"Между ними, секунду назад было жарко...", - проблеял голос в динамике. Моронок посмотрел сквозь пальцы на режущий глаза свет лампы над креслом. Почти не трясутся, подумал он. "А теперь между ними лежат снега Килиманджаро-о-о-о", - голос не унимался. Вот, блин, чем бы заткнуть этот мерзкий хавальник? Моронок снова посмотрел на руку. Нет, совсем не трясутся. "Патроны в магазине, с глазами на...", - последнего слова он не расслышал. Патроны в магазине его полностью устраивали, автобус ехал вдоль наваленных вдоль дороги сугробов. А ведь и вправду, еще вчера было почти жарко, а где-то жарко все еще, думал Моронок, вспоминая один из первых дней сентября и одну из очень жарких стран. Автобус подпрыгнул на ледяной кочке и в сумке что-то звякнуло. Водка. Он совсем забыл про нее, а не следовало бы, достав бутылку, он отвернул жестяную пробку и двумя судорожными глотками втянул остатки. Голос не перестал блеять, но свет уже не резал глаза, и Моронок вновь обрел вселенское спокойствие. Ну, а хули, собственно, запретная зона, мало ли где чего водится. Он откинул свою большую голову-тыкву на спинку кресла и закрыл глаза. Над веками поплыли сине-белые полосы, гул движка совсем оттеснил блеющий голос, воткнув в уши вату своего "у--уууу-уууу-ууу".
--
Вы ТУТ выходите? - удивляясь собственному вопросу, спросил водитель.
--
Да, - Савел потянулся к большой сероватой дверной ручке старого Икаруса.
--
В первый раз такое, - автобус встал у обочины. - Назад будете ехать - дойдите до вон той деревеньки, - он указал на едва видневшиеся вдалеке огоньки, - а то вас здесь никто не возьмет, это точно.
--
Так голосовать будем, - сказал еще не до конца протрезвевший Моронок.
--
Голосуй - не голосуй, все равно... - водила многозначно замолчал.
Они вышли из прогретого салона и направились к только-только занимавшемуся зарею небу. У опушки леса Савел расчехлил ружье и громко, с треском переломил ствол.
--
Значит так, - сказал он, - это, - он достал из ружья оба патрона, - нам здесь не понадобится, все равно никакого боя на Них не хватит, подпустишь к себе ближе, чем на двадцать метров - хана.
Он слегка раскопал снег около осины, снял патронташ, вложил туда оба патрона и бросил его в ямку.
--
Увидишь или учуешь что - долго не стой, лучше сразу беги, Они медленно ходят, не догонят, так Их за собой целый день водить можно. Скидывай свои причиндалы сюда, на обратном пути заберем. Ружье оставь, для маскировки, вроде мы охотники.
Моронок повиновался, а как же, Савел нынче главный, он ведомый, он его в Мертвоград ведет. Пустые ружья перекинутые через плечо, ни дать ни взять настоящие охотники, к егерю идем, если кто спросит. Савел осветил фонарем прибитую к стволу сосны табличку с надписью "Дорога к егерю" и вопросительно дернул головой. Понял? Моронок кинул.
--
Через колючку за жэ дэ мостом переберемся, я там пролом знаю, - сказал опытный Савел, и они пошли.
Рассвет еще не перевалил через верхушки и в лесу было совсем темно. В глазах плясали белые точки, не видно ни зги, но дорога сама подсказывала путь: рант теплого ботинка упирался в поворотах в спрессованный снег и Моронок послушно следовал вдоль бровки. Проводник шел впереди, не видать, только густое, слегка похрипывающее дыхание слышно. Они шли и шли. Снег скрипел и скрипел под ногами. Дорога сама вела: то прямо, то начиная петлять. Из-за темени и монотонной ходьбы Моронок вновь стал засыпать, прямо на ходу, даже сон увидел, будто он - сильная птица, медленно летящая в небе, а внизу - точки деревьев вдоль синей, как вена на тыльной стороне руки, прожилки реки.
--
Я тебе еще раз говорю, - откуда-то из темноты вдруг пробился голос Савела, - подпускать Их к себе нельзя, я всегда здесь один ходил, потому что говорили, прикинуться Они могут кем и чем угодно, но тут вот особый случай.
Моронок еще сомневался по поводу тридцати трех тысяч, отданных за проводника, которым судьба послала Савела, думал все, не много ль, за проход, не переложил ли, но тут понял - этот проведет. А как иначе? Хороший проводник - хороших денег стоит. Это ежели делать совсем нечего - так можно и просто по морозцу по зимней дорожке прогуляться, а сталкерство - своего рода спорт, серьезных затрат требует. Ботинок опять уперся в бровку. Еще поворот, далеко ль ли?
--
А как Они выглядят-то? - спросил он, направляя шаг вправо.
--
Никак, я ж тебе сказал, все, что угодно, все, что видишь, все - это Они.
--
А как ты Их узнаешь?
Савел остановился, чиркнул колесиком зажигалки, в темноте повисла красная точка.
--
А хрен знает, мне кажется, что по запаху, но на самом деле, знаешь выражение "жопой чую"? Так вот именно ей и узнаю, припирает, понимаешь, увижу - и сразу ледяной озноб берет, никакая одежда, даже как у тебя не спасает, и сразу срать хочется, хоть тут же штаны снимай, иначе объяснить не могу, понимай, как хочешь.
Моронок втянул шею в свою непродуваемую "Аляску" и подумал, что ни за что на свете не согласился бы расстегнуть молнию, а уж голой жопой на мороз... это, извините, без нас.
Сквозь пролом в наспех натянутой на деревянные столбы колючей проволоке они вышли к бетонному руслу канала. Солнце едва-едва показалось над горизонтом, озарило небо красным, каким-то жутким, неземным светом, осветило тумбы ограждения и чугунные столбы с пятиконечными звездами на шпилях. Освещение не работало, да и откуда, людей здесь быть не должно, а Им оно нахрен не нужно.
--
Вон там, видишь, переход, что-то вроде дамбы, раньше, когда станцию останавливали, здесь русло перегораживали, а за ним парк старый, давно заброшен, расчищать-то некому, - Савел странно заржал.
Моронок посмотрел на покосившийся фонарь у входа на дамбу и подумал, что это место надо пройти как можно быстрее, самым быстрым шагом, почти пробежать, а дальше, дальше - будет, как будет, остатки водки еще поднимали в его башке волны бесшабашности.
Они шли по низкой, почти вровень с водой, бетонной дорожке, уводящей на другой берег, где Моронка ждало то, что ему так не хватало в жизни и то, к чему он всячески стремился, не считаясь с затратами - опасное, и поэтому такое манящее и притягательное, приключение. Небо заливало красным. По обеим сторонам дамбы вспучивались оспенными нарывами водовороты тяжелой, густой, как расплавленный свинец воды.
--
А отчего вода здесь так странно крутится, как фонтаны из глубины на поверхность бьют, течение сильное или родники? - спросил он.
--
Родников здесь нет и быть не может - дно бетонное. Оттуда Они и берутся, - ответил Савел сквозь сдавленный смешок.
--
Выпрыгивают что ли?
--
Нет, вообще, ни фига ты еще не понял, - он потрепал Моронка за затылок. - Оттуда Они выходят, ну, вроде, как мы рождаемся, а Они - оттуда, - он указал рукой на водоворот.
Моронок сделал вид, что якобы понял, кивнул и пошел следом. Странный какой-то, а что взять-то, сюда уж лет пятнадцать наверное никто, кроме него не ходил. Свет стал чуть ярче, появились первые тени, сизые, прилипчивые, они уходили в сторону, теряясь в мерзлом свинце воды. Вот и край, впереди старый парк, зона, Мертвоград.
--
А ты знаешь, я вот, например, не вижу разницы, - вдруг продолжил не в меру разговорившийся Савел.
--
Разницы между чем и чем?
--
Вообще никакой, ты, я, мир, вот это полено, - он пнул ногой лежавший у дороги чурбан, - не вижу, нет ее.
--
Так и не надо, - промямлил Моронок, пытаясь расстегнуть слипшуюся на морозе молнию.
--
Нет ее вообще, - Савел с размаха залепил кулаком в ствол дерева, - ничего нет, ни тебя, ни меня, нихуя! - он оглушительно перднул. - Только свет есть, свет - это одно, что есть на свете. Свет на свете. Свет на свете. СВЕТ НА СВЕТЕ, ТЫ ПОНЯЛ???
Солнце стыдливо высунуло кусок диска из-за верхушек деревьев, отбросив на его лицо кровяный отблеск.
--
Да-да, нет, ничего нет, - эхом пердежа отозвался Моронок.
Молния не поддавалась, Моронок отчаянно рванул ткань, крепкий шов "Аляски" треснул и в ладонь выкатился оставленный на всякий случай, "резервный" патрон.
--
А это что? - вполне невинно спросило некогда бывшее Савелом Существо.
--
А это просто так, - ответило Существо, еще недавно бывшее Моронком, заправляя патрон в ствол. - В Мертвограде свои законы, и знать их может только один.
Пуля типа "Жакан" разметала осколки черепа вперемешку с костями по свежему, белому снегу. Он восхитился проделанной работой - узор вышел просто великолепный, с тонкими прожилками еще текущей, не спекшейся крови.
--
Ну что, теперь не припирает, очко не давит, срать расхотелось? - искренне спросил Он у обезглавленного, постепенно остывающего, а посему уже не могущего быть таким же многозначительным, как прежде трупа.
Ответа не последовало, как и ожидалось, не полагается у нас без головы разговаривать. А потом Он долго плясал меж деревами, выворачивая свое новое Нутро под наконец-то воссиявшее ярким, всепрощающим светом Светило, прислушивался к шелесту летавших между ветками душ, прикладывался к стволам сухими губами и что-то шептал. А от тела шел легкий дымок, и пар уходил во вселенскую атмосферу, дрожа тонкой, теряющейся из вида струйкой.