И хорошо понимаю, что спрашивать стоящего передо мной недотепу не о чем. Что он может мне сказать? Таращит огромные круглые глаза - оранжевые, с глубокими черными зрачками. Не глаза - подсолнухи. Тощий, длинный, нескладный. Если б я сохранил желание давать им имена, этого я бы точно назвал - Подсолнух.
Я перевожу взгляд на Крауля. Тот с готовностью вытягивается, сверкая начищенным металлом. Я сдерживаю гнев, не даю ему вырваться наружу. Когда я в бешенстве, они впадают в ступор. Чуть-чуть иронии, не более.
- Он что, самый сообразительный?
Крауль простодушно рапортует:
- Вряд ли. Но он единственный, кто дал себя поймать.
До Подсолнуха что-то начинает доходить. Он озирается с нарастающим изумлением и восторгом. Аж начинает светиться. Вспыхивают, мигая, лампочки, и он становится похожим на новогоднюю елку. Ну, какой я ее помню, во всяком случае. От нетерпения он начинает гудеть. Он явно хочет что-то спросить, но не смеет.
Ну-ну. Если его ответы совершенно для меня бесполезны, возможно, его вопросы окажутся информативней. Я благосклонно киваю:
- Спрашивай!
Он нервно сглатывает. Интересно, когда они научились глотать?
- Ты самый главный бог?
Я морщусь.
- Не надо называть меня богом. Говори - мастер.
- Ты самый главный Мастер?
Надо же, догадался.
Пару секунд я разглядываю его наивное лицо, роняю короткое:
- Да.
И, отвернувшись, машу рукой Краулю:
- Отпусти.
Я смотрю в окно в синее безоблачное небо. Синее и прозрачное до рези в глазах. Я опускаю взгляд. Мне кажется, я что-то упустил. Что-то важное.
Подсолнух топает к воротам. Его встречают. Двое встают за ним, прикрывая спину. Третий идет впереди. Я подзываю Крауля, указываю на третьего.
- Приведи его.
- Кого?
- Не тупи. Того, кто идет впереди.
Я говорю тихо, но я зол. Я не идиот, я сумел поймать ускользнувшую от меня мысль.
Я не должен быть главным. Я должен быть единственным.
Третий, который шел первым, спокоен. Он меня не боится. Я подвожу его к терминалу. Сегодня утром патрульный дрон обнаружил в дальнем каньоне три неизвестных мне поселения.
- Объясни.
- Нам стало тесно.
Он не просто спокоен. Он уверен. И он явно не третий. Он - первый, один из первых.
И в нем много органики. Очень много. Однажды мне в голову пришла гениальная мысль совместить их с местной флорой. Если можно назвать флорой сиреневые колючки, произрастающие на сухой глинистой почве. Я искал дополнительный источник энергии. Все остальное они научились делать сами и, похоже, ушли далеко вперед.
Я вывожу на экран изображение красной кнопки.
- Ты знаешь, что это?
- Да. Смерть.
Он прав. Раньше это была их смерть. Стоило мне обесточить подстанции, и они бы встали, кто раньше, кто позже. Но я утратил контроль и все изменилось. Теперь они будут умирать долго и мучительно, страдать, болеть, молиться новым богам и погребать с плачем своих усопших.
Я возвращаю прежнюю картинку и долго смотрю, как пара детишек ковыряется в песочнице. Из каких недр моей памяти они откопали эту древнюю песочницу, огороженную четырехугольником скамеек?
- Ты убьёшь нас? - спрашивает Первый.
- Нет. Я не убиваю детей.
Я слышу, как за спиной облегченно вздыхает Крауль. Добрый, исполнительный малый. Променявший меня на соплеменников. Прозевавший возвращение дрона.
- На юге климат мягче, - говорю я. - Там влажно и много еды.
Когда-то я выбрал пустыню, потому что не хотел, чтобы лет через тридцать-сорок джунгли скрыли мой звездолет. Ведь я ждал спасателей. Но им спасатели не нужны.
Первый обдумывает информацию и кивает.
- Спасибо.
- Ты можешь идти, - разрешаю я. - И ты, Крауль, тоже.
Тюремщики мне не нужны. Даже добрые. Тем более, исполнительные.
У дверей Первый оборачивается.
- Скажи, зачем ты нас создал?
Я отвечаю вопросом на вопрос.
- Ты знаешь, что такое одиночество?
- Нет.
Я смеюсь. Хрипло. Надсадно. Весело.
Они уходят.
Я плачу, глядя в синее небо.
Я мог ждать. Ждать долго. У меня было все. Молодость. Здоровье. Упрямство. Но я боялся сойти с ума, свихнуться от невыносимой тишины. Мне нужно было лекарство. Лекарство от одиночества. И я его создал. Я же не идиот. И никогда им не был.