и громко их обругать. Потому что срабатывает страсть знать "все". Они видят только то, что видят и знают, что лучше и быть не может. А в жизни, далекой от камер операторов, корреспондентов и прессы эта горячо любимая супруга строит против мужа козни, мечтая завладеть всем его состоянием, шантажируя его от другого лица, заявляя после на ТВ, что ее несчастного муженька преследует маньяк-психопат, требуя за молчание суммы с "х" количеством нулей. Вот такая честная жена.
  Но они родили сына. Ах, знал бы старина Марк Шакелий, что все сбудется. Этот добродушный чернокнижник-эстет так хотел дожить до тех времен, когда белый голубь с синеватым левым крылом принесет ему весть о самом долгожданном событии. Ты, конечно, ничего не слыхал о нем, потому что ты не мог ничего знать о нем. Никто не знал о нем, кроме тех, кто думал, что Изак Хонхо - это Изак Хонхо, добрый аптекарь и реставратор всякого старья. Но, прежде всего, это был Марк. Я думаю, тебе будет не безынтересно послушать об этом человеке. Хоть больше знать будешь. А знать стоило бы.
  Он родился в бедной семье, в те времена, когда звездные манеры и наивысшая ступень бытового этикета были первоосновой жизни в обществе и жизни с обществом. Представь себе человека, который с пяти лет увлекся политикой и принялся учить родителей всему, о чем они не имели не малейшего представления. Да, кстати, несколько слов о его родителях. Это были люди, которые при всей своей бедности умудрялись находить в жизни вкус, да при этом делая это с аристократической утонченностью и элегантностью, на черную зависть соседям и почтальонам. Они были духовной элитой и никто в деревне не мог сравниться с ними в своих манерах и нравах. Но сынок, обогнав родителей во всем уже в пять лет, решил, что ему мало того, чтобы учить одних только родителей и, собрав себе однодневную пайку, рванул куда глаза глядят. И пришел в какой-то город, даже понятия не имея о его названии, что, собственно, его не особо-то интересовало. Там он начал шататься по дворам, собирал податки и кое-как прокармливался. О своих пристрастиях он, конечно, не забывал.
  Спустя пять, ему уже тогда было, ясное дело - десять, он встретил друга. Вернее, обрел друга. Сперва, как ему показалось, друг этот был полнейшим простаком и этаким рубаха-парнем. Но со временем Марк понял, что из него можно сделать что-то стоящее, благо задатки для этого у того имелись. Тем более предоставлялась хорошая возможность кого-нибудь поучить. Но, вопреки всем своим планам, учить он его не стал, а просто начал "переделывать-перестраивать". Результат всегда радовал Марка и его друг преображался на глазах. Исчезла былая смешливость, паренек стал серьезным и собранным.
  Марк, преследуемый своей целью, прожил так еще десять лет. Начитавшись за это время всякой всячины, занялся реставрацией гражданского старья и учился постигать аптекарское искусство, что очень пригодилось - вскоре его взяли на работу в городскую аптеку. Работа ему очень нравилась и за двенадцать лет работы с медикаментами он скопил некоторые средства и решил возвести церквушку и молиться там только ему одному известному идолу. Тогда-то он и работал и жил под именем Изак Хонхо. Собрав пожитки, ушел вместе с другом за городскую черту, подальше от людей и цивилизации. Там, в то время, был густой лес и он сам, заметь, своими силами лишь изредка пользуясь услугами друга, возвел эту церковь. За накопленные аптечные средства он купил весь столярный-слесарный инструмент у какого-то плотника и принялся за работу. Через полтора года дело было сделано и Марк и его друг отпраздновали новоселье. Когда явились люди из городского совета и потребовали предоставить им все сведения о регистрации выкупленной земли, парни развели руками и люди сказали, что сожгут церковь ко всем чертям, если через определенное время они не преподнесут им определенную сумму выкупа, равную потемнению в глазах. Что делать? Прошло определенное время и снова явились люди и снова безрезультатно. Тут-то и подожгли гады первый и далеко не последний раз церковь. Подожгли и что ты думаешь - два друга стояли в стороне и лишь молча наблюдали, как какая-то неведомая сила гасит огонь в знойный летний день. Люди пообещали приехать снова. Тем временем Марк и друг, войдя внутрь храма, с замиранием сердца обнаружили, что внутреннее убранство не только не пострадало ни на йоту, а напротив, засверкало пуще прежнего. Можешь только представить себе степень такого трепета, в который они впали. Спустя год попытка повторилась, результат тот же. Я думаю - ты понимаешь, что творилось в это время в буйных головах городских чиновников, - стоимость того участка земли, да еще с таким построением не могла так вот просто проигнорироваться столь щепетильными в этом вопросе людьми. Это были большие по тем временам деньги. Конечно же, они были напуганы и весьма озадачены способностью дома самостоятельно гасить огнь, да так, что тот не причинял ему никакого вреда. Они совершили еще две попытки - тщетно. Тогда они решили сжечь весь лес. Здесь, уже правда, роль играла не столько жажда мести, сколько неугасаемый интерес к храму Марка. Пожар был чудовищный. Но еще более чудовищным оказалось чувство чиновников, когда среди выгоревшей пустыни они увидали, как ни в чем не бывало стоящий храм без единой опалины. Даже крохотный заборчик сверкал на солнышке своими отполированными пластинами. Это был час озарения для них. Все без исключения господа и вельможи, а ведь посмотреть на это зрелище съехались почти вся городская власть, пали ниц и стали без устали креститься, просить у кого-то прощения, целовать землю у храма и потихоньку отступать назад. Они больше никогда не поджигали собственность Марка, зато еще шесть раз приезжие недоумки, слыхавшие единожды о чуде в лесу, в целях самолично удостовериться в этом, поджигали его, когда Марк и его друг были в городе. Возвращаясь обратно, они даже не подозревали о том, что на их святилище было совершено очередное покушение. В это время Марку открылось пророчество. Об этом он неустанно записывал в своих книгах, опечатывая их после и составляя на полку в соседней от нас комнате. Тогда ему было двадцать два. Видения приходили к нему каждую ночь и говорили о его нескором приемнике, который придет, чтобы продолжить его дело и сохранить храм. Но картины видений явно давали понять, что он никогда его не увидит, и пройдет не одно поколение, прежде чем свет узнает о нем. А может быть, что этот самый приемник не будет известен даже своим соседям. Но это мало волновало Марка. Он был спокоен от того, что его дом не отпустит благая сила и он не останется без присмотра. После он написал книгу о истории храма и его чудесных способностях, о ... будущем этого храма. А если говорить о самом храме, то можно заметить, что когда Марк возводил стены, крышу, перегородки и т.д., то на каждом бревне он ставил просечку в виде букву "М". Он разговаривал с каждым бревном, некоторые бревна целовал и благодарил их. Видимо поэтому здание обрело такую силу.
  Но шли годы и Марк стал задумываться над тем, чтобы передать временные права на содержание и владение храмом достойному лицу, ибо к тридцати годам Марк подхватил какую-то болезнь, которая кроме смерти ничего не обещала. Им стал некто Савелий Раменский. Высокий, стройный, красивый. Марк подолгу разговаривал и вообще много общался с ним, хотя про библиотеку он не сказал ему ни слова. К тому времени она уже была замурована деревянной стеной. В своем кабинете, в столе Марк поместил маленький деревянный ящичек, в котором лежал ключ от массивной двери. На ящичке было выгравировано послание к хозяину храма, который будет владеть им спустя двести лет со дня кончины Марка, в случае, если комната по каким-то причинам вскроется раньше и не тем, кто должен это сделать, на недобросовестного хозяина автоматически ложится проклятие Марка. Но не было недобросовестных. Все с уважением чтили память Шакелия и даже смотреть не смели в сторону заветного ящика.
  Прошло триста лет. В середине двадцатого века все картины Марка, которые он сам помещал на колоннах и стенах, сменили на иконы христианских святых и неофициально закрепили за храмом статус культового сооружения католической конфессии. Хотя, знаешь, Юлиан, этот храм никогда не был христианским, скорее даже наоборот. Марк, всю свою сознательную жизнь поклонявшийся Юпитеру, писал в его честь картины, сочинял стихи и даже создал своеобразный микрокульт Юпитера, где сам был единственным его участником. Его мнения отчасти разделял его друг, но лишь отчасти. В подвале храма даже хранится комод, куда Марк помещал все подарки и жертвы Юпитеру. А под закат жизни и вовсе увлекся чернокнижием, правда, перед смертью он очень жалел об этом и просил у Юпитера прощения.
  Так вот двести лет прошло и я, приглашенный последним настоятелем храма Альфредом Богомилом получил священное право вскрыть библиотеку и прочесть все от корки до корки, чтобы узнать, что время пришло, время, которое Марк определил для передачи храма своему наследнику, пришло. Все бывшие хозяева - лишь сторожевые собаки, не имеющие к этому месту никакого отношения, но на плечах которых лежала большая задача.
  Я здесь пять лет. Эти пять лет мне были нужны, чтобы прочесть, понять, найти и передать храм тому, кому он предназначен. И вот я начал читать. Ты знаешь, Марк не старался скрыть смысл написанного какими-то непонятными символами, словами..., нет, все понятно и доступно. Сложности вызывают лишь почерк и устаревшие правила писания.
  Как я уже говорил, Марка посещали видения. Это были, как он пишет, вполне реалистичные картины с вполне ясным сюжетом, без сновиденческих перевертышей. То есть он видел, как бы присутствовал, прорвавшись сквозь время, где-то, как он пишет, "в мире развратном, величественном и прекрасном". Он видел своего наследника "своими" глазами, если так можно выразиться. Он проследил его с начала до конца и пришел к выводу, что его биография мало чем отличается от биографии его наследника и абсолютно этому не удивился. Мало того, они оказались очень схожими даже внешне. И Марк понял, что "виной" всему - родители. Он вспомнил своих родителей, он видел родителей наследника, - это были одни и те же люди, только жившие в разное время. Он изучил и их и все стало на свои места. Марк понял, что его наследник - он же, только много лет спустя. Ему открылись тайны его прошлого и стало ясно, что Марк уже был когда-то. Но со временем, в своих видениях он стал замечать, что его "наследник" все больше и больше "уходит" в него. Затем и вовсе некий голос в голове заявил, что Марк ошибается, причем очень сильно. "Это моя последняя жизнь" - думал Марк, - "что же, раз это действительно просто приемник, пусть будет так". И вдруг все видения прекратились. Наступили ночи простого человеческого сна. Через три года Марк умер, передав все права некому Савелию Раменскому.
  Да, он родился и уже практически готов для того, чтобы продолжить дело Марка. Скажу больше - не практически, а готов. Его судьба сложилась таким образом, что он оказался готов принимать решения тогда, когда остальные об этом только думают. И не зря, ведь он - наследник. Пока он не знает об этом, но совсем скоро храм преобразится и дух Марка, Марка Шакелия, довольный и спокойный, улетит на Юпитер, ожидать, пока его наследник не назначит своего наследника и присоединится к нему.
  У Марка не зря был друг. Это было предопределено, чтобы все повторилось, потому что этим нужно будет показать один из замыслов Марка, одно из его стремлений. Совсем скоро, если не уже тебе станет все ясно. Главное - побороть в себе убеждение в том, что все в этом мире происходит "просто так".
  В одной из своих книг Марк упомянул о видении, которое показало ему лист бумаги с огромной свиньей и призывом умываться поскорее всем скотам. Он видел, как белые куски порхали в воздухе, между зеркальными окнами огромнейших, коробкообразных зданий, он видел, как злятся люди, он видел лопающиеся окна, крики в толпу, страшные сцены из жизни его наследника. Он все это видел. Иногда он плакал по ночам, потому что знал, что с наследником дела будут обстоять гораздо жестче и хуже.
  Эмиль замолчал. Юлиан, последние минуты сидевший не проронив ни слова, смотрел в одну точку с застывшим на лице недоумением.
  - Ты все понял. Как я и обещал, хочу немного поведать тебе о твоем кресте. Когда Марк умер, его друга поймали и сожгли. Но учти, это было триста лет назад. Этот друг воплотил стремление Марка лишь наполовину. Что за стремление? Идея истинной дружбы. Почему наполовину? Так уж вышло, что Марк оценил дружбу друга не на сто процентов. Заруби себе на носу - твое имя в книгах, ты должен выполнить все задуманное и материализовать первый пункт задач Марка. Ты должен доказать, что то, о чем так долго мечтал Марк - существует. Но вся проблема в том, что насильно этого не сделаешь. Ты должен сам это почувствовать и полюбить его, понимаешь? Береги его, ибо твоя задача - превыше всех - беречь наследника Разума. Я представляю, каково тебе. Я не предлагаю тебе какую-то сделку или договор, я лишь обращаюсь к твоему сердцу. По прошествии определенного времени ты покинешь его, но тем самым ты выполнишь свой долг. Ты должен сообщить ему только о том, что видел меня, о том, что я лишь попросил тебя привести его сюда, не больше. Здесь вы будете жить, а все нервотрепки, связанные с вещами и продуктами питания я беру на себя. К тому же тебе надлежит снять все преславутые пережитки христианства в храме Юпитера и вернуть ему внутреннее убранство времен Марка Шакелия.
  - Вполне резонный вопрос, - Юлиан очнулся от забвения, - с какой стати я должен так вот взять и поверить?
  - М-да, - Эмиль сочувственно взглянул на Юлиана и громко причмокнул, - пойдем.
  - Куда?
  - Пойдем, говорю.
  Эмиль вышел из комнаты, подошел к огромной деревянной двери, сразу за кабинетом и протянул Юлиану ключ, огромный, стальной и тяжелый.
  - Открывай.
  Повернув железяку три раза влево, потянул дверь на себя и вошел внутрь. Сквозь крохотное окошко на противоположной стене пробивался лучик света, остановившийся на старой книге, лежащей на высоком деревянном столике. Ночные грезы нахлынули огромной волной и залили рассудок Юлиана. Что, что он сейчас с ним сделает? Подвесит ногами кверху и надрежет горло?
  - Не волнуйся, ничего с тобой не будет, - Юлиан вздрогнул, - подойди, прочти, может что-нибудь поймешь. И помни - в этой комнате не был никто, кроме Марка, меня и тебя. Иди, иди, ты ведь не веришь мне, может, поверишь книге...
  Юлиан медленно подошел к столику, всмотрелся в открытые страницы книги и ничего не понял. Желтые от возраста листы были исписаны непонятными буквами, а на колонтитулах значилось только тридцать три.
  - Что значит 33? Почему 33? Я видел это во сне.
  - Марк умер в 33, значит и наследник умрет в 33. Сам небось, знаешь.
  - Ты рассказал все так быстро, что невольно начинаешь сомневаться.
  - Понимаю, прости. Марк точно знал о враге своего приемника. Вот тебе и 33. Это будет противопоставление ему. При том, что враг старше его на двадцать шесть лет.
  - Сначала ты говорил, что на меня ничто не возложено, а теперь говоришь, что мое имя записано здесь, - голос Юлиана дрожал.
  - Я не хотел с ходу давать тебе такую информацию.
  - А кладбище, ты говорил, что храм построен на кладбище, а потом вдруг лес?
  - Кладбище БЫВШЕЕ. Я ведь не сказал, что Марк пришел, разрушил могилы и стал строить дом. Кладбище было разворовано арабскими идолопоклонниками, потому что они считали, что здесь были захоронены члены королевских семей с кучей золота и прочего металлолома. Но перерыв все они не нашли ни грамма драгоценностей и вернулись обратно. После, деревенский народ решил привести в порядок кладбище, где были похоронены их родственники, но так как это было невозможно, они посадили на этом месте лес. А спустя пятьдесят лет Марк и построил здесь свой храм.
  - А вот ты сказал "я выбрал тебя", хотя по твоему рассказу ты - всего лишь, как сам выразился, сторожевая собака?
  Эмиль долго смотрел в глаза Юлиану, потом широко улыбнулся и сказал:
  - Ты действительно молодец! Объясню: это же всего лишь проверка была. Я просто хотел проверить тебя на твою сообразительность. И ты, черт, молодец! Да, кстати, чтобы ты больше не терзал себя сомнениями на счет всего того, что я тебе сказал, взгляни на это, - Эмиль открыл старый шкаф с ужасно скрипучими дверями и достал какую-то картину, даже две, - взгляни, узнаешь?
  Юлиан взглянул на полотна и сразу же узнал в них двух людей: его друга и себя самого. На бардовом фоне, в странных, объемных нарядах с устремленными куда-то взглядами. Рамы картин потрескались, облупились, а сами портреты покрылись толстым слоем паутины.
  - Здорово, правда? Видишь - Марк был к тому же и отличным художником.
  Юлиан лишь утвердительно кивнул.
  - Это, если захотите, можете повесить в холле. А если хочешь, я могу ознакомить тебя с храмом более основательно.
  - Эмиль, а зачем тебе компьютер, хумидор, жалюзи, кожаное кресло?..
  - Видишь ли, Юлиан, я до того, как обнаружить тебя, жил и работал именно здесь. Если ты думаешь, что каждое воскресение я спускаюсь вниз и кормлю из ложечки всяким дерьмом прихожан, то ты глубоко заблуждаешься. Прихожан здесь нет вообще. Старые бабушки, которых ты видел, молятся здесь только потому, что я им разрешил из добрых чувств. Я содержу этих бабушек за "спасибо". Только теперь им придется собрать все свои иконы и поискать другое местечко. И вообще, ты видел на храме хоть один крест? Формы ни о чем не говорят. Я могу построить часовню, а снизу повешу табличку "Туристическое агентство" только потому, что мне нравится такой стиль. И вообще, это ведь не я возводил храм.
  - А кем ты работаешь? - Эмиль взял у Юлиана ключ, закрыл дверь и повернул три раза вправо.
  - Предприниматель. Владею собственным издательством. Книжки штампуем.
  - А кто был тот, кто был до тебя? - люди вышли на лестницу и спустились вниз. Эмиль заулыбался, вспоминая что-то.
  - А-а! Заклятый христианин, это он понавешивал икон и чуть было не принялся лить кресты и перекрашивать храм в белый цвет. Его звали Альберт Богомил. Ужасный зануда. До него храмом заведовал легендарный Грегориан Скиф. Прежде чем он вручил мне все права на храм, мне пришлось выслушать четырехчасовую лекцию о святом предназначении храма и о том, что здесь должен навсегда прописаться дух Божий. Ну, ты, конечно, понимаешь, что вся эта информацию пролетела мимо моих ушей.
  Выйдя на крыльцо, Эмиль глубоко вздохнул, окинул взглядом по-прежнему пустынную улицу. Юлиан же смотрел в землю и не знал что сказать.
  - Ну что же, - начал Эмиль, - моя миссия подходит к концу. Пять лет скромной жизни в, пожалуй, самом загадочном доме. Я жду вас сегодня к ужину, - он повернулся к Юлиану и вопросительно посмотрел на него.
  - Да, я думаю, к вечеру мы будем здесь.
  - Вот и славненько. Ну, молодой человек, я надеюсь, вы не подведете старину Марка, - Юлиан кисло улыбнулся и, пожав друг другу руки, люди расстались. Эмиль захлопнул за собой массивную дверь, Юлиан, прикидывая, как бы ему начать объясняться, повесив голову, направился в паб. Сказать, что в голове его все крутилось - значит ничего не сказать. Сказать, что он нервничал, означало также не сказать ровным счетом ничего. Он шел, словно под гипнозом, не замечая ничего вокруг. Одна лишь мысль о том, что некий Марк Шакелий, живший триста лет назад, ЗНАЛ о нем, написал его портрет, приводила парня в жуткий трепет. Перспектива быть сожженным на костре в расцвете сил также не прибавляло бодрости духа. Вчерашний успех, который "успех" всего лишь наполовину, забылся сам собой и казался сейчас молекулой по сравнению с тем, что поведал ему Эмиль. Но ведь впереди предстояло еще кое-что:... хозяин храма? Боже, какой бред! Только вот все это перестает быть бредом, когда вспоминаешь все, что, видел и слышал. Эмиль прав, кругом чудеса, а он даже не замечает их.
  В таком состоянии духа Юлиан достиг паба и с прискорбным выражением лица открыл дверь. Из посетителей была лишь молодая пара, шутя и хихикая пьющая напиток.
  - А вот и Юлиан пришел! Эй, чего такая физиономия кислая? - хозяин поднялся из-за стойки, держа в руке пустую бутылку от чего-то крепкого. Парочка обернулась, - Сап, тут Юлиан пришел, поди спроси у него, что стряслось?
  Юлиан, как и просил Эмиль, рассказал другу только то, что тот требовал. На все просьбы того же друга пояснить хоть что-нибудь, качал головой и опускал глаза, боялся проклятия Марка, наверное. На удивление Юлиана, его друг, не спрашивая более ни о чем, встал и приготовился идти. Причем просто с астрономическим спокойствием! Юлиан в смятении. Он ожидал чего угодно, только не такого поведения.
  Как и было условлено, парни прибыли к храму к ужину, когда в комнате Эмиля горел свет. Постучав в дверь, принялись ждать. Никого. За массивным деревом ни шороха. Снова попробовали. На этот раз послышались шаги. Юлиан, бросив быстрый взгляд на лицо друга снова удивился: вместо, казалось бы, вполне оправданного интереса и заинтригованности в его глазах - абсолютное безразличие, спокойствие и ... Юлиану вдруг показалось, что друг его уже был здесь и не раз и словно нехотя возвращается обратно.
  Дверь открылась и на пороге возник Эмиль. Взглянув на друга, он вдруг побледнел, скромно заулыбался и протянул ему руку.
  - Эмиль, Эмиль Леонард, последний хозяин этого храма, очень приятно.
  Друг пожал руку и с такой же невозмутимостью представился:
  - Сапия.
  - Прошу вас, прошу вас, проходите, стол уже накрыт, - Эмиль бросил на Юлиана вопросительный взгляд. Тот лишь пожал плечами и ничего не ответил.
  Немного о расположении храма. Это был неблагополучный район города, в котором 70% всех построек занимали промышленные предприятия. Это была далеко не окраина города, но и до центра было тоже далеко. Храм стоял на пустынной улице, напротив же храма был забор, за которым размещался завод по изготовлению запасных частей к сельскохозяйственной технике. За храмом был пустырь, вдалеке которого виднелись особняки частного сектора высокопоставленных чиновников и просто удачных бизнесменов. Храм был окружен редкими небольшими деревьями и малюсеньким заборчиком, через который можно перешагнуть, стоит поднять ногу на высоту колена.
  Одним словом - местность жутковатая и неприятная. Ближе к частному сектору, на пустыре одиноко стояла еще одна церквушка. Там очень любили просить у всевышнего деньги те бизнесмены и чиновники. Судя по всему, их просьбы всегда были услышаны и исполнены, когда смотришь на сияющие под солнечным светом белоснежные замки, полностью в этом убеждаешься.
  Так вот эта симпатичная церквушка, в полночь этого же вечера буквально перестала существовать. Не осталось ничего. Все это было очень странно и изрядно напугало спящих в своих перинах бизнесменов, привыкших бояться за свою жизнь двадцать четыре часа в сутки. Ослепленный вспышкой "благополучный" район, подскочил на ноги и высунул головы на улицу. Наблюдая за тем, как валятся в кучу пепла стены, крыша, купола и кресты, несчастные чиновники глотали слюну, утирали ночнушками слезы, не потому, что здание жаль, а потому, что теперь просить деньги придется ездить в центр, а это лишняя трата топлива и времени. Ненасытные дамы и господа, как один поняли, что нищета не за горами, что всевышний отвернулся от них и что, слава богу, это не произошло с их особняком, хотя, некоторые обломки все же чуточку обезобразили резные пейзажи на белоснежных стенах дворцов.
  Как всегда, никогда не спящая пресса поспешила незамедлительно самолично явиться на место происшествия и выдвинуть свою, отличную от других теорию о причине взрыва. Оных было много, как то: диверсия мусульман, терракт экстремистов, выходки сатанистов, ... неправильное обращение с огнем, утечка газа, ... кара божья. Все выводы компетентных лиц были собраны в одно "сочинение" и отправлены на обсуждение. А напуганные до смерти "люди дела", словно конвейер тарахтели о том, как осколок от иконы святого Иоанна вломился к ним в дом и испачкал дорогой письменный стол мужа, убив при этом мирно спящего на нем кота. Другие рассказывали, как горящая рука деревянного Иисуса влетела в открытую форточку, упала на раскрытый рояль и издала аккорд из этюда до минор опуса 10 Љ 12 Шопена. Некоторые же, особо "продвинутые" пострадавшие и не только пострадавшие, поспешили повесить всю вину за взрыв на отдельно взятых музыкантов, которые, по их мнению, "толкают молодых людей к совершению подобных поступков".
  История со взрывом церкви еще долго будет будоражить воображение тех, кто любит размышлять над всякого рода загадками. Только вот о чем сожалели решительно все, так это о потере такого эстетически привлекательного строения, так гармонично вписавшегося в общее настроение аристократического района.
  
  * * *
  
  Глядя последние ночные новости, Пимен невольно усмехался и тяжело вздыхал, когда показывали весь этот балаган. Деревянное кресло-качалка как-то легко поскрипывало, словно предчувствуя что-то. Он не покидал его вот уже третий день, разговаривая с ним, поглаживая рукой шероховатый подлокотник.
  Вот уже пятый год перед их окнами возводят какое-то здание, причудливые формы которого заставляют задержать на себе взгляд. Говорят - новую больницу строят, только вот зачем больнице такая вычурность - непонятно. А может и не больница вовсе, а так, очередной "сейф".
  Каждый день он ощущал дыхание смерти. Не в силах противостоять временным забвениям, он закрывал лицо колючим пледом и рыдал. Просто не было сил жить. Всю энергию он отдал в откуп случайным обстоятельствам и проиграл. Никаких случайных обстоятельств не было. Дни, до идиотизма похожие друг на друга, выводили его из себя и он кричал, ругался, бил последнюю посуду. Выпил недавно все до капли дедушкино вино, думал, что вот, все. Окинув последним, как он думал, взглядом свою квартиру, вид за окном, себя в зеркале, рухнул на постель и... проснулся с утра от работающей дрели соседей. Он был вне себя. Наорал на них, сломал о потолок старую швабру и обессиленный, упал. Потом как-то незаметно пришел в себя и снова сел в кресло, покрылся пледом и уставился в телевизор. Окончательно забыв, что такое завтрак, обед и ужин в привычном смысле слова, терял килограммы и становился слабее и слабее. "Чем меньше ем, - думал он, - тем меньше витаминов. Чем меньше витаминов, тем быстрее отойду в мир иной".
  Сегодня он был уверен в этом. Он знал, что стоит насладиться последними минутами перед тем, как в дверь постучат, и на пороге появится она, родная. Он так слаб, что не может удержать ложки в руке, хотя ему только 65. Только ли? С него довольно, больше выдержать он не смог бы. Он оказался чужим в собственной жизни и эта жизнь не любит его, отталкивает и прогоняет прочь.
  В телевизоре снежит. Программы закончились, телевидение всем предлагает спать. Конечно, можно было бы пощелкать каналами, но стоит ли?
  Да, он прав. Что, кто-то стучит? А-а, постучат и уйдут, не надо, не мешайте. Он, черт возьми, прав. Не прав Карл, сукин сын! Не дадут? Так ведь уже дали, открыли дверцу и манят, видишь? Что, что такое, это так и надо? Вся эта синева в глазах, это правильно? Вот уже и дышать становится труднее. Гул. В ушах стучит. Ну, до свидания, стройка века напротив окон, даже телевизор не выключил. Господи, неуже...
  В телевизоре что-то лопнуло, и экран погас. В комнате стало темно и тихо. Кресло-качалка застыла, оконная штора лишь еле заметно подрагивала от ласкового ночного ветра, вносившего в окно весть о рождении нового дня, подгоняющего облачко дыма от сгоревшей электроники.
  
  * * *
  
  Снова будет зной. Солнце УЖЕ спать не дает.
  Лежа в шикарной постели храма он пытался понять, зачем ему вчера рассказали весь этот бред и зачем ему сдались эти дрова. Хотя, полежав с закрытыми глазами часок, он вдруг начал понимать, что просто так его бы сюда не затащили, это раз. Наследник легендарного храма - это серьезно - два, чему подтверждение в виде огромных книг с его биографией, портрета(его) и послания от самого Марка Шакелия ему лично. Очень интересно. Отсюда следует сделать вывод, что он просто обязан чтить память своего предшественника, изучить его биографию, привести храм в первоначальный вид (этим займется ни кто иной, как Юлиан) и всерьез огорчить милых бабушек, которые вот уже на протяжении двадцати лет привыкли хукать на стекла икон и менять сгоревшие свечи. Даже как-то неловко получается. А впрочем, этим очень даже замечательно может заняться Эмиль.
  Завтракали они все вместе в бывшем кабинете Эмился с кожаными креслами и шикарным хумидором.
  - Эмиль, могу я попросить тебя кое о чем?
  - О чем? - сквозь набитый цыпленком рот спросил Эмиль.
  - Я не могу... у меня не хватает... у меня не получится выпроводить несчастных бабушек на улицу.
  - Почему? - усмешка на лице.
  - Потому, что они привыкли к этому месту и я боюсь их разочаровать.
  - Ты думаешь - я сделаю это лучше?
  - Да.
  - Хорошо, как скажешь. Сейчас же я пойду и все им объясню, - Эмиль поднялся с кресла и направился к двери.
  - Сначала позавтракай, потом предложи поесть им и за едой сообщи обо всем.
  - Да, ты прав, пожалуй я так и сделаю.
  Было очень забавно наблюдать со стороны, как Эмиль, усадивший за стол довольных таким завтраком старушек, принялся сочинять какую-то сказку о якобы задуманном городскими властями долевом строительстве в этом районе города, о том, что управление архитектуры и градостроения приняло безаппиляционное решение снести старый "барак" к чертовой матери, потому что именно на этом месте планируется возведение шикарного торгового центра с подземным паркингом, окруженного благоустроенными жилыми домами. О том, как он (Эмиль) не раз обращался в соответствующие инстанции с ходатайством оставить в покое несчастный памятник архитектуры, на что всегда получал одно и тоже: назвать эту хламиду архитектурным памятником не поворачивается язык, это раз, и два - прогнившая груда дров не вписывается в планировку и представить ее среди сверкающих новостроек не представляется даже в угрюмом похмелье.
  То, что у старушек отняло аппетит, вполне объяснимо по нескольким причинам: придется покинуть насиженное местечко, в воображении автоматически появляются картины из ближайшего будущего, далеко не утешительные (поиски нового места "работы", продолжительность этих самых поисков, результаты этих самых поисков); больше не придется получать свои кровные за хукание на стекла икон; где еще можно так вот просто наслаждаться верой? Однако, забыв про учтивость и душевную доброту Эмиля, бабушки не приняли во внимание слетевшие с рук священника на стол пачки денег, аккуратно перевязанные красными ленточками. "Это вам на первое, так сказать, время" - сказал Эмиль.
  Дальше начались длинные и очень оживленные разглагольствования явно приободрившихся от вида "морального возмещения" бабушек на счет недобросовестности и откровенно антицерковной программы, проводимой управлением архитектуры и градостроения. До чего же сволочами оказались те лысые господа, у которых поднялась рука на святыню! "Убить мало" - таким стал финальный аккорд яростных реплик в адрес ни в чем не повинных архитекторов. Зато сцена прощания, по своей продолжительности могла дать фору и завтраку и объяснениям и репликам вместе взятым. Все началось с того, что развеселые старушки принялись целовать образа каждого святого, что-то при этом произнося. Затем сцена прощания с самим храмом, которому было отдано целых двадцать лет человеческой жизни. То же по-старчески, с усердием. И под конец - прощание с Эмилем и двумя "гонцами управления архитектуры", которым бабушки от чистого сердца посоветовали сменить работу.
  Но всему есть предел и когда тяжелая дверь закрылась за старушками, троица облегченно вздохнула и окинула взглядом просторное помещение.
  - Я предполагал, что это будет тяжело, но не до такой же степени! - все засмеялись, - предлагаю всем немного отдохнуть. Я, например, абсолютно не выспался, тем более, что сегодня меня ждет дальняя дорога, нужно будет успеть упаковать вещи.
  - Ты что, куда-то уезжаешь? - поинтересовался Юлиан.
  - На два дня, мне в центре уготовано хорошее место, не хочу упустить шанс. Ну, что, Юлиан, приступай за работу?
  Эмиль показал ему комнату, которая являла собой своеобразное хранилище ценностей Марка и которую сорок лет назад Альфред Богомил вновь набил марковыми картинами, оставив их покрываться пылью и высохшими пауками. "Чертов старикашка, - думал Юлиан, - хватило же совести превратить картинную галерею в церковный банк!". Картины были действительно замечательны - далекое прошлое, раскрывающееся яркими и нереальными красками и образами, завораживающие пейзажи и портреты людей. Разнообразие жанров и стилей, от которых кружилась голова. "Разрази меня гром! Вот это да!"
  Ставшие жертвой восхищения искусством, иконы в миг поменялись местами с картинами Марка Шакелия и были призваны собирать на себе пыль и пауков с торчащими изо рта мушиными лапками. Здорово, это просто потрясающе! На Юлиана налетел вихрь преображений и он не мог остановиться.
  Эмиль спал, а он, сидя на деревянной табуретке в библиотеке вчитывался в рукописи, морщил лоб и время от времени победно улыбался. Потом вдруг сник головой, глаза его становились грустными и озабоченными чем-то. Листая желтые, хрустящие страницы, внимательно вглядывался в каждый рукотворный рисунок. Так он просидел вплоть до полудня, когда услыхал, как в тяжелую дверь колотят. Затем голос Юлиана, еще чьи-то незнакомые голоса и фигура Эмиля в дверях.
  - Что, кто-то стучит? - вялым, сонным голосом спросил он.
  - Да, Юлиан открыл. Пойдем, посмотрим, кто это.
  Спустившись вниз, они увидели Юлиана, беседующего о чем-то с какими-то людьми. Их было трое, каждому примерно по сорок, одеты во все светлое, с какими-то книжками под мышкой. Тот, который разговаривал с Юлианом, был довольно приятной наружности, брюнет, с ласковым, трепечущим голосочком. Завидев идущих к ним людей, они разом забыли про Юлиана, повернулись и поклонились.
  - Здравствуйте, господа, - еще более ласково пропел брюнет.
  - Здравствуйте, чем можем быть полезны? - Эмиль еще вчера сбросил свою папскую рясу и с удовольствием влез в джинсы, обнаружив в связи с этим на лицах пришедших некоторое недоумение, - так и будем молчать?
  - Мгм, мгм, видите ли, я хотел бы... мы хотели бы поговорить с одним из вас, но точно не знаем, с кем именно, - брюнет явно сконфузился.
  - То есть..? - Эмиль абсолютно честно не понял, что бы это могло означать.
  - Я хочу сказать, что среди вас есть человек, с которым нам нужно поговорить, но вся проблема в том, что мы... - брюнет развел руками, - не знаем кто это.
  Эмиль посмотрел на парней и, обнаружив в их глазах полнейшее недоумение, продолжил:
  - Так вы даже имени не знаете?
  - Как же, знаем! Знаем, да. Просто мы не знаем, кто из вас - он.
  - Так с этого и стоило начинать, господа, - Эмиль разозлился не на шутку.
  Господа стыдливо затопались на месте, прокашлялись и задергали бровями.
  - Нам нужен Сапия, сын Пимена и Сарры, - выжидающая пауза и вылупленные глаза брюнета. Но стоило Эмилю повернуть голову в ЕГО сторону, как все три взгляда впились в него словно гремучие змеи, - это вы, да? Вы - Сапия? - тот утвердительно кивнул головой, - а... о ... ну... позвольте представиться, - голос брюнета стал напоминать утренние песни молодого жаворонка, - Феликс, да, Феликс. Это, - указал рукой на стоящих позади людей, - мои друзья и компаньоны. Мы к вам...
  - Налоговая, реклама, собес, беженцы? - выстрелил Эмиль.
  - О, нет, нет. Позвольте нам пообщаться с господином Сапией наедине.
  Через минуту, вопреки всем ожиданиям троицы подняться в кабинет, он оставил их здесь же, попросив Юлиана и Эмиля не уходить далеко.
  - Я вас слушаю.
  - Уважаемый господин Сапия, мы пришли к вам с мирными целями и надеемся получить положительный результат. Сегодня ночью скончался ваш отец, - Феликс приостановился, посмотрел на собеседника, увидел, что ни одна жилка на его лице не дрогнула, удивился этому и продолжил, - замечательный был человек. Так вот немного о нас. Мы являемся представителями церкви объединения. Это всемирное общество, призванное с одной, самой святой целью в жизнь общества людей. А именно - поиск истинной любви и установление культуры семьи на основе идеальной любви. Если вы о нас ничего не знаете, я с удовольствием поведаю вам о нас. Наш духовный отец Сан Мен Мун, который, к большому сожалению, давно ушел от нас по причине своего возраста - величайшая личность, но то, что он сказал - свято. Его учения разрабатывались на основе опыта всей его жизни и разошлись по всему миру миллионными тиражами, его боготворят и лелеют. Вы читали Библия и я знаю, что с вами можно об этом говорить. Только к великому огорчению, не все понимают ее так, как следовало бы. Видите ли, господин Сапия, все, читая Библию, понимают ее дословно, буквально, абсолютно не разбирая и не анализируя книгу, в которой заложен величайший смысл. Ведь то, что хотел передать Бог своим людям, не должно быть набором простых и пустых фраз, но должно быть источником мудрости и необычайного разума ее писавшего. Но, я думаю, вы согласитесь со мной в том, что главный сюжет Библии, смысл и цель - любовь, любовь настоящая, кристально чистая, взаимная и... божественная. Бог хочет только любви, ничего больше, но люди, Адам и Ева передали его, поступились его указом, не познать любви в виде яблока. Бог посадил в Эдемском саду, простите, я буду покороче, чтобы не слушком вас утомлять, дерево, на который повесил плод, запретный плод любви. Многие понимают под ним только яблоко. Он ждал, пока единственные люди на земле не станут достаточно зрелыми, чтобы вкусить плод, но дьявол, как известно, был хитер. Бог хотел посредством Адама и Евы создать абсолютно совершенную расу людей, совершенное дитя, но ЕГО дети оградили себя от него. Вы помните фразу: "Адам, где ты, я не вижу тебя?" Это значит, что, наплевав на отцовское указание, люди оградили себя от бога, полностью подчинив свою жизнь себе и своим порокам. Миром правит дьявол, не секрет, ибо первородный грех не искуплен. Люди далеки от бога, хотя нужно всего лишь желание, ибо сила помыслов гораздо сильнее бога. Нужно просто желание, чтобы вернуть бога на землю. Но бог ждет. Ждет пока родится человек, появившийся на свет в результате сильнейшей, жертвенной любви, который вернет бога на землю и в сердца людей. Этот человек родился и он среди нас. Двадцать лет назад мир получил спасителя. И человек этот - вы.
  Феликс замолчал, ожидая, видимо, какой-то абсолютно оправдывающей его надежды реакции. Но реакции не было. Было лишь вот что:
  - И какой же вывод я должен для себя сделать?
  - Пойдемте с нами, ибо только вы спасете мир - снова ожидания, прервавшиеся тяжеленными шагами и яростным воплем Эмиля:
  - А ну, вон из храма! - троицу словно обдали холодной водой, - Проклятые муниты! Робота захотелось из парня сделать?! - люди подскочили со стульев и уставились полными страха глазами на Эмиля, - Смени пластинку, кудряшка! Мир они собрались спасать!
  Он сидя наблюдал, как разъяренный Эмиль матерясь, по очереди, одного за другим, принялся выбрасывать наивных пришельцев так, что они приземлялись где-то у забора завода по изготовлению запасных частей к сельскохозяйственной технике. Сделав дело, хлопнул дверью и посмотрел на абсолютно спокойного "спасителя".
  - Эти муниты запрещены по всему миру. Светлая цель, спасение мира, тьфу!
  - Нужно же им чем-то заняться, Эмиль.
  - Еще раз явятся, запру их в чулан и пусть сохнут. Хоть какая-то потеха будет.
  Юлиан долго смеялся по двум причинам: над тем, что вздумали объединители и над тем, как они покидали дом. В это время он сидел в комнате, где теперь вместо картин лежат иконы, слаживая их и складируя на полки. Из всего происходящего он слышал лишь дикие, но не совсем понятные вопли Эмиля, посему потребовал от него объяснить, по какой причине и за какие услуги - заслуги, с виду вполне людская троица заработала мощный поток неблагочестивых слов и словосочетаний. Получив ответ - расхохотался.
  Потом они вместе обедали. Эмиль, все еще не находящий себе места от визита полоумных сектантов бегал по кабинету и орал, что эти дураки не успокоятся. Но налив и выпив полный бокал вина, присел, усмехнулся, с жестким ехидством протянув: "А голосочек-то, а?"
  К четырем часам к крыльцу храма подъехал фургон. Постучали, позвали Леонарда и принялись ждать. Юлиан молча наблюдал, как Эмиль, словно ракета, метался по комнатам, собирая рубашки, носки, трусы, еще что-то. Упаковав компьютер и хумидор (и все), спустился к мужикам и попросил помочь. Мужики, также никогда в жизни не встречавшие церковь, укомплектованную под завязку, войдя в кабинет присвистнули.
  Когда все было готово, Эмиль крепко пожал парням руки, утер "слезу" и, пообещав через три дня заявиться, исчез за тяжелой дверью.
  Постояв с минуту молча, друзья поднялись в кабинет, сели за стол и задумались.
  - Ну? Какой следующий шаг? - спросил он.
  - Более жесткий. Нужно во что бы то не стало поиграть на их нервах.
  - Не на нервах, а на честолюбии.
  - Я думаю, следует допить вино, как ты считаешь?
  - Будем лучше спать, хотя, наверное, еще рано. За новоселье - еще раз.
  - За новоселье, - и чокнувшись, осушили бокалы.
  
  
  Первый раз за такой долгий период город по-настоящему порадовался. Уже практически забыв это чувство, он не верил себе и благодарил, благодарил и благодарил его за повод отвести с глаз приевшуюся тоску и заиграть веселыми красками, отражающимися на окнах небоскребов и автомобилей. Он хочет что-то сказать, да, город пытается, но никак не может сказать. Видимо что-то, что может нести в себе отчаянную просьбу не прекращать поток уже почти запустившейся, словно двигатель жизненной силы, такой зыбкой и хрупкой пока. Она настолько слаба, что может погибнуть от одного только холодного взгляда и зацвести всеми красками от его улыбки и сверкающих глаз. Что ему еще остается делать? Он прекрасно понимает, что без всего этого он не потянет, самое главное, сам себя. И, набравшись духу, просит. Украдкой глядя ему в глаза, ждет. Вот она - долгожданная улыбка, сверкающий блеск в его глазах. Он говорит: "Как я могу не любить тебя, как я могу бросить тебя и убить надежду?" Да, да. Это звездный час города. Озарив сам себя тысячью огней, падает перед ним на колени. Что это? Только не это. Он не простит, он приказывает ему встать. Город повинуется. Колесо его жизни теперь вращается и ничто не может его остановить.
  Прощаясь, город признается ему в любви. Все это взаимно и лаская его своими свежими ветрами, отпускает.
  Он знает что делать, потому что твердо уверен в том, что делать что-то нужно. Папа хочет мести. Что же, он получит то, чего желает, - сын хочет ему покоя.
  
  
  С самого утра Юлиан куда-то звонил, негромко ругался, потом снова набирал номер, с кем-то разговаривал, смеялся, потом опять звонил куда-то.
  Уже третий день подряд солнце не щадит никого с раннего утра. Врываясь через окна в комнату, словно нарочно отражается в зеркале и нестерпимо яркими зайчиками бьет в глаза, заставляя отвернуться. Старинное, видимо, со времен самого Марка зеркало, потускнело и покрылось толстющим слоем пыли. В верхнем левом углу его был отколот кусочек и наружу выглядывало высохшее дерево. Вот чего он не замечал, так это маленькой полочки снизу. Видимо, ее не отрывали очень давно - щели залеплены паутиной. Подталкиваемый интересом узнать о ее содержимом, он поднялся с мягкой постели и подошел к трюмо. С тихим скрипом выдвинув шуфлядку, он увидел там следующее: маленькая шкатулка с изображением чьего-то лица, гусиное перо, пожелтевшее и укутанное в паутину, золотое кольцо с непонятной гравировкой, кусочек кости и маленькую чеканную монету, достоинством в одно нечто. Это была монета с неровными краями, проржавевшая с одного края, с непонятными буквами и символами. Интересно...
  Дверь распахнулась и в комнату вбежал жутко возбужденный Юлиан.
  - Собирайся, дружище, все - лучше некуда. Что это? Ух, ты, дай взглянуть.
  Подойдя к зеркалу, он заглянул внутрь полки и присвистнул. Взял монету в руку и улыбнулся.
  - На удачу. Ну, давай, я жду тебя за столом. Небось сам Марк положил ее сюда.
  Позавтракав на скорую руку, они достали из чулана пластиковые ведра, запихнули их в огромную сумку и вышли из храма. Юлиан запер дверь здоровенным медным ключом, спрятав его в щель в пороге, и парни двинулись в центр. Проходя по пустынной улице, глянули налево и остановились. Видневшиеся вдалеке руины "авторитетной" церквушки все еще дымились, а вокруг опаленных стен до сих пор суетились папарации.
  - Надо же, у кого рука поднялась, - с ясной иронией процедил Юлиан.
  Пройдя завод сельхозагрегатов, ребята пересекли железнодорожные пути и спустя десять минут оказались в частном секторе. Проходя мимо ухоженных, однотонных домов, Юлиан поглядывал на их номера и со сосредоточенным лицом шел дальше. Наконец резко остановился и направился к одному из домов
  - Подожди меня здесь.
  Мимо проехала маленькая девочка на велосипеде. Взглянув на него довольным жизнью взором порулила дальше, напевая какую-то веселую песенку. Юлиан подошел к двери, надавил на звонок и принялся ждать. Вскоре дверь открыли. Человек, лет тридцати что-то сказал и закрыл дверь. Юлиан обернулся, показал поднятый кверху большой палец и снова принялся ждать. Спустя примерно полминуты дверь снова открылась, человек вручил Юлиану толстую кипу каких-то бумаг, потом пожатие рук, благодарность и довольная физиономия Юлиана.
  - Оцени, - он сунул ему один листок и выжидающе посмотрел на него.
  На листах была опять-таки свинья, только поднявшаяся на ноги, глядевшая прямо тебе в глаза, с капающим с живота дерьмом. Надпись уже с вопросительным знаком: "Может хватит грязи, скотина?"
  - Здорово!
  Дойдя до метро, они попрятали все в сумку и с нетерпением ожидающие самого главного, двинули в центр. Висящая на стене вагона реклама "жизнь хороша, чтобы тратить ее на всякие мелочи", показывающая группу людей, взявшихся за руки и неимоверно широко улыбающихся, здорово их насмешила. И когда они выходили из вагона, Юлиан сорвал несчастный лист и бросил его под колеса поезда.
  Они шли по улицам с таким хладнокровным выражением лица (особенно Юлиан), что некоторые прохожие подолгу провожали их взглядом. Не прославленные ли это террористы? Юлиан же, потерявший в последнее время голову от свалившихся на нее обстоятельств, был похож на величайшего полководца, ведущего свою банду на горячо любимые побоища.
  Войдя в здание, где размещались десятки туристических агентств, книжных издательств и мелких предприятий, парни вновь, не изменяя себе, вышли на лестницу. На этот раз им на пути попались лишь двое горячо беседующих между собой предпринимателей, не обращающих на друзей абсолютно никакого внимания. И вновь муки восхождения на крышу одного из самых высоких небоскребов делового центра, заставили их по несколько раз останавливаться и приседать, чтобы вдоволь отдышаться.
  Минуя последний этаж, они забежали в туалет, наполнили ведра водой и с довольными физиономиями вышли на крышу.
  - Подожди, я покурю немного.
  Усевшись на перила, они смотрели вниз и сквозь явно не получающееся скрывать удовольствие, прекрасно понимали, глядя друг другу в глаза, что...
  - Ладно, давай, - Юлиан достал из сумки огромную стопку забавных рисунков, положил на ограждение и поставил сверху ведра с водой.
  Странно, какое-то странное чувство сидело внутри их и они долго не решались, закусив губы смотрели на толпы суетящихся людей. Но он вдруг резко толкнул ведро и сбросил вниз листы, затем так же молниеносно сбросил второе и ухватив Юлиана за руку, поволок его к двери.
  Вода достигла земли, когда они уже спускались, сломя голову перепрыгивая через четыре ступени. Временами не замечая перед глазами лестницы, словно автоматически минуя этажи. Они уже знали, что добропорядочная работница торговой фирмы, завидев на крыше соседнего небоскреба двух молодых людей, сбрасывающих ведра с водой и какие-то бумажки, сражу же позвонила куда следует и подробно их описала. И, пробежав половину пути, парни сбросили ход и просто спускались, тихо, не спеша. Юлиан бросил сумку, достал сигарету и закурил. У десятого этажа они остановились, поговорили и снова, еще медленнее продолжили спускаться. Странно, но на спуск почему-то ушло гораздо больше времени, как им показалось. Толкнув хлипкую дверцу, они коридорами вышли в холл. Вот они. Боже мой, а стволы-то зачем?
  - Стоять, ребятки! - это был самый толстый коп, с самым мерзким голосом, который только можно слышать. - Я вам сейчас устрою проливной ливень в знойный день, - чувство юмора превосходное, ощущается сразу, - ведром чуть бабулю не пришибли - раз, испортили дорогостоящую прическу деловой даме - два, намусорили - три! Пойдем прямо по статье! Ну, что скажите в свое оправдание?
  - Мы нечаянно, - ему этот коп слишком не приятен.
  - Ах, нечаянно? Шутить захотелось? Ну, пойдем, пошутим у нас.
  Для пущей важности он нацепил на них браслеты и с видом копа, поймавшего только что самого жестокого убийцу в мире, засиял вспотевшей физиономией на ласковом летнем солнце.
  Их, конечно же, повезли в участок, где устроили допрос. И устраивал этот самый допрос этот самый противный толстый коп. Он тщательно записывал все данные о "преступниках", выругивался благим матом на семьи, которые воспитывают таких бездельников, однако, получив вполне откровенный ответ о ЕГО родителях, толстяк заткнулся, сочувственно полюбопытствовал о месте проживания и, не получив на поставленный вопрос поставленного ответа, свистнул забитым носом и вышел. Вернулся спустя минуты две с толстыми делами о всех когда-либо зарегистрированных в отделении беспризорниках. Его там, что совсем не удивительно, не оказалось. Лишь отдаленно похожее имя, о принадлежности ему которого, коп пытался его убедить.
  Состав нарушения порядка был составлен за считанные минуты и предоставлен для ознакомления им же. Пробежавшись глазами по исписанному листку, протянули его обратно.
  - Вопросы есть? - надменность и призрение в голосе.
  - Бабушка ведь не умерла? - отважился Юлиан.
  - Зато здорово напугана, сойдет за покушение, пойдем.
  В камеру предварительного заключения их вел опять же этот зануда. Никто не обращал на них ни малейшего внимания, все заняты только тем, что суетятся, бегают, орут, звонят, да курят. Проходя мимо рабочих мест прочих хранителей законности, он заметил как один коп, отвлекшись от работы, за которую ему платят деньги, мило беседует с воздыханной, договариваясь о встрече ровно в двадцать один ноль-ноль у ресторана "Лазурная ночь", хотя, нет, нет, лучше он заедет за ней на своем старом, долбаном "Фиате", элегантно подрулив к окнам леди сердца и три раза крякнув своей до ужаса омерзительной "бибикой". Но дама-то! Она полна счастья!
  Другой коп ловко мочит интерактивных героев, сидя за компьютером и посасывая из соломки джин-тоник. Игра явно не в его пользу. Впрочем, как и все в его жизни. Более добросовестные принимали от гражданства заявки, выслушивая гневные упреки от населения в адрес отдельно взятых копов по телефону доверия министерства внутренних дел.
  Открыв массивную железяку, толстяк впустил парней внутрь, с той же довольной ухмылкой повернул ключ и систематически оглядываясь (видимо, на случай, если кто-нибудь из них вздумает стрелять ему в спину из откуда ни возьмись появившегося браунинга).
  Вся немудреная обстановка "ночлежки" оказалась, собственно такой, какой они себе ее и представляли, только "благоухало" здесь куда более их ожиданиям. А спустя примерно полчаса к двери подошла какая-то молодая леди, представилась журналистом самой массовой и пригласила ребят на душевный разговор. После утвердительных кивков последних, она немного помолчала, собираясь с мыслями и достав ручку и блокнот, принялась за служебные обязанности. Сперва она долго и с усердием рассказывала о себе, потом о потрясших за последние двадцать лет город происшествиях, затем о религиозных фанатиках, которые преследуют ее на каждом шагу. А уж затем, десять раз извинившись и посмеявшись в руки, представилась - Лола, оказывается.
  Задавая парням вопросы, в основном личного характера, постоянно чиркала что-то в своем блокноте, рисовала что-то и просила подробнее рассказать о себе. Юлиан, предчувствующий приближение сладкого аромата славы, сочинил целый роман, в который включил абсолютно все или практически все более-менее значимые события из своей жизни. Сопровождая все это размашистой жестикуляцией и разнообразной мимикой, сдабривая крепким словцом свои повествования о тех, кто по каким-либо причинам ломал ему жизнь или мешал пробиться туда, куда очень хотелось. На все про все ему понадобилось сорок минут и тридцать секунд. Куда менее разнообразно было откровение его друга, который после долгих "сборов" выдал следующее:
  - Родился в бедной семье, в десять лет ушел из дому, родители умерли, живу у него, - и посмотрел на Юлиана.
  Потом шли долгие расспросы о мотивах, цели и ожидаемом результате. Сильно поднадоев обоим, журналистка старалась этого не "замечать" - профессиональное качество. Не выдержав более, Юлиан встал, подошел к двери, прижался к железным прутьям и набрав полные легкие воздуха выкрикнул: "Он, - указал пальцем на друга, - бог! Вы скоро это увидите!" Сказать, что после этого леди прессы бросило в шок - значит ничего не сказать. Не то, чтобы она ни секунды не сомневалась в том, что перед ней сидит никто иной, как сам Господь, просто внезапность действия вперемешку с громкими выражениями, да еще с таким вот содержанием, приведет в трепет кого угодно.
  - Простите, а на каком основании вы сделали такое заключение? - разница между произношеньями до и после инцидента была налицо. Тембр голоса повысился до максимальных частот, контрастируя с некоторым подрагиванием.
  - На основании будущих событий, миледи, - дерзко и высокомерно.
  Его же лицо в данный момент не выражало абсолютно ничего. Он сидел в углу камеры и молча отковыривал от рубашки кусочки высохшей грязи. Словно и не было сейчас громких воплей, молодой журналистки. Та же, постоянно переводя взгляд на поникшего головой "бога", вяло спросила:
  - Вы возглавляете какую-нибудь религиозную организацию?
  Он поднял голову, вздохнул и посмотрев девушке прямо в глаза долго о чем-то думал.
  - Я разве похож не того, кто руководит шайкой полоумных идиотов? - леди удивилась, так как была абсолютно уверена в том, что "бог" не может выражаться такими словами. Хотя, кому известно, какими словами на самом деле выражался Христос, - вы почему-то привыкли видеть во всем только отрицательные стороны.
  - Ну, почему же? Просто первое, что приходит на ум, например, мне, когда я слышу, как кто-то называет кого-то богом, это то, что этот человек... или сектант или...
  - Психопат? А вы никогда не задумывались над другими причинами, по которым один человек называет другого богом? Юлиан погорячился. Но мне просто интересно, - леди поняла, что она медленно, но верно начинает терять свой авторитет. Речь парня уверенная, а вопросы, черт, каверзные!
  - Ну, может быть это... приверженность взглядов, я не знаю, те же кумиры...
  - Ну, что, парни?! - к камере шел тот самый коп, громко звеня ключами, - Прыгайте и радуйтесь. Простите госпожа, вынужден вас прервать, я говорю - радуйтесь. За вас внесли залог. Выходи, герои-спасители.
  Какой залог? Кто? Это что за такое? Журналистка, что ли? Нет, точно не она. Тогда, может быть, Эмиль? Ну, да, конечно, увидел по телевизору горе-мятежников и примчался.
  - Простите, - влезла папарации, - могу ли я как-нибудь с вами поговорить? Я хотела бы написать про вас статью!
  Не услышав в ответ ничего, она собрала бумаги, сунула их в папку и побежала следом.
  - Вот моя визитка, держите, пожалуйста, позвоните мне, хорошо?
  Снова молчание и безразлично сунутая в карман бумажка.
  Выйдя на улицу, его взгляд остановился только на одном человеке. Это был пожилой мужчина, в сером, дорогом пальто и густой, поседевшей бородой. Человек улыбнулся и выбросил сигарету.
  - Ну, где Эмиль? - Юлиан смотрел по сторонам и, заметив мужчину в пальто, улыбающегося и смотрящего на них, посмотрел на друга и с удивлением обнаружил, что тот тоже улыбается, - Эй, ты что, его знаешь?
  - Карл. Конечно, знаю, - и, спустившись со ступеней, подошел к человеку, пожал ему руку и обнял его.
  - Карл? - Юлиан решительно не помнил этого человека.
  - Юлиан, иди сюда, познакомься, это - Карл, мой неизменно самый лучший друг. Это мой ангел-хранитель.
  Поздоровавшись, Карл взял парней под руки и куда-то повел. В кафе, что на углу двух магистралей города с круглосуточным невыносимо плотным потоком автомобилей.
  Они не виделись десять лет, а Карл - вот чудо, совсем не изменился. Те же бороздки на лбу, та же седая борода, то же серое пальто. Он рассказывал ему все, что произошло за это время, про Юлиана, про их первый пробный скандал, про Эмиля, про хозяина паба. Странно, рядом с Карлом он словно преображался, оживал. При нем он - молчаливый и угрюмый, мог говорить часами не переставая. Карл слушал его внимательно, с застывшей, доброй улыбкой на лице.
  - Ты ведь знаешь, что с твоим отцом? - он сразу помрачнел и повесил голову.
  - Да, а я даже ни разу его не навестил. Он умер спокойно?
  - О такой смерти можно только мечтать, умер засыпая. Никто бы не позволил ему мучиться. Зато где-то там он снова встретил ее. Они сейчас так счастливы, твои родители.
  Он вновь улыбнулся.
  - Почему ты так долго не появлялся? Я думал, что ты и вовсе пропал и даже ждать тебя и не следует.
  - Это длинная история, не хочу все вспоминать. Я лепил обстоятельства. А вообще - что для меня годы? Разве я хоть на чуточку изменился?
  - Как это у тебя получается? Можно подумать, что ты и впрямь ангел? - Карл засмеялся, вздохнул, в глазах его почему-то проскользнула тень грусти.
  - Знаешь, сынок, я просто стремлюсь делать то, что надо и все возвращается ко мне и поддерживает мою природную привлекательность, - и снова этот чертовски приятный, добрый, родной смех.
  - Карл, уж ты знаешь, кто такой Марк Шакелий?
  - Постарайся верить, сын. Иногда стоит быть в чем-то уверенным. Куда это твой друг запропастился?
  - Вон стоит, соскучился по женским компаниям, - Карл поднялся из-за стола, - ты что, уходишь?
  - Да, сын, пора. Мне абсолютно противопоказано засиживаться.
  - Но со мной-то можно?
  -Пойдем, проведешь меня. Юлиан? - тот обернулся, увидел поднятую руку Карла, чуть поклонился и отдал честь, - До свидания!
  Выйдя на улицу, они долго стояли молча, не зная, что и сказать. Ему было грустно расставаться с Карлом. Карл проклинал свои обязанности за то, что не может просто посидеть и поговорить с близким ему, как сын, молодым человеком.
  - Когда я еще раз увижу тебя?
  - Не знаю, честное слово, я не знаю. Возможно, скоро, а возможно - никогда.
  - Черт, это что же за работа такая, что ни одной свободной минуты? - Карл украдкой посмотрел ему в глаза и с чувством глубокой вины сказал:
  - Не я распоряжался. А перечить я не могу. Последствия могут быть ужасны.
  -Тогда прощай? - ему, правда, было тоскливо.
  - Прощай, сын, прощай...
  Обнявшись, они оба понимали, что это - последний раз. Другого раза не будет, а если и будет, то уже не здесь. Потом он долго провожал взглядом дорогой серый наряд, неспешащую походку и неизменившийся силуэт. Тот, смешавшись с толпой, вскоре исчез.
  Зайдя обратно в кафе, он не обнаружил Юлиана. Его не было ни за стойкой, ни за столом.
  -Эй, - какой-то верзила, обросший и немытый в углу кафе смотрел на него в упор, - твоему дружку сейчас не сладко приходится. Беги через кухню, а то и мокрого места не останется!
  Сперва он стоял, словно вкопанный, потому что сказанное этим быком доходило как-то медленно и не важно. Как это? Почему? Кто это?
  - Ты что, оглох или сдрейфил?!
  Размышлять больше не было времени. Он рванулся вдоль стройки к двери, ведущей на кухню. Споткнулся о что-то, но еле удержавшись на ногах, под мерзкий рогот пьяных физиономий, влетел в узкий коридор. В лицо ударил стойкий запах жареного и пива. Пробегая мимо окон раздаточных, очутился на перекрестке и принялся быстро соображать. Черт, вправо, вправо! Долго метаясь по коридорам и каким-то лабиринтам, он наткнулся на дверь, навалился на нее всем телом и вылетел на улицу. Никого. Подобрав валявшуюся в луже железяку, побежал дальше. Где-то здесь, он точно должен быть где-то здесь. Стоп! Крики слева. Аккуратно прокрадываясь вдоль стены прогнившего дома, он выскочил на площадку между домами. Там, в луже грязи, в порванной одежде, избитый и окровавленный лежал Юлиан. Подбежав к нему, он перенес его на чистый бетон, сорвал с тела рубашку и вытер кровь. На его левой груди был здоровенный порез, изо рта тонкой струйкой сочилась кровь, на лбу ссадина и множество синяков.
  Это что еще за звук? Машина? Сюда на большой скорости мчится автомобиль. Ближе и ближе. И вот на площадку вылетел черный "Ягуар" и резко затормозив, замер. Открылась дверь и над крышей показалась голова. Эмиль. Вот дьявол, Эмиль!
  - Оставь вас на один день и вот что из этого может выйти, давай скорее его в машину! - открыв заднюю дверь, Эмиль подбежал к нему и помог уложить друга на просторное кожаное сидение шикарного авто, - садись, поехали.
  - Как ты узнал? - мотор взревел и автомобиль рванул вглубь грязных переулков.
  - Уж мне ли не знать? Марк ко мне сегодня ночью приходит, говорит, если завтра не пошевелишься, все провалится, понял? Я говорю, понял, что ж не понять-то? - шикарный седан вылетел на проспект и виляя между плетущимися в заторе автомобилями, словно ракета, оставляя после себя завихрения, поднимая столбом дорожную пыль и мусор.
  - А он не сказал тебе, кто это?
  - Нет. Он сказал мне: "Все будет решено без тебя, ты только главное поторопись. Только вот все равно ведь опоздал! - Эмиль ударил руками об обод руля.
  - Пара царапин и куча синяков - не смертельно, до завтра пройдет.
  Юлиан вдруг поднял голову и сквозь зубы прошепелявил:
  - Там такие монстры, попробуй разозли. Они меня ведь только предупредили. Сказали - в следующий раз будем БИТЬ.
  - Не будут, - сказал Эмиль, причем так уверенно, что его лицо вдруг исказилось чудной гримасой ненависти и жажды мести, - не будут.
  Вернувшись домой, они отнесли бедного Юлиана в комнату, уложили в постель, с ног до головы перевязали бинтами и залепили тампонами с холодным компрессом. Эмиль решил остаться на неопределенный срок, но к вечеру уехал куда-то. А бесконечно стонущий Юлиан наконец-то уснул. В храме стало тихо и прохладно. Ему совсем не хотелось спать и он спустился вниз. Долго разглядывал картины Марка, бродил между колоннами и наслаждался тишиной. Потом вышел на улицу, смотрел на звездное небо, на серый, угрюмый завод, что через дорогу, проводил взглядом редких прохожих.
  Но он заставил себя пойти и лечь, потому что что-то говорило ему, что нельзя упускать ни минуты ночного времени для того, чтобы узнать что-то новое. И он, падая в широкую постель, взглянул на отражение полной луны в старом зеркале и закрыл глаза.
  
  * * *
  
  За последние двадцать лет город понял, как быстро привыкаешь ко всему хорошему. Привыкнув так быстро и неожиданно для него самого к новому эмоциональному подъему, он не стеснялся впускать в душу нотки высокомерия и страсти к всеобщему подчинению. Это бывает, когда выходишь из большой лужи грязи, чувствуя огромное облегчение и восторг после забываясь о всем, что было совсем недавно, позволяешь себе некоторые слабости, ощущая, как все внутренности твоего тела излучают невиданный доселе оптимизм, более напоминающий стремление доказать всем и вся, что ты все-таки чего-то стоишь и твое мнение нужно принимать во внимание. Это все происходит так быстро, что кажется, что прошлое - бред, который искажает и вносит противоречия в происходящее. И он сам это понимает. А в благодарность за все он исполняет ЕГО просьбу. Она неожиданна, даже немного шокирующая, но он не имеет права не сделать то, что обязан. Но он рад, что наконец-то смог сделать что-то для него и от этого его маленький огонек высокомерия вспыхнул еще ярче.
  
  
  * * *
  
  - Не хочешь поехать со мной? - в дверях стоял Эмиль и с довольным выражением лица крутил на пальце ключи от "Ягуара". Сквозь полудрем он открыл глаза и посмотрел на того абсолютно непонимающим взглядом.
  - Куда?
  - Вытряхивать из некоторых чрезмерную наглость.
  - Нет, - повернувшись на другой бок, накрылся с головой одеялом.
  - Тогда спасибо за сведения, - Эмиль спустился и через минуту мотор "Ягуара", яростно взревев, слился с ветром и пением птиц. "Какие сведения?"
  Эмиль летел на огромной скорости по пустынной дороге и что-то бормотал себе под нос. Дорогой автомобиль черной пулей проносился по безлюдным улицам. Подъезжая к центру, Эмиль всматривался в поток машин, словно искал кого-то. Снизив скорость, он притормаживал у окон автомобилей, смотрел внутрь салона и двигался дальше. И чем дольше он искал кого-то, тем яростнее становилось выражение его лица. Виражируя между машинами, он все громче пел какую-то песню, все чаще переключал передачи, доводя двигатель до изнеможения. И вдруг он остановился. Всматриваясь в открытые окна стоящего слева серебристого БМВ, он широко улыбнулся и достал из кармана какую-то бумажку. Развернув ее и приклеив к левому боковому окну своего "Ягуара", он тихонько прокатился мимо БМВ и, заметив, как та, сорвавшись с места, погналась за ним, утопил педаль газа в пол. Началась сумасшедшая гонка. Эмиль, загоняя свой лимузин в переулки и узенькие проезды, дико смеялся, наблюдая несущуюся позади роскошную серебряную железяку, ни на метр не отстающую. Он все просчитал. Он прекрасно знает, что вот сейчас он вылетит на главную магистраль. Потом он прекрасно знает, что проскочит перед самым носом огромного тягача и уж на все сто процентов уверен, что преследующий его БМВ на всей скорости врежется в зеркальную поверхность бензовоза, после чего будет кошмарной величины взрыв, который запечет сидящих внутри БМВ людей и превратит их в дымящиеся угольки. Ну, а уж потом он с чувством выполненного долга, не спеша покатит прочь из центра.
  Взрывом повышибало стекла в соседних аптеках, магазинах, тире, маленьком казино, вермишелевой фабрике, ветеринарной и платном туалете, который был установлен через дорогу в небольшом скверике. К счастью, там никого не оказалось.
  
  Народу собралось очень много. Его слушали, одновременно с этим пили пиво, ели чипсы и целовались. А он кричал. Эти пять лет были ужасны. Эти пять лет... Еще пять приблизили его к тому, чего он ждал и боялся. Ждал потому, что это первый и единственный способ достучаться до самой твердой и неподдающейся части их сознания. Потому, что накопленная за двадцать пять лет информация жмет его горло и мешает жить. Боялся потому, что знал, что его не захотят слушать, отдав предпочтение пиву, чипсам и поцелуям едва знакомых людей. А он не стеснялся в словах. Говорил то, что больше всего подходит к толпе у его ног, покрасневшей от жары, но все-таки обращающая, как и на все странное, на него внимание. Иногда они щетинились, по головам проходил недовольный гул, раздавался свист и рев пьяных студентов. Кто-то пытался залезть на крышу бара, чтобы сбросить его оттуда, но тут же падал и разбивал лоб. Не желающие принимать все, что он говорил, в свой адрес, бросали в него пустыми бутылками, которые даже не долетали до бара, разбиваясь на асфальте вдребезги. Иногда бутылки летели прямо в окна, иногда в чужие головы.
  Вскоре показались машины, принадлежащие никому иному, как управлению по сохранению правопорядка. Он, перешагнув раму открытого окна аварийного здания на втором этаже, скрылся из виду. Копы принялись искать беспредельщиков, позволивших себе разбить окна частного предприятия общественного питания бутылками из-под пива.
  Когда он вышел на улицу, его взгляд остановился на одном лишь человеке. И ему показалось, что лицо это ему жутко знакомо. Постаревшее, покрытое морщинами и сединой, изуродованное огромным шрамом и злостной ухмылкой лицо. Он стоял по другую сторону улицы, с засунутыми в карманы руками.
  - Помнишь меня, Сап? - хриплый, неприятный голос, словно из-под земли. Про тебя тут уже говорят все! - прохожие оборачивались, знаменитым стал! А знаешь, кем тебя называют? Христом! - дикий смех, - вторым мессией! - человек перешел дорогу и приблизился вплотную, - это ты нарочно спешишь прославиться, а может ты действительно что-то кому-то хочешь доказать?
  - Ты кто? - он задал вопрос так твердо, что невыносимая ухмылка пропала с лица этого урода.
  -Кто я? А ты разве не догадываешься? Я тот, кто призван тебе помешать. И я помешаю, будь уверен. Только ты не думай, что это детские шалости. Я из тебя душу выну, потому что пока ты есть, мне не сидится на месте, а мне хочется иногда посидеть на месте. С тех пор, как ты появился, я не знаю покоя.
  -Чем могу помочь? - не совсем понимал, о чем говорит этот человек. Тот, в свою очередь, не желая ощутить себя полнейшим идиотом, рассмеялся.
  -Чем ты можешь помочь? Я скажу, чем ты можешь мне помочь. Вот чем: чем быстрее ты покинешь этот город и более того, этот мир, тем быстрее я угомонюсь.
  -А не наоборот ли? - гнусное отвращение.
  - А-а, смелые мы какие. Хорошо, приходи сегодня к западной башне, я хочу показать тебе кое-что. Может ты...
  - Хорошо, приду - это, видимо, ошарашило страшилку.
  - Буду ждать.
  Он не рассказал ничего ни Юлиану, ни Эмилю. Поужинав с ними, не проронив ни слова, он оделся и ушел. До западной башни (так называли старую, кирпичную башню, где раньше размещался склад всякой бытовой ерунды, вроде грабель или чего-нибудь подобного) было далеко, около четырех километров. Но он шел по пустырю, на котором некогда стояла маленькая церквушка и не испытывал ни страха, ни усталости. Проходя мимо свалки, на которую свозились отходы всего промышленного комплекса города, заткнул нос - вонь невыносимая. Этот район считался самым грязным и экологически небезопасным. Говорят, тут даже монстры появились.
  Вскоре появились редкие огни и торчащая ввысь башня. Не доходя до большого амбара, он услышал голос.
  - Иди сюда.
  Зайдя в открытые ворота, он увидел сегодняшнего урода и десять человек, связанных в одну группу.
  - Смотри: это - десять евреев. Я ненавижу евреев. Знаешь почему? Потому что это - евреи.
  Он достал из ящика, стоящего рядом, автомат, снял с предохранителя и расстрелял людей. Он отвернулся.
  - Вот почему ты не даешь мне покоя! Учти, мессия, я убью тебя. Еще просто не время. Прочь, прочь, не смотри на меня, уходи!
  - Почему ты убил этих людей? - его спокойствие бесит Артура.
  - Почему? Ты спрашиваешь меня об этом? Потому что должен быть кто-то, кто будет противостоять тебе, сынок!
  - Ты - идиот, Артур, ты - сумасшедший.
  - Нет, сынок, я не идиот!
  - Не говори на меня "сынок"! Меня это не совсем устраивает! - с Артуром что-то произошло. Он испуганно смотрел на него, яростно кусая губы.
  - Хорошо, хорошо, Сап, прости. Уходи, мы скоро встретимся, - и, бросив автомат, вылез через стену, сплошь дырявую и прогнившую, - встретимся! - уже где-то вдалеке.
  Да? Они встретятся? Что ж, ему не терпится. На лицах мертвых людей, в каплях крови, на холодном железе автомата. Этого он не забудет никогда.
  Он шел обратно, спотыкаясь, падая, царапая кожу и вскрикивая от боли. Его мутило. Ему не было страшно, но какая-то неведомая сила кружила ему голову и ломала ноги. Он оборачивался и смотрел туда, где остались десять убитых ни за что людей и проклинал себя. Он мог бы остановить это чудовище, но почему-то, ПОЧЕМУ-ТО не смог, не подумал... не посмел. Как-то сами собой приходили на ум слова Карла о том, что все в этом мире требует жертв. Чертовы законы! Он или все переменит или не станет менять решительно ничего. Просто забудет о том, что он живет и никогда об этом не вспомнит.
  Молоденькая девушка сидит дома и готовит завтрак, общаясь по телефону со своим возлюбленным. Откуда ни возьмись в дом вламывается исполосованный урод, садит ее в машину и увозит дьявол знает куда, связав перед этим. Потом привязывает ее к группе других людей и расстреливает. А все ровно потому, что она - из евреев. Здорово, правда? Копы до бесконечности будут искать ее и уверять несчастных родителей в том, что так угодно господу. Эй, Господи! Ты хочешь еще что-нибудь?! Хочешь крови африканских младенцев? Они ведь черные, ты же любишь черную кровь? А хочешь - самолет с четвертью тысячами пассажиров на борту со всей скорости размажется о скалы, хочешь?! Хочешь?!!
  Обессиленный, он упал. Долго лежал, не шевелясь, но заставив себя встать, встал и пошел. Как глупо и чудовищно. Все. Только посмотрите, как идиотски все устроено! Главное - знать, еврей ты или черный, красный, желтый или еще хуже - белый. А там разберемся, стрелять в тебя или нет.
  С большим трудом открыв громоздкую дверь, он вошел внутрь и увидел посреди зала Эмиля.
  - Ну, все постиг?
  
  * * *
  
  Эти пять лет... Такое впечатление, что вся жизнь делится только на пятилетки. Эта пятилетка жестоко и неспокойно переполнила его душу вновь обретенным страхом и еще чем-то гораздо большим и непонятным. И чем дальше, тем быстрее и стремительнее события остаются позади, хотя вот, мгновение назад они мерцали вдалеке своей манящей, таинственной неизвестностью, неутомимо приближаясь, заставляя бешено биться сердце в ожидании чего-то приятного, колющего и интригующего. Но проходит миг и все позади. Вся таинственность превращается в не более, чем изученную книгу, не представляющую больше никакого интереса, потому что весь скрытый смысл, которым так пользовались издатели в своей рекламе, исчерпан, пережеван и выплюнут. Или проглочен, если все усвоенное придется по вкусу и не вызовет отторжения.
  Иногда все приходится принимать таким, как оно есть. Не задумываться о том, что оно в себе несет и что оно может дать. Просто ждешь следующей порции чего-нибудь свежего, и стоит надеяться, более привлекательного.
  А время, обладающее способностью не только приносить и уносить события, ломает и перестраивает, казалось бы, нерушимые идеалы. Да, вот так вот - вчера вышел на защиту последних, исчезающих из виду ценностей, сегодня - уже с огромным трезубцем в руках меняешь все под новый каприз разбалованного времени, глядя, как оно очередной раз убедившись в своей всеобъемлющей власти, преподносит новые проекты, не утвердить которые просто нельзя. А иначе оно забросит тебя куда-нибудь очень далеко в самое себя, откуда выбраться уже невозможно.
  Оно прекрасно это понимает и знает, что с этим не поделаешь ровным счетом ничего. То, что пережил за последние десять лет - это не более, чем просто отголоски, пустое эхо, принимать во внимание которое смешно и нелепо. Будоражащие однажды кровь замыслы ничего, кроме иронии не вызывают. Люди вместо одной большой любви превратились в кучу грязных и мерзких тварей, вызывающих только отвращение и дикую неприязнь. И что самое смешное - их легковерность, всеобъемлющая наивность, какой-то детский разум и жестокость к самим себе. Уж слишком много времени отдано им. Слишком много внимания и тупой ласки, граничащей с абсурдом.
  Сколько мыслей выброшено в воздух, подхвачено ветром и унесено им куда-то далеко, подальше от человеческого внимания и зоны их восприятия.
  Грустно становится от всего этого. От того, что жизнь отдана даром для неких небывалых, невозможных, просто глупых целей. И радостно от того, что цель была, хоть и не самая горячо принятая, но все же была! Есть! До сих пор, кстати, пойдя вопреки всем временным законам, упрямо бьется в истерике, не хочет просто так взять и испариться после долгих ожиданий собственного применения. Есть! Да, только от этого кровь в жилах превращается в кипяток, а разум расплывается во времени, собирая давно где-то потерянные крохи самого себя, сливаясь в одно целое и гораздо более могущественное сознание с множеством производных и тайных сундучков. И не нужно превращать мысли в слезы, а желания в боль.
  Хотя, как ни крути, влияние, в некоторой степени тлетворное, времени, словно утро, от которого никуда не денешься, вносит поправки, даже не спрашивая, не интересуясь. Просто делает так, как написано в его законах. И все меняется.
  Рушится, ломается, перестраивается.
  
  Юлиан стоял в ванной и тупо смотрел на свое отражение в зеркале. Заросший щетиной (он не брился уже неделю), он был похож на путешественника-кладоискателя. Вот черт, ему тридцать, а он до сих пор не научился следить за своим внешним видом. Тот, кто был в зеркале, нагло повторял все движения и тихонько смеялся над ним. Надоело. Все уже по горло осточертело. Вчерашний день рождения друга они просидели в библиотеке, читая про то, как Марк Шакелий описывал собственную деревню и восхищался долинами, которые открываются перед взором, стоит покинуть порог дома и выйти в поле. Честно говоря, то, что открывается взору сейчас, стоит покинуть пределы храма, не вселяет никакого оптимизма. Три года назад управление архитектуры и градостроения в самом деле решили-таки облагородить пустынный пейзаж за забором, первым делом возведя заново давным-давно взорванную церковь. Десять лет думали. Потом решили на голой земле, как идти к западной башне, возвести современный супермаркет, чтобы толстые зады чиновников не испытывали больше чисто бытовых неудобств. Чтоб их...
  Храм был пуст. Эмиль уехал на три дня в Тибет. Его друга он вообще не видел с самого утра. Все, хватит, пожить хочется. Или в центр или еще куда. Нужно дать волю вполне нормальному инстинкту хорошо провести время. В противном случае глубочайшая депрессия не будет выглядеть преувеличением.
  Перекусив и одевшись, Юлиан вышел на улицу, запер дверь и направился туда, где ему будет хорошо и весело. Где это находится, его особо не интересовало. Десять минут ходьбы, и сев в стремительный поезд городского метро, расслабился. Старушки с сумочками, тенейджеры в ярких одеждах, скромные профессора... Все они едут с вполне определенной целью туда, куда им нужно. Но разве не мечтают все они о минутной безрассудности?!
  Поднявшись наверх, на землю, он вошел в первый попавшийся на глаза паб и заказал огромную кружку пива. Не спеша покуривая хорошие сигареты, он смотрел по ТВ какие-то автогонки, в которых участвуют смешные до коликов автомобили и не менее смешной голос комментатора орет сквозь испорченный микрофон, поэтому ничего не понятно.
  - Э! - Юлиан обернулся и увидел рядом чью-то омерзительную рожу, нагло жующую жвачку, - угости пивом.
  - Тогда ты угостишь меня джином, идет? - Юлиан заметил за собой в последнее время способность быстро и четко выбирать подходящие к обстановке фразы.
  - Умный, да? - с каждой секундой его рожа казалась все более невыносимой.
  - Не жалуюсь. А вообще я с детства вырабатываю в себе это качество.
  - ТЫ друг этого чувака?
  Юлиан опять-таки быстро сообразил. Видимо, его друг напорол в последнее время кучу непоправимых ошибок. Однако, он сейчас в ударе.
  - Да, именно я его единственный и неповторимый друг, каких на этой голубой планете больше нет! - зеркало души этого верзилы окончательно вывело его из себя.
  - Пойдем, пообщаемся?
  - Пойдем, пообщаемся.
  Юлиан встал из-за стойки и пошел за жутко неказистой фигурой собеседника. Выйдя через какую-то дверь на улицу, ужасный тип резко развернулся и положил свой кулак прямо на челюсть Юлиана. Удар прошел легко, он быстро вскочил, ухватил попавшийся под руку железный прут и, размахнувшись, съездил тому по ногам. Верзила упал, но хотел было подняться, как по спине вновь проехало железо. Он снова пытался подняться на ноги, но на этот раз упал навсегда - железная дубина угодила в голову и проломала череп. Тело рухнуло на землю и под ним начала быстро растекаться кровь.
  Юлиан осмотрелся. Никого. Руки дрожат. Что? Он мертв? Вот черти!
  Уже ни о чем не думая, Юлиан рванул обратно. Улица, метро, снова улица, пустынная, черт, так приевшаяся улица. Ему показалось, что сзади, где-то там вдалеке воют сирены. Припустив изо всех ног, понял - действительно показалось.
  Захлопнув за собой тяжелую дверь, Юлиан попробовал отдышаться, не получается. Воздух, словно целыми кубометрами лезет в рот и никак не может достигнуть легких. В глазах кружится, в голове тяжелые удары пульса.
  - Сап! Эмиль! - черт, какой Эмиль, - Сап! - никого. Дома никого.
  Вбежав в кабинет, он отыскал аптечку, нашел какое-то успокоительное и, развернув дрожащими руками, проглотил. Вот это денек! Самый скверный денек за всю его жизнь. Да, он убил. Взял и замочил гада железным прутом. Ну и что? Вы видели эту сволочь? Эту физиономию, эту наглую, грязную рожу? Вы слышали его речь? Смешанную с тявканьем и причмокиванием? Таких нужно убивать целыми городами, а не по одному. Так что... все нормально. Нужно просто сесть и успокоиться. А лучше лечь. И уснуть.
  В голове Юлиана крутилось следующее: сейчас, если не уже, к этому самому верзиле подошли люди. Вот они подходят. Увидев под головой лужу крови они естественно испугались и перевернули его вверх лицом. Фу, какая противная рожа! Пощупав пульс, наивно полагая, что он все еще жив, по вполне понятным причинам звонят туда, куда обычно звонят, чтобы уведомить тех, кого надо о случившемся несчастье. Вполне вероятно, что те, кто надо, давно уже прибыли на место и теперь устанавливают причину смерти, которая налицо. Или же виновника смерти. Найти последнего не составит труда, стоит опросить свидетелей их разговора в пабе. Ни хрена эти таблетки не помогают! Отдавшись секундному наваждению...
  - Юлиан! - грохот двери внизу. Эмиль, ура, это Эмиль! Юлиан ракетой сбежал вниз.
  - Ты понимаешь, что ты наделал?! - Юлиан остолбенел. Откуда? Откуда он знает? Поясню: вам сейчас придется туго. Ты убил правую руку главного нациста города. Это ужаснейший человек. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы тебя нашли сегодня же, спрячься куда угодно, только подальше и не думай, чтобы хоть носом на улицу. Они до сих пор не знают об этом храме. Так что тихо.
  - А откуда тебе известно? - дрожь в голосе.
  - По телевизору смотрел. Шутка. Ну, я поехал. Я тебя просто предупредить вернулся.
  Эмиль вышел. Юлиану казалось, что вот, сейчас в храм ворвутся нацисты и от него останется только паспорт. Но было так тихо, а на душе так скверно, что он застонал и, поднявшись к себе в комнату, упал на кровать и закрыл глаза. Очень хотелось жить.
  Потом пришел друг. Увидев вникуда разбитого Юлиана, он потребовал рассказать все о причинах такого поведения. Юлиан рассказал. Долго просидев, не проронив ни слова, они смотрели друг на друга и строили в умах планы. Один думал: вот бы уехать на необитаемый остров, который в сто раз меньше этого проклятого города, есть бананы и купаться в соленой воде бескрайнего океана. Другой думал: все сбывается, черт возьми, все сбывается.
  Решив, что Эмиль здесь - единственный человек, которому можно верить и на которого можно положиться, друзья принялись искать комнату (каморку, подвал, потайные ходы), куда можно было бы девать свое тело на случай, если те, кому убийство правой руки хозяина пришлось не по плану, все таки выследят и навестят несчастных парней. Это не вселяло абсолютно никаких надежд, потому что по рассказу Юлиана о "зеркале души" им убитого, следующие экземпляры могли быть гораздо ущербнее, как физически, так и нравственно.
  Нашли. Это была микроскопическая комнатушка, куда могли вместиться лишь два ребенка, не больше. Сама "комната" была спрятана под полом и попасть туда можно было, отбросив в сторону невидимый глазу "люк". Стоит думать, в свое время Марку тоже приходилось искать убежище от назойливых гонцов городской власти, постоянно требующих уплатить стоимость земли.
  - Эмиль сказал, что они ничего не знают про храм, - сказал Юлиан, - а если бы и знали, то вряд ли догадались бы искать нас здесь.
  - Не стоит недооценивать возможности криминального мира. Они найдут нас где угодно и когда им будет угодно.
  Конечно, после таких слов Юлиан приободрился еще больше и теперь был похож на небритую сомнамбулу, лишенную всяких эмоций. Естественно, он пытался внушить себе не раскисать и держать себя в своих же трясущихся руках. Но вот в том то и дело, что руки дрожали, а вместе с ними дрожал и он сам.
  Вспоминая сегодняшнее утро, он проклинал себя всеми чертями, повторяя одно единственное слово "зачем?" Зачем он сунулся в этот бар? Хотя, пойди он в другой, его нашли бы и там. Зачем ему вообще стукнуло в голову ехать в центр? сидел бы дома, читал книжки, картины бы лучше рассматривал. Так нет же! Оттянуться ему, видишь ли, захотелось! Пивка попить, сигарет хороших покурить!
  Ладно, что сделано, то сделано. Хватит ныть, утереть слезы да нюни, глубоко вздохнуть, еще, еще, вот так. И потом они-то, фашисты те, вполне вероятно, что они думают, что уж если он смог убить "правую" руку, то значит ему уже не составит труда отрубить и левую! Ну, да! Поэтому они будут осторожны и на рожон не полезут. И вообще, все это - полнейшая бредятина, призванная понизить уровень адреналина в крови. Разве есть у этих чудовищ человеческий, нормальный человеческий страх? Нет, конечно! Поэтому ничего обнадеживающего в этой ситуации нет и в помине. И точка!
  За ужином Юлиан молчал, как рыба. Все валилось из его рук и кусочки рыбьего мяса периодически не достигали рта. А он смотрел на это и никак не мог понять: кого боялся Юлиан? Или чего он боялся? Самих страшил и того, что они могут с ним сделать или же просто самой вероятности, что рано или поздно ему придется ответить, не перед ними, так перед людьми с молоточками, восседающими на высоких креслах? Второе, конечно же, казалось более терпимым и благоприятным. Тем более, ему вполне могло бы светить смягчение приговора, если судьи признают, что убийство произошло: 1 - в целях самообороны с превышением нормы, 2 - в состоянии аффекта. А еще лучше, если на стол к господам присяжным заседателям попадет фотография убитого. Юлиана еще благодарностями осыплют и денег в придачу дадут.
  Отсюда выплывает вполне резонный вывод: пойти и сдаться, оградив себя этим самым от покушения на его никчемную жизнь, заречься при этом личной охраной.
  Возможно, Юлиан думал об этом, но просто не уделял этому внимания, потому, что такого исхода ему не хотелось.
  Когда он закрыл глаза, все, что представало перед бесконечной темнотой, плыло в стороны, завивалось в спирали, совершало резкие движения, вспыхивало и гасло, улетая все дальше и дальше во мрак. Какие-то буквы и символы, палочки и кружочки сливались в один поток и безумным хороводом вовлекались в бездну. Потом картина стала, более менее проясняться. На фоне абсолютной черни появились поля, леса и реки. Он летал над ними, ощущая порывы встречного ветра, приятно обтекающего лицо и все тело. Его тень скользила по высоким кронам, гладкой поверхности воды, зрелым полям злаков, зеленой густой траве. По голубому небу неспешно плывут облака, толкаясь и сливаясь в одно целое. Он летел долго и медленно, пока не увидел на поле зеленеющей травы человека. Этот человек, подняв голову, смотрел на него и, как ему показалось, махал ему рукой. Он захотел спуститься, но стоило ему подумать об этом, как твердая земля оказалась под ногами, лаская их своей молодой, влажной растительностью. Человек подошел ближе, и ему показалось, что незнакомец очень похож на него. Те же грустные глаза, та же еле уловимая улыбка. Длинное пальто, деревянная трость в руке. Его улыбка стала шире, когда он, подойдя ближе, заглянул ему в глаза.
  - Наконец-то я увидел тебя перед собою, - его голос... - первый и последний раз.
  - Кто Вы? - все вокруг настолько реально, что перестаешь верить в сны.
  - Не притворяйся, - человек усмехнулся, - ты знаешь обо мне, пожалуй больше, чем я знаю о себе. Но ведь так и должно быть. Зачастую люди открывают в тебе то, о чем ты ранее даже не подозревал. Просто со стороны гораздо виднее, чем живет человек, который сам того не принимает во внимание, зато все это принимают окружающие. Ну, не будет об этом. Не для того ты здесь.
  - Для чего же?
  - Знаешь, мне грустно. Почему? Давай прогуляемся, здесь такой чистый воздух, не то, что в вашем мегаполисе! - человек снова засмеялся.
  - Мне грустно потому, что очень многое в материальном мире уходит из него, не совершив свою святую миссию, поддавшись единому чувству, захлебнувшись в море окружающих его событий и... забыв обо всем. Наверное, следовало бы быть осторожнее и осмотрительнее тому, кто развернув такое масштабное строительство не задумался о том, что из дома торчат острые углы, за которые цепляются горячие судьбы, не долетев до земли и повиснув в воздухе, высыхая, отдавая все свои жизненные силы и энергию в пустоту. Те, кто долетает до земли, пускают корни, потом разбрасывают вокруг себя семена и те, прорастая, совершают то же самое. Иногда они смотрят вверх и видят тех, кто стал жертвой острых углов и... тут два варианта: либо они смеются, либо сочувствуют. Гораздо чаще, конечно, происходит первое. Знаешь, почему? Потому, что они ждали этого, боялись углов, стояли на грани провала, но достигнув цели они с облегчением вздыхают, смотрят вверх и смеются, чтобы вылить на кого-нибудь всю тяжесть накопившихся переживаний и тягот. Им становится легче, но они продолжают смеяться, потому что те, кто остался сохнуть, ничего не могут поделать. А если же они срываются и падают, то у них нет сил пускать корни, потому что вся их энергия жизни высохла, словно белье на воздухе. И они погибают. Так устроен этот мир и жертвы действительно необходимы, потому что сгнивая на земле, они удобряют ее, чтобы другие смогли расти и пустить корни. Это жестоко, но ты не найдешь в этом мире абсолютно идеальной системы. Все твои стремления, мысли, слова отражаются от их эмоций и возвращаются эхом, словно бумеранг.
  - Кто же я тогда?
  - Возможно, ты поймешь это через три года, когда ответ превратится в открытую книгу, откуда можно будет узнать все, возвращаясь назад, листая туда -обратно. Возвращайся назад. Скоро ты поймешь, почему мне так грустно. И - до встречи!
  
  
  3
  
  К храму подъехал "Ягуар". Последней модели, опять-таки черный, всей своей роскошью показывающий, что с ним нужно обращаться бережно и по-аристократически, потому что выброшенные за него десятки тысяч прямо об этом говорили.
  Из салона выглянула довольная физиономия Эмиля. Как-то недавно он признался, что души не чает в "Ягуарах". Это, по его словам, именно то, что нужно деловому, предприимчивому человеку. Кожаный салон, весь комплект "примочек" и всякой приятной мелочи.
  - Нравится? Где Сап, это подарок на его христов возраст, - Юлиан, стоявший в это время у машины, жадно облизывающий ее глазами, вытаращился на Эмиля и с недоумением спросил:
  - Это Сапу?! Эмиль, ты в своем уме? У него ведь даже прав нет!
  - Я буду его развозить, что-то вроде персонального водителя.
  Когда он вышел на крыльцо и увидел/услышал свой подарок, то лишь тихо спросил: "Но зачем он мне?" И Юлиан и Эмиль остолбенели. Зачем? "Да, зачем мне машина, я ведь никогда не учился водить". Но Эмиль решительно заявил, что он будет являться "лишь" хозяином, а все функции водителя берет на себя, собственно, Эмиль. "Ну, хорошо, спасибо огромное, Эмиль. Поверь, мне очень приятно".
  Поддавшись соблазну Юлиан, немедленно сел за руль и с чувством собственного достоинства ("Ягуар", как-никак) принялся расходовать топливо и накручивать цифры. Вся поездка его очень потрясла, это было видно по выражению его лица, после того, как он покинул салон автомобиля.
  Казалось странной одна вещь: лица всех трех были предельно сосредоточены. Они что-то собирали, бегали и суетились. Потом, сев в машину, направились по до боли надоевшему маршруту.
  По дороге Юлиан тщательно изучал содержимое автомобиля, везде лазил, высматривая все полости и интересности, вызывая этим самым смех сидящих спереди.
  - Эмиль, объясни мне ради бога: откуда ты берешь такие деньги? Мы знакомы вот уже пятнадцать лет, но ничего, ровным счетом про тебя не известно.
  - Юлиан, если бы я рассказал тебе обо всем подряд, обо мне бы напечатали в газетах. Но так как мы знакомы пятнадцать лет, кстати, ты ошибся, не пятнадцать, а тринадцать, то я могу сказать, что то, чем я занимаюсь, является моей глубочайшей тайной и я вполне серьезно собираюсь лечь с этой тайной в гроб, не оставив после себя и записки, поясняющей, откуда я брал деньги, чтобы дарить такие подарки, как этот черный "Ягуар". Вопрос исчерпан и обсуждению не подлежит.
  Юлиан досадно кивнул головой и замолк.
  Центр... Это место успело опротиветь всем троим настолько, что вызывало сонливость и отвращение. Эти толстые маклеры, лопочущие что-то в свой мобильник, эти надменные лица копов, эти "домашние" дамочки, спешащие поскорее приобщиться к дружной семье пользователей новым отбеливателем, тьфу! Как осточертело все это!
  - Ну, где же он? - Эмиль нервничал.
  - Он должен быть где-то у здания парламента, - а он абсолютно спокоен.
  Медленно минуя кварталы, "Ягуар" двигался в самое сердце города. Постоянные пробки и заторы выводили людей из себя. Водители яростно сигналили, высовывались из окон и орали вперед, туда, где огромный тягач вез на огромной платформе огромный грейдер. "Лишь бы не опоздать" - думал про себя Эмиль. Он постоянно глядел на часы и нервно постукивал пальцами по рулю. Наконец нервы его не выдержали о они, выгнав автомобиль на тротуар, погнал его сквозь потоки разъяренных людей, бросающих вслед все: от овощей до аудиотехники. Одна свежая помидорина, брошенная кем-то из толпы, угодила в заднее окно, расплывшись на нагретом от весеннего солнца стекле. Другие нахалы-водители, решив последовать примеру удаляющемуся вдаль "Ягуару", привели пешеходов в неописуемый гнев. Теперь в их окна летело решительно все. В окно голубому "Линкольну" угодил... канцелярский набор для школьников, другому, старенькому "Фольксвагену", влетело больше - в багажник, исцарапанный временем и другими машинами врезался железный барный стул. За считанные секунды пешеходная зона превратилась в оживленную магистраль. Сами пешеходы, прижатые к стенам магазинов, баров и прочих заведений, боялись шевельнуться, будучи полностью уверены в том, что стоит шаг на "проезжую часть", как тут же по их ногам успеет прокатить не один десяток машин.
  Выехав на центральную площадь, Эмиль помчался к стоянке "важных" автомобилей. Из дверей посольства уже выходили люди, среди которых был сам господин министр социального обеспечения, которого все знали, как отъявленного коррупционера и последнего подонка среди всех подонков в городе. Известных подонков.
  - Вот его машина, черный "Вольво", - он показал пальцем в кучу автомобилей, - давай туда.
  Эмиль, проезжая вдоль ограды, вдруг резко ударил по газам, пробил хлипкое пластиковое ограждение и со всей скорости впечатал представительному шведу в зад. Началась паника. Уже почти поместивший свое тело внутрь дорогой машины министр, словно пробка от шампанского, вылетел обратно и навалился на стоящий рядом "Мерседес". Эмиль сдал взад. Сработавшие подушки безопасности мешали пошевелиться и сейчас он работал по интуиции. Развернув искалеченный "Ягуар", до пола утопил педаль газа и послышался дикий визг покрышек.
  Прозвучали выстрелы, женские крики и вой сирен. Бешено набирающий обороты автомобиль выскочил в узкий переулок и царапая дорогое покрытие о стены, мусорные баки и торчащие железки, летел вглубь квартала. Сирены не умолкали. Еще три резких поворота, набор скорости, еще один поворот и вой сирен уже почти не слышен, они где-то там, вдалеке. Проехав еще полсотни метров, Эмиль остановил машину.
  - Скорее выходите, поедем на другой! - все трое бросились в темный переулок. Впереди маячила старая железяка белого цвета с облупившейся краской и мятыми дверьми. Добежав, Эмиль одним прыжком перескочил на другую сторону, сел, захлопнул дверь, увидел рядом его и рванул прочь. Выехав на магистраль, осмотрелся. Нет воя сирен, нет преследователей. Все, все удалось, они оторвались и дело сделано на пятерку. Эмиль оглянувшись на заднее сиденье, побледнел. Юлиан... Его нет!
  - Где Юлиан?!
  
  Когда туман рассеялся, перед взором Юлиана предстала редкая по своей омерзительности физиономия. Одни глаза чего стоят! Левый - залепленный бельмом, правый - желтый и неестественный. Вздернутый нос картошкой, почти зеленые зубы сквозь ужасную ухмылку. Лицо не мыто, по первоначальным впечатлениям, около полугода или того больше.
  - Ну, что, подружка? Га-га! Три годика прошло! - его голос настолько противен, а голова так болит, что все слова, словно молотком отдают в череп, причиняя адскую боль, - позабыл, наверное, малость, да? Только мы-то не забыли!
  Юлиан окинул взглядом помещение, в котором находился. Это была старая, заброшенная квартира с треснутыми потолками и отваливающейся штукатуркой. Вонь не выносимая. Кругом бегают крысы и огромные пауки. В окнах нет стекол, да и рам тоже. Сам он сидел на грязном полу и понимал, что руки и ноги его связаны. Это чудовище куда-то вышло и настала тишина. Было лишь слышно, как за стеной кто-то не очень громко разговаривает. Потом выстрел. Юлиан вздрогнул. Довольный рогот за стеной. После оживленной беседы наступила полнейшая тишина.
  Юлиан вдруг понял, что спустя некоторое время придет кто-то из них и... Что? Что они с ним сделают? Просто расстреляют, отрежут голову или замучат до смерти, отрубая один за другим пальцы? Или же что-нибудь поизвращеннее? К горлу подкатил ком и медленная слеза покатила по щеке. Господи, поскорее бы. Они хотят поиграть с ним, потому что ожидание смерти, как известно, хуже самой смерти. Ему никто не может помочь. Даже он сам. И даже если попытаться допрыгнуть до окна, они все равно это услышат. Тогда можно было бы просто разбиться и все. Можно попытаться доползти, но он не сможет встать - сил больше нет. Нужно просто ждать пока за стеной вновь не послышатся голоса и томные шаги заставят похолодеть. Вот, голоса за стеной и томные шаги. Страшно.
  - Страшно? У-у, детка, мы расплакались! Знаешь, кроха, стыдно плакать в тридцать три. Не по-мужски, - это был другой, но не менее противный тип лет пятидесяти, с огромным шрамом на лице. - Я тебе хочу по секрету сказать, что времечко, - он показал на часы, - пришло. Пора тебе первым из вас двоих или троих разделить свою печальную участь. Она его, кстати, еще постигнет, так что тебе повезло меньше, а может больше, не знаю. А ведь знаешь, почему? Потому что ты - его дружок, а это уже лишняя заноза, догоняешь, подружка? - Юлиан закрыл глаза. Он чувствовал, что вот, сейчас все закончится. Сейчас, - что тебе пожелать на прощание, любимая? Счастливого пути!
  Яркая вспышка вдруг осветила мрак, стало невыносимо больно, но через мгновение все прошло и в ушах постепенно нарастал какой-то странный гул.
  - Иди и найди его. Я не хочу опоздать, понял, урод? Я жду. Почему все приходится делать самому?!
  
  Он лежал на кровати и смотрел в потолок. Он ни о чем не думал. Не было абсолютно никаких мыслей. Пустота, царящая в голове, отражалась от белого полотна и возвращалась обратно. Рядом, туда - сюда ходил Эмиль. Он прижал ладони к лицу и, казалось, плакал. Нет, он не плачет. Ему также пусто и холодно. Слабый ветерок, залетавший в комнату, прогуливался по лицу, шевелил розы на столе.
  - Как мы могли не заметить, я не понимаю?! - впавший в отчаяние Эмиль сошел на крик, вымещая всю свою злость на дорогой мебели.
  - Угомонись, Эмиль, ты ничего этим не изменишь. И потом, все это было описано Марком, неужели ты забыл?
  Эмиль сел на стул, закрыл лицо руками и постепенно пришел в себя. Его взгляд остановился на маленьких настольных часах. Лицо приобрело спокойные, сосредоточенные черты.
  - Ты прав. Мы не могли помнить о нем. Кто-то словно заставил нас забыть о нем, - встав со стула, он медленно вышел из комнаты. Он остался лежать и смотреть в потолок, словно это была чудесная картина, которую можно рассматривать часами, не уставая от сюжета. Что сейчас он должен делать? Ждать, пока его найдут противники? Да, ждать, пока его найдет тот, со шрамом. А там посмотрим. Пророчество Марка заканчивалось где-то здесь, но только вот что должно быть дальше - он не мог понять того, что было написано. К тому же капля воды, пролитая кем-то триста лет назад, размыла строки и все чернила поплыли.
  Кажется, он начинает понимать смысл того, что сказал ему во сне Марк.
  - Теперь они будут искать тебя, - в дверях снова появился Эмиль. Он смотрел на него грустными, бездонными глазами, словно ощущал на себе огромную вину за все то, что произошло за эти тринадцать лет.
  - Конечно.
  - Сап, моя работа закончилась. Ты уже это понял, наверное, что я должен был сделать? Я сделал все, как просил Марк и даже больше. Я не имел права оставаться с вами, но я остался, потому что... хотел посмотреть на тебя, - Эмиль усмехнулся, - пожить вместе с наследником. Черт, но я чувствую себя виноватым. Если бы я не принялся искать тебя...
  - Если бы ты не принялся искать тебя, нашел бы кто-то другой. И все было бы так, как оно есть сейчас. Только, знаешь, я ведь до сих пор не понимаю - чего ради все это? Зачем весь этот балаган? Тринадцать лет непонятно чего.
  - Марк ждал тебя, потому что сам избрал тебя...
  - Никто меня не избирал! - он вскочил с постели и подошел к окну, - Я такой же, как и все, понимаешь? Мне смешно становится, когда кто-то говорит мне, что я - какой-то избранный. Это все бред! Никакого Марка Шакелия не существовало. Все это, - он обвел руками комнату, - дерьмо! Это глупая и идиотская сказка!
  - Про тебя написано в книгах! Или ты думаешь, что и это все - дерьмо?! Храм, специально для тебя построенный - тоже дерьмо?! - Эмиль вздохнул, - Сап, я ухожу, я не хочу знать, что будет с тобой через час, потому что мне не положено знать об этом. Прости, конечно, вот тебе, на всякий случая, - Эмиль положил на стол откуда-то добытую гранату, - прощай, - и, развернувшись, ушел. Стало тихо. Потом шаги на лестнице, стук двери и все. Эта тишина резала слух, больно колола в ушах своим постоянством. Он один. Он остался совсем один, как когда-то, когда все только начиналось.
  Готовящиеся к полноценной весне деревья уже показали на свет свои маленькие комочки, из которых совсем скоро появятся листья. Потом в этих листьях будут неугомонно петь птицы, решая свои семейные вопросы, пытаясь понравиться друг другу. Затем придет осень, перекрасит листья в яркие тона, прогонит птиц туда, где теплее и будет готовить деревья к зиме, безжалостно срывая листву, доставляя уйму хлопот стареньким бабушкам - дворникам. Зима заморозит ветви и в таком призрачном безмолвствии не отпустит вплоть до следующей весны, когда вновь на ветках появятся первые почки. Это будет весна спокойствия и благополучия. Самая лучшая весна.
  Он знает, куда нужно идти. Да, он знает не наверняка. Это настоящая уверенность. И еще он очень уверен в себе. Наверное, он никогда еще не был так в себе уверен. Отойдя от окна, он подошел к столу, взял гранату и положил в карман. Тяжелая. Спустившись в темный коридор, он открыл маленькую каморку, достал оттуда чьи-то лыжи, прочие деревяшки, вынес в холл, свалил в кучу и поджег, полив прежде застоявшимся бензином. Вспыхнуло пламя. Залив пол горючим, он выбежал на улицу и не оборачиваясь, помчался. Он бежал, задыхаясь, потом останавливаясь, чтобы отдышаться и снова бежал. Улицы, улицы, метро, метро, метро, снова улицы. Его кружило, но он бежал, спотыкаясь о бордюры и выбоины в асфальте. Прохожие оборачивались и подолгу смотрели ему вслед. Ему казалось, что он не видит пути, не видит людей. Его пятки дико ныли, колени болели до невозможности, пот в три ручья лился с лица за шиворот.
  Вот он. Знакомый переулок. Туда. Ему не видно конца, заваленный ящиками для мусора и самим мусором. Где, где вход, куда идти? Сюда. Хлипкая деревянная дверца, под напором всего тела треснула и проломалась, слетев с петель. Наверх, по заваленной бумагой, бутылками и окурками лестнице. Поднявшись на третий этаж, он выбежал в открытую железную дверь и почувствовал, как ноги его подкосились. Он упал на грязный пол и снова удар - по спине кто-то ударил чем-то тяжелым. Он обернулся и увидел его. Лицо со шрамом, искаженное яростью, смотрело на него сверху вниз.
  - А вот и мы-ы!!! Ха, ха, ха! - сделав усилие, он вскочил и побежал по коридору дальше, но снова на спину опустилось нечто. В глазах заискрило.
  - Ты смотри, сам пришел! - он вбежал в комнату и увидел других людей. Они стояли у стены, а между двумя из них лежал труп Юлиана. В левом виске его была огромная дыра, кровь струей, наполовину запекшейся, стекала на пол, образовав большую лужу. Люди, громко смеясь и рогоча, смотрели на него и на того, кто был сзади.
  - Никогда бы не подумал, что жертва сама, сама придет на собственные похороны! Видишь, Сап, все возвращается на круги своя! Вот твой дружок уже где-то там, у ворот резиденции господа нашего, - люди встали по кругу, окружив его.
  - Знаешь, когда все закончится, я закажу огромный банкет, а завтра мы превратим этот город в пепел. Город, который ты так любил. Заметь, я сказал ЛЮБИЛ, потому что про тебя УЖЕ можно говорить в прошедшем времени!
   - Да уж не про меня одного, - он вынул из кармана гранату, с легкостью выдернул кольцо и посмотрел в глаза Артура, который внезапно побледнел и замер, - знаешь, я не тот, за кого ты меня принимаешь, совсем не тот. Вас жестоко провели, а вы купились на это, как маленькие дети, которые поверили, что Марк Шакелий существовал на самом деле. А лично мне нет никакого дела до вас всех. Плевать я хотел на весь ваш род!!! Ты думал - он мой друг? - он указал на Юлиана, - это простое болотное пресмыкающееся. Я просто очень любил этот город. И вообще, помнишь, я говорил тебе, что у тебя не все в порядке с мозгами, помнишь? Так вот, это чистейшая правда, Артур. Запомни это на прощанье, ладно? - люди смотрели на него и боялись, - ну что, хочешь еврейской кровушки?
  Взрывной волной на улицу вынесло все, что было в квартире. Это был мощный взрыв. Таких взрывов город не помнил давно.
  
  
  * * *
  
  Он не помнил таких взрывов давно. Ему было больно, грустно и радостно одновременно. Первое - потому, что случилось то, чего он боялся и что жестко било по артериям, отдавало в сердце. Второе - потому, что он понимал, что долго не протянет, потому что не у кого просить помощи, некому рассказать о том, что нотки высокомерия, ярко отражающиеся в окнах небоскребов и автомобилей, исчезли, испарились, заставляя его чувствовать себя косвенным наблюдателем всего, что творится в его мире. И третье - потому, что за долгое время, но на такой короткий период, он почувствовал себя городом, в котором есть любовь, направленная прямо на него. Он ощущал ее всем своим нутром, всеми окнами, каждой улицей и переулком. Шанс, данный ему кем-то, кто, видимо, хотел видеть эти огни, он пропустил через себя, профильтровав каждую молекулу чувства, окрасив их в яркие цвета и оттенки. Этот пик собственной славы, в своих же глазах, он повесил на совесть того, кто дал ему это, потому что был благодарным.
  Его городская сущность оказалась востребованной только одному, самому любимому создателю шелкового чувства, принявшего его обратно, поделившись с ним и отдав ему большую половину.
  Это был первый день ожидания. Впереди, за катившимся солнцем, маячила надежда. Ее яркие полосы простирались до самого горизонта, насквозь просвечиваемые солнечными лучами, она медленно плыла, постепенно ускользая из виду. На смену ей спешила огромная, фиолетовая, грозовая туча. Горожане, почувствовав приближение яростной стихии, поспешили добраться домой до того, как на их головы обрушаться тонны холодной воды.
  
  Подул первый ветер, взмывая в воздух оставленное без присмотра белье.
  
  
  
  15.03.2001
  
  
  
  6
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"