Я не люблю К., он тяжек мне своим прошлым одиночеством. Но я вернулся в К., хотя раньше провел в нем чуть более двух лет полных колебания и душевной борьбы, полной жизненной неустроенности. Уезжая из К., я и не думал, что вновь окажусь там. Хотя я к нему не справедлив: К.- прелесть! Тихий, уютный, во многом сохранивший приметы деревенской жизни, как большинство провинциальных городков Сибири. Здесь даже похоронен один из декабристов, а по берегам реки местные жители часто находят черепки, обломки утвари и кости. Здесь некогда было татарское поселение, так что К. ведет еще свое начало до пришествия в эти места русских. Вокруг К. легко можно встретить старые хакасские могильники, так что история здесь разбросана везде и только ленивый и не любопытный ей не интересуется. Впрочем, самое примечательное в К. - природа. Если посмотреть на К. с горы, что находится северо-западней К., взору открывается прелестная картина: с востока на запад течет река, берега ее густо поросли ивняком и черемухой, множество проток и стариц, возникших по прихоти половодий, отделяют от берега несколько островов, которые покрыты так же лесом, но с преобладанием березы и осины. Далее, к горизонту, река делает крутой поворот, и там, в туманной дымке, можно увидеть мост, нависший над волнами. Еще дальше, на краешке земли, стоят едва различимые горы, играя белизной вечного снега, тоже покрытые дымкой даже в ясный солнечный день. Сверху К. похож на рыбу, выбросившуюся из воды, и вновь уходящую в глубину, серебрясь чешуей крыш. Две дороги пересекают К., одна, как бы образуя хребет этой рыбы, тянется вдоль всего городка, отчетливо просматривается сверху; вторая, беря начало где-то в центре, пересекает его вдоль и уходит на увалы, образует его спинной плавник. Внизу, под горой, находится запущенный сад, рядом с ним россыпь старых могильников вдоль русла пересохшей речки; правее, деревня, которая плохо просматривается с горы, а дальше еще сопка, которая круто обрывается к реке, образуя живописные скалы. Где-то на этой сопке или за ней, находится пещера расписанная древними художниками, я ее некогда пытался найти, но мои попытки не были успешными. Впрочем, о ней мало кто знает. Одним словом К. заслуживает большего внимания, чем ему уделяют ныне. Я хотел бы закончить свои дни в нем, может быть такие же полные тоски и одиночества, как некогда провел в нем. Скорее всего, я не доживу до тех блаженных дней, когда отчаяние и безысходность вновь дохнет на меня своим ледяным, бездушным дыханием, и я буду молить о смерти, как об избавлении. Как знать?
В К. я похоронил дядю Васю. От него осталась только память, да две глупые железобетонные плиты под мрамор: одна над ним, другая над его женой.
Я познакомился с дядей Васей в бытность еще студентом. Кажется на втором или третьем курсе. Студентом, если сказать честно, я был откровенно плохим. Учеба так мало занимало мое внимание, что, имей я меньшие способности или худшую память, то бы, по все вероятности, покинул гостеприимные стены университета еще на первых курсах. К женщинам я относился холодно и равнодушно, даже более холодно и равнодушно, чем следовало бы в этом возрасте. Короткие и пылкие романы истощали мой неокрепший организм, и я инстинктивно старался их избегать. Кроме того, одна взрослая, умудренная опытом женщина вскружила мне голову, и после нее мне не очень-то хотелось смотреть на других баб. Она меня едва замечала, но эта недоступность только распаляла мои чувства. Все свои силы я ложил на шахматы, футбол, каратэ, только что входивший у нас в моду. Бесцельное существование, отсутствие серьезного дела, тяжелым осадком ложились на дно души, и невольно требовало реализации того потенциала, что был заложен во мне. Я тяготил к серьезной или литературной, или научной деятельности, занятие спортом давало выход энергии, но не давало того удовлетворения, которое дает серьезная работа и понимание своей необходимости. В спорте, кроме, пожалуй, шахмат, я не достиг особых успехов. Обладая отменной памятью и иногда забавляясь в игру вслепую, я еще на первом курсе выполнил первый разряд, и к курсу третьему я уже играл как кандидат в мастера, но неокрепший организм, южный темперамент, непоседливость так и не дали мне возможность выполнить кандидатский минимум в университете. Я играл очень неровно: в иные периоды никто не мог соперничать со мной, зачастую шли такие провалы, что наши тренера хватались за голову. Тогда я мог проиграть и плохому третьеразряднику, но, по-видимому, это был мой потолок в шахматах.. В этот год мы играли на край совете "Буревестника". Турнир захватил часть зачетной недели, и мы должны были приехать только к экзаменам. Я не сильно беспокоился за него: это была "Политэкономия", которую не только я, но и все остальные не принимали всерьез. Я на нее почти не ходил, а если появлялся в лекционном зале, то резался или в карты, или, чаще всего, в шахматы. Я явился в общагу только вечером и изрядно пьяным, поскольку мы выиграли кубок и дружески так обмыли его, так что мне, как самому трезвому, пришлось растаскивать по квартирам своих сокомандников, тренера и нести сумку с шахматными часами. Там меня ждало неприятное известие: у нас заболел преподаватель "Политэкономии", и принимать будет какой-то дякус из Крайкома партии. Уже ползали слухи о его кровожадности, и все дружно схватились за учебники. Я же, не стал забивать свою голову такой дрянью, и завалился спать, как всегда решив, что свежая пустая голова лучше, больной и забитой какой-нибудь ерундой. Прилично проспав, я на следующее утро пошел на экзамен. Почти все уже успели сдать его, но остальных била мелкая дрожь. Преподаватель действительно оказался зверем: тройки шли плотным косяком, хотя двоек он не ставил. Это меня успокоило - я на большее и не рассчитывал. Рассовав по карманам шпаргалки, я одним из последних попал в аудиторию. Билет оказался довольно легким: я кое-что содрал со шпор, кое-что домыслил и мог уверенно нести всякую чушь в течение пяти - десяти минут без перерыва. Это зачастую пролазило, когда преподаватели устают и внемлют только уверенным вашим ноткам в голосе, а не тому, что вы излагаете. На его невнимание я рассчитывал, поскольку он уже сильно устал, так что на трояк я уже шел твердо и даже подумывал о четырех балах. Кроме того, он произвел на меня самое приятное впечатление. Лет ему было за шестьдесят: маленький, гораздо ниже среднего роста, подвижный и живой. Лицо его смотрелось обыкновенным русским, с чуть великоватым, но правильной формы и тонким, даже несколько нервным, носом, высоким лбом, над которым лихо топорщился седой хохол. В нем чувствовался веселый, насмешливый нрав: складки лежали по углам его подвижных губ, в глазах порой вспыхивали насмешливые искорки, чуть притушенные усталостью, которая не мешала ему задавать самые каверзные вопросы.
Дождавшись своей очереди, я стал бойко излагать свои воззрения на прибавочную стоимость. Экзаменатор мало обращал внимание на мою уверенную трескотню, пока я не добрался до третьего вопроса.
-Любопытно, любопытно вы излагаете марксизм, молодой человек.. Повторите свою предыдущую мысль..
Это не предвещало ничего хорошего, но заветную четверку следовало добывать кровью, и я повторил, даже с некоторым вызовом. Вопрос был несколько перевернутой перефразировкой экзаменационного. Я уверенно ответил. Последовал еще вопрос, - я отвечал. Затем еще и еще. Скоро мы заспорили и с таким жаром, что я удивился его запасам энергии. Поскольку в свое время я не только читал любовные романы, но к шестнадцати годам прочитал не только Библию, но даже частично и "Капитал", так что во многих вопросах я был на высоте и отвечал уверенно и напористо.
-Ну-с, молодой человек, вас, батенька, не так уж легко сбить с толку. Это случайно не вас рекламировал Станислав Степанович?
-Я сомневаюсь, что он это бы сделал.
-Вы правы: он советовал мне вас завалить. Так и есть.. Вот и записочка. Как это вы умудрились законспектировать "Капитал" на шести страничках?
-Это несложно, если конспектировать конспект. По моим понятием это все пустая трата времени..
-Честный и оригинальный ответ, но мне кажется, что с "Капиталом" вы все же знакомы, но не в полном объеме. Весьма похвально. Хотя по моим понятиям он довольно сильно переписан с других экономических работ..
-Я предпочитаю исторические исследования и экономика в этом случае для меня не больше, чем прикладная наука.
-Ответ достоин не мальчика, а мужа, - сказал он неопределенно и вывел в моей зачетке "отлично", - и еще, батенька, если вас не затруднит, то приходите ко мне в гости. Я на вас надеюсь.
Он протянул мне зачетку и визитную карточку. Я взглянул и машинально сунул ее в карман своей джинсовой курточки, едва надеясь когда-нибудь еще увидеть их владельца.
Так бы закончилась бы мое кратковременное знакомство с дядей Васей, если бы не последующие события: через неделю я играл на четвертой доске за "Буревестник", и за четвертую же доску "Труда" в день нашей встречи играл дядя Вася. В общем, он был первый запасной, но в недавнем прошлом он был лидер команды, лишь годы и не очень хорошее здоровье вывело его из основного состава. Меня предупредили об этом. Я отнесся к этому легкомысленно, что было свойственно мне в те годы, и в дебюте был уже в нокдауне: к восемнадцатому ходу было почти все кончено, и при точной и энергичной игре, мне можно было бы смело сдаваться, но я уперся, а дядя Вася не уловил этого и несколько легкомысленно стал реализовывать свое преимущество. Я изворачивался изо всех сил и к первому контролю запутал игру на столько, что никто не мог указать ясных путей к выигрышу, хотя, по большему счету все считали мою позицию проигрышной. Партия была отложена, и все оставались в полной уверенности, что дела мои - швах, а я лишь тяну время. Впрочем, я не был уверен в этом: каким-то десятым чувством мне казалось, что я должен выиграть эту партию, и что я уже переломил игру в свою пользу. Когда я сказал это своему тренеру, то даже не стал мне помогать в анализе. Меня это расстроило, но дома, едва расставив шахматы, я увидел тот единственный скромненький ход, что разваливал позицию противника в один момент. Повозив фигуры минут десять, я бросил это ненужное занятие, предоставив возможность детального анализа своему сопернику на лекциях Пети Седалищеву, а сам пошел играть в карты. Когда я вернулся в свою комнату, то в ней уже сидел весь шахматный бомонд нашей общаги, и все дружно сыпали вариантами за и pro. Мне пришлось влезть в анализ, из которого все-таки выяснилось, что в варианте есть несколько подводных камней, но позиция моего визави безнадежна. Через пятнадцать ходов, все сводилась к простейшему варианту: слон против коня и две пешки сверху.
На доигрывании дядя Вася выглядел несколько взволнованным, хотя всеобщая уверенность в моем разгроме еще витала в обществе. Даже после тихого ответного хода, когда все стало ясно: дядя Вася получит мат или расстанется с материалом, эта уверенность сохранилась еще немного. Скоро я свел позицию к грубой реализации материального преимущества, и дядя Вася не стал больше искушать судьбу - сдал безнадежную партию. Это позволяло нам вырвать общую победу у "Труда" и выйти на первое место. Тренер долго тряс мне руку и поздравлял. Мы всем клубом мусолили исходную позицию, но так и не нашли опровержения тихому ходу. Больше всего старался дядя Вася. Видимо он прошляпил этот ход или отнесся к анализу не столь серьезно, и ему хотелось доказать мою несостоятельность. Когда же я собрался уходить, он остановил меня и, как ни в чем не бывало, поздравил меня с победой, выразив искреннюю радость по этому поводу. Что меня несколько удивило, тем более, не ранее, чем несколько минут назад, он горячился и, как мальчишка, пытался меня поставить на место.
-Молодой человек, на этот раз вы от меня не убежите, - сказал он мне, - тем более мое приглашение в гости вы игнорируете, а при вашем складе характера, лучший способ вас заполучить - затащить силой.
-Это столь необходимо? Я небольшой любитель развлечений.
-Я не зову вас развлекаться, я просто приглашаю вас в гости. В этом мире не так уж много людей, с кем бы я хотел поближе познакомится. Вы старый нигилист и очень неординарный человек. Я думаю, что весь выходной сидеть в общежитии вам не доставит удовольствия, кроме того у меня неплохая библиотека, я еще могу показать кое-что из своих исторических работ. Я думаю, что они в чем-то вас заинтересует. Но, кроме всего прочего, Даша обещала, если я выиграю, чем-нибудь меня побаловать, а вам, наверняка, столовая стоит поперек горла.
Мне не хотелось идти, но, в принципе, отказать ему я просто не мог, да и заниматься чем-либо серьезным, после напряженного доигрывания, не было желания. Видимо мой недавний знакомый уловил мое колебание и сказал:
-Вероятней всего вас не устраивает такое время провождение и напрасно. Если вы думаете, что я о вас мало знаю? Плохо обо мне думаете: я читал кое-какие ваши заметки в местной прессе. О вас отзываются очень хорошо и обещают большое будущее, но неровность вашего характера отмечают почти все.
-Откуда у вас такая информация?
-Из официальных источников: проще говоря, чтобы выжить любой власти необходимо постоянно просеивать множество людей через свои сита, - и, переходя на ты, продолжил, - На тебя просто обратили внимание, но для системы, которая ищет людей определенного типа, ты не подходишь. Слишком неординарные личности или руководят самой системой или втаптываются в грязь, как конкуренты. Тебя, правда, еще не зачислили в конкуренты, поскольку власть тебя мало интересует, а системе ты пока не очень угрожаешь ей, но ты по-прежнему остаешься в поле зрения властных структур. Извини, что я обращаюсь к тебе на ты, просто ты мне очень симпатичен, и я раза в три старше тебя, кроме того я боюсь, что с тебя снимут голову, а такое бывает зачастую. Все настолько серьезно, что ты не подозреваешь, а твои взгляды на происходящее только начинают пробивать ростки в нашем обществе, а нам еще придется наверстывать то, что мы упустили за предыдущие годы. Многое зависит от тебя: я уже слышал мягкие советы просто не публиковать тебя. Постарайся воздержаться от того сарказма, что тебе свойственна.
-В общем, я публиковал только для заработка и особо не придал значение этим публикациям - была обычная шарашка, но редактор просил сделать тот или иной материал, и я его делал.
-Ты просто не обратил внимание на одну деталь: тебя стали сразу публиковать, а ты обыкновенный студент, даже не старшего курса. Кадровый журналист за такие публикации оказался бы давно на улице. Тебя подставили, но тебя даже не выгнали из университета - к тебе присматриваются, но ты, даже и не подозреваешь, что приобрел незримых и сейчас довольно могущественных противников.
-Зачем вам это говорить?
-Я видел много крови и пришел в конце концов, к чисто религиозным понятиям жизни: все - тлен, что человек должен быть аскетичен в своих материальных потребностях, что, самое главное, человечество погибнет, если каждый человек будет врагом другому человеку. Это все банально, но тот же запад, идущий по пути индивидуализма, будет вынужден вернутся к коллективному, стадному, можно сказать, образу жизни, но у них это пойдет через разум и будет очень не скоро. Человечество, как биологический вид, скоро придет в упадок. Происходит сильная деградация внешней среды, а биологически человек более консервативен, накопление агрессии выплеснется в избиении себе подобных и этот процесс уже идет. Большая скученность на малой территории людей, хоть и дает экономический эффект, несравнимый с маленькими поселениями, но приводит к росту внутреннего напряжения эмоциональной сферы человека: постоянные вторжения на его "территорию" посторонних людей вызывает ответную агрессивную реакцию, а это постоянные стрессы и смерть. Как видишь, экономическое могущество не всегда ведет к движению вперед, а скорее тянет назад, даже при всем старании сохранить среду обитания: в городах человек создал искусственную среду, в которой могут выживать практически все, даже имеющие дефекты генного, а еще более страшно - духовного плана. Мы уже в принципе не всегда способны сдержать дикость подростковой преступности, и дикарь городских джунглей, пожалуй, страшнее дикаря пещерного. Хотя я не сомневаюсь, что обо всем сказанном ты имеешь понятие, тем паче ты копался не только в классиках научного коммунизма, хотя и не столь основательно, как хотелось бы даже, наверное, тебе самому. Мрачно? - Продолжая разговаривать, как бы с самим собой, спросил дядя Вася. - Я знаю, что ты это все знаешь, просто мне иногда хочется выговорится, а искренность зачастую очень опасна.. Впрочем, я не думаю, что от хорошего обеда ты не откажешься? Впрочем, мы пришли.
Мы находились у небольшого двухэтажного домика построенного в начале пятидесятых, опрятного, тщательно выбеленного, производившего самое приятное впечатление. Мы поднялись на второй этаж, и дядя Вася позвонил. Женщина, открывшая нам дверь, казалась прямой противоположностью несколько эксцентричному, горячему ее супругу. Она была хороша собой и в этом возрасте: сохранив стройную фигуру, несколько постаревшее миловидное лицо с внимательным умным взглядом холодноватых и жестковатых глаз. Впрочем, я не сильно верю в женский ум, но меня поразил такой резкий контраст между супругами. Это меня заинтересовало. Дядя Вася был самостоятельным человеком, на редкость неординарным, в нем просматривались черты лидера, в то время и его супруга была личностью и обладала сильной волей, непреклонным характером и самостоятельностью. Я примерял дядю Васю к его супруге и попутно размышлял о сказанном мне. Что-то здесь было не так, поскольку в его интересе была и какая-та личная заинтересованность, а какая я не мог прийти к единому выводу.. Как журналист я был еще зелен, как шахматист он должен был превосходить меня, и это было несущественно, поскольку он жил в двух шагах от шахматного клуба, где собирался весь шахматный бомонд Красноярска.. То, что он сказал мне казалось не очень существенным, поскольку я почувствовал в его словах не полную искренность, ее-то я видел метра на два под землей и на сто километрах от недоброжелателя. Все это вертелось у меня в голове, что в прочем не мешало мне оценить обстановку, в которую я попал. Дядя Вася привел меня в свой кабинет, вход в который был прямо из просторной прихожей, некогда бывшей коммуналки. Кабинет полностью соответствовал вкусам и внешности его хозяина: все в нем было функционально, взъерошено, набросано почти как попало, простые полки занимали все стены до самого потолка, на которых теснились книги, многие просто были засунуты сверху. Из мебели был только стол, два простых стула и диван, на столе стоял компьютер, что в те времена был редкостной диковинкой, и старенькая механическая печатная машинка, что была втиснута на одну из полок. Книги и бумаги лежали валом, и на стол едва ли можно было втиснуть стакан с чаем, не потревожив тот бардак, что там творился.
На удивление все это мне понравилось. Я не терпел излишеств и непорядка, но слишком хорошо - тоже не очень хорошо. В этом мне немцы мало понятны: порядок - ради порядка безсмысленен, как лес без бурелома или стриженные деревья. Женской руки здесь не было заметно, поскольку кабинет на столько не соответствовал другим комнатам, что я сразу определил, что это убежище дяди Васи от семейных и не семейных бурь.
Пока я оставался один, продолжая оценивать обстановку и размышлять, то пришел к выводу, что отношения между супругами довольно натянутые, хотя при нашем появлении, мне показалась что женщина как-то встрепенулась. Мне еще показалось, что она была рада нашему приходу, но я не придал этому значения. Долгое отсутствие хозяина несколько удивило, но я был даже рад этому, поскольку решил познакомиться с библиотекой поближе. Беглого взгляда на полки было достаточно, чтобы судить об разносторонних интересах его хозяина. Кроме философских изданий, какие были естественны для его работы, я обнаружил массу исторических исследований и трудов, многие из которых мне были незнакомы, что, впрочем, я и ожидал. Нашел хорошую поэтическую подборку, классику мировой литературы, не говоря о русской. На удивление я нашел подшивку "Охоты и охотничьего хозяйства", Черкасова и прочих классиков русской охоты. Эти интересы были удивительны мне, поскольку он очень мало походил на охотника, которых я видел на своем веку немало. Для этого дела он был чересчур горяч и темпераментен, чересчур непосредственен. Может для охоты на уток это и не мешала, но серьезная охота требовала колоссальной выдержки и сосредоточенности, а никак не этих черт характера. Эти размышления прервал хозяин, появившись с извинениями в дверях.
-Удивляетесь моему кабинету?
-Несколько.
-Здесь некогда была коммуналка, а хозяева съехали, так что нам она досталась полностью, как трехкомнатная квартира. Так что теперь у меня есть даже отдельный кабинет, и я богат, как Рокфеллер.
-Ваша жена не вторгается в него?
-Почему же! Правда вытирает только пыль и ругает меня за то, что я никак не приведу его в порядок. Мы даже как-то повздорили за то, что она навела такой порядок, что я едва нашел статью, которую нужно было срочно сдавать в набор.. Кстати, нас приглашают на обед, будут вареники. От них глупо отказываться. Таня их чудно готовит. С чем вы их предпочитаете? Будут с творогом, со свежей капустой и картошкой?
-Пожалуй, с капустой.
-Вы не любите с творогом?
-Я не люблю, когда мне снятся женщины.
-В ваши годы пора бы им сниться?
-У меня есть и другие интересы в жизни.
-Напрасно, батенька, напрасно. Только не женитесь на случайных женщинах, когда устанете. Я сам сделал однажды такую ошибку и долго раскаивался..
-Мне кажется, что ваша жена к вам тоже мало подходит и характер у нее крутой?.. - предположил я.
-Мне пустышки не нравятся. Мы почти три года ходили возле друг друга. В общем-то, она внутренне робкий человек, любит во всем определенность, хотя дама строгих правил. Другой бы человек возле нее сломался бы, но она меня любит и ценит, вот и весь секрет. Кстати, она на вас обратила внимание и оценила.
-Можно вопрос?
-Пожалуй.
-Зачем вам я, если и без меня вы легко обходитесь, а я не сильно верю в любовь с первого взгляда, особенно у мужчин.
-Напрасно, вы мне симпатичны, но, кроме того, я хочу привлечь вас к работе, мне нужен толковый помощник, поскольку я не силен в литературе, в изложении своих мыслей. Кроме пресного доклада или сухого изложения мыслей, дальше в литературной деятельности я не ушел. Мне нужен секретарь божьей милостью, я почти подготовил материал для нескольких книг, даже, в принципе, могу их опубликовать, но чувствую, что они в себе не несут той божьей искры, что отмечает талант.
-Вы считаете, что я с этим справлюсь?
-Я в этом не сомневаюсь. Если хотите, я могу вам кое-что показать, но сначала мы должны пообедать.
Особой выгоды из данного предложения я не надеялся извлечь, но меня заинтересовало оно. Определенно я хотел познакомиться с материалом и надеялся, что он это будет для меня напрасной тратой времени.
Обед был не особенно обильный, но вкусный. Видимо, я уже успел соскучиться по семье, но мне понравилась непринужденная обстановка этого дома. Тетя Даша явно меня стеснялась и старалась оставаться в тени, дядя Вася над ней подшучивал и, видимо, это ее огорчало. По крайней мере, несколько вольное поведение, в ее понимании, были недопустимы между малознакомыми людьми. Она посылала такие выразительные взгляды по этому поводу своему супругу, что я едва сдерживался, чтобы не вмешаться в незаметную дуэль между ними. Дядя Вася делал при этом совершенно непонимающее лицо и нес такую несусветную ерунду, что только просвещенный мог понять их большую глубину и тонкость ума собеседника.
После обеда дядя Вася сказал:
- Надеюсь, вы не откажетесь от того, чтобы осмотреть наши апартаменты? Я опасаюсь, что если я вас заволоку в кабинет, то вы не оторветесь от компьютера, а это чревато тяжелыми последствиями для меня, - тетя Даша вся вспыхнула, видимо предполагая еще что-то. - Это не мой кабинет и здесь царствует Даша, а я иногда приглашаюсь сюда для выяснения отношений, но чаще всего я запираюсь в кабинете и держу его двумя руками, чтобы меня не стали вновь перевоспитывать, как малолетнего школяра.
- Я его не перевоспитываю! - возмутилась она, но так, словно это ей было приятно.
-Это он ведет себя, как мальчишка!
-Она никак не может смириться с тем, что связалась с мальчишкой, а ей нужен мужчина солидный, не то что я, - продолжал заводить ее дядя Вася.
-Я этого не говорила, - но видимо ей эта перепалка нравилась.
Между тем мы оказались в зале. Это была большая квадратная комната с высокими потолками. Светлые обои делали ее очень привлекательной и уютной, она чем-то напоминала хозяйку: так же аккуратную, светлую, строгую, домашнюю. На большом ковре, на одной из стен, висело несколько ружей. Это были хорошие ружья, хороших фирм. Несколько из них были штучной работы, в том числе "Зауэр". Неожиданно на ковре я увидел и нашу ижевку - одностволку тридцать второго калибра. Все ружья были или новыми, или малопользоваными, и я сразу решил, что это более выставочные экземпляры и что передо мной скорее городской охотник, чем серьезный промысловик. Я больше верю в потрепанные ружья и в их хозяев, чем в новенькие "фирмы" и нулевое снаряжение.
Я попросил разрешения посмотреть оружие. Дядя Вася оживился и стал мне предлагать все подряд. Из всего разнообразия, а ружей здесь было около десятка, я невольно потянулся к этой ижевке. Это была великолепная ИЖ-18К. Меня особенно привлекло то, что это была курковая модель. К прочим своим качествам: легкость, изящная работа, длинный ствол, курок для промысловой охоты почти необходимая вещь и довольно редкая. Хотя щелчок взводимого курка изредка пугает близкого зверя, особенно косулю, но при осечке он гораздо практичнее безкурковки. Это была идеальная модель для стрельбы пулей, если не считать нарезного оружия и оружия со сверловкой парадокс. При некотором старании и опыте из нее можно было валить зверя метров на сто и даже несколько дальше. При маленьком калибре, она обладала большей резкостью боя, чем большие калибры, и точность ее превосходила на дальних расстояниях точность 16 и 12 калибров. Я знал это из опыта, кроме того, при охоте на белку, она была более экономична, легкость и большая линия прицеливания делали ее весьма привлекательным оружием в моих глазах. Я проверил сталь, что пошла на ствол. Это был старый сибирский способ проверки: накладываешь мякоть ладони на срез дула и нажимаешь со всей силы, если, круг, образовавшийся на ладони, имеет синеватый цвет, то ствол качественный. Не знаю, на сколько это верно, но это я вычитал у Черкасова и во многом ему верю.
Ствол у ружья был хорош. Я невольно его примерил по своей фигуре: оно имело несколько длинный приклад, так что пришлось бы его укорачивать.
-Вы охотник? - удивилась тетя Даша.
-Немного, - ответил я неохотно.
-Вы странный человек, ни один человек не обратил внимания на это ружье, а оно сразу вас привлекло?
-Они - любители, а я - профессионал.
-В ваши годы?
-Я вырос в тайге, а там ценят меньше всего "фирму". Дорогие ружья жалко брать на серьезную охоту, а там больше всего ценятся точность, надежность, неприхотливость и, пожалуй, вес. Я сам легкий и таскать громоздкое ружье только за то, что оно имеет два ствола, не всегда имеет смысл. Чаще всего в крупного зверя вы успеваете выстрелить один раз, который в большинстве случаев является смертельным. Второй выстрел производится в бегущего зверя, при котором точное попадание по месту пулей и из гладкоствольного оружия весьма проблематично, если вы, конечно, не крутой профессионал.
-Я же говорил, Даша, он любопытный человек и весьма непрост.
-Вы встречались с медведями?
-Не столь часто, но встречал их и даже убивал.
-Вам было не страшно?
-Об этом не думаешь, но если струсишь, то наверняка под него попадешь. Кроме того, медведь не хуже и не лучше любого другого зверя, и под пулей ложится, как и другой любой зверь. Удирать от человека, он выучен лучше вашего зайца, так что, принимая необходимые меры предосторожности, можно на него вполне успешно охотится.
-Я даже не представляю, как все это просто для вас?
-Во всем есть риск. В тайге он ничуть не больше, чем в городе, где вы ежечасно рискуете попасть под колеса автомобиля. Кроме всего прочего, с медведем вы можете встретиться от силы раз в месяц, а дураков в городе превеликое множество на квадратный километр. Вы просто не представляете меру опасности в том или ином случае. В лесу страшнее сломать ногу, чем попасть под медведя.
Разговор вошел в русло. Я много рассказывал про охоту, про повадки зверей и случаи на охоте. В лице тети Даши, я не могу до сего времени ее называть по-другому, может оттого, что наши взгляды были уже в те годы близки, я нашел благодарного слушателя. Она освоилась, и у нее оказался довольно общительный легкий характер. Она легонько подтрунивала над мужем, который кроме уток, по ее словам, ничего и не приносил в своей жизни. Он огрызался, харахорился, но, видимо, это было им обоим приятно. Только ближе к вечеру мы занялись тем, для чего, в сущности, я и был приглашен. Материал был большой и трудно переваримый. Его нужно было осмыслить, дать отлежаться и созреть, только в одном я убедился сразу, что дядя Вася прав в отношении своих литературных способностей. Было написано много, но никакая бы правка не исправила написанное. Это были дубовые мемуары, а не литературное произведение в полном смысле. Пришлось бы заново все переписывать, а это не одна сотня страниц. Работа была чрезвычайно сложная, но интересная, материал - полный и сразу заинтересовал меня.
Я рассчитывал, что работа займет от силы два - три месяца, но она растянулась на года два. Книга была опубликована и пользовалась даже определенным успехом среди местной читающей публики. До окончания института, мы закончили еще две книги. Правда, я отказался от того, чтобы под ними стояла моя подпись, поскольку сбор материалов и его систематика, идея книг полностью принадлежали дядя Васе. Так что я выступил в роли определенного чернорабочего от пера, за что и благодарен дяде Васе. Кроме того, мы часто охотились вместе. Честно сказать, я и не предполагал в полной мере, на сколько неспособным и горячим охотником был дядя Вася. Однажды у него из-под ног выскочила лиса, и вместо того, чтобы отстреляться по ней, он завопил во все горло: "Андрей, стреляй же! Стреляй!". Хотя у него в руках была двустволка, а он сам перекрывал мне директрису. Охоты компанией меня мало привлекали, я предпочитал одиночную зверовую охоту. Промысловую охоту, что я с успехом вел раньше, я не мог вести, поскольку у меня не было собак и возможности, хотя бы еженедельно, проверять капканы.
По окончанию университета меня направили в К., и наши отношения на некоторое время прервались. Вновь встретились мы года через два, когда меня перевели в редакцию "Красноярского комсомольца". Первая встреча, после столь продолжительной разлуки, меня поразила. Дядя Вася сильно сдал, постарел, и в нем что-то надломилось. Тетя Даша сильно болела. При моем появлении она приободрилась, но чувствовалось, что болезнь серьезная. Дядя Вася вышел на пенсию и почти все время проводил у ее постели. Врачи настойчиво предлагали переехать в деревню. Я помог купить домик в К. и перевезти мебель и пожитки. Но прожили они не долго. Осенью тетя Даша заболела воспалением легких, слегла и через две недели ее не стало. Я не знал о ее смерти и не был на ее похоронах. Заехал я месяца через три после ее смерти, и застал дядю Васю уже дряхлым стариком. Именно тогда я понял, что значила для него она. Когда я вошел в избу, он даже не поднял глаз. Когда я поздоровался, то дядя Вася поднял на меня совершенно безмысленный взор, что-то живое шевельнулось в старческих глазах, и он произнес едва слышно:
-А это ты, Андрей, Даши уже нет, а я еще жив.
Он не произнес больше ни слова. Пергамент его рук белел в полумраке, плечи обвисли, лицо заострилось, как у покойника, поросло седой щетиной. Я вышел, и он даже не заметил моего ухода.
Я пробыл два дня, нарушив все сроки командировки, вытопил печь, убрался, наварил есть и едва не насильно накормил дядю Васю.
Умер он через месяц, в начале декабря. Я предупредил соседей, чтоб они присматривали за ним. Они же дали мне телеграмму. На похоронах присутствовало два - три человека из соседей. Похоронили его рядом с тетей Дашей, в выдолбленной в холодной глине яме. Вскоре родственники продали домик и растащили его богатую библиотеку. Когда я вновь приехал в К., то поставил над их могилами две немудрящие плиты под мрамор, довольно нелепых, поскольку местные умельцы ничего лучше не могли предложить. За могилой, кроме меня, никто не ухаживает. Детей у них не было, а родственникам просто нет дела до этих ненужных могил. Зачем кому-то лишние хлопоты? Их можно понять, но память дана нам свыше.