Аннотация: Но ведь убирать улицы тоже кому-то нужно, верно?
Один день Марфы Ивановны
Марфа Ивановна и не знала точно, сколько ей лет. Она привыкла думать о себе, как о пожилой даме интеллигентного вида. Так сказали бы во времена ее молодости. Невысокого росточка, пигалица - помниться, оскорбленно кидали вслед отставные ухажеры, давно... но в ее жизни теперь все имеет оттенок ржавых листьев и запаха лаванды. Сухие, в пятнышках лапки-ручки с одним крупным янтарным кругляшом кольца. Чистое платье под горло, скупая строчка тончайшего желтоватого кружева. Марфа Ивановна очень любила шляпки и пальто из тяжелого, мягкого на ощупь материала. Она и не помнила толком, как он называется, то ли драп, то ли твид...
Обычно старушка просыпалась очень рано, где-то в полпятого, когда темнота ночного неба лишь подергивается светлой пеленой и начинает истончаться. Первый признак наступающего прозрачной акварелью утра.
Марфа Ивановна медленно, по-стариковски спускала ноги на холодный пол. В панелях плохо топят, и ее дом не являлся исключением. Только в отличие от сверстниц, холод пожилую женщину совершенно не беспокоил. Прихрамывая - нога болела много лет - она подходила к тяжелым, темным шторам. Аккуратно отодвинув складку бордового бархата, выглядывала во двор. Снова, плотно задергивала штору и шла на кухню. Ставила чайник и под его деловитое сопение умывалась. Только затем обращала внимание на собачонку, такую же древнюю по виду, как она сама. Агриппина, как звали белую болонку, тонко поскуливая, мялась под дверью. Старушка выключала чайник и шла одеваться.
Ей нравились такие прогулки. На улицах в такое время обычно еще пусто. Тускло горят фонари, подвывает кусачий осенний ветер. Она неспешно шаркает по дороге, опираясь на черную трость. Гриппа мелкой рысью трусит рядом, клацая коготками по асфальту, и ничто не нарушает тишину холодного утра. Хорошо.
'Эх, да... ушло мое время. Сейчас и оглянуться то не на что. А грязи, сколько грязи вокруг развелось. На улицах, в людских душах. Мелко, косно', - начинала размышлять Марфа Ивановна, и тут же вслух одергивала себя:
- Ну, что забубнила, старая? Всегда были плевела. Не без того. Что ж теперь поделаешь. Кесарю - кесарево, - и вздохнув, поворачивала обратно к дому.
'Жить на первом этаже не так уж престижно, зато удобно в таких ситуациях как сейчас, когда снова сломался лифт' - подумала она, подходя к своей двери. Два молодых парня, крутившиеся у его створок и по очереди, жмущие настырно на кнопку вызова, посмотрели в ее сторону неодобрительно. Чуть ли не со злобой.
- Иди давай, - Отсекли грубо и обезличенно. Торопливо открыв дверь ключом, Марфа Ивановна пропустила вперед собачку. Та, подвизгивая, крутилась под ногами. Один из парней презрительно фыркнул и раздраженно стукнул по створкам лифта ногой.
Старушка закрыла дверь, отсекая микромир внутри от макромира снаружи. Настроение было испорчено. Чай показался невкусным, и даже тонкий ломтик вареной колбасы, честно разделенный на двоих с Гриппой, не смог ничего изменить. Марфа Ивановна положила несколько кусочков в блюдечко собаки и вернулась в комнату. Она любила тишину. Опустившись в кресло, с наброшенной на спинку вязаной салфеткой, старушка закрыла глаза, задремала.
Она могла так сидеть долго-долго. Бывало, что и вовсе не хотелось подниматься. Но... нужно. На самом-то деле забот у Марфы Ивановны набиралось всего ничего. Ну, сходить за копеечной пенсией в сберкассу, или там, в булошную за хлебом. Иногда хотелось колбаски или кусочек мяса.
Так уж сложилось, что родственников, даже самых дальних, у старушки не было. Правда, не болела она никогда в жизни, да и денег ни у кого не занимала. Странное дело.
Где-то после обеда, Марфа Ивановна проснулась от криков под окнами. Громко ругались, матерясь, как нынче модно, в голос. Выглянув из-за шторы, она с неудовольствием отметила группу молодежи, облюбовавшую скамейку неподалеку от ее окон. Старушка, как и многие люди ее поколения, бурчала, видя всякие непотребства. Но бывало, относилась и снисходительно. Понаблюдав какое-то время за верещавшими девчонками в коротких юбочках и нарочито расхлябанными парнями, вздохнула и решительно задернула штору. Что ей до того...
День тянулся медленно, однообразно. Марфа Ивановна любила грезить, сидя в кресле и вспоминать прошлое. Она давно потеряла счет дням и, порой, давно минувшее представлялось ей гораздо ярче и четче, нежели вчерашний день.
Когда стемнело, ближе к десяти, Марфа Ивановна снова засобиралась. Пора выгуливать Гриппу. На этот раз старушка выбрала самую глухую аллею в парке, расположенном неподалеку от дома, за стройкой. Когда-то там была роща, зеленая и ухоженная, в которой местные жители любили устраивать пикники. Но потом началась застройка, часть рощи вырубили, часть 'окультурили' до парка, превращенного со временем в грязную помойку. Без должного ухода парк обветшал. От скамеек остались плохо прокрашенные остовы, плитка потрескалась и раскрошилась.
Днем, даже несмотря на обилие мусора, в парке еще гуляли пары, а порой даже мамаши с колясками. Вечером же, он превращался в мрачное и опасное место. Ходили упорные слухи, что по ночам в нем собираются наркоманы, и пару раз местные жители действительно видели, как в машину скорой грузили трупы. Однако Марфа Ивановна спокойно пошла в самую глухую часть аллеи. Она о чем-то думала, лишь иногда бросая задумчивые взгляды на трусившую рядом Гриппу. Сквозь завывания ветра прорывался смех, чьи-то голоса. Размеренно постукивая палочкой по перекошенным плиткам, Марфа Ивановна миновала последний работающий фонарь. В те минуты, она видела парк таким, каким он был много лет назад. Ухоженные дорожки, газоны, новенькие скамейки, запах краски, пирожков с капустой и мороженого.
В темноте раздался пьяный смех. Старушка вздрогнула и остановилась. На скамейке с поломанными ножками устроилась троица:
- Слышь, Стас, бля, это ты бабу хотел? Ну, лови. Тока, эта, бля, старовата чуть.
Снова гнусно заржали. От людей несло перегаром и чем-то еще, сладковато-приторным. Один из них неуклюже поднялся со скамейки и подошел к ней. Марфа Ивановна растерянно смотрела на худого парня:
- Чо, гуляешь, мать? Какого тока хрена тебя сюда занесло?
Старушка напряглась. Ее лицо белым пятном выделялась на фоне воротника пальто. Тонкие руки подрагивали. Гриппа словно приплясывая, приседала на задок и мелко тряслась.
- Смотри, бля, че за тварь уродская? - Нагнувшись, парень ткнул в собачку пальцем. Та взвизгнула и цапнула его за палец:
- Вот мразь долбанная! Твою, бля, - крик утонул в ругательствах и смехе собутыльников. Не сдерживая ярости, парень с размаху ударил Гриппу ногой. Тонко взвизгнув, болонка отлетела, кувыркнувшись в воздухе.
Марфа Ивановна сдавленно вскрикнула. С глухим стуком упала на землю трость. Старушка, прихрамывая, торопливо подошла к собачке. В тяжелой тишине наклонилась, тронула быстро вздымающийся собачий бок.
- Вали отсюда, сука старая! - Заорал его товарищ, приподнимаясь. Нарочито громко компания засмеялась над показавшейся им потешной походкой старухи.
Марфа Ивановна повернулась к парням. Аккуратно расстегнула пуговки на пальто, сняла, не глядя, уронила на землю. Следом отправилась шляпка. Тонкие руки перестали подрагивать, когда змейка на платье с тихим шелестом разошлась, обнажая плечи и светлую ткань комбинации. Оставшись в нижнем белье, Марфа Ивановна посмотрела на обидчиков Гриппы и зло улыбнулась.
За свою очень долгую жизнь она не только никогда не болела, но и не посещала стоматолога. В полутьме блеснули отличные, только слишком длинные зубы. Тени вытянулись, стали рванными, заметались испуганно. Парень молча попятился, споткнулся обо что-то в темноте, и перевернулся через скамейку. Кто-то из его товарищей сдавленно и нервно хихикнул.
Спокойной походкой, сейчас хромота ей совсем не мешала, Марфа Ивановна пошла вперед. Шаг за шагом, быстрее и быстрее... Прыжок.
В полутьме аллеи раздались дикие визги, а следом негромкое урчание. Затем наступила тишина. Через какое-то время из старого парка медленно вышла прихрамывающая старушка, тяжело опирающаяся на трость. Рядом с ней семенила прихрамывающая болонка.
Когда-то Марфа Ивановна прочла в затрепанной газете, что волков называют санитарами леса. Хищников убивающих больных, раненных или просто генетически ущербных животных. Тогда еще старушка задумалась о своей роли в бетонном лесу мегаполиса. Пожалуй, она смело могла называть себя таким санитаром. Более того, Марфа Ивановна думала, что делает нужную, хотя и грязную работу.
Сейчас, она неторопливо шла домой, предвкушая вечернюю чашку чая и спокойный сон до следующего утра.
Время... оно ведь такое обманчивое... то бежит, перелистывая страницы годов, то тянется, отсчитывая минуты последними каплями крови из разорванного горла.
Но ведь убирать улицы тоже кому-то нужно, верно?