Обычный день в очередной раз съедала мгла. Наступление ночи ты, впрочем, никогда не хотел видеть обычным и постоянно искал в нём мистические знаки... Наверяка оттого, что ты не был романтиком, и искал необычные проявления ушедшего дня в большей степени от сознания того, что он был тобой убит. В который раз он принёс тебе свет сквозь тучи, встречи, боль, смех, туман, и ты принял его щедрые дары, не остался к нему глух, но ты же и убил его, Чем он отличался от других таких же дающих, каких были тысячи? Ты убил его, облачённый в мантию уверенности, что придут ещё тысячи подобных - берущих или дающих. Мантия... Мантия - это всегда нечто торжественное, нечто особое, всегда новое и никто не видел мантию в грязи, помятую, старую, истлевшую, порванную, в то время как таковые должны были существовать, поскольку у реки времени нет ни берегов, ни отмелей, ни пляжей. И в этом ты был уверен, продолжая чувствовать, что мантия твоя не так уж и стара.

Так ты думал, пока шёл к дому. От кого и во сколько - никого не волновало, даже тебя, судя по тому, что мысли текли неторопливой мелодией с размером такта в дюжину шагов по ко-ро-чкам льда. Ты был спокоен. внутри не было ни одной ниши, куда могло бы влететь нечто. Все пустоты были наполнены веселящим газом. Ты его расточал, смешивал с чужим, лечился, и никогда не пытался освободиться от него. И это было неплохо. Вот, например, посмотрите направо - что вы видите? Стену. Это нормально. С неё местами слетела штукатурка. Это более, чем нормально. Внизу, у самой земли стена имеет плинтус. Только его ваяли из цемента и находится он снаружи стены, а не внутри, как заведено. Это уже странно. Но тут просачивается веселящий газ, с помощью которого можно мгновенно апеллировать недоразумения между внутренним и внешним пространством. Стена имеет новый плинтус, но уже давно не имеет старой штукатурки. Но это внутренние дела того, кто обустраивает интерьер этого внешнего пространства. Он сейчас занят более важным вопросом - какие обои будут здесь лучше смотреться. Он следит за тем, как эта стена отражает свет в течение дня. Какой рисунок украсит интерьер этой улицы и порадует глаз? Тот, кто этим занят, несомненно широкой души человек, если он решился на такое сложное дело. Да и сам он, похоже, радуется своей новой находке замены архитектурного облика здания на уют внутренних его помещений. И прогуливается здесь как у себя дома. Впрочем, теперь это его дом. Возможно, это его тень маячит там впереди. Но тень уже обретала объём, с каждым разом проходя сквозь поток света, льющегося из фонарей, тень, приближаясь, становилась человеком.

Возвращается стройный ход мыслей, уверенность. Он пройдёт мимо. Это не тот, кто подбирает цвета и узоры и кладёт на улице плинтус. А ты - тот, кто уже близко к дому, кто сейчас, накрывшись одеялом, свяжет воедино длинные цепи дней - тех, что приходили и дарили, и тех, что придут. Но что-то не так. Где лоск мантии? Почему этот человек достал из кармана пластмассовый балончик ? Почему он улыбается ? Где ещё ты видел такие глаза ?

Добрый вечер! Это, конечно, лишнее, но всё же... я хочу предоставить тебе возможность вспомнить себя хотя бы на один день. Завтра за тобой придут. И мне хотелось, чтобы и тебе было интересно,.. чтобы ты не чувствовал себя жертвой, - с этими словами пожилой незнакомец уже отнимал руки от твоих плеч, вынимал иглу из обмякшей руки, ставшую лишней, как и сама рука, как всё тело, как мысли и тот, кто разжимал державшие тебя руки...

Падение было столь мягким, что могло показаться, будто ты в этот миг лишился костей и сложился как тряпка. Больше ты не видел грязь, на которой лежал, ночь, которую уже больше никогда не увидишь. Однако, было бы интересно узнать, что видел тот, кто, онемев от удивления, несколько минут не мог двинуться с места, отшвырнуть шприц. Он видел твоё падение. Ты был мягче геля и тяжелее ртути. Тело растеклось, не впитываясь в асфальт, и устремилось к дому. Сияющая внутренним небесным светом жидкость просочилась в плинтус у самой земли, пока весь ты не исчез, пока не унёс с собой этот свет. Ты ушёл сквозь стену, как это бывало во сне, и этот сон ничем не отличался от других. За исключением разве того, что случилось это на самом деле, но ты уже спал. Ты весь был во сне и жил в нём.

За стеной, просочившись в нутро дома, ты действительно оказался снаружи. На горячем песке. Перед глазами расстилалась длинная тёмно-зелёная полоса гор на том берегу реки. Не нужно задаваться вопросом где ты, не надо вспоминать где ты видел это место. Ты давно лежишь здесь, у тёплой степенной реки. Естественно ощущать тепло летнего солнца на пятилетнем теле. Ничего не удивляет. Интересно узнать только одно - если это сон, то ради чего такая нелепая реприза? Но вскоре и это ушло с всплеском волны куда-то далеко-далеко...

Песок у самого лица превращался в большие барханы, с гребней которых ветер изредка снимал песчаные бури и пытался опалить щёки пустынным зноем. А ты был великаном в этой пустыне. По желанию ты мог сам устроить ураган, дунув на жука, проползавшего по этим барханам. Но конечно же, это был верблюд, только несколько другой породы, какую обычно не берут в караван из-за гладкой спины и чрезмерной активности. Поэтому ты лежал здесь и ждал настоящий караван. Он должен пройти здесь сегодня, но к ,сожалению, он не искусит тебя пиратской жаждой наживы на Шелковом пути...

Все осыпается за исключением песка, прилипшего к животу. Да и все равно уже пора идти к воде, одеваться - деда ведь обещал после обеда показать пещеру. Страшно, конечно, но интересно познакомиться с гномами. А если они деду испугаются и не выйдут? Значит, потом надо будет запомнить дорогу и пойти одному, если, конечно, не будет страшно. Наверное, это неплохо, если страшно, значит что-то есть. Тебе говорят, что когда вырастешь, не будешь бояться темноты и тех, кто в ней молчит, пряча блестящие глаза. Эти глаза должны быть зеленые, как все обычно считают, но тебе кажется, что их глаза красивые, такого цвета, как вода, когда, погрузившись в неё, смотришь туда, где должна быть середина реки, а на пути переливающейся стеной стоит свет, пузырьки и что-то ещё.

Деда конечно бы обиделся, если бы узнал, что ты иногда про него думаешь.

Я, Евик, очень нужный человек, и хорошо, что об этом знаешь только ты. Никто и не догадывается, что на этой низине может быть что-то серьезное. Если захочешь, я тебе все расскажу , и, может быть, ты встанешь на мое место. Вокруг все думают, что выживший из ума мастер музыкальных шкатулок не смог найти лучшего места, чтобы дожить. Но это не просто низина с зыбучими песками - это благодатное место. Оно настолько прекрасно, что Господь решил оставить его нетронутым, за исключением некоторых мелочей, как говорится, свято место...

Сейчас ты почему-то еще раз это услышал, а что он дальше сказал, ты забыл - ты заснул от его спокойного голоса. Его голос успокаивал даже когда слова злили. Деда иногда страшно злил. Хотелось ударить его, закричать, что он все врет. Что тебя бросили родители, что он это говорит, чтобы успокоить, что он старая шкатулка, не имеющая дома, кроме этой избушки, и не надо стараться так врать. Скажи, деда, ведь это не так? Просто это очень хорошее место. Здесь спокойно и никто нам не нужен. Ты тогда смотрел ему в глаза, и вся злоба уходила, и он как-будто улыбался, хотя все его морщины были неподвижны как обветренные скалы.

Деда, а может это просто хорошее место?...- тут ты замолкал, боясь обидеть его, не продолжая ,-... Ты, деда, говоришь неправду. Но это была чистая правда - это место было далеко не таким, каким ты знал его, и ты не хотел в это верить. Слёзы не слушались, и сквозь них ты ещё отчётливее видел его морщины и седые колючки...

От воспоминаний тебя оторвал звук мотора. Он был звенящий и лодка чуть длиннее и красивее, чем ваша. Здесь редко бывали люди, повсюду было тихо. Никто не любил загорать на золотых зыбучих песках. Только ночью что-то сильно шумело, поднимая волны, а наутро опять всё было спокойно и песок как всегда хранил множество следов маленьких отверженных верблюдов. Должно быть, ночью им не спится и они бегают по пляжу, создавая невыразимый зудящий шум и толчею...

Из лодки вылезли люди и пошли к дому. Один раз они уже приходили, незадолго до обеда, но потом сразу же ушли, а деда стоял с автоматом на берегу, пока их лодка не скрылась за поворотом реки. Отцепив пустой рожок, он сказал, что дяди заблудились, и, будучи очень скромными, не стали напрашиваться к столу. Ты же посчитал их отъезд преждевременным, поскольку так и не успел дотронуться до новой белой лодки. Они, может, и сейчас торопятся, и опять быстро уйдут. Надо пойти посмотреть на лодку, на всякий случай с пенопластом. Как оказалось - не зря. Якорь был брошен так, что лодку снесло течением на глубину. Деда бы сказал - сорок лет, а мозгов нет . Лодка тебе понравилась. Такая лёгкая, что её можно было раскачать, оставаясь в сиденье за рулём. Руль тоже был белый, а сиденье - цвета песка ! Очень мягкое. Маме бы она точно понравилась. Ни-и-и - Штяк !

Эй, мальчик, не надо качать лодку, возьми весло и греби сюда!- по колено в воде стояли трое. Теперь ты их смог разглядеть - только один был с нормальным лицом. Он казался добрым. Другой казался нервным, держался за голову, с рукава в воду капала кровь.

Ваш друг поцарпался или упал ?- спросил ты и нагнулся за вёслами.

Не умничай, греби сюда, а то за компанию и ты поцарпаешься,- так сказал третий, но тот добрый попросил его разговаривать мягче и обозвал ослом. Тут ты вспомнил, что когда-то раньше ты только успел подумать, что он не поцарпался, и тот злой не поцарпался, а испачкался кровью. Ты вспомнил и то, как неустойчива была лодка, и как ты побоялся от них убежать, поняв, что это кровь деда (где же они взяли такой старый автомат, если не у деда, а деда бы не отдал). Добрый отнял у злого автомат и сказал, что больше не надо - в лодке есть ещё один шприц. Ты уже знаешь, что делать. В твоей руке полиэтиленовый баллончик, как нельзя более подходящий по цвету реке. На то же место падают вёсла, но не тонут. Надо плыть на ту сторону, но они успеют догнать, а если быстро их обплыть и дотянуть до берега, там помогут пески, кусты, лес. Прыжок мог и не состояться. Это ты понял значительно позже - в таких случаях другого раза не бывает только в будущем, а прошлое - вот оно, и ты снова в лодке, Он не успел вскинуть автомат и припугнуть, не успел поставить другой рожок, поэтому сейчас и не верилось, что можно стать мишенью. Ты мог упасть лицом в воду, примешивая в неё с каждым ударом пульса красные облака. Но этот рывок перетянул всё на твою сторону - в тебя не вошла игла, ни одна пуля не просвистела в голове, потому что, когда ты злился на деда, на хитрого своего деда, ты не хотел верить в то, что он говорил правду. Хитрым он был во всём - начиная с изготовления кукольных мелодий и кончая пустым рожком автомата... А правда? Правда оказалась пустой, она оказалась первой птичкой одиночества. Все гномы исчезли, когда ты видел, как трое, матерясь, обсуждали что-то. рыскали по берегу, ныряли, пока один из них не закричал что-то с чердака дома и через несколько секунд рядом с лодкой всплыло, чуть не перевернув её, нечто большое, белое с красными круглыми крышками наверху и с зелёной тиной, наросшей на острые выступающие части этой большой мыльницы. Потом она последовала за лодкой. Очень медленно...

Чёрная ночь. Ты расстроился так, как будто это впервые. Ну, успокойся, ты теперь убежал. Они не испортили тебя дерьмом из баллончика. Не плачь - тебе же не пять лет, а значительно больше, когда приходит такой возраст деды обычно уходят.

Вспомни его. Ты видел не так много людей с глазами, как у твоего деда. Вспомни. Ты уже давно большой. Не так уж всё плохо, если он мог делать шкатулки и быть таким весёлым, пока не собрался туда, где гномы...

Тусклый кремовый свет настольной лампы пронизывал павильон, превращая большие ночные окна в черные зеркала, отражавшие неторопливую сцену встречи старых друзей за бутылкой коньяка. Некоторое скрытое напряжение явно ощущалось, но разговор был очень медленный и тихий. Он лишь изредка заглушал метроном маятника в настенных часах. Друзья собрались, они были очень разные по стилю одежды и по манере держать себя, и, наверняка, каждому было о чем рассказать после долгих лет вынужденной разлуки, но нет, они не торопили время, как вешние воды не торопят взломать полупрозрачный лед, скрывающий их холодные потоки от солнца и ветра. Три струйки дыма поднимались вверх и расплющивались о воздух над головами в тончайшие паутинки. Огоньки сигарет составляли живое созвездие между прозрачными пузатыми башнями бокалов.

Насколько я понимаю, - вдруг начал один из них,- мы собрались здесь не случайно. После стольких лет...- интонация вступления Георгия была издевательски пошлой. Это была отместка за разлуку, за лед и за официоз в такой встрече. Он затянулся, выдержал паузу в полминуты и продолжал:

Я и не подозревал, что вы доживете до седых волос. Прежде, чем ты, Ганс, скажешь дело, это вроде бы ты нас собрал,.. хочу напомнить, что я не здесь, вас я не знаю и никаких дел с вами не имею... Ты, Ганс, позвал меня на коньяк и я постараюсь получить удовольствие именно от коньяка, ибо я знаю - если ты позвонил - жди геморроя.

С этими словами он поставил точку на пристальном взгляде сидевшего напротив Адольфа, одетого в отличие от него безукоризненно, с прической, где была выверена длина каждого волоска, каждой пряди. Взглянуть на другого собеседника он не счел нужным. Но Александра это нисколько не смутило и он сказал:

Да, Ганс, лучше бы начал ты.

Вы помните, друзья мои, какому незначительному событию в нашей жизни мы обязаны тем, чего и сколько имеем, поэтому я позволю себе больше не упоминать о нем. Но память. Она шлюха. Шлюха самой низкой пробы. И вы можете быть спокойны - если она не изменит вам с другом, она изменит вам с врагом.

Адольф, ты прости меня за нежное участие, но твое состояние меня несколько беспокоит. Ты не похож на спокойного и уравновешенного человека.

Особенно на того, кто "чего и сколько имеет", - вставил Георг.

Вы не знаете всего. И сейчас я собираюсь рассказать вам это только потому, что уже не могу самостоятельно решить новый, или уже хорошо забытый старый вопрос.

Но он не спешил, хотя руки немного подрагивали. Он подошел к столу и разлил в опустевшие бокалы немного коньяку. Александр поблагодарил его вместе с кивком своим обычным "благодарю, Адольф", но в это же самое время Георг, уже давно развалившийся в кресле, с ногой, закинутой на колено, не замедлил протянуть свой пустой бокал: "И мне, Ганс, и мне!". Себе он налил меньше.

Тогда мы избежали убийства, даже не смотря на причиненные раны, в том числе и огнестрельные,- с этими словами он посмотрел на Георга, - я спас ваше положение. Я стер всю их память. Но чудес не бывает и действие любого наркотика когда-нибудь заканчивается. Так я думал. Но случилось немного не так. Я стал наблюдать за нашим мальчиком, потому что другой после выздоровления сразу же поступил в психиатрическую клинику. Потом я стал нервничать. Он стал сниться мне, а на яву мне казалось, что он видит спиной. Я установил жучки, познакомился с его друзьями. Сделал все, что мог, и вот недавно сорвался... Я устал... Мне надоел этот приемный сын. Он стал неведающей частью моей жизни...

Да ты что, Ганс, зачем тебе все это? Тебе же надо было честно сказать, что твое фуфло шняжное, что оно беспантовое. Да вообще надо было его выкинуть и никому не показывать.

Ты, придурок, скажи сейчас, когда ты понял, как надо было вести себя, как договариваться с заказчиками, скажи мне, неужели они не нашли бы простых бандитов профессиональнее нас? А ты знаешь куда деваются те кто выполняет такие заказы? Думаешь им потом нужны деньги?

Замочили бы обоих и жили-поживали. Ты бы своих детей заимел. А сейчас - посмотри на себя - во что ты превратился.

Посмотри на себя, посмотри на себя! - Адольф как лев метнулся к Георгу и вцепился в его шею, но душить не стал, а лишь тихонько стиснул горло.

От неожиданности тот выпучил глаза и отвел в сторону на вытянутой руке бокал. Его внезапная неподвижность свидетельствовала о всецело разделенном участии и внимании к произносимым словам Адольфа:

Да не было бы ничего, если бы мы даже отказались и нас бы не было, именно уникальность и спасла нас. Я решил этим все ваши проблемы, я договорился с ними и они мне поверили, и мы живы и неплохо живем, а зачем жизнь, когда нет цели. Какая у тебя цель - наделать детей, настроить домов, посадить лес? Я мог работать в институте мозга, я синтезировал это фуфло и оно сильнее чем можно себе представить, - Адольф шипел и сдавливал шею Георга все сильнее.

Александр вынужден был оттащить дикого зверя от Георга, который уже начал махать руками, разбрызгав остатки коньяка. И опять все внезапно утихло. И опять был слышен метроном и три струйки дыма уходили вверх. Так прошло несколько минут. Видимо для них это действительно явилось новостью, и они считали дальнейшие дебаты излишними. Им надо было подумать. И думали они в такт метроному.

Да, видно у тебя есть проблемы, если ты нас собрал, и мы готовы тебе помочь в ближайшее время.

Вот, Гоша, так и надо было начинать.

Так в чем дело?

А дело в том, что я уже запутался. Он стал ездить летом на то место. Один, с женщиной, с друзьями, с пивом. Он словно указывал мне всеми своими поступками, мол, я помню когда и как это было, а ты, смотрящий на меня все не можешь появиться.

Он что, вспомнил? - спросил Георг.

Не знаю.

Он так думал?

Он так поступал, но зачем?

Ты сам-то зачем пробовал? - неожиданно спросил Александр.

Я химик-биолог и я этого не говорил.

Так в чем дело-то?

Я зачем-то уколол его еще раз, недавно, такой дозой, которую не перенес бы никто.

Сколько?

Пятнадцать.

Да-а-а-а...

Повезло...

Так значит, Ганс, Вас разыскивает полиция?

Нет.

Он просит еще?

Нет.

Георг, не дави, Дольф, расскажи сам, что тебя беспокоит.

Адольф сел, склонил голову и начал с расстановкой:

Я очень боюсь, что вы мне не поверите, но это со мной впервые. Вколол ему, а глюк поймал сам. Он испарился.

Нет потерпевшего - нет состава преступления, - бодро выговорил Георг.

А вот и нет. Потерпевший жив, здоров. Он созванивался сегодня с другом и вечером они встретятся.

О-о-о, да Вы сотворили волшебника, монстра, который вырастая неотвратимо погубит своего создателя?

Они опять курили молча, маятник их разговора проходил теневую фазу. Тикали часы.

Из полумрака друг на друга смотрели три пары внимательных жестких глаз.

Флинт высадил бы их на каком-нибудь пусынном острове...

А мы, что сделаем с ними мы?

Голосую: УБИТЬ.

Три огонька попеременно вспыхнули на секунду чуть ярче, воздух наполнился дымом. К поднятой руке присоединились другие руки:

Согласен.

Вопросов нет.

Снова приходит ощущение геля и ртути и снова всё стремится в своём течении в твой второй дом. Он сейчас пуст, но когда-то был согрет ей. И ты веришь, что пока стоят эти стены, здесь присутствует её тепло. Нет - это сейчас не так важно. Ты должен успеть и ты спешишь. Руки постоянно чувствуют новизну происходящего и их охватывает сладкая дрожь. Ты знаешь точно - это простой наркотический сон, видимо не первый и именно поэтому спешишь, будто на спину прилипла метка чужих глаз. Очень глубокий цвет. Они уже не прячат блеск. Они широко открыты и следят за тобой. Имеющие такие глаза имеют и когти, перед прыжком жертва слышит тихий скрежет. Довольно неприятный звук и неприятно, что их много. Только в сказке дракон загнан в одно монстроидальное тело. Здесь же - он распластался, и тело его распалось на стаю зверей обычного звериного вида. И один из них скребёт под собой землю громче других, стальной его коготь попадает на шерстинки несложного механизма дверного замка. А ты как волнистый попугайчик суетишься в доме, ставшем клеткой. Отсюда некуда бежать и остаётся лишь найти себе клюв. Ничего подходящего. Даже мечи и шпаги, которые ты где-то подобрал и те, что сделал твой друг-сварщик не ободряют своим видом... Одна безвозвратно сломана - жертва оригинального решения. Впрочем - вот эта...- ты сам делал ей рукоятку. Однажды случайно ты свёл её со своим лбом, произведя замечательный щелчок. Возьми её в левую руку, а в правую - вот этот образец тяжести и тупости. Он может ломать...

Теперь ты должен помнить только одно правило - в замкнутом пространстве надо предупреждать любое движение впущенных в это пространство. Помни, их много... Просыпайся, а то иссякающая сила жидкости споёт тебе напоследок о смерти, о нещадной кончине. Вставай, это будет только сегодня. Не пропусти и не забудь, что кино без твоего участия не начнут. Ты должен быть в духе. Улыбнись и скажи, что это - сон. Это муть и полнейшая лажа. Этого и быть не может. Но как только ты это скажешь - отправляйся куда нибудь на весь день, хотя ты считаешь, что странно было бы, превратившись вчера на улице в лужу, очнуться сегодня под одеялом дома. Можно вспомнить о левитации, только вряд ли ты пойдёшь просто гулять, ты пойдёшь в кассы аэрофлота. Да нет, всё это бред. Никуда не надо идти. Сегодня придёт твой одноклассник Михаил. Не друг, но хороший знакомый. Поэтому ты отправился за красным испанским, начинил цыплёнка. Нет ничего приятнее такого дополнения к деловой встрече... А по поводу ?.. Да не важно. В конце концов не каждый день принимаешь у себя старых знакомых, которые хотят видеть тебя, которым есть, что вспомнить. Может быть, тебя помнит, кроме друзей, ещё кто-то?..

И вот вино вползает в кровь, а рядом источает в пар свои последние молодые соки несовершеннолетний, убиенный птицефабрикой курицын сын. И тебе так хорошо и лениво становится с этим человеком, за этим столом, что, уже зевая, ты хочешь предложить ему перенести деловой разговор и пригласить ещё раз повторить ужин, как слышишь - в подъезде хлопает дверь. Несколько пар ботинок степенно шаркают вверх по ступенькам. Ты предлагаешь перенести разговор, но слышишь, что сделать это невозможно, и, как старый знакомый, он предлагает тебе более лёгкий вариант решения данной проблемы, не требующей особого обсуждения. По крайней мере, если произойдёт самое страшное, ты не почувствуешь - это знакомое тебе средство может быть и обезболивающим... На столе появляется шприц. Михаил позаботился и о тебе и о твоём замке, в котором незванным зверям нет нужды ковыряться. Ты все еще надеялся, что это сон, ты медленно продолжаешь незаконченную фразу, делая вид, что не слышал его последних слов. Знакомый скрип. Дверь открывается. Эта початая, как и любая другая бутылка может обнять ребро стола, обернувшись розочкой и, плюнув красным вином в лицо тому, кто даст её зелёным лепесткам свой по-настоящему красный цвет, поправить счет в твою пользу. У тебя нет сил проснуться. Дверь медленно закрывается, ты знаешь, они уже слышат тебя. А на пути к ковру, где висит шпага, находится выключатель. Ты думаешь лишить их радости увидеть тебя вновь, через столько лет. Хорошо, что это не сон, как они надоели. Бутылка стоит перед лицом Михаила, но ты уже метишься в его горло и, глядя в глаза, вместе со щелчком замка, закрывающегося на один оборот, говоришь:

Выпьем за компанию или поцарапаемся...

Второй оборот...