Аннотация: Однажды на таёжной полянке нанайская девушка повстречалась с тигром...
Ладо - так звучало её имя по-нанайски, но в свидетельстве о рождении значилось - Лада.
- Хымурицца не нада, Ла-ада! - горланил бухой дядька Гошка, сосед, завидев её, а она сердито проскальзывала мимо его калитки. Она ненавидела вонючую сивуху, сгубившую её отца. В Интернете она прочла, что народности Севера особо восприимчивы к алкоголю, у них не выработаны природой защитные механизмы.
Лада никогда в жизни не выпила ни глотка спиртного - даже пива, хотя её одноклассники набирались в хлам на дискотеках, а потом расползались по кустам - обжиматься и так далее.
Лада не то что берегла себя для кого-то, просто была брезглива.
Она ждала, когда закончатся ЕГЭ, отгремит выпускной, и можно будет уехать учиться в большой город. Во Владик, например.
Она собиралась подать документы на восточный факультет: Китай, Корея, Япония. Узкоглазая и миниатюрная, она и была похожа на японку или кореянку. Квота для народностей Севера помогла бы ей при поступлении. А мамка... будет реветь, конечно, оставшись одна, но что поделать.
Города Лада не боялась. Она и в тайге не боялась никого, всё умея: и рыбу острогой бить, и куниц из капканов доставать. Были у неё там любимые места, особенно одна полянка у крохотного озера под названием Копытце - как след от копыта Отца Оленей.
Но о принадлежности к своему народу, к нани, она никогда не задумывалась. Хотя абсурдно гордилась тем, что её род, Бельды, будто бы от тигров пошёл. Триста лет назад заблудилась одна красавица в тайге и пропала. Все её оплакали, а она через год вернулась с грудным сыном и рассказала, что её хозяин-Амба в своём логове держал и ласков с нею был. От того мальчишки и пошёл род Бельды. Очень правдоподобно с точки зрения биологии! Небось, от маньчжура какого-нибудь нагуляла девчонка своего пацана и побоялась признаться, вот и всё.
В сказке её, кстати, звали правильно - Ладо.
...Когда закончились ЕГЭ и были выданы аттестаты, Лада поступила туда, куда намеревалась - на бюджет, по квоте, и в конце августа настала пора ей уезжать.
За день до отъезда она отправилась в тайгу, хотя мать укоряла её: мол, лучше бы дома побыла напоследок. Но Ладе хотелось проститься и с тайгой - с Копытцем, с полянкой.
Однако, когда она вышла на знакомую полянку, там уже кто-то сидел.
Здоровенный парняга, старше Лады, наверное, лет на пять, черноволосый и смуглый, но не из нани, чужой. Поохотиться заявился или порыбачить?
Лада быстро подумала об этом, стоя в тени высокой лиственницы на краю поляны. Не было смысла привлекать внимание этого чужака, хоть она его и не боялась. Отцовский охотничий нож всегда был при ней, и она знала - тайга прикроет.
Но чужак вдруг сам обернулся, словно почуяв её, - поднялся стремительным движением, и Лада замерла, глянув в его глаза - золотистые и раскосые.
Парень прищурился и проговорил:
- Не бойся.
Голос у него оказался глубоким и низким. Певучим. "Не бо-ойся".
- Я в тайге никого не боюсь, - спокойно ответила Лада. И добавила, подумав: - Она моя.
Парень тихо засмеялся - необидно и весело.
- У, ты кака-ая, - протянул он, наклонив голову к плечу. Это была фразочка из какого-то Петросяна, как Ладе помнилось. - Ну, иди сюда, раз не боишься.
Подходить было глупо, но так же глупо было бы стоять или убегать. Пожав плечами, Лада шагнула сквозь высокую траву, в которой стрекотали кузнечики. Августовское солнце припекало вовсю. Она машинально провела рукой по непокрытой голове: волосы были горячими.
Золотистые глаза чужака не отпускали её. Она подошла к нему почти вплотную, запрокинув голову и чувствуя себя совсем маленькой рядом с ним. Куклёнком. Но это не задевало и не пугало её.
- Ты красивая, - произнёс парень, глядя на неё сверху вниз. Удивлённо так произнёс и серьёзно. Лада вдруг поняла, что он и в самом деле был удивлён не меньше неё.
Его пальцы зарылись ей в волосы, обрывая простенькую резиночку, удерживавшую их. Он удовлетворённо и хрипло выдохнул, словно рыкнул, и схватил Ладу за локти большими ладонями. Глаза его всё не отпускали её, темнея и расширяясь, и Лада без тени страха или протеста поняла, что сейчас произойдёт с нею на этой поляне рядом с озером-Копытцем.
И она вдруг отчаянно захотела, чтобы это случилось, - здесь, на этом месте, с этим чужаком, имени которого она даже не знала. Её немудрёные вещички - джинсы, майка, трусики - слетели с неё, и она даже не поняла, как.
Чужак не целовал её. Он просто уронил её лицом вниз в щекочущую, нагретую солнцем траву. Мял её голое тело, навалившись сзади, урча и длинно вздыхая в самое ухо. Лада отрывисто стонала, жадно подставляя грудь его шершавым ладоням, а плечи - такому же шершавому влажному языку. Она только пожалела, что не видит его золотых глаз, его лица, когда он, крепко ухватив её за шею, раздвинул ей бёдра свободной рукой и стал медленно, неумолимо погружаться в её тело, словно вспарывая его огромным острым ножом.
Она громко, изумлённо закричала, не понимая, как же это произошло: вот она стоит на четвереньках, уткнувшись лбом в траву и вскинув бёдра, на коже у неё багровеют отметины от укусов, а по ногам сползают капли тёплой крови... и ей совсем, совсем не стыдно, словно так и должно быть.
Она ещё раз пронзительно вскрикнула, передёрнувшись от тягучей сладкой судороги, и замерла, ощущая, как по бёдрам снова стекают струйки, но уже не крови. Хриплый рык оглушил её, огромная лапа безжалостно стиснула грудь, впиваясь в неё когтями. Она чувствовала голыми ягодицами мех лохматой шкуры.
Лада не смела обернуться. Она зажмурилась что было сил. Чужак лизал её затылок своим широким языком, спутывая волосы, прикусывал кожу на шее и блаженно урчал. Сердце её бешено колотилось в его когтях.
Он в последний раз лениво лизнул её между лопаток и поднялся, отпустив её.
Лада бессильно повалилась набок, поджав коленки и продолжая жмуриться. Она ощущала его взгляд ещё несколько мгновений, слышала его прерывистое жаркое дыхание.
А потом стало очень тихо. Даже кузнечики больше не стрекотали.
Он ушёл.
Лада разлепила веки и кое-как поднялась на колени, начав собирать свою раскиданную по траве, разорванную одежду. Нутро её всё ещё сжималось и горело, исцарапанная грудь пульсировала болью.
Солнце зажглось радугой в её мокрых ресницах.
Она положила обе ладони себе на живот, широко раскрытыми глазами вглядываясь в кусты, где в последний раз мелькнула полосатая шкура.