Аннотация: Голоменица (диалектное) - хрономираж на Байкале, реже - чертовщина. Можно почитать и посмотреть: http://www.youtube.com/watch?v=pvTI7SGNsv8;http://www.tainoe.ru/anomalia/zoni/ano-zoni-khronomirag.htm
- Это голоменица...
- Не поминай лихо, пока оно спит тихо!
Нет, это надо же - Лёнчик, самый старший и учёный из нас, сыплет поговорками. Хотя обо всём, что не встречается в книгах по гидробиологии, отзывается так:
- У-у... Прекрасный образец народной дурости...
А сам? На катер садились - "Ну, с Богом!" На резиновой лодке до берега добрались - "Простите, хозяева, за беспокойство".
Палатку ставили - извлёк из рюкзака флягу и щедро плеснул на все четыре стороны света. Два дня в густой безветренной прохладе держалась вонь. На вопрос питерца Сашки: за каким? - важно ответил, что друг узнает, когда подрастёт.
Лёнчик - мой родной дядя. Давно и неизлечимо свихнулся на придонной растительности сибирских водоёмов. Обрёл персональный рай среди стеклянных дебрей лаборатории. С тревожной нежностью рассматривал в микроскоп препараты и время от времени напевал: "What _ can I do...". Скрепя сердце отрабатывал положенные часы в аудитории. Между делом защитил две диссертации. На всё остальное забил. В это лето он соизволил уделить внимание семейной проблеме, то есть мне. Взял с собой и доверил святыню - тяжеленный металлический ящик. Жалкое переносное подобие райских кущей. На мыс Рытый собрался ради гостя Сашки, такого же одержимого биолога. По мнению Лёнчика, старый друг занимался ерундой - изучал мхи и лишайники. Добра этого на северном побережье Байкала немерено. Вот и отправились. С одним условием: первокурсница Настя, смысл моей жизни и камень преткновения маминых планов, остаётся в Иркутске. И тут, заметьте, чертовщина проявила себя в первый раз.
***
- Гоша, а ты в Бога веришь? - спросила любимая, подкручивая щёточкой густо обсмоленные ресницы.
- Ну-у, - протянул я и прикоснулся к крестику. Его повесили мне на шею в Знаменском соборе девятнадцать лет назад. Нитка с тех пор ни разу не рвалась, её только трижды меняла какая-то монашка, к которой меня специально водили.
- Вот, - Настя крутнулась у зеркала и с кошачьей мудрой отрешённостью в зелёных глазах посмотрела на меня: - С какого перепугу языческие заморочки волнуют православных? Ну, не пускают буряты своих баб на Рытый. А я-то при чём? Клянусь, во время поездки ни один язычник не пострадает...
Зеркало за спиной Насти отражало худенькие плечики и крашенные в жуткий чёрный цвет волосы, окно бабкиной квартиры и часть дома напротив. Но на секунду в зеркальном междумирье над макушкой моей девушки зависло нечто вроде кучевого облака. И в пик июньской жары стало холодно, как от порывов предгрозового ветра. А ещё через миг завопил Настин мобильник.
- Да, это я, тётя Ира. Что?.. Ой... бабулечка моя... Еду уже, мчусь... К чертям экзамены. Она дома или в больнице?
Закружился вихрь из белья, джинсов, сумок, и через пять минут мы запрыгнули в троллейбус. Через пятнадцать были в больнице. Так Настя оказалась привязанной на два месяца к бабушке, сломавшей ногу на даче.
***
Во второй раз я столкнулся с игрищами нечистой силы, когда прибрежная галька щекотно зашумела под днищем лодки. В глазах ещё стояли непостижимая, торжественная синева и слепящие солнечные блики, а тут вроде как в задумчивости всё принахмурилось. Сумрачное ущелье, казалось, исподлобья взглянуло на нас. С недовольным шумом плеснули одна за другой волны, заворчал шепелявый прибой. Я подхватил переносную лабораторию и здоровенный тюк с палаткой и спальниками. Дядя застыл в двадцати метрах впереди, там, где кудрявились мелкие кусты. Голова низко опущена. Непонятно, то ли винится, то ли кланяется человек. Я направился к нему.
Под ногами перекатывались камешки, ноша казалась невесомой. Шёл и ни на шаг не приближался. Перед глазами маячили ветровки Лёнчиковых друзей. Они так же, как и я, буксовали на гальке, и расстояние до кустов не сокращалось. Не было ни удивления, ни страха. Только странное чувство родства с окружающим. Вон кривоватое низкорослое деревце. Живёт себе и ничего в мире изменить не может. Или бурый с седым отливом валун. Небось в землю врос, о чем-то мечтая. А с места не сдвинется. Тут Лёнчик прощения у хозяев за беспокойство попросил. Я чуть не споткнулся от того, что поклажа сразу же рванула руки книзу.
- Что это было? - грузный Санёк отёр покрасневшее, словно после подъёма в гору, лицо.
- Не понял... - обронил дядя, хмуро оглядывая нас, берег. Но мне показалось, что он как раз понял. Только решил по обыкновению стемнить.
- Да двигаемся вроде... и с места тронуться не можем. Как во сне... - дядин сослуживец Вениамин, он же Веник, тоже тяжело, с натугой дышал.
- А... бывает. К качке организм приспособился. А тут земля, ногам самим идти нужно, - ответил Лёнчик таким тоном, что я убедился: темнит. В этот момент и решил показать ему, что человек я бывалый. Сказал про голоменицу, обычный для этих мест мираж, и вызвал недовольство. А вообще, дядя, как всегда, оказался прав. "Лихо" по непонятной причине давно проснулось и на Рытом нас поджидало. Но обо всём по порядку.
Весь вечер мы обустраивались, собирали плавник* по берегу. Сухостоя было полно, и поначалу Веник вытащил топорик, но под суровым дядиным взглядом засунул его поглубже в тюк. Вроде как в заповедных местах нельзя пользоваться тем, что отдалённо напоминает любое оружие. Духи обидеться могут. Что-то не замечал я раньше за Лёнчиком суеверий. Потом мы уничтожали домашний продуктовый запас, пили душистый чай с чабрецом, долго и со вкусом молчали: каждому виделось своё в поскучневших углях костра и в извергающем алое пламя закате.
- Мир вам, добрые люди, - раздался над головами надтреснутый голос, будто грамзапись середины прошлого века. Были такие в маминой коллекции.
Кружка сама вырвалась из рук и покатилась к костру. Сашок пострадал больше - поперхнулся горячим чаем. Дядя и Веник посмотрели на незнакомца с одинаковым выражением лица, но один был озадачен, другой - испуган. Высокий мужчина в странном длиннополом пальто, с фуражкой на голове и с потрёпанным мешком в руке поклонился, как-то виновато улыбнулся. Его пенсне вспыхнуло закатным багрянцем.
А незнакомец уже шагал себе дальше. Надо сказать, наш лагерь находился на селевой площадке крутого склона. Так вот, мужчина не спускался, а шёл прямо, вроде как уже по воздуху. Вниз скользила его тень, всё увеличиваясь в размерах. Через мгновение и странник, и тень слились с внезапно подступившей темнотой. Только тогда мы судорожно и громко разом перевели дыхание.
- Что это было? - задал уже традиционный вопрос Санёк.
- Мужики, а мы не спим? - поинтересовался Веник, а потом запоздало добавил: - У кого фотоаппарат близко?
- Вот хреновина-то. Не ожидал. Даже представить не мог, - раздумчиво подвёл итог дядя.
Я молчал. Признаюсь, было страшно.
- Опа, с гостинчиком всех нас! - невесело пошутил Лёнчик, глядя на то место, где минуту назад привиделась голоменица.
Угли, вдруг занявшиеся мертвенными синими язычками, а рядом - ветхий мешок. Дядя живенько схватил его, не слушая протестующего мычания Веника. Санёк без единого слова отполз в сторону вместе с одеялом, на котором сидел. Среди вытряхнутых предметов оказалась стеклянная банка с притёртой крышкой, почерневшие, с прозеленью ложка и кружка, какая-то труха, в которой угадывалась коричневая от времени газетная бумага. Лёнчик прочитал наклейку на банке: " Река Рита, десятое июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года". Дядюшкино суровое лицо разгладилось в молитвенном экстазе. Вовсе не из-за древности "гостинчика". В банке колыхалась слизистая муть, предмет вечного научного вожделения. Санёк и Веник тотчас обо всём забыли и удостоились чести подержать банку, посмотреть на содержимое. Дальнейшие события уже неинтересны: в палатке горели всю ночь аварийные фонари, звякали пробирки, раздавалась восхищённая ругань учёных.
Утро явилось вместе с холодным туманом, воплями Лёнчика: "Банка! Башку оторву!" - и непобедимым храпом Веника. Оказалось, что "гостинчик" исчез. Дядя смог пережить пропажу только потому, что часть слизи сохранилась в виде препаратов на стёклышках. За чаем, во влажных объятиях плотного душистого воздуха было решено идти к Рите, к тому месту, где река скрывается под землёй, чтобы влиться в Байкал. Мне было как-то всё равно. Чаёк, щедро сдобренный сагандайлей*, выстраивал мысли в чёткие ровные ряды, а вот душа ещё плутала во вчерашнем мороке. Оттого и пропустил часть разговора.
- В декабре тысяча восемьсот шестьдесят второго года часть долины под воду ушла. За три дня до землетрясения из колодцев, а то и просто из-под земли, грязевые фонтанчики забили. В них было полно водорослей. Раньше, в июне, их нашёл землемер на Рите. Он же описал происходившее, да вы читали, разумеется. Поэтому наличие в местных водах термальных водорослей можно вполне считать результатом сдвига земной коры.
- Получается, что мы именно землемера вчера видели?
- Выходит, что так.
- Хрономираж? Или, как Гошка говорит, голоменица?
- Какая разница? У нас нет никаких оснований для выводов, одни предположения. Интересно, очень интересно, что сейчас происходит на Рите.
В этом - весь Лёнчик. "Наш мир начался с водорослей!". То, что он может водорослями же и закончиться, его ничуть не колышет.
К вечеру мы добрались до самой загадочной реки Байкало-Ленского заповедника. Я тупо посмотрел на неширокий ручей, раздражённо скакавший по перекатам, освободился от драгоценного груза - переносной лаборатории - и расстелил спальник прямо на камнях-голышах. Мешал заснуть какой-то еле заметный, но скверный запах. Да ещё возня компании научных энтузиастов. А потом канул в сон, как в топкое болото. Вытирая со лба пот картузом, ползал по меловодью Риты. В тусколом свете и едкой вони масляной лампы расматривал образцы мутной воды, строчил письма в академию и губернатору. С надеждой, досадой, отчаянием ждал ответа. Когда земля под ногами начала биться, словно раненая птица, перевозил людей. Смотрел на упавший с церковной маковки крест и чувствовал свою вину. Душа разрывалась от мысли: "Не успел..."
***
Четыре дня спустя мы с Настей ели мороженое в скверике возле больницы.
- Догадываюсь, что с вами случилось. Помнишь, сам рассказывал о голоменице? Думаю, так проецируется информация о событиях прошлого. И происходит это в одинаковых геофизических условиях для прошлого и настоящего. Найденные Лёнчиком водоросли - тому подтверждение. Скоро будет землетрясение.
Настя была права. В августе нас здорово тряхануло. Дядя, конечно, открытие сделал. Только вот голоменицу изучать никто не кинулся. А она всё же ближе человеку, чем какие-то водоросли.
Плавник - выброшенные прибоем на берег куски дерева.
Сагандайля - кустарник из рода багульниковых. Листья обладают тонизирующим эффектом.