Как знать, может быть, в былые времена из меня вышел бы не плохой придворный интриган или авантюрист. Впрочем, неутомимая жажда наживы, что двигала всех авантюристов, во мне отсутствует начисто, да и цели, что преследовали они, ничем меня не привлекают. Есть только две вещи достойные внимания: знание и опыт, все остальное, кроме человека, едва ли стоит ломаного гроша. Да и добровольное рабство, что присуще этим людям, посвятившим всю свою жизнь накоплению призрака богатства, - едва ли не худшая форма рабства. Хотя рабство честолюбия, вредных привычек едва ли лучше рабства накопительства. Я честолюбив, привык быть первым, но, думаю, что уже к годам тридцати буду смотреть на свои дела нынешние с легкой улыбкой уставшего человека, если, конечно, доживу до этого времени.
Вот уж третий день, как я вернулся в К.. Красноярск, где я проторчал почти неделю, сильно меня утомил. Я успел от него отвыкнуть, успел отвыкнуть от вечной толкотни, где тебе так и норовят наступить на ногу, но, при всем том, вы не найдете в нем никого, кому бы запросто могли сказать слово. В больших городах меня преследует одиночество, словно я в дикой местности. В К. я много гуляю и ленюсь.
Остановился я, как обычно, у доктора. У него маленькая квартирка, обставленная со спартанской роскошью. Хотя он потрудился приобрести пару кресел для друзей, ковер, книжный шкаф, забитый сверх меры книгами и даже софу, для таких пилигримов, как я. Доктор, пожалуй, единственный мой друг, хотя мы совершенно разные люди. Он небольшого роста, худенький и тщедушный, ко всем его прочему на редкость большерук. Кисть крупная с большими узловатыми пальцами и толстыми ногтями, желтыми от постоянного курения. Добавьте покатые плечи, нависшие над узкой грудью, большую голову, узкую и продолговатую, увенчанную длинным, с небольшой горбинкой, носом, шевелюру растрепанную до последней возможности, то ли темно-русую, то ли черную светловатого оттенка. Доктор умен до чрезвычайности, но все мои попытки внушить, сколько бы уважительное отношение к своему телу ни к чему не привели. Впрочем, я склонен считать, что бог не обидел его здоровьем, поскольку, при том
небрежении к себе, что проявляет он, к нему еще ни разу не прицепилась ни одна болячка или хоть какая-либо хвороба. Несмотря на все названое доктор чистюля. Я его не видел грязно или неопрятно одетым, хотя какая-та небрежность, может быть специальная, всегда присутствует, что выделяет его из отряда педантов и чистоплюев. Дома у него всегда идеальный порядок, что нельзя сказать о всех застарелых холостяках. Следует отметить его отношение с женщинами. Несмотря на все свои внешние уродства, он имеет множество женщин и романов, но они никак не перерастают в более прочные отношения. Объясняется все это очень просто: войдя в дом, женщина пытается подчинить его архаичную душу своему диктату, точнее ввести порядки, которые были в ее семье и правильны в ее представлении. Доктор не терпит не только никакого диктата, но и малейшего давления на себя. Хотя он весьма домашний человек и большую часть времени проводит валяясь с книжкою в руках на "гостевой" софе или пишет за небольшим столиком. На сколько я понял, что у него почти готова диссертация. Это, впрочем, он делает не ради тщеславия или места под солнцем, а скорее из-за любопытства. При этом, между прочим, он пьет столько кофе, что нормальный человек не выдержал бы таких доз.
Познакомились мы с ним за операционным столом. Правда мне пришлось быть на нем, а не наблюдать за тем, как он работает. Тогда он вытащил меня из могилы. Он сразу же невзлюбил меня, что было взаимно. Моя самоуверенность и аристократизм бесили его, поскольку он в чем-то всегда был плебеем. Я насмехался над ним, ставя его в самое нелепое положение. Тогда мы расстались врагами. Наше окончательное сближение произошло почти случайно. Примерно через полгода, после того, как я вышел из больницы, в К. приехал довольно известный поэт. Мне по работе пришлось присутствовать на его вечере, поскольку остальные коры в поэзии смыслили гораздо меньше, чем в доярках. Я, зевая, внимал речам этого "поэта", набрасывая с безразличием крокодила фактуру будущей заметки и вопросы к многостраничному интервью с ним. Совсем неожиданно для меня он заныл что-то о патриотизме и героизме, так что меня передернуло от его глупости.
-Идиот, - услышал я за спиной. Сзади сидел доктор. Он, кажется, не узнал меня, но, видимо, давая пояснения своим словам, добавил, - патриотизм проверяется под дулами пулеметов, а об этом фронтовики не любят трещать на каждом углу.
После этого случая наши отношения изменились и скоро переросли в искреннюю дружбу. Хотя мы и не могли долго находиться рядом, но всегда знали, что есть на земле человек, с которым нас связывает больше, чем со всем человечеством.
Этот день выдался свободным. Доктора вызвали на операцию, так что он обещал быть только под утро. Я решил побродить по набережной. Она довольно привлекательна и совсем не теряется на фоне величия Енисея. Пройдя мимо пароходика, который вез Ульянова в Шушенское, и под мостом, я оказался у речного вокзала. Он, если судить по фотографии, копировался с Адмиралтейства, хотя последнего я так и не видел. К счастью оказалась свободная скамейка. Я начал наблюдать за водой. Енисей катил мимо меня мощным потоком, завиваясь в чудовищный клубок стальных струй, из которых ни одна не походила на предыдущую. Игра воды и света так увлекла меня, что я не заметил, как налетела туча, и хлынул проливной дождь. Я предполагал грозу, но принужден был платить за свое невнимание. Я немного вымок, пока добежал до дверей вокзала и укрылся внутри. Енисей не потерял своего величия и во время дождя, хотя мощную спину великана рябила густая сетка. Я стоял в укрытии и издалека наблюдал его.
Гроза скоро кончилась, а Енисей, встряхнувшись от занудливой одежды, продолжал демонстрировать мощь своего сильного тела. Я было уже собрался идти, как причалила "Комета", и из нее вышло несколько человек. Двое из них были мне знакомы по прежней работе в "Красноярском рабочем". Один был Ваня Погудин. Ему было чуть больше тридцати лет, но он уже обладал таким животом, что ему могли бы позавидовать все три толстяка. Из-за этого брюки у него не сходились на утробе, а держались гораздо ниже живота, так, что рубашка вечно вылезала из брюк, демонстрируя его безобразное неглиже не первой свежести. На шеи у него, как обычно, болтался галстук, изображая некую форму солидности. На лице его проецировалась сальная улыбочка ничтожного человечишки. Ко всему прочему борода, что была стрижена под манер интеллигента прошлого века, - клинышком, была заплевана шелухой семечек, которые он беспрестанно шелушил, плюя себе под ноги. Я его не особенно ценил и не считал его даже приятелем, правда, он был прямо противоположного мнения. Впрочем, его не особенно ценили и в редакции за полную беспринципность и всеядность, хотя интеллект его был выше среднего. Другой тоже был корреспондент этой же газеты по сельскому хозяйству. Ее звали Ольга. Эта была высокая, несколько инфантильная дама с претензиями на художественный вкус. Если добавить некоторую желчность и недовольство жизнью, плохое здоровье, сына школьника, то, пожалуй, будете иметь полное представление о ней. Впрочем, в ней имеется много ахов и охов, что так же характеризует ее натуру.
Ваню она ненавидит и награждает его постоянно новыми кличками, хотя общается с ним постоянно.
-Ах, Андрюша, я не ожидала даже тебя увидеть здесь! - заахала она, разглядев меня в толпе. - Какими судьбами?
Я объяснил, не вдаваясь в подробности.
-Ты не женился? - она ко мне дышала не совсем ровно, и этот вопрос для нее был животрепещущим.
-Нет, - ответил я односложно.
В это время к нам подошел Погудин.
-Здорово, Андрей.
-Привет, Ванюша, - ответил я равнодушно.
Заметив это или просто для того, что-то сказать добавил:
-Вот редактор загнал нас с Ольгой тут недалеко, - и, продолжая сорить шелухой. - Семечек хочешь?
Я отказался. В это время к нам подошел приятель Вани.
-Ты сегодня будешь? - спросил подошедший.
-Да, Эдик, познакомься. Это Андрей, про которого я рассказывал.
Эдик высокомерно сунул мне равнодушную, вялую, холодноватую, но сильную ладонь, посмотрев как-то мимо меня, словно рядом с ним находилось пустое место.
Меня это сильно взбесило. Впрочем, мне показалось, что он все-таки посмотрел на меня оценивающее. Я скоро успокоился, не придав особого значения мимолетному чувству. Но следует остановиться на Эдике подробнее. Это был человек выше среднего роста, худощавый, но не худой, с бледной кожей лица, с манерами человека, привыкшего смотреть на все свысока. Лицо его украшал красивой формы греческий нос, довольно длинный. Еще, что было характерно, что поверх бледной кожи на лице лежал неестественный румянец. Лет ему было чуть больше двадцати пяти, но бритва еще не очень часто разгуливала по его щекам, что чаще всего связано с наследственностью. Это великолепие венчала шевелюра слегка вьющихся светло-русых волос.
Одет он был вызывающе элегантно, что сильно бросалось в глаза в нашем неряшливом обществе.
Все ушли, и я был рад тому, что Ольга оставила меня в покое. На донышке души у меня осталось неприятное чувство. Мои мысли отчего-то возвращались к этому странному щеголю. Отчего-то у меня возникло предчувствие, что наша встреча лишь предтеча, а основные события должны развернуться позднее. Я вообще-то доверяю предчувствиям, поскольку последние меня редко подводили.
Вернулся я домой в часов восемь. Доктора не было. Возиться с ужином не хотелось, и я решил сходить недалекое то ли кафе, то ли ресторанчик, что я любил в былые годы. Там всегда было хорошее вино и приличная кухня. Когда я туда пришел, там еще никого не было. Обычная публика начинала прибывать к часам десяти, так что меня довольно быстро обслужили. Я только начал ужинать, как в дверях появилась шумная компания. Среди которых я увидел моего приятеля Погудина и Эдика. С ними были три женщины. Если первые две были явно ресторанными потаскушками, то третья так же явно не принадлежала к этому славному племени. Держалась она независимо, хотя было заметно, что она тяготится этим обществом. В общем-то, она не была красавицей, но казалась, при своем маленьком росте, хрупкой и изящной. Было заметно, что она уделяет своей внешности много внимания, хотя весь ее макияж смотрелся неброско. Дополняли внешность большие, черные, чуть раскосые глаза сибирской степнячки. В компании, кроме этой женщины, я выделил еще двоих, которых сразу окрестил бульдогами. Оба они были среднего роста с могучими плечами и даже их физиономии чем-то напоминали этих животных. Прочие же были вялые, чем-то испитые людишки. Они казались равнодушными ко всему.
Они сдвинули несколько столов, и пир начался. Их явно хорошо знали, и заказ их был выполнен молниеносно. Эдик много пил, но по нему этого нельзя было заметить. Он совершенно не хмелел и не менялся в лице. Погодин так же опрокидывал в себя одну за другой рюмки, но только соловел от этого. Потаскухи пили водку, как заправские извозчики и скоро были пьяны вдрызг. Та женщина только пригубила шампанское и отодвинула бокал в сторону, совершенно не участвуя в разговоре. Скоро меня заметил Погудин. Они о чем-то переговорили с Эдиком, часто поглядывая на меня, и Погудин направился к моему столику.
-Ты здесь? - усаживаясь против меня, пропыхтел Ваня.
-Как видишь..
-Что делаешь?
-Пытаюсь поужинать, - равнодушно ответил я.
-Как тебе Эдик? - Ваня отличался особой толстокожестью и мало обращал внимание на отношение к нему собеседника.
-Любопытный экземпляр жлоба, - сказал я, не особо надеясь на то, что Погудин уберется подобру.
-Напрасно ты так про него..
-Он заслуживает более лестной оценки? Умен.. Честолюбив.. Властен?
-Хотя ты видишь людей насквозь, но он тебя оценил с моих слов.
-И, конечно, пригласил меня отобедать вместе?
-Ты что не пойдешь?
-Пойду, вот только поужинаю. Поскольку он меня заинтересовал. Почему он так бледен?
-А фиг его знает, кожа наверно такая.
-Почему ты здесь? Ты же всегда был подлецом и отирался в компании подлецов?
-Ну, ты так напрасно. Эдик вообще-то неплохой мужик. Да ты меня давно и не видел.
-Ты бы лучше сказал, что ты меня любишь. Этот подлец, наверное, что-то замыслил?
-Да брось ты свои выдумки, лучше пойдем туда.
-Холуй отрабатывает свой хлеб, - съязвил я.
-Ты что, не пойдешь? - Ваню я все-таки пронял, но шавка должна выполнять команды своего хозяина, иначе расстанется с жирной похлебкой.
-Дай мне не спеша поужинать, поскольку там только закусывают, а я просто хочу поесть, - и чтобы успокоить его, налил полный бокал вина. - Кстати, кто эта женщина?
-Это жена Эдика, он ее везде за собой таскает, правда она бы предпочла сидеть дома.
-Он не боится, что ее уведут?
-Это очень трудно, поскольку голову потерять легче, чем ее увести.
-Ты пойдешь туда? - продолжал наседать на меня Погудин. Он хотел долить вина, но я предусмотрительно наполнил свой бокал, так что в бутылке ничего не осталось. Это его разозлило.
-Ты разбираешься в винах, - все-таки добавил он тактично.
-Я разбираюсь и в женщинах.
-Она тебе не по зубам. Впрочем, я слышал, что ты не особо охоч до женских прелестей.
-Нет, тогда я не пойду.
-Неужели ты испугался? Я слышал, что ты храбр до безрассудства и даже убил медведя ножом.
-Я стал ленивым, но, видимо, судя по твоей настойчивости, можно сказать, что за тем
столиком сидеть столь же опасно, как стоять у барьера?
-Здесь может оказаться еще хуже.
-Как же?
-Может все смахивать на расстрел.
-Тогда стоит пойти.
Скоро я был принят в компанию. Видимо все было решено заранее, так что меня только внимательно осмотрели. Особого радушия я не наблюдал, только Эдик равнодушно кивнул мне головой, как старому знакомому, да женщина посмотрела на меня более внимательно, чем следовало ожидать. Угощение было дармовым, но я не пил. Меценатом я предположил Эдика, поскольку все обращались к нему с уважением, даже с некоторым подобострастием. Что впрочем, не относилось к бледным типам. Те только взирали на все с равнодушием слонов.
Заиграла музыка.
-Вы не танцуете? - услышал я голос. Передо мной стояла жена Эдика.
-Пожалуй, танцую, - ответил я несколько растеряно.
На небольшой площадке уже толкалось несколько пар.
-Почему вы меня пригласили?
-Можно вопрос на вопрос?
-Задавайте.
-Что вам нужно в этой компании?
-Ничего.
-Почему же вы тогда не уйдете?
-Из-за любопытства.
-Я вас не пойму?
-Это не сложно, просто я хочу узнать, чем кончится вся эта их затея.
Она замолчала и задумалась. Кончился танец, но мы продолжали стоять.
-Значит вы все знаете?
-Нет, но догадываюсь.
-Берегитесь, мой муж страшный человек. Он, наверное, выбрал вас очередной жертвой. Он очень страшный человек!
-Я это знаю.
Она замолчала, видимо не зная, что сказать. Начался очередной танец, и я ее пригласил.
-Меня интересует один вопрос, что говорил про меня Погудин?
-Ванька тебя ненавидит, но сказал, что ты соперник достойный. Тогда Эдик и загорелся. Это правда, что вы убили медведя.
- Я убил их три штуки, правда, одного ножом.
-Это страшно?
-Об этом не думаешь, просто вертишься, как вошь на гребешке. Кто ловчее, тот и остался на нем. Это о том, что я убил ножом. Он был шатун, а два остальных просто попали под выстрел.
-Не знаю, но берегитесь его. Я так его боюсь, иначе бы давно ушла. Пропади ты все пропадом, вместе с ним его барахло! - сказала она с горечью. - Берегитесь его, вы просто не представляете, как он может издеваться над людьми!
-Я предполагаю меру опасности.
-Не думаю, что вы ее понимаете в полную меру. Хотя бы роль тех мальчиков вы понимаете?
-Человечество видимо множество изуверов от Нерона до Гитлера, так чем-то удивить этот мир сложно. Кроме своей головы я не рискую ничем, а мальчики - это его верные псы: охраняют, бегают за водкой, ломают кости, если прикажет их хозяин, конечно за определенную мзду, хотя их мозговые аппараты еще не доросли даже до уровня бабушек для поручений.
-Да, они телохранители, только они еще у него и водители.
-Неужели эти жлобы способны крутить гайки? - это-то меня несколько и удивило.
-Нет, за них это делают другие. Они неплохо машут кулаками, проходили подготовку в каких-то особых войсках. У них есть даже пистолеты.
-Это неприятное известие, но чем я помешал вашему мужу?
-Не знаю, но Ваня что-то рассказывал ему про вас еще. Ему скучно и он забавляется. Уходите, ради бога отсюда!
-Это уже невозможно.
-Уходите, ради бога! Даже я не смогу вас спасти!
Я постарался ее успокоить, но разговор меня растревожил, так что легкое беспокойство осталось в глубине души. Вера, так звали женщину, с укором смотрела на меня. Я мужественно вынес эту пытку.
Вечер тянулся нудно. Все много пили. На квартиру к Эдику шли пешком, хотя машины катили следом, в них торчали бульдоги и эти потаскушки. Бледные личности увязались следом. Оказалось, что у всех у них свои машины и телохранители. Это не предвещало ничего хорошего, поскольку отбиться от подобного числа профи едва ли было возможно. Видимо у них было и оружие.
Квартира меня поразила. Эта была квартира новейшей планировки, почти рядом с ресторанчиком, обставленная с особым изяществом антикварной мебелью. В красном углу теплилась электрическая лампадка перед редкостной иконой старой работы, со стен смотрели лики святых вперемежку с картинами. Хотя я и плохо разбирался в живописи, но по холсту и краске, потускневшей от времени, я предположил, что все эти работы никак не работы художников двадцатого века. Если, конечно, это не были искусные подделки. Особенно меня поразила старинная чаша с грубым орнаментом и уже вся позеленевшая от времени, рядом лежала зажигалка в форме черепа. Правда эта была современная работа, но эти два предмета удивительно гармонировали между собой.
Я спросил Веру о квартире.
-Это не квартира, а хранилище денег и не единственное хранилище.
-Почему вы его не покинете?
-Я его собственность, а с собственностью он может расстаться только через свою или чужую смерть.
-Я вам не завидую.
-Я вам тоже.
В одной из комнат я увидел столик, крытый зеленым сукном. Теперь я понял, почему Эдик имеет такой бледный вид, так поразивший меня.
Мое предположение оправдалось: Эдик и те бледные личности скоро сели играть. По моему мнению, они играли довольно плохо. Ни у одного из них не чувствовалось школы карточной игры, хотя ставки были высоки. Я листал книгу и из-под тешка наблюдал за игравшими. Они сыграли круг, и я был уверен, что меня пригласят. Оно непременно должно было последовать.
-Неужели вы не играете? - услышал я вежливую реплику у себя под ухом, когда игроки прервались на некоторое время.
-Изредка, - ответил я.
-Я вас приглашаю, - с холодной вежливостью предложил Эдик, - но у нас игра только на наличные. Мне может вас кредитовать?
-Спасибо, но при случае, я могу к вам обратится?
-Пожалуй, я вам это сам предложил.
У меня было достаточно денег с собой, но я был отчего-то уверен, что мне должно было обязательно повезти. Я почти всегда предполагаю ход событий, и это маленькое приключение не должно было принести ни разочарований, ни побед..
-Что вы делаете, - услышал я за спиной напряженный шепот. - Они сейчас загонят вас в долги, и будут изгаляться над вами. Они каждый день здесь играют!
Я не ответил.
Банковать выпало мне. Я намеренно его поставил мизерным, и за раз снял его раз в двадцать больший, правда мне пришлось раза два передернуть, но на ближайших несколько туров беспокоится по поводу наличных денег не приходилось.
Такой поворот дел выбил из колеи игроков. Они, видимо потеряв душевное равновесие, стали или чересчур рисковать или осторожничать. Лишь Эдик по-прежнему сохранял спокойствие и даже наряду со мной выигрывал. Они едва ли подозревали, что еще, будучи подростком, сдружился я с одним престарелым жуликом, который от нечего делать учил всем тонкостям картежного мошенничества. Он видимо нашел во мне способного ученика, так как через полгода я мог спокойно его обыгрывать и уже разбирался в игре, как заправский зек. Я не использовал это свое умение, только изредка показывал или фокусы, или, в студенчестве, выигрывал себе на мороженое.
Бледные типы проигрались почти одновременно все сразу и разогнали своих телохранителей за наличностью, но из-за стола не вставали и с горящими глазами наблюдали за нашей дуэлью. Я довольно умело мошенничал, кроме того, мне просто везло, а Эдик заиграл нахраписто и по-крупному. Я ему дал раза два взять довольно значительный банк, но затем его раздел подчистую, так как рассчитывал убраться отсюда до приезда телохранителей.
-Все, - прошептал он, наконец, - наличных больше нет. В долг будешь играть?
Он еще сохранял самообладание, но я уже понял, что с деньгами мне отсюда не выбраться.
-Нет, - ответил я, пора было кончать эту комедию.
Он отошел от стола и уставился в светлое от лунного света окно, величественно скрестив руки на груди. Ничего, казалось, не говорило о его намерениях, но по напряженной спине было видно, что он что-то обдумывает. В это время в комнату заглянул бульдог, до сего времени сидевший в соседней комнате. Он пьяно повел глазами и, ничего не сообразив, исчез.
Эдик держался превосходно, только бледность и нервная дрожь выдавали его волнение. Тут я понял, что еще могу уйти, пока он не решил, как ему следует действовать, но я бы не смог самому себе сказать, что я выиграл у него.
Я собрал деньги в пакет, что оказался здесь же и тотчас услышал шепот Веры.
-Уходите скорее, ради бога уходите! Я все видела! Дверь открыта.
-Уже поздно, - так же тихо ответил я.
Время было упущено. Необходимо было ставить точку в этой комедии, развязка должна была наступить вот-вот, но необходимо было ее ускорить. Я достал пачку денег. Разорвал упаковку и зажег ее, бросив дымящиеся купюры в зеленую старинную чащу. Вслед полетела следующая пачка. Едва ли можно было объяснить простой логикой мои действия, но я чувствовал, что поступаю правильно. Я приносил в жертву божество в его же храме. Это было уж слишком. Я заметил, как еще больше побледнели картежники, посерел Эдик, и его затрясло от бешенства, широко открылись глаза Веры.
Развязка наступала.
Дальнейшее я помню смутно. Эдик бросился на меня, я увернулся и ударил его ногой в живот, сбил кулаком бледного картежника, возникшего у меня на пути, выскочил в коридор и уже там получил сзади такой мощный удар, что вылетел на площадку, открыв дверь плечом, что и спасло меня от расправы.
Вслед за тем я долго убегал, прыгая через заборы и ломясь через какие-то кусты. Окончательно пришел я в себя на скамейке в сквере. Костюм мой почти не пострадал, сильно ломило шею и звенело в ушах, в руках я сжимал зажигалку в форме черепа и полный пакет денег. Я долго смотрел на эту груду купюр и, верно оттого, что переживания прошлой ночи были слишком бурными, нервы мои сдали, мной овладела истерика, как слабой женщиной. Я стал рвать упаковки пачек и жечь деньги в ближайшей урне. Я бросал их в огонь, до тех пор, пока пакет не опустел.
Сидел я долго, смотрел, как корчатся в огне эти бумажки, и отчего-то истерически засмеялся. Я бросил в огонь пакет, показавшийся мне в тот момент грязным и липким, и пошел к дому доктора.
Доктора я так и не застал. Тщательно умылся и лег спать. Утром, заглянув в зеркало, я нашел себя несколько уставшим, но через полчаса уже входил в редакцию, где меня уже ждали.
Теперь я уже в К., много времени провожу в седле, мало читаю и по вечерам изредка пишу. Жду доктора со дня на день, он обещал завалиться ко мне в гости. Много сплю и без дурных кошмаров.