Кот на балконе

  

  Она жила на пятом этаже и раз в месяц ровно в семь часов вечера звонила выяснить, не они ли стучат по батарее отопления.

  Он уже знал, что надо захватить две пачки сигарет и полбутылки спиртного, спуститься на два этажа и открыть всегда не запертую дверь в маленькую однокомнатную квартиру, пропахшую старым котом и серой пылью.

  Привычно брал с обшарпанного подоконника тяжелую пепельницу бутылочного стекла и крошечные рюмки из низенького буфета. Садился за обеденный стол, покрытый вытертой плюшевой скатертью с бахромой. Вино надо было наливать по полрюмки, не больше. А окурки из пепельницы приходилось выносить дважды - в середине беседы и по окончании.

  Два часа. Ровно два часа он сидел и не слушал её. Потом можно было сослаться на дела, усталость, семью... И уйти. И забыть. На целый месяц забыть о бурной молодости и всепоглощающей борьбе... О славном прошлом, на которое ему было плевать.

  Уходя, он оставлял непочатую пачку сигарет на подоконнике рядом с блестящей пепельницей. И две чистых, на целый месяц чистых, рюмки в буфете без стекла.

  

  Шесть с лишним лет раз в месяц его жизнь два часа пахла серой треской, забытой в раковине равнодушием социальной службы.

  

  Когда его позвали, кот сидел на балконе и истошно орал хриплым басом. Грязно-серый, как та треска в раковине. И такой же вонючий. Наверное, ему тоже было что рассказать о бурной молодости и всепоглощающей борьбе. Он не стал слушать, ухватил кота за шкирку. Зверь вцепился в руку и замолчал.

  Он посадил кота на стол, прямо на плюшевую скатерть с бахромой. Белая закорючка осталась торчать посреди набухающей тёмной капли.

  "Господи", - думал он, поднимаясь по лестнице, - "спасибо тебе за детей, за то, что не дал ума и себялюбия их не завести, и пусть в моей старости они будут далеко, но я буду знать, что они есть".

   Дети давно выросли и разъехались. След когтя превратился в крошечную белую точку двадцать лет назад.