Михайлов Валерий : другие произведения.

Единый Гвоздь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ради обладания сулящим неограниченные возможности Единым Гвоздем главным героям повести предстоит сойтись в смертельной битве. Чтобы победить в ней нужно не только убить всех противников, но и обрести себя. Входит в сборник "Опадание листьев", купить который можно на сайте издательства "Ридеро".
  
  Фрагмент для ознакомления. Входит в сборник 'Опадание листьев'. Цена на книгу ниже всего на сайте 'Ридеро'. https://ridero.ru/books/opadanie_listev/
  
  
  
  Максим
  
  
  1
  
  
  Кто я? Максим Кропоткин. Не из этих, даже не однофамилец, как я привык отвечать. Родился, учился. Сначала в школе, потом в институте. Да, чуть не забыл сказать, у меня было хорошее детство. Родители меня обожали. Даже слишком. Институт я окончил, после чего... Одним словом, биография. Отвечает на вопрос: что со мной происходило? Но ведь биография - это не я.
  Кто я? У меня в спальне висит зеркало, в котором я отражаюсь целиком, с руками ногами и головой. Я подхожу к нему, смотрю на себя, разглядываю лицо, глаза, нос, рот, волосы, фигуру... Неужели я - это рост, вес, объем желудка? Вряд ли. Это всего лишь плоть. Моя плоть. Нечто, принадлежащее мне, но не я. Я люблю свое тело, забочусь о нем, даже делаю зарядку каждый день кроме воскресенья. По воскресеньям я отдыхаю. Я люблю покушать, изредка что-нибудь выпить, и, разумеется, девочек. Господь знал, что делал, когда лепил нам эти штуки. Будь секс плохим, он не был бы столь чудесным, что же касается нравственнолюбцев и прочих глашатаев греховности, что ж, пусть думают, что они умнее бога.
  Так кто я? Можно конечно окунуться в эзотерический омут, начитаться Блавацкой, Шюре и многих других, вообразить себя семеричным телом... Но это не доказуемо, и сколько бы я ни рисовал матрешек, все равно ближе к пониманию собственной сущности я не стану.
  Кто я?
  Гурджиев донимал своих учеников этим вопросом. Он называл... Честно говоря, не помню, как у него называлась эта практика. Помню только суть. Человек становится человеком после того, как осознает себя. Это позволяет нам действовать, дает возможность выбора. В обычном же своем полумертвом состоянии мы способны разве что автоматически реагировать в заранее заданном режиме. Мы никто и ничто. Нас нет, как нет свободы воли, нет выбора, нет действия, а есть только слепое следование заданной программе. Мы живем ровно настолько, насколько себя осознаем. Никаких привычек, никаких рефлексов, никакой автоматики. Абсолютное внимание ко всем мелочам. Мимолетная мысль, малейшее движение, все должно быть зафиксировано и осознанно. Не подвергнуто анализу, который не более чем дерьмо священных коров, не облачено в словесную форму, а осознанно, как бывает осознана боль от загнанной под ноготь иголки.
  Другой путь выглядит несколько проще: Задавай себе этот вопрос (кто я?) до тех пор, пока сам не станешь вопросом. Любой ответ, исходящий от ума является ложью. Ешь, пьешь, спишь, ходишь на работу, занимаешься любовью, и постоянно задаешь себе этот вопрос, отбрасывая любые ответы. В конце концов... Но оставим это без комментариев. Шива, когда давал своей возлюбленной 112 полезных советов из рубрики 'Сделай сам' комментариев не давал. Только техника. Что будет дальше? Попробуй.
  По своему малолетству я выбрал наиболее экстравагантную технику, а именно, уселся перед зеркалом. Садишься перед зеркалом примерно на расстоянии вытянутой руки. Сбоку источник света: свеча или неяркий ночник. Он располагается так, что его не видно в зеркале. Понятное дело, все происходит в темной комнате. Садишься перед зеркалом и смотришь себе в глаза, не мигая. Чуть не забыл, спина должна быть ровной.
  Через несколько дней, когда глаза научились более или менее долго не моргать, из глубины зазеркалья стали выплывать чужие, незнакомые лица. Молодые, старые, лица утопленников, театральные маски. Каких только лиц не было. Ох, и страху же я натерпелся! Так продолжалось месяца два, после чего я стал отключаться буквально через несколько секунд игры в гляделки.
  Пришлось менять технику. Я менял их одну за другой, пытался выполнять несколько одновременно, чуть было не утонул в отбросах кармического учения и прочей псевдоэзотерической чешуи. Но подобно основному продукту человеческой жизнедеятельности, я выплыл и со временем оказался в относительно чистых мистических водах. Я уже начал потихоньку успокаиваться (верным курсом идете, товарищ), уже сказал себе фух...
  
  
  2
  
  
  Ты врываешься в мой мозг резким настойчивым звонком в дверь. Рыжая хищница с повадками Змея. Женщина-огонь. Настоящий мистический огонь в его первозданной чистоте, ставший столь редким в эпоху пластиковых цветов и электронных собак. Демон по имени Альбина. Ты отстраняешь меня, входишь в комнату, сбрасываешь с себя шкуру-пальто, садишься на диван.
  - Почему так долго? Опять торчал за компьютером?
  - Никак нет, ваша честь. Медитировал, - я все еще пользуюсь этим термином для обозначения своих запороговых похождений.
  - Медитировал? - в твоем голосе непонимание с пренебрежением.
  - Зря ты так. Это круче любого кайфа, круче секса, круче наркотиков.
  - Ну да, это можно сравнить только с написанием очередного шедевра, - язвишь ты.
  - Писательство сродни мастурбации. Сидишь себе один на один и кончаешь над каждой строчкой. Это как тантрический оргазм, пущенный на расширение сознания.
  - Тогда я пойду, а ты расширяй себе сознание дальше.
  Ты резко встаешь с дивана.
  - Тебе идет злость.
  - Поэтому ты меня всегда злишь уже с порога?
  - Я тебя обожаю.
  - А я тебя ненавижу.
  - Ненависть - это особый вид любви.
  - Я пошла.
  - Стой.
  - Выпусти меня!
  - Размечталась.
  - Я буду кричать.
  - Кричи.
  Отлично, милая, так даже лучше. Очередная игра в изнасилование, игра взаправду, по крайней мере, ты вырываешься изо всех сил. Только не останавливайся, ради бога, не останавливайся, пусть этот бой завершится финалом. У нас настоящий бой, поединок, турнир. Только, упаси боже, не рыцарский, ненавижу рыцарей, пусть это будет схватка самураев, мастеров дзен, встреча молчаний, единение разумов и тел. Подожди, туфли колготки, трусики... Мы входим друг в друга. Ты вгрызаешься когтями в мою спину, а я вспарываю тебе низ живота. Кричи! Кричи, сука! Моя самая лучшая сука! Моя самая лучшая сука в мире! Ты прокусила мне губу... кровь... Нет, не останавливайся, еще, еще, еще... Нет, не надо, пусть остается там, сегодня можно, сегодня...
  - Тебе плохо со мной?
  - Нет, глупенькая. Просто я так устроен.
  - Никак не могу привыкнуть.
  - Я кричу, только тихо, там, в глубине себя...
  Ты останавливаешь меня поцелуем, моя милая, маленькая, доверчивая девочка. Ты всегда отдаешься мне после соития, отдаешься душой, обнимаешь меня вот так, и я чувствую твою открытость, беззащитность, хотя беззащитность не самое удачное слово, и мы вместе, как одно целое, проваливаемся в чудесное никуда нашей любви.
  Мы выныриваем одновременно, и я отправляюсь готовить для тебя ванну, варить кофе, накрывать на стол. Во мне просыпается родительский инстинкт, и ты превращаешься в мою девочку, в мою маленькую любимую девочку, которую надо выкупать, накормить, закутать в халатик, надеть носочки, чтобы, не дай бог, не замерзли ножки...
  А вот детей я не люблю. Вернее люблю, пока они маленькие, шустрые и похожи на головастиков, но детей! Как представлю себе вечно пищащий кусок мяса, так меня в дрожь бросает. Не хочу. Наверно, во мне нет той кнопки, что заставляет человека их заводить. И чем старше я становлюсь, тем больше их не хочу.
  Мы возвращаемся в постельку, где любим друг друга уже медленно, не спеша, смакуя каждое движение, каждый поцелуй. Мы продолжаем ласкать друг друга и после финала, после долгого финала финалов, но время, наш враг и учитель, диктует свои правила игры. Тебе пора уходить. Я одеваю тебя, как маленькую, смотрю, как ты причесываешься, наносишь боевой рисунок на умытое и от этого еще больше похожее на детское лицо, как пытаешься расчесать и уложить непослушные волосы. Они ложатся черти как, это тебя злит, и ты вымещаешь на мне свою злость:
  - Отвернись. Что за дурацкая привычка стоять над душой. Займись чем-нибудь.
  - Ладно, - говоришь ты себе, устав от борьбы с прической.
  Я осторожно тебя целую (помада!).
  - До завтра.
  - До завтра, милая. Я люблю тебя.
  - А я тебя нет.
  
  
  3
  
  
  - Ну, здравствуй, сынок.
  - Привет, папа.
  Отец выглядел ужасно. Усталое больное лицо, недельная щетина, затрапезная майка... Он никогда не был таким. Всегда ухоженный, выбритый, всегда в свежей рубашечке, наглаженных брюках.
  - Как ты там? - спросил он, как бы извиняясь, будто был передо мной в чем-то виноватым.
  - Я ничего. Ты то как?
  - Да я, как видишь, - он тяжело вздохнул.
  Я ощутил острую боль в душе, растекающуюся, терзающую меня, распадающуюся на десятки, сотни составляющих. Здесь были и стыд, и обида на него, на себя, на всех и вся, и сожаление, и любовь, и тоска.
  При его жизни...
  В нашей семье не было принято декларировать нежные чувства. Фраза 'Я люблю тебя, мама или папа' была под негласным запретом. Если мне надо было обратиться за чем-нибудь к родителям, отца я называл по фамилии, а потом, когда у брата родился сын, стал называть его дедом. Мать в нашем доме называли исключительно по прозвищу, которое дал ей отец. С отцом у меня внешне были весьма благополучные отношения, внутренне ...
  Нет, я не жертва неблагополучной семьи или тяжелого обращения родителей, скорее наоборот. Со мной носились, как с писаной торбой. Я был любимчиком. Правда, когда я пытаюсь вспоминать детство, меня не покидает чувство тяжелого черного ужаса. Не обходилось у нас и без эксцессов, особенно, когда я учился в старших классах и на первых курсах института, но дальше слов, дальше взаимных именно взаимных упреков и оскорблений дело не заходило.
  Тогда временами я ненавидел отца, ненавидел его пьяный мат (пил он, кстати, не так уж и часто), ненавидел его образ 'настоящего мужчины' и главы семьи, ненавидел его привычку поднимать по утрам весь дом, чтобы потом со спокойной душой лечь спать.
  Меня раздражала помпезность, с которой он пытался учить меня жизни, внушая прописные истины или давно уже устаревшую мудрость, раздражала привычка по сто раз проверять замки, воду, газ, раздражала его безапелляционная позиция в вопросах, в которых он был некомпетентным. Некомпетентность он компенсировал талантом демагога, и переспорить его было невозможно, даже если я был на сто процентов прав.
  Но я и любил его, любил по-своему, любил этого эксцентричного своеобразного человека, любил, но ни разу не сказал ему об этом, как ни разу не сказал о своем уважении, а его было за что уважать. Он был настоящим хозяином, умным, интересным человеком, знающим, как себя вести во многих жизненных ситуациях, человеком, не лишенным порядочности и знающим, что такое честь. Он был неплохим отцом, совсем неплохим отцом.
  А через несколько недель после его смерти мне приснился мой первый сон:
  Я занимался какой-то ерундой, одним из тех никому ненужных дел, из которых большей частью и состоит наша жизнь. Я сидел за столом у себя в комнате, перебирал какие-то бумаги, вроде бы написанные мной, когда мое внимание привлекли хлюпающие словно босиком по мокрому полу шаги и булькающий звук, как будто кто-то полоскал горло.
  Отец. Он был похож на свежевсплывшего утопленника, такой он был раздутый и изъеденный обитателями подводного мира. Он пытался мне что-то сказать, но кроме клокотания, как при полоскании горла у него ничего не получалось. Он клокотал, а сам медленно шел ко мне. Я был настолько парализован ужасом, что не мог даже пошевелиться. И вдруг я понял, что он говорит. Он должен меня убить. Он должен меня убить! И если я не уберусь от него к чертовой бабушке, мне конец! Он ничего не сможет с собой сделать! Мое сознание было парализовано ужасом, но рефлексы, к счастью, имели режим автоматического включения. Переключившись на ганглиевую нервную систему, я вышиб стулом окно и выпрыгнул из комнаты в неизвестность. Законы физики не работали. Верх, низ стороны, пространство, время, все было против меня.
  Я оказался в темном низком туннеле, скорее всего, в старой заброшенной шахте. Я бежал изо всех сил, но сзади, ни на шаг не отставая, шел отец. Ужас придавал мне новые силы, иначе я давно бы уже не смог двигаться. Туннель все круче спускался вниз, пока не превратился в отвесный колодец с очень ржавой старой лестницей. Похоже, по ней никто не ходил уже целую вечность. Наконец закончился и тоннель. Я оказался в небольшом коридоре, заканчивающимся дверью, какие обычно ведут в маленькие чуланы. Так и есть. Я выскочил из такого чулана, и оказался напротив двери на улицу. Выход!
  Я зажмурил глаза от яркого дневного света. Здесь, глубоко под землей, как и у нас светило солнце! Свет и шок сработали катализаторами, мое сознание сместилось в район пупка. Страх и волнение исчезли, уступив место абсолютному спокойствию. Я открыл глаза. Передо мной был совершенно такой же мир, как наш. Так же в небе светило солнце, также дул ветер, также росли деревья. Такие же дома, машины, улицы, люди...
  Сзади послышалось клокотание отца. Я обернулся и спокойно на него посмотрел. Он улыбнулся мне своим мертвым беззубым ртом и исчез, превратившись в пятно зеленой слизи.
  Подобного рода сны начали сниться мне каждую неделю. Мы дрались с отцом не на жизнь, а на смерть. Я был уверен, что, стоит ему меня одолеть, и я больше никогда не проснусь. Возможно, я пытался избавиться от влияния отца - с годами я все больше становился похожим на него, возможно на меня так подействовала его смерть. Об этом можно только гадать. Со временем я начал привыкать к снам, начал относиться к ним намного спокойней. В конце концов, сны - это всего лишь сны, но встреча с отцом в новой реальности!
  
  
  4
  
  
  Приобщение - вот некий ключ, открывающий нам глаза, позволяющий видеть то, о чем иной посторонний человек за всю жизнь не догадается. Так опыты с травкой позволили мне безошибочно распознавать других любителей гашиша буквально с первого взгляда. Так геи и лесбиянки узнают своих собратьев по цеху, так вычисляют ментов.
  Обычно во время ежедневных прогулок я любуюсь женщинами. Увлечение гранями (так я назвал мою новую реальность) требует соблюдения определенного режима. Необходимо нормально есть (не голодать, но и не обжираться), заниматься спортом (я занимаюсь йогой), высыпаться, позволять себе алкоголь не чаще, чем один-два раза в месяц и регулярно бывать на свежем воздухе. Сексом лучше заниматься регулярно. Такой образ жизни приводит к тому, что начинаешь находиться в состоянии легкого кайфа, как от небольшой дозы наркотика или хорошего алкоголя, после которого утром душа расправляет крылья, а не...
  Я гуляю по относительно спокойным улицам, где нет сплошного человеческого потока, за которым не видно людей, я жду, пока чей-нибудь образ не привлечет мое внимание. Желательно, чтобы она была еще достаточно далеко, чтобы, глядя на силуэт, можно было дать волю воображению. Я представляю ее лицо, фигуру, детали одежды... Я заново создаю ее образ, переписываю набело в моем сознании, а затем начинаю ждать. Она приближается, рассеивая магические покровы, в которые наряжает ее расстояние, она словно бы обнажается передо мной, словно смывает грим моего воображения, чтобы, в конце концов, предстать такой, какая есть: бледным подобием своей тени. Но бывают и исключения, когда оригинал превосходит все мыслимые фантазии, и такие встречи дают мне минуты ни с чем не сравнимого эстетического наслаждения.
  Я брел в никуда, когда мое внимание привлек на первый взгляд обыкновенный мужичок лет сорока с хвостиком. Он обогнал меня, и я, повинуясь какому-то внезапному импульсу, прибавил шаг и пошел за ним. Мы вышли на автобусную остановку. Постояли минут десять, после чего он, а вслед за ним и я, совершенно не понимая, зачем я это делаю, сел в автобус. Мы проехали остановок пять, и оказались в парке имени чьего-то имени, где собирались шахматисты, коммунисты, а местные художники выставляли на продажу свои шедевры, оценивая их, как кафель, исходя из площади холста. Там мы, не торопясь, прогуливались по живописной аллейке. Мой новый 'знакомый' не обращал внимания на 'хвост'. Через несколько минут на аллейке появился еще один субъект пенсионного возраста, по виду любитель шахмат. Когда он поравнялся с моим знакомым, они остановились и принялись оживленно беседовать. Я был больше, чем уверен, что до этой встречи они не были знакомы. Но что-то в них было общего, некая присущая только им еле уловимая черта, по которой они безошибочно узнали друг друга.
  - Простите, молодой человек, мы раньше не встречались в клубе?
  - Что?
  - Мы не встречались с вами в клубе?
  Возле меня стояла молодая, лет двадцати, симпатичная девушка. Наверно, студентка, по крайней мере, лицо у нее было умное.
  - К сожалению вряд ли, - ответил я и чуть не подпрыгнул, как ужаленный. Она была одной из них!
  - Приходите к нам в клуб. Я думаю, вам понравится. Он работает круглосуточно, так что можете приходить в любое время. Вот, держите, - она протянула мне визитку, - Там все указано. А теперь извините.
  
  
  Лирическое отступление
  
  
  - Для меня люди делятся на две категории, - рассуждал дракон Ыа, ловко орудуя ножом и вилкой, - а именно на людей с бзиком и без. Человек без бзика живет, работает, отдыхает, копит барахло, портит девок, карьеру делает. Что еще надо? А человек с бзиком так не может. Этому нечто свое подавай. Одних в христы тянет, других в диктаторы, третьих в дальние страны, четвертым нирвану давай. И взаимопонимание между ними практически невозможно. Одет, обут, сыт, дом хороший, жена красавица, дети... Чего еще надо? А он так не может, задыхается он от такой жизни. Ему надо в пургу, в стужу, в зной. Для него цинга милее родной матери. И это у него в крови. Есть у него внутри кнопка, включающая бзик, и когда она срабатывает, обычный с виду человек начинает рваться на полюс или сидит ночами у пробирок. Такие люди творят историю, тогда как остальные не более чем точка приложения сил.
  Бзик не дает покоя ни тем, ни другим. Человек с бзиком - это тиран, сумасшедший, пророк, слуга дьявола. Его или боятся, или ненавидят, его восхваляют, но всегда мечтают убить. Его убивают, чтобы потом, когда его бзик никого больше не раздражает, причислить к лику богов. Люди с бзиком, надо сказать, отвечают безбзиким взаимностью. Для них в другом человеке важен бзик, а если ты человек без бзика, то ты никто, быдло, плебс, ноль, статистическая единица, с которой можно делать все... Что у нас на десерт?
  
  
  Стенли
  
  
  1
  
  
  В голове носилось стадо слонов. Они ревели, топали своими ножищами в висках, с разгона врезались в затылок, отскакивали, разгонялись и бились в затылок снова и снова. Я попытался открыть глаза, но свет резанул по ним с профессионализмом врача-садиста. Я со стоном уткнулся лицом в подушку.
  - А проснулся, ну и славненько.
  Голос был мужской. Странно, вчера в баре... или, может быть, я что-то путаю? Чувствуя себя героем-комсомольцем, я открыл глаза и медленно повернул голову на голос. Сон про слонов был в руку. У изголовья моего ложа сидел огромнейший, превосходящий любые мои фантазии негр неопределенного возраста. Он был грандиозен в своем безобразии, как победа социализма во всем мире. Огромное жирное лицо с толстыми губами, маленькими глазками, наростнем-носом и золотыми зубами, несколькими складками, символизирующими шею, переходило в пирамидальное тело с большущими руками и ногами. На шейных складках красовалась огромная золотая цепь, которой позавидовал бы любой волкодав. На толстых пальцах были массивные золотые перстни с бриллиантами. А вот гвоздя в носу у него не было, как не было и кучерявых черных волос. Негр был лысым.
  - Кофе будешь? - спросил он.
  - Не откажусь. Только... Где тут туалет?
  - Там, по коридору и направо.
  Туалетная комната была олицетворением монументализма. К унитазу-трону вели три ступени. В ванной, которая взгромоздилась рядом, можно было устраивать соревнования по плаванию. Гигантская раковина ручной работы символизировала нечто величественное. Телевизор, телефон. И все это среди зеркал - стены, пол, потолок были отделаны зеркальной плиткой.
  Устроившись на унитазе, я почувствовал себя черным царем Лумумбой. Я не мог не оставить след в этой чудаковатой вселенной, и напряг кишечник. Закончив туалетно-ванные дела, я вернулся 'к себе'.
  В 'моей' комнате, которая была настолько обыкновенно-типовой, что мне стало грустно и обидно, возле кровати стоял стол, с дымящейся грудой пирожков в гигантской тарелке. Негр жевал за обе щеки и был похож на инопланетное чудовище из фильма ужасов.
  - Бери пирожок, - сказал он мне весело.
  Есть настолько не хотелось, что, возьми я пирожок, во мне сработал бы возвратный механизм, а вот кофе был кстати.
  - Кто много ест, тот будет толстым и красивым, - сказал негр, прикончив последний пирожок. Я к этому времени допил кофе.
  - Ну а теперь послушай меня внимательно. Ничего хорошего я тебе не скажу, хотя нет, скажу. Тебе повезло, что ты попал в лапы к старому нигеру. Я, разумеется, не ангел, но другие будут похуже меня. В общем, тебе не повезло родиться не совсем обычным человеком, поэтому в ближайшее время ты будешь очень популярной персоной в определенных кругах. Так что, если хочешь остаться в живых, следуй своей природе, а при встрече с несколько странными людьми делай то, что тебе скажут, тогда, возможно, тебе повезет.
  'Хорошенькое начало', - подумал я.
  - Начнешь выпендриваться, тебе будет очень больно и обидно, но долго. Эту часть лекции уяснил?
  Я согласно сглотнул слюну.
  - Вот и хорошо. Кастанеду, надеюсь, читал? Так вот, я буду твоим доном Хуаном. Зови меня Рафиком. Ты же отныне будешь Стенли. И упаси тебя бог произнести вслух то имя. Ты меня понял?
  - Понял, - уныло произнес я, не столько из понимания, которого у меня не было ни в одном глазу, сколько из страха, которого хватило бы на десятерых.
  - Выше голову, Стенли, - весело сказал Рафик. - Со временем тебе понравится. Тебя ждут адреналиновые ванны, а это круче всего. Хочешь быть самым экстремальным парнем в округе? По глазам вижу, что хочешь, - Рафик весело рассмеялся.
  - Никогда не хотел быть экстремалом.
  - У тебя нет выбора. Одно неосторожное движение, и ты труп.
  
  
  2
  
  
  Когда господь сотворил человека, в пику ему дьявол создал соседей и родственников. С родственниками мне повезло. Их у меня было мало, и жили они достаточно далеко, чтобы напоминать о себе открытками на Новый год, на них я, правда, не отвечал, да редкими телефонными звонками. Но соседи! Они полностью компенсировали блестящие отношения с родственниками, творя переходящий красный ремонт. Они передавали его, как эстафетную палочку, и стоило одним соседям угомониться, как тут же ремонт начинался у других. С утра пораньше, изо дня в день, без отгулов и выходных. Соседи и филантропия не совместимы.
  Тук, тук, тук... На этот раз это был стук каблучков ее туфелек. Ольга! Я даже готов был простить соседей. Она не стала звонить и воспользовалась своим ключом. Обожаю, когда утро начинается любовью, когда она, избавившись по пути в спальню от плаща, прыгает ко мне под одеяло, еще холодная, пахнущая духами и улицей. Вставай, соня, она уворачивается от моих поцелуев, пытается засунуть еще холодные с улицы руки мне за шиворот, но постепенно наша возня переходит в объятия, она позволяет себя раздеть. Я путаюсь в застежках лифчика.
  -Тренироваться надо, - говорит Ольга, и именно Ольга, не Оля, Олечка, Оленька, а Ольга и только Ольга, - давай я куплю тебе манекен. Будешь сдавать норматив. С колготками осторожней...
  Кто откажется от такого утра?
  - Вставай, соня, ехать пора, - бросила она, стоя на пороге комнаты.
  - А поцелуйчик?
  - Некогда.
  - А если я навсегда останусь Жабой?
  - Хорошо, только не тащи меня в постель. У нас мало времени.
  - Мы куда-то спешим?
  - К одному человеку. Забыл? Я тебе о нем рассказывала.
  - Ты заставляешь меня вставать натощак, - пробурчал я обиженно.
  - Можешь выпить кофе. Я тоже, кстати, не откажусь.
  - С гренками?
  - С гренками.
  - С солью и чесноком?
  - Давай, делай уже что-нибудь, извращенец.
  - Так куда мы едем? - вернулся я к разговору во время кофе.
  - К одному человеку. Сам все увидишь. Чего я буду рассказывать. И умойся. Ненавижу, когда ты такой.
  Я кое-как наспех повозил станком с тупым лезвием по физиономии, сделав на ней несколько внушительных порезов, из которых тут же выступила кровь.
  - Лучше бы ты так щетину резал, - сказал я зло станку.
  Пойдет. Вода была почти холодной, и желание умываться пропало на корню, так и не успев родиться. Я несколько раз провел зубной щеткой по зубам, сплюнул, прополоскал рот и аккуратно вытер уголки рта. На этом утренний туалет большинством голосов был признан завершенным.
  - А лезвие поменять нельзя было? - недовольно спросила Ольга при виде крови на моей физиономии и шее.
  - Ты же сама сказала, что мы спешим.
  - Спешим, но не настолько.
  - Тогда может, вернемся в спальню?
  - Одевайся.
  Машину вела Ольга. Во-первых, это была ее машина, а во-вторых, я терпеть не могу сидеть за рулем. Она же была буквально помешана на технике, и ездить умела. За рулем держалась уверенно, но не грубила, и вообще была молодцом.
  - Включи что-нибудь, - попросил я, когда мы сели в машину.
  - 'The Koln Concert' тебя устроит?
  - Идеально.
  Она достала из бардачка компакт диск и воткнула в проигрыватель. Настоящая меломанка, она потратила на музыку примерно столько же, сколько на новую 'Тойоту', при этом, надо отдать ей должное, ни радио, ни кассетника у нее не было, только чудо-проигрыватель компакт дисков и подстать ему стереосистема. Хорошую музыку на плохом аппарате слушать нельзя.
  По дороге я любовался Ольгой. Высокая, стройная с длинными идеальными ногами, небольшой упругой грудью, длинными волнистыми черными волосами, подчеркивающими красоту ее лица. Было в ней что-то гипнотическое, что-то притягивающее и одновременно внушающее страх. Она была слишком совершенной для нашей Земли.
  - Прикури мне сигарету, - попросила Ольга в паузе между композициями. Курила она 'Честерфилд'. Я тоже любил 'Честерфилд', когда мог его себе позволить, а позволить я себе его мог, только когда меня угощали. В свободное от человеческой филантропии время я наслаждался крепким вкусом 'Беломора'. Сигареты я не курил кроме настоящего привозного 'Честерфилда', а не изготовленного на заводе по производству подпольного тосола.
  Странная штука любовь. Казалось бы, умница, красавица, при деньгах, а связалась с голодранцем, да к тому же не Аполлоном. Нет, я высокий, крепкий мужчина в самом расцвете лет. У меня породистое семитское лицо и красивые руки. Стройностью я, правда, не отличаюсь. Безденежный русский гений. У нее же туфли стоили больше, чем я зарабатывал за год. Однако что-то она во мне нашла. Шутка ли, пятый месяц вместе.
  В пятнадцати минутах не очень быстрой езды от города находилась станица с ныне действующим мужским монастырем, в котором кроме монахов и разъезжающих на дорогих джипах послушников имелся даже свой чудотворный старец. На территории монастыря для всех желающих работала церковь, куда слетались на службу богомольцы со всей округи.
  Ольга припарковала машину возле монастыря. Мы вышли. Удивительно, пятнадцать минут от города, а воздух! Голова кружится. Служба кончилась, и из церкви повалила толпа богомольцев. Они были мрачными, серыми, закутанными в бесцветные некрасивые одежды. Никто не смеялся, дети шли чинно рядом с взрослыми. Мне они почему-то напомнили выцветшую фотографию похоронной процессии.
  - Интересно, почему богомольцы всегда такие тускло-бесцветные? - спросил я.
  - Может, они пост соблюдают? - ответила Ольга.
  - Гаишники тоже вон пост соблюдают, а какие у них рожи лоснящиеся.
  Подождав, пока рассосутся богомольцы, мы перешли на другую сторону мощеной плиткой широкой улицы или маленькой площади. У калитки я нерешительно остановился.
  - Собаки нет?
  Нельзя сказать, что я не люблю или боюсь собак, скорее, я отношусь к ним с уважением, исключающим саму возможность игнорирования какого-нибудь Трезора, находящегося на боевом посту.
  - Нет. Он не любит собак.
  - Ты уверена?
  - Не задавай глупых вопросов, особенно при нем.
  В доме царил полумрак. Интересная фраза. Почему полумрак царит, а звания, например, присваивают? О, прикольный и стебучий русский язык! И так, в доме царил полумрак, показавшийся после улицы мраком, и я ничего не мог разглядеть. Я остановился у порога комнаты, боясь обо что-нибудь споткнуться или набить себе синяк.
  - Привела? - услышал я властный мужской голос из темноты.
  - Как ты и говорил.
  - Закрой дверь.
  
  
  3
  
  
  Туман, туман, туман... Белое молоко тумана и ничего кроме тумана. Буквально, что внизу, то и вверху. И я, как порождение тумана...
  Она тоже была в тумане. Я никогда ее не видел, но знал, что она здесь, рядом. С самого детства я слышал ее, чувствовал, ощущал ее незримое присутствие. Я жил ей, дышал ей, молился на нее. Я знал ее и не знал. Я никогда ее не видел. Только образ, только ускользающий силуэт, только намек. Она стала моим наваждением, моей паранойей, моей любовью. Она была рядом, здесь, в тумане, в нескольких метрах от меня. Она приближалась. Я уже слышал ее шаги, уже начал различать силуэт...
  - Эротический сон? - разбудил меня Рафик. Послав его как можно дальше, я уткнулся лицом в одеяло в тщетной попытке вернуться в сон.
  - Это тебе приветик оттуда. Поэтому тебе сейчас хреново, - сказал он.
  - Хреновей некуда, - согласился я.
  - Это связь. Тонкая односторонняя связь, от которой кроме вреда никакой пользы. Пока. Вы еще встретитесь. Одевайся, пойдем.
  - Куда?
  - Завтракать. Не все же тебе в постель кофе носить.
  Рафик, как настоящая порядочная сволочь, питался в столовой не в смысле общепитовской забегаловки, а в смысле специальной комнаты для еды. Столовая была обставлена с роскошью, которая могла бы поспорить даже с убранством ванной комнаты как своей дороговизной, так и кричащей безвкусицей. Во главе стола стояло огромное массивное кресло, достойное Гаргантюа. На противоположной от кресла стене висел транспорант: Бей жидов - спасай израиль. Под ним, сама невинность, сидела...
  - Знакомьтесь: Карина. Стенли.
  - Мы вроде бы знакомы, - во мне проснулась злость.
  - Вот видишь, к чему приводят случайные связи. А могло бы быть и хуже, окажись я воровкой или охотницей на органы, - сказала, приветливо улыбаясь, Карина.
  - Умница! - Рафик поцеловал ее в щечку.
  Карина была черноволосой красавицей с примесью кавказской крови, придававшей ей особое очарование. Двадцати с чем-то летняя спортивная плоть, излучающая страсть, подобную излучению трансурановых элементов. Достаточно было под него попасть, и неизбежная неизлечимая любовь была гарантирована. Но самым большим сокровищем были ее глаза, невинные и в то же время блядские. Глаза, которые завлекали, возбуждали, лишали рассудка.
  - Что ты мне подсыпала в пиво? - спросил я.
  - Оскорбляешь. За такой как я, вы, телки, не то, что побежите, на коленях поползете. Вам же пара стройных ножек не только память, вообще все отшибает, кроме небольшой детали.
  - Мал золотник, да дорог.
  - Еще бы! Вы себя больше ни с чем не способны ассоциировать.
  - Давайте завтракать, - вмешался Рафик.
  На завтрак было пять блюд, из которых я не узнал ни одного.
  - Да ты ешь, не бойся. Пиявок, червей и жаб у нас нет. Извини, не употребляем.
  - Жаб, вон, французы едят, - заметил я.
  - Французы едят лягушек. Жаб облизывают, но не всех, не всегда французы и не для утоления голода. Эффект, правда, поразительный, - сообщил Рафик.
  - А можно я поверю на слово?
  - И не рассиживайся. У тебя сегодня трудный день.
  
  
  4
  
  
  Господи, как я ненавижу холод! Зима для меня настоящее проклятие, особенно если мороз, снег и метель. Идеальная зима - плюс двадцать по Цельсию в тени. Летом можно и плюс тридцать. Зимой я впадаю в депрессию и могу неделями не выходить из дома. Проснуться же от холода посреди поля! Было холодно и сыро. Густой туман успел пропитать водой одеяло, и теперь уверенно подбирался к столь дорогому мне телу. О том чтобы развести костер не могло быть и речи. Черт! Вздремнул, называется. Что они подмешали мне в еду? Рафик, скотина, еще улыбался, гад. Я представил себе, как пинаю ногами его рыхлую задницу, трясущуюся не хуже пудинга, и на душе слегка полегчало. Ровно настолько, чтобы заставить себя покинуть постель.
  То, что, будучи в горизонтальном положении, я принял за поле, было небольшим островком посреди болота. Вокруг была вода. Кое-где виднелась чахлая цвета ржавчины трава, да уродливые низкорослые деревья. В общем, полная гармония настроения с природой.
  Единственным способом хоть как-то согреться был бег. От этой мысли противно заныли зубы. Ненавижу бегать. Даже на автобус я спешу средним шагом. К спорту вообще у меня наиположительнейшее отношение. Пять дней в неделю я делаю зарядку, но бегать! Альтернативой бегу была холодная смерть. Я представил себя в холодной земле, и принял наиболее приемлемое решение: быстрый шаг. С одной стороны, это не так оскорбительно, как унижать себя бегом; с другой - хороший способ согреться. Я еще раз представил себе, как пинаю ногами жирное седалище Рафика, и двинулся в путь.
  Холодная вода (я вместо того чтобы подобно пони бегать по кругу, отправился куда-то вдаль) заставила меня вспомнить все ненормативные выражения, которые я когда-то слышал. Я прибавил шагу, а через несколько минут побежал легким бегом. Во мне появилось беспокойство, переходящее в страх, а затем в панический ужас, под напором которого рухнули стены моего сознания, и я помчался вперед, ведомый темными, придонными инстинктами подсознания. Тело, питаемое страхом, неслось, что было сил. Вдруг я достиг критической точки. Страх исчез. Вернее он продолжал заставлять набирать скорость, но это уже был не я. Я больше не отождествлял себя с усталым испуганным человеком, пытающимся убежать от неведомой ему опасности. Я выбрался на небольшой холм. Туман рассеялся, и я мог осмотреться. Новая волна ужаса окатила меня с головы до ног.
  Там, где еще несколько минут назад мне снились сладкие сны, находился страшный монстр. Ни один ночной кошмар не мог бы породить такое чудовище. Тварь металась по острову, постоянно возвращаясь к моей постели. Затем зверь остановился, поднял свою морду и закричал. Он взял след.
  Я бросился вперед с максимальной скоростью. Усталость и холод перестали существовать. Был бег и был зверь, который неумолимо меня настигал. Я боялся оборачиваться, боялся сбить дыхание, поскользнуться, замедлить хоть на немного бег. Шестым чувством я чувствовал, что зверь совсем рядом. Впереди начиналась топь. Мерзкая жидкая грязь, и что-то шаткое, ненадежное под ногами, наверно, какая-то растительность, под которой... Я несся вперед, не разбирая дороги. Все что угодно, только не его пасть! Я был настолько испуган, что не чувствовал страх. Я не заметил, когда выбрался из воды, и только ужасный звериный вой вернул меня к действительности. Я находился на твердой земле, на острове, а зверь провалился в трясину и уходил на дно. Мое сознание отключилось, и я рухнул там, где стоял.
  - Ты вовремя, - услышал я над собой сквозь полуобморок голос Рафика. - Чайник только что закипел. Мне было тепло и уютно. Хотелось повернуться на другой бок и заснуть так часиков на десять-пятнадцать, но как только Рафик произнес чай, я тут же захотел пить и не только. Хочешь, не хочешь, а вставать надо. Я попытался приподняться, но вдруг понял, что что-то сильное практически не дает мне пошевельнуться.
  - Подожди, сейчас развяжу. Никогда в мешке не спал?
  Он расстегнул мешок, и я выбрался на свободу. Мы были на том же острове, на котором закончился мой кошмар. Я попытался подняться на ноги, но мое тело отозвалось болью в каждой клеточке.
  Я застонал и рухнул на землю.
  - Ничего, до свадьбы заживет. А ты молодец. Лихо ушатал Артура
  - Артура? - переспросил я.
  - Его звали Артур. Классный был зверь. Ну да судьба. Ладно, ты молодец. Справился на отлично. Первый экзамен сдан.
  - Экзамен! - я готов был убить Рафика.
  - А как ты хотел? Мы не можем откровенничать с кем попало. От правильности выбора зависит слишком многое, чтобы относиться халатно. На севере есть народы, которые испытывают кандидатов в шаманы специальными булочками. Выносят ему блюдо с булочками, среди которых только одна не содержит смертельный яд. Если они ошибутся в выборе, племя ждет смерть, что намного страшнее смерти неудачного кандидата. Держи, - Рафик протянул мне чашку.
  Только сейчас я осознал, что на мне сухая, чистая одежда и обувь.
  - Мы маги. И только в дурацких сказках маги повелевают стихиями и перекраивают мир по-своему. На самом деле маги живут в согласии с миром. Маг - это канатоходец. Для него реальность - это канат, где шаг влево, шаг вправо... А у мага страховки нет. Маг - это человек с повышенной чувствительностью, замечающий малейшие колебания реальности и незамедлительно реагирующий на них. Сегодня страх помог тебе ощутить чувство пути. Теперь тебе надо его развивать. У тебя времени нет, - сообщил мне Рафик, пока я пил.
  - А если бы я погиб?
  - Это значило бы, что ты не тот, за кого мы тебя принимаем, а вот Артур был бы счастлив. Он обожал человечину.
  
  
  5
  
  
  - Эй, мужик, ты куда?
  - Да я...
  То, что я первоначально принял за кусок скалы, и было драконом Ыа.
  - Доблестный рыцарь, ищущий славы? Давненько вас не было. Хочешь сразиться?
  - Вообще-то нет... Совсем не хочу.
  - Чего же ты тогда хочешь?
  - Поговорить.
  - Ладно, сказал Ыа, и мгновенно уменьшился до размера коровы, - чего надо.
  - Я бы хотел приобрести у вас старое медное кольцо.
  - А на кой оно тебе?
  - Честно говоря, не знаю. В данной ситуации я выступаю как посредник.
  - Ну и как ты собираешься его приобретать?
  - Не знаю, купить наверно.
  - Купить? - дракон расхохотался.
  - Ну... я еще не имел дел с драконами.
  - Понятное дело, не имел. Иначе бы ты не пытался у меня из-под носа кольца лямзить.
  - Я не...
  - Да ладно тебе, что я не видел, как ты крался к пещере. Не шел, а именно крался.
  - У меня есть знакомый, который частенько таскал с полей овощи. Подъезжал к полю на машине, выходил и минут пятнадцать во всю глотку звал хозяев. Если те отзывались - покупал у них пару килограмм того, что росло, а если нет - спокойно закидывал полную машину. Так что я бы не крался, - выдал я в свое оправдание.
  - В следующий раз, когда захочешь обмануть честного дракона, так и делай.
  - Да я ...
  - Гляди, покраснел. Ты действительно не благородный рыцарь, - перебил меня он.
  - Они вымерли лет пятьсот назад.
  - Удивительно, как они раньше не вымерли.
  - А что рыцари?
  - Сигару будешь?
  - Не откажусь.
  - Бери.
  Он открыл коробку с дорогими сигарами.
  - Достали меня они, - пожаловался дракон, закуривая сигару и, пуская в потолок клубы дыма. Разговаривая, мы вошли в его логово, похожее на загородный дом английского аристократа. - Выйдешь вот так на солнышко полежать, покурить, в небо поглядеть, он тут как тут. Выходи, зовет, биться, и обозвать норовит погаже. А что я ему сделал такого? Беру АКМ, выхожу. А он сидит на своей лошадке в латах, вылитая курица в фольге. Сначала я их из огнемета разогревал, но потом стало лошадей жалко. Зверюга то не при чем, ей и без меня не сладко. Выйду, пальну в него. А что он своей зубочисткой сделать может? Одних доспехов полпещеры валяется. Тебе, кстати, металлолом не нужен?
  - Мне кольцо нужно, медное.
  - А этим кретинам моя голова была нужна. Я одного прежде, чем убить спрашиваю: Зачем тебе она? Знаешь, что он мне ответил? Не могу, говорит, без твоей головы даму сердца закадрить. Я, говорит, уже всех ее родственников на турнирах извел, доказывая свою любовь, а она ни в какую. Родственники, говорит, это фигня. Родственников любой дурак порезать может. Ты мне лучше принеси драконью голову.
  Выслушал я его и думаю, а почему бы и нет? Сторговались мы с ним.
  - Ты отдал свою голову?
  - Я их десятками продавал. Знаешь, какой спрос был! Потом, правда, бизнес пошел на убыль. Головы теперь никому не нужны. Измельчал народ. Теперь они ногти да зубы скупают. А одному печень моя понадобилась. Ну этого я нагнал. Не этично как-то, да и не красиво. А что сейчас, кстати, бабам дарят?
  - Цветы, деньги, шубы, золото... В ресторан водят. Кто на что горазд.
  - Ладно, давай пообедаем, а заодно и о кольце поговорим. Зачем оно тебе?
  - Я ж тебе говорил, оно не совсем мне. Я выступаю посредником.
  - Посредником... И не страшно?
  - Теперь уже нет, а в начале было, не то слово, страшно.
  - Ну а зачем взялся, или медь сейчас в цене?
  - Не знаю, - сказал я и рассказал ему все.
  - Ага, я, значит, теперь в роли Артура. Но зачем они над тобой издеваются?
  - Сам не знаю.
  - Ладно, мужик ты симпатичный, поэтому сильно тебя не буду мучить. Отгадаешь правильно пару загадок, да мне задашь поприкольней, и кольцо твое. Готов?
  - Готов.
  - Поспорили как-то три мудреца, кто из них мудрее. Спорят, не могут никак решить без третейского судьи. На их счастье проходил мимо еще один мудрец. 'Я вас рассужу, - говорит он, - у меня есть пять перьев: Два черных и три белых. Вы закроете глаза, а я положу вам на головы по одному перу. Кто первый определить умозрительно, какое на нем перо, тот и самый мудрый'. Как рассуждал мудрейший из них?
  - Обычно эту задачу решают методом перебора всех возможных комбинаций. Если он видит два черных, то на нем белое. Если он видит одно черное и одно белое, то если на нем черное, тот, на ком белое моментально даст ответ. Если он видит два белых, то если на нем черное, то один из тех двоих быстро решает задачу, если же они молчат, то на нем белое. Но можно решать и проще. Каждое состязание подразумевает равные стартовые условия для всех участников, поэтому спор можно считать состоявшимся, если на них будут три белых пера. На мой взгляд, мудрецы вряд ли бы стали спорить на такую тему. Спорить о чем-то - другое дело, но кто умней, спорят обычно дураки.
  - Твоя очередь.
  - На пне сидит, по-французски говорит.
  - Ежик? - выпалил дракон.
  - А ежики говорят по-французски?
  - Тогда кто?
  - Француз.
  - Так просто?
  - Так просто.
  - Ладно, слушай мою загадку: Человек стреляет из лука. Если представить себе траекторию стрелы...
  - Это загадка без ответа. Так нельзя. Парадокс Зенона Элейского. Вектор скорости в каждой точке траектории имеет определенное постоянное направление и величину. Но траектория кривая, следовательно, в двух ближайших точках вектор скорости будет разным. Вопрос: Где, в какой точке траектории вектор скорости меняет свое значение.
  - Ладно, умник, давай свою загадку.
  - Если мять руками ловко, будет твердый, как морковка.
  - Снежок. Не такой уж я и дубовый. Так зачем тебе кольцо? Это моя последняя загадка.
  - Сложный вопрос. Об этом надо Рафика спрашивать. На мой взгляд, кольцо - это как голова, признак победы.
  - Победы над кем?
  - Над обстоятельствами. Тебя мне не победить, да и не хочу я с тобой сражаться. Ты мне даже симпатичен. К тому же я хочу жить. Значит, кольцо - это символ того, что мы смогли договориться. И в этом плане мой экзамен несколько сложней. Договориться труднее, чем убежать.
  - Логично. Кольцо твое. Только ты заходи, поболтать, в картишки перекинуться.
  
  
  6
  
  
  Дома меня ждал сюрприз. Не успел я войти, как здоровенный детина с полным отсутствием какого-либо выражения на роже в стиле Пикассо швырнул меня в кресло.
  - Сидеть, - рявкнул он, наводя на меня пистолет.
  Героем или суперменом я никогда не был, каратэ не знал, о том, как себя вести со здоровыми мужиками, которые к тому же еще и вооружены, даже не догадывался. Поэтому я предпочел тихо бояться в кресле.
  - У меня к тебе пара вопросов, - сказал, возникший из ниоткуда приятель Ольги, - ответишь правильно, и все будет хорошо.
  - Я расскажу все, что знаю, только можно пистолет убрать, а то я от страха собственное имя забуду.
  - Спрячь пистолет, Гарри.
  Детина послушно убрал пистолет и встал у меня за спиной.
  - Рассказывай.
  - Мне будет легче, если вы будете задавать вопросы.
  - С нашей последней встречи произошло много интересного. Например, как ты справился с Артуром?
  - Я от него убежал.
  - Ты меня за идиота держишь? Еще никто от Артура просто так не убегал.
  - Я проснулся на болоте от страха и холода. Ноги сами меня понесли. Я не мог себя контролировать. Мне повезло, а ему нет, он утонул в болоте.
  - Может освежить тебе память? Гарри.
  - Он говорит правду, - вмешалась в разговор Ольга. Я был уверен, что еще мгновение назад ее здесь не было.
  - Конечно правду. Мне и Рафик говорил, чтобы я, попав к кому-нибудь из вас в руки, рассказывал все, иначе только хуже будет.
  - А к кому это из нас? Кого он называл?
  - Он сказал, что, возможно, мной будут интересоваться очень серьезные люди, с которыми лучше не шутить. Все равно они получат то, что им нужно. И что мне в подобной ситуации лучше колоться сразу.
  - Разумный подход. Что было дальше?
  - Дальше я был у дракона.
  - Становится еще интересней. И что ты там делал?
  - Меня Рафик отправил за кольцом.
  - Каким кольцом?
  - Обычным медным кольцом.
  - И где оно?
  - У Рафика.
  - Так ты добыл кольцо?
  - Да.
  - И каким же это образом? На победителя дракона ты не похож.
  - Я и не пытался его победить. Он мне сам его отдал.
  - Не смеши. Похоже, придется поговорить с тобой по-другому. Гарри!
  Надо заметить, что я с детства боюсь боли. Обычный укол заставляет меня покрываться холодным потом, а тут... Пытки. Я буквально обмер от страха. Моя душа, покинув пятки, в которых она обосновалась еще со времен знакомства с Рафиком, начала усиленно грызть перекрытия между этажами. Я всегда чего-нибудь боялся: ментов, армии, прохожих, подвыпившие компании. Вся моя жизнь протекала с легким чувством страха. Доходило до того, что вечером, читая книгу, я боялся, что какой-нибудь урод кинет в окно камень.
  И вдруг страх исчез. Я вновь ощутил неподвластную мне силу. Оттолкнувшись всем телом, я выпрыгнул из кресла, как ниндзя или испуганный кот, и, сгруппировавшись, вылетел в окно вместе с осколками стекла. Жил я на четвертом этаже, и мой поступок был бы чистой воды самоубийством, не попади я в кузов грузовика с ветошью. Очутившись в безопасности, я потерял сознание.
  
  
  7
  
  
  - В тебе просыпается сила. Извини за жаргон 'Звездных войн'. Это такая же сила, как я троллейбус, но любое другое слово тоже не будет ничего означать. Ты уже чувствовал силу в минуты опасности. Осталось научиться чувствовать ее всегда. По собственному желанию включать и выключать это чувство, - рассказывала Карина.
  - Хочешь сказать, что вы будете толкать меня на смерть, пока я не научусь управлять силой?
  - Скорее, то, что мы делаем, можно сравнить с прививкой, которая позволит тебе если не выжить, то, по крайней мере, продержаться несколько дольше. Впереди у тебя настоящие трудности. Мы же пытаемся помочь тебе их преодолеть.
  - Артур, дракон, прыжки в окна... Хорошая помощь. Вы меня случайно не в ВДВ готовите?
  - Видишь ли... Существует легенда о едином гвозде. Когда бог создавал мир, он создал его на едином гвозде, но потом на небесах произошла буча, и гвоздь похитили. В конце концов, гвоздь пропал, но тот, кто сможет найти его, сможет управлять реальностью. Если сегодня сила магов заключается в умении следовать реальности, то тот, у кого будет единый гвоздь, сможет создавать реальность по вкусу. Мы считаем, что ты сможешь найти гвоздь.
  - И вы хотите, чтобы я вам его притащил?
  - Его нельзя притащить. Его можно увидеть, а лицезрение гвоздя позволит тебе открыть путь и нам.
  - То есть, вы хотите, чтобы я привел вас к гвоздю? А зачем мне это делать, если в моих руках будет власть?
  - Это опять лингвистические заморочки. На самом деле сила - это не сила, гвоздь - не гвоздь, а власть - не власть. Ты осознаешь реальность, какова она есть. Ты не станешь богаче, сильнее, могущественнее.
  - Тогда зачем все это?
  - Видеть реальность, какова она есть, значит быть богом. В этом и есть конечная цель магии.
  - А чего хотят все остальные? Зачем тогда такая конкуренция?
  - Никто не знает, что такое гвоздь. Мы думаем так, другие по-другому. Есть те, кто думает, что при помощи гвоздя можно вершить судьбу мира. Эти готовы быть вторыми, лишь бы вершитель оказался с ними.
  - Короче, вы сами не знаете, чего хотите.
  - Мы хотим гвоздь. И сейчас можно отыскать к нему путь. Старт дан, и вы несетесь к финишу, хотите того, или нет.
  - Мы?
  - Видишь ли, ты не единственный кандидат в путипроходцы.
  - Тебе не холодно? - спросил я, почувствовал, что начинаю мерзнуть, причем как бы изнутри.
  - Нет.
  - А я замерз. У меня внутри словно кто погреб открыл.
  - Что? - лицо Карины побелело от страха, - это...
  На нас обрушилась мощная невиданная доселе сила. Я не мог ни шевелиться, ни кричать. У меня заложило уши, красная пелена закрыла глаза, было невозможно дышать. Тело болело так, словно меня медленно разрывали на части, а изнутри меня наполняла вечная абсолютная мерзлота. Еще немного, и я буду раздавлен в самом прямом смысле этого слова. Я терял сознание и включался одновременно. Мой разум выключился, тело расслабилось, я перестал существовать, но вместе с этим некто во мне взял контроль над ситуацией. Я исчез, стал невидимкой, слился с этим потоком до состояния полного равновесия, а когда ощутил эпицентр, сила двинулась вслед за мной, уничтожая саму себя.
  Я лежал на полу и ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Глаза не открывались, вернее, открывались, но я ничего не видел из-за крови. Кровь шла отовсюду: из глаз, из носа, из ушей, изо рта. Я даже штаны обмочил кровью. Боль отступала, сменяясь нечеловеческой усталостью. Во мне не осталось сил.
  Рядом хрипела Карина. 'Хрипит - значит еще живая', - подумал я и потерял сознание.
  
  
  8
  
  
  - ... терминологическая путаница. Мы очень много говорим о самосохранении, вкладывая в это слово совершенно иной смысл, - рассуждал дракон во время нашей прогулки по городу. - Я не имею в виду специалистов. Я не ботаник, чтобы рассуждать с точки зрения биологии, я простой обыватель, по крайней мере, когда ряжусь в человеческую шкуру.
  Так вот, нет никакого самосохранения, есть доминирование. Каждый вид, каждая особь стремится к доминированию, а самосохранение - это так, программа минимум. Выжить - это не цель, цель выжить, захватить плацдарм, набраться сил, чтобы подмять под себя как можно большую территорию, чтобы максимально устранить конкурентов, обрюхатить как можно больше баб или урвать самого крепкого самца. В этом мире каждый вынужден вечно воевать со всеми, и воевать без права на победу, потому что победа в этой войне подобна самому страшному поражению. Тот экологический хаос, который мы вынуждены лицезреть - это всего лишь результат успеха одного вида, всего лишь перспектива далекой победы, тогда как победа - это смерть. Причем смерть для человечества, а не для жизни вообще. Останутся какие-нибудь крысы, тараканы, вирусы, чтобы начать новый виток войны. Отсюда такая неприязнь у основной части человечества к тем, кто любит животных, настоящих диких животных, а не сидящих в клетках символах нашего господства.
  Заметь, первое, о чем начинают рассуждать дети и обыватели, это о полезности или вреде данного вида для нас. Мы выступаем своего рода рабовладельцами, искореняющими последнее свободомыслие на плантации со странным именем Земля. Те же, кто действительно любит природу, посягают на наше право господ казнить или миловать по своему усмотрению; право, в котором практически никто из нас не сомневается. Тем самым они выступают против человека, этого монстра с патриотических плакатов. Для певцов человеческого могущества они предатели, изменники и перебежчики. А любители природы находят животных более привлекательными, чем людей, по крайней мере, потому, что они лишены многих качеств, которые мы ловко используем в нашей борьбе за доминирование: это и подлость, и зависть, и жестокость ради жестокости, другими словами, все то дерьмо, что делает нас венцами природы. Отсюда и Цезарь: 'чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак', и многие другие... Зайдем?
  Мы проходили мимо малоприятного вида пельменной.
  - У меня желудок не драконовый, - напомнил я Ыа.
  - Возьмешь булочку. Пошли.
  Мы взяли по порции пельменей с уксусом и сели за крайний от прилавка столик.
  - Ешь.
  - Да чего-то не хочется.
  - Зря. Эти пельмени являются просто кладезем запахов и вкусовых оттенков. Чего тут только не встретишь!
  - Вот этого я и боюсь. Ты меня удивляешь. Как ты можешь есть эту гадость, особенно с твоей любовью к изысканности?
  - Тут в тебе говорят предрассудки. Ты брезгливо отказываешься от пельменей потому, что в них может присутствовать некачественное мясо, но с удовольствием пьешь сок. Хотя в действительности мясо в пельменях еще ничего, а вот когда делали сок, под пресс попало несколько крыс, которых в пельменях ты бы не стал есть однозначно.
  - Ты это нарочно говоришь?
  - И да, и нет. Нарочно, потому что все, что мы делаем, это, в какой-то степени, нарочно, а нет, потому что это чистая правда. Тебе же мешает это признать твоя цивилизованность. Дикари, как и животные, рассматривают запахи как источник информации. Вы же... Смотри внимательно, - дракон кивнул головой в сторону вошедшего в пельменную солдата. Это был маленький, щуплый мальчишка со следами побоев на исполненном обреченности лице. Потоптавшись несколько минут у прилавка, он попросил себе булочку, и пока хмурого вида амбарная женщина за прилавком считала его гроши, неловко сунул в карман шоколадку.
  - Ах ты ...! - на солдата обрушился шквал мата. Амбарная тетка готова была разорвать его на части. Оскорбленное право на собственность требовало отмщения, и два нагломордых мужика, жующих пельмени недалеко от нас, взяли на себя торжество справедливости. Они подлетели к солдату, ловко сбили его с ног и принялись вкусно топтать ногами. Остальная публика пялилась на происходящее, как на новогоднее шоу, разве что попкорна не хватало.
  - Да что же вы делаете? - возмутился новый посетитель кафе.
  - Мужик, пошел на хуй! - отозвался один из защитников справедливости, стараясь отбить солдату пах, но мужик не стал дожидаться, когда ему укажут правильный адрес. С ловкостью Раджа Капура он уложил на пол сладкую парочку и склонился над солдатом.
  - Стоять, сука! Руки за голову! - заорал один из них, размахивая пистолетом. Мужику больно заломали руки, надели наручники, и погнали пинками к выходу. Солдат воспользовался случаем и смылся.
  - Пошли, - дракон потащил меня к выходу, - ты же не хочешь давать против мужика показания.
  - Скоты! - я чувствовал себя ужасно.
  - Ты о ком?
  - Обо всех, включая нас с тобой.
  - Ну обо мне ты зря так. Я не скот, я пресмыкающееся.
  - Мужика, наверно, посадят.
  - Сначала его опустят. Нихрена себе, на самих ментов руку поднял.
  - Так на них же не написано, что они менты.
  - Ты их рожи видел? Такие морды и шмотки, как у азербайджанцев с овощного рынка бывают только у ментов. Да и кто еще будет себя так вести?
  - Ты за этим дерьмом меня сюда приволок?
  - Ба, да тебе стыдно, что это не тебя сейчас в ментовке героически топчут каблуками?
  - Пошел ты!
  - Не горячись.
  - Какие же мы скоты!
  Я был раздавлен. С одной стороны стыд за то, что я сидел и смотрел, как эти гады топтали солдата, а теперь мордуют, наверно, единственного порядочного человека, случайно оказавшегося среди нас. С другой, мой подленький здравый смысл, нашептывающий, что все равно ничего нельзя было сделать, что в лучшем случае я бы тоже был избит публично ногами, а в худшем... Меня передернуло. Но самым сильным, пожалуй, чувством было брезгливое отвращение ко всему роду человеческому, включающему, естественно, и меня, и чувство беззащитности, беспомощности перед нашим человеческим скотством.
  К разговору мы вернулись уже у дракона в пещере, где я первым делом опрокинул стакан водки, не закусывая, и даже не предложив дракону.
  - Пошел ты со своей интеллигентской истерикой знаешь куда! - прикрикнул на меня дракон, отбирая водку. - Надо же, какие мы нежные, чуть что, сразу за водку. Несправедливости не видел? Так еще увидишь! Еще и не такое увидишь! Институтка хренова! Ты еще крови не видел, а ее будет море, ты слышишь меня, гуманист чертов! Море крови и дерьма, в котором тебе предстоит скоро барахтаться. Вот тогда ты нахлебаешься, и не дай бог, за бутылку схватишься, сам вырву тебе сердце! Ты понял? Не надоело быть добрым за чужой счет или постскриптум?
  Ты как та бабуля в автобусе, которая поднимает хай, когда кондуктор пытается высадить не желающего платить школяра. Как это так с детей деньги требовать! А предложи ей за него заплатить, так таким матом укроет, что все сапожники в округе покраснеют. Тебе вот солдата жалко. Голодный пацан, стащил шоколадку, неумело, глупо стащил, значит, не умеет, не вор, не от хорошей жизни на такое пошел, не гад же какой, чтобы его за это вот так убивать. А попроси он у тебя денег на улице, не дал бы нихрена, ни копейки не дал бы, а залезь он к тебе в машину, сам бы ему руки монтировкой поотхаживал. Ломал бы руки ему и стыдился своего варварства, и от этого стыда зверел бы еще сильней. Да кто ты такой, чтобы требовать от этой тетки за прилавком благородство и сострадание?
  Ментов тоже можно понять. Ни зарплаты тебе, ни уважения. Только власть и самофинансирование. У гаишников или у следователей с уголовки с этим нормально, а рядовой какой-нибудь ППСник сколько у пьяного из кармана вытащил, да у бабульки, торгующей семечками скозлил, то и его, минус дань начальству. А тут такой случай представился задержать опасного преступника, да еще на месте преступления, да еще такого, за кого никто слова не скажет. Кому нынче солдат нужен? Родителям? Так родители не в счет, они его вон от армии даже не отмазали. Народу тоже боевик посмотреть, отвлечься от тягот и лишений нашей действительности. А у кого гипертрофированная совесть, для тех у нас суд и тюрьма предусмотрены, чтобы не мешали нормальным людям своей порядочностью.
  Прежде чем помогать ближнему, подумай, какой срок тебе за это дадут. С другой стороны, ты прав. Скоты и есть скоты. Только скоты голодные, а, следовательно, злые и агрессивные. В какой-нибудь Буржундии скоты сытые, поэтому добрые. Героизм же должен быть организован и подконтролен, чтобы его можно было направлять, куда следует. Лучше всего со связкой гранат под вражеский танк или грудью на пулеметы. Герои стране обходятся дешевле, чем средства по борьбе с танками. Проще и дешевле. Тем более что до своего звездного часа он сам себя и содержит, пополняя закрома Родины.
  - От твоих рассуждений вообще жить не хочется.
  - Это потому, что я в чем-то прав. Если бы я был совсем не прав, ты бы сказал, что я гоню, и у тебя на душе стало бы легче.
  - Ты что, торговец намыленными веревками?
  - Скорее врач иммунолог или инструктор по выживанию.
  - Поэтому ты топишь меня в дерьме?
  - Наоборот, учу тебя плавать. Тебе предстоит переплыть океан дерьма, так что лучше потренироваться.
  - Может, в другой раз? В какой-нибудь позапрошлой жизни?
  - И в позабудущей тоже. Ты будешь барахтаться в дерьме снова и снова, пока не выплывешь. И здесь у тебя не так много вариантов для выбора: Можно конечно надеть радужные очки и думать, что это не дерьмо, а повидло, но так и до психушки недалеко. Можно начать переделывать мир, понять всю тщетность этой затеи, впасть в депрессию, сломаться, спиться, а потом вздернуться или вскрыться, это уже по вкусу.
  - И что, никакого выхода?
  - Это тебя в школе научили перебивать старших? Выход состоит в отсутствии выхода. Тебе надо просто понять, что дерьмо - это всего лишь дерьмо. Не плохое дерьмо и не хорошее, а никакое, нейтральное. Плохим и хорошим его делает исключительно твоя оценка, которая базируется на предрассудках не первой свежести.
  - Понятно. Значит, я должен есть дерьмо, думать, что это дерьмо и радоваться тому, что я дерьмоед?
  - А ты и есть дерьмоед, причем заметь, эту терминологию предложил ты. И раз для тебя реальность - это дерьмо, значит ты дерьмоед, и такова твоя природа. Могу тебя утешить. Ты не единственный дерьмоед в этом мире. Бери пример с тараканов. Они не рассуждают, они живут, а условия их обитания, надо заметить, намного хуже, чем у тебя.
  - Ты хочешь, чтобы я стал тараканом?
  - Тараканов и без тебя хватает. Я хочу, чтобы ты стал собой.
  - А сейчас я кто?
  - Никто. Тебя еще нет.
  
  
  Лирическое отступление
  
  
  - Забить болт... - рассуждал дракон Ыа, - Весьма и весьма интересная фраза. Начнем с того, что болт, согласно Зигмунду Фрейду, олицетворяет ни что иное, как 'болт', но мало того, этот болт необходимо еще и забить. Я буквально вижу, как на заводе в цеху по сборке комбайнов, а в принципе, не важно чего, молодой специалист, у которого голова еще забита всякой ерундой, пытается вкручивать пневматической отверткой болты в совершеннейшим образом не приспособленные для этого отверстия. К нему подходит умудренным опытом бригадир и говорит по-отечески. Хорош, говорит, Санек херней заниматься. Смотри, как это делается. Затем берет в свои крепкие пролетарские руки кувалду и лупит ею, что есть сил, по болту. Никакой технологии, скажешь ты. Фигня. Те, кто эти отверстия делал, у них ведь руки под тот же болт заточены уже на генетическом уровне. Думаешь, почему Левша блоху подковал? Тоже ведь кувалдой, как следует, только в масштабе один к скольким-то там. Виртуозное владение кувалдой и матом! На мой взгляд, вся русская национальная идея вместима в малоприличный тезис, а именно: куда еще уебать! Душевно так, со всей гармонией человеческого триединства.
  
  
  Лиа
  
  
  1
  
  
   'Зеленый таракан' был районной забегаловкой средней паршивости, где все всех знают, где у каждого есть свое место и время. Посторонние или случайные люди сюда не заходили, наверно, еще с основания 'Таракана'. Да и в наш квартал редко кто забредал из посторонних. Квартал был, как квартал, ничего хорошего, но и ничего плохого. Среднестатистический спокойный небогатый квартал. Место, где нашли свое прибежище те, кто в прошлой жизни были трамваями, а подавляющее большинство остались трамваями и по сей день, уже в новой безрельсовой жизни. Маршрут Работа-Кафе-Дом, и так изо дня в день, с выгулом в местный кинотеатр или на танцы по воскресеньям. Так было со времен сотворения мира.
  Она была черным очарованием. Черные волосы, черные большие глаза. Черные платье и туфли. Она вошла в 'Зеленый таракан' с таким видом, будто была здесь постоянным клиентом. Не обращая внимания на то, что все, кто был в баре, смотрят на нее, затаив дыхание, она подошла к стойке и села на табурет.
  - Коньяк, - заказала она.
  - Пожалуйста.
  Она взяла бокал, лениво окинула взором зал.
  - Мда, - сказала она себе, а затем повернулась к сидевшему неподалеку за стойкой Эрни и что-то спросила.
  Надо заметить, что Эрни был породистым двадцатипятилетним самцом почти без вредных привычек. Высокий, стройный, спортивного вида, с такими же, как у нее черными глазами.
  - Пойдем, продолжим где-нибудь в другом месте, - предложила она ему, и они вышли из бара. Ее небольшой, но шикарный автомобиль был припаркован у входа.
  - Садись.
  Она вела машину как бы нехотя, как плохой статист на кинопробе, словно машина знала дорогу сама, а она держала руль, смотрела на дорогу, переключала скорости и нажимала на педали, чтобы создать видимость управления автомобилем.
  - Можешь звать меня Элизабет, - бросила она Эрни.
  Это были единственные слова, произнесенные кем-либо из них за всю дорогу, но молчание не было гнетущим или выстраданным. Они молчали, как хорошие друзья, которые понимают друг друга без слов. Они выехали за город и понеслись с огромной скоростью по широкому пустому шоссе, вспарывая темноту светом фар.
  Эрни ни на минуту не покидало ощущение, что все происходит в волшебном сне. Он был трезвым, здравомыслящим парнем, знающим себе цену и свои возможности. Они были, как разные полюса магнита, которые каким-то чудом оказались вдруг рядом в дорогой машине. Что-то здесь было плохо придуманным фарсом. Как такая шикарная женщина могла забрести в 'Зеленый таракан', оказаться в их районе, выдернуть Эрни из привычного круга последовательно повторяющихся событий? Зачем он ей? Что от него нужно женщине, которая при нормальных обстоятельствах на него бы и не взглянула? Но стоило Элизабет посмотреть на него, задать ничего не значащий вопрос, и Эрни... Он был полностью в ее власти, а это было не в его правилах. Он не привык подчиняться женщинам, но для Элизабет он готов был на все.
  - Эрни.
  - А... что?
  - Проснись, мы дома.
  Он и не заметил, как провалился в глубокий сон.
  То, что Элизабет назвала домом, было настоящим старинным замком. Массивные каменные стены, внушающая уважение дверь, просторные высокие залы... Наконец, они очутились в относительно небольшой уютной комнате с огромной кроватью посредине. Комната не выглядела спальней, тем более, женской. Не было в ней мелочей, создающих атмосферу спальни. Она больше напоминала гостиничный номер, или... Да, скорее, это было похоже на спальню в музее.
  - Я здесь не живу, - прояснила обстановку Элизабет. - Меня угнетает вся эта готика. Наше родовое гнездышко давно уже не пользуется популярностью. Кроме меня здесь вообще никто не бывает, а я приезжаю в редких случаях, например, как сегодня.
  - У тебя сегодня праздник?
  - У меня сегодня главный праздник нашего рода.
  Эрни приготовился слушать, но Элизабет только сказала:
  - Скоро ты все узнаешь. Как насчет немного вина? - и, не дожидаясь ответа, она дернула за шнур. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик, и буквально через минуту служанка вкатила в комнату небольшой столик на колесах.
  - Спасибо, Маргарет, - поблагодарила ее Элизабет, и служанка вышла.
  - Устраивайся, - сказала Элизабет, забираясь с ногами на кровать.- Хочешь, бери подушки. Будь, как дома.
  - Выпьем, - она посмотрела в глаза Эрни, и у него опять все поплыло в голове.
  Они пили вино, разговаривали, но Эрни не понимал ни единого слова. Его сознание улавливало малейшие колебания интонации, тембра, глубины звука, но слова потеряли какой-либо смысл. Примерно так человек с абсолютным слухом, но далекий от биологии или охоты воспринимает пение птиц. Элизабет тем временем преобразилась. Она превратилась в некое богоподобное существо удивительной красоты.
  - Веришь ты в меня? - ворвалось в сознание Эрни.
  - Да, повелительница.
  - Любишь ли ты меня?
  - Больше всего на свете.
  - Готов ли ты умереть ради моей любви?
  - Да, госпожа.
  - На колени.
  Эрни опустился на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания. Она обошла вокруг него несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала срывать с него одежду, помогая себе старинным ножом, после чего начертила на его теле магические знаки все тем же ножом, не причиняя боли.
  - Признаешь ли ты меня и только меня? - спросила она
  - Да, госпожа.
  - Целуй, - она протянула руку.
  - Достаточно, - Эрни не хотел отпускать эту божественную руку, и Элизабет пришлось его оттолкнуть.
  - Мы не закончили. Отрекаешься ли ты ради меня от бога, дьявола и мира?
  - Отрекаюсь.
  - Поцелуй подол моего платья. Один раз!
  - Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя?
  - Да, госпожа.
  - Поцелуй мои туфли.
  Эрни упал к ее ногам. Он был счастлив, словно религиозный фанатик, к которому бог снизошел с небес.
  - А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье.
  Эрни готов был умереть от счастья. Обладать богиней! Пусть одно мгновение, пусть после этого он превратится в ничто!
  - Еще, еще, еще... - стонала Элизабет, вонзая свои острые, как кинжалы и твердые, как сталь ногти в его спину, - еще...
  Сладкая волна вселенского счастья родилась внизу живота Эрни, прошла вдоль позвоночника и разорвала неземным светом весь мир, а в это время зубы Элизабет вгрызались в его горло, чтобы вместе с семенем забрать жизнь.
  Выпив всю его кровь, Элизабет высвободилась из-под бездыханного тела, и принялась поедать мясо, ловко орудуя ножом. Она съела все до последнего кусочка, оставив только кишки, волосы, кожу и кости, после чего позвонила прислуге.
  - Ванна готова, госпожа, - сообщила, войдя, служанка.
  - Хорошо, Маргарет. Убери здесь и приготовь мне что-нибудь надеть.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"