Котляр Ася : другие произведения.

Наша кухня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.34*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Война - это всегда горе. Это всегда боль и вечная память. "Наша кухня" - пьеса о судьбе двух женщин, переживших войну. Только любовь и сострадание, умение принять чужую боль, как свою собственную, могут помочь пережить горе матери, жены, сестры. Пьеса о трёх войнах, действие происходит на старой общей кухне полуразвалившегося дома, который готовят под снос. Вся жизнь двух женщин, одна из которых русская, другая еврейка, проходит на этой кухне. И весь мир для них - старая общая кухня, которая является символом ушедшей эпохи. История с бриллиантом - невымышленная. Она случилась в 1971 году в г. Каунасе, с отцом моей подруги Цецилии Курляндчик и рассказана мне ею же, поэтому одну из главных героинь я назвала Цилей На данный момент 16 постановок пьесы в том числе и профессиональными театрами в Оренбурге, в Петрозаводске. Но, самое главное, её берут и берут в театральных вузах от Самары до Челябинска. Возрастные роли, казалось бы! И летят письма со слезами и словами любви... Вот где счастье-то!
  A.Котляр
  
  НАША КУХНЯ
  
  Драма
  
  Война - это всегда горе. Это всегда боль и вечная память. 'Наша кухня' - пьеса о судьбе двух женщин, переживших войну. Только любовь и сострадание, умение принять чужую боль, как свою собственную, могут помочь пережить горе матери, жены, сестры. Пьеса о трёх войнах, действие происходит на старой общей кухне полуразвалившегося дома, который готовят под снос. Вся жизнь двух женщин, одна из которых русская, другая еврейка, проходит на этой кухне. И весь мир для них - старая общая кухня, которая является символом ушедшей эпохи. История с бриллиантом - невымышленная. Она случилась в 1971 году в г. Каунасе, с отцом моей подруги Цецилии Курляндчик и рассказана мне ею же, поэтому одну из главных героинь я назвала Цилей.
  
  Действующие лица:
  
  Цецилия - 57 лет.
  Маня - 59 лет.
  Элеонора - 27 лет, дочь Мани.
  
  КАРТИНА ПЕРВАЯ
  
  1980 год. Коммунальная квартира старого барака в небольшом городке. Практически все жильцы давно съехали, получив новое жильё и только в нескольких квартирах этого старого дома обитают такие же старые жильцы, не желая покидать своего пристанища. В одной из таких квартир и проживают на общей кухне две женщины, одна из которых еврейка, другая - русская.
  Кухня старой коммунальной квартиры. Старая мебель, стол, 2 стула. Чайник. Чашки. Веник, совок, старая утварь.
  
  Цицилия выходит на кухню в стареньком халате, на ходу поправляя волосы. Ставит на плиту чайник, оглядывается, берёт сначала большую красивую чашку, потом ставит её на место и берёт 2 простенькие чашки, ставит их на стол, наливает чай из заварочного чайника.
  Радио передаёт сигналы точного времени, как это было в восьмидесятых. Голос по радио сообщает, что ' сегодня 8 мая 1980 года. Точное время 9 часов утра. Вы слушаете '
  Ц и л я (кричит). Эй, женщина без возраста! Или ты подымешь свои старые кости, или я за себя не отвечаю... Ты шо, думаешь, шо я тут собираюсь стоять с этим задрипанным чайником и ждать, пока ты встанешь? Таки я уже сяду пить чай сама... Но если я съем всё из этого холодильника, и у меня заболит печень - виновата будешь ты, Маня. Ты меня слышишь, или ты уже померла?
  На кухню входит Маня. Она чистенько одета, волосы уложены в аккуратную гулю. Вытирает руки полотенцем. Садится.
  М а н я. Чего раскричалась-то? Я же не могу выйти на общую кухню в таком непотребном виде, как ты. Мне нужно привести себя в порядок, вдруг кто заглянет?
  Ц и л я. Кто это к тебе сюда заглянет, Маня? Вот уже лет пять, как кроме нашего соседа с первого этажа, Ивана Абрамовича, будь он неладен, сюда никто не заглядывает... Или ты думаешь, что...
  М а н я. Думаю я или не думаю, это не имеет никакого значения, Циля. Вот у меня к тебе вопрос: почему это Иван Абрамович 'будь он неладен'? Не ты ли ему глазки строишь и кокетничаешь беспрестанно?
  Ц и л я. Маня, я не кокетничаю. Я соблазняю. Хотя кого там уже соблазнять... Вот был бы он эдак годков на тридцать помоложе...
  М а н я (смеётся.) Так бы он сюда и бегал на тебя, старую, посмотреть...
  Ц и л я (берёт в руки вязание. Она вяжет длинный мужской шарф). Нет, он бы на тебя ходил смотреть, молодую и стройную... Шо-то, Маня, мне не нравится этот разговор. То, шо он ходит сюда из-за меня - так это, я тебе скажу, даже не гипотеза. И уж конечно не теорема. А вот то, шо ты себе возомнила, шо этот несчастный и голодный Иван Абрамович ходит сюда из - за тебя, вот тут, Маня, я бы с тобой устроила научную конференцию. Ну, во-первых, он Абрамович.
  М а н я. Циля! Во-первых, он - Иван. Абрамович он во-вторых... (Смотрит на шарф.)По моему, хватит. Длинный уже.
  Ц и л я. Не длинный. Юрка у нас тоже не маленький. Да. Не повезло мужику.
  М а н я. Кому, Юрочке?
  Ц и л я. Абрамовичу, дурёха.
  М а н я. Ему, Циля, не повезло во-первых или во-вторых?
  Ц и л я. Ему не повезло в-третьих. Фамилия у него подстать имени-отчеству: ПОпов.
  М а н я. Не ПОпов, а ПопОв.
  Ц и л я. Ты помнишь, он сделал мне предложение в... Не помню когда... Вот вышла бы я за него замуж, нет, ты представь себе на минуточку, и стала бы я Цицилия ПОпова. И потом, что у него за родословная? Папа его был Абрам ПОпов! Такое дивное сочетание! (Смеётся.)
  М а н я. Он был не Абрам Попов, а Абрам Равинсон. А Ивана звали Янкель, по-моему. Не помнишь, что ли, как евреи меняли свои родословные? Так вот. Этот Янкель-Иван взял все свои сбережения, три с половиной копейки, пошёл в горсовет и попросил сменить ему имя, фамилию и отчество. Но денег на отчество ему, видимо, не хватило... А вот если бы я за него вышла замуж, когда он мне сделал предложение, я была бы Мария Петровна ПопОва. (Смеётся.)
  Ц и л я. Ну и что ж не вышла? Я знаю. Тебе 'Абрамович' мешал. Пятая графа, она вас, графьёв, не красит... Стыдитесь вы её... Я знаю...
  М а н я (разозлилась). Дура ты, Цецилия. Сколько лет бок о бок, а несёшь чепуху... Я не вышла потому, что не любила. Никто мне кроме Петеньки моего не нужен был. А насчёт Абрамовича - полная ерунда! Да разве ж у меня кто роднее тебя есть? Сын, сама знаешь, где... На Эльку надежды никакой. Хоть и рядом, а как будто бы на Дальнем Востоке живёт. С тобой вот на этой кухне столько лет бок о бок... А ты: 'пятая графа'...
  Ц и л я. Да уж, да уж... Да если б ни ты, видала б я эту кухню! Я бы сейчас, знаешь, где была? Я бы сейчас по Тель-Авиву в шортах бегала...
  М а н я. Почему в шортах, Циля?
  Ц и л я. Мне Песя из общины показывала карточку, где её сестра Дора, в Израиле, в самом центре Тель-Авива стоит в шортах. Там у них, видать жарко. Ты бы видела эту Дору! Центнера полтора живого веса, а она в шортах. Только про карточку - никому!
  Маня заглядывает в шкаф для посуды .
  М а н я (возмущённо кричит). Цецилия! (Циля подпрыгнула от неожиданности.)Ты опять пила из моей чашки! Признавайся, несчастная!
  Ц и л я. Вот ещё! Зачем мне пить из твоей чашки, если у меня своих две есть? Не пила!
  М а н я. Как это не пила? Да я карандашом обвела на блюдце, где чашечка должна была стоять. А сейчас чашка с линией не совпадает - значит, пила!
  Ц и л я. Вот ты, Маня, меня обвиняешь в этом смертном грехе... А Б-г, Манечка, Он всё видит. Ты хорошо подумала, прежде чем меня обвинять?
  М а н я. А чего тут думать? На этой кухне никого, кроме нас нет и быть не может. Так что твоя работа! Поди, купи себе чашку и пей из неё. Что тебе моя так нравится? Я, знаешь, как её берегу? От нашей с Петенькой свадьбы одна она и осталась... А у тебя всё из рук валится.
  Ц и л я. Обидные ты, Маня, слова мне говоришь. Чашку пожалела, а человека, изнывающего от жажды, тебе не жалко!
  М а н я. Жалко. Мне, Циля, всех жалко... Не хотела я тебе говорить, праздник портить завтрашний, да видимо придётся... Даже не знаю как сказать...
  Ц и л я. Маня. Мы с тобой не первый день на этой нашей кухне, поэтому давай без предисловий!
  М а н я. В том то и дело, что скоро у нас не будет 'этой нашей кухни'.
  Ц и л я. Так! Началось...
  М а н я. Я вчера была в ЖЕКе на собрании... Сносят, Цилечка, нашу кухню.
  Ц и л я. Её уже год как сносят. Пока жильцы живут, Маня, не снесут! А мы тут на смерть стоять будем, защищать будем...
  М а н я. Грудью на них пойдём... Да уж, защитнички хоть куда: Ты, я и ПОпов!
  Ц и л я. Так...
  М а н я. Две недели сроку дали, чтоб выехать успели. Расселяют нас с тобой, Цилечка! (Маня приготовилась плакать.)
  Ц и л я. Цыц, Маня! Что-нибудь придумаем...
  М а н я. Были б деньги, так мы б с тобой кооперативную купили, двушку... А так... У Эльки не могу просить, её хахаль не признаёт нас. У Юрочки просить не стану. Им с Ирочкой самим устраиваться нужно. Так что, не придётся тебе, Циля, больше из моей чашки пить... (Плачет.)
  Циля задумалась. Внимательно посмотрела на Маню. Вздохнула. Вышла из кухни и вернулась со старой банкой из под кофе. Бережно вытерла банку.
  Ц и л я. Вот! На чёрный день берегла. Как знала, что пригодиться.
  М а н я (с удивлением смотрит на Цилины манипуляции с банкой). Это что, деньги, что ли?
  Ц и л я. Это, Манечка, больше, чем деньги. Это наша новая кухня! Мой папа, царство ему небесное, уехал в Израиль, как ты помнишь, ещё в семидесятом году. Тогда первые поехали и быстренько там помер. Отца своего я не любила, ты это знаешь, хотя он и звал меня с собой ехать... Уехал он, Манечка, помнишь с чем? Хотя откуда тебе помнить... С одним манюсеньким чемоданчиком.
  М а н я. Знаю, помню. Папа твой тот ещё был голодранец. Все вывозили кто что, а он пару трусов и 'Книгу о вкусной и здоровой пище'. Ты рассказывала, что книгу эту ещё изорвали на таможне, думали, а может там деньги...
  Ц и л я. Его провожал один старый еврей, которого звали... Мойша, кажется?
  М а н я. И как звали не помню, а что еврей провожал - тоже не помню.Меня же там не было, Циля.
  Ц и л я (шёпотом). Точно. Так вот, Манечка, он был 'пакер'.
  М а н я. Фамилия, что ли у него такая?
  Ц и л я. Маня! Если ты не знаешь, что такое 'пакер', мне с тобой вообще говорить не о чем! Пакер - это о слова 'паковать'. Маня, угадай с трёх раз, что он паковал?
  М а н я. Ну, не знаю. Судя по твоему папе, царствие ему небесное, 'пакер' паковал его трусы.
  Ц и л я. Маня! Пакеры паковали то, что нельзя было вывозить... (Оглянулась, вышла за дверь, проверила, нет ли никого, вернулась, села, шёпотом.) Золото и бриллианты.
  М а н я (смеясь). Ты хочешь сказать, что у твоего папы в трусах были золото и бриллианты?
  Ц и л я. Не в трусах и не бриллианты. Бриллиант. Большой, Маня, бриллиант. Папа мой ещё до войны спрятал кое что из бабушкиных безделушек. Серебро всякое, золотишко... Зарыл. Страсть у него такая была - он всё прятал. Одна мама потом могла найти то, что он прятал. Папа пошёл воевать, потом вернулся. И вспомнил-таки, старый дурак, под каким деревом зарыл добро. И повезло ему, Манечка, поскольку ни одна бомба не попала в то место, куда он всё это зарыл. Долго он не откапывал свой клад. Почти двадцать лет. Откопал перед выездом. Продал всё это и купил один большой бриллиант. Но его же нужно было как-то вывезти. И вот пошёл он к 'пакеру' Мойше. Пакеры тогда очень неплохо жили, Маня, поскольку за то, чтобы 'упаковать', они брали приличные деньги с так называемых контрабандистов. Так вот. Пришёл папа к Мойше, принёс ему брильянт, заплатил по полной стоимости и говорит: 'А упакуй-ка ты мне, Мойша, этот камешек так, чтобы ни одна собака не пронюхала, где он лежит...' Ну, Мойша и упаковал камешек в каблук папиного разношенного ботинка... Маня! Ты мне бутерброд мажешь? А... Себе... А я думаю: чего это ты масло не намазываешь, а накладываешь...
  М а н я. Циля, не отвлекайся.
  Ц и л я. Да... Так вот! У пакеров было такое правило: провожать клиента до тех пор, пока самолёт не взлетит. И вот, поехали мы все в Аэропорт и Мойша-пакер с нами, как ты помнишь. И это ж надо было такому случиться, что папа запаниковал. Что-то ему так неспокойно стало на душе, что он даже прихрамывать стал на ту ногу, где брильянт лежал. А перед вылетом вообще спёкся. И предложил он Мойше поменяться туфлями, потому, что ему очень неспокойно на душе было. Мойша, значит, одевает папины туфли с бриллиантом, а папа Мойшины без бриллианта. Нужно сказать - Мойша был порядочным человеком, как и все 'пакеры'. Он брал только за работу. Брильянт ждал бы папу в надёжных руках - это уже проверенный факт. А с папой летели его 'добрые' в кавычках соседи Райхеры. Прескверные были людишки, я тебе скажу, Манечка, да ты и сама их помнишь. Не помнишь? И правильно! Подслушивали, видимо, когда Мойша папе туфли принёс. В общем, заложили они папу со всеми его потрохами, Манечка. И когда мой папа пришёл на таможню, начался такой гвалт, как это у вас у русских говорят: ни в сказке сказать, ни пером описать. Папу завели в отдельный кабинет, раздели догола и даже залезли туда... (Показывает на задницу.) Но самое главное - они распотрошили его ботинки. Оторвали каблуки, вытащили стельки но, как ты понимаешь, ничего, кроме трусов и 'книги о вкусной и здоровой пище', не нашли. Они, эти изверги, извинились перед папой и, глядя на его разодранные ботинки, спросили: 'Есть ли у вас запасная обувь?' А откуда у папы запасная обувь? Кроме трусов и книги - ничего. Тогда они спросили: 'А, может, вас кто-то пришёл провожать, с кем вы могли бы поменяться обувью, чтобы долететь до Израиля?' Папа сказал, что таки да, есть, его закадычный друг Мойша. Таможенники своими руками принесли папе его же ботинки, в которых лежал брильянт, а Мойше отдали его разодранные ботинки, в которых он и пришёл провожать папу. Так брильянт очутился в Израиле.
  М а н я. Врёшь ты все, Цицилия. Что ж ты раньше молчала обо всём этом? У нас же с тобой секретов друг от друга никогда не было.
  Ц и л я. Кроме этого не было. Бриллиантом клянусь! Я и сама ничего не знала. Узнала, когда от папы письмо получила. Восемь лет назад это было. А потом молчала - за тебя боялась. Да и за себя тоже. В тюрьму не хотелось - это же подсудное дело. Контрабанда. Я бы проходила, как дочь контрабандиста, а ты как соучастница. (Приносит письмо, спрятанное в старой банке.) А вот, Манечка, папино письмо из Израиля, последнее. Именно в этом письме он даёт точные указания, где в Израиле зарыт тот самый брильянт. (Протягивает Мане письмо, садится и с гордостью смотрит, как Маня его читает. Продолжает вязать шарф).
  М а н я. И сколько лет это письмо пролежало в старой банке?
  Ц и л я. Восемь. (Циля поставила банку на видное место.) Теперь уж мне её нечего прятать.
  М а н я. А что ж ты, дурёха, не поехала отрыть этот брильянт, а всю жизнь проработала на чулочной фабрике, жила впроголодь, воровала и продавала чулки, когда у тебя такое состояние? Врёшь ты всё, Цецилия. Врёшь.
  Ц и л я. А откуда у меня, Маня, были деньги на билет до Израиля, чтоб брильянт оттуда привезти? А? Что с чулок иметь будешь? Только чтоб прокормиться. Можно подумать, ты в школе больше зарабатывала? Да! Чуть не забыла! У меня для тебя, Манечка, подарок! У тебя же день рождения завтра?
  М а н я (вздыхает). Завтра. Это ж надо было родиться девятого мая!
  Ц и л я. Всё у тебя не как у людей: было бы два праздника, а так один! Вот завтра и подарю. А сегодня у меня дел много. Пошла я, Маня... Дела свои делать... А что до чашки твоей, так пила я из неё. Пила! (Уходит.)
  М а н я. Кто б сомневался?! (Собирает посуду, чашки, хлеб. Всё складывает аккуратно. Своё полотенце на свой стул, Цилино кладёт на её стул. Приговаривает.) Дела у неё. Знаю я её дела. До сих пор чулки продаёт, которые наворовала... Брильянт! Это ж надо такое придумать! А папа её тот ещё чудак был, да и врун был порядочный, царство ему небесное! Ох, эта Циля-Циля на мою больную голову...
  
  КАРТИНА ВТОРАЯ
  
  Радио. http://www.qwas.ru/russia/kprf/id_102937/
  'Сегодня, 9 мая 1980 года, наша страна празднует 35-ю годовщину со Дня Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., освободившей мир от ужасов фашизма. Знамя Победы, поднятое над поверженным рейхстагом, заявило всей планете о великом братстве народов СССР, мужестве Красной Армии, о мощи великой страны.
  Отгремели суровые битвы, брошены к подножию Мавзолея В.И.Ленина фашистские знамена, установлены памятники и мемориалы павшим героям. Советский народ ежегодно праздновал День Победы - хоть и 'со слезами на глазах', но с гордостью тем, что она дала возможность нашей стране стать великой мировой державой, идти своим собственным путем, быть примером для других народов и не склонять головы ни перед какими захватчиками и поработителями - претендентами на мировое господство.
  С праздником, дорогие товарищи и друзья! С Днем Победы!'
  В кухню торопливо входит красиво одетая Элеонора с ключами в руках. На кухонном столе стоит начатая бутылочка красного вина, три рюмочки, закуска. Эля брезгливо смотрит на бедно накрытый стол, потом берёт кусочек хлеба .
  Э л я (кричит). Мама! Циля! Есть кто живой?
  Выходит Циля.
  Ц и л я. Элечка, детка! Ты пришла! А мы уж и не ждали!
  Э л я. Мам Циля! Привет, дорогая. Я не надолго! Мамку, тебя поздравлю и побегу.
  Ц и л я. Кто бы сомневался, что ты надолго! Эля, не уходи сегодня. Побудь с мамой! Ты же знаешь, деточка, как она будет переживать, что тебя за столом не будет. От Юрочки вот уже месяц, как ничего нет - мы с ума сходим, от тебя ни слуху ни духу, хоть ты и рядом...
  Э л я. Нечего с ума сходить. Ничего с вашим Юрочкой не случится.
  Ц и л я. Не скажи, Элечка. Там всё же горячая точка... До нас доходят такие слухи... (Вздохнула.)
  Э л я (смотрит в окно). Не каркай! Никто его не заставлял в солдаты идти.
  Ц и л я. Ну, во-первых, он не солдат а майор, а во вторых, есть, деточка, такая профессия - Родину защищать!
  Э л я. Это ТЫ мне говоришь? А что ж Родина эта тебя не защитила, когда ты из ямы в сорок первом выкарабкивалась? Или потом она тебя не защитила, когда мамка тебя почти три года в сараюшке прятала? Или потом, когда твой рОдный папа в Израиловку смотался, а тебя по разным органам затаскали, чуть не посадили? Не защитила тебя Родина... А Юрка, дурак, пошёл её, эту Родину, защищать! И, что самое непонятное - от кого?
  Ц и л я. Он долг интернациональный исполняет, Эля! И ты не смеешь, соплячка, о Родине так рассуждать. Она тебя вырастила, выкормила, образование тебе дала....
  Э л я (рассмеялась. Подбежала к Циле, поцеловала её в щёку). Ладно, мам Циля, убедила. Почти... Хотя вообще-то это вы с мамой меня вырастили, выкормили, образование дали. А Родина маме платила маленькую пенсию за умершего от старых ран папу... Один барак этот чего стоит? И хватит об этом. Где мамка-то?
  Ц и л я. На базар пошла. Стол сделать. Тебя ждали...
  На кухню выходит празднично одетая Маня с сеткой.. Видит Элю.
  Э л я. Мамочка! С Днём рождения тебя, дорогая моя! (Протягивает матери конверт.)
  Маня крепко целует дочь, берёт конверт, кладёт его на тумбочку.
  Ц и л я (громко кричит). Позд-рав-ля-ю!
  Маня вскрикивает. Циля смеётся. Торжественно протягивает Мане свёрток. Маня разворачивает свёрток, там чулки.
  М а н я. Циля, опять чулки?! Ты же знаешь, что я их не ношу, и всё равно даришь каждый год мне пару чулок. Ты посмотри сколько их у меня есть? (Достаёт мешок. Высыпает на стол.)
  Ц и л я (ничуть не обидевшись).Ты, Маняша, радуйся. Может ты и живёшь до тех пор, пока я дарю тебе эти чулки! И Моли Б-га Маня, чтобы эти чулки у меня не кончились. А дарённому коню, как ты знаешь, в зубы не смотрят. Ты позвала Ивана Абрамовича?
  М а н я. Позвала, но он едет к дочке. Так что сегодня мы сами, Цилечка. Втроём. Сядем на кухоньке, рюмочку-другую выпьем, песни попоём...
  Ц и л я. И спать пойдём... Вот веселуха-то будет! Не втроём. Вдвоём. Элька уходит. Не нужны мы ей. Мы, Маня, хорошую сволочь с тобой вырастили. И есть у нас, Манечка, с тобой одна только кухня...
  М а н я (растерянно). Циля! (Обращаясь к дочери.) Элечка, детка, может посидишь с нами?
  Ц и л я. Посидит она. Да ей противна и эта кухня и мы с тобой! Вишь, в окошко выглядывает? Ждёт он её в машине - то! (Обращается к Эльке.) Сам-то чего не зашёл? Мамку бы твою поздравил! Брезгует! Тоже мне, мужик! Вот Юрка - другое дело! Тот - никогда!
  Э л я. Да что ты, мам Циля говоришь такое? Конечно, я - сволочь, Пал Андреич - дерьмо брезгливое, а Юрка ваш - ангел! Родину защищает, жену любит... Только что ж он вас из этого барака не забрал?
  М а н я. А куда ж ему, Элечка, нас забирать? Его Ирка с ним по гарнизонам моталась, пока он... Туда не отправился, и мы что ли следом? Вот вернётся он, даст Б-г, живым-здоровым, тогда и посмотрим...
  Ц и л я. Вернётся конечно, а то как же! Он же у нас с тобой заговорённый!ему и осталось всего-ничего. Не сегодня-завтра ждем.
  М а н я. Ты-то как, Элечка? Месяц не заезжала.
  Ц и л я (грозно). Работать когда пойдёшь? Сколько денег государство на твоё образование истратило, и впустую...
  Циля как бы незаметно берёт конверт, пересчитывает деньги, кривится, кладёт конверт обратно. Её манипуляций никто не замечает.
  Э л я. Мам Циля, а зачем мне работать? Пал Андреич прилично зарабатывает, должность у него высокая, сама знаешь, так что я при деле - дом смотрю, хозяйство веду...
  Ц и л я. А жениться он, этот Пал Андреич, думает, хрен старый?
  М а н я. Циля, прекрати! Элечка! А и правда, почему Пал Андреич не женится? Неудобно как-то... Перед людьми...
  Э л я. Перед кем тебе, мама, неудобно? Перед какими такими людьми? Да в этом паршивом сарае никого кроме вас и вашего задрипанного жениха уже нет. Кому нужен этот штамп в паспортн? Лет через тридцать, я думаю, это вообще нормой станет.
  Ц и л я. Не дай-то Б-г! А как же семья? А? Или отомрёт напрочь?
  Э л я. Не отомрёт. Семья - ячейка общества, и общество за неё держаться будет! (С усмешкой.) Другое дело, если коммунизм построим. Там вообще все бабы общие будут, по принципу: пожил сам - дай другому пожить!
  М а н я. Не дай-то Б-г! А чтоб отец сказал на всё это, если б жив был, а ?
  Э л я. А вот вы какого Б-га просите, чтобы не дал? Русского или еврейского?
  М а н я. А Б-г, доченька, он один! Верят только все по разному!
  Э л я. А кто-нибудь видел его? Нет? И ты, мам Циля, не видела? Даже странно! Веришь, а не видела! Врёшь ты всё. Комсомольцы в Бога не верят!
  Ц и л я. Комсомольцы, Элечка, с мужиками без росписи не живут! Вот смотрю я на тебя, Элька, и думаю - до чего ж ты злая. Молодая, красивая, комсомолка и такая злая. Прям одно слово - стерва ты, Эля! Старый, сорокалетний мужик тебя в приживалки взял, в любовницы, можно сказать, а ты и рада - гордости в тебе нет!
  Э л я (разозлившись). А ты на себя посмотри. Ты, что ли у нас не приживалка?
  Ц и л я. Я?.. Я?..
  Циля отвернулась, сразу превратившись в старушку и вышла из комнаты. Маня опешила.
  М а н я. Как ты смеешь, Эля? Ты что такое говоришь? Разве можно так? Она любит тебя! Она ж для тебя на всё готова! Пойди и извинись немедленно...
  Э л я. И не подумаю. Надоели её нравоучения. Да и твои тоже. Спрашиваешь, почему я не хожу к вам? Достали потому что. Это не сделай, то не скажи... Правильность ваша надоела и враньё тоже...
  М а н я. А кому же мы врём, Элечка?
  Э л я. А всем вы врёте, и, в первую очередь, себе. Одна праведница колготки с фабрики на всю оставшуюся жизнь наворовала, вторая несчастлива до безумия на этой страшной кухне, а врёт, что счастья полный рот... Посмотри, как ты живёшь, мама! Да если бы не Цилька, я б уже давно тебя к себе забрала. Дом большой - места хватило бы на всех... А ты держишься за неё и сама на дно идёшь.
  М а н я. Эля. Циля тебя из роддома забирала. Циля ночами не спала, когда ты болела. Циля мне очень дорога. Она мне больше чем сестра, ты же знаешь... А насчёт дома твоего я так тебе скажу - не дом он тебе! И Пал Андреич твой мне не нравится. Стесняется он нас, понимаешь? Его здесь ни разу не было, и к себе не приглашал. Три года коту под хвост! Замуж бы уже давно выскочила и внуков мне нарожала бы. А то ни от тебя, ни от Юрки не дождёшься. А Цилю не трожь. У неё судьба горькая и жизнь страшная...
  Э л я. Да знаю я вашу историю. Миллион раз её слышала. И как она из рва выползла, в котором евреев расстреливали, и как ты её на дороге подобрала...Только это не она жертва, а ты. Всю жизнь около тебя трётся... Ты б и замуж вышла, если бы не она... Всё прошлым живёте. А время уже другое, понимаешь? Другое. Восьмидесятый год на дворе.
  М а н я. А где, моя дорогая, написано, что в восьмидесятых нужно перестать любить, быть порядочными? А что до замужества - может и вышла бы, только за кого, если я всю жизнь отца твоего любила? И с фронта живым вернулся, благодаря любви моей и верности. А что инвалидом после войны остался - не испугало меня, Эля. Такой я себя ему нужной почувствовала... Тебя с Юрочкой родила. И было у меня, девочка, три ребёнка на руках. И что бы я одна, без Цили, со всеми вами делала - не представляю. В общем, так: или ты идёшь и извиняешься перед Цилей, или... Уходишь отсюда. Немедленно.
  Э л я. Ухожу. Я всегда знала, что она дороже тебе, чем я, и даже чем Юрка. Пока, дорогая моя мамочка!
  Эля уходит. Маня растерянно садится на стул, не зная, что ей делать. На кухню входит Циля с чемоданом. Она демонстративно ходит по кухне, собирая посуду.
  М а н я. Циля, иди и поставь чемодан на место. Ты ведь и не разбирала его со своего последнего ухода.
  Ц и ля. А вот на сей раз уйду окончательно. Ишь ты, приживалкой меня назвала. Да я богатая женщина, не чета ей! Только вот доберусь до брильянта...
  М а н я. Ну, во-первых, ты первая её приживалкой назвала, а, во-вторых, не в Израиль ли ты собралась, случайно?
  Ц и л я. Конечно в Израиль, а куда ж ещё? Я здесь никому не нужна. Переночую на вокзале, а завтра утречком билет куплю и только вы меня и видели!
  М а н я. На какие такие деньги ты, Цилечка, билет купишь, а?
  Ц и л я: А вот на эти. (Берёт Элькин конверт и не раскрывая его говорит.) Хотя на то, что здесь, Маня, лежит, билет, пожалуй, не купишь... Пятьдесят рублей - невелика сумма для родной матери. Джинсы её небось сотню стоят. Хоть бы цветочек принесла, а то деньги в конверт бросила как собаке - на мол, жри... Я одолжу их у тебя, а когда брильянт продам, верну всё до копеечки. Я - честная женщина, ты меня знаешь.
  М а н я. Циля, мне надоели твои выкрутасы. Ты хоть знаешь, сколько этот билет стоит? Я тебя последний раз останавливаю. И последний раз прошу: поставь чемодан на место.
  Ц и л я. Сколько стоит - знаю. Когда письмо от папашки получила - узнала потихоньку. А то что?
  М а н я. Сама уйду. Надоели вы мне все. Вот возьму и уйду.
  Ц и л я. А куда, если не секрет? Это я свободный человек: захотела - в Израиль полетела, захотела, на первый этаж к Ивану Абрамовичу... Я понимаю. Дочь она тебе. Дороже детей никого нет, Маня... Мой вот Изенька там остался, в яме... Лучше бы и мне там остаться... (Шмыгнула носом.) Ты, Манечка, небось, жалеешь, что спасла меня тогда. Жизнь я тебе, Маня сломала. Вместе с Элькой так думаешь. Слышала я ваш разговор. Она правду сказала: приживалка я и есть. С отцом родным жить я не захотела, когда он с войны с новой женой вернулся. Паскудник... Так у тебя и осталась...
  М а н я. Всё, Цицилия. Прекрати на судьбу жаловаться. У нас праздник всё-таки.
  Ц и л я. А вот на вокзале и отпраздную.
  М а н я. Дура ты, Цицилия, прости меня за грубость.
  Ц и л я. Конечно. Всем меня, беззащитную, оскорблять можно. Сама дура.
  М а н я. Спасибо тебе, Цилечка, за поздравления. Спасибо тебе, дорогая. (Уходит.)
  Ц и л я. Иди давай! Иди! Нужна ты мне больно!
  Циля, оставшись одна, ещё раз пересчитывает деньги. Подходит к столу, наливает рюмочку, выпивает. Садится на стул и поёт на идиш:
  Ой, гевалт, вунемтмен, вунемтмен, вунемтмен.
  
  КАРТИНА ТРЕТЬЯ
  
  Звонок дверь.
  Ц и л я. Недолго ж ты ходила, Манечка! А и где тебе, бедной, ходить-то? В школу пойдёшь - кому ты там уже нужна, пенсионерка? На скамейку посидеть - и то ладно. Иду уже, иду. Извинения принимаю, так и быть.
  Циля выходит, появляется на кухне с телеграммой.
  Ц и л я (радостно). От Юрочки! Вот кто не забывает! Вот радость-то...
  Открывает телеграмму, читает, охает, медленно садится на стул и начинает выть. Сначала тихо, потом громче, ещё громче... Резко останавливается и закрывает рот рукой. Начинает метаться по кухне, что-то искать. Вытаскивает банку, в которой лежит письмо от отца, и прячет туда телеграмму. Наливает рюмку, выпивает.
  Ц и л я (мечется по комнате). Что делать, что делать?! Готэню! Что это делается? Быстро говорит на идиш. Надо Эльке звонить. Две копейки где? (Обращаясь к Всевышнему.) Где две копейки, я Тебя спрашиваю? Что это Ты удумал? Юрочку-то за что? Юрочку нашего за что?
  Рыдает. В этот момент входит Маня с чемоданом. Маня видит зарёванную Цилю и думает, что это из-за их ссоры. Циля Маню не видит и продолжает плакать. Маня ставит чемодан рядом с Цилиным.
  М а н я. Цилечка, прости меня, дуру старую. Ну прости. (Циля с ужасом поворачивается, но берёт себя в руки). Вот ещё удумала, так убиваться! Можно подумать, в первый раз ругаемся. (Целует Цилю.Обнимает её крепко. Циля не сопротивляется. Тоже крепко обнимает Маню.) День Рожденья всё-таки! Девятое мая! Давай, дорогая, садись! Изеньку твоего помянём, маму, сестёр, царство им небесное, Сёмочку... (Циля завыла в голос.) Мы ведь даже и не съездили туда сегодня! А надо бы. Надо бы... Всё, прекращай немедленно!
  Ц и л я снова берёт себя в руки. Женщины садятся за стол. Циля дрожащими руками наливает в рюмочки вино.
  М а н я. Ну, родная, за память их светлую, пусть земля им будет пухом. Чтоб никогда не повторилась беда эта, чтоб не теряли матери сыновей своих, чтоб дети не сиротели никогда. (Выпивает вино. Циля выпивает, молча глотая слёзы.) Ну вот и успокоились. Циля, скажи тост.
  Ц и л я (выходит, возвращается с мешком). Маня. Я тебе ещё хочу подарок сделать. (Протягивает Мане весь мешок.) Бери, Манечка, от чистого сердца, на всю оставшуюся жизнь!
  М а н я. Цилечка, спасибо, конечно, но я столько не проживу, сколько здесь чулок-то!
  Ц и л я. Постарайся, Маня. Тебе Эльку поднимать... Тебе силы нужны.
  М а н я. Силы нужны, это точно.
  Ц и л я. Ты кушай, Манечка, кушай. А я сейчас приду.
  Не успевает выйти, как на кухне появляется Элька с чемоданом. Она ставит свой чемодан рядом с Цилиным и маминым, подходит к женщинам, обнимает их сзади.
  Э л я. Цилечка, мамочка, простите меня, дурочку. Ну, пожалуйста, простите. Я ведь не со зла, понимаете? Мам Циля, я вовсе и не думаю, что ты приживалка. Господи, что же мне сделать, чтобы вы меня простили? Ну, что?
  Ц и л я. А ничего, детка! Ты уже всё сделала. Пришла и ладно!
  М а н я. Садись, Элечка! Вот тарелочка, вот рюмочка... Давай за Цилечкину семью..
  Ц и л я. Элеонора! Скажи мне, детка, что это ты тут делаешь, а? Ты ж так торопилась к своему этому!
  Э л я. Ушла я от него. Ушла и всё тут. Надоело! Всё надоело...
  Ц и л я. Ну и дура, что ушла! Такой человек !
  М а н я. Ты ж сама говорила, что хрен, простите, старый! Чем ты теперь недовольна?
  Ц и л я. Вот и держалась бы. Глядишь - помрёт скоро, всё тебе достанется. Мы б к тебе переехали. Ой, я забыла, ты же только мамку взять собиралась...
  Э л я. Всё ясно. Мам Циля засунула ухо в замочную скважину и всё подслушала.
  Ц и л я. А вот и неправда. Ты так орала, что мёртвый бы услышал... (Осеклась. Губы задрожали, вспомнила о телеграмме.)
  Э л я (увидев, что Циля собралась плакать). Тошно мне что-то... Давайте споём, девочки! Я вас так давно не слышала.
  Ц и л я. На каком языке петь будем?
  М а н я. На любом. (Затянула.)
  Нагадал мне попугай
  Счастье по билетику.
  Я три года берегу
  Эту арифметику!
   Припев:
   Любовь-кольцо, а у кольца
   Начала нет и нет конца!
   Любовь-кольцо!
   Ты поплавай по реке
   Песня безответная.
   Про зелёные глаза
   И про разноцветные!
  
   Припев.
  
   От себя не убегай -
   Никуда не денешься!
   Что же ты, моя печаль,
   Пополам не делишься
   Припев.
  Э л я. Затянули, завыли... Давайте что-нибудь повеселее... Мам Циля! Это ты из-за меня воешь, так я уже извинилась вроде...
  Ц и л я. Нет, солнышко. Не из-за тебя. Как слышу про любовь, так и вою...
  Э л я. Мам Циля, а расскажи про любовь...
  Ц и л я. Да уж столько раз рассказывала.
  Э л я. А ты ещё раз. Ну, пожалуйста.
  М а н я. Расскажи, Цилечка. И я люблю про твоего Сёмочку послушать.
  Ц и л я. Было мне, значит, семнадцать лет. Это в 1938 году было. Мама и говорит: пора тебе, Цицилия, замуж собираться. Приходила Ривка, сваха, и сказала, что посватался к тебе сын солидного человека, с положением, так сказать. А у нас это принято - сватать. Бедные девушки так и выходили замуж, практически не зная, кто жених. Родители сговорились и ладно. Ну, я в штыки - давай плакать, кричать, убиваться. Потом спрашиваю: а кто он? Отец говорит: тебе-то какая разница? Сын продмага. Богатый, образованный, не сволочь. На следующий день привели они этого образованного знакомиться. Я как на него взглянула - всё, думаю. Зачем мне этот шлемазл сдался? Это я сейчас такая старая и страшная стала... Тогда я красавица была. Всё при мне было. И фигура, и... (Поправляет грудь.) Ну, так вот. Пришёл он, увидел меня и влюбился без памяти. А сам такой неказистый, страшненький... Кучеряшки такие рыжие, невысокий... Я как увидела его, так и подумала: а упаду-ка я в обморок на всякий случай. И упала. Они все перепугались, бегают, кричат. Я в себя как буд-то бы пришла и подёргиваться стала, буд-то я припадочная. Один жених стоит и улыбается. Потом говорит: 'Можно мне с Цецилией пару слов поговорить? Оставьте нас, пожалуйста, наедине'... А наедине нельзя оставлять незамужнюю девушку с мужчиной. Но так твёрдо он это сказал, что все сразу вышли. А я на полу сижу, как дурочка. И сказал он мне пару слов, и поняла я тогда, что нет лучше мужчины на всём белом свете и не будет никогда... И красивее нет. И умнее нет... Дала своё согласие я на брак с Сёмочкой. Была у нас свадьба - хупа по нашему. Три года жила я с ним душа в душу. На руках он меня носил.
  Э л я (смеясь). Прям-таки на руках!
  Ц и л я. Ну, нет, конечно же, не на руках в прямом смысле.
  М а н я. А слова ты те помнишь, Цилечка?
  Ц и л я. Конечно помню. Ты, говорит, Цецилия, не смотри, что я такой некрасивый. Зато я, Цецилия, верный тебе до самой смерти буду. И любить тебя буду, говорит, не за что, а просто так, потому, что ты, Цецилия - смысл моей жизни... И так он это просто сказал... Так просто. И не знаю почему: поверила я ему, девочки. И до самой смерти верен был. Война началась - я уже с Изенькой была на руках. Пол годика ему было, когда нас в яму повели. Счастье, что не понимал. Я его на руках держала, когда стреляли. Он смерть на себя мою и принял.
  М а н я. Всё, хватит. Что мы всё о смерти да о смерти. Вон, Юрка наш, там, известий месяц как нет, я уже с ума схожу. Заказала переговоры с Ирочкой назавтра. На почту пойду. Может, она что знает? О жизни давайте говорить. Эля, как жить дальше будешь?
  Циля заплакала. Эля подозрительно посмотрела на неё, но ничего не сказала.
  Э л я. А, не пропаду. Работать пойду, как мам Циля велела. Или найду себе ещё кого... Он и правда старый хрен был. На разговоры его тянуло. Надоело мне с ним разговаривать. У меня ж образование. Я же учительница потомственная.
  М а н я. Ну, слава Б-гу, вспомнила! Договорюсь с Соломоном Ароновичем, он возьмёт тебя. А то перед людьми неудобно было. Ладно бы расписаны были. Ой! Я ж забыла! Меня же наши все ждут! Поздравлять будут. И к Вечному Огню не мешало бы сходить - Юбилейный год всё же. Пойдёмте со мной, девочки! Ненадолго!
  Э л я. Я не пойду, мамочка! Настроения нет.
  М а н я. Циля, тебя же все наши знают и любят! Пойдём!
  Ц и л я. Нет уж. Мы тут с Элечкой посидим, подумаем, как жить дальше... А ты иди, Манечка. Иди!
  Маня уходит. Эля подозрительно смотрит на Цилю.
  Э л я. Мам Циля, выкладывай. Что случилось? Я же вижу! Чтоб ты да плакала? Я, наверное, второй раз вижу тебя плачущей. Первый раз, когда папу моего хоронили. Второй раз сейчас. Давай, колись.
  Ц и л я (не выдерживает). Эля, девочка, горе! Горе к нам пришло, Элечка. Такое горе...
  Опять заплакала, молча встала, достала банку, в которой лежала телеграмма. Достала телеграмму и протянула её Эле. Эля прочитала телеграмму, удивлённо посмотрела на Цилю.
  Э л я. Цилечка, про кого это они пишут?
  Ц и л я. Про Юрочку.
  Э л я. Про какого Юрочку, мам Циля?
  Ц и л я. Про нашего Юрочку. Нет его, Эля, братика твоего...
  Эля вскрикивает, рыдает, Циля кидается её обнимать.
  Э л я. Да как же так? Ты ж говорила, он заговорённый? Может, они ошиблись? Может, ошибка это? А мама как же? Ты ей не сказала?
   Ц и л я. Не смогла. День рожденья, 9 Мая...
  Э л я. Это ты... Это ты про долг интернациональный... Это твой язык...
  Ц и л я. Да что ж ты такое говоришь?! Мы ж так не хотели, чтоб он военным стал! Азохн вэй, как он нас послушал...
  Э л я. Мама скоро придёт. Сказать ей нужно.
  Ц и л я. Не сегодня, Эля. Не сегодня!
  Э л я. Она имеет право знать, мам Циля, и потом, какая разница - сегодня, завтра...
  Ц и л я. Есть разница. Она с ним живым ещё сегодня пусть побудет, а завтра уж... День рождения у неё. Я знаю, что такое дитя хоронить. Вся жизнь, Элечка, делится на 'до' и 'после'. Война продолжается. Нескончаемая война. Не дай тебе Б-г пережить войну, Эля!
  Э л я. Можно подумать, от меня что-то зависит. Или от тебя... Или от мамы. Мы её, что ли начинали?
  Ц и л я. Зависит, конечно. Вот пойдёшь в школу работать, ученики у тебя будут, а ты их так учи, чтобы Гитлеров среди них не было... Чтоб помыслы у них чистые были... Души чтоб сберегли, чёрту не продали... Тогда и от тебя зависеть будет что-то в этой жизни... Тихо! Мама... Ни слова ей! (Прячет телеграмму в банку.) Утри слёзы, я тебе сказала.
  Э л я. Не могу...
  Ц и л я. Ты у меня сейчас петь и танцевать будешь. Слышишь?
  Маня входит на кухню счастливая, с цветами и подарком. Циля с Элей вымучено улыбаются. Маня внимательно посмотрела на них. Циля перехватила её взгляд.
  Ц и л я. А вот и наша Манечка пожаловала! Ну что, поздравили? Что так скоро?
  М а н я. А как же! Подарок от коллектива, цветы от партячейки - всё как положено. А что скоро, так Витя, муж Валентины Сергеевны, на машине был. Туда-обратно свозил! А вы как, не поругались, пока меня тут не было? Эль, ты чего сидишь, как замороженная?
  Циля толкает Эльку в бок. Элька улыбается.
  Э л я. Да что ты, мамочка, это я так, приуныла. Всё же три года с Пал Андреевичем прожила. Грустно расставаться.
  М а н я. Эля, деточка, поверь мне! Вот сейчас жизнь только начинается у тебя! Какие горизонты! Я переговорила с директором. Завтра часиков в 10 утра он ждёт тебя с заявлением.
  Э л я. Мамочка, родненькая, спасибо тебе... Только зря ты это затеяла. Я, может, и не смогу работать - три года дома просидела...
  Ц и л я. Или ты бездарь, или что? Все могут, а она нет. Принцесса, тоже мне! Пойдёшь. Я сказала. Завтра же... Давай, Манечка, споём!
  Э л я. На каком языке петь будем?
  Ц и л я. На родном. (Затянула.)
  
  Вот кто-то с горочки спустился.
  Наверно, милый мой идет.
  На нем защитна гимнастерка,
  Она с ума меня сведет.
  На нем погоны золотые
  И яркий орден на груди.
  Зачем, зачем я повстречала
  Его на жизненном пути!
  Зачем, когда проходит мимо,
  С улыбкой машет мне рукой,
  Зачем он в наш колхоз приехал,
  Зачем встревожил мой покой!
  Его увижу - сердце сразу
  В моей волнуется груди...
  Зачем, зачем я повстречала
  Его на жизненном пути!
  Маня подпевает, Элька подтягивает, когда Циля её кулаком в бок толкает. Эля плачет, глотая слёзы.
  М а н я. Да что это с вами? То одна плачет, то другая... Ой, Элька, я забыла тебе рассказать! Циля-то у нас миллионерша, оказывается!
  Э л я. Да? И где она свои миллионы прячет - не в чулках ли?
  М а н я. В Израиле. Только тихо. Чтоб никому.
  Э л я. Врёшь ты всё. Опять врёшь!
  М а н я. А вот и нет! У неё в Израиле брильянт закопанный лежит.
  Э л я. Откуда?
  Ц и л я: Папашка мой оставил. На чёрный день.
  Э л я (сквозь слёзы). А чего ж не забираешь?
  Ц и л я. А добраться туда как? На что? На чулки не доедешь!
  Э л я. Ладно уж! Врёте обе. Ну, Цицилия - ладно. Врать она горазда...
  Ц и л я. Я бы попросила!
  Э л я. Прости, мам Циля, фантазировать - это у неё норма. Но, чтобы ты, мама?
  М а н я. А вот я тебе сейчас докажу.
  Вскакивает с места и бегом к банке, в которой лежит телеграмма. Циля с Элькой не успевают её перехватить.
  Ц и л я и Э л я (вместе кричат). Нет!!!
  М а н я (подпрыгивает от неожиданности). Что нет? (Открывает банку.) Вот оно, письмо-то! (Достаёт телеграмму.) А это что?
  Ц и л я (обессиленно, как заклинание). Не читай, Маня, ну, пожалуйста, не читай! Может, ошиблись, может, не он это...
  Маня читает телеграмму и с ужасом смотрит на Цилю, которая бормочет и на рыдающую Эльку...
  По радио: С праздником, дорогие товарищи! Специально для вас звучит песня в исполнении дважды краснознамённого...
  Громко Звучит 'Смуглянка'
  Гудки мобильного телефона.
  - Алё, бабуля Эля, ты где? Ты ещё в школе?
  - Да, солнышко, у меня ещё уроки...
  - А я соскучилась. Ты не забыла, куда мы завтра идём?
  - Нет, Манечка, не забыла...
  - Ты купишь цветочки, и мы пойдём поздравлять деда Юру, деда Петю, деда Сёму, Изеньку, бабу Маню и бабу Цилю. И к Вечному Огню пойдём тоже?
  - Пойдём, Манечка. Они все ждут нас, детка!
  - Бабушка, они на войне погибли?
  - Не все, девочка.
  - А сейчас войны есть?
  - Есть, Манечка, к сожалению, есть.
  - И людей убивают?
  - Убивают.
  - Бабушка, а ты в школе деток так учи, чтобы не убивали, ты же учительница у нас. Я когда вырасту, тоже учительницей буду, ладно?
  - Обязательно будешь, Манечка... Обязательно...
  
  КОНЕЦ.
  20.07. 2010 - 2012-04-07.
Оценка: 6.34*11  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"