Аннотация: Финал МП, тема "Что позволено Юпитеру, то не позволено быку?"
В полночь начался Великий годовой прилив. Вода саданула в пол с такой силой, что домишко Руфа содрогнулся. На женской половине звякнула посуда, заплакала сестрёнка. Руф поднялся с лежанки, сделал упреждающий знак матери - тихо! Прошёл к двери и выглянул в маленькое сторожевое оконце. Над тёмными неспокойными водами колыхалось багровое свечение, раздавался едва слышный гул. Лодка поднялась выше сходней, на один уровень с настилом мостков, и бряцала цепью. Понятно. Озеро взяло своё. Кто же стал добычей алчных вод? Руф открыл запор и ступил на подрагивающие мокрые мостки, осмотрелся. Почти у самой песчаной косы, там, где на мощных сваях раньше возвышался дом Киллу, прибой разбрасывал доски, утварь, дранку с крыши. Вот как... ну что ж. К потерям все привыкли. Зато будут сыты - озеро обязательно отблагодарит рыбаков.
Позади, недалеко от Руфа, кто-то горестно охнул. Сосед Дука... Сердце заныло от сострадания: Дука ухаживал за дочерью Киллу Атой, готовил свой дом к появлению хозяйки. А теперь не будет ждать его с рыбалки кроткая жена, по-прежнему холодной останется лежанка и по вечерам огонь в очаге придётся разводить самому.
Руф обернулся и посмотрел на Дуку. Ему показалось, что сосед печален и смиренен. Это хорошо. Ибо гнев бесполезен. Руф склонил голову в знак сочувствия. Дука кивнул и пошёл в свой дом.
Едва погас кровавый блеск небес, десятки узконосых лодок ринулись за благостным уловом. Руф весело работал вёслами так, что ломило плечи. Капли воды и пота тотчас испарялись с разгорячённой кожи. Уже на середине озера он оглянулся на череду деревянных хижин на сваях. Они напоминали долговязых болотных птиц, слабых от бескормицы. Дука вышел позже всех. Но вышел же! И, похоже, ему сразу повезло: сосед схватил острогу и размахнулся. Но глазеть по сторонам было некогда, и Руф погнал лодку туда, где его соплеменники готовились раскинуть невод.
Когда солнце встало прямо над головой, заметно осевшие судёнышки направились к хибарам. На помостах уже были разложены скребки, стояли чаны и плошки, а над крышами вились беловатые дымки. Будет сегодня работы хозяйкам! Дары озера щедры как никогда.
Тяжёлый рыбий хвост хлестнул по лодыжке. Руф едва удержался на ногах в своей лодке и что есть силы шлёпнул веслом по широкой лобастой голове. Удар не прикончил добычу, и Руф недоумённо посмотрел на громадные, наполненные смертной тоской глаза рыбины. Вопреки порядку, она не собиралась умирать. А ведь это не впервые! Нужно посоветоваться со старейшиной. Что-то странное творится на озере. И Руф взял в руки острогу. Она пробила шкуру и с хрустом вошла прямо между головой и телом. Пасть рыбы широко открылась, челюсти задрожали. Красные прожилки разлились в глазах, зрачок расширился, и она смежила веки! Не может быть! У самых крупных обитателей озера только были только плёнчатые перепонки, покрывавшие глаза! Добыча всё больше напоминала людей, вот и у этой "усы", голова - всё наводило на мысль о сходстве со стариком Киллу. А в прошлый раз рыбина поджарым телом, мощными плавниками и длинным рылом заставила вспомнить сына старейшины, чей новый дом, любовно построенный для семьи, поглотило озеро два года назад. Вместе с двумя мальчиками-погодками.
Руф втянул ноздрями терпкий запах воды, свежего улова и рыбьих внутренностей, который вдруг показался неприятным. Закружилась голова, что-то закололо глаза, должно быть, попала труха от старой шляпы. Надо попросить мать сплести новую. И ещё не забыть бы задать вопросы старейшине. Озеро не терпит сомнений и тревоги - враз отнимет жизнь. А ему нужно кормить два рта. Хотелось бы, конечно, жениться, завести детей, найти сестре мужа... Но думать о будущем нельзя. Нужно сейчас выжить.
Мать радостно встретила добытчика, помогла перетащить улов из лодки. Руф не спускал с неё глаз, когда она продела крюк под жабры ударившей его рыбы и поволокла добычу на мостки. Ничего не заметила. А ведь жила вместе с Киллу в одном доме, он и выдал замуж осиротевшую бесприданницу. Раз для матери длинное серое тело, покрытое зеленоватой слизью, с почти человеческой головой - всего лишь рыба, еда, подаренная озером, то и для Руфа тоже. Но разговору со старейшиной быть.
Руф помылся прямо с мостков, натираясь пенящимися водорослями, которые приготовила сестрёнка - размяла, истолкла в деревянной плошке и прикрыла ветошью от солнца. Хорошая хозяйка растёт. Семь лет, а уже почти всё умеет. Силёнок только не хватает... Руф закрылся ладонью от солнца и посмотрел на девчушку, которая старательно орудовала скребком. Рыбья чешуя летела из-под рук, хлестала по загорелым щекам, прилипала к тонкой жилистой шее.
- Осторожнее, Лу, - предупредил он. - Береги глаза, если не хочешь кривой остаться.
Сестрёнка, не прекращая работы, повернула к нему лицо и улыбнулась. Руф почувствовал саднение в груди и вдруг представил картину: разгоняя туман, по озеру мчатся лодки, таща за собой невод, а в нём бьётся серебристая добыча с лучистыми глазами. Такими же, как у маленькой Лу... Нет, так дело не пойдёт. Он завтра же отправится к старейшине. А сейчас заглянет к Дуке. Его не было среди рыбаков у невода.
-Руф, - послышался тихий напряжённый голос.
А вот и сам Дука. Только почему он спрятался за домом? И прошёл, скорее всего, берегом, а не подплыл к сходням мостков на лодке, как полагается всем добрым людям.
- Руф, у тебя есть жгучий сок? - спокойно спросил Дука, но глаза его кричали о беде.
Поранился? Настойку из водорослей обычно готовили женщины, они и владели секретами, как сделать "жгучий сок" по-настоящему целебным. А сосед давно жил один. Мать подняла голову, отложила скребок, но Руф махнул рукой: сами разберёмся. Он не пригласил Дуку, ноги которого осквернены землёй, войти, сам прошёл в дом, отыскал среди множества бутылочек в корзине тяжёлую, с почти чёрной жидкостью, и вынес лекарство соседу. Дука благодарно приложил руку к сердцу, но больше ничего не сказал. Руф долго глядел ему в спину: вроде цел-невредим, так зачем соседу лекарство?
Дневные хлопоты отняли силы, поглотили все мысли, но вечером Руф, сидя на мостках, снова вернулся к размышлениям. В его руке дымилась трубка с толчёным корнем придонного растения, вечерний бриз развевал повязку на голове.
- Руф, дозволь спросить, - раздался над ухом голосок Лу.
Вот ведь как задумался - не заметил неверного поведения сестры. С наступлением темноты женщинам строго запрещено выходить из хижин.
- Иди в дом, Лу, - строго сказал он, - если не хочешь стать добычей дикого зверя.
Лу сделала вид, что испугалась, но всё же задала вопрос:
- Дука заболел? Так выл в своей хижине. Я слышала, когда с разрешения мамы ходила на болото расставить шесты от птиц и посмотреть, как наливается ри-зерно.
Руф нахмурился. Со стороны матери неосмотрительно отпускать ребёнка в одиночку. И хотя за болотом растёт всего лишь кустарник, мало ли что может случиться?
- Я навещу Дуку. Прямо сейчас. А ты иди в дом, Лу, - сказал он.
Руф прошёл к хижине, взял в клети сапоги из рыбьей кожи, обулся за задней, глухой, стеной дома. Ноги детей озера не должны касаться земли.
Вечерний берег дышал довольством. Маслянистый прибой умиротворённо лизал песок, из труб поднимался дымок, слышались радостные голоса сытых людей. Только вот Дука не развёл очаг. Почему? Он ведь не остался без улова - Руф помнит его взмах острогой. Ветер донёс запах крови и лекарства. Послышался стон. Лу была права - в доме соседа есть раненый. Но кто? Руф приблизился к глухой стене там, где она переходила в клеть. Ещё стон. Увещевающее бормотание. Дозволено ли Руфу проявить любопытство? Дука первым обратился к нему, да и вообще - есть же общие дела: ловля, выращивание ри-зерна, сбор плавника, вылазки в запретные леса... Может, больной в доме соседа и есть такое общее дело? А Дука из неясных побуждений хочет справиться сам.
Руф только хотел стащить сапоги. чтобы ступить на невысокий помост, крепившийся на валунах, как увидел вышедшего из дома соседа. Он держал охапку водорослей, которые использовались вместо ветоши для разных целей. Но те, что были в руках соседа, имели подозрительный красно-бурый цвет. Дука после недолгого размышления размахнулся - он намеревался бросить водоросли в озеро.
- Остановись! - строго крикнул Руф.
Дука вздрогнул и втянул голову в плечи. Замер и стал похож на одну из печальных болотных птиц. Их нещадно уничтожали, стараясь сберечь урожай ри-зерна.
- С ума сошёл? Нечистоты прячутся в земле. Или... Чья это кровь, Дука? Ты хочешь вызвать гнев озера? - рассердился Руф. - Что происходит? Кто стонет в твоей клети? Откройся мне. Ты знаешь правило: у людей нет тайн, ими владеют только воды.
Дука повернулся. Его губы тряслись, глаза умоляюще смотрел на Руфа. Из клети снова донёсся стон.
Руф шагнул на помост, не сняв сапоги. Дука увидел это и закрыл лицо водорослями. Его дом сочли скверным, нечистым.
- Кого ты прячешь? Я посмотрю сам, - угрожающе сказал Руф.
- Не делай этого, Руф... Там Ата... Озеро вернуло её. Мне вернуло... - пробормотал Дука сквозь окровавленный ворох.
- Ты сошёл с ума, - уверенно заявил Руф. - Озеро забирает, чтобы отдать, чтобы накормить нас. Чтобы его дети могли жить. Поэтому никто не возвращается.
- Нет, Руф, нет! - тихо, но с напряжением заговорил Дука.
Его щёки и лоб были вымазаны бурой кровью.
- Озеро превращает. Тот, кого оно взяло, становится одной из рыб. Не мелочью, которой кишат приливы, а теми громадинами - со сладкой плотью. А мы их... Своих родных, соседей... - Дука не смог говорить от переполнивших его чувств и замолчал.
Руф обомлел. Уже стемнело, и мерцание вод заливало мертвенной белизной лицо Дуки, а его глаза казались поистине безумными.
- Ты, наверное, сам заметил, как похожи дары озера на людей, - лихорадочно продолжил Дука. - Я сегодня чуть не убил Ату. Но выхожу, вылечу её. Все поймут, что озеро превращает... Что мы не должны...
Руф вспомнил сегодняшний улов, перед глазами встала рыбина, напомнившая ему добряка Киллу, который вырастил его мать. Молящий взгляд, хрупанье позвоночной кости и закрывшиеся веки. Как поступить? Поговорить со старшиной, выдать Дуку? А что будет после? Изгнание соседа, который оказался догадливее всех? Может, чуть более любящим, менее сосредоточенным на том, как выжить самому. Навряд ли - слишком ценен каждый, кто в свой час ублагостит озеро, которое даст пищу другим. Самый важный вопрос - как ответят Великие воды на проступок Дуки. Так что нужно просто выждать. Но разговор со старейшиной по-прежнему необходим.
Руф развернулся и зашагал прочь.
Над берегом и светящимися водами встала исполинская луна. У озера никогда не бывает темно. В отличие от лесистых гор, обиталища диких зверей. Руф шёл туда, где в стороне от домишек проводил бессонные ночи старейшина. У него никогда не было хижины на воде, он с семьёй ютился в домах рыбаков поочерёдно. Ему не грозило однажды исчезнуть в озере. Но старейшина знал всё. Вот пусть и объяснит. Руф не сразу заметил сухонькую фигурку старика в угольной тени от груды плоских камней, а потом подумал: сколько же приливов он пережил?
- Руф... Тебе не спится?.. А может, какая беда в твоём доме? - прошелестел голос старейшины.
- Здравствуй, почтенный, - сказал Руф и в тот же миг понял, что ничего не будет говорить об озере. - Готовишь обряд? Ещё два дня ловли, и год будет сытым. Спасибо тебе за труды.
Старейшина промолчал, но наклонил голову в знак того, что учтивость принята. Он поднял руку, которая не достала до верхушки каменной груды, и сказал:
- Здесь вся жизнь детей озера. Моей заслуги в этом нет.
В призрачном свете озёрной ночи Руф заметил, что сверху в кладке не хватает камня с берега, который прилегал к его дому. Камню предназначалось стать частью новых жерновов, но он раскрошился с краю. И перед приливом, в обрядовую ночь, Руф принёс его сюда. Так поступали все дети озера - несли камни от своих жилищ в знак того, что живы, сыты и покорны судьбе. Все вместе. Может, здесь нет ещё чьих-то камней? Например, от того места, где на прочнейших сваях стоял дом Киллу? А это означает, что через год... Догадка засверлила мозг, но Руф пустился на хитрость и попросил:
- Почтенный, покажи мне камень, который в последний раз принёс твой сын. Мне помнится, он был двойником моего, такой же непрочный, похожей формы. Да я и своего не вижу!
Старейшина развернулся к Руфу. На измождённом лице была видна каждая морщина, только в глазницах чернел мрак.
- Ты первым заинтересовался камнями. Почему? - спросил он.
- Хочу знать, - твёрдо ответил Руф.
- Но разве тебе не достаточно знания, чтобы ловить рыбу, кормить семью, охранять её? - с вкрадчивым спокойствием поинтересовался старейшина. - И тебе известно, что за возможность жить нужно платить дань озеру.
Руф подошёл к каменной груде. Обежал глазами, напрягая зрение, все ряды. Ему ещё никогда не было так тревожно. Решил задать другой вопрос - старейшина был обязан ответить на любой:
- Здесь все камни, принесённые детьми озера?
- Нет.
- Не хватает тех, которые принесли рыбаки, взятые озером во время прилива? - Руф попытался сохранять спокойствие, но его голос прервался.
- Да.
- Значит, если камень исчез, то прилив заберёт мою семью? - В голосе Руфа послышались слёзы.
- А это разве не справедливо, Руф? - с лукавой серьёзностью поинтересовался старейшина. - Разве лучше дотянуть до старческой немощи и быть захоронённым в поганой земле? Разве хорошо, когда останки сына озера пожрут черви? Или рыбак, забывший о правилах, станет кормом для рыб? И разве правильно, когда он стремится знать, что будет через год? Это накормит его сейчас? К тому же знание иногда не помогает, а губит. Действует, как отрава из корней болотных растений. А отдать жизнь, чтобы жили другие - неужели плохо? Вот ты, Руф, ежедневно тратишь свою в тяжких трудах для семьи, так скажи - это неверно?
Руф, не в силах продолжать разговор, поклонился на прощанье, развернулся и отправился восвояси.
Но старейшина окликнул его:
- Руф, подойди сюда.
Руф повиновался.
- Дай свою руку, - велел староста.
Он крепко схватил предплечье Руфа и с силой провёл ладонью любопытного рыбака по самому верху кладки. Для этого старейшине пришлось вытянуться и встать на носки сапог.
- Вот твой камень, - сказал староста. - Чувствуешь, как крошится? А мой сын принёс озёрный голыш.
Руф виновато опустил глаза.
На обратном пути он заметил Дуку, который скорчился на настиле, который соединял берег и дом. Видимо, ждал Руфа. И он подошёл к соседу.
- Ата умерла, - сказал, всхлипывая, Дука. - Я слишком сильно ударил её острогой. А она ведь плыла ко мне... Но я не знал, не знал...
Руф понимал горе соседа, но после разговора со старейшиной его собственное сердце было холодным, как ночные воды озера, и твёрдым, как те камни, которые он только что рассматривал.
- Ты хороший рыбак и умеешь разить острогой, - сказал Руф. - Как поступишь? Оскорбишь озеро возвращением его дара? Для захоронения в земле нужен обряд, который проводит старейшина. Готов рассказать ему о своём проступке? Или ты расчленишь Ату и сожжешь в очаге? Бросишь в отхожее место в своё же дерьмо и рыбьи потроха? На что ты её обрёк?
- А что я должен был делать?.. - зашёлся в рыданиях Дука.
- То, что делают все, - жёстко ответил Руф.- Предстоит два дня лова. Выходи на озеро, работай со всеми. Потом будет видно.
***
Через двое суток бешеной работы над хижинами стоял резкий запах вялившейся рыбы, стелился пеленой дым очагов и костров. Руф и Дука отправились к старейшине, у одного была замотана в сушёные водоросли рука, у другого - нога. Это был обман, на который никогда не отваживались рыбаки. Друзья воспользовались обычным случаем увечья во время лова - плавники некоторых рыб содержали яд. Всё могло обернуться как недомоганием, при котором нужен покой, так и смертью. В этот раз раненых оказалось много, и старейшина врачевал одному ему известной настойкой рыбака, который валялся в жару и бреду с отнявшимися ногами. Так что на месте почтенного не оказалось.
- Зачем ты привёл меня сюда? - спросил Дука.
Он заметно осунулся, покрасневшие глаза слезились в тёмных глазницах, лицо посерело.
- Найди в этой горе камней тот, что принёс накануне прилива, - велел Руф.
- Зачем? Да и не помню, какой тогда подвернулся под руку, - ответил Дука и отошёл подальше, даже на безлюдье не забывая хромать.
А Руф внимательно рассмотрел кучу. Но и при дневном свете не смог увидеть свой камень. Обшарил ладонями, надеясь вновь ощутить крошившийся край. Старейшина обманул его? Руф ухватился за край кладки, подтянулся, помог телу носками сапог, упирая их в неровности, и лёг грудью на самый верх. Вот это да! Стены кучи представляли собой колодец, на дне которого в лучах солнца были видны валуны, голыши и его собственный несостоявшийся жёрнов. Значит, староста сбрасывает внутрь камни, а озеро забирает жизни людей. Стало быть, заведённый порядок зависит не от хищной сути вод, а от старика?
Дома он не разрешил матери осмотреть "рану", попросил освежающего напитка и пожаловался на то, что не смог отыскать старейшину, чтобы отпроситься с ночного благодарственного выхода на озеро. Жар, сухость во рту, ломота во всём теле - какая уж тут работа вёслами? Мать всполошилась и достала из сундука кусок драгоценного полотна, доставшегося ей от бабки Киллу. Настоящие ткани были сокровищем, они ветшали, исчезали из жизни детей озера. Не использовать же ткань для повязки? "Оставь в приданое Лу", - распорядился Руф и даже слушать не стал женские причитания о том, что только полотно может впитывать раневую жидкость и одновременно давать возможность дышать коже. Мать побежала искать старосту, а Руф отправился к соседу.
Дука работал как проклятый, разделывая и вяля рыбу. Матери Руф сказал, что сосед оплошал и его чуть не сгубила громадная рыбина. Женщина не произнесла ни слова, когда сын отнёс Дуке две корзины свежего улова. Зато Дука поможет им с уборкой ри-зерна. Его добротное жилище почему-то выглядело убогим и... осквернённым. Руф знал, что внутри, закутанное в погребальные пелены из водорослей, лежит тело Аты, и не смог заставить себя войти.
- Мы отправимся до того, как все выйдут на озеро, - сказал Руф, глядя на сновавшего туда-сюда Дуку. - Иначе не успеть. На обратном пути придётся бежать.
- А что ты скажешь матери? - спросил Дука.
- Правду. Сосед нуждается в помощи, - попытался усмехнуться Руф.
- Благодарю тебя, - вдруг расчувствовался Дука. - Если не удастся сделать так, как задумали, неизвестно, что нас ждёт.
- Сколько живу, не помню, чтобы кого-то наказывали. Сама наша жизнь здесь - наказание или ожидание его, - ответил Руф.
- Не понимаю тебя, - сказал Дука и уставился на Руфа. Так и стоял над металлической лоханью (его умершие родители были богаты) с руками по локоть в рыбьей крови и чешуе.
- Видел груду камней, которые приносит каждый рыбак? Я никогда не задумывался, для чего мы так делаем. Заведено, и всё. Я узнал: тот, чей камень исчезнет перед Великим приливом, во время следующего будет взят озером, - произнёс Руф и немного помолчал, а потом с горькой усмешкой добавил: - Так что убей рыбу, которая попадётся тебе, и не размышляй, на кого она похожа: на меня, на Лу или мать.
Дука словно превратился в один из замшелых валунов, которые разграничивали болото, кустарник и лес.
- Значит, ты искал свой камень и не нашёл его, - тихо сказал он.
- Нашёл, - возразил Руф. - Но не там, где ожидал.
Дука поднял глаза, и Руф увидел в них решимость.
- Не вздумай потревожить каменную груду старейшины, - предупредил он. - Что положено ему, то запрещено рыбаку.
- Но мы сегодня сделаем как раз то, что запрещено, - тихо возразил Дука.
- Ты не прав, - возразил Руф. - Нет запрета унести прочь негодную добычу.
Сосед поморщился при словах "негодная добыча", но согласно опустил голову.
Едва берег погрузился в темноту, а над благостно спокойными водами в лодках зажглись плошки с рыбьим жиром и раздалось пение, Руф и Дука побежали к крохотным, залитым водой полям, на которых набирало силу ри-зерно, потом к болоту, а далее - лесу. На носилках из багров и циновки колыхалось тело, издававшее даже через пелены резкий запах тухлой рыбы. Дука хотел свернуть к могильникам, в которых покоились предки детей озера, но Руф коротко сказал: "Нельзя". Дука обиделся и замедлил шаг. Тогда Руф опустил свою часть носилок и вымолвил, переводя дыхание: "Здесь место, которое старейшина отмолил у земли. Сюда часто приходят женщины. Что будет, если они обнаружат новое захоронение? Идём в лес".
Ночью в каждом пограничном валуне, покрытом мхом и странными пузыристыми наростами, рыбакам чудился дикий зверь. Так и казалось: вот он притаился, выжидает момент для броска. Руф подосадовал на себя за решение помочь соседу, и даже Дука, казалось, позабыл о горе и задумался о себе самом - перестал лить слёзы и вздыхать. Лес встретил их полным мраком и пугающими незнакомыми звуками. Рыбаки достали из заплечных мешков мотыги, которыми обрабатывали поля, и плошки с приготовленным по-особому жиром гигантских рыб. Он был твёрдым, почти без запаха и горел долго.
- Мы, - начал Руф, - предаём тело земле, не оскорбляя её. Оставляем на вечный покой, надеясь на милость для других.
Мотыги вонзились в почву, неподатливую от переплетённых корней трав. Друзья постоянно прерывали свой труд и тревожно оглядывались, слушая дикий и опасный лесной шум. Когда подобие погребальной ямы было готово, Руф сурово сказал:
- Прощайся.
И отвернулся. Но Дука тоже не захотел в последний раз взглянуть на Ату или то создание, которым она стала. Просто стал руками засыпать яму. Закончив, промолвил: "Из её глаз текли слёзы. Человеческие слёзы, Руф". Но его друг неожиданно ответил:
- Мы бросаем в землю ри-зерно, чтобы получить урожай. Озеро тоже должно получить что-то, дабы мы могли прокормиться уловом. Ты сам сказал: "Озеро превращает". Несколько жизней в продолжение рода своих детей, вот во что оно превращает тех, кого забирает во время прилива. На этом держится наш мир. И ты знал это. Старейшина прав: жизнь есть ожидание смерти. Самая достойная гибель - ради жизни других.
- Но Ата плыла ко мне... - снова затосковал Дука.
- Она плыла к тебе как добыча, которая наполнит твой живот и позволит пережить зиму, - отрезал Руф.
Разговор над могилой прервал страшный рёв. Отголоски таких звуков часто были слышны над озером, и матери склонялись над детьми, чтобы успокоить, а рыбаки хватались за ножи - а вдруг дикие звери нападут на мирные жилища детей озера? Хотя опыта отпора не было, потому что не было атак. Ночному ужасу противостояла надежда на милость Великих вод. И вот над головами друзей чудовищная глотка изрыгала громоподобный рык, и ему вторил звонкий, яростный вопль второго зверя. Руф и Дука присели, прикрыв головы руками. С плотно заросшей горы, у подножия которой была устроена могила, повалилось вниз что-то громадное и застыло, остановленное частью ствола сухого дерева. Рядом рухнуло второе, судя по произведённому шуму, совсем маленькое тело. Рёв перешёлв хрипение. Несколько ударов по земле - и наступила тишина.
Первым пришёл в себя Дука. Под его кожаной безрукавкой и короткими штанами струился пот, и одёжка издавала рыбий запах. Руф молчал и словно превратился в камень.
- Нужно бежать... наверное, появятся другие звери... - прошептал Дука.
Друг не ответил, но пошевелился, а потом встал во весь рост.
- Бежим! - сдавленным голосом проговорил Дука и попытался ползти на четвереньках.
Руф взял одну плошку и направился к месту, где застыли, кажется, мёртвые звери.
Дука остановился, повернул голову и позвал:
- Не делай глупостей, Руф! Нужно уходить.
Руф с ужасом и отвращением осматривал огромную щетинистую тушу с оскаленными клыками, пробитую копьём шею и мощные копыта. Зверь упал и нанизал себя на сухостоину, как рыбу на острогу.
- Какая мерзость... - прошептал Дука, который всё же отважился подойти к зверям. Он сплюнул на скверную землю, рождавшую таких чудовищ.
Рядом распростёрлось второе тело. Из-под переливчато блестевшей шкуры торчали человечьи ноги в сапогах из плотной, совсем не рыбьей кожи!
Руф поднял меховую шапку, зачем-то пришитую к шкуре.
Обнажилось бледное женское лицо. Глаза закрыты, из уголка рта - струйка крови.
- Девка!.. - ахнул Дука.
Руф тронул ножны, которые висели у него на поясе.
Девичьи глаза открылись, полные такой же яркой синевы и покорности судьбе, как и у детей озера. Губы выдули алый пузырь и прошептали:
- Рыбоеды...
Голова звериной девки мотнулась набок, кровь заструилась сильнее. Похоже, она то ли померла, то ли впала в забытье. Но мех на груди чуть заметно колыхнулся. Значит, ещё жива.
В руке Руфа блеснул нож.
- Постой, Руф, - лихорадочно зашептал Дука. - Можно взять её на озеро. Я скажу рыбакам и старейшине, что оно вернуло мне Ату.
- Перебродившего сока дурь-порослей напился? - рассердился Руф. - Вдруг её будут искать соплеменники? Да и пойдёт ли она с тобой? Хочешь оскорбить детей озера и прогневить Великие воды?
Дука, глядя на девкины белейшие щёки и густую стрельчатую тень ресниц, вдруг проявил хитрость:
- Никто не будет искать. Виданное ли дело - женщине идти за добычей? Значит, охотники повывелись. Пойдёт, пойдёт она... Может, ей некуда возвращаться. Я назову её Атой... Я помню, как две наших женщины сгинули возле полей. Может, их поймали звери... зверолюди? Почему бы и нам не захватить одну из них? И судить обо всём - Великим водам. Всё равно когда-нибудь они заберут нас.
Руф слушал и от досады шипел сквозь зубы, как болотная змея.
А Дука уже схватил звериную девку под мышки и скомандовал: "Помогай".
Руф плюнул на проклятую землю и взялся за лодыжки пленённой. Припустил вперёд так, что друг еле поспевал за ним.
У болота девка попыталась несколько раз взбрыкнуть ногами, вцепиться ногтищами с чёрной каймой (какая погань!) в лицо Дуке. Но её держали крепко.
Руф остановился у одного из отхожих мест, куда дети озера выливали нечистоты и сваливали рыбьи потроха, сказал Дуке: "Сними с неё мех".
Дука послушался, и звериная девка осталась в короткой рубашке из тончайшего полотна, правда, в дырках и серых потёках. Её тело открылось рыбакам, как если бы было нагим. Топорщились острые груди, впавший живот говорил о голоде. Дука надел на неё свою безрукавку, девка сморщила нос, но благодарно взглянула на рыбака: вовсю хлестал утренний, с холодной водяной пылью, ветер с озера. Мех был утоплен в нечистотах.
Руф решил, что пленнице и вправду некуда идти, раз проявляет такую покорность. Он крепко зажал ей рот рукой. И рыбаки толкнули девку в озеро для омовения - не осквернять же во второй раз жилище Дуки? Вот тут-то и проявилась звериная сила жительницы лесов. Она билась так, что воды покрылись пеной - такую же несут волны во время бури, а Руф и Дука обрели несколько ран от ногтей и множество ушибов. В конце концов она наглоталась воды и захлебнулась, покорно закачалась на волнах вниз лицом. Дука вытащил девку на мостки, положил животом на колено и нажал хорошо известное всем рыбакам место на позвоночнике. Изо рта девки плеснула вода, и она задышала. Дука унёс её в свою хижину.
***
Руф подхватил лесную лихорадку, обычную хворь, которая поражала всех рыбаков, которые отправлялись в поганые места за лесом для ремонта своих жилищ. Тело покрылось волдырями с сукровицей, поднялся жар. Мать ничего не спросила, иглой из рыбьей кости проколола волдыри и смазала ранки жгучим соком. Но Руф не поднялся со своей лежанки, не занялся снастями и лодкой, даже не глянул на лук и стрелы, с которыми предстояло отправиться на поля - птицы потеряли страх и были готовы поживиться ри-зерном. В его голове крутились вопросы: откуда зверодевке известен язык рыбаков? Отчего столько презрения было в её слове - рыбоеды? Что происходит в хижине Дуки? А ещё Руф следил, как снуёт по дому хлопотливая улыбчивая Лу и жалел о том, что по малолетству её нельзя выдать замуж. Жила бы тогда в другом доме. Неизвестно сколько, но ведь жила бы! А мать ходила с покрасневшими глазами - она знала, что нельзя позвать старейшину, что сын и, скорее всего, Дука были в лесу и тем самым нарушили запрет на одиночные вылазки и накликали на себя беду. Она слыла неплохой целительницей, и отчего-то часто ощупывала подмышки сына. Среди круговерти домашней работы находила время, чтобы так же, как Руфа, осмотреть и непоседливую Лу. Обрадовалась, когда Руф встал и сказал: "Я к старейшине. Вернусь не скоро".
А Руф берегом подошёл к дому Дуки, поднялся на настил, хотел постучать в дверь. Но из хижины доносились странные звуки. Руф был девственником, который по бедности не может содержать жену, но природу звуков понимал. Ему вспомнилось ласковое, мерное колыхание теней на занавеске в своём домишке, чуть слышный скрип лежанки и шумное, но сдержанное дыхание отца и матери. Таким и представлялось ему соитие между мужчиной и женщиной - подобное спокойной нежности волн. А сейчас до него доносились стоны и вскрики, какой-то рык, хрип и тяжёлые удары, видимо, колченогой лежанки о пол. Руф гадливо отшатнулся и отправился к старейшине.
Почтенный радостно встретил его, хотя глаза под тяжёлыми сморщенными веками пытливо рассмотрели пятна от жгучего сока на непривычно бледном лице молодого рыбака.
- Здесь никого не бывает в обычное время, - сказал старейшина. - А ты зачастил. Благодарю. Рассказывай.
- Не дозволю. Сначала расскажи о том, что гложет тебя. - Голос старейшины стал строг и требователен.
- Огромные рыбы, которые дают нам жир и превосходное мясо, похожи на людей, - начал со своих прежних сомнений Руф. - Мне кажется, ими становятся те, кого забирает озеро во время прилива.
- Тебе кажется, - вновь с прежней сердечностью ответил старейшина. - Ты особенный, Руф. Твой разум цепляет части мира и ищет связи между ними, старается выявить закономерности. Это хорошо, но часто приводит к ложному пониманию. Если бы ты мог представить, через сколько ошибок нужно пройти, чтобы постичь истину. А потом ты скажешь себе: лучше бы я не знал... Неведение - счастье. Садись рядом со мной.
- Я хочу знать, - упрямо сказал Руф, присаживаясь. - Разве есть запрет на знание?
- Такого запрета нет, - сказал старейшина. Он долго смотрел на мирные воды озера, а потом продолжил:
- Когда-то давно, ещё до рождения моего прадеда, озеро поглотило громадину, которая прилетела с одной из звёзд. В ней были люди - такие, как мы. Многие вещи в домах рыбаков - от них. Ценное полотно, редчайший металл... Наша речь, умение выживать и порядок - тоже от них. Людям хотелось покинуть громадину и освоить новый мир. Возможно, кто-то приспособился к жизни в воде. Но большинство выбралось на берег и обосновалось там. Лишь немногие ушли в леса, прочь от благодатного озера, которое обогревает, кормит и защищает. Холодные горы с заснеженными лесами погубили их. Там может выжить только дикий зверь. Обитателям лесов нет доступа к жилищам детей озера - не пускают пограничные валуны, которые всякий видел. Но никто не может узнать, почему озеро берёт ежегодную дань с рыбаков взамен своей милости.
- Но ты знаешь, кому предстоит стать жертвой! - выпалил Руф.
- Я? - удивился старейшина. - Я всего лишь учу вас жить в мире и уважении к Великим водам. Всему, что не позволит прерваться роду детей озера. Лечу, помогаю... Ах да, камни... Ты уже спрашивал. Они - всего лишь традиция, начало которой положили первые рыбаки.
Руф нахмурился и погрузился в молчание. С ним творилось что-то неладное: перед глазами стояли взятые приливом, упорно плывущие назад, к родным хижинам, к людям, с которыми прожили вместе немало лет. И пронзённые острогами, запутавшиеся в неводе.
В реальность его вернул голос старейшины:
- А теперь расскажи, что ты делал в лесу. Один или с твоим соседом Дукой.
Руф потрогал лицо со струпьями и спросил:
- Лесная лихорадка - что-то вроде пограничных валунов, которые не допускают к нам диких зверей?
- Ты быстро и точно мыслишь, - улыбнулся старейшина и добавил: - Да, так проявляется запрет рыбакам бывать в лесу. Но необходимость вынуждает, и мы научились лечить лихорадку. Как ты оказался в лесу?
И Руф послушно рассказал всё.
Старейшина стал отчитывать молодого рыбака:
- Ты решил, что тебе не пережить будущий прилив и пустился во все тяжкие, нарушая правила с одной лишь целью - испытать, всегда ли они срабатывают? Дал волю чувствам, пробуя наши законы на прочность?
- Нет! - вскричал Руф, резко вскакивая на ноги. Глядя сверху на старика, он гневно заговорил:
- Я хотел помочь Дуке, потому что понимал его горе. Мы ведь всегда помогаем друг другу? Он ошибся, и я старался всё исправить. А зверодевка... то есть Ата, нуждалась в помощи. Она человек, она говорила на одном с нами языке! Она такой же потомок людей из громадины, упавшей в озеро! Ей удалось перейти границу - валуны пропустили её...
- Не горячись, - сказал почтенный, хотя сам был взволнован, тяжело дышал и хватался рукой за левую сторону груди. - Валуны пропустили, потому что вы несли её. Присядь. Давай посмотрим на всё с другой стороны. Вот груда камней. Что будет, если вытащить несколько камней из её основания? Представь последствия.
Руф впервые усомнился в мудрости старейшины, но подчинился странному повороту спора.
- Она развалится, только и всего, - раздражённо ответил он.
- Так же развалится вся жизнь детей озера, если нарушить традиции, - быстро подхватил старейшина. - Как примут Ату рыбаки и их женщины? Самое главное - как она примет их? У нас нет ссор и насилия, нет противоречий, которые могли бы разрушить мирную жизнь. Никто не покушается на чужую собственность, довольствуется плодами своих трудов. А если за Атой явятся другие лесные люди? Ты даже не знаешь такого слова - война. А мне знания достались от прадеда. В других мирах - тех, которые были на некоторых далёких звёздах, - война уничтожила всех людей. Поэтому на громадине, спящей столько приливов на дне озера, не было оружия. Всё, что было необходимо рыбакам, они изготовили сами.
У Руфа голова пошла кругом, так бывало, когда больному давали настойку дурь-порослей при переломах костей или тяжких ранах. И он прошептал:
- Что же делать?
- Для всех - ты и Дука больны, страдаете от рыбьего яда. Как стемнеет, я приду поговорить с ним и Атой. Ступай домой.
Руф шёл и почему-то думал не о друге и его новой невесте, а о том, что разваленную груду камней можно сложить заново. По-другому сложить. Удалось бы это сделать ему или Дуке? Он решил предупредить соседа о скором приходе старейшины. Вспомнил звуки за дверью хижины, и щёки запылали, будто он обварился горячей похлёбкой. Но всё же решил заглянуть.
Дверь жилиша Дуки поскрипывала на ветру. Возле клети стоял котёл из сплава двух металлов - жёлтого и серебристого - самая настоящая драгоценность. В нём можно быстро и вкусно готовить рыбу и ри-зерно. Другим рыбакам приходилось довольствоваться непрочными посудинами из глины, которая встречалась очень редко там, где росли кустарники и замшелые валуны хранили покой детей озера. На дне котла смердила моча. Руфа чуть не вывернуло от отвращения и негодования. Как мог рыбак допустить такое непотребство? Что помешало ему добежать до отхожих мест, устроенных на поганой земле? Зачем так оскорблять жилище и озеро? Руф осторожно заглянул в дом. Он был пуст.
Вот как! Зверодевка - Руф уже никогда не назовёт её красивым именем рыбацких женщин - сманила Дуку. Увела с собой в леса, где сын озера непременно погибнет от лихорадки. Дука выбрал свою судьбу. Пусть так и будет. Какое дело ему, Руфу, до отступника? Старейшина придёт сюда, всё увидит и поймёт. Примет ли он решение искать беглеца? Вряд ли - наступает время уборки ри-зерна, все будут трудиться даже ночью, в свете звёзд и благостных Великих вод. И Руф отправился домой, ощущая в сердце тяжесть и мерзость. Будто тащил котёл с нечистотами.
В его бедной, но уютной хижине мать готовила еду и ожидала сына-рыбака с присущим всем женщинам приветливым смирением. Руф отказался от похлёбки. Тогда мать осмотрела его и вдруг сказала:
- Сынок, у тебя припухлость под мышками. Такая же - у меня и Лу.
- Что это значит? - спросил Руф, хотя сначала хотел отмахнуться - он чувствовал себя прекрасно, если не считать поганого груза на сердце.
- Через год Великий прилив заберёт нас: тебя, меня и Лу, - всхлипнула мать.
Руф с раздражённым удивлением посмотрел на ту, которая подарила ему жизнь:
- Даже старейшина не знает, кто станет жертвой Великих вод, - сказал он. - Ты ошибаешься, женщина. Не суди о том, что недоступно тебе.
- Нет, - сквозь слёзы заговорила мать. - Я с детства лечу лёгкие хвори, с которыми люди стыдятся обратиться к старейшине. Осматривала Киллу, который вырастил меня, его семью. Других рыбаков, взятых озером. Сначала появляется опухоль под мышками, потом она вскрывается несколькими продольными ранами, похожими на порезы. Людей тянет искупаться в озере, даже не хочется покидать воду. И после прилива их больше не бывает среди нас. Такое горе...
Руфу вдруг ощутил нестерпимую потребность окунуться в благостные воды. Он задумчиво проговорил, вспоминая слово за словом речи старейшины:
- Наверное, всякое знание однобоко. Или вообще нет полного знания. Мама, когда прилив заберёт нас, прошу, плыви в глубь вод, не возвращайся, как бы этого тебе не хотелось. И Лу научи.
Мать недоумённо посмотрела на него. Руф добавил:
- Мы ещё поговорим об этом. А сейчас нужно готовиться к уборке ри-зерна.
Перед его глазами маячили тёмные глубины озера, громадина на его дне. Неизбежный Великий прилив впервые не показался ужасным. Более того, Руф жаждал встречи с ним.