- Дочь, сегодня канун Сварогова дня. Разрешаю тебе спуститься вниз и помочь матери. Но из избы ни ногой.
Развернулся, хотел было ещё что-то сказать, и только махнул рукой.
Ольга обратилась у Жданке:
- Ты свои сочни испеки. Они мне не удаются. И ещё опару поставь. Вчера попробовала сама, так всё скисло, словно я и не хозяйка уже в своём доме.
- Матушка, тесто слёз не любит. Сама же учила меня: пусть на сердце кошки скребут, а к квашне подходи с радостью, ибо родных будешь хлебом потчевать, силу и здоровье им с каждым куском передавать, - с этими словами Жданка подскочила с лавки.
Завтра отметит село любимый праздник, всякий похвалится ремеслом и рукоделием. Девки в избе соберутся, будут угощаться братчиной, рассказывать сказки. А потом уже скоро заветная Родогошь. Лицо Жданки засияло, щёки вспыхнули пожаром. Потом она подумала: "Ай, получается, что моя свадьба с Ратдором придётся на Моранин день?" И тут же отмахнулась от тревожных мыслей: Мокошь и Святогоров день, которые отмечаются рядышком, не дадут случиться злу.
И как же зачесались руки, прося обычной домашней работы, которую она скоро будет творить для своего мужа, а потом и для деточек! Жданка еле успела плеснуть воды в лицо, как ноги понесли её вниз, к печке. Она улыбалась всему: жёлтому маслу в бадейке, которое мяла толкушкой; белейшей муке из княжьего зерна, пшеницы; тягучему мёду, похожему цветом на камень алатырь, который добывают в иных странах возле моря; рассыпчатому творогу. Слышала, как её работу нахваливают женщины-помощницы:
- Жданка-то ровно солнышко сияет. И всё в её руках спорится. Хорошая хозяйка будет!
А Ольга возражала:
- Поди, в тереме сына воеводы не придётся у печки стоять. Иначе для чего мы дочь растили?
Жданка не возражала матери, не беспокоила упрямством. Сидеть возле цветного окна с настоящим стеклом она не станет. Большому хозяйству пригляд нужен. И радение. Как наймитам хорошо трудиться, если хозяйка у окна прохлаждается? А вообще она с мужем в поход пойдёт. Вчера Ратдор ей запретил, после свадьбы поупрямится, а потом и согласится. Жданка докажет ему, что нет ей замены ни на дворе, ни в ратном сражении. Ещё она вспомнила про супружескую постелю и снова залилась жаром.
Сочни даже на столе, непечёные, заставляли живот урчать от предвкушения. А вот сунет она их в печь, такой дух пойдёт, что за забором каждый прохожий будет принюхиваться и завидовать!
Жданка не забыла поклониться печке и вспомнить добром домушника, перед тем как посадить сочни в самый жар. И только потом присела, соображая, какой травы подмесить в тесто. Для девок - солодки; для гостей - толчёных луковых перьев. А всем духам, которые жили при хозяйстве: домушнику, баннику, Ладиным трудням, шепотникам, шушурницам - травы нельзя. Она испечёт им маленькие колобочки и польёт их мёдом. И даже когда уедет из отчего дома, все они будут помогать родителям в хозяйственных делах.
Со двора донеслись рассерженные голоса женщин. Жданка усмехнулась: видать, кто-то мужеска пола захотел сунуться в избу, где находилась просватанная невеста. Послышались робкие оправдания Титовых парнишек. Не станет Жданка вступаться за них, пусть привыкают к строгости. На Ратдоровом дворе и в тереме, поди, правила ещё более строгие.
Луша внесла корзину с луковыми перьями и уже промытыми, ободранными корнями солодки. Вот, значит, как племянники Тита угодили хозяйке: только она подумала, а ребята уже сделали!
И тут на Жданку что-то напало, стало терзать, зудеть на сердце, какая-то тоска: как же она любила, оказывается, отеческий дом, повседневную работу и толчею! Как же ей вскоре жить без этого?
Но дочь Ждана не станет понапрасну лить слёзы, она делом займётся! И, показалось, ей сам Сварог помог со всем управиться.
Когда девка поднялась в свою горенку, грусть-тоска накинулась с новой силой. Не спасали ни чудесные воспоминания о прошлой ночи меж небом и заснеженной землёй, ни гордое счастье быть женой князя-отступника, героя Ратдора, ни строптивое стремление быть рядом с мужем в грядущем походе. Что-то точило её, съедало изнутри.
Жданка подскочила: она поняла, что её терзало острое предчувствие беды. Что-то должно случиться: ворог ли внезапно нападёт на Межречное; пал ли пойдёт стеной на избы; боги ли прогневаются и лишат жизни людей, как в Мёртвом селе.
Сразу вспомнились рассказы стариков о проклятом месте на пути к княжьему городу. Когда-то там было богатое село, народ в котором мало пахал и сеял, все жили ремеслом и рукоделием. Истово чтили Род, не бражничали, работали до поту в кузницах, шорнях; мастерили и по дереву, и по камню; валили лес, ставили избы в соседних сёлах, ходили с обозами в самые дальние города. На ярмонках все ждали топоров, кос, сошников из Двуглавого - так тогда называлось село из-за двух гор неподалёку.
Люди не гневили небо и богов, блюли порядок. Никто из Двуглавого не приходил к князю за решением тяжб или просьбой об отмщении. Дружинники Двуглавого не бегали от смерти на полях брани, храбро сражались, щедро проливая кровь за князя. Воеводы знали: нет крепче и вернее ратников, чем двуглавцы.
Но дорога к селу стала проклятой. Кто туда заезжал или заходил, там и оставались. Ярмонки опустели без славных товаров, а за оставшийся купцы драли втридорога. Воевода с верными людьми поехал на разведку, да и не вернулся. Князь собрал отправил людей за данью, но они примчались в страхе. На пути им встретился ведун Двуглавого, замахал посохом, мол, поворачивайте назад. Но кто ж повернёт-то? Его схватили и увидели, что с ведуна плоть стала облезать, а языка он лишился. Вскоре рассыпался прахом.
Село назвали Мёртвым, путь туда стал запретным, проторили новый в объезд. Кто-то забрался на гору, а после разнёс весть: нет больше народу в Мёртвом, одни кости возле изб. Даже кипчаки поостереглись с набегами и грабежами.
Жданка с детства, слушая сказки, верила, что в судьбе Мёртвого села виновны сами люди. Наказан был их Род за превосходство. Или они в чём-то прогневили богов. Но теперь она подумала, что это был злой умысел колдуна или колдовки. Да не такой зловредной мелочи, как Потычиха, которая всё пыталась одержать верх над людьми, губила им жизнь, а кого-то гораздо могущего. Может, равного богам. И так Жданке стало плохо, что она крикнула:
- Вячко! Друг мой верный! Помоги!
Сначала ни одна тень в углах горницы не шевельнулась. Жданка вытерла слёзы со щёк. Неужто Вячко не явится? Да быть того не может! Он нежить, и ни один человек не причинит ему вреда. А если всё же нашлась сила, которая его одолела? Кого тогда звать на помощь? Своего мужа Ратдора - он ведь обещал заслонить её от любой беды. Но на нём сейчас - спасение княжества, близкий поход на кипчаков. Посмеет ли Жданка отвлечь его от главного дела мужчины - обороны всего края? Нет, конечно. Только один Вячко был при ней, свободный от всего, не связанного со Жданкой.
И всё-таки старый друг объявился. Но в таком виде, что пришлось забыть о своих страхах и тревожных предчувствиях о судьбе княжества.
Вячко упал на одно колено, склонив голову, точно припорошенную инеем. Он весь истаял то ли от раны, то ли от другой хвори. Проговорил хриплым, больным голосом:
- Чего изволишь, Долгождана, жена Ратдора?
Но не зря матушка часто ругала дочь, мол, у неё ветер в голове. Столькими делами могла увлечься, сколько у неё пальцев на руках; каждым человеком, что на глаза ей попался, заинтересоваться; всем хотелось помочь. Ну а уж про друга детства и говорить не стоило - его вид ранил её сердце.
- Вячко, что с тобой, Вячко? Здоров ли ты?
Вячко помотал головой, точно инеем присыпанной, но взгляда не поднял.
Жданка крепко переплела пальцы, покачала головой, как мать, когда она видела синяки и ссадины непоседы-дочки. Тихонько спросила:
- Сердце ли болит у тебя по твоей любушке? Отказала она в своём внимании? Резким словом стегнула?
- Разве у нежити есть сердце? - горько спросил Вячко. - А если б и было... Кому оно нужно?..
Жданка подошла к нему и присела рядом, как бывало в детстве. Хотела было обнять по-сестрински, но застеснялась. Она ведь теперь мужняя жена. Вдруг это бы не понравилось Ратдору?
Не успела она подумать о муже, как вздрогнул Вячко, словно под плетью.
- Ты не прав, Вячко, - начала она. - Иной человек хуже нежити. А ты лучше всех людей, вместе взятых. Знаю, что говорю.
- Лучше Ратдора? - усмехнулся Вячко.
- Ратдор - супруг мне. Мы Родом повязаны в священной роще. Любовью повенчаны.
- Вот и не повенчаны... - оскалил зубы Вячко и закряхтел.
Только миг спустя Жданка поняла, что это был злой, отрывистый смех, отодвинулась, прижала руку к сердцу.
- За третьей частью своего венца сегодня ночью пойдёшь к Девичьему пруду. Сама дозовёшься Нежу, сама её уговоришь отдать тебе то, что она получила от Потычихи, - сказал чужим голосом Вячко. - А не дозовёшься или не уговоришь - не сможешь считать себя женой Ратдора.
- Почему же ты... ты, мой друг, не пойдёшь со мной? - едва не заплакав, спросила Жданка.
- У тебя теперь другой защитник. Твоя любовь разделила нас. Понимаю: какой может быть выбор между старым другом и новой любовью? А я теперь не нужен, - проговорил Вячко, уронив голову на колено.
- Неправда! - возмутилась Жданка. - Нет никакого раздела, ты это выдумал из-за своей печали. В сердце человека всё едино: и родители, и друзья, и... муж.
- Ты просто не понимаешь пока... - уронил Вячко и словно растаял в сумерках.
Жданка снова прослезилась: ну что это у неё за доля такая? Вся жизнь словно из огня да в полымя. Может, и в самом деле наказана за отречение от Рода? Но Гулдар же говорила... говорила... что Род никогда не бросает достойнейших. Значит, ей нужно доказать, что она - достойна своих родителей, братьев, земли, где появилась на свет и выросла. И она сделает это, отправившись с мужем в поход. А чтобы не было позора, чтобы в отца с матерью никто не тыкал пальцем, у них-де дочь бесчестная, гулящая, за чужим мужиком убёгшая, нужно завершить обряд венчания. И прав был Вячко, что отказался идти к пруду с ней: сама кашу заварила, сама и расхлёбывай.
На ночь к ней заглянули родители - насмотреться на дитятко, которое скоро их покинет, утешить слёзной радостью своё сердце.
Жданка обратилась к отцу:
- Батюшка, отдай мне фи... ту бляху с камешками, что подарила Гулдар.
Ждан прищурил на дочь глаз в пышных, выцветших на солнце ресницах:
- А зачем? Только не говори, что не насмотрелась, не наигралась с подарочком.
Но и Жданка была не лыком шита, ответила отцу:
- От сглазу эта вещица защищает. Завтра ведь придётся принимать в доме братчину. Кто знает, какие духи явятся с чужими людьми? Может, девки позавидуют. Может, переменчивая судьба решит испытать меня.
Ольга шепнула в ухо мужу:
- Жданка дело говорит. Обычные обереги перед многим бессильны. Ты грабителей боишься? Они к нам не сунутся. Но зло и чужие духи только и ждут прорехи, в которую можно пролезть.
- Сходи и принеси... Она под периной, где ты волосики ребятишек от беды хранишь... - буркнул Ждан себе под нос.
А когда остался наедине с дочерью, спросил прямо:
- Говори, что задумала! Я не мать, в сглаз не верю.
- Батюшка, но ты ведь не запрещаешь матери и мне верить в домушников, овинников и других духов, так? И сам Род чтишь.
- Это на пользу вашему духу. Я вас не везде могу защитить. А Род не всегда за вашими делами уследит. Говори!
- Мне больше нечего сказать...
И Жданка опустила долу покорный взгляд.
- А вот знаешь, верну тебе эту треклятую бляху. Ещё я верю в силу своей крови, которая течёт и в твоих жилах. Верю в то, что этой силе нужно преодолевать что-то и обороняться от кого-то. Иначе она не сила.
Вошла Ольга и передала мужу тряпицу с фибулой. Он протянул её дочери со словами:
- Помнишь, что я тебе говорил? При любой беде ко мне обращайся. И обычаи чти. Они наша защита.
Жданка поцеловала отцовскую руку. Она услышала, как мать сказала за дверью:
- И почему ты не можешь с единственной дочкой не спорить, словно у тебя их десять, одной не станет - девятеро останутся?
Отец ответил с гордостью:
- Жданка десятерых стоит!
От отцовских слов у шалой девки потеплело в груди. Она много раз ошиблась: обманулась в любви Военега, поддалась колдовству Потычихи, отреклась понапрасну от Рода, связала свою судьбу с Ратдором, так и не поняв толком, кто такой её муж... И всё это не считая столкновений с всякой нежитью и нечистью. И всё равно она осталась честной дочерью своего отца!
Но не бывать бы этому, если б не помощь Вячко... Ох, как худо все доблести приписывать себе. Вот и Вячко отказался пособить ей в главном - добыть третью часть венца, чтобы перед людьми, богами и Родом слыть мужней женой. Не из-за обид отказался - Вячко не из тех слабых людей, что за личного от главного отказываются. Вот Ратдор... он воин, и не на битвы Жданкину любовь разменивает, а жить не сможет, если родную землю не защитит. Так и у Вячко тоже есть что-то важное... Кто ж он, старый друг, товарищ в детских играх и верный помощник?..
Сумерки соткали покров из теней, набросили его на светлицу, на девку, которая застыла в воспоминаниях, силясь вытянуть из них всё, связанное с Вячко. Как ни мала она была, но всегда прислушивалась к миру, стремилась разузнать и понять. Конечно, от этого появлялось только больше вопросов.
...Вячко появился в их доме в страшную годину. Горе стучалось почти в каждую избу, зубчатые верхушки лесов освещались огнями пожаров. Раздор среди князей, набеги кипчаков, недород на полях, голод... Дом Ждана опустел: сыновья, едва доросшие взрослым воинам до плеч, ушли в дружину, отец отправился с ратью. Ольга, по самые глаза укутанная в платок, ходила, опираясь на охотничью рогатину мужа; ругалась с наймитами, работала до седьмого пота; не тетешкала последнюю отраду - дочку Жданку, заставляла её сидеть за печкой-защитницей, под покровительством домушника.
Вернулся Ждан, хвала Роду, лишь раненый. Но в чужой телеге, в которую был запряжён лядащий конь, Ольга увидела связанного мальца.
- Кто это? - спросила она мужа. - В полон взял или дитя сродственников пригрел?
Ждан сердито посмотрел на ребёнка и сказал:
- Пожалел уже, что связался. Воевода отправил раненых по сёлам, чтобы там порядок и посильную оборону держали, выделил три телеги. Я с последней со товарищи возвращался. И тут набрели на побитых мужиков. При них - этот малец. Повязанный крепко, не слабее, чем ворогов вяжут. Один из мужиков ещё дышал, просил прикончить гадёныша. Уверял, что все беды от него.
- От этого что ли?! - не смогла поверить его словам Ольга.
На неё из-под кудлатых волос смотрели глазёнки обычного мальца. Впалые щёки, выступившие косточки на висках и скулах... Да дитя не ело, поди, уже как седмицу! Под слоем грязи на мордашке - иссиня-белая кожа, какая бывает у людей от плохой крови. Морили почему-то ребёнка, может, избивали или травили.
- От этого, - с неприязнью подтвердил Ждан. - Мужик ещё успел сказать, что сучий выродок их побил. Я удивился: каким же оружием? Мужик ответил - взглядом. Должно быть, он в смертной горячке был. И испустил дух. Но не бросать же дитятю в лесу? С собой взяли. Ратники, товарищи мои, отказались его в свои сёла брать. Вот и привёз к нам.
- Отчего же отказались-то? - ещё больше удивилась Ольга.
- Из-за речей его, - буркнул Ждан.
- Из-за речей?! - еле вымолвила ошеломлённая Ольга. - Из-за дитячьих речей?
- А ты послушай сама, - сказал Ждан и обратился к мальцу: - А ну, скажи, где твоя родова и из-за чего тебя связали?
Глаза парнишки сверкнули. Он явно понял, о чём его спрашивали. Но из его бледных уст посыпались непонятные звуки.
Странствующие люди говорили, что в ближних землях народ говорит по-разному, но всё равно понятно. Даже кипчачью речь разобрать можно. А вот есть земли иные, заморские. Если человек туда попадёт, то ни одного слова не поймёт.
- Из заморских стран он, что ли... - пробормотала Ольга. - Отбился от родителей или потерялся. Вот и мается теперь безродный и безъязыкий... Повязанный, как головник какой, жестокосердными людьми...
- Ты дальше слушай, - велел Ждан.
Глаза парнишки, зеленей травы, уставились в небо. И он запел - протяжно, сбиваясь на череду непонятных слов. Через миг в небе закружились вороны, стайки лесных птах, подняли грай и щебет. Из хлевов трубно откликнулась скотина, в конюшнях заржали лошади.
Ждан сморщился и покачал головой:
- Вот тебе и речи малого... На ведовство похожие.
Ольга неожиданно возразила:
- И ты вслед за всеми против дитяти восстал. Из-за того, что он не по-нашему говорит и поёт-жалуется небушку на свою судьбину непонятого изгнанника? Лучше скажи, отчего малец голоден? Почему его не кормили?
- Пытались накормить. Не ест! - рассердился Ждан на жену: с какой это поры она его за дурака держит?
- Эх ты... Может, он к другой пище привык, - упрекнула его Ольга.
Прошла к бадейкам с утренним надоем и плеснула в плошку молока. Потом поднесла её к губам пленника. Малец стал пить жадно, захлёбываясь, еле переводя дух.
- Вот видишь? - обратилась она к мужу. - Все ребята от мала до велика молоко пьют. А ты ему, поди, походные вонючие сухари в рот совал или куски мяса, жаренного на костре.
- Прости, жена великомудрая, коровок не догадались в поход гнать. Теперь так и поступать будем: впереди воевода или князь с дружиной, за ними обозы и стадо. А вороги пусть обождут, пока мы коровок подоим, - уже вовсю разгневался Ждан. - Кто хочет есть, и корку погрызёт, коли добрый человек. А коли певун-колдун заморский...
Он не договорил, потому что случилось небывалое: парнишка выхлебал плошку... и обнюхал, как зверь, Ольгину руку! Посмотрел ей в глаза и улыбнулся так, что на его впалых щеках появились дитячьи ямочки.
Вот они-то и решили судьбу пленника. Такие же ямочки были на щеках дочки Жданки.
- Развязывай мальца! - строго сказала Ольга мужу. - Да отнеси его в клеть, где наймиты ночуют. Поди, он из-за верёвок идти не сможет. Оправится, потом решим, что с ним делать. Пусть хоть у нас живёт, если захочет.
- А если он зверёныш-оборотень - ишь как твою руку обнюхал? Или отродье заморского ведуна? Мужики же говорили, что он взглядом их побил, - возразил, насупившись, Ждан.
- Так отчего ж ты по сю пору жив-то? - съехидничала Ольга. - А те мужики, может, бражки прогорклой напились и друг друга порешили. И, если малец таков, как ты сейчас сказал, зачем ты его сюда привёз, в свой дом, где тебя дожидается малая дочь Жданка?
И тут грозный муж выпучил глаза от внезапного испуга.
- Где моя наимилейшая меньшая дочка? - взревел он. - Почему отца не встречает? Если с ней что случилось, я сейчас...
- Не греми словами попусту, - спокойно ответила Ольга, вытирая концами платка щёки пленнику. - Твоя дочь наказ исполняет - за печкой сидит и носа во двор высунуть не смеет в смутное время. Как ей и было велено.
Ждан огромными шагами заторопился в избу, Ольга махнула рукой наймитам - развязывайте пленника.
А Жданка, которая наблюдала за сценой в чуть приотворённую дверь из сеней во двор, тотчас по-заячьи порскнула за печь. Показав отцу послушание и благонравие, она чинно вышла из укрытия и с визгом бросилась на шею раненому, стараясь не задеть перевязанной руки. А Ждан, утирая радостные слёзы, вытащил из-за пояса сучочек в виде птички. Он никогда не забывал что-нибудь привезти любимице. В тот раз подарком оказалась деревяшка - а что ещё мог найти в лесу раненый ратник? Но дочка шумно обрадовалась, а потом и сохранила памятный подарочек на долгие годы.
Когда мать отправилась в баню помогать раненому отцу мыться, Жданка не утерпела и заглянула в клеть. Конечно, это было неразумно - а вдруг пленник оказался бы скрытным ворогом? Но шалая девка сызмальства позволяла своему любопытству обойти все запреты и наставления.
Она внимательно рассмотрела пленника, пока он спал, и выступающие косточки на лице, и бледную кожу, и тихо, редко поднимавшуюся грудь под рваной чудной рубахой. А вот при виде свесившейся руки с распухшим, в корках ран запястьем, рассердилась. Братья говорили, что если долго держать человека в путах, то руки-ноги начнут отсыхать. Зачем мужики поступили так с этим парнишкой?
И она метнулась в избу. За печкой у матери хранился кувшинчик с целебной мазью от всяких болячек. Он неё плохо пахло дёгтем, поэтому кувшин после использования всякий раз заливали свечным воском. Жданка схватила посудинку и смело вошла в клеть. Там уже находился один из наймитов. Он ласково сказал хозяйской дочке:
- Ты что здесь позабыла, младёшенька? Ворожьего мальца развязали, вдруг он набросится. Ступай, младёшенька, отсюда. Сам боюсь прилечь.
Жданка сверкнула на него яростным взглядом синих глаз, плюхнулась на земляной пол, открыла кувшинчик и стала смазывать раны на руке пленника. Уж она-то знала, что мазь едкая и неприятная, но пленник не шевельнулся.
- Помер он, что ли? - спросил наймит, подойдя к Жданке: вроде бы за хозяйской дочкой присмотреть, а на самом деле полюбопытствовать, как пленник сдюжит эту мазь.
Но парнишка не дрогнул, даже его длинные чёрные ресницы не колыхнулись.
Жданка принялась за другую руку, а вот ноги смазать ей наймит не разрешил, сам взялся за дело, потому что на лодыжках расцвели страшные чёрные язвы.
- Тут мазь не поможет, - сказал он. - Нужно огнём прижигать, иначе малец без ног останется. Пойду Ждана позову.
И вышел.
Жданка уже знала из разговора родителей, что пленник не знает их речи, но всё же попыталась что-то объяснить мальцу:
- Я знаю, ты не спишь. Ты всё понимаешь. Сейчас батюшка придёт, будет тебе огнём язвы жечь. Это больно, очень больно. Взрослые воины кричат. Но ты потерпи. Не думай, что тебя станут калечить. Это для твоего же здоровья нужно.
Зелёные глаза пленника открылись. И Жданка поняла, что он давно живёт в такой муке, что и огонь ему нипочём. Она схватила, жалеючи, ладонь пленника и ощутила слабое пожатие. И тут что-то словно соединило семилеток, связало узами.