Аннотация: эссе на фильм М. Хуциева "Июльский дождь" (1966)
Нормальный летний дождь
Почему старые фильмы становятся классикой?
Почему ежегодно 9 Мая мы смотрим "Летят журавли" Калатозова и всё те же эпизоды волнуют нас до слёз?
Почему незамысловатая "Весна на Заречной улице" заставляет замереть на полтора часа перед экраном и сопереживать любви "простого рабочего парня"?
Почему картины Тарковского каждый раз становятся откровением, сколько бы ты их ни смотрел?
На эти вопросы я попытаюсь найти ответ не самым простым способом, а именно - путём анализа или, скорее, интерпретации одного из тех фильмов, что вряд ли войдут снова в моду, как танго или канделябры, потому что они вне моды, они нужны нам всегда.
"Июльский дождь" Марлена Хуциева. Он был признан худшим фильмом далёкого 1966 года. Его упрекали в безыдейности, в отрицании связи поколений, в отсутствии точности, ясности - да мало ли в чём! Тогда он стал важной вехой, индикатором только-только начинавшихся тревожных перемен в сознании человека. Но было, по-видимому, и ещё что-то - то, что делает этот фильм близким и понятным нам и сейчас, спустя несколько десятилетий.
Что же?
Кажется, в фильме есть всё. Вроде бы замкнутая в узком кругу жизнь достаточно замкнутой в себе девушки, в остальном - типичной девушки 60-х годов. Но это - на первый взгляд. Жизнь размыкается разными способами, исключительно кинематографическими приёмами. Зрительно - начиная с первых же кадров, где спешат куда-то по своим делам люди и машины. И через весь фильм проходят эти эпические планы Москвы, июльской - или осенней, залитой солнцем и внезапным дождём - или туманной, городской - или загородной. Параллельно с расширением в пространстве происходит и размыкание во времени: с этим людским потоком перемежаются вставки шедевров живописи Возрождения - спокойные лица людей и очеловеченные лики Мадонн, дающие разительный контраст с современной суетой. Индивидуальное и массовое. И наконец, при помощи звукового изображения - посредством несущего самую различную информацию радио, от нехитрого приёмника-транзистора, забытого на ветке берёзы в осеннем лесу, до уличного громкоговорителя. До нашего слуха долетают комментарии футбольного матча, мировые новости - так предстаёт современная действительность, не объемлемая никакими иными способами, - и музыка, уводящая нас в прошлое: Шопен, Бизе, джаз 30 - 40-х. Весь мир, все времена можно охватить, и ноктюрн, в который оформились ночные бдения Шопена, возвращает нас в те летние ночи иного века, в ту душу, где зародилась эта музыка. Вот она - связь времён, преемственность поколений не по крови, а гораздо больше - преемственность в самой жизни. И цель режиссёра - "всё воспринять и снова воплотить!"
Перед нами вся жизнь с многочисленными приметами и симптомами того времени. Времени, когда врага не вызывают на дуэль, а приятельски здороваются с ним при встрече ("эпоха мирного сосуществования"), когда у человека "в среднем триста-четыреста знакомых" (но ни одного по-настоящему близкого друга), когда любую проблему можно свести к шутке. И когда люди устают от этого "много шума из ничего" и ищут покоя и смысла - либо в уединении, либо в простом человеческом общении, путь даже заочно, по телефону. Так появляется героиня - современная девушка, выхваченная из толпы острым взглядом режиссёра и оператора. Постепенно мы входим в жизнь Лены, следим за развитием её чувства к Володе. Она становится близка нам. В какой-то момент даже возникает мысль, что режиссёр видит жизнь её глазами, столь часто смотрящими пытливо и вопросительно на нас, находящихся по сю сторону экрана. Кажется, что все кадры, в которых нет Лены, предстают перед нами с её позиции: и изгиб остывающей реки меж облетевших деревьев, и туманная осенняя Москва, где в кадры врывается тревожная музыка, словно передающая состояние Лены, и особенно - финальные сцены, эта предпраздничная суета, встреча ветеранов войны (отгремевшей всего 20 лет назад) у Большого, песни, многоголосый гул и лица молодых ребят и девушек, чья жизнь ещё впереди. Возможно, эта мысль о совпадении позиций режиссёра и героини не так уж и беспочвенна, ведь оба они принадлежат к одной эпохе и оба несут в себе эту тревогу, пронизывающую всё современное им существование.
В основе сюжета лежит развитие отношений главных героев. А точнее - развитие чувства Лены к Володе, поскольку отношение Володи к ней остаётся практически неизменным от начало до конца. Нам словно задаётся этот вечный вопрос: почему любишь человека? Любишь со всеми его недостатками, слабостями, пока в какой-то момент он не разочарует тебя, пока не откроется в нём что-то такое, чего любить нельзя, невозможно, не получится. Володя предстаёт перед нами и объективно - мы наблюдаем за его словами и поведением, и субъективно, с различных точек зрения. Вот даёт ему шутливую характеристику его коллега Алик: "Наш друг Володя... выполнен из современных металлов. Он антимагнитен, морозоустойчив, водонепроницаем, антикоррозиен. Его можно запустить в космос, и он не сгорит в плотных слоях атмосферы. Поэтому я за него спокоен". А вот характеристика, возникшая в разговоре Лены с двоюродной сестрой и повторяемая ею Володе, когда он делает ей предложение: "Я сказала всё, как есть, объективно, все твои достоинства... что ты добрый, непьющий, не скупой, не бабник ("...не лишён чувства юмора", - добавляет Володя, и она не может не согласиться), что у тебя лёгкий характер, что ты не трус". "Сказала объективно" - значит отстранилась. "Объективно" видны одни "достоинства". Но из суммы достоинств что-то никак не складывается индивидуальность. У Володи нет чётко выраженной линии поведения. Он делает то, что ему выгодно в данный момент, и с усмешкой говорит о тех, кто "играет в принципы". Днем он идёт вверх по ступенькам социально-житейской лестницы, а по ночам страдает от отсутствия веры в себя. Он боится страдания, как любой человек, боится плакать и болеть, и поэтому тренирует себя физически, плавая в осенней реке. Внешне он производит впечатление человека "довольно здорового" (хороша эта оговорка - "довольно" - в устах его коллеги), но ржавчина коснулась его изнутри. Обаятельный пройдоха, который "в воде не утонет, в огне не сгорит". Но почему-то его жалко, как может быть жалко человека, ущербного в чём-то важном. И Лене тоже становится жаль Володю. Поэтому она так мягко, тактично отказывает в ответ на его неуклюжее предложение руки и сердца. Она не сразу замечает его нравственную, духовную даже неполноценность. Это происходит постепенно, Володя раскрывается перед ней в его общении с другими людьми. Чужая квартира, где Володя поливает в отсутствие хозяев цветы и, по совместительству, обитает, "дом, где всегда чей-нибудь день рожденья", шумная компания Володиных коллег в ресторане, пикник в лесу, море. Лена и Володя остаются вдвоём лишь в начале и в конце, в остальное время она имеет возможность наблюдать любимого человека в его отношениях с самыми разными людьми. Происходит постепенное расширение - от дома к морю, - но, парадокс, оно даёт обратный результат: героиня окончательно замыкается в себе, отстраняется от любимого человека. Волны, шурша перебирающие гальку, пляж, проходящий совсем рядом поезд, море - и два совершенно самостоятельных, отдельных друг от друга человека. Не те две фигурки, медленно идущие, обнявшись, по рассветным улицам Москвы мимо сотен спящих ещё троллейбусов, фигурки, слившиеся затем в одну в поцелуе посреди широкой площади, ждущей нового дня, как сероватое прозрачное небо ждёт солнца, как сплетения проводов ждут прикосновения троллейбусных рогов. Нет, на осеннем опустевшем пляже мы видим двух отстранённых людей, две личности, разные, скрытые в самих себе и вряд ли имеющие желание искать и найти друг друга. И полную независимость получает Лена, сказав Володе: "...я не пойду за тебя замуж", освобождая и его, и себя от этой сковывающей, заставляющей стоять, скрестив руки на груди, неправды.
Итак, фильм "Июльский дождь" - о любви. А любовь - вечная тема искусства. Но и этого мало. Важна сама манера Хуциева, которую можно определить как "художественная документальность". Стиль Хуциева напоминает стиль Чехова: мелочи быта, скрытый психологизм, неоднозначность выводов - всё это способно потягаться с самой реальностью. Фильм освобождён от всего наносного, от идеологии, от того, что завтра уйдёт безвозвратно в прошлое, и поэтому-то так высока на самом деле была оценка, данная ему кинематографическим начальством в 1967 году - "худший фильм года". Да, худший, потому что он не о покорении пустыни, не о полётах в космос, не об открытиях, переворачивающих мир, а о том, что так близко и важно каждому из нас. О том, как сложно найти родного человека. И остаться при этом собой. Конечно, мы знаем, что идеал невоплотим, как недостижимо совершенство. И даже прекраснейшая музыка, как сказал кто-то из великих, вызывает в нас чувство печали, потому что самые божественные её моменты кажутся лишь высшей ступенью к Совершенству. Поэтому так дорожат художники вдохновением, а простые люди - счастьем. Или мечтой. Этим ведь в песне тешатся все... Поэтому дорожит Лена звонками Жени, случайного, минутного знакомого, давшего ей со своего плеча защиту от июльского дождя. Оттого-то ей и неважно, по большому счёту, существует ли Женя или это один его голос в телефонной трубке "материализовался" каким-то неведомым науке образом. Главное - он её слушает и понимает, и сама она оказывается способна понять его тоску по живой человеческой душе. Он - в роли того самого дневника, где она записала бы, что "день прошёл без особых событий; ничего не было". А человеку иногда бывает безумно важно выговориться кому-нибудь, другу ли, случайному ли попутчику, которого не встретишь больше никогда, или просто чистому листку дневника. Это даёт ему возможность понять самого себя, ведь материализовавшаяся мысль - сила, в которую мы склонны верить больше, чем во всё богатство пред-чувств и пред-мыслей, оставшихся внутри нас. И неважно, перейдут ли отношения Лены и Жени на новый уровень, или повиснут в воздухе, как витают их голоса между двух телефонных аппаратов. Ведь нереализовавшаяся возможность всегда кажется прекраснее реальности, а путь бывает иной раз важнее конечной цели.
В любом случае этот фильм не только о потере любви, но и о нежданном, случайном обретении живой человеческой души. И эта вторая тема утверждается самим название, становясь тем самым, может быть, даже важнее первой. Июльский дождь. Летний дождь, омывающий всё вокруг. Дождь, сводящий людей, связывающий их тонкими незримыми ниточками, которые так страшно и нелегко порвать.
Этот фильм вызывает к размышлениям. Он оставляет после себя двойственное чувство: свершилось что-то удивительное, но оно словно не завершено. Довершаем его мы сами, внутри себя. Поэтому к хорошему фильму возвращаешься всегда, как к хорошей книге, которой есть что сказать читателю вне зависимости от эпохи, к которой он принадлежит.