ШИББОЛЕТ или ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПЯТАЧКА В СТРАНЕ КАШРУТА
ПРЕДИСЛОВИЕ

Ясный воздух летних сумерек, приглушив цвета, вычертил четкие контуры палестинского пейзажа от предгорий Аялона до гор Заиорданья. Глядя из иерусалимского квартала Абу-Тор можно было если не рассмотреть, то хотя бы различить зажигающиеся на западе огни нефтеперегонного завода в Рамле, ещё дальше за которым начинался уже невидимый отсюда Большой Тель-Авив, и, переведя взгляд на восток, увидеть редкие огни бедуинских стойбищ в Иордании. Как корабельные склянки, ударили колокола немецкого собора Успения Пресвятой Богородицы на горе Сион, тонким перебором отозвались им колокола православной Марии Магдалены с Масличной горы, и далее, перебивая друг друга, зазвенели колокольни многочисленных церквей Святого города. Колокольный звук уходил кругами, растворяясь в эхо, и невозможно уже было отличить истинный звук Троицкого собора с площади Москвы от эха Аугусты-Виктории на горе Скопус. Принципиально перебивая колокольный диалог, перекрывая его затухающие гармонии своим усиленным мегафоном голосом и, тем самым как бы завершая чуждый пересуд, вступил муэдзин с минарета мечети Аль-Акса. Через восемь тактов его подхватили муэдзины мечетей в Вефезде, в нижней части Старого города, большей частью записанные на магнитофон. Эта ежедневная музыкальная дуэль ничуть не трогала оказавшихся на её перекрестье евреев, поглощенных чтением и молитвами. У своей Стены они слышали другую музыку, другие голоса, уходящие не вверх и вниз, вправо и влево, а из прошлого в настоящее и будущее.

Если этот вечер в синагогах, церквях и мечетях Иерусалима был похож на все другие, сотни тысяч раз повторявшиеся в течение сотен лет, то посетителям старинной синагоги Женевы в этот вечер показалось, что мир перевернулся, рассыпался прямо у них на глазах. Только что, прямо у входа в синагогу, выехавший из соседнего переулка мотоциклист застрелил рабби Шимшона. Уважаемый и любимый всеми семидесятидвухлетний раввин приехал неделю назад из Бней-Брака по приглашению женевской еврейской общины. Первые дни пребывания были до отказа заполнены встречами с "влиятельными" людьми, лидерами женевской и швейцарской общин, руководителями города и политиками. Два человека специально приехали для встречи с ним из Италии. Это были Джабраил Аль-Хумайи, суннитский теолог, профессор Миланского университета, и Симон Лански, итальянский предприниматель, проживший много лет в Израиле, но разочаровавшийся в сионизме, и делающий теперь деньги на недвижимости.

Спешу уверить беспокойного читателя, что больше ничего подобного в этой книге не будет. Ни лирических описаний, ни глубокого психологизма, ни лихо закрученного детективного сюжета про жизнь международной мафии.

Моя жена, мой первый критик, заметила, что первые "израильские" страницы напоминают аллегорическое изложение истории и социально-политической структуры Израиля. Было указано и на иные возможные аллегории. Но ничего подобного в замысле нет. Любые сходства, если оно кому-то обнаружатся, совершенно случайные, а все совпадения ненамеренные. Для удобства чтения и избежания лишних примечаний с переводом все диалоги на иврите напечатаны ПРОПИСНЫМИ БУКВАМИ, а диалоги на английском - красивым курсивом.

СОБСТВЕННО ИСТОРИЯ

По большому счёту, это были всё-таки весёлые и забавные дни. Теперь, спустя всего несколько лет, многие с удовольствием вспоминают, как они пережили те недели, в какую неприятную ситуацию влипли и как из неё потом выпутывались. В этом есть что-то общее между августами 91-го и 98-го.

Сергею Макаркину тогда, в конце августа 98-го, было совсем не до смеха. Вернувшись из отпуска, он обнаружил, что "отпускные", которые он намеревался постфактум получить в кассе института, покрывают лишь недельную "алиментарную" потребность. Но более неприятный сюрприз ждал его в кассе "Центра акупунктуры", где он подрабатывал "врачом-организатором". В кассе Центра его ждал классический коротко стриженый субъект, который на пальцах объяснил, сколько и кому Макаркин должен. Отдельно было объяснено, почему: "мы в вас бабок ввалили немеряно. Директор ваш Дорошенко к себе в Хохляндию свалил. Чо-как - никто не в курсах. Народ сказал - ты после него главный. Короче, мы не звери: вот тебе два месяца сроку, ищи или Дорошенко, или пять штук баксов, или то и другое вместе".

"Не, они теперь с тебя не слезут. Дикая дивизия. Янычары", - резюмировал слезливое изложение истории Макаркина его институтский однокашник, Семён Шестопал. "И денег не дам. Нету", - Семён был удачливым бизнесменом. "Валить тебе надо", - Семён и сам перманентно собирался валить в Израиль. "Слушай. Есть тебе предложение. У нас из Еврейского центра преподаватель иврита опять уехал. В Германию" - а ещё Семён был молодым активистом местной еврейской общины. "Попреподавай здесь иврит месяц-другой группе начинающих, а потом тебя отправят в Израиль на повышение квалификации. Может, даже на год. За это время здесь всё рассосется". "Так я ж ни слова на иврите. Немецкий под видом идиш - ещё куда ни шло: "Гитен Морген, либэн таламиден; зай гизунт, мейне мэйделе". Да и вообще я не еврей". "Так и я ж тебе не обрезание им делать предлагаю. Хоть, я думаю, большинству бы и надо. А тебе не все ль равно, что преподавать - что анатомию твою, что латынь, что дойч, что инглиш, что иврит? Вот, смотри, книжку тебе дам, почитаешь сам для начала, ну, и для общего развития. Начни с алфавита. 23 буквы. Сколько времени думаешь алфавиту можно учить?" "Ну, неделю" "Неделю? Да на месяц растянуть - раз плюнуть: сначала в одну сторону, потом в другую, книжки ж ивритские тоже наоборот не зря написаны, да ещё если учить со стишками, с песенками, с подтанцовками - месяца мало будет. Скоро, в октябре, Рош Ха-шана, еврейский новый год, потом Йом Киппур, судный день - тоже целый месяц не до чего будет - праздники, посиделки всякие, то да сё, ёще месяц. А там из Москвы обещали натурального специалиста прислать. А ты - в Израиль, квалификацию повышать. Как раз два месяца, янычарами тебе завещанные. Да, не забывай, тебе ж ещё денежку положат за преподавание". "Хорошо положат?" "Ну, на хлебушек с маслишком хватит. А уж как нас выручишь - слов нет. Первое занятие, кстати, послезавтра".

Для первого урока Шестопал посоветовал Макаркину выучить какой-нибудь вводный монолог на иврите, чтоб ученики сразу прочувствовали всю глубину премудрости, которую им предстоит преодолеть. К сожалению, в Еврейском городском центре не нашлось ни одной фонографической записи на иврите, а обращаться в Москву или частным владельцам записей Шестопал тоже не хотел, чтоб не излишне не афишировать нового учителя. В конце концов решили записать наугад какую-нибудь радиопередачу "Коль Исраэль - Голос Израиля". Макаркин переписал на слух трехминутный текст на бумагу и вызубрил наизусть, старательно имитируя прочувственные интонации и шелестящее произношение. Шестопал снабдил также многократно ксерокопированными дидактическими материалами, "чтобы хоть что-то на столах лежало".

Через день Сергей Макаркин, взбодренный 200 граммами "Реми Мартэн", любезно предложенными Шестопалом, решительно, как в кабинет зубного, распахнул дверь учебной комнаты городского Еврейского центра. В комнате собралась крайне разношерстная публика, подвигнувшаяся постигать тайны древнееврейского языка - тут были хасиды-неофиты братья Горобченко, переквалифицировавшиеся в иудеи из кришнаитов, монашествующий отшельник Афанасий, которому было видение пророка Исайи, и ему не терпелось узнать, что тот конкретно сказал Афанасию, проворовавшийся начальник Водоканала Шилов, заранее лихорадочно искавший пути отхода, религиозный сионист Резников - специалист многоуровневого маркетинга, перевербованный в свое время одесским "Бейтаром" из "Гербалайфа". Подавляющее большинство присутствующих твердо решило в ближайшее время разделить судьбу еврейского народа, чудесным образом обретя чувство единения с ним через вновь открытых предков "мещанского звания, моисеева вероисповедания". Макаркин вдохнул побольше воздуха и бодро начал: "Здравствуйте, друзья! Шалом, хаверим!". Далее, без паузы, перешёл к воспроизведению заученного текста, изредка заглядывая в шпаргалку. "Блин, надо было дома на магнитофон записать, а здесь только рот открывать, как под фонограмму", - осенила Сергея запоздалая, как всегда, хорошая мысль. Несколько лет спустя он обнаружил в своих бумагах черновик той речи, и, уже немного понимая иврит, узнал, что он выучил тогда часть комментария какого-то раввина к правилам кашрута.

"ЧЕМ ЖЕ ЯВЛЯЮТСЯ РОГА НА ГОЛОВЕ ЖИВОТНОГО? ОНИ СЛУЖАТ ЕМУ ОРУЖИЕМ. НО ЧЕМ ВЫДЕЛЯЮТСЯ ИМЕННО ОНИ СРЕДИ ПРОЧИХ ВИДОВ ОРУЖИЯ, КОТОРЫМИ ЭКИПИРОВАНЫ ЖИВОТНЫЕ В НАШЕМ МИРЕ (НАПРИМЕР, КЛЫКОВ, КОГТЕЙ И Т.П.)? РОГА ЯВЛЯЮТСЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОРУДИЕМ ОБОРОНЫ, А НЕ НАПАДЕНИЯ, ОНИ ПРИДАЮТ ЖИВОТНОМУ ДОСТОИНСТВО ВНЕШНЕГО ВИДА И ПОЗВОЛЯЮТ ОТСТОЯТЬ СЕБЯ В СРАЖЕНИИ. НЕ СЛУЧАЙНО ЗВЕРИ, НАДЕЛЕННЫЕ ИМИ, ОТЛИЧАЮТСЯ, КАК ПРАВИЛО, МИРНЫМ НРАВОМ И ОБЫЧНО НЕ АГРЕССИВНЫ. ЕСЛИ ВЫ ПОМНИТЕ, МЫ ГОВОРИЛИ, ЧТО ЛИШЬ КАШЕРНЫЕ ЖИВОТНЫЕ ДОСТОЙНЫ ТОГО, ЧТОБЫ ИХ ПЛОТЬ СТАЛА ПИЩЕЙ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА. ДЛЯ ЗВЕРЕЙ ВНЕШНИМ ПРИЗНАКОМ ТАКОГО ДОСТОИНСТВА СЛУЖАТ РОГА.

ПОЛУЧИВ ЭТУ ИНФОРМАЦИЮ, МОЖНО ЛЕГКО ПОНЯТЬ, ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ЖИВОТНОЕ КАШЕРНЫМ. НАПРИМЕР, ОСЁЛ. ЖВАЧНОЕ ЖИВОТНОЕ С НЕРАЗДВОЕННЫМИ КОПЫТАМИ В ПИЩУ ЕВРЕЯМИ НЕ УПОТРЕБЛЯЕТСЯ. ЯВНЫЙ ВНЕШНИЙ ПРИЗНАК - ОТСУТСТВИЕ РОГОВ. АНАЛОГИЧНО - ЛОШАДЬ.

ПОДУМАЙТЕ, МОЖНО ЛИ ПО ФОТОГРАФИИ АНТИЛОПЫ-ГНУ "ВЫЧИСЛИТЬ" ЕЁ КАШЕРНОСТЬ? МОЖНО - НАЛИЧИЕ РОГОВ ПОДСКАЖЕТ О ПРИГОДНОСТИ ЖИВОТНОГО В ПИЩУ. ТО ЖЕ САМОЕ ВЕРНО В ОТНОШЕНИИ ОЛЕНЯ, ЛОСЯ, БИЗОНА, БУЙВОЛА, БАРАНА, КОЗЛА.

НЕОБХОДИМО ОТМЕТИТЬ, ЧТО КОСТНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ У НОСОРОГА НЕ ЯВЛЯЕТСЯ "НОРМАЛЬНЫМИ РОГАМИ".

ТАКИЕ МЛЕКОПИТАЮЩИЕ, КАК КРОЛИКИ, ЗАЙЦЫ, НУТРИИ, ДИКООБРАЗЫ, СОБАКИ, ОБЕЗЬЯНЫ, СЛОНЫ, МЕДВЕДИ, ЛЬВЫ, ЛИСИЦЫ, ВОЛКИ, НЕ ЯВЛЯЮТСЯ КАШЕРНЫМИ ПО ВНЕШНЕМУ ПРИЗНАКУ - ОТСУТСТВИЮ КОПЫТ И РОГОВ.

НЕМНОГО СЛОЖНЕЕ ОБСТОИТ ДЕЛО С ЖИРАФОМ - ПАРНОКОПЫТНЫМ ЖУЮЩИМ ЖВАЧКУ, ИМЕЮЩИМ МАЛЕНЬКИЕ РОЖКИ, ПОКРЫТЫЕ КОЖЕЙ. ПО ВСЕМ ВЫШЕИЗЛОЖЕННЫМ ПРИЗНАКАМ, ЖИРАФ МОЖЕТ УПОТРЕБЛЯТЬСЯ В ПИЩУ. НО, ПО УСТОЯВШЕЙСЯ ТРАДИЦИИ, МЯСО ЭТОГО ЖИВОТНОГО В РАЦИОН ЕВРЕЯ НЕ ВХОДИТ.

У ОБИТАТЕЛЕЙ МОРЯ - РЫБ - ПРИЗНАКОМ КАШЕРНОСТИ ЯВЛЯЕТСЯ НАЛИЧИЕ ЧЕШУИ И ПЛАВНИКОВ. В СООТВЕТСТВИИ С ЭТИМ, ИЗ-ЗА ОТСУТСТВИЯ ЧЕШУИ, НЕКАШЕРНЫМИ СЧИТАЮТСЯ ВСЕ ВИДЫ БЕЛОЙ РЫБЫ (ОСЕТРОВЫЕ) И ИХ ИКРА (ЧЁРНАЯ). ТОЧНО ТАК ЖЕ НЕКАШЕРНЫМИ ЯВЛЯЮТСЯ И АКУЛЫ. В ОТЛИЧИЕ ОТ НИХ, КРАСНАЯ РЫБА И КРАСНАЯ ИКРА НИКАКИХ ВОЗРАЖЕНИЙ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КАШРУТА НЕ ВЫЗЫВАЮТ. ЕСЛИ У РЫБЫ ИМЕЮТСЯ ЛИШЬ ПЛАВНИКИ (КАК, НАПРМЕР, У УГРЯ, ОСЕТРА ИЛИ СОМА), ТАКАЯ РЫБА В ПИЩУ НЕ ГОДИТСЯ. ЭТО ЖЕ ОТНОСИТСЯ И К ПРОЧЕЙ МОРСКОЙ И РЕЧНОЙ ЖИВНОСТИ - МОЛЛЮСКАМ, КРЕВЕТКАМ, КРАБАМ, ОСЬМИНОГАМ, ТРЕПАНГАМ, ОМАРАМ, КАЛЬМАРАМ, КАРАКАТИЦАМ, МЕДУЗАМ, КОТОРЫМ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ НА ЕВРЕЙСКОМ СТОЛЕ.

КАШЕРНЫМИ ВИДАМИ СРЕДИ ПТИЦ ЯВЛЯЮТСЯ ВСЕ, КРОМЕ ПЕРЕЧИСЛЕННЫХ В РАЗДЕЛЕ ТОРЫ, ПОСВЯЩЕННОМ ЗАКОНАМ КАШРУТА. ОДНАКО БОЛЬШИНСТВО ПЕРНАТЫХ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ДВА ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ СМЕНИЛИ СВОЕ НАЗВАНИЕ. ЕВРЕИ ЕДЯТ МЯСО ИЗВЕСТНЫХ ВИДОВ, ТАКИХ, КАК КУРИЦА, УТКА, ГУСЬ, ИНДЮК, ПЕРЕПЕЛКА, ГОЛУБЬ И РЯД ДРУГИХ. В ИХ ЧИСЛЕ НЕТ ХИЩНЫХ ПТИЦ, А ТАКЖЕ ПИТАЮЩИХСЯ ПАДАЛЬЮ. ТАКИЕ ВИДЫ, КАК СТРАУС, ВОРОБЕЙ, ВОРОНА, ЧАЙКА - НЕКАШЕРНЫ. ЯЙЦА КАШЕРНЫХ ПТИЦ МОЖНО ЕСТЬ.

ЕВРЕИ НЕ УПОТРЕБЛЯЮТ В ПИЩУ ВСЕ ВИДЫ ПРЕСМЫКАЮЩИХСЯ И ЗЕМНОВОДНЫХ - ЯЩЕРИЦ, ЗМЕЙ, ЧЕРВЕЙ, ЧЕРЕПАХ, ЛЯГУШЕК И Т.Д. СООТВЕТСТВЕННО, ЗАПРЕЩЕНЫ И ЯЙЦА ЭТИХ ЖИВОТНЫХ - НАПРИМЕР, ЧЕРЕПАШЬИ.

В ОБШИРНЕЙШЕМ МИРЕ НАСЕКОМЫХ ЗАПРЕТ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ НА ВСЕ ВИДЫ, КРОМЕ ОДНОГО ВИДА САРАНЧИ, КОТОРЫЙ ИЗРЕДКА УПОТРЕБЛЯЕТСЯ В ПИЩУ ЕВРЕЯМИ ЙЕМЕНА, СОХРАНИВШИМИ УМЕНИЕ ОТЛИЧАТЬ ЭТОТ ВИД ОТ ДРУГИХ И УМЕЮЩИЕ ЕГО ПРИГОТОВИТЬ".

(с) Йорам Лемельман

Слушали Макаркина, открыв рты. В медицинском институте, где Сергей преподавал анатомию, ему никогда не удавалось добиться такого внимания аудитории без запугивания немедленным проведением письменного тестирования. В момент перечисления, как потом оказалось, кашерных млекопитающих, в комнату вошла смуглая женщина в сопровождении руководства Еврейского центра. Через минуту лицо её вытянулось, и оставалось таким до конца зоологического введения в гастрономию. Но на Сергея снизошёл момент беззаботной наглости, испытанный им в последний раз на экзамене по нервным болезням, когда свой неправильный диагноз, поставленный "учебному" больному, он убедительно доказал демонстрацией патологических рефлексов, вдруг явно проявившихся у пациента, и таким же внезапным исчезновением нормальных. Без запинки он довёл свое повествование до относительно логичного окончания, резюмировав весьма самоуверенным заявлением, что "не пройдет и полгода, как вы научитесь понимать язык Моисея и Соломона, говорить и чувствовать на нем". Чуть размыслив, резонно добавил: "возможно, даже лучше меня". К этому моменту лицо смуглой опоздавшей вернулось в более-менее нормальное положение, и она, подняв пальчик, что-то спросила Макаркина на иврите. "Йа, натюрлихь; варум нихьт?", - ответил он по-немецки, как бы пропустив вопрос мимо ушей, и немедленно перешёл к знакомству с группой. Большинству будущих познавателй иврита было за 40, многие носили украинские фамилии, что явилось Макаркину неприятным напоминанием о его исчезнувшем на просторах Украины шефе, благодаря которому он оказался в столь двусмысленной ситуации. К его удивлению и, на всякий случай, радости, в группе не было ни одного Рабиновича или Зильбершухера. Смущала лишь настырная брюнетка, которая так и не представилась (а сам Макаркин, конечно, не проявлял инициативы - "не хочет, ну и не надо"), сидела возле руководства и всё время явно пыталась что-то спросить. Макаркин старался не обращать на неё никакого внимания ("тьфу на тебя"). Он уверенно продолжал урок. Указав на Семёна Шестопала, он объяснил, где можно купить учебные пособия. По его плану, 45 минут первого занятия должны были как раз на этом закончиться, но он, к своему сугубому разочарованию, выполнил план досрочно. Оставалось ещё минут 15. Задав риторический вопрос "откуда произошёл иврит?", Макаркин приступил к краткому изложению недавно прочитанной научно-популярной брошюры "Библия как история", в основном следующей событийной канве Ветхого завета. К сожалению, книгу он дочитал лишь до Исхода, и поэтому, оставив Моисея с сопровождающими его лицами на Синае, где они, несомненно, говорили друг с другом и Богом на иврите, он сразу и непосредственно перешёл к нынешней напряженной политической обстановке на Ближнем Востоке. "Всё вышесказанное лишний раз подчеркивает настоятельную необходимость изучения иврита - языка великих пророков древности и наших великих современников - Бен-Гуриона, Эйнштейна и Натана Щаранского. До следующей встречи!", - на такой пафосной ноте Макаркин закончил и пытался бежать через дверь. Но общинное руководство уже перегородило дорогу, пожало руку и подвело к широко улыбающейся брюнетке. Их представили: "Сергей Макаркин. Наш новый учитель иврита. Захава Ган. Координатор Сохнута". "У тебя очень необычное произношение, - протянула руку Захава, - даже я не всё поняла. Ты, конечно, не был в Израиле? Надо побывать обязательно. Тебе его там исправят". "Не сомневаюсь". Захава Ган уже 4 года была координатором Сохнута по Центральной России, но продолжала говорить с израильским распевным растягиванием окончаний и называть всех на "ты". "Но главное, главное - очень актуальная тема. Многие приезжают, и не знают, что такое кашрут. Очень хорошо, что ты с этого начал. Где взял такой хороший материал?". Макаркин общим жестом показал в сторону общинного руководства. Руководство заулыбалось, и в свою очередь, показало в сторону хорошо накрытого стола. На столе дымились тушеное мясо, раки, шашлык из осетрины и прочие радости необрезанного желудка. Запотевшие бутылки водки, окаймленные чёрной и красной икрой, чередовались с грузинскими красными и белыми винами. Первый урок, несомненно, удался.

Дальнейшие учебные будни проходили большей частью в соответствии с основным планом, обрисованным Семёном Шаповалом: утром на свежую голову Макаркин знакомился с новой главой учебника иврита, вечером излагал прочитанное слушателям. Вскоре у слушателей наметилось отставание от опытного в языках преподавателя, и Макаркин мог с некоторой вальяжностью повторно объяснять "трудные" места. Иногда для заполнения времени в конце занятия он рассказывал еврейские анекдоты. На дом он не задавал, строго не спрашивал и ученики его, похоже, даже любили. В преддверии праздника Рош Ха-Шана пошли разговоры и косвенные предложения об участии Сергея Аркадьевича в праздничном собрании с его выходом к свитку и чтении Торы. Сергей вежливо отказался, сославшись на приверженность совсем уж консервативному течению иудаизма. Удивившись, его спросили, где он такое здесь нашёл, ибо "консерваторов и реформистов тут отродяся не было". "В Берлине, - нашёлся Сергей, - в Шёнефельде". Название берлинского аэропорта показалось любопытствующим вполне еврейским, хотя в свое время Сергей там не нашёл, а потерял, и не религиозную доктрину, а чемодан.

Сразу после осенних праздников Сергею пришло на дом два сюрприза - приглашение на годичные языковые курсы в Израиль и тот же небритый коротко стриженый субъект. Второе автоматически сняло все возражения, чтобы отказываться от первого. В пивном, но романтическом ресторане он устроил прощание с немногочисленными подругами. Подруги в отличие от друзей, считал Макаркин, вряд ли смогут быстро сопоставить некоторые очевидные факты и сделать вывод, что он уезжает в Израиль, а не в заявленную Кострому. И, даже сделав вывод, они вряд ли успеют довести его до известных доброжелателей в течение 24 часов, на что, несомненно, способны некоторые из друзей-мужчин. Особенно те, у кого он занял немного денег.

"Серёжа, а что ты в той Костроме потерял?" - спрашивали подруги. "Я еду на двухнедельный симпозиум по русской народной частушке" - врал им напропалую Макаркин. "Постой, но ты вроде у нас медик, а не филолог? Ты же говорил, анатомию преподаешь, или опять обманывал?" - никак не верили подруги. "Анатомия, любимые мои, вещь относительная. Относительная к любому твердому телу. А к жидкому, наоборот, не относительная" - Макаркин разлил девушкам пиво по фужерам. "Можно сказать: анатомия кошки. Или стола. Или стула. Но никак не анатомия пива или той же водки. А вот анатомия частушки - тоже можно сказать. Семантический и частотный анализ, скажем. Вот послушайте, обожаемые, вологодские частушки, которые сообщил мне намедни один клиент. Я их прочитаю, а вы тихо вникните". Макаркин вынул из заднего кармана пожелтевший буклет.

АКТУАЛЬНЫЕ ЧАСТУШКИ

(собраны в колхозах и совхозах Сямженского района Вологодской области в 1950-52 гг.)

Не грози народам, Трумэн,
Не запугивай войной.
Всё равно тебе придётся
лезти в петлю головой.

Крыши мирного Парижа
Самолёт крылом задел.
Ты зачем же, Эйзенхауер,
В Европу прилетел?

Эйзенхауер в Европу
Прилетел исследовать:
Кто б предательству Броз Тито
Мог ещё последовать.

Скоро Трумэну придётся
Пред судом народов стать.
За агрессию в Корее
Должен кто-то отвечать.

Мы стоим на вахте мира,
Не дадим войну разжечь.
Наша воля тверже стали,
Твёрдо будем мир беречь.

Поджигатели стараются
Опять разжечь войну,
Но народы доброй воли
Защитят свою страну.

Задушевная, напишем
Дорогому Сталину:
Наш колхоз богат и крепок,
Не допустим мы войну.

Не боимся мы, подруга,
Поджигателей войны:
Ухажеры наши в Армии -
Защитники страны.

У Советского Союза
Путь-дороженька одна:
Знамя мира и свободы -
Наша мощная страна.

(с) Изд-во "Красный Север", Вологда, 1952 г.

Из золотой, но грязной и дождливой среднерусской осени Макаркин попал в лазурный излёт средиземноморского лета. Уже в Бен-Гурионе группа российских преподавателей иврита, преимущественно женская по составу, оказалась в цепких руках сохнутовских кураторов их программы: энергичных Софочки Кантор и Ильи Разумовского. Заяц "Энергайзер" сдох бы, соревнуясь с ними. За 40 минут езды из аэропорта в тель-авивскую гостиницу "Таль" они успели познакомиться и отдельно поговорить с каждым из 20-и участников, подробно расписать программу (вкратце сводившуюся к следующему: первые полгода - занятия и экскурсии, вторые полгода - работа в удовольствие волонтёрами в сельскохозяйственном киббуце; программа предполагает ежемесячную стипендию в семьсот шекелей (около 200 долларов)), а также показать немногочисленные достопримечательности, встречавшиеся по пути: "Посмотрите налево: дом Любавического ребе. Посмотрите направо: мусорная гора Большого Тель-Авива". Куча наглядно свидетельствовала, что Тель-Авив в самом деле уже немаленький.

С началом занятий Макаркину начали сниться школьные кошмары: его полузабытая классная Людмила Степановна на иврите вызывала его к доске и спрашивала матанализ, которого не было в школьном учебнике алгебры. Неудовлетворительный ответ грозил немедленным призывом в армию и участию в киносъемках эпопеи "Освобождение" с боевыми стрельбами. Кошмары имели и дневное воплощение: все лекции велись на "высоком иврите". Макаркин, как ни пытался, не понимал ни слова. Голова его пухла, веки дергались. Мимика лица не выдерживала постоянного напряжения, которое требовалось для поддержания жизнерадостного изображения "глубокого понимания и живого участия в происходящем". Прочие участники курсов и вне занятий усердно пытались общаться друг с другом на "древнем и божественном", старательно избегая "великого и могучего". Редкими просветами для Сергея были лекции и экскурсии Сионистского Форума, посвященные ТАНАХу и истории государства Израиль, проводимые на русском языке. Но уже после первых лекций Форума их слушатели и лекторы стали посматривать на Макаркина косо. На лекции по Книге Судей он не удержался от вопроса: "Так что, получается, Самсон был первым в истории самоубийцей-террористом, раз обвалил филистимлянский храм, погубив себя и несколько тысяч филистимлян?" "Нет, конечно, ведь они сковали и ослепили его" "Но он же хулиганил и бузил. Что же им оставалось?" "Он не хулиганил, а боролся за свой народ". "ОК, конечно боролся". Как же сразу не догадался?

На экскурсии в киббуц Дегания гид живо рассказывала о Войне за Независимость, об атаке трех арабских армий, "вооруженных до зубов танками, самолётами, вертолётами". Макаркина, однако, удивило описание переломного момента в великой битве за киббуц: "когда из Тель-Авива прислали 3 пулемёта и миномет, чаша весов склонилась в нашу пользу и арабские армии отступили". "Что, все три армии, вместе с танками и самолётами?" "Да!" "Так что же это было, армии или хулиганы на джипах?" "Макаркин - что Вам везде хулиганы мерещатся? Здесь Вам не Россия!"

Макаркин жалел, что обратил на себя внимание. Стало ясно, что обнаружение его полной некомпетентности в иврите - дело нескольких дней. С курсами надо было прощаться. Но беспокоила судьба своих законных "карманных денег", положенных ему Сохнутом - 2200 долларов - по 200 за 11 оставшихся месяцев. Внимательно присмотревшись к Илюше Разумовскому, Сергей решил, что с ним можно договориться. Илюша сразу вошёл в курс дела, и предложил дисконт 60%. Сергей счел это вполне разумным и согласился. Через день он получил на руки 800 долларов. "А где ещё 80?" "За эти 80 я предлагаю тебе роскошный вариант: работа по охране пустой виллы в Герцлии с проживанием. Хозяева в Европе. Тебе нужно лишь стричь газон да пыль протирать. Воров не пускать, разумеется. Ну, иногда на их контрольные звонки отвечать. А ты переведешь телефон на свой сотовый - и все дела. 20 баксов в сутки, но жилье бесплатное. Ну да и подработать где-нибудь еще сможешь"

Вилла была относительно небольшой, но с бассейном. Жить Сергею предстояло в маленьком флигеле, совмещенном с гаражом. При входе в хозяйские покои для проведения санитарно-гигиенических мероприятий и просмотра ТВ программ требовалось ответить на контрольный звонок службы охраны и назвать пароль.

В качестве "второй работы" почти сразу подвернулась вакансия помощника повара в приморском ресторане. Ресторан был как бы "фильдеперсовый", находился в престижной консульско-посольской Герцлии-Питуах прямо на берегу моря, и назывался просто "На воде" (Аль Ха-маим). Зарплату давали сравнительно неплохую - 5 долларов в час, с возможностью переработки, плюс ресторанное питание. В минус Макаркин записал наличие стойких, плохо переносимых им кухонных запахов. Его нос замирился с мертвым формалиновым запахом анатомички, но категорически отвергал живые ароматы кулинарии. С надеждой, что запах моря забьет к чёрту всю кухонную душность, и вспоминая гольдониевского "Слугу двух господ", Макаркин вышел на трудовую вахту израильского общепита.

На кухне царствовали двое - филиппинец Билли, мясо и морские гады, и наркоман Моти, закуски и птица. Задачей Сергея было вынимать и расставлять по местам посуду из посудомоечной машины, первичная разделка рыбы и гадов, а также поднести-унести-вынести. В свободное от основных обязанностей время - рубка дров для камина, установленного в большом зале ресторана. Была зяблая средиземноморская зима, и натопленный камин создавал впечатление совсем неместного уюта. Дрова для него раз в месяц привозили немногословные палестинцы с территорий. У Макаркина создавалось впечатление, что одновременно они привозили и "траву" для Моти, который в эти дни был особенно возбужден, разговорчив, общителен, и к нему валом валили такие же веселые и общительные друзья. Потом отдельно приходили двое-трое, неразговорчивых и необщительных, после чего дурная весёлость Моти сменялась суетливой деловитостью.

Послы и консулы, не говоря про дипсостав рангом ниже, довольно часто посещали "Аль А-маим". В последний февральский вечер, когда Макаркин ломал наружные хребты уже третьей на тот день сотне креветок, в подсобке ресторана возникли два азиата в черных костюмах и черных очках. Оглядев Макаркина, они поздоровались по-испански с Билли и другими филиппинцами и проскользнули в подсобку бармена и далее в зал. "Сегодня будет министр иностранных дел Филиппин - сообщил Билли, - надо сказать об этом Гарсиа". Менеджер-метранпаж Шломо не дал по поводу визита министра никаких специальных указаний, лишь попросил Макаркина нарубить дров, выбрав из привезенных сегодня те, что посуше, а филиппинца Марти - получше почистить камин. Но перед самым приходом высокопоставленных гостей Шломо вдруг засуетился. Тому же Марти было дано распоряжение снять решетку, лежащую перед входом в ресторан, и вычерпать из неглубокой ямы воду, обогащенную разнообразными изделиями из пластика, и, почему-то, золой. Из экологических соображений было также строго указано вычерпывать не в плещущее рядом Средиземное море, а в дождевую канализацию (канализация, впрочем, делала 50-метровый крюк по берегу и выливалась в то же Средиземное море). Не успел Марти вынуть решетку и прислонить её к стене ресторана, как из ресторана прямо в открывшееся зияние ямы ("Кусс-эмма!!!") вышел менеджер Шломо.

Когда группа дипломатов пришла в ресторан, у входа их встречал, не по протоколу, самый старший по возрасту официант.

В паузу после первой смены блюд Моти вышел покурить. Моти привычно быстро скрутил самокрутку и затянулся сизым сладковатым дымом. Его несколько тревожила сегодняшняя беседа с палестинцами. Утром, передавая раскуренный косячок, он спросил одного из них, Халиля: "КСТАТИ, ХАЛИЛЬ, ДАВНО ХОТЕЛ ТЕБЯ СПРОСИТЬ: КОГДА ТЫ СТАНЕШЬ ШАХИДОМ И ТЕБЯ ВСТРЕТЯТ В РАЮ 72 ДЕВСТВЕННИЦЫ-ГУРИИ, ХВАТИТ ЛИ ТЕБЯ ОДНОГО НА ВСЕХ?". Халиль уверенно ответил, что "ШАХИДУ В РАЮ ОБЕСПЕЧЕНА ВЕЧНАЯ ЭРЕКЦИЯ". Но напарник Фанус, на вид более серьезный и религиозный, возразил, что в Коране совсем ничего про секс в раю нет, и вообще пророк обещал мученикам 72 белые изюмины - гуры, а не гурии. То есть радость философскую, но не плотскую. Моти насторожился, когда его арабские друзья заключили об этом пари. "Приедут ли мартышки в следующем месяце?" - зрело в нем беспокойство. Грустные размышления оборвал Ицик, официант, сообщив, что гостям понравился фокаччо, и они хотели бы его и к основным блюдам. Моти взял несколько лепешек и кинул их в электропечь. Подумав, он поставил её на максимум. Внезапно под полом началось какое-то общее бурление. Через минуту звук локализовался в центре кухни, и из сливного отверстия начала сочиться пенистая и не благовонная жидкость. Кухня оказалась разделенной ею пополам: в одном углу толпились ошарашенные повара и официанты, в другом электропечь подавала сигналы полной готовности. Чужеродная масса последовательно захватывала пространство кухни. Мобилизовав швабры, Моти и Макаркин совершили попытку прорыва к дымящейся электропечи. Но в последний момент они одновременно сообразили, что швабры мокрые, электропечь пробивает током, а выключатель регулярно заедает, и, остерегшись, отступили. Новых добровольцев вырубить печь не нашлось. Булькающая хлябь наползала. Глаза щипало гарью горящего в печи фокаччо, усиленной зловонностью наступавшей в зал массы. Вслед за швабрами, отгонявшими напирающую понизу жижу, были мобилизованы также вентиляторы и полотенца, гнавшие зловоние поверху обратно в кухню. Командование взял в свои руки вновь прибывший Шломо, с его слов - бывший офицер ВМФ Армии Обороны Израиля. Макаркин был послан в обход: через черный вход пробраться в кухню, по разделочным столам добраться до печи и древком швабры вырубить дымящуюся печь. Марти получил задание совершить диверсию в глубоком тылу противника: захватить на складе пакет каустической соды, засыпать в засорившийся унитаз в служебном туалете и немедленно залить крутым кипятком. Остальной личный состав должен был держать фронт мойка-подсобка на направлении "КУХНЯ-ЗАЛ" до последнего, как Шломо с друзьями "В СУДНЫЙ ДЕНЬ НА ГОЛАНАХ". "ДА ХОТЬ ПЕЙТЕ ЕЁ" - указал он на жижу, "НО НИ КАПЛИ В ЗАЛ". В тот момент, когда Сергей, сидя на рыбном столе из последних сил практически вслепую дотянулся-таки до выключателя, в служебном туалете раздался глухой взрыв. Судя по тому, как жидкая масса с чавканьем ушла в свое отверстие, Марти тоже совершил свой подвиг.

Вероятно, филиппинский министр с сопровождающими его израильскими коллегами успели почувствовать или заметить какой-то диссонанс в обычно слаженной работе персонала, так как, уходя, тот поблагодарил Шломо, добавив однако, что камин, похоже, коптит и его надо бы почистить.

После смены, когда Макаркин ехал домой на велосипеде и размышлял, сможет ли он когда-нибудь еще питаться в общепите, невдалеке, в районе Кфар-Шмарьягу, послышались отдельные выстрелы. На перекрестке у банка "Леуми" из ночной тьмы наперерез Макаркину выскочил человек в форме полковника израильской армии. В руках у него был пистолет. Макаркину показалось странным, что у полковника было абсолютно восточно-азиатское лицо, а сам он кричал высоким голосом "Банзай" и другие троцкистские лозунги по-английски и испански. На перекрестке азиат два раза выстрелил в воздух. Воздух, так необходимый велосипедисту на подъеме, оказался напрочь испорченным стойким блендом из запахов пороха и бренди "777". Вослед азиатскому полковнику пробежала дюжина израильских полицейских, также изредка стрелявших в воздух, будто подбадривая себя. "Семидесятые возвращаются, - подумал Макаркин - Японская Красная Армия высадилась в Герцлии. В клёшах, с хайром, бакенбардами и усами "бунтарь-семидесятник" ". Прежде оживленное шоссе опустело. Вдалеке завыли сирены. Макаркин нажал на педали, чтоб не попасть под какую-нибудь облаву.

В утреннем выпуске русскоязычной газеты "Вести Ха-шарона" Макаркин с интересом прочитал, что Гарсия Рамос, филиппинский камердинер жившего в Кфар-Шмарьягу полковника Армии Обороны Израиля Н., решил пожаловаться "своему" министру на своего хозяина, задолжавшему ему за три месяца. Из невыясненных источников он узнал, что филиппинский министр будет ужинать в приморском ресторане Герцлии-Питуах. К министру его охрана не пустила, но по-землячески дала в утешение бутылку дешевого бренди. Очевидно, Гарсия Рамос решил утешиться по-настоящему, по-филиппински, добавив к бренди пиво с водкой и маленький путч с хунтой.

Кроме информационной заметки, Макаркина заинтересовали в газете стихи местных поэтов.

Борис КАМЯНОВ
МАРШ ЛЮБВИ
Стихи о еврейской демократии

Сегодня - День Независимости. Независимости от Бога.
С разных концов Израиля вошел в столицу народ.
По улице Яффо - шествие. Перед толпой дорога
Серой скатертью стелется до самых Яффских ворот.

Впереди - жеманные пидоры, гордо зады отклячив,
Надувных голубых шариков над ними весёлый рой.
За ними - коблы с ковырялками, сплетясь в объятьях горячих,
Тащат на нитках розовые шарики за собой.

Идут к Сиону паломники. Мы им даровали ныне
Право глумиться над истинами, записанными в Торе.
Право блудить прилюдно и осквернять святыни.
Право совокупляться на храмовом алтаре.

Среди резвящихся - члены, прошу прощения, кнессета,
Писатели, музыканты, актрисы, балеруны,
Беженки из России с дипломом училища Гнесиных,
Местные трансвеститы - элита нашей страны.

Еврейская демократия, ты можешь собой гордиться:
Во всемирную педерацию входим теперь и мы!
То, чего ты добилась, враги не могли добиться:
Государство Израиль ныне - бардак во время чумы.

...Вечер. Парк Независимости. Бесы вокруг мангалов
Хлещут любовное зелье, до одури, допьяна.
А в получасе езды от торжествующих гадов
Идет - похоже, последняя в нашей судьбе - война.

(Стиль и орфография автора сохранены. Все права принадлежат газете "Вести", концерн "Едиот Ахронот")

Моти совсем загрустил и вышел в досрочный отпуск. На его место досрочно из отпуска вышел Барух Беленький, репатриировавшийся 15 лет назад из Молдавии. Ознакомительный диалог Макаркина и Баруха был кратким: "Привет, я Барух; я вместо Моти. Но я не Моти - у меня будешь летать, как муха". "Пошёл на хер, Барух". Макаркин попросил расчет, Шломо рассчитал его копейка в копейку, агора в агору.

Заплатив 200 шахов ("новых израильских шекелей") "Центру Помощи Олим" Макаркин поступил в распоряжение посреднической конторы "Тавус" в лице подрядчика ("каблана") Пинхаса. Тот, в свою очередь, передал Сергея в аренду Теннисному центру в Кфар-Йарок, между Рамат-Ха-Шароном и Северным Тель-Авивом. "ПЫЛЬ С КОРТОВ СДУВАТЬ". Путь туда был долгим даже на велосипеде, но Сергею была обещана компенсация в размере стоимости месячного автобусного проездного.

В первый же день Сергею была продемонстрирована штатная организации Центра и его иерархическая структура (приведена снизу вверх, кавычки означают ссылку на "страну исхода"): 1) "марокканка" Хава (туалеты и душевые), русский Макаркин (корты и дорожки), "йеменец" Рувен (садовник, пенсионер, старший в группе); 2) "румын" Йоси, старший над всеми тремя предыдущими; "аргентинки" Габи и Эстер, реципционистки; 3) "англичанин" Моше, старший над шестью предыдущими; прочий англосаксонский административный состав (около 10 любезных женщин и девушек), в большинстве своем не говорящий на иврите и в основном занятый перепиской со старыми американскими спонсорами и навязчивым рекрутированием новых; 4) последний из оставшихся в живых отцов-основателей Центра "поляк" Бени и его ближайшие родственники. Бени утверждал, что играл в теннис с Хаимом Арлозоровым. То что он играл с Бен-Гурионом, Вайцманом, Бегином, Даяном и Рабиным подразумевалось как бы само собой. Отдельная "деклассированная" группа - смуглые загорелые тренеры, сводные братья пляжных спасателей, но, в отличие от них, помимо секса тупо помешанные не на парусах и досках, а на мячах и ракетках.

Пока Сергей Макаркин под руководством Рувена вникал в тонкости ухода за 22 кортами (в том числе двумя грунтовыми) и специфику работы немецких воздуходуйных машин, в Центре проходил Чемпионат Европы по теннису среди инвалидов. После того, как Макаркин мягко указал Рувену на то, что флаг Испании и логотип Найка "Just Do It" повешены вверх ногами (Рувен специально бегал к "англосаксам" в офис, чтобы абсолютно удостовериться), Макаркин, наряду с "румыном" Йоси, стал считаться интеллигентным человеком, а заодно и ответственным ещё и за флаги с транспарантами. Йоси немного ревновал нового "интеллигента", и попытался подставить Сергея с греческим флагом (неудачно).

При разгрузке фургона с бутылками питьевой воды "Иден" произошел легкий инцидент. Бутылки перегружались на неамортизированную повозку, и при движении по вымощенным дорожкам Центра повозка гремела как взвод Т-34 на Красной площади. Инвалиды нервничали и теряли подачи. Член оргкомитета чемпионата Питер Дубноу из Гибралтара (крупная табличка на груди, вероятно для инвалидов по зрению) решительным жестом остановил победоносное продвижение полноводного громыхала, и разыграл с Макаркиным этюд на тему допроса советского добровольца немецким офицером в испанской гражданской войне. Макаркину не хватало только таблички на грудь - "Поджигатель Кордовы": "Ви есть специяльно нарушать порядок. Я буду вас наказать". "Говори по-английски или на иврите, я ваш украинский не понимаю. По-русски, по-немецки можно, по-французски. Только не по-украински". "Ви всё понимать и специяльно притворяться, чтоби вредить. Ви не любить инвалиды". "Я люблю инвалидов. Я не люблю уродов". "Что есть урода?". "Не знаю, как это по-вашему, по-украински. Спросите у Бени. Он должен помнить свой польский. А насчёт бутылок - скажи, куда сгружать, я потихоньку всё перенесу на руках". "Хорошо. Ви есть стараться. Но все русские - плохой работники. Да". "А ты всё-таки урод, член оргкомитета Питер Дубноу, Гибралтар".

Вторая рабочая неделя началась с демонстрации чуда. Как обычно, легко позавтракав, Сергей кинул в велосипедную корзину-багажник пару бутербродов. При переезде 6-полосной автострады по пешеходному переходу заднее колесо соскочило с бордюра и отпружинило. Крышка корзины-багажника распахнулась и два бутерброда, перелетев через голову и, освободившись по пути от бумажной обёртки, плюхнулись на проезжую часть. Маслом кверху. Оба. Законы физики в Израиле, похоже, уже не действовали. Макаркин поочередно посмотрел на водителей трех ближайших автомобилей. Да, они тоже видели, что бутерброды упали маслом кверху. Не сговариваясь, все трое изобразили вежливое удивление. Подняв бутерброды, Макаркин продемонстрировал им, что всё по честному, масло только с одной стороны. Все трое изобразили, что они и так ему поверили. Светофор сменился, лица троих пожелали ему и дальше такого же удачного дня.

Реально день выдался не столь удачным. Приближались весенние каникулы, на базе Центра организовывался детский лагерь. Яркое весеннее солнце набирало обороты, как и рекламная компания косметических компаний против солнечных лучей. Руководство Центра потребовало, чтобы в местах возможного скопления детей были натянуты полупрозрачные тенты. Моше обозначил места, где возможно скопление детей, Йоси взял на себя общее руководство, Рувен с Сергеем приступили к сборке из элементов строительных лесов передвижной "вавилонской башни", должной обеспечить доступ если не к солнцу, то к достаточно высоким точкам, где можно закрепить солнцезащитные тенты. Рувен, боявшийся высоты, предпочёл передвигать внизу башню, оборудованную двумя мелкими колёсиками, нежели на семиметровой высоте вязать узлы, фиксируя парусящие тенты. Наверх пришлось лезть Макаркину. Конструкция постоянно болталась и шаталась, но сохраняла целостность. После подвязки первых креплений на осветительных столбах дело заспорилось. "СДЕЛАНО!" - кричал Сергей. "ДВИГАЮ!" - кричал Рувен. Через минуту на новом месте. Еще через минуту снова: "СДЕЛАНО!" "ДВИГАЮ!". Еще две минуты - "СДЕЛАНО!" "ДВИГАЮ!". Появился ритм. Перешли к креплению на стене. "СДЕЛАНО!" "ДВИГАЮ!" "СДЕЛАНО!" "ДВИГАЮ!". Макаркин чуть замешкался, когда одна из подвязок оборвалась. Пытаясь дотянуться до развевающегося на ветру обрывка он зацепился рукой за верх стены, ногой уперся в неё. Но Рувен, задумавшийся о чём-то своем, как и всё пенсионеры, подчинялся уже ритму, а не команде, и сдвинул башню. Макаркин остался висеть на стене. Стена отделяла территорию теннисного центра от высокоскоростной автострады. Сергей попытался подтянуться. Внизу, за стеной, неслись в обе стороны сотни автомобилей. "И, разумеется, всем по х...й, что я счас тут ё...нусь к едрене фене" - подумал Сергей, глядя на движущиеся лакированные армады. Руки не могли зацепиться и медленно скользили к краю. Горло пересохло. Слова терялись еще где-то на уровне ядер среднего мозга, и изо рта неслось только удивленное "Э-э-э??". Пенсионер-мыслитель Рувен передвинул башню еще дальше. Наконец, пара простых членораздельных слов пробила запруду в среднем мозгу Сергея и вышла звуком наружу: "Э-э-э, аллё, ёба?". Рувен взглянул вверх и сравнительно расторопно подставил башню назад под болтающуюся ногу Макаркина. Сергей внимательно посмотрел на "йеменца". Тот явно не чувствовал за собой никакой вины, так что раскручивать его на ящик пива было бессмысленно.

Тем не менее вечером Макаркин впервые в Израиле напился. Когда раздался контрольный звонок хозяина из Брюсселя, уже никакой Сергей мертвым голосом пробубнил в трубку, что "он никакой, ему плохо, он умирает". Через пять минут приехали полиция и скорая помощь. Полицейские оцепили виллу. Сирены полицейских и санитарных машин завывали так, что Сергею ещё больше захотелось умереть. Из окон высунулись соседи. Собрав последние силы, Макаркин открыл входную дверь и вышёл с поднятыми руками, канюча: "ВСЁ В ПОРЯДКЕ. Я - СТУДЕНТ. УЧУ ИВРИТ. ЗДЕСЬ РАБОТАЮ НОЧЬЮ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИТЕ МЕНЯ. Никакого отравления - только ограбление. Нет, правильно - никакого ограбления - только отравление. НА ВИЛЛЕ ВСЁ В ПОРЯДКЕ. А У МЕНЯ БОЛИТ ЖЕЛУДОК". В подтверждение последнего тезиса, как будто дожидаясь, чтобы о нём вспомнили, желудок самопроизвольно продемонстрировал своё содержимое. Полицейские проверили документы и тщательно осмотрели виллу. Врачи проверили язык, давление и бегло осмотрели желудочное содержимое. Опросив соседей и посовещавшись с медиками, полицейские с сиреной удалились. Медики забрали свои 200 шекелей и уехали, тоже с сиреной. Позвонил хозяин, и сказал, что не заплатит за всю эту неделю. "Эксплуататор" - обозвал его Макаркин и уснул.

Утром он проснулся от криков. Как обычно по утрам ругались муж и жена, владельцы соседней виллы, судя по всему - евреи-марокканцы. Благодаря свойствам израильского бетона и влажному средиземноморскому воздуху акустика была превосходная. До этого дня, не вслушиваясь и не понимая смысла фраз, Сергей полагал, что у соседей кипят нешуточные шекспировские трагедии, исполненные азиатской страсти, соответствующие респектабельности района, что то вроде: "Мерзавец! Ты сломал мне жизнь! из-за тебя я оставила семью, бросила всё! Мой отец, не выдержав позора, умер! А теперь ты бросаешь меня одну с детьми ради этой молодой пигалицы!" "Нет, это ты исковеркала мою судьбу! Из-за тебя я предавал друзей, шёл на убийства, а ты никогда не ценила моей любви и преданности!" Но в это утро до Сергея дошёл истинный смысл соседских криков и стенаний: "СТАРЫЙ ДУРАК! ТЫ ОПЯТЬ ЕШЬ ЯИЧНИЦУ В ПОСТЕЛИ! СКОЛЬКО РАЗ МОЖНО ТЕБЕ ГОВОРИТЬ - НЕ ЕШЬ ЯИЧНИЦУ В ПОСТЕЛИ!" "НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ, ПРОСТИТУТКА! НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ, СТАРАЯ БЛЯДЬ!"

На работу в теннисный центр Сергей решил ехать на автобусе, опохмелившись и трезво оценив свою сегодняшнюю способность управлять велосипедом. В любом случае он опаздывал не менее чем на час. Он стоял на остановке рядом со строгим хасидом и тупо пялился на аптеку на другой стороне улицы. Улица была пустынна. По дороге медленно ехал микроавтобус с арабскими номерами и надписями по борту, на крыше стоял мегафон. Из мегафона гнусным голосом неслись какие-то призывы. Макаркину показалось, что призывы были на немецком языке. В голове завертелись мысли. "Господи, сколько ж дней я проспал-пропьянствовал? Может, пропустил что? Орут, как будто всех собирают: все на регистрацию! все на регистрацию! Никак не пойму, что орут - вроде как и в самом деле на немецком? Дивизии Роммеля пробились таки в Палестину? Где ж они 50 лет колобродились? Неужто, как Моисей, по Синаю? А что хасид такой спокойный? Неужто уже зарегистрировался?". Сергей решил осторожно спросить, какое сегодня число. "ПЕРВОЕ" - ответил хасид. Странно, последний раз было девятое. А месяц какой? "Тамуд". Понятно, не стоит даже и пытаться пересчитывать в июньские числа. А что араб в мегафон кричит? "Локеях альтезахен". Понятно - беру (иврит) старье (идиш-немецкий). От сердца отлегло.

Макаркин вспомнил, что нечто подобное рассказывал про себя Илюша Разумовский. По приезде в Израиль Илья поселился в Хадере, а работу нашёл в Герцлии. На работу пришлось ездить на электричке Хайфа - Тель-Авив. Поехав в воскресенье утром первый раз на работу, он обнаружил, что вагон набит молодыми людьми и девушками, большинство с большими сумками. В туалет стояла большая очередь, причем и в очереди тоже все были с сумками, никто не оставлял их в вагоне. "Ну, беспокоятся люди за своё имущество" - не удивился Илья. Он сел на свободное место. Напротив него сидели двое молодых людей весьма арабского, как ему показалось, вида и равнодушно пялились в окно. Изредка бросали друг другу короткие комментирующие пейзаж фразы по-арабски. Между их ног лежали здоровые сумки. Из сумок торчали стволы автоматов. "Террористы! - спина Ильи похолодела, - Господи, что делать? Тут вроде были двое солдат. Как их предупредить?" В голове стали созревать планы. Попробовать обезвредить их самому? А вдруг у них есть здесь сообщники? Илья решил максимально равнодушно встать и пройти к тамбуру, и уже там незаметно для подозрительных попутчиков сообщить проезжающим военнослужащим ЦАХАЛа об изготовившихся к атаке террористах. Он встал и сделал шаг к тамбуру. Но тут он увидел, что по проходу идет девушка-солдатка. С автоматом, в форме, при всех делах. Всё бы ничего, но пять минут назад он видел именно её, в платьице, смиренно стоящей в очереди в туалет. Илья сел на место и стал наблюдать за очередью. Цивильно одетые ребята с очевидными следами на лицах всех излишеств, случившихся с ними в бурные выходные, по одному заходили в туалет и через две-три минуты выходили оттуда одетыми в военную униформу, хоть и зачастую небрежно или даже неряшливо, но с оружием. Некоторые, выходя, продолжали бриться или чистить зубы. Когда поезд остановился в Герцлии, три четверти пассажиров оказалось полностью готовыми к тяготам и лишениям боевой службы солдатами. Смуглые попутчики были друзами, сержантами бригады "Гивати".

На работе Макаркина ждали строгий выговор и новая оригинальная вводная от Йоси: перед установкой новых ломать старые зрительские сиденья на большом теннисном стадионе "Канада". В помощь ему был приставлен молодой араб-палестинец. "У тебя нет здесь друзей - фанатов "Спартака"?" Араб, разумеется, вопроса не понял. Вооружившись кувалдами, Макаркин с арабом приступили к официально одобренному вандализму. Начав с самого верха, они кувалдами сбивали крепления кресел и скидывали их вниз. Тридцатиградусная жара и протесты измученного водкой организма быстро сделали свое дело: через полчаса Макаркин совершенно выдохся. Присев на верхнем ряду, он устало оглядел окрестности: на востоке перспектива следовала руслу Аялона, "речки-вонючки", и упиралась в далекие Иудейские горы, на севере шумела автострада, за ней зеленели кварталы Рамат Ха-Шарона, а еще дальше - Герцлии и Раананы, на западе высился холм, покрытый киббуцными грядками и увенчанный водонапорной башней, на юге виднелись аккуратные домики Цахалы - посёлка израильских генералов. Где-то там за деревьями скрывалась вилла Моше Даяна, служившая когда-то пристанищем многочисленным археологическим находкам генерала, правдой и неправдой добытыми на полях сражений и возле них.

"А что, Абдель, есть у тебя какие-нибудь древние штучки-артефакты, что-нибудь дедовское?" "У деда много чего было. У него был большой дом в Яффо". "Ага, все вы говорите, что дед был купцом или шейхом. А на самом деле, наверное, с детства до старости коз в Негеве гонял". "Нет, дед был богатый. Нашу семью евреи в 1948 году из Яффо прогнали". "Да уж, припугнули слегка, а вы сразу бежать. Если говорите, что земля здесь ваша, то что ж не бились за нее? Ушли, как гости незваные. Вон у нас в России, когда Германия напала, половина мужчин погибла, четыре года воевали днем и ночью, и в конце концов победили, Берлин взяли". "Арабы - мирные люди, воевать и убивать не умеют". "Ага, мирные люди. Видел я, как эти мирные люди других мирных людей в автобусах взрывают. Такая вот борьба за мир". "Они так борются. У них нет другого выхода". "Бери автомат, сколачивай банду, стреляй в солдат - тогда хоть как бойцов уважать можно. Вот как чеченцы. Или сжигай сам себя у кнессета, как тибетские монахи". "КАКИЕ КЕБЕНЕМАТИ ТИБЕТСКИЕ МОНАХИ В КНЕССЕТЕ? ЧЕГО ТЫ НЕСЕШЬ? НАМ ЯПОНСКИХ В БЕН-ГУРИОНЕ ХВАТИЛО. И ВООБЩЕ - ЧЕГО СИДИМ, ТОВАРИЩИ? РАБОТАТЬ, РАБОТАТЬ!" - появился Йоси и восстановил пролетарский интернационализм. Впрочем, реанимировав работоспособность Сергея и Абделя, через 10 минут он примчался снова, остановив работы ввиду "обнаруженных изменений в проекте реконструкции стадиона". "Получив приказ - не спеши выполнять: скоро отменят" - вспомнил Макаркин давнюю армейскую поговорку. Хотелось верить, что высокое начальство как можно долго будет читать чертежи и созваниваться с архитекторами проекта. Сергей устроился в тени навеса и задремал. Смуглое лицо палестинца стало казаться ему похожим на лицо другого "араба", его Большого Друга. "Абдель, ты хочешь сниматься в кино?"

Товарищ старший сержант Аскеров любил, чтобы его называли "страшный сержант" и требовал от подчиненных соответствующих обращения и выражения отношения. Полагалось, чтоб молодой боец, приложив дрожащую руку к головному убору, мямлил трепещущим голосом: "Т-т-товарисч ст-т-траашный сержант, р-разрешите об-братиться...." "Разрешаю". "Р-разрешите удалиться из расположения р-роты в расположение 2-ой минометной бат-тареи. У меня там зем-мляк из отпуска приехал". " "Ну что ж, пи...дуй, держать не стану/ Я таких, как ты, мильон достану/ Всё равно же поздно или рано/ Ты сама вернешься ко мне по шпалам босиком, зараза...(с)" - под одно-аккордный гитарный аккомпанемент ласково пропел Аскеров, - ... через полчаса построение". С легкой руки командира роты Хлопчего, тоже страшного, но лейтенанта, "Еб...ть и Строить" было девизом сержантского и офицерского состава 9 мотострелковой роты орденов Суворова и Богдана Хмельницкого 221-го мотострелкового полка Н-ской Краснознаменной дивизии. После команды "кругом", радостный зольдат, приложив руку к ушанке, разворачивался на каблуках, страшный сержант Бахтиёр Аскеров, также отдав честь, отвешивал ему полновесный пендюль, и "вольноотпущенный" закрученным мячом улетал за боковую линию расположения роты. "Аут". Футбольная терминология широко использовалась Бахтиёром Аскеровым. По его утверждению, до армии он играл во втором составе ташкентского "Пахтакора". В приволжских степях оказался только потому, что был отчислен из спортивной роты родного Среднеазиатского ВО за систематические избиения сослуживцев, включая командира роты. В куйбышевской учебной дивизии Приволжского ВО "ссыльнокаторжному" Аскерову слегка вправили мозги, выработав устойчивый рефлекс "не спорь с офицером". Возможно, в нем просто разбудили рефлекс чинопочитания, обычно врожденный у уроженцев среднеазиатских республик. Но вправление мозгов как насильственная, целенаправленная и протяженная во времени процедура, всё-таки, очевидно, имело место.

Последний протуберанец несанкционированной начальством "крутизны" случился у Аскерова по прибытии его из учебки к месту несения дальнейшей службы - в Н-скую Краснознамённую мотострелковую дивизию, дислоцированную в поселке Тоцкое-4 Оренбургской области. Командир роты старший лейтенант Хлопчий тогда заметил, что после прибытия молодого, но очень наглого сержанта число синяков под глазами и красных опухший ушей в роте значительно превысило эндемичный уровень. Появились сломанные челюсти. При построении роты на обед комвзвода лейтенант Носов был послан сержантом на х...й. Тем же вечером старший лейтенант Хлопчий вызвал сержанта Аскерова в канцелярию. За столом, рядом с командиром роты, опустив голову, сидел замполит роты лейтенант Мамедов. На столе лежали газета "Советский Узбекистан" и пистолет. Хлопчий поднял тяжелый взгляд на ухмыляющегося Аскерова и хрипло произнес: "Ну что, Бахтиёр, довыёб...вался?". Аскеров, увидев свежий номер центрального органа ЦК компартии родной республики на командирском столе, несколько удивился и насторожился. Хлопчий взял газету и стал читать её ровным, спокойным голосом: "Указ Президиума Верховного Совета Узбекской Советской Социалистической Республики. За систематическое нарушение воинской дисциплины, неисполнение служебных обязанностей, халатное отношение к воинскому долгу, а также нанесение телесных повреждений, в том числе тяжких, военнослужащим Советской Армии, сержант Аскеров Бахтиёр Абдулрасулович приговаривается к высшей форме социальной защиты - расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Исполнение на месте. Председатель Президиума Верховного Совета, первый секретарь компартии Узбекистана Усманходжаев". Командир роты передернул затвор пистолета, навёл в голову сержанту Аскерову и нажал спусковой крючок. Раздался тихий щелчок. Аскеров рухнул на пол. Замполит поднес к его носу заготовленный тампон с нашатырным спиртом.

После перенесенных потрясений, то есть приблизительно через год после ускоренного выпуска из куйбышевской учебки на вольные хлеба Тоцкого гарнизона, у страшного сержанта Аскерова начали развиваться навязчивые состояния разновекторной любви. Первой проснулась любовь к агдамскому портвейну. Она началась с разгрузки ротой цемента на станции Сызрань и знакомства на месте с азербайджанскими коммерсантами, вылилась в неделю ударного труда и пьянства (личный состав разгружал ящики, а комсостав цистерну с дарами солнечной республики), и завершилась ночным одиночным налётом сержанта на цистерну. Путевой обходчик, как бы невзначай проверяя железнодорожный тупик, обнаружил на дне цистерны тело и вызвал наряд милиции, прибывший незамедлительно. Извлечение тела превратилось во всенародную акцию районного масштаба. Сержанта вычерпывали несколько часов, "с шутками и прибаутками", как на застойном коммунистическом субботнике, чего не было в Сызрани уже года два, с начала перестройки.

По выходе с гауптвахты сержант Аскеров полюбил сказки, приобщившись там, вероятно, ещё и к какой-то исконной народной мудрости. Сначала, собрав в круг земляков из Ферганской долины Узбекистана, он вечерами рассказывал им на родном языке историю своего рода. Подавляющее большинство личного состава роты были выходцами из мусульманских республик, и посему некая смесь "общетюркского" языка с русским служила в ней основным средством межнационального и бытового общения. Поэтому со временем основные вехи фамильной истории Аскеровых стали становиться достоянием и русскоязычного меньшинства. Из нее выходило, что он никакой не узбек, а самый что ни на есть араб, и не просто араб, а из семьи шейхов и очень тайных имамов. Что узбекский он выучил только по принуждению в школе, а до того он говорил и писал только по-арабски. К сожалению, полтора года назад на учебном полигоне Черноречье под Куйбышевым язык Мохаммеда был выбит из его головы изучением ходовой части БМП-2, чего он "этим пидорам", разумеется, никогда не простит, и, возможно, они ещё очень обо всем пожалеют. Хотя написание отдельных арабских букв и единичных слов он ещё помнит, о чём свидетельствовал ряд закорюк, выведенных авторучкой на его бушлате. В вечерних сагах Аскерова его предки встречали на своем весьма извилистом жизненном пути и лично наставляли уму-разуму такие персонажи общемировой истории, как Шамиля, ханов Узбека, Улугбека, Тимура, Чингиза и Искандера Двурогого (Александра Македонского). С пророком Мохаммедом им, увы, на этой земле встретиться не пришлось. Очевидно, по причине их занятости. На ехидное по сути и наивное по форме замечание младшего сержанта Сергея Макаркина, что такая вдохновляющая история, должно быть, уже увековечена в каком-нибудь выдающемся произведении узбекской советской литературы, последовал громкий вздох сожаления. Но идея письменно увековечить великие деяния предков пала на благодатную почву незамутненного разума, и в последующем воспоминания сержанта Аскерова уже поочередно конспектировались первогодным личным составом на политзанятиях, которые сам сержант Аскеров обычно и проводил, заменяя замполита Мамедова. Старослужащие также присутствовали, с уважением помалкивая на задних рядах, и занимались подготовкой к дембелю своих дембельских карнавальных костюмов. Конспекты записывались в две разрисованные псевдо-арабской вязью тетради (каллиграф - рядовой Питеров), одной суждено было стать "дембельским блокнотом", другой - частью "дембельского альбома" сержанта Аскерова. Политзанятия с конспектированием проводились, правда, уже на русском языке, ибо политподготовка на национальном могла, по меньшей мере, насторожить замполита. Сам замполит Мамедов в это время обычно проводил политинформацию в женском общежитии стройтреста. Аскеров тайно мечтал когда-нибудь заменить его и там.

Незаконченное высшее образование сыграло с Макаркиным злую шутку: он успевал конспектировать практически всё и без ошибок. Особой разницы между материалами 19-ой партконференции и потоком сознания страшного сержанта не было. Но отдельные эпизоды подвигов предков могли всплыть в голове у Аскерова и посреди ночи, а поднимать всю роту на политзанятия в это время казалось неразумным даже ему. Так младший сержант Макаркин стал официальным личным писарем воспоминаний и.о. старшины 9 роты Бахтиёра Абдулрасуловича Аскерова, потомственного шейха Бухоро-Шарифа и прямого кандидата в народные муфтии от Советабадского района. За 2600 лет до этого Варух впервые записал Иеремию. За 26 лет до этого Джордж Мартин впервые записал Битлз. Валентин Юмашев появится у Бориса Ельцина только через 2 года и 6 месяцев.

Очень скоро (лучше сказать - практически сразу) сказания Бахтиёра стали подозрительно напоминать распространенные среднеазиатские байки и изложения популярных кинолент Узбек- Казах- Таджикфильма и студий Бомбея и Гонконга. В конце концов, после воскресного показа в солдатском клубе киргизского киношедевра "Бойся, враг, девятого сына", который весьма смахивал на одно из свежих повествований сержанта, он признался, что этот фильм снят по воспоминаниям его деда. "А девятый сын - это и есть я". Кто я - дед Карим или внучок Бахтиёр - спрашивать никто не решился, ибо в любом случае выходила какая-то нестыковка, из-за которой лучше не ломать голову (в прямом и переносном смысле).

В конце концов лимит оригинальных историй сержанта Аскерова как-то сам собой исчерпался, и на одном из политзанятий после начальной десятиминутной паузы и наморщиваний лба Аскеров заявил: "А хули я один всё время напрягаюсь?". Так Макаркин оказался на трибуне. Над головой висел плакат "Нет планам "звездных" войн!", и в саму голову, как назло, никакие звездные идеи не лезли, абсолютно ничего, что можно смело поведать сослуживцам. Сослуживцы, в свою очередь, явно терзались сомнениями, надо ли конспектировать грядущие излияния младшего сержанта. В свое время, будучи школьным политинформатором, он заполнял информационный вакуум безвременья политкорректными анекдотами - про дистрофиков, ковбоев, похотливых котов и кошек. Анекдоты основывались на игре слов, и явно плохо годились тюрко-язычной аудитории. Нужна была мелодрама или, на худой конец, боевик. Из этих жанров в голове крутились лишь обрывки "Легенд и мифов Древней Греции" Куна. Ну что ж, как говорится, куда кривая вынесет. На безрыбье и Кун рыба. Подвиги Тезея. При изложении Тезей синхронно, для придания нужного колорита, стал Мустафой, Зевс - пророком Мусой ("иньшалла - первым в ряду Пророков"), Гея - Зухрой, Гермес - архангелом Джабраилом, Афины - Самаркандом, Дельфы - Бухарой, Эгейское море - Каракумами, корабли (триеры) - кораблями (пустыни). Первый подвиг Мустафы был выслушан с интересом. "Э, да, кто тебе, чума, сказал историю моего прадеда? Он сказал ее только своему старшему сыну только перед его смертью", - страшный сержант в наигранном гневе смахнул со стола три тома Полного Собрания Сочинений (до этого, на протяжении арабо-древнегреческого политзанятия, он натягивал на них свою ушанку для придания ей остромодной "кирпичеобразной" формы). "Наверное, профессор Кун встречался с ним во время своего самаркандского путешествия". "Короче, - сержант Аскеров обернулся к роте, - все быстро забыли, что тут вам сейчас говорилось. Это тайная история моего рода. Убью суку, кто вспомнит про дедушку Мустафу". С этого времени ротный санинструктор и личный писарь и.о. старшины младший сержант Макаркин стал еще и приватным рассказчиком страшного сержанта, заслужив от него обозначение Друг. Оно обязывало так же - Друг - обращаться и к Бахтиёру Аскерову; по частоте употребления в их диалогах это слово могло соперничать со словом "сэр" в диалогах американской армии: "Как дела, Друг?". "Очень хорошо, спасибо, Друг". "Не вижу радости, Друг. Может, Друг хочет кушать?". "Нет, спасибо, я сыт". "Ты не сказал "Друг"". "Извини, Друг, я думал...". "Ты думал, что я тебе уже не Друг. Ты думал, что я тебя предал. Так, Друг?". "Нет, что ты, Друг. Друг не может предать Друга". "Друг не может. Ты можешь" (Ёбс по морде). "Друг еще больше загрустил... Ты на меня не обиделся?". "Что ты, Друг. Друг не может обидеться на Друга". "Но я тебя ударил, Друг...". "Ты просто ошибся, Друг. Враги заставили тебя". "О-о, Друг понял Друга. Прости, Друг". Долгое объятие. Рота, просветлённая диалогом Друзей, молчит. С одной стороны, это служило надежной охранной грамотой от внешних потрясений, в избытке подстерегающих практически любого солдата на первом году службы. С другой, эти потрясения казались иногда Макаркину легким дуновением ветра в сравнении с ураганом Большой Дружбы.

Два часа ночи. Наряд по кухне вернулся в роту. На цыпочках кухонные крепостные приносят к кровати страшного сержанта поднос с жареной картошкой, маслом, белым хлебом, крепким чаем. Так же на цыпочках исчезают во тьме расположения роты. У кровати страшного сержанта собирается достархан из его ближайших сподвижников - каптерщика Муслимова и замкомвзвода Асламова. В какой-то момент Друг вспомнил о Друге. Вопль рвет душное пространство казармы: "Дру-у-г!!!". Девушка Люба из сна младшего сержанта раскрывает свои объятия и истошно орёт "Дру-у-уг!". Сон теряет свою логику. Это уже не сон. Может, крикнет "страшный" пару раз и уймется? Рота как по команде перестала ворочаться, храпеть и пукать. "Друг! Друг не слышит меня! Мой Друг умер!". Сержант Аскеров срывается с места и устремляется напрямик к Другу, по пути переворачивая тумбочки и кровати с уже не спящими воинами. Воины с перевернутых кроватей как тараканы заползают под уцелевшие лежбища более удачливых соседей. Когда ночью Друг ищет Друга - лучше не светиться. Закон казарменных джунглей. Друзей разделяет еще около двух дюжин кроватей. Макаркин спохватывается, и, заранее распахнув объятия, так же наперерез, перепрыгивая через кровати, летит навстречу Другу. "Друг! Я звал тебя, а ты молчал. Я думал, что ты умер. Я расстроился. А ты вот жив. Ещё". "Друг! Ты вспомнил обо мне даже ночью! Я так взволновался, что у меня перехватило дыхание. Но я сразу побежал к тебе". Рота несколько разочарованно вздохнула: "Вроде выкрутился, сука". "Друг! Я оставил тебе покушать". "Спасибо, Друг!".

9-ая мотострелковая рота на весь период летней боевой подготовки была переброшена на усиление Сызранского стройбата. Основной боевой задачей стало сооружение большого котлована на территории военного завода. Сам завод занимал площадь несколько десятков квадратных километров, густо утыканную громоотводами и заполненную редкими небольшими кирпичными ангарами, соединенными железнодорожными путями. Пейзаж весьма напоминал футуристический - в стиле "Кин-дза-дза!". На дне котлована копошилось несколько солдат с лопатами. Ещё несколько солдат, из интеллигенции, загорало на бетонных плитах. "Эх, бля, бабу бы, ба, бля...". "Я бы, нах, счас хоть Монтсерат Кабалье в зад...". "А я б Мирей Матье в рот...".

Под импровизированным навесом дремлющий сержант Аскеров слушал десятый подвиг Джамиля (Геракла) в демо-версии младшего сержанта Макаркина. Вся эта мутотень с заданиями Джамиля и гнусностями благоверного пророка Мусы ему порядком надоела. "Слушай, Друг". "Да, Друг, я слушаю". Макаркин насторожился. "Я скажу тебе правду, Друг. Никому не говори, иначе меня убьют. Но перед этим я вырву тебе позвоночник". "Что ты, Друг! Никому, даже если меня будут п...здить". "Даже если Хлопчий будет п...здить?" "А что, он будет?" "Вряд ли. Скорее, его, суку, будут. Но он всё равно ни хрена не знает.... Знаешь, Друг, я ведь не простой араб. Я араб из Бомбея. Моё настоящее имя - Лаки Аскар". "Лаки?". "Ну - Лаки - счастливчик. Бахтиёр по нашему". "Феликс по латыни". "Феликс? Феликс Аскеров. Красиво". Под этим именем его скоро и узнали девушки из общежития строительного треста. Бахтиёр продолжал: "Там я начал сниматься в кино, но враги убили моего двоюродного брата, и мне пришлось бежать в Ташкент. Скоро дембель, и мне нужно поступать в ташкентский институт кино. Или бомбейский - я еще не решил. Мне нужно готовиться, репетировать. Ты мне поможешь, Друг?". "Что за вопрос, Друг, конечно помогу. Но чем?". "Мы будем вместе снимать кино". Разумеется, снимать кино. Вчерашние Брюс Ли в привокзальном видеосалоне вкупе с узбекфильмовским старым чайханщиком в солдатском клубе явно добили последние сомнения Бахтиёра в собственном творческом гении. То, что кинопостановка как сугубо духовный и самоценный процесс может не требовать никакого технического обеспечения, сомнения тоже не вызывало. Китайские гении каллиграфии рисовали на морском песке, их шедевры смывала ближайшая волна, но современникам хватало и этих мизерных свидетельств гениальности.

Итак, не откладывая дело в долгий ящик, Друзья взялись за работу. Сначала - "кастинг", амплуа распределились раз и навсегда: Бахтиёр Аскеров - главный герой, брат-близнец и отец (дед) главного героя, все разлученные; Сергей Макаркин - лучший друг главного героя (умирает в первых эпизодах, его смерть дает главному герою повод для мести), комический герой (умирает в середине фильма, тут уже месть героя становится беспощадной - "кровь за кровь, месть без закона"), герой-злодей (умирает в финале, торжество благородной мести). В массовке - личный состав 9 мотострелковой роты, солдаты первого года службы. Первый сценарий занял больше всего времени. Действие фильма происходит в колониальной Индии, во время восстания сипаев. Главный герой Радж - вождь восставших, полковник английской армии Джонс - главный злодей, Доктор Браун - лучший друг Раджа, санитар Сингх - комический герой, а также слон Джамбо - рядовые Линьков, Латипов и Мухаметдинов, верный пес Фриски - умеет приносить пистолет и патроны - рядовой Питеров. Шотландские стрелки, восставшие сипаи, пенджабские крестьяне, кони, козы, овцы, дикие звери. Место действия - английский форт (строящийся ангар) в горах Пенджаба (котлован). Освещение - естественное, камера с солнечной стороны. Много крупных планов лица Раджи, общие планы сражений. В связи с нехваткой массовки десять человек сняты с аврального рытья канализационной траншеи; несколько косматых низкорослых стройбатовцев-уйгуров рекрутированы прямо со штукатурных работ в сипайскую кавалерию. "Свет! Камера! Мотор! Хлопушка!".

Радж на слоне атакует обоз англичан. Англичане ранят слона, слон падает на Раджа. Радж ранен. Подползает Доктор Браун, вытирает пот со лба Раджа, массирует отдавленную ногу. Друзья заверяют друг друга в вечной дружбе. Подлый выстрел из кустов. Доктор вскрикивает, закидывая руки: "Ах, блядь! Это смертельная рана. Я знаю это, я -доктор, врач". Радж хмурится: "Так стреляет полковник Джонс, он, пидор, подлец". Друзья еще раз клянутся в вечной дружбе, доктор Браун умирает. Радж хватает саблю (обломок арматуры) и бросается на полковника, как раз выползающего из кустов. Соперники фехтуют. Радж легко одолевает полковника, но тот, воспользовавшись сомнениями Раджа: отрубить голову или просто проткнуть грудь, кидает ему в лицо проползавшую мимо кобру (метровый кусок шланга) и убегает, смешно подпрыгивая.

Радж на слоне и в сопровождении верных сипайских кавалеристов, санитара Сингха и весёлого пса Фриски готовит засаду на колонну англичан, нестройной колонной марширующих по горам в направлении форта. Внезапно на склоне пенджабской горы появляется прораб УНР Синельников: "Хули вы тут, обормоты, делаете? Я вам ко скольки сказал закончить траншею? Цех же затопляет, уроды! А вы, чурки волосатые, што, уже все обштукатурили?". Радж махнул саблей: "Нас предали! Мы окружены! Мы прорвемся! Вперед, суки!". Восставшие робко двинулись на прораба. Прораб выронил изо рта папиросу: "Вы чо, о...уели? Али обкурились?". Аскеров слез со слона, дав сигнал, что съемка продолжается, и подошёл к прорабу: "Вы кто?". "Я? Прораб Синельников! А ты кто?". "Ты мне не тыкай. Я старшина роты Аскеров. Это моя рота. Мы занимаемся боевой подготовкой. Мы мотострелки, а не стройбат ёб...ный. Нам положено. Во сколько нужно закончить траншею?". "Через час трубы класть приедут". "Через сорок минут будет готово. Всё? Ёще вопросы есть?". "Хорошо, но смотри у меня, старшина...". "Сам у себя смотри".

Радж снова взобрался на боевого, вновь собравшегося из кусков слона и сообщил восставшим: "Это был наш человек. Лесник. Он сообщил, что нас хотели предать. А теперь вперед, мои лысые воины!". Восставшие с криками устремились на было присевших на привал шотландских стрелков. Через пять минут всё было кончено. Ещё две минуты добивали раненых. Ещё через три минуты, позволивших доснять общий план в стиле "Апофеоза войны", убитые ожили, отряхнулись, весело построились вместе с победителями, и, возглавляемые возникшим из ниоткуда сержантом Асламовым, рысью умчались копать траншею. Сипайские лошадки молча побрели куда-то по железнодорожным путям. В котловане остались Аскеров с Макаркиным.

"Кто же нас предал?" - Радж пристально поглядел на санитара Сингха. Санитар Сингх прикинул, что слон и собака отпадают сразу. "Может, твой потерянный брат? Говорят, он воюет на стороне англичан". "Брат не может предать брата. Он работает у англичан на нас. Он велел передать мне, что предатель - медработник. Доктор Браун умер, мир праху его. Остаешься ты". "Не может быть, Радж. Я много раз спасал тебе жизнь". "Может. Ты, сука, делал это специально. А теперь пусть рассудит нас Суд Аллаха!". Обрезок арматуры, описав за долю секунды метровую дугу, сделал соскоб на курносом носу Сингха. "Нет, Радж! Вот моя шея! Убей меня, если не веришь! Я не могу биться с другом!". "О-о! О-о! Что мне делать, боги? Кому верить - другу или брату?". Ситуация явно становилась тупиковой. Радж обхватил голову руками, отошёл, отвернулся и вдруг, резко обернувшись, крикнул: "Пу!". Сингх вздрогнул. "Падай, чучело. Это снова стрелял полковник Джонс, п...дорас выжил в молотилове". Сингх, раскинув руки, упал. "Медленно катись на дно, камера счас наезжает". Сингх, легко оттолкнувшись ногой послушно скатился на дно. Радж ударил себя в грудь, грудь отозвалась глухим звоном: "Боги! За что? За что? Сначала я потерял семью, потом невесту, лучшего друга, и вот - последнего друга... О-о! У-у! Полковник Джонс, защищайся, п...дорас!".

Итак, кульминация фильма - финальная драка героя и главного злодея. Тщательно разработана диспозиция и хореография брутального действа. Злодей должен почти победить, но в решающий момент, "как будто из последних сил", герой применит свой тайный прием, и злыдень наткнется на свой же клинок. Возникла проблема со злодейским клинком, так как предыдущий - древко сломанной швабры - был погублен арматурной саблей героя. Десятиминутные поиски дали результат - был найден обрезок железного уголка приблизительно искомой длины. "Готов, Друг?". "Ну, вроде того. Друг".

Арматура с размаху ударилась об уголок. Брызнули искры. Глаза Раджа недобро загорелись. Третий выпад Раджа был уже вполне серьезным, игры как будто кончились. Перед Макаркиным стояла тройная проблема: уцелеть самому; не повредить "страшного"; поддержать темп действия в течение приблизительно согласованного времени (практически же: пока партнер не выдохнется). Старый опыт фехтования в ДЮСШ не годился ни к черту - тут психология ложилась на драматургию. Приходилось много двигаться и очень часто стукать по арматуре Бахтиёра, чтоб у того складывалось впечатление "яростного поединка". Наконец сигнал завершения: "Выбивай у меня шпагу!". Макаркин, сделав медленный выпад из первой позиции, картинно по спирали закрутил свое орудие, захватывая в оборот инструмент Раджа. Арматура отлетела в угол. Радж подставил грудь: "Убей меня, подонок, если хватит смелости!". Полковник Джонс: "Всех твоих друзей я убил в спину - только так я люблю убивать. Повернись, Радж!". Радж разворачивается и внезапно падает на спину, закидывая ногу футбольным ударом назад через голову, как бы выбивая саблю Полковника. Джонс быстро вставляет свою саблю под мышку и падает замертво. Радж бьет себя в грудь с криком "Пенджаб свободен!".

"Снято! Все свободны, всем спасибо".

Кинематографическая лихорадка захватила страшного сержанта целиком. В день снимались один-два фильма. Менялись места действия - от Мексики до Гонконга, набор героев, но финальная драка всегда оставалась ключевым, кульминационным моментом всех фильмов. Самое неприятное для Макаркина заключалось в том, что чётко проявилась тенденция к частой смене орудий единоборства. Когда бились картонными ящиками, то это выглядело забавно, и фильм мог даже называться комедией. Когда в руки были взяты лопаты - это стало по меньшей мере не смешно, особенно когда диким рубящим ударом шериф Джонсон (Б. Аскеров) отрубил носок сапога ковбоя Билли (С. Макаркин). Билли едва успел поджать коготки и поблагодарить Бога, что дал ему сапоги на размер больше. В киноленте из жизни триад Гонконга решено было биться на ломах. Тревожное предчувствие овладело Макаркиным. Финальная битва гонконгских добра и зла состоялась в маленьком недостроенном здании железнодорожного пакгауза. Соперники обменялись парой ударов, что позволило навскидку оценить тактико-технические характеристики железных орудий. Тревожное предчувствие вылилось в отчаяние. Пауза между ударами затянулась. Честный полицейский Ли (Б. Аскеров) раздувал ноздри, глаза его затуманились. Дело принимало совсем хреновый оборот. Макаркин возопил "Банзай!", и, разбежавшись мимо честного полицейского, запустил лом в свежевыстроенную и отштукатуренную стену. Лом, пробив стену, застрял в ней. Стена пошла трещинами и рухнула. Открывшаяся перспектива обрывалась складской стеной, под которой какал волосатый уйгур. Какал, и не мог остановиться.

"Ну, вот и славненько, старшина. Правильно, что ломать начали. Один хрен хреново сложили. Даже на редкость хреново. Крен десять сэмэ - охренеть" - в пакгауз вошёл бодренький прораб Синельников.

В то время, когда рота живо обсуждала в котловане последний съемочный день, в казарме, в расположении роты, появился рядовой Марат Сигнатулин, переведенный из роты хозобеспечения Сызранского вертолётного училища в стройбатствующую 9-ую мотострелковую роту. Марат страдал редкой формой клаустрофобии - не мог долго находиться в замкнутом коллективе. По этой причине весьма регулярно "бегал" домой, благо дом находился сравнительно недалеко - в Казани. Оттуда его так же регулярно аккуратно забирали обратно в часть, так как его вояжи не превышали двух суток. Тем не менее боевой дух подразделения портился. Поэтому лётные отцы-командиры решили сплавить бойца в подвернувшееся мотострелковое подразделение и на удивление быстро обеспечили такой перевод через командование округом. "А мне на х...й такой подарок не нужен. Как говорят французы",- резюмировал перевод командир роты Хлопчий. Старший лейтенант Хлопчий давно уже должен был стать капитаном, за его широкой спиной были 8 лет службы, 3 года в Афганистане. Его представляли уже несколько раз, но каждый раз за неделю или даже несколько дней до долгожданного присвоения в его роте случалось ЧП. Солдаты или стрелялись, или вешались, или сбегали в бескрайнюю тоцкую степь к казахам-кочевникам.

Вернувшись в расположение, воины ислама - бойцы сызранской котлованной трудармии могли решить, что увидели Ангела Советской Армии, снизошедшего с небесных высот на циклёванный пол казармы. Марат Сигнатулин мог украшать обложку журнала неофициальной солдатской моды, если бы такой издавался. Некоторые бойцы, открыли рты, не поверив, что такое вопиющее воплощение их самых тайных мечтаний могло существовать в реальности. Итак, перед ними стояли юфтевые сапоги со сточенным "ковбойским" каблуком, голенища которых мягко ниспадали гармошкой; их горловины, обделанные толстым матерчатым ремнем, плотно обнимали штанины, такие узкие, что проступал рельеф мышц худых и кривых ног. Китель, напротив, напоминал толстовку, если бы не голубые погоны-эполеты, отделанные золотым кантом. Белый подворотничок шириной с ладонь и толщиной с сантиметр на тот же сантиметр возвышался над воротником. На такой шедевр должно было уйти не меньше полпростыни. Широкий и толстый рыжий кожаный ремень подпоясывал живот почти по самому нижнему краю кителя, лихо загнутая буквой "С" пряжка со сшлифованной практически под нуль звездой болталась ниже пупа. Венчала всё Шапка. Это был абсолют тогдашней солдатской моды: сравнительно небольшая (на размер меньше головы Сигнатулина), высокая (сшита из двух обычных ушанок, поставленных одна на другую) и кубообразная, с идеально прямыми ребрами. Последнее достигалось натиранием её поверхности ваксой (что в итоге давало также изумительный серо-сизый колер) с последующим натягиванием на три тома Полного Собрания Сочинений и тщательным проглаживанием ребер утюгом. Потом Сигнатулин не раз утверждал, что из-за её высоты иногда в метель или дождь даже офицеры принимали его за полковника и первыми отдавали честь. Шапка покоилась почти на затылке - в соответствии с образом "дембель-пох...ист" (альтернативное ношение - наползающее на брови - было признаком "злого дембеля"). До реального дембеля рядовому Сигнатулину оставался год с большим гаком.

Вышедший из канцелярии роты страшный лейтенант Хлопчий присвистнул: "Ох...еть! Дембель в мае прое...али, дембель будет в декабре? Марш в канцелярию, декабрист-бля-кавалергард!" Предвидя дальнейшее развитие событий, страшный сержант Аскеров снял с Сигнатулина его Шапку и водрузил на его лысый череп ушанку пробегавшего мимо рядового Мухаметдинова: "Целее будет". Через четыре месяца в этой Шапке Бахтиёр Аскеров уехал к себе домой в кишлак Комсомольский Советабадского р-на Ферганской области.

Через 20 минут после запуска Сигнатулина в ротную канцелярию оттуда вышло "чудовище вида ужасного". Чудовище шаркало ногами, обутыми в порыжевевшую кирзу 45-го размера. Длинные обрывки ниток топорщились лампасами из боковых швов брюк. Мешковатый китель был туго, под подмышками подпоясан потрескавшимся ремнем из кожзаменителя. Пряжка была прежней, но уже совсем плоская, и явно расплющенная о лоб бойца, о чем свидетельствовала пылающая на его лбу звезда с серпом и молотом. С плеч свисали пришитые на один стежок красные погоны с гордыми буквами СА. Полупростынный подворотник был отодран с мясом, вместо него вокруг шеи был обмотан тоненький и узенький "уставной" подворотничок. Лицо чудовища выражало полное понимание того, куда он попал.

Судьба капитанских погон Хлопчего, уже заготовленных им к майским праздникам, в который раз, была решена. Через неделю, утром 24 апреля рядового Сигнатулина не было на построении. В отличие от сибаритствующих летных офицеров старший лейтенант Хлопчий не стал втихую посылать гонца в Казань, к родителям бегуна, а, напротив, в соответствии с Уставом немедленно сообщил в дивизию и гарнизон, а весь личный состав роты отправил на прочёсывание Сызрани в поисках утраченного бойца. Макаркин с Питеровым были посланы на весь день как патруль на железнодорожный вокзал. На исходе второго часа скамеечного бездействия на перроне к Макаркину обратилась старушка с просьбой дотащить чемоданы. Младший сержант с энтузиазмом помог бабульке. Сердобольная старушка, тихо поблагодарив, сунула в потную ладошку солдатика рубль. Отказываться солдатик никакого смысла не видел. Спрос родил активное предложение. Сызрань была достаточно крупной станцией с интенсивным пассажиропотоком, а Макаркин с Питеровым были такими ласковыми и лопоухими, что давать им меньше рубля ни у кого рука не поднималась. Еще через час два бойца позвонили в роту, сообщив, что "одна бабка сказала, что видела какого-то солдатика, вроде татарина, в районе железнодорожного депо", и поэтому на обед и ужин они не придут - будут тщательно прочёсывать район депо. В роту они пришли к вечерней поверке, сытно поев в привокзальном кафе, и чувствуя себя миллионерами с десяткой в кармане. Надо признать, больше никогда ни до, не после Макаркин не чувствовал себя таким богатым, как в этот вечер.

Войдя в расположение роты, привычно отдав честь дневальному, двое предпринимателей в погонах застыли как вкопанные. В полумраке казармы, в нескольких метрах правее дневального на ажурной решетчатой перегородке Ленинской комнаты белело распятие. Нет, не скульптурное изображение распятого Иисуса Назорея Царя Иудейского, а реальный человек в синих трусах. Голова его покорно свисала, распростёртые руки в плечах и запястьях были прикручены брючными ремнями к деревянной перегородке. Ноги, так же прихваченные к ней ремнями в двух местами, не касались пола. Рядовой Сигнатулин (а это был он) как бы парил над казармой. История христианства сделала крутой вираж: в 1-ом веке римские воины распяли обрезанного еврея, советские воины в 20-м распяли обрезанного татарина. "Дай пить" - требовательно попросил "бог живой". Дневальный с готовностью поднес к его губам заготовленную алюминиевую кружку со сладким чаем. Попив чаю без удовольствия, распятый снова опрокинул голову и, похоже, заснул.

Старший лейтенант Хлопчий не получил капитана, но, в отличие от предыдущих своих "пролётов" со званием, внешне особенно не расстроился, из-за того, вероятно, что мог в живую и достаточно долго (почти 3 дня) наблюдать показательную экзекуцию виновного в таком развороте. Среднеазиатские военнослужащие стройбата, заглядывавшие на вечерний огонёк к своим мотострелковым землякам и очень слабо знакомые даже с основными положениями Устава, поначалу терялись, заходя в расположение мотопехоты, так как не знали, что требуется делать сначала: перекреститься на эмблему христианства или отдать честь дневальному. Сам Сигнатулин, как казалось, достаточно спокойно переносил "тяготы и лишения" распятия. Похоже, он даже предпочитал такое свое положение ударному труду на стройках пятилетки или напряженной боевой учебе. Кормили его с ложечки, поили по первому требованию. Из медчасти принесли утку. В отношении "большой нужды" страшный лейтенант Хлопчий заявил, что "бог терпел, и лётчикам-залётчикам велел. Причём прямо и непосредственно".

Рядовой Марат Сигнатулин был пойман в депо Сызрань Товарная посланным на укрепление патруля Макаркин-Питеров замполитом Мамедовым в момент неудачного запрыгивания в порожний товарняк, шедший на север.

В последствии Марат Сигнатулин стал хорошим гранатомётчиком, на полковых учениях получил благодарность командования и даже подумывал поступать в училище прапорщиков.

Нет, Абдель не хотел сниматься в кино, он хотел жениться. Но перед женитьбой он хотел бы приобрести хоть какой сексуальный опыт. Впрочем, это направление молодёжной арабской мысли Макаркина совсем не интересовало, и он покинул стадион "Канада", вернувшись к рутинной инспекции и контролю состояния теннисных полей, ответственности за которые, увы, с него никто не снимал. Как он объяснил Йоси, Абдель вполне мог один справиться с деструктивными работами, давая хоть какой то выход своей замурованной сексуальной энергии.

Вечером приехал "каблан" Пинхас с деньгами за первый месяц работы. При пересчёте выяснилось, что Пинхас, во-первых, обсчитывает Сергея на 500 шекелей - "ЭТО СТРАХОВКА, СТРАХОВКА, ДОРОГОЙ!", и, во-вторых, отказывается оплачивать проезд, несмотря на ранее данное обещание. Взвесив "за" и "против", Макаркин отказался продолжать трудовую деятельность в условиях столь вопиющего обмана, пожертвовав, хоть и через силу, три трудодня нового месяца на развитие израильского тенниса. Возле каждой клумбы, каждой скамейки, каждого фонтана Теннисного Центра были таблички с именами жертвователей, не говоря про специальные мраморные стены с сотнями медных табличек спонсоров. Имени Сергея Макаркина, увы, не появится там никогда.

Тем не менее, первые полгода в Израиле принесли Макаркину некоторые материальные и нематериальные дивиденды:
А) навыки в разговорном иврите
Б) счёт в израильском банке + кредитная карточка
В) первый круг знакомств, ограничивающийся, в основном, продавцами и завсегдатаями "русских" продовольственных и книжных магазинов.

Совокупность вышеназванных приобретений позволила Сергею купить в рассрочку подержанный компьютер и выйти во Всемирную Паутину. На дворе стоял 1999 год, угар интернетного бума и биржевой лихорадки хай-тека. В Израиле количество компаний-"старт-апов" в сфере "высоких компьютерных технологий" приближалось к численности работающего населения и совсем немного отставало от валового количества подобных в Северной Америке. Два израильтянина могли, затянувшись кальяном, придумать "улётную коммерческую идею", за три месяца освоить С++ и (или) Джаву, купить четыре компьютера, пригласить программиста "с опытом", найти страждущего заработать хоть на чём-то "компьютерном" инвестора, с шумом выйти на биржу и в конце концов "с потрохами" за несколько миллионов "зелёных" продаться другому, более крупному "старт-апу" со смежной "улётной коммерческой идеей", организованному на полгода раньше пятью другими парнями и тремя инвесторами. Деньги делали деньги, и пенистая волна бума затронула и Макаркина. К сожалению, более созерцательный, нежели логический склад ума не позволил ему в полной мере освоить даже "С++ за 21 день", хотя о Джаве и о HTML у него сложилось более-менее цельное впечатление. Но в той сфере деятельности, которая поначалу привлекла его в Интернете, необходимости в написании кодов не было.

Интернетные аукционы позволяли вполне дешево покупать вполне приличные вещи, в первую очередь те же компьютеры. Пребывание в Израиле, наличие "Визы" и возможность почти круглосуточно находиться в Интернете, с одной стороны, и некосвенное знание привычек и обычаев российского бизнеса с другой давали Макаркину некоторый шанс. Он коротко сошёлся с несколькими московскими магазинами компьютерной и оргтехники. Старательно выслеживая на аукционах еВау и Уаноо! дешёвые ноутбуки он оплачивал их по "Визе" или аукционными бонами, получал экспресс-почтой ЭМС в Израиле, наскоро, нерастамаживая, проверял и через ту же ЭМС или Ди-Эйч-Эл пачкой отправлял в Россию. Москвичи оплачивали по факту банковским переводом. Иногда его "кидали" американцы, иногда москвичи, но порядка тысячи полновесных американских долларов регулярно ежемесячно оседало "сухим остатком" на его счету. Сравнительно небольшая сумма "прихода", неизраильское гражданство и, как хотелось верить Макаркину, благорасположение к нему симпатичной банковской служащей ("его банкирши") Айелет Алони позволяло обходиться без подоходного налога, НДС и прочей мутотени.

С американскими парнями наладилась и неделовая переписка. Заокеанские знакомые спешили поделиться своим специфическим юмором, хотя в деловых ситуациях, непомеченных табличкой "здесь идет шутка", юмор не понимали. Юджин из Филадельфии попросил Макаркина подписать "агентский договор/ соглашение о неразглашении". Сергей, конечно, согласился, но спросил, раз он частник, удовлетворит ли фирму Юджина такая формулировка, как просто Сергей Макаркин, эсквайр. Не без удивления он прочел в пришедшем по почте оригинале титулы сторон: "с одной стороны - Юджин Гросс, директор компании "Энигма Компьютерс Лимитед", Филадельфия, Пенсильвания, США, с другой стороны - Сергей Макаркин, эсквайр, Израиль".

Тем не менее, некоторые американские хохмы - в первую очередь "корпоративные хайку" - он по тому или иному подходящему "деловому" поводу переводил и пересылал в Москву, а иногда и сочинял сам, стараясь по мере слабых сил уложиться в положенный размер из 17-и слогов. Сформировалась небольшая коллекция.

ЖИВАЯ КОЛЛЕКЦИЯ КОРПОРАТИВНЫХ ХАЙКУ
Сергея МАКАРКИНА (перед прочтением расслабиться)

След зайца волчий
Пересек. Скажи мне:
сроки - не главное.

Тихо обрели
Скользящим графиком
Доходность менеджмента.

Часы рассержены;
они винят меня
В растрате времени.

Лунный свет. Бледен,
Чистый лист ждет забытую
цель доклада.

О, дух аврала!
Это только оправданье
Не спать всю ночь.

Паук над экраном
Чертит карту своей
Ниши на рынке.

Гриб пророс сквозь камень.
Он знает искусство
переговоров.

Послушай, как поют
цифры! Сквозь леса слов
Мелькает правда.

В беседке мой шеф
постигает свою же
теорию рынка.

Поздняя осень.
В одиночестве мысль:
"Где он меня кидает?"

Увы, в руке моей,
Слабея неприметно,
Погас мобильник.

Грустишь, глядя на ФуТСИ!*
А знаешь, сколько детей
Голодают?
* ФуТСИ - FTSE (биржевой индекс)

Клиент таращит
глаза. Такие, как в лавке
таксидермиста.

Колючки на пути
В Эдо - десять тысяч
Мелких менеджеров.

Часовые пояса!
Звоню Востоку на западе,
в завтра.

Снег сошёл; течёт сок
в древах. Разве могут
не принять мой план?

Чу! Я слышу "бип"!
Где-то новорожденный
Факс зовёт к себе.

Звучат фанфары:
Император запускает
Новый продукт.

Лишь крыса на складе
знает где что. Не так ль и
секьюрити?

Одна пчела в саду.
Мне ведом источник
Зарплат в её улье.

Два глаза в траве:
Не бойся - низкая
подозрительность.

Ромашки в поле
Вежливо кивают.
Хороню свой отчёт.

Ладанки аромат.
Скрытая прелесть
В подержанной "Хонде".

Уволили Микки.
Печалятся души
Любителей кофе.

(с) Уильям Уорринер, Эддисон Уесли
(с) Сергей Макаркин, Басё, Бусон

В паузах между аукционными "бидами" и хайкутворчеством Макаркин скрашивал свое унылое существование глупой болтовней в "Аське" с девчонками по всему свету. В конце концов установились прочные "романтические" отношения со студенткой Мики из Гуанчжоу, Китай (по утрам) и колумбийкой Йолимой (Йоли) - вечерами. По косвенным признакам Сергей мог заключить, что Йоли вполне могла быть дочкой наркобарона, так как жила с семьей на фазенде в глубине сельвы, где, тем не менее, был "быстрый интернет". Ещё она писала диплом по биологии и собиралась приехать в Израиль. К сожалению, начавшаяся в 2000 году интифада спугнула девушку и она уехала на ферму аквариумных рыбок на затерянном острове в Атлантическом океане возле Никарагуа, где быстро вышла замуж. Собственно, вскоре и реальных девушек "из плоти и крови" Макаркин стал добывать из Сети. С израильтянками отношения не складывались из-за наличия языкового и этно-социо-культурного барьеров, с "русскоязычными репатриантками" - тоже, по причине радикально различных целей взаимоотношений. Макаркину хотелось простоты и открытости.

Этим критериям, казалось, вполне отвечала система, принятая в израильской сфере "развлечений для взрослых". Позвонив по номеру мобильного телефона, указанному в одной из бесплатных рекламных газет в разделе "дискретный досуг", звонивший получал ряд шестизначных чисел. Эти числа имели двойное значение: во-первых, набрав эти числа в качестве адреса в Сети (www.123456.com), клиент выходил на страницы с альбомами "откровенных" фотографий нескольких девушек; во-вторых, позвонив по соответствующему мобильному телефону (055-123456), можно было вызвать "полюбившуюся" девушку на дом. Единожды воспользовавшись подобной услугой, Макаркин решил, что теперь знает об израильской проституции всё (возможно, благодаря исключительной болтливости молдаванки Гали) и эта сфера человеческой самоделательности стала ему малоинтересной. Гораздо забавней показалось Сергею творческое сочетание его некоторых художественных навыков, известного понимания анатомии человеческого тела и прикладных "рисовальных" программ Фотошоп и КорелДро. Благодаря названному сочетанию стало возможной абсолютно естественная замена на надлежащие анатомические подробности любых признаков текстиля, покрывающих на электронном изображении "места бикини" наиболее известных "всемирных" красавиц, от Клаудии Шиффер и Анжелины Джоли до Оксаны Федоровой, свято стерегущих визуальную неприступность своих наиболее привлекательных мест. Достаточно простой джавовский аплет позволял указанием мыши "раздевать" королев красоты, что для непосвященных казалось чудом. Впрочем, долгое время это оставалось глупой и бессмысленной забавой для Макаркина и пары-тройки его сетевых знакомых, даже когда он разместил своих разоблаченных красавиц в глухом и Богом забытом уголке Сети (http://www.favorbeauties.narod.ru).

Однажды Сергей забрёл на компьютерную выставку в Тель-Авиве, что-то вроде "Изратек-99". Выставка проходила в только что отстроенном великолепном люксовом отеле "Давид Интерконтиненталь". Целью Сергея были какие-нибудь новые "халявные" программы (тестируемые образцы). Компакт-диск с одной широко рекламируемой защитной программой, тщательно охранявшейся на выставке от попыток копирования и "вскрытия", он просто взял из запечатанного бумажной печатью дисковода. "Ставьте шлагбаум или толкового майора" - подытожил Сергей торжество прямого доступа над электронной защитой. По этому поводу он взял в баре бутылочку "Лёф Трипль".
"КАК ДЕЛА? ЗАНИМАЕШЬСЯ КОМПЬЮТЕРАМИ? ЕСТЬ ЧТО ИНТЕРЕСНОГО?" - к Макаркину подсел полненький подвижный израильтянин.
"Вот, сделай лицо попроще, и люди к тебе потянутся. Тут же" - подумал Сергей. Но изобразил политкорректную доброжелательность: "ОТЛИЧНО. ТАК, НЕМНОГО. ЕСТЬ ТУТ КОЕ-ЧТО ПОСМОТРЕТЬ, ПОТРОГАТЬ".
"МЕНЯ ЗОВУТ ЙОСИ".
"СЕРГЕЙ. Я НА ИВРИТЕ НЕ ОЧЕНЬ. МОЖНО ГОВОРИТЬ ПО-АНГИЙСКИ?".
"Конечно. Я смотрю, есть ли что нового, интересного. Куда можно вложиться"
"А что, свободные деньги есть?"
"Есть немного. А у тебя есть что предложить, можешь показать?"
"О, нет. Пока нет"
"Ну а всё-таки? Расскажи, мне очень интересно"
"О, нет. Извини, не могу"
"Хорошо. Ты сам откуда?"
"Из России"
"О, русские евреи - отличные программисты. Местные, конечно, лучше, но русские тоже неплохо. Они вторые после наших"
"Может быть"
"Ну, смотри, если есть что предложить - а я по глазам вижу, что есть - свяжись со мной, обсудим. Вот моя визитка - Йоси Би Дубновски, Рамат-Авив Гимел"
"Я от руки напишу. Визитки кончились. Серж М Каркин. Я в Герцлии-Питуах"
"Отлично. Обязательно свяжемся. Пока"
"Пока".

Несколько дней Макаркин мучительно думал. Может, рискнуть - "раскрутить" Йоси Би Дубновского? Но, как говорится, "по любому" в конце придется "опрокидывать". В конце концов нездоровая алчность перевесила здоровую осторожность и моральные сомнения. "Ничего навязывать не буду. Просто покажу. Отказываться буду до последнего. Если это его остановит - хорошо. Если больше раззадорит - еще лучше. В конце концов, ничего не теряю. Вроде. Немного хапну - и нах Хаузе".

Идея была проста - продать компьютерную "творческую программу перверсии женского "пляжного" изображения в полностью обнаженное", сыграв на чужой алчности, до предела разогретой бушующим "интернет-бумом" и несомненной сексуальной озабоченности израильского мужчинки Йоси Би Ди.

Где-то через две недели Сергей позвонил Йоси. Осведомившись, как дела и всё прочее, он сказал, что ему нужна помощь, дело весьма конфиденциальное, и он хотел бы с ним встретиться "где-нибудь в приличном месте". Йоси предложил "Аркафе" в Герцлии-Питуах. Сергей хорошо знал это кафе. Оно пользовалось бешеной популярностью, по вечерам туда стояли очереди, хотя по соседству находились десятки аналогичных полупустующих заведений. Основу меню составляли сэндвичи.
"У меня есть маленькая проблема, - после приветствий сразу перешёл к делу Сергей. - Я не так давно в Израиле, занимаюсь ты уже видел чем. Работаю в основном с Америкой и Россией. Накопился ряд документов, в которых мне без адвоката трудно разобраться. С местными "русскими" адвокатами я работать не хочу. Во-первых, болтливы. Во-вторых, ничего в этих делах не понимают, но за всё берутся. Не знаешь ли какого-нибудь толкового адвоката по коммерческому праву?"
"Конечно, знаю. Могу хоть сейчас позвонить, договориться".
"Будь любезен".
"А у тебя самого так дела? Чем в основном занимаешься?"
"Ну, некоторые программы русифицирую. В основном обработки и передачи изображений. Фрагменты факсовых программ, больше под ЮНИКС. Вот тут недавно для души написал код. Хочу местным порносайтам предложить. Может достраивать изображения любой фрагмент тела. Ну, например, скрытый повязкой или тенью".
"Или трусиками?"
"Или трусиками. А как у тебя дела на финансовом фронте?"
"Замечательно. Дисконтные операции, доверительные фонды - всё бежит вперед и вверх. Всё замечательно".

Разговаривая, Йоси не сводил глаз с соблазнительных посетительниц кафе и даже иногда причмокивал. Чокнувшись минеральной водой, новые знакомые расстались, довольные друг другом. Сергей вышел, а Йоси пересел к чернокудрым красавицам за соседним столиком.

Сергей в тот же день связался с Давидом Кляйнером, рекомендованным Йоси адвокатом, и они договорились о встрече на послезавтра. Макаркин тщательно подготовился к визиту: отобрал несколько оригиналов своих агентских договоров, несколько других переделал - убрал из них выгодные для себя условия и, напротив, добавил дискриминирующие себя, родного. Увеличив на порядок фигурирующие в договорах суммы, заново отпечатал их как предварительные неподписанные копии. Кроме того, купил подходящие костюм и ботинки. Встреча прошла успешно: Давид сравнительно быстро нашёл ущемляющие Сергея оговорки, предложил обязательно сделать другие необходимые дополнения. Попив кофе, стороны декларировали необходимость дальнейшего сотрудничества. Давид получил заслуженный гонорар в сто пятьдесят долларов. Макаркин не без основания рассчитывал, что его вопиющая деловая наивность на фоне реально работающего "крупного компьютерного бизнеса" не останутся для Йоси неизвестными. Через пару дней он позвонил Йоси, поблагодарил его за хорошего адвоката и пригласил в знак признательности в ресторан. Йоси к слову спросил, как продвигаются дела с "той самой развлекательной программой с девочками". Сергей, так и быть, пообещал заодно показать пилотный вариант программы.

Встреча в ресторане тоже потребовала некоторой подготовки. Макаркин сохранил на жестком диске небольшого ноутбука около дюжины сайтов, посвященных "девушкам-спортсменкам-комсомолкам и просто красавицам", содержащих более сотни "пляжных" изображений знаменитостей. Все изображения были продублированы "безтекстильными" версиями, над которыми Сергей с удовольствием поработал виртуальной кистью. Тайра Бенкс, Анна Курникова, Жизель Бюндхен и два десятка иных прелестниц сияли на них своими безупречными анатомическими формами. Примитивная программа "принимала" исходное изображение, секунд сто с визуальным "шумом" его "обрабатывала" (симуляция обработки изображения стало самым её сложным фрагментом) и выдавала "голую правду".

Надо ли говорить, что рандеву состоялось в приморском ресторане "Аль Ха-маим", где весь персонал, включая старшего менеджера Шломо, радушно приветствовал Макаркина, как старого знакомого, составляя у Йоси-финансиста мнение, что Сергей - частый и щедрый посетитель этой дорогой ресторации. "Милые и добродушные, в общем-то, люди" - думал Макаркин, глядя на своих бывших коллег. За ужином негоцианты Серж и Джо обменивались байками лондонского Сити и Уолл-Стрит, ненавязчиво подчеркивая некую свою причастность к миру больших денег. Неизвестно, откуда черпал свои байки Йоси, но Сергей - из сетевой версии "Санди Таймс" и комиксов Скотта Адамса. Сергей ждал, когда Йоси сам напомнит об обещанном показе. Ждать пришлось практически до момента расставания. Йоси напомнил уже после расчёта с официантом (по-дружески, 50/50).
"Ах, да. Ну, конечно. Вот, смотри. У меня как раз лаптоп с собой. Вот в Эксплорере можешь офлайн посмотреть несколько сайтов "на тему". Вот берешь интересующую картинку, выделяешь, копируешь, вставляешь тут в Вэниш-Бра (программу я так назвал). Нажимаешь "старт". Теперь ждешь какое-то время... Вот, ждешь... Теперь смотри, что получилось..."
"Вау, какая она красивая женщина. И что, так любую можно?"
"Да, дорогой. Практически любую. Смотри, сколько тут сайтов, сколько картинок. Пробуй, если интересно".

Йоси увлек процесс "раскрытия внутреннего мира женщины". Взглянув на него (Йоси), Сергей мог легко представить, как хороший мальчик Йоси выглядел лет тридцать назад, пятнадцатилетним подростком разглядывая "Плейбой". Если он тогда продавался в Израиле.
"И что, эта технология может работать в Интернете?"
"Ну, да. По протоколу ГЕТ или ПОСТ, если эту программу как Си-Джи-Ай держать на сервере" - сумничал сверх своего разумения Сергей.
"Забавно, забавно. А ты эту программу кому-нибудь показывал?"
"Показывал паре знакомых. Раскритиковали. Говорят, полно багов. Интерфейс дурацкий. Ну и прочее. Хотя, говорят, какому-нибудь порносайту можно за несколько сот задвинуть"
"Тысяч?"
"Разумеется"
"А что если специально организовать такой сайт?"
"Да хлопотно. Тут вкладываться надо. Если платным делать - лицензионные платежные программы покупать надо, защитные и так далее. Мне не потянуть"
"Я помогу" "Ты серьезно? Неужели это так интересно?"
"Конечно. Миллионы подростков по всему миру мечтают так вот "раздеть" Анну Курникову, Дженифер Лопес, своих соседок, одноклассниц"
"Не может быть"
"Точно. Нет-нет, ты подумай. Можно взять твой лаптоп на день?"
"Слушай, извини - нет. Тут много конфиденциального. А тех, что ты "нараздевал", я тебе на дискету скину. Вот, возьми. Давай завтра после обеда у Давида встретимся, обсудим?"
"ОК. Пока! Дискету завтра верну"
"ОК. Можешь не беспокоиться - подарок".

Разговор у Давида получился долгим, лёгким и интересным. Договорились об учреждении "старт-апа", которому предстояло "раскручивать" познавательно-эротическую программу Сергея. Самому Сергею отводилась доля в 10% в будущей компании, которую он вносил в форме интеллектуальной собственности на программу. Для оценки работоспособности программы и её коммерческой стоимости Макаркин должен был передать её на экспертную оценку в независимую компанию. Другие соучредители должны были перечислить залог в пятьдесят тысяч долларов доверенному адвокату Макаркина на случай недобросовестного использования, незаконного копирования и пр. во время тестирования.
"Сергей, зачем нам другой адвокат? Я могу быть твоим доверенным лицом. Ты же мне доверяешь?"
"Конечно, Давид. Но давай сделаем как принято: ты - доверенное лицо Йоси, а у меня будет свое доверенное лицо - свой адвокат. Когда мы с ним будем одним юридическим лицом, нашим общим адвокатом и доверенным лицом будешь, конечно, ты"
"Хорошо. Но у тебя есть другой хороший адвокат?"

У Сергея был другой хороший адвокат.

Соня Барская ничуть не соответствовала свой фамилии: она была подвижна, энергична, напориста, предприимчива. Она была красива. Была, но лет десять-пятнадцать назад. Зачем лукавить - лишние годы после сорока пяти не красят женщину. До переезда в Израиль в 1990 году она трудилась юрисконсультом в Ташкентском сельскохозяйственном институте. Молодые аспиранты и преподаватели любили лишний раз проконсультироваться у Сони насчёт своих прав, льгот и перспектив на вечер. Институтские сотрудницы, особенно лаборантского звена, откровенно не любили Соню, что она справедливо расценивала как вопиющий антисемитизм.

Приехав с мужем, тоже юристом, в Израиль с кой-какими накоплениями, каким-то образом вывезенными из Союза, они быстро закончили языковые и юридические курсы, быстро пересдали экзамены, подтвердили дипломы, получили лицензии и открыли собственную юридическую контору в центре Тель-Авива, в престижном Центре Азриэли. Львиная доля заслуги в столь быстром продвижении семьи, несомненно, принадлежала Соне. Нельзя сказать, что Соня была гением юриспруденции, но это было неважно. Соня умела сходиться с нужными людьми и производить на них нужное впечатление. Удачных выигранных дел было немного, и становилось еще меньше. Но и это было неважно - выйдя на околоземную орбиту, спутник не упадет на Землю в ближайшие годы, если сам не затормозит. Соня не тормозила.

Когда к ней пришёл молодой человек, которого она пару раз видела в одном из "русских" книжных магазинов Герцлии, она на самом деле обрадовалась. Ситуация, которую он обрисовал, остро пахла деньгами. По сути, она должна была лишь завизировать договор. Договор, правда, был на английском языке и довольно большой. Английский она понимала довольно слабо, но, чтоб не терять клиента, сделала вид, что с этим никаких проблем нет. Тем более что клиент - Сергей Макаркин - сам с готовностью объяснял суть дела. Он должен был передать свою компьютерную программу Вэниш-Бра заказчику, заказчик должен был перевести ему деньги - пятьдесят тысяч долларов. Так как он не имел счёта в израильском банке, деньги переводились на счёт его доверенного лица. Так как он должен был скоро улетать в Москву, он просил за два дня обналичить деньги. За это он предлагал пять процентов. Соня попросила семь. На этом и порешили. На самом деле Макаркин хоть и имел счёт, но снять с него наличными пятьдесят тысяч он мог минимум за неделю. Как он предполагал, неработоспособность его программы выяснится за два дня. Соня Барская волшебным женским чутьем предоставила для дела свой совместный счёт с бывшим мужем, безвестно сгинувшем на просторах Северной Америки. Впоследствии это, подкрепленное попутным обвинением бывшего благоверного в сговоре с Макаркиным, позволило ей уклониться от необходимости полного возврата суммы. Сговор, впрочем, никогда так и не было доказан, а гнусное подозрение лишь запутывало следствие.

"Вот, - Сергей протянул Давиду визитку Сони Барской и номер её счёта, - прошу". В ходе дальнейшей приятной беседы стороны договорились о процедуре. Через день Давид приедет к Сергею домой, за чашечкой кофе сам посмотрит программу, и, если её работоспособность его удовлетворит, на следующий день они обменяются подписанными договорами в тель-авивском отделении банка Леуми, Сергей передаст компакт-диск с программой, а Йоси переведет залог на счёт адвокатской конторы Сони Барской.

Отступать от аферы было уже поздно, отступать в Москву ещё рано. Прямые и косвенные затраты перевалили уже за тысячу долларов. Но предстояли и новые, связанные с подготовкой к приёму Давида Кляйнера. В книжном магазине "Золотое перо" его как-то познакомили с пылающей девушкой Мирой. Девушку перманентно переполняли эмоции - то из-за теракта, то из-за босоножек - она глубоко дышала, вздымая щедрые груди, ей не хватало кислорода, говорила жадно, с шумом поглощая воздух, иногда захлебываясь, как карбюратор, слюно-воздушной смесью. Макаркину пришлось долго объяснять, чего он от нее хочет. Когда он начал издалека, смысл его предложения прошёл мимо невинного девичьего сознания. Мира лишь заподозрила, что вроде "трахнуть" её сразу он не собирается. Тогда Макаркин начал "от противного": да, "трахать" её он не собирается; но он собирается дать ей 100 долларов; она должна одним вечером изобразить его подругу, но "трахать" её он всё равно не собирается; изобразить перед одним его знакомым, с которым она должна чуть пофлиртовать, но и он её тоже "трахать" не собирается. Макаркин столько раз повторил, что никто её "трахать" не собирается, что собрался всё-таки в конце её "трахнуть".

В хозяйской гостиной Сергей установил один ноутбук, его серийный выход как бы соединил с телефонной розеткой, но из телефонной розетки провод шёл к другому компьютеру, установленной в кухонной подсобке на стиральной машине. Второй компьютер через модем телефонным соединением выходил в Интернет.

Давид пришёл ровно в пять вечера, что было несколько удивительно для коренного израильтянина. Мира была на высоте: щебетала без умолку, правда, слишком часто вставляя "бихляль" и "беэмет" ("вообще" и "в самом деле"), клала ручку на колено Давиду и заглядывала ему в глазки. Когда Давид "вычёрпывал" из Сети подходящее изображение будущей жертвы (он предпочёл сайт Спортс Иллюстрейтед), Сергею или "неожиданно" звонил телефон, или приспичивало ещё кофе, он бежал в подсобку кухни, быстрой виртуальной кистью дорисовывал на втором компьютере "пляжный" снимок до "откровенного" и отсылал на первый компьютер. Мира флиртовала напропалую. Макаркин изображал олуха, из-за пары сэндвичей устраивающего катастрофу на кухне и не замечающего, как у него из-под носа уводят невесту. Давид остался всем доволен, подтвердив подписание соглашения и перечисление залога через день. И, конечно же, согласился подвезти Миру до дома. До дома было три квартала, но раз был предложен "Мерседес", Мира согласилась.

Через пятнадцать минут в дверь раздался звонок. На пороге стояла Мира. "Ну ты даешь, бихляль. Сто баксов-то, беэмет?" Макаркин внимательно посмотрел на её обтягивающие клешёные по моде джинсы почти без "подъема", еле висящие на бедрах, и заключил, что стянуть их можно одним движением.

Через час, когда Мира с Макаркиным еще лежали на ворсистом ковре в гостиной, возле дома заскрипели тормоза и ключ снаружи гладко вошёл в дверь. "Родители - пробурчал Сергей, - принёс их черт из Бельгии. Ну, одевайся, что ли". Когда семья Ревитани последовательной чередой входила к родным пенатам, внося дюжины чемоданов, от этих пенатов через ту же дверь, мягкими, но настойчивыми пошлёпываниями по попке изгонялась распалённая девушка Мира. Макаркин счел совсем уж невежливым выпроваживать мадемуазель (которая может еще пригодиться) через чёрный ход. "Шалом, шалом, шалом" - уходящая гостья и хозяева ошарашено приветствовали друг друга. "А ... Серж, кто она и что она тут делает?" - по-английски спросил глава дома. "Здравствуйте! Вы родители Серёжи? Вот, Серёжа меня пригласил, но мне вот пора идти, он говорит..." - по-русски защебетала Мира. "Я провожу тебя" - строго сказал ей Сергей, "она помогала мне с уборкой, она очень хорошо пылесосит - попытался объяснить её присутствие Сергей - я вернусь через четверть часа, чтобы забрать свои вещи". "Сегодня ты можешь еще переночевать у себя во флигеле, если в доме всё нормально" - дружелюбно предложила хозяйка. "А чей это компьютер? - поинтересовался хозяин - хорошая модель". "Мой - признался уже с порога Макаркин. - на кухне ещё один". "???" "Я проверял беспроводное соединение. Голубой зуб - слышали?" "И куда ты его вставлял?" "В голубую лагуну, разумеется". Макаркин понял, что с хозяином можно и пошутить. Оба засмеялись.

"Твои родители что, не говорят по-русски?" - удивилась на улице Мира. "Да. Ну и что?". "А вы, что, не из Союза?". "Нет. Я же сказал - из Бельгии". "А ты откуда так хорошо по-русски говоришь, совсем без акцента?". "В армии выучил". Мира замолчала, охваченная уважением к тайным педагогическим умениям Армии Обороны Израиля.

"Вот, программа называется Вэниш-Бра; то, что на этом Си-Ди, написано под ЮНИКС, то есть на Виндоуз лучше не пробовать" - объяснял Сергей, передавая в банке Леуми диск с программой, почему программу нельзя проверить прямо сейчас. На диске были записаны заставка Вэниш-Бра - гордость Сергея: он написал и нарисовал её сам, и 200 МБ (!) копий архаичной досовской программы израильской фирмы "Компьюсерв" по компоновке изображений в формат Джи-Ай-Эф. Программу Сергей случайно нашёл на свалке возле офиса Компьюсерва. "А вот распоряжение о переводе пятидесяти тысяч долларов на счёт г-жи Барской" - Йоси протянул Сергею листок. "А можно получить банковскую распечатку, что перевод действительно сделан?" "Конечно, нужно только подождать минут пять-десять". Ожидание растянулось минут на сорок, но уже через час Макаркин вбежал в другое отделение Леуми, где его ждала г-жа Барская. Он передал ей распечатку, она ему сверток с десятью тысячами долларов. "До завтра?" "До завтра. Завтра - столько же".

Сергей переехал в гостиницу "Шарон" в Герцлии. Хотелось, конечно, попробовать на себе тель-авивские "Давид Интерконтиненталь" или "Хилтон", но скрадерность взяла своё.

На следующий день Макаркин получил ещё десять тысяч и заказал билет на Москву.

Следующий день была пятница. Соня Барская передала очередной сверток. Макаркин пересчитал пачку. "Здесь только пять тысяч?" "Ну да. Сегодня же неполный рабочий день". "Ну и что?". "Моего знакомого банкира сегодня нет. Его заместитель может снять только пять тысяч". "Мне обязательно нужен весь остаток в воскресенье. В воскресенье вечером я улетаю". "Всё будет тип-топ".

Всё следующее воскресенье Макаркин провёл в банке. Соня так и не пришла. Её телефоны не отвечали. В понедельник утром Макаркин приехал к ней в офис. Ему сказали, что она уехала в банк. Макаркин помчался в банк. Там её не было. Телефоны молчали. Положение становилось критическим. На этой неделе у него истекала израильская виза - О, Бог мой, вознесу "Осанну!"

Неужто год под солнцем белым

Твоей Земли Обетованной

Пылюсь? И сердце онемело... -

что грозило некоторыми неприятностями.

Наконец, в среду, сразу с утра, он неожиданно до неё дозвонился. "Приезжай в книжный к Нине" - не вдаваясь в подробности, сухо известила Барская. "Деньги будут?" "Будут. Обязательно будут".

Через полчаса Макаркин приехал в тот же русский книжный магазин "Золотое перо", где он когда-то познакомился с Соней и Мирой - своими подельницами. Продавщица Нина, не улыбаясь, искоса посматривала на Макаркина. Сони не было. Из-за стеллажей вышел крупный коротко стриженый субъект в коже. "Год прошёл, как сон пустой... Старое начиналось сызнова..." - в голове Макаркина всплыли подходящие литературные цитаты. Но в этот раз товарищ был хоть и крупный, но совсем не страшный. Явно хороший еврейский мальчик, пожалуй, даже начитанный, но замороченный на одесско-блатной романтике, отслуживший, вероятно, в "боевых частях ЦАХАЛа" и возомнивший себя "крутым отморозком". "Мужик, ты хороших людей подставил" - товарищ начал с общих положений. Макаркин возражал по пунктам: "Во-первых, я тебе не мужик: мужик землю пашет, коню в зад смотрит. То же баба: коров за сиськи дёргает. То есть мужиков и баб ищи в киббуце "Заветы Бени Каценельсона". Во-вторых: вот Нина - хороший человек. Муж её тоже, и сын. Я их никак не подставил. Так что уточни конкретику". Товарищ взял Макаркина за грудки и приподнял, швы "дизельной" рубашки скрипнули: "Барскую знаешь, адвоката? У неё из-за тебя неприятности. Верни деньги, чмо". Макаркин решил как-то договориться и суетливо согласно кивнул. Кивок пришёлся по выдающемуся носу адвокатского заступника. Тот вскрикнул и выпустил жертву. Из выдающегося носа пошла кровь. Макаркин торопливо вышел из магазина. Вслед ему неслось: "У-у, москвичи, п...дорасы, ненавижу бл...дей. Нина, ну дай хоть что-то, шо стоишь как вкопанная...". Сергей хотел вернуться и назидательно известить страдальца: "Боль очищает", но передумал.

Из приморского кафе Макаркин позвонил Соне. Выразив "сугубое" непонимание ситуации, он живописал, как он только что ногами на глазах толпы "отп...здохал" того "фраера", которого она ему послала. "И никто даже не вякнул. И так будет с каждым". Соня начала кричать в трубку: "Ты обманул! Ты сказал там одно, а там совсем другое! Тебе что - тебе выезд закрыли, розыск объявят - и все дела! А меня лицензии лишить могут! Что, думаешь легко русской бабе здесь адвокатом стать? Да с пол-Тель-Авивом переспать надо!". Макаркин решил не уточнять Соне, в каком колхозе можно увидеть "русских баб", и соболезновать по поводу напрасно проведенных свиданий. Он повесил трубку. Его заботило другое - неужели в самом деле ему закрыли выезд и объявили в розыск? Он знал, что в случае необходимости судебные заседания в Израиле проводятся исключительно быстро. В любом случае виза истекла, и при выезде его обязательно проверят на "криминальную чистоту". Продление визы опять же возможно только через МВД. Неужели ловушка захлопнулась? Надо ли срочно менять гостиницу? Вдруг "они" уже ищут его по всем регистрационным книгам?

Наверное, пришло время рассмотреть пути отхода. Нелегальные - на яхте - "Ай гоу ту Хайфа" наоборот - или через сухопутную границу в стиле кинофильма "Паспорт" Макаркин, рассудив, отверг: он не любил излишний риск. Оставался вариант с заменой российского загранпаспорта или покупкой израильского. Сергей вышел из кафе и купил в первом киоске местную русскоязычную газету "Вести", изобиловавшую объявлениями с намёками на указание услуг подобного рода. Вернувшись в кафе, он заказал пол-литра "Туборга" и приступил к чтению и прозвону по указанным в "юридических" объявлениях телефонам. За полчаса разговоров он выяснил, что новый "иноимённый" российский паспорт обойдется приблизительно в полторы, а подлинный израильский - в десять тысяч долларов. Однако характер переговоров не удостоверил ни мошеннических намерений "юрисконсультов", ни их искренних желаний и возможностей "уладить" его проблемы. "Сволочь я, сволочь. Обманул хороших людей и теперь во всех вижу обманщиков". Макаркин загрустил и приступил к чтению собственно газеты и ко вторым пол-литра. Чтение газеты целиком составило впечатление о ней как об официальном органе ЦК партии придурков и полных моральных уродов. Хотя некоторые заметки попали в самую точку текущего душевного настроя Макаркина, находившегося в фазе "слезливого раскаяния". Недельный талмудический комментарий убедительно отрицал существование "гойской души". "Точно. Нет у меня души. Обманул хороших людей. Надо вернуть деньги. А то гореть моей душе в Геене Огненной... но раз нет моей души, то и гореть нечему. Может, не возвращать?". Рабби Адин Штейнзальц, "крупнейший талмудист современности", в другой статье обоснованно утверждал, что "различие между гоем и животным куда меньше, чем пропасть между евреем и гоем". "Пёс я смердящий, волк позорный, ящерица бесхвостая... в пустыне... Официант, ещё пива!"

Конец 1999 года. Безумие вокруг "ошибки 2000" достигает апогея, а впереди уже маячит лихорадка "Юбилея Господа Бога Нашего Иисуса Христа". Это дело, как и предыдущий "интернетовский бум" также вовлёкло Макаркина в свой водоворот. Нет, не гостиничный бизнес и не производство атрибутов культа. "Быть у ручья - и не напиться? Быть в Израиле в 2000 году - и не пройтись по Святым местам?". Приморская жара и влажность осточертели, прости Господи. Макаркин снял квартирку в Иерусалиме, без договора и сразу расплатившись наличными на год вперед.

* * *

За год странствий по долам и весям Галилеи, Иудеи и Самарии Макаркин загорел, лицо его обветрилось. Он отрастил длинные волосы, но без бороды. На библейского пророка он, конечно, не тянул, но на юного спутника пророка походил. Увлекся стихотворной адаптацией танахических сюжетов. Получались жалостливые баллады с косолапыми рифмами.

ИЕФФАЙ-ГЛААДИТЯНИН ИЗ МАССИФА

Иеффай, сын блудницы,
Родни сторонится:
Меж ними стыд матери грешной.
И сводные братья,
Содрав с него платье,
В пустыне бросают безбрежной:

"Там люди лихие,
Как ты все нагие,
Тебя раздерут как барана".
Но люди нагие,
Как он все лихие -
В шайку берут атаманом.

И грустит она
О сынке вдали:
"Шибболет ктана,
Шибболет шели..."

Вот время проходит,
Иеффай шайку водит,
Владеет шатрами и стадом.
А царь Аммонитский
Послал колесницы -
Прошли саранчой по Глааду.

Кто меч взять могли
Как один полегли,
Уцелел Иеффай лишь в пустыне.
Старейшины рода
Шлют волю народа:
"Будь князем ты нашим отныне!"

"Пусть гордость княженья
Мои униженья
Закроет, - сказал новый княже, -
И кровью Аммона
Мечь свой омою,
Коль Бог мой меня в том обяжет!"

"Вот слово обета:
Вернусь я с победой -
Отдам, мой Господь, всесожженьем
Тебе, что я встречу,
иль первым замечу
Дорогой домой со сраженья!"

И грустит она
Об отце вдали:
"Шибболет ктана,
Шибболет шели..."

Иеффай из Массифа
Взял город Минифу
И сто городов аммонитских.
Добра взял немало,
С добычей и славой
До дома прошёл путь неблизкий.

Глядит на дорогу:
Что воздано Богу
Должно быть? Он ждет и гадает.
С тимпаном, нарядна,
С песнею складной
Любимая дочь выбегает.

Глазам он не верит:
О, Алекотерет!
Как дал я устам отверзаться?
"Не плачь ты, мой отче,
Судьба так пророчит,
Что вечно мне будет шестнадцать".

"Но позволь только мне
провести двадцать дней
На горе той с подругой сердешною.
Там невинность мою
Я, скорбя, опою,
И взойду на алтарь, как обещано..."

И грустит она
Обо мне вдали:
"Шибболет ктана,
Шибболет шели..."

Однажды в Иерусалиме у Храма Воскресения Господня Сергей повстречал съемочную группу российского телевидения, снимающую "юбилейный" фильм про Христа, проспонсированный израильской туристической компанией. Ведущий - российская телезвезда - бодро вещал: "Мы находимся у Храма Воскресения Господня - самого святого места для всех христиан, где был погребен и воскрес Иисус Христос". "Не для всех христиан. - вставил Макаркин, - Некоторые протестанты, англиканцы, например, считают, что Голгофа находится в километре отсюда, вне Старого города, возле арабской автостанции. Там находиться протестантский Сад Гроба Господня". Макаркин думал, что звезда пошлёт его подальше: "ходют тут всякие", но тот заинтересовался. На следующий день Макаркин провёл экскурсию телевидения по протестантской Голгофе. Съемочная группа признала, что протестантская Голгофа создает более цельное и реальное впечатление о месте распятия, погребения и воскресения, нежели Храм Воскресения Господня. Сергея удивила поразительная способность ведущего рассказывать перед камерой о вещах, которые он узнал тридцать секунд назад, таким образом, будто он знал это всю жизнь. "Профессионал, ёптыть" - подумал Макаркин. Профессионал спросил, есть ли у Сергея ещё какой-нибудь интересный материал по библейской истории: "мы делаем серию передач; может что-то и сгодится". Макаркин обещал подумать. Ему дали адрес, куда можно выслать материал.

Сергей серьезно отнесся к своему обещанию. В тот момент его более всего интересовала Книга пророка Исайи, который являлся отшельнику Афанасию из учебной группы иврита. Результатом трехнедельных изысканий явилось короткое эссе, отосланное в Москву.

ЗАГАДКА СВИТКА ПРОРОКА ИСАЙИ

В христианстве мессианство Иисуса в подавляющей степени базируется на пророческих откровениях Исайи. Пожалуй, это наиболее почитаемая в христианстве ветхозаветная книга.

Среди найденных в 1947 году "кумранских рукописей" - самых древних из известных в настоящий момент библейских манускриптов, относящихся к I в. до н.э. - I в. н.э., наиболее объемным был полный свиток книги пророка Исайи - семнадцать сшитых листов кожи длиной почти 7 метров. В найденном списке ученых привлек тот факт, что с правой стороны многих колонок текста стояли так называемые Х-знаки: выцарапанные значки, напоминающие перевернутую вниз крыльями "галочку"; левое крыло было заметно длиннее правого. То, что крылья, как правило, перекрещивались, позволило христианским теологам идентифицировать эти знаки как пометки, обозначающие места пророчеств о Мессии, а сами пометки, как греческие буквы "хи", обозначающие именно Христа, тем более что большинство из одиннадцати Х-знаков действительно отмечало те места, где пророк Исайя благовествует о грядущем Мессии. То есть получалось, что эти одиннадцать "хи" на кумранском свитке пророка Исайи есть древнейшее оригинальное письменное упоминание Христа!

Но имеются и обоснованные возражения. Во-первых, текст книги написан на древнееврейском и Х-знак может быть ивритской буквой "тав". Во-вторых, три Х-знака возле 45-го столбца относятся к местам, которые вряд ли могут быть названы "мессианскими". И в-третьих, три весьма известных "мессианских фрагмента", в главах 11, 53 и 61, никак не помечены.

Маловероятно, что тщательный отбор "мессианских" оборотов в свитке книги Исайи относится к доримскому -- маккавейскому периоду. В то время преобладало воззрение, что пассажи о "Слуге" или "Сыне Господа" предвосхищают появление или благоверного царя Езекии (как, по видимому, в ряде мест и имелось в виду Исайей), или героев из числа Маккавеев и/или их сподвижников. Но ко времени создания свитка (ок. 100 г. н.э. - 100 г. н.э.) это уже были достаточно устаревшие, неактуальные события, с большим сомнением заслуживающие поиска специального обоснования в книге Исайи. Однако мессианские ожидания вновь заметно активизировались именно в римский период, особенно, согласно Иосифу Флавию, в период тетрархов и до Иудейской войны (когда свитки были сокрыты).

Рассмотрим теперь тот фрагмент 56-ой главы, выпадающий из общего "мессианского" настроя отметок, но содержащий, в то же время, целых три Х-знака (стоит заметить, что Х-знаки и в большинстве других случаев сгруппированы по 2-3). Итак, первая отметка напротив стиха "Блажен муж, который делает это, и сын человеческий, который крепко держится этого, который хранит субботу от осквернения..." Вторая: "Ибо Господь так говорит об евнухах: которые хранят Мои субботы и избирают угодное Мне, и крепко держатся завета Моего, Тем дам Я в доме Моем и в стенах Моих место и имя лучшее, нежели сыновьям..." Третья: "Стражи их слепы все и невежды: все они немые псы, не могущие лаять, бредящие лежа, любящие спать". В самом деле, совсем непророческие фрагменты. Но посмотрим, что лежит между ними: между первым и вторым - "Да не говорит сын иноплеменника, присоединившийся к Господу: Господь совсем отделил меня от Своего народа, и да не говорит евнух: вот я сухое дерево". Далее идет второй помеченный фрагмент ("Ибо Господь так говорит о евнухах..."). И далее, вплоть до третьей отметки: "И сыновей иноплеменников, присоединившихся к Господу, чтобы служить Ему и любить имя Господа, быть рабами Его, всех, хранящих субботу от осквернения ее и твердо держащихся завета Моего,
Я приведу на святую гору Мою и обрадую их в Моем доме молитвы; всесожжения их и жертвы их будут благоприятны на жертвеннике Моем, ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов".
А вот это уже вполне можно отнести к описанию "мессианского" века, когда все народы придут к Господу. В то же время, с известным приближением, можно заметить, что и остальные фрагменты МЕЖДУ отметками описывают грядущее откровение Господа (через Мессию) ДРУГИМ народам. А что "мессианские" "неотмеченные" главы? Глава 53 вообще не упоминает иноземцев. Глава 11 в отношении иноплеменников говорит лишь следующее: Господь "поднимет знамя (Израиля) язычникам (т.е. над язычниками), Иуда и Ефрем (т.е. израильтяне) полетят на плечи Филистимлян к западу, ограбят всех детей Востока; на Едома и Моава наложат руку свою, и дети Аммона будут подданными им". В главе 61 о чужестранцах говорится следующим образом: "И придут иноземцы и будут пасти стада ваши; и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями. А вы будете называться священниками Господа, служителями Бога нашего будут именовать вас; вы будете пользоваться достоянием народов и пользоваться славою их". Т.е. речь здесь идет отнюдь не об однозначном благостном единении всех народов в Господе. Получается, таким образом, что Х-знаки, не отмечают, а "ограничивают" по бокам колонок текста, подобно нынешним фигурным скобкам, фрагменты, прямо или косвенно относящиеся к будущему мессианскому открытию имени Господа чужестранцам.

Когда и для кого эта тема в определенный выше временной период (4 - 73 гг. н.э.) могла быть наиболее актуальной? Очевидно, в период внутреннего противостояния в раннехристианской церкви между ортодоксальными и эллинизированными иудео-христианами, т.е. между 35 г., когда было первое "великое гонение на церковь", и большинству эллинистов пришлось оставить Иерусалим, и 51 г., когда на Иерусалимском соборе, заслушав Павла и Варнаву об их миссионерской деятельности, Апостолы Петр и Иаков освободили язычников-прозелитов от обязанности соблюдать все иудейские заповеди, оставив лишь обязанность "воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавлены и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите" (Деян. 15:29). Однако ещё вплоть до 58 г. Павлу вменялось в вину Апостолами чрезмерно активная проповедь "новой веры" иудеям, живущим в диаспоре. Наиболее очевидное толкование отмеченного фрагмента 56 главы предполагает соблюдение обращенным иноземцем субботы и следование еврейскому завету, что делает маловероятным автором пометок какого-нибудь "нового христианина". Так же маловероятно авторство ортодоксального иудео-христианина, противника допуска язычников-неофитов в иудейскую религиозную организацию, т.к. совокупность выбранных фрагментов свидетельствует о равном Благовестии грядущего Спасителя всем народам. Кроме того, в период дискуссии ортодоксальным иудео-христианам, в отличие от своих эллинизированных оппонентов, не пришлось оставлять Иерусалим и скрываться в "укромных местах" вроде кумранских пещер.

Таким образом, с высокой долей вероятности можно полагать, что пометки на полях кумранского свитка Исайи сделаны рукой эллинизированного иудео-христианина во время внутрихристианской полемики об обращении язычников между 36 и 51 гг.

Указанная первая в истории христианская дискуссия, между прочим, катастрофическим образом сказалась на личной судьбе Павла. Обвиненный в том, что, проповедуя необязательность субботы и обрезания язычникам, он смущает и сбивает с пути и иудеев-христиан в диаспоре, как бы отрицая и для них "моисеев закон", он подвергся преследованию со стороны рьяных иудеев-фанатиков. Павел бежал из Иерусалима в Кейсарию Приморскую, столицу римского протектората над Иудеей, под крыло тогдашнего римского прокуратора Иудеи Феликса. Феликс, хотя и заточил Павла в темницу, но часто призывал к себе, чтобы выслушать рассказы Павла о Христе и его вере. Павел полагал, что Феликс вымогает с него взятку (Деян. 24). Чуть позже Феликс вышел в отставку, а Павлу пришлось отправиться в Рим на суд императора, где он, возможно, и погиб во времена Нерона, или, что тоже вероятно, бежал ещё дальше, в Иберию, где проповедовал христианство до самой своей смерти, вдали от родины, родных и близких.

Поздней осенью 1988 года Бахтиёр Аскеров, известный обитательницам общежития сызранского стройтреста как "старшина Феликс", после недельной пьянки в караульном помещении Сызранского вертолётного училища отбыл домой. За неделю тотального, как голландский футбол, пьянства и дебошей блестящий темно-синий костюм и белоснежная рубашка с тонким кожаным галстуком, к его удивлению, совсем залоснились и пошли пятнами, так что садиться на поезд ему пришлось в своей дембельской парадной форме, в которую он ранее намеревался переодеться лишь на станции Фергана, дабы за долгие дни дороги, не дай Бог, не испортить удивительных стрелок, аксельбантов и эполетов, в лучшем виде коих он мечтал предстать пред своими изумленными родственниками и завистливыми земляками в кишлаке Комсомольский.

Чтобы 9-ая рота не погрязла в ночных битвах за передел собственности и сфер влияния, в роте было введено прямое офицерское правление. Без высокого сопровождения солдаты могли разве что сходить в уборную. Но так как с давних пор туалеты служили излюбленным местом сведения счётов с однополчанами (один на один) и жизнью (один и навсегда), и там они не могли оставаться наедине с отверстием более 5 минут. Носители идей солдатского домостроя ("дедовщины" и "землячества") преследовались как старообрядцы при Никоне. Некоторые среднеазиатские военнослужащие начинали путаться и сомневаться, сколько они отслужили и сколько еще им осталось, и вообще, какой месяц на дворе, так как импровизированные календари с насечками нещадно изымались, обладание обычными календарями не поощрялось, вопрос "сколько времени?", долетевший до офицерских ушей, мог быть расценен как выяснение "срока службы" и после непродолжительных прений окончиться ласковым подзатыльником. Особенно усердствовал замполит Мамедов. Нарушитель нового общественного порядка, попавший на глаза Мамедову, немедленно оказывался перед строем срочно собранных товарищей и замполит разыгрывал свое стандартное представление, вероятно вынесенное из военного политучилища. Маленький лейтенант Мамедов на кривых тоненьких ножках в блестящих сапогах, сверкая черными глазками, громко объявлял, указывая на обвиняемого: "Этому солдату ж...па заслонила всё!" Руками замполит показывал, какая большая ж...па. "Ж...па заслонила Устав, Знамя, Честь, Присягу и Конституцию. Солдат ничего не видит, ничего не слышит, кроме Ж...пы. О, Ж...па! - говорит солдат. Он молится на эту Ж...пу. В этой Ж...пе он видит Устав, Знамя, Честь, Присягу и Конституцию. Там же он видит своих командиров и товарищей". Пауза. Мамедов как бы задумывается. "И вот я думаю: а на хер мне всё это надо? Куда солдата не целуй, везде у него ж...па. Я водил вас два раза в цирк лилипутов и на концерт Муслима Магомаева. Устраивал вечер с девушками из медучилища. Разрешал смотреть Дневник Олимпиады по телевизору. Собирался разрешить увольнительные в город. Теперь, разумеется, этому всему песец". Иногда "ж...па" менялась на другое обозначение - географически близкого признака женской исключительности - но заслонялось всегда одно и то же: Устав, Знамя, Честь, Присяга и Конституция Союза ССР.

Новобранец Мамука Даудашвили категорически отказывался мыть в наряде пол. Представления лейтенанта Мамедова по этому поводу не производили на него никакого впечатления. Как правило, с доброй улыбкой досмотрев замполит-шоу до конца, он тихим голосом просил отпустить его на гауптвахту. С гауптвахты он немедленно попадал в наряд, с наряда, разумеется, сразу на шоу, с шоу, не дожидаясь аплодисментов, снова на гауптвахту. Однажды воскресным утром рота, усаженная на табуретки в колонну по три под прикрученным к потолку телевизором, смотрела обязательную к просмотру программу "Служу Советскому Союзу!". В расположении роты появился Мамука, вернувшийся с очередной гауптвахты в сопровождении старшины. Его должны были забрать в пятницу, но тогда он спрятался от замполита в уборной. В воскресенье утром его забрали с "гауптических" нар "тепленьким", так же как с кутаисской квартиры три месяца назад, когда он скрывался от военкомата. Отдав честь дневальному, усталым взглядом он поздоровался с сослуживцами. Сотня глаз опустилась с телевизора на Мамуку и, в общем-то, выразила сочувствие. Взгляды снова поднялись вверх: после "Служу Советскому Союзу!" сразу начиналась необязательная "Утренняя почта", и никто не расходился. Из канцелярии вышел лейтенант Мамедов. Мамука сразу поник. "С благополучным возвращением на родную землю!" - замполит приветствовал Даудашвили как космонавта. "Здравия желаю, товарищ лейтенант". "А ты знаешь, что ты сегодня опять в наряде?" "Может, не надо, товарищ лейтенант?" "Чего не надо, Мамука?" "Пол мыть не надо..." "Надо, Мамука. Устав велит и санэпидемстанция". Замполит бережно взял рядового Даудашвили под руку и поставил в середину расположения. Потом принес ведро с тряпкой. Телевизор изрыгал "Яблоки на снегу". Большинство же смотрело на новое шоу замполита. "Ты говоришь, Мамука, кавказские мужчины пол не моют?" "Ну, вроде того" - уклонился от прямого ответа Мамука. "Я кавказский человек?" "Ну, да, вроде" - не настаивал боец. "Вот два квадратных метра полового покрытия. Я их сейчас вымою руками, как четыре года мыл в училище. После этого вымоешь ты. Если не вымоешь, я сделаю с тобой всё, что хочу. Ты есть понимайт, зольдат?". Даудашвили пожал плечами. Сверху вступила София Ротару с супершлягером "Лаванда" и внимание присутствующих переключилось на неё. Но замполит снова перебил у певицы аудиторию: окунув тряпку в ведро и старательно выжав её, он начал елозить ею по полу. Шаг за шагом, на коленях, он вымыл два обещанных метра и кинул тряпку обратно в ведро. "Теперь ты". Мамука ухмыльнулся. Лейтенант Мамедов взял ведро и резким движением одел его на голову "отказнику совести". Отказник, облитый и оглушенный, рухнул на пол в образовавшуюся лужу. Сверху неслось: "...лаванда, горная лаванда...". Замполит начал легко пинать упавшего - было непонятно, то ли экзекуция продолжается, то ли он пытается перевернуть или расшевелить лежащего, но брезгует сделать это руками. "...наших встреч с тобой горные цветы..." Несколько раз лейтенант пнул сильнее. "...сколько лет прошло, но помним я и ты...". Попинав, лейтенант ткнул ногой по ведру на голове: "вставай, пёс-рыцарь! Кончилось твое Ледовое побоище..." Боец не вставал. Мамедов приказал двум бойцам взять его под руки и отволочь в канцелярию. По пути шлем-ведро свалился с головы "рыцаря в мокрой шкуре" и Мамука поднял грустный взор на замполита. "Вот видишь", - замполит поучительно показал ему на мокрый след на полу - "вот и ты пол помыл. Своей тухлой тушкой, но помыл. Это ж так нетрудно".

Однако в этот раз рядовой Даудашвили избежал повторной загрузки на гауптвахту, наряда и новых приключений. В понедельник пришел приказ о немедленном возвращении роты к месту постоянной дислокации в Тоцкое-4. В Тоцком проходила полная реорганизация полка: полк кадрировался, рядовой личный состав сокращался до величины роты, на базе полка формировались две сводные бригады Приволжского ВО. Одна бригада должна была быть переброшена в пермскую тайгу на строительство шоссейной дороги, вторая передавалась Закавказскому ВО. В полку наступил бардак. По территории части слонялись десятки солдат неясного подчинения, назначения и рода занятий. Служба в нарядах разваливалась. Накануне отъезда пермской бригады несколько сотен будущих таежных комсомольцев попытались без строя, по БАМовски, толпой пройти в столовую, но были недопущены дежурным по полку. Толпа попробовала взять столовую штурмом, но была рассеяна дежурным офицером стрельбой в воздух из табельного оружия.

Макаркина эта постигшая полк смута не тронула никоим образом - временно он был причислен в качестве санинструктора к сборной округа по спортивному вождению танков и БМП. Рано утром, ещё до подъема, он уходил в парк боевой техники, где его поджидала БМП, плюхался в трюм и вместе с остальной командой уезжал на полигон или стрельбище. Там он оставался единственным счастливым бездельником и практически всё время проводил "кемаря" возле какого-нибудь отопительного прибора в будке управления стрельбой или движением. И, разумеется, однажды его всё-таки забыли на одном удаленном стрельбище. Он проснулся от тишины и холода. Буржуйка погасла. Сергей вышел из будки. Уже стемнело. По всем сторонам была лишь бескрайняя заснеженная оренбургская степь. Ни единого огонька ни на небе, ни на земле. Макаркин вынул из сумки санинструктора пару леденцов. Он ни хрена не помнил, где север, где юг, откуда его привезли и где гарнизон. Дороги замело. Макаркин опустился на колени и пополз вокруг будки. Наконец, он отыскал место, похожее на заметенный след гусеницы. Мысленно прочертив возможную траекторию в пределе видимости и почерпнув еще леденцов из своей сумки (леденцы и конфеты составляли треть её содержимого), он двинулся в путь. Через полтора часа он вышел на дорогу, которая привела его в гарнизон. "Ну что ж, аллах акбар, замерзнуть по-ямщицки в той степи глухой мне была не судьба". Судьба вывела его к теплу и свету по следам сводной танковой дивизии Южно-Уральского военного округа, оставшимся от жаркого сентября 1954-го. Тогда во время армейских учений дивизия прошла через эпицентр ядерного взрыва спустя лишь несколько часов после вспышки.

Макаркина приписали к закавказской бригаде. Перед отправкой он сходил в штаб полка, где знакомый писарь за 5 рублей присвоил ему очередное воинское звание "сержант". В штабе он почерпнул слух о том, что их отправляют на раскопку Спитака после землетрясения. Там же ему показали "Красную Звезду" с заметкой о ефрейторе Степанове, раскопавшем сейф спитакской сберкассы и мужественно вернувшем его государству. В медпункте полка Макаркин как ротный санинструктор и дамский угодник медсестёр почерпнул фляжку разведенного спирта, что способствовало созданию благоприятной атмосферы в полёте.

Транспортный самолёт приземлился глубокой ночью на военном аэродроме Кировабада. Настроение встречающих было отвратительным - стало известно, что предыдущий самолёт с 200 десантниками разбился на Северном Кавказе. Прибывших мотострелков распределили по грузовикам и новеньким БМП-2. Макаркину досталось место "на броне". Ремнем сумки он прицепил себя к крюку позади башни, чтобы ненароком спьяну не свалиться. Из доносившихся разговоров офицеров вытекало, что и они дорогу в пункт назначения знают нетвердо. Через три часа сборов, уже под утро, колонна из 20 грузовиков и 15 БМП тронулась в путь. Ехали быстро. Несколько арьергардных боевых машин пехоты задержалось на железнодорожном переезде, отстали, пропустили нужный поворот и несколько часов кружили по запутанным улочкам сонного городка Мардакерт. "Десант" на броне улюлюкал и тряс автоматами. Вещмешки и "дембельские" чемоданы "десанта" делали колонну похожей на железнодорожный состав времен гражданской войны или, что скорее, на обоз махновцев, ограбивших тот же состав. Когда рассвело, основная часть колонны достигла, наконец, пункта назначения. Город встречал бойцов наглухо зашторенными окнами и пустыми улицами. Часто почему-то попадались пустые остова сожженных домов. Некоторые продолжали улюлюкать на ухабах, что напоминало сцену въезда банды "пана атамана Грицана Таврического" в Малиновку. Советская Армия входила в город Степанакерт - столицу Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР.

Макаркин попал во 2-ую мотострелковую роту капитана Липанина. Старожилы роты - 20 бойцов - делились на две части: несколько человек служили здесь испокон, со времен маленькой учебки ЗакВО, остальные, во главе с командиром роты, были выведены полгода назад из Афганистана. Новичков, таких как Макаркин, было около 50-и. Полк располагался в казармах с полутораметровыми стенами времен Александра I. При царях на первом этаже находились конюшни, на втором - драгуны. Теперь солдаты занимали оба этажа, будучи некоим образом уравненными с лошадьми. На батальон - три роты и миномётную батарею - был один работающий кран с дистрофической струйкой воды, поэтому водные процедуры занимали необычно много времени в целом для батальона и непривычно мало для отдельного человека.

После обеда и знакомства с личным составом командир роты описал ситуацию перед новоприбывшими: "После Сумгаита армяне выгнали азербайджанцев из Степанакерта, азербайджанцы армян - из южных пригородов и Шуши. Теперь из 8 районов области - 7 армянских, один - Шуша - азербайджанский. На трассе Степанакерт - Агдам чередуются армянские и азербайджанские населенные пункты. Крупнейшие из них - Ходжалы и Аскеран. Это же места массовых драк. В районе Ходжалы находится полигон и полковое стрельбище. До иранской границы - 30 километров. Отношения с Ираном сами знаете какие. Есть сведения о контактах азербайджанских боевиков мусаватистов с иранскими и турецкими спецслужбами. За турецкими спецслужбами стоит сами знаете кто. Папу Римского чуть не прикончили. Иран-контрас тоже. Так вот, мы - полк прикрытия границы. Драками и бандитами займутся внутренние войска".

Две недели кряду батальон как проклятый таскался на ходжалинский полигон пострелять и побегать. Макаркин, став ротным санинструктором, пристроился к ротному командиру ординарцем и писарем, поэтому часто ездил на БМП, в то время как остальные туда и обратно носились пехом. "Эй, пяхота, сто прошла - еще охота". Под Новый год армяне сожгли несколько домов в Киркиджане - азербайджанском пригороде Степанакерта. Азербайджанские архаровцы отняли несколько автоматов у патруля внутренних войск. Мотострелков стали посылать на усиление патрулей и блокпостов. В сложной зависимости от политической обстановки, погоды в горах и общего настроя местных жителей патрули и блокпосты то угощались яствами и вином и приглашались на юбилеи и свадьбы, то забрасывались камнями и навозом, причем в равной мере и без всякой очередности армянами и азербайджанцами. Разобраться в складывающейся непростой обстановке из Москвы в Степанакерт прибыл спецпредставитель Президента СССР Михаила Горбачева Аркадий Вольский - маленький юркий молодой старичок с бойкими глазками хорька; в штабе полка ему выделили кабинет рядом с особистом и спецсвязью. Здесь он принимал делегации армянской и азербайджанской общественности. Считалось, что московский гость может как-то повлиять на судьбу Нагорно-Карабахской автономной области - остаться ли ей в составе Азербайджана или воссоединиться с Арменией. Увы, никто так и не услышал от Москвы однозначного и недвусмысленного решения, кто всё-таки должен проводить в Нагорном Карабахе ускорение, гласность, перестройку и антиалкогольную кампанию - азербайджанские или армянские советские органы.

В первых числах января зарезали часового, охранявшего единственный пост возле отдаленного склада в горах, около 10 км от части, забрали автомат. Оставшийся караул поднял, как полагается, стрельбу, тревогу (минут через тридцать), район оцепили внутренние войска и местная милиция. Никого не нашли. После этого в тот злополучный караул стали посылать только сержантов второго года службы. В том числе и Сергея Макаркина, куда, точнее, он посылал себя сам. Будучи ротным писарем, он лично составлял список нарядов и караулов, капитан Липанов только визировал, и то не всегда, доверяя ставить свою закорюку писарю. Местные наряды и караулы Макаркин для себя отвергал в соответствии с первой частью древнего солдатского модус вивенди: "подальше от начальства..." В наряд по кухне Макаркин не хотел принципиально, даже старшим наряда: на втором месяце службы курсантом в Кряжской учебной дивизии он был жестоко избит хлеборезом Нагиевым за нерасторопность. С тех пор одна мысль о солдатском предприятии общественного питания вызывала отвращение. В этом месте он лишь с оговоркой соглашался со второй частью модуса: "...поближе к кухне" - "а это смотря с какой стороны".

В караул и наряды рота ходила через два дня на третий. Вечером, перед разводом караула и наряда кто-нибудь из караульной смены уходил в город через старинный каменный забор части, закупал нехитрую провизию, чтобы немного "подсластить" положенный сухпай. Местные жители были в ужасе от постигших их пустых прилавков, они впервые увидели такое чудо советского продторга как тотальный дефицит. Впрочем, они считали это сравнительно лёгкой платой за независимость и воссоединение с Большой Арменией. Макаркину, тощему дитю "голодного Поволжья", пустые прилавки были не в диковинку. Ломоть лаваша, банка брынзы, пригоршня соевых конфет аккуратно вписывались в два рубля - по полтиннику с сержантского носа: три часовых - сержанта, и разводящий - старший сержант.

Многое зависело от начальника караула. Если попадался офицер-пофигист, каких становилось всё больше и больше, то ночью, если в карауле отключались телефон и электричество (а это становилось чаще и чаще), он разрешал не заступать на пост. Весь караул запирался в старинной толстостенной башне караульного помещения и единственный часовой охранял дверь изнутри. Офицер же с принципами в любой ситуации пинками и подзатыльниками выгонял упирающегося часового в "тьму кромешную, где скрежет зубовный". На этот случай метрах в ста от караулки часовые вырыли небольшой окопчик, где отсиживались до конца своей ночной смены. Желающих идти ночью "тропой смерти", как прозвали километровый периметр между двумя рядами колючей проволоки, было мало, тем более что такие прогулки иногда сопровождались ласковыми подбадриваниями из темноты с характерным тягучим акцентом: "ходи, ходи, думай - может и продашь автомат... а то сами заберем, а тебя зарежэм".

Три месяца непрерывных караулов, чередующихся с выездами на блокпосты, оцеплениями демонстраций и прочесываниями местности измотали батальон. Из-за хронического недосыпания солдаты в редко случавшийся свободный день после обеда выходили из столовой, проходили разваливающимся на глазах строем полсотни метров и падали вповалку на лужайку за казармой. Зрелище полутора-двух сотен бойцов, спящих в разных позах на пригорке, было весьма романтичным, и могло бы служить удачным визуальным дополнением к вальсу "На сопках Манчжурии". К сожалению, многие полусонно почёсывались руками и ногами - следствие значительной завшивленности, стремительно поразившей личный состав полка и местное население после начавшихся перебоев с водой.

Макаркин протёр глаза: четыре часа дня, надо идти готовиться к караулу. Разыскав среди валявшихся на мартовском солнце солдатиков командиров отделений храпящего Галкина, пускающего слюну Нагайкина и причмокивающего Нурмухамедова, он сообщил им, что сегодня они снова идут в "сержантский караул" и собрал с них по полтиннику на "шары" (на местном сленге - "гражданскую" пищу). Из курилки он извлек молодых новобранцев, только что прибывших в часть - Пинцкявичуса и Кранцискиса и велел слазить через двухметровый забор части, чтобы посмотреть, нет ли поблизости в засаде патруля. Патруль по городу набирался из разных частей: мотострелки ловили вэвэшников, вэвэшники десантников, десантники мотострелков. Ловля проходила по всем правилам "казаков-разбойников": с засадами, ловушками, погонями. Вэвэшники брали количеством, десантники - индивидуальным мастерством и личным мужеством, мотострелки - превосходным знанием местности. У последних было преимущество: гауптвахта, куда помещали пойманных "разбойников", находилась в подвале главного караульного помещения мотострелкового полка. Скрытой целью предварительного посыла Макаркиным двух литовских "духов" через забор было проверить чистоту забора и заодно вычистить его: с недавних пор верхний торец забора стали мазать мазутом, дабы таким хитрым образом предостерегать и наглядно выявлять самовольщиков. Лазутчики вернулись слегка испачканными и сообщили, что всё чисто. Макаркин поблагодарил за службу и пообещал конфет.

Выйдя в город, он открыто пошёл по улице: тактически Макаркин предпочитал иметь полный обзор, заранее обнаружить "вражеский" патруль и спастись бегством и маневром, нежели перебежками передвигаться по подворотням и внезапно наткнуться на патруль. В парке возле центрального гастронома он заметил голубой берет. "Засада? Вряд ли. Десантура не будет устраивать засаду в кустах прямо в центре города - курам на смех". Голубой берет кульбитом выпрыгнул из одного куста и быстро по-пластунски заполз в следующий. Макаркин подошёл к нему: "Кого пасем, голубые дьяволы?". Куст раздвинулся, появилась русая голова в берете: "Пацаны за водярой послали. А ты чего так ходишь, увольнительная есть?" "А что, без увольнительной на четырех по-собачьи надо бегать?"

Братья по оружию вместе выдвинулись в универмаг. Макаркин взял свой стандартный караульный набор - лаваш, брынзу, конфеты-батончики. У воина ВДВ задача оказалась сложнее - водки в продаже не было, только местные вина и коньяки. Магазинные вина не котировались - на любом углу Степанакерта за те же деньги можно было нацедить в свою тару раз в пять больше, а то и вовсе получить задаром. Коньяки были сравнительно дороги, в бюджет десанта укладывалась только четвертушка беззвездочного клоповника осетинского разлива. "Возьми коньячный спирт, градус тот же, а радости на двести грамм больше". "А на вкус как?" "Может вырвать, но тоже ж в удовольствие - метнуть как из пеногасителя. С друзьями: наперегонки или на дальность - очень бывает приятно". Из универмага, затоваренные, расходились по одному. На улице начало темнеть. Ввиду значительного ухудшения дальности обзора Макаркин шел гораздо осторожнее. Протиснувшись между двумя грузовиками, он приготовился перейти улицу. Внезапно чьи-то сильные руки подхватили его и затащили в фургон грузовика. Там он немедленно получил профилактический удар в торец. После этого Макаркин огляделся. В глубине грузовика лежал скрученный "голубой дьявол". Перед ним сидело пять или шесть крупных и накачанных солдат. Макаркин облегченно вздохнул: на красных погонах его "захватчиков" желтели буквы СА. "Дай пакет" - строго сказали Макаркину. "Ну да и хрен с ним" - подумал он и кинул пакет им в руки. Сам в ту же секунду перемахнул через борт и бросился бежать. За ним в погоню устремилось четверо. Макаркин свернул в проходной двор и хотел спрятаться в подъезде. Оглянувшись, он понял, что его ухищрение будет замечено, и добавил ускорения. Впереди лежал парк. В его живой изгороди была дыра. Макаркин прыгнул в дыру, пробежал несколько десятков метров, убедился, что преследователи перелезли через изгородь и в известном ему месте перепрыгнул изгородь обратно. К несчастью, не все преследователи забежали в парк. Один преследовал беглеца по улице. Как обученные ловчие псы, они преследовали сзади и одновременно обходили с двух сторон, лишая возможности маневра. У Макаркина село дыхание, у его ловцов, похоже, открылось второе. "Если поймают, пинать будут минут пять" - мелькнула у него мысль. Он резко встал и поднял руки: "Ихь капитулире. Нихьт шиссен, битте". "Ты чо, немец?" - удивились довольные преследователи. "Йа-йа. Поволжский немец. Фольксдойч. Зоргей Макаркинд. В/ч 18256, 366-ой гвардейский Мозырский полк, первый мотострелковый батальон, вторая рота, командир роты гвардии капитан Алексей Липанин". "Так ты чо, наш что ли?" "А вы кто?" "Разведрота. Десантуру ловим. Они двух наших взяли. Менять будем. Ты-то что бежал?" "А хрен ли вы с ходу в глаз?" "Извини, брат, погорячились. Пацаны нервничают. Кстати, если водку нес - конфискуем". "Куда там, хлеб с сыром да фигня по мелочи - вечером в караул под Лачин". "Жаль, жаль". Пакет вернули без разговоров.

Начальником караула оказался лейтенант Трофимов из роты связи, бывший суворовец, спортсмен-лыжник, холостяк, отличник боевой и политической - полный набор армейского придурка-карьериста. Сменив в караулке первую роту, попытались разжечь потухшую печку. "Спички есть?" Спичек ни у кого не оказалось. "Что, четыре мужика, и ни одного курильщика?" Как это не казалось невероятным, но в карауле собрались чуть ли не единственные некурящие батальона. "Учитесь, чилдрен", - лейтенант Трофимов взялся зажечь буржуйку. Связку из газетной бумаги и щепок он запихал в дверцу печки. Выпустил магазин из пистолета, извлёк первый патрон, вынул из него пулю, вставил бумажный пыж. Затем вставил магазин, передернул затвор и выстрелил в запальную связку. Связка вспыхнула, но одновременно из дверцы ударила струя сажи и копоти. Лейтенант от неожиданности нажал еще раз на спусковой крючок. Следующий патрон был полноценный, боевой, и пуля, пробив в печке дополнительное поддувало, вошла в пол между ног сержанта Нагайкина. "Ну чо Вы балуетесь, товарищ лейтенант, як маленький?" - украинец Нагайкин, женатик, школьный учитель из-под Полтавы, был одногодок лейтенанта и имел привычку обращаться с молодыми офицерами как с юными коллегами-педагогами. Огонь в печке схватил затравку, Трофимов, оглядевшись и убедившись, что никого не покалечил, сказал "нормально" и запихнул пистолет обратно в кобуру.

Когда стемнело, в караулке отключились свет и телефон. Наступила смена младшего сержанта Нурмухамедова. Как бывалый жеребец испытывает на себе незнакомых наездников, Нурмухамедов решил проверить "на вшивость" лейтенанта Трофимова. Он выглянул в дверь, осмотрел непроглядную тьму и испуганно заявил: "Нет, товарищ лейтенант, я на пост не пойду. Шайтанов боюсь - хоть режьте. Давайте здесь запремся и ночь так пересидим?" Трофимов, очевидно, был проинформирован о возможных ухищрениях караула и без долгих уговоров вытолкнул солдата наружи: "Иди служи, солдат!" Нурмухамедов продолжал упираться: "Товарищ лейтенант, темно, аллах спит, шайтан ходит". Трофимов спустил воина ислама с лестницы. Но младший сержант попытался прорваться обратно в караулку. Лейтенант вытащил пистолет и выстрелил вверх. Сверху на него посыпались осколки разбитой лампы дежурного освещения. На порог вышел Нагайкин: "Товарищ лейтенант, ну чо Вы опять озоруете?" Нурмухамедов махнул руками и побежал к потайному окопчику. Нагайкин вернулся к буржуйке. Лейтенант Трофимов свернул за угол. По стене караулки забарабанила тонкая струя. В этот момент раздался выстрел и пуля выбила кратер в каменном косяке двери. Дверь распахнулась, выбежал Нагайкин: "Ну товарищ лейтенант, буде озорничать як задрота подростковая!" Из-за угла выскочил лейтенант. В темноте блестели два его глаза, пистолет в одной руке и капли, продолжающие сыпаться из "прибора", зажатого в другой. Из окопчика по ближней темнеющей горе ударила автоматная очередь младшего сержанта Нурмухамедова. "Ёп твою мать, тревога!" - завопил лейтенант и вскочил в караулку. Связь не работала. "В ружье, сукины дети, хули по углам затихарились!" - обратился лейтенант к отдыхающей и бодрствующей смене в лице Макаркина и Галкина. Те, прижавшись к стене по разным углам, подтащили к себе автоматы. "Мы окна контролируем, товарищ лейтенант". "Хули их контролировать, марш наружу, стреляйте по вспышкам". Макаркин и Галкин шустрыми ужами выползли наружу. Нурмухамедов, похоже, сменил третий магазин и лупил в гору, как заведенный. Пули отскакивали от камней и отбрасывали в темноту искры, казавшиеся вспышками выстрелов. По новым вспышкам приходилось лупить снова. К этому увлекательному занятию присоединились Макаркин с Галкиным. Когда лейтенант нашёл-таки в караулке сигнальный пистолет и начал выпускать в воздух красные сигнальные ракеты, зрелище вовсе стало похожим на фейерверк в день города Бердянска. Но вскоре как-то сама собой стрельба пошла на убыль и стихла. Минут пять все молчали. "Все живы? Никто не ранен? Нурмухамедов, как ты?" - негромко крикнул лейтенант. "Я здесь, целый вроде". "Галкин, Макаркин, вы как?" "Нормально, товарищ лейтенант". "А где Нагайкин, кто видел Нагайкина?" - встревожился командир. "Здесь я, всё нормально" - из-за караулки раздался голос Нагайкина. "Что ты там делал?" "Тыл прикрывал, товарищ лейтенант. Я решил, что стрельбой спереди они только отвлекают, а сами сзади ползут. Тут то я их и поджидал". "Соображаешь, сержант. Не растерялся. Объявляю благодарность". "Служу Советскому Союзу!"

Где-то через полчаса подъехали три БМП. Командир батальона в каске и с автоматом наперевес подошёл к лейтенанту. "Товарищ лейтенант, доложите обстановку". "В десять ноль пять вечера противник силами до десяти человек открыл огонь с северо-восточной возвышенности. Личный состав открыл ответный огонь и рассеял противника. Сержант Нагайкин совершил маневр для предотвращения флангового обхода. Потерь среди личного состава нет". "Хорошо. Для радиста хорошо. Составьте рапорт командиру полка".

Когда рассвело, приехала местная милиция, и заинтересованные лица отправились на осмотр места происшествия. На почти отвесной скале метрах в тридцати от караулки были обнаружены множественные выбоины, трупик голубя и самодельная поджигаха. Гильз не было. "Наверное, из револьверов стреляли" - предположил лейтенант Трофимов. Поджигаху милиционеры забрали как вещдок. Все разъехались, оставив пятерых героев ночи до вечера тащить лямку караульной службы.

Из-за бессонной ночи в часть вернулись совсем измочаленные. Когда разряжали автоматы возле главного караульного помещения, рядом на плацу проходило построение полка: спецпредставитель президента собирался довести новую вводную. У задремавшего на месте Галкина автомат рассыпался прямо в руках. Макаркин усмехнулся: "совсем замотался Михаил Саныч". Передернул затвор и нажал спусковой крючок для проверки разряженности оружия. Проснувшийся Галкин смешно спросонья глядел на Макаркина. Сергей заметил, что и его как-то странно трясет от смеха на Галкина. И не слышно никаких звуков, только тяжелый гул. Командование полка на плацу разом оглянулось и побежало к караулу. "Чой-то они сюда бегут?" - удивился Сергей и тоже оглянулся. Из караульного помещения выскакивали люди и тоже бежали к нему. Он сфокусировал взгляд на своем автомате, и обнаружил, что магазин не отсоединен, а палец застыл на спусковом крючке. Автомат трясся в руках, рисуя на шиферной крыше звёздное небо, а с неба сыпалась искрящаяся пыль. Макаркин отжал палец: "Простите, братцы. С башкой что-то после сегодняшнего. Болит, сука".

Сергей и трое остальных часовых получили разрешение отоспаться. Вечером рота без них ушла на оцепление митинга в центре города, а вернувшись и едва успев на ужин, вновь погрузилась в БМП и умчалась на разгон массовой драки между Аскераном и Агдамом. Вернулись только под утро. Пахло перегаром. В каптёрку занесли несколько канистр с темно-красной жидкостью. Все жаловались на головную боль и требовали у Макаркина анальгина. Анальгина, разумеется, давно уже у него не было. Но, чтоб разрядить обстановку, он пообещал посмотреть в своей сумке, лежавшей в канцелярии. В канцелярии он обнаружил свою сумку лежащей на столе и распотрошенной. Командир роты стоял у зеркала, чистил зубы и матерился: "Что за херня, товарищ санинструктор? У отца твоего командира башка раскалывается, во рту будто сто гусар ночевали вместе с лошадьми, а в сумке санинструтора хрен что найдешь! В чем дело, товарищ сержант?". "Товарищ капитан, так Вы сами давеча с товарищем замполитом у меня весь анальгин выжра... съели". "Давеча, давеча. Да хрен с ним, с анальгином. Тюбика зубной пасты в сумке нет! Один зубной порошок просроченный, ни хрена ни чистит, ни пенится!" Макаркин искренне удивился: "да нету у меня никакого зубного порошка, и не было никогда. Да и не положено. Это у солдата в тумбочке должно быть". "Я и без тебя знаю, что у солдата в тумбочке должно быть. А это что?" - Липанин кинул санинструктору жестяную баночку, из которой он щеткой черпал порошок и пытался почистить зубы. Макаркин посмотрел на крышку и прочитал вслух: "Средство от потливости ног". "Ёп твою мать! - капитан выплюнул белую эмульсию на пол, - всякую херню в сумке держишь. Выкину всё к едрене фене и тебя вместе с ней, стрелок в потолок ворошиловский!". Макаркин любовно прижал сумку к себе и вышёл.

Через день, когда рота должна была вновь заступить на боевую вахту, Макаркин записал себя в патруль по городу. Этот наряд считался не совсем благородным - вроде милиции, "мусоров" - ловить себе подобных справедливо считалось неприличным. Вечером в паре с сержантом Галкиным и под руководством майора Сидорова он вышел охотиться на людей. Сидоров представлял собой ту же модель офицера, что и Трофимов, но более устаревшую. Он был переведен из Кировабада на усиление службы химзащиты полка. Тот злополучный склад в горах проходил по его ведомству.

Сначала патруль расположился в садике неподалеку от КПП. Через пять минут через КПП второй мотострелковый батальон промаршировал в баню. Большинство шагало в панамах, но несколько человек - в касках. В полку действовал неумолимый принцип: потерял панаму - ходи в каске. Батальон шёл с песней Закавказского военного округа.

Провожала милая на заре,
Говорила ласково: "Пиши мне!".
Пиши мне, пиши мне,
Говорила милая: "Пиши мне!"

Провожала милая в дальний путь,
Говорила ласково: "Не забудь!"
Не забудь, не забудь,
Говорила милая: "Не забудь!"

В Закавказском округе я служу,
Родину Советскую сторожу.
Сторожу, сторожу,
Родину Советскую сторожу.

"Хорошая песня" - прокомментировал майор Сидоров. "Просто офигительная" - согласился сержант Галкин. "Ну, у нас в Приволжском округе песня еще круче была, - возразил Макаркин, - Я в учебке её в хоре пел. У нас в медсанбате хор был, вместе с медсестрами такие хоралы устраивали. Старший дезинфектор дирижировал". Макаркин влез на скамейку. "Вот представьте себе: басы вступают:

Летела лава, огнём сверкая,
Рубились славно бойцы Чапая...

Медсестры своими узенькими колоратурными сопрано подтягивают:

Здесь Ленина дорога начина-а-алась...

А басы им поддакивают:

Судьба страны решалась в трудный час...

И тут мы, стройные теноры:

А вот теперь и нам служить пора настала,
Надейся, Родина, на нас!

И припев все вместе, алле цузаммен, как говорится:

В огне рожденный и закаленный,
Всегда на вахте боевой,
Приволжский округ Краснознаменный,
Отчизны верный ча-а-асовой!"

Майор внимательно выслушал: "Да, конечно, у Закавказского округа песня попроще, понаивнее, что ли. Ну да и что говорить - ЗакВО: Забудь, как Выбраться Отсюда". Макаркин, вдохновленный ободрением, продолжал: "А второй шлягер у нас был Песня о Коммунистической Партии Советского Союза..." "Интернационал, что ли?" - удивились Галкин с майором. "Интернационал - это Интернационал, как гимн - песня партии, а то была Песня О партии. Там великолепное место было в припеве, меня аж пробирало, когда сестрички нежно затягивали:

Люби-и-имая!

А тут как тут - опять мы, тенора:

С своим народом навсегда, навеки в узах...

И басы, весомо так, солидно:

Коммунистическая партия...

И тут снова все вместе, с чувством, с надрывом:

Сове-е-етского Сою-у-уза..."

Майор нахмурился: "Ты куда клонишь? "Огонька" начитался? "Взгляда" насмотрелся? Всё смех..ёчки и п...здохаханьки?" Макаркин, озадаченный, спустился с небес исполнительского успеха: "Огонька? Какого взгляда?". "Ага. Хитрая ж...па? А на хитрую ж...пу знаешь, что есть?" Отпираться смысла не было: "Знаю. Х..й с винтом..." "Или у тебя ж...па-лабиринт? А на ж...пу-лабиринт тоже знаешь, что имеется?" "Знаю. Х...й-отбойный молоток..." Армейские побасенки повторялись по сотне раз за день. Макаркин даже придумал продолжение скетча о ж...пе: "...а на отбойный молоток есть ж...па-динамит", но не решился процитировать его начальнику патруля.

"Ну, куда пойдем дезертиров ловить? - спросил майор, - где тут тропа с войны, дезертирский лесок, или как там у вас?" "Не можем знать, товарищ майор, не имеем привычки самовольничать" - явно хитрили патрульные. "Тогда идемте к западной стене. Позавчера там мною был замечен боец-самовольщик". Патруль выдвинулся в сквер, примыкавший к "западной стене". Долго сидели на скамейке, молчали. Дичь не шла. Макаркин было вспомнил еще одну забавную вещицу из репертуара хора Приволжского округа, но вовремя осёкся. К отбою пошли назад. "Завтра в 9-30 на малом плацу".

Утром два сержанта неспешно подошли к малому плацу. На нем майор Сидоров проводил внеплановую разъяснительную работу с двумя новобранцами, как вести себя в воскресном увольнении в город. Это было тем более удивительно, что воскресные увольнения в город были запрещены, и, судя по всему, надолго. "Вот идешь ты по городу, - Сидоров изобразил бодрый шаг на месте с высоким подниманием бедра, - брючки выглажены, рубашечка выглажена, галстучек, фуражечка с кокардой - всё по уставу. Вот вдруг захотелось тебе покурить, - Сидоров резко остановил пантомимную ходьбу и изобразил, как ему совершенно внезапно захотелось покурить, - ты остановился, так как на ходу курить некультурно. Постоял, покурил. Выкурил сигарету, посмотрел по сторонам: урны нет. Положил окурок в карман пиджака, пошёл искать урну. Нашёл. Затем аккуратно и точно поместил окурочек в урночку и пошёл дальше. Всё очень высококультурно - это важно. Поняли, товарищи солдаты?" "Так точно, товарищ майор!" "Можете идти!"

"Здравия желаю, товарищ майор!" - Макаркин с Галкиным подошли к Сидорову: "Доброе утро, сержанты. Вот, учу молодое пополнение. Курили на плацу. Ну что ж, пойдемте в город, в район автовокзала". Патруль двинулся в сторону КПП. В это время из офицерской столовой вышел Байходжиев - царь и бог офицерского питания, любимец командира полка, старший повар столовой комсостава. Большинство офицеров здоровались с ним за руку, уважая его кулинарный талант. Сидоров, будучи вновь прибывшим в часть, не имел удовольствия знать, кто последние недели тешил его желудок. Байходжиев в шапке а ля папаха и бушлате, запахнутом а ля халат прошел мимо, кивнув Макаркину с Галкиным и пожав руку опешившему Сидорову. "Вы куда, солдат?" - пришел в себя майор. Байходжиев не оглядываясь, шёл дальше. Сегодня ночью местные мазурики принесли ему добротную шмаль в обмен на сгущенку, и он шёл поделиться ею с земляками из второго батальона, а заодно и выкурить косячок-другой в паузу между окончанием завтрака и началом подготовки к обеду. Сидоров догнал повара и остановил его за плечо: "Солдат, почему не отдали честь старшему по званию?" Байходжиев оценил офицера взглядом и не признал в нем большого начальника: "иди на хрен, майор". Майор обернулся к патрульным: "Взять его!" Байходжиев удивленно посмотрел на Макаркина с Галкиным: типа, ну уж вы то меня знаете, неужели будете вязать? Макаркин с Галкиным виновато пожали плечами: ну а что делать, приказ начальника - закон для подчиненного. Байходжиев вздохнул, быстро взвесил все варианты и тихо побежал прочь, к забору части. "Что стоите как суслики степные? Догоните его!" Патрульные легкой рысью припустились в погоню. Байходжиев и до армии не был бегуном, да и в армии бегом не перезанимался. Его аллюр был мелким, но с чувством глубокого достоинства. Патрульные Макаркин и Галкин, напротив, имели гигантский беговой опыт, но в этот раз бежали крупной цирковой рысью, топая ногами, делая полноценную отмашку руками, очень высоко поднимая колени и до упора закидывая голени. Бежали они в ногу, плечом к плечу, как в упряжке. Все трое медленно подбежали к стене. Байходжиев подпрыгнул, зацепился и стал подтягиваться. Преследователи перешли практически к бегу на месте. Байходжиеву никак не удавалось закинуть ногу на забор - мешало брюшко. Галкин прыгнул, ухватил его за сапог и помог успешно закончить дерзкий побег. Подбежал запыхавшийся майор: "Ты подсадил его! Ты подсадил его! Вы помогли ему, я видел!". Караульные развели руками: "Товарищ майор, Вы же видели, как мы бежали, всю дыхалку посадили. Это Карл Льюис какой-то. Мы ж не лоси так бегать!" "Лохи вы! Симулянты! Двое суток ареста!"

Майор отвел бегоимитаторов в главное караульное помещение, потребовал немедленно посадить на гауптвахту и лично проследил, чтоб в журнале гауптвахты была сделана соответствующая запись, а арестованные препровождены в подвал. Начальник караула старший лейтенант Лебедев, командир взвода той же роты, великодушно, по-свойски предложил новым арестантам выбор камеры. Проблема заключалась в том, что на три имеющиеся камеры - сержантов, рядовых и карцер - имелось только два висячих замка. В старинных казематах было весьма холодно, ношение шинелей арестантами воспрещалось - эти шинели грудой лежали в коридоре. Две камеры - сержантов и рядовых - были набиты битком, поэтому в них было сравнительно тепло и работало освещение. В камере рядовых преобладали мотострелки, и там было весело. В камере сержантов численно брали верх вэвэшники и десантура, и там царила напряженная тишина. В маленьком, пустом и тёмном карцере размером с кровать висел иней. Макаркин с Галкиным выбрали холодный, но незапирающийся карцер. Когда за ними щелкнул замок наружной двери, они сволокли все шинели и бушлаты из коридора в карцер, свили себе тёплые гнёзда и заснули.

Где-то через два часа, прервав на пике эротические сновидения арестантов, непривычно яркий дневной свет вдруг прорезал карцер. Дверь подвала распахнулась: "Макаркин! С вещами на выход!" Сергей с трудом выполз из Монблана шинелей. Наверху его ждал командир роты: "Ноги в руки и беги срочно в канцелярию планы печатать! Проверяющие из штаба дивизии!". Проверяющие из штаба дивизии пришли во вторую роту только через час - к этому времени Сергей успел закончить план боевой подготовки на позапрошлую неделю. Два подполковника попросили личные планы офицеров и чаю. Макаркин мухой слетал в каптёрку и чуть ли не из рук выхватил у каптёрщика Адыгова и его темнолицего земляка две дымящиеся пиалы. По пути попробовал их на вкус - мало ли какую гадость пьют хорошо устроившиеся дети гор. Чай оказался хорошим, крепким, возможно даже индийским. "Что-то ротная канцелярия у Вас, товарищ капитан, захламлена. Надо навести порядок!" - подполковник отхлебнул чаю и оглядел помещение. "Будет сделано! К ремонту готовимся, товарищ подполковник!" - Липанин кивнул Макаркину выйти. Подполковник продолжал пить чай: "Зачем же откладывать в долгий ящик? Вон у окна у вас стенд стоит, свет загораживает. Как называется? Малая Земля - Великая Земля? Неактуально. Надо вынести и переделать. Товарищ сержант, захватите по пути и вынесите". Товарищ сержант подхватил стенд и оторвал его от пола. Из-за стенда вывалилось два целых выстрела для гранатомёта РПГ-7. Макаркин вспомнил, как месяца два назад из-за начавшегося ливня учебные стрельбы на полигоне пришлось прервать, и рота, вся насквозь мокрая, задолго до обеда вернулась в казарму. Неизрасходованный боезапас отнесли в оружейную комнату, а с парой гранатометных выстрелов капитан Липанин заскочил в канцелярию - нужно было срочно позвонить жене, и выстрелы на минутку засунул за стенд. Разговор затянулся, оружейную комнату закрыли, а про выстрелы, естественно, забыли. Теперь они обнаружились в самый, насколько можно представить, неподходящий момент. Пауза затянулась. Первым очнулся Липанин: "В чём дело, товарищ сержант? Это же ваши боезаряды? Почему не сдали как положено?" "Всё ясно, ротный решил сдать меня" - понял Макаркин, но решил поддержать направление мысли капитана - полковники приедут и уедут, а с ротным еще жить, и жить, и в конце концов - демобилизовываться. "Виноват, товарищ капитан. Я положил, я думал, я хотел... а потом забыл..." Лицо капитана натурально побагровело: "Виноват, думал, забыл, хотел... В дисциплинарном батальоне хотеть будешь! Под трибунал пойдешь!! Трое суток ареста для начала!" "Есть трое суток ареста..." "Лейтенант Суханов, отведите арестованного на гауптвахту!" Замполит Суханов, заглянувший в канцелярию на шумок, подхватил Сергея под подмышки и повел вновь сдаваться на гауптвахту: "Ну что ж ты, дружок, дисциплину-то воинскую так не любишь?"

Начальник караула старший лейтенант Лебедев слегка удивился: "Да ты, Макаркин, рецидивист". Спящий сурком в своей шинельно-бушлатной норе Галкин, напротив, похоже, даже не заметил ни отсутствия, ни возвращения своего подельника. Макаркин вернулся как раз к обеду. Отобедав вместе со своим караулом, два сержанта снова, согласно солдатскому сленгу, "надавили на массу".

Но через полтора часа командир роты забрал Макаркина с гауптвахты, поблагодарив за быстро и своевременно достигнутое взаимопонимание. Сергей не слишком хотел уходить с комфортной "губы", но ротный дал распоряжение немедленно приступить к изготовлению нового актуального стенда вместо морально устаревшей "Малой Земли" - "Дружба народов - великое завоевание социализма".

Но работа над стендом у него как-то не пошла. Макаркин задумался. На горизонте маячил великий и долгожданный Дембель. "Правильные" деды начинают готовиться к дембелю исподволь, за полгода, а то и год. Клеят и красят дембельские альбомы, шьют и вышивают дембельскую форму, копят деньги и присматривают дембельский чемодан. Особое усердие в этих ремеслах традиционно проявляли среднеазиатские военнослужащие. Очевидно, этим двум годам предстояло стать самым ярким событием в их жизни, ничего ярче более не предвиделось и поэтому вполне понятно искреннее стремление их увековечить. Некоторые военнослужащие чуть более европейского склада ума и воспитания предпочитали исполнение "дембельского аккорда" - совершение какого-либо народно-хозяйственного подвига фиксированного объема, сродни первому подвигу Геракла. Факт выполнения аккорда становился фактом демобилизации. На Кавказе Макаркин познакомился с усовершенствованной системой "дембельского аккорда", когда за несколько месяцев до демобилизации старослужащиий отпускался на вольные хлеба - обычно на строительные работы к местным жителям. Заработав определенную, иногда весьма значительную сумму, старослужащий делился ею с командованием роты, а сам благополучно первой очередью отбывал к постоянному месту жительства. Некоторый снобизм и художественный вкус отталкивал Макаркина от среднеазиатской концепции "дембельства", природная лень не позволяла присоединиться к европейской. Разворачивающиеся события в Нагорном Карабахе ставили его успешный и своевременный дембель под прямую и явную угрозу. Прекратилось регулярное автобусное сообщение области с другими районами Азербайджана и Армении. Начались перебои с электричеством, водой и доставкой почты. Стали весьма вероятны скорые прекращения телефонной и телеграфной связи. Успешному и своевременному дембелю требовалось достаточное материальное обеспечение, которое, увы, могли предоставить только родители. Макаркин подхватил шинель и, не задерживаясь на дальнейшие размышления, побежал на почту. Разумеется, он не отяготил ротного выпрашиванием увольнительной. И даже если бы она была, он, скорее всего, не пошёл бы через КПП - зачем делать лишний крюк в полторы сотни метров, если забор за казармой уже отшлифован десятками шинелей и бушлатов, трущими его за день с обеих сторон.

Порадовав родителей неожиданным звонком и обещанием скорого возвращения, успокоив их описанием царящей в горах южного Кавказа идиллией и списав тревожные репортажи на больную фантазию журналистов и их неистребимую тягу к сенсациям, Сергей попросил сто рублей. Родители, разумеется, пообещали. Сергей вышел из отделения почты. Наступали сумерки. Близкие заснеженные вершины отбрасывали на город розовый свет. Справа вальяжно шёл патруль внутренних войск.

Когда Макаркина в третий раз за день сдавали на гауптвахту, удивлению старшего лейтенанта Лебедева не было предела: "Макаркин! Да ты не просто рецидивист - ты злостный рецидивист! Ты рецидивист-рекордсмен. Документально зафиксированный факт - три раза за день загремел на губу! Гинесс плачет о тебе, а ты о дембеле!"

"Ты где?" - Макаркин толкнул стопу бушлатов и шинелей, занимавшую пространство карцера. Галкин молчал. Похоже, он стал гномом шинельной горы. Сергей вырыл в горе нору, поджал лапки и попытался уснуть.

Перед самым отбоем в караульное помещение пришёл майор Сидоров и снял ранее наложенное взыскание с двух сержантов. Похоже, конфликт повара и начальника химзащиты улаживался на самом высоком уровне. Новый начальник караула долго чесал щетину, думая выпускать или не выпускать Макаркина, записанного трижды. Свой гауптвахтенный хет-трик сам Макаркин объяснил чистым недоразумением, что с трудом, но удовлетворило начальника. .На следующее утро вторая рота маршем выдвинулась к южному пригороду Степанакерта - Киркиджану. Там, на границе армянских и азербайджанских жилых кварталов высился холм, господствующий над окрестностями. Рота получила приказ создать там укрепленный пункт. Кирки и лопаты с трудом пробивали каменистую породу. За четыре часа махания инструментами удалось углубиться лишь на 20-30 сантиметров. Впрочем, махание и не было слишком интенсивным. К тому же из восьмидесяти человек в земле более-менее систематически копошилось от силы двадцать. Макаркин, сидя на пригорке, следил, чтобы кто-нибудь из работающих ненароком чего у себя не оттяпал, а из загорающих на весеннем солнце - не сгорел. Кое-где виднелись остатки обоженной каменной кладки, заросшие бурьяном и полузасыпанные землей. "Глянь-ка, Сергей Аркадьич!" - Макаркина позвал Нечипоренко, старательный, вдумчивый и исполнительный боец первого года службы. Сергей Аркадьевич подошёл к фронту работ Нечипоренко. Боец углубился больше всех - почти на 40 сантиметров. Его разрез у самого дна пересекал слой гильз толщиной около пяти сантиметров. Большинство проржавевших гильз было калибра приблизительно 5,45, но попадались и трехлинеечные. Вокруг капсуля шла арабская вязь и цифры 1947. "Неужто и в 1947 году тут что было?" - спросил Нечипоренко. "Хрен их знает. Спокон мирно не жили, ироды". Гильзы стали попадаться толстыми слоями повсюду. Возникли споры о датировке находок. Неподалеку на склоне было обнаружено несколько могильных камней, испещренных еле заметными арабскими буквами. "Нам мулла говорил, что душа мусульманина окончательно выходит от могилы лишь когда сотрется его имя на камне" - проинформировал собравшихся казанец Рамазанов. "Может, археологов и геологов позвать?" - возникло спонтанное предложение. "Акушеров-гинекологов позовите, щелевые исследователи. Копайте, шурики, копайте. Земля тут золотая" - пресек историческую дискуссию старлей Лебедев.

Вечером Макаркин посетил полковую библиотеку, где попросил упоминавшийся майором Сидоровым нехороший журнал "Огонёк". Чтение журнала потрясло Сергея: "Что в стране-то делается! Какие дела! Гдлян и узбеки! Каков Сахаров! Неужто грядет новый НЭП? А я тут в горах ж...пу протираю". Под сильным впечатлением прочитанного он вернулся в казарму. В казарме шла драка между русскими и таджиками. К застывшему в дверях Сергею юрким шайтанчиком подскочил маленький таджик Нуралиев с невесть откуда взявшимися нунчаками в руках и ударил ими Сергею в пах. "Боль! Сейчас будет острая боль!" - спешная мысль прорезала мозг. Боли не было. Шайтанчик развернулся, полагая, что Макаркин уже корчится, и начал выделывать своим боевым орудием восьмерки, угрожая кому-то другому. Макаркин легко подхватил коричневого дьяволенка и выкинул в распахнутое окно. На счастье Нуралиева, в казарме были полутораметровые стены, и мелкий адепт искусства Шао-Линя не долетел до конца, а зацепился ступнями за подоконник и поднял жуткий крик. Драка прекратилась. Ступни медленно скользили к краю, Нуралиев упирался руками о наружную стену и вопил. Рухнуть вниз головой со второго этажа явно не казалось ему блестящей карьерной перспективой. Макаркин схватил его за ноги, и попытался затащить обратно. Но тот решил, что Макаркин решил его добить, и вцепился обеими руками в кирпичную кладку, не давая себя ни скинуть, ни втащить обратно. "Сергейаркадич, сергейаркадич, сергейаркадич" - как заведенный тарахтел Нуралиев. Сергей позиционировал себя в роте как "потомственный интеллигент", называл всех по имени-отчеству, которые выучил, работая по совместительству ротным писарем. Дети гор и пустынь млели, когда их называли Махмуд Исламбекович или Фарид Нуралиевич, и, соответственно, называли Макаркина исключительно Сергейаркадич (слитно). Впрочем, это изустно выражаемое уважение нисколько не мешало им делать ему иногда мелкие гадости. На помощь Макаркину подоспели несколько потомков гордых согдийцев, что-то лепеча на своем древнем языке, что-то вроде "отцепись, дурак, тебе ж добра желают". Но Нупалиев продолжал упираться из последних сил. К спасению рядового Нуралиева присоединилось несколько русских товарищей. Наконец, старинная кладка не выдержала, и рядового выдернули в казарму вместе с куском кирпича. После этого молча разошлись по своим углам.

Рано утром, задолго до подъема, Сергей был послан с депешей от командира батальона к старшему лейтенанту Лебедеву, заночевавшему со взводом на раскопках у Киркиджана. Взвода на месте не оказалось. Записка на фанере, придавленная камнем на вершине, извещала, что из-за пронизывающего ветра взвод ночью спустился к Киркиджану и заночевал на складе "Сельхозтехники". Светало. Макаркину приспичило "по маленькой". Трудно удержаться от соблазна излить всё накипевшее внутри - с высокой горы в рассветный час. Но возникли какие-то трудности с извлечением. Сергей снял автомат, положил его рядом и продолжил попытки. Наконец, усилия увенчались успехом и настало долгожданное облегчение. Сергей ощутил непривычную тяжесть в руках. Взглянув вниз, он сказал "Ой!". Орган-мишень удара рядового Нуралиева отёк и двукратно увеличился в размерах. "Вуаля, мон шер, - сказал сам себе пострадавший герой казарменного междусобойчика - се фимоз. Мерси, мон дьё, без ущемления". Мысль заработала в неожиданном для диагноза направлении, но в русле общих размышлений последних дней: "А как это отразиться на дембеле?". Макаркин был дембелем третьей очереди. Первыми были воины-интернационалисты, ветераны Афганистана, дослуживающие свой срок в когда-то спокойном месте, вторыми - исполнители дембельских аккордов. Третья очередь - это приблизительно начало июня. Армянские активисты грозили с конца мая начать всеобщую забастовку и кампанию гражданского неповиновения, если область не решат воссоединить с Арменией. В Москве, видимо, решили вообще ничего не решать, так что жди горячего начала лета. Несколько раз Макаркин прокручивал возможность досрочной демобилизации: при некоторых состояниях, например, после операции, вместо отпуска допускалась полная демобилизация, если к этому моменту Приказ Министра Обороны уже вышел. Приказ ожидался через неделю-другую. До сегодняшнего утра Макаркин не обнаруживал у себя ни малейшего признака какого-нибудь достаточного недуга. Кариес, себоррея и педикулёз, разумеется, не в счёт. Что ж, немедля в медпункт полка! Медицинская "буханка" отвозит серьёзных больных в Кировабад в медсанбат дивизии раз в неделю - по средам, и сегодня как раз среда (какая удача). Галопом, широко расставляя ноги, Сергей поскакал на склад "Сельхозтехники" побыстрее избавиться от тяготившей его депеши.

Старший прапорщик Дыбенко ("мне двадцать девять, а я уже старший прапорщик") - вр.и.о. начальника МПП - запихивал двух последних больных в медицинский УАЗик. На семь положенных мест он запихал восьмерых - три гепатита, четыре сотрясения и один понос. Внезапно перед ним возник санинструктор второй роты Макаркин и потребовал, чтобы прапорщик немедленно посмотрел его. Нехотя прапорщик вернулся в приемную. Макаркин расстегнул перед ним ширинку и показал проблему. "Экий, братец, у тебя фимоз! А отёк какой знатный! Просто великолепный отек! Цианоз такой легкий - просто прекрасный цианоз! Болит или терпимо?" - Дыбенко заинтересовался случаем. "Так, побаливает, - аггравировал Макаркин, - Возьмите меня в Кировабад, мне лечиться надо". "Не могу, братец! У меня уже полная машина. Терпи здесь. Могу от нарядов освободить". "Я сам могу себя от нарядов освободить. А тут явно срочно надо - возможна гангрена или того хуже - апоптоз". "Ну какой тут птоз. А взять, братец, не могу - тяжелейшие больные, машина под завязку". "Пошлите вторую. Инфекционных всё равно полагается отдельно". "А нету второй. Так и не починили". На прошлой неделе второй УАЗик, ведомый Дыбенко, перевернулся на трассе Агдам-Баку. Дыбенко докладывал, что машину раскачали и перевернули "злобные азеры" (митингующие азербайджанцы). Но злые языки утверждали, что прапорщик перевернул машину сам, так как был пьян в стельку, или, как иногда говорят про медиков, "в костыль".

Машина уехала без Макаркина. Но он уже решился. В приемной МПП в книге движения личного состава он вписал себя как отбывшего в медсанбат. Вернувшись в роту, он сдал автомат и доложил ротному, что заболел и идет в МПП, и лично вписал себя в графу находящихся на лечении в МПП. Известным способом он вышел в город и направился на автовокзал. Понаблюдав из укрытия за автовокзалом четверть часа, Сергей пришел к выводу, что патруля на нем нет. Быстро перебежав привокзальную площадь, он заскочил в автобус, отходивший на Аскеран. Ему несказанно повезло - уже на следующий день были установлены блокпосты на въездах-выездах всех крупных населенных пунктов НКАО, проверявшие весь идущий транспорт и пассажиров. От армянского Аскерана до азербайджанского Агдама он пробрался горной тропой, обойдя давно существующий разделительный блокпост на границе НКАО. В Агдаме воинских частей не было и Сергей, не таясь, прошёл на автостанцию и сел на автобус, следующий в Кировабад. Полковая санитарная машина старшего прапорщика Дыбенко медленно пробиралась к Кировабаду с юга, через Мардакерт, по прямой на карте, но по-горному извилистой на реальной местности дороге. Одновременно в обход, с востока, рейсовым автобусом Љ86 по равнинному шоссе к Кировабаду приближался Макаркин. Сам Кировабад кишел военными патрулями, поэтому ему пришлось делать большой крюк рысцой по окраинам, и проникать в дивизию через полигон танкового полка, где забор как серьёзное препятствие отсутствовал.

"А вот еще у меня один интересный случай остался в Степанакерте" - старший прапорщик Дыбенко докладывал дежурному врачу медсанбата капитану Магомаеву ситуацию с заболеваемостью в полку. В этот момент, постучавшись, в приемную вошёл запыленный Макаркин. "А вот, кстати, и он..."

Макаркина определили в хирургическое отделение. Как старший по званию и сроку службы он был назначен старшим палаты. В палате кроме него было три танкиста-украинца, связист-москвич и старый знакомый Сергея - Гриша (Гога) Сомов, грузин. Уроженец солнечного Сухуми, он был бел как мел. Будучи грузином только по паспорту и дедушке, выглядел как москвич; ни те, ни другие, разумеется, его своим не считали. Будучи старше большинства сослуживцев на пару лет (ему было 22), Гога был ниже всех ростом и сутул. Выглядел как еле живая иллюстрация сразу ко всем статьям медицинской энциклопедии, но кроме хронического гастрита, вечного спутника студента (Гога был студентом физмата сухумского университета), иных диагнозов в медкнижке не имел. Когда Сергей начинал службу в учебной роте медсанбата в Куйбышевской учебке, Гога там же числился курсантом роты операторов-наводчиков и всю учебку провёл в терапевтическом отделении того же медсанбата. В Тоцком Сергей регулярно водил его в полковой медпункт и дальше в дивизионный медсанбат, где он меньше чем на месяц не задерживался. Из Тоцкого Гогу списали в Сызрань, где он сразу же нашёл дорогу в гарнизонный госпиталь. В медсанбате кировабадской дивизии он числился больным, но реально работал кухонным рабочим и получал от этого явное удовольствие.

Воскресным весенним утром все шестеро сидели в палате. Украинцы проводили РУХовскую агитпропаганду, на пальцах популярно как дважды два объясняя, как москали всех ограбили и обобрали. Макаркин попытался привести противоположные примеры: "... ну а вот, скажем, во время и после войны русские последним делились, потом тоже на целину или вот - в Ташкент после землетрясения чуть ли не последнюю рубашку отдавали...". "Ага, которую с украинцев сняли, кацапы немилые, москали чумазые". Макаркин не совсем понял: "А вот, Николай..." "Микола!"

"Да, Микола... Вот ты говоришь москали, кацапы - это всё русские?" "Эко ж ты тёмен! Конечно".

"То есть москаль или кацап - это одно и тоже?"

"Ой, бля, тёмный, как шахта... Разное, конечно".

"Так в чём разница - те и те русские?"

"Ой, бля, ты не шахта, а скважина, причем тупая уже на метровой глубине... У москаля борода штыком, а у кацапа - лопатой".

"Ну а вот у меня, скажем, бороды нет, или вот у Лыкова Миши из Москвы тоже нет. Он что - москаль по рождению?"

"Мало что тупой, ещё и никакой фантазии... Если б у тебя была борода, она б была клинышком, а у Лыкова - лопатой. То есть ты - москаль, а Лыков - кацап. Понятно ли, великодержавники-шовинисты?"

Русские шовинисты поняли, и перевели разговор на вопиющую жизненность и потрясающий реализм анекдотов про хохлов. Но дискуссия оставалась вялой и тоскливой. Атмосферу в палате оживляли только мухи. "Что за херня? - Макаркин переключил на них общее внимание - Бьем их, сук, бьем, гоняем-гоняем, а они лезут и лезут. И всё в одном углу вьются". Сергей взглянул на Гогу, затихарившегося в том углу. Мухи явно вились преимущественно над его кроватью. "То ли ты вонючка редкостный, то ли жрешь под одеялом и объедки там прячешь" - Макаркин подошёл к гогиной кровати и сдёрнул одеяло с простыней. В следующий момент он застыл. Весь матрац под простыней был аккуратно выложен 100-граммовыми шоколадными плитками "Балет" и "Сказки Пушкина". Одеяло и простыня, которые Сергей всё еще держал в руках, как ширма скрывали выявленный клад от остальных присутствующих. Только Гога, несомненно, догадался, какая картина открылась Макаркину у него под простыней. Два человека боролись в Сергее - один, прямой и открытый, призывал продолжить движение рукой и открыть увиденное коллективу палаты. В этом случае тайное содержимое кровати было бы разделено поровну между всеми, а Гога, стопроцентно, надолго стал бы объектом всеобщей обструкции. Второй, жадный и расчетливый, нашептывал пожалеть Гогу, но оттяпать половину стратегического запаса шоколада. "Ну, с Мишей Лыковым я, конечно, поделюсь", - подумал Сергей и негромко шепнул Гоге: "Половина - моя!" Гога с готовностью кивнул. Сергей опустил одеяло и громко сказал Гоге: "Вытряхни одеяло как следует и заправь как полагается!".

Палату позвали на обед, и Гога, старательно начавший возиться с убранством своей постели, естественно, чуть задержался. После обеда Сергей с Гоги столкнулись в больничном закоулке: "Ну?". Гога протянул Макаркину половинку шоколадки. "Ты что, шутишь?" "Ты сам, Сергей Аркадьевич, сказал - половинку". "Я сказал - половину всего. Где остальное?" Гога отвёл взгляд. Перепрятав, он был готов упираться до последнего. "Зря ты так, - Макаркин вставил шоколадку Сомову в рот, - я ведь не голодный".

В понедельник в медсанбат прибыл новый заведующий хирургическим отделением лейтенант Руслан Миранкулов. Он был офицером-двухгодичником и был призван целиноградским военкоматом с должности хирурга-ординатора городской больницы через год после окончания мединститута. Макаркину предстояло стать первым его военным пациентом. Операция была назначена на среду. К этому времени отёк и цианоз исчезли и, в принципе, Макаркин мог в любой момент отказаться от коррекции крайней плоти. Но он решил прямо из медсанбата ехать домой, и пустяковое хирургическое вмешательство ради этого нисколько не страшило.

В четверг, чуть робея, Сергей зашёл в предоперационную и сел на табуреточку. Неподалеку "мылся" хирург Миранкулов. "Ну как, боец, готов? Как настроение?" - бодро спросил он. "Да нормально. А операция, конечно, под общим наркозом?" "С чего вдруг? Под местной анестезией, разумеется. Ну, всё, я готов, вперед!" - Миранкулов показал Сергею на его место в операционной на столе под горящей бестеневой лампой. Там их уже ждала операционная сестра с поднятыми руками и накрытым инструментальным столиком. Нет, Сергей всё представлял совсем не так: его уколют, чик, и он уже просыпается прооперированный и настоятельно требующий немедленной демобилизации. Но такое дело только под местной анестезией? "Давай, давай, не робей, мы ждем" - торопили его военные эскулапы, и Сергей, весь в нежданных сомнениях, лег на стол. Его руки и ноги быстро и умело прикрутили бинтами. Потом он почувствовал несколько уколов и касание скальпеля. Он чувствовал его движение, тупо, онемело, но достаточно больно! Он закусил губы и застонал. "Ну, чего ты притворяешься? Не больно ж совсем" - возразила на его стон операционная сестра Лейла Мамедовна. "Да вот больно ж, мать вашу!" - сослался на свои болевые ощущения Сергей. "Лейла Мамедовна, а Вы ему премедикацую сделали?" "Нет, Руслан Расулович, почему я? У нас премедикацию дежурные сестры делают, еще в палате. Вы им распоряжение давали?" "Не давал, конечно. Всю жизнь премедикацию в предоперационной делают". "Это у вас в Целинограде. А у нас в Кировабаде, как и везде, в палате!" "Ну, что ж, дорогой, терпи теперь, - обратились оба к покрывшемуся липким потом Макаркину - говори что-нибудь, кричи, если хочешь, чего уж делать..." Сергей почувствовал, как стали накладывать швы. Не зная, чем отвлечь сознание, он начал вспоминать стихи Генриха Гейне: "Ихь вайс нихьт, вас золль эс бедойтен... оу, больно... варум ихь зо траурихь бин... ой-ой, бля!.. айн мерхен аус альтем цайтен... о, мама! Дас коммт михь нихьт аус дем зинн... ой, бля..."

Не знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне всё не дает покоя
Старинная сказка одна.

Прохладен воздух, темнеет,
И Рейн усыпает во мгле,
Последним лучом пламенеет
Закат на прибрежной скале.

Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой,
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке золотой...

(с) Генрих Гейне, Василий Жуковский

"О, Руслан Расулович, он по-своему что-то молится... Вот, обрезание ему сделали, так давайте его и мусульманином заодно сделаем? Вы знаете, как там это делается?"

"Ну, технически, конечно, сотни раз обрезание в Целинограде делал. А что там мулла в таких случаях говорит - не знаю, не помню"

"Ну скажите хоть что-нибудь, что знаете!"

"Э-э-э, как там... иньшалла! Аллаху акбар! Ля илля иль Аллах - Мухаммед расул Аллах! Аминь!"

"Серёжа, скажи - Аллаху акбар"

"Аллаху акбар..." - прошептал Макаркин, решив, что непонятной скороговоркой вроде "на дворе трава..." проверяют его самочувствие.

На послеоперационный период Руслан Расулович, чувствуя свою недоработку, отвёл Сергею отдельную палату и назначил сильное обезболивающее, возможно даже промедол. По крайней мере, Сергей два дня, не вставая, "летал" по палате и по всему миру. Поднявшись на третий день, он почувствовал между ног "Царь-колокол" с болтающимся "языком". "Язык" бился о колени, и, казалось, там между коленями всё звенело. Сергей выглянул в окно: было темно, вечер или ночь, но мелькали огни и звенела сирена в соседнем десантном полку. Десантники выбегали с автоматами из казарм и запрыгивали в крытые брезентом грузовики. Со стороны мотострелковой дивизии также слышался рев техники. Сергей вышел в коридор и поплелся в туалет. Навстречу ему попался Микола-танкист. "Что случилось, Микола?" "Та, хлопци бачут - в Тбилиси заварушка. Ужо вот, Закарпаття подымется, буде вам, москалям..." "Херня ваше Закарпатье. Вот если тундра поднимется - тогда точно всем кирдык".

В туалете Сергей засвидетельствовал, что отёк "причинного" места намного превысил тот, первоначальный. Всё тело горело, чувствовалась температура. На обратном пути он попросил градусник у дежурного медбрата прапорщика Джабраилова. "Тридцать восемь и пять, - констатировал тот спустя минуту, - А что у тебя?" Сергей кивнул вниз, на выпирающий туфик пижаменных брюк. "Покажи" - заинтересовался прапорщик. Сергей спустил штаны. "Офигеть! - цокнул тот языком, - тридцать восемь и пять и двадцать в диаметре! Бабу, наверное, очень хочешь?" "Да нет как-то" - пожал плечами Макаркин. "А я хочу. Скажи, дорогой, что сделал, как добился? Кольнул чего?" - наседал прапорщик. "Так случилось, длинная история. Дайте аспирин, что ли..."

Интенсивное движение воинских продолжалось несколько дней, днем и ночью. На второй день первые подразделения десантников и мотострелков стали возвращаться из Тбилиси в Кировабад, им на смену уезжали новые. Толком узнать, что происходит и что происходило в Тбилиси так и не удалось. В медсанбат привезли нескольких солдат с сотрясениями мозга. Большинство других пострадавших военнослужащих отправили в тбилисский окружной и гарнизонный госпиталя. Солдаты рассказывали, что сами толком ничего не видели - была ночь, они стояли в оцеплении, потом толпа ринулась в их сторону, с них слетели каски и они получили по два-три удара по голове. Но солдат было очень много, вооружены были автоматами и саперными лопатками, и, скорее всего, толпу разогнали. Что требовали митингующие, солдаты так и не поняли.

В медсанбат приехал начальник штаба степанакертского полка - подлечить зубы. "Какая удача! Мне определенно фартит!" - подумал Макаркин, направляясь к нему своей новой специфической походкой. Подполковник стоял возле УАЗика и ждал куда-то запропастившегося шофёра.

"Разрешите обратиться, товарищ подполковник?"

"Да, пожалуйста"

"Санинструктор 2-ой мотострелковой роты первого батальона сержант Макаркин. Я перенес операцию, мне, вроде, положен отпуск. Но я должен увольняться этой весной. Могу ли я вместо отпуска раньше уволиться прямо отсюда, из дивизии?"

"Что стряслось с тобой, боец?"

"Вот, пострадал на почве межнациональных отношений"

"Это когда на улице маршала Баграмяна камнями закидали или у исполкома?"

"Рядом. Так как насчет такой вот возможности?"

"Нет. Увольняться ты в любом случае должен из полка. Когда тебя выпишут, приходи ко мне в штаб, всё оформим максимально быстро".

Оставаясь вдохновленным перспективной беседой, после обеда Макаркин отправился с прапорщиком Джабраиловым "проветривать" неприкосновенный запас медикаментов. На дивизионных складах кипела жизнь. По всему складскому городку шныряли, озираясь, какие-то гражданские личности, военнослужащие "партизанского" вида, начсклады-сверхсрочники. Некоторые что-то тащили. Быстро разобрав и рассортировав медикаменты по ящикам, Сергей оставил прапорщиков Джабраилова и Хаджиева колдовать с документами. Макаркин решил прогуляться по складскому городку. Для дембеля ему бы не помешала новая форма - "афганка" с ботинками и "жокейкой" вместо традиционного ХБ с сапогами и панамой. Парадно-выходной костюм в стиле 70-х - с широкими заостренными лацканами, зауженной талией и широкими брюками ему определенно не нравился, т.к. напоминал ВИА "Песняры", "Самоцветы", "Пламя" или что-то в этом духе. Сто рублей, только что полученные из дому, приятно ощущались четыремя четвертными в кармане пижаменных брюк.

На вещевых складах царила еле заметная непосвященному взгляду будничная деловая суета. Невидимый, над ними царил дух товарно-денежных отношений. Сам воздух складских помещений пах им. Никто не удивлялся виду Макаркина, прогуливающегося меж армейских складов в больничной пижаме. Внезапно за одним поворотом Сергей увидел своего давнего приятеля еще по Сызрани и Тоцкому Алёшу Питерова. Друзья обнялись. Алексея из Тоцкого также перевели в прошлом году в Кировабад, но оставили в дивизии, где он вскорости пристроился в штабную роту обеспечения. Сейчас он также, разумеется, усиленно готовился к дембелю. Сергей поинтересовался, можно ли здесь достать "афганку" и сколько это будет стоить. "Ну где-то четвертной, если без ботинок. С ботинками - полтинник. Но есть проблема. Форму завезли на всю дивизию, её только переодевать начали, лишь один танковый полк переодели - а формы уже не хватает. Как прапора складские выкручиваться будут - ума не приложу. Но есть тут у меня неподалеку на 102-м складе один знакомый. Может, чем поможет". Знакомый без разговоров пообещал помочь Сергею за вышеуказанную сумму. Договорились, где и как его - старшину срочной службы Артура Кочаряна - можно будет при случае найти. Тут Сергей обратил внимание на две литровые банки, которые Алексей таскал с собой. "Это что - березовый сок? Здоровье поправляешь?" - спросил он, рассчитывая, что тот угостит сочком в погожий жаркий весенний день. "Ага, сочок... черёмуховый. Не слышал о таком?" Макаркин не слышал. Алексей Питеров объяснил, что это новая фишка для разгона демонстраций - отечественный слезоточивый газ "Черёмуха". Есть в баллончиках, есть в больших канистрах для заправки в те же баллончики, откуда он немного и слил. "А на хер он тебе?" - не понял Макаркин. "Чудик, домой возьму, в Барнаул. Кировских гонять" - доступно объяснил Алексей.

Две банки с "черёмухой", сданные демобилизованным рядовым Питеровым в багаж его "дембельского" самолёта Тбилиси-Барнаул лопнули в полёте при перепаде давления. Самолёт совершил экстренную посадку где-то под Астраханью. Питерову дали два года (условно).

Накануне майских праздников пришло указание выписать всех выздоравливающих. Макаркина назначили старшим команды, направляющейся в Степанакерт. Рядовой Григорий Сомов спрятался в кухонной подсобке. Но Сергей не забыл своего старого друга, как тот необоснованно рассчитывал. Однако у двери подсобки на защиту своего любимца Гриши встала широкой грудью раздатчица баба Глаша. "Не пущу Гришеньку в ваш Степаначерт армянам на поругание. Уходи, милый, по хорошему, без Гришеньки. Кой ляд он тебе нужен? Скажешь - не нашёл. А он уж отсюда прямёхонько домой поедет". Макаркин обратился напрямую к двери: "Ну, Гога, хватит дурить, всю дорогу за титьку прятаться. Сам знаешь - рано или поздно в полк всё равно ехать надо". Гога откликнулся: "Меня обещали оттуда сюда перевести, в медсанбат!" "Ну а что ж не перевели? Дембелей ведь уже не переводят, сам знаешь, раньше надо было суетиться". Гога настаивал: "Мне знакомый офицер обещал уже готовые документы привезти". "А что ж не привез? Сейчас там сам знаешь, не до того... А то смотри, я там по приезде рапорт напишу, с меня станется, ты знаешь. Тогда совсем другой коленкор будет". Через минуту Гога вышёл и пошёл переодеваться. Баба Глаша безутешно рыдала, будто провожала сына на фронт, и даже пыталась бежать за машиной, увозившей её касатика в горы отдавать последний месячный долг Родине.

Когда машина проехала первый блокпост у Мардакерта, Гоша заметно погрустнел. Где-то в горах раздавались далекие одиночные выстрелы. В задумчивости он начал широко раскачиваться на сиденье, за что тут же получил подзатыльник от бывшего гепатитчика, а теперь вновь гранатометчика рядового Сигнатулина. В Степанакерте Макаркин привел выписанных в медроту и лично внёс соответствующие записи о всех прибывших в книгу движения личного состава. Кроме себя. До конца майских праздников, как он успел узнать, увольнение в запас из полка было прекращено, так что большого смысла в его регулярном пребывании в части в это время не было. Обстановку в полку и вокруг него он решил узнать инкогнито. Не успев особенно "засветиться", Макаркин покинул часть через южный парк боевой техники. Он направился в пригородный дачный посёлок. Там, как он случайно узнал, свой "дембельский аккорд" на строительстве коттеджа семьи пострадавших в Спитаке отрабатывал сержант Михаил Галкин.

Галкин почти закончил внутренние штукатурные работы в новом двухэтажном особняке и со дня на день ждал расчёта. "Извини, братан, - повинился он Макаркину, - угостить нечем. Но дело поправимое". Михаил вынул из-под лежанки гитару, слегка настроил её, натянул выгоревший китель: "Сейчас сходим, тут недалече".

Два друга пришли в один из степанакертских двориков. Посреди него стояла самостройная беседка, покрытая целлофаном и оттого похожая на дачную теплицу. Внутри находились печка-буржуйка, столик, лавочка, несколько табуреток и бильярдный стол. "Слова знаешь - не знаешь - подпевай". Галкин ударил по струнам и провозгласил битловское: "Клоз юр айз, энд ай кисс ю, туморроу айл мисс ю..." В беседку подтянулись первые слушатели. На столике появилась бутылка, кружки и стаканы. Посовещавшись с Сергеем, какой там шмель - косматый, пархатый или лохматый - Галкин вступил снова: "Лохматый шмель на душистый хмель, цапля белая в камыши..." Стол пополнился скатертью, лавашем, колбасой, брынзой и ещё бутылкой. Отказавшись от вина в пользу коньяка и вдохновившись видом белой скатерти, Галкин посвятил ей следующую композицию: "Скатерть белая залита вином. Все цыгане спят непробудным сном. Лишь один не спит, пьет шомпанское, за любовь свою, за цыганскую..." Беседка заполнилась людьми, притащили ещё один стол. "Сейчас будет супершлягер, хаджики кипятком писать начнут" - шепнул Михаил и затянул вариацию на тему "Голуби летят над нашей зоной": "Я родился ночью под забором,
Черти окрестили меня вором,
Мать родная назвала Романом,
А друзья прозвали наркоманом.
...
Тише люди, ради Бога тише -
Голуби целуются на крыше.
Голубок голубку обнимает,
Залатые горы обещает..."

Аборигены подхватили начиная со второго куплета, а начиная с третьего пустились в пляс. "Чего-нибудь армянское для закрепления успеха знаешь? Ты пой, я мигом подберу" - накинув ещё кружечку коньячку, тихо спросил Галкин. Макаркин намёк понял и поднятием руки привлёк внимание аудитории: "А сейчас специально для вас прозвучит композиция великого армянского певца и композитора Шарля Азнавура. Маэстро, в ля мажоре, пожалуйста..." Набрав воздуха, Макаркин вступил а капелла:
"Нон, р-р-рья де рьян,
Нон, жё не регрете р-р-рьян..."

Песня потонула в аплодисментах. Но аккомпаниатор Михаил Галкин счёл необходимым добавить: "Произошла досадная ошибка. Прозвучала песня из репертуара великой армянской певицы Эдит Пиаффф..." Лишние "фф" в фамилии певицы Галкин добавил не для прононса, а оттого, что засомневался, не произнести ли "Пиафян". "А из репертуара Шарля Азнавура мы исполним романс "Очи чёрные"". Старательно грассируя и ломая ударения, два певца цыганской неволи спели "Очи чёрные", плавно перешедшие в "Ехали на тройке с бубенцами".

Михаил Галкин хотел исполнить одну из своих песен, но вовремя остановился. В 1985 году он, студент-первокурсник Днепропетровского университета, пришёл в городской Клуб Самодеятельной Песни (КСП) и исполнил перед манерными ветеранами жанра одну из своих песен. Для мирного 1985-го эта песня, навеянная каким-то смутным предчувствием грядущих неприятностей казалась реликтом эпохи мировой революции и интернационального долга.

НАС ЖДУТ

Дел накопилось

в мире

немало;

Наши гранаты

и наше

сало -

Дайте лишь землю

где вырыть

окоп.

Сапог наш знала

Гвадалахара,

Знали джунгли

и знала

Сахара -

Дайте лишь землю

- случись что -

под гроб.

Сомненья - лишний

багаж,

Здесь всё решают

"Калаш",

штык-нож, гранаты,

магазин.

Дело для настоящих

мужчин...

И так же бодро далее ещё три куплета. Собственно, ещё тогда Галкину очень неопределенно казалось, что эта песня не про Гвадалахару с Сахарой, а про места и времена поближе. "Знаешь что, старик, - обратился тогда к Галкину руководитель днепропетровского КСП (шестидесятно-хемингуэевское обращение "старик" Галкина несколько покоробило: нет ничего хуже использования чего-то только что вышедшего из моды - это как ходить в клёшах в середине восьмидесятых, в эпоху ушитых джинс и сверхшироких плечей), - Это не наша рифма, старик, - "окоп - гроб", не наша тема - ножи, автоматы, насилие, не наша манера исполнения... Вот в рок-клубе всему этому - самое место". В рок-клубе Миша уже был, и ему там не понравилось: немытые, нестриженые, нестираные и неглаженые субъекты старательно изображали из себя сугубую неформальность и нонконформизм. Провинциально воспитанному Мише нравились чистые белые рубашки и выглаженные брюки.

Уходили с бильярдного двора далеко заполночь, приятно отягощенные одной бутылкой коньяка, плещущейся в желудках, и ещё одной в пластиковой сумке - на дорожку, вкупе с брынзой и лавашем.

"Самое интересное - никогда не угадаешь, что покатит сегодня. Вчера "Битлы", сегодня - цыганщина, а завтра, быть может, комсомольщина - "Дан приказ"... и всё такое... Кажется, мы заблудились. Пойдем по звездам". Звезды вывели друзей на блокпост курсантов Ставропольской милицейской школы. "Эти захомутать не должны. Мы им по х...й. Но гитару и пакет отобрать могут, - проинформировал Галкин, - Ты как - нормально себя чувствуешь?" "Нормально". "Тогда возьми пакет и гитару, и попробуй в обход, по склону. А я, пардон, не могу по склону, шатает чтой-то очень сильно - свалиться боюсь". Макаркин сунул пакет за пазуху, гитару за плечо и поплёлся вниз по склону. От самого блокпоста до обрыва тянулся ряд колючей проволоки. Казалось, по краю обрыва можно бы было обойти это препятствие, но, взглянув вниз, Сергей не увидел дна. "Ну его на хрен" - подумал он и полез прямо через колючую проволоку. Колючки впивались в ладони и туловище, но, к своим радости и удивлению, Сергей не чувствовал никакой боли. Перевалившись через ограждение, он трусцой побежал обратно к дороге. У блокпоста, игриво прислонившись к дверному косяку и скрестив руки и ноги, Галкин балагурил с курсантами. Затем он долго обнимался с каждым по отдельности. Наконец, помахав им на прощанье рукой, он посеменил по дороге. "Козлы, - сказал он, подойдя к поджидавшему его Макаркину, - чирик срезали. Ну да ничего. Не обеднею. Я рассказывал, как мне тут на посту подфартило?" Друзья присели на камешек. "Нет, не помню". "Короче, с месяц назад, сразу как ты уехал, поставили нас на пост у Лачина. Ну, ты порядок представляешь - днем офицер распоряжается, а ночью - всё на твое усмотрение. По идее никого без спецразрешения пропускать не должен. А они - водилы чёрные - чертями смотрят, хрен их знает - прирежут ещё потом. Короче - четвертной, и проезжай, дорогой. Вот, стою я ночью, никого, дождь, град, молнии - мрак полный. Подъезжает ГАЗон 54-ый. Я ему - поворачивай. Он - ни в какую, говорит, очень надо, муку, мол, в больницу везу. Я ему - хрен с тобой, четвертной. Он распахивает лопатник, и отсчитывает мне сотенные: раз, два, три, четыре... Я ему было - сдачи? А сам думаю - какая, на хрен, сдача. Короче, открыл шлагбаум, езжай мол. Он и уехал". "Да ты гонишь!" "Вот те крест! Гляди" - Галкин вынул из кармана две сотенных. "А где ещё две?" "Ну, так мы с пацанами гуляли, то да се. Потом ротный пронюхал, ему пришлось отвалить". "А что не остался ещё?" "А нас потом у Аскерана поставили. Там каждые два километра блокпост. На той неделе какой-то хрен на МАЗе пробил блокпост за Ходжалы, дал дёру, короче. А там десантура стояла. И вот один умник в голубом берете дает ему вослед очередь из АК. Этот МАЗ - куда б он делся, там до самого Аскерана ни одного отворота, а у Аскерана три БМП змейкой стоят. Короче, на МАЗе - ни царапины, а нашего Володьку Шмагина, из второго батальона, наповал. Ну вот я и решил - сваливать надо, а то и в самом деле пристрелят сдуру не те, так другие. Вот, нашёл в городе подработку - не из-за денег даже, а так, к гражданской жизни привыкнуть. А то выйдем - на видик с топором бросаться будем - чудо, колдовщина бесовская. Ну и деньги не лишние - за неделю три комнаты отштукатурить - полторы сотни. Четвертной - Липанину, он, кстати, меня на заказчика и вывел; сосед его по лестничной площадке". Два бойца встали и, пошатываясь и опираясь на забор, двинулись вперед. Через несколько шагов Галкина шатнуло, он инстинктивно ухватился за ограждение и упал на землю вместе с какой-то железякой в руках. "Гляди-ка, какая хреновина, мать их перемать!" - он показал Сергею заточенный с одной стороны арматурный прут длиной около 80 сантиметров. На другой стороне была рукоятка из плавленого пластика или пенопласта. Сергей посмотрел на ограду - она вся состояла из таких прутьев, воткнутых остриями в землю. Сомкнутые рукоятки составляли что-то похожее на орнамент. "Вот, суки, что удумали. Ни в жизнь ведь не допрешь - забор забором" - возмущался Галкин. "Сваливать надо, сваливать" - подвёл черту Сергей. "Отсюда, с этой улицы, во-первых, и на дембель - во-вторых. Я готов. Морально, материально и физически".

Весь следующий день друзья опохмелялись, затем отмечали Первомай, а ещё через день, рано утром, Макаркин пошёл в часть демобилизовываться.

В части было общее построение на большом плацу, строевой смотр и проверка личного состава. Капитан Липанин несказанно обрадовался появлению Сергея: "Отлично! Будешь Худайназаровым - хрен знает, куда чурка делся. Ты по спискам всё ещё в медсанбате, остальные - кто в командировке, кто в наряде, кто под арестом. А вот где Рахмон долбаный - хрен знает". Прибывшие дивизионные большезвёздные начальники заставили всех солдат надеть стальные бронежилеты, каски и три часа в таком виде париться на солнце, пока идет перекличка. Половине полка приказали подстричься и отбыли обратно в Кировабад. Импровизированная цирюльня была организована тут же на плацу - прямо в строю солдаты начали стричь друг друга. Макаркин машинкой подстриг рядового Мартынчика, оставив ему на голове небольшой "панковский" гребень и незаметно выкрасив его зеленкой. Мартынчик одел панаму.

Командир полка выступил со специальным обращением к военнослужащим, категорически запретив им употреблять местное красное вино. Запрет не распространялся на коньяк и основывался на нескольких случаях отравления. Виновниками отравлений были названы виноградные косточки, попадающее в местное некачественное вино и подвергающиеся там брожению с выходом древесного (метилового) спирта. Употребление такого, с позволения сказать, вина, может привести к слепоте и импотенции. Солдаты внимательно слушали. Внезапно перед ними, но позади командования полка появился взвод спецназа ГРУ. Рослые бойцы спецназа вбежали на спортплощадку полка и приступили к тренировочному каскаду упражнений. Они прыгали с автоматами друг через друга, кувыркались, имитировали удары ногами и руками. Безликая солдатская масса тупо глядела на них. В завершение весь спецназ синхронно, на выдохе, изобразил прямой удар в лицо воображаемому противнику: "Й-а!". "Х...йня!" - синхронно, не сговариваясь, выдавила из себя в ответ безликая солдатская масса.

Макаркин и компания забыли про "куп дё швё стиль панк" рядового Мартынчика. Пришло время обеда. Прямо с плаца, побатальонно, справа по одному полк стал забегать в столовую, на скаку перед входом снимая панамы. "Стой! - голос командира полка, казалось, мог вызвать камнепад, - панки в городе?" Полк остановился. В дверях столовой застыл Мартынчик. Вспотевший гребень на его голове сиял изумрудом. Он, разумеется, не мог понять, в чём дело. Полковник промаршировал к нему, на ходу прихватив ножницы. "Фамилия?". "Рядовой Мартынчик". "Что, панк ёб...ный? Рокер вонючий? Любер сраный? Весело?" - полковник, щелкая портняжными ножницами, приближался к присевшему от страха рядовому - казалось, полковник идёт снимать скальп или кастрировать. Тремя резкими движениями командир полка состриг панковский гребень. На голове Мартынчика осталось три зеленоватых пучка, что делало его похожим на инопланетянина. "Три недели в каске! Днем и ночью! Лично буду контролировать" - полковник вынес свой вердикт обезумевшему солдату и лично водрузил стальной шлем на марсианскую голову.

Во время обеда Макаркин извинился перед Мартынчиком и пообещал ему делиться маслом, яйцами и вторым. После обеда он пришёл к начальнику штаба и повторил свою невесёлую историю. Начштаба распорядился готовить документы Макаркина к демобилизации. "10 мая, сразу после праздников, получишь обходной лист".

Праздничная неделя выдалась неспокойной. Армянские фидаи обстреляли Шушу. Мусават ответил изнасилованием. В Степанакерт из Ленинграда приехала какая-то взлохмаченная маромойка подстрекать карабахских армян к борьбе: "Вся демократическая Россия поддерживает ваши справедливые устремления к национальной независимости! За нашу и вашу свободу!" Народный фронт Литвы объявил о восстановлении независимости Литовской республики. Рядовые Пинцкявичус и Кранцискис дезертировали. Советская армия показала свою грозную силу на параде 9-го мая в столице автономной области.

Утром 10-го мая Макаркин пришёл в штаб полка и получил обходной лист. За комроты Липанина, как обычно, Сергей расписался сам. К обеду он собрал все остальные подписи, сдал в штаб военный билет и получил проездные документы. Однако получить наутро готовый военный билет с "увольнительной" печатью он не смог. "Приди позже. Нет ещё твоего билета. Не готов, наверное". Не был он готов и на следующий день, и на следующий за ним. Макаркиным овладело беспокойство. На 15 мая было намечено начало всеобщей забастовки в НКАО. Забастовочный комитет обещал стать областной властью, восстановить целостность Нагорного Карабаха присоединением шушинского района и силой отсоединиться от Азербайджана к Армении. "Арцах Мияцум! Арцах Мияцум! Арцах Мияцум!" - скандировала толпа на улицах Степанакерта. "Степаначерт-Гхарабакх-Степначерт-Гхарабакх" - талдычили азербайджанское республиканское радио и телевидение. Сергей потратил семь рублей на частное расследование судьбы своего военного билета и получил конфиденциальную информацию, что военный билет ещё два дня назад забрал капитан Липанин.

"Владимир Николаевич, домой надо. Пора уже" - Макаркин присел на стул напротив капитана в ротной канцелярии. "Может быть, может быть. Но - сам знаешь - туго у нас с молодым пополнением. Нет тебе замены - ни как писарчуку, ни как санинструктору". "Владимир Николаевич, незаменимых у нас нет. Вдруг что-то может заменить мое отсутствие? Я вот, например, совсем не претендую на своё майское денежное довольствие". "Ну, это само собой, об этом и речи нет. Обратись к старшине, узнай, чем ты можешь помочь роте". Макаркин обратился. Старшина сделал характерный жест: два сжатых кулака с оттопыренными мизинцами и большими пальцами. Макаркин понял: две бутылки водки, и ни в коем случае не коньяка. Задача, достойная Тезея: во всей автономной области водки уже не было в принципе (как, кстати, и пива, по которому Макаркин особенно скучал). Ротного понять было можно: на вино и коньяк никому смотреть уже не хотелось.

Ближайшим местом, где можно было раздобыть водку, был Агдам. От Степанакерта до Агдама около 12 км, по пути два крупных населенных пункта - Ходжалы и Аскеран - и шесть стационарных блокпостов. Последний - шестой - на въезде в Агдам был чисто мотострелковый, на остальных дежурили десантники, вэвэшники, прикомандированные курсанты милицейских школ и омоновцы, усиленные двумя-тремя мотострелковыми БМП с экипажем.

На завтраке Макаркин в который раз прокручивал в голове весь предстоящий маршрут. Рядом сел рядовой Мартынчик в каске. Автоматически Сергей отдал ему весь свой завтрак, оставив себе лишь чай с хлебом и маслом. Сергей встал и попытался нащупать положенную рядом с собой свою совсем новую панаму с залихватски, по-ковбойски круто загнутыми полями. Панамы не было. "Вот суки. На ходу подмётки рвут" - подумал он. Пришлось взять обвисшую "лютиком" панаму Мартынчика. "Тебе один хрен ещё целую неделю в каске ходить".

Как обычно, в известном месте за казармой Макаркин пересёк границу полка и двинулся навстречу солнцу, на восток. Первый блокпост на выезде из Степанакерта Сергей обошёл, покинув город в полукилометре в сторону от поста и выйдя на трассу в двухстах метрах позади него. Там он остановил проходящий грузовик и попросил выпустить его метров за сто до Ходжалы. Этот район он хорошо знал, так как поблизости находились полковые полигон и стрельбище и он много раз мотался по их окрестностям, разыскивая роту на стрельбах или учениях. Ходжалы было азербайджанским анклавом в армянском окружении. От греха подальше, он решил обойти этот район целиком, пройдя по горам с юга, и выйдя сразу за Аскераном. Не имея компаса и ориентируясь лишь на солнце, Макаркин быстро заблудился. Несколько раз он слышал, что южные склоны гор более пустынны и выжжены, а северные - покрыты кой-какой растительностью. Но чтобы проверить это, надо хотя бы обойти гору, а это несколько километров. Макаркин обошёл несколько гор. В конце концов он вроде нашёл свой азимут и двинулся на предполагаемый северо-восток, к трассе и Аскерану. Через три с лишним часа скитаний по горам он увидел внизу шоссе. К его удивлению, шоссе проходило в направлении перпендикулярном расчётному. Сергей начал спуск. Внезапно он увидел на трассе военный пост. Люди на посту были в незнакомой серой пятнистой форме. Они тоже заметили его и стали показывать на него друг другу руками. Сергей затаился: "Едреный колонтай! Что ж я за крюк такой сделал?! Неужто в Иран ушёл?!" Сероформенные вытащили винтовки и стали целиться. Сергей услышал выстрелы. Пули чиркнули метрах в десяти ниже его. По-пластунски Макаркин стал уходить на другой склон. Снизу до него донеслись еле слышные крики: "Бери ниже! Уходит, сука!". "Свои, слава Богу!" - обрадовался он.

Ещё немного поплутав по горам, Макаркин вышел к восточной окраине Аскерана, где остановил чёрную "Волгу". "До Агдама подкинешь?" "Садись!" В машине сидело трое пожилых азербайджанцев. "Останови метров за пятьдесят-сто до блокпоста". "Будет сделано, дорогой".

Старший лейтенант Касимов - командир блокпоста - увидел приближающуюся со стороны Аскерана чёрную "Волгу", что заставляло быть наготове. Это могло быть что угодно - из неё мог выйти командир дивизии, барыга-спекулянт, представитель президента, секретарь райкома или какой-нибудь местный бандит. Машина затормозила ровно в полуметре от него. Из машины вышёл запыленный сержант в обвисшей панаме. Только что Макаркин попенял водителю: "Что ж ты, братец, не остановил, где я тебя просил - метрах в пятидесяти-ста от поста?". "Извини, дорогой, я думал - САНТИметров пятидесяти. Думал - красиво подъехать хочешь". "Ты думал, а я выкручивайся как хочешь. - промелькнула у Сергея злая мысль - Хорошо что блокпост весь наш, хоть и третий батальон".

Макаркин отдал честь старлею: "Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Сержант Макаркин, вторая рота капитана Липанина, первый батальон капитана Пивеня. Я увольняюсь сегодня, - Макаркин показал проездные документы, - хотел бы с земляками попрощаться". "А тебе кто нужен?". Макаркин сказал наугад: "Саша или Вова". "А никого нет...". У Сергея упало сердце - не угадал. "...только механик- водитель. Остальные вот только что ушли в город, в баню". "Разрешите, я быстро попробую догнать. У меня машина через два часа". "Чёрт с тобой, только осторожно". Макаркин быстрым шагом двинулся в сторону города, на ходу пожав руку высунувшемуся из люка механику-водителю.

Во всех магазинах Агдама был обеденный перерыв. Макаркин с удовольствием перекусил шашлычком в чайхане, попил отвратительного, чуть пенящегося, но пива. В открывшихся через трехчасовой обеденный перерыв магазинах Агдама Макаркина поджидал неприятный сюрприз - водки нигде не было. Пришлось с высунутым от наступившей жары языком обежать полгорода и полдюжины магазинов, пока в одном из окраинных продмагов он не обнаружил вожделенную "Столичную". Семь рублей бутылка. "Вот, - Сергей протянул продавцу деньги, - две бутылки водки. Здесь без сдачи". Продавец сурово посмотрел на него: "Военным не продаем. Не положено". "А за восемь рэ бутылка продаем?". "За восемь продаем" - легко согласился продавец. Макаркин запихнул бутылки за пазуху.

Весь путь обратно Сергей прошёл исключительно пешком, двигаясь по горам строго параллельно шоссе. Наступавшие сумерки облегчали его скрытное передвижение. С особой осторожностью он пробирался в окрестностях Аскерана - зоне ответственности серо-камуфляжного и лёгкого на стрельбу Ростовского ОМОНа. В самом Степанакерте Сергей шёл на максимуме осмотрительности, памятуя о мартовском инциденте с разведчиками - охотниками за десантурой. Теперь они могли охотиться на кого угодно. В часть он вернулся после ужина. Подходя к казарме, он увидел развод караула. Вслед за разводящим сержантом шла горбатая фигура Гоги, ещё более согнутая под тяжестью антикварного АК-47.

Ещё сегодня утром Макаркин сидел в ротной канцелярии в новенькой, чистенькой, выглаженной форме, в модно изогнутой "ковбойской" панаме с "дембельской" надписью на затылке "Ай ван ту брейк фри" (осенние дембеля писали на панамах "Золотая осень", весенние - "Ласковый май"; последнее Сергей считал исключительно пошлым - он любил "Куин"). Вечером же в канцелярию ввалился запыленный тип в панаме-"лютике", в затертом до дыр ХБ, и с усталым взглядом, повидавшем мир. "Вот" - Макаркин поставил на стол перед ротным две бутылки "Столичной". Капитан быстро убрал их в сейф: "Вообще-то принято три..." Глаза Макаркина недобро блеснули. "...но чёрт с тобой. Благодарю за службу, сержант! Не поминай лихом. Желаю успехов на гражданке" - капитан протянул Сергею его военный билет. Сергей проверил - заветная печать на месте! "Когда поедешь? Переночуй в роте, езжай завтра - будет машина до Кировабада. Парадка-то есть? Или гражданку где заныкал?". "Всё есть, товарищ капитан. Но поеду сегодня - чего тянуть". "Смотри, будь осторожен - в горах неспокойно". Капитан крепко пожал руку.

В расположении роты Макаркин извлек из-под своей тумбочки флягу. Подошли немногочисленные друзья с кружками. Он разлил из фляги по кружкам коньячный спирт. Выпили, закусили ломтем лаваша. Выпили ещё. "Ну, пора!" "Будь здоров, успехов, студент!" "Берегите себя, воины!"

Сергей вышёл на крыльцо казармы. В небе горели звёзды. Яркой пылающей надписи "ДЕМБЕЛЬ!!!!" между ними не было. Он вспомнил, как показывалась демобилизация в фильмах "про армию": служака старшина провожает парадно одетых солдат до КПП, мудрый командир жмёт руки, даёт напутствия, молодые друзья обнимают, хлопают по спине, отслужившие садятся в автобус или машину, уезжают, все машут руками. Здесь до КПП метров двести. Месяца три через КПП не ходил - нечего и напоследок баловаться. Привычным маршрутом - через забор за казармой - Сергей Макаркин совершил свой долгожданный дембель. Быстрым шагом он промаршировал до шоссе Шуша-Агдам и поймал попутку. На блокпостах удивлялись одинокому дембелю в столь поздний час, но пропускали без лишних слов. Машина довезла его до Евлаха. Узнав там, где трасса на Кировабад, Макаркин направился к ней. Идти пришлось через весь город. На узеньких улочках Евлаха в поздний час было немноголюдно. Редкие аборигены сидели на тротуарах на корточках группами по три-четыре человека, как зеки. "Абреки, вылитые головорезы, куда я попал? - глядя на них, корил себя Макаркин, - Прирежут к чёртовой бабушке и концов моих никто не найдет. Эх, бля, надо было ночевать в роте и ехать утром". На самом деле Макаркин оказался последним майским дембелем. Ранним утром 15 мая армянские демонстранты перекрыли все дороги Нагорного Карабаха и попытались организовать блокаду воинских частей и азербайджанских посёлков. Вновь вспыхнули массовые драки и взаимные поджоги домов. Положение стабилизировалось лишь к середине июня, когда массовые собрания были окончательно запрещены, а солдаты получили разрешение открывать предупредительный огонь в воздух по своему усмотрению.

В очередном тёмном переулке за Макаркиным увязался обкуренный тип: "Слышь, солдатик, продай панаму - рупь дам". "Как я тебе её продам - без неё нет никакой формы одежды. Не положено мне без неё" - отказывался от сделки Сергей, думая о том, что ему еще завтра идти по набитому патрулями Кировабаду. "Да это всё отмазки, продай, прошу как брата" - настаивал незнакомец. "Кой чёрт далась ему эта сраная панама? Ну да и хрен с ней - и так пройду. А то прирежет из-за неё, чего доброго. Как раз трёх рублей для ровного счёта мне не хватает" - думал Сергей. "Хорошо. Три рубля". "Два". "Хрен с тобой. По рукам".

Запоздалый рейсовый автобус из Баку довёз Макаркина до кировабадского автовокзала. Там он переночевал, и рано утром, в самый непатрульный час, пошёл в дивизию. На КПП поинтересовались целью визита и судьбой головного убора. "С земляками попрощаться. Ветром сдуло" - стандартно отвечал Макаркин. Только что протрубили подъем и дюжина новобранцев высыпала на плац с вениками. "А ты что пялишься? Хватай веник и мети" - подскочил к Сергею какой-то наглый младший сержант кавказской наружности. Сергей задумался, как бы поскладнее ответить. "Ну, я вообще-то старше тебя по званию" - выбрал он наиболее культурный вариант ответа. "А мне по х...й" - настаивал тот и попытался всучить веник в руки Сергею. Макаркин схватил веник, но с явным намерением тут же засветить им хаму. Тот почувствовал это намерение, и веник не отпустил. Оба крепко держались за веник и пялились друг другу в глаза. "Арсен, отпусти его, это ко мне" - послышался сзади голос старшины Артура Кочаряна. Арсен сверкнул глазами и отпустил веник. Макаркин швырнул злополучный веник засыпающему на ходу русому новобранцу. "Не повезло тебе с начальством, братан" - подумал он. "Ну что, пошли?" - Артур хлопнул Сергея по плечу.

Подходящую по размеру форму-"афганку" подобрали быстро. Соответствующего головного убора - вновь введенной мягкой фуражки не нашлось, и пришлось довольствоваться привычной панамой. "Ботинок нет совсем, извини, дорогой" - Артур спрятал четвертной во внутренний карман.

В военторге у КПП Макаркин купил красных и золотых сержантских лычек, звезду на панаму и змеек с чашами ("тёщ с мороженым") в петлицы. Желанной тельняшки в продаже не было. "Что ж, куплю в городском универмаге. Или чисто белую футболку, в крайнем случае". Синяя уставная майка опостылела за два года до икоты. "И ботиночки чёрные какие-нибудь, похожие на армейские". Сапоги опостылели до заикания и сантиметровых мозолей. Ехать домой в сапогах Макаркин не хотел ни при каком условии.

Обувной отдел городского универмага был практически пуст: только разнообразные сандалии, тапочки и легкая светлая обувь. Несмотря на это, почти полгорода расхаживало в армейских ботинках. Кроме того, многие горожане были или в армейских брюках, или армейских кителях (но не в том и в другом вместе). "Странно, почему нет никого в фуражках вместо папах?" То, что предлагалось Сергею в обувном отделе шепотом на ухо, превышало его "дембельский" бюджет. После долгих колебаний он выбрал легкие бежевые ботинки ("в цвет твоей форме, сержант"), с тонкими прорезями по бокам и оттого похожими на сандалии. Белые футболки, как ни странно, в продаже были. В ближайшем дворе Сергей выкинул сапоги в мусорный бак. Во дворе была беседка, и он присел отдохнуть. Последние сутки выдались весьма напряженными, ночь он практически не спал и поэтому его неумолимо клонило ко сну. "Посплю тут полчасика, потом подошью лычки и пойду на вокзал".

Кто-то тронул его за плечо. Сергей открыл глаза. Перед ним стоял подросток лет шестнадцати и звал Сергея идти за собой. "Куда зовёт? Заманивает? А что с меня взять? И чего я теряю? Если что - выкручусь как-нибудь. А у парнишки вид добрый, не зверский". Из окна второго этажа им махала смуглая женщина. Они поднялись по лестнице хрущевской пятиэтажки на второй этаж. "Вот я вижу - солдатик во дворе дремлет. Дай, думаю, приглашу, накормлю. Моему тоже через два года в армию. Авось и его там кто, случись что, накормит-напоит" - объяснила женщина. Семья Гасановых жила исключительно бедно. Даже у себя в скромном волжском городе Сергей, пожалуй, не встречал такой бедности в непьющей семье. В семье Гасановых было пятеро детей. Гасан, позвавший Сергея, был старшим мужчиной в семье, отца не было. Он властно сел во главе стола и деловито распоряжался сестрами и матерью. Сергей объяснил, что он демобилизовался, едет домой, в Россию. Рассказал, что служил в НКАО, кратко доложил об обстановке в автономной области. Гасановы в мягких выражениях осудили армянский сепаратизм. Тему Сумгаита Макаркин затрагивать не стал. Его накормили вкусным супом, что-то вроде харчо, напоили азербайджанским чаем. "Можно я немного посплю?" - попросил Сергей. На протёртом и продавленном диване три часа пролетели для него как одна секунда. Проснувшись, он попросил иголку и ниток. Сначала он пришил на каждый погон по широкой красной полосе, а затем, сверху, по три золотых. Получилось изящно.

С Гасановыми Сергей попрощался исключительно сердечно, даже теплее, чем с однополчанами.

На железнодорожном вокзале он взял купе на ближайший до Москвы поезд. Вокзальный патруль долго и тщательно рассматривал документы Сергея и его ботинки. "Обувь-то неуставная, товарищ сержант!" "Что делать, товарищ капитан - какая была". "А где ваш чемодан?" "У меня нет чемодана. А зачем он?" "Ну, мыло, полотенце, зубная щетка, всё такое подобное". "Мыло с полотенцем проводник даёт. А зубная щетка - вот она" - Макаркин вынул её из бокового кармана брюк. "А дембельский альбом?" Макаркин слышал, что вокзальные патрули любят разглядывать дембельские альбомы и изымать "неуставные" фотографии. "Тоже нету. Фотокарточки по почте домой высылал". "Можете идти, товарищ сержант. В пути не пьянствуйте - в Москву всё-таки едете".

В купе поезда Баку-Москва кроме Макаркина ехали ещё два офицера-десантника. Макаркин дремал на верхней полке. Один из офицеров только что вернулся из Средней Азии, где тоже начались кровавые выяснения взаимоотношений братских доселе народов.

"...Вот, короче, останавливаем двоих, кладем лицом в землю. У обоих прутья заточенные, все в крови и мозгах..."

"Вот суки что делают... Дружба народов, едрёна вошь... И как они друг друга различают, все, вроде, на одно лицо?"

"Вот и я одного спрашиваю, как ж ты мог своих соседей громить, все ж свои. А он говорит - плевать, что соседи, всё равно чужие, и им с нами больше не жить. Я говорю - да как ты отличишь, кто узбек, кто таджик, кто киргиз, кто турок - всё ж тут у вас перемешано. А он говорит - мы очень просто отличаем: подбегаем, спрашиваем - скажи "фундук". Если кто говорит "фундук" - значит наш, не трогаем. Если "пундук" - всё, ему п...здец, мочим... А один, он рассказывает мне потом, умник, пожилой уже, важно так говорит: мне по фиг, хочу - скажу "фундук", хочу - скажу "пундук". Только тот сказал "пундук" - они ему прутьями по голове..."

"Вот сволочи... и по всей стране теперь так искрит..."

"Мудила один к пульту управления пробрался, и ссыт на него. Вот и искрит. А он ссыт и пальцы нюхает, придурок ставропольский..."

* * *

На открытой веранде придорожного ресторана "Эль-Маскара", что к северу от Иерихона, сидели трое - двое мужчин и женщина. С веранды открывался вид на горы Самарии, Иерихон и Заиорданье. Один из мужчин, загорелый, лет тридцати, похожий на позднего Джона Леннона, говорил, показывая вилкой на Иордан, прибрежные кустарники и холмы. Остальные, приблизительно того же возраста, медленно жевали шашлык и внимательно слушали.

"...на мой взгляд, Крещение Господне происходило там, - ленноноподобный Макаркин ткнул вилкой на юг, в зазор между Иерихоном и синиеющим вдали Мёртвым морем, - там есть древний посёлок Бейт-харава, вероятно это и есть евангельская Вифавара. У евангелиста Иоанна сказано: "Это происходило в Вифаваре при Иордане, где омывал Иоанн". Предтеча. Крестил водой. Христа, имеется в виду..."

Макаркин разлил по бокалам красное кармельское вино.

"Как раз напротив нас, - теперь Макаркин махнул бокалом на восток, в сторону прибрежных иорданских кустарников, - 12 колен Израилевых под чутким руководством Иисуса Навина переходили Иордан. Приблизительно за четыре тысячи лет до нас и, соответственно, за две тысячи лет до Иисуса. Христа, разумеется". Сергей соскрёб шашлык на тарелку.

"Между прочим, если вы помните, когда Израиль переходил Иордан, воды его расступились, точно воды моря Черемного за 40 лет до того, при египетском исходе. Двенадцать больших камней со дна Иордана евреи прихватили и сложили в кучу на месте своего первого стойбища в Земле Обетованной". Макаркин обернулся назад. "Это вон там, в Галгале" - он ткнул шампуром на север, в сторону крыш посёлка Гилгал. "Там же, у Иордана, напротив Иерихона, и Илья Пророк, между прочим, в огненной колеснице унесся на небо - шампур описал круг, - В сопровождении товарища Елисея, тоже пророка, Илья перешел Иордан опять же посуху (воды, как обычно, расступились) и вознесся огненным столбом". Макаркин задумался. "Странно, почему израильская баллистическая ракета называется Йерихо (Иерихон), а не Элияху (Илья)?"

"А вон там, - он опять ткнул шампуром на восток, его визави едва успел увернуться, - там, за Иорданом, километрах в тридцати отсюда есть изумительное местечко - Медва. Там в старой церкви есть прекрасная мозаичная византийская карта Восточного Средиземноморья от шестого века. Нашей эры, конечно. Там, кстати, изображен и этот оазис, где мы сидим, и Иерихон, и Галгала, и 12 камней подле её". Покончив с шашлыками, собеседники доели салаты и заказали десерт.

"А вон там, - в этот раз Макаркин указал пальцем на северо-восток, в район переправы Адам, - евреи практически в первый раз передрались друг с другом. В Судьях об этом написано". Сергей порылся в черном рюкзаке, извлек затёртую и засаленную компактную Библию и положил на стол. Быстро пролистал её, нашёл нужное место и стал читать. Симпатичная слушательница закатила кверху глаза: "О, Боже! Опять..."

"...и побили жители Глаадские Ефремлян... И перехватили Глаадитяне переправу чрез Иордан от Ефремлян, и когда кто из уцелевших Ефремлян говорил: позвольте мне переправиться, то жители Глаадские говорили ему: не Ефремлянин ли ты? Он говорил: нет. Они говорили ему скажи: шибболет, а он говорил сибболет, и не мог иначе выговорить. Тогда они, взяв его, закалали у переправы через Иордан. И пало в то время из Ефремлян сорок две тысячи". Макаркин закрыл книгу. "Нечто подобное я слышал о событиях в Оше летом восемьдесят девятого. Там погромщики просили выговорить "фундук"".

"А что значит шибболет?" - спросила девушка. "Колос. Колосок. Колосочек".

Девушку звали Катя Дворкова, и когда-то Макаркин её очень любил. Но она предпочла скромного аспиранта футболисту первой лиги, а футболиста - оптовому торговцу бытовой техникой. Коммерсанта-оптовика звали Семён Шаповал. Теперь они все трое - Катя, Серёжа и Сёма - сидели в арабском ресторане на западном берегу реки Иордан и мирно беседовали. Уже неделю Макаркин возил Катю и Семёна по Израилю, показывая всяческие достопримечательности, излишне часто, на взгляд Кати, сопровождая экскурсии обильными цитатами из Библии.

"А что, Сёма, слабо тебе прямо сейчас выйти на берег Иордана, вон туда, к паломникам? - Макаркин подначивал Сёму Шаповала, - вид у тебя подходящий - чёрный хайр почти до плеч, бородка... Шорты с майкой подкачали, конечно, а ты вот скатерть возьми, обернись как в хитон"

"Нельзя мне дважды войти в одну и ту же реку" - важно, с достоинством попробовал отшутиться Шаповал.

"Это отмаз, Сёма, причём некачественный. Ну сказал Гераклит две с половиной тыщи лет назад красивую чушь, а все её талдычат. Я вот под рекой, скажем, берега понимаю - берега-то тут те же?"

"А я воду понимаю".

"А я берега. Ну скажи, глупо ведь звучит: нельзя дважды войти в одну и ту же женщину? Или можно?" - Макаркин краем глаза взглянул на Катю. Катя всем своим видом говорила, что нельзя.

"А я воду, - настаивал Семён, - Нельзя дважды войти в одну и ту же воду"

"Отчего ж нельзя - наливай её в ванну, и влезай-вылезай сколько хочешь".

"Текущую, текущую воду"

"Ну, а это совсем уж общее место: Нельзя дважды войти в текущую воду. Волга впадает в Каспийское море. Лошади едят сено... Между прочим, не хотите прокатиться на лошадках? Тут неподалеку еврейское поселение есть, мустангов разводят".

"Они, поди, совсем дикие?"

"Кто - поселенцы или мустанги? Да нет, конечно. Тихие и воспитанные. Те и те. Совсем не дикие. А, кстати, Сёма, как дела у той дикой дивизии, что на меня тогда наехала?"

"У дикой дивизии? Да всё нормально. Баклана закрыли лет на шесть. Крылова с Тунгусом, ну, помнишь, он к тебе приезжал, в машине расстреляли. Как в кино: двумя машинами прижали мерс ихний и в дуршлаг изрешетили. Синий от передоза или еще от чего помер. На Крестовском похоронили. Анзора гранатой взорвали. Бойцова... Бойцова - его... ну, короче, всех поубивали".

Пока молодые люди живо обсуждали дела кавалерийские, Катя что-то быстро написала на клочке бумаги.

"Поделись новым шедевром", - попросил Макаркин. Катя баловалась стихосложением.

"Вот, тебе ко дню рождения."

НА ЗАПАДНОМ БЕРЕГУ (БЕЗ ПЕРЕМЕН)

Хотел увидеть отраженье
свое в истоках рек великих;
Не к целям шёл - искал мишени,
И оставлял повсюду дырки.

Но у истока Иордана
изменой в голове созрела
мысль, столь страшившая недавно:
К кому б попасть в прорезь прицела?

Встал под обстрелом - и пропал он,
Погиб, ничуть не огорчённый,
От ни ХАМАСу, ни ЦАХАЛу
очей красы неподчиненной.

Да, послушала я тебя про житье-бытье твое здешнее, и решила - жениться тут тебе надо, Сереженька...". Макаркин пошкрябал наманикюренными пальчиками небритую щеку и сказал, что напишет экспромт-алаверды. Через две минуты его восемь строчек легли на оборотную сторону катиного листочка. Стихотворный размер алаверды удачно соответствовал "Западному берегу". Разумеется, экспромт был хорошо подготовлен: четыре года назад Макаркин сочинил его к праздничному кафедральному застолью 8 марта (он ухаживал за двумя молодыми лаборантками и позволял себе фривольности):

Источник радостной услады
Уста любимых и подруг
Нас манят призрачной наградой
И вновь влекут в порочный круг -

Лишь контур начерно очерчен
Любой судьбы, коль счастья нет
Без дьяволиц, без добрых женщин -
В них жизни вкус, и звук, и цвет

Осенью 2000 года заканчивался третий год невольно затянувшегося паломничества Сергея Макаркина в Израиле. Неправедно нажитый капитал позволял держаться на плаву, но он месяц от месяца таял. Вернуться в тот маленький уютный компьютерный бизнес Макаркин уже не мог - москвичи давно уже навострили прямые связи и в услугах лишних посредников не нуждались. Он же перебивался случайным посредничеством в купле-продаже через Интернет российской мочевины и белорусских калийных удобрений, возил российских знакомых по Израилю и старался не перенапрягаться под жарким южным солнцем.

В тот день, когда Макаркин с друзьями совершал тур по долине Иордана, в Иерусалиме лидер израильской патриотической оппозиции Ариель Шарон в сопровождении плотной и потной кучи охранников, журналистов и, вероятно, тренеров альпинизма и немногочисленных болельщиков, совершил свое знаменитое восхождение на Храмовую гору. Для грузного семидесятилетнего человека, страдающего давлением и одышкой, тридцатиметровый подъем в гору в двадцатисемиградусную жару, несомненно, явился подвигом. Однако палестинские экстремисты - фанаты совсем другого нелёгкого на подъем старца - сочли, что подъем был не совсем чистым - Шарона якобы вели под руки, и, как конкретные фанаты "Спартака", забросали его свиту неизвестно откуда взявшимися стульями из ближайшей Дальней Мечети (Аль-Акса). Подоспевшие полицейские аргументировано, дубинками, опровергли вздорные возражения палестинцев: "А вот нет же, не так было: Чисто! Чисто! Чисто!". Телевизионный сюжет об этом восхождении мог быть скрытой рекламой стирального порошка "Тайд". Там Шарон действительно поднимался чисто сам. Так начиналась вторая интифада (Аль-Акса).

Пресловутый Миллениум Сергей встретил один в маленькой квартире, которую снимал в тихом и зелёном иерусалимском квартале Бейт-ХаКерем. Весной 2001 года начались обстрелы иерусалимского Гило из палестинской Бейт-Джалы, а почётный альпинист Ариель Шарон стал премьер-министром. В Гило вошли танки, и с тех пор на заикающуюся автоматную очередь из Бейт-Джалы Гило всегда отвечало звоним танковым залпом. В Бейт-ХаКереме эти залпы отдавались далеким эхом. Весь мир спорил, является ли это симметричным ответом. Когда танковый залп стал дополняться ракетным с вертолётов, мир пришёл к консенсусу - что не является, но обстрелы на время прекратились. Развивая успех, израильтяне взорвали на территориях несколько автомашин "лидеров террористических организаций" вместе с их владельцами и случайными попутчиками. Судя по количеству этих "лидеров", их "протокольным" мордам и юному возрасту, на лидеров серьезных организаций они не тянули - в лучшем случае на "авторитетных пацанов". Возможно, так в Израиле решили бороться с проблемой массовых угонов автомобилей в Палестинскую автономию. Осиротевшие без своих уличных авторитетов юные угонщики автомобилей, домушники, карманники, похитители и насильники мелкого рогатого скота стали переквалифицироваться в шахидов - в живые ракеты, направленные, разумеется, на Израиль. В обеих столицах Израиля загремели взрывы. В палестинские Газу и Рамаллу вновь полетели израильские вертолёты с тяжелыми железными ракетами, коих у Израиля, несомненно, больше чем в Палестине коз. Арафат с Шароном, каждый разыгрывая свою национальную карту, набирали внутриполитические очки себе в пульку, мировую реакцию - в гору, людские потери - в висты друг на друга. Счёт жертв с двух сторон пошёл на сотни.

Летом 2001 года Макаркину вновь повезло в жилищном вопросе - можно сказать, он вошёл "второй раз в ту же реку". В своё время он через Шаповала познакомился с молодой парой из Москвы, живущей в Иерусалиме. Борис и Инна работали в иерусалимском университете. В 2001 году они получили от университета "свободный" год и решили провести его в Китае. В Иерусалиме у них оставалась квартира в центре города и собака ротвейлер. Присматривать за обоими с радостью согласился Макаркин.

Сергей знал отца Бориса - профессора Илью Львовича Пинского, заведующего кафедрой второго московского мединститута. Илья Львович в свое время очень помог Сергею. Он был официальным оппонентом на защите кандидатской диссертации Макаркина. Но помощь заключалась не в достойном и благоприятном оппонировании. В ночь перед защитой они втроем - Пинский, Макаркин и Виталий Александрович Годунов, научный руководитель Сергея, пили коньяк сначала в ресторане, а потом в гостиничном номере Пинского. Когда в полночь включили телевизор, новости показывали горящее здание Ивановской медицинской академии. Как раз утром на макаркинскую защиту оттуда должны были приехать два профессора-рецензента. Немая сцена. Защита оказалась под прямой и явной угрозой. Но напористый Илья Львович взял ситуацию под свой контроль и обеспечил приезд двух профессоров-погорельцев прямо с дымящихся развалин ведомых ими прежде кафедр. Их выступление оказалось жемчужиной заседания Ученого Совета. Они тихо и ровно прочитали свои заранее составленные стандартные тексты, но присутствующие услышали в их дежурных словах стон Ярославны по пропавшему Игорю и плачь Иеремии по сожженному Иерусалиму. Сразу после Совета ивановские профессора отказались от участия в банкете и также тихо откланялись. Некоторые присутствовавшие на Совете сотрудники мединститута, оказавшись с ними поблизости, незаметно принюхивались к "погорельцам".

Собака Нора оказалась ласковой и покладистой. Квартира - небольшой, но уютной, с большой научной библиотекой, и, что очень важно, имела выход на крышу, откуда открывался прекрасный вид на Иерусалим. Были видны стены и башни Старого города, Масличная гора, гора Скопус, гора Гило, кнессет и Музей Израиля. Но самое главное - были хорошие соседи. В соседнем доме располагалась служба охраны премьер-министра Израиля, а дальше - сама резиденция премьер-министра. Выгуливать собачку ротвейлера Сергей водил или в большой парк Независимости напротив американского консульства, или в маленький парк, что был ближе, возле Рабочего Колледжа Митчелла и филиала Института Гёте. В маленький парк ходили по утрам, мимо резиденции и её охраны. Пару раз у Сергея охранники пробовали проверить удостоверение личности, но он отшучивался: "КАКОЕ У СОБАКИ УДОСТОВЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ? ОДНА ВЕТЕРИНАРНАЯ КНИЖКА. А ТАМ ВСЁ ПРИВИВКИ В ПОРЯДКЕ, НЕ БОЙТЕСЬ". Помимо охранников-секьюрити возле резиденции дежурили солдаты пограничной охраны ("магавники"). К ним собака Нора пылала необъяснимой любовью. Увидев магавника, она выгибала спину, высовывала язык, закатывала глаза и вся её морда лучилась покорностью и обожанием. Большинство солдат отвечало собаке взаимностью, и ей иногда перепадал внеплановый бутерброд или пирожок. Но некоторые магавники, преимущественно выходцы из Африки ("эфиопы" и "марокканцы"), увидев такое приближающееся чудо с разинутой пастью, виляющее обрубком хвоста, бросали свой пост, иногда даже оставляя автомат, и настойчиво требовали увести хищное животное от них куда подальше. Вообще, на поверхностный взгляд Сергея, служба по охране главы правительства Израиля велась несколько расхлябанно, по левантийски. Охранники и пограничники регулярно подолгу любезничали с проходящими девушками, непринужденно болтали по своим сотовым телефонам, слушали музыкальное радио. В то же время заборы во внутренних дворах, примыкающих к резиденции, имели многочисленные дыры размером с танк, а сами окружающие дома, в том числе и дом, где жил Сергей, нависали над невысокой резиденцией премьера.

Обустроившись и обвыкнув на новом месте, однажды ближе к ночи Сергей вспомнил "хитрый" сетевой ресурс израильской продажной любви. Ресурс всё ещё успешно функционировал, имел почти полностью обновленные дизайн с использованием флэш-анимации и доску почёта трудового коллектива. Сергей выбрал мощную брюнетку Джулию.

На соответствующем мобильном телефоне откликался некий Ицик. Он долго выспрашивал адрес и дорогу и поначалу долго отказывался везти девушку под бок премьер-министру и его охране. Сергей пообещал встретить их на улице. Кортеж прибыл через полтора часа. Сергей поджидал их возле дома напротив, где был скучный итальянский ресторан "Панини" с отвратительной кашерной пиццей. Ресторан не работал, его начали переделывать под что-то более популярное и модерновое - позже здесь появилось итальянское кафе "Момент".

"Ай ам Джулия". "Ай ам Серж. Сиз вей, плиз". В лифте Макаркин предложил проводить коммуникацию на русском. "Так ты русский? - удивилась девушка Джулия, - Совсем не похож".

"Водка, вино, коктейль Маргарита?" - поднявшись в квартиру, Макаркин учтиво предложил девушке выпить. "Маргариты. А где тут у тебя что?" - девушка Джулия/Юлия бросила сумочку на диван и оглядывала квартиру. "Ванна там. Покои там. Пошли на крышу, ночной Иерусалим покажу". Взяв по бокалу, они поднялись на крышу. Ночной Иерусалим блестел огнями, покуда хватало глаз. "Красотища!" - восхитилась девушка. "Вон Старый город, вон Аугуста-Виктория, вон Масличная гора, а вот домик премьер-министра Шарона" - Сергей ткнул бокалом в соседний дом. "Классно!". Радуясь прекрасному виду, источающему благодать и спокойствие, Юлия, похоже, на минутку забыла, кто она и зачем приглашена. Но об этом ни на секунду не забывал Сергей. Он тихо подкрался сзади...

"А что, если Шарон сейчас на нас смотрит?" - не выпуская бокала, Юлия позволила Сергею войти. "Если смотрит - завидует". Через десять минут они спустились вниз. Собака ревновала, и её пришлось запереть в другой спальной.

Несмотря на полчаса фрикционных усилий и старательного пыхтенья, настигшее Сергея удовлетворение оказалось крайне мизерным.

"Вот, любви не хватило... Из такого факта хоть формулу выводи, как на жевательных резинках, знаешь: лав из...". "Как в кино. Формула любви". "Ну, типа. Хотя я не больно-то кино люблю... Скорее что-то наукоподобное". "Как это?". "Смотри. Даем определение любви, круто замешанное на сексе. Что-то вроде: любовь - это чувство, обеспечивающее многолетний полноценный секс. То есть отсюда многолетний полноценный секс - это функция любви". Макаркин подполз к пластиковой доске у компьютера и написал фломастером:

" Sex = f(love)".

Макаркин продолжал: "С другой стороны, и любовь без полноценного секса - сплошной сухебатор. Напишем так:

" love = 'sex ". Ну, к этой производной вернемся потом. Сначала рассмотрим, в каком случае возможен многолетний полноценный секс между двумя индивидуумами. Выведем эмпирическую формулу, где S (Sex) - процентная вероятность многолетнего полноценного секса (МПС) между двумя людьми. Т.е. S прямо пропорционально длительности отношений D (Duration) и их качеству Q(Quality).

S = D x Q

Длительность, в свою очередь, прямо пропорциональна суммарным коэффициентам здоровья Health (H1 и H2), выраженным в промилле (почему в промилле? - чтобы подогнать конечный S к размерности ста), и обратно пропорциональна сумме возрастов Age (А1 и А2) - ну, вроде как у молодых вся жизнь впереди, а пожилым чего осталось. Пишем:

D = Н1+Н2

А1+А2"

Макаркин увлёкся. Идея вывести формулу любви прямо сейчас, на глазах у обезумевшей проститутки, захватила его.

"Далее. Качество отношений Q прямо пропорционально опытности партнёров X (eXperience) и обратно пропорционально разнице в возрасте dA (Age) и образовании dE (Education). Ну, формула эмпирическая, всякую культурологию-психологию опускаем. Опытность X - по сути прямо пропорциональна сумме возрастов А1+А2; коэффициенты опускаем. dA - модуль разности возрастов, всегда положительный; чтоб избежать нулевого знаменателя разности, прибавим к нему 20. Почему 20? Ну, во-первых, будем считать, что при разности в возрасте в 20 лет вероятность МПС снижается как раз наполовину. Во-вторых, чтоб подогнать максимум S к 100 (максимум суммарного здоровья 1000+1000=2000). Разность в образовании dЕ. Пусть полное отсутствие образования будет Е=0, начальное образование Е=1, среднее Е=2, среднее специальное Е=3, высшее Е=4, учёная степень Е=5. То же, к разности по модулю добавляем 1, избегая нуля в знаменателе. Итак, что имеем?

S = D x Q = H1+H2 x A1+A2 ___

A1+A2 (20+dA)(1+dE)

Сокращаем А1 + А2, получаем:

S = H1+H2 _

(20+dA)(1+dE)

То есть, если взять двух абсолютно здоровых молодых людей (Н1+Н2 = 2000), одного возраста (dA=0) и одинакового образования (dE=0), S для них будет равняться 100. Это значит, что в идеальных лабораторных условиях при отсутствии в поле зрения других индивидуумов у данных двух индивидуумов есть 100%-ая вероятность многолетнего полноценного секса (МПС). Если же взять старого пердуна профессора (А1=58, Н1=500, Е1=5) и юную нимфетку из ПТУ (А2=18, Н2=900, Е2=2), то S для них будет

500+900 = 1400 = 5,83%

(20+40)(1+3) 240

То есть секс между ними, конечно, возможен, а МПС и любовь - вряд ли".

"Ерунда всё это. Ты вот что, хочешь сказать, на железной дороге и любви быть не может?" "С чего ты взяла?" "Ну ты всё говоришь - МПС, МПС... А у меня папа с мамой почётные железнодорожники. Знаешь, как друг друга любили?" "Вижу. Но дело не в этом. Идем теперь от идеальных лабораторных условий к реальным, наполненным множеством общающихся людей, жаждущим любви и секса. Уточним теперь определение любви как оптимум выбора партнёра по МПС". "Слушай, мне уже всё равно, скоро Ицик приедет. Дай что-нибудь выпить" Макаркин открыл холодильник. "Маргарита" уже кончилась. Пришлось смешать немного спирта с водой и выдавить пол-лимона. Для цвета и вкуса добавил еще пол-ложки детского сиропа Панадола из кухонной аптечки (рецепт коктейля "Красная Отвёртка" изобретен на врачебной практике в Костромской области на исходе горбачевского алкогольного дефицита). Вкус оказался посредственный, но улучшать не стал, так как торопился к доске, уже наполовину исписанной формулами.

"Так. Вопиющие ошибки лично мне глаза не режут. Тебе как?" "Да фиг знает" "Так-так. Теперь надо глянуть статистические методы отбора оптимума". Сергей прыгнул к книжному шкафу и извлек пыльный том. Глянув оглавление, быстро пролистал десяток страниц. "Вот. Что надо. Так... Имеем по жизни очередь потенциальных партнёров... общим числом n... каждый с нашим индивидуальным индексов сексуальной совместимости S... Шанс выбрать лучшего, если тупо брать "первого встречного" равен 1/n и стремится к 0 при росте числа n. Оптимальный и наименее затратный по времени механизм отбора будет следующим, моя сладострастная. Кандидаты, к сожалению, приходят по жизни не скопом, а по очереди, в лучшем случае парами. Итак, с легким сердцем пропускаем 1/е кандидатов (т.е. около 37%), а потом берем первого самого лучшего из всех прошедших. Вероятность того, что он будет вообще "самым лучшим" составляет те же 37% (1/е). Если же есть возможность "попридержать" не одного, а двух кандидатов, как это часто до последнего и бывает, то шанс отхватить лучшего будет и того больше: р=1/е + 1/е*, где * = 3/2.

...Всё действительное разумно. Всё разумное действительно (с) Гегель. Когда "пред лицем" человека прошло 37% возможных партнёров - всё, он готов к любви как виноградная лоза к отжиму. Им останется только встретиться. Мужчина - огниво, женщина - запал, приходит дьявол и чиркает (с) Сервантес. Но, как говорится, лямур фэ пассе ле тамп, ле тамп фэ пассе лямур. С любовью быстро летит время, со временем быстро улетает любовь... И снова можно начинать обратный отсчёт своих 37%..."

Сергей закрыл книгу, сказал "Уф!" и сел на диван рядом с Юлей. Опытная в делах любви Юля выразила скепсис: "И что, ты взаправду думаешь, что вся эта бодяга с модулями-хренодулями, с е-ху-е..." "е - это основание натурального логарифма" - уведомил Сергей. "Да фиг с ним... Ты думаешь, что вся эта твоя фигня натурально работает?" "Конечно, логарифм-то натуральный!" Юля недоверчиво спросила: "Ты что, математик?" "Нет, скорее естествоиспытатель, - Сергей похлопал её по бедру, - И вот уже как естествоиспытатель тебе скажу: любовь - то что, что в "сухом остатке" после секса. После бунта тестостерона, после девятого вала адреналина. И этот "сухой остаток" в человеке можно попытаться проанализировать..." "Ой, не надо, с простыней соскребать - я брезгую..." Оба замолчали. Макаркин улыбался. Жрица любви тоже ухмыльнулась: "Ишь, как доволен. Ну, а смысл-то в этом какой? Поможет тебе это?". "Уже помогло". Он перевернул её на спину и задрал юбку...

Макаркин встал. "Блин. Забавно получилось. Хочу глянуть, что за хрен предложил такую "любовную" стратегию выбора". Взял том, полистал. Лицо его вытянулось.

"Борис Абрамович Березовский, доктор физико-математических наук. "Задача наилучшего выбора проблем", Издательство Наука, 1984 год".

Тихим осенним утром, когда в Москве уже шёл снег с дождем, а в Иерусалиме лишь стало чуть меньше цветущих деревьев, Макаркин делал утреннюю пробежку по "своему" кварталу Рехавия, старому, благородному и благообразному. Собственно, делать утренние пробежки не было привычкой Сергея, напротив, он был на редкость неспортивен, но, глядя на оптимистичных американцев и англичан, делающих свой утренний джоггинг вокруг парка, он решил приобщиться к хоть какой-то общей радости, пусть даже и бега. Макаркин сочувствовал американцам, пострадавшим недавно от чудовищного налёта "Боингов" на Всемирный Торговый Центр. Однако, не соглашаясь в целом с американской внешней политикой, и не желая даже двигаться в одну с ними сторону, он побежал в совсем противоположную - от парка Независимости к кнессету. На бегу он вспомнил, что оставил на старой квартире в Бейт-ХаКереме несколько телефонов, записанных на бумажках и приколотых к стене спальни, которые могли бы пригодиться. Насколько он знал, новые жильцы должны были вселиться лишь в конце ноября, а до этого в квартире коротал дни и ночи непутёвый сын хозяйки квартиры.

До Бейт-ХаКерема, по его расчётам, было около двух с половиной километров. Где-то на полпути, как раз недалеко от кнессета, он перешёл на шаг. Возле самого дома, где он раньше жил, шла стройка - возводился новый корпус Педагогического колледжа. Проходя мимо, Сергей мельком отметил, что в разгар рабочего дня на стройке хоть и наблюдалось активное людское движение, но было непривычно тихо, как в анатомичке перед экзаменом. Сергей заскочил в подъезд и постучал в дверь на первом этаже. Дверь открыл Амос, сын хозяйки. В руках у него были альбомные листы с эскизами. Как и добрая треть израильской молодежи, он считал себя художником и готовился к поступлению в колледж при художественной академии "Бецалель". Не спрашивая Макаркина о цели визита, он тут же стал показывать свои новые работы, которые он намеревался представить приёмной комиссии. Из его объяснений и беглого обзора работ Макаркин понял, что для здешней комиссии важно отнюдь не качество, но количество. Невежливо перебив Амоса, Сергей объяснил причину посещения, прошёл в спальню и, к своему удовлетворению, обнаружил искомые листки практически на месте. Амос из гостиной просил подождать, пока он закончит ещё один эскиз на тему тотального торжества инфернальности, колдовщины и сатанизма (основной лейтмотив его творчества), но Макаркин, буркнув "Ялла-бай!" вышёл на улицу. На улице он обнаружил стоящую неподалеку полицейскую машину и небольшой автобус. В автобус загружали строителей. "Облава на нелегалов, - вздохнул Сергей, - на их месте мог быть я..." Проходя мимо автобуса, он бросил сочувственный взгляд на работяг. "ЭЙ, ДОРОГОЙ" - услышал он голос позади себя. Сергей обернулся. Двое полицейских, смуглые мужчина и девушка -определенно "марокканцы" - просили его подойти. "В ЧЁМ ДЕЛО, УВАЖАЕМЫЕ?" - Макаркин изобразил невинность. "ПОКАЖИ ТВОИ ДОКУМЕНТЫ". "А В ЧЁМ ДЕЛО? Я ЗДЕСЬ ЖИВУ, МЕНЯ ВСЕ ЗДЕСЬ ЗНАЮТ". "ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ПОКАЖИ". "ОНИ У МЕНЯ ДОМА". "ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВСЕГДА С СОБОЙ. ИДЕМ К ТЕБЕ ДОМОЙ". Неужели спортивный костюм "Адидас" сделал его похожим на молдавского рабочего? Девушка, явно солдатка срочной службы, выбравшая властную полицейскую стезю, осталась возле машины, а Сергей с её напарником направились обратно к Амосу. Сергей молился в душе, чтобы Амос, как обычно, не запер за ним дверь. Подойдя к двери, Сергей сказал настырному стражу порядка: "ПОДОЖДИ ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС ВЫНЕСУ". Он дёрнул дверную ручку, и дверь открылась. Войдя, он немедленно закрыл её на ключ, а ключ вынул и положил подальше на шляпную полку. Амос продолжал рисовать на полу гостиной: "Серж, посмотри, вот моя новая графика!". В дверь позвонили. Амос пошёл открывать. Сергей вышёл на балкон. С открытого балкона первого этажа он попал в маленький садик. Из садика вели две дорожки: одна выходила на шумный и оживленный проспект Герцля, где, вполне возможно, стояли другие полицейские машины, другая дорожка выходила к Педагогическому Колледжу, где начинались маленькие извитые улочки Бейт-ХаКерема. Но там точно должна стоять напарница полицейского, вступившего через дверь в бесплодную дискуссию с Амосом. "Что мне делать, если она сейчас выйдет из-за угла? - мозг Сергея лихорадило, - Останется только сделать страшное лицо бешеного кролика, выпятить глаза, растопырить пальцы и зарычать. Авось испугается... Но, скорее, пристрелит".

В доме ещё продолжалось, но уже на повышенных тонах, препирательство полицейского, ищущего опасного нелегала, и Амоса, ищущего ключ. За него и его маман Сергей не переживал - они оба не знали ни его настоящей фамилии, ни паспортных данных. Ксерокопию паспорта, представленную им при заключении договора аренды, Сергей в свое время сделал на компьютере сам.

Итак, сзади - погоня, справа - засада, слева - засада, спереди, метрах в восьми - невысокая каменная стена. Интересно, что там, за нею? Сергей прожил в Бейт-ХаКереме много месяцев, но так и не понял, что за владения отгораживала эта стена. Кроме крыши невысокого дощатого строения, похожего на сарай, там, похоже, не было ничего. Отработанным когда-то в армии до автоматизма механизмом преодоления подобной преграды на полосе препятствий - разбег с правой ноги, толчок левой, упор правой, ухват руками, подтягивание, выход, переброс ног, соскок - Сергей легко преодолел стену и оказался в саду возле сарая. В глубине сада, метрах в тридцати, темнел большой старинный каменный дом, другой стороной выходивший на улицу Сефер. Дверь сарая была открыта. Из него на Макаркина таращились шесть пар чёрных глаз. В сарае, а точнее, судя по видневшимся в глубине кроватям, столам и стульям - в своем доме, тихо и незаметно обитала семья таиландцев или филиппинцев, работавшая, вероятно, на хозяев соседнего дома. "Господи, как же они здесь зимой-то не перемерзают?" - с жалостью подумал Макаркин, глядя на дюймовые дощатые стены жилища. Зимы в Иерусалиме весьма прохладные, иногда дело доходит до минусовой температуры и снегопада. Увидев в глубине "дома" печку-буржуйку, он несколько успокоился за уроженцев тропической Азии. Призвав их международным жестом к молчанию, он пересек сад и через калитку вышел на улицу. Быстрым шагом, постоянно сворачивая, меняя направление движения (по причине отсутствия в голове даже идеи направления), он попытался затеряться в чинном и запутанном Бейт- ХаКереме.

Через какое-то время Макаркин обнаружил, что он движется Иерусалимским лесом в промышленную зону Гиват Шауль. Денег на автобус нет. Может, взять такси? Но голосовать на оживленной трассе, где то и дело снуют полицейские патрули, кажется весьма рискованным. Вдруг уже всем иерусалимским патрульным машинам дана ориентировка на молодого человека 27-30 лет, европейской внешности, загорелого, волосы длинные, русые, маленькая бородка (вернусь домой - первым делом постригусь и побреюсь!), одетого в спортивный костюм "Адидас"? Нет, надо южными иерусалимскими огородами и околицами возвращаться к себе в Рехавию пешком. Для бешеной лошади, как известно, сто вёрст - не околица. Тем более, что предполагаемый маршрут пролегал через замечательные места, которые Макаркин давно собирался осмотреть.

Где-то здесь, согласно источникам по новейшей истории Израиля, прежде находилась арабская деревня Дейр-Ясин. 9 апреля 1948 года, за месяц до провозглашения государства Израиль, она была уничтожена еврейскими террористическими группами ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ под руководством будущего премьер-министра Израиля Менахема Бегина. Такого же будущего лидера блока ЛИКУД, как и Ариель Шарон. Точное число погибших в Дейр-Ясине неизвестно - израильские источники называют от 100 до 250 человек. Короче, познавательное и, должно быть, поучительное место. Может, поковырявшись в тамошней земле, удастся выкорчевать окровавленный еврейский ятаган или хотя бы гильзу? По прикидкам, сейчас на месте Дейр-Ясина, на том крутом холме, выстроен квартал Кфар Шауль. Вскарабкавшись по крутым склонам из Иерусалимского леса на проселочную дорогу, Макаркин бодрым спортивным шагом вошел в Кфар Шауль.

На въезде в Кфар Шауль стояла огороженная высоким каменным забором с колючей проволокой (весьма редкое явление в Израиле, если не считать армянские монастыри в Старом городе) психиатрическая больница. За её воротами виднелись несколько старых одно- и двухэтажных зданий с железными решетками на окнах. От больницы, расходясь по окружности, шли две главные улицы. Очевидно, остатки арабской деревни должны были находиться на вершине холма, а не на склонах. Сергей двинулся по правой улице, по северному склону, против часовой стрелки. Кфар Шауль оказался религиозным районом: каждый третий дом был ешивой или синагогой, а внешний вид его обитателей не оставлял ни малейших сомнений в их самой ревностной приверженности максимально строгой религиозной традиции. О Кфар Шауле с полным основанием оказалось возможным сказать, что Кфар Шауль - район контрастов. Но его контраст был исключительно своеобразный: если, скажем, в Нью-Йорке, Москве или Тель-Авиве чтобы обнаружить "контраст" нужно как минимум свернуть за угол, и только тогда блестящая и сверкающая улица сменяется жуткой вонючей подворотней, то здесь не нужно было ни куда-то сворачивать, ни поворачивать голову, ни даже переводить взгляд. Великолепные фасады строений-новостроек - изящных трех-четырехэтажных малоквартирных домов, неомодерновых общественных знаний, способных украсить пригород любого европейского города - совершенно никак не сочетались с изрядной, если не сказать чрезмерной, загрязненностью тротуара и проезжей части, в духе лучших традиций старого Востока. Тяжелый слой застарелого бытового мусора плотно покрывал поверхность улицы. На его мягкой подстилке весело играли однообразно одетые дети, преимущественно весьма смуглые. По мере продвижения Макаркина за ним, почти как за сказочным крысоловом, увязалась длинная вереница маленьких детишек - с неподдельным любопытством они смотрели и показывали на него пальцем. Макаркин понял, что их "околдовало": они не верили, что такой большой дядя может быть без пейсов, шляпы и кипы. Улица начала спускаться вниз и Макаркин быстро свернул в переулок, ведущий наверх. Переулок вывел к противоположной стороне психбольницы. С этой стороны к больнице примыкал сад, чуть далее переходящий в небольшой холм, на вершине которого стояла газокомпрессорная станция. Холм имел террасное строение, как и большинство холмов в Иудее. Кое-где можно было проследить возможные остатки стен, но навскидку датировать их, конечно, невозможно: этим каменным сложениям могло быть и сто лет, и двести, и тысяча. Побродив среди камней и кустов, и не найдя там никаких намёков на былую трагедию - только следы множественных барбекю и единичных соитий ("прямо как после фестиваля КСП"), Макаркин двинулся к южному склону Кфар Шауля. Южный склон с запада на восток пересекало оживленное шоссе. На одном из его участков не было никакой застройки, но с противоположной стороны в этом месте шоссе огораживалось невысокой стеной. Макаркин перешёл дорогу и взобрался на стену. Внизу был маленький неухоженный сад, большей своей частью, очевидно, уже угодивший под отвал шоссе. Кое-где торчали небольшие каменные плиты. Макаркин спрыгнул вниз.

Сомнений быть не могло - это было старое арабское кладбище, заросшее высокой травой. На нескольких стоящих торцом плитах были еще различимы надписи. Большинство же, увы, лежало и было расколото. Сергей вспомнил комментарий своего армейского сослуживца по поводу мусульманского кладбища на киркиджанской окраине Степанакерта: "...душа мусульманина окончательно выходит из могилы лишь когда сотрется имя его на каменном надгробии". На нескольких плитах были свежие надписи краской на иврите: "КАХАНЕ ПРАВ!", "НЕТ АРАБОВ - НЕТ ТЕРАКТОВ", "ЭТО ТРАНСФЕР", и что-то ещё малопонятное и неразборчивое. На одном из надгробий лежала расчлененная крыса, вокруг нее по периметру стояли свечные огарки; кроме того, имелось несколько знаков, начерченных фломастером, которые можно было принять за каббалистические. Очень воняло. "...и плюс ко всему - тут еще и сатанисты завелись. - подумал Макаркин, - Да и то сказать - все приметы места действия готического романа: старинная больница для душевнобольных как эквивалент графского замка, заброшенное кладбище..." Послышался треск веток. Несколько ребятишек из кустов, таясь, очень внимательно следили за Макаркиным. Макаркин так же пристально стал смотреть на них. Через какое-то время ребята не выдержали и стали отползать назад. Такие же аккуратно одетые детишки, как и прежде на северной улице, явно из религиозных семей. "Неужто они сатанизмом балуются? Кахоль-вэ-лаванные дьяволята". "А ЧТО ТУТ ДЕЛАЕМ?" - сверху раздался вопрос, несомненно обращенный к Сергею. Он оглянулся. Поверх забора обозначилась голова, обрамленная большой черной бородой и большой черной кипой. "ДА ВОТ, СОБАЧКА ПОТЕРЯЛАСЬ, ИЩУ. ТЫ ТУТ СОБАЧКУ НЕ ВИДЕЛ?" - вроде как нашелся что ответить Сергей. "А ТЫ ГДЕ ЖИВЕШЬ?" - вопросом на вопрос ответила голова. "А В ЧЕМ ДЕЛО?" - в том же духе ответил Макаркин. "СОБАКИ СЮДА НЕ БЕГАЮТ. НИКОГДА" - строго обозначила местную ситуацию голова. "ХОРОШО. БУДУ ИСКАТЬ В ДРУГОМ МЕСТЕ" - с готовностью согласился Макаркин и как можно быстрее пошёл прочь. Излишне тесное общение с местным населением, к тому же определенно отнюдь не дружелюбно настроенным, в его планы не входило.

Выйдя по бездорожью из Кфар Шауля, он снова спустился в Иерусалимский лес и зашагал в сторону горы Герцля. На горе среди великолепных сосен виднелись здания музея Яд Ва-Шем - музея Катастрофы европейского еврейства.

Дальнейший маршрут его пролегал через невзрачные и невнятные окраины иерусалимских районов Кирьят ХаЮвель и Рамат Дения. Через сорок минут, пройдя мимо забавного "Библейского зоопарка", Макаркин вышел к стадиону Тедди и огромному универмагу Малка. Дорога налево вела в центр Иерусалима, дорога направо, через арабские деревеньки Батир и Хусан, вела в поселения Гуш Эциона. Весной 1948 года четыре киббуца Гуш Эциона около ста дней выдерживали осаду арабских банд и шаек, но, в конце концов, после ожесточенного боя, вынуждены были капитулировать иорданскому Арабскому Легиону при посредничестве Красного Креста. Из почти двух сотен защитников Гуш Эциона - в основном молодых юношей и девушек - в живых осталось около двух десятков. Остальные или погибли с оружием в руках, или, раненые, были вырезаны бандитствующими феллахами в последние часы последнего боя. Макаркин пошёл прямо, через пустыри и свалку. Впереди лежал Катамон.

Иерусалимский квартал Катамон (или Катамоны) строился на холме вокруг греческого женского монастыря Сен-Симон (от искаженного Сен-Симон и происходит, как говорят, его название), основанного в конце 19-го века. В начале 20-го века квартал считался местом обитания арабского христианского истэблишмента Палестины. В Рождество 1947-го года еврейские террористы взорвали возле монастыря гостиницу "Семирамида", ошибочно полагая, что там находится штаб арабских сил самообороны. Погибло около тридцати человек, в том числе и один совершенно случайный: международный наблюдатель - испанский дипломат Мигель Саласар. В апреле 1948-го года монастырь был захвачен еврейскими отрядами ПАЛЬМАХа, после недельных перестрелок арабы оставили весь квартал. Квартал был разграблен победителями, квартиры в шикарных особняках были переданы новым репатриантам (в значительной массе из Северной Африки). Монастырь, не указанный на большинстве туристических карт, действует до сих пор, хотя и закрытый для посетителей. В бывшем монастырском лазарете находится хоспис для малообеспеченных иерусалимцев. Осмотрев издали, через ограду, весьма небольшой монастырь, Макаркин начал спуск вниз, к железной дороге.

По дороге один из прохожих остановил Макаркина, и стал настойчиво добиваться, где находится улица Карла Маркса. Макаркин напрягся: "Что за провокация?". С одной стороны, в каждом уважающем себя израильском городе и посёлке есть улицы Бен-Гуриона, Вайцмана и Жаботинского, точно так же, как в любом достойном советском были улицы Ленина, Кирова и Калинина. С другой стороны, и в Израиле, и в СССР улицы, например, имени Цеткин, Люксембург и Либкнехта хоть и встречались, но редко, хотя по формальным признакам названные деятели имели полное право быть гораздо чаще увековеченными как в еврейских, так и в советских адресах. К тому же, в Израиле улицы Люксембург и Либкнехт названы в память сионистских однофамильцев выдающихся лидеров коммунистического движения. Маркс в данном случае занимал как бы промежуточное положение. Макаркин задумался. "МОЖЕТ, УЛИЦА ДАВИДА МАРКУСА?" - после некоторых размышлений переспросил он. Давид (Мики) Маркус был первым генералом Армии Обороны Израиля и был случайно застрелен своим же часовым в 1948 году. Улица Давида Маркуса находится в Рехавии. "ДАВИДА, КАРЛА - КАКАЯ РАЗНИЦА?" - не настаивал прохожий. И в самом деле, по сути вопроса - какая разница? Макаркин вспомнил, что в начале девяностых на площади Карла Маркса в его родном городе на здании клуба "Гигант" вагоностроительного завода погасла неоновая надпись "Клуб". В результате по ночам, когда выключалось или хирело уличное освещение, на площади ярко светились лишь подсвечиваемый снизу могучий гранитный бюст основателя научного коммунизма и выше надпись: "...Гигант Вагонного Завода".

Макаркин махнул рукой на север: "В ТУ СТОРОНУ, СРАЗУ ЗА ИЕРУСАЛИМСКИМ ТЕАТРОМ".

Потом, бывало, у Макаркина не раз ещё спрашивали, как пройти на улицу Чернышевского. Не вдаваясь в уточняющие расспросы, он уверенно отсылал ищущих на улицу Черняховского. Не советского генерала-коммуниста, но пламенного поэта-сиониста.

Kатамон остался позади, дальше на востоке начинался район Тальпиот. Мимо Катамона к Тальпиоту шла ветка железной дороги. Стоя на железнодорожном полотне, Макаркин находился ровно на "зеленой линии", бывшей границе Израиля. До 1967 года поезда из Иерусалима в Тель-Авив и обратно ходили по самой кромке иорданской границы. Очевидно, удачный выброс окурка из тамбура в то время мог рассматриваться как злостное нарушение государственного суверенитета Хашимитского королевства.

Внешний вид района Тальпиот не нес никакой изящной иерусалимской специфики с привкусом благородного "колониального" стиля, что заметно отличало его от Рехавии, Мусрары, Ромемы или того же старого Катамона. Напротив, за редким исключением нескольких "довоенных" дворов, он был по-израильски зауряден и неотличим от какого-нибудь Офакима или Кирьят-Моцкина, так же, как по-российски заурядны Чертаново или Зюзино, неотличимые от петербургского Купчино. В Тальпиоте Макаркин повернул на юг и двинулся к Старому городу.

Пройдя мимо очень крупного греческого монастыря Святой Клары (была ли сама Святая Клара такой сопоставимо крупной?) с весьма внушительными стенами, почти как у Троице-Сергиевой Лавры, он оказался в районе Гиват-Ханания - Абу-Тор - единственном, пожалуй, в Иерусалиме квартале со смешанным арабо-еврейским населением. Квартал казался сонным и благополучным. На поверхностный взгляд праздного туриста не ощущалось ни напряжения, ни жесткого противостояния двух общин, в отличие, скажем, от городов Рамле и Лод, где такая напряженность обнаруживается практически сразу и чувствуется кожей - по обилию призывных надписей на стенах, по настороженным и недружелюбным оценивающим взглядам, по атмосфере разговоров и много прочему, скорее не видимому, но чувствуемому. Северная окраина Гиват-Ханины завершалась открытием блестящего вида на Старый город, Масличную гору, горы Сион и Скопус, мельницу Монтефиоре и "квартал художников". К удивлению Сергея, эта обзорная точка выглядела совершенно забытой и заброшенной. Небольшая каменная площадка с балюстрадой, сооруженная, скорее всего, во времена британской администрации, служила, похоже, лишь площадкой для мангалов жителей окрестных домов. Поблизости Сергей обнаружил развалившуюся православную, судя по надписи на воротах - греческую, церковь. Забравшись внутрь и преодолев завалы мерзости запустения, он поднялся на крышу церкви. У него захватило дух. Пожалуй, это лучшее место обзора Иерусалима и окрестностей, какое можно представить! Внизу, не заслоняемый мусульманской Храмовой горой с позолоченным Куполом Скалы и мечетью Аль-Акса (которые, впрочем, тоже были отлично видны), буквально как на ладони, лежал Старый город. На востоке взгляд не упирался, как обычно, в протестантский собор Аугусты-Виктории, а простирался дальше, где бесконечными волнами белели холмы Иудеи, изредка испещренные посёлками арабского Восточного Иерусалима. На западе Макаркин легко определял кварталы и достопримечательности нового Иерусалима, вплоть до районов Мевасерет Цион и Моца Илит. Ему показалось, что он видит даже далекие Абу-Гош, Бейт-Шемеш и Латрун, что уже почти на полпути между Иерусалимом и Тель-Авивом. Полуобвалившаяся крыша под ним заскрипела и начала медленно прогибаться. Во рту пересохло. Захотелось пить. Макаркин осторожно спустился вниз и побрел в сторону арабской части района - в Абу-Тор. Формально он пересек "зелёную черту" и оказался на "оккупированных территориях".

"Оккупированная территория" Абу-Тор выглядела благоустроенно. В отличие от "территорий" в Газе, Иудее и Самарии Абу-Тор был целиком включен в израильское муниципальное образование Иерусалим и его жители считались полноправными гражданами Израиля. Смуглые детишки, точно так же как в Кфар Шауле, увязались за Макаркиным. Но, в противоположность Кфар Шаулю, днем на улице не было взрослых мужчин, лишь женщины в длинных чёрных платьях и белых платках сидели на порогах своих домов в окружении копошащегося множества совсем маленьких детей. Одна из них спросила Макаркина по-английски: "Вы что-то ищете?". "Да нет, ничего особенного. Просто решил прогуляться по вашему району. Ну а вообще, как жизнь тут у вас?" "Всё хорошо. Мы всем довольны. Никаких проблем нет". "Ну и хорошо. Салям алейкум". "Алейкум ассалям".

По пути, наконец, попалась какая-то контора, где можно было попить воды. Спросив разрешения, Сергей наполнил одноразовый стаканчик охлажденной водой. Медленно глотая ледяную воду, он оглядел помещение. Очень похоже, что это было турагентство. Владелец, и он же, вероятно, единственный сотрудник, сидел в углу за компьютером, и, девять шансов из десяти, раскладывал пасьянсы. Всю фронтальную стену офиса занимала гигантская фотография площади перед святилищем Каабы в Мекке. Тысячи, десятки тысяч паломников образовывали подобие галактической спирали вокруг украшенного большого чёрного куба. Макаркин видел эту гигантскую человеческую спираль и в её захватывающем движении - многие арабские телеканалы прерывают свои передачи в полуденный намаз, давая "живую" картинку с этой площади. В последнее время у Сергея появилась любимая забава - включать одновременно арабский музыкальный канал АРТ (без звука) и какой-нибудь сочный диск старой "тяжелой" рок-группы типа "Дип Пёрпл", "Лед Зеппелин", "Рейнбоу". Выглядело очень жизнерадостно, когда смуглый сладкий "хабиби" в бедуинском платье и красной куфие, беспрерывно закатывая кверху свои большие чёрные глаза умирающего оленя, начинал вопить "Файербол" голосом Иена Гиллана, струнно-скрипичная секция арабского оркестра численностью до двух дюжин таких же сладких обормотов самозабвенно запиливала гитарные соло Блэкмора, а десяток музыкантов ритм-секции торжественно вели партии Гловера и Пэйса на своих экзотических национальных инструментах, которые Макаркин называл одним словом - "там-тамы".

Уходя, Макаркин максимально дружелюбно улыбнулся увлеченному "пасьянщику".

"Салям алейкум". "Алейкум ассалям. Ялла, хабиби!"

Макаркин спустился на самое дно долины Кедрона - в одну сторону, на запад, начиналось ущелье Ха-Гином - Геена Огненная, пресловутые врата ада, в другую, на север, - собственно кедронская долина, проходящая сейчас между двух половин арабского посёлка Силуан, и представляющая из себя, соответственно, обширнейшую свалку бытовых отходов. А ведь древнейший Иерусалим - город иевусеев, Град Давидов - был (и найден) как раз на месте Силуана. Весьма вероятно, что и тогда кедронская долина служила местом сброса мусора. Макаркин с гордостью отметил, что он оказался на одной из древнейших в мире мусорных свалок. На востоке светился крест очередного греческого монастыря (все греческие монастыри, как правило, вывешивают рядом с православным крестом свой греческий флаг) с труднопрочитываемым названием. Сам монастырь располагался на обрыве холма поверх множества пещер; многие пещеры имели прямоугольную форму и были украшены подобием боковых колонн с перекрытиями в римско-византийском стиле, выбитых прямо из скалы. Макаркин немного поползал по этому пещерному лабиринту. Большинство пещер казались маленькими комнатками (хотя даже "хрущовские" клетушки в сравнении с ними, конечно, - версальские залы), некоторые имели подобие очага с пробитым наверх каналом трубы; кое-где были продолблены вниз каналы колодцев или чего ещё там может быть. Две крайние пещеры имели весьма высокие своды, более десяти метров, и, судя по обилию выбитых в них деталей, служили в свое время культовыми сооружениями. Выглядело это всё весьма загадочно, в духе Стивена Спилберга. Внизу пожилой араб с подростком пасли коз. Травы среди камней было на удивление много. Никаких тайн для арабов и их подопечных тут определенно не было.

Проходя по узкому замусоренному ущелью Кедрона между налепленными на крутые склоны арабскими кварталами, Макаркин весьма опасался, что какой-нибудь архаровец из восточного Силуана или Рас эль-Амуда кинет камешек ему на голову - из озорства или для тренировки глазомера. Восточный Силуан, так же как и монастырь, был построен поверх бесчисленного множества выдолбленных в скале пещер, откуда, похоже, может выползти, выйти или вылететь кто или что угодно.

Далее Макаркин не просто прошёл, но гордо прошествовал мимо до обидного замусоренных, если не сказать сильнее, могил легендарных библейских царевичей Иосафата и Авессалома. От этих весьма внушительных пятнадцатиметровых сооружений, также целиком выдолбленных из скалы, вверх, уже по склону Масличной горы, поднимаются сотни рядов гораздо более скромных еврейских могил нового и новейшего времени. Усталость в ногах придала обычно суетливой походке Сергея замедленность и некоторое благородство. Со всё более нарастающим джентльменством во всех движениях Сергей поднялся к стенам Старого города, к Храмовой горе.

Через Мусорные ворота Макаркин вошёл в Старый город. В этом месте - вблизи от Западной стены (Стены Плача) - в любое время дня и ночи всегда полно солдат и полицейских. Но здесь у них другие задачи и вряд ли они нацелены на поиск опасного длинноволосого преступника. Прежде огромную площадь перед Стеной Плача занимал мусульманский мамлюкский квартал; ширина пространства перед Стеной Плача не превышала восьми метров. После успеха Израиля в Шестидневной войне и воссоединения Восточного и Западного Иерусалима мамлюкский квартал был снесен. Таким образом было в какой-то степени компенсировано разрушение Еврейского квартала в Старом городе иорданцами в 1948 году. Пройдя через вновь отстроенный Еврейский квартал, Макаркин спустился на сравнительно недавно (лет двадцать) откопанную главную улицу римско-византийской Элии Капитолины - Кардо, сейчас, конечно, перестроенную и заполненную сувенирными и ювелирными лавками. Кардо плавно переходило в три главные параллельные торговые улицы нынешнего арабского старого Иерусалима - базары Хавайат, Аттарин, Лаххамин. В последнее время Макаркин предпочитал эти арабские базары рынку Маханей Йеуда в Западном Иерусалиме. И не по причине дешевизны - арабские и еврейские рыночные торговцы стабильно демонстрировали похвальное и завидное умение договариваться в вопросах ценообразования. Причин было четыре: во-первых, уже лет пятьдесят на арабских рынках Иерусалима не взрывались бомбы. Во-вторых, мясо и овощи у арабов заметно лучше. В-третьих, хотя и арабские рынки на порядок более грязные, но, как ни странно, более спокойные: нет ежедневной и ежечасной напирающей, толкающей, уносящей в свой водоворот толпы, нет истошных криков торговцев. В-четвертых, работают они семь дней в неделю. Удивительно, но пятница самый неприятный день как на еврейском, так и на арабском рынке в Иерусалиме. На арабском - после пятничного полуденного намаза через рынок, как лосось на нерест, идет воодушевленная многосотенная толпа, и часа два на нём царит полное вавилонское столпотворение. Аллаху акбар, это твориться лишь раз в неделю. На еврейском - после трех часов дня появляются не менее воодушевленные хасиды и начинают орать в мегафон "Шабат! Шабат!" и трубить в шофар. Однажды на рынке Макаркину таким шофаром дунули в правое ухо и он оглох им на неделю.

Незаметно Сергей оказался у ворот Храма Воскресения Господня. Собственно, уже начиная с Тальпиота, он шёл не домой, а сюда. Много месяцев он не переставал удивляться зигзагу фортуны - думал ли он десять лет назад, что будет жить у стен Иерусалима и ближайшей церковью будет Храм Воскресения Господня. И он будет сюда относительно регулярно ходить. Каждую Пасху. Не считая случаев сопровождения друзей и знакомых из России. И беспричинных случаев, как в этот раз.

Было около пяти часов. Внутри Храма было тихо и пусто. Продолжавшаяся интифада напрочь отпугнула паломников от Святой Земли. На Пасху 2001 года в Храме собралось, например, не более трех сотен паломников (не считая пары сотен местных арабов-христиан, в большинстве своем собирающихся на площади перед Храмом), не смотря на то, что Пасха была Великая - на один день пришлась Пасха католическая, армянская и все остальные православные. Светлое Воскресение Христово провозглашалась, таким образом, четыре или пять раз. Некоторые неопытные русские паломники начинали зажигать свечи и возглашать "Христос Воскрес!" уже при втором - армянском - шествии вокруг Гроба Господня. Но это было не "воистину". Истинное православное Воскрешение свершается последним. Большинство местных арабов-христиан придерживаются греческого православного вероисповедания и, зная сценарий наизусть, за мгновения до явления священного огня из святой пещеры, первыми дружно начинают скандировать "Маси экум! Маси экум!" (как правило, самым первым восклицает весьма колоритный личный телохранитель греческого патриарха Иерусалима; он, видимо, натренированным шестым чувством улавливает момент выхода своего патрона). Затем уже прокуренными и пропитыми хриплыми голосами присоединяются искушенные румынские и молдавские паломники - в большинстве своем многолетние израильские гастарбайтеры: "Христос ресуре!". И только после этого паломники из России прочухивают, что вот, он настал, настоящий сакральный момент. Золотой волной зажигаются свечи, и, сначала отдельные и разрозненные, но потом сливающиеся в один нестройный хор, вспыхивают возгласы и на русском: "Христос Воскрес!" Из другого угла Храма несётся скорый ответ: "Воистину Воскрес!" Какой-нибудь монах-паломник из Подмосковья берет на себя инициативу, возглашая вновь время от времени: "Христос Воскрес!" И тогда уже все русские в храме дружно откликаются: "Воистину Воскрес!" Но арабы не дают забыть, кто здесь как бы хозяева, а кто гости, и, со второй попытки, легко заглушают русских своим "Маси экум!". Русские, как обычно, не сдаются, и, на "раз-два", пытаются выдавить максимум "воистинности" из своих луженых глоток. Румыны, разумеется, тоже не хотят быть статистами и, также быстро сорганизовавшись, сурово и весомо талдычат свою романскую версию святого возглашения. В былые времена, при грубой простоте нравов и всеобщей жесткости воспитания, подобные состязания миннезингеров могли бы равновероятно закончиться мордобоем, братанием или так же ничем. Не стоит забывать, что православные певческие разногласия происходили в неравнодушном окружении католического, армянского, коптского и эфиопских приделов, в которых полным ходом шла своя пасхальная служба, а посетители и служители коих тоже имеют свое обоснованное суждение о правильной церковной процедуре. Небольшая армянская команда, например, исторически, как говорят, имеет исключительно сплоченный состав, состоящий из двадцатилетних монашествующих юношей - оружие массового поражения страшной разрушительной силы. Вероятно, это одна из причин внушительных иерусалимских владений немногочисленной армянской общины. Присутствие израильской полиции привносило свою достойную лепту во всеобщую атмосферу базарной неразберихи и суматохи. Таким образом, даже сравнительно ничтожное число разноплеменных паломников на совместной пасхальной службе разных конфессий может превратить священнодействие в балаган.

Но сейчас в Храме царила пустота. У входа сидело несколько коптских монахов. У входа в греческий православный собор, Кафоликон, напротив Кувуклии Гроба Господня, дремал священник-грек. Макаркин спустился к Гробу. У Святого камня горело несколько свечей. Сергей спустился на колени и коснулся плиты. Он не испытывал никаких чувств. Он не был ни религиозен, в силу злобного критиканства ума, ни антирелигиозен, считая себя православным в силу традиции - "предки тыщу лет верили, а тоже, поди, были не глупее меня". Критичный разум был чист и помалкивал. Сергей лег на пол возле трехдневного ложа Спасителя и сложил руки. Его никто и ничто не беспокоило. Никакие желания не одолевали. Поделиться чем-то с Господом и попросить у Него было нечего. Напротив, беспокоила доступность и вопиющая неохраняемость этого тихого места, казавшегося абсолютно беззащитным от внешних и внутренних импульсов варварства и вандализма.

Сотни миллионов мусульман верят в Аллаха и считают высшим долгом и счастьем коснуться самого святого предмета - камня Каабы. Десятки тысяч мусульман ежедневно проходят возле него, целуя. Сотни миллионов христиан верят в Христа и считают камень Гроба Господня предметом высочайшей святости. Но вот уже год как большую часть светового дня возле него пустота, да и раньше счет ежедневных паломников шёл лишь на сотни. Торжество индивидуализма, "Бог без посредников", "Бог в себе", вера без демонстрации Cилы...

Прошло минут двадцать или полчаса. Сергей начал если не дремать, то чуть забываться в своем казавшемся прежде невероятным положении. В Кувуклию кто-то зашёл и остановился у входа. Макаркин открыл глаза. Молодой священник, вероятнее всего русский, ставил свечи в переднем приделе Кувуклии и крестился. Сергей медленно встал и вышёл, легко кивнув соотечественнику. Снаружи он поставил несколько свечей во здравие родителей.

Через двадцать минут он уже был у себя в квартире.

Осень 2001 года положила отсчёт новой кровавой череде взрывов в Иерусалиме. Случались недели, когда не проходило дня, чтоб в самом центре нового города не раздался глухой хлопок, через минуту б не завыли сирены и по проспектам и улицам города не помчались вереницы полицейских машин и карет скорой помощи. Бросая вызов израильским службам безопасности, террористы-самоубийцы легко просачивались в самые людные места центра Иерусалима, в большинстве случаев - в пределах треугольника со сторонами около 200 метров, ограниченного улицами Яффо, Кинг Джордж и Бен-Йеуда - что по значению и расположению можно сопоставить с московским квадратом Тверской, Охотного ряда, Арбата и Бульварного кольца. После четвертого или пятого взрыва в "треугольнике", когда взрывная волна ударила Макаркину в спину (он вышел из обувного, а через пять минут туда зашла арабская девушка, посмотрела на цены и взорвалась), власти оцепили центр города. Солдаты и полицейские старательно проверяли у всех проходящих документы, но время от времени недобросовестно скапливались в большую смеющуюся кучу, утверждая торжество неискоренимого израильского оптимизма, переходящего в разнузданное разгильдяйство. Редкие набеги начальства восстанавливали изначальную расстановку - в цепь и попарно. При насущной необходимости Макаркин легко проникал в центр проходными дворами. Иерусалим казался опустевшим. Прежде многолюдные днем и вечером кафе и рестораны, магазины и лавки напоминали советские заведения образца середины дня осени 1983 года, времени самой решительной борьбы за трудовую дисциплину.

Ближе к католическому Рождеству израильтяне заключили под домашний арест председателя Арафата в его рамаллинской резиденции Муката. В иерусалимской резиденции Шарона в Рехавии прошли учения службы охраны. На время учений улицу Бальфур с двух сторон перекрывали автобусами и двумя большими черными экранами для сохранения секретности алгоритма действий охраны в критической ситуации. На вечерний выгул в парк собачку Нору пришлось выводить окольными путями. Саму же репетицию действия спецслужб Макаркин с удовольствием наблюдал сидя на крыше с банкой пива. Свои критические замечания он, разумеется, оставлял при себе.

Тем временем в мире разворачивалась кампания за дозволение Ясеру Арафату освятить своим присутствием рождественскую службу в Вифлееме. Что было сродни советской кампании за свободу Луиса Корвалана в том старом анекдоте, когда на заводском митинге в поддержку лидера чилийских коммунистов старый заточник Петрович выступил решительно и бескомпромиссно: "Мне по х...й Чили. Мне по х...й хунта. Но если Луизу не пустят на карнавал, я ни х...я в понедельник на работу не выйду". Увы, Арафат ни у кого в "цивилизованном" мире такого искреннего участия и готовности к самопожертвованию вызвать не смог, и ему пришлось довольствоваться тоскливым сидением в Рамалле не только в католическое Рождество, но и в Новый Год, и в православное Рождество тоже. Наверное, это вполне можно приводить в пример детям как тот случай, когда плохой мальчик остается без подарка от Санта Клауса (Деда Мороза). Хотя можно представить, что случилось бы с ним, явись ему тогда в Мукату зимним вечерком натуральный Дед Мороз со Снегуркой, мешком и скипетром с набалдашником...

Как бы то ни было, в силу ли изоляции Арафата, или сложившейся тогда вселенской антитеррористической коалиции, после Нового Года волна собственно палестинского террора пошла на убыль. Но в конце зимы, когда Сергей уже научился по длительности и интенсивности воя сирен отличать случай теракта от несчастного случая, настало таки время пусть отсроченного, но весьма развернутого ответа Израиля палестинской автономии.

Однажды февральской ночью Макаркин проснулся от жуткого воя самолётов. Казалось, пикирующий бомбардировщик входил в свое смертоносное пике прямо над домом. "Бомбят? Налёт? Египет? Иордания?" - мелькали бессистемные мысли. Самолёт "выходил из пике" и удалялся, но через десять минут он или уже другой возвращался и какофония повторялась. Сергей взглянул на часы: четыре утра. Самое, как говорится, время... Он вышел на балкон. Минут через пятнадцать он смог различить, как израильский боевой самолет приблизился с запада, снизился, сделал разворот прямо над головой и ушёл в сторону Рамаллы. Вскоре появился новый, потом ещё и ещё один... К половине шестого всё закончилось. Утром ни соседи, ни прохожие на улицах, ни знакомые не хотели обсуждать эти ночные шумы и строить совместные с Макаркиным догадки. Следующей ночью всё повторилось. По изменению направления шума Макаркин заключил, что в этот раз часть самолетов разворачивалась в сторону Вифлеема. Информагентства скупо сообщали о ночных ракетно-бомбовых ударах по городам Палестинской автономии. "Едреный колонтай, если я в Иерусалиме с перепугу чуть не обо... заикаться не стал, то каково ж в самой Рамалле? Нет, палесы свой перепуг так не оставят - того и гляди снова пойдут конопляные шахиды нестройными когортами на Иерусалим" - строил предположения Сергей. После того как израильские вертолёты подбили на территориях несколько очередных угнанных автомашин с дежурными "лидерами террористических организаций, замышлявших повторные теракты против Израиля", предположения о скорой новой волне терактов переросли в мрачную уверенность. 1-го марта Израиль свой ответ закончил.

9 марта Сергей, как обычно, выводил собачку на вечерний моцион. Вчера и сегодня он поздравил своих уже ещё более немногочисленных подружек в России с их праздником, поболтали о том, о сём, посплетничали. Почти все из них вышли уже замуж (некоторые, правда, уже и развелись), но все были искренне рады по-восточному пышным поздравлениям из Святого города. В Святом же городе три дня подряд вновь гремели взрывы. Был исход субботы, и у кафе "Момент", что как раз напротив дома, где жил Сергей, собралась праздная толпа. Сам "Момент" был переполнен. Недавно открытое кафе стало очень популярным и считалось достаточно безопасным, так как через дорогу, метрах в тридцати от него, находилась база охраны израильского премьер-министра. Макаркин регулярно вечерами спускался в кафе приобщиться к чародейству совершенно превосходного горячего шоколада, очень актуального в промозглую иерусалимскую зиму.

Беспокойная зима осталась позади, и вот уже почти как десять дней весна вступила в свои формальные права. Фактически же она владела Иерусалимом уже вторую неделю. Только что окончилась демонстрация пацифистов из движения "Шалом Ахшав", и многие демонстранты прямо с плакатами поспешили продолжить политические дискуссии за чашкой кофе. Машины теснились на парковке возле кафе ещё плотнее, чем люди. Улица Газа в этом месте чуть сужалась, и здесь, на нерегулируемом перекрестке с улицей Арлозоров, автомобили то и дело хлопали друг друга бамперами. Вот и сейчас на дороге блестели стекла разбитых фар. "Кому-то опять не повезло с парковкой". Макаркин и собака Нора поднялись на свой четвертый этаж. Едва успев на пороге снять ошейник с собаки, Макаркин услышал сзади громкий хлопок. Он мгновенно сбежал на площадку подъезда и выглянул в окно. Посетители "Момента", сидевшие за столиками на веранде перед входом, повалились. В дверях кафе что-то ещё искрило. Там лежал человек. Из дверей вышло облачко сизого дыма. Ближнее к входу окошко разбито. Секунд десять спустя раздался первый, очень тихий и жалобный, крик-стон. Затем - вой. Совершенно жуткий и невообразимый человеческий вой. Вой страшно умирающих человеческих существ. Макаркин оцепенел. Несколько людей бежало прочь от кафе. Арабского вида подросток скрылся в ближайшей подворотне. Изнутри разбили крайнее от входа окно, и из него стали выползать люди. Повалил белый едкий дым. Двое человек забежало в кафе и выволокли оттуда корчащегося человека. Он держался за живот. Его оставили прямо на проезжей части. "Наверное, это и есть террорист" - подумал Макаркин. Затем выволокли ещё одного человека с окровавленной головой. "Почему люди не выбегают? Почему вылезают через окна?" - не понимал Сергей. Позже один шапочный знакомый, находившийся в момент взрыва в дальнем углу кафе, объяснил ему, что террорист зашёл прямо в гущу людей, толпящуюся между входом и стойкой бара - расстояние не более трех метров. Эти люди и приняли на себя весь заряд, всю картечь. Поэтому вылетело только одно окно. Поэтому люди выпрыгивали в окна - выход был завален высоким барьером из кровавой мешанины тел.

Вой стих, заглушился непрерывным девичьим визгом. Как из-под земли возникли (а вероятнее всего, не успели разъехаться после демонстрации) полдюжины корреспондентов. Люди корчились на асфальте, журналисты, толкая друг друга, снимали их предсмертные судороги. Макаркин очнулся: "Господи, что ж я здесь стою, я ж могу, я ж знаю как помочь". Он бросился по лестнице вниз, но, уже спускаясь, увидел, что от комплекса министерской резиденции и откуда-то ещё прибежали санитары с носилками, с медицинскими сумками. Рядом уже выли сирены медицинской помощи "Маген Давид Адом". "Нет, сейчас лучше не мешаться под ногами. Мой медицинский иврит никто не поймет. Мое участие реально никому не поможет". Стало совсем тошно. Он поднялся в квартиру, но не мог найти себе места и вновь и вновь выходил в подъезд к окну. Приехала полиция и пожарные. Стоял непрерывный вой сирен. Мелькали огни мигалок спецмашин, вспышки фотокамер, горели софиты теленовостей. Наверху низко кружили два ветролёта, освещая всё вокруг мощнейшими прожекторами. Стало светло как днем. Лились потоки воды. Людей выносили и выносили из здания. Он спустился вниз. Весь квартал был уже оцеплен. Сергей вышел за ограждение. Перед загораживающей лентой скопились сотни людей. Он прошёл в работающий допоздна супермаркет и купил бутылку водки. В парке Независимости напротив американского консульства отхлебнул несколько крупных глотков целебного напитка. Вдруг вспомнил, что новости о взрыве могут уже передавать в России; родители знали улицу и приблизительно место его иерусалимского жительства. Надо на всякий случай их успокоить. Прихватив бутылку, Сергей поплёлся обратно. Плотное полицейское оцепление не явилось препятствием: дворами, между домами, через прорези в ограждении он проник домой. Увы, ни международная, ни сотовая связь от перегрузки не работали. Сергей вышел в Интернет, в "аське" нашёл "живого" земляка и попросил его позвонить родителям и успокоить. В благодарность отправил ему десять долларов в бонусах "пэйпал".

Утром кафе "Момент" начали ломать. Ломали, как ни странно, рабочие-палестинцы. Доделывали, так сказать, содеянное своим братом. Через день кафе уже выглядело будто в него упала бомба. Приехал пребывавший в Израиле с официальным визитом спикер Совета Федерации Миронов, поразился увиденным разрушениям и выступил с резким анти-арафатовским заявлением.

Спираль палестинского террора раскручивалась. Палестинцы - злые дети Пророка, беспризорники арабского мира, тинейджеры цивилизации, лелеют, как и все неблагополучные подростки, свое "обостренное чувство справедливости" и культ "боли и смерти". Штатные газетные аналитики, психологи и психоаналитики выводили теорию деструктивных комплексов палестинских арабов. Практика, разумеется, подтверждала теорию. Гремели взрывы в Тель-Авиве, Хайфе, Хадере. Израильское правительство проявляло удивительную, ранее абсолютно нехарактерную для него сдержанность. В первый пасхальный седер в ресторане нетанийской гостиницы произошел взрыв, сразу унесший жизни почти тридцати израильтян. На следующий день началась развернутая войсковая операция Армии Обороны Израиля в Палестинской Автономии. ЦАХАЛ вошёл во все города автономии, кроме Газы и Иерихона. Более-менее организованное сопротивление армия встретила лишь в Дженине. Основной очаг сопротивления в дженинском лагере беженцев был жестко подавлен сочетанными действиями танковых подразделений и авиации. На месте целого квартала в течение суток образовался пустырь. При входе ЦАХАЛа в Вифлеем большая группа боевиков, палестинских полицейских, сотрудников палестинской гражданской администрации и случайных прохожих забаррикадировалась в Храме Рождества. Началась сорокадневная эпопея осады Храма.

С весны 2000 года Макаркин принимал самое активное участие в нескольких интернет-форумах, касающихся преимущественно "восточной политики". В форумах и чатах он выступал под ником Олекс, в память о дедушке Алексее, уроженце вологодской губернии, балаболке и балагуре "дедо-щукарского" типа. Весной 2002 года ближневосточные дискуссии на форумах приобрели особо ожесточённый характер.

ИЗРАЛЕНД - РУССКОЯЗЫЧНЫЙ ИЗРАИЛЬСКИЙ ПОРТАЛ.

Раздел "Политика". Топик "Что сказать после всего этого?". Апрель 2002 г.

Автор: 3рас Дата: 27-04-02 01:23
...там в церкве боевички срут и кресты с гимнастами на память порастащили, а монахи вылазят с плакатами "Хелп! Еб-т!", и при это мы во всём виноватые, ну этих служителей куьта на х-й - пусть подставляют другую дырку где-нть в другом месте...

Автор: Бабаясин Дата: 27-04-02 12:51
Терпение и труд все перетрут. Тем более Арафата... J Сейчас он засуетился с негативной реакцией гуманнейших европейцев на использование детей в качестве камикадзе. Теперь пора методично закидывать следующий камешек в его огород - картинки с обосранным гимнастом, душераздирающие признания изнасилованных монахов и т.д. и т.п.

Автор: olex Дата: 27-04-02 17:38
Террористы, взорвавшие отель в Нетании в пасхальный седер, их подельники, срущие в церкви Рождества - несмненно подонки. Но почему еврейские террористы, взорвавшие "Семирамиду" в христианском Катамоне в Рождество 1947 г, захватившие монастырь Сен-Симон, перестреляв монахинь в канун Пасхи 1948 - герои, "ими гордится страна", их именами названы улицы?

Автор: Нашатырь Абрамович Дата: 28-04-02 15:19
Но почему люди, взорвавшие рейхстаг в Берлине в мае в 1945 г, захватившие детские приюты, перестреляв оборонявшихся детей - герои, "ими гордится страна", их именами названы улицы?

Автор: olex Дата: 28-04-02 17:14
Как всегда, прекрасное сравнение, Нашатырь Абрамович! Звучное, крепкое прямое сравнение, "отступать некуда, позади Иерусалим!" Правда, взорвали не рейхстаг во время съезда, а пустую рейхсканцелярию, и оборонявшиеся дети гибли с фаустпатронами в руках, а не расстреливались после боя. Мародеров и насильников в 1945 расстреливали на месте, а не покрывали, и, тем более, все-таки не объявляли героями. Разница и в том, что Берлину 1945 прямо и непосредственно, в рамках одного исторического события предшествовал Бабий Яр 1941, а христианским Катамону и Семирамиде не предшествовало ничего - хотя, впрочем, Вы можете попытаться притянуть еврейские погромы 20-х гг в Хевроне и Иерусалиме (хотя даже за это арабам-мусульманам прямо и непосредственно в те же годы ответили ночными рейдами возмездия и английскими бомбардировками в пропорции не меньше 1:5). Разница и в том, что еще в 1943 г. союзники решили судьбу Германии, подобрав в своих закромах лояльных себе немцев (от Вальтера Ульбрихта до Марлен Дитрих), в 1945 привезли с собой в обозе новые готовые лояльные правительства -администрации, и уже в 1949 эти правительства худо-бедно начали достаточно самостоятельную деятельность. Аннексировав часть территории Германии, на остальной территории не началась ползучая аннексия - строительство поселений (хотя земли к востоку от Эльбы - древние земли полабских славян, а центральное германское нагорье - прародина франков).

Автор: ;-P Дата: 28-04-02 18:15
С какой стати мы должны оправдываться? Мы предупреждали, что вернемся и все порушим, задолго до того, как они начали строить. Арабы знали, что строят мечеть на месте Храма, кладбище на месте львиных ворот и т.д., но все это строили. Ну что ж, мои поздравления. Мы вернулись и будем все это рушить. А террористов мы будем мочить. А те, кто на нас посмеет вякнуть, пускай сначала кровь с рыльца смоют. Скоты с двойной моралью.

Автор: olex Дата: 28-04-02 19:07
>>Мы предупреждали, что вернемся и все порушим, задолго до того, как они начали строить. Кто мы? Где предупреждали? Что предупреждали? Что вернетесь и всё порушите еще до того как начнут строить? И бояться ли также жителям Жмеринки вашего возвращения?

Автор: Zai Gisund Дата: 29-04-02 09:29
Вы выбрали исключительно подходящее время и место для такой наболевшей проблемы, как взаимоотношение евреев с христианами. Христианская церковь служит на сей момент приютом для 200 убийц, а просвещенный мир беспокоится только, чтоб именно израильские солдаты не нанесли ей вреда. Мародерство и захват заложников палестинскими арабами этот мир (включая Вас, olex) не волнует. Не знаю, чем встречали монахи бандитов, но ни один из христианских деятелей не потребовал от бандитов выбираться из этой церкви. Где осуждение мародерства? Ау, господин olex, Вы же так любите копаться в архивах, найдите мне одного. Стены церкви оберегают убийц, и кого из христиан это трогает? "Палестинцы разграбили христианскую церковь в восточном Иерусалиме Как сообщает иерусалимская полиция, минувшей ночью воры проникли в православную греческую церковь, расположенную в восточной части Иерусалима. Из храма вынесены 44 ценных иконы и другие предметы церковной утвари. Начато расследование. Полиция подозревает в причастности к краже арабов, жителей восточного Иерусалима. Информация уточняется." МИГньюс. Сейчас христианский мир завалит арабов гневными осуждениями, да? А, они верно ждут, пока уточнится информация.

Автор: olex Дата: 29-04-02 12:28
>>Стены церкви оберегают убийц, и кого из христиан это трогает? Да, есть такой принцип в христианстве. Хорош он или плох - тема другой, скорее теологической дискуссии. От себя добавлю, что даже в Древнем Израиле были города-убежища для убийц (правда, назвавших себя неумышленными) >>Палестинцы разграбили христианскую церковь в восточном Иерусалиме А если татары ограбили церковь в Казани, то правильно осудить всех татар во главе с Ментимиром Шаймиевым?

Автор: ugu Дата: 29-04-02 12:35
Ну Вас, Zai .. Вы бы еще любимый аргумент Нашатыря Абрамовича вспомнили и вступились за свободу сексуально-эксплуатируемых ишаков. Ежу понятно, что с палесов взятки гладки и с ними никто, в том числе и христиане ссориться не хотят. Что они могут ? - Не допустить захоронения, чтоб потом толпы паломников к мученикам не потянулись и окончательно всё не изгадили. И говорить ( в данном случае - угрожать, выражать недовольство) могут только нам. В надежде, что это сработает и храм сохранят. Позиция однозначно сучья. Об этом уже говорено - переговорено.. И всё же из двух зол выбирают меньшее. А с воровством Арафат отмажется, не ходи к гадалке. Если уже не приказал, чтоб заловили. Даром что ли все службы отстаивает ? Только кадилом еще не машет. А будет на пользу и это сделает. Я другого не понимаю. Нам союзники нужны или где ? А тут такой подходящий случай обрести поддержку в мире, а наши, как обычно, ушами хлопают. Олекс, Вы сейчас, похоже, тоже отмазками заговорили. Дескать, право на убежище - часть христианства и потому может быть предметом теологических диспутов. Эдак с намеком, что вторгаемся в куда не следует. Фигню говорить изволите, Олекс. Убежище предоставляют, а не захватывают. Или Вы хотите сказать, что святые отцы добровольно покрывают бандитов ? Объяснитесь, пожалуйста.

Автор: olex Дата: 29-04-02 13:27
В отношении захвата или предоставления убежища - к сожалению, это не принципиально. Это дом Божий, а не клуб священников. Если Б-г сподобил, что они укрылись в его храме, такова, видимо, его воля. В принципе, эту точку зрения конечно же, можно оспорить. Но так мы всё-таки уже углубляемся в теологический диспут.

Автор: Zai Gisund Дата: 29-04-02 13:58
>>> Ежу понятно, что с палесов взятки гладки и с ними никто, в том числе и христиане ссориться не хотят. Еще раз доказывает, что наш Ёж - чрезвычайно умное животное, не каждый его уровня интеллекта достигает. И я про то говорю - жыдам морали почитать - куда приятнее. >>> Да, есть такой принцип в христианстве. Хорош он или плох - тема другой, скорее теологической дискуссии. Эти 200 убийц, они там в монахи постриглись? Крещение приняли? А что теологи говорят про взятие заложников? А про мародеров? Это все в том же месте, в то же время.

Автор: olex Дата: 29-04-02 14:02
С формальной точки зрения палестинцы искали убежище в церкви от реального преследования и они его нашли. Если сравнивать захват монастыря Сен-Симон в 1948, то тогда бойцы Пальмаха никем не преследовались, и убежища там для себя не искали. Поджог баптистской церкви в Рехавии в 1985 ( и все прочее) - несомненно, тот же промысел Божий. Но, во-первых, промысел помогает человеку высветить свое отношение к Добру и Злу. Смотрите сами, что из двух есть ремонт храма (поджог храма, захват храма, взрыв в гостинице и т.д.). Во-вторых, церковь в Рехавии относится к протестантской конфессии. Отношение протестантов к своей церкви несколько иное - в самом деле, для них это, скорее, клуб прихожан J

Автор: ;-P Дата: 29-04-02 14:14
Давайте уж если говорить о серьезных вещах, то конкретно. Кто расстрелял монахинь? Кто назвал улицу его фамилией? Кто назвал его героем и за что? Откуда информация?.. > >Кто мы? Где предупреждали? Что предупреждали? Евреи предупреждали, что вернутся в Эрец Исраэль и будут рушить чужие культовые сооружения. В Торе есть на этот счет заповедь и предсказание. Все это знали, и христиане и мусульмане. Они строили здесь свои сооружения в уверенности, что евреи не вернутся. Некоторые сооружения построены даже специально в пику евреям. Возможно, какая-то часть религиозных направлений будет признана союзными, но остальное будет нещадно рушиться. И мы не обязаны оправдываться за то, что наша религия не подходит под их нормы. То же мы можем сказать об их религиях.

Автор: olex Дата: 29-04-02 15:04
О монастыре Сен-Симон. Информация из книг Ури Мильштейна "Рабин. История мифа" и "История войны за независимость". Право-сионистский израильский историк. Пардон за цитаты (ссылок в сети уже не нашел). Автор приводит воспоминания участников событий (29-30 апреля 1948). Привожу весь абзац практически без купюр. Хаим Винклер , командир авангардного отделения Ронена (рота Бен-Пората, {батальон Табенкина - olex}): "Взорвали дверь в монастырь. В самом монастыре не было боя. У входа нас встретили две молодые женщины. Они сказали, что в монастыре нет мужчин, но мы нашли нескольких. Они не были солдатами." Женщины-монахини занялись ранеными. Йекутель Шор: "Они промывали и перевязывали раны. Они были потом убиты. Я полагаю, что кто-то застрелил их". Йосеф Яхалом: "Нижняя часть тела одной из женщин была оголена. Очередь прошила его в районе таза и бедер. Это было жуткое зрелище крови, мяса и половых органов. Я натянул ей платье, чтобы прикрыть этот ужас. Они лежали у входа в главный зал монастыря. Никто не убрал их в течение всего дня боя. Мы только перепрыгивали через их тела". Дов Дорон пришел в монастырь на следующий день в составе батальона "Мория": "У входа в монастырь лежали две убитые женщины. Пальмахники сказали мне, что это бл-ди". Конец цитаты. Конкретно нажавший на курок, разумеется не известен. Но ответственность несут командиры, бывшие на месте - Ронен, Бен-Порат, Банер, Табенкин (Рабина, как всегда, на месте не было). Я думаю, эти имена и улицы с такими названиями вам известны? Продолжая в том же духе, дайте и Вы мне ссылку на место в Торе, где >>Евреи предупреждали, что вернутся в ЭИ и будут рушить чужие культовые сооружения. В Торе есть на этот счет заповедь и предсказание.

Автор: ;-P Дата: 29-04-02 15:26
>> Я полагаю, что кто-то застрелил их Обвинения в убийстве принято доказывать. >> дайте и Вы мне ссылку на место в Торе 5(Второзаконие/ Дварим).12.2 5(Второзаконие/ Дварим).30.4

Автор: ugu Дата: 29-04-02 15:34
Бросьте, ;-P . Вы не на суде присяжных. Факт, что монастырь штурмовали. И что монахинь убили. А то, что государство не нашло возможным хотя бы принести извинения, чести не делает.

Автор: ;-P Дата: 29-04-02 16:04
> >Вы не на суде присяжных. А где я? На суде Линча? >> А то, что государство не нашло возможным хотя бы принести извинения, чести не делает. Да не ищу я чести государству. Я просто хочу ТОЧНО знать, кто несет ответственность. Удобная позиция, однако. Есть рассказ о трупах, значит есть убийца - израильтянин. Убийца не известен, значит виноваты командиры. Именами командиров назвали улицы, значит виновата вся страна. И иди доказывай, что ты не верблюд. Ну и на контрасте. Был погром, террор, геноцид - кто виноват? Так, отдельные преступные элементы. В каждом народе такие есть, что делать.

Автор: ugu Дата: 29-04-02 16:19
Вот в том-то и дело, что не надо оправдываться. Спокойствие. Еще никто и никогда не строил страну и не воевал в белых перчатках. И вполне возможны отдельные случаи. Олекс очевидно догадывается, что улицы называют на за санкционированный расстрел мирных жителей, не представлявших никакой угрозы. Мирные жители, как мы знаем сегодня, бывают разные. Но. Государство могло и должно было принести извинения, раз уж такое случилось. Да и сейчас не поздно.

Автор: olex Дата: 29-04-02 17:45
>>Евреи предупреждали, что вернутся в ЭИ и будут рушить чужие культовые сооружения: 5.12.2, 5.30.4 Что написано в Торе (Втор.(5), 12:2) "Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах и на холмах, и под всяким тенистым деревом." Т.е., во-первых, здесь предупреждает Г-дь, а не Евреи (или вы утверждаете, что Тора написана евреями?). Во-вторых, речь идет о язычниках, а не о мусульманах и христианах, поклоняющихся, по сути, тому же единому Б-гу Израиля. Далее - (Втор.(5), 30:4) Где здесь о "рушении чужих культовых сооружений?". Смотрим фрагмент целиком (Втор., 30:2-8). "И обратишься ты к Г-ду Б-гу твоему и послушаешь гласа Его, как Я заповедую тебе сегодня, ты и сыны твои от всего сердца твоего и от всей души твоей, Тогда Г-дь Б-г твой возвратит пленных твоих и умилосердится над тобою, и опять соберет тебя от всех народов, между которыми рассеет тебя Г-дь Б-г твой Хотя бы ты был рассеян до края неба, и оттуда соберет тебя Г-дь Б-г твой, и оттуда возмет тебя. И приведет тебя Г-дь Б-г твой в землю, которую владели отцы твои, и получишь ее во владение, и облагодетельствует тебя и размножит тебя более отцов твоих; И обрежет Г-дь Б-г сердце твое и сердце потомства твоего от всего сердца твоего, чтобы ты любил Г-да Б-га твоего от всего сердца твоего и от всей души твоей, дабы жить тебе; Тогда Г-дь Б-г твой все проклятия сии обратит на врагов твоих и ненавидящих тебя, которые гнали тебя, А ты обратишься и будешь слушать гласа Г-да и исполнять все заповеди его, которые заповедую тебе сегодня;"
;-Р, вы обратились уже? слушаете глас Г-да своего и исполняете все заповеди его? И сердце ваше уже обрезано? Или у вас Тора такая - здесь читаю, здесь не читаю, а сюда я селедку заворачивал?

Автор: ;-P Дата: 30-04-02 08:52
>> Государство могло и должно было принести извинения, раз уж такое случилось. Сначала надо за резню в Дженине извиниться. Но вот вопрос. Кто должен извиняться за замешивание крови в мацу? Государство, или раввинат?

Автор: olex Дата: 30-04-02 13:44
;-Р - вроде как ушли от ответов, да? а то пяткой в грудь себе били, мы, мол, и офигевать можем, у нас, мол, в Торе все такое написано... Н.А. - речь (у меня, по меньшей мере) шла не о том, что счас кто-то кому-то чего-то должен (извиниться, покаяться, пустить комиссию ООН в Дженин и пр.), а о том, что упреки в "двойной морали", "двойной сущности" и пр. - бессмысленны, т.к. легко могут быть брошены в любую сторону. Ну и к тому, что надо думать об ответственности, в том смысле, что "посеешь ветер - пожнешь бурю", "не плюй в колодец: вылетит - не поймаешь", и пр. моралитэ.

Автор: Алтея Дата: 30-04-02 13:52
Олекс, моралитэ - это прекрасно. Но может, посмотреть на результаты? Что мы имеем сейчас, в 2002 году? А имеем мы вот что: В Иерусалиме есть представительства всех христианских общин, мормонские там университеты, баптистские женские общества, - да что хотите. Все спокойно ходят молиться куда хотят. Кроме евреев, которым нельзя на Храмовую гору. Или на могилу Йосефа. Может, стоит говорить о том, что происходит здесь и сейчас, а насчет "там и тогда" - потом? Когда оголтелые уроды в куфиях перестанут осквернять святыни - как наши, так и христианские? И тогда будет время разобраться в истории и попросить прощения, если надо.

Автор: ;-Р Дата: 30-04-02 13:55
>> вроде как ушли от ответов, да? А что, были какие-то вопросы? Ах да, извиняюсь. >> вы обратились уже? слушаете глас Г-да своего и исполняете все заповеди его? Да. >> И сердце ваше уже обрезано? Чего только не придумают в синодальном переводе. >> Или у вас Тора такая - здесь читаю, здесь не читаю, а сюда я селедку заворачивал? Нет.

Автор: Нашатырь Абрамович Дата: 30-04-02 14:01
Олех - вся проблема в масштабах и сравнениях... Двое убитых монахов 50 лет назад? 2-е убитых месяц назад наблюдателей ООН в Хевроне? Мальчик Ад-Дура попавший в сердце боя длящегося 30 часов и девочка Даниэлла убитая в своей постели? Согласитесь, что есть разница... Или нет? А Олекс?

Автор: olex Дата: 30-04-02 15:25
Алтея, Н.А. не все так просто. Просто именно названные два случая показались мне зеркальными по отношению к взрыву в гостинице в Нетании и захвату монастыря. Далее, о Храмовой горе. Во-первых, евреям на Храмовую гору нельзя и по ортодоксальным иудейским канонам, во-вторых, конечно, запрет - это нарушение в том числе и мусульманских канонов, т.к. евреям разрешается (как иудаизмом, так и исламом) молиться (и посещать) мусульманские святые места (кроме нек-рых в Мекке и Медине). В-третьих, я в сопровождении двух евреев был на Храмовой горе последний раз чуть более года назад (и до этого вместе с евреями был как под Куполом, так и в мечети Аль-Акса), а когда пытались подняться туда несколько месяцев назад, то нас не пустил именно израильский полицейский. То же самое, кстати, и в отношении могилы Иосифа в Шхеме. И разница, конечно, есть - здесь число больше, там меньше (вон, у меня почти под окнами миролюбцы из постоянного пикета "Шалом Ахшав" почти как футбольный счет ведут: 456-1465 на сегодняшнее утро), где с особой жестокостью, где как бы случайно, здесь мальчик, там девочка. Но, согласитесь, отличия больше количественные, нежели качественные. За многие десятилетия конфликта в принципе мало такого, что делали б арабы, но не делали евреи, и наоборот. Вот у меня к вам такой вопрос - если бы, представим, палестинские арабы после 1967 года все разом превратились в тихих и незлобливых аборигенов, типа мордвы или чувашей, изменилась ли бы в принципе политика Израиля по отношению к ним? Не аннексировались ли бы их земли, не строились ли бы поселения, стали бы они гражданами Израиля?
;-P, если вы персонально исполняете все 613 заповедей, лично вами можно гордиться. Но, как мне помнится, вы писали "мы" от лица всех евреев, а не от себя лично? И обращение Г-да "обратиться и слушать Глас и исполнять все заповеди" относится не только лично к вам, а ко всему Израилю?

Автор: Алтея Дата: 30-04-02 15:54
>>"Но, согласитесь, отличия больше количественные, нежели качественные. За многие десятилетия конфликта в принципе мало такого, что делали б арабы, но не делали евреи" - ого!!! Вот это да! В частности, евреи только тем и занимаются, что взрывают арабские дискотеки, нападают на арабские суверенные государства, например, на Египет или Сирию - только так, еврейские снайперы прицельно бьют по палестинским детям... Меня изумляет, что кто-то еще может в принципе сравнивать террор и антитеррористическую операцию. Это непонимание уже не головой, а спинным мозгом - чем отличаются нападения на мирных жителей, в том числе детей, от зачистки в террористических лагерях, которые для вида названы "лагерями беженцев". Дело не в масштабах, а в подходе. Ну надо же. Я и не думала, что такие вопросы может задать человек, живущий в Иерусалиме. >>"Вот у меня к вам такой вопрос - если бы, представим, палестинские арабы после 1967 года все разом превратились в тихих и незлобливых аборигенов, типа мордвы или чувашей, изменилась ли бы в принципе политика Израиля по отношению к ним?" - вообще-то условное наклонение тут вряд ли приемлемо. Какие "их" земли? Где "их"? По какому закону "их"? Сначала надо выяснить это, а потом уже спрашивать. Далее: если бы их тут было по отношению к нам столько же, сколько в России чувашей, их бы никто не заметил даже.

Автор: olex Дата: 30-04-02 17:21
Алтея, все, увы, было, и разбомбленные школы, и бочки со взрывчаткой и гвоздями у Дамасских ворот, и поджоги кинотеатров в Каире, и расстрелы у стенки женщин и детей в стиле варшавского гетто. Но я не хочу здесь упрекать или обвинять. Какие их земли? Земли, на которых они жили (живут), жили их предки, предки их предков и так далее. Арабы, в отличие от евреев, так уж исторически сложилось, гораздо более привязаны к конкретной земле, своей родиной, как правило, в первую очередь они считают именно какую-нибудь Кафр-Хрензнаюйа, а не, скажем, окрестности Хеврона и тем более Палестину. Так исторически сложилось, что для еврея, как правило, даже переезд из России в Канаду - эпизод в жизни, далее он может сравнительно легко переехать в Израиль или Америку. Для традиционного араба переезд из своей Кафр-Хрензнаюйа в соседнюю Хирбет-Кусса трудновообразим. Это не в плане оправдания террора и средневековой дикости, а для "посмотреть по-другому". Можно, конечно, и не смотреть. Можно и вообще не думать.

Автор: Бабаясин Дата: 30-04-02 17:28
Олекс, но ведь была и массовая эмиграция (или кочевье - выберите тот термин, который вам больше по душе) арабов в Палестину в конце 19 - начале 20 веков. Была и есть по сей день не то, чтобы вражда, а неприязнь (хотя бывают и стычки) между арабами, жившими здесь со времен Саллах А-Дина и пришлыми. Есть эмиграция арабов в Европу и Америку (и не только христиан, мусульман тоже) и в сопредельные государства. Из одной только Саудовской Аравии их 2 млн (если память мне не изменяет) вышвырнули в 1991 и из Кувейта еще 300 тыс - за то, что Саддама поддержали. Видимо, могут эти ребята при желании свою немыслимую любовь к земле преодолеть? Или они вовсе НЕ СЧИТАЮТ ЭТУ ЗЕМЛЮ СВОЕЙ? С чего бы Азми Бишара плакался, что их в Сирию не пускают и клялся в верности Асаду? Может быть, они до сих пор о покинутом Дамаске тоскуют? так давайте с Асадом торговаться - есть около Дамаска земля. принадлежащая еврейскому агентству, есть бабки, которые мы им можем дать на акклиматизацию и карманные расходы. Может, это более конструктивный выход?

Автор: Алтея Дата: 30-04-02 17:38
>>"Арабы, в отличие от евреев, так уж исторически сложилось гораздо более привязаны к конкретной земле" - конечно. Бедуины, например. А евреи по всему миру шляются, потому что кочевники по натуре. С чего вы взяли, что для еврея переезд в Канаду проще, чем для араба - в соседнюю деревню? Вы что, еврей? откуда вы знаете? Что за бредовый аргумент - кому легче переехать? Насчет насилия тоже. Какие расстрелы женщин и детей у стенки? Вы хоть с одним деревенским арабом разговаривали? Не пропагандистом из университета, а этим, из Кафр-хрензнаеткто? Так они израильтян боялись, но не за расстрелы, которые якобы мы тут практиковали, а за то, что перины вспорют, бардак устроят, могут и по морде, могут и на сутки без воды запереть. Да. От этого до расстрелов и разбомбленных школ - как до Луны. А если они в этой школе, прикрывая детскими учебниками, взрывчатку хранят? Тогда что - не бомбить, пусть взрывают? Вот прямо сейчас террористы в Хевроне спрятались в больнице. Что, по-вашему надо делать?

Автор: Zai Gisund Дата: 30-04-02 17:40
Ну спасибо. Я тут типа накакал, а вы можете не убирать, я вас не заставляю. Типа вы тут геноцид устраиваете, ну да ладно, могу замять, если вести себя будете тихо, "по-умному".

Автор: olex Дата: 30-04-02 17:48
Официальные цифры по арабской миграции в правобережную Палестину я уже не раз давал на Ленте.ко.ил (исключительно из израильских или сохнутовских источников) - грубо - не более пятой части арабов в 1948 были такие мигранты или потомки. Есть, конечно, эмиграция арабов по всему свету, но, мигрируют, как правило, тем или иным способом уже оторванные от своей земли (как, скажем, в вашем примере палесы, вышвырнутые из Саудии и Кувейта - по указанным выше причинам они и их потомки никогда не станут в других арабских странах своими: ср. китайская поговорка: пришелец - до третьего поколения в мальчиках). Вражда есть не то что между старыми и пришлыми в последние сто лет, а между пришлыми во времена Омара и пришлыми при фатимидах. О кочевьях - т.е. о бедуинах - это уже совсем другая история.

Можно, конечно, любую любовь преодолеть; можно в этом и помочь. Но, я боюсь, бабок на это уже нет...

Автор: Бабаясин Дата: 30-04-02 18:43
ОК, если два миллиона палестинцев уже были обитателями Саудовской Аравии, так отчего бы израильскому правительству, нет, лучше американскому, не обратиться к саудитам с просьбой явить миру пример мусульманского милосердия и сострадания и не приютить у себя остальных - в обмен на американские танки и израильские технологии? Пояснить, что тот кто примет палестинцев, станет владыкой арабского мира, ибо получит пропуск в современный мир? Может сработать, а?

Автор: olex Дата: 30-04-02 20:05
Алтея, не путайте феллахов с бедуинами - и те, и те обидятся. Легче - в том смысле, что не отягощены конкретной землей, конкретным участком земли. Вот лично у вас или кого-то у ваших знакомых был участок земли, на к-ром работали вы, ваши родители, родители ваших родителей и т.д.? Поселенцы - много ли из них работают на своей новой земле? Я сам прекрасно понимаю, что сейчас это опасно из-за арабского бандитизма, но согласитесь, много ли среди поселенцев настоящих фермеров? Много ли домов там построено самими поселенцами или хотя бы другими евреями? Стоит ли так бодаться за землю, на которой не работаешь, которая тебя не кормит?

В отношении примеров я не хочу опять втягиваться в дискуссию по источникам фактов, по обстоятельствам и пр. Назвать могу - Кафр Касем, например, 1956 г., судом доказанный расстрел "у стенки" 41 человека, в т.ч. женщин. Египетская школа (с более чем двумя сотнями учеников), уничтоженная ракетой в войну на истощение.

>>перины вспорют, бардак устроят, могут и по морде, могут и на сутки без воды запереть

Просто походите по ближним окрестностям Иерусалима - сколько оставленных, взорванных арабских деревень вокруг? ЦАХАЛ/Хагана там просто перины вспарывали, а в них взрывчатка была и дома сами взрывались? Да, это было сравнительно давно, в 1948, но если евреи помнят свою Катастрофу, то почему арабы не могут помнить свою, хоть и маленькую, деревенскую? Ну конечно, я понимаю, "это были бандитские деревни, там жили бандиты со своими бандитскими козами, бандитскими овцами и бандитскими ослами. Собаки у них тоже были бандитские".

Бабаясину. Повторюсь, даже получив саудовское гражданство палесы останутся там "иногородними" на много поколений вперед. А американские танки и израильские технологии - а нужны они им, саудитам? Деньги и так аллах дал, купить могут что заблагорассудится. Восток - дело такое: сиди тихо, и мимо пронесут твоего врага...

Автор: Алтея Дата: 30-04-02 20:24
>>"Вот лично у вас или кого-то у ваших знакомых был участок земли, на к-ром работали вы, ваши родители, родители ваших родителей и т.д.?" - нет. Потому что семья моей матери из Германии брела в Польшу, из Польши в Сибирь (на минуточку!), а из Сибири - в Малаховку. А у папы - из Испании - в Грецию, оттуда - в Крым, а там уже и Москва недалеко J И ни одно из этих перемещений никто не совершил по собственной воле. Кроме моего перемещения в Израиль. Далее. В Америке 2 процента населения кормят всех - означает ли это, что остальные 98 не связаны с землей? Что за логика?

Ваши примеры. Первый - неоднозначен, но за неимением доказательств обратного и за незнанием причин расстрела не хочу спорить. Египетская школа - ну привет! Вы же сами говорите, что это было во время войны на истощение! Ракетой! Не надо было войну портив нас начинать, и не летели бы наши ракеты в египетские школы, вот и все моралитэ. Кто с мечом к нам придет - получит в орало.

По деревням вокруг Иерусалима я ходила не меньше вашего. И все я это видела. Какие взорванные дома - где жили семьи террористов? А вы не в курсе, что арабы сами бросали свои дома после призыва всяких Сирий и Иорданий, что мол, мы сейчас евреев разгромим и вы вернетесь? А евреев не разгромили, и они не вернулись... Предпочли на полсотни лет застрять в лагерях, ничего не делая, наплевав на собственных детей и терроризируя друг друга и всех вокруг. И дело не в том, что деревни были бандитские, а мы были белые и пушистые. И деревни были разные, и мы были разные. Но почему вам так хочется видеть кающихся евреев, а вот все остальные могут вести себя как угодно - этого я не понимаю. Знаете, врут все, но некоторым стыдно. Вот евреи из стыда и затеяли мирный процесс. И что получили? - сами видите. Так все, хватит, раньше, может, и было стыдно, но теперь уже достаточно. Я так думаю.

Автор: olex Дата: 30-04-02 21:23
В отношение "почвенности". Разумеется, оторванность евреев от земли не от вины, а от беды. Но сравнение с Америкой натянутое. В свое время американцы отнимали у индейцев земли не для того, чтобы там жить (город/поселок много места не требует), а чтобы на ней работать (растить, разводить, добывать и пр.). Да, земли поселенцев не кормят Израиль. Но они кормят палестинцев. Кому, спрашивается, больше нужны эти земли?

О деревнях. Я имею ввиду полностью взорванные деревни - с первого до последнего "бандитского" дома. И даже последнего "бандитского" сарая. Байку о призывах "Сирий и Иорданий" уйти и потом вернуться я, разумеется, много раз сам слышал и долго верил. Реально речь шла о заявлении некого иорданского, если не ошибаюсь, деятеля, что "феллахи, не бойтесь уходить - скоро вернетесь обратно". Вот и всё. Феллахи боялись евреев - боялись оставаться, но и боялись уходить - оставлять имущество. Он и дал им совет. Не думаю, что много кто из феллахов его услышал. Просто подумайте сами - для чего Сирии и Иордании призывать уходить? Напротив, они должны бы рассчитывать на поддержку местного населения... Что, по Галилее должны были пройти 5-ая и 6-ая сирийские танковые армии в составе 3-Галилейского фронта? 2-ая воздушная армия должна была провести массивную бомбардировку? У тех и других броневиков-то (в 1948!) по пальцам пересчитать можно было...

Напротив, были документально подтвержденные случаи, когда израильтяне просили население деревни переместиться, скажем, в Назарет на неделю, но обратно их уже не пускали, объявив их "отсутствующими", а земли, соответственно, или аннексированными, или "закрытой военной зоной". Через суд они добились лишь того, что их признали "присутствующими отсутствующими".

В который раз повторюсь - мне совсем не хочется, чтоб кто-то покаялся. И "вокруг" не все ведут себя "как им хочется". И, может, просто не надо, что б обвинениями в "двойной морали" бросались все направо и налево. Увы, это общий грех...

Автор: Zai Gisund Дата: 01-05-02 09:28
На сайте чеченских террористов кавказ.орг есть раздел "Их нравы". Там перепечатки только из российских источников. Про российских убийц, психопатов, насильников, типа сыночек зарубил топором мамочку, солдат не стерпев издевательств расстрелял полроты и т.д. Мол с кем борцам за свободу Чечни приходится воевать.

А вот теперь представьте, господин olex, что после каждого Вашего поста некто будет помещать перепечатки с упомянутого раздела, намекая, "и кто это тут у нас морализирует?!". Померьте на своей шкуре. Подумайте, как Вы здесь смотритесь.

Автор: olex Дата: 01-05-02 17:00
Вообще-то отклики типа Зай-Гизунда "сам дурак!" всегда пропускаю, но здесь лично меня призывают задуматься об ответственности за всех русских. Мне стыдно за названные факты, но я как-то привык отвечать только за себя, но не за всех русских.

Зай Гизунд, просто подумайте об уместности вашего замечания в русле обсуждения: можно подумать, в России кто-то поощряет и отмывает преступников: типа убил мамочку - ох-ительно, жаль, что тетка с бабкой убежали; над солдатом издевался сержант, - так и надо вологодским! солдат расстрелял полроты - эх, жаль, что не всю! Кто-то оправдывает и восторгается ими? Примерьте свое личное отношение к названным вами фактам и отношение ваших любимых чичиков, нет ли злорадства? Сравните традиционное отношение чичиков к зверствам своих боевиков и отношение в России к преступлениям военных.

Автор: Бабаясин Дата: 01-05-02 23:10
Олекс, алеф - не путайте Ближний Восток с Дальним. Если бы бедуины клана Вахабби сидели и ждали, пока мимо проплывет труп врага, они бы не стали саудовскими прЫнцами.

Бет - если палесы жили в Саудовской Аравии, пусть даже на правах чужаков, так отчего бы им и не повторить этот эксперимент? Евреи из стран Магриба тоже не сразу акклиматизировались в Израиле, но ничего - привыкли. Внуки палесов станут замечательными саудитами. Кстати, наличие денег еще не означает, что вам позволят купить на них все, что угодно. А так бы список расширили - суперкомпьютеры там какие-нибудь...

Гимел - расскажите, как вам удалось разоблачить происки сионистов и узнать, что никто арабов уйти не призывал. Поделитесь, плз, источниками информации.

Автор: olex Дата: 02-05-02 01:28
Цуэрстем. Шейхи именно сидели и ждали. Пришли Лоуренс Аравийский и генерал Алленби и сделали их соответственно принцами Саудовскими. Потом пришли Шелл и Бритиш Петролеум и сделали их очень богатыми принцами Саудовскими.

Цуцвайтем. Честно говоря, я не совсем понял, о чем речь. Надо ли понимать так, что имеющиеся в данный момент в Иудее и Самарии палесы уже побывали беженцами в Саудовской Аравии и вернулись обратно, на Западный берег? Насколько я знаю, легально смогли вернуться совсем немного.

Цудриттем. После ознакомления с достаточным кол-вом источников наиболее взвешенными и объективными показались популярная "О, Иерусалим!" Коллинз и Ланьер (полная версия) и вышеупомянутые опусы Ури Мильштейна. Был бы признателен, если бы и вы могли привести ваши источники, подтверждающие призывы арабских руководителей к населению покидать дома и идти во временную эвакуацию (исключая, разумеется, художественную литературу и журнальную публицистику). Можно, кстати, обратиться и к здравому смыслу.

Автор: Zai Gisund Дата: 02-05-02 11:40
>>> Зай Гизунд, просто подумайте об уместности вашего замечения в русле обсуждения: можно подумать, в России кто-то поощряет и отмывает преступников...

Ага, а в Израиле безусловно поощряют и отмывают преступников?

>>> ... отношение ваших любимых чичиков ...

не надо мне "чичиков" в любимых впихивать. Если Вам не понятно, то я всегда был на стороне России в чеченском конфликте. (Кстати, Израиль - тоже.)

>>> ...отношение ваших любимых чичиков, нет ли злорадства?

Нет, нету у меня злорадства. Когда Вы выискиваете гадости про Израиль, воображая, что боретесь за справедливость, то выглядите в моих (и, как я понял по реакции других участников форума, не только моих) глазах как чеченский сайт, выискивающий гадости про Россию.

Автор: olex Дата: 02-05-02 13:48
Зай-Гизунду. В плане "отмывать - не отмывать". Искренне не хочу углубляться в дискуссию по новейшей истории Израиля, расширять примеры. Просто повторюсь по уже названным случаям.

По событиям в Катамоне (в первую очередь - по мародерству) была сформирована специальная комиссия Гринбойма. Факты мародерства подтвердились. Все фигуранты отделались условными взысканиями.

По событиям в Кфар-Касем проведен суд. Вина доказана. Руководители и участники расстрела приговорены к длительным срокам заключения - до 19 лет. Через 3 года досрочно выпущены на свободу, многие назначены на ответственные должности за границу.

Поджог церкви в Рехавии. Жители квартала организовали кампанию против восстановления церкви, местные власти долгое время манкировали просьбы о разрешении ремонта. Только не надо в продолжение ссылки, что бы сделали арабы. У нас ведь равнение на Запад, не так ли?

Был ли Израиль на стороне России или скажем, Югославии в более сходном случае - неизвестно. Если и был, то как-то в глубине души. Абсолютно никакой официальной позиции не было. Посему рекомендация - пишите токо за себя.

Автор: ЕрблюдЪ Дата: 02-05-02 16:52
Олекс (что за имя еще?) пошли бы вы лесом. Займитесь своими внутренними делами. Мы - это мы, это наши войны, и если кто-то из солдат спиздил утюг, так что? Все должны повеситься от стыда? Русско-советская армия во всех войнах 20го века творила зверства немыслимые, и по сей день творит.

Автор: olex Дата: 02-05-02 23:48
Поведайте, милейший, о немыслимых зверствах русской армии в русско-японскую, в первую мировую войну. О зверствах Красной Армии на Халхин-Голе и на озере Хасан, в финскую кампанию. О немыслимых зверствах Советской Армии, скажем, во время карабахского конфликта, чему ваш покорный слуга был невольным свидетелем?

Автор: shimon 5 Дата: 03-05-02 19:46
Милейший Олех, вы как обычно в своем репертуаре - смесь фактов, полуфактов, слухов и псевдоразоблачений. Но вижу вас задело за живое - победоносную русскую армия осмелились затронуть. Скажите зачем вам примеры Халкин Гола, когда вы прекрасно знаете что творилось в Афгане и творится в Чечне. И вы еще имеете наглость сравнивать действия нашей армии с российскими мясниками. Вам напомнить количества беженцев в Афгане и Чечне или это они от своих убежали? В Афгане потери населения составили 1 млн. человек за 10 лет победоносной кампании, в Чечне осталось 20% прежних жителей. Ювелирная работа русских гуманистов....
(с) Израленд, 2002.

Далее на Макаркина навешали полковника Буданова и чеченскую девушку Эльзу, Печорина, Грушницкого и Беллу. Продолжать дискуссию смысла не имело, тем более что надвигалось новое увлекательное приключение - возвращение на Родину.

Осенью 2002 года из Шанхая вернулись домой Борис и Инна. Одухотворенные Дальним Востоком, они сразу же стали собираться к переезду в Канаду, а квартиру готовить к продаже. Макаркин съехал от них в полупустой шведский хостель в Старом городе. Надо сказать, "Черная Лошадь" даже полупустой (если не сказать - полудохлой) подтверждала свою репутацию весьма бл...дского места. Макаркину, впрочем, было достаточно того, что она была недорогой и вполне чистой. Несколько финансовых афер, в которые он был неразумно втянут сомнительными личностями из Рунета, подорвали его и без того шаткое финансовое благополучие, что послужило дополнительным стимулом к более активному поиску путей возвращения. Тем более, что, судя по передачам российского телевидения, газетам, журналам, рассказам гостей из России и телефонным разговорам, это было уже "другая страна". Это настораживало, так как Сергей помнил такие же разговоры про "совершенно другую страну" в августе 1991-го. То лето он провел в студенческом лагере в Германии, и, разумеется, в дни путча стал "героем недели" для своих немецких друзей. В то время как другие русские студенты и туристы косяками шли в отделения МВД по всей Германии искать политического убежища ("спрыгивать на азюль"), он всю путчевую неделю пропьянствовал в одном пивном садике, хозяин которого выступил спонсором разговорчивого русского студента, новой звезды гессенских печати, радио и телевидения. Между смелыми интервью и тостами "За демократию!", "За Ельцина!", "За нашу и вашу свободу!" Макаркин не заметил окончания московского мятежа. В самом конце августа до Германии дошли послепутчевые выпуски новых российских демократических изданий. Они пучились излияниями про "другую страну" и лучились уверенностью в скором пришествии долгожданного изобилия и процветания на российский суглинок. Приехав немедленно домой, Сергей увидел в своей провинции прежний перестроечный развал и бардак и никакой другой "другости", а в Москве - лишь вопиющее торжество хамской нахрапистости. Возвращение из армии холодным летом 89-го и то принесло больше удивлений актуальными нововведениями: подсобка любимого книжного магазина стала валютным баром, а непьюще-некурящий доходяга Сёма Шестопал - винно-водочным бутлеггером. К повторному разочарованию Макаркин был готов, но отнюдь не стремился.

"В конце октября 2002 года Макаркин навестил места своей "боевой славы" в Герцлии и окрестностях. Особый познавательный интерес вызвало посещение недавно раскопанных возле герцлийского пляжа развалин замка крестоносцев Арсуф, построенного, в свою очередь, на руинах античной Аполлонии. Вечером, несколько рискуя, он зашел в книжный магазин "Золотое перо". Продавщица Нина была на месте. Поболтав о том, о сем, Нина вдруг вспомнила о каком-то конверте, оставленном для него на всякий случай адвокатессой Барской два года назад. В конверте было решение суда, постановление о розыске и копии обосновывающих документов. В постановлении Макаркин увидел спасительный шанс. В его фамилии была пропущена вторая буква - "а". Что вполне объяснимо для израильского делопроизводства, экономящего на всем, даже на гласных. К тому же остаток фамилии писался в английской транскрипции, т.е. без конечной "е": исторически же, со времени первого вкладыша в паспорт для поездки гражданина СССР Сергея Макаркина в соцстрану ГДР, его фамилия писалась в загранпаспортах благородно, по-французски. Таким образом, в деле о мошенничестве фигурировал некий проходимец Мкаркин, почти что Мкртчян, но никак не честный, но слегка заплутавший российский турист Макаркине. Взвесив за минуту все "про" и "контра", Сергей кинулся в ближайшее турагентство покупать билет на Москву. Его могли задержать на границе как просрочившего визу нелегала, промариновать какое-то время в темнице, но в конце концов должны были выпустить.

Накануне долгожданного отъезда Макаркин устроил, по своей давней привычке, "отвальную", придя в гости с двумя пол-литрами и тортом к хорошим иерусалимским знакомым, бывшим ленинградцам. По другой привычке он уклонился от объявления реального повода, ограничившись общим: "вот, деньги за статью получил". Следуя своему совсем уж новому своему обычаю он решил совместить приятное с полезным: Лена, хозяйка, была дипломированной маникюршей, а у Макаркина как назло обломился ноготь во время карабканья по отвесной стене цитадели Арсуфа. Разумеется, какая-то веками дремавшая в древней кладке злобная грибковая зараза воспользовалась своим последним шансом и стала оживать мерзким желтым цветением на любимом мизинце Сергея. Возвращаться домой с таким жеваным мизинцем было бы совсем уж полит-эстетически некорректно.

Но посещение друзей прямо с порога без обиняков перешло в застолье, смело ведомое Леной, и Сергей уже подумывал, где ему теперь придется чинить свой ноготь: в родной ли медакадемии, в Москве ли, или требовать маникюр себе в камеру, если, не приведи Господь, израильская служба безопасности задержит его всерьез и надолго. После третьей рюмки нижегородской "Столичной" Лена громко вздохнула, извлекла блестящие аккуратные маникюрные щипцы, и, крепко взяв Сергея за руку, сказала: "Ну что, теперь посмотрим, что тут у тебя можно сделать". Макаркин взвизгнул и выдернул руку. "Лена, может всё-таки не надо сейчас, как-нибудь потом? - максимально сладким голоском Сергей пытался увещевать целительницу, - Ты всё-таки чуть-чуть выпила, глаз у тебя стал не тот. Я к тебе завтра приду". Лена попыталась снова схватить Сергея за руку. "Глаз стал не тот, конечно. Он стал еще лучше. Ты не бойся, я всё аккуратно сделаю, ты даже не почувствуешь". Сергей уворачивался: "Конечно, лучше. Но завтра - еще лучше". Лена двинулась на Сергея всем корпусом: "Брось, давай лапку сюда". Сергей вскочил из-за стола: "Лена, ты не обижайся, я тебе верю, ты прекрасный специалист. Но я боюсь, и ничего с собой поделать не могу. А вдруг я описаюсь?". Лена встала тоже: "У меня еще никто не описывался". Щипцы в правой руке и одноразовый скальпель в левой блестели, как казалось Макаркину, гестаповским блеском. Такой же блеск он увидел в глазах Елены. Они стали бегать вокруг стола и пропустили два тоста с полноценным разливом по рюмкам. Макаркин предложил компромисс: "Давай, я выпью еще грамм сто пятьдесят для храбрости и анестезии, а ты пропустишь полчасика. И потом сделаешь со мной всё, что хочешь". Лена под давлением супруга согласилась.

Через час расслабленный Макаркин, положив одну руку на передвижной рабочий столик Елены, другой рукой догонял ушедших далеко вперед товарищей по застолью, одновременно доказывая творческую несостоятельность Виктора Шендеровича. Елена колдовала над заскорузлым макаркинским мизинцем. Помимо прочего, она предложила нанести противогрибковый лак на все пальцы. Махнув рюмкой, Макаркин согласился.

Ранним утром Сергей вызвал такси до аэропорта Бен-Гурион. При расчёте таксист как-то странно посмотрел на Сергея. Нормального таксиста во всем мире трудно чем-либо удивить: Сергей провел рукой по щеке - может на ней остался крем для бритья или зубная паста? Рука осталась висеть перед лицом: все ноготки на пальцах обеих рук, не исключая убогонького мизинца, блестели, светились, играли фантастическими оттенками ярко-фиолетового цвета. Макаркин зажмурился и сунул руки обратно в карманы. Галлюцинации? "Паленая" нижегородская "Столичная"? Нет вроде, общее самочувствие хорошее, все органы и системы функционируют нормально, мозг с мозжечком работают штатно. Да и мало ли что может быть на уме у таксиста. Секунд через тридцать Макаркин открыл глаза и осторожно вынул руки. Ногти были естественного розового цвета. От сердца отлегло. Но буквально на глазах ногти стали обратно приобретать интенсивный фиолетовый цвет с перламутровым оттенком. Возникли мысли о потустороннем, о зомби и о вампирах. Переходить на ту сторону добра и зла не хотелось. Поэкспериментировав еще полудюжину раз с засовыванием и извлечением рук из карманов Сергей сделал таки правильный вывод: "Светочувствительный лак. Ленкины проделки". Идти с такими нонконформистскими руками на проверку службы безопасности аэропорта в его положении решительно невозможно: пидорасы мало где вызывают доверие правоохранительных органов.

Перегрузив свой хитрый скарб на тележку, Макаркин двинулся в противоположную от здания аэровокзала сторону - туда, где кипела стройка. Там, где по определению должен быть ацетон или какой другой растворитель. Подойдя к забору, из-за которого раздавался шум пилы, он негромко крикнул: "Э, адони!" ("Э, сударь мой!"). Шум стих. Прикинув, что такое хоть и общепринятое, но излишне вежливое обращение с выраженным неместным акцентом может помочь заподозрить в нем учтивого советского шпиона или проарабского европеоида-террориста, замышляющего подбить изможденного молдавского работягу на производственную диверсию, он повторил обращение иначе: "Эй, мужик!". Ему немедленно ответили: "Чо тебе?" "Дай ацетону, брюки испачкал" "Курить есть?" "Нету..." "Х...ево..." Долгая пауза. Наконец, в заборе появилась рука с тряпкой, обильно смоченной какой-то вонючей гадостью. "На, попробуй!" Макаркин старательно стер с ногтей прощальный привет Елены. "Спасибо, товарищ!"

При подходе к главному входу в зал отлета Бен-Гуриона в левый глаз Макаркина влетела мелкая муха. При попытке пресечь второй заход навязчивой твари, несомненно привлеченной необычным запахом, источавшемся от Сергея, он попал себе пальцем в правый глаз. Глаз мигом схватил аромат растворителя и стал истекать душистыми слезами. "Если секьюрити шибко налягут, буду требовать немедленного глазного врача,... зубного и кожного (он вспомнил о зияющем черном дупле в левом нижнем моляре и корявом мизинце). Если откажут, то напомню, что непредоставление медицинской помощи однозначно расценивается мировым сообществом как вопиющая пытка и решительно осуждается. Авось задумаются разорять Мединат Исраэль на лечении моих таких запущенных случаев".

Макаркина посадили в микроавтобус, где, помимо водителя и трех офицеров полиции находилось еще трое задержанных в это утро. Всех вместе их привезли в изолятор временного содержания, впрочем, больше походивший на пансионат. Насколько они смогли рассудить по направлению движения и полузнакомому пейзажу, промелькнувшему за окнами, учреждение располагалось где-то в Бат-Яме, городке неподалеку от аэропорта Бен-Гурион и Тель-Авива. Хотя, как известно, в Израиле всё находится сравнительно недалеко друг от друга.

В комнате, похожей одновременно на больничную палату и тюремную камеру (как палата психиатрической клиники), задержанные быстро заняли койки и, после получасового молчания, приступили к изложению своих невеселых, как правило, дел. "А теперь послушайте мою историю..."

Первым изложил свою ситуацию сорокалетний мужчина в кожаной куртке и спортивном костюме, назвавшийся Симоном Филонеску, румынским рабочим, бывшим инженером-электротехником из Тимишоар. Румынский рабочий, однако, сносно говорил на иврите и по-русски, который, разумеется, моментально стал языком межнационального общения. Симон приехал в Израиль три года назад и был сегодня задержан так же, как Макаркин, при попытке покинуть государство Израиль. Судя по детально проработанному, логичному и последовательному изложению случая, Симон Филонеску адресовал свое повествование предполагаемой полицейской "подсадной утке". При этом он особенно внимательно поглядывал на Макаркина. Макаркин же изложил свой случай в одной фразе: "Приехал, полюбил, всё забыл, остался, разлюбил, уехал. Точнее, попытался, блин, уехать. Работать? Упаси Бог...".

Михаил Стечко, молдаванин двадцати двух лет, был задержан полицией на той самой стройке, где Макаркин добыл свой растворитель для лака. К судьбе своей относился с горечью и обоснованно подозревал, что его сдал "хозяин", привезший его на объект день назад, как раз накануне зарплаты. Неприятность ситуации заключалась в том, что он тоже был готов сдать хозяина (наем нелегалов строго преследуется по закону), но не знал толком ни его имени, ни названия фирмы, так как официально числился работающим в некоем виртуальном бюро по найму. Впрочем, он особенно не расстраивался, так как почти все заработанные до того деньги он уже перевел домой и надеялся вдобавок быть высланным в Молдову на халяву.

Единственный из четырех сокамерников, кто находился в откровенно подавленном состоянии, был Лев, пожилой человек, арестованный в закрытой зоне аэропорта. Ему предъявлялось обвинение в покушении на терроризм. Было очевидно, что трагический душевный настрой Льва был вызван не этим ужасным обвинением, но некими жизненными коллизиями, в конце концов приведшими его на взлетную полосу. Так же, как Анну Каренину на вокзал. Вполне естественно, что утешение стонущего Льва стало на следующие пару часов основным занятием невольных сожителей. История, поведанная Львом, была печальна.

Лев долго и счастливо работал в мелкой кустарной мастерской. У него были жена и сын. Была квартира, за которую он выплачивал ипотечную ссуду банку. В середине 90-х жена перенесла тяжелую форму гепатита, лечилась рекомбинантным альфа-интерфероном, который, как предупреждали врачи, мог вызвать некоторые психические нарушения. Так оно и случилось. У нее стал развиваться маниакально-депрессивный синдром, лечение которого предписанными психиатром таблетками она стала скрытно сочетать с употреблением алкоголя. Врачебная комиссия признала ее нетрудоспособной по психическому заболеванию и назначила пенсию. В 2001 году в рамках борьбы с бюджетным дефицитом пенсию отменили. К этому времени зарплата Льва перестала расти, а выплаты по ссуде, напротив, нарастали снежным комом. Банк, впрочем, любезно предоставлял дополнительные необходимые ссуды. Лев рассчитывал, что сын, достигнув совершеннолетия, пойдет или в армию, или работать, что позволит снизить остроту финансовых проблем. Сын, в свою очередь, считал себя одаренным художником, хотя даже стандартные куб с шаром рисовал карандашом долго, трудно и непохоже. Работать по найму он не мог, так как в большинстве случаев на работе приходиться если не улыбаться, то хотя бы поддерживать дружелюбное выражение лица, чего Дани, разумеется, не мог себе позволить по отношению к "этим мерзким типам, дуракам и лицемерам". На лице Дани прочно застыла маска сурового презрения и недовольства всем этим окружающим его несовершенным миром. В армию он не пошел, объявив себя наркозависимым, что было недалеко от истины, так как у себя в комнате он выращивал в горшочке коноплю, которую, как ни странно, практически не курил, но больше любовался совершенством её форм. Не работая, юноша требовал денег на сигареты, выкуривая полторы пачки в сутки. Днем он спал, а ночью "работал", пытаясь научиться рисовать. Рисовал он, как можно догадаться, ведьм, русалок, чертей и прочую нечисть. Лев много работал, уставал, но зарплата оставалась прежней, так как официально роста цен в стране не было. Продукты питания и коммунальные выплаты дорожали, автомобили и домашние кинотеатры дешевели, и в среднем рост цен, очевидно, стремился к нулю. У Льва возникли проблемы со здоровьем - катаракта и ревматоидный артрит. Однажды Лев перекрыл все дозволенные банковские лимиты, его счета были заморожены, банк рекомендовал готовиться к выселению. Жена сутками пропадала где-то на стороне, жалуясь, что уже пол-года, как Лев к ней не прикасался. Сам Лев объяснял, что не мог трахать вонючую пепельницу, залитую водкой с пивом, у которой вдобавок пахнет от зубов кариесом. Сын вдумчиво созерцал листья конопли и иногда жевал их. Сам Лев тоже плюнул на все и влюбился в гастарбайтершу из Ростовской области. Где он ее нашел и как они встретились - непонятно, но работала она на предприятии общественного питания в аэропорту Бен-Гурион. Она, вероятно, изначально неверно оценила потенциал и положение Льва, а когда оценила и попыталась дать ему поворот, было уже поздно. Она стала для Льва единственным светом в окошке, лучом, как сказал классик свободолюбивой критики, света в темном царстве и надеждой на новую, более счастливую жизнь. Следуя невероятной привязанности, ибо это параноидальное состояние трудно описать как любовь, удрученный долгим манкированием свиданий Лев проник в здание аэровокзала, на кухню столовой персонала. Сцена была бурной. В конце концов, прихватив большую разделочную доску, Лев как-то пробился на летное поле, круша все вокруг. Вокруг попадались в основном трапы и кары, но немного доставалось и проезжающим на взлет лайнерам. Прибежавшей охране Лев оказал достойное сопротивление.

Эта история, прокрученная и прокомментированная в стиле дневного ТВ-ток-шоу ко времени ужина уже в пятый раз (ведущим этого шоу был Мишаня Стечко, проявлявший неподдельный интерес ко всякого рода "случаям"), в конце концов несколько опостылела и стала причиной раздражения и скепсиса господина Филонеску. Надо заметить, что сам Симон Филонеску стал объектом пристального подозрения Макаркина, что он не вполне тот, за кого себя выдает. Так оно и было на самом деле.

Симон Филонеску был урожденным Шимоном Пилонски. Его родители приехали в Израиль из Кишинёва, были одними из основателей киббуца Шавив. Шимон окончил хайфский Технион и сделал неплохую армейскую карьеру. Выйдя в отставку, стал предпринимателем. В угар бума 1999-2000 набрал кредитов, которые не мог вернуть. Капиталы зарыл в горах Лихтенштейна и объявил себя банкротом. Выезд из страны ему, как и Макаркину, закрыли по суду. Он, тем не менее, раздобыл документы на имя гражданина Румынии, гостя государства Израиль. Так же, как и Макаркин он был задержан в аэропорту как просрочивший визу нелегал и так же рассчитывал в самое ближайшее время быть из страны выдворенным.

Итак, господин Филонеску разразился весьма гневной тирадой в адрес продолжающего канючить что-то блюзовое Льва: что "уже хватит, не все так плохо и него бывали ситуации посложней". Что "Израиль, в конце концов, прекрасная страна, в которой живут прекрасные люди, надо только знать, к кому обратиться. Не вешаться же, в конце концов, из-за таких пустяков". На что мсье Лев печально заметил, что был бы не прочь, если бы его кто-то сегодня ночью повесил. Интерес Мишани вызвали два категоричных аспекта этого философского заявления, коими он не преминул поинтересоваться: во-первых, гностически, основано ли это предложение на уверенности в чрезмерных садистских ("Не за злых ли мазуриков ты нас держишь?..") и меркантильных ("за шекель удавить готовых?") наклонностях соседей, и, во-вторых, несколько агностико-скептически, "ты что, мой дольче мотек, смерти не боишься?". "Я устал, я не боюсь смерти. Я не хочу смерти, но я ее не боюсь. Пусть счастливые боятся".

Симон Филонеску удивил нехарактерным для румынских рабочих знанием танахических сюжетов: "Тоже мне, страдалец Ль-Иов, из земли Уц, кебенемати".

Вскоре за Львом приехала специальная полицейская машина и его увезли в неизвестном направлении.

К вечеру выяснилось, что трое оставшихся заключенных - заядлые спорщики. Спорили по любому поводу, от истории государства Израиль и базисных ценностей сионизма до причин образования грозовых облаков и философской сущности искусства. Основными оппонентами были Макаркин и Филонеску, а Мишаня подливал масла в огонь. Его уникальная наивность и напористая любознательность, более характерные для шестилетнего вундеркнабе, нежели для двадцатидвухлетнего штукатура, помноженные на полное собрание всевозможных предрассудков и заблуждений, аккуратно сложенное в его голове, явились неистощимым источником предметов дискуссий. Два человека с университетским образованием, взявшиеся, может быть, излишне смело чистить авгиевы конюшни мишаниного мировоззрения - последствия саботированного, если не сказать сабортированного среднего специального образования, больше, однако, парили друг другу мозги, нежели отмывали мишанины.

К утру следующего дня Симон Филонеску не выдержал, поклявшись больше не вступать ни в какие словопрения с Макаркиным. Макаркин тут же попытался забить с ним пари, что не пройдет и полдня, как слово сие будет нарушено. Симон молча отвернулся к стенке. Макаркин же с Мишаней продолжали. Мишаня считал себя специалистом по национальной гордости "великороманцев" и продолжал упорствовать в этой, на взгляд Сергея, сфере заблуждений. После обеда Миша тоже не выдержал, и выложил Макаркину напрямую: "Тебе что ни скажи - всё что-то не так или всё не так. И доказывать ты начнешь - всё складно, не подкопаешься. А я всё равно знаю, что на самом деле всё не так, как у тебя, а правильно - по-моему, только объяснить не могу"

"Так и хочется снова спросить: что же есть истина?" - Макаркин перекинул воображаемую пурпурную тогу через плечо.

"Истина есть факт, принадлежащий максимально возможному множеству не противоречащих друг другу фактов", - мгновенно донеслось из угла. Свои стартовые пять копеек внес в дискуссию Симон Филонеску. Макаркин задумался: " Складно, твою мать..."

Минут через пять он развёл руками, обращаясь к Филонеску: "Я говорю: волосы Мишани белые, ты говоришь - черные. Кто прав?"

Жгучий брюнет Мишаня мельком глянул на свою челку: не поседел ли он разом от упругих словотрений с Макаркиным?

"Правы, возможно, оба. Но истина одна. Поэтому сначала определимся, одно ли и тоже мы понимаем под словами белое и черное" - Филонеску поддался на провокацию.

"Ну, предположим, одно, если речь идет о поглощении и отражении света"

"Нахон (верно, иврит). Его волосищи больше света поглощают, нежели отражают, причем по всему видимому спектру. Это факт. Это можно технически проверить"

"Моя подружка шатенка, и ее волосы тоже, предположим, больше поглощают, чем отражают, а аборигены зовут ее блондинкой"

"...и в сравнении с ее волосами - его волосы чёрные"

"Ну, вот, сползаем к относительности истины... В сравнении с абсолютно черным телом волосы Мишани просто белые, как простыня после "Тайда""

Мишаня ошарашено смотрел на обоих, словно пациент на консилиум хирургов-отморозков: он обратился к ним с вывихом плеча, а те у его постели не могут договориться, ампутировать ли ногу или вообще менять пол.

"К тому же, - Сергей продолжал, будто что-то вспомнив, - Миша родился светловолосым, а лет через пять поседеет, если дрочить не бросит. Так что по совокупности фактов вернее сказать, что по жизни он беловолосый"

"Это демагогия" - отрезал Симон.

"Это диалектическая логика" - Макаркин поднял указательный палец.

"Дерьмо это ваша истина в последней субстанции" - обиделся Миша.

Симон в сердцах сплюнул, и после этого все долго молчали. Наступил вечер.

Миша потянулся, лежа на кровати, и громко выдохнул, почти простонал: "Серый, Серый, что мне делать: мне тачку классную хочется, хату трехкомнатную, баб красивых регулярно трахать. Это ведь не ахти что, живут же так люди. И я бы должен - руки есть, силища, голова... А ни хрена не получается, опять с бабками, кажись, пролетаю... А мне уже и годков немало - двадцать три скоро"

"В принципе, у меня та же фигня, Мишаня, - ласково присоединился к вселенской скорби тридцатитрехлетний Макаркин, - Что тут скажешь? Можно, конечно, сказать, что надо не сдаваться, надо работать, надо вгрызаться в судьбу зубами... А можно, напротив, попытаться поменять ориентиры, упереться в духовность, так сказать. Тогда не будет тебе хотеться ни тачки, ни квартиры, ни баб с сиськами... Новые, невиданные доселе горизонты откроются тебе, Мишаня, и тебе будет хотеться токо к ним..."

Обоим стало грустно. Филонеску у себя в углу обернулся к ним с ядовитой ухмылкой на сияющей физиономии. Но Макаркин его опередил: "Но не скажу я тебе ничего этого, Мишаня, - Макаркин понизил голос, - Есть, Миша, третий путь"

Миша заинтересовался. Макаркин, взглянув на прислушивающегося Филонеску, продолжал. "Все желания будут исполняться сами собой. Не сразу, конечно, но достаточно скоро. Есть лишь два важных, я бы сказал - критических условия. Первое - надо действительно хотеть и знать чего ты хочешь, а это не так просто, как кажется..."

Филонеску изобразил на лице внезапно появившуюся скуку: мол, знаю я эту бодягу, проминент-психология, бат-зона (руг., иврит), очередное психоложество, но обратно к стенке отворачиваться не стал. Мишаня же обрадовался: "Ну, что-что, а желания у меня конкретные и сильные" - мощной дланью он поправил у себя что-то в паху.

"Но нужно, во-первых, уметь на них сосредоточиться, во-вторых, не надо ничего самому целенаправленно делать для их исполнения, надо верить, что они начнут исполняться сами по себе. Само собой, какие-то усилия нужны для того, чтоб быть готовым к восприятию воплощаемых желаний"

"Ты гонишь, - не поверил Михаил, - так просто не может быть"

"Это не просто. Я бы даже сказал: иногда бывает так, что упаси Бог от выполнения своих желаний. У меня, к примеру, в армии случай был. Служил я после учебки санинструктором в мотострелковом полку в поселке Тоцкое Оренбургской области. Глухомань - туши свет. Степь да степь кругом. И был у меня товарищ, которому от всего этого стало так тоскливо, что пуще всего захотел он домой. Пуще тепла, сна и жорова, что, как известно, у солдата на первом месте. А как домой попадешь? Отпусков для солдат в части почти не было, бежать некуда, разве что в степь к коневодам. А он хотел так, что зубами по ночам скрежетал, хотя я бы не сказал, что служба ему особо в тягость была. Ну и вот, то ли от скрежета зубовного, то ли от тоски стал у него болеть желудок. Отвел я его в медчасть, оттуда в госпиталь".

Сергей вспомнил, как морозным декабрьским утром пятнадцать лет назад он, санинструктор мотострелковой роты, вел колонну из пяти бойцов из полкового медпункта в гарнизонный госпиталь. Алексей Малахов с подозрением на гастрит замыкал колонну. Впереди ковыляли Мамедов, Махмудов, Алиев и Расулов с плохо дифференцируемыми жалобами. Возле КПП танкового полка им повстречался санинструктор 3-ей роты Лесов, ведший колонну из пяти замерзающих знойно-южных рекрутов уже из госпиталя. Встреча джигитов происходила по схеме послематчевого рукопожатия хоккеистов. Разница заключалась в том, что встретившиеся не жали последовательно руки, а продолжительно и прочувственно целовались в плохо выбритые щеки. Рядовой Малахов, санинструкторы, и дежурный по КПП капитан-танкист долго смотрели на затянувшийся обряд не то приветствия, не то предварительных ласк. Двое последних кунаков целовались с особенным удовольствием и взасос. "Ты его еще в попу вые...и" - посоветовал капитан-танкист. Удивительно, как изменились времена. Тогда мужские полноценные поцелуи полузнакомых трезвых людей казались в России странным чужеземным обычаем, диковинно заимствованным лишь украинскими генеральными секретарями и некоторыми деятелями "больших и малых академических театров".

Макаркин продолжал свою историю роковых воплощений желаний. "В госпитале же у бойца нашли пептическую язву кровоточащую, мигом оттяпали пол-желудка и комиссовали. Уезжал домой худой как сучок, но очень жизнерадостный, а через пол-года написал мне из дома: "бля, Серега, совсем мне хреново. И радости был у меня лишь один день, как домой приехал. Теперь я полный инвалид, живу от больницы до аптеки и помру я, видать, скоро". Хотя, насколько знаю, не помер. Но что о нем - у меня тоже свои навязчивые желания тогда проросли, но поскромнее, однако. Надоело и мне как-то изо дня в день на степь смотреть да с сумкой по полям за ротой своей шататься, и стал я всё думать, что служат же люди в больших городах, где есть увольнительные, а там и девушки, и крем-брюле, и синематограф, отчего ж я так скучно в степь попал? Возжелал, короче, на свою голову. Взалкал, так сказать. И тут вдруг свисток, команда, сборы - отправляют нашу роту в город Сызрань на Волгу, где тебе, вроде, и увольнительные, и девушки из общежития стройтреста, и крем-брюле с шоколадной подливкой. Но приписали к нашей роте таких архаровцев, таких головорезов, что упаси Бог. Придурок на придурке. В такие коллизии с ними вляпывался, что свет не мил казался. Такой синематограф устраивали - вспоминать тошно... Однако ж и там мал-помалу всё устроилось... Но попался как-то в Ленинской комнате мне в руки журнал - то ли "Советский воин", то ли "Прапорщик" - а там картинки такие красивые, Кавказ, воины в панамах альпинизмом занимаются... Вот, думаю, это служба, не то что тут, при стройбате, в канализационной гвардии (роту нашу из мотострелковой в строительную переделали, а меня из санинструкторов в сантехники). Возжелал, короче, на свою голову... взалкал, так сказать... И тут снова вдруг свисток, команда, сборы - и на Кавказ, в славный город Степанакерт. А там заваруха карабахская в самом разгаре. Короче, получил и панаму, и альпинизм по полной программе. В такие приключения вляпывался... Что полжелудка - мне там как-то пол х...я разом чуть не оттяпали..."

"Ты словно то кино рассказываешь: там манекенщица известная сатану играла и одному американскому придурку все его желания исполняла. А он, чучело, хотел не её, а какую-то свою маромойку и все время пролетал, хотя по своему желанию кем только не становился" - Мишаня продемонстрировал свое широкое знакомство с Голливудом. Макаркин, вспомнив Лиз Хёрли, непроизвольно облизнулся.

"Да, но самое главное - это второе условие, которое лишит твои желания обратных сторон, тошнотворного последействия, так сказать. Надо быть образованным человеком, Миша. Тогда будешь востребованным и все твои гораздо лучше оформленные желания будут исполняться. Надо уметь не жить, но быть. Савуар этр сэ плюз ампорта, ке савуар вивр, если так тебе понятнее. Ну, грубо говоря, разница такая: если гора не идет к Магомету, значит он не Магомет, а Мамед Алиевич с рынка "Динамо"". Сергей попытался представить: Мишаня Стечко - айн юберменш фон Херр Ницше, но не смог.

"И о каком таком чудотворном образовании ты, Серёжа, говоришь? Религиозном, надо понимать? Читать ТАНАХ и пропитываться мудростью? Или мантры буддийские да сутры индийские?" - не смог удержаться от ехидства Филонеску. Но Серёжа был серьезен.

"Да нет, не только и не сколько. Хотя тот же Соломон в Притчах учит не только Страху Божиему, но и простой житейской мудрости. Я о простом, но систематическом образовании, преимущественно естественнонаучном. Но и языки надо учить, литературу знать и прочее. Хорошо учить и хорошо знать, разумеется. Тогда все будет получаться, в конце концов"

"Так ты что, меня в Кишиневский университет гонишь?" - ужаснулся Мишаня.

"Э пуркуа па, Мишель?" - выразился по-романски Макаркин.

"Пошел ты на х...й, Серёжа!" - выразился по-русски Михаил.

Дальнейшие дни и недели тянущейся неволи летели для Сергея в тихо тлеющих спорах с сокамерниками и дознавателями. Дознаватели выспрашивали полную историю и истинные причины столь длительного пребывания господина Макаркина в государстве Израиль и пытались найти коварный умысел. Макаркин и сам решил поддаться искусу литературного изложения своей в общем-то простой истории. В своем необычном положении он не доверял бумаге, вполне удовлетворяя возникший творческий зуд отложением литературно обработанных воспоминаний на ближней полке тренированной памяти, подальше от собственно реминисценций реальных событий.

Он стал задумчив. Что-то постоянно уносило его мысли дальше, где он снова будет посвящен какому-нибудь искусству, нежданно обретет богатство, пройдет десятки дорог, выйдет к стене и попадет в темницу. Внезапно начнется война и очередной его член будет поврежден и, Бог даст, излечен. Злой ветер будет носить его по свету. Сможет ли он закрепиться хоть где-нибудь, ухватиться и удержаться, или ветер снова и снова будет поднимать его с земли и уносить всё дальше и дальше? Удержит ли его высокая и сильная секвойя? Пахучая акация? Пальма? Или всё та же жухлая трава за той самой деревенской баней, где он стал когда-то мужчиной... И станет когда-то такой же травинкой. Или, скорее, негнущимся упрямым колосом. "Колоском-колосочком". Слово "шибболет" ему всё равно никогда правильно не выговорить.

30 декабря 2002 года Макаркина посадили на рейс Эль Аль 6212 Тель-Авив - Москва. В Москве его никто не встречал.

Где он и чем он занимается сейчас - неизвестно, и предположить невозможно.

* * *

ПОСЛЕСЛОВИЕ

КАК ПИСАЛАСЬ ЭТА КНИГА

Со времени прекращения ежедневной жертвы и поставления мерзости запустения пройдет тысяча двести девяносто дней.
Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трехсот тридцати пяти дней.
А ты иди к твоему концу и успокоишься,
И восстанешь для получения твоего жребия в конце дней.
Даниил 12:11-13.

Идея книги пришла в дни досадных неудач российской сборной по футболу на чемпионате мира в Японии. Ее неуспех был тем более обиден, что ради сомнительного удовольствия видеть его в Израиле я прорыл небольшую траншею через забор к соседям и нелегально подсоединился к их телевизионному кабелю, так как собственное кабельное телевидение было в который раз отключено за неуплату.

Для написания "библеистического исследования" специально ходил по букинистическим лавкам в поисках подходящей темы. Тема свитка Исайи заинтересовала меня в публикации альманаха "Ветус Тестамент" за 1963 год, обнаруженном 3 июля в букинистической лавке на Агриппас, недалеко от рынка Маханей Йеуда. Когда на рынке раздался взрыв, все выбежали из магазина наружу. Я непроизвольно выбежал с журналом, не заплатив. Через две недели незаметно вернул журнал на место.

Последние эпизоды (отъезд и арест), в отличие от большинства других фрагментов, были написаны до того, как соответствующие (аналогичные или подобные) события произошли в моей жизни. Когда пишутся эти строки, а именно 22 декабря 2002 года в 22-00 иерусалимского времени, я и сам не знаю, как и чем закончатся мои реальные странствия и приключения в парадоксальной Стране Кашрута"

Как я надеюсь, наблюдательный читатель обратил внимание, что предыдущие шестьдесят абзацев взяты в кавычки. В них излагаются последние эпизоды составленных Сергеем Макаркиным его израильских приключений. Сочиненных им, как можно было выше увидеть, заранее, еще не в тюрьме. В третьем лице, по-библейски, как Моисей. Сам я, как реальный автор, вполне отдаю себе отчёт, что вышеизложенным я замыкаю "литературную ленту Мёбиуса" из которой мне лично виден лишь один приемлемый выход - разорвать её на месте склейки.

В конце октября 2002 года Сергей Макаркин был вынужден вновь посетить места своей "боевой славы" в Герцлии. Дело в том, что однажды, идя по иерусалимскому променаду Бен-Йеуда и пребывая в своих извечных раздумьях о путях "отхода", он нос к носу столкнулся с похудевшим Йоси Дубновским, финансовым воротилой из Рамат-Авива. Уходить и уворачиваться от назревающего диалога Сергей необходимым не нашел, тем более что сам Йоси был весьма спокойно и конструктивно настроен. Извинения Сергея и предложение как-то разрешить общую неловкую ситуацию он принял ровно. Йоси остро нуждался в деньгах, но отказываться от требования всей суммы в двадцать пять тысяч долларов США сразу не хотел. Сергей остро хотел домой и был вполне готов вернуться в Россию ни с чем, но в его распоряжении было только около десяти тысяч и никаких перспектив на умножение сего капитала в текущих израильских условиях, напоминающих канун дефолта. Дать выпуск Сергею из Израиля под долговую расписку и его честное слово возврата Йоси, разумеется, тоже никак не мог. Сергей же убедительно настаивал, приводя в качестве аргумента тот факт, что он прожил в Израиле инкогнито два года и еще двадцать проживет без проблем, а бедный Йоси так ничего и не получит. Бедный Йоси не соглашался, утверждая, что "жизнь без проблем - твоя проблема, а моя проблема - жизнь с проблемой". Размышляя над сокровенным смыслом этого утверждения, оба немного помолчали. Выпив же по рюмке водки в уличной забегаловке, стали медленно двигаться к компромиссу. Сам компромисс был найден в китайской закусочной как возвращение половины суммы, что Сергей счёл своей победой, но - десять тысяч наличными сразу, и остаток в две с половиной в течение ближайшего месяца, что своим небольшим достижением считал уже Йоси, так как он с этими деньгами давно уже полностью распрощался. Он был доселе уверен, что Макаркин так же давно покинул страну некими тайными верблюжьими тропами, которыми в Израиль из Египта везется "живой товар" - восточноевропейские проститутки, а обратно, избегая порожняка, вывозятся преступники и аферисты.
Причина невероятной сговорчивости Йоси была проста - в макаркинскую программу он вложил деньги не свои, но клиентов, которым в свое время пришлось довольствоваться пространными объяснениями Йоси, весомо подкрепленными демонстрацией забавной программы-фальшивки и строгого судебного решения. Сами клиенты тратили двадцать тысяч долларов в сезон только на сигары.

Через два дня Макаркин неожиданно нашёл работу, которая могла принести ему недостающие две с половиной тысячи и тот партизанский минимум, который был необходим для возвращения домой. Придя в субботу в гости к своим хорошим иерусалимским знакомым, Лене и Леону Школьниковым, он совершенно случайно подключился к решению сложной канализационно-талмудической задачи. Дело в том, что помимо Сергея, в гости была приглашена еще дюжина человек, в основном коллег Леона по работе в ювелирном цехе. Цех изготавливал разнообразную религиозную продукцию. Все приглашенные были активно соблюдающими иудейскую традицию ортодоксами, так что и Лене с Игорем пришлось изобразить свое упорное следование надлежащим предписаниям. Но, как это всегда бывает, в самый неподходящий момент потекла сливная труба унитаза, и хорошо знакомая Макарину субстанция начала свое гнусное просачивание. Осуществить собственноручный ремонт системы ни хозяевам, ни гостям из-за соблюдения шабата было никак невозможно, а также и позвонить в соответствующую службу. Пользоваться унитазом было нельзя, как и не пользоваться им, ибо собрание полутора десятков пьющих и едящих людей всегда предполагает такую необходимость. Оставить в общем-то радушных хозяев также было решительно невозможно как в силу нормальной вежливости, так и в силу того, что и дальнее пешее передвижение, не говоря про моторизованное, было непозволительно: в большинстве гости жили в дальних пригородах Иерусалима и заказали свои "шабатные" арабские такси на довольно позднее время. Хозяева и гости тихо искали достойное решение проблемы, и, несомненно, нашли бы его. Но решение пришло раньше, и причем само. Сознательно избегаю также подходящее слово "спасение", ибо оно вызывает совсем не нужные ассоциации, на которые, тем не менее, можно намекнуть. Оно (решение) пришло в лице Сергея Макаркина, пассивно не соблюдавшего даже христианскую религиозную традицию, более того, былого основателя школьного "Союза Неработающих Атеистов", сборища хихикающих пересмешников, для которых, по словам классной руководительницы Лидии Степановны, "нет ничего святого, и даже Владимир Ульянов-Ленин для них не Ильич, а, почему-то, Лукич".

Похихикав (в глубине души), Макаркин, засучив рукава, взялся за ликвидацию течи и устранение прочих сопряженных с ней санитарно-канализационных непорядков. Через пятнадцать минут работа была сделана, что вызвало общий восторг, так как до этого Макаркина считали лишь русским медиком-теоретиком, непонятно затесавшимся в Израиле и по причине странной придури интересующимся Библией. "НУ, ВСЁ- ТАКИ СТОЛЬКО ВРЕМЕНИ В КРАСНОЙ АРМИИ САНТЕХНИКОМ ОТРАБОТАЛ!" - Сергей с пафосом объяснил свои сантехнические навыки, не называя, впрочем, сколько именно времени, ибо величина в три месяца вряд ли смогла бы более усилить произведенное благоприятное впечатление.

После необходимой обрядовой части встречи шабата все собравшиеся перешли к разговорам о политике. Дискуссии не было, разноречия наблюдались лишь в степени и формах осуждения капитулянтской политики Шарона, что в совокупности можно было назвать критикой старческой болезни левизны в сионизме.

К концу вечера к Макаркину подошел один из гостей, представился Авромом Шулькевичем, и спросил, не заинтересуется ли Макаркин работой сантехником в одном из поселений в Иудее, неподалеку от Иерусалима. "ЧТО ЗА ПОСЕЛЕНИЕ?" - спросил Сергей. "КИРЬЯТ-АРБА".

Кирьят-Арба. Еврейский пригород Хеврона. Или еврейский Хеврон. Четкие дефиниции имеют значение - они сразу выдают "своего" или "чужого". Говоришь "Хоф Маарав" (Западный берег) - ты левак и "омо" (пидор) с тель-авивской улицы Шенкин, торгующий жопой и Родиной. Говоришь "ЙЕША" (ЙЕуда-Шомрон-Аза, Иудея-Самария-Газа) - ты правильный "кли", настоящий патриот, понимающий. Макаркин знал эти тонкости. Он знал также, что поселенцы в Кирьят-Арбе, а всего их несколько сот человек, даже по меркам своих отъявленных товарищей по борьбе числятся в отморозках. От мала до велика ходят с утра до ночи с М-16 наперевес и наводят ужас не только на сто тысяч окрестных арабов, но и на патрули Армии Обороны Израиля.

Сам долговязый подслеповатый Авром Шулькевич напоминал школьного учителя ботаники, но заткнутый без кобуры прямо за пояс австрийский Лугер заставлял, скорее, вспомнить скромных и обаятельных героев Квентина Тарантино. Макаркин заинтересовался.

Шулькевич предлагал работу в общинном доме при синагоге Кирьят-Арбы. На два месяца, до конца Хануки. Он объяснял, что нужен работник широкого профиля, готовый и способный выполнять не только сантехнические, но и, в той или иной степени, столярные, слесарные, плотницкие и садово-парковые работы. По этому признаку плохо подходила узкоспециализированная рабочая сила из Юго-Восточной Азии. Развитие политической ситуации заставляло отказаться и от традиционной ориентации на арабов. Кроме того, речь шла о ненормированном рабочем дне с возможной ночевкой на месте. Что обуславливало уважение к еврейской религиозной традиции. По этой причине отпадало большинство восточно-европейских гастарбайтеров. К тому же условия были в самом деле суровые - палестинскими снайперами простреливалась как сама Кирьят-Арба, так и бронированные автобусы, сообщающиеся между ней и Иерусалимом. "Бог не выдаст, свинья не съест", - подумал Макаркин и, бодрясь, заявил, что такого рода опасности ему по барабану. Он надеялся, что денежное содержание будет достойно перекрывать все его риски. Однако до объявления цены предложения дело сразу не дошло. От объяснения непригодности румынских сантехников Шулькевич перешел к увлеченной декларации основных положений своей теории национального предназначения и кооперации наций, затем долго заочно дискутировал с Хантингтоном и Фукуямой. Макаркин кивал, поддакивал и вставлял точные и грамотные замечания. Но когда Авром Шулькевич развернул дугинскую агитацию, Сергей строго сказал: "СКОЛЬКО ШЕКЕЛЕЙ В ЧАС?" "НЕ ПОНЯЛ?" "Я ТОЖЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, СОГЛАСЕН С ДУГИНЫМ. НО СКОЛЬКО ШЕКЕЛЕЙ БУДЕТЕ ПЛАТИТЬ МНЕ В ЧАС?" "А, ВОТ ТЫ О ЧЕМ... ШЕСТЬ ТЫСЯЧ. В МЕСЯЦ"

Итак, обливаясь в душе самыми горючими слезами, Макаркин привез десять тысяч самых полновесных американских долларов в Герцлию-Питуах, где на маленькой улочке Эцель находился новый, совсем малюсенький офис "Дубновски Интернешнл Кэпитал Консалтинг Лимитед". Йоси переехал сюда из Рамат-Авива. Вероятно поближе к "Аркафе" и "Аль Ха-Маим". Сергей долго сидел в новом офисе Дубновского и вяло и нудно, без огонька, уговаривал того скинуть остаток долга с двух с половиной тысячи долларов до восьми тысяч шекелей. Ибо всеми мыслями он уже был на окраине Хеврона. Насколько там опасно? Справится ли он с работой? Может, стоит, пока не поздно, поискать другую работу? Дубновски, видя, что разговаривать с находящимся в состоянии прострации Сергеем весьма трудно, и, очевидно, боясь, что в таком состоянии Макаркин может уйти совсем далеко, в конце концов согласился на возврат остатка всего в восемь тысяч шахов. Более того, он пообещал начать готовить документы на пересмотр дела прямо сейчас.

Рано утром 1 ноября Сергей оставил у Школьниковых свою большую дорожную сумку, в которой помещалось все его владения, и с небольшим рюкзачком отправился к автобусной остановке возле Львиных ворот, откуда должен был идти автобус в Кирьят-Арбу. На остановке его поджидал Авром Шулькевич. Рядом стояли еще несколько поселенцев, двое из них были с автоматами. Авром представил Сергея. Те отнеслись к новому сотруднику их поселенческого жилищно-коммунального хозяйства несколько настороженно, но вполне дружелюбно.

В общинном центре Кирьят-Арбы Макаркину выделили место в просторной подсобке. Шауль, новый непосредственный начальник Сергея, быстро и деловито ввел его в курс дела. Нужно было срочно, до Хануки, поменять почти всю сантехнику в центре и в гостинице. По мере сил и возможностей довести и без того процветающее садово-парковое хозяйство до идеальной кондиции. Община активно развивала программу приглашения сюда, в Хеврон, на праздники гостей из еврейских общин всего мира, считая это делом исключительной важности, что то вроде - "еврейский праздник в навсегда еврейском Хевроне". Сам Хеврон - один из древнейших городов Ближнего Востока, не всегда был еврейским. Согласно Писанию (а Макаркин, как всегда, сверился с первоисточником), сначала Авраам купил здесь землю у хеттов, когда умерла жена его Сарра.
"И умерла Сарра в Кирьят-Арбе, что ныне Хеврон, в земле Ханаанской. И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать её.
И отшёл Авраам от умершей своей, и говорил сынам Хеттовым, и сказал:
Я у вас пришелец и поселенец; дайте мне в собственность место для гроба между вами, чтобы мне умершую мою схоронить от глаз моих.
Сыны Хетта отвечали Аврааму и сказали ему:
Послушай нас, господин наш; ты князь Божий посреди нас; в лучшем из наших погребальных мест похорони умершую твою; никто из нас не откажет тебе в погребальном месте для погребения умершей твоей"
(Бытие, 23:2-6)

Авраам купил у хеттеянина Ефрена пещеру Махпела и поле вокруг нее за четыреста шекелей серебра. Там же был похоронен и сам он, и сын его Исаак, и внук его Иаков - праотцы еврейского народа, и, соответственно, дядьки народа арабского (Измаил - легендарный предок арабов был, как пишут, старшим сыном Авраама, но оказался лишенцем; имя Авраам арабы читают как Ибрагим). Позже Хеврон стал столицей иудейского княжества. Далее смотри уже не библейское предание, а "Всемирную Историю" Егера. Пещера Махпела с гробами праотцев сохранилась, но буквально до последнего времени (в историческом масштабе, разумеется) евреев к ней не пускали более удачливые до того двоюродные братья. Из милосердия, однако, они дозволяли евреям за большие деньги прикасаться иногда к ее ступеням.

Нынешняя же Кирьят-Арба, основанная вскоре после Шестидневной войны, представлялась куском американской цивилизации, неведомым образом упавшим на захолустный городок Османской империи эпохи третьей и четвертой русско-турецких войн. Собственно, выходцы из Соединенных Штатов составляли наиболее значительную долю её населения. Именно они придавали поселенческому братству определенный дух авантюризма, ковбойства, прерий и лихой, но праведной жизни пионеров Дикого Запада на мексиканской фронтьере. Недаром фланелевая клетчатая рубаха-ковбойка, джинсы и вязаная кипа составляют основу неформальной униформы религиозного сиониста. Также было довольно много выходцев из бывшего Советского Союза. Например, тот же Авром Шулькевич, выехавший из Союза хоть и в детском возрасте, но уже по идейным соображениям. Именно они привносили в общинный быт дух мессианства, ощущение переднего края борьбы со всем вселенским злом, и никак не меньше. И жизнь свою видели, вполне понятно, как бы не на скальной границе с индейцами сиу, но между Подлыми Гончими Псами и Млечно-медовым Путём, на звёздоразделе мирозданий.

Рабочий день Макаркина начинался в восемь утра. В первый месяц он монтировал новую сантехнику, а с началом Хануки и приездом гостей ходил по вызовам, которых, впрочем, было немного, и были чаще связаны с различными дефектами столярного профиля. Кроме того, много приходилось возиться с системой полива совершенно восхитительных роз, на шести клумбах (шесть самых элитных сортов) окружавших синагогу. Макаркин не понимал поначалу, почему его предшественника Шауль, бывший киевлянин, называл гадом ("это монтировал гад", "гад это делал так"). Причем исключительно гадом - никаких личных имен и фамилий, никаких "подлецов", "сволочей" и прочего. При этом никаких вызывающих сознательных нарушений технологий Сергей не видел, а наличие каких-то личных причин для такого обидного прозвища в исключительно дружной и сплоченной общине заподозрить было вообще невозможно. Но потом сообразил, что Гад - это обозначение не токмо безногого аспида, но и, напротив, колена Израилева, пусть и потерянного. Это простое имя, имеющее некоторое хождение в современном Израиле, редко, однако, используется в русскоязычной среде.

Макаркин мог пользоваться весьма дешевой столовой, и, что для него было немаловажно, интернет-центром.

Наблюдая жизнь Кирьят-Арбы, Сергей долго не мог понять, чем занимается большинство её жителей. Работа немногочисленного персонала коммунальных и государственных служб, учащихся и преподавателей ешивы была на виду. Многие же нерегламентированно проводили время в каких-то офисах, куда-то ездили, что-то привозили, но имитация кипучей деятельности была очевидной. Однажды он прямо спросил Аврома Шулькевича, кем он здесь работает. Ни секунды не задумавшись, Авром ответил: "Я РАБОТАЮ ЗДЕСЬ ЕВРЕЕМ" "А ОСТАЛЬНЫЕ?" "БОЛЬШИНСТВО ОСТАЛЬНЫХ - ТОЖЕ".

Много времени у поселенцев отнимало активное противостояние с местными арабами. Они ездили на прочесывание плантаций, устраивали засады на лазутчиков и сами иногда совершали мелкие диверсии. Иногда это напоминало романтику борьбы первых красных пионеров со скаутами. Если бы в руках были рогатки, а не М-16, Калашниковы и кольты.

Обстрелы автобусов и машин поселенцев случались каждую неделю. В сторону самой Кирьят-Арбы палестинцы стреляли в последнее время редко: арабский квартал Абу-Снейна, нависавший над Кирьят-Арбой и служивший излюбленной позицией для снайперов недавно вновь перешёл под контроль Армии Обороны Израиля. Сам квартал был несколько лет назад оставлен жителями из-за непрекращающихся вооруженных столкновений: поселенцы не раз проводили в нем акции возмездия после нападений на них палестинских боевиков, локализующихся, как думали, в Абу-Снейна. Иногда поселенцы проводили, как они говорили, превентивные акции. Одну такую превентивную акцию провел в 1993 году поселенец Барух Голдьштейн, расстрелявший из автомата в мечети над пещерой Махпела несколько десятков арабов. Армия пыталась иногда усмирить и образумить гневливых поселенцев, и их отношения с армией не всегда складывались. Так же не складывались отношения поселенцев и наблюдателей ООН. Макаркин как-то раз разговорился с одним индийским офицером из корпуса наблюдателей. Тот искал кого-то из Совета поселения, но поселенцы разговаривали с ним нехотя, "через губу". Офицер обратился к Макаркину, но Сергей не знал искомого руководителя и сказал, что сам здесь случайно, монтирует сантехнику. "Они вас явно недолюбливают, - Макаркин кивнул в сторону здания Совета поселения, - с чего бы это?" "Они считают, что мы симпатизируем арабам" - индус говорил на своеобразном колониальном английском, похожем на язык метрополии так же, как суржик похож на русский.
"А что, это не так?"
"Не совсем. У нас полный нейтралитет"
"А в глубине души, лично Вы, например?"
"У нас в Индии тоже есть проблемы с мусульманами, в Кашмире, например. У меня там погиб брат (Макаркин тут же вспомнил индийский кинематограф). Но посмотри сам, как живут здесь арабы, и как живут евреи. Араб месяц работает, чтоб заработать столько, сколько здесь одна еврейская семья тратит в неделю на Кока-колу"
"Ну, если они хорошо зарабатывают, они могут себе позволить... к тому же у евреев здесь большие семьи"
"Пожертвования. Они живут на американские пожертвования, ты же сам знаешь"
"Не знаю..."

Заместитель председателя вышел из здания Совета, и индус, пожелав Макаркину удачи, направился к нему.

Поздно вечером со стороны арабского Хеврона послышалась стрельба. Макаркин осторожно выглянул из окна своей подсобки на улицу, и очень удивился, увидев спокойно разгуливающих поселенцев. "РАМАДАН НАЧАЛСЯ" - холодно объяснили они.

Прошла Ханука. Чем хороши еврейские праздники, заметил Макаркин - никогда не страдает сантехника. За полтора месяца работы Шауль выдал ему чек на девять тысяч шекелей. Тысячу он сразу обналичил, а восемь, как обещал, перевел на счет "Дубновски Интернэшнл Капитал Консалтинг Лимитед". Через два дня ему на е-мейл пришли от Йоси копии заявлений о снятии претензий (месячной давности), причем, как ни странно, и со стороны госпожи Барской, а также судебного заключения о пересмотре дела (недельной давности). Выезд домой был свободен. Но Авром попросил поработать еще недельку, до конца разъезда ханукальных гостей. Сергей решил, что неделя ничего не решает, а тысяча лишней не бывает. "А МОЖЕТ, ЕЩЕ МЕСЯЦ-ДРУГОЙ?" "НЕТ, АВРОМ. ХОЧУ НОВЫЙ ГОД ВСТРЕТИТЬ ДОМА" "НО ТЫ ПОДУМАЙ. А ТЫ БЫЛ, КСТАТИ, В МАХПЕЛА?" "НЕТ. А МНЕ РАЗВЕ МОЖНО?" "ЕСЛИ АРАБАМ МОЖНО, ТО ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ? ПОШЛИ СЕГОДНЯ, ПОСМОТРИШЬ, ПОМОЛИШЬСЯ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕШЬ"

Ближе к вечеру, когда солнце село на плоские серые крыши неприятельского арабского Хеврона, десять человек вышли за блок-пост на въезде в Кирьят-Арбу и направились в сторону пещеры Махпела. Впереди шли двое охранников с автоматами. Замыкали шествие Макаркин с Джоелем Фишманом, пожилым американцем из Минессоты. За пояс у Джоеля был заткнут традиционный Лугер. Джоель рассуждал о космосе: в январе туда должен был полететь первый израильский астронавт. Мощеная дорога шла краем пустого арабского квартала, отгороженного невысокой каменной стеной.

Почти одновременно ударили три выстрела. Оба охранника упали. Остальные кинулись врассыпную. Макаркин с Фишманом бросились к стене. Выстрелы продолжались. Макаркин сразу упал, пытаясь всем телом врасти между мостовой и кладкой. Фишман выхватил пистолет и попытался снять его с предохранителя. Пуля пробила его коленку, его самого отбросило к стене, пистолет больно ударил Сергея по голове. Сергей поднял голову, решив, что это граната. Трое поселенцев, отстреливаясь, отбегали в сторону Кирьят-Арбы. Остальные залегли по краям дороги. Кто-то, крича, звал по сотовому телефону помощь, кто-то кричал от боли. Пули выбивали на дороге фонтанчики пыли.

Фишман тихо стонал, полулежа, прислонившись спиной к стене. Сергей медленно подполз к нему и, не подымая своей головы, туго перетянул брючным ремнем его ногу выше колена. "...шбл... шбл...", - шептал Джоель. "Шибболет, шибболет" - вспомнил почему-то Сергей. "Что, Джоель, что? где еще?" - Сергей пытался ощупать Джоеля. "...шэмбл..." - отчетливее сказал Фишман. Шамбала??? Shambles, бойня. В следующую секунду пуля вошла Джоелю в нижнюю челюсть.

Выстрелы вдруг замолкли. Сергей, чуть приподняв голову над ботинком Джоеля, огляделся. Со стороны Кирьят-Арбы к ним бежал взвод автоматчиков. "Слава Богу, все кончилось! - почти до слез обрадовался Макаркин, - да, бля, сходил к праотцам... едва сам к ним не отправился..." Он уже различал большие звезды на погонах командира, без каски бежавшего впереди. Вдруг тот, вскинув руки, упал. Солдаты низко пригнулись, почти присели. Им стреляли в спину. Они открыли ответный огонь. Все выстрелы разом слились в один сплошной гул. "Ёб...ный в рот! На них засада! Всё по уму..." - Сергея передернуло, как от боли. Неведомая сила заставила его вскочить и перепрыгнуть через спасительную ограду. Он упал в широкую щель между крутым каменистым склоном и стеной и сразу же пополз по этой щели к чернеющим впереди кустам. Рядом за стеной вновь градом раздались щелчки пуль по мостовой. Иногда стрельба внезапно чуть стихала и Сергей слышал отдельные возгласы на арабском откуда-то сверху. Он прополз еще дальше вперед вдоль стены. Ему что-то очень мешало за пазухой. Он просунул руку и вынул оттуда пистолет Джоеля. Переложив пистолет за спину, он дополз до угла. Стрельба переместилась куда-то в сторону от роковой дороги. В сумеречном небе низко кружили вертолеты.

Прошло еще около часа. Стрельба не стихала. Сергей не мог понять, что происходит, почему армия никак не может взять верх. Он стал карабкаться дальше вверх по склону, пытаясь выбраться из этого проклятого места. У самой вершины стоял ряд заброшенных полуразрушенных домов. Встав, Сергей вышёл через них в пустой переулок. Переулок вывел его на пустынную улицу. Он огляделся. Справа, метрах в восьмидесяти от него, по обеим сторонам улицы шли израильские солдаты. Он ногами выбивали двери домов, не спеша, дом за домом. Затем, прикрывая друг друга, заходили внутрь. Из нескольких домов раздавались женские вопли. Мужчин от шестнадцати до шестидесяти выводили на улицу, и, скрепив руки за спиной пластиковыми полосками (такими Макаркин крепил флаги стран-участниц соревнований в теннисном центре), сажали на корточки лицом к стене. Уже около двадцати палестинцев внимательно изучали на ней линии-трещины своей судьбы. До солдат оставалось метров пятьдесят. Макаркин поднял руки. Шедший впереди солдат громко приказал ему сесть на колени. Макаркин сел. "ТЕПЕРЬ МЕДЛЕННО ПОДНИМИ КУРТКУ С РУБАШКОЙ, ЧТОБЫ Я ВИДЕЛ ТВОЙ ЖИВОТ" - крикнул солдат. Макаркин вдруг сообразил, что под курткой у него пистолет Фишмана. Он покрылся холодным липким потом. "Всё, это песец. Влип по самые уши". Макаркин лег на асфальт. "ЭЙ, ПРИДУРОК, Я ТЕБЕ СКАЗАЛ НЕ ЛЕЧЬ, А ПОКАЗАТЬ ЖИВОТ". Макаркин медленно, задом, стал заползать обратно в щель переулка, откуда он вышел. Солдат дал очередь поверх головы, но было уже поздно: Макаркин заволок в переулок весь свой длинный корпус, вскочил и побежал, петляя, как всегда.

Пробежав метров двести по кривым улочкам по направлению от вновь разгоревшейся стрельбы, он перешел на шаг и вытащил пистолет. Было уже совсем темно. Он прошел еще около ста метров, когда из-за угла выбежало шесть молодых палестинцев. Они бежали по другой стороне темной улицы. У одного за спиной был автомат. Палестинцы заметили Сергея только поравнявшись с ним. Они остановились и стали удивленно и пристально смотреть на него. "Яуд (еврей, арабск.)??" - наконец спросил носильщик автомата. "Ла, руси (нет, русский, арабск.)" - покачал головой Макаркин. Носильщик потянул руку, собираясь скинуть автомат с плеча. Макаркин взвел затвор. "Бл...дь, трепенется, сука, перестреляю тут же на хер, - обреченно, в общем-то, думал Макаркин, - не верите, суки, что русский? Член, может быть, показать?" Макаркин вспомнил, что свой обрезанный лучше, пожалуй, не показывать: "... еще чего - одному живот покажи, другому хер... хер ему...". Один молодчик что-то из-за спины коротко сказал носильщику. Тот так же коротко ответил, затем что-то длинно скомандовал остальным, и они побежали дальше. Макаркин остался на месте, провожая их взглядом. Его трясло. Неизвестно, что будет, если ему повстречается другая арабская банда. Неизвестно, что будет, если ему повстречаются вновь те же израильские солдаты. Неизвестно, что вообще будет...

Он пошел вперед, через весь темный Хеврон. Город освещался лишь полной луной, звездами и вспышками дальних разрывов. На улицах не было ни души. Через двадцать минут Сергей вышел из города. Он шел на север, в Иерусалим, до которого было около двадцати пяти километров. С зажатым пистолетом в руке он проходил темные и пустынные арабские деревни. Его сопровождала нестихающая канонада. Возле деревни Муаскар Эль-Аруб он повстречал мчащуюся в Хеврон колонну израильской бронетехники, которую ему пришлось полчаса пережидать в придорожной канаве. Еврейские поселения Эльазар и Неве-Даниель он обошел по холмам. Он шел, не останавливаясь, всю ночь. Когда начало светать, он вышел к Вифлеему. Оттуда также доносились звуки войны. Сергей сошёл с дороги метров на сорок в сторону и лёг. В чуть розовеющем небе мерцали звезды. Яркая красноватая звезда светилась прямо над ним. "Марс, еб...ный в рот! Бог войны, мать твою! Это ты, сука, гоняешь меня по горам! По чужим разборкам! П...здец тебе!" - Сергей выстрелил в Марс. Рядом он заметил игриво мигающую звездочку, которая показалась ему голубой: "Венера, бл...дь! Проституток мне подкладываешь... нет бы, что бы... Сдохни!". Сергей выстрелил в Венеру. У края горизонта пытался скрыться плутоватый Меркурий. "От тебя, пидораса, вечные кидалова... получи тоже, пидор!". Два выстрела достались Юпитеру: "Думаешь, буду жить по твоим правилам, козёл? Х...й тебе! И еще раз х...й! Я, блин, устрою вам гибель богов!". Сергею показалось, что Марс ожил, и его пришлось еще раз добивать.

Рассвело. Сергей разобрал пистолет. Корпус он выкинул в одну сторону, затвор - в другую, магазин - в третью. Он двинулся дальше, длинными крюками обходя блок-посты израильской армии. Местами ему пришлось лезть через колючую проволоку, находя в ней лазы. К восьми утра он вышел к киббуцу Рамат-Рахель на окраине Иерусалима. Полдесятого он постучался в дверь Школьниковых. Открыла Лена.

"Лена, я очень устал. Очень, очень устал. Ни о чем не расспрашивай. Уложи, пожалуйста, где-нибудь. И купи билеты на ближайший рейс на Москву". Макаркин протянул Лене весь остаток денег и паспорт.

"Серёжа, Серёжа! Пора, вставай!". Кто-то легонько постучал Макаркина по щеке. Он открыл глаза. Он находился на заднем сиденье автомобиля. Спереди сидели Лена и Леон. Лена, обернувшись, возвращала ему паспорт с вложенным авиабилетом. Леон парковал машину на стоянке возле аэропорта Бен-Гурион. "Ты проспал почти три дня. С перерывами". Сергей протёр глаза. Леон наконец нашёл свободное место. Машина остановилась. Все вышли. Леон вынул большую сумку Макаркина из багажника и перегрузил её на тележку. "Извини, Сергей, дальше проводить не можем. Тебя сейчас битахон ковырять начнет. Нам, сам понимаешь, с ними разговаривать лишний раз тоже незачем. Мы и сами не знаем, что там у тебя в Кирьят-Арбе случилось. Пятнадцать человек погибло. Тебя никто не ищет, но... сам понимаешь. Извини, конечно...". "Ну что вы, какие извинения. Вам спасибо. Вы очень меня выручили. Всего вам доброго" "Счастливого пути".

Я возьму с собой в дорогу
очень мало; то, что много:
Нить заветов на руке,
Книга в пыльном рюкзаке,
И песчинка с краю века... Глаз слезится. Я уехал.

Позади меня осталось
Очень много; то, что малость.
Дом пустой. Закрыты ставни.
Здесь царапина на камне.
Я - песчинка с края века.
Глаз слезится. Я уехал.

Неправда. Его походная Книга Книг осталась в подсобке общинного центра Кирьят-Арбы. Там же осталась и дискета с изложением собственных приключений в Земле Израиля.

Ровно в 8-00 он сел на борт Боинг 737 "Ашдод" авиакомпании Эль-Аль рейс 6212 который в 13-10 мягко приземлился в Шереметьево-2.

"В Москве его никто не встречал. Где он и чем он занимается сейчас - неизвестно, и предположить невозможно".