Жаркий летний день. Я и Юля стоим в очереди за мороженым, переминаясь с ноги на ногу на раскалённом пляжном песке и жмурясь от ярких лучей полуденного солнца. Вокруг нас наворачивает круги чей-то лохматый чёрный кокер-спаниель.
- Американский, - авторитетно заявляю я. Мне всего одинадцать, но я уже хорошо разбираюсь в разных породах собак и хочу завести себе щеночка. Родители, правда, против, да к тому же у нас уже есть собака - четырнадцатилетняя злая Гайка, помесь пинчера с дворняжкой. Мы друг друга терпеть не можем: она меня за то, что я била её в детстве, я её за то, что она всегда на меня рычит и не даёт себя погладить.
Юля восторженно ахает и робко тянется к присевшему возле нас "американцу". Тот деликатным, неуловимым движением отклоняется от руки моей товарки и, слегка повернув голову набок, лукаво смотрит на меня. Я тоже неуверенно протягиваю руку... и он лижет её шершавым мокрым языком. Контакт установлен.
---
Через полтора часа Юля начинает хныкать и бежит жаловаться мамочке, что я не уделяю ей достаточно внимания. Ещё бы! Играть с моим новым мохнатым товарищем куда интереснее, чем с ней. Раньше я и не подозревала, что можно получать такое удовольствие от возни с собакой. Я бросаю псу палку - он приносит её обратно, я режусь с однодневными приятелями в "тридцать три" - он прыгает на мяч с таким видом, будто бы этот несчастный резиновый шар его злейший кровный враг. Даже когда мы с Юлькой играем в бадминтон, он ухитряется в прыжке словить воланчик и затем стремительно, прежде, чем мы успеваем что-нибудь предпринять, закопать его в песок. Гайка же, почтенная старая матрона, никогда не играла со мной. На мяч она взирала с холодным равнодушием, а к брошенной палке проявляла всем своим оскорблённым видом такое жгучее презрение, что человек, который по глупости решался поиграть с ней, немедленно смущался и делал вид, что он бросил палку просто потому, что та попалась под руку.
...Чем больше я бегаю наперегонки, валяюсь, визжу и плаваю со спаниелем, тем тяжелей мне становится на душе. Я знаю: ещё час, ну, в крайнем случае, два - и я пойду домой, а этот весёлый, шёлковошерстный сгусток энергии останется гулять со своим счастливчиком-хозяином.
Когда до меня доходит, что хозяина - нет? Когда мама строго говорит, что пора домой и спаниель уверенно, без малейшего колебания, следует за мной? Или даже раньше - когда во время очередной игры я пытаюсь, за незнанием настоящего, подобрать псу хотя бы временное имя и, перебирая разные известные мне клички, неожиданно нахожу в детской памяти английское (американское?) краткое - Дэн?
Не знаю, не помню. Будь это моё первое несчастье - я уверена, я бы помнила всё до тонкостей, до последней шерстинки, до малейшей вмятинки на мокром речном песке. Но первое счастье - это слишком значительное происшествие, слишком великое событие в человеческой жизни, чтобы помнить его с точностью до секунды. Нельзя объять необъятное...
- Мам, можно мне взять Дэна домой? - без малейшей надежды в голосе спрашиваю я: уже не раз до этого упрашивала родителей взять с улицы бездомного щеночка и всегда получала безапеляционный отказ. Но мама меня удивляет: как окажется со временем, она была поражена ухоженным видом Дэна и его непонятной мгновенной привязанностью ко мне.
- Если он пойдёт за тобой сам, то да, возьмём его к себе.
Дэн идёт. Идёт степенным шагом, с важным видом, слева от меня, как и полагается благовоспитанному псу. Идёт так, будто это ему не в диковинку, будто я всегда была его хозяйкой и мы уже одиннадцать лет как ходим вместе на прогулки.
Возле моего дома Юля закатывает страшную истерику. Она хочет забрать себе МОЕГО Дэна (ага, а кто хотел прогнать его, чтобы он не мешал нам играть?!), но... во-первых, у неё есть кошка, во-вторых, красавец спаниель садится у моих ног, явно давая Юле понять, кого выбрал он. Я счастлива.
---
Гайка выбегает нам навстречу из комнаты... и останавливается. Она даже не лает. Просто стоит и рассматривает огромного (по сравнению с ней) гостя. А Дэн, игнорируя нечто, напоминающее крупную коричневую крысу, по-хозяйски обнюхивает и облизывает моих папу и бабушку, делает генеральный обзор квартиры и выбирает себе место - на моей кровати. В нашей семье типа "собаки-не-могут-залазить-на-кровати-и-кресла-и-диваны" последний поступок спаниеля вызывает живейшую дискуссию, после чего Дэну выделяют место на коврике в моей комнате.
А затем - во время обеда - разыгрывается настоящий скандал. Можно сказать, трагедия. Гайка, всё ещё не осознающая, что в её жизни произошёл крутой поворот, пытается пролезть на своё любимое место под столом - у ножки моего стула. Не смотря на взаимную неприязнь, я частенько подкармливала её во время обеда. Дэн, которому не было дела до нашей старой собаки до этого самого момента, с рычанием бросается на неё, хватает зубами за шкирку и отшвыривает скулящую от ужаса и боли Гайку прочь. Взрослые ругаются, а Дэн смотрит на меня. Нежно, но непреклонно.
---
Мама осторожно открывает двери и тихо заходит в тёмную комнату. Светловолосая девчушка крепко спит, обнимая загорелыми руками подушку. Женщина задумчиво улыбается и устало садится на краешек постели. Она протягивает руку, чтобы поправить прядь золотистых волос дочери... и слышит рычание. Женщина вздрагивает и отшатывается. На белоснежном одеяле - чёрный силуэт в охотничьей стойке, карие глаза отливают золотом в тусклом свете луны, острые зубы оскалены: не трожь!
Мама испуганно вскакивает с кровати. Она уже и думать забыла о собаке, которую её дочь подобрала утром.
- Дэн, фу! Нельзя! Ты что?! Я же мама! - поражённая до глубины души женщина переходит от команд к фразам, которыми она бы увещевала человека.
Спаниель перестал рычать и спокойно сел. Но в глубине золотисто-карих глаз читалась угроза. Он - защитник, он не даст обидеть друга.
---
В течении трёх дней - я счастлива. Каждое мгновение, каждая секунда наполнены острой, ошеломляющей радостью. Что бы я не делала, это неожиданное счастье не исчезает. Оно спит у моих ног, когда я играю на виолончели, оно сторожит мой сон, оно ждёт меня, когда я ухожу на занятие по игре на пианино. И я никак не могу понять: а как я могла жить - без него? Без друга, самого лучшего, самого настоящего, самого верного друга? Как могла жить - без любви? Без наполняющей до краёв, безбрежной, сносящей границы реальности любви?
И ещё никак не могу я понять: как я раньше жила... без защитника? Мама, любимая мной и любящая меня, но тем не менее со взрывным характером, никогда раньше не сдерживала себя в эмоциях так, как сейчас. На улице - никто из старших ребят не смеет даже в шутку замахнуться на меня или сделать агрессивный жест. Дэн всегда начеку, он всегда готов бросится наперерез, всегда готов защищать меня.
---
Гайка заболела. От нервов, от стресса, от страха у неё по временам стали отказывать задние ноги. Она ходила - ползала - по дому тише воды, ниже травы, боясь обратить на себя внимание Дэна. А он становился всё агрессивней и агрессивней по отношению к ней: дошло до того, что он не впускал её в ту комнату, где находилась я .
Мама не выдержала жалкого вида Гайки и устроила семейный совет, на котором большинством голосов приняли решение: Дэна отдать маминой знакомой, которой как раз нужна была собака - в подарок сыну, а меня иногда возить к ней в гости. Слёзы нимало не поправили дело, да я и сама подсознательно понимала: Гайка прожила в нашем доме на три года больше меня, а Дэна мои родственники знали всего три дня. Отдать Гайку было равносильно изгнанию из дома члена семьи. А Дэн... так, мимолётный знакомый.
В этом всём самым страшным было не то, что моего пса собрались отдать какой-то там непонятной знакомой, а то, что предварительно его должны были отвезти в ветлечебницу - узнать возраст и сделать необходимые прививки. Я вовсе не была дурочкой, а и распоследнему дураку было бы понятно, что спаниель потерялся перед тем, как я его нашла. Больше всего я боялась того, что его хозяин найдётся - и никогда не разрешит мне снова увидеть Дэна.
Когда его увозили в ветлечебницу, меня отправили гулять с бабушкой. День был светлый, солнечный, точно такой же, как тогда, когда я встретила своего кудрявого товарища. Словно в насмешку надо мной.
---
Я катаюсь на качелях. Вверх-вниз, вверх-вниз. Когда я взлетаю вверх, я вижу синеву неба сквозь промежутки между листьями клёна, а когда опускаюсь вниз - карусель и бабушку. Но и небо, и листья, и площадка, и бабушка - всё расплывается в моих глазах, словно гуашь, разведённая водой. Слёзы льются и льются, и я ничего не могу с собой поделать. Моё счастье увели на поводке...
Через три часа возвращается моя мама. Я вижу, как она идёт к площадке... одна. У неё в руках - две пачки мороженого. Одно из них - моё любимое: пломбир в белом шоколаде.
- Хозяина нашли, - слегка виновато говорит мама и крутит пачку в руках. - Такой милый старичок: совсем бедный, пенсионер, вот, купил в благодарность... Охотник. Ты представляешь, Гарри потерялся полгода назад! Хозяин уже и не надеялся, что его когда-нибудь увидит. Он оставил свой телефон во всех ветлечебницах, приметы сообщил, и в течении шести месяцев - никаких новостей... Живёт где-то под Киевом, я даже забыла спросить адрес. Гарри так к нему рванулся, что вырвал у меня из рук поводок.
- Гарри? - говорю я еле слышно.
- Да, Гарри! Как же ты не догадалась, ты ведь так любишь читать про этого Поттера... - мама видит, что мои глаза начинают наполняться слезами, замолкает, неловко тычет мне в руку мороженое и говорит шёпотом, понимая моё состояние: - Ты пойди... покатайся ещё.
Я иду обратно, сажусь на качели. Мороженое быстро и неумолимо тает у меня в руках, а я, не замечая этого, смотрю в одну точку и думаю. Много о чём. Думаю о том, что теперь меня никто больше нигде не ждёт. О том, что я снова одна. О том, что может... может, если бы я была возле ветлечебницы, Дэн ( не Гарри, никакой это не Гарри!!!) не вырвал бы поводок и не помчался бы к тому старичку? Может, он бы задумался? Может, он бы снова выбрал меня?...
Я чувствую горький привкус желчи во рту. Первая настоящая душевная боль заполняет меня до отказа, слёзы без остановки струятся по лицу. Кого винить? Себя? Родителей? Гайку?!
Ненависть заполняет мою грудь и, слизывая сладкое растаявшее мороженое с серебристой обвёртки, я хладнокровно обдумываю то, как я убью Гайку, эту мерзкую пародию на собаку, коричневую противную крысу с жёсткой прямой шерстью...
Но едва я переступаю порог квартиры с ледяной решительностью в глазах, наша старая собака, хромая, радостно семенит мне навстречу. И глядя в её слезящиеся водянистые глаза, я чувствую стыд, не менее жгучий, чем ненависть, которая распирала мне грудь пять минут назад. Глажу её по поседевшей голове, осознаю, что ведь и она меня любит, что все эти три дня она ведь не специально ползала на передних лапах, а потому, что страдала, потому, что боялась, что мы от неё избавимся, потому, что она, в конце-концов, тоже - любит. И я прощаю её, родителей, старичка-хозяина и даже себя - за то, что позволила забрать Дэна. Ведь, в конце концов, Д... Гарри любил своего прежнего хозяина и выбор должен был оставаться именно за ним.