Аннотация: Грустный рассказ. Очень грустный и без счастливого конца.
Нет средства согреться, если вдруг остановилось сердце.
Нет средства вернуться, если не получиться проснуться.
БИ-2 и Диана Арбенина "Из-за тебя"
На улице была гроза. Почему-то в такую погоду лучше всего грустится. Я и грустила. Вспоминала и грустила. Я живу только воспоминаниями. Вроде бы не старая, мне всего 34, а в жизни только воспоминания и...
Смотря на потоки воды по стеклу, слушая гром и улавливая отблески молний, я вспоминала. Все случилось пять лет назад. Я бы, наверное, могла сказать, что моя жизнь закончилась пять лет назад...
- К сожалению, эта опухоль неоперабельная. Вот смотрите, она распространяется на участки отвечающие за речь, дает метостазы в область памяти...
Врач еще что-то говорил, но я не слышала. Самое главное он сказал "неоперабельная".
- Доктор, - обратилась я к врачу, вдруг забыв, как его зовут. - Сколько у нас осталось времени?
- Я бы сказал, месяцев 6-8, при химиотерапии можно увеличить этот срок еще на несколько месяцев.
- Спасибо, - проговорил Олег, поднимаясь и помогая встать мне. - До свидания.
- Подождите...
- До свидания, - проговорила я от дверей.
Держась за руки, мы спустились вниз. Я боялась даже на мгновение отпустить его руку. Мне казалось, что если я отпущу, то он исчезнет. Прямо сейчас.
- Давай я поведу? - предложила я, когда мы остановились около машины.
И он рассеяно протянул мне ключи. А я испугалась, раньше он никогда не доверял мне свою машину. Считал, что она не женская и мне будет тяжело ее вести. Когда мы тронулись, я пожалела, что мы не на моей машинке поехали. У меня коробка автомат, и тогда мы могли бы всю дорогу держаться за руки. Не знаю, как, но я всю дорогу к нему прикасалась. Я проверяла, со мной ли он.
Дорогу домой не помню. Вот мы стоим возле клиники, а вот мы дома. По дороге мы не разговаривали. Банальности и глупости говорить не хотелось, а для серьезного разговора мы были не готовы.
Не знаю почему, но все важные разговоры в России происходят на кухне. Так и у нас. Я готовила чай, а он сидел, вытянув ноги так, что бы я постоянно спотыкалась. Он часто так сидел, когда я готовила. Ему нравилось смотреть на меня, нравилось, когда я, споткнувшись, опиралась на него. Это был своего рода ритуал. Мы оба играли в эту игру. Он сидел, а я обязательно спотыкалась. Нас это веселило, мы радовались, что у нас есть этот глупый ритуал.
- А может, найдем другого врача? - спросила я, когда чай был сделан.
Он так на меня посмотрел, что я сама поняла всю глупость вопроса. Главный нейрохирург страны. Куда уж выше?!
- Ну, давай съездим в Германию или Штаты, - мне хотелось как-то действовать, а не сидеть и ждать.
Хотя я уже тогда понимала, что все кончено. Понимала и боялась себе признаться. Ведь признаться означало смириться, а я не могла смириться с тем, что у меня забирают самого любимого человека на земле. Не могла позволить отобрать половину себя. Я не знала, да так до сих пор и не научилась толком, каково это жить наполовину. С половиной сердца, души. Дышать, мыслить наполовину. Как может жить половина человека?
- Ты же знаешь что все бесполезно, - ответил он, и посмотрел мне в глаза.
Когда мы только познакомились, я влюбилась с первого взгляда, но не в него, а в его глаза. Какой-нибудь поэт написал бы оду в честь его глаз, а мне на память приходило только сравнение со сталью или серебром, в зависимости от его настроения. Сказать, что у него серые глаза, это то же самое как сказать, что солнце желтое, а небо - синее. Вроде бы правильно, но...
- А химия? - наверное, я выглядела жалко в попытке ухватиться за воздух.
Он не ответил, да и ответ мне был не нужен. Я все знала. Уже тогда я все знала и все понимала. Никакой химии, лучше он проживет на эти несколько месяцев меньше, чем я проведу эти месяцы с инвалидом. Он всегда жил полной жизнью, как и я. Полумер не признавал. И жить инвалидом не собирался. Уж лучше меньше, чем так. Я все прекрасно понимала. Но мне было очень страшно и больно.
- Не боись, Малыш, прорвемся, - проговорил он, обнимая меня. - Ты самое дорогое, что есть у меня в жизни. Я люблю тебя.
- Я люблю тебя. Пусть у нас есть только эти шесть месяцев, но мы будем вместе. Мы не потратим их зря.
Он улыбнулся и поцеловал меня.
Не потратим время зря... мы и не тратили. Ни мгновения. К счастью, мою работу можно было делать в любое время в любом месте. Вот я и делала ее вместе с ним. Иногда он шутил и прикрикивал на меня, что я, мол, ленюсь. А мне важнее было быть с ним, нежели работать. Но я работала. Ему нравились мои книги, а я писала их для него. Даже когда мы не были знакомы.
- Знаешь, мне казалось, что ты пишешь для меня. С самого начала. Мы тогда еще не были знакомы. Я зашел в книжный купить племяшке какую-то очередную модную муть. Она заказала в качестве подарка. И совершенно случайно мне на глаза попалась твоя книга. Ну, я и купил. Прочитал буквально за ночь. А потом по второму кругу. И мне казалось, что ты пишешь для меня, обо мне. Даже не знаю, как сказать...
- Ну да, ты очень похож на эльфа или на тролля. А особенно на гнома.
- А сколько у тебя главных героев русоволосых со стальными глазами? - ехидно спросил он, и я была вынуждена признать его правоту.
Я писала с него. Даже не зная, я мечтала о нем. Представляла его, описывала. Наверное, я всю жизнь знала, что он где-то есть. Ждала, наделась и мечтала. И он пришел. Пришел на самые лучшие 4 года моей жизни. Всего четыре года, хотя казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь.
Мы стали жить вместе через две недели после знакомства. Еще через три подали заявление в ЗАГС. Ни секунды не сомневаясь. И ни разу не пожалели. Хотя бывало, что ссорились, потом мирились. Но ни разу не возникало даже мысли о разводе. Самая долгая ссора длилась аж пять часов.
Мне иногда казалось, что мы один человек, просто по глупости, разделенный на два тела. Бывало я сидела, работала, и мне вдруг хотелось чаю или поесть, так буквально через пару минут Олежа приносил мне чай или еду. А я всегда знала, когда он придет домой. Уставший или нет. Угадывать мысли или желания другого было естественно, даже не столько угадывать, сколько знать что он хочет именно сейчас, как если бы самой хотелось того же. Друзья и родственники ругались, что мы говорим обрывочными фразами иногда одно - два слова. И самое удивительное, что мы понимали друг друга. Точнее это было удивительно для всех, кроме нас. Что может быть естественнее, чем знать чего ты хочешь?!
Я не могу сказать, что все оставшиеся нам несколько месяцев мы провели, беззаботно прожигая жизнь. Но пока была возможность, мы старались не думать о будущем. Хотя у нас были и серьезные разговоры и планы.
Как-то Олег предложил пойти выбрать ему гроб и надгробие. Я восприняла это предложение нормально. В какой-то мере я ожидала, что рано или поздно он решит это сделать. А вот его сестра с мужем, которые в тот момент были у нас в гостях и усиленно делали вид, что все хорошо, просто остолбенели. Хотя, если быть честной, предложил он действительно резковато. Оксана, так звали его сестру, как раз щебетала об открытии очередного своего магазина, и о том, что она нас обязательно ждет на мероприятии по случаю, как вдруг...
- А у тебя гробы продаются? - спросил любящий брат, прервав ее на середине списка VIP персон. И, не дожидаясь ответа, продолжил, - Маришка, надо будет обязательно сходить, и заказать гроб, ну и плитку сверху.
- Двуместный гроб, - мрачновато отшутилась я, погруженная в свои мысли о главном злодее из очередной своей книжки. - А плитка зачем? Там будет несколько метров земли, или вообще скалы. Он и так не выберется.
- Земля вызывает Плутон, - со смехом проговорил Олег, помахав рукой перед моим лицом. - Мне гроб и мне плитку а-ля памятник.
- Ах да, конечно. Завтра купим. Извините меня...
Уже уходя, я услышала пояснение моего мужа:
- Пошла кого-то убивать. Ох уж эти творческие люди... Ксанчик, ты там что-то говорила про...
На следующий день, как и собирались, мы пошли за гробом. В бюро ритуальных услуг Олег оторвался по полной. "Умираем один раз, поэтому это надо отпраздновать так, что бы ух!" Под этим бравым девизом он издевался над консультантом, который нас обслуживал. В общем, я понимала, почему у продавца-консультанта глаза стали размером с салатницу и было предынфарктное состояние. Обычно клиенты, люди потерявшие близких, плачут и ходят такими потерянными тенями (мы видели несколько таких), но это был не наш случай. Редко когда (если вообще такое бывает), к ним приходит сам усопший и устраивает балаган из выбора гроба. Тут ему лежать не удобно, а этот какой-то бледный, а тут дуть будет, а вон у того крышка слишком круглая, а у этого наоборот квадратная. Когда Олег таки выбрал, консультанта можно было выносить.
Зато с надгробием обошлось все просто и быстро. Олег просто протянул свои рисунки и сказал:
- Сделайте точно по чертежам. Монумент двойной. Даты смерти впишите потом. Ну, и естественно, что из черного мрамора. Не мне вам пояснять.
Глаза мастера тоже были достаточно круглыми, но инфаркта, в отличие от продавца-консультанта, не ожидалось.
- А фотографии? - бледнея, просил мастер.
- Какие фотографии? - удивленно переспросил Олег.
- Усопших, - промямлили ему в ответ.
- А зачем? - спросила я, заглядывая в наброски. - Тут не должно быть никаких фотографий. Все правильно.
На передней части памятника, ну там где имена и даты, были изображены волк и лисица, смотрящие друг на друга. Причем у лисицы была такая ехидная мордочка, что мне было даже немного жалко, что мастер не сможет повторить в точности. На задней части памятника лежал дракон. И эпитафия "Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты - весь мир". Все правильно. Именно так как должно быть.
Ночью того же дня, когда мы лежали, обнявшись, Олег вдруг попросил меня.
- Маришка...
- Ммм...
- Ты же не дашь мне жить растением?
Я удивленно посмотрела на него. А потом поняла, о чем он меня попросил. "Не дашь жить растением"...
- Конечно.
Он только крепче меня прижал к себе. А у меня по щекам катились слезы. В последнее время я частенько плакала. По поводу и без, слезы просто сами катились из моих глаз.
Когда мы только поженились, я часто мечтала о том, как скажу Олегу о своей беременности. Как он будет рад, как будет меня на руках носить. Мечтала о покупках детских вещей, о совместном оборудовании детской. Не раз представляла его лицо, когда он впервые возьмет на руки нашего ребенка. Но реальность штука жестокая. О том что я беременна, я узнала месяца за три до смерти Олега.
Вообще последние месяцы его жизни были очень сложными. Его тело понемногу отказывало. Сначала речь, он перестал внятно выговорить слова, потом частичный паралич. Ему стала отказывать память. Он забывал простые вещи или слова. Иногда смотрел мимо меня, не узнавая. Было тяжело, обоим. И я не решилась рассказать о своей беременности. Я даже не знала, поймет ли он меня.
Не задолго до своей смерти он попросил - приказал, не знаю, как правильно это назвать. С трудом, очень медленно он выговорил свою просьбу-приказ и посмотрел мне в глаза.
- Ж...ив... и...
"Живи". Живи несмотря ни на что. Живи, даже если меня не будет. Об этом меня просили его глаза.
- Я буду.
Я буду, даже если мне кажется, что это невозможно. Я буду жить ради маленькой частички тебя, которая сейчас растет во мне. Я буду вопреки...
Умер он во сне. Просто вечером заснул, а утром не проснулся. В ночь перед похоронами выпал снег, и днем он блестел под скупыми лучами зимнего солнца. Было хорошо и спокойно. Церемонию я не запомнила. Кто-то что-то говорил. Ко мне подходили какие-то люди. Все это было не важно. Со своим мужем я уже простилась. А чужие люди мне были не важны. С кладбища я уехала не в дом его родителей, где было устроено поминание, а к нам в квартиру. Хотя меня пытались остановить и отговорить. И даже не хотели пускать за руль, но я села и уехала. За рулем Олеговой машины.
Я родила здорового мальчика. Три триста и 51 см в длину. В больнице со мной были бабушки, дедушки и прочие родственники малыша. И мне постоянно казалось, что рядом со мной стоит Олег. Стоит и смотрит на своего сына. Почему-то мне казалось, что он был горд и счастлив. И наверняка плакал. Хоть мужчины и не плачут.
- Ты уже придумала, как назовешь его? - просила у меня моя мать, когда им всем разрешили войти ко мне в палату.
- Да. Егором.
Мы когда-то планировали, как назовем наших детей. И первого мальчика планировалось назвать Егором. А девочку Катей. Но у нас есть только мальчик. Наш сын, наш Егорка.
Родственники, конечно, удивились, но мне было все равно. Так мой сын стал Егором Олеговичем. Он похож на меня и на Олега. Глаза у него уже сейчас Олеговы, а волосы как у меня. От отца он еще взял подбородок и нос, а губы и скулы мои. Мать Олега говорит, что Егорка напоминает отца в младенчестве. А моя мама говорит, что внук похож на меня. Они обе правы. Сын взял все лучшее у обоих родителей.
Мы с ним жили вдвоем. Хотя вначале обе бабушки и приходили помогать. Со временем я привыкла жить одна с сыном. Когда он был маленьким, я часто перебирала альбомы с нашими фотографиями, смотрела видео и представляла, как буду рассказывать сыну об отце. Я понимала, что будет не легко. И, возможно, когда-нибудь мне придется выслушивать упреки, и оправдываться, и объяснять.
Но я все выдержу. Воспитаю нашего сына. И буду жить, как обещала. Только ты дождись меня. Олег, Олеженька... любимый... мой неправильный ангел.