В то время меня по вечерам навещала Девушка. Конечно, у нее было имя. Но даже мне оно мало что говорит сейчас, а вам и подавно ничего не скажет. Так что будем называть ее просто Девушкой. С большой буквы. Или блондинкой, так как она и была самой настоящей блондинкой. Может быть, иногда даже специально чуточку глуповатой, чтобы веселить и не напрягать. И хотя у нее был сын, но красота и молодость давали ей право называться девушкой.
Стройная, высокая - метр восемьдесят. С длинными ногами. Когда-то я бы наверно пришел в восторг лишь от одной мысли, что можно обладать подобной красотой. Но со временем стал понимать, что при желании и приложении целенаправленных усилий (каждый раз различных по количеству расходуемой энергии вплоть до нуля в зависимости от объекта) можно получить доступ к телу практически любой женщины. Но также я понял, что подобное обладание кроме удовлетворения сексуальных комплексов и возбуждения новых похотливых мыслей не несет в себе больше ничего. Я же научился хотеть душевного взаимопонимания, налаживания на его основе устойчивых связей и нахождения привлекательной женщины, к которой можно было бы завалиться, когда мне плохо, и сказать: "Вот он я красивый. Ухаживай за мной, люби меня и жалей". И оставаться с ней пока не станет лучше. Чтобы устав от всех этих ухаживаний и любовных забот отправиться вновь по своим многочисленным и разнообразным мужским делам. А затем опять вернуться.
В общем я повзрослел. Тогда же я научился искать познания простых истин среди нагромождения многомудрых, но лживых готовых ответов, услужливо преподносимых тенденциозным образованием, покупными средствами массовой информации и прочими порочными общественными и частными институтами. Вместе с этой наукой познания я утратил воспринятую чужую систему координат, не обретя своей, и заблудился в жизни. Я чувствовал себя неважно, узнав множество пренеприятных вещей. Узнал о том, что люди внешне старающиеся выглядеть друзьями и которым постепенно в силу привычки начинаешь доверять, могут оказаться обыкновенными скотами со своими скотскими правилами. О том, что даже изгадившиеся по самое не хочу подлецы не могут жить без знаков уважения к себе и будут требовать их в полной убежденности, что они в самом деле достойные люди, и что ворох мерзости в их головах действительно стоит подобных знаков. Я узнал о том, что нет ничего невозможного в этой жизни, но что зачастую получаемое совсем не стоит уплачиваемой цены. Узнал я также и об относительности цены, о том что вещи, обладающие для одних огромной ценностью, для других годны лишь в качестве мелкой разменной монеты. Узнал об относительности дел. Что сделанное в одно время, может быть в миллион раз ценнее того же дела, сделанного в другое время. В общем я потихоньку обретал мудрость, годную для личного употребления. Что мне могла дать подобная мудрость кроме осознания собственного ничтожества? Не знаю. Мудрость, как и старость, не спрашивает ждешь ты ее прихода или нет, нужна она тебе или нет. Просто приходит. Или нет, если не время. Я же надеялся с помощью нового знания обрести четкую систему координат в мире, ставшем из плоского многомерным.
Но не будем отвлекаться. Я платил Девушке за ее визиты. Платил, потому что так было проще. Платил, потому что знал, что все в жизни имеет цену, и эта не казалась мне чрезмерной. Платил, потому что не мог ей дать, а может быть и не хотел, ничего другого. Платил вследствие собственной слабости, потому что все же хотел ее видеть, хоть и думал, что ничего прочного между нами не может быть.
Она приезжала всякий раз, когда я просил об этом. Надо было всего лишь днем позвонить ей на мобильный. Приезжала обычно на несколько часов позже, чем договаривались. Была мила и в общем-то послушна, хоть и любила капризничать. И оставалась столько, сколько я хотел, иногда чуть ли не до завтрашнего вечера, когда ей надо было возвращаться к сыну. Впрочем, обманываю. Один раз она все же не приехала, хоть мы и договаривались. Извинялась, улыбаясь. Ссылалась на усталость и на то, что заснула. И в следующий раз позвонила сама. Правда, в тот день уже я оказался занят. В самом деле занят. С тех пор она всегда приезжала после звонка. Правда, был еще один раз, когда я не позвонил днем в условленное время, а сделал это вечером часов в восемь. Девушка раздраженно ответила, что она уже договорилась ехать в другое место. Я смог лишь хмыкнуть на это заявление. Через час она перезвонила и сказала, что если я хочу, то она приедет. Я спросил: "А как же другое место?" Она невнятно ответила, что туда не поедет. Я сказал: "приезжай".
Почему я так подробно рассказываю об этом? Просто в обычные отношения купли-продажи и удобного имения каждый из нас все-таки вложил, пусть крохотную, но частичку души. А любое дело, в которое вкладывают душу, достойно упоминания.
Я помню в начале наших встреч радостный блеск в ее глазах, как отсвет возможной надежды на что-то большее. Помню предложение съездить в Питер вместе с ее подругой и приятелем подруги. Я не хотел ехать в Питер с незнакомыми людьми. И я не разделял ее надежды - мне нечего было ей дать кроме притворства и денег. Все это я, конечно, не говорил. Но ведь такие вещи быстро становятся очевидными и без слов. Тем более их чувствуют женщины в силу большей врожденной чувствительности или, если хотите по иностранному, интуиции. В этом сила женщины, но и слабость одновременно. Ни одна женщина, если внимательно за ней наблюдать, не сможет скрыть свои настоящие чувства. И за ложью многочисленных фраз, возводимых обычно вследствие слабости или глупости, вы всегда, присмотревшись, сможете увидеть, что по настоящему она чувствует.
Впрочем, несмотря на весь свой скептицизм, мне было интересно беседовать с Девушкой. Приятно было на нее смотреть. Приятно было прикасаться. Однако, часто бывало, что я оставался равнодушен к ее телу. Я рад был ее видеть, иначе бы не звонил. В том числе и без одежды. Но не чувствовал большого желания заняться сексом. Возможно, в качестве платы за мудрость ко мне пришли также старость и усталость тела и мысли от жизни? Не знаю. Вопрос к врачам. Я не напрягался по этому поводу, тем более, что такое бывало и прежде. Девушка же была требовательна и бесилась в подобных случаях. "Подожди до утра", - говорил я. - "Давай отдохнем." "Я хочу сейчас", - отвечала она. "Я не могу ждать утра. Я не могу заснуть. Ты даже не представляешь, как я тебя хочу." Слышать такое, было, конечно, приятно, но спать, определенно, мешало. И чем больше требовала Девушка, тем меньше я ее хотел. Вот такая вот то ли особенность организма, то ли особенность мысли.
Как-то утром после ночи, полной требований, войны и секса усталые и успокоенные мы сидели на кровати. Я смотрел на Девушку, на ее грудь. Она гладила ухоженными пальцами кончики сосков. "Сейчас они спят", - говорила она. "А что", - засмеялся я, - "Бывает, что просыпаются?" "Конечно", - ответила Девушка, - "тогда они, знаешь, так торчат". У нее были красивые небольшие груди. "Я бы хотела сделать операцию, увеличить немного грудь", - сказала она. Я удивился. По моему и так хорошо было. Зачем портить? Она, оправдываясь, ответила, что сильно не переживает по этому поводу, но все-таки. Я промолчал. Кто-то, видно, высказывался уже про ее грудь. Погладил ее. Присмотрелся при утреннем свете к Девушке. "Надо же", - сказал я. "У тебя кожа покраснела. Пятна какие-то." "У меня всегда так бывает", - сказала она. - "Перед месячными. Потом проходит." Я встал, опрокинув недопитый стакан с вином, стоявший на полу.
Собирались мы долго, как обычно. И как обычно, причина была во мне. Уставший после секса и алкоголя физически, опустошенный морально, не обремененный срочными жизненными заботами, я отнюдь не представлял собой образец собранности и целеустремленности. Ленился и благодушествовал по поводу и без повода, заставляя понукать себя. В конце концов, когда мы уже стояли одетые в прихожей, я вспомнил, что забыл что-то в ванной. Зайдя туда, я включил воду и словно впервые увидев типа в зеркале напротив, застыл, разглядывая свое лицо знакомое и чужое, заставив невыдержавшую Девушку с веселым любопытством засунуть нос в ванную: "Что это ты там делаешь?"
На улице было хорошо после спертого воздуха комнаты. Яркое, но нежаркое осеннее солнце. Легкий ветерок приятно овевал бездумную голову и уставшее неловкое тело. Надо было пройти минут пятнадцать неспешным шагом до остановки на шоссе, где я обычно ловил машину и отправлял на ней Девушку. В этот раз, однако, мне самому надо было тоже ехать. Я шел очень медленно, жмурясь на солнце. Девушка уходила вперед и там, повернувшись вполоборота ждала меня. Так как останавливалась она прямо на моем пути, то я утомленный и неловкий просто продолжал медленно идти вперед, врезаясь в Девушку. Несмотря на всю неспешность движений и мой невысокий рост - метр семьдесят, правда, без кепки, при толчке отлетала она от меня довольно чувствительно. Первый раз, наверно, это вышло случайно, но потом понравилось Девушке, и она с улыбкой останавливалась, специально подставляясь под несильный толчок туловищем, наглядно демонстрируя закон передачи энергии от движущегося тела к неподвижному при столкновении.
В очередной раз остановившись вполоборота, она тут же, засмеявшись, развернулась полностью и буквально глотала смех, смотря на меня. Меня трудно пронять подобным. Я продолжал идти, как ни в чем не бывало, размышляя, правда, про себя банальные мысли, что-либо оделся как-нибудь не так, либо волосы торчат смешно.
"Что случилось"? - спросил я, подойдя.
Она показала мне за спину. Я обернулся. За мной неспешно шел пес, дружелюбно помахивая хвостом. Откуда он взялся, не знаю. Но шел он прямо за мной, по тротуару, метрах в пятнадцати позади. Среднего размера. Поменьше овчарки, побольше болонки. Со светлой, грязной и лохматой шерстью. И с трудно передаваемым выражением на морде. Добродушным, деланно безразличным, виноватым и одновременно искательным сквозь безразличие, если вы, конечно, поняли, что я хотел сказать. Лучше у меня все равно не получится. Я пожал плечами и улыбнулся - уж больно потешным был пес. В то же время понадеялся, что Девушку все-таки веселит он, а не мы оба.
Она же теперь шла, постоянно оглядываясь назад, с улыбкой до ушей. Через несколько десятков шагов, стукнувшись о нее, я, не выдержав, оглянулся. Пес все с тем же видом, на том же расстоянии следовал за нами. Обернувшись в третий раз, я увидел остановившегося прямо у нас за спинами пса, все такого же нелепого в деланном безразличии и виноватого. На этот раз он просто энергичнее махал хвостом, извиняясь.
"Хозяина ищет", - сказал я. Девушка засмеялась. Солнце светило. Ветерок овевал. А позади упрямо шел до самой остановки с бомбилами смешной лохматый пес. Двое заблудившихся в жизни людей и собака, ищущая хозяина. Близко подойти к машинам он побоялся. Стоял в сторонке. Мы же сели внутрь и отправились каждый по своим делам.
Больше я этого пса не встречал. Через какое-то время расстался и с блондинкой. Как-то пьяный и уставший от ее капризов, я взорвался: "Иди ты в ж..у", - сказал я. Она обиделась, оделась и выскочила в ночь. У меня же не было ни сил, ни большого желания ее удерживать. Минут через пять я, правда, позвонил, то ли чтобы извиниться, то ли чтобы отдать оставленные ей деньги. Она взяла трубку. "Ты еще не уехала?" - спросил я, не придумав ничего лучшего. Она лишь фыркнула и прервала звонок. Больше разговаривать было не о чем. Возможно, это было самым лучшим выходом.
Мог ли я что-то сделать для пса? Вряд ли. Прерви я даже тогда свои вроде бы необходимые дела и позови его с собой, мне бы скорее всего не удалось его поселить в снимаемой квартире. Тем не менее, вспоминая о нем, я чувствую себя немного виноватым. Я совсем ничего не попытался сделать для смешного пса, ищущего хозяина. Даже в мыслях не было.
Зачем же я рассказал так подробно все эти совсем незначительные события? Потому что почувствовал и понял красоту и истину в том осеннем солнечном утре, наполненном смеющейся блондинкой и лохматым псом. Понял, правда, через некоторое время. Потому что живут люди не для грязи и шелухи жизни, а для понимания и нахождения истины и красоты. И не следует разбрасываться даже их крупицами. Наоборот собирать и приумножать. Познавать и рассказывать другим. Рассказывать и записывать в память в качестве инструмента для познания истины, чтобы не уподобиться Пилату, вопрошавшему "что есть истина?" Истину, стоявшую перед ним.