Волчья скала возвышалась над окружающим пейзажем метров на сто. На восток она смотрела отвесной стеной серого растрескавшегося гранита. В трещинах то тут, то там виднелись маленькие чахлые берёзки. Они никогда не вырастали большими: как только корни переставали удерживать возрастающий вес - деревца падали в тёмные воды пробегавшей под скалой быстрой реки. Путешествие по реке тоже было недолгим, река не хотела катать на себе незваных гостей и на каждом повороте пыталась вытолкнуть незадачливое дерево на берег. Но никакая подходящая расщелина не пустовала долго: через пару лет новый росток подставлял первые листья утренним лучам солнца.
Западный склон скалы был местом суровым и деревьям не нравился, на нём росло несколько невысоких, измученных сосенок, но в остальном это было место травы и камней. Невысокие гранитные глыбы, серо-разноцветные от мха, нечасто выпирали из травы причудливыми формами. Склон был достаточно крут, чтобы и летом полуденное солнце освещало его вскользь, зато к вечеру в ясные дни наступало несколько часов безудержного тепла. Однако за эти короткие часы камни не успевали хоть сколько-то прогреться, и когда солнце склонялось к горизонту, а затем скрывалось за большим болотом, вечная прохлада снова ложилась на голый западный склон. Осенью и зимой холодные ветра беспрепятственно разгонялись над болотом, с лёгкостью пронзали неширокий, редкий берёзовый лесок на его окраине и упруго били в западный склон, выглаживая его и выхолаживая всё, что на нём могло вырасти.
Северный и южный склоны раскинули свои пологие, поросшие лесом крылья вдоль реки, и если северный уходил в бескрайнюю тайгу, то южный через смешанный лесок выходил к широким лугам, за которыми горбились несколько крыш маленького посёлка. Посёлок этот сам по себе был даже не посёлок - основной посёлок был на другой стороне реки, а тут было "заречье". Почему часть людей отбивались от основного народа и уходили жить за реку - было непонятно, да никто и не разбирался, захотели там поставить дом - хозяин-барин. Возможно, причина была в лугах, где можно было пасти скот - выгнал корову за ворота, и вот пастбище, тут же покосы. Заречные все держали кто корову, кто овечек, а кто и то и другое.
Вот на это Заречье они и совершили тот роковой набег. Он, два брата, мать и отец. Они пришли издалека, с другой стороны болота. Последние годы волчицы приносили много щенков, волчье поголовье стремительно прирастало молодыми, активными псами, и лес уже не мог прокормить всех. Семья не могла знать, что егеря, видя, как стремительно сокращается поголовье зайцев, косуль и лосей, запланировали по первому снегу большой отстрел серых хищников. Голод выгнал семью на новые земли всего за несколько дней до этого первого, а для многих последнего снега. Придя сюда, к человеческому жилью, и увидев, как на лугу беззаботно пасутся, подъедая жухлую траву, овечки, голодная семья азартно задрала трёх. Два дня в лесу продолжался пир, а на третий им пришлось бежать.
Нападения волков на скотину в Заречье случались нечасто, но если такое происходило, люди знали, что делать. Охотники засветло на лодках выплывали к Волчьей скале и занимали номера за гранитными валунами западного склона. Загонщики выстраивались широкой дугой, отсекая путь к болоту, и гнали серых разбойников на номера. В этот раз охотников с ружьями собиралось много, хотя поселковые мужики охоту как таковую по большей части забросили много лет назад. В магазинах еды было и всякой, и разной, многие держали свиней и курей, да рыбачили в охотку. Гонять зайцев по лесам стало уделом городских изнеженных любителей, жадных до брутального досуга. Но ружья со старых времен сохранились у многих, и когда разлетелось известие, что объявились волки, поселковый народ пришёл в известное возбуждение, предвкушая забаву и разнообразие в монотонной поселковой жизни. Ружья доставали из шкафов, чистили, смазывали, проверяли и доснаряжали патроны. Охотники ходили по дворам, выбирая охотного старосту, распределялись по номерам, готовили лодки. Мужики громко спорили за номера, вспоминая и превознося свои прошлые охотничьи заслуги, и в вечер перед охотой наступал негласный сухой закон. Женщины и любопытные подростки должны были гнать волков, к ним тоже приставляли нескольких мужиков с ружьями. Волк - зверь непредсказуемый, бывало, что выскакивал и на загонщиков. Командовать "бабьей армией" соглашались, конечно, только старики: славу подстрелить волка им уже было не сыскать, но тут, как водится, - у каждого своё время для подвигов.
***
Утро началось с ленивой грызни с братьями за остатки еды. Им уже исполнилось по семь месяцев, размером они были почти как взрослые волки, но организм ещё рос и еды требовал много. Организм был красив, молод, упруг и наполнен силой. Когда раздался сигнальный выстрел, означавший начало охоты, волки замерли на несколько секунд, уши точно определили, откуда прозвучал громкий звук и откуда идёт множество звуков потише. Звуки были разными - стуки, свисты, крики. И это были люди, они приближались широкой дугой, прижимая волков к реке. Река днём - это опасно, волки реки переходят по ночам. Отступить можно было только туда, откуда они пришли два дня назад. Волки побежали сначала спокойно. Шум был сзади и слева, надо пробежать немного вперёд, опередить его и уйти прочь от реки, к болоту, там можно разогнаться в полную силу, разбежаться в разные стороны и спастись.
Но обогнать шум не получалось, он словно бежал вместе с ними в ту же сторону, всё больше прижимая волков к реке. Лес стал подниматься, волки подбегали к Волчьей скале, бежать у самой реки было трудно - там крутизна была максимальная, волки взяли чуть левее. Между деревьев стали появляться первые валуны, и, перепрыгивая через такой валун, он чуть опоздал, на самую малость прыгнул позднее брата, который тоже решил прыгнуть в эту сторону, и ударившись мордой в братов бок, не смог точно приземлиться, споткнувшись, со всего налёта ударился о ближайшую берёзу. Взвизгнув от боли, поднялся на неверные лапы, помотал головой и продолжил бег, как ему показалось, за своей семьёй. На самом деле он бежал к реке. И тут слева и сзади от себя он услышал выстрелы и визг. Выстрелов было много, и визг погибающих волков смолк быстро.
Охотники на номерах слышали приближающуюся погоню и были готовы к тому, что из березняка слева на западный склон выбежали волки - два взрослых и два подпёска. Звери уже устали, из пастей вывалились розовые языки. Им нужно было поперёк пересечь неширокий лысый склон, за ним начинался спуск и спасительный лес. Тяжёлая, горячая картечь остановила их бег навсегда.
***
Охота удалась на славу. Туши волков за хвосты стащили в кучу, выпили за удачу, долго и шумно спорили, чей выстрел был точнее. Дети тыкали палками в раскрытые волчьи пасти. Подъехал бортовой уазик, волков закинули в кузов и увезли в посёлок. Там вывалили на маленькой поселковой площади, где стоял памятник погибшим в Гражданскую, а потом и в Великую Отечественную односельчанам. Была у поселковых мужиков задумка - сделать из волков чучела́ и продать. Такова сельская натура, всегда ищущая способы любое событие употребить к своей пользе. Но дед, что умел делать чучела́ и при наличии подходящей натуры с удовольствием за это дело бравшийся, осмотрев волков, лишь махнул рукой: мол, мех не вылинявший, да и дыр в собаках охотнички понавертели, что в том дуршлаге - хорошего товара не выйдет. После такого вердикта мужики потеряли интерес к добыче и стали расходиться кучками по домам, продолжать отмечать удачную охоту. Волки же достались в полное распоряжение народу помоложе, который ещё не потерял интерес к играм: вооружившись плоскогубцами и стамесками, вырвали из пастей клыки, из лап когти и, отрезав хвосты, скинули изувеченные тела в реку. Когти и клыки на две недели стали местной детской валютой.
***
За спиной грохотали выстрелы. Выскочив на обрывистый берег, он чуть было не сорвался вниз, находясь примерно на середине пути к вершине скалы. Вниз не спрыгнешь, бежать дальше некуда - надо прятаться. Он пометался по берегу и заметил небольшую полку на почти отвесной восточной стене скалы. Встав на неё передними лапами, он пытался разглядеть, куда ведёт эта узкая дорожка, прижатая к скале, но видел только серый камень и реку далеко внизу. До него доносились приближающиеся людские голоса, это поднимались загонщики. Он сделал шаг, другой, ещё пять шагов, упёрся носом в гранит, полка закончилась тупиком, но продолжилась немного выше его головы. Он встал на трясущиеся задние лапы, посмотрел: тут полка была шире, и если туда залезть, то можно было развернуться. Запрыгнув на верхний уровень, обнюхивая каждый сантиметр, волк сделал ещё несколько шагов и увидел в скале углубление - небольшое, но пара таких, как он, могла поместиться здесь свободно. Сюда не доносились голоса людей. Дрожащий молодой волк лёг, прижался к каменной стене и затаился.
Ночью он вышел из своего укрытия, очень осторожно прошёл на западный склон. Там всё пахло людьми и кровью его семьи. Он видел по запахам, где бежали его родители и братья и где их след остановился. В этом месте земля пропиталась кровью, но это была другая кровь, не та, которая так приятно щекочет ноздри и радует живот, от этой крови хотелось бежать, поджав хвост. Люди оставили множество плохо пахнущих следов, он запомнил их все вместе и каждый в отдельности, все они отпечатались в его мозгу, как нечто даже не просто опасное, а что-то невозможное. Устав от этих невыносимых запахов, он пошёл туда, где чище - наверх. Забравшись на самую вершину, куда не забрались сегодня люди, он отдышался чистым воздухом и первый раз завыл, высоко задирая морду к тёмному пасмурному небу, из которого навстречу летели первые белые снежинки.
Он пошёл в то место, где родился. Снежная крупа засыпала его свежие следы, но и простывшие следы его семьи она засыпала тоже. Холодный ветер с болота трепал загривок, приходилось подолгу принюхиваться, иногда разгребая снег. Шёл он медленно, осторожно ступая по белому лесу. Успокаивало только то, что во всём остальном лес почти не изменился. Становилось меньше запахов растений, но зато запахи еды стали контрастнее, они словно проявлялись на белом снегу. Старые, ненужные следы, по которым нет смысла идти, исчезали быстрее, зато новые, свежие пахли очень ярко. Звуки не изменились вовсе. Вечером он наткнулся на стайку тетеревов, беспокойных и растерянных по случаю снегопада, потерявших всякую осторожность. Впервые он поел в полном одиночестве. Он шёл половину ночи. Перед рассветом устроился и вздремнул под стволом огромного, вывернутого с корнем дерева.
Разбудили его далёкие выстрелы и еле слышные визги погибающих волков. На этот раз стреляли долго, ближе и дальше. Вечером, когда лес успокоился, он выбрался из-под дерева и пошёл обратно. Так обозначилась его территория - от Волчьей скалы до дальнего края болота. День туда и день обратно, немного, но других волков тут не было, делить еду ни с кем не приходилось. Так он стал волком-одиночкой.
С тех тяжёлых дней прошло почти десять лет. Его морда и спина стали седыми, жизнь оставила немало отметин на его теле. Он прожил длинную жизнь и убил многих животных и птиц, никто из них не хотел отдавать ему своё тело просто так. Единственное, чего он не делал, это не подходил к человеческому жилью и не трогал того, что принадлежало людям.
Вчера с трудом запрыгнул на верхнюю полку, лапы разъезжались на скользкой наледи. Зимой он редко бывал в своём логове на скале. Камень и ветра делали это место неуютным, в лесу было теплее. Приходить сюда он начинал в конце зимы, возможно, потому, что утреннее солнце раньше, чем лес, освещало скалу, и чёрный нос чуял его тёплое дыхание, как когда-то, ещё слепым щенком, он чувствовал тепло материнского живота, тянулся к нему, загребая непослушными слабыми лапами. Сейчас его ноги тоже стали слабы и глаза почти ничего не видели. Он свернулся в калач и закрыл морду хвостом.
Ему снилось, что он снова молод, силён и упруг. В те годы он легко, даже по глубокому снегу, мог догнать косулю. Он играл в смертельную игру со свирепым кабаном, намеренно подставляя ему свой бок и лишь за мгновение отпрыгивая от его бивня, выматывая несчастного до полного изнеможения. Он гонял стремительного зайца не потому что был голоден, а просто потому, что мог его догнать. Мог и догонял. Его тело никогда не подводило, оно слышало и видело, оно чуяло всё на километры вокруг. Даже когда он спал, его нос непрерывно анализировал запахи, и проснувшись, он уже знал, кто и где находится на его охотничьей территории.
Мир ему виделся очень ярким разноцветным туманом, где каждый цвет обладал своей плотностью, направлением и качеством. К картине запахов много оттенков, не таких продолжительных, а часто совсем коротких, добавляли уши и глаза. Цвета были разные, он видел нейтральные цвета растений, их было много, но они были прозрачными - сквозь них можно было видеть другие цвета. Были цвета съедобные: они становились очень яркими и плотными, закрывая всё вокруг, когда он был голоден. Были цвета опасные, как след от проползшей недавно гадюки, или цвет молнии. Ещё был сложный цвет человека, его машин, мелких вещей, которые он разбрасывал везде, метя свою территорию. Он жил в этом мире, в калейдоскопе цветных потоков и вспышек, он был хозяином этого мира.
Люди догадывались, что в окрестностях скалы живёт волк: кто-то слышал волчий вой, кто-то видел след на берегу реки или на снегу. Поначалу боялись, даже несколько раз пытались выследить волка. Ставили капканы, но волк не попадался. С другой стороны, волк не нападал на скот и вообще не подходил к посёлку, и со временем люди привыкли. Волк стал чем-то вроде поселкового фольклора. Вреда от него нет, ну и ладно. Зато всегда можно приврать соседу, что ты его видел, когда по грибы ходил: "Вот прям нос к носу столкнулся. Здоровый, и клыки вот такие!"
Волк же людей наблюдал постоянно. Он быстро понял, что люди чем-то похожи на птиц, в темноте они его не видят, но на свету они видят много дальше, чем он. Ещё они нюхают землю глазами, которые почти всё время направлены вниз. При этом люди похожи на кабанов: они любят ходить по протоптанным тропам, собирать грибы, и редко ходят по одному. Зимой люди, как зайцы, могли ходить по снегу, не проваливаясь. Они могли плавать по воде, как утки. А ещё люди солёные.
Однажды маленький человек отбился от других маленьких людей. Уже темнело, маленькие люди ушли в сторону посёлка, а один сначала шёл от реки вдоль болота, а потом сел у дерева и больше никуда не двигался. Волка это очень обеспокоило, он чувствовал, что скоро в лесу будет много неприятностей.
Такое уже случалось: один старый человек ушёл в лес, он собирал грибы, но вечером не стал возвращаться обратно. Наутро лес превратился в растревоженное осиное гнездо. Людей было очень много, они ходили взад и вперёд, прочёсывали лес и болото. Но самое плохое, что они привели собак. Собаки были разные, одни пытались найти след пропавшего, но несколько глупых тварей, не приученных искать людей, а привыкших охотиться на зверей, упорно пытались вывести людей с ружьями на него. Волку тогда пришлось нелегко.
Он знал: если что-то случается с одним человеком, то приходит много людей, а много людей - это всегда опасно. Волк подошел поближе. Человек был размером с небольшую косулю, он мог перекусить ему шею, как зайцу, но он знал - нельзя убивать то, что принадлежит людям. А ещё от человека пахло солью. Это был очень спокойный и соблазнительный запах. Не бывает соли, которую можно кусать, соль можно только лизать. Он подошёл к человеку и осторожно лизнул его морду. Морда была солёная. Человек открыл глаза и резко встал, он не закричал и не побежал, а ненадолго показал зубы и из глаз опять потекли солёные капли. Волк снова их слизал, а человек отворачивался и гладил волка по голове. Волк встал и пошёл, поскуливая, как скулят маленькие щенки, призывая мать. Человек пошёл за ним, но почти не видел в темноте, спотыкался и падал, а когда терял волка из вида - звал его. Позже он схватил волка за шерсть на загривке, и они шли рядом. Дойдя до самых лугов, волк увидел множество огней и услышал шум человеческих голосов. Он оставил человека и тенью скользнул обратно в лес. Потерявшийся мальчик рассказал, что его вывела из леса добрая собачка, но взрослые знали, что никаких добрых собачек в лесу не бывает. С тех пор волк стал легендой и чем-то вроде доброго лесного духа. Бабы, ходя в лес по грибы или на болото за ягодой, стали оставлять волку гостинцы - круг колбасы или кусок хлеба, а мужики больше не пытались его поймать.
Последний год мир, в котором жил волк, стал терять свои краски. Яркие цветные потоки стали бледнеть и исчезать. Просыпаясь, он уже не мог понять, пробегал ли где-то недалеко заяц. Он помнил места, где на болоте любят гнездиться куропатки, но есть они там или нет сейчас, он не понимал. И чтобы найти еду, приходилось долго ходить и специально принюхиваться. Он стал похож на лисиц, которые всегда что-то вынюхивают у самой земли. И случалось, что он голодал по несколько дней.
Звери тоже менялись, они переставали его боятся. Заяц не убегал от него со всей стремительностью, на которую был способен - он отбегал от волка на сотню-другую метров и снова садился на снег как ни в чём не бывало. Недавно семья кабанов прошла мимо, и никто не обратил на него внимания, ни секач, ни даже поросята. Они просто прошли мимо, а он не почувствовал желания сразиться. Он помнил, что кабан - это хорошо, вкусно и его надолго хватит, можно будет не охотиться почти месяц. Но эти кабаны пахли едой не так сильно, чтобы возникло желание принять опасный бой.
Что-то похожее он испытал пару лет назад, когда в конце зимы ходил за болото. Ему встретилась молодая пара, им было года по четыре, волки были в самом расцвете сил, у самки начиналась течка и пара оторвалась от стаи, чтобы побыть вдвоём.
Точно так же когда-то, ещё раньше, он встретил похожую пару, только эти были старше его. Самец уже начал седеть, а самка слегка припадала на переднюю лапу. Он же был молод, силён и чувствовал это. Он услышал запах самки и этот запах окрасил весь мир, кроме неё самой, в странно-опасный, тревожный цвет. А самым опасным был самец, его присутствие рядом было настолько невыносимо, что шерсть сама собой встала дыбом, клыки оскалились и из глотки раздался утробный рык такой ненависти, что этот рык сам по себе сделался почти физическим оружием, направленным на соперника. Пожилой волк почувствовал, что проиграет этот бой, и отступил. Волчица досталась ему.
Когда сошёл снег, он привёл волчицу сюда, на скалу и тут появился их первый выводок, а через год второй, а потом и третий. Место было не самое удобное, но зато оно было безопасное. И ещё тут почти не было комаров, которые доставляли немало беспокойства родившимся щенкам в лесу. Он вспоминал, как раннее солнце вставало из-за далёкого горизонта, освещало и согревало их логово. Он лежал на краю и следил, чтобы волчата не подползали к обрыву. Это были хорошие дни - дни, когда он жил полной жизнью: охота, подруга, щенки.
Во второй половине лета, когда щенки подрастали, они уходили на болото, подальше от посёлка, а затем и за него. После памятного отстрела поголовье волков сильно снизилось, а дичи становилось больше. С пропитанием трудностей не было, и щенки с матерью на зиму оставались там, а он по первому снегу убегал в окрестности своей скалы. Он не понимал почему, но как только на землю ложился первый снег, в его голове что-то вспыхивало, и он, бросив подросших щенков и волчицу, убегал на скалу. Весной возвращался и находил свою подругу. Так случалось три раза, в четвёртый раз она пришла сама.
Она была уже стара и худа, хромала сильнее и уже не могла долго гонять добычу, зиму пережила с трудом. Они встретились, обнюхали, узнавая друг друга, но она не проявила прежней игривости и подпустила его к себе не сразу, долго рычала, скаля жёлтые клыки. Он точно знал, что это его волчица, но она стала другой, много спала и неохотно делилась с ним добычей. А ещё она подолгу сидела в логове, глядя на утреннее солнце, наклонив голову набок, в сторону раненой когда-то лапы. Щенки в тот год не появились. А в конце лета, спустившись утром к реке, вместо того, чтобы напиться и вернуться в логово, она долго стояла на берегу, глядя на восходящее солнце, а потом стала медленно переходить обмелевшую реку. Раньше они никогда не переходили реку. Он видел солнечную дорожку на воде, по которой медленно, по брюхо в воде брела волчица, не обращавшая внимания на его призывы. В ту ночь он особенно долго и отчаянно выл на скале, оповещая весь мир о своём одиночестве.
В конце следующей зимы он опять пошёл за болото и встретил вот эту молодую пару. Самка тревожно пахла, но не так сильно, как пахла его волчица пять лет назад. Её запах не затмил весь мир, а молодой скалил свои белые клыки и рычал так, что у волка сам собой поджимался хвост. Он тоже рычал и скалился в ответ, но его рык был не такой уверенный. Соперник это почувствовал и бросился на него, бой был не продолжительный и малокровный. Боль от укусов и запах своей крови затмили запах волчицы, и когда противники остановились перевести дух, он уже почти позабыл про ту, что сидела чуть в стороне и равнодушно наблюдала за дракой самцов. Соперник был молод, силён, но излишне горяч и даже безумен в своей ярости. С ним можно драться и его можно было победить, он бы взял его измором, он опытней. Но победа, если она будет, будет дорогой, возможно, даже слишком. Он уступил.
Месяц назад он опять ушёл за болото. С каждым годом волков становилось больше, их следы встречались тут и там. В это время самки должны были пахнуть, окрашивая мир в тревожные, но такие волнующие цвета, но они почти не пахли. Молодые волки ещё дыбили шерсть на загривках и скалили клыки, но волк не чуял самок, только озадаченно принюхивался, проходя мимо, и интереса к ним не проявлял. Его отгоняли, но не трогали. Побродив по волчьим тропам, несколько раз повстречавшись с излишне возбуждёнными по случаю гона сородичами, одинокий волк вернулся на свою скалу.
Неделю он уже не охотился, но несколько дней он и не чувствовал голода. Вчера вечером пришёл в свое логово на скале. Ночь была безветренная и ясная, подморозило, холодный камень выхолаживал пустой живот, но волк не чувствовал холода, то засыпая, то бодрствуя, он дожидался рассвета.
Камень вокруг, река, скованная льдом, морозный воздух уже ничем не пахли. В предрассветной темноте окружающий мир не издавал никаких звуков. Неважное собачье зрение не видело на черном небе звёзд. Тело не могло уже сделать ни одного движения и тоже ничем себя не проявляло в сознании волка. Его мир, начавший затухать пару лет назад сначала незаметно, потом быстрей и быстрей, в эту ночь погас окончательно. Покрытая инеем морда лежала на вытянутых лапах и только мигающие веки указывали на то, что некогда могучий зверь ещё жив.
Розово-жёлтое, в ореоле морозного воздуха солнце взошло над горизонтом. Его луч нащупал вершину волчьей скалы и плавно заскользил вниз, искрясь и преломляясь в мириадах ледяных кристаллов изморози, в темноте ночи покрывших серый растрескавшийся гранит. Луч опустился до маленькой выемки в середине скалы, в которой лежал одинокий, старый волк, осветил его.
Волк вздрогнул и открыл глаза, во тьме его последних часов вдруг вспыхнул яркий, тёплый свет. В этом свете не было ничего, что можно было бы выделить отдельно, но в нём было всё, что он увидел, услышал, почуял и испытал за долгие годы жизни. Все узоры, что возникали в его сознании, минута за минутой, день за днём и год за годом сложились вместе. Спрессовались до короткого мгновения и стали вспышкой ослепительного розово-жёлтого пламени. За короткий миг он увидел и заново испытал всю красочную радость, упрямую неудержимость жизни. Он, словно маленький щенок на мощных лапах взрослого волка, упруго оттолкнулся от Земли, прыгнул из мрака навстречу этому свету... В этот миг время остановилось.
Ничтожная частичка солнечного луча навсегда пропала в чёрных стекленеющих зрачках волка. А луч, не заметивший этой потери, скользил дальше. Он приходил сюда миллиарды раз и, конечно, не мог помнить каждое живое существо, когда-либо жившее благодаря ему на этой холодной планете. Но он чувствовал то, чего не было у него самого: все их страсти, желания, надежды и страдания собирались и спрессовывались в плотный, очень яркий шар. И этот шар был во много раз ярче самого луча и породившего его солнца.