Келью Мартину отвели в гостевом доме - небольшом и крайне аскетично обставленном. Он улёгся на койку, мало чем отличающуюся от нар в городской тюрьме, и начал взвешивать все за и против. Уйти от монахов он должен - не на лошади, пешком. Вопрос - что станет с братией , если они решат, что их спутник попался конглёру и бросятся на помощь? И совсем другой вопрос - что станет с ними, если они окажутся конвоирами? Тогда Кэти придётся вернуться - он не станет поднимать руку на сопровождающих.
Мартин поднялся, проверил вещи - всё вроде на месте, всё вроде привычно сложено, но ощущение неправильности не оставляло. Проверил ещё раз - ему даже выделили полдюжины болтов с серебряными наконечниками. Можно сбежать сейчас - если господин Бертольд не прислал ещё в монастырь гонца с просьбой задерживать всех паломников.
Мартин попытался пересчитать оставшиеся деньги, которые Кэти рассовала по карманам, за подкладку, на дно котомки, и везде, где только можно - там монетка, сям монетка. По самым скромным прикидкам на лошадь хватало. Украсть из конюшни, деньги передать настоятелю? Подойти и честно во всём признаться? Сбежать и идти пешком по западной дороге дальше? А лошадь купить в приграничных поселениях?
Он швырнул пачку сухарей и кисет обратно в вещевой мешок, и отправился искать гостиничного. Похожий на булочника монах нашёлся в огороде.
- Брат... - Мартин замялся, монах ему не представился.
- Нил, - монах оторвался от изучения посадок. - Какие-то сложности?
- Я подумал, - продолжил Мартин, - ведь и дальше от города есть поселения. Надо бы их предупредить. Может, людям лучше перебраться в город...
- Ты хочешь поехать дальше, чтобы предупредить окраинные поселения? - интонация брата Нила Мартину не понравилась.
- Не только, - Мартин подбирал слова очень осторожно. - В одном из придорожных постоялых дворов... меня ждёт... женщина. Думаю, что нам имеет смысл отправиться в другую проталину. Здесь... неспокойно.
- С вами могло бы стать спокойнее, - возразил брат Нил, не став читать проповедь о вреде блуда.
- Возможно, - согласился Мартин, - но мы так устали от холода. И хотелось бы... устроить её как можно надёжнее.
- Что ж, - вздохнул гостиничный. - Езжай. Лошадь я тебе не продам, и не проси - деньги скоро станут пылью. Могу дать волкодава - у дороги отпустишь, он вернётся.
- Спасибо, - Мартин был искренен. - Тогда не стану у вас задерживаться - хотелось бы успеть засветло.
На прощанье брат Нил вручил ему изрядный свёрток снеди и флягу святой воды.
- Скажи, - спросил он, - ты веришь в свойства авелланы?
Мартин пожал плечами, умудрившись не вздрогнуть.
- Она у тебя везде, - пояснил брат, - вплоть до вышивки на обшлагах и рисунка на спине дохи.
- Я поизносился, - разъяснил Мартин, - а в Корульске, похоже, не знают другого узора. Не думаю, что это имеет значение - на цену одежды не влияет.
* * * * *
В конюшне стояла осёдланная пегая кобыла. Лошадка, несмотря на расцветку, была что надо, не каждый жеребец догонит. Мартин с сожалением вздохнул и принялся седлать мерина. Прежде чем вывести коня во двор он вышел наружу и огляделся - ничего подозрительного не обнаружил. Паломников ещё не было, сено уже привезли, монахи, собирающиеся в Корульск, не появлялись. В цветнике топтались два послушника, пытаясь нарисовать на клумбах узор, который станет виден, когда цветы распустятся. Получалась у них всё та же авеллана - на этот раз, правда, четверная. Когда Мартин шёл в конюшню, то слышал, как начальствующий монах просил братьев изобразить что-нибудь... оригинальное. И братья, видимо, решили, что четверная авеллана - самое то....
Он прошёл мимо, выглянул за ворота - дома охрана не обратила бы на него особого внимания, - здесь же братья спросили, что он так старательно изучает на горизонте.
- Привык, - ответил Мартин, делая вид, что всадники на краю леса его не интересуют, - на севере, если тучи на небе, вполне замести может по дороге. Ну а здесь дождь застать...
Можно было накинуть плащ, оставить деньги за пегую лошадку и рвануть галопом по лесной дороге. Даже если его бросятся догонять, не заезжая в монастырь - не факт, что догонят. А догонят - всегда можно бросить кобылу и скрыться в лесу. Вряд ли городские стражники сумеют найти его в чаще. Да и выберутся ли сами...
Мартин вернулся в конюшню, расседлал пегую кобылу, отнёс седло и уздечку в разные углы, подхватил вещевой мешок, взял мерина под уздцы и двинулся к северной калитке. Увы, пытавшемуся его остановить брату пришлось дать под дых. Надо бы, конечно, прислонить брата к косяку, облить святой водой и подпереть за собой калитку - но вряд ли за десять минут какая-нибудь нечисть рискнёт сунуться за монастырские стены, вряд ли она успеет сделать это до того, как монах очнётся, всё же Ореховая проталина одна из самых спокойных. Но Мартина всё равно мучила совесть.
За калиткой он вскочил на коня и во весь опор пустил его к лесу - до опушки его всё равно нагнать не успеют, а в чаще он уйдёт от кого угодно. Уже у самого леса обернулся - погони пока не было.
Дорога с этой стороны оказалась уже и запущенней. Казалось бы жители окраин куда больше должны быть заинтересованы в монастыре, чем жители процветающего - или уже отцветшего? - Корульска, но, судя по следам, проезжали здесь нечасто.
Мерин рысил, раскачиваясь из стороны в сторону, пускать его галопом Мартин опасался. Через каждые десять минут Мартин спешивался, прикладывал ухо к тропе, спешно спутывал ноги мерину, уходил в лес, возвращался по своим следам и скакал дальше. На пятый раз он услышал-таки стук копыт - всадники мчались галопом.
Мартин хлестнул мерина, надеясь, что у того хватит сил проскакать галопом хоть триста шагов, отпрыгнул с тропы в сторону и рванул вглубь леса и назад - к старым следам. Путал следы он недолго - накрутив несколько кругов и петель, помчался в сторону южной дороги. Окрестные леса он за шесть лет худо-бедно изучил: куда более безопасные, чем северные, но гулять по ним, конечно, нельзя - всё те же завалы и густой подлесок. Вряд ли монастырские или полицейские собаки опаснее волков или шфелл - если его вообще ищут с собаками.
Мартин выскочил на кабанью тропу, направление которой ему подходило, и помчался вперёд, в который раз кляня себя и за невообразимый шум, и за медленный бег. Навыки придётся восстанавливать долго.
* * * * *
Непрошибаемость настоятеля раздражала Бертольда неимоверно. Добродушный, похожий на пекаря или повара брат Нил излучал спокойствие и гостеприимство. В его ласковой и участливой улыбке, исполненной самого сердечного внимания, пристав узнавал самого себя на допросе. И ничего не мог противопоставить чуткости и отзывчивости брата Нила - только такую же сердечную улыбку.
- И вы его выпустили? - задушевно осведомился пристав. - Несмотря на то, что вам известно о тревожных событиях в нашем городе?
- А почему я не должен был этого делать? - брат Нил вполне мог бы заменить Бертольда на службе, такие стыд и раскаяние нахлынули на пристава. - Разве вы уже не нашли нечестивый артефакт, смущающий умы горожан? К тому же северянин прибыл в Корульск после пропажи артефакта.
- Не мне вам объяснять, как находятся подобные вещи, - смиренно сознался пристав. - Верить же пришельцу на слово я бы не стал.
- Не мне вам объяснять, брат Назарий, - ещё более смиренно проговорил настоятель, - что церковь никогда не одобряла поклонение горожан сему языческому артефакту. Не мы ли неоднократно предупреждали вас, что поддержка со стороны властей подобного поведения до добра не доведёт? Не мы ли из года в год вразумляли паству, что проталина держится вовсе не магическими свойствами авелланы? Не призывали ли мы вас к покаянию? Так почему мы должны оказывать вам содействие теперь, когда нечестивый предмет наконец-то избавил город от своего тлетворного влияния?
- Избавил-избавил, - Бертольду уже надоело состязаться с настоятелем в искусстве владения интонацией, но сдаться он не мог, - и результаты не замедлили сказаться.
Монах прищурился и неожиданно жёстко заявил:
- Вы не хуже меня знаете, отчего начинает падать проталина, господин пристав. Ищите замену, пока она не рухнула. Все монастыри Большой Ореховой обеспечат вам поддержку - и не только молитвами и увещеваниями. Ищите доказательства.
Пристава обдало холодом, но настоятель этого словно бы не заметил и продолжил:
- От себя добавлю, что интересующее вас событие могло произойти и несколько лет назад. И почему все эти годы Ореховая держалась - тоже предстоит выяснить. Возможно, это путь к замене.
- Это может стоить мне должности, - фраза была равносильна признанию правоты настоятеля.
- Может, - согласился монах. - Но куда проще искать артефакт, чем истинную причину. Вот лично у вас, Назарий, есть куда бежать, когда Корульск рухнет?
Бертольду некуда было бежать. Поэтому он молча откланялся.
У ворот его ждали двое стражников. При взгляде на мерина, которого те держали в поводу, Бертольд заскрипел зубами и едва не осквернил святое место отнюдь не благочестивыми выражениями.
- Не надо так переживать, - в голосе подошедшего сзади брата, который должен был сопровождать пристава и стражников в город, слышалось скорее сочувствие, чем насмешка. - Они и не могли его догнать, даже с волкодавом. Для северных охотников умение путать следы - вопрос выживания.
* * * * *
Карета неспешно тряслась по дороге, до первой ночёвки было ещё полдня пути.
Сюзанна наконец соизволила оттереть с себя большую часть угольной пыли и теперь, раскрыв рот, уставилась в окно, не забывая то и дело поглядывать на Германа. Кэти пыталась было начеркать что-то в толстой тетради, но карету трясло, и она ,поддавшись общему натроению, принялась изучать виды за окном.
Пора, решил Герман. Пока лавочника нет рядом. Для начала он припомнил случай в Топазовой капле, забавный и не сказать, чтобы очень уж фривольный, но Кэти смерила его столь осуждающим взглядом, что Герман тут же заткнулся. Попытка развлечь дам анекдотами тоже не нашла у госпожи Дальберт отклика - все они, как один, оказались весьма двусмысленными. С некоторым изумлением Герман осознал, что не знает ни одного приличного и смешного рассказа, годного для развлечения невинной девицы. Кэти, безусловно, таковой не являлась, но чётко дала понять, что фривольностей не потерпит. Попытки рассказать историю страшную или жалостливую провалились с тем же треском - ни одной целомудренной среди них не было, и Кэти теперь облила его тем самым высокомерным презрением, которое Герман так ненавидел. Если б не смущенно подхихикивавшая Сюзанна, он вылетел бы из кареты, сопровождаемый несколькими вёдрами ледяного осуждения и хорошо если не пинком госпожи Дальберт. Развивать тему собственной несчастной судьбы было ещё слишком рано - для этого нужно хоть немного сблизиться в дороге. Молчать не хотелось - Мартин должен вот-вот вернуться, и следовало поторопиться влезть в доверие к госпоже Дальберт.
- Скажи... - с голосом надо было что-то делать. Любая - чувственная, проникновенная, заинтересованная, печальная или весёлая - интонация вызывала у Кэти едва не болезненную гримасу. Герман замечал это за ней ещё в Корульске, но теперь складывалось ощущение, что она едва выносит его присутствие. Но южане так просто не сдаются. - Как тебе удалось так удачно выйти замуж?
Сюзанна тут же отвернулась от окна и уставилась на Кэти, ожидая откровений. Та задумалась.
- Так получилось, - решила она наконец, - мой... супруг был хорошим другом моего деда и... был ему обязан. На тот момент у деда не было другого... претендента на мою руку.
- И сколько же ты пробыла замужем? - не отставал Герман.
- Полтора года, - особого сожаления в голосе Кэти не слышалось, - Георг Дальберт был в весьма преклонных годах. Но он был хороший человек. Герман, будь любезен, пройдись пешком, в карете так душно...
Хороший человек, скрипел зубами Герман, шагая рядом с каретой. И богатый. Почему дети господина Дальберта не опротестовали брак и завещание? У Кэти есть законный наследник? Вряд ли бы она бросила ребёнка на попечение родственников...
Нет, ну какова стерва - выставила его из кареты, ещё и с таким высокомерием... Надо срочно перестать злиться и продумать линию поведения. Пока Мартин не вернулся.
Ко второму на этой дороге постоялому двору они подъехали ещё засветло. Всю оставшуюся дорогу Кэти пыталась не впустить Германа в карету - при мысли, что этот насквозь прожженный ловелас начнёт вновь охмурять сомлевшую Сюзанну ей становилось дурно. В голове тут же возникали сцены из душещипательных романов о соблазнённых и брошенных девицах, а порой и страшные слухи об утопленных, задушенных или подброшенных младенцах. Кэти прикусила губу - она не подпустит развратника-южанина к невинной девице, пусть ей даже придётся взяться за арбалет. С этой мыслью она потребовала одну комнату для себя и Сюзанны, решив, что, когда Мартин вернётся, приплатит хозяевам постоялых дворов за то, чтобы те селили юную Рытникову с самыми благочестивыми и добропорядочными постоялицами. В крайнем случае Мартин разобьёт южанину всю его самовлюблённую физиономию. Только бы Мартин их догнал...
Сюзанна едва не шипела, укладываясь спать. Кто бы мог подумать, что Кэти окажется настолько мерзкой - выгнала Германа из кареты как раз тогда, когда Сюзанна собралась с ним поговорить! Всю дорогу Сюзанна размышляла, с кем заигрывал Герман, для кого он рассказывал эти замечательные истории. Она уже совсем было решила, что для Кэти, но зачем тогда той было выгонять красавца-южанина из кареты? Может быть... у Сюзанны перехватило дыхание... может быть Кэти приревновала его к ... Щёки обдало жаром... Может же такое быть... очень правдоподобно!
* * * * *
Сопровождаемый двумя монахами Бертольд вернулся в город, попутно отдав мерина селянам. Мерин всю дорогу пошатывался, исходил пеной и грозил издохнуть на каждом шаге, однако до хозяев добрался вполне живым.
В участок Бертольд вернулся уже один, перекусил, несмотря на отвратное настроение, вызвал помощников, секретарей и сыщиков и отправил гонца в службы контроля границ и погоды - поднимать данные за последние десять лет. Также он потребовал все раскрытые и нераскрытые дела за те же десять лет и сведения о всех приезжавших и уезжавших - из тех, кто провёл в Корульске не менее трёх месяцев. Оставалось решить кого взять в помощники и как сводить информацию - в одну таблицу или в несколько, чтобы никто не успел сделать выводы раньше него. Сделать - ладно, главное - чтоб не успел озвучить. Довериться было некому - мало ли что в монастыре предлагали помощь. Сегодня предлагали, завтра...
Легенда у Бертольда была заготовлена вполне правдоподобная. Верность князю пристав доказывал не раз. За пост свой держался. Итоговую таблицу он составит сам, сам и объясняться будет.
Тяжелее всего было с прибывшими - хозяева постоялых дворов редко хранили амбарные книги. Но Бертольд надеялся, что нужные ему люди прожили в городе гораздо больше трёх месяцев и потому либо купили себе дома, либо арендовали их на долгий срок.
* * * * *
Мартин сделал ещё пару кругов по лесу, путая следы, прежде чем отыскал наконец кабанью тропу, выведшую его к ручью, по которому он и шёл почти две версты. Ручей был тёплый, не в пример северным, но уводил в сторону от южной дороги. Придётся идти лесом вдоль неё, пока не закончится граница Корульска. Дальше стража вряд ли сунется, если же вдруг... эти мысли Мартин отогнал, устроился на берегу ручья и обрил голову. Потом он снова бежал на юг. Караван идёт медленно, даже без лошади он не должен сильно от него отстать.
Искать хутор или поселение для ночлега он не стал - выбрал раздвоенную сосну, на ней и устроился.
Волки пели не особенно близко. Одна часть стаи сообщала другой, что гонит крупную добычу на запад. Мартин затруднился определить, кого именно - лося или оленя. И не был полностью уверен, что пение южных волков означает то же, что и северных. Но перед рассветом услышал характерную безысходную ноту и уходящий всё дальше отклик. Был бы день... был бы он не один... будь с ним хотя бы волкодав... Мартин подавил порыв спрыгнуть с дерева и мчаться на звук и принялся высчитывать скорость: свою, стаи, тявкающей где-то вдали лисицы, солнца. Солнце волновало его больше всего - оно поднималось слишком медленно.
Темнота едва-едва посерела, когда он решил, что пора. Спустился и помчался туда, откуда донёсся звук. Звериных троп не было, он продирался сквозь подлесок и рубил кусты там, где не было возможности их обойти. Шум должен был разноситься по всему лесу, на него тоже приходилось делать поправку. Довольно часто он резко останавливался. Прислушивался. Пытался уловить дуновение ветра - холодного или тёплого. Как назло, пот лил с него ручьём. Зато посветлело и из-за кустов появилась поляна. Мартин вышел в центр и решил ждать. По пути не попалось ни одной осины, но он и мечом справится.
Лучи солнца начали пробиваться сквозь листву, а он всё ждал. Через полчаса стало ясно, что никто на поляну не выйдет. Может, местные волки пели о чём-то другом, или он выбрал не тот путь, или человек был не промах и смог устоять. Мартин ещё раз перепроверил направление и двинулся к тому месту, что засёк ночью.
Тело он всё же нашёл, хоть и не сразу. Если с путника что и сняли, то только плащ. Мартин обыскал беднягу, обнаружил во внутреннем кармане толстый запечатанный конверт без надписей, в сапоге - нож, снял с пальца неброский серебряный перстень, собрал лапник и сухостой и запалил костёр. Конверт придётся вскрыть - иначе не установить личность путника. Но не сейчас.
Когда огонь разгорелся, Мартин принялся изучать следы - едва заметный иней не успел сойти в пятнадцати шагах. Он шёл по посеребрённой траве и совершенно отчётливо понимал, что конглёр направлялся именно к той сосне, где ему довелось заночевать, но в полуверсте резко свернул и едва не бегом умчался в сторону. Учуял более лёгкую добычу?
Идти по следу было куда проще, чем продираться через нехоженые заросли, к тому же Мартин полностью перестал заботиться о тишине, не проверяя ни скачков в сторону, ни петель. Ощущения сдвоенного следа не возникало, не возникало и ощущения засады.
Через пару сотен шагов он уже мчался, осознавая, что тварь убегает. Или заманивает.
Можно было прекратить преследование и вернуться, но... дома он привёл бы подмогу, а здесь?
Мартин перепрыгивал через корни, прикрывая свободной рукой лицо от холодных ветвей, и боковым зрением отслеживая колебание листвы справа и слева. Арбалет он держал наготове.
Когда листья слева покрылись инеем - замедлил шаги. Тяжёлое дыхание не пришлось даже изображать - он и так почти задыхался. Вместо арбалета пришлось взяться за меч - кусты и деревья не позволяли точно выстрелить навскидку.
Озираясь, Мартин прошёл наиболее плотную завесу ветвей и в открывшемся проёме увидел конглёра. Тот действительно убегал. И - никаких признаков засады. Или он полностью потерял чутьё. Или лес совсем другой. Или...
Пришлось снова менять меч на арбалет и прибавлять ходу. Сократив расстояние, Мартин выстрелил. Будь это олень или лось... Арбалетный болт в спину конглёру, что мёртвому припарки, а стрелять по ногам Мартин не рискнул - болта было жаль. Но толчок заставил тварь споткнуться, и Мартин приблизился ещё на несколько шагов. Упал на одно колено и ещё раз выстрелил. Болт чиркнул по голени беглеца и исчез в траве. Руки дрожали, дыхание сбивалось. Надо было успокоиться. И медлить нельзя. Он выстрелил, уже готовясь подниматься и вновь бежать вдогонку, и осознал, что попал под колено и тварь заваливается набок.
Дальше всё было просто. Если, конечно, преследователи не шли за ним сутки и не собирались выследить по запаху дыма. Мартин жёг голову и ноги, проклиная тварь, которая никак не хотела гореть. Остальное он порубил на мелкие куски - не сидеть же было около костра до следующей ночи. Плащ забрал с собой.
Путь назад к первому кострищу занял в три раза больше времени - Мартин сделал несколько петель, потом - несколько кругов около, и в результате полз к нему с наветренной стороны. Лучше он сотню раз перестрахуется, чем не доберётся до Кэти. Но всё было спокойно. Костёр пришлось запалить по второму разу, а потом ещё долго возиться, пытаясь вырыть мечом или кинжалом хоть какое подобие могилы. И ни одного камня. Крест он соорудил из двух берёз, перевязав перекладину располосованным плащом, прочитал молитвы и ринулся бежать, путая следы.