Поскольку особых оснований уповать на лучший мир нет и поскольку
все остальное, по-видимому, в той или иной мере оказывается
недейственным, мы вынуждены настаивать на том, что
литература - единственная форма нравственного страхования,
которая есть у общества; что она неизменное противоядие
принципу "человек человеку - волк"; что она приводит наилучший
довод против любого массового, тотального решения, хотя бы
потому, что вся она от начала и до конца - о человеческом
разнообразии и в этом ее raisond'etre (*).
И. Бродский
Глава 1.Война в Зазеркалье
Наступило время разбрасывать камни.
Идею утопического мира счастья, свободы и справедливости, на которой выросло несколько поколение советских людей, можно считать первой жертвой рухнувшего коммунистического режима. Мало того, что подобные идеи сейчас откровенно не популярны. По закону психологической компенсации степень их неприятия тем выше, чем сильнее была когда-то вера в утопию. Своего рода парадокс: наиболее талантливые изображения "светлого будущего" в период крушения мечты становятся главными мишенями критических нападок.
Донести до читателя захватывающие картины "коммунизма с человеческим лицом" стремились многие отечественные фантасты. Но по уровню научной состоятельности, психологической глубины и эмоциональной яркости никто из них не мог соперничать с объединенным талантом А. и Б. Стругацких. В итоге мир "полуденной" утопии обрел собственное автономное существование в культурном пространстве Текущей Реальности, превратившись в символ одного из самого желанных ее Отражений.
Хотя сейчас очевиднее, чем когда-либо, что мы никогда не будем в этом мире жить, расставание с его идеалами - процесс нелегкий, а порой и весьма мучительный. Особенно для тех, кто искренно верил в эти идеалы, кто считал (и считает) Стругацких своими Учителями. Повесть А. Лазарчука "Все хорошо" может служить примером такого прощания. Блистающий мир Полдня воспроизведен на ее страницах с традиционным для одного из лучших отечественных фантастов "четвертой волны" мастерством. Но мгновенно узнаваемые любым поклонником Стругацких характерные реалии и персонажи, щедрой и умелой рукой рассыпанные на страницах повести, вводят в заблуждение: на самом деле это не их мир.
"- Он что - слишком отличается?
- Формально - нет. Но впечатление от него совсем другое" 1.
Из середины девяностых не могут не бросаться в глаза "странноватые лакуны" в организации утопического социума. Однако попытка их заполнить потребовала столь радикальных изменений, что прежний мир Полдня растаял как мираж.
Он и был с самого начала миражом, оптическим обманом. Только вот что считать Реальностью? Ведь если в процессе восприятия окружающий мир и отражается в индивидуальном сознании, то об искажающих свойствах этого зеркала мы часто не имеем ни малейшего представления. Поэтому даже привычные образы человеческой культуры на поверку нередко оказываются подобием набоковских "неток" - заведомых артефактов, приобретающих облик знакомых вещей только в зеркале особой кривизны.
"Одним словом, у вас было такое вот дикое зеркало и целая коллекция разных неток, то есть абсолютно нелепых предметов <...> но зеркало, которое обыкновенные предметы абсолютно искажало, теперь, значит, получало настоящую пищу <...> нет на нет давало да, все восстанавливалось, все было хорошо, - и вот из бесформенной пестряди получался в зеркале чудный стройный образ" 2.
В предисловии к своей повести Лазарчук отмечает: "Высшая правота Стругацких вряд ли выразима словами, как всякая высшая правота". Действительно, в мире Полдня "все было хорошо" при условии, что этой "нетке" соответствовало магическое зеркало мечты. Особое состояние сознания, вне которого нам предстала бы лишь отвлеченная игра ума, слабо связанная с Текущей Реальностью.
У автора "Опоздавших к лету" свое, "турбореалистическое" зеркало - мировидение, весьма далекое от раннеутопических взглядов Стругацких. Впрочем, их последние романы "полуденного" цикла - "Жук в муравейнике" и "Волны гасят ветер" - демонстрируют ощутимое разрушение исходного "чудного образа". Повесть "Все хорошо" хронологически располагается как раз между этими романами. В ней уже не осталось и следа от приподнято-радостной атмосферы первых книг цикла, ее полностью заменило тревожное чувство приближающейся катастрофы.
Так же не случаен и выбор Лазарчуком главных героев: это Стас Попов из "Малыша", в результате необратимой и непонятной трансформации (вот он, долгожданный контакт!) теперь только внешне напоминающий прежнего Стася, и Аля Постышева из "Далекой Радуги", у которой до сих пор не изгладились из памяти картины разыгравшейся на Радуге трагедии. "Сейчас не было ни Волны, ни бледных мальчишек и девчонок на площади перед кораблем - но давило, давило со всех сторон... волна была невидима" 1.
Повесть начинается сценой полета на потерявшем управление глайдере - наглядная метафора той ситуации, в которой оказалась у Лазарчука человеческая цивилизация. На всем протяжении повести мы не увидим ни одного по-настоящему счастливого лица. Если кто-то из героев и рассмеется (в виде исключения), то невесело. Тут не до веселья - нужно спасать мир. Шансов, естественно, практически никаких, но куда деваться? Надо делать свое дело, выполнять свой долг, идя наперекор всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам... "Мы что, опять защищаемся от вторжения?" - вопрос явно риторический. Практически во всех лазарчуковских Отражениях подобная ситуация скорее норма, чем исключение.
Для характеристики мира "Все хорошо" достаточно мимоходом брошенного замечания, что "оружия было непривычно много". Даже в утопии герои Лазарчука не в силах без него обойтись. Впрочем, избыток самого разнообразного вооружения - "фирменная" особенность его произведений. Последний роман, например, так прямо и называется "Все способные держать оружие..." В рассматриваемой повести оружия хватает всем желающим поучаствовать в "самой увлекательной из охот", а уж обращаться с ним они еще как способны. В общем, на войне как на войне.
Помимо жесткого динамичного сюжета турбореализму свойственны также типичные черты постмодернистской прозы. Поэтому определенное развлечение может доставить узнавание разбросанных по тексту скрытых цитат и аллюзий - насколько хватит читательской эрудиции. Скажем, Александр Васильевич - он же дон Кондор в "Трудно быть богом" - получает звучную фамилию Суворов, становясь полным тезкой гениального полководца (и в какой-то степени его инкарнацией). Но Суворова знают все, а вот раненый в ногу отставной прогрессор Боб Загородкин далеко не каждому читателю (если он, конечно, сам не из фэновской среды) напомнит Бориса Завгороднего - знаменитого волгоградского фэна, непременного участника всех мероприятий, имеющих хоть какое-то отношение к фантастике. На одном из них он даже умудрился сломать себе ногу...
И все же, несмотря на явную ироничность отдельных пассажей, развенчание утопии для Лазарчука - вещь более чем серьезная. Основной полемический заряд "Все хорошо" заключается в обнажении самого механизма, благодаря которому удалось реализовать столь завораживающие идиллические пейзажи. Вместе с героями повести автор стремится найти главную "пружину", приводящую в движение этот своеобразный "Городок в табакерке". (И с таким же, как в сказке Одоевского, результатом.)
Хотя, на первый взгляд, данный механизм настолько прост, что способен разочаровать взыскательного читателя: по версии Лазарчука все сводится к поголовному "зомбированию" жителей Земли. Посредством внедрения в их сознание установок на "бесконфликтность и девиацию личных интересов" искомая цель достигается автоматически. "Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках" 3. Стругацкие сами упомянули эту идею в качестве потенциальной возможности. Оставалось лишь потянуть за ниточки едва намеченных тенденций - и мы уже в утопическом Зазеркалье. "Добро пожаловать в страну Оз" 1.
Глава 2.Круги утопии
Но стоит чуть внимательнее присмотреться к предложенной модели, как сразу возникают вопросы. По явно неубедительным "соображениям секретности", например, совершенно не охвачена гипноизлучением Периферия, обитатели которой в мире Полдня составляют значительную часть земной популяции. Излучение действует исключительно на Землю, но при этом практически отсутствует дисперсия реакций среди облучаемого населения.
А ведь у тех же Стругацких можно найти достаточно подробное описание возможных последствий, связанных с массовым применением гипноизлучения. Система лучевых башен, созданная в Стране Отцов на Саракше, по сути представляла одну гигантскую машину, с помощью которой "Неизвестные Отцы направляли волю и энергию миллионных масс, куда им заблагорассудится". Формально ее можно было использовать не только для обмана, но и для воспитания масс. По крайней мере, именно такую цель преследовала подпольная группировка просветителей:
"Современный человек по натуре - дикарь и зверь, говорили они. Воспитывать его классическими методами - это дело веков и веков. Выжечь в человеке зверя, задушить в нем животные инстинкты, научить его добру, любви к ближнему, научить его ненавидеть невежество, ложь, обывательщину - вот благородная задача, и с помощью башен эту задачу можно было бы решить на протяжении одного поколения..." 4.
Впрочем, на этом сходство заканчивается. Если в варианте Стругацких расслоение общества под воздействием подобного излучения имеет принципиально неустранимый характер, то у Лазарчука лишь вскользь упоминается о росте психических заболеваний на начальном этапе. В его повести фигурирует только один (!) стопроцентный человек на фоне многочисленных гомункулюсов и андроидов, который сохраняет способность к критическому анализу действительности. Поразительно низкий процент устойчивых к излучению людей требует специального и неочевидного объяснения.
Но гораздо интереснее другой момент. Опять же у Стругацких можно обнаружить подсказку, позволяющую логично увязать особенности модели Лазарчука со спецификой мира Полдня. Речь идет о самом последнем романе "полуденного" цикла, о котором ходило множество слухов и легенд, но который так и не был (и не будет) написан. Недавно Б. Стругацкий приоткрыл завесу тайны, рассказав, в частности, об удивительном мире Островной Империи.
Этот мир и впрямь был устроен весьма оригинально - в виде трех концентрических кругов, разделявших все социальное (и физическое) пространство на три изолированные друг от друга области. Причем в совокупности они охватывали весь возможный спектр человеческих проявлений, от самых низменных до самых высших - своего рода Ад, Чистилище и Рай. "Каждый рожденный в Империи неизбежно оказывался в "своем" круге, общество деликатно (а если надо - и грубо) вытесняло его туда, где ему было место, - в соответствии с талантами его, темпераментом и нравственной потенцией" 5.
А теперь сократим число кругов до двух, оставив только Центр и Периферию. Как следует из описания Островной Империи, в ее центре царил Мир Справедливости, практически ничем не отличающийся от мира Полдня. Он же будет располагаться и в нашем Центре. Роль "вытесняющего" механизма с успехом сыграет гипноизлучение, под действием которого разделение исходной популяции происходит в автоматическом режиме.
Центральный "теплый, приветливый, безопасный мир" - это, конечно же, Земля, коль скоро только на нее и действует гипноизлучение. Соответственно, подавляющее большинство ее обитателей составляют также лишь те, кто восприимчив к внушению. Все же прочие, имеющие на гипноизлучение аномально-негативную реакцию, естественным образом вытесняются на Периферию - то есть по отношению к Земле в Ближнее и Дальнее Внеземелье.
Заодно мы получили ответ на вопрос: "Почему андроидам запрещено жить на Земле?" В отличие от людей, у андроидов реакция на гипноизлучение (по крайней мере, на ту часть его спектра, которая отвечает за модификацию поведения) "нулевая в обоих смыслах". Для земного "царства сомнамбул" такая способность представляет потенциальную угрозу, и одновременно она же помогает преодолевать лучевой барьер: "Андроиды посещают Землю - и ничего!" 1. Остается только уповать на официальный запрет...
Однако пребывание в поле излучения не проходит бесследно даже для восприимчивых к нему людей. Вспомним роман С. Лема "Возвращение со звезд": платой за подавление естественной агрессивности человека (а как еще добиться бесконфликтности?) становится неизбежное измельчание его души. Трансформируется сама сфера мотиваций, смещаясь в сторону комфорта и безопасности. Поэтому обитатели Земли рискуют оказаться в роли уэллсовских элоев - со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Что же касается индивидов, отягощенных неподавленной естественной (а то и избыточной) агрессивностью, то они найдут разрядку в первопроходческой деятельности по освоению Периферии. "Этим кругом Империя ощетинивалась против всей прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары" 5. Иными словами, все те жизненно необходимые функции, на исполнение которых обитатели Центра не способны в принципе, с успехом возьмут на себя обитатели Периферии. За счет предварительного отделения "чистых от нечистых" у нас, как в известной поговорке, и волки оказываются сыты, и овцы целы.
Кроме того, такая модель идеально соответствует самому миру Полдня, где космическая экспансия, подобно мощному пылесосу, естественным образом "высасывает" весь потенциально деструктивный для Центра элемент. "Внешний круг был клоакой, стоком, адом этого мира - все подонки общества стекались туда, вся пьянь, рвань, дрянь" 5. Да и какая, в конце концов, разница, что именно бороздит просторы Периферии - белые субмарины или Д-звездолеты!
Глава 3.Черный ящик Пандоры
Вопреки распространенному заблуждению, секрет живучести и притягательности утопий заключается отнюдь не в железной логике запланированного "счастья для всех". На самом деле его источник скрыт в глубинах бессознательного, алогичного по своей природе. Вот почему утопию, как и мечту, бесполезно опровергать путем рациональной критики. Клин вышибают другим клином.
Возможно, по этой причине Лазарчук в своем опровержении и не стремится быть логически безупречным. Он движим состоянием духа, а не рассудка. И это состояние столь же правомочно и бесспорно, как и вдохновение мечтой. Не отягощены рефлексией и его герои, все ясно без слов. Лишь вырвется горестное восклицание у Эспады: "Получается, мы - стадо? Или - кто?" Само осознание, что тебя как скотину загнали, не спрашивая, в кем-то измысленный рай, наделяет иммунитетом к любым доводам.
Но отсюда следует, что мир "Все хорошо" есть такая же "нетка", как и мир Полдня. И также уязвим для непредвзятого анализа. Во всяком случае, лакун в его социальном устройстве ничуть не меньше, чем у Стругацких. Возьмем хотя бы режим тотальной секретности вокруг ситуации с гипноизлучателями (в "домассачусетский" период).
Всемирное правительство гипногенистов было тайным с самого начала. По аналогии с легендарным Союзом Девяти, будто бы незримо контролирующим технологический аспект человеческой цивилизации, его можно назвать Союзом Шестнадцати - в соответствии с общим числом гипногенистов. Однако не маловато ли их для столь грандиозной задачи? Даже техническое обслуживание гипнооборудования (профилактика, ремонт, возможная модернизация и т. п. - все-таки полтора века эксплуатации!) требует наличия подготовленного персонала, явно превышающее это число. Не менее важно обеспечить контроль над всей информацией, связанной как с функционированием гипнооборудования, так и с деятельностью самих гипногенистов. "Потом оказалось, что есть специалисты, которых как бы нет, и есть работы, которые как бы не проводились, и есть что-то еще..." 1.
Поскольку в положение марионеток попадают и члены Мирового Совета, на Союз Шестнадцати в значительной степени перекладывается реальная ответственность за судьбу человечества. В свою очередь, фактическая подмена Мирового Совета вновь требует беспрепятственного доступа к информационным ресурсам, в том числе и закрытым. К тому же выработка квалифицированных решений невозможна без целого штата аналитиков, располагающих всей имеющейся информацией.
А теперь вспомним, что прямым следствием гипнооблучения является редуцирование мотивационной сферы. Поэтому на гипногенистов ложится дополнительная обязанность стимуляции увядшего человечества путем подбрасывания "квазиважных проблем". Союз Шестнадцати вынужден действовать активно, что опять же увеличивает число людей, посвященных в его деятельность.
В конечном итоге мы получаем громадный многоступенчатый управленческий аппарат, который находится абсолютно вне контроля со стороны человеческого общества. Скрыть существование такого монстра уже невозможно, но и противопоставить его непрерывно возрастающей мощи тоже нечего: все прочие структуры либо фиктивны, либо (прямо или косвенно) обслуживают его интересы. Не потому ли Бромберг, один из Шестнадцати, на страницах повести столь легко и неоднократно выбалтывает "высшую тайну Земли"?
Как отмечал в своем знаменитом эссе сам Лазарчук, главным делом любого подобного аппарата "является только сохранение состояние гомеостаза" 6. С определенного момента новоявленный Голем начинает функционировать по своим собственным законам, независимо от первоначальных целей, поставленных перед ним Пользователем. Более того, он может начать свою игру с Пользователем, провоцируя его на принятие решений в "големическом" русле.
Монополия на информацию значительно облегчает манипулирование подобного рода. Не случайно в мире "Все хорошо" "именно информация, информационные массивы, являются основным объектом воздействия". Существует два основных способа такого воздействия: нежелательную информацию можно либо блокировать, либо искажать. Но первый способ противоречит логике развития постиндустриального (информационного) общества, поэтому его применение ограничено. Распространенную практику утаивания в мире "Все хорошо" демонстрирует решение проблемы "детей дюн" на Пандоре.
"Дело осложнялось необходимостью, с одной стороны, соблюдать крайнюю степень секретности <...> а с другой - слишком большим количеством людей, уже посвященных в проблему. Решение было выбрано старое, но верное: шумовая завеса. По различным каналам, включая такой, как мягкое подпороговое внушение через Мировую сеть, удалось настроить общественное мнение на негативное, недоверчивое восприятие любой информации о Пандоре. Теперь это была планета легенд и слухов, населенная сумасшедшими прогрессорами и не менее сумасшедшими учеными, которые валяют дурака, хулиганят и развлекаются особенным способом, и поэтому ничему о Пандоре верить нельзя..." 1.
Однако искажение информации - оружие обоюдоострое. Виртуальности множатся: "На определенном этапе накачки уже не удается проследить, откуда приходит та или иная иллюзия" 1. Совершенно естественным образом функции контроля переходят к самой Мировой Сети - точнее, к скрывающейся за ней "Массачусетской машине". Средство превращается в цель, хотя еще Лем предупреждал: "Поскольку подключенный к обществу "внечеловеческий" регулятор ("черный ящик") тяготеет к тем или иным проявлениям криптократии, постольку нежелательной является любая форма общественного гомеостаза, использующая "правящую машину"" 7.
На смену криптократии гипногенистов приходит машинная криптократия в квадрате. Или даже в энной степени, потому что контроль над побочными последствиями здесь уже невозможен в принципе. Непредсказуемость этих последствий с неизбежностью ведет к изменению человеческой природы. Ведь человечество отныне лишь средство достижения главной цели "правящей машины" - поддержания гомеостаза.
"В действительности "черный ящик" будет идти еще более окольными путями, шаг за шагом, "не ведая, что творит", поскольку он стремится к состоянию ультрастабильного равновесия, а открываемые или используемые для поддержания этого равновесия корреляции явлений отражают очень сложные процессы, которые он не изучает и о причинах которых ничего не знает (то есть не обязан ничего знать). В конце концов лет через сто может оказаться, что ценой, которую пришлось заплатить за рост жизненного уровня и уменьшение безработицы, служит хвостик, вырастающий у каждого шестого ребенка, или общее падение показателя интеллекта в обществе (ведь более умные люди в большей мере мешают регулирующему действию машины, и она будет стараться уменьшить их число)" 7.
В мире "Все хорошо" результатом такого регулирования становится сокращение общей численности людей с пятнадцати миллиардов до одного. "Это значит только одно: машина поняла задачу по-своему, по-машинному. И по-своему ее исполнила. Получив результат. Человечество похудело, совершенно этого не заметив. Вписалось наконец в экосферу" 1.
Обратим внимание на многозначительное совпадение: в Текущей Реальности термин "золотой миллиард" в последнее время приобрел широкое хождение на Западе, где он означает совокупное население стран "первого мира". Согласно расчетам западных специалистов, ограниченность земных ресурсов ставит естественный предел дальнейшему росту стандартов потребления и распространению их на все население планеты. А отсюда уже остается один шаг до признания необходимости искусственного "похудения" последнего...
Глава 4.Вопросы и сомнения
Чем дальше в Зазеркалье, тем "страньше и страньше". Смысл истинной подоплеки происходящих событий грозит совсем потеряться под напором новых фактов и их интерпретаций. Трудно судить, было ли так первоначально задумано автором, или же это невольное следствие "девиации информационных потоков", но на определенном этапе читатель оказывается совершенно дезориентированным. А уж к финалу вопросов набирается намного больше, чем ответов. Да и где гарантия, что финальное объяснение является окончательным?
На первый взгляд, в повести машинной криптократии противостоит цивилизация Ковчега, креатурами которой оказываются "дети дюн". Однако в "Малыше" она фигурирует как свернувшаяся цивилизация, в принципе избегающая контактов с другими разумными существами. Ее неожиданное пробуждение к активности ничем у Лазарчука не мотивировано. Конечно, можно сослаться на непостижимую природу инопланетного разума, но тогда прав Рудольф Сикорски, решительнее других защищавший земную цивилизацию от всех мыслимых форм инопланетной инвазии. В конце концов, чем власть машинного разума, созданного самими людьми, лучше разума совсем уж нечеловеческого? Итог все равно один: "Мы, люди - проиграли. Когда бьются высшие силы - проигрывают люди" 8.
Чем-то это напоминает ситуацию, сложившуюся в том же "Малыше", когда по образному выражению Горбовского "между нашими двумя цивилизациями, как между молотом и наковальней, оказалась сейчас третья", представленная Малышом. Теперь между молотом и наковальней оказалось само человечество. По крайней мере, в одной из версий Суворова: "Человечество выступает как орудие... ну, борьбы - не совсем то слово..." Если человечество является объектом этой борьбы, то кто же тогда ее субъекты?
По мнению Суворова, один из субъектов известен точно. Это Странники, самая, пожалуй, загадочная цивилизация (если они, конечно, являются цивилизацией). А в последние двадцать лет "их становится как-то неприятно много". Заключительная стадия процесса вторжения? Во всяком случае, использование технологии Странников для модернизации Машины хорошо укладывается в такую версию. Стас Попов, впоследствии оказавшийся в числе "детей дюн", исчез как раз во время исследования искусственного спутника Странников около Ковчега. Относительно же его загадочных обитателей еще "Комов полушутливо предположил, что аборигены и есть Странники - угомонившиеся, насытившиеся внешней информацией, замкнувшиеся на себя" 9.
И этот вездесущий янтарин... По словам Горбовского, профессионального Следопыта с огромным стажем: "Начинает казаться, что космос засижен Странниками как мухами... Смешно: на Луне - туннель из янтарина! <...> Старый такой, в пыли весь". Впрочем, не исключен вариант, что Горбовский для большего эффекта немного преувеличил. Уж он-то должен помнить, что во всех обнаруженных сооружениях Странников не было ни пылинки, несмотря на их многовековую давность! Но сам янтарин без всякого преувеличения можно назвать опознавательным клеймом Странников, бесспорным свидетельством их присутствия. И вряд ли случайно на страницах "Все хорошо" "ровный вечный свет" янтарина сопровождает любое из местопребываний Пирса: от лаборатории в Западной Сахаре до заброшенных кобальтовых шахт на Пандоре.
История с последней разработкой Пирса вообще дает богатый материал для ассоциативного метода. Именно вблизи развалин пирсовской лаборатории оказался Стас Попов, пройдя через вариатор (творение Странников). Обнаруженный им мертвец с древним автоматом ("немецкий МП-40, знаменитая в свое время машинка...") перекликается со скелетом фашиста, прикованного к пулемету из детской фантазии Антона в "Трудно быть богом" - символе прошлого, которое невозможно изменить. Обратной дороги (в мир прежней гармонии) уже нет.
Далее следует бредовое видение Стаса, в котором "вперед со страшной скоростью неслось по-своему прекрасное металлическое насекомое, стройное, шипастое, удлиненное, смертоносное..." Практически точное описание подлинного облика героини лемовской "Маски" выявляет еще один скрытый смысл происходящего. За внешне невинной и прекрасной оболочкой до поры прячется нечто, абсолютно чуждое всей этой блестящей мишуры. И оно постепенно осознает себя, свою инаковость...
Майя Глумова, историк по образованию, обнаруживает следующую закономерность, связанную с представлениями о Странниках: "Динамика за восемьдесят лет. Корреляция с реальными находками. Все очень странно. Представления опережают находки примерно на пять лет". Косвенное свидетельство манипулирования массовым сознанием налицо, а ведь Машина работает всего полвека! Восемьдесят лет назад ее просто не было. Для обозначения этого неизвестного и явно чуждого людям фактора, влияющего на человеческую цивилизацию, термин Странники годится не хуже любого другого.
Как замечает сам гомункулюс Попов: "Все ложные объяснения всегда по касательной проходят рядом с истиной". Идею о зарождение нечеловеческого разума в Машине нельзя назвать совсем ложной - Машина стала важнейшим инструментом инвазии Странников. Своих андроидов Пирс начал создавать "шестьдесят лет назад, когда всеми почему-то овладела идея о скором вторжении Странников". "Дети дюн", точные (до субвакуумного уровня) копии исчезнувших при странных обстоятельствах людей - яркий пример неземной технологии. Но создание программных копий человеческих сознаний разрабатывалось в рамках проекта "Валгалла", "как раз накануне Массачусетского скандала. Собственно, это и разрабатывалось под ту машину..."
Машина, андроиды, "дети дюн" - сплетенные в единый "гордиев узел"... Подобно героине "Маски", они не сразу осознают нечеловеческое в себе. И не понимают, что все их метания, попытки хоть как-то рационализировать происходящее не могут ничего изменить: этот узел будет разрублен нечеловеческой волей.
Теперь маски сброшены. "Дети дюн" - апостолы новой нечеловеческой расы (недаром среди них присутствуют Петр и Павел). Прежний мир рухнул. Эпоха глобального шока - идеальные условия для тотального отбора.
Кто остается в финале "Все хорошо"? Гомункулюс Попов, практически бессмертный и неуничтожимый, владеющий таким объемом информации, что это уже сравнимо со всеведением. И женщина, несущая в себе его информационную копию - подобно Еве, созданной из ребра Адама.
Они собираются идти дальше...
Глава 5.Суд предков
В повести Лазарчука миру Полдня подписан приговор (и приведен в исполнение). Но присутствуют ли среди судей сами люди? Ведь в противном случае останется лишь констатировать факт успешной прогрессорской операции, проведенной кем-то извне.
Между тем любое Отражение представляет целый мир со своими, только ему присущими особенностями и взаимосвязями. Игнорировать их невозможно, если соблюдать хотя бы видимость объективного подхода. Кроме того, законы собственного мира являются для его обитателей высшей Реальностью. Поэтому подлинный приговор миру может быть вынесен только изнутри: никто, кроме живущих в нем, не способен на такую степень ответственности.
Формально мир "Все хорошо" рушится вследствие внешней целенаправленной экспансии. Наступает момент, когда скрыть его постепенное перерождение во что-то чуждое человеку уже невозможно. Однако напрашивающаяся причина относится как раз к категории "человеческого, слишком человеческого". В современной психологии хорошо известен этот феномен. Нечто вытесняется из нашего сознания и проецируется вовне, на периферию освоенной части ойкумены - в традиционное обиталище наиболее иррациональных человеческих страхов.
Согласно Юнгу, вытесненные комплексы обладают подобием сознания, заимствуя энергию у Эго. Со временем они способны усилиться настолько, что полностью подчиняют сознание себе. Внутренний мир человека при этом оказывается оккупированным ставшими для него совершенно реальными образами, вторгшимися из бессознательного. Когда-то подобное состояние называли одержимостью (бесом). Конкретное мышление невольно наделяет даже самые ирреальные образы материальными носителями, откуда и берет начало многочисленная потусторонняя живность. Но в качестве метафоры эти псевдосущности только способствуют выявлению смысла.
Возвращаясь в мир "Все хорошо", стоит вспомнить поговорку: когда люди оставляют церковь, ее занимает дьявол. Но ни церковь, ни дьявол в этом не виноваты. Подобная оставленность в повести специально подчеркивается: "Вам, когда вы возвращаетесь, не бросаются в глаза простор и пустота на Земле?" Человеческого стало намного меньше, и не только в буквальном смысле (из-за уменьшения численности землян на порядок). Наступившие как бы сами собой "мир, покой, благополучие, всеобщая любовь и взаимоуступчивость" одновременно лишили мир чего-то очень важного...
Проницательный Горбовский признается: "У меня ощущение, что мы все - человечество, что ли, - вселились в покинутый дом. Но не совсем покинутый" 1. И в доме кто-то есть, скрывающийся в темных недоступных углах, то и дело оставляющий следы своей непостижимой деятельности... Возможно, именно он является теперь настоящим хозяином?
В свое время Достоевский писал о "социалистическом рае" как о мире, где "черти сразу показали свое могущество", обрушив на человечество поток сказочных открытий:
"О, конечно, сперва все бы пришли в восторг. Люди обнимали бы друг друга в упоении <...> они, может быть, ходили бы или летали по воздуху, пролетали бы чрезвычайные пространства в десять раз скорей, чем теперь по железной дороге, извлекали бы из земли баснословные урожаи, может быть, создали бы химией организмы, и говядины хватило бы по три фунта на человека, как мечтают наши русские социалисты, - словом, ешь, пей и наслаждайся. <...>
Но вряд ли и на одно поколение людей хватило бы этих восторгов! Люди вдруг увидели бы, что жизни уже более нет у них, нет свободы духа, нет воли и личности, что кто-то у них все украл разом, что исчез человеческий лик, и настал скотский образ раба, образ скотины" 10.
Для сравнения посмотрим на то же Отражение Полдня глазами уроженца другого мира, более близкого к Текущей Реальности: "Страшно... Как представишь себе всю ихнюю чертовщину - все эти мгновенные скачки на сотни километров без самолетов, без машин, без железных дорог... эти их здания выше облаков, невозможные, невероятные, как дурной сон... комнаты-самобранки, еда прямо из воздуха, врачи-чудодеи..." 11.
Среди героев "Все хорошо" встречается "Вадим Дубровин, один из открывателей Саулы" - прямая ссылка на "Попытку к бегству". Целых два произведения было у Стругацких - "Попытка к бегству" и "Парень из преисподней", - в которых мир Полдня оценивался фактически нашими современниками. И в обоих случаях происходило своего рода отторжение. Люди уходили обратно, в свои не самые благополучные миры, ясно чувствуя: этот рай не для них.
Гаг даже не очень-то скрывает, как ему не по нутру "весь этот лукавый обманный мир, где у людей есть все, чего они только могут пожелать, а потому желания их извращены, цели потусторонни и средства уже ничем не напоминают человеческие" 11. Саул, человек интеллигентный, осторожно намекает: "Как жаль, что нельзя уничтожить одним махом всю тупость и жестокость, не уничтожив при этом человека..." 12.
Намек Саула обретает пугающе реальный смысл в "Жуке в муравейнике", когда человека (Льва Абалкина) уничтожают уже непосредственно. Не случайно "Все хорошо" более всего "рифмуется" именно с этим романом. Его основные персонажи - Максим Каммерер, Майя Глумова, Рудольф Сикорски и Айзек Бромберг - активно действуют и у Лазарчука. Есть там свои "подкидыши" - "дети дюн". В роли "автомата Странников" выступает бывший человек Стас Попов, один из "детей дюн". И все они, словно актеры, разыгрывают хорошо знакомую пьесу. "Невозможно было отделаться от ощущения странной нарочитости происходящего" 1.
Гомункулюс Попов с неудержимостью посланной пули, еще не зная истинной цели, еще не понимания смысла своих метаний, будто бы случайных, неумолимо приближается к самому сердцу иллюзорного мира. Только уже в роли не безобидного жука, но ангела возмездия. На этот раз "детонаторы" не понадобятся - он сам воплощает и детонатор, и бомбу.
За ним по пятам, как и тогда, идет Каммерер. Как и тогда, его судьба - опоздать. Сикорски, после "дела Абалкина" ушедший в отставку, все-таки вынужден будет встретиться с Поповым. Зафиксировать еще одно, куда более тяжкое поражение. И - произвести финальный выстрел. Никак не обойтись без Бромберга, "который не совсем Бромберг, а так... представитель...", и который теперь не столько разоблачает тайны, сколько является их хранителем. Что касается Майи Глумовой, то она станет преданной подругой новому изгою...
В отличие от Льва Абалкина гомункулюс Попов исполняет свою миссию - уничтожает этот "лукавый обманный мир", выродившийся в чистую виртуальность. Но Попов не человек, и за его спиной стоят явно не люди. Для Сикорски, например, нет никаких сомнений в сознательном акте агрессии со стороны некоей сверхцивилизации, самовольно присвоившей себе право решать за людей, как им следует жить. "Потому что боги пришли, не спрашивая разрешения. Никто их не звал, а они вперлись и принялись творить добро. <...> И делали они это тайно, потому что заведомо знали, что смертные их целей не поймут, а если поймут, то не примут..." 13.
Глава 6.Спящий просыпается
Но не все так просто даже с виртуальными мирами. Ведь то, что мы традиционно привыкли понимать под реальностью, тоже не более чем лабиринт виртуальных конструкций ("описаний мира"), где можно бесконечно блуждать в напрасных поисках самого "правильного" описания. Подобная проблема актуальна не только для человеческой расы: в Отражении Полдня известно о существовании разумных негуманоидов, которые "рассматривают человека со всей его техникой не как явление реального мира, а как плод своего невообразимого воображения..." 9.
В то же время и абсолютно ложными подобные конструкции назвать нельзя, пока в них кто-то верит. "И пока есть хоть одна душа, где наше дело живет и побеждает, это дело не погибнет" 14. Найдется ли в мире "Все хорошо" хоть один человек, который был бы кровно заинтересован в действиях Попова? Только тогда внешнее вмешательство получало бы определенное оправдание, могущее соперничать с правотой Сикорски.
Однако наличие такого человека означает, что в "теплом, приветливом, безопасном мире" кому-то плохо! Кто-то из его обитателей не приемлет само устройство (описание) этого мира уже изнутри. Причем не приемлет настолько, что готов содействовать его разрушению.
Сразу же отметим, что "дети дюн" и андроиды, составляющее подавляющее большинство внутренней оппозиции мира "Все хорошо", не подходят для этой роли: все-таки интересы людей должен представлять человек. А единственный среди них человек - Александр Васильевич - давно не отождествляет себя с земным человечеством. Как бывший прогрессор со стажем он слишком привык смотреть на окружающий мир со стороны. И возглавляемая им тайная организация действует типичными прогрессорскими методами, мало чем отличаясь в этом отношении от Союза Шестнадцати.
В результате у нас остается одна Майя Глумова, и только она полностью удовлетворяет нашим требованиям. В тех немногих эпизодах "Все хорошо", где она появляется, мы видим и плохо скрываемое страдание. Трагедия Льва Абалкина, в отличие от всех остальных, причастных к этому делу, стала и ее личной трагедией. Лишь для нее он был живым (реальным) человеком, а не бесплотным фантомом из бумажных донесений. Даже его Учитель был вынужден расписаться в своем бессилии. (На могиле Абалкина можно было бы с полным правом воспроизвести известную эпитафию Г. Сковороды: "Мир ловил меня, но не поймал".)
Главная беда Абалкин заключалась в том, что он был слишком реален для виртуального идеала. Майя Глумова, оказавшись единственный человек, сумевшим хоть как-то понять несчастного "подкидыша", тем самым выдерживает экзамен на подлинность своих суждений об окружающем мире. Произошедшая трагедия окончательно открывает ей глаза на его мнимую справедливость. Во всяком случае, в повести Лазарчука у ней никаких иллюзий уже не осталось. "Я знаю, они убьют и тебя. Они всех готовы убить", - говорит Глумова другому "подкидышу" (из дюн). И действительно, мы видим, что убийства уже начались: "на белом полотнище лежали в ряд, прикрытые по грудь таким же полотнищем, полтора десятка тел. Тел людей". А по следу мятежного гомункулюса идет Каммерер, у которого "светлые холодные глаза" человека, готового на все...
Совершенно искренне и бескорыстно Глумова, насколько это в ее силах, помогает новому "подкидышу". Действует так, как подсказывает ей сердце - только оно и зорко, по выражению автора "Маленького принца", только оно может вывести из виртуальных лабиринтов своих и навязанных иллюзий. (А сам маленький принц - такой же "подкидыш" со сходной судьбой.) И подобно тому, как в далеком детстве Лева Абалкин совершал свои, порой совсем недетские подвиги именно для нее, в искусственной жизни гомункулюса Попова впервые открывается по-настоящему человеческий смысл. И пусть не в его силах изменить возложенную на него миссию. Зато теперь он точно знает, ради кого она совершается . В Майе Глумовой заключено его оправдание и его благословение...
Впрочем, лукавый образ "мира справедливости и свободы" был разрушен выстрелами Сикорски еще в "Жуке в муравейнике". Абалкина, его жертву, тоже можно рассматривать как пришельца из прошлого. На этот раз - наиболее отдаленного, когда только начиналась становление человечества. Третье по счету посещение мира Полдня - магическое число три! - стало роковым. Причем как для посетителя, так и для самого мира.
Гибель Абалкина породила невидимую волну, неумолимо надвигающуюся на иллюзорное благополучие землян. Да и было ли оно? Вожделенное "счастье для всех" обернулось коварной ловушкой, мороком гипнотического "золотого сна", не могущего при всем желании устранить нарастающий вал реальных проблем. Расходящиеся "круги на воде" в океане массового сознания, вызванные "делом Абалкина", все сильнее сотрясали устои.
"Все хорошо" является описанием кульминации этого процесса. Мало кто из героев повести сомневается в каком-то серьезном изъяне, имеющемся в их мире. Внутренне они уже готовы к самому худшему. Нельзя безнаказанно насиловать реальность: "За нас взялись всерьез" 1. Словно ворвавшийся с воли ветер разметал картонные декорации, обнажая уродливый каркас и пыльный задник сцены. "Все падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши" 2.
Закономерный финал мира Полдня по-своему отражен в последнем опубликованном романе цикла. Хотя в изложении Стругацких события весьма значительно отличаются от описанных Лазарчуком, это несоответствие напрямую связано с природой обрушившегося катаклизма. Распад инфосферы вызвал неизбежное смешение реальных фактов с виртуальными фантомами, что повлекло дальнейшее искажение и без того запутанной истории. В качестве примера можно взять "миф о люденах", в которых с большим трудом узнаются первоначальные "дети дюн" (само слово "люден" - искаженная анаграмма слова "дюна").
К тому же воссоздание подлинной картины всех обстоятельств случившегося - не самое главное. Гораздо важнее другое: "Паразит уничтожен" 1. Период глобального шока позднее получил название Большого Откровения (эквивалент нашей перестроечной эпохи). Тяжелое время освобождения от фантомов, поработивших сознание. Но "волны гасят ветер", и человечество по-прежнему продолжает свое существование. Правда, уже в рамках нового "описания мира".
Глава 7.Сумерки богов
По наблюдению Борхеса, есть всего четыре истории. Четыре универсальных сюжета, бесконечные вариации которых порождают все неисчерпаемое многообразие литературы. Один из них, о самоубийстве бога, в наше время крушения утопий приобрел особенно злободневный и зловещий характер.
Мы же получаем еще одну интерпретацию "Все хорошо". Машина у Лазарчука стала настоящим демиургом мира Полдня. Но разве легко быть богом? Сикорски, попытавшись почувствовать себя в ее облике, приходит к неизбежному выводу: "Не думаю, что можно вынести это сколько-нибудь долго. Я бы застрелился сразу". Сам Сикорски именно так и поступил (правда, по другому поводу). Для этого ему понадобился лишь пистолет в руке. Последнюю точку над "i" ставит Максим Каммерер: "Ей пришлось очень долго выращивать руки". "Дети дюн" исполнили свою миссию. Никто не назовет ее легкой - психология самоубийцы до сих пор не вполне ясна, что уж говорить о машинном суициде...
Разобраться нам поможет любопытное совпадение: практически одновременно с публикацией "Все хорошо" появился перевод признанного шедевра американской фантастики - дилогии Д. Симмонса "Гиперион". Она настолько близка по мотивам повести Лазарчука, что заслуживает отдельного разговора. Как правило, расширение поля зрения увеличивает и охват глубины проблемы.
В описываемом Симмонсом отдаленном будущем человеческое сообщество под эгидой Гегемонии Человека освоило значительную часть Галактики. Порталы нуль-Т связали множество освоенных миров в единую Сеть, непрерывно расширяющуюся за счет включения в нее новых планет. Экспансионистская, прогрессорская политика Гегемонии скрывается за ширмой псевдодемократических институтов власти. Ее высшим органом является выборный Сенат, по своей эффективности вполне сравнимый с Мировым Советом. Реальная же власть над Гегемонией давно перешла к Техно-Центру - комплексу искусственных интеллектов (ИскИнов), которому нет дела до подлинных человеческих проблем. По сути, это тот же, что и у Лазарчука, искусственный "разум, получивший возможность расселяться по сознаниям тысяч миллионов людей, которые ни сном ни духом..." 1.
Вызов всевластию Техно-Центра, этого аналога "Массачусетской машины", бросает Гиперион: "величайшая загадка века" для миров Гегемонии, "нефакторизуемая переменная" в прогнозах Техно-Центра. Непостижимые Гробницы Времени на Гиперионе, как и целый ряд странных событий на этой планете косвенно свидетельствуют о присутствии какой-то силы, по своим возможностям заведомо превосходящей человеческую цивилизацию. Причем эта сила практически не проявляет себя - подобно свернувшейся цивилизации Ковчега. Если начать проводить параллели с "Малышом", то можно без труда обнаружить в первом романе дилогии и самого Малыша (история с дочерью Сола Вайнтрауба), и разбившийся космический корабль (история священника Ленара Хойта)... И даже запрет на исследование Гробниц!
С загадкой Гипериона каким-то не вполне понятным, едва ли не мистическим образом связаны два гомункулюса-кибрида "древнего" поэта Джона Китса, автора поэмы "Гиперион". Хотя они и порождены Техно-Центром с целью исследования феномена Гипериона, но благодаря этой связи стремятся к совсем иным целям, смысл которых недоступен даже им. Судьба первого из них, которого так и звали Джон Китс (или просто Джонни), пытающегося понять, что им движет, поразительным образом напоминает судьбу Льва Абалкина. Он также обращается за помощью к женщине (детектив Ламия Брон), и также между ними возникает любовь... Даже гибнет он, как и Абалкин, при попытке прорыва на вожделенный Гиперион. (Гробницы Времени здесь фактически тождественны Музею Внеземных Культур.)
Поскольку создание кибрида Джона Китса являлось экспериментом Техно-Центра, он с самого "рождения" находился под неусыпным наблюдением со стороны ИскИнов. При этом экспериментаторы сделали все возможное, чтобы не допустить его попадание непосредственно на Гиперион, возложив функции контроля на соответствующие инфосферные структуры (исполняющие роль КОМКОНа-2). Сам Джонни мог только догадываться о подобном запрете. Во всяком случае, на Гиперионе он надеялся найти разрешение всех мучающих его загадок.
ИскИн Уммон, главный организатор этого эксперимента, подобно Сикорски лично уничтожает информационную копию кибрида, оставшуюся после гибели его физического тела. Функции же Каммерера "по совместительству" выполняет Ламия Брон, ведущая расследование по делу Джонни. Вообще историю этого кибрида, излагаемую в первом романе дилогии, можно соотнести со всем "полуденным" циклом, предшествующим "Все хорошо".
Непосредственно же с повестью Лазарчука перекликается второй роман дилогии - "Падение Гипериона". Появляющийся там второй кибрид, под именем Джозефа Северна, обладает собственной индивидуальностью, отличной от индивидуальности Джонни. В то же время он является его копией, вдобавок ко всему сознавая этот момент - прямая аналогия с "воспроизведенным" сознанием Стаса Попова.
На роль Суворова у Симмонса, по-видимому, может претендовать Мейна Гладстон, секретарь Сената. Пытаясь разобраться с природой западни, в которую по ее подозрению угодило человечество, она принимает решение об организации на Гиперион особого паломничества - отряда из семи человек. Сами паломники в полной мере соответствуют тайному обществу Суворова: каждый из них отмечен печатью аномальности, тем или иным образом связанной с Гиперионом. Предполагается, что эта особенность должна дать им определенное преимущество в схватке с гипотетическим противником, угрожающим всей человеческой цивилизации.
Именно Гладстон выделяет Северна, отводя ему в своих планах ключевую роль. Благодаря этому обстоятельству Северн попадает в самый эпицентр событий, которые легко отождествить с приключениями Стаса Попова. Взять, например, эпизод с похищением. Или неожиданное попадание Северна на Старую Землю, где он, полностью отрезанный от связи с остальными мирами Гегемонии, умирает от туберкулеза (как когда-то Джон Китс). Все это достаточно точно соответствует "проходу через вариатор" у Лазарчука, когда Попов внезапно оказывается в безлюдном районе Западной Сахары, где едва не умирает от жажды.
К сожалению, в случае женских образов подобное сходство отсутствует. На роль Майи Глумовой с успехом могут претендовать как уже упоминаемая Ламия Брон, так и Мейна Гладстон (о чем свидетельствует ее всемерная помощь и поддержка, оказываемая Северну). Такое "раздвоение" по-своему правданно: Ламия - это Майя Глумова из "Жука в муравейнике", а Мейна Гладстон - совсем другая (изменившаяся) Глумова из "Все хорошо". В то же время Ламия Брон напоминает лазарчуковскую Алю Постышеву, поскольку несет в себе информационную копию одного из кибридов.
"Двоится" и сам главный герой - два кибрида имеют один человеческий прототип, что выявляет дополнительный символизм. Ведь первый из кибридов у нас ассоциируется со Львом Абалкиным, подчеркивая тем самым внутреннюю связь с ним гомункулюса Стаса Попова. В свою очередь, сравнение Майи Глумовой с Мейной Гладстон проливает дополнительный свет на подлинную роль подруги Абалкина в уничтожении Машины. У Симмонса именно Гладсон берет на себя всю ответственность за уничтожение Техно-Центра: "Это будет величайшая катастрофа в истории человечества <...> Единственное, что может быть хуже - оставить все как есть" 15.
Самое же главное, в результате подобных сопоставлений проясняется природа искусственного разума. В повести Лазарчука высказывается подозрение о связи Машины с феноменом нуль-Т: "Скорее всего, кабины были замаскированными медиатронами <...> Машина выявляла людей, с ее точки зрения асоциальных, и отправляла куда-то... в эфир, в бесконечность..." 1. В романе Симмонса подозрения превратились в уверенность: "Техно-Центр прячется в нуль-сети <...> Между порталами. ИскИны живут в сингулярном псевдомире как пауки в паутине" 15. Еще немного, и эти пауки окончательно бы заткали человеческий мир.
ИскИны Техно-Центра также сравниваются с крысами, которые прячутся в стенах дома Гегемонии. Наступает момент, когда прежние хозяева больше не нужны (инфосферы могут существовать и вне Сети). Проблемный с самого начала симбиоз людей и ИскИнов уже не в силах скрывать их взаимный антагонизм. Часть ИскИнов откровенно рассматривает порабощенное человечество как паразита, которого необходимо "вырезать" из тела Техно-Центра. Но и без того сознание людей давно используется в качестве "железа" гигантского сверхкомпьютера. Уммон объясняет:
"Каждый раз когда человек
подключается к инфосфере
его нейроны
оказываются у нас и используются
на наши собственные нужды" 15.
Иными словами, Техно-Центр, как и Машина в мире "Все хорошо", представляет собой типичного Голема, истинные цели которого людям чужды совершенно. Причастность же Странников (или чудовищного Шрайка у Симмонса) просто символизирует его нечеловеческую природу. Впрочем, Лазарчук еще в своей ранней повести "Зеркала" прямо заявлял, что "обществу у нас противостоит не какая-то группка дураков или злоумышленников, не каста и не враждебный класс, а интеллект - развитый, всезнающий, почти всемогущий, абсолютно внеморальный - нечеловеческий интеллект информационной системы; контакт с ним невозможен, переиграть его немыслимо, использовать в своих целях - глупо и преступно <...> Единственное, что можно сделать, - это изучить его и, изучив, уничтожить" 16.
Шанс уничтожить Голема появляется, как это ни парадоксально звучит, благодаря его же помощи. Ведь абсолютный гомеостаз информационной системы - недостижимый идеал, и даже Голем не в силах противостоять нарастанию деградационных процессов. Техно-Центр раздирают противоречивые интересы основных группировок ИскИнов - Ортодоксов, Ренегатов и Богостроителей. Именно Ортодоксы с Уммоном во главе создают обоих кибридов, отбирают паломников на Гиперион, организуют утечку информации для Гладстон... И, в конце концов, развязывают открытую войну в Техно-Центре.
Хотя особенно самообольщаться по поводу гибели Голема не стоит: "Король умер. Да здравствует король!" Единственно надежный способ обезопасить общество от новой "големизации" - перестать им управлять вообще.
Глава 8.Потерянный рай
Осталось отметить, что у самого Лазарчука "Все хорошо" перекликается с его же романом "Транквилиум", который по времени написания как раз предшествует повести. Явно "по горячим следам" из романа в повесть перешел целый ряд характерных моментов. Причем это касается не только второстепенных деталей (наподобие цитирования Боэция), но и основных сюжетообразующих конструкций. Начать стоит с самого Транквилиума - изнанке нашей Земли (Старого мира). В этой удивительной области пространства даже геометрия является неевклидовой.
"Эркейд, Аркадия, страна грез! Берег вечной весны, долина блаженства. Благословенный край, цветущие холмы..." 17. Временами кажется, что мы в Средиземье - сказочной стране из толкиеновской эпопеи. Здесь и в самом деле действует какое-то волшебство, подчиняющееся своим особым законам. Хотя населяют эту почти пасторальную идиллию беженцы из Старой мира, технический прогресс в Транквилиуме практически полностью заморожен. Гомеостаз поддерживают тайные общества форбидеров, попутно контролирующие проходы между двумя мирами.
Особенность расположения этих проходов такова, что превращает их в своеобразный фильтр: в Транквилиум, как правило, попадают лишь определенные категории людей. А благодаря дополнительным карантинным мерам уже в зародыше ликвидируются все потенциально опасные тенденции Старого мира, способные нарушить застывшую гармонию. Уроженцы Транквилиума сами признают: "Мы живем на плоской земле <...> Мы и вправду как-то странно неглубоки". К тому же любопытство и самостоятельность у них неуклонно вытравляются "воспитанием, примерами, жалкой нашей прозой и версификацией... воспеванием покорности судьбе, сдержанности, послушания..."
Но Транквилиум и Старый мир представляют одно целое - сложнейший механизм, требующий квалифицированного обслуживания. Легендарные атланты, когда-то создавшие "эту машинерию" (скорее по законам магии, чем науки), обеспечили преемственность особой династии "смотрителей". Главным героем романа является Глеб Марин, постепенно осознающий свою роль "последнего атланта". Трансцендентная часть его личности все больше вытесняет человеческую, взамен даруя почти мистические способности.
В частности, Марину (как и Стасу Попову) открывается доступ ко всей необходимой для новой роли информации: "Инсайт - так называлось это состояние. <...> Свитки с чужими письменами разворачивались на изнанке век" 17. Расплата также не заставляет себя ждать - начинается неуклонное отчуждение от людей, даже самых близких. "У всех Мариных есть такая родовая черта. Их любимые женщины поражаются безумием". Невольной жертвой (подобно Але Постышевой) становится Олив, первая любовь Глеба.
Тайные общества форбидеров в свою очередь оказываются инструментом в руках "смотрителей", поддерживающих гомеостаз в обоих мирах. Однако что-то разлаживается в самом центре Машины атлантов. Идет ожесточенная борьба всех сил, могущих повлиять на ее работу. Взаимоиндукция распада неумолимо нарастает, завершаясь прямым вторжением из Старого мира и гражданской войной в Транквилиуме. Остановить экспансию удается дорогой ценой: уничтожен важнейший регулирующий элемент Машины, и обжитые районы Транквилиума постепенно затопляются водой. Столь долго пестуемая стабильность рухнула в одночасье, а вместе с техническим прогрессом вскачь понеслась история...
Чем-то финал обоих произведений Лазарчука напоминает финал "Властелина Колец". Враг побежден, но и эльфийское колдовство отныне уходит из Средиземья. Начинается собственно история людей - трагическое блуждание в поисках утраченного рая, бесконечная череда тупиков и сокрушительных поражений... И в то же время - не остановимое движение вперед, к новым и новым горизонтам. Пока оно длится, никакое поражение не будет окончательным.
"Мы не упадем" 1.
Возможно, только разнообразие, вечный поиск новых форм является залогом выживания. Истоком неистребимой поступи жизни. А смысл жизни, как известно, находится в ней самой.
Февраль, 1998 г.
Примечания
(*) Смысл существования (франц.).
ЛИТЕРАТУРА
1. Лазарчук А. Все хорошо. - В сб.: Время учеников. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1996.
2. Набоков В. Приглашение на казнь. - В кн. Набоков В. Рассказы; Приглашение на казнь; Эссе; Интервью; Рецензии. - М., 1989.
3. Стругацкие А. и Б. Трудно быть богом. - В кн. Стругацкие А. и Б. Трудно быть богом; Попытка к бегству; Далекая Радуга. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1997.
4. Стругацкие А. и Б. Обитаемый остров. - В кн. Стругацкие А. и Б. Обитаемый остров; Малыш. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1996.
5. Стругацкий Б. К вопросу о материализации миров. - В сб.: Время учеников. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1996.
6. Лазарчук А., Лелик П. Голем тоже хочет жить. - Рукопись, 1987.
7. Лем С. Сумма технологии. - М., 1968.
8. Лазарчук А. Солдаты Вавилона. - В кн. Лазарчук А. Солдаты Вавилона. - Красноярск, 1995.
9. Стругацкие А. и Б. Малыш. - В кн. Стругацкие А. и Б. Обитаемый остров; Малыш. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1996.
10. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1876. - В кн. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 15 тт. Т. 13. - СПб., 1994.
11. Стругацкие А. и Б. Парень из преисподней. - В кн. Стругацкие А. и Б. Парень из преисподней; Беспокойство; Жук в муравейнике; Волны гасят ветер. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1996.
12. Стругацкие А. и Б. Попытка к бегству. - В кн. Стругацкие А. и Б. Трудно быть богом; Попытка к бегству; Далекая Радуга. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1997.
13. Стругацкие А. и Б. Волны гасят ветер. - В кн. Стругацкие А. и Б. Парень из преисподней; Беспокойство; Жук в муравейнике; Волны гасят ветер. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1996.
14. Пелевин В. Омон Ра. - В кн. Пелевин В. Омон Ра. - М., 1992.
15. Симмонс Д. Падение Гипериона. - М., 1996.
16. Лазарчук А. Зеркала. - В кн. Лазарчук А. Зеркала. - М., 1990.