Проснулась она от восторженных визгов и писков своих девчонок-соседок. Оказывается, к ним нагрянули "дорогие гости", бывшие одноклассники. Одного из них Люба знала, он учился на другом факультете, а второй гость пришел в солдатской шинели.
Выяснилось, что Витька Ковальчук "топтал сапоги" тоже в Хабаровске, и очередную "самоволку" посвятил специально "своим любимым девочкам". Люба знакома была с Витькой заочно, только по рассказам, из которых выходило, что у них на родине он был любимцем публики, пацаном, которого буквально все уважали и ценили за обязательность, преданность и доброту, а также - за здоровое чувство юмора.
Ничего не имея против гостей, но в данный момент недовольная тем, что не удалось выспаться, Люба еле поздоровалась с ними. Девчонки ответили взаимностью и даже не удосужились пригласить ее к столу, на который, по случаю торжества, выставилось все, что только могло найтись в студенческих закромах - две банки тушенки и трехлитровая бадья с вареньем из шиповника.
Не зная, куда себя деть (а заодно - спрятать свою грусть-тоску), Люба забралась с ногами на широкий подоконник с книгой в руках и якобы увлеклась чтением. Плотная широкая штора удачно скрыла ее от всех, кто был в комнате.
Братия за столом веселилась вовсю. И чем громче они хохотали, тем грустнее становилось Любаше. Они вспоминали свою школу, а у Любы в глазах вставала своя. Они посмеивались над своими учителями, а Люба видела всего одного...
Раскрытая на коленях книга не мешала смотреть сквозь стекло на сгущающиеся сумерки за окном, на звезды, которых на чернеющем небе становилось с каждой минутой все больше и больше. Увидев Большую Медведицу, мечтательница вспомнила, как еще в школьные времена они с Сергеем договорились о том, что каждый раз, когда одному из них захочется поговорить с другим, вон та, самая последняя звездочка в "ручке ковшика" будет их связной.
Почти не мигая, смотрела Люба на эту звездочку и ждала, когда та даст хоть какой-нибудь сигнал, пришлет самую маленькую весточку от любимого. Но мерцание звезды было абсолютно ровным и холодным.
В комнате же усилился шум. Кажется, гости сбирались уходить. Почти с нескрываемой радостью Люба вышла из своего укрытия попрощаться с ними. Пожимая руку солдату Вите, она вдруг заметила его ярко-голубые глаза с длинќными, по-девичьи загнутыми и густыми, ресницами. Удивила и его ослепительно-белозубая улыбка, добрая и задорная одновременно. На лице мальчишки прямо написано было крупными буквами: "Осторожно, невинность, грязными руками не трогать!"
"Удивительный мальчик, - подумала про себя Люба. - Со своей улыбкой он очень походит на Сергея Есенина". - Люба невольно даже обернулась на портрет, висящий над ее кроватью: "Точно, похож. Только трубки не хватает. Да и прическа подкачала".
Гости ушли. В комнате сразу стало тихо и просторно.
А ночью Любашке приснился сон. Снилась ей собственная свадьба. Она была в белом платье. Ее, больше напуганную предстоящим событием, чем счастќливую, выводил за руку на крыльцо родного дома отец. Почему-то, словно по восточным традициям, она не знала будущего жениха. Только сейчас предќстояло его увидеть. Но когда из проема двери летней кухни, что стояла отдельно, во дворе, вывели суженного, Люба радостно засмеялась: "Слава богу, это же мой брат, родной человек, не чужой!"
Старший брат для Любы с детства был той недосягаемой высотой, до которой, казалось, она добраться никогда не сможет. Она его боготворила, обожала, и, наверное, эта любовь, "записанная на подкорке", сделала таким счастливым окончание сна.
Сон не был настолько впечатляющим, чтобы выделяться из череды других, и всё же... Почти такой же сюжет она видела уже дважды. В предыдущих снах её так же насильно тащили под венец к незнакомому мужу, правда, без всякого белого платья и брата там она не видела... Зато рыдала во сне так, что наутро просыпалась с мокрым лицом. Ощущение обреченности, того, что ничего нельзя сделать, ничего нельзя изме-нить, и вызывало потоки слез.
"Может, это моя судьба мне во снах раскрылась? Неужели все так пеќчально? Может, не стоит вообще замуж выходить? Слез-то не хочется... С другой стороны, "сегодняшняя свадьба" куда лучше предыдущих двух. Но причем тогда брат? Может, имелся в виду просто хорошо знакомый человек?" - Рассужќдала Люба, проснувшись, но все еще лежа с закрытыми глазами. Благо, воскресќный день позволял сколь угодно долго вылёживаться и размышлять.
Но воскресенье воскресеньем, а завтрашние семинары никто не отќменял. Конспекты, задачи, чертежи... За делами постепенно забылся странный сон и всё, с ним связанное. Решив размяться после сидения за конспектами, Люба пошла к Светке. Может, удастся вырвать ее на вечерний променаж...
В комнате подруги творилось что-то необычное. Свои и чужие сидели по лавкам, то есть по койкам, и глядели все в одну точку. "Точкой" кто-то назначил Светкину кровать, и в данный момент на ней "шушукались" две девчонки. Прислушавшись, Люба быстро поняла, в чем тут дело.
Центр внимания сосредоточился на той из двух, что гадала всем по очереди по руке. Судя по обличию - она была представительницей одной из северќных национальностей. Никто из окружающих не смеќялся, каждый воспринимал ее действия всерьез.
Светка, увидев недоуменное лицо Любаши, вытащила ее в коридор и наќчала шепотом объяснять:
- Эта девчонка умеет предсказывать судьбу, по руке такое видит....
- А кто знает, что она на сто процентов верно угадает? - Так же шепотом выразила свое сомнение Люба.
- Говорят, что она - дочка или внучка шамана и видит будущее. У некотоќрых, между прочим, уже сбылось то, что она нагадала. К ней такая толпа всегда! Мы еле уговорили ее к нам прийти!
- А может, она и мне погадает? Мне позарез надо проверить одну версию моей будущей жизни, - вдруг вспомнила Люба о сегодняшнем сне.
- Ой, не знаю, согласится ли... Нас ведь вон какая орава, а она долго не может, устает.
- Да у меня всего-то один вопросик!
- Ну, пошли, попробуем.
"Северянка" уже уходила, и подружки чуть не столкнулись с ней лбами в дверях.
- Ой-ой-ой, Раечка, миленькая, не уходи. Вот моя лучшая подруга, погадай, а? Ей вот так надо! - Светка тащила гадалку обратно в комнату, та сопротивлялась, но не очень активно.
- Да девчонки, не могу я больше, и так у вас два часа просидела!
Обе подружки включили все свое обаяние и артистизм, "поклялись маќмой", что никому больше не скажут о ее таланте, что будут признательны ей всю оставшуюся жизнь за доброту... И "шаманка" сломалась под таким напором.
Люба не успела даже ничего спросить, как Раечка уже держала Любины руки в своих. Нахмурившись, она изучала многочисленные линии на ладошках незваной посетительницы. Настоящее имя Раечки, конечно же, было совсем друќгим. Но, вот беда, оно плохо выговаривалось по-русски. Поэтому, как уж однаќжды кем-то выговорилось, так и прилепилось.
Люба не любила, вообще-то, всяких гадалок-цыганок, особенно после того, как одна из них чуть не умыкнула у неё мамино кольцо. Но эта, во-первых, не цыганка, во-вторых, ее признало "общество", а в-третьих, от ее рук шло такое тепло, такая энергия, что лицо Любы в один момент разгорелось до красноты, а внутри тела ровным слоем растеклось абсолютное спокойствие.
Раечка еще немного покрутила Любины ладошки и вынесла вердикт: "Буќдут у тебя два мужа и два ребенка, девочка и мальчик, хотя нет, мальчика ты скиќнешь"... Потом посмотрела еще раз на левую ладонь и подтвердила сказанное в первый раз:
- Точно, два мужа и два ребенка, а вот быть или не быть мальчику - решать тебе.
Пока Люба растерянно глядела на свои ладони, гадалка исчезла. Через неќкоторое время Любу затормошила Светка:
- Ну и что? - Задала она свой обычный вопрос. - Ответила она тебе?
- Да... уж. - Только и могла сказать Люба тоном "предводителя дворянќства". - Пошли, выйдем, я тебе сейчас одну штуку расскажу.
На этот раз далеко не пошли, приземлились на подоконнике в холле. Люба рассказала о своем сегодняшнем сне, о снах предыдущих, совмесќтила свои видения с гаданием и попыталась спихнуть на Светку разгадывание получившегося ребуса. Та задумалась. Но так как долго думать не было ее коронќной привычкой, всё, что она успела быстренько намыслить, выдала одной конќкретной фразой:
- А черт его знает!
- Спасибо, звучит обнадеживающе. А главное, все сразу встало на свои места. - Съехидничала Люба.
- А кто тебе скажет сейчас что-либо определенное? Тут одно из двух: либо это все сбудется, либо нет.
- Это все понятно. Осталось только узнать, кому посчастливится стать моими мужьями? А еще интереснее, куда денется первый муж, если будет второй?
- Я думаю, он сойдет с ума. - Уныло предположила Светка.
- Это почему еще? - Ожидая очередную пакость, сощурилась Люба.
- Да ты его своими вопросами замучаешь! Все у тебя "зачем?", "почему?", "откуда?"... Оно тебе надо? Ты спокойно жить не можешь? Без вопросов?
- Можно подумать, ты можешь! Вон уже сколько поназадавала!
- Ладно, не обижайся, все мы, бабы, одинаковые. Любопытство - удел женщины, сама так говорила. К тому же, пока не задашь вопрос - ответа не будет. А мир так прекрасен и так удивителен...
Светка сделала мину "приносящего благодарность святому", закатила глазки к небу и даже ладошки сложила вместе, подняв их к лицу.
- Не богохульствуй! - Строго осадила атеистка Люба атеистку Свету. Светка сделала вид, что не знает значения этого слова, и возмутилась:
- Попрошу в моем доме не выражаться!
Разошлись, когда Светку в третий раз позвали ужинать, а Люба, наконец, вспомнила о дежурстве на "своей" кухне. Она понимала, что ее опоздание "к станку" значит только одно: помереть в страшных муках от рук голодающих. "Сожиќтельницы" непременно выскажут все, что о ней думают.
*_*_*_*_*
Закончилась весенняя сессия. Впереди были долгие летние каникулы. Соќбираясь домой, Люба не строила каких-либо определенных планов. Конечно же, все будет как всегда: домашний огород, выезды на речку с родственниками, по субботам - танцы, если будет с кем пойти. Одноклассники - друзья приедут позже, поэтому свободное время будет тратиться на чтение книг и зеленую тоску от безделья.
В школу, как обычно, не сходишь. Причина проста, но до конца не осозќнанна: просто школы уже нет. В этом году рьяные инспектора, признав ее аварийќной, заставили снести это единственное в поселке трехэтажное здание.
Да, конечно, рискованно было строить на болоте трехэтажку. Да, ее уже несколько раз стягивали. Да, каждую зиму перемерзало отопление из-за пьянства кочегаров. Но стояла же она двадцать лет, и могла еще простоять столько же, если бы не перестраховщики из районо.
Школа же доказывала самой собой право на жизнь, свою состоятельность тем, что разрушаться никак не хотела. Ее били железной "чушкой", а она отдавала по кирпичику; ее растягивали тросами, а железные толстенные тросы рвались как нитки; ночью кто-то снимал половицы, и страшные звуки, как стоны, неслись по поселку.
Люба боялась увидеть это страшное зрелище, поэтому еще в поезде реќшила, что домой с вокзала пойдет окольными путями.
Ехать предстояло почти сутки, разговаривать ни с кем не хотелось, и с радостью забралась на верхнюю полку в купе. Студенту ведь самое главное - что? Праќвильно, выспаться. (Знаете, наверное, главный девиз студента: "Лучше переспать, чем недоесть"?) Вот, к выполнению этой задачи Люба тотчас же и приступила.
С полки она сползла буквально за час до своей остановки, несмотря на то, что соседи уже несколько раз всерьез беспокоились о состоянии самой пассаќжирки, а также ее желудка.
Люба сдала постель, привела себя в порядок, села на боковое сидение и настроилась терпеливо пережидать последний час своего путешествия. За окном уже мелькали до боли знакомые названия поселков. Приближение своего сопроќвождалось обычным нарастанием трепета в душе.
На одной из станций в вагон зашла довольно симпатичная темноволосая женщина и села напротив Любы. Ехать ей было недалеко, чуть дальше, чем Любе. Скоротать время новая пассажирка решила раскладыванием пасьянса.
От нечего делать Люба наблюдала за ее манипуляциями и даже проявила заинтересованность к одному из раскладов. Многие ей были знакомы, но этого она не знала. Да и карты у женщины были какие-то особенные. Перекинувшись парой фраз с Любой, женщина вдруг неожиданно предложила:
- А хочешь, я тебе погадаю?
Удивленный и растерянный взгляд Любы она поняла по-своему.
- Денег не надо, да и откуда они у тебя. Небось, у себя в общежитии с хлеба на квас перебиваетесь? Сдерни на себя левой рукой. - Женщина уже протягивала Любе карточную колоду.
Та беспрекословно делала всё, что требовала от нее попутчица.
Пока женщина раскладывала карты, Люба исподтишка разглядывала даму. "Черная, но вроде не похожа на цыганку, взгляд обыкновенный - как у всякой нормальной, замотанной делами русской бабы. Значит, потреплется ради собстќвенного удовольствия, и на этом разойдемся". - Успокоилась Любаша.
С таким вот спокойствием и даже чуть-чуть с пренебрежением, слушала она результаты гадальной раскладки. Но когда мелькнуло знакомое "два мужа, двое детей", ей стало не по себе.
- Да что же это такое! - Вырвалось у нее вслух.
- Что? Тебе уже такое говорили? - Поинтересовалась женщина.
Люба утвердительно кивнула. Попутчица начала указывать пальцами на карты, где это "все написано".
- И еще скажу тебе вот что. Первый муж у тебя будет случайный, ненаќдолго. А второй - военный, причем ты его очень давно и очень хорошо знаешь. Только вот тут мне не нравится... - она пристально взглянула на Любашу. Но девчонка в этот момент смотрела в окно и видела уже первые огороды своей маќлой родины. Шурша пакетами и пакетиками, она подалась на выход, и уже набиќрая скорость, обернувшись на ходу, все же поинтересовалась:
- А что Вам там не нравится, плохое что?
- Нет-нет, иди девочка. Видно только, что судьба трудная у тебя будет, сможешь ли вынести?
- Да, конечно, смогу! - Без тени сомнения выплеснула стакан оптимизма Любаша и наскоро попрощалась со своей попутчицей.
- Дай-то Бог, дай-то Бог, девонька...
... Грустный ее голос вспоминался Любе потом еще не раз.
*_*_*_*_*
Любаша вылетела из вагона, тут же забыв и про гадалку-попутчицу, и про то, что хотела идти домой "огородами".
Вагон ее остановился так, что от станции до дома ближе было пройти чеќрез центр поселка.
Мысли полностью были заняты предстоящей встречей с родными пенатами. Голодная студентка уже ясно видела дымящуюся сковороду с жареной картошкой на столе, а к ней - обязательные соленые огурчики и квашеная капуста из мамуќлиного погребка. А батя, возможно, припас для любимой доченьки еще и кусочек свежемороженой "строганинки".
Она летела "на всех парах" через стадион и вдруг будто наткнулась на невидимую стену. Перехватило дыхание, больно кольнуло в сердце, враз одеревенели ноги.
Глазам открылось ужасное зрелище. Ее любимая школа, можно сказать, ее жизнь, все самые дорогие воспоминания, предстали перед ней в виде разбомбленќного рейхстага. Почему-то вырвалось специфическое химическое ругательство: "Едрид твою ангидрит..." Задней стены школы не было где до второго, а где до первого этажа, а фасад здания оставался почти цел.
Почти. "Но лучше бы его весь снесли!" - Подумала Любашка. Единственќной прорехой в передней стенке разрушенной школы зияло то, что некогда назыќвалось кабинетом химии. Когда Люба узнала, что школу начали "бомбить" именно с этого угла, то даже мстительно позлорадствовала: "Правильно. И так будет с каждым!" Но она совсем не представляла, как это может быть больно - видеть своими глазами разбитый вдребезги символ ее недолгого счастья. Как будто убили любимого человека, а значит, саму любовь.
Мимо школы она прошла тихо, опустив глаза, как проходят мимо покойќника, на которого боятся смотреть. И пока шла к дому, ей все казалось, что пусќтые, черные глазницы окон с дикой обидой смотрят ей в спину. Она ощущала этот взгляд всем своим существом и даже понимала, что он говорит:
"Смотри, что со мной сделали. А за что? Спаси меня! Я ведь столько для тебя сделала! Тебе было здесь хорошо. Почему же ты не подойдешь, не пожалеќешь меня? Не погладишь мои колонны, как раньше. Они еще целы. Нет уже твоего спортзала, но есть еще актовый, а там - твоя любимая сцена..."
С таким жутким настроением Люба в первый раз подходила к родному дому. Открыв калитку, долго трепала за холку старого верного Тарзана, рыжего пса, с которым играла еще в детстве. "Поговорила" с ним о его здоровье. Тот счастќливо терся о её ноги и всё норовил лизнуть "в лобик". И только потом, неќмного успокоившись, зашла в дом.
Сколько потом Люба ни приезжала на каникулы, сколько ни приходилось ходить мимо школы, каждый раз она делала это с опущенными глазами и чувстќвом вины, замешанным на понимании невозможности что-либо изменить.
*_*_*_*_*
Третий курс стал переломным для Любаши, хотя бы потому, что душа пеќрестала рваться на части. В прошлое она теперь заглядывала все реже, а большую часть времени стали занимать текущие дела, заботы и хлопоты. Наконец-то, стали складываться отношения с сокурсниками, появились новые друзья и подруги, жизнь закрутилась в нормальном режиме. Да и редкие звонки Сереге, разговоры с ним уже не вводили ее в некое состояние гипнотического транса, как раньше.
"Наверное, все-таки время и расстояние лечат". - Сделала она вывод и была этому несказанно рада. Иногда в душе вспыхивало даже что-то похожее на злость. Злость на Сергея и на себя за то, что столько лет она "потратила" на него, пропустив мимо обычную жизнь обычного студента. Девчонки влюблялись, беќгали на свидания, выходили замуж, а Люба все хранила свою непонятную верќность далекому "принцу".
Светка, уловив момент душевного перелома подруги, посчитала святой обязанностью взять под свой контроль заблудшую овцу и поклялась вывести ее "в люди".
Для самой Светки процесс знакомства с мужским полом проходил легко и просто. Внешность "Элины Быстрицкой в молодости" предписывала ей иметь поклонников, не считая. Люба же по-прежнему считала себя "серой мышкой", стеснялась своей плотной комплекции, а знакомиться и быстро становиться "своей среди чужих" она не умела. Свое "я" открывала не всем, а если и открыќвала, то медленно, по крохам. Поэтому считала себя, в некотором роде, "изгоем" почти на всех студенческих сабантуйчиках.
В какой-то момент Любе захотелось стать "такой, как все". Прикинув, что именно ей мешает в общении с себе подобными, она пришла к выводу, что это "что-то" - крепко сидящий в ней мамин строгий подход к жизни.
Процесс "перевоспитания себя" начался с изменения отношения к людям. Самое сложное было понять, что ни в коем случае нельзя делить мир строго попоќлам, на черное и белое, а людей - на только плохих и хороших.
Ее "апрельские тезисы", может, и не пахли новизной, но были замечаќтельны тем, что продиктовала их собственная голова.
Содержали "тезисы" немного, но и не мало:
"Первое. Все люди разные.
Второе. Идеальных людей нет, у каждого свои плюсы и минусы.
Третье. Поступки людей нельзя оценивать однозначно. Они, поступки, почти всегда являются следствием действия комплекса таких понятий, как воспиќтание, окружение, самозначимость". Изучение философии не прошло даром и, развивая свои постулаты, Люба пошла в своих размышлениях дальше:
"...Изъяны в воспитании, приниженная самооценка, криминальное окруќжение легко сделают из человека монстра, и что можно ожидать от такого челоќвека - понять не сложно.
...Все-таки, намного легче тем, у кого жизненные принципы не зацикливаќются только на сочетании "можно - нельзя", а еще и имеют небольшое, но сущеќственное расширение: "нельзя, но если очень хочется, то все равно можно"; тем, кто умеет ставить перед собой цель и настойчиво, упрямо добиваться ее воплощения, несмотря ни на какие "табу", писаные и неписаные законы. (При этом неплохо было бы, конечно, чтоб вся эта энергия направлялась "на мирные цели").
Тот же, кто привык жить по чужим советам, кому кашку размазывали по блюдечку с голубой каемочкой, не дай Бог попасть в трудную ситуацию. Он же сразу умрет, только не от травм, переохлаждения или жары, а от страха, от незнаќния того, что делать и куда бежать".
Люба обладала специфической особенностью - вечно попадать в какие-то переделки, из которых выкручиваться приходилось, надеясь только на саму себя. Как Люба завидовала маме в такие минуты! Вот она всегда четко знала, что надо делать в любом случае.
Знать-то знала, но не учила. Несомненно, гораздо легче давить на психику ме-тодом жестких запретов и предупреждений: "Это нельзя, это - тоже нельзя, это - категорически запрещено..." Если Люба не слушалась и все-таки делала что-то по-своему, то хорошо, если всё проходило гладко. Похвал особых не слышалось, в лучшем случае - молчание, которое сопровождалось не столько одобрительным, сколько удивленным: "Ну-ну..."
Но не дай бог, если Любины действия приводили к плачевному резульќтату! Вывод следовал тут же: "я тебе говорила, что ни к чему все это", "у тебя и не должно было получиться", "ерунду городишь", "не позорь меня своими глуќпостями"...
Так вот медленно, но верно, сложились у девочки Любы первые предпосылки к появлению комплексов неполноценности: неуверенность в себе, в правильноќсти своих поступков, неумение планировать и прогнозировать свою собственную жизнь. (Да и какие тут могут быть прогнозы, когда все будущее заранее опредеќлено рамками маминой философии и учением марксизма-ленинизма!)
*_*_*_*_*
Правители меняли друг друга, а народ продолжал жить своей размеренной жизнью. То, что первые лица государства уходили со сцены под траурный марш, со временем стало привычным. Милая шутка - "Я на своих плечах всё правительќство вынес" - метко описывала отношение народа к таким событиям. Ничего не менялось, и то - слава Богу. "Лишь бы хуже не было", да "лишь бы не было войны" - говорили в очередях и на кухнях, слушая в очередной раз симфоничеќскую музыку по телевизору.
Немного попереживали, когда власть дали Андропову, товарищу из КГБ. Его фотографии в газетах рассматривали пристально, стараясь угадать, чего можно ожидать от "серого кардинала". Но, как и положено "железному Феликсу", взгляд его был твердым, всевидящим и, одновременно, скрывающим истинные намерения.
Оказалось, людишки волновались не зря. За них принялись блюстители поќрядка всех уровней. Кто трудовую дисциплину укреплял методом отлова тунеядќцев, кто не давал продавать на рынке качественную, но заморскую, "не нашу", продукцию (это сейчас называется предприниматель, бизнесмен, а раньше просто и унизительно - спекулянт, он же - враг народа). Здоровье нации должен был поправить "сухой закон". Должен был, но не смог. Нация упорно стояла в очереќдях, сначала нарушая ту самую трудовую дисциплину, а потом спекулируя "огќненной водой" всеми возможными способами.
Застой, таким образом, закончился, а в образовавшемся хаосе снова поплыл запах адреналина. Окрик "Стоять, бояться!" мог услышать любой, причем, вполне обоснованно.
*_*_*_*_*
Итак, народ разделился на две части: на тех, кто прячется и тех, кто ловит.
Волею случая, Люба попала во вторую группу. И всё Светка. Это она поќзнакомила ее с "такими замечательными, такими умненькими, такими красивыми мальчиками", которые при втором приближении оказались оперотрядовцами. Это были те же студенты, но тесно связанные с органами КГБ и ОБХСС. Время с ними проходило весело и интересно. Но только до той поры, пока Люба не увиќдела воочию их методы работы. Сказав им на прощание: "Какие же вы сволочи, менты позорные", Люба гордо перестала заниматься их делами, но общаться проќдолжала. Тем более, что общение это имело кое-какой положительный эффект.
Два или три месяца наша любительница острых ощущений посещала офиќциально запрещенную секцию каратэ, параллельно устроив себе диету. Похудение на четыре килограмма было великим достижением, а накаченные мышцы и рекоќмендации тренеров дали некоторую уверенность в собственной защищенности.
Общение продолжилось еще и потому, что в лице тридцатитрехлетнего "шефа" ребят - оперотрядовцев, "целого" капитана милиции, Люба увидела мужќчину своей мечты. Как потом оказалось, исключительно - "в лице". Когда-то, давным-давно, еще в глубоком детстве, она была поражена необычной красотой мужчины, встреча с которым в поезде оставила глубокий фотографический след в ее памяти.
Картинка из далекого прошлого ожила, когда Любу подвели знакомиться с "шефом". И ярко-голубой цвет глаз, и черные волнистые волосы с легкой просеќдью, и спортивное телосложение, и что-то еще неуловимое, но запрограммироќванное Любашей в образе "мой мужчина", всё это "имелось в наличии"... От удивления, девочка на некоторое время даже потеряла дар речи.
В то солнечное летнее утро весь оперотряд во главе со всеми начальниќками, "работал" на городском рынке. Ловили страшно наглого и изворотливого спекулянта. Любе, правда, было совсем не до этого. Вчерашняя студенческая вечеринка сегодня не позволяла качественно мыслить и быстро бегать. Поэтому мальчишки не придумали ничего лучшего, как отдать ее под присмотр начальќника.
Любина потеря речи продолжалась бы и дольше, но шеф в этот момент с хрустом надкусил квашеный огурец. Может, его попросили огурцы домой купить, может, самому захотелось, но факт остается фактом: вся его красота оказалась ничем по сравнению с видом этого прозаического продукта. Именно в нем заклюќчалось на данный момент спасение "загубленной нарзаном" девичьей души.
Наплевав на правила приличия, первое, что произнесла Люба после предќставления своей личности, имело вид намека на схожесть вкусов:
- Вот так, значит: все будут стоять и хрумкать огурцами, а я - делать вид, что их ненавижу?
После этого разговор пошел легко и непринужденно, и через пару часов Люба с Александром Иванычем смотрелись как лучшие друзья. После "работы" на рынке, он даже взялся отвезти ее "домой". Это его нисколько не затрудняло, так как ехать им было все равно в одну сторону.
Поболтав по дороге о том, о сём, они пришли к выводу об одинаковости не только вкусов, но и миропонимания, а присущее обоим чувство юмора обеспеќчило желание продолжить знакомство.
Вскоре в кабинет Александра Ивановича ее пропусќкали, не спрашивая "кто такая, куда?", так как знали главное: она - внештатный сотрудник этой доблестной организации. Сослуживцы Иваныча, хоть и были ментами, а может, именно потому, что были ментами-следователями, предполаќгали, конечно, что эти встречи не такие уж и деловые, и иногда бросали завистливые взгляды в сторону сотоварища. "Уродиной" Любу назвать ни у кого бы язык не повернулся, а сама она в окружении "взрослых дядь" очень даже споќкойно себя чувствовала. Практика такого рода общения давала о себе знать.
Их, не слишком частые встречи, продолжались около года. За это время Александр Иванович (Люба так и не смогла назвать его просто Сашей, сначала, сохраняя субординацию, а потом - по привычке), несколько раз завуалировано предлагал (но при этом не слишком и настаивал), на переход к более близким отношениям. Люба же старалась лишний раз не провоцировать ситуации, которые могли бы привести к такому переходу. Ей вполне достаточно было просто общеќния.
Сергей, про которого она вспоминала все реже, был далеко. Но она проќдолжала сохранять ему верность, уже сама не понимая, зачем и почему. Завязавќшиеся отношения с шефом несколько портили ореол святости, но что делать, когда молодость проходит, а рядом все нет близкого человека.
Люба успокоила себя тем, что отношения с "Шуриком" серьезными наќзвать нельзя, что все это - только легкий флирт. Ко всему, опять же, он женат, да еще и имеет двух детей. Куда уж нам уж!?...
Люба немного просчиталась только в одном: в своей способности быстро привыкать к человеку, и, наделяя его всеми мыслимыми и немыслимыми благоќродными чертами, делать его своим кумиром. А кумира развенчать не так-то проќсто. Тем более, если он сам этого не желает и, мало того, всеми силами поддерживает, созданный чужими руками, свой новый образ.
*_*_*_*_*
В один из весенних дней, назвать который прекрасным было никак нельзя, Любаша со всей своей приобретенной самонадеянностью попала в лихую "заварушку".
Не хотелось, но пришлось идти на день рождения Ирки Шиловой, "со-жительницы" по комнате. Поход в ресторан портил ранее намеченные планы и был совершенно некстати. Тем более, что отношения между Любой и Ириной в последнее время охладились до самой последней степени. Если бы не природное спокойствие Любы и ее неприятие любых скандалов, наверное, не было бы в мире больших врагов, чем эти две дамы. За одну только Иркину фразу: "Я же хороќшая...", Люба готова была убить "эту дуру". Всё бы ничего, но данная фраза повтоќрялась на дню по пятьсот семьдесят девять раз, и всякий раз она должна была, чуть ли не хором, подтверждаться слушателями. За что мальчишки любили Ирку, Люба, хоть убей, не понимала.
В канун дня рождения, когда Люба исчерпала свои "отмазки" от похода в ресторан, Ирка включила свой главный аргумент - слезы. Молча размазывая их по щекам, она всем своим обиженным видом говорила о том, как это нехорошо - отрываться от коллектива и как это плохо, когда "все идут в ногу, а один - под чужой барабан". Скрипя сердце, Люба согласилась доставить радость именинќнице.
В ресторане от злости, что ее все-таки заставили поступить не так, как она хотела и оттого, что "этой зануде" Ирке поют дифирамбы и девчонки, и мальќчишки, Люба выпила несколько больше того, что могла. Не хотелось танцевать, изображать буйное веселье, а за столом просто так сидеть не будешь. Вот она и поддерживала каждый тост, молча и с каким-то остервенением выпивая каждую рюмку до дна. Хорошо, папины гены не позволили потеряться в реальном мире. Даже весь оперотряд признавал, что Любаня - "наш товарищ (то есть, ментовских кровей), пьет - и не пьянеет!"
Выйдя из "Интуриста", а в то время даже студенты могли себе такое поќзволить, компания решила ехать на нескольких такси. У входа в ресторан поджидали машины частников. В одну из них и загрузились на заднее сиденье Люба, Маринка и Ксюха. Поместились только они, так как в этой машине, кроме водителя, сидел еще один парень, назвавшийся его другом. Остальные гуляки пошли седлать других "лошадей".
Пока ждали, когда машина разогреется, пока договаривались о цене и разќвлекались шутками-прибаутками, "друг" предложил поменяться местами. Вроде как ему понравились Маринка с Ксюхой, а Люба нашла общий язык с водителем, и "ей было бы, наверное, удобней ехать впереди, дабы водителю сей кобылы не отвлекаться от дороги, разговаривая с понравившейся болтуньей".
И как бы все согласились. Под громкую музыку началась "смена стульев". Дверцы захлопнулись, машина развернулась и сразу же на огромной скорости понеслась по проспекту. Но в момент разворота машины Люба успела заметить, что ее девчонки стоят на обочине, а не сидят в машине сзади.
- Эй, стойте! Почему, девчонок не посадили? Разворачивайтесь обратно! - Начала командовать струхнувшая Люба. Одной ей стало страшно.
- Не волнуйся, твои подружки не захотели ехать, передумали.
- Как это передумали? Тогда и я передумала! Давай назад! - Орала Люба, хватаясь за руль.
Но машина уже летела со скоростью ветра по какому-то бульвару, который никак не вписывался в заданный маршрут. Фонарные столбы мелькали до ряби в глазах, а хмель еще крепко держал юную голову в своих руках.
Когда машина чуть-чуть затормозила на повороте, Люба неожиданно отќкрыла дверку машины и сделала вид, что собирается прыгать. Для подтверждения своего намерения даже ногу на подножку выставила.
- Тормози, быстро! - Начала она опять кричать. - Не затормозишь, выќпрыгну!
Водитель слегка притормозил, но лишь для того, чтобы закрыть дверку.
Люба сама понимала, что может сделать себе только хуже, и решила пока не дергаться до лучших времен. "Соображаловка" включилась и подсказала, что едут они по совсем незнакомым местам, мысли от страха начали вертеться в ускоренном темпе, заставляя трезветь.
Откинув голову назад и сделав вид, что от борьбы она устала до такой стеќпени, что задремала, Люба напряженно вслушивалась в разговор мужчин, заодно пытаясь сквозь прищуренные ресницы разглядеть путь следования, чтобы хоть чуть-чуть ориентироваться в пролетающем мимо пространстве.
Машина долго ехала по очередному проспекту, потом блуждала по закоулќкам и, наконец, остановилась во дворе какой-то девятиэтажки. Люба сделала вид, что только проснулась и, оглядевшись, громко возмутилась:
- Ну, и куда вы меня завезли? Это вообще не моя общага, и даже не мой район. Везите меня обратно! И где взяли, там и положите! - Люба уже играла себя пьяную в стельку. Выпитое совсем перестало действовать, а раскрыть это, она чувствовала, ни в коем случае было нельзя.
- Да ладно, не возмущайся, все будет хорошо. Шампанского хочешь? - Предложил водитель.
- А что, у тебя есть? - Вроде как проявила заинтересованность пассажирка.
- У нас всё есть, дорогой! - С восточным акцентом произнес "друг".
Любе надо было выиграть время, чтобы выбрать нужный момент для поќбега. Она же прекрасно понимала, что с ее азами знания каратэ ей все равно не справится с двумя здоровыми мужиками.
- Хочу шампанского! - Выпалила Люба, вскидывая руку в театральном жесте. - А где бокалы? - И тут же начала рыться в бардачке, роняя на пол все его содержимое.
- А что, ты с горлышка не можешь? - Вопрос "водилы" вызвал бурю неќгодования "приличной дамы".
- Я и с горла? Ты соображаешь вообще, что говоришь? Кто, скажи, с горла пьет шампанское? Это же благородный напиток! - От страха у Любашки не только хмель прошел, но и развился жуткий артистизм. - Без стаканов пить не буду! - Пьяным запинающимся голосом поставила она ультиматум.
- Карен, сходи за стаканами, только быстро!
"Друг" ушел, а у Любы "затюкало" одновременно и в голове, и в сердце. "Какой Карен? Он же вроде Ромой представлялся... Бог ты мой, их акцент, знаќчит, натуральный, а не наигранный. Они - армяне или еще кто-то из этой серии. Всё, труба тебе, девочка". Свои парни постоянно запугивали, что армяне отноќсятся к нашим девчонкам как к скоту, мол, что хотят, то и делают, не спрашивая разрешения. А за непослушание наказывают.
А тут еще Гена, или как там его по-настоящему, этого водителя, потянулся обниматься. При этом нажал какой-то рычажок под сиденьем. Оно тут же приняло почти горизонтальное положение. Люба замычала, закрывая рот и хватаясь за область желудка.
- Ой, пусти, пусти меня... Ой, как мне плохо... - Запричитала она.
- Ты не переживай, сейчас все будет хорошо, вот увидишь. - Успокаивал "таксист", наваливаясь на уложенную пленницу.
- Ты дурак, да? Тебе машину не жалко? Я выгребать потом не буду! Дай-ка мне выйти на пару минут за кустики, а то мне еще и писать хочется. Я быстро, ладно? Только не подсматривать! - И кокетливо погрозила пальчиком.
Видя, что "Гена" задумался, Люба продолжила уверять его в своей "лояльќности":
- Я быстро, а вы тут без меня не пейте! А потом отвезете домой, хорошо? - И уже не дожидаясь ответа, мыча и закрывая рот, рванула ручку двери и вылетела на свободу. Пьяной, кривой походкой пошла вдоль огромной бетонной трубы. Судя по всему, тут шло какое-то строительство, потому что повсюду были наќрыты огромные ямы и насыпаны кучи песка и гравия.
Когда Люба нашла укромное местечко, где можно было спрятаться и на самом деле справить нужду, оказалось, что она только что прошла последний фонарь, освещавший стройплощадку. Впереди - тьма кромешная. И только очень-очень далеко горели огни незнакомой большой улицы или проспекта.
Люба прислушалась. За ней никто не шел, никто ее не искал. "Итак, впеќреди - темнота, позади - ужас. Выбора нет". Любаша, что есть силы, рванула вдоль трубы, которая своей белизной не давала ей сбиться с пути. Сама она была в черном велюровом плаще и черных туфлях, на это и был расчет. Увидеть ее издаќлека и в темноте было бы не то что сложно, а практически невозможно.
Этот вынужденный кросс на каблуках вполне уложился бы в критерии Книги рекордов Гинесса. И не только по скорости, но и по экстремальности.
Но вот труба оборвалась и впереди, кроме темноты, ничего. Люба останоќвилась и еще раз прислушалась к звукам за спиной. Вроде тихо. "Не рискнули, значит, ребятки за мной бежать. Но куда самой-то податься? Ага, влево пошел забор из горбыля. Забор - это хорошо. Что-то же он огораживает, и это "что-то" рано или поздно должно кончиться. Тогда я наверняка выйду на тот проспект..." Проспект, который стал ненамного ближе и манил своими огнями и шумом машин.
Теперь уже не спеша Люба пошла вдоль забора. Правая нога то и дело со-скользывала вниз: "Значит, - делала Люба вывод, - я иду по краю рва. Самое парќшивое, что иду уже минут двадцать, а проклятый забор не только не кончается, но и не приближает к заветным огонькам. Кажется, он идет почти параллельно доќроге. А это значит... Значит, надо идти "попендикулярно!" Несколько поколеќбавшись, она начала спускаться в ров. "Крутой, однако... Если будет сильно глубокий, вернусь обратно".
Глубина рва оказалась всего метра три, и это обрадовало. Зато огорчило хлюпание болота на дне. Ноги стали проваливаться в холодную вязкую топь по самую щиколотку. К счастью, испытание грязью было недолгим, начался подъем. Карабкаться вверх по крутому склону на каблуках было тяжелее, чем спускаться, но возвращаться в болото почему-то уже не хотелось. Когда же руки нащупали относительную горизонталь, Любу ждало еще одно разочарование: ее голова неќожиданно уткнулась в колючую проволоку.
Другой бы, может, и спасовал, но детство девочки Любы проходило отќнюдь не только в играх с куклами. Вместе с мальчишками она сигала через заборы ничуть не хуже их, и как пролезать через натянутые нитки колючей проволоки тоже хорошо знала. Выбрав место, где одна нитка "колючки" провисла, она остоќрожно ("не дай бог порвать плащ, а то от мамы попадет!") протиснулась в проќреху.
Земля под ногами уже не шла в уклон, а стала ровной, твердой и главное - сухой. Люба наконец-то вздохнула облегченно. Огни и шум машин приблизиќлись настолько, что чувство свободы и ожидание близкой победы потихоньку начали заполќнять душу. Но не тут-то было. Еще одна линия проклятой колючей проволоки встала перед ней в пять этажей. "Да чтоб вы провалились! - В сердцах выдохнула она. - Понагородили тут, понимаешь... Но что делать, Лёлик, надо идти вперед, не назад же". Относительно благополучно преодолев еще одну поќлосу препятствий, Люба вышла на простор необозримого поля.
Спустя пару минут ходьбы по направлению к манящей дороге, каблуки туфель зацепились за что-то деревянное. "Классно! Эти деревяшки выведут меня куда надо". - И Люба бодро пошагала по настилу.
"Бодро" - это, конечно, громко сказано, потому как правая нога время от времени подворачивалась в ступне, и Любашина походка на подиумную никак не тянула. Такой ходьбе одно название - ковыляние утки.
Стало немного светлей от приближающихся фонарей, и Люба увидела впеќреди по ходу движения очертания неясных строений. Еще несколько шагов, и силуэт самой высокой постройки принял вид сторожевой вышки.
"Весело, однако. Значит, я уже, надо понимать, на зоне, и что самое обидќное - ни одного сухаря в кармане!.. Ладно, разберемся. Солдат ребенка не обидит, а с начальством мы уж как-нибудь поладим".
Тут с вышки неожиданно донеслось:
- Стой! Кто идет?
- Становится все веселее. - Пробормотала про себя "экстремалка", а чуть громче выпустила в темноту: - Свои!
- Кто "свои"? - Прохрипел сверху стариковский голос.
- "Старичок уж точно плохого не сделает..." - Почти совсем успокоилась Люба, но старикан строго подходил к своим обязанностям.
- Стой! Стрелять буду!
- Да стреляй уже, спасибо только скажу. И так все надоело!
- Ты кто? - Допрашивал часовой приближающуюся тень.
- Дед Пихто! Дедуль, - уже почти ласково начала Люба, - ты спустись, и я тебе все расскажу, не орать же тебе наверх. Только выпусти меня отсюда, я заблуќдилась.
По доносившимся сверху звукам, Люба поняла, что бдительный охранник спускается с "небес" на землю.
- Боже, откуда ты такая? - Оглядев девчонку, удивился дед.
Видок у нее и впрямь был - залюбуешься. Грязные руки, которые она пыталась спрятать в карманы плаща, на ногах клочьями висели остатки колготок, прилипќшие к тому, что раньше называлось изящными замшевыми туфлями, расшитыми золотыми нитками. Теперь же не только ниток, но и самих туфель не наблюдалось из-за толстенного слоя болотного ила, приукрашенного перьями осоки. В общем, перед дедом - охранником стоял типичный представитель самого бедного африќканского племени, чудом попавшего в холодную Россию.
- Дедуль, я сбежала от одних придурков и теперь мне очень хочется домой. Выпусти меня отсюда.
- Не могу, у нас тут секретные военные склады, я должен отвести тебя к начальству.
- А без начальства никак нельзя?
- Нельзя. Не имею права.
- Хорошо, давай к начальству. Мне уже все равно.
Дед привел "шпиёнку" на КПП и сдал дежурному. Тот, выслушав краткий рассказ Любы, сказал, что обязан вызвать милицию. Вопреки ожиданиям дежурќного, Люба даже обрадовалась.
- Во, точно, зови, только из нашего, Северного микрорайона. Кстати, а я сейчас в каком?
- В Индустриальном.
- Вот это занесло, так занесло! Неисповедимы пути твои, Господи! - Вздохнула комсомолка-активистка.
Приехавший молоденький следователь быстро проникся сочувстќвием к задержанной. Так проникся, что буквально через несколько минут предваќрительной беседы, после проверки ее биографических данных, попросил называть его не Игорем Алексеевичем, а просто Игорем.
- Слушай, Люб, а сколько ты выпила?
- А что?
Новый закон предписывал человеку выпивать в ресторане норму не более ста граммов.
- Да мне просто интересно. От тебя такой "духан", а ты абсолютно трезвая. И разговариваешь нормально.
- Честно? Много выпила. Не знаю сколько, но много. Только протрезвела в момент, когда все пошло наперекосяк.
- А хочешь, я из тебя остатки спиртного выбью?
- Давай!
- Судя по описанию того места, где ты находилась, в той "белой огроменќной трубе" вчера нашли труп изнасилованной и убитой женщины... Возможно, тебе была уготована такая же судьба.
Несколько секунд Люба, не мигая, смотрела на следователя. Потом попроќсила:
- Сигаретку дай!
Почему-то задрожали руки и ноги, потом озноб охватил все тело. Только теперь до нее дошло, чего она избежала. Сигарета ходила ходуном, не удерживаќясь в пальцах, а Люба, застенчиво улыбаясь, извинялась перед Игорем за свои грязные и дрожащие руки.
Он прекрасно понимал ее и пытался шутками вернуть ее в нормальное соќстояние.
Немного успокоившись, она еще раз повторила все, что помнила о своих похи-тителях, их машине, доме, около которого они остановились... После попросила:
- Игорь, пожалуйста, я тебя очень прошу: в институт никаких бумаг посыќлать не надо, ладно? Знаешь, какие сейчас времена? Выкинут запросто. Мне тогда лучше застрелиться. Иначе, мамуля сама убьет. Так что вариант спасения моей молодой невинной души только один - никаких писулек в институт. Если по моей моральной устойчивости есть вопросы, позвони в наш отдел милиции, там мои друзья, они дадут тебе мою характеристику. Я же все-таки, хоть нештатный, но ваш сотрудник. А брат брата ведь не предаст, да? - Заискивая, уже кокетничала напропалую задержанная.
- Хорошо, договорились. Но если что, мы можем еще встретиться? Мало ли, вдруг какие дела общие появятся...
- Игорь, конечно же! Отчего нет? Ты нормальный парень, и я тебе благоќдарна за понимание. И благодарность моя, соответственно, не будет иметь границ в пределах разумного...
Мило распрощавшись, Люба села в "це-ментовоз" и сержантик-водитель отвез ее в такое родное и такое желанное теперь общежитие.
Общага спала мертвым сном. Даже вахта пустовала. Закрытая вертушка была последним препятствием в эту ночь. Люба подумала, что лучше бы она всю ночь через эту вертушку прыгала, чем переживать такие страсти.
К комнате подходила с желанием рассказать девчонкам тотчас же в подќробностях и "в картинках" о своих злоключениях, но когда открыла дверь и увиќдела мирно спящих "сожительниц", неожиданно почувствовала, как закипает в ней злость и обида.
"Дрыхнут, суки! Хоть бы одна шелохнулась. Даже не ждут, не беспокоятся, куда это я пропала. Вот интересно, а если бы я в той трубе сейчас лежала, а нашли бы меня только через несколько дней, они все эти дни так же спокойно спали?" - Спросила она себя и ответила тут же: "Скорей всего, да. Поднимать шорох не стали бы, это точно".
Враз обессилев, доплелась все-таки до умывальника в конце коридора, умылась, под холодной водой отшкрябала основную грязь с туфель и вернулась в комнату.
Ложась под домашнее ватное одеяло, окинула напоследок спящих. "Как же я вас ненавижу. Но отольются еще кошке мышкины слезы!"
С этим, не совсем правильным, но шедшим от души, посланием Люба и провалилась в тяжелый, неспокойный сон.
*_*_*_*_*
Наутро девчонки проснулись и, как ни в чем не бывало, занялись своими деќлами. На спящую Любу никто не обращал внимания. Прогуляла девочка полночи, теперь отсыпается, что тут такого?
- Ну, и где ты была? - Строгим голосом начала допрашивать Люська, увиќдев, что Люба открыла глаза и пошевелилась. Еле сдерживаясь от снова закипевќшей злости, "полуночница" ответила вопросом на вопрос:
- А вы, наверное, все испереживались, всю ночь сидели и страдали, куда же я подевалась?
Следующий вопрос Любы был направлен конкретно по адресу:
- Марин, вы почему с Ксюхой меня бросили? Почему сами вышли из маќшины, а меня там оставили и ничего не сказали?
Замешкавшись, Маринка начала оправдываться методом "лучшая защита - нападение":
- Ты сама захотела остаться. Мы тебя звали, а ты ни в какую.
- Чушь пороть не надо! Память у меня не пропадала никогда! Вы просто вышли, а меня бросили на произвол судьбы. Если бы даже я и захотела остаться, вы все равно должны были, хоть за волосы, но вытащить меня из машины! Или вы забыли наше правило: "Пришли вместе - ушли вместе!"?
Люба уже завелась ни на шутку. Подлила масла в огонь Ирка:
- Ну ладно, девчонки, чего ругаться? Ведь все же нормально. Все дома, всё хорошо...
("Ты погляди, миротворица какая!")
Люба не кричала, только глаза загорелись черным пламенем. И она медќленно, членораздельно, чуть ли не по слогам, почти нежно начала разъяснять, что к чему:
- Нормально? Конечно, нормально. Просто отвезли, Ира, одну не очень важную, гостью с твоего праздника к черту на кулички. И если бы все сложилось несколько по- иному, лежала бы я сейчас трупиком в строительном мусоре, и нашли бы меня не так скоро, а может, и вовсе не нашли. Что бы вы подумали, если бы я и сегодня не пришла, и завтра? Что я загуляла? Я похожа на такую гулёну? По-вашему, я из серии "прости-господи", да? А вы все - замечательные подруги, друг за друга - горой, в беде не оставляем и все такое прочее! Спасибо вам огромќное! - Люба отвесила поклон "от пояса". - Спасибо за заботу, за праздник, за кучу удовольствия, ввек не забуду этот день!
Люба резко встала с постели, а притихшие девы прижались к стенкам, дерќжась руками и ногами за свои кровати. В их глазах ясно читались страх и недоќумение.
Только через несколько дней Люба смогла подробно рассказать, и то - только Люське, о злоключениях той ночи. Люська казалась из всех "сахалинок" самой доброй, что ли, недаром ей дали прозвище "маман". Поэтому Люба и общаќлась с ней по душевным вопросам больше, чем с другими.
Маринка оставалась для Любы, даже после трех лет совместного проживаќния, так до конца и не понятым человеком. Душу она свою никому не раскрывала, держалась со всеми ровно, но на расстоянии, мнение свое высказывала редко. Поэтому советоваться с ней по какому - либо поводу даже не приходило в голову.
*_*_*_*_*
Кто знал, что проклятие, сказанное в сердцах, может иметь такую силу.
Недели через две, когда улеглись страсти и о переживаниях Любы забыли все; когда даже ей самой о "приключении" напоминала только подвернутая нога, произошло другое событие, которое заставило Любу посмотреть несколько по-иному на этот материальный мир.
Сдачу очередного зачета по химии, своего самого нелюбимого предмета, Ксюха и Маринка решили отпраздновать на широкую ногу. Их радость была вполне оправдана отсутствием даже базовых познаний в вышеуказанной области, и с воодушевлением поддержана еще двумя их одногруппниќцами.
Сборы были недолги, но, глядя на оживленную Маринку, то и дело смеявќшуюся по поводу и без повода, у Любы что-то вдруг противно засосало под лоќжечкой. Произнесенное слово "ресторан" усилило внезапно возникшее чувство тревоги. Почему-то захотелось сказать что-то оберегающее.
- Девки, не напивайтесь там до поросячьего визга и держитесь вместе до последнего, ясно? - Тон был выбран правильным: чем грубее, тем лучше запомиќнается.
- Ой, ладно тебе! Мы долго там не будем и на такси не поедем, вернемся на автобусе. Так что все будет тип-топ. Ждите!
Вечер шел по своему обычному распорядку: телевизор, ужин, подготовка к очередному зачету. Но у Любы было такое ощущение, будто делает она все на автомате. Мысли беспорядочно носились по мозгам, не выстраиваясь в один логиќческий ряд и не давая сосредоточиться ни на чем.
После одиннадцати начали проявлять беспокойство и Люсьен с Иркой. Наконец, дверь широко распахнулась и влетела подвипывшая Ксюха. Целуя Люську, заорала что есть мочи своим чудовищным басом:
- Маман, мы так оторвались! Там были такие мальчики! Но мы их всех поќслали и смылись. Маман, Люсечка, хочешь, я тебе спою? "Это Кара-кара-кара-кара-кара-кара-кум!.."