Кто-то чувствительно бьёт меня по щекам и уходит, унося с собой дергающееся пятно света. Некоторое время я лежу неподвижно - прихожу в себя. Где я? Плотная, сырая темнота, сомкнувшаяся вокруг, пропитана сложным букетом сильных и неопределяемых запахов. Накатывает дурнота. В голове медленно раскручивается гигантская воронка, подобная смерчу. Не могу сосредоточиться. Не могу даже вспомнить, кто я...
Рядом щёлкают падающие капли. В моей руке какой-то холодный, склизкий предмет. Это аварийный фонарь! Память возвращается резко, подобно удару в челюсть. Я откидываюсь на сырую постель, невольный стон отчаяния рвёт мою грудь. Проклятье! Я всё вспомнил...
Наша подлодка лежит на грунте пятые сутки. Кажется, пятые... Я не уверен полностью - несколько раз отключался надолго. Мы провалились на глубину, предельную для немецких субмарин, и даже ниже. Мы пытались атаковать английский конвой, но "томми" сильно повредили нашу жестянку глубинными бомбами. Очень сильно - неисправны дизели, цистерны, электромоторы... Почти всё. Кроме корпуса. Вот оно - немецкое качество! Крупповская сталь, гамбургские верфи... Поэтому я ещё жив. Жив настолько, что иногда дописываю прощальную записку. Но кажется мне, что эта скорлупа выдержала зря. Ох, зря! Только теперь я понимаю, как это было бы хорошо: хлоп - и всё. Мучений ровно на пять дней меньше...
Со стороны носовых отсеков доносится глухой размеренный шум, словно стучат по металлу. Проклятье, кто-то кличет на нас беду, призывая эсминцы ненавистных англичан! Подъём, матрос! Холодная вода, шустрой змейкой заползающая в ботинки, бодрит и освежает. Я бреду по отсекам нашего подводного склепа, разгоняя ногами плавающие предметы. Во многих местах сочится вода: некоторые капли падают так громко, что от этих звуков можно сойти с ума...
В носовом отсеке мелькает чья-то спина - матрос размеренно взмахивает тяжелым молотком. Надо срочно остановить безумца, пока не посыпались английские гостинцы! Я протискиваюсь вперед и замираю, холодея. Это мой друг, торпедист Ганс Шепке. Точнее, бледная, всклокоченная тень некогда жизнерадостного и компанейского парня; он сосредоточенно колотит по взрывателю запасной торпеды...
Я замираю, не зная, что сделать. Перехватить руку? Негромко окликнуть товарища?
Оглушительный грохот прерывает мои колебания. Я отшатываюсь, наполовину контуженный выстрелом у самого уха...
Капитан опускает дымящийся пистолет, и, не глядя на меня, удаляется. Мой друг лежит на злосчастной торпеде, на его робе быстро расползается чёрное пятно. Ганс, Ганс, дружище, и ты тоже...
Я, наверное, оглох на одно ухо. Капитан стрелял слишком близко! Я медленно бреду обратно, по-дурацки хихикая. Мне невероятно смешно: мало мне бед и огорчений, только звона в голове мне сейчас и не хватает! Ха-ха! Я умру от смеха!
Холодные воды Атлантики разом приводят меня в чувство - я запинаюсь и падаю в чёрный маслянистый коктейль под ногами... Нет, пожалуй, не смешно. Фонарь под водой превратился в смутное пятно. Я зачаровано смотрю на слабый остаток света, здравый смысл требует поднять и выключить светильник, экономя заряд. Но я стою и смотрю. Вот так и будет гореть фонарь, когда из корпуса уйдет последний пузырь воздуха... Потом погаснет и он...
Нет, моряк, не сдавайся! Капитан сказал, что мы починимся и всплывём, когда наверху будет ночь! Мы выживем! Мы вернёмся!
Кто-то бьёт меня по щекам.
- Не спать! Не спать!
Слышен плеск шагов - человек уходит. Я с трудом разлепляю веки и не могу понять, открыл их или нет. Я совершенно не помню, как добрался до койки. Шевелю рукой - фонарь на месте! Это хорошо! Может, я и не вставал? Может, всё почудилось? И... Ганс?
Нет, это было бы слишком хорошо...
Я лежу в темноте. Мысли сочатся, как жирная вода. Вот, допустим, случится чудо, и мы сможем подняться на поверхность, вернёмся в Германию, на родину... Нас встретят, как героев, девушки подарят цветы, всех наградят орденами... Возможен даже краткосрочный отпуск.
Потом нас вновь отправят в море.
Живым не вырваться из этого смертельного водоворота. На дворе 1944 год, былые успехи немецких подводников давно позади. Выучка английских и американских моряков возросла неимоверно; радары и сонары, противолодочные самолёты, и чёрт знает что ещё - всё против нас! Из десяти уходящих в море подлодок обратно возвращается только одна. Говорят, лучшие в мире немецкие конструкторы разрабатывают новейшие субмарины, которые повернут ход войны на море. И нам надо только продержаться год... Да, инженеры у нас хорошие - возможно, и создадут. Только кто будет плавать на этих чудо-лодках? Призраки? Призраки моих товарищей, оставшихся в глубине? Мы не продержимся. Мы обречены...
Как говорят русские писатели: "Кто виноват?" Ответ произносить не обязательно. И так всё ясно. Другой вопрос - "Что делать?" - требует определённых усилий. Я с трудом спускаюсь с кровати в ледяную воду. Надо пойти в носовой отсек и поискать обронённый Гансом молоток. Надо закончить работу друга...