Мир магии, королевство Тастония.

     Середина лета в двадцать четвертый год правления Гонта те-Малье Турессу

     Замок Турессу, как, впрочем, и многие другие, было местом весьма скучным; особенно, стараниями личных телохранителей короля – ведьмака Тореля и полукровки-оборотня Карины. А посему, когда капитан гарнизона у подъемного моста разыскал скучающих напарников в круглой комнате одной из башен паласа, те согласились составить компанию его бойцам без лишних вопросов.

     Тем более что печаль капитана была на удивление пустяковой: в замковую деревню зачастил разбойник, может даже из рутьеров.

     Спускаясь вниз по дороге вместе с отрядом, Кара и Тор всю дорогу подначивали капитана, что тот вот уже месяц не может выловить одного-единственного чела, так настырно нарушающего мир и покой крестьян.

     О ходоках из деревни Кара, конечно же, знала. Стоя в тени трона монарха, она уже не раз видела мужиков среди просителей. Но то было полтора месяца назад, и сегодняшняя просьба капитана очень удивила и повеселила полукровку.

     Мужчина отшучивался, бойцы отряда сыпали анекдотами; приближаясь к деревне на склоне холма, никто даже и не заметил, что ведьмак неожиданно посерьезнел. Натянув поводья, он ухватил коня Кары под уздцы:

     – Дальше ты идешь одна. А все остальные – возвращаются.

     Полукровка беспокойно посмотрела на напарника, и он пояснил:

     – Парень – перевертыш. Я фонить буду, спугнем.

     Вот и не мог капитан со своими бойцами поймать разбойника: оборотни заведомо быстрее и сильнее человека.

     Кару в деревне знали еще с тех времен, когда она не служила в замке боевой единицей, а была всего лишь дочерью служанки. В селение она в те года спускалась неизменно со своей названной сестрой, белокурой красавицей Теслей. Теперь Кару видели в замковой деревне гораздо реже, и Тес постоянно отчитывалась перед «старожилами», как дела у полукровки.

     И сегодня, спешившись на площади у колодца, Кара тут же попала на глаза сразу пятерым знакомым, обреченная слушать новости и отвечать на бесконечные вопросы...

     Кара не могла отыскать перевертыша, как ведьмак: себе подобных она не чувствовала. И в деревне ей пришлось задержаться. Однако к ночи она уже знала нарушителя спокойствия в лицо.

     Полукровка ожидала какого разбоя этой же ночью, но перевертыш удивил: потолкавшись в поселке до темноты, он быстро ушел в сторону леса. На вторую ночь, раскачиваясь на широкой ветке, Кара уже видела и как парень перевернулся – пумой, быстро скрываясь между деревьями на четырех лапах.

     А еще через несколько дней Кара с Тором держали совет на полпути к крепостным стенам замка.

     – Если он и правда из мирных, справлюсь сама. Но если окажется бойцом...

     Рысак под полукровкой словно волнение хозяйки почуял, занервничал, и Кара погладила животное по шее, успокаивая.

     Ведьмак откинул с глаз золотистые волосы и вздохнул:

     – Он хоть раз обернулся в сталь, уходя?

     – С чего бы?

     – Ну а в деревню он чего приходит все эти дни?

     Кара задумалась, закусив губу.

     – Вот что, Тор, – наконец, заговорила она, – ты сегодня посидишь в домике на окраине. А ночью у нас с тобой свидание в амбаре.

     – В амбаре? – тупо повторил ведьмак.

     – В амбаре, дорогой...

     Жить в деревне Кара не собиралась, и эта ночь будет ее последней в роли шпиона за идиотом из клана пум.

     Парень шмыгнул в постройку амбара точно по часам. Пятью минутами позже там же скрылась фигурка девушки. «Уж лучше бы он поразбойничать опять решил», – пронеслось в голове Кары, пока она вела ведьмака к амбару. В какой-то момент Тор остановился: еще пара шагов, и пума почувствует его.

     По нервам полукровки полоснула магия – ведьмак шагнул в черноту ночи, растворившись в ней.

     Напарники вошли в амбар одновременно. Тор выставил заслон, отсекая звуки в помещении от внешнего мира; тут же запечатал все ходы. Кара уже метнулась на лестницу, на ходу заковываясь в стальную чешую. Истошный женский крик на мгновение оглушил. Когда Тор взлетел по шатким деревянным ступеням, Кара уже вытирала клинок кинжала сеном.

     – Не был он бойцом, – она посмотрела на ведьмака.

     У ног полукровки лежал труп перевертыша, а в кипе сена всхлипывала голая девушка. Хмурясь, Тор подошел к ней, уже коснувшись ее сознания и успокаивая.

     Уже на следующий день капитан гордо насадил голову разбойника на кол, выставив сие украшение на подходе к деревне; где на нее наткнулся совсем другой пума – Морис, вот уже неделю разыскивающий своего младшего брата. Но Морис был бойцом, а мозги у него работали не в пример лучше. И с клыками он на деревню бросаться не спешил. Потолкался среди аборигенов, поспрашивал, что да как... И очень скоро нашлись словоохотливые мужики, друг друга перебивающие, поведавшие, как разбойника вязали «сами телохранители короля».

     – Да здравствует король, – усмехнулся тогда Морис.

     О развлечении брата пума не знал. Да никто в клане не знал. За такие вещи перевертыши своих рвали без суда и следствия. И приди Кара с ведьмаком в горы пум с жалобой, история разбойника повернула бы другой тропкой, а Морис не провел бы в деревне с месяц, слушая байки об отважных телохранителях и окружающих их людях.

     Пройти на территорию замка незамеченным пума не мог, а большого внимания к своей персоне не искал. И осев в деревне, терпеливо ждал.

     Набеги брата Морис, конечно же, понять не мог. Но и расправу, свершенную над ним не кланом, прощать не собирался. Раз господа замковые нелюди слишком зажились человской жизнью, он хотел напомнить им законы древнейших обитателей шарика. А после уже можно будет говорить – на равных.

     Много чего вразумительного о Каре и ведьмаке деревенские сказать не могли, конечно же. Разве что указали на Теслей, часто навещающую поселение: раньше с ней видели нынешнюю телохранительницу. Непринужденный разговор Мориса с белокурой красавицей, нужные вопросы, устроившие пуму ответы – решили судьбу девушки. Впрочем, пума все сделал наверняка, торопиться ему все равно было уже некуда, а ошибиться не хотелось. Вот и подтвердили слова девушки ее глаза в зацепке оборотня, выдавая, насколько она близка к Каре: как сестра...

     И однажды в замковую территорию вкатили тележку с мертвой блондинкой, свалив труп на руки сошедшей с ума от горя матери.

     Тор потом не раз благодарил звезды, что когда разыскали Кару с вестью о Теслей, он был рядом с напарницей. Вместе сбежали по ступеням паласа замка, одновременно ткнулись в безжизненное тело Тес... А потом Тор вскочил на неоседланного рысака вслед Каре.

     Полукровка истерзала всех, кого нашла в замковой деревне. Но крестьяне повторяли лишь, что Теслей покинула поселок несколько часов назад – вполне живой и здоровой. И Тор, обошедший деревню по внешнему кругу, утянул напарницу к отчаянно смердящей голове разбойника на колу: их ждал Морис.

     Опережая реакцию Кары, ведьмак удержал ее.

     На равных нелюди говорили в мороке.

     Зимний лес дышал морозом. Сугробы отливали бриллиантами, ослепляя, а припорошенные снегом ветки норовили зацепиться за одежды охотников, словно хотели задержать их и силой заставить любоваться красотами природы. Хорош лес зимой, чертовски хорош! Особенно на рассвете. Если идти на восток, то даже совершенно лишенному воображения человеку предстанет видение истинного волшебства, когда лучи солнца начинают свой путь по оголенным ветвям, открывая таинственную дверь в новый день.

     Двое охотников в белых, как снег, шкурах медленно продвигались вперед. И одному из них было всего-то десять лет. Но он хмурился, словно его наставник, стараясь не уступать тому в свирепости и серьезности.

     Кара бросила взгляд на мальчугана и не выдержала – прыснула смехом. Михалка, идущий в десяти метрах от нее, был настолько забавен, что охота на зайца грозила перерасти в спасение мира. Мальчик нахмурился еще больше, губы обиженно затряслись. Кара поспешила откашляться, жестами обещая, что больше не сорвется.

     Заяц поднялся, как и всегда, совершенно неожиданно и шустро. Кара вскинула было арбалет, но тут же вспомнила, что обещала эту добычу Михе, и застыла, ведя уши косого.

     – Уйдет, – прошептала, – Миха, он уйдет! – уже крикнула.

     Ухнула стрела, вторая. Заяц заложил причудливый вираж на снегу и скрылся. Михалка перезаряжал арбалет.

     – Ну что же, пошли по следам, – опустила оружие Кара, так и не выстрелив.

     Насупившись, мальчуган двинулся первым. Кара потрепала его меховую шапку, ободряя. У всех были первые добычи...

     Бегство из Аубердинии затягивалось вот уже на пять лет. И из похода под флагом «доставить, вылечить и вернуть» плавно переросло в жизнь между мирами. Сермуш месяц вел напряженную борьбу с отцом, объясняя, почему младшему королевичу никак нельзя возвращаться в замок. Король сопротивлялся. И лишь визит кошки во дворец положил конец дипломатическим спорам.

     – Или его высочество остается жить в моем мире и обучается, чтобы вернуться к своему народу сильным правителем, или мы возвращаем его сейчас, и через месяц от замка останутся руины. Ведьмак разбужен.

     Вот только условий Неополь еще не слышал. Тем более от оборотней. Когда гнев короля отгремел, Кара спокойно и в красках рассказала, что такое бесконтрольный разбуженный ведьмак, твердо пообещав Неополю, что успеет укрыть в своем мире всех дорогих ей людей, пока Франциск уничтожает всё вокруг. Король сдался.

     Выйдя из тронной, Кара поколебалась. Очень большим было желание заглянуть к сыщику. Дурб отговорил только взглядом, уведя ее. В Балью вернулись в тот же день – от греха подальше.

     Михалка присел над следами, зачем-то потрогал их рукой. Кара не мешала – мальчику очень хотелось быть сейчас суровым охотником. Она знала, что косой затаился в новом укрытии, он не снимется, если они не подойдут близко. Хоть до следующего утра топай – их добыча дождется.

     Поместье пришлось достраивать. И тут уже размялся Тор, с восторгом используя данную необходимость в обучающих целях Франциска. Выдворив придворного архитектора вон, он поставил перед королевичем задачу: должно быть сделано быстро и добротно.

     – Ты проектировщика воспитываешь или ведьмака? – спросил его Сермуш, наблюдая за магическими потугами младшего брата.

     Тор утянул его в сторону от небрежно отброшенного Франциском камня:

     – Даже по воде гуляющий мастерить не гнушался, – широко улыбнулся Тор.

     Добротно получилось раза с третьего и только с помощью Тора. В новые комнаты люди ступали осторожно и крестясь, каждую секунду ожидая, что потолок обрушится, а каменные стены сложатся, словно карточный домик. Как первые отстроенные.

     Когда заяц поднялся снова, Михалка вскинул арбалет значительно быстрее. Обе стрелы ушли в снег. Кара покачала головой. Мальчуган нахмурился.

     – Может, я? – тихо спросила женщина.

     Михалка мотнул головой. Упрямства ему было не занимать.

     Они ушли от поля уже достаточно далеко, чтобы начинать подумывать вернуться. Эдак за зайцем можно действительно до ночи бродить. Почуяв неумелого охотника, тот откровенно издевался над ними. И у Кары руки чесались самой подстрелить наглеца. Но слово есть слово. В крайнем случае, убедит пацана, что это была его стрела. Как-нибудь.

     Движение справа она уловила поздно. Зверь подобрался так тихо, что ее ухо не уловило ни шороха. А мозг запоздало завопил, что на такое способны только оборотни...

     – Миха, нет!!

     Мальчик вскинул взведенный арбалет и выпустил сразу две стрелы. Кара отбросила свое оружие, сгребла пацаненка и бросилась в сугроб. Стальная туша пролетела над ними, не ожидая подвоха. Кара подняла голову: на нее смотрели горящие глаза волка-перевертыша. Нападать он не спешил.

     Осторожно поднявшись, кошка начала отходить от Михалки в сторону, полностью завладев вниманием оборотня. Не их это лес, что же он тут делает-то. Достав кинжалы, Кара медленно положила их на снег.

     – Я тебя не трогаю, – тихо проговорила кошка. – И ты нас не трогаешь.

     Волк перевернулся и уселся в сугробе.

     – Да и я вас не трогал, пока в меня стрелы не пустили, – насмешливо сказал пришелец.

     Кара расслабилась.

     – Меня Курт послал, – продолжал мужчина. – Я шел в поместье, а тут вы. Дай, думаю, поздороваюсь...

     Кошка подобрала клинки, умостив их обратно в ножны. За шкирку подняла Михалку, на всякий случай завела за себя.

     – Зачем Курт послал? – спросила она перевертыша.

     – Жарко в этих краях будет скоро, – поднялся волк. – Пум в горах прижали. Пока идут... переговоры. Но если люди начнут наглеть, сама понимаешь, пумочки в долгу не останутся. А когда с гор спустятся... Балья на их пути, в общем.

     Кара хмурилась. Пумочки – это серьезно. Перевертыши вообще серьезный народ.

     – Я загляну сегодня.

     – Не напрягайся, – улыбнулся волк. – Курт сам придет. Предупреди своих, чтобы не дергались. Бывай, пацан, – отсалютовал он Михалке.

     Перевернувшись, с места взял разгон и вскоре скрылся.

     – Охота окончена, Миха, – протянула кошка.

     Сермуш выцепил взглядом солдатика, свистнул, подзывая. Принесенные гонцом вести очень не радовали взор королевича. Он вернулся с Аубердинии неделю назад и надеялся на спокойствие еще хотя бы столько же. И вот опять...

     – Ее высочество разыщи, – бросил он солдатику, снова перечитывая листок.

     – Серм, учения? – завладел его вниманием Дурб.

     Коранету утвердительно кивнул.

     Их пребывание в этом мире породило очень много проблем бытового характера. В частности, как проводить теперь учения летунов. Не проводить вообще – немыслимо. Наземные-то войска обязаны постоянно поддерживаться в форме, а уж воздушные... Вопрос, поднимать ли в небо единорогов, которых этот мир не знает, мучил Сермуша не долго: поднимать! К чертям тонкие душонки местных, ему отряд в боеготовности держать надо.

     – Ваше высочество, – мялся солдатик.

     – Ты еще здесь? – улыбнулся Сермуш.

     – Невозможно «разыскать», ваше высочество. Они на охоте.

     Один раз Кару разыскали в лесу. Вместо спугнутой дичи она чуть не подстрелила посланного за ней человека. В поместье кошка вернулась тогда злая, как черт, а тот солдат с месяц не показывался ей на глаза.

     – Сколько людей с ней? – посерьезнел Сермуш.

     – Только Михалка.

     Дурб усмехнулся.

     – Ладно, Серм, они скоро вернутся. Она не пойдет далеко с Михой.

     Коранету рукой прогнал солдатика, вздохнув.

     – Господа летуны! В небо!

     Две сотни мечников, один конный эскадрон наземных и один – воздушных. У Тора с Франциском был очень напряженный месяц, когда пришла весть о размещении войск на землях Бальи. Но иначе Неополь не соглашался. Выторговали, считай. За всех этих солдат отвечали свои капитаны. Сермуш лишь изредка бывал на их учениях, в основном оставался недоволен, как и прежде. Своих же двенадцать загонял до седьмого пота – как и всегда.

     Когда два всадника минули ворота, Миха уже во все глаза смотрел в небо. Учебные бои летунов – нет ничего более захватывающего и неизменно опасного. Кара покачала головой. Сейчас и свистеть бесполезно – в лязге стали, на высоте, ее никто не услышит. К тому же, они в стороне.

     К ней подбежал солдатик, доложил о недавнем желании Сермуша разыскать ее. Кара коротко кивнула и улыбнулась Ларисе, вышедшей навстречу сыну.

     – Принимай своего охотника.

     Разыскать ее? Что там еще случилось...

     Сермуш краем глаза заметил движение на земле. Он специально отвел отряд не далеко, чтобы не пропустить возвращение Кары. Подав знак Дурбу продолжать, начал спускаться.

     Кара сбросила меха в руки дворецкого и поднялась на второй этаж. Вечером придет Курт. И принесет очень плохие подробности очень плохих новостей. После смерти короля стычки с пумами обострились. Ведь это же пума тогда убил своего короля... А что, было бы лучше, если бы все знали, что убила она? Усевшись в окне своей комнаты, женщина задумалась.

     Идти к пумам и каяться? Поставить под удар Балью. Идти к пумам и помочь? Поставить под удар Балью: Сермуш подтянет за ней все войско, да еще и с Аубердинии выпишет остатки. Начнется представление мир против пум плюс Бальи. Куда ни кинь...

     – Я искал тебя.

     – Мне доложили. Что случилось?

     – Король очень плох.

     – А ты должен сидеть около него до последнего вздоха?

     Когда неделю назад Сермуш покидал замок, отец был не в лучшем состоянии. Но он болел уже с год. Лекарь обещал, что болезнь остановилась. Но не бог же он. Очень осторожно советовал готовиться к коронации.

     – Я должен туда съездить.

     Кара кивнула. Должен – езжай.

     – Погоди, – встрепенулась кошка. – Что значит – плох?

     Сермуш улыбнулся:

     – Долго до тебя доходит. Что-то случилось?

     Он развернул жену на подоконнике, заставив смотреть на себя. Пять лет относительного спокойствия и «пакта о ненападении»: кошка жила в основном в своем мире волей случая, лишь изредка появляясь в Сомонии на церемониях, торжествах и иже с ними. Это Сермуш метался между двумя мирами, загоняя коней и единорогов. Он до чертей устал так жить, но другого выхода просто не видел.

     Кара соскочила с подоконника, воюя с застежками на камзоле мужа.

     – Погоди, погоди, погоди, – тот пытался остановить ее. – Что случилось?

     Не победив застежки, Кара разорвала узлы.

     Курт шел этой дорогой уже не первый – и очень надеялся, что не последний – раз. Опасаться и пугать было некого, так что бронь он не одевал. Морозный воздух сбивал шерсть на морде, слезил глаза и обжигал глотку холодом. И Курт радовался, как щенок, порой ныряя в сугробы – он любил зиму. Показавшееся поместье заставило волка собраться, отряхнуться от снега и пойти уже шагом.

     Вожак был частым посетителем Бальи. Но люди остаются людьми, и отличать мирного перевертыша от опасного так и не научились. Для них они все звери. Нарвавшись пару раз на «грубость», Курт махнул рукой и решил, что для всех лучше, если он будет миновать ворота человеком. Тем более что несколько сотен единиц из регулярных войск были очень убедительным аргументом.

     Тор подхватил кувшин, когда тот уже почти коснулся пола.

     – Франки, я тебя предупреждал, что вино – это святое?

     – Богохульник, – насупился королевич.

     Тор вел по воздуху кувшин, до краев наполненный вином, очень аккуратно и с предельной концентрацией.

     – У каждого свой бог, малыш. Так, давай еще раз...

     И запнулся. Напрягся и Франциск.

     – Опять этот развратник пожаловал, – беззлобно констатировал Тор.

     Миновав ворота, Курт не спеша потопал к дому. Торопиться некуда – не радостные новости он принес. Тор и Франциск уже «поздоровались» с ним, значит, его ждут.

     – Ты, кажется, забыла мне что-то сказать, – протянул Сермуш, когда Тор жахнул по их двери, оповещая о прибытии Курта.

     – Он хотел прийти только вечером, – поморщилась Кара, подцепляя одежду с пола.

     – Живой есть кто? – зарычал Курт с порога, оглушая дворецкого.

     – Тебе вина или обедать останешься? – спросила с лестницы Кара.

     – Почему никто никогда не предлагает девственниц!

     – Потому что твоими стараниями их уже не осталось.

     ...Чем дольше говорил волк, тем больше хмурился Сермуш. Он стоял у окна, наблюдая за учениями своего отряда – те все еще болтались в морозном небе, сейчас отрабатывали отражение нападения пеших. Пешими были деревянные куклы в сугробах.

     – По последним новостям, пумы исчерпали лимит своего терпения, – говорил Курт. – Если люди сунутся к ним еще раз, кошки пустят в ход клыки. А потом спустятся с гор.

     – Предлагаешь укрепиться и выкинуть белый флаг? – спросила кошка.

     – Предлагаю покинуть Балью как можно скорее, – уточнил Курт.

     – Ты же понимаешь, что это невозможно, – подал голос Сермуш.

     – Ты когда-нибудь видел стаю из двух сотен очень злых перевертышей?

     Кара нервно вздохнула, взъерошила волосы. Отвести пум от Бальи не просто невозможно – нереально. У них всего лишь четыре сотни людей, два ведьмака да она, волк-полукровка.

     – А откуда такая осведомленность, Курт? – спросила она вожака.

     Волк опустил голову. Кара прищурилась.

     – Они к тебе за помощью пришли?

     – Я не могу не помочь им, Кара. Мы все свои.

     – А я – чужая? Вы же здесь камня на камне не оставите, Курт. Пройдешься по моим людям?

     Тор вздохнул, Сермуш посмотрел на волка. Не ему сейчас говорить.

     – Я постараюсь отвести их от Бальи, – очень тихо сказал Курт.

     Но это означает очень большой крюк.

     – Мы можем открыть дорогу, – предложил Сермуш. – Я отведу войска, Балья будет просто набором камней. Пумы смогут пересечь мои земли.

     Кара бросила на него быстрый взгляд. Он отведет войска, чтобы пумы смогли спокойно перегрызть несколько деревенских отрядов, а по пути зацепить и женщин с детьми. Сермуш готов благословить перевертышей на убийства, чтобы те не тронули Балью с его людьми. Война есть война.

     – Их вожак достойный воин, – сипло сказал волк. – Он поймет доводы рассудка. Может сработать.

     – Шент был из их стаи? – спросила Кара.

     Курт утвердительно кивнул. Глупый вопрос – клан пум в королевстве один.

     – Серм, а ты как спать будешь, когда пумы пройдут в деревни? – обратилась она к мужу.

     – Спокойно, – ответил тот, – зная, что мои люди и моя семья в безопасности.

     – Достойный сын своего отца.

     Сермуш бросил на жену уничтожающий взгляд.

     – Что ты мне предлагаешь, Кара? Встать на защиту не моих людей и положить здесь свою армию, чтобы пумы перебили всех в Балье, а потом на десерт закусили теми, кто их и задирает?

     В дверях замаячил Дурб, и Сермуш кивком головы разрешил тому присоединиться.

     – Когда они планируют спускаться? – спросил королевич волка.

     – А вот это неведомо, – пожал тот плечами. – Все зависит от людей сейчас. Пумы дали последнее предупреждение, снова предлагая забыть конфликт миром. Они потеряли своего, люди потеряли своего. В расчете. Дальнейшие действия зависят от людей.

     Кара снова нервно вздохнула. Вот и навестила папочку.

     Пять лет напряжения и мелких стычек все-таки выросли в затяжной конфликт. Обе стороны пока не пустили кровь, но все шло именно к финальному столкновению. Пумы говорили дело: вольные воины их клана не под ответственностью клана. Шент сам нанялся служить людям, выбрав свой путь. Не шутом, чай, нанимался, мог и погибнуть. И пумы не пошли бы рвать людей за него. Да, собственно, и не пошли. Это люди разыскали клан пум и выдвинули обвинение: ваш убил короля.

     – Знаешь, Серм, – очень тихо сказала Кара. – А я вот не смогу спать спокойно.

     Она надеялась, что побушуют и успокоятся. Но конфликт только набирал обороты. Пумы не могли поменять места: сбеги они, и вяло текущие стычки тут же обернутся войной. Да и риск для них был, собственно, минимален: человек оборотню не ровня.

     Сермуш буравил жену глазами.

     – Желаешь пойти к людям и поведать, что было, умирая за пум?

     Кара отвела глаза. Это еще очень большой вопрос, кто умрет и как.

     Дурб поднял бровь, и Тор коротко изложил ему суть проблемы. Летун присвистнул.

     – Намечается война, наконец-то? – усмехнулся. – А то застоялись мы...

     – Не будет никакой войны! – рявкнул Сермуш, и улыбка Дурба тут же сползла с его лица. – Я не поставлю своих людей под удар только потому, что у моей жены мозг вышибло!

     Кара сорвалась с места и выскочила из дома. Сермуш въехал кулаком в стену.

     – Это ты молодец, королевич, – покачал головой Тор. – Теперь она сама себя распнет и придет в деревню.

     Сермуш сделал неопределенный жест в сторону ведьмака и вышел вслед за Карой.

     – Я у вас переночую, пожалуй, – протянул Курт. – Здесь веселее, чем в землянке нынче.

     – Ну да, и служаночки бегают, – подцепил его ведьмак.

     Кара выскочила в сумерки и наткнулась на летунов. Те расступились, коротко поклонившись. Не обратив на них внимания, быстрым шагом прошла в стойла единорогов. Не улетать и не сбегать она собиралась, просто хотела одиночества и желательно под крышей: снова повалил снег.

     Единороги заволновались, и Кара остановилась на секунду, успокаиваясь. Они чувствовали злость оборотня, и им это не нравилось.

     – Кара, послушай, – Сермуш уже давно знал, где ее искать.

     – У тебя отец умирает, высочество. Ты должен быть в Сомонии завтра.

     Перехватив кошку, королевич резко развернул ее. На него смотрели зеленые глаза полукровки.

     – И меня порвешь? – тихо спросил он.

     Кара вернула человеческий облик.

     – Я не могу остаться в стороне, Серм.

     Стучаться в ее рассудок бесполезно.

     – Я распоряжусь пригнать рутьеров как можно быстрее, – сдался Сермуш. – Но своих из регулярной отведу.

     – Вот только этого сброда и не хватало, – усмехнулась кошка. – Серм, не глупи, не будет никакой войны. Потому что если война начнется, пумы не насытятся двумя отрядами горячих голов. Они полкоролевства выгрызут. И Курт мало что сможет сделать, чтобы остановить их. Против них он не пойдет – своих положит зазря, помочь – поможет, но даже если волки не пойдут дальше двух деревень, пумы уже не остановятся.

     Сермуш медленно расхаживал перед женой, пытаясь понять принцип войны оборотней.

     – Я могу попробовать остановить это безумие, – закончила Кара.

     – Какой ценой, – прошипел Сермуш.

     – Я дальше двух деревень не пойду, – улыбнулась женщина.

     – Ты с ума сошла! Откуда вообще это безумие, Кара! С чего ты так печься начала о людях, которые первые готовы тебя на костре сжечь!

     Он просто ушам своим не верил. Эти люди никогда не примут полукровку, никогда ей не помогут и не встанут ни под ее флаг, ни чтобы защитить ее. Волки из ее стаи скорее приютят и защитят, чем люди!

     – Знаешь, что происходит с оборотнем, если его оглушить? – спросила Кара, поглаживая морду белоснежного. – Он тут же обернется человеком. Мы все люди, Серм. Только мы не все это помним.

     – Не отпущу я тебя одну никуда...

     Кара достала яблоко из мехов, скормила единорогу.

     – Укрепи Балью, Серм. И молю тебя, как угодно, каким хочешь словами, но убеди своих людей не нападать ни на одного перевертыша, что бы ни случилось. Один выпад в сторону оборотня – и от твоей армии одни латы останутся.

     Кара нашла Курта на кухне. Всё правильно: еда и женщины. Примостившись на табурете, подперев голову руками, волк наблюдал за работой поварят и особенно пристально – за двумя девушками, клинья под которых подбивал каждый раз, когда посещал Балью.

     – Все вон, – тихо скомандовала кошка.

     – Ты мне отдых портишь, – потянулся Курт.

     – Курт, могу я просить тебя об услуге, ответить на которую вряд ли когда смогу?

     Она уселась на стол напротив волка. Мужчина посмотрел на нее с неподдельным интересом.

     – Ты, никак, волчонком решила обзавестись? – наконец, усмехнулся он.

     – Волчат я без тебя наделаю, – Кара осталась серьезной. – А вот твоих бойцов тут приютила бы с удовольствием.

     Пару секунд Курт осмысливал ее слова, а потом расхохотался. Кара терпеливо ждала, когда приступ смеха закончится.

     – Здесь четыре десятка солдат, кошка. И ты предлагаешь мне привести сотню волков?

     – Да.

     Курт резко перестал смеяться.

     – Говори.

     План Кары не блистал изяществом. Волкам отводилась роль охранников. Кошка даже не заикалась о выпаде против пум, тем более что Курт уже обещал им свою помощь. Но и оставлять Балью беззащитной она боялась. Пока что время играет за них: люди медлят, значит, у нее еще есть время хотя бы попытаться свести конфликт на нет. Но если ее талантов не хватит... Уводить людей из Бальи некуда. Разве что на Аубердинию. А это и вовсе хуже смерти сейчас. Сермуш не блефовал: войска и брата с семьей Фаррину, также живущих с ними в «ссылке», он может отвести. Но в условиях зимних холодов такое решение не самое привлекательное. Да и не верит Кара в такие гарантии, не верит, что пумы хотя бы на обратном пути не цепанут кого.

     – Кошка, я уже согласен с твоим мужем: у тебя мозг вышибло. Ты хочешь завершить пятилетний конфликт одним визитом? – усмехнулся Курт.

     – Я не человек и не оборотень. Как между небом и землей болтаюсь. Может, получится.

     – А если не получится – сама же их и вырежешь, – продолжал веселиться волк. – Не ляжешь ты умирать за людей, которые не ведают, что творят.

     – Лучше их вырежу тогда я, чем пумы спустятся с гор и пройдутся по Балье, – согласилась Кара.

     – А еще говорят, что женщины милосердны, – фыркнул Курт.

     – Я прочту молитву над каждым убитым.

     Курт задумался. Привести в поместье Бальи волков? У них очень спокойная стая, за здорово живешь никого никогда не рвут. Но напряжение от близкого присутствия людей будет немыслимое.

     – Мне Тор нужен в помощь, – сказал он, наконец. – Чтобы лишних неприятностей не возникло.

     Тор... Кошка совсем позабыла о ведьмаке.

     Оборотни и ведьмы как-то не особо любят друг друга. Все понимают, что они в одной лодке. Но сила мышц и сила разума очень настороженны друг на друга издревле. Открыто воевать не спешат, силы чаще оказываются равны. Но и любви между ними большой нет. И единственное, что их отличает от челов – во время опасности оборотни и ведьмы сплачивают ряды.

     – Ну вот и поговори с ним, – соскочила со стола Кара.

     Сермуш закончил диктовать послание, пробежал глазами, удовлетворенно кивнул и разрешил запечатать лист. Секретарь смачно опустил на воск печать королевича. Гонец ускачет на Аубердинию в ночь. Сермуш не долго думал, что делать: ехать в Сомонию или остаться в Балье. Конечно же, второе! Если уж его жена собралась воевать с челами и пумами, он и на собственные похороны не приедет, но останется с ней. Ох, не вовремя ты решил богу душу отдать, папа. Если король дотянет до финала местного конфликта, он, как благочестивый сын, усядется около его кровати и будет держать отца за руку хоть месяц подряд. Но сейчас королевич останется в Балье.

     Пропустив ее высочество в низком поклоне, гонец шмыгнул вон из дома, но Кара остановила его:

     – Далеко на ночь глядя?

     – Срочное поручение его высочества, – снова упал на колено юноша.

     Кара распахнула дверь кабинета Сермуша, кивком головы выгоняя секретаря мужа.

     – Кара, я еще не закончил диктовать, – в темное время суток королевич неизменно пользовался глазами секретаря, свои ему нужны в небе зоркими.

     Секретарь замер. Кошка придала ему ускорение и закрыла дверь.

     – Ты же не остаешься здесь, высочество.

     Сермуш подошел к жене, провел рукой по ее волосам.

     – Я остаюсь со своей семьей и своими людьми, Кара. А отец может умереть и попозже.

     Он притянул женщину к себе и понял, что на сегодня работа закончится, если она сейчас не покинет кабинет. Стол за его спиной такой большой...

     – Или ты уже не рада мужу рядом?

     В ее планы не входило рисковать его жизнью.

     – Цинично, – прошептала она, прижимаясь к Сермушу, ее глаза блеснули в огнях свеч.

     Королевич поцеловал ее руку, прижал к щеке, а потом увлек за собой из комнаты:

     – Пойдем, я хочу кое-что напомнить тебе...

     Белоснежный единорог взвился в небо без разгона, унося в ночное небо Сермуша и Кару. Кошка глубоко вдохнула и тут же начала чихать: мороз пробрался в нос. Коранету спрятал ее лицо у себя на груди. Высоко поднимать животное он не стал: и единорога застудит, и жене неуютно будет.

     – Послушай меня, кошка, – зашептал он ей на ухо. – Во всей этой суете и жизни на два дома у нас все меньше и меньше времени друг для друга, – единорог плавно скользил по воздуху, ловя потоки, уходя в сторону леса. – Я не могу быть с тобой каждый день и каждый час, Кара, но я не хочу, чтобы мы воспринимали друг друга как единицу войска во время опасности.

     – А я не хочу, чтобы ты оставался со мной только во время опасности, – ее голос цепанул воздух, получше любого ведьмака заряжая.

     Сермуш дернул уздечку, и единорог заходил на месте.

     – Кара, загляни мне в глаза, и ты увидишь, сколько времени я хочу оставаться рядом с тобой. А потом ответь сама себе, мог ли я уехать в Сомонию сейчас.

     Кара потупилась. Она не цепляла мужа взглядом, сама с собой играя в игру «я тебе доверяю». И сейчас не собиралась. Если ее предаст Сермуш, тогда и вовсе некому доверять во всех этих чертовых мирах.

     – Я не могу рисковать тобой, Серм, – очень тихо проговорила кошка. – Этот мир живет по законам, каких ты не знаешь.

     – Значит, ты мне расскажешь.

     Кара бросила на него быстрый взгляд и опять отвела глаза. Ну и как объяснить ему, что одна она выживет в предстоящем походе вернее, чем они вдвоем?

     – Я не уеду, Кара, и тебя одну я никуда не отпущу. Как не отпускал никогда. Ты – помнишь?

     Кошка прикрыла глаза: не убедить, не достучаться. Значит, повести за собой в поход, который лишь с малой долей вероятности закончится для них благополучно. Не та это ситуация, когда нужно страховочное плечо.

     – Я помню всё, Серм, – прошептала. – А еще я помню, что летом в небе теплее.

     Улыбнувшись, королевич тронул уздечку и пустил единорога танцевать в небе. Не отпустит он Кару сейчас, пока та не отвлечется от всего этого земного дерьма хотя бы на несколько минут.

     Дурб выловил в воздухе кубок с вином, и Тор протестующе заворчал. Курт заржал в голос.

     – Вредно тебе столько пить, – наставительно сказал летун.

     – Мне вредно быть трезвым, – огрызнулся ведьмак. – Ваш Франки меня в гроб загоняет своими познаниями. Нагнали сюда... армию учителей...

     – А ты хочешь, чтобы будущий король был невежей? – хмыкнул Дурб, отпивая вина.

     – Он сам всё узнает со временем. Невежи – это все вы, если думаете, что ведьмак не может освоить науки сам.

     – То-то я смотрю ты такой умный, – прищурился волк и тут же увернулся от молнии. – Только как вино делать и знаешь.

     – А чем можешь похвастаться ты, волчара, кроме как армией оттра... – Тор запнулся, заметив Ларису в проеме двери, заулыбался. – Добрый вечер!

     Дурб протянул руку жене, и та пристроилась на кушетке рядом с ним. Волк сверкнул глазами, летун показал ему кулак.

     – Завтра снимаемся, – ворвался в гостиную Сермуш. – Дурб, кроме тебя мне нужны еще двое. Вина кто-нибудь нальет?

     – Куда? – тихо спросила Лариса, вмиг побелев, совершенно забыв, что она непрошено на мужской беседе; а приказы королевича не обсуждаются и не уточняются.

     – Куда – налить? – улыбнулся Сермуш. – Можно, например, в кубок.

     Дурб одернул жену. Они могут быть сто раз друзьями, но Сермуш навсегда останется «его высочеством».

     Слуг мужчины, как правило, разгоняли, когда хотели спокойно посидеть вечером перед камином. Вот и сейчас на выручку пришел Тор – кубок подплыл к королевичу.

     – Я предупрежу Натоля и Шанира, – кивнул Дурб.

     – Договорились, – снова улыбнулся Сермуш, вылавливая кубок.

     Потекла беседа ни о чем, впрочем, с учетом леди в компании. Кара так и не спустилась, при свечах собирая нехитрую сумку: не королевна на рассвете выдвинется в путь, а оборотень. Помня предательские бочки для сбора дождевой воды, а в условиях зимы – талого снега, упаковала два сменных костюма. Кинжалы и короткие мечи заняли свое место в петлях дорожной циновки. Этот клад она завтра закрепит на седле...

     Когда Сермуш поднялся в спальню, Кара уже спала.

     Лариса не выдержала, выбежала к мужчинам. Как ни старался Дурб не разбудить ее, та все равно проснулась. А вернее сказать, не спала всю ночь. Все пятеро уже были в седлах, и Сермуш кивком головы приказал трогать, оставляя супругов позади. Кара повернула голову: Лариса не желала отпускать мужа. Не нравились кошке эти проводы. Не зря Лариса выбежала, чует ее сердце то, что и оборотень сейчас почувствовать не может. Когда Дурб поравнялся с королевичем, Кара чуть ли не кожей ловила его волнение.

     – Когда своих приведешь? – спросил Тор, провожая всадников долгим взглядом; ведьмак тоже радостен не был.

     – К вечеру, – буркнул Курт. – Солдатики-то глупостей не наделают?

     – А вы людьми придите, и не наделают.

     – А биться нам тоже людьми, если что? – огрызнулся волк.

     – Да не рыпнется никто, – вздохнул Тор. – Королевич глотку сорвал, инструктируя, и я подсоблю, если что, обещал же. А ты что же, волчик, против пум попрешь, если те спустятся?

     Курт бросил на него уничтожающий взгляд:

     – Ты язык свой трубочкой закати, дурак. Если пумы спустятся, нам всем только молиться останется. И мне – первому.

     Меха на всадниках покачивались в такт хода коней. Удивительно громоздкие с виду, одежды не стесняли движений. Разве что капюшоны мешали обзору, но снимать их очень не рекомендовалось. Как и отстегивать борты, прикрепленные к капюшонам по лицевому вырезу и прикрывающие рот и нос от морозного воздуха.

     Пунктом назначения было небольшое поселение в полдне езды от поместья. В последний год именно оттуда норовили зацепить пум, значит, и предводитель сего сумасшествия должен быть либо там, либо поблизости. Кара не репетировала никаких речей и не раздумывала, какими волшебными словами она будет стучаться в мозги этих людей. Ее мысли больше занимали четыре всадника вместе с ней. Полукровку крестьянам убить сложно, если не невозможно. Четырех воинов – тоже. Но если дело примет серьезный оборот, ей уже придется думать за пятерых, и тогда будет туго.

     Дымок подавал путникам знаки, что поселение уже близко. Покрутившись на месте, кошка пришпорила коня. Все проблемы надо решать по мере их поступления.

     Тип поселения определить было сложно: слишком большое для деревни и слишком маленькое для города, да и замком местные жители избалованы не были. А столь разросшиеся деревни – признак прочного мира и плодородия земли. Как бы Кара ни ненавидела своего отца, стоило признать, что правил он недурно, жители его королевства действительно не видели войн и разрушений очень долго. Все конфликты Гонт всегда останавливал на подступах к королевству. На крайний случай – недалеко от прорванной границы. Видимо, и его преемник, старший сын, унаследовал эту черту правления. Озверевших рутьеров здесь тоже не боялись, но, судя по маленькому гарнизончику, что встретил путников, все-таки были с теми знакомы. Или они от пум так оборонились, глупые?

     Шагом въехав в пределы городка, четверо путников собрали вокруг себя толпу зевак. Кошка спешилась, выхватила из неровного строя паренька и подтянула к себе за грудки:

     – Где у вас тут бравые солдатики, что на пум охотятся?

     Вмиг избавившись от желания подтрунивать над пришельцами, парень сглотнул под взглядом женщины и указал на деревянную избу, выстроенную особняком от других домов. Бросив ему поводья, Кара затопала к дому, унтами уминая снег.

     Кошка ожидала увидеть что угодно, но... Пожалуй, только не стадо упившихся до полуобморочного состояния мужчин. И, судя по характерному запаху, пили здесь уже не первый день.

     Летуны прошлись по избе, ногами отбрасывая остатки еды на полу, кости, перевернутые табуреты и осколки глиняной посуды. Молодецкий храп из тарелок не оставлял сомнений, что с вопросами придется повременить. Сермуш отстегнул борт.

     – Хороши воины.

     Кара покачала головой. Последние визитеры были у пум четыре дня назад. То есть, они только что вернулись с гор. И сразу нахрюкались? Да нет, не со вчерашнего дня эти молодцы пьяны.

     – Это не они, – тихо сказала кошка и вышла из избы на воздух.

     Местная таверна встретила путников гробовым молчанием. Завидев посетителей из своих окошек на кухне, которые очень плотно закрывались на случай драки, женщина выскочила навстречу, спрашивая, что надобно.

     – Я бы подкрепилась похлебкой, – ответила с улыбкой Кара. – Из пумы.

     Кто-то из посетителей хмыкнул, другой украсил пол плевком.

     – Пумы? – тупо повторила женщина.

     – Со свининой ты вряд ли сварила сегодня, – прошипела Кара.

     Дурб сглотнул, уловив запахи из кухни. Он видел немало постоялых дворов, но даже там таких запахов не витало.

     – Уходите, – жестко проговорила хозяйка. – Нам еще с вами проблем не хватало, своих достаточно.

     – А вот похлебка с проблемами это, пожалуй, заманчиво, – согласился Сермуш.

     Кара заметила резкое движение намного раньше, чем напавшие поняли, что раскрыты. Уходя от удара, кошка придала ускорение согнувшемуся мужчине, и тот протаранил ближайший стол, собрав всех за ним сидящих. Летуны уже прижали к полу остальных четверых. И снова повисла тишина. Убивать пришельцы не спешили.

     – Что здесь происходит? – громом обрушила Кара вопрос.

     – Кто бы вы ни были, уходите, – стояла на своем хозяйка таверны. – В деревне женщины и дети, и нам не нужны лишние проблемы!

     – В деревне очень скоро не останется никого, если сейчас мы не поймем, что происходит, – прижала ее к стене Кара.

     – Оборотень! – завопила не своим голосом женщина.

     Путники ожидали нападения всех мужчин деревни разом, но вместо этого таверна быстро опустела, а с улицы донеслись вопли – люди прятались. Летуны как один присвистнули. Отпустив женщину, Кара еле сдерживала гнев – да что же происходит, черт возьми!

     Четверо обезвреженных «защитников» крепко обнимали скамью. С кляпами летуны медлили: мужчины и так молчали. А женщина постепенно приходила в себя, попивая вино из собственного погреба. Путники терпеливо ждали. Наконец, Кара присела на табурет рядом с хозяйкой таверны и уже в третий раз спросила, что здесь происходит.

     Лазана перевела на нее невидящий взгляд и заговорила.

     Отряд приехал с год назад. Их предводитель собрал всех мужчин, глотку срывая битый час рассказывал, что пумы нападают на деревни, оставляя после себя лишь трупы. Призывал присоединиться к армии короля, которая собирается усмирить обнаглевших перевертышей.

     Кара икнула.

     – И что, присоединились?

     – Присоединились, – вздохнула Лазана.

     Только не вернулся никто. Собрали нехитрых гонцов к королю, узнать, как там пумы и ушедшие воевать с ними мужчины. Представитель величества отбрехался, что, мол, пумы не слабые, надо еще людей, а то ведь «ваша-то деревенька ближняя к ним». Гонцы вернулись домой, но никто не спешил снова вливаться в армию смертников. А через месяц пумы спустились с гор и оставили в живых только тех, кто успел спрятаться.

     Теперь икнул Сермуш. Пумы спустились с гор?!

     – Послушай, Лазана, – очень мягко проговорил королевич. – Если бы пумы спустились с гор, мы первые об этом узнали бы. Последнее, что перевертышам надо, это бессмысленная война с вашей деревней.

     – А вам-то откуда знать, – сверкнула глазами женщина, кутаясь в балахон, – я своими глазами видела этих тварей. У меня сын старший погиб тогда, двух девок только и уберегла.

     Кара пнула мужа ногой.

     Перевертыши не тронули ни одного мирного жителя. За все эти годы погибло от силы несколько мужиков, по дурости кинувшихся на оборотня без вопросов и лишних слов. Один удар сильной лапы остужал каждую горячую голову. И дело было не в слепой вере Курту. Он узнал это зацепкой, а Кара – прочитала в его глазах. Оборотни не врут своим.

     – Видела, говоришь? – прищурилась Кара.

     Лазана покачала головой.

     – И какие же они на вид?

     – Пумы как пумы, – удивилась женщина. – Только брони на них много.

     Брови Сермуша поползли вверх, перед глазами очень живо предстал ныне покойный Шент, телохранитель Гонта... Пумы как пумы?

     – А бронь-то какая? – слишком тихо спросила Кара.

     – Ну как какая, – ответила Лазана. – Ясно, что... металл.

     – Такая? – кошка выставила вперед руку, покрывая ту чешуей.

     Лазана сглотнула. Она уже смирилась, что разговаривает с оборотнем, но когда рука Кары начала одеваться в бронь, все-таки не удержалась, вскочила с табурета и начала пятиться, упав. Кошка вздохнула. Мужчины вернули Лазану на табурет. Та отрицательно качала головой, уставившись в одну точку.

     – Не такая.

     – И пумы, значит, как пумы, – закусила губу Кара.

     – А кто вы? – опять спросила Лазана.

     – С Бальи мы, – ответил Сермуш. – Нам бы ваших пум как раз в горах удержать.

     – Как – с Бальи? – подал голос один из связанных мужчин. – Там же нечисть живет.

     Летуны усмехнулись и вышли из таверны, развязав мужиков. Кара похлопала Лазану по плечу.

     – Когда пумы опять придут... Если опять придут, все в Балью идите. Ясно?

     Та отрицательно покачала головой.

     – Там нечисть.

     – Я – нечисть? – спросила Кара и прикусила язык.

     Ну, конечно, она нечисть, она же оборотень...

     – Жить если захотите, то идите в Балью, как пумы придут, – отрезала кошка. – Но если вам интересно умирать, тогда, конечно, оставайтесь здесь.

     Сермуш попинывал снежок, его летуны цепко следили за любопытными жителями в окнах домов. Пумы как пумы, а бронь на них, значит, не чешуйчатая. Кара тронула косяк кулаком.

     – Что же творится-то, – пробормотал Натоль.

     – Что кто-то натравливает людей на пум, а пум – на людей. И прикрывается смертью короля, – ответила Кара, отвязывая коня.

     – Ну а смысл? – спросил Дурб.

     – А смысл, Фаррину, что кому-то очень нужна армия пум.

     Путники поднялись в седло.

     – Куда, военачальник? – усмехнулся Сермуш.

     – К пумам.

     Мужчины переглянулись.

     Лазана тронула Кару за меховой сапог и невольно отдернула руку, когда кошка обернулась.

     – Куда же вы на ночь-то, – скороговоркой начала хозяйка таверны. – Переночуйте, с утра и поедете.

     – Дело женщина говорит, – поддержал Шанир.

     – А с чего доброта такая к нечисти? – нагнулась в седле Кара.

     Лазана мялась.

     – Ну, переночуем, – хмыкнула кошка. – Всех-то разместишь?

     Разместила всех Лазана в своем нехитром жилище – на втором этаже таверны. По меркам деревни, эта семья была самой богатой. Выгнав дочерей в соседнюю комнату, отделенную, правда, только ширмами, женщина отвела путникам свою кровать. Летуны без лишних слов кинули на пол походные мешки. Перехватив в отверстии ширмы взгляд старшей дочери, девчушки лет пятнадцати, Шанир усмехнулся в тарелку. Свининой и правда не пахло, но подкрепиться всем нашлось чем. Поставив на сундуки грубо отесанные доски, мужчины соорудили стол. Лишних вопросов не задавали: легкость досок говорила сама за себя – хозяина в доме не было. Впрочем, и печка была одна на все две комнаты. Натоль метнулся за дровами, коих оказалось немного. Кивнув Шаниру, на конях ушли в ближний лесок, вооружившись топориками.

     Кара сидела за длинным столом все еще открытой для посетителей таверны, в самом темном углу, мечтая лишиться обоняния – и чтобы вони посетителей не чувствовать, и «букет» вина не разбирать. За один стол с ней не присел никто, все – как на подбор калеки или старцы – ютились за соседним. Поставить третий стол не позволяло место.

     Кому нужна армия озверевших пум и как этот кто-то собрался ею руководить? А кто напал на деревню? У кого могут быть «пумы как пумы»?

     С оборотнями в случае войны всегда можно договориться. Ну, или почти всегда. Если знать, что им предложить в качестве платы. В ту войну, на которой Каре удалось побывать, Гонт сумел договориться с гиенами. Не лично, конечно. Дрались те отважно, потеряли, кажется, только троих. Но по головам Кара их перед схваткой не считала. Чем их купили – не спрашивала. Один чуть ее не погрыз, но это бывает в пылу схватки.

     Если молодой король собирается на войну, почему просто не купит пум, раз они так приглянулись? А кто, собственно, сказал, что здесь интересы короля? Тот, может, и купил бы. Значит, гордых кошек хочет не монарх, а кто-то другой. И что, все пять лет хочет?

     – Многие думы – многие печали, – услышала Кара голос мужа.

     – Кому нужны пумы? – спросила она.

     – Мне! – ответил Дурб, присаживаясь напротив кошки.

     – Мы в таком дерьме, господа летуны, в каком не бывали уже давно, – меланхолично протянула Кара. – И только потому, что пумы пройдут по нашей Балье.

     Сермуш оперся о стену, поджав ногу на скамье.

     – И пойдут они на деревни.

     – Не уверена.

     Какой резон пумам идти на деревни? Потому что кто-то травит их именно на деревни.

     – А что будет, если на деревни и правда придут пумы? – спросил Сермуш.

     – И поймут, что тут их банально боятся до одури, – продолжила Кара.

     – Кто же к ним на переговоры тогда ходит? – спросил Дурб.

     Кошка поморщилась. Честное слово, дворцовые интриги менее опасны и намного увлекательнее. Она прикрыла глаза и очень четко представила себе картину пришедших вот в эту деревню пум. Они ожидают увидеть воинственных вооруженных крестьян, с горящими глазами бросающихся на клыки... А увидят плотно закрытые ставни и женщин-детей-калек в подвалах. Вытащат, конечно, начнут такой же допрос, как и они сейчас. Не звери же, все-таки, какими бы их местные жители не представляли. Щерься вилы на них – тогда уж напали бы. А когда никто не бросается в бой, то и перевертыши драться не начнут: не с кем, по сути дела.

     А дальше?

     А дальше они будут в очень большой растерянности.

     – Скажи мне, милейший, – перекрикнула шум таверны кошка, обратившись не понятно к какому «милейшему» конкретно. – Что ты сделаешь, если увидишь две сотни пум на подступах к деревне?

     Не увидит, конечно, пумы придут, скорее всего, тихо. Но все же...

     Голоса примолкли. Наконец, кто-то ответил:

     – Сберегусь с семьей в подвале, я не идиот лишать их последнего кормильца.

     Резонно. Сермуш повернул к жене голову. Кара перехватила его взгляд.

     – Что сделают пумы, придя в такую деревню? – спросила кошка не то себя, не то его.

     – Пойдут дальше, – ответил Дурб.

     – А что у нас дальше? – спросил Сермуш.

     – Смотря, куда повернуть.

     – Замок Турессу у нас дальше, – недобро усмехнулась Кара.

     Мужчины переглянулись. Натоль и Шанир молча прошествовали наверх с охапкой дров. Запасы хозяйки, конечно, пополнили не особо, но хоть немного подсобили. Дурб двинулся за ними наверх.

     – И все это только потому, что пумы по-любому пройдут через нас, – протянул Сермуш. – Вот что за жизнь такая скотская, а...

     – Ты сам выбрал это поместье, – усмехнулась Кара.

     – Ближайшее к замку.

     – Угу. Я вот только не пойму, а где мужики-то, что уходили «на пум» в прошлом году?

     – Ты, надеюсь, не меня спрашиваешь?

     Кара опять задумалась. Две сотни пум, поняв, что повоевать не удастся, двинулись к замку. Ну не стадо же баранов, ей-богу! Так они и накинулись на замок за здорово живешь! Вот им делать больше нечего. Что-то еще ускользало от Кары, не вся мозаика сейчас перед глазами, далеко не вся. Травля на людей очень умелая, ничего не скажешь. И к пумам приходит представитель заказчика. И скорее всего, со стороны деревни идет. Активные действия начались с год назад: тогда и тот «отряд» сюда пришел, и пум начали активно теребить с этой деревни именно год назад.

     Кара прошла к Лазане в кухню, подлила себе вина.

     – Кто поселился в деревне за последние несколько лет?

     – Да всех разве упомнишь, – вздохнула женщина. – Мы же ближние к замку, у нас тут как двор проходной. Постоянно кто-то... проходит.

     – Я спросила, кто поселился, а не прошел, – уточнила кошка.

     – Ну так вон изба на отшибе. А больше никто. Остальные залетные остались разве что переженившись. Двух девок в соседнюю деревню увели...

     Но Кара уже выскочила из таверны. Как же она о пьянчужках-то забыла! Сермуш вышел следом. Распахнув дверь избы, оба ввалились внутрь, чтобы обнаружить все те же тела мордами в тарелках. Только на этот раз все, кто был в доме, уже остывали.

     – Чердак! – бросила кошка, ведомая слухом оборотня.

     Сермуш выскочил наружу, пронзительно свистнув. Трое летунов, распихивая деревенских, выкатились наружу.

     Кара прыгнула с крыльца вверх, зацепившись за окошко чердака, обтянутое кожей, скинула с плеч шкуры. Сорвав хлипкую защиту от холода, кошка вкатилась внутрь, одеваясь в бронь. Тень, метнувшаяся в дальнем углу, подсказала ей направление.

     – Кара, только тыл свободен! – крикнул Сермуш снаружи.

     В следующую секунду кто-то сорвал кожу со второго окна чердака и сиганул наружу. Кошка проследила за трюком, спокойно подошла к окну: беглец выпал прямо в руки летунов, пытаясь уйти через «свободный тыл».

     – Врунишки, – констатировала она, возвращая себе человеческий облик.

     Подобрав свои шкурки, Кара улыбнулась летунам: Шанир нес беглеца, перекинув через плечо. Так они и вошли к Лазане. Погудев, деревенские двинулись было следом, но Дурб захлопнул дверь комнаты перед их носом.

     – Все по домам! – командовала Лазана. – Закрываю я!

     Послышался недовольный гомон. Здесь становилось интересно, не каждый день в их деревне происходит что-то, кроме пьяной драки.

     – А ну вон все! – надрывалась Лазана.

     Шанир ухнул тело парнишки на пол. Все пятеро несколько секунд провели в гробовом молчании, рассматривая «добычу».

     – Кто верит, что он перерезал глотки тех мужиков?

     – Ну, ты никогда ни во что не веришь вообще, – отреагировала кошка на слова мужа. – Воды принесите.

     Нарисовалась старшая дочь Лазаны с кувшином воды, из-за ширмы за ними наблюдавшая. Снова бросила взгляд на Шанира и тут же опустила глаза.

     – Брысь! – шикнула на нее Кара и облила парня.

     – Святые угодники, – присвистнул Дурб.

     Тело паренька покрывалось металлической чешуей, отреагировав на раздражитель. Поняв, что сейчас произойдет, Кара последовала примеру парня и раскинула руки, бросая мужчин на пол. И очень вовремя: открыв глаза, полукровка атаковал. Дочери Лазаны, бесстыдно подсматривающие из-за ширмы, завизжали. Дурб и Сермуш очнулись первыми, разметали ширмы, схватили девок и прижали к дальней стене, закрыв собой. А в центре комнаты уже бились на кинжалах полукровки, осыпая известку с печи и превращая в труху деревянные стены.

     Шанир и Натоль прижали сундуки к стенам, еле успев отскочить в сторону. Кара схватила обоих за шкирку и толкнула в дверь – им лучше спуститься по лестнице кувырком, чем попасть под удар оборотня. Парень закрутился, Кара взвилась вверх, ухватившись за притолоку, посылая ноги вперед. Выдержав удар стены стальным позвоночником, полукровка пружинисто бросил тело на кошку, но та лишь распласталась по потолку, на секунду замерев, а потом раскинула руки и обрушилась вниз, локтем оглушив противника. Закрутив руку под его горлом, кошка напрягла мышцы и наметила последнее движение, зашипев в ухо полукровки:

     – Бронь скидывай.

     Парень попытался перекинуть кошку через голову, но та лишь зажала его горло еще сильнее.

     – Ну!

     Когда малец скинул чешую, Кара отпустила его и толкнула в руки Сермуша с Дурбом.

     – Еще раз оденешься, убью, – без эмоций предупредила кошка, в секунды возвращая себе человеческое обличие.

     В комнату ворвалась Лазана, до последнего удерживаемая летунами, в дверях столпились уже многочисленные посетители таверны. Разговоров деревенским на год хватит.

     Связывать полукровку смысла не было – при желании он любые веревки разорвет. Кара стала у окна, Шанир с Натолем в дверях; удержать не удержат, если что, но пару секунд выиграют. Разговаривала с полукровкой, в основном, Кара, желая сначала прощупать почву, прежде чем нырять в сознание себе подобного. Парня звали Рамором, лет шестнадцати, если он правильно помнил. А папа у бедолаги был не много не мало пумой. Судя по схватке, клинки он держал не часто и от техники попахивало самоучкой. Читай: папа сгинул или сбежал. Если учесть, что клан пум в королевстве один, то первое вернее. Когда мать умерла, парень подался к своим... Сермуш бросил на Кару хмурый взгляд.

     – И что, приняли? – спросила кошка, уже зная ответ.

     Рамор отрицательно покачал головой.

     – Ну а здесь ты чего забыл?

     Последние два года Рамор постоянно кочевал по деревням. Обнаруживали его быстро, и он снимался с места опять. Вырезать деревни он не рвался, да и не совладать ему с большим количеством даже вилами вооруженными крестьян. В одной из деревень услышал бредни глашатая про пум.

     – Неужто решил вырезать всех «охотников»? – развеселилась кошка.

     Рамор поерзал на табурете, бросил на нее хмурый взгляд. Вырезал он, оказывается, немало горячих голов. Всех, кого нашел на своем пути в деревнях, всех, кто собирался идти на пум.

     Сермуш поднял глаза к потолку, одними губами проклиная всех идиотов на матушке-земле. Дурб вздохнул.

     – Ну а к пумам-то чего не пошел с новостью?

     – Они меня один раз не приняли, с чего им слушать меня опять, – буркнул парень.

     Кара отвернулась к окну, разглядывая толпу деревенских: сколько Лазана ни гнала их, мужики все равно стояли неподалеку, надеясь на новое представление.

     – Так, защитник, – сказала она, наконец, – а теперь мы поиграем в гляделки. Закроешься – оглушу, понял?

     – Не веришь, – хмыкнул полукровка.

     – В веришь – не веришь это ты вот с Фаррину карты раскинешь, – присела Кара напротив него. – А мне не до игр сегодня.

     И утонула в его сознании. Парень не сопротивлялся и не закрыл ни одного уголка сознания. Понял уже, что с этим оборотнем ему не тягаться. И опытнее, и старше, и помускулистее будет.

     – А ты где так... натаскалась? – спросил Рамор, тряся головой.

     – Там, где никому не советую, – задумчиво ответила Кара.

     – Знаешь, где другие полукровки? – обиделся парень, не получив ответа.

     – Знаю, – кивнула Кара. – Даже передать могу. Только не советую туда соваться. Стадо отморозков. Я пробовала.

     Рамор размял шею, хрустнув позвонками.

     – Лучше, чем скитаться всю жизнь.

     Летуны кашлянули, повинуясь кивку головы Дурба вышли, спускаясь вниз. Сермуш облокотился о стену, сложив руки. Стеречь и опасаться было больше некого. Парень знает еще меньше их, а в присутствии Кары опасен не больше, чем каждый из них.

     – Уйти-то дашь? – спросил Рамор, вставая. – Или я теперь узник?

     Кара поморщилась.

     – Да кому ты нужен... узник.

     Подошла, обхватив голову парня, снова зацепила, передавая место полукровок.

     – Если снялись оттуда, не обессудь. Я их искала лет десять назад.

     – Ясно, – хмыкнул Рамор.

     Сермуш глянул на жену.

     – Что, вот так в ночь и пойдешь? – спросила та.

     – Вы же меня раскрыли, – резонно ответил парень, спускаясь. – А я утром проснуться хочу, а не с создателем беседы за жизнь вести.

     Кара присела на верхнюю ступеньку лестницы.

     – Раз ты так за пум печешься, – протянула она, – предлагаю тебе отложить встречу с отморозками до лучших времен. Мы шестого как раз забыли прихватить.

     Рамор остановился, раздумывая.

     – Только окунись во что-нибудь, а то я тебя вылизаться заставлю... как пуму.

     Идти к пумам было логично. Ее одну не разорвут, по крайней мере дадут пару минут объяснить, с чем пришла. Визитеров от людей-то не рвут понапрасну... На группу напрягутся, но она убедит мужчин отпустить ее одну. Только вот что сказать клану, нервы которых уже на пределе? Они и сами в святом неведении, кто им кровь подогревает на медленном огне. И не факт, что не сорвутся тут же, узнав новости. Кто бы ни был кукловодом, он играет с огнем, а под клыки лягут деревни и Балья.

     Кошка перевернулась на спину и поняла, что ее три часа сна закончились, а голова снова гудит от проблем. Спали все одетые, разве что ослабив горловины. И наверняка каждый просыпался ежечасно, косясь на Рамора. Это она с ним уже чуть ли не породнилась и не ждала подвоха. Максимум, что парень сделает, – удерет перед рассветом. Кошка за ним не бросится, мальчик уже большой, ему выбирать дорогу.

     Скрипнув сначала кроватью, потом половицей, а напоследок и дверью, Кара вышла на улицу, кутаясь в меха. Если не к пумам – то куда теперь? Где искать этого заказчика цирка?

     Вслед за ней вышел Рамор, замерев на пороге.

     – Бежать решил? – спросила кошка.

     – А ты держать будешь? – спросил тот, седлая коня.

     – Да нет, – передернула плечом Кара. – Тебе жить и тебе же выбирать, как жить. Я предложила присоединиться к нам, не хочешь – дело хозяйское.

     – Да что мне толку к вам присоединяться... Они все равно меня не примут, что бы я ни делал. Два десятка охотников на них перебил, ха! – его голос взвился. – Да они одной лапой целую армию таких охотников положат!

     Кара наблюдала за его дрожащими руками – обижен пацан пуще брошенной бабы.

     – А никто легкой жизни и не обещал, – протянула она.

     – Да кто бы говорил, – огрызнулся Рамор. – Твои меха стоят больше, чем мы с матерью за год видели.

     – Ты по одежке-то не суди, – спокойно сказала Кара. – Я воином тоже не от жизни хорошей стала. А потому что просыпаться утром хотелось, как ты выразился. А пумы тебя никогда не примут, это ты прав. Даже если станешь рядом с ними, защищая клан. Полукровки нигде не нужны.

     – Ты же нашла свое место! – резко повернулся к ней Рамор, блестя кошачьими глазами.

     Кара закусила губу. Нашла? Проблем она нашла на головы дорогих людей.

     – Вы чего орете, – вышел в рассвет Дурб, протянул руку Рамору.

     Парень опешил, застыв, но жест принял. Фаррину коротко свистнул:

     – Летуны! Седлай давай, снимаемся!

     – Твою мать, Фаррину, – Сермуш пнул друга, обнял жену, коротко поцеловав. – Будешь у меня глашатаем, если еще раз крикнешь!

     На порог выползли Шанир с Натолем, также поздоровавшись с Рамором, начали седлать коней. Дурб метнулся обратно в таверну – расплатиться с хозяйкой. Кара застегнула меховой борт, ее глаза смеялись. Когда пятеро всадников шагом покидали деревню, Рамор стоял около своего коня, обиженно дуясь. Сермуш придержал поводья, обернулся, жестом пригласил парнишку присоединиться – в последний раз.

     Деревню покинули вшестером.

     – Куда? – опять спросил Сермуш жену. – Или ты твердо к пумам решила?

     – Да нет, пожалуй, – протянула Кара. – Рано к пумам-то. Рамор, – позвала она, – где еще деревня, с которой охотники на пум снимались?

     Парень посмотрел на нее поверх борта:

     – Мне туда нельзя, меня там знают.

     Сермуш склонил голову на бок:

     – Ну вот и познакомишь нас.

     – Давай, давай, веди, – подбодрила его Кара. – Времени у нас уже мало.

     Деревня от деревни, как правило, стояли недалеко. Со временем оба поселка сливались, а потом «втягивали» в себя и соседей, образовывая города. Но сейчас им еще далеко до таких сложностей, и путники, галопом приближающиеся к поселению, резко натянули поводья.

     – Красивый факел, – протянул Шанир.

     Деревня полыхала.

     – Интересно, это тоже пумочки? – хмыкнул Дурб.

     – Ага, праведным огнем из глаз подожгли, – согласился Сермуш.

     Кара пришпорила коня.

     Между горящих домов метались жители, передавая лоханки с водой, кто-то кричал, кто-то выл, кто-то плакал. В основном, сыпали проклятиями. Спешившись, Кара выхватила глазами сидящего на снегу мужчину, опустилась рядом с ним:

     – Кто поджег?

     Сквозь сопли и слезы тот поведал, что приходили пумы. Еле сдерживая гнев, Кара уточнила:

     – Я спрашиваю, кто поджег деревню?

     – Пумы!! – раздался женский голос над ее головой.

     – Да что вы все, с ума посходили! – взревела Кара, поднимаясь на ноги.

     Люди вмиг забыли тушить и обернулись к ней.

     – Как вы представляете себе пум с факелами в... лапах, дебилы!

     Рамор сглотнул.

     – Тихо, тихо, тихо, – завел жену за спину Сермуш.

     – Кто был с пумами из людей? – закричал Дурб, басом перекрывая шум горящих домов; тушить все равно было уже бесполезно.

     Вдоволь налакомившись теми домами, что у него были, огонь начал перекидываться на соседние. Люди отмерли, снова забегали, пытаясь отрезать путь огню. Улицы опять утонули в гомоне, шуме и криках.

     – Ты других слов подобрать не могла? – спросил Сермуш Кару.

     – Дебилы они и есть дебилы, – прыгнула женщина в седло. – Какие, к чертям, пумы...

     И осеклась: в центре площади, наколотая на вилы, красовалась туша пумы. Обычной, нормальной, природной пумы. Кара подвела коня к трофею, пригнулась в седле, осматривая мертвечину. На земле валялись латы. Видимо, содранные с животного.

     – Господа летуны, мы задержимся в... остатках этой деревни.

     Огонь одолели только к вечеру. Подвели итоги: минус пять домов. Пришлые подвели свои итоги: поджигали, чтобы разозлить, а не выжечь. Но промолчали. Когда жители перестали гудеть, Кара кашлянула, со скамьи около уцелевшего дома привлекая внимание людей. Она знала: начни разговор, и очень скоро тут будет вся деревня.

     – Это и есть ваша... пума? – спросила кошка, указывая на тушу на вилах.

     – А госпожа глазам не верит? – выкрикнул молодой верзила, с ног до головы в саже. – Или все думают, что мы не в силах с какой-то пумой справиться!

     Вот и герой дня собственной персоной.

     – И сколько же таких пум было всего? – спросил Сермуш.

     – Да стадо целое, – устало ответил старик, присаживаясь на скамью рядом с Карой. – Как демоны налетели с утра, десятерых погрызли, остальные спрятаться успели. А выскочили – уже полыхает. Одного зверя, вот, затравили-таки.

     – И никто не видел поджигателя? – давила Кара.

     – Ну так... ясно кто, – опять подал голос верзила в саже.

     Кошка метнула на него взгляд.

     – Парень, ты же должен понимать, что животные не способны... поджигать, – проникновенно сказал Сермуш.

     – Эти исчадия ада на все способны! – взревел герой. – Ты их видел, когда они грызли девок, а!!

     Каре оставалось только согласиться, что и природные пумы действительно очень опасны. И правда могут напугать и девок, и парней... Особенно, если нацепить на них латы.

     – Когда оборотня оглушают, – заговорила она, подходя к туше, – и уж тем более когда убивают, – подняла кусок металла, – он тут же предстает человеком, – задумчиво покрутила железяку в руках.

     По толпе пронеслись смешки.

     – А госпоже откуда знать?

     – Госпожа... их встречала, – продолжала изучать латы Кара.

     – Вранье, – плюнул верзила. – Я-то еле заколол зверюгу...

     – Ну, мы же не на турнире, чтобы силой меряться, – кошка отбросила кусок металла, и тот глухо ударился о землю, снег с которой стаял от пожара рядом. – Есть еще очевидцы? – крикнула она в толпу. – Кто-нибудь должен был видеть поджигателя! Не сидели же вы в подвалах зажмурившись!

     Люди молчали, смотря на Кару. Кто-то вздыхал, кто-то опять тихонько заплакал. Начали уносить трупы с улицы. Осматривать их не было никакого резона, и так понятно, кто разорвал – пумы. Только не перевертыши. Летуны начали помогать, оттеснив деревенских: насмотрятся еще, а военным не привыкать трупы ворочать. Сермуш вздохнул, задумавшись.

     – Они на шаг впереди нас, – констатировал он. – Если мы сейчас выберем правильное направление, то, может быть, нагоним. А может, придем к очередным пепелищам.

     – Да никто даже поджигателей-то не видел, – Кара пнула снег. – Думаешь, они укажут, куда «пумы» двинулись?

     А на площади, вокруг туши, наколотой на вилы, началось настоящее представление. Все тот же верзила в саже рвал глотку, размахивая факелом и призывая всех посетить «логово зверя». Кара застонала, закрыв глаза: после толпы «визитеров» перевертыши точно снимутся.

     – А далече собрался-то? – крикнул Сермуш, вклиниваясь в стройный ряд слов юноши. – Знаешь ли, где их клан?

     Собравшаяся на площади толпа зашлась в смехе.

     – А кто ж не знает! В горах они.

     – Ты хоть раз в жизни видел перевертыша? – подала голос Кара. – Я тебе скажу: ни разу. То, чем ты так упрямо трясешь сейчас, это обычная самка пумы. Вас дурачат!

     По толпе прошел шепоток, слушателей прибавилось. Летуны на всякий случай стали около четы Коранету, распихав деревенских.

     – Кому надо дурачить крестьян! – выплюнул смелый детина. – Кому до нас вообще есть дело! Мы хотим спокойно жить, не вздрагивая каждый день на шаги по снегу!

     – Да ты и не услышал бы шагов оборотней! – взревела Кара. – Никто из людей не способен услышать поступь охотящегося перевертыша! Они подошли бы к деревне, – проникновенно, словно страшилку, заговорила кошка, – и обложили бы со всех сторон, став двумя кругами. Внутренний круг напал бы, а внешний догрыз бы тех, кто пытается бежать!

     Толпа вздрогнула, как единый организм, женщины зароптали.

     – Среди вас нет охотников, чтобы подтвердить, что эта туша – всего лишь обычная пума?! Или вы ничего крупнее зайца не загоняли?

     В круг ступил мужчина средних лет, начал осматривать тушу. Разве что на вкус не попробовал. Все ждали, затаив дыхание. Даже Кара перестала дышать.

     – Пума, – констатировал он. – Как все пумы.

     – Ты обвиняешь меня в том, что я убил не оборотня? – закричал герой дня, нависая над охотником.

     – Да ни в чем я тебя не обвиняю, – упер тот руки в бока. – Я просто подтверждаю слова госпожи: это – пума. А оборотней я в жизни не видал. А пум видал. И это – пума.

     Верзила отбросил факел и накинулся на охотника с кулаками. Шанир и Натоль оттащили его, стальными тисками сдавив руки.

     – Дурак ты, Ёря, – плюнул охотник и пошел прочь.

     Кара с облегчением вздохнула. Из-за одного умалишенного, если он и решится пойти «на пум» в одиночку, те не взбесятся.

     – Отпустите парня, – велел Сермуш, – пусть пар выпустит.

     Кара и летуны побрели к коням, за их спинами послышались звуки начинающейся свары. Пожалуй, пожар унес не все силы добрых молодцев.

     – А откуда госпожа знает так много об оборотнях? – послышался голос охотника.

     Рамор напрягся – он так и не покинул седла. Остальные разом оглянулись.

     – Как я и сказала, – ответила Кара, – довелось встречать.

     – И что же вы ищете в деревнях? Ясно же, что не оборотней.

     Кара поколебалась с секунду.

     – Если ты видел что-нибудь, охотник, скажи мне, – попросила кошка. – Мы здесь, чтобы остановить это безумие. И видит бог, я уже сыта воплями, что дома подожгли пумы.

     Еще вчера ситуация казалась гораздо проще, чем уже сегодня. Даже намного примитивнее. Кучка разъяренных крестьян со вскипевшей кровью жаждут мести или просто ищут виновных, угрожая пумам, но опасаясь напасть. И все, что было нужно, – присмирить, а может и поцарапать, чтобы сидеть неделю не могли. Проще некуда. И единственное, за что тогда боялась кошка, это лес вил. И мужчин с собой брать не хотела, чтобы еще и за их спины не переживать. Сегодня же ситуация уже воняла смрадом дворцовых игр. Никто из простых не может позволить себе «стадо» пум. Это не котенка содержать.

     – Я видел, куда они ушли, – подошел к Каре охотник. – И раз госпожа настолько уверена, что это не оборотни, я присоединюсь к вам. Мне нужны только животные.

     Дурб хмыкнул, Шанир и Натоль отвернулись, пряча улыбки.

     – Губа у тебя не дура, охотник, – протянула Кара. – Но животные не виноваты, что их травят на крестьян... – и осеклась.

     Травят! Их морят голодом, а в деревнях выпускают полакомиться! А чтобы не погрызли хозяев, держат в клетках!

     – В седла! – бросила Кара. – Когда подожгли? – спросила охотника.

     Тот молчал. Кара очень хотела пройтись по его спине плетью.

     – Стадо баранов! – процедила она сквозь зубы, пришпоривая коня.

     Метели с утра не было. Значит, еще будут следы. И ее глаз отсечет те, что нужны. Если вчера ей хотелось защитить и людей, каких успеет, то сегодня она уже готова сама им глотки перегрызть.

     Всадники огибали деревню в поисках следов.

     – Что ищем? – спросил Рамор.

     – Следы повозок, которые покинули деревню с утра. Это и будут наши поджигатели.

     – Давай по кругу, навстречу друг другу, – предложил парень и тронул бока животного.

     Летуны переглянулись, заценивая. А кошка была слишком увлечена изучением снега, чтобы отвлекаться... Полосы на снегу отыскались действительно быстро, и всего в двухстах метрах от деревни. Здесь и ждали клетки. А пришли гости с запада. Туда же и удалились.

     – Что в этом направлении? – спросила Кара Рамора.

     – Да много чего, – пожал плечами парень.

     – Так, умник, мне ближайший пункт.

     – Замок герцога Вариля.

     Кара склонила голову на манер мужа. Замок герцога? Пумочки настолько голодны, что могут насытиться только герцогом?

     – Идем по следам? – кашлянул Дурб.

     – В замок герцога? – подал голос Сермуш. – Это вам не в деревне глотки рвать на площади.

     – Сермуш прав, – согласилась Кара. – Давайте «проводим» следы и убедимся, что они скрываются в замке. Если никуда не свернут, то мы разворачиваемся.

     – И ждем пум в Балье? – спросил Шанир.

     – Какой Балье? – глаза Рамора округлились; Кара поморщилась.

     – Да нет, Шанир, на это у меня выдержки не хватит.

     Ворваться в земли герцога – это полбеды. Но ворваться в его замок... Вот это уже не шутки. Особенно под именем сог'Коранету, особенно с ее внешностью. Вариль прекрасно знал Кару с прошлых лет. Снова прыгать по стенам? Запрыгает, если надо будет. Только не верила Кара, что пумочек везут в замок, чтобы кусаться.

     Путники стеганули коней, преследуя невидимые повозки. Вдалеке замаячили шпили замка. Потоптавшись на месте, Кара осторожно повела коня вперед, следя за полозьями. В замке они скрылись, в замке.

     – Ну что, капитан, – улыбнулся Сермуш. – Домой?

     – Пожалуй что, – протянула Кара. – Есть у нас время или нет, уже не важно. В замок герцога простым путникам ход закрыт.

     На обратном пути завернули к Лазане, напросившись на ночлег. Нельзя сказать, что женщина была рада своим недавним знакомым, но и гнать не стала. Летуны опять метнулись за дровами, Кара с Сермушем уселись в таверне за вином. Правда, в этот раз двое смельчаков аккуратно присели на другом конце стола. Кошка следила за ними из-под опущенных век.

     – Гавкнешь – своими руками удушу, – улыбнулся Сермуш жене.

     Та только хмыкнула.

     – Да нужны они мне гавкать.

     На скамье напротив примостился с кружкой Рамор.

     – А вы что, правда с Бальи?

     – Рамор, – подала голос кошка, – знаешь, сколько проблем сейчас хаотично мечутся в моей голове? Нет? И лучше не знать. Не прибавляй мне новых.

     – Мне нельзя туда, – округлил глаза парень.

     – Что, там тебя тоже знают? – спросил Сермуш, пытаясь вспомнить, когда ему представляли это чудо природы.

     Кара усмехнулась.

     – Давай мы тебя лучше накормим, внезаконник ты наш. Никуда ж тебе нельзя...

     – Если уж люди не любят оборотней и полукровок...

     – То нечисть точно не любит? – закончил его мысль Сермуш.

     – Это кто тут нечисть? – спросил Дурб, подсаживаясь.

     – Фаррину, не дай нам умереть с голоду, будь доброй нечистью, – простонал Сермуш.

     Дурб тут же исчез в кухне.

     – Бояться надо то, что знаешь, парень, а не то, что никогда не видел. Но силком не тянем, – продолжал Сермуш. – Не хочешь с нами – ты вольный человек.

     За пять лет Балья обросла почти легендами. Оно и понятно: в свет никто из поместья носа не совал, представлен не был, а путников не случалось. Земли чуть ли не граничили с королевским замком, так близко никому из «залетных» не придет в голову завернуть. Раньше этот факт играл Сермушу на руку, сейчас было наплевать. Не последнюю роль сыграли и единороги, несколько раз в неделю поднимающиеся в небо. Сермушу даже в голову не пришло попросить Тора наводить морок во время учений – нечего отрывать его от занятий с Франциском на такую глупость. И все, кто видел крылатых красавцев, крестились, огибая поместье стороной. Уж чего только этот мир ни повидал с их оборотнями и ведьмами, а летающие лошади были не привычны. Хорошо, что не коровы. И сошлись люди во мнении, что поместье в руках нечисти. Крестовых походов, правда, также не было. И Сермуш надеялся, что они уже покинут эти безумно гостеприимные земли, когда молодой король решится на оный, чтобы разогнать дворцовую скуку.

     Кара разбудила мужчин на заре, желая обедать уже дома. И всадники распрощались с Лазаной, оставив той чуть ли не целое состояние «за беспокойство». Отогнув кожу в окне второго этажа, путников провожала старшая дочь. Впрочем, когда Шанир обернулся, она поспешно спряталась. Мужчина улыбнулся, покачав головой.

     Когда замок Бальи закрасовался своими башенками, Рамор придержал коня. Все остановились.

     – Рамор, решай, – заговорила Кара. – Мы тебя не съедим. Боишься – ступай своей дорогой. Но нас не задерживай.

     И пришпорила. Их не было дома три дня, а два дня назад в поместье пришли волки, и мысли Кары уже заполняли новые проблемы, чтобы отвлекаться на страхи парня. Покрутившись на месте, Рамор стеганул коня и нагнал своих новых знакомых.

     Весть о возвращающихся шестерых – почему шесть? – всадниках поставила поместье на уши. Тор коснулся сознания Кары, но та лишь отмахнулась от него. Следом послала к черту и Франциска. Волки встрепенулись; оставшиеся в поместье летуны подняли в небо единорогов, чтобы убедиться, что путники возвращаются спокойно, а не с «хвостом». Сермуш вскинул руку. Глаза Рамора и вовсе норовили занять все лицо.

     Едва минув ворота, Дурб спешился, обняв жену.

     – Ты чего, Лар, – баюкал он на груди рыдающую женщину. – Здесь что-нибудь случилось? Ты же видишь, даже волки здесь... Что с тобой?

     Лариса только отрицательно качала головой, билась в истерике и молчала.

     – Какие волки, – просипел Рамор, застывший в воротах.

     – Проезжай к поместью, парень, – гаркнул на него Дурб, ведя жену по расчищенной дорожке.

     Сотня волков – это не шутка. И даже не волков, а перевертышей. То есть их надо было где-то разместить. В смысле, людей. Решение нашлось быстро: солдат регулярной потеснили, правда, и волков попросили носы не воротить и пожить какое-то время по двое в доме. Те, впрочем, и не воротили. Курт громом ревел, рассовывая своих бойцов по жилищам, солдаты косились на чужаков, но открыто не возникали. Любви за эти дни между воинами не случилось, но и враждовать не спешили: у всех свои приказы в голове. Сермуш вполне серьезно пообещал открутить головы всем, кто будет задирать волков. Курт пообещал своим то же самое. Пока все было тихо и относительно мирно.

     – Ну что, военачальник, – усмехнулся Курт Каре, поймав ту в гостиной, уничтожающей вино, – скажи мне что-нибудь хорошее!

     – Выглядишь сегодня особенно привлекательно.

     – Я всегда так выгляжу, – нахмурился волк. – Вот только не говори, что крестьяне с вилами идут на пум, и завтра здесь будут гости.

     Кара поманила волка пальцем, приглашая за секунды разделить с ней события последних трех дней. Курт уже начинал бояться, что увидит. Собственно, правильно делал. Сермуш тихонько кашлянул, застав оборотней за обменом информацией.

     – Уведу я у тебя жену, королевич! – поддел его серый.

     Дурб подтолкнул Рамора внутрь дома, оттеснил Сермуша и тоже прильнул к вину. Лариса опустилась в кресло, ее плечи все еще вздрагивали от рыданий. Кара подняла бровь. Сермуш выхватил из суеты служанку, распорядившись привести госпожу Фаррину в чувства – Дурб ему сейчас нужен для совета.

     – Ты сначала нынешний десяток «жен» разгони, – улыбнулся Тор, спускаясь в гостиную.

     – Рамор, – позвал Сермуш; парень не отвечал и вообще никого не замечал. – Рамор! – удостоившись его взгляда, высочество указал на дверь в комнату для гостей, единственные свободные апартаменты во всем этом замке, кишащем людьми, словно улей.

     – Серм, закрой дверь, черти, ненавижу суету!

     Отрезав гостиную от «фона», Сермуш и сам с облегчением вздохнул. Тут же кто-то поскребся в створку. Вручив сверток королевичу, быстро удалился. Сломав печать и пробежав содержание, Коранету выматерился и отбросил бумагу в сторону – потом.

     Наконец, все расселись перед камином и начали проговаривать ситуацию, пока пчелиный рой накрывал обед.

     Версий сей совет выдвинул тьму тьмущую, но в основном каждый старался не перебивать говорящего. Хотя иногда и срывались, замолкая лишь по поднятой руке королевича. И Сермуш в очередной раз убедился, что сидеть в королевском кресле и слушать совет двадцати точно не его стезя. Так ни о чем конкретно и не договорившись, удалились в столовую на зов дворецкого. Не стесняясь Рамора, как гостя усаженного за стол, продолжили дискуссию. В итоге и обед превратился в гомон под дружное клацанье приборов. Сермуш прикрыл глаза рукой, и все разом замолкли.

     – Дрессуре поддаетесь, – улыбнулся королевич.

     Кара бросила в мужа салфетку, тот пульнул кружевную тряпку в ответ...

     Рамор открыл рот, своим молчанием полностью отрезанный от компании.

     – Они всегда такие сумасшедшие, – согласился с гостем Тор, изучая парнишку. – А ты, значит, полукровка.

     Рамор повернулся на голос, впившись глазами в ведьмака. Тот моментально отвел взгляд.

     – Спокойно, парень, не надо фокусов. В сознание ведьмака еще никто не проник против его воли.

     Рамора вышибло из стула, и все резко повернули головы на шум. Услужливые руки помогли гостю занять его место. Кара укоризненно посмотрела на Тора.

     – Я не виноват, что он лезет в человека в первые же секунды.

     – Он просто в непривычной обстановке, – шикнула Кара. – Нечего самому на парня кидаться.

     – И пальцем не тронул, – фыркнул ведьмак.

     – Ну да, просто «вытолкал».

     Лариса так и не спустилась к обеду. В замке Бальи уже давно устоялся круг людей, составляющих компанию королевичам за трапезой, и Сермуш с Карой очень редко оставались наедине в столовой. Церемонии дворца сюда не перенесли – постепенно, шаг за шагом, Коранету создали в доме свой мирок, в котором обоим было уютно. Они понимали, что банально закрываются от реалий Аубердинии, окружая себя несуществующими нормами, но им так было удобно. А закон здесь – сог'Коранету.

     Оставив сына на летунов, Дурб разыскал жену в их комнате. Та нервно теребила пяльцы, иголка сопротивлялась, норовя «укусить» хозяйку. Мужчина забрал у жены вышивку, разжег еще парочку свечей и присел около Ларисы:

     – Что происходит?

     – Ты опять скоро... в поход? – опустила та голову.

     – Скорее всего... Лар...

     Поняв, что диалог не клеится, подхватил жену на руки и опустил ее на кровать, усадив спиной к себе. Не все разговоры получаются глаза в глаза. Лариса откинулась на грудь мужа, вздохнула, убаюканная его ласками.

     – Говори, солнышко, – зашептал Дурб. – Не могу я смотреть, как ты вздыхаешь и молчишь.

     Сколько версий происходящего пронеслось в голове мужчины за последние дни, одному богу ведомо – даже Дурб уже сбился со счета. Начиная от провокации волков – и тогда серым лучше начинать копать могилы – и заканчивая совершенно немыслимой: Лариса устала быть женой военного. И чем дольше жена молчала, купаясь в его шепоте, тем вернее сдавали нервы мужчины. Хотелось резких движений, приводящих в чувства, но только уже не ждать приговора.

     – Я беременна, Дурб, – и заплакала.

     Фаррину облегченно вздохнул.

     После их первенца, Михалки, Лариса выкинула три плода – и ее тело словно воспротивилось. Больше женщина не беременела. Придворный лекарь изо всех сил старался отыскать причину и погибших детей, и наступившего бесплодия. Посоветованные им снадобья и отвары Лариса уже пила как чай. Но чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежды. И никакие старания супругов не давали результатов. Мечтавшие о никогда не стихающем детском смехе в своих апартаментах, Фаррину приуныли. Смирились ли за последние годы? – нет, не смирились. Угасающая с каждым днем, надежда, все-таки, теплилась – у них еще есть время.

     Капеллан тяжело вздыхал, ровным голосом отвечая, что на все воля Божия, раз не дает больше детей, значит... Но на уговоры Ларисы поддался, вместе с ней всю ночь перед образами провел.

     А потом Лариса уехала к своим – прощения вымаливать. Она обвенчалась с Дурбом без родительского благословения, считай против их воли. Не такого мужа отец прочил дочери, несмотря на положение Дурба во дворце. А более знатного и... к земле приближенного, а не к небу. Только в родительский дом войдя, Лариса упала на колени, зайдясь слезами. А когда в чувства ее привели да зачем приехала вызнали – благословили. Не звери, чай, дочь-то родная. Мать всю ночь около ее кровати просидела, молитвы читая, а хмурый отец вышел-таки к зятю, на утро жену нагнавшему – нянька Михалки долго молчала, куда госпожа уехала, пока Дурб не озверел, считай.

     Но и это все не помогло. Михалка рос, оберегаемый родителями пуще зеницы ока, но – не балованный. И вот...

     – Все будет хорошо, солнышко, – обнимал Дурб жену, укачивая, сам не верил, что говорил.

     Желваки заходили. Прав был ее отец, муж из летуна – хуже некуда. Ее сейчас на руках носить надо, ото всего оберегая, ничем не волнуя. А он опять скоро на мечи бросаться станет. Правая рука королевича... всегда должен быть при своем королевиче. А не при жене.

     Кара разложила на полу гостевой комнаты с десяток листков, вручила Рамору перо и попросила изобразить земли, которые он знал. А сама воссоздавала те, что знала еще с детства.

     – И как я их... изображу? – сглотнул парень.

     – Пером, – промычала Кара, усердно выводя линии. – Все, что помнишь, все земли, что прошел.

     – Да я только в этом королевстве и обитаю, – сглотнул Рамор.

     – А я только это королевство и прошу, – подняла на него глаза кошка.

     Юноша мялся, неумело зажимая перо в пальцах. Несколько секунд Кара смотрела на его руку, а потом спросила в лоб:

     – Ты что, перо впервые держишь?

     Рамор бросил писало на листки, усевшись на дощатом полу. Кара вздохнула. Дверь комнаты медленно открылась, и Сермуш склонил голову, изучая представшую его взору картину.

     – Пойдем, военачальник, – усмехнулся королевич, – карты нашли.

     Разметав лист по столу в кабинете Сермуша, Кара впилась взглядом в замок Вариля. А потом медленно провела пальцем линии от замка до ближайших деревень. Карты были старые, очерченные кое-как, а обозначения не расшифровывались, но сейчас это не важно: Кара получила подтверждение своим догадкам.

     – Смотри, – обратилась она к мужу, – замок стоит, как шпиль, а деревни окольцовывают его. Всего – четыре поселения, остальные уже слишком далеко. Вот деревня, которую мы посетили первую. А вот та, что горела. И следы повозок увели нас в замок.

     Она водила пальцем по карте, подводя Сермуша к мысли.

     – Ты хочешь сказать, что пум вывозят из замка в каждую из этих четырех деревень?

     – Ничего другого мне пока в голову не пришло.

     Сермуш задумался.

     – А если герцог и сам стал жертвой пум?

     – Как ты себе это представляешь? – усмехнулась Кара. – «Цирк» с пумами подъезжает ко рву и орет, что желает нанести визит герцогу? А пумы – это декорации?

     Сермуш прошелся по кабинету.

     – Ну, при желании попасть в любой замок не проблема, если ты не на войну собрался.

     – Чтобы так попасть в замок, нужно быть в него вхожим.

     – Ваше высочество торопится найти хозяина пумочек? – улыбнулся Сермуш.

     – Мое высочество торопится найти кукловода, чтобы остудить перевертышей, – огрызнулась Кара и резко повернула голову в сторону двери; глаза налились золотом.

     В темный коридор выскочила уже закованная в металл и резко остановилась: никого. Несколько секунд постояла в недоумении. В двери кабинета показался Сермуш:

     – Кара?

     И кошка резко подняла голову, прищурившись. Кто из людей смотрит вверх, преследуя беглеца? Правильно, никто. Потому что никто из людей не способен подпрыгнуть на три метра вверх и уцепиться за потолочные балки. Кара поманила Рамора пальцем.

     – А ну, слезай, дружок.

     Полукровка со вздохом ухнул вниз, сбросил бронь и потупился. Сермуш взъерошил волосы, скрывшись в кабинете, Кара прижала парня к стене:

     – Любопытничаем?

     – Я тебя узнал, – прошипел Рамор. – А я-то думал, что бабки брешут.

     – Язык твой, парень, враг твой, – приблизила к нему лицо Кара, лязгнув зубами.

     – Что, разорвешь? – ухмыльнулся полукровка.

     Кара втолкнула парня в гостевую, глубоко вдохнула, возвращая человеческий облик.

     – Зачем подслушивал?

     Рамор вытер кровь на губе рукавом. В комнату вошел Сермуш, пристально изучая паренька, как впервые увидел.

     – Шрам-то на скуле, небось, не муж оставил, – проигнорировал ее вопрос Рамор.

     – Могу такой же тебе нарисовать, – неожиданно спокойно сказала кошка.

     – Парень, – подал голос Сермуш, – ты сейчас на моей земле и в моем доме. Мы дали тебе шанс найти более уютное место в этом мире, нежели отряд полукровок. А ты огрызаешься на нас же. Ты ничего не перепутал?

     Кара прошлась по комнате. Она цепляла парня, будь он в чем замешан, кроме той глупой «охоты на охотников» – она уже знала бы. Но вот лишние «давние знакомые» ей не к чему.

     – И что же бабки брешут?

     – О полукровке дворцовой, – усмехнулся Рамор, – ш...

     – Шшшш, – тут же перебил его Сермуш, приложив палец к губам, – слова выбирай.

     – Ну отчего же, Серм, – перебила кошка. – Шлюха, она и есть шлюха, – сверкнула глазами.

     Рамор повернул к ней голову.

     – А шрам-то... Шрам мне пумочка на память оставил, Рамор. Перевертыш. И заплатил он за это украшение жизнью.

     Парень сглотнул.

     – И рвать я тебя, паскуду мелкую, не собираюсь. Я не цепной волк на людей бросаться, – приблизилась к Рамору вплотную, помолчала. – А шлюхой меня называя, не вспомнил, что ты в единственном месте, где тебя были готовы принять, полукровка? – выплюнув последнее слово, Кара быстро вышла, чувствуя, что начинает злиться.

     Сермуш покачал головой.

     – Не будь ты полукровкой, парень, лежал бы уже бездыханным за такие слова.

     – А полукровку что, опасаешься? – хмыкнул Рамор.

     – Решение жены оставить тебя жить уважаю.

     Вот как она осталась в памяти людей своего мира. Ну да, все верно. Единственная полукровка во дворце. Любовница своего отца и его же телохранитель. Кто еще из полукровок может «похвастаться» таким прошлым? А кто еще из полукровок жил во дворцовой роскоши?

     Кто-то сложил небылицу, другие языки подхватили – и понеслась сказка по народу. Вот и до ее ушей дошла. Чистокровка в замке – редкость, не всякий может позволить себе такого телохранителя. А полукровка и вовсе – небылица.

     – Завтра снимаемся к герцогу, – пробормотала Кара, услышав тихие шаги мужа в их спальне. – Узнает, не узнает – не важно. Преподнесем как официальный визит «соседей». Времени у нас мало сопли жевать.

     – Кара...

     Кошка повернула к нему злые глаза.

     – Не приятно, Серм, слышать, что твоя жена – шлюха?

     – Ну ты-то глупости не повторяй, – обнял ее королевич. – Я на твоем месте разорвал бы его...

     – За что? Полукровки злы на меня за мою устроенную жизнь во дворце и не более того, простые люди – по сути за то же, как многие из них ненавидят всех высокородных. Всех порвать?

     Она прошлась по комнате, сминая шляпки свечей.

     – Да и силы у нас не равны, мне еще не хватало детей убивать за их глупый язык.

     Дорогу в замок герцога выбрали самую что ни на есть короткую – всего день пути. С хвостиком. И это – галопом. Шестнадцать всадников, умиленно изображая официальный визит, понеслись по заснеженным дорогам. Двое – глашатаи. Они отсоединятся от процессии уже около замка, предупредить о желании графа сог'Коранету нанести визит герцогу. Отказать не должен. Впрочем, если откажет, Кара «войдет» уже без приглашения. Нет у них теперь времени, нет!

     На ночлег остановились в охотничьем домике герцога – немногочисленные слуги тут же засуетились, обеспечивая гостей всем необходимым. Им дела нет, что за господа к герцогу путь держат, но своего гонца к замку, все-таки, выслали, прямо в ночи. Провожая фигуру конного, Кара задержала на крыльце Дурба, пропуская остальных летунов в избу.

     – Ты чего хмурый?

     – А есть чему веселиться? Нас же пумам скормят, если что...

     – Ты мне зубы-то не заговаривай, Фаррину, – посоветовала Кара. – А то терпение кончится – зацеплю.

     Дурб инстинктивно опустил голову, Кара усмехнулась. Есть чего прятать, значит.

     – Семейное это, Кара.

     – Ну так представь, что я сестренка твоя, – нажимала кошка. – Слушай, Дурб, ты прав: мы завтра можем в очень неприятной компании оказаться. И спрашиваю я тебя потому, что ты – не здесь. И никакая твоя реакция тебя же не спасет, если мысли остались в поместье. Или не доверяешь больше?

     Дурб метнул на нее быстрый взгляд, вздохнув.

     – Рассказывай, Дурб. Мы все люди, в себе держать – самому же хуже делать.

     – Не переживай, кошка, моя реакция при мне, – оперся он о крыльцо, усмехнувшись. – Младенцу папа нужен живой.

     Натоль раскрыл дверь избы, и Дурб отскочил в сторону.

     – У нас гости.

     До чертей злая на Ларису, что та ни словом ей не обмолвилась, кошка прошла сквозь домик к задней двери. Кутаясь в свой незамысловатый наряд, на пороге стоял Рамор. Кара застонала.

     – Ты какого черта здесь делаешь! – прогремел Сермуш.

     Растолкав летунов, Кара подхватила парня за шкирку и пригвоздила к дереву:

     – Тебе мало прошлой ночи? Исчезни сей же час!

     Сделав несколько шагов, обернулась на голос:

     – Я могу помочь! Я же тоже полукровка...

     Сермуш скомандовал всем скрыться в избе и захлопнул дверь – только дом остужают. Кара подскочила к Рамору, зашипела:

     – Да какой ты полукровка! Ты щенок, злой на весь мир, а не боец. Смерти ищешь? Так это я могу тебе прямо сейчас устроить!

     Парень неожиданно рухнул на снег, опустив голову:

     – Прости меня.

     Кара закрыла глаза. Вот «покаянных грешников» ей сейчас только и не хватало.

     – Перед королевной на одно колено падают, а не на два. Я не образ. Марш в дом!

     Летуны, уже расположившиеся за столом, притихли.

     – Одежду ему найдите кто-нибудь. Не может светский визит прийти в замок герцога с таким сопровождением.

     Уже на подступах к замку пустили шагом. И чинная процессия под перекрестными взорами с бартизанов приблизилась ко рву. Летуны в легких кольчугах и латах лязгали металлом, разукрашенные уздечки на конях графа и графини сог’Коранету щеголяли камнями, а по виду разодетой кошки и вовсе нельзя было сказать, что она способна даже поднять одноручку. Рамор изображал личного слугу графа, достойного лошади. Сермуш голову сломал, вспоминая сей титул, так и не вспомнил и плюнул.

     – Припишем к странности моей натуры, – выдал он, наконец. – Жить не могу без парня – и все тут.

     Мост начал опускаться, и все заметно вздохнули с облегчением: любопытство герцога взяло верх. Хозяин принял гостей в бальной, в окружении многочисленной «свиты». Ну и стражей нагнали тоже немало. Боится, пронеслось в голове Кары. Церемонии, поклоны, обмен приличествующих моменту фразами... заняли около часа. Теперь, когда герцог распорядился об ужине, одним словом сдвинув тот на пару часов назад, нужно было развлекать хозяина новостями и сплетнями. Их в запасе у каждого на сотню лет вперед. Но герцог неожиданно пожелал провести гостей по его чудному замку до балкона – там дышится свежее. Герцогу и гостям тут же принесли их верхние одежды, «дышать» вышли только Вариль и графы...

     – И какова же цель визита Карины поль-Горон? – в лоб спросил герцог, когда их троица осталась, наконец, наедине.

     Рассчитывать, что герцог забыл ее, не приходилось.

     – Может, я по свету скучаю, – улыбнулась кошка. – И хочу, чтобы ваша светлость вновь ввел меня во дворец?

     Вариль окинул ее долгим взглядом.

     – А что, света вашего мужа – не достаточно, выше высочество?

     – В своих стенах дышится лучше.

     – В ваших стенах очень многие резко перестают дышать, когда вы там появляетесь, Карина.

     Кошка улыбнулась герцогу.

     – А сам перестать дышать не боишься, Кант?

     Герцог вздохнул, провел рукой по высоким каменным перилам открытого балкона.

     – Твое время кончилось, кошка. И убивать меня тебе резона нет. Я и раньше тебе не мешал, а сейчас уж и подавно... не мешаю.

     Разговор, наконец, вытек в нужное русло, без лишних поклонов и церемоний. Кара знала герцога, наверное, всю жизнь. Отношений между ними никаких не было – в свете встречались и только. Не мешал? Истинно, не мешал никогда. И таких, как он, обычных светских львов, при королях сотни. Кант Вариль был уже не молод, все дворцовые интриги, коих он не любил и играл лишь вынужденные партии, остались позади. И зачем герцогу пумы?

     – Я смотрю, музыкантов не держишь, – неожиданно сказала Кара.

     – Я не любитель менестрелей. Голова от них гудит.

     – А рык пумочек спать не мешает?

     Сермуш напрягся. Герцог поморщился.

     – Эти твари внизу, да и уважают, скоты, ночь. Только днем их и слышно.

     Кара прошлась по балкону, задумавшись.

     – Не сочтите за наглость, герцог, – подал голос Сермуш, – но с чего вы... увлеклись содержанием столь опасных зверей?

     Вариль повернулся в сторону королевича.

     – Они не менее опасны, чем я сам, ваше высочество. Наимилейшие создания. А увлекся не я, а сын мой, Патель. Он путешествовал в юности много, вот и привез из-за моря такое... увлечение.

     Кара вскинула голову. Сермуш нахмурился. Сын?

     У герцога было пятеро законных, рожденных от трех жен и выживших до половой зрелости детей. И почему они не приняли в расчет потомство Вариля?

     – Глаза доверишь, Кант?

     – Ну знаешь ли, кошка...

     Но Кара уже утонула в сознании Вариля – и сглотнула. Ноль. Отрицательно покачала головой Сермушу.

     – За такое можно и под стенами замка ночевать, – проворчал герцог, но злиться не торопился: как бы ни раздувал он тут браваду, кошка – опасный зверь.

     – Прости, Кант, – похлопала его по плечу Кара, – нужда толкнула. Времени у меня нет словесные кружева плести.

     – Ну теперь уж рассказывай, что происходит.

     – А сын ваш, ваша светлость, где сейчас? – спросил Сермуш.

     – У кошек своих. Даже к гостям, вон, не вышел... Пороли его мало в детстве...

     Оставив Сермуша «плести словесные кружева» с герцогом, Кара побежала вниз, кивнув Дурбу. Рамора оставила при королевиче – на всякий случай. Остальные летуны, как и принято вооруженному сопровождению графа, были размещены на первых этажах замка.

     Слетев по лестницам, как фурия, кошка, считай, по запаху нашла загоны пум. Выскочив во внутренний двор, начала оглядываться. Дверь нашел Дурб, поманив кошку за собой.

     – Так, папа, – зашептала Кара, – держись-ка ты за мной лучше.

     Дурб вытянул кинжал и завел кошку за себя. Ему Сермуш голову за нее оторвет и на беременную жену не посмотрит. Кара скрипнула зубами.

     Но полутемный коридор вывел их в просторный круглый двор с небом над головой, а вместо стен – десять высоких клеток с пумами. Один загон был пустым. Дверь меж двух клеток скрипнула, пропуская во двор Пателя.

     – Добрый день, ваше сиятельство, – произнес молодой человек. – Отец уже нажаловался на моих красавиц? – улыбнулся. – Все приходят посмотреть, словно цирк, ей-богу.

     Дурб спрятал кинжал в руке, цепко следя за маркизом^[1].

     – Добрый, добрый, – отозвалась кошка, медленно подходя к клеткам.

     – Близко не подходите, – предупредил Патель. – А то нервничать начнут, напугают.

     Животные, в основном, мирно лежали в просторных клетках, пара «красавиц» мерили пространство шагами. И все следили за пришельцами, втягивая воздух носами.

     – Покормить их надо было, вот и не смог встретить, о чем уже и жалею, – глаза маркиза сверкнули в сторону Кары. – Знал бы, что у графа настолько очаровательная жена, обязательно встретил бы.

     Не помнит ее? Кара видела Пателя при дворе, но всего пару раз. И отлично знала: не помнить кошку Гонта – невозможно.

     – А что же, милорд, сами кормите своих... красавиц? – бродила перед клетками Кара.

     Патель пристроился рядом с графиней.

     – Все дивятся, – улыбнулся маркиз. – Сам, конечно. Они – моя радость, ваше сиятельство.

     Кара остановилась напротив пустой клетки.

     – А эта что – погулять вышла?

     Дурб сделал шаг в сторону гуляющей пары, перехватывая кинжал в руке. Маркиз усмехнулся, опустив голову.

     – Умерла прошлой ночью. Старая уже была.

     – Значит, на жаркое крестьянам не сгодится, – протянула Кара. – Раз старая-то.

     Патель вскинул глаза, шагнул на графиню. Кошка инстинктивно попятилась. Парень пока ничем себя не выдавал, а к фехтованию они всегда успеют перейти.

     – Кара что-то недоговаривает? – очень тихо спросил Патель.

     Помнил ее, помнил.

     – Я только понять не могу, маркиз, – сталью зазвучал ее голос. – Зачем?

     Дурб сделал несколько шагов. Патель поднял руку, ладонью зацепил каштановые волосы кошки, оперся о стену между клеток и склонился к уху женщины:

     – Пумы пишут историю королевства, правда, Кара?

     – Ты так самоуверен или настолько глуп?

     Дверь во дворик раскрылась, обозначив в проеме Сермуша. Дурб выставил руку, запрещая королевичу ступить. А Патель с силой опустил рычаг, открывая клетки. Звери выскочили на волю, водя носами, побродили по дворику и легли у ног хозяина. Сермуш таки ступил к ним, начиная двигаться к жене.

     – Если ты бросишься на меня, кошка, они разорвут твое сопровождение, – глаза Пателя смеялись. – Если обернешься сталью... они разорвут твое сопровождение. Выбирай.

     На балконе над двориком появились Кант Вариль и еще пара десятков любопытствующих. Кто-то ахнул, кто-то охнул, кто-то взвизгнул – три пумы резко подняли морды на звук, облизнулись. Кара начала движение в сторону двери, размышляя.

     – Знаешь, Патель, – медленно заговорила она, – я когда ту пуму на вилах увидела... в латах... я подивилась: а латы-то зачем?

     В щели открытой двери Кара заметила Рамора и поняла: если парень сейчас ворвется во двор – начнется очень кровавое представление. И резко захлопнула дверь, отсекая путь в коридор. Рамор стал в недоумении.

     – Ну как же, – улыбнулся Патель, – все же знают, что перевертыши в броне.

     – А истинные пумы твой план не поддержали? – тянула Кара время, перебирая в голове пути к спасению.

     – А истинные пумы выйдут на сцену очень скоро, им работы и так хватит.

     Кара ощупала глазами стены, отмечая каменные выступы... Примерила высоту до балкона... Заметила Рамора теперь уже около любопытствующих и осторожно покачала головой – не дай бог героем стать захочет, всех их тут погубит.

     – Зачем, Патель?

     – Власть, кошка, власть... она манит... не мне тебе рассказывать.

     Рамор медленно двинулся по кругу балкона.

     – Неужели ты надеялся, что перевертыши в замок ломанутся? – усмехнулась Кара.

     Не спасти ей двоих мужчин. Одна – ушла бы, даже не поцарапав пум. Но когда надо думать за троих... И драться за троих одной... Что человек может противопоставить стокилограммовой пуме с лапой в половину его головы? Только собственное безумие встать на пути такой кошки. А «красавиц» здесь девять.

     – Они в замок, или замок на них – там разберемся, – протянул маркиз. – Главное – начать войну, а как она развяжется... одному мне известно.

     – Патель? – обрел дар речи Кант Вариль.

     – На меня ты не рассчитывал, Патель, – улыбнулась кошка, уже нащупав путь к спасению. – Не подумал ты, что перевертыши Балью сомнут на своем пути, а жители Бальи с таким поворотом событий не согласны.

     Пользуясь тем, что и Дурб и Сермуш держались около нее, Кара начала медленно идти по кругу, вдоль стен, возвращаясь к клетке рядом с рычагом. Постояла немного, подняв голову вверх, любуясь серым небом и опять полетевшими на землю хлопьям снега. Краем глаза отметила, что мужчины на удобной ей позиции и повернулась к Пателю.

     – А ты присоединяйся, кошка. Родной замок-то, как-никак. Да и место твое... незаменимо.

     Кара грустно улыбнулась.

     – Вот и Гонт так думал, милорд... Но ты на такого телохранителя пока средств не имеешь.

     Пумы успели только уши навострить, а кошка уже оделась в бронь и подмигнула Пателю, улыбнувшись всеми клыками сразу. Животные прыгнули с места. Кара развернулась, толкнув Дурба и Сермуша в клетку. Когда одна из пум повисла на ее руке, ломая клыки о бронь, кошка уже подняла рычаг. Клетки с лязгом закрылись. Люди на балконе вздрогнули; кто-то упал в обморок. Рамор перемахнул через высокий балкон и уже в чешуе опустился во дворик, оттягивая на себя внимание трех пум. Полукровки метались по двору, еле успевая нагибаться или руками защищать голову, единственно уязвимую для мощных лап.

     Дурб дотянулся до рычага – звук поднимающихся решеток протаранил мозг Кары. Две пумы тут же бросились на обед. Вспоров брюхо кинувшейся на нее самки, кошка отбросила тушу и побежала наперерез. Вставать между двумя пумами и людьми – вещь дурная, и Кара с разбегу ткнулась в плечо Дурба, сметая обоих мужчин на пол. Пумы перелетели над ними, мягко опустившись в загоне на четыре лапы. Рамор поднял рычаг, отрезая животным путь во двор.

     Оставшиеся три пумы, пригнувшись, наступали на людей и нелюдей, подергивая хвостами. Лязгнули одноручки, словно подавая сигнал к атаке. Дурб загородил Сермуша собой, и мужчины ухнули на каменный пол, сметенные животным. Кара повернула к ним голову, пропустив удар мощной лапы, по счастью пришедшийся в плечо. Выкинув руку вперед, кошка впилась пальцами в горло пумочки, зашипев. Самка захрипела, принимая кинжал между ребер.

     Когда Кара и Рамор, почти одновременно, кинулись снимать пуму с мужчин, меч мягко вошел в тело огромной кошки. Сермуш с натугой оттолкнул тушу в сторону, тронул плечо Фаррину:

     – Подъем, кошки кончились.

     Рамор сглотнул, опускаясь над Дурбом. Рука Кары метнулась к шее летуна. Пружинисто подпрыгнув, кошка опустилась на балконе перед Кантом:

     – Лекаря! – и повторила громче, понимая, что тот в шоке. – Лекаря!!

     Поймать Пателя в замке, юркнувшего в дверь еще в начале схватки, было совершенно нереально. Парень отлично знает свой замок и затеряется в его ходах быстрее любой крысы. А герцог вряд ли будет выделять своих же стражей на поимку сына. Да и в шоке он, словно кукла стоит на балконе, вцепившись в перила. Кто позвал-таки лекаря, осталось загадкой.

     Чтобы и врачеватель не вошел в такой же ступор, кошка вернула себе человеческое обличие, пнув Рамора сделать то же самое. Косясь на туши пум и живых пум в клетке, то и дело цепляющих друг дружку когтями, лекарь дрожащими руками начал ощупывать Фаррину.

     – Если он умрет, – прошипела кошка, – тебе придется бояться уже меня, а не пум. Понял?

     – Погоди, – тронул ее плечо Рамор. – Из него сейчас лекарь...

     Парень сам осмотрел летуна, особенно внимательно ощупывая голову. Все лицо Дурба было в крови, но это, как будто, не печалило Рамора. Наконец, он согнул ногу летуна и начал осторожно переворачивать того на правый бок. Сермуш поддержал друга. Кровь на затылке Дурба – вот что не нравилось Рамору больше всего. Замер, считая пульс.

     – Воды принесите. И тряпок, – спокойно распорядился парень в пустоту. – На лице следы когтей придется зашивать – раны глубокие. На голове – похуже, но он крепкий, выкарабкается.

     Кара вскинула глаза на лекаря:

     – Воды и тряпок, – процедила.

     – И приготовьте ромашку, пустырник, мелиссу, мяту и омелу, – вслед лекарю крикнул Рамор.

     Сермуш бросил на Кару растерянный взгляд.

     – Может, в замок его? – подала та голос.

     – Только в таком вот положении, его нельзя на ноги ставить сейчас, – голос Рамора был меланхоличным.

     Ужин герцога был сорван. Кара с Сермушем провели в покоях Вариля несколько часов, рассказывая события последних дней. Герцог хмурился, отпиваясь вином. Конечно же, он и раньше видел Кару в боевой выкладке. Но та никогда не устраивала кровавых представлений на потеху придворным. Тем более, в его внутреннем дворе.

     – То есть не будь твоя Балья на их пути, – проговорил герцог.

     – Меня сейчас тут не было бы, – согласилась Кара. – Мне уже давно не интересны войны этого мира.

     Сермуш вздохнул, поднимаясь.

     – Я к Дурбу, – бросил он.

     Кара проводила мужа глазами и посмотрела на Канта:

     – Сына не сдашь, я так понимаю?

     – А ты сдала бы?

     Кара поморщилась, отворачиваясь к окну.

     – Не надо дешевых вопросов, Вариль. Он уже и так смертник. Войну решил развязать... да Турессу вырезать... Что, нет оборотней с ведьмами у молодого короля?

     Герцог покачал головой и задал свой вопрос:

     – Сдашь его пумам?

     – И даже дорогу через поместье откроем теперь, Вариль. Ты понимаешь, что укрепляться в замке от двух сотен перевертышей бесполезно?

     – Жестоко, – поднялся Кант.

     – Собирайся, – взъерошила волосы кошка, – поедешь со мной к пумам, как только Дурб очухается.

     Герцог заметно напрягся. Кара рассмеялась.

     – Да не тронут они тебя, если сам не замахнешься. Сыну жизнь вымолить хочешь? Или пусть выследят и разорвут?

     Около Дурба сидел Рамор, очень убедительно запрещая тому подниматься, а остальным летунам – входить в комнату. В сознание Фаррину вернулся быстро, а парень сам подставлял лоханки, с минуту понаблюдав неумелые действия слуг герцога. И когда Сермуш открыл дверь, Дурб уже даже и не пытался встать. Рамор вышел, еще раз обозначив, что вставать больному нельзя.

     – Где ты врачевать научился? – из темноты коридора вышла кошка.

     Рамор не вздрогнул – глаз полукровки заметил ее подходящей.

     – Мать научила. Она была единственным лекарем в нашей деревне. С собой таскала травы собирать, учила сушить и зелья варить. На всякий случай.

     – А отец, значит, учил драться...

     Рамор подпер стену.

     – А отец сгинул, когда мне десять было. Мать цеплять я не решился. И если он жив, то встречаться с ним я не хочу. Сам кинжалом махать учился.

     – Плохо выучился, – констатировала Кара. – Ты так кисть вывихнешь однажды.

     – Сам и вылечу, – передернул плечом парень.

     – Фаррину просить за тебя будет, – протянула Кара. – Последнее слово останется за тобой. Думай.

     И вошла к Дурбу.

     Из замка герцога выдвинулись лишь через три дня. И то Рамор ворчал, что еще два дня Дурбу полежать было бы не лишним. Но тот и сам уже устал уминать перины. Куда подался Патель, Кара даже не спрашивала. Ей не досуг за маркизом бегать. Пумы, если захотят, сами выследят, и получше ее. К «свите графа сог'Коранету» прибавились еще два десятка людей герцога, и теперь процессия двигалась уже гораздо медленнее. Охотничий домик при всем желании не мог вместить столько народу – военным людям пришлось вспоминать замечательные сны на свежем воздухе. И только Дурба силой оставили внутри избы. А Балья встретила путников очень неприятным переполохом.

     Когда Тор полоснул по мозгу кошки, та напряглась. Заметив, что его не посылают, как обычно, к чертям, Тор направил тревожный импульс, и Кара кивнула Сермушу, пришпорив коня. Рамор остался подле Дурба, рядом с королевичами пристроились в этот раз Натоль и Шанир. Чертыхаясь, Фаррину смотрел вслед быстро удаляющимся всадникам.

     – Тебе нельзя сейчас мечом махать, – меланхолично заявил Рамор, придерживая его коня под уздцы. – Если жить и дальше хочешь, конечно, – улыбнулся.

     Кара и Сермуш спешились чуть ли не на ходу у дверей поместья. По лестнице сбежала Лариса, не разрешая сыну спускаться следом.

     – Дурб, – прошептала одними губами, не отыскав мужа в сопровождении королевича.

     Бросив взгляд на ее белое лицо, Кара в секунду поняла: Фаррину всегда – всегда! – рядом с Сермушем. И раз он не здесь... Кошка успела подхватить оседающую на ступени женщину, снегом растирая той лицо.

     – Давай, Лариса, приходи в себя! Лариса!

     Затрясла, постучала по щекам.

     А Сермушу было не до нее: дом стоял на ушах. Подбежавший солдатик отрапортовал, что в трехстах метрах от поместья – пумы. Кара вскинула глаза, сама побелела не хуже Фаррину. Летуны поднялись в небо во главе с белоснежным, конусом зависли над крышей замка. И только четкий приказ Коранету не делать резких движений в направлении перевертышей спас поместье от неравной схватки: пумы пришли прошлой ночью.

     Волки высыпали из домов, все разом разбуженные Тором – и тут же взяли оборону, залегли в сугробах под стеной вокруг поместья, легко перемахнув ее. А Курт уселся, аки одинокий воин в поле, блестя стальной шкурой в свете луны: он ждал пум. Когда две сотни громадных кошек показались на горизонте, Курт завыл. Присутствие волков и затормозило перевертышей.

     От отряда пум отделился вожак и медленно прошествовал к Курту, отметив ведьмака на вычурном балконе под крышей «замка». Тот был уже готов поставить щит.

     – Курт, какая встреча, – пума перевернулся человеком.

     Волк последовал его примеру.

     – И тебе не хворать, Морис.

     – Помнится, ты помочь нам обещал, серый.

     Курт вздохнул, проведя рукой по волосам.

     – Поторопился ты, Морис, ох, как поторопился спускаться.

     Пума скрестил руки на груди, блеснув глазами:

     – Я терпел эти бредни несколько лет, Курт, ты знаешь наш характер, мы любим тишину и покой. И крестьяне с вилами в понятие «тишины и покоя» не вписываются.

     Курт усмехнулся, показав все зубы:

     – Да неужели пумы оставили горы из-за какого-то крестьянина?

     – Из-за очень шумного крестьянина, – рыкнул Морис. – Сколько можно! Они что, до конца веков решили к нам приходить и дразнить?! Развлечение нашли!

     Вожак пум начал распаляться, и Курт поднял руки:

     – Морис, люди с этого поместья разобрались в ситуации, – начал блефовать волк. – Очень скоро они вернутся в замок с новостями. Последними новостями. Пока что я могу рассказать тебе ту часть, что уже известно. Если ты, конечно, оставишь своих бойцов... подальше от поместья.

     Брови Мориса поползли вверх:

     – Поместье?

     Пума осмотрелся повнимательнее, замечая то, что сразу не увидел: сотня волков в оборонительной позиции. И ведьмак на балконе явно не поздороваться вышел. Морис присвистнул:

     – Ты что, Курт, нас остановить решил? – и заржал.

     Волки напряглись, ощерившись.

     – А с чего такая любовь к челам вдруг, друг мой? – отсмеялся пума.

     – Долго рассказывать, – оскалился в улыбке Курт.

     – А я с детства люблю сказки, – поддержал игру Морис.

     – Значит, ты оставляешь своих пумочек снаружи, и мы спокойно говорим за кубком вина, – примирительно предложил Курт. – И никто никого не трогает, пока наш отряд не вернется.

     Морис почесал короткую русую бороду:

     – Ну, считай заинтриговал. Так с чего ты вдруг челов встал защищать от... пум? – опять рассмеялся мужчина, топая вслед за Куртом в дом.

     Волки пропустили его, но так и остались лежать в снегу, следя за бойцами пум на морозном воздухе. Те, в свою очередь, уселись в снег, также скалясь на серых бойцов.

     Эту картину и лицезрели сейчас летуны с высоты.

     – Зависните здесь, – бросил Сермуш. – Только следить, никаких выпадов! – и начал спускаться.

     Поравнялся с Тором на балкончике:

     – На сколько твоего щита хватит?

     – Они его обойдут, если очень захотят, – ответил ведьмак. – Я один не могу все поместье в щит поставить.

     – Так Франки возьми в помощь, какого черта ты его пять лет учишь!

     – А это идея...

     Тору не пришла в голову мысль рисковать жизнью младшего королевича, знаешь ли...

     Кара внесла все еще бесчувственную Ларису в дом и замерла, резко повернув голову влево: Морис. И тот уже увидел ее. Сермушу первому войти бы... А Фаррину последовать бы за своим принцем, как обычно... И новая встреча Мориса с Карой не унесла бы ничью жизнь. Но...

     Пума снялся с кресла, отшвыривая кубок, перевернулся в воздухе, в секунду одеваясь в бронь, и на женщин обрушился стальной самец. Не могла Кара бросить свою ношу и защититься. Она успела только одеться в бронь и ухнуть в пол, накрыв Ларису собой, когда передние лапы пумы упали на ее спину, вминая в Фаррину.

     Клацая когтями по полу, подбежал волк, сбивая Мориса в сторону. Тор, спешно идущий в комнату Франциска, струей воздуха толкнул пуму в сторону, заметив «военные действия». Сермуш, распахнувший дверь, встретил клыки пумы.

     Когда Кара поднялась на четвереньки, мотая головой, первое, что она увидела, была Лариса с тонкой струйкой крови в уголке рта. Бронь полукровки защитила свою хозяйку, и почти полный вес пумы приняло тело Фаррину.

     Сермуш успел отскочить в сторону – Морис выпал наружу, заскользил по каменному крыльцу и, подскакивая на ступеньках, съехал по ним вниз.

     – Ставьте щит! – крикнул Сермуш Тору, звуком голоса возвращая его в реальность.

     Оторвав взгляд от Ларисы, ведьмак бросился в комнату Франки. Мимо Сермуша пронесся волк, догоняя пуму. Кара сидела над Ларисой. Она боялась проверить пульс.

     Сермуш опустился над Фаррину, сам тронул пальцами шею женщины и тут же подхватил ту на руки, унося наверх.

     – Лекаря! – кричал он, ногой открывая дверь. – Нет! Лучше – Рамора.

     Кара бросилась в домик прислуги. Если следовать приказу Сермуша, они все сейчас должны быть там. Выхватила гонца, четко объясняя, где он найдет некоего Рамора. Приказала привезти его одного и быстрее, чем она успеет соскучиться по гонцу. Парнишка сглотнул, выглядывая наружу, и Кара пихнула его в спину. Перевертыши дали гонцу уйти, даже не чихнув в его сторону: они были слишком заняты грызней. Как только тот миновал ворота, Кара вклинилась между оборотнями.

     – Здравствуй, Морис, – прошипела. – Вопрос у нас остался... незакрытый.

     – Кара, – Курт моментально перевернулся; пума бросил на него взгляд, – Морис – вожак клана пум.

     Кара как в ледяную статую превратилась. Это ей с ним договариваться теперь предстоит? Вместо того чтобы убить на месте...

     – Морис, – продолжал Курт, – Кара разбиралась во всем том дерьме, что сняло тебя с гор.

     Пума сел. Так они и буравили друг друга взглядом, пока в снегопад не ворвались Рамор и Фаррину – Франциск еле успел снять щит, чтобы те проскакали за ворота. Конечно же, Дурб не мог остаться с процессией, гонец ведь с ее же слов повторил, что помощь нужна Ларисе.

     – Ну что же, Морис, – подала голос кошка, скидывая бронь, – заходи.

     Волки уже давно устали щериться на пум и валялись в снегу, лишь одним глазом следя за кошками. А те сбились в стайку, устраивая игрища и нежась на совершенно холодном солнце. Переговоры их вожаков затягивались.

     Сермуш даже не пытался звать Фаррину в гостиную: они с Рамором засели у кровати Ларисы; две служанки метались по поручениям. В самом начале парень выставил-таки Дурба за дверь, сказал, что позовет, когда закончит. Позвал через полчаса и – молчал. Пока Дурб сам не спросил, что с ребенком.

     – Потеряла, – опустил голову Рамор. – Если забеременеет опять, либо выкинет, либо умрет.

     Кара не меньше Дурба ждала приговора парня, полностью выпав из разговора в гостиной и обратившись в слух. А когда услышала слова Рамора, только прикрыла глаза. Мориса лучше убрать из поместья, как можно быстрее. Как и всех его чертовых пум.

     Кант Вариль просил за сына, срывая глотку и утирая сопли: угрожать Морису бесполезно. Пума вполне резонно отвечал, что его отрок опять повторит свой замысел, так или иначе, рано или поздно.

     – Хватит, – взъерошила волосы Кара. – Ты убил мою названную сестру, Морис, на твой век – хватит. А начнет свои провокации сызнова, я сама помогу его выследить... Если по эту сторону двери окажусь. Договорились?

     Морис зыркнул на нее и насупился. Кошка сорвала ему веселье.

     – А теперь уходи, Морис, – попросила Кара. – Сейчас нам пришлось разговаривать, но...

     – Кровь за кровь, кошка, – тихо проговорил Морис. – Ты убила – и я убил.

     Кара подняла на пуму зеленые глаза.

     – Уходи, Морис, мы их не вернем, если сейчас сойдемся.

     Пума резко поднялся и вышел, огибая небольшой замок. Миновав волков, встал перед щитом. Он его не видел – чувствовал. Ведьмак очертил в воздухе руками круг, снимая защиту. Он смотрел вслед удаляющимся пумам, пока те не скрылись в лесу.

     Кара не то вздохнула не то всхлипнула и запустила кубок в стену, выскочила на мороз остудить голову. Не думала она, что однажды ей придется договариваться с Морисом.

     Разочарованный Франциск спустился в гостиную – держать щит даже не перед носом пум! И ни единой молнии не дали метнуть! Сермуш окинул брата хмурым взглядом, потрепал по плечу и поднялся наверх.

     Кара наблюдала, как капитаны снова «ужимали» своих солдат, чтобы разместить вооруженное сопровождение герцога... В доме несколько комнат освободили летуны – расположить на ночь уже близкое сопровождение Вариля... Рамор оставил гостевую, ему все равно ночь около Ларисы просидеть. А утром герцог покинет Балью.

     Вдоволь наморозившись, Кара вошла в дом, распорядилась об ужине – для всех. Сколько людей будет за столом его высочества? Передернула плечом: накрывайте два стола, там видно будет... В столовой забегали мастеровые; кухня засуетилась. Поместье тут же ожило, снова принимая в себя прислугу: опасность миновала.

     Кара немного поколебалась и вошла в комнату Фаррину.

     У кровати сидели Рамор и Михалка, первый, как и раньше, меланхоличный, второй – хмуро-суровый. Как только отец выйдет – заревет, поняла Кара. У окна устроились Дурб с Сермушем; Фаррину теребил в руках пяльцы. Увидев кошку, летун секунду смотрел на нее, а потом сорвался с места и прижал ее к стене. Кара не сопротивлялась, лишь голову повернула в сторону, чтобы не встретить обшивку затылком.

     – Ты ведь знала! – зашипел Дурб ей в лицо. – Ты знала, что она с ребенком! Что же... ты...

     Вот так же и Тор тогда на нее накинулся... Сермуш оттащил друга, а Кара сползла на пол, обхватив колени. Знала, не знала... То, что Морис в доме – вот, что она не знала.

     – Дурб, остынь! – стараясь не повышать голоса, призывал Сермуш. – Некого винить! Мы на войне, считай, каждый день.

     – Мы – на войне, а не она!

     – Оставьте нас, – попросила кошка. – Оставьте нас с Дурбом. Все!

     Рамор увел Михалку, Сермуш вышел следом, погрозив другу. Кара закрыла дверь.

     – Да, Дурб, это моя вина, – тут же начала кошка. – Я вошла в дом с Ларисой на руках, когда Морис атаковал... меня. Не будь Лариса в обмороке, ничего этого не случилось бы! Я – виновата. Ну!

     Дурб сидел у окна не шевелясь и даже не смотря на кошку.

     – Убить меня за ребенка хочешь теперь?

     – За всех, которых теперь не будет, ты хочешь сказать, – повернул к ней голову летун.

     – Я знаю, – сбавила тон кошка, – слышала... Ну так убей, Дурб. Кинжал при тебе, я бронь не одену. За всех не рожденных.

     – Хватит паясничать, – Фаррину отвернулся к окну.

     – Не паясничаю я, Дурб, – прошептала Кара. – Мне самой хочется перестать дышать.

     – Если бы мы вышли из замка герцога раньше, – вбивал кулаком слова в стену Фаррину, – все было бы иначе. Мы пришли бы раньше пум...

     Дурб искал виновного, и если он не мог обвинить Кару, то вокруг еще очень много людей. И не-людей. Кошка перехватила его кулак и обняла мужчину.

     Очень скоро Лариса пришла в себя. И как только Рамор, уже дремавший около ее кровати, прошептал, что все хорошо, Дурб выставил всех за дверь. Кара порывалась сама поговорить с Ларисой, но Фаррину выпихал и ее.

     – Ее бы не беспокоить сейчас, – пробормотал Рамор, – потом сказал бы...

     – Иди в комнату Тора, – подтолкнул его Сермуш, – ты с ног валишься.

     Ведьмак даже не проснулся, когда полукровка рухнул на приготовленную для него кровать.

     А утром Сермуш вызвал Рамора к себе в кабинет.

     – Подозреваю, ты уже понимаешь, что Фаррину обязаны тебе.

     Полукровка устроился в кресле поудобнее. Сермуш не стал «стращать» паренька, сидя за своим столом на возвышении, и держать, словно просителя, на ногах. Он кивнул Рамору на одно из кресел около камина, сам расположился напротив. Кошка с ногами сидела на кушетке, неизменно в камзоле мужского кроя.

     Рамор откашлялся, удерживая рвущиеся наружу слова. Кара хмыкнула.

     – И мне Фаррину... очень близки, – продолжал Сермуш. – Считай, и я тебе тоже обязан.

     – К чему такие... слова? – забеспокоился Рамор.

     – Все полукровки такие нервные, или мне просто везет? – спросил Сермуш жену.

     – Рамор, – заговорила она, – его высочество предлагает тебе место в его... ммм... при дворе.

     – Высочество, – повторил Рамор. – При дворе.

     – Иными словами, о тебе тоже когда-нибудь сложат небылицу про полукровку при дворе, – съязвила кошка.

     – Ты необычайно помогла, – оценил ее слова Сермуш.

     – Какой высочество? – запутался Рамор. – Какой двор? Это поместье даже на одну башню королевского замка не тянет, – его голос сорвался.

     Сермуш наклонил голову на бок. Кара вздохнула.

     – А ты что, в королевском замке был когда?

     – Видал. Издали, – буркнул парень, задетый вопросом.

     – Серм, ему всего шестнадцать, язык распущен, гонор, как у короля, и клыки лезут через слово – буквально. А его внимательность к деталям оставляет желать лучшего. Он даже не задумался, почему слуги обращаются к тебе «высочество». С такими талантами он проживет во дворце максимум два дня.

     – Ты, можно подумать, была другой в шестнадцать.

     Кара озорно улыбнулась мужу:

     – В шестнадцать я уже знала... много.

     – Так, избавь меня от деталей, – поднялся Сермуш. – Рамор, я не делаю таких предложений каждому встречному. И у меня есть веские поводы для этой беседы.

     Парень снова заерзал в кресле – подобранный ему новый камзол стеснял движения и был очень неудобен.

     – Ясно, – буркнул он. – Показывай мне свой... повод. Смогу – вылечу.

     – Пожалуй, я ошиблась, – протянула Кара, тоже поднимаясь. – Но прежде чем везти тебя... к поводу, тебе нужно хотя бы научиться не выдавать себя крестьянином.

     – А то он помрет раньше времени, если простого увидит? – хмыкнул Рамор.

     Сермуш вздохнул, нервно провел рукой по волосам. Кошка поморщилась. Нет у них времени обтесывать парня.

     – Почему же всегда всё упирается в слова «нет времени», – прошептала Кара и присела напротив Рамора. – Смотри на меня!

     ...Рамор, как в ступоре, сидел в кресле, голоса Коранету пробивались в его сознание, словно сквозь вату.

     – И что, он теперь умеет держаться при дворе? – наклонился над парнем Сермуш.

     – Нет, конечно, но хотя бы представление имеет о дворцовом этикете. И умеет обращаться на «вы» и по званиям.

     – А чего он как истукан сидит?

     – Тебе столько информации за раз в голову затолкай, ты и как суслик сядешь...

     Дурб провел ночь поверх одеяла, ютясь на краешке очень не узкой кровати. Когда он открыл глаза, Лариса улыбнулась, провела рукой по его волосам. Он так и не решился сказать.

     Глянул за окно – солнце уже высоко. И никто не побеспокоил. Нет учений? И они никуда не снимаются сегодня?

     – Как ты себя чувствуешь? – вместо «доброго утра».

     Лариса покачала головой – более-менее хорошо.

     – Живот побаливает... – осеклась, метнула на мужа быстрый взгляд. – Дурб?

     Рамор заглушил боль травами. Если бы Дурб проснулся раньше, дал бы Ларисе отвар, но... Обнял жену, прижимая к себе, баюкая. Вот тебе и «доброе утро».

     Рамор и Кара сорвались с места одновременно, толкаясь, выбежали из кабинета. Сермуш вздохнул – оборотни... Парень по пути поймал служанку, бросив: «Отвар крестовника, живо!» Толкнув в проеме Кару, бросился к кувшину на низком столике, без лишних слов протянул Дурбу. Тот попытался отмахнуться – не до тебя сейчас – снова начал пытаться успокоить бьющуюся в истерике жену. Рамор присел на корточки и посмотрел на летуна:

     – Тебе истеричка нужна или нормальная женщина?

     Дурб зло выхватил кувшин из его рук. Кара присела на кровать, поймав руки Ларисы и тихонько сжав ее ладони, завладела ее вниманием. Так и осталось тайной, что сработало лучше: лица близких людей, отвары Рамора или родной голос мужа, но вскоре Лариса успокоилась и снова уснула. Вбежала служанка с дымящимся кувшином.

     – Ромашку и вот крестовник теперь, как только проснется, – говорил Рамор. – Только по глотку. Понял?

     Не получив ответа, снова присел на корточки:

     – Мне еще и тебя отпаивать?

     – Понял, – буркнул Дурб.

     Кара, наблюдая за Рамором, нахмурилась. А в кабинете Сермуша совсем другой парень сидел. И нервничал. И скукожился. А как лечить кого – так прямо... барин.

     – Мать, говоришь, научила? – закусила губу кошка, посмотрев на Рамора.

     Парень улыбнулся и вышел.

     – Мы снимаемся куда... на днях? – тупо спросил Дурб кошку, натягивая камзол.

     – Мы – снимаемся, – согласилась Кара. – А вот Фаррину остаются.

     Сермуш лежал на кушетке, болтая ногами, свесив их через подлокотник, и надиктовывал текст. Секретарь еле успевал записывать. Вошедший Дурб сбил королевича с мысли.

     – Серм... – осекся, заметив секретаря. – Ваше высочество...

     – Да дадите вы мне поработать, черти! – не сбиваясь с тона проговорил Сермуш; секретарь сглотнул: он это записал. – То Кара врывается, то ты! Пошел вон... Да не ты, Дурб! Как Лариса?

     – Лучше, – опустил голову Фаррину.

     – Тааак, – Сермуш встал и посмотрел на друга. – Надо сказать Рамору, чтобы и тебя в чувства привел.

     – Я в порядке. Кара сказала, мы опять снимаемся?

     Сермуш пробежал глазами, что записал секретарь, два раза перечитал последнюю фразу, с его слов записанную, и скомкал лист: идиот.

     – Ты здесь останешься.

     – Серм, я в порядке.

     Все правильно: правая рука королевича всегда должен быть при своем королевиче. Что там Рамор дает особо истеричным больным?

     – Ты приказы надумал оспаривать? – прищурился Сермуш, понимая, что дружеской беседы сейчас не получится.

     – Нет, – просипел Дурб.

     – Вот и хорошо. Я не на войну собрался, обычный визит в Сомонию. Ты – останешься здесь. Когда вернусь, я хочу увидеть прежнего Фаррину. Секретаря моего сюда пихни, а сам исчезни.

     Когда Дурб вошел, Кара отлепилась от окна и молча пошла к двери. Мужчина задержал ее, положив руку на плечо.

     – Кара... прости за вчерашнее, сорвался.

     Слишком часто она стала слышать это слово в последние дни. Хлопнув Дурба по плечу, вышла. В кабинете бушевал Сермуш, вопрошая секретаря, неужели он не может отличить, что надо писать, а что нет. В гостевой Рамор перебирал свои травы, сосредоточенно заворачивая их в холщовые тряпицы. Тор учил Франциска на свежем воздухе, что «каждую цель надобно шарахать молнией, цели подобающей, а не абы какой». Очередная мишень, сработанная, по чести сказать, для арбалетчиков, разлетелась в щепы.

     – Твою мать, – заключил Тор.

     Все-таки, учитель он никакой, мягко говоря. Летуны опять сошлись в поединках, разгоняя скуку; инстинктивно пригнулись, когда мишень разлетелась в прах. Михалка строгал стрелы, сидя прямо на крыльце. Курт, отпустив своих волков в землянку, опять крутился около какой-то служанки. Этот повеса теперь поселится в Бальи. Жизнь продолжалась.

     «Совсем плох» в переводе с языка придворного лекаря, в большинстве случаев, оказывался насморк. И не потому, что лекарь плохой. А потому, что речь шла о самом короле, который пообещал тому же лекарю, что «даже из могилы» повелит казнить его, если Сермуша не будет при последнем вздохе Неополя. А посему, когда королевич с сопровождением опустился на площадку на крыше родного замка, лекарь, пожалуй, опять был наисчастливейшим человеком.

     Как бы Кара ни желала освоить воздушный транспорт, никто, кроме белоснежного, ее не устраивал. Кошка просто боялась всех других единорогов. Скрипнув зубами, Сермуш снова уступил ей свою животинку, взяв на заметку: подобрать жене единорога. Как перевозили Рамора... Это было еще интереснее, чем первый воздушный полет Кары. А чтобы не умереть в пути от старости, постоянно приземляясь, кошка в итоге опустила палец на сонную артерию парня.

     – Со мной тебе повезло больше, – закусила она губу.

     – Согласен, – покачал головой Сермуш, – на нем я точно не женился бы.

     Рамора привели в сознание уже в кабинете королевича.

     – Доброе утро, – улыбнулась Кара, в который раз расправляя складки на пышной юбке.

     Парень растер шею, принимая из рук Сермуша кубок.

     – Ты в курсе, что если постоянно лишать так сознания, – обратился он к кошке, – то можно и убить?

     – Я была близка к такой мысли, когда мы приземлились из-за тебя в пятый раз.

     – Где ваш больной? – поднялся Рамор.

     Сермуш пихнул его обратно на кушетку, опустился на корточки:

     – Ты помнишь, как себя вести? – кивок. – Ты помнишь побольше молчать, пока не освоишься? – кивок. – Ты помнишь ни в коем случае не переворачиваться?

     – Да помню я все!

     – Судя по этому ответу, ты не помнишь ничего, – отрезал Сермуш, нервно вскочив.

     Кара вздохнула. В Балье у них другие порядки и нравы. Да и встретил парень совсем не королевичей со свитой... Не за тонкую душу Неополя боялись Коранету. Если он увидит еще одного оборотня, да еще и привезенного к нему лечить... Визгу не оберешься. А то, что короля сейчас нельзя волновать, даже далекий от врачевания человек понимает. Неополь нужен своему королевству живым! И Сермушу – первому.

     – Да, ваше высочество, я все помню, – склонился в поклоне Рамор.

     Кошка улыбнулась.

     Первый раз во дворце короля – это запоминающиеся минуты. Ни у кошки, ни у Сермуша этого «первого раза» не было: они в замке родились и в замке же выросли. А потому раскрытый рот и широко распахнутые глаза Рамора заставляли их только хмуриться. И чего тут осматривать? Придворные шушукались, беззастенчиво стреляя глазами в сторону паренька. И распахнувшиеся двери в спальню короля выжали из легких Сермуша искренний вздох облегчения.

     Помещение было не просто забито людьми, вокруг королевской особы была толпа народу: лекарь запрещал Неополю вставать, и тот распорядился временно перенести его кабинет сюда же. Слуги, секретарь, просители, чины из совета двадцати, врачеватель, даже старший повар – все были в личных покоях Неополя. И именно последнего распекал сейчас король.

     – А вы уверены, что он болен? – прошептал Рамор.

     – Наконец-то! – громыхнул с кровати король, заметив замершего в дверях сына.

     Сермуш хмуро поклонился, кошка присела в реверансе, Рамор последовал примеру королевича.

     – Все вон! Особенно ты! – указал он на лекаря.

     – Останься, – задержал Сермуш старика.

     Неополь поднял бровь:

     – Ты еще не король, чтобы распоряжаться в этих покоях!

     – И не буду им, ваше величество, – ответил королевич, пересекая бесконечную комнату. – Я привез к вам еще одного лекаря, отец. Две головы лучше одной.

     – Отлично, – король посмотрел на Рамора оценивающе. – Я повелю казнить обоих. Две отрубленных головы и правда лучше одной.

     Рамор, снова склонившийся в поклоне, икнул.

     – Чем вам не угодил господин Серинск?

     – Я устал от его гадких отваров.

     – Несомненно, это веский повод, – согласился Сермуш, присаживаясь рядом с отцом.

     Старик переминался с ноги на ногу, косясь на Рамора.

     – Господин Серинск, – повернул голову королевич, – этот молодой человек – барон Рамор... Польск. Раз я не смог выкрасть для себя столь чудного лекаря, как вы, мне пришлось подыскать врачевателя на месте.

     – То есть, вы привели во дворец еще одного... человека оттуда, – констатировал Неополь.

     – Вы ведь не будете возражать, – продолжил Сермуш, – если молодой барон осмотрит его величество, чтобы вы вдвоем поддерживали жизнь в нашем короле?

     Старик склонился в поклоне, насколько позволяли его старые кости:

     – Конечно же, я не смею возражать, ваше высочество.

     – А меня спросить не желаете, ваше высочество? – угрожающе прищурился Неополь.

     – Я уверен, ваше величество, вы не хотите оставить трон на плечи семнадцатилетнего Франциска и его регентов, за малостью лет королевича, – широко улыбнулся Сермуш.

     – Осматривай давай, – повелел король, махнув рукой Рамору.

     Вот и договорились, усмехнулась кошка от окна.

     Сермуш присоединился к жене, не желая мешать лекарям. К чести Рамора, парень старался не гневить монарха понапрасну, его руки порхали по телу Неополя, и весь осмотр занял совершенно не много времени. Затем он спросил позволения задать несколько вопросов, и уже заинтригованный король разрешил. Получив ответы, «молодой барон» выдал тираду из перечня трав и настоек и как их принимать и закончил советом побольше бывать на свежем воздухе, медленно прогуливаясь, больше двигаться вообще, однако свести на нет резкие движения и исключить из рациона вино. И ни в коем случае не волновать себя понапрасну. И по очень веской причине, впрочем, тоже.

     – Это все? – хмуро спросил король.

     Рамор склонился в поклоне.

     – Ваше величество уже немолоды, стоит поберечь себя, но и запираться в одной комнате – не на пользу. То, что я перечислил, будет поддерживать вас в... хорошем состоянии, плюс снимет боль в груди – ваше сердце вас... подводит.

     – Запомнил? – перевел взгляд на Серинска король.

     Старик замотал головой.

     – Ну так сгиньте с глаз моих... варить всю эту дрянь.

     Кошка молча вышла вслед за лекарями, понимая, что Рамора одного оставлять нельзя. Неополь посмотрел на сына.

     – Ну и что это... за лекарь, ваше высочество?

     – Лекарь как лекарь, ваше величество.

     Король нахмурился.

     – Он... очень хорошо помог нам. Совершенно случайно нашелся, – изо всех сил старался выкрутиться Сермуш.

     – Хорошо помог, говорите, ваше высочество, – протянул король. – А что, было с чем... помогать?

     Сермуш перестал расхаживать перед кроватью монарха и снова присел на табурет.

     – На учениях всякое случается, ваше величество, – улыбнулся королевич.

     – Почему брата не привез?

     – В следующий раз привезу. Не хотел мешать визит барона и младшего королевича...

     – Ну и зря не хотел, – повысил голос король. – Сколько ты его будешь там держать!

     Да как можно дольше, чуть не ответил Сермуш, хмурясь.

     – Ваше величество, он обучается под моим присмотром. Ради брата я живу на два замка...

     – А то я не знаю, ради кого ты живешь на два замка! – закричал Неополь.

     – Ради них двоих, – выдержал взгляд отца королевич.

     Он был строптивым с рождения, весь в мать, таким и остался. Впрочем, сердце у Сермуша было отца, его настоящего отца. Воевода остался верен королеве до ее последнего вздоха.

     Неополь дернул шнур – ему молодой барон посоветовал больше двигаться. Покои тут же наполнили слуги.

     – Раз твой барон велел не волновать меня понапрасну, – протянул Неополь, следя за сыном, – сегодня ты возглавишь совет двадцати.

     Брови Сермуша поползли вверх.

     Господин Серинск очень не хотел лишаться своего места при дворе. И привезенный непонятно откуда «молодой барон» не вписывался в его планы. Шествуя в свои комнаты, тесно граничащие с любовно обустроенным помещением для приготовления отваров, старик хмурился. Рамор теребил его вопросами, Серинск любезно отвечал... Но Кара, тенью шедшая позади них, кожей чувствовала напряжение старика. И прокручивала в голове, как втолковать ему, что молодой человек не посягает на место придворного лекаря – оставлять Рамора при дворе Неополя не входило в их планы.

     Но осмотреть короля и порекомендовать лечение – это полбеды, советам Рамора должны следовать. Ну и как заставить старца... выполнять поручения мальца?

     Вошла Кара и в апартаменты Серинска, проигнорировав его недоуменный взгляд: она не собиралась объяснять старику причины своего поведения. Когда лекари завели новую беседу о методах поддержания жизни в короле, тихонько стала у окна. Напряжение нарастало.

     Сермуш сидел в кресле отца – во главе длинного овального стола, перебирая стопку аккуратно сложенных листков перед ним. Впрочем, аккуратно те были сложены, пока королевич не начал перебирать их.

     – Граф Героний не выделил... – пробурчал королевич, пробегая доклад, – своих людей... для воинской повинности... Это что?

     Двадцать пар глаз цепко следили за Сермушем. Королевич был не особо частым визитером на совете двадцати. Оставшись старшим братом, он теперь обязан был постигать все тонкости этих совещаний. Может и пригодиться. Но сидеть подле короля, краем уха слушая грызню чинов, – это одно, а вести совет самому – совсем другое.

     – Граф Героний не предоставил своих людей для ежегодной воинской повинности, ваше высочество, – услужливо повторил текст доклада один из чинов. – Каждый год все вассалы его величества обязаны предоставлять своих людей...

     – Это я помню, – перебил его Сермуш. – Ну а мы-то тут при чем? Пусть предоставит.

     – Говорит, ему тогда будет не отбить даже собственный замок от рутьеров, ваше высочество... Врет...

     – А если и правда людей нет? – склонил голову Сермуш.

     Чины зароптали.

     – Врет, ваше высочество.

     Давно в землях Сомонии не было войны, давно... Сермуш откинулся на спинку кресла:

     – Ну а если у него все крестьяне разом девок народят, мы что, женщин под оружие поставим?

     – Их отцов, ваше высочество, – не растерялся советник. – Есть девка – есть отец.

     Резонно.

     – И ослабим армию, – заключил Сермуш. – Мне вот только стариков в отрядах не хватало. Кто тут пишет? – поискал глазами секретаря; тот робко поднял руку с пером. – Пиши указ. Отныне все... люди вассалов, проходящие королевскую воинскую повинность в течение сорока дней в году, будут получать жалование наряду с солдатами регулярной армии... ну и так далее...

     Секретарь споткнулся, поднял глаза на королевича. Сермуш прикрыл глаза. Это он своего секретаря выдрессировал на слова «ну и так далее».

     – Что там должно быть написано? – рявкнул королевич; секретарь тут же наизусть выдал текст содержания регулярных войск. – Вот видишь, – улыбнулся Сермуш, – ты все сам знаешь. Так и запиши. Дальше.

     Неополь вышел из покоев, не разрешив никому следовать. Медленно пересек коридор... Свернул к балконам...

     – Ваше высочество, это... очень большие средства – содержать еще и временные войска, – подбирал слова советник. – Король никогда не подпишет такой указ, мы опустошим казну.

     – Зато живы останемся, если война, – ответил королевич; тайны экономики так и остались для него тайнами. – Записал? – повернул голову к секретарю. – Дай сюда.

     И сам подмахнул, не забыв ни одного своего титула-звания.

     – Гонца в земли графа... – опустил глаза в доклад, – Герония выслать сей же час! Через неделю у стен замка целая армия выстроится из желающих пройти ежегодную королевскую воинскую повинность, – улыбнулся. – А граф вспомнит, зачем у него одноручка на бедре болтается... раз рутьеры его так беспокоят.

     И отложил доклад, закрывая тему. Взял следующий листок.

     Неополь вышел на балкон, закинув голову. Стар он уже, слишком стар. А Франциск – слишком молод. И первым его регентом будет именно Сермуш, раз на трон садиться противится. Король закрыл глаза, подставляя лицо падающим хлопьям снега.

     – Зайцы... опустошают... – Сермуш поднял глаза, обвел взглядом советников; они что, издеваются над ним? Какие, к чертям... зайцы? – Зайцы – это любимая тема моей жены, – невпопад ляпнул королевич. – Так. И почему совет двадцати заинтересовался зайцами, опустошающими поля?

     – Они просто как саранча нынче, ваше высочество, – проскулил один из советников. – Если не принять мер, по весне они выгрызут все поля... с посевами.

     Сермуш обессилено уронил голову на стопку бумаг перед ним.

     Неополь осмотрел дворцовый сад, нынче покрытый снегом. Аккуратные дорожки... Подстриженные деревца... Скамьи в снегу... Он не зря отправил сына на совет двадцати – он знает содержание одного из докладов.

     Покончив с зайцами, Сермуш взял очередной листок и пробежал глазами.

     – Тут будут озверевшие олени? – улыбнулся он чинам. – Маркиза Деровье... Из королевства Лазатон... Выдвигается для совершения церемонии... Помолвки...

     Советники заерзали в креслах. Кто-то переглянулся, кто-то опустил голову, кто-то расстегнул верхнюю петлицу горловины сюртука.

     – Тааак, – протянул Сермуш, три раза перечитав доклад и выхватив имя старшего, ныне покойного, брата.

     Неополь провел рукой по высоким каменным перилам, сметая снег. Погода разгулялась нынче...

     – И почему же маркиза выдвигается на помолвку, если королевич, которому она обещана, мертв? – недобро спросил Сермуш.

     – Королевство Лазатон ослаблено, ваше высочество, – прочистил горло один из советников. – Брак племянницы короля с... королевичем Ирбином... обеспечило бы им нашу военную поддержку.

     – Ну так поддержим, – улыбнулся Сермуш. – По-соседски.

     – А в чем наша выгода, ваше высочество? В случае брака, уже через несколько лет мы могли бы считать земли Лазатона своими... Нам нет смысла поддерживать их королевство без... гарантий...

     – Своими? – прищурился Сермуш. – Через несколько лет? Осада замка длится лишь недели, раз мы настолько заинтересованы в землях Лазатона! – вскочив, он уперся руками в стол, уже понимая, куда клонят советники.

     – Ваше высочество, – чеканя слова продолжил советник, – Лазатон и так ослаблен, и они готовы «уступить» нам свои земли в обмен на защиту своих людей. Если же мы возьмем замок короля осадой...

     То Сомония развяжет никому не нужную войну, ослабляя собственную армию глупыми потерями.

     – Ну и кто из вас готов оповестить маркизу, что она уже вдова?

     Повисла тишина.

     – Церковь сделает вам исключение, ваше высочество, – продолжил все тот же советник. – Сомонии нужен этот брак.

     – Я обвенчан! – рыкнул Сермуш. – Мое венчание занесено в церковную книгу и скреплено на супружеском ложе! И не один раз!

     – Никто не посягает на ваше... ложе, ваше высочество...

     Неополь ушел с балкона и повелел приготовить купальню.

     Сермуш грузно опустился в кресло.

     – Что с королем? – спросила Кара, пихнув Рамора в покои Сермуша и плотно закрыв дверь.

     Платье необыкновенно стесняло движения, дышать в корсете было сложно, а юбка цеплялась за все, что только возможно. Прикрыв дверь гардеробной, кошка начала разоблачаться.

     – Господин Серинск совершенно прав в своих опасениях, – нахмурился Рамор. – Когда сердце короля остановится – даже создатель сейчас не скажет.

     – Развяжи, – бросила кошка, поманив парня в гардеробную.

     Рамор тупо уставился на полураздетую королевну, сглотнул:

     – А слуг – нет?

     – Черт тебя подери, развязывай этот корсет! Голых женщин не видел?

     Парень начал неумело воевать с завязками. Когда Кара откинула корсет в сторону, выскочил из гардеробной, нервно облизывая губы.

     – Ну а что ты там наговорил о лечении? – продолжила кошка. – Поможет?

     – Я... наговорил, считай, то же, что и господин... Серинск... – не видел он голых женщин. – Только вот... погулять...

     Кара выросла перед парнем в камзоле и пощелкала пальцами перед его носом.

     – Черти небесные, да ты невинен.

     Рамор зло рухнул в кресло.

     – Я бы тоже советовал готовиться к коронации, – буркнул он.

     – Король обязан прожить еще минимум четыре года, – отрезала кошка.

     – Ну вот с создателем это и обсуди, – огрызнулся Рамор. – Сердце у него плохое, понимаешь! Это не шутки. Напьется – умрет. Перенервничает – умрет. Мечом взмахнет – туда же.

     Кара прошлась по кабинету.

     – Да не машет он мечом. А вот за первое и второе не поручусь.

     Франциск сможет сам, без регентов, править с двадцати одного года. За его отсутствием во дворце, он, конечно же, и понятия не имеет, как править. Но этот вопрос Кара даже не поднимала сейчас. Сермуш его не оставит разбираться во всем одного. Если же король отдаст богу душу раньше, старшему королевичу придется, считай, самому на трон взойти: он будет регентом брата. И сколько проблем свалится на их с Карой голову... Даже думать страшно. Власть – особа очень капризная и... своевольная: волю монархов себе подчиняющая полностью. А уж сколько грызни будет, сколько желающих подвинуть и регентов и молодого короля, пока до двадцати одного года не дорос – и вовсе будет не счесть.

     Жила кошка в своем лесу и никого не трогала. И всё это дерьмо было далеко за высокими крепостными стенами.

     – Драться меня научи, – голос Рамора выдернул Кару из раздумий.

     – Ты бы лучше попросил грамоте тебя обучить, – хмыкнула. – Не воин ты, парень. Врачевание – твоя стезя, а не убийства.

     – Сама же сказала, что кисть вывихну! А около вас спокойной жизни, как я погляжу, не бывает. То крестьяне с вилами, то... пумы. Как мне себя защищать? – взвился, подскочив с кресла. – Или ты будешь за мной везде ходить?

     Кара усмехнулась:

     – Наглец, а.

     И очень живо представила, как она сейчас разыщет капитана мечников и скинет на него пацана, очень убедительно попросив того взять «под крыло» и сдать ей уже если не воина, то хотя бы... с навыками. А потом представила, как Рамор обернется в сталь при первом же выпаде капитана – и разве что в голос не рассмеялась. Вытянула кинжалы.

     – Ну что же, давай посмотрим...

     Распахнув двери, в совет двадцати ворвался страж, тут же рухнув на колено. Чины, притихшие в ожидании решения королевича, вздрогнули и обернулись. Небеса должны свергнуться, чтобы вот так врываться.

     – Ее высочество на кинжалах... Все покои перевернуты... – не зная, как доложить, мямлил страж.

     Сермуш сорвался с кресла, выбегая из зала.

     Кара перехватила кисть Рамора, вывернула, и парень зашипел от боли. Кошка ждала. Наконец, взревела:

     – Ну! Тебе левая рука на что? Свободна же! Пока ты тут от боли воешь, считай, глотку уже вырвали.

     И с силой пихнула парня от себя.

     – Нет боли, Рамор! Есть инстинкты. Отвлечешься на боль – и ты покойник. Нападай!

     Перехватив кинжалы, парень снова атаковал, скрестив клинки над головой кошки и заставив ту выкинуть руки, как и он, наверх. Сняв с атаки правую руку, крутанул кинжал и резко выкинул его женщине под дых. Рукоять встретила ладонь кошки, и та с силой отжала руку: острие остановилось в миллиметре от стальных ребер Рамора.

     – Думай на два хода вперед!

     – Мне кинжал в пузо не страшен, – пробормотал парень.

     – А вот это ты вообще выкини из головы! – прошипела кошка. – Ты не неуязвим...

     – Что здесь происходит! – полукровки обернулись на голос Сермуша.

     Бронь постепенно сходила с их тел, лица обрели человеческий вид. Королевич осмотрел кабинет: кресла распиханы по углам, столик перевернут, кушетки отброшены в сторону – видимо, в пылу схватки. До его стола пока не добрались, но уже близки к пошинковке массивной столешницы. Выхватив из-за спины начальника дворцовой стражи, поднятого по тревоге, Сермуш зашипел:

     – Разместите барона в гостевых покоях!

     Пока все удалялись, королевич буравил жену взглядом.

     – Ты лучшего места для учений не нашла?

     – Фехтовали от скуки, – не дрогнула та.

     Сермуш прикрыл глаза, обуздывая гнев.

     – Кара, мы не в Балье!

     – А ты такой злой – неужели из-за этого поединка? – присела на стол кошка; ее уже очень давно не трогали разгневанные мужчины.

     Сермуш дернул шнур, повелев слугам привести его кабинет в порядок.

     – Вина принесите! – рявкнул на кого-то, приметив кувшин опрокинутым на полу; кошка прищурилась.

     Распахнув окно, поделилась с улицей остатками и так скудного тепла – прислуга тут же начала разводить камины, все, что отыскала в покоях. А кошка сидела в окне, рисуя в снегу на подоконнике причудливые узоры. Стащив ее на пол, Сермуш закрыл створки... Опустился на кушетку перед камином... Вздрогнул от звука мягко закрывшейся за слугами двери... И спрятал лицо в ладонях... Он не дал ответ совету.

     Вся печаль ситуации сводилась сразу к нескольким моментам. Первое, Сермуш не собирался просить церковь аннулировать его брак. Потому что прийти к кошке и сказать: «Дорогая, мне срочно надо жениться на маркизе Деровье...» – означало самому открыть окно и вытолкать Кару вон из своей жизни. Она не простит ему даже вопроса: разводиться или нет?

     Второе – маркиза уже в пути и очень скоро замок встанет на уши, и Кара узнает все из третьих, четвертых и десятых рук. И в какое окно она выйдет, оставив цепочку ему на память, остается только гадать. А ведь выйдет.

     И самая большая печаль – третья. С маркизой и землями Лазатон надо что-то решать. И теперь уже очень быстро. Не зря Неополь требовал сына к себе, аж два раза гонца посылал... А то вдруг королевич пропустит собственную помолвку!

     Кара присела напротив мужа и мягко отняла его руки:

     – Что?

     – Советники замучили своими... зайцами, – вымученно улыбнулся Сермуш. – Давай поужинаем здесь? Как когда-то, помнишь? – он провел рукой по ее волосам. – Мне не хочется спускаться сейчас в столовую... к отцу.

     Очень не кстати его жена сейчас на Аубердинии...

     «Сбежав» с Аубердинии, Сермуш потерял контакт с замком. Не осталось у него здесь своих людей, которые могли бы послать весточку королевичу, предупреждая. Узнай он о планах отца заранее, выдвинулся бы один, и были бы его руки полностью развязаны – решай проблемы, не оборачиваясь на шепот за спиной и не таясь. Отослать Кару обратно в Балью одну совершенно невозможно – только заикнись об этом, и она тут же окунется в текущие дела, выуживая на поверхность даже больше, чем он сейчас знает. А уж сколько людей найдется, чтобы в красках расписать предстоящую помолвку, и вовсе не счесть.

     Первой мыслью Сермуша было выдвинуться навстречу маркизе и мягко развернуть ту обратно. Но проблему это не решит, и планы так и останутся открытыми. Маркиза, черт побери, должна теперь уже приехать в замок, а он обязан найти более... привлекательный выход из сложившейся ситуации. И за спиной королевича – никого из союзников.

     – Ну и что там с зайцами? – спросила Кара, развалившись в кресле напротив мужа.

     С ужином было уже покончено, разговор ни о чем три раза заходил в тупик, и Кара, поначалу напрягшаяся, вдруг расслабилась. Зацепить? – Можно и зацепить. А можно хотя бы попробовать быть человеком.

     – Посевы жрут, поганцы.

     Брови кошки поползли вверх.

     – Что, прямо зимой жрут? Не дождавшись, когда... посеют?

     Сермуш уставился на жену и через мгновение снялся с кресла, нависнув над женщиной:

     – Я сейчас тебя пожру, ехидна!

     Подхватив ее на руки, отпихнул ногой столик подальше, зацепился за кушетку, и оба рухнули на шкуру на полу, зайдясь смехом.

     Дурб прикрыл глаза, снова и снова пытаясь обуздать инстинкты. Но сидеть не шевелясь, пока снимают швы у тебя с лица, – задача не из простых.

     – Уже почти все, – протянул лекарь. – Вот и отличненько... Да не дергайтесь вы, господин Фаррину! – мало того, что его заставили снимать швы ночью при свечах, так еще и мешают!

     Два на удивление ровных шрама, пересекающих левую щеку – вот и ему досталось украшение с этого мира. У кошки – на правой скуле, у него – на левой щеке. Красота! Заметив краем глаза тень у двери, Дурб мягко отодвинул врачевателя в сторону. В проеме, облокотившись о косяк, стоял Франциск.

     Семнадцатилетний королевич, считай, заново рожденный в мире кошки, уже почти подходил под представление Тора об идеальном ведьмаке: гонор сведен на нет, норов обуздан... Правда, наставник Франциска очень мечтал о какой-нибудь войне, чтобы королевич, так скажем, цену жизни в руке взвесил. Надо ли говорить, какими словами Сермуш ответил на такое желание Тора.

     Франциск старался держаться в стороне ото всех. Да и не было у него особо времени друзей заводить: то учителя с науками, то ведьмак с молниями да летающими кувшинами. Из развлечений и оставались только разговоры с братом, который постоянно куда-то спешит, да мудрые словеса ехидного наставника.

     Сермуш как-то заикнулся о том, что надобно Франки научить меч в руках держать. От смеха Тор скатился с кресла, представив своего ученика, юношу тонкой кости, белой кожи и худощавого, аки молодая береза, пытающимся поднять меч.

     – Ты что, королевич, ведьмака с мечом когда видел? Мы другими мечами поражаем, даже и не думай! – и снова зашелся в смехе, едва увернувшись от летящего на него пуфика.

     Дурб посмотрел на серьезное лицо королевича и поднялся с табурета.

     – Господин Фаррину, я еще не закончил! – пытался вернуть его на место лекарь.

     – У Сермуша проблемы, – сказал Франциск. – Зайдешь ко мне?

     Дурб кивнул, поддавшись руке лекаря. Раздавать приказы Тор отучил Франки еще в первый год: потом сызнова научится, еще придет его время. Когда Дурб вошел в комнату королевича, тот паковал костюмы – сам.

     – Далеко собрались, ваше высочество? – нахмурился Фаррину.

     – Мы сейчас нужны Сермушу в Сомонии, – проговорил Франциск. – Если не выдвинемся утром же, сюда он вернется... другим. Если вернется вообще.

     Дурб облокотился о стену:

     – Вам нельзя в Сомонию, ваше высочество. По крайней мере, без брата.

     Франки застыл, посмотрел на летуна долгим взглядом.

     – Мы нужны ему там, Дурб, – повторил упрямо. – Я к тебе пришел, потому что думал, ты поможешь... Ты же... его единственный друг, считай.

     А мог и сбежать, пронеслось в голове летуна. И даже Тор не уследил бы за парнем. Объяснять королевичу, что ему рано появляться в родном замке, сейчас бесполезно. Юн он слишком, чтобы понимать такие вещи. Ну и что, к столбу привязать? Или метнуться за Тором, чтобы тот своими «веревками» удержал? Дурб нахмурился. Сколько Сермуш пробудет на Аубердинии, никому не известно. Может, неделю, а может, и дольше. Что же, воевать с королевичем тут все это время?

     Я не на войну собрался, обычный визит в Сомонию.

     – С чего вы взяли, что Сермуш в опасности?

     Франциск прошелся по комнате, раздумывая.

     – Что же я, зря пришел к тебе, Дурб?

     – Ваше высочество, – вздохнул Фаррину, – если бы вашему брату грозила опасность, он выслал бы сюда гонца, вызывая свой отряд...

     – Да ну? – усмехнулся Франки.

     Дурб бросил на королевича быстрый взгляд.

     – Опасность-то разная бывает, господин Фаррину. Порой, и не рассмотришь, пока удар не пропустишь.

     – Вам очень вредно так тесно общаться с Тором, – покачал головой Дурб.

     Франциск затянул узел на небольшой сумке:

     – Мне нужна твоя помощь, Дурб. А Сермушу нужна наша с тобой помощь. Ты – со мной?

     – Пока я не получу четкие объяснения, ни вы ни я никуда не выйдем, – подошел к юноше летун.

     Франциск вздохнул. Можно «шарахнуть», и Дурб очухается только утром. За ним пустятся в погоню все оставшиеся в Балье летуны и Тор. И наставник найдет его очень быстро. И будет очень зол. Но даже не это смущало королевича: ему действительно нужна помощь Дурба, как проводника и человека, которому можно доверять. И с которым можно посоветоваться. Фаррину не зря был правой рукой его брата. А «шарахнуть» он еще успеет.

     – Хорошо, – сдался королевич, потянувшись к сознанию Тора.

     Разлепив глаза, ведьмак глянул за окно: ночь. Ну и что там случилось у пацана? Вроде, вырос уже буку бояться. Выбравшись из кровати, тут же поежился, быстро натянул одежду и потопал к двери.

     – Здравие твое, разукрашенный, – хмыкнул Тор в сторону Дурба, входя к королевичу. – Сумочку-то куда собрал? – упер руки в бока.

     – Тор, он мне не поверит, – опустил голову Франциск. – Решит, я просто сбежать хочу.

     – А ты что же, сбежать без меня надумал? – усмехнулся ведьмак. – Вина здесь, конечно же, нет?

     – Тор, мне в Сомонию надо, Сермуш в опасности, – проигнорировал оба его вопроса Франциск.

     – Ну так вот пусть летуны и... летят, – резонно ответил ведьмак. – А когда гонец пришел? Я не видел чего-то...

     – Не было гонца, – подал голос Дурб, присаживаясь на табурет.

     Тор уставился на королевича. Тот отвел глаза.

     – Ты не мог почувствовать импульс так далеко.

     – Я Сермуша всегда чувствую.

     – А кошку?

     – Она проводник только, если надо и до нее дотянусь, когда она рядом с ним. Как тогда, когда их в замке окружили...

     – И что, шарахать по живым целям не терпится? – процедил Тор, позабыв, что сам еще недавно мечтал окунуть юнца в кровь на поле брани.

     Франциск дерзко посмотрел на наставника, сверкнув глазами:

     – А кто сказал, что угроза – физическая?

     Дурб встрепенулся, Тор сел на кровать.

     Франциск почувствовал неладное, когда Сермуш уже вовсю кричал в зале заседаний. Его брат вообще очень редко повышал голос, что, несомненно, упрощало задачу. А уж такой всплеск эмоций и вовсе не мог пройти мимо молодого ведьмака. Зажав уши, Франки пытался сосредоточиться и понять, что случилось. Но – тщетно. А потом и вовсе всё оборвалось, когда Сермуш заспешил в свои покои по зову стражи.

     И лишь спустя некоторое время Франки удалось понять происходящее, когда брат пытался найти выходы, по сути, мысленно изложив ведьмаку проблему. Сначала Франциск нахмурился: ему не особо было понятно, с чего брат так удручен. Кошка исчезнет? Ну и как бы... бывает. А может, и не исчезнет. Покипятится и останется. Чай, не первый год вместе, вот так узлы-то рубить. Пометавшись по комнате, как загнанный зверь в клетке, Франки оставалось только признаться самому себе: черта с два она останется, а Сермуш не положит на алтарь королевства свою Кару. И чем обернется несостоявшийся союз с Лазатоном – ни в небе ни в аду заранее не скажут. Не зря они союзников ищут.

     – И ты пришел ко мне только сейчас? – процедил Дурб, позабыв, с кем разговаривает.

     – Когда узнал тогда и пришел, – не остался в долгу королевич. – А днем ты у жены был, сам же рычал на всех.

     Дурб прикрыл глаза. Тору очень хотелось выпить.

     И ближайшие дни в королевском замке Сомонии будут очень и очень напряженными. Четкого ответа Сермуш пока не дал – тянет время, пытаясь нащупать хоть какую почву под ногами, вновь и вновь прокручивая ситуацию в голове. Кара пока рядом, Франки чувствует ее присутствие, значит, ничего не знает.

     – Ну да, так она и не знает, – хмыкнул Тор. – Она его мысли уже по лицу читает. А как в глазки заглянет – прощай, кошка.

     Дурб толкнул ведьмака в плечо.

     – Увезти ее оттуда надо, и очень быстро.

     – А предлог какой найдешь? Гиены на войну с Бальей собрались? – нервно засмеялся Тор, потирая плечо. – У нее один предлог сорваться от Сермуша – если папочка воскреснет. Она сюда одна не вернется ни за что.

     – Потому я и сказал, что ему нужна наша помощь, – встрял в их разговор королевич.

     Мужчины пробуравили юношу взглядом.

     – У него будет еще больше проблем, если ты там появишься, – вполне резонно ответил Тор.

     – А план мой выслушать не хотите?

     Сермуш осторожно встал с кровати, тихо вышел в кабинет, на ходу одеваясь. Спать он не мог. Впрочем, как и сидеть, стоять, лежать, есть и вообще дышать. Руки чесались что-нибудь разломать – но будет шумно. И как долго его отец подыскивал наказание непослушному отроку? Наверное, и болезнь-то обуздал, когда вести с Лазатона пришли – чтобы, не дай бог, не пропустить помолвку и венчание сына! Сермуш рубанул кулаком воздух. Нет выходов! Разве что и правда осадить замок и предложить сдаться по-хорошему. А войско у него только четыре сотни солдат – прямо от двери и повернуть их на Лазатон, ибо из Сомонии король войска не выдвинет. И пумочек прихватить с волками. Будет весело и шумно – цирк прямо!

     Еще можно устроить дворцовый переворот, убить короля и сесть на трон; и уже все войско регулярной армии выстроить у замка в Лазатоне. Правда, придется ждать поздней весны – осада зимой малость холодное занятие.

     – Я схожу с ума, – прошептал Сермуш, распахивая окно.

     Судя по дате, когда маркиза выдвинулась из своего замка, сюда она прибудет через два дня. Такие процессии передвигаются со скоростью беременной черепахи, пешком и то быстрее. Если Кара не будет разводить слишком активной деятельности – никто ничего не ляпнет, и дни пройдут спокойно. Не может он сказать совету «нет» – в этом случае Неополь сам ворвется в эти покои и... будет очень шумно даже для человеческого уха, не то что для Кары. И «да» он говорить тоже не собирается. Но куда ни глянь, кошку надо подготовить. И все ей рассказать... какими зайцами достали его советники. Только слов он подобрать пока не мог. Потому что финал их разговора не представлял. И как решить вопрос Лазатона – тоже.

     Что у них там за угроза, что они союзников ищут? И куда эта угроза двинется, сметя Лазатон, если тот не выстоит? Вот это как раз понятно: на Сомонию, иначе Сомонии и вовсе нет причин защищать соседей. А так, в случае войны всё действо пройдет на «чужой» территории, которая потом и вовсе поменяет свое название. Все логично и правильно.

     Правы советники: какой смысл защищать Лазатон, если он не отойдет потом Сомонии? Проще тогда уж выставить усиленный гарнизон на границе и ждать ту самую угрозу, что подомнет тот же Лазатон, и уже хоть немного, но все же ослабленная армия придет в Сомонию. Или не придет, захватив себе новые земли и набираясь сил идти на сильное королевство.

     Сермуш стукнул кулаком по камню. Правы советники, конечно же, правы. Если Лазатон подомнут, они подпустят к своей границе чудовище, которое крепнет с каждой новой завоеванной землей. Просто помочь «по-соседски» – большей глупости и не сыскать. Они обратно вернуться не успеют, опять придется разворачиваться и идти... помогать. Проще сделать Лазатон своим, расширить границы и охранять, как единое целое, чем распыляться по соседям.

     – Какого же черта я королевичем-то родился, – шептали губы Сермуша. – Как проклятие, ей-богу.

     – Не спится, высочество?

     Голос Кары заставил Сермуша вздрогнуть. Ее три часа отдыха закончились: одетая, женщина стояла в проеме двери в спальню. Королевич протянул руку жене, обнял, тихонько раскачиваясь.

     – Что происходит, Серм?

     – Так, просто дел тут накопилось...

     – Когда ты начал мне врать?

     Сермуш вздохнул:

     – Кара... мне очень нужны сейчас союзники. И сильный тыл.

     Балья его тыл. Вот уж чего королевич никогда не подозревал, что поместье Балья в чужом мире станет его единственным и самым сильным тылом. И у него руки сейчас чесались нырнуть в дверь в холме и плотно замуровать ее изнутри. Как малый ребенок прячется ночью под одеялом.

     – Посмотри на меня, – попросила кошка.

     Ее нервы сдали.

     – Кара, нет.

     – Никогда бы не подумала, что ты будешь прятать от меня глаза, Серм, – ее голос отдавал сталью.

     И здесь тупик. И здесь ловушка. Не это сейчас нужно было Сермушу. Развернув ее спиной к себе, зашептал:

     – Почему ты просто не можешь мне верить! Как я верю тебе! Как я верю в тебя! Почему же нужно обязательно загонять... как зверя!

     Выйдя из покоев, распорядился седлать белоснежного... Кара еще долго слышала торопливые шаги мужа, окрики, брань...

     – Потому что просто хочу помочь, – прошептала она в пустоту.

     Когда Франциск закончил говорить, мужчины дружно икнули.

     – А караван-то зачем... навещать? – тупо спросил Тор.

     – Познакомиться хочу, – усмехнулся Франциск.

     – И ты собрался... встречать караван маркизы на пару с ним? – Дурб, окончательно забывший, как разговаривать с королевичем, указал на ведьмака.

     – А чем это я плох? – не понял Тор.

     – Серм уехал с Натолем и Шаниром, – проигнорировал ведьмака Дурб. – А остальных летунов заберете вы. Иначе весь план полетит к чертям. Я выдвинусь в замок.

     – Зачем нам летуны?

     Дурб внимательно посмотрел на юношу.

     – Затем, что если вы вдвоем близко подойдете к этому каравану, то станете разве что почетными пленниками, а не гостями.

     – Мне надо выпить, – прошелестел Тор.

     – А вот об этом вообще забудь, – отрезал Дурб. – От тебя должно розами пахнуть, а не бодягой! Или сам иди к кошке, вместо меня!

     – Я на самоубийцу похож?

     – Поднимай летунов, – неожиданно глухо проговорил Франциск, уловив новый всплеск эмоций. – Мы не можем ждать до утра.

     Дурб будил поместье свистом и окриками. Выныривая из своих комнат, бойцы собирались в гостиной, где их уже ждали Тор с Франциском, объясняя задачу. И чем дольше королевич говорил, тем выше поднимались брови летунов. Привыкшие подчиняться только Сермушу, мужчины были, мягко говоря, в растерянности.

     Юркнув в свою комнату, Дурб присел на кровати, провел рукой по волосам жены:

     – Я слышу, что ты не спишь, – улыбнулся.

     – Ты надолго?

     Дурб отрицательно покачал головой. Лариса провела рукой по его щеке, снова благословляя. Она его дождется, как всегда.

     Двенадцать единорогов покинули поместье, с разгона уходя в небо. Если верить королевичу, на пешие прогулки времени нет. И если у Франциска еще есть время в запасе встретить караван, то у Дурба, спешащего в замок – нет вообще. Да и кто их заметит, ночью-то.

     Миновав дверь, Фаррину в последний раз окрикнул бойцов, повторяя задачу. Те кивали головами, поторапливая его же... Дернув уздечку, Дурб скрылся в ночном небе.

     – Ну что же, надеюсь, я не пожалею о встрече с этим миром, – пробубнил Тор, поднимаясь в небо вслед за Франциском.

     Дурб подлетал к замку в первых лучах солнца. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног. И меха на единороге были не весть какой защитой от ночных морозов. Почуяв родное стойло, животное забеспокоилось, не понимая, почему хозяин медлит и не ведет его в тепло. А Дурб смотрел на белоснежного единорога, выписывающего опасные петли над плацем. Сермуш сгонял злость, растворяясь в своем небе. Неужели Дурб опоздал?

     – Кара... – прошептали губы Дурба.

     Нужно найти кошку. Фаррину заложил вираж, снижаясь. Даже хорошо, что Сермуш в небе, не помешает разговору.

     Дурб поднял руку, приветствуя дозорных, с воздуха перекинулся с ними парой слов... Хлопнул единорога по крупу, одного отсылая в стойло... Поднялся по лестнице паласа, кивнув продрогшим стражам... Преодолел все ступеньки и коридоры – и вошел в пустые покои Сермуша.

     – Где ее высочество? – попытался спросить стража у двери.

     – Не ведаем, господин Фаррину.

     Ну да, он же не в Балье... Где искать кошку? Что тут произошло?

     – Когда она покинула покои? Куда пошла? Вы хоть что-то видели?

     Стражники помялись, но рассказали, что королевич выскочил из своих покоев несколько часов назад и вот – в небе до сих пор. А королевну они и вовсе не видели, если она и вошла, то здесь другая смена была. И в замке ли она вообще, пронеслось в голове Дурба. Чертыхнувшись, летун снова вошел в покои Сермуша, только сейчас заметил, что окно нараспашку... Но покои пусты, и выходящей ее не видели... ушла?

     То есть – она все узнала... и – ушла окном, пока Сермуш в небе?

     – Черт тебя побери, кошка! – пнул ни в чем не повинную кушетку Дурб.

     – От тебя привет передать?

     Кара мягко опустилась на подоконник и ступила на ковер, прикрыла ставни. Все это время она просидела на крыше, как и Сермуш остужая голову на морозе. Наблюдая за его виражами в воздухе, перебрала множество вариантов, что могло случиться. Если Серм прячет глаза и просит слепой веры...

     Дурб бросился к кошке, затряс ее, то обнимая, то смеясь...

     – Я тоже рада тебя видеть, – пыталась высвободиться Кара, – но давай ты оставишь свои чувства при себе!

     – Ты не ушла! – вопил Дурб, радуясь, как ребенок.

     – А почему я должна была уйти? – осторожно спросила кошка, прищуриваясь.

     – А... ты... то есть...

     Теперь уже Кара встряхнула летуна, начиная злиться:

     – Что происходит и почему это знают все, кроме меня!

     – То есть ты ничего не знаешь, – сел в кресло Дурб.

     – Так, – кошка рывком взяла кувшин, разливая вино по кубкам, один протянула Дурбу. – Так, – осушила свой, присела напротив летуна; ей уже очень не нравилось то, что она сейчас услышит.

     А она – услышит! Или силой зацепит его взглядом! Хватит этих игр в молчанку.

     – Говори!

     Дурб нахмурился. Он прокручивал слова по пути сюда сотню раз. Вроде бы, заготовленная речь получилась неплохой. Главное, чтобы кошка дослушала его до конца, а не сорвалась в окно после первых же слов... Так, может, с конца и начать тогда?

     – Дурб, или ты начинаешь говорить, или заговорят твои глаза! – прошипела Кара.

     – Нет!

     Кошка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. И этот туда же.

     Угроза кошки зацепить его перевернула все мысли летуна, споткнувшись об идею «начать с конца»...

     – Франциск здесь и он встречает караван! – выпалил Дурб на одном дыхании.

     – Какой караван? Какого черта Франки здесь? Что происходит!!

     – Дурб?

     Фаррину закрыл глаза и застонал: Сермуш.

     – Ну и кто из вас, наконец, объяснит мне, что происходит? – прогремела кошка, выплюнув остатки терпения. – Пока я не узнала все сама!

     – Дурб, что ты здесь делаешь? – закрыл дверь Сермуш, проходя в кабинет. – И что я там услышал про Франки?

     – Сначала вы оба объяснитесь передо мной! – потребовала кошка. – А потом мы с Сермом будем слушать о Франциске.

     – Нет, погоди, – поднял руку королевич. – Сначала я хочу услышать, что мой брат делает в Сомонии, почему Фаррину здесь, если у него приказ оставаться в Балье, и какого черта Франциск встречает караван! И откуда он вообще о нем знает!

     Кара замотала головой, подняла руки и встала на пути мужа, двигающегося к летуну:

     – Какой караван? Почему Франки?..

     – Замолчите оба, – тихо попросил Дурб, спрятав лицо в ладонях. – У меня голова от вас гудит.

     – Гудящую голову очень хорошо лечит плаха, – спокойно ответил Сермуш. – Особенно, когда эта голова говорит такие вещи своему принцу.

     Дурб поднялся, медленно прошелся по кабинету, изучая потолок... Собрался с мыслями...

     – Франциск все узнал от тебя же, Серм. Как – спросишь, когда он будет здесь, я не вдавался в подробности, когда они с Тором разговаривали. Я знаешь, что понять не могу, Серм... – он повернул голову к «своему принцу». – Почему ты не послал за мной вчера? Почему ты решил барахтаться в дерьме один? Когда прижали меня – я доверился ей, – он ткнул пальцем в кошку, та опустилась на кушетку, уже и не пытаясь ничего понять. – Почему же ты решил остаться один?

     – А что ты мог бы сделать? – Сермуш налил себе вина. – Сам бы на ней женился? – прищурился.

     Кара тихонько икнула.

     – Говори, что Франки делает в Сомонии.

     – Ну и что ты делать собрался, когда маркиза сюда доедет?

     – Разверну ее обратно, конечно же. И начну разбираться, где границу укреплять. И от кого.

     Дурб посмотрел на Кару, та перехватила его взгляд.

     – И очень скоро, – заговорил летун, – начнется очередная война из-за женщины.

     – Дурб, дай нам поговорить.

     Согнав злость и заморозив единорога, Сермуш спустился на землю. Из облаков, в которых пребывал все последние пять лет. Черта с два он даст Каре уйти, никаких аннулирований не будет и быть не может! А маркизе придется пообещать саму же себя кому еще. Теперь он знал, что сказать жене и как. А Лазатон... А Лазатону придется стать частью Сомонии без крови политических браков на простынях, до войны со своей... угрозой, или после – пусть выбирают сами! И видит Бог, если отец еще сильнее сожмет хватку, Сермуш посоветует ему самому аннулировать брак с королевой...

     Сермуш шел в свои покои, чтобы одним разговором с женой развязать войну и на земле, и в королевском замке.

     – Что ж, Серм, я доверяю твоей жене больше, чем ты ей? Раз она до сих пор не знает? – усмехнулся Дурб.

     Королевич вписал друга в кресло, навис над ним:

     – А ты бы – побежал к Ларисе с такой новостью? Или один бы... барахтался в дерьме!

     – Франциск встречает караван маркизы, – заговорил Фаррину, – и по приезду сюда состоится их помолвка. И все будут жить долго и счастливо, – он подмигнул «своему принцу».

     Сермуш разжал пальцы, отпуская Дурба.

     – Я рада, что у вас все закончилось хорошо, – осторожно сказала кошка. – А мне можно теперь подробности из середины этой истории?

     По пути в замок Дурб и боялся, что Сермуш успел все рассказать Каре, и боялся, что не успел. Если успел – Фаррину давал сто к одному, что кошки уже след простыл. Даже если Сермуш успел бы сказать, что собирается развернуть маркизу обратно все так же свободной – скорее всего, Кара ушла бы. Убивать на войне и быть причиной войны – вещи несоизмеримо разные. Хотя, когда позже Дурб спросил ее, она сказала, что осталась бы... наверное.

     Ну уж а самому говорить такие вещи за Сермуша... Тут он вообще ставки не сделал бы ни на что.

     Хлопнув Сермуша по плечу, Дурб вышел из его покоев и плотно прикрыл двери. Он пришел вовремя.

     Ноябрь 2012 г. Португалия, Вузела