- Все в сборе? Отлично. Мы, значит, едем в Киев завтра московским поездом, билеты у меня. Сбор на вокзале в двадцать часов у справочного бюро, ясно? Гостиницу обещали, не комфортабельную. Слушаю тебя, Таня Данилейко. У деда своего проживать будешь на улице Тараса Шевченко? Понял, гостиница не нужна. Хохлов более нет? Далее пойдем. Наш завод специализироваться будет на гальванометрические приборы, знаете, поэтому нам предстоит в сжатые сроки двухканальный прибор, выпускаемый Киевом, освоить. Он Киеву ни к чему, не по профилю. Конструктор и технолог документацию получать будут, остальные прибор тщательно разжуйте и запомните все до мелочей, нам собирать. Смотрицкой, советую с гальваникой их ознакомиться, твои детали менее блестящие, кажется. Может показалось, говоришь? Разберись. Вопросы есть? Тогда до встречи завтра.
Технолог Шорин: - Давид Григорьевич, инструментальщиков не вижу в нашей компании, может забыли?
Горский: - Киевляне нам оснастку передадут, она теперь им без надобности. Литформы тоже. На десять дней едете, я на три дня. Обустрою и воскресенье домой, мать больна. Все, кажется, сказал. (Звонит громко телефон) - Горский, слушаю вас, Александр Иванович, заканчиваю инструктаж по Киеву. Через пять минут буду. Расходимся, товарищи, до встречи. Да, еще, Политковская старшей останется вместо меня, прошу слушаться. Запросто побить может, правда Полина?
Киевляне по-хозяйски дружески приняли наших, охотно делились опытом в работе, в столовой гостей без очереди обслуживали, с городом знакомили. В пятницу Татьяна Данилейко в производственном отделе Горского нашла и пригласила его на свой день рождения:
- Давид Григорьевич, недалеко от вашей гостиницы живу, мы со Степаном, мой парень, за вами зайдем. Борщом домашним угощу, с дедом махновцем познакомлю. Да, да у батьки Махно в повстанческой армии служил, сами увидите его – это мой дед. Ну, очень прошу, я вам так обязана за помощь в работе, и вообще... Согласны? Вот спасибо!
- Здравствуйте всем, вот, Давида Григорьевича привела, заводчанина нашего, прошу любить и жаловать. Мой дед, о котором говорила – Петр Анисимович, мой самый любимый. Сиди, дед, тебе тяжело вставать. Моя сестра старшая Оксана, ее муж Николай Лещенко – демагог застольный. Прошу, Коля, воздержись от твоих, сам знаешь чего. Рассаживайтесь к столу, плотнее чуть, так. Степа, хлеб и водку подай к столу. Налили всем? Дед, тебе слово, можно сидя.
Дед: - Моей любимой внучке исполнилось двадцать три. Она для меня, как солнышко, всегда тепло с ней. Оксану, Николай, ты попортил, другая стала. Не обижайся, внучка, обеих люблю. Сбил меня, вот. За Таню предлагаю выпить, за ее счастье, за скорую свадьбу. Что, Степан? Года два повременить надо, як хату купите… Не гоже так долго врозь жить. По плану живешь, Степа, повременить хочешь? Как знаешь.
Горский: - Как коллега по работе, констатирую, что Таня Данилейко лучший мастер на заводе, красавица, борщ умеет варить, прелесть и только. За тебя, Таня, пью.
Николай: - Слышишь, гость ненашенский. Осторожно отпиваешь, не до конца, побаиваешься напиться? Они все боятся, порода такая, откровенничать не хотят, хитрят везде... Не могу молчать, Таня, как этот... Завмагами, завскладами на моей работе в торговле только евреи работают, а грузчиками православные. Интересно бы узнать, рот не закрывай мне, Петр Анисимович, на заводе такая же обстановка получается – они правят? Прекрати, Оксана, в морду дам. Трусливый народ ваш, не веришь, может помордуемся, Давид, отчества не помню, выйдем. Нельзя, говоришь, у тебя разряд по боксу, челюсть мне свернешь… Ты чего, Танька, холодной водой окатила? Дед велел? Будьте вы прокляты, родственнички, ради жида… Сам пойду, не тронь! Оксана где, ушла? Нужны мне очень поганные... Ты с ними, Степа, против наших, продался им?
Дед: - Двое детишек у Оксаны, терпит поэтому. Трезвый он нормальный почти. Ты, гость, не обижайся на нас, в семье всякие бывают. Прекрати, Танька, реветь, ты не виновата. Продолжим что ли, а борщик наваристым оказался, вкусным, правда…
Горский: - Это уже точно, добавки чуть дайте. Давненько такого не ел.
Таня: - Испортил родственник именины, постарался. Обидно, так ждала... Не успокаивай меня, дедушка... Торт еще, фрукты. Не подавать? Хорошо, гостя проводим и домой...
Дед: - Батька Махно бы за жидовщину приказал выпороть Николая. Не допускал такого безобразия в повстанческой армии. Ваших много было там. У Нестора Ивановича артиллерией командовал один высокий, дюжий, фамилию не помню, из ваших. Адъютантом служил знаменитый Лев Задов, который затем в одесском ГПУ служил опером. В кино исказили правду, реабилитировали его недавно, сын его, полковник, добился сего. Могу и больше рассказать о той жизни, накопилось. Желаете послушать чуток? Тогда посидим туточки, наливочки вишневой моей попьем, добро? Таня, подай мой пузырек юзовский. Степан, видишь, спешит, выпроводи, нехай уходит. Не увлекайся наливкой, Давид, разморит незаметно. Бойцом служил я у батьки, а после ранения писарем в штабе очень старался, грамотным был. Откуда войско у батьки, спрашиваешь? Сам собрал, жить невмоготу стало. Немцы оккупировали наш край, большевики уступили, Деникин к нам рвался. И все грабили нещадно, Петроград с продразверсткой налетали, и другие. Народ роптать стал…
Дед и рассказал далее красочно, как Нестор Иванович, с его политическим опытом анархиста с коммунистическим уклоном, народ стал собирать на борьбу с пришлыми и диктатурой большевиков. И собрал большое войско, немцев прогнал, Деникина потрепал и 27 ноября 1918 года провозгласил подконтрольную территорию с населением в семь миллионов человек «Анархической Вольницей» со столицей в деревне Гуляйполе. Государство крестьянское организовал с самоуправлением, коммунами, деньги свои выпускали. Три года просуществовали, в коммунах работали, землю получили, хозяева-кулаки тоже, всем инвентарь выдали и разрешали трудиться на своих участках. Кормились сообща на кухне, одежду выдавали. Школы всеобуча по волости появились. Священников в учителя направили, не мордовали. Газета выпускалась бесплатная, самая народная без диктатуры с центра. Армейскую службу молодежь проходила не далее ста верст от родной хаты.
- Танюха, ты вернулась? Час который? Да, поздновато мы засиделись с твоим... Хороший ты человек, не перебиваешь, а пьешь по-нашему, на равных. Ему домой пора, помоги одеться. Поезд-то его когда? Утречком в семь двадцать. Тогда здесь уложим, застели ему тахтушку. Конечно, Давид, на улицу выйти можешь, проветрись. Сам пойдешь? Отлично. Я, кажись, перепоил нашего гостя, не обижайся. Ты же с него глаз не сводишь, заметил. С первого раза, как увидела, екнуло что-то в груди, прогнать не в силах. Он женат? Разведенный! А Степа как? Не знаешь… Холодновато, говоришь, Давид. И не думай о беспокойстве. Вот только Танька постелит, и спать!
Давид: - Плохо люди живут еще, все ищут новые пути организации с анархистами, большевиками, капиталистами. В других странах об этом только дискутируют на благородных собраниях, в России же экспериментируют на людях, может зря? Ах, рубашку испачкал вишневкой. Не страшно. Таня, не ругайся, постираем. А какие отношения с женщинами были тогда? Не сказали. Непременно знать хочу, в двух словах, Петр Анисимович. Таня, конечно – поздно уже, только о них, женщинах и бай-бай.
Дед сжато начал, что с запретом венчания религиозного возникли проблемы. Нет, молодые влюблялись, целовались, но не решались на более. Кто-то предложил на общем собрании коммуны утверждать молодых голосованием. Приняли, затем и кольца чеканить стали, батька Махно приказал. Апосля покажу их. Разводов мало было. Вторично жениться могли только при совершеннолетии детей от первого брака, так-то. Таня, подай мне кисет мой, там эмблема батьки и кольца обручальные, что нам вручили с Настей в двадцатом. Их протереть надо, потускнели за сорок лет. Напоследок давай, как бывало, любимую песню споем о необычном человеке, батьке Махно:
«ЛЮБО, БРАТЦЫ, ЛЮБО, ЛЮБО БРАТЦЫ ЖИТЬ, С НАШИМ АТАМАНАНОМ НЕ ПРИХОДИТЬСЯ ТУЖИТЬ...» Молодец, Давид, старался. Спать пора, пойду... пожалуй…
Горский: - Таня, мне без рубахи никак нельзя на собрании коммунаров. С тобой пойти хочу, руку дай. Просить буду у них одобрения на мою избранннцу, не откажут, как думаешь? Единогласно, говоришь, проголосуют. Тогда и поцеловать можно. Еще кольца оденем коммуны вольной, прежде чем... Ты не против, Таня? Вот спасибо… Любо, братцы, любо…