Они лежали на широком, в половину комнаты, разложенном диване, на мягком, покрытом большими расписными красными и желтыми цветами пледе. В окно падал еле заметный, ничего не освещающий и дававший лишь понятие о наступающем на землю восходе солнца тусклый свет.
Черт комнаты было не разглядеть, но она представляла собой жалкое зрелище: потолок весь в трещинах известки, местами она даже отпала или висела лепестками в полу оборванном состоянии; обои где-то вспученными мешками болтались на стене, а в других местах, уже сорвавшись, валялись по полу. Выщербленный дощатый пол весь усыпан самым разным домашним мусором и по нему ходили в обуви. Скудная мебель расставлена в беспорядке, стулья то стояли, то валялись где попало, стол одним краем был поставлен криво к окну, а шкаф зачем-то косо отодвинут от стены - за него можно было зайти и использовать как раздевалку. Внутри и сверху шкафа, на всех стульях и столе была навалена всех цветов и стилей одежда и разные вещи, женский макияж и детские игрушки. Посреди комнаты, равноудалено от всех стен находился всегда разложенный большой диван. Когда-то на нем расслабленно засыпали после трудного рабочего дня, навзрыд ревели в подушки в моменты любовных разочарований, а иногда тихо сидели, глядя в пустоту стены, и слеза за слезой медленно, будто нехотя, скатывалась по худой щеке.
Они лежали на диване совсем не двигаясь, будто переплетясь в единое целое, и непрерывно, ничего не говоря, смотрели друг на друга. Со стороны могло даже показаться, что они спят. Расслабленно растворенные друг в друге прикосновением, они ждали полного рассвета, когда ему будет пора уходить, и когда она навсегда уедет.
Он уже несколько месяцев ходил по разным конторам и, заполняя стопы тестов и раздавая на все стороны резюме, искал работу. Но то не везло с местами или начальниками, то работа была такой, что он лучше бы уехать в деревню огородничать. Но теперь, кажется, он нашел что надо - анкету заполнил еще в агентстве, тестирование прошел успешно и теперь появился на последнем собеседовании, получать окончательное одобрение. Да, не всех и не просто так сейчас берут в менеджеры, всем надо подешевле купить, побольше и подороже продать, и при этом клиентов не потерять, а приобрести... Суета и скукота полные, но многое от коллектива и от начальства как всегда зависит, а главное, от предмета работы.
В этом рекламном агентстве, как ему рассказали, не только роликами на каналах и временем на частотах торговали, но и передачи организовывали, и клиентов по заказу стравливали, сами чем только ни приторговывая. Так что, говорил он себе, это разнообразная, не такая монотонная и многоплановая работа, будем надеяться в хорошем коллективе. Начальник оказался высоким мужчиной, лет пятидесяти, очевидно вполне самодостаточным, хорошо образованным, и, как говориться, на своем месте. Директор принял его хорошо, внимательно и учтиво поговорил с ним. Казалось, собеседование прошло успешно, и здесь было на что надеется.
Его для знакомства провели по офису, показали работу дизайнеров и проектировщиков, на компьютерах строящих модели будущих рекламных роликов, представили старшему менеджеру и вкратце перечислили некоторые тонкие моменты конкретных заданий. Ему здесь нравилось: ухоженный офис, оперативные сотрудники, знающие и понимающие свою работу, за что и получали свои деньги. Должен он был пройти еще собеседование в головном офисе с верховным руководством, но так хорошо в первые минуты с начальником сектора поладили, что тот обещал поручиться за него на этажах повыше. А чтобы не терять времени зря, пусть он завтра же приходит на стажировку, его познакомят с увольняющимся менеджером, на место которого он встанет, кто его и будет учить, и чью долю рынка ему передадут.
Будущий наставник оказался симпатичной девушкой, очень активной в работе и общении, смелой, азартно-интуитивной, с ярким характером. В общем, из тех, кем мужчины восхищаются, кто всегда чувствует себя со всеми наравне, шутливо ругается в компаниях, может легко зазвать на пиво в гости, с кем можно запросто ходить на матчи игрового сезона, но с которой любой роман быстро распадается: кажется проявлением слабости говорить ей красочные комплименты и признаваться в любви, потому как подходит она больше на роль друга, чем подруги; или из тех, кто очень хочет такой казаться. Легко общаясь в компаниях, от нее всегда ждали чего-то необычного, странного и резкого, что могла сделать только она и как никто больше. Того же всегда, но уже с опаской, от нее ожидали, наконец-то оставшись наедине, когда в парнях должно было проявляться все больше от мужчин, а девушка обретала более женственные черты, открывая в себе нежность материнской души и чистое лицо любви. Она, наверное, и была такой, но в ней этого никто не видел, обращая внимание лишь на привычно мальчишескую маску общения.
С самого начала ему с ней было очень легко в работе, но не как остальным, и эта легкая свобода в общении с первых минут сильно их привлекала, делая удивительно близкими и чуть ли не родными, потому как, только они начали общаться, сразу обнаружили друг в друге множество схожих черт, единый взгляд на вещи, желание развиваться в личности, и большую чувствительность к некоему духовному, что совсем не мешало их заработку, не соприкасаясь с ним, но всегда стоя чуть выше этой работы.
Им сразу стало очень интересно вместе, появилась масса тем для разговоров и шутливых споров, так что удивительно быстро они стали понимать друг друга почти без слов, улавливая малейшие взаимные движения глаз и изменения черт лица. Через несколько дней, когда он также легко многому научился у нее, провел для тренировки несколько мелких сделок с клиентами, к удовольствию начальства плотно войдя в новую роль знакомой профессии, он как-то вдруг понял, удивляясь, как не видел этого еще раньше, что им может быть очень хорошо вдвоем. Тогда он стал думать, как сделать шаг за черту приятельской дружбы. А сделать его было не так просто.
Что он мог сказать себе о ней? Не отличаясь чарующей с первого взгляда красотой, она была более чем симпатична, и за счет дополнения к внешности внутренней энергии, со стороны смотрелась весьма эффектно. Несмотря ни на что, недостатка в парнях никогда не испытывала, и хотя толком ни с кем не встречалась, каждый раз после работы у входа в офис ее ждал автомобиль, и все в их отделе знали о каком-то "худом и волосатом" администраторе одного крупного банка, который в ней души не чаял и вот уже не первый год предлагал ей не только сердце, но и руку, что считалось редкостью, но она с непонятным для подружек упорством не соглашаясь, в то же время держала его на "коротком поводке", была за эту преданность благодарна и, говорили, будто жалела его.
Эта история считалась в компании довольно трогательной, кто-то в ней чему-то даже завидовал, но оказалось, что при разговоре с намеками на какое-то подобие влюбленности и взаимном притяжении, большой проблемой этот парень для нее не был. Трудность была в другом: многие из ребят в офисе их сближению совсем не обрадовались, и стоило ожидать неприятностей, а главное - через несколько дней она уходила из компании, уезжала в другой город, и было даже как-то жаль эту завязавшуюся дружбу, хотя и в этом у них будущего не было. Вот это-то большей частью в первые дни после пробуждения совсем не дружественных чувств притяжения останавливало его, и, наверное, так ничего бы не произошло и они остались бы хорошими друзьями, если б человеческие чувства не имели свойств развиваться.
Они находились рядом весь рабочий день, любой вопрос становился их общей задачей, и за решение каждой трудности им приходилось браться вдвоем. Через неделю пребывания на новом месте он уже почти не представлял свою повседневность без нее, ждал ее взгляда, угадывал настроение и словом опережал ею высказанную мысль. Она тоже не могла не видеть их будто само по себе стремительное сближение, но если он сразу начинал переживать по этому поводу, то она относилась к такой перемене с каким-то искренним весельем и легкой радостью. От этого казалось, что внутри нее не все безразлично к нему, ее тоже влечет, и просто глупо было бы двум людям, широко смотрящим друг на друга, при встрече пройти мимо и не обернуться.
Тут как раз случился небольшой вечер по поводу дня рождения того самого старшего менеджера, на который не прийти он посчитал дерзостью, стоящего повода отказаться не было, да и хотелось лучше узнать людей, что его теперь окружали, и кем предстояло работать в одной команде. А на вечере, как только произнесли несколько бравых тостов за здравие и вдоволь наелись, напились и поставили музыку, она схватила его за руку и потащила танцевать. Когда посреди темного зала она оказалась так близко, он вдруг узнал, как сильно способно биться его сердце, как быстро может пересыхать в горле, движения сковываться и становиться страшно неуклюжими. Он осознал, что первый раз прикоснулся к ней, получив согревающее удовольствие от тепла ее стана и нежности рук. Первый раз наедине, не зная, что сказать, он, сильнее прижавшись к ней, в полном молчании протанцевал несколько песен, пока не включили что-то быстрое, и потом не мог заставить себя отойти от нее весь вечер. Разгорячившись, как в одурманенном сне, он выпивал больше обычного, непривычно разговорился, на право и на лево кидал охапки шуток, и скоро сделался в большой компании новых знакомых полностью своим. А она, как и всякая чувствительная девушка, на первом же танце увидела в нем перемену, и если, пока танцевали, ее это больше смущало, то позже, когда он явно повеселел, сделавшись интересным собеседником и даже ловким угодником, доставляло удовольствие и привлекло к нему.
Вечер на редкость удался, все были, что называется, в духе, больше обычного плясали, много шутили и пили как никогда. Расходились далеко за полночь. Кто-то кого-то подвозил, кто-то за кем-то приезжал, кому-то было недалеко до дома. По совпадению "администратор" за ней приехать не смог, и первый раз он провожал ее. Пока ехали, все больше молча переглядывались и остановили машину пораньше, чтобы прогуляться. Потом безудержно и взахлеб болтая обо всем, обнявшись, гуляли по плохо освещенным улицам. Это странно, но он будто уже знал, что она не оставит его у подъезда, и он ничуть не смутился, когда услышал предложение зайти к ней погреться и выпить кофе.
Она жила всегда одна - так ей было удобнее. Съемная квартира оказалась в состоянии ужасного беспорядка, здесь что могло - все валялось, стояло как-то криво и грозило вот-вот упасть, рассыпаться или разбиться. Единственное, что здесь было устойчиво - широко разложенный диван, почему-то посреди комнаты. Она не попыталась извиниться за бардак, и совершенно вольно, тенью двигаясь в тусклом свете, на глазах у него, переодевалась в домашнее.
Кофе был горький и терпкий. Разговоры текли медленные и глубокие. Рассказывали что-то о себе, и дополняли где-то услышанными примерами. Всем существом своим он ясно осознавал как идеально, по духу, они подходят друг другу при всем их внешнем различии. Казалось, тоже чувствовала и она, не оттолкнув его, а лишь немного смутившись, когда он, задумчиво, но очень просто и естественно взял ее руку и провел пальцами по притягивающей коже руки до локтя и обратно к ладони. Тогда они замолчали.
Потом, полулежа, они сидели на диване рядом друг с другом и медленно пили вино. Он не целовал ее, а она не отторгала его. Он легко обнимал ее и молча смотрел ей в глаза. В этом не было любви, а только желание стать ближе, прикасаться, ощущать, каждой клеткой тела осязать друг друга, чувствуя даже не тепло ее тела, а представляя ее частью своего тепла. Иногда они о чем-то незначительном говорили, снова пили вино и молча, будто все зная и все понимая, улыбались.
Так прошла еще пара часов, им обоим завтра надо было на работу, где они снова окажутся рядом, и только мысль о скорой встрече позволила ему отпустить ее, еще раз нежно поцеловав кожу ее божественно красивой шеи, и уйти.
Эти несколько часов с ней изменили его мироощущение, в котором он не видел себя без ее тепла и нежности, каждую минуту страдал от нехватки ее рядом, непрерывно уверяя себя, что так быть не может, не должно, она всего лишь коллега по работе и скоро уедет, а он останется, и они больше никогда не увидятся. Но много легче было подумать об этом и что-то сказать себе, чем пройти мимо, дружески кивнув, и не обнять сзади, и не поцеловать в висок, когда, чуть не опоздав, он растрепанный прибежал утром на работу.
Все остальные были такие же не выспавшиеся, и ни кто не заметил в них никаких перемен. А перемены эти если не бросались в глаза со стороны, в то утро были очень глубоки в нем, скоро преобразившись во что-то новое.
Первый раз в жизни этой ночью он воспринимал мир вокруг и реагировал на его окружавшее прикосновением. Он не разбирал предметов в темноте, ничего не слышал в застывшей ночи, не внимал никаких резких запахов, которые могли бы дать ему новые знания, пищу для размышления и заставить сердце биться быстрее. Зато осязанием пальцев рук, губ, прикосновением щеки, он если не воспринимал буквально утонувшие в бездонно черной комнате ее прелестные черты, но всем сознанием ощущал то самое, что занимало и составляло его желание, в котором он растворялся. Касаясь ее, он чувствовал ласковое тепло кожи, правильные изгибы тела, извилистую гладь спины, угадывал ритм ее дыхания, улавливал малейшие движения. Так он понимал ее настроение, предвосхищал ее желания. Одним только прикосновением он реагировал на перемены в ней, секундное напряжение мышц, череду беглых мурашек по коже, жаркое влечение губ и расслабленное повиновение ладони. Она раскрывалась ему через осязание ее существа и тем ближе становилась. Прикосновение к ней будило в нем новые желания и приносило в душу капли счастья.
Удивительным было то, что раньше ни с одной женщиной он не испытывал подобного переворота мироощущения, как ни одна не дарила ему такого наслаждения одним лишь легким, будто воздушным, прикосновением. Но это не казалось и чудом. Он видел это как-то, о чем нельзя сказать, чем и как именно одному человеку больше чем кто-то нравиться другой. Их суть совпала на струнах чувств, и тем была заметна их настоящая схожесть, несмотря, что с виду и по характеру эти люди были как разные магнитные полюса. Потому и было подобное только с ней, и никогда раньше он не придавал простому прикосновению схожего значения.
Сидя в офисе за компьютером, он смотрел на нее все больше удивляясь, как эта угловатая, хрупкая девушка так потрясла его за одну ночь. Он вспомнил тот раз, когда такое же прикосновение и тоже к женщине вызвало у него совсем другие ощущения - холодное отвращение и будоражащую разочарованность в отношениях с женщинами. Он тогда еще учился и по какому-то поводу они с друзьями, для смелости крепко выпив и набрав долгов, купили время у проституток. Прошло все по задуманному, но на следующее утро он просто поражался той неживой чувствительности и полному отсутствию каких-либо эмоций, когда он дотронулся до чужого продажного тела. А она ведь тоже была еще молодой женщиной, не красавицей, конечно, но и никакой уродливости в ней не было. Когда он касался ее, было впечатление, что он дотронулся до какого-то предмета, взялся за холодный пластик, за искусственную резину. Ни капли вожделения не блеснуло в нем, и была только чуждая, грязная похоть. А разница была несопоставима, просто сравнивать их было отвратительно, как сравнивать грязь проселочной дороги после дождя и голубизну прояснившегося между тучами неба.
Таким ощущением она овладевала его сознанием, и в тот день он не то что ничего делать не мог, не хотел и думать о делах, весь день косым взглядом просмотрев в ее сторону, и получив под конец дня свой первый выговор от начальства за безделье.
Вечером костлявый "администратор" снова приехал за ней. Но уже через три часа он стоял у ее дверей, зная ее самоуверенность и вызывающую самостоятельность. А когда он потупился на заданный дрогнувшим голосом вопрос: "Зачем ты пришел?", она упрямо продолжила: "мне ведь работать осталось всего ничего, завтра проводы, и все - я уезжаю, ты ведь знаешь. Какой смысл? Зачем? Не понимаю. Я ведь вижу - ты себя потом мучить будешь. А получиться здесь ничего не может. Все уже решено...". Тогда он подошел, поправил у нее на лбу челку и дружески поцеловал в губы: "но это будет еще завтра...". Она закрыла за ним дверь и пошла на кухню, ставить вариться кофе.
Он был счастлив в своем желании быть с ней, видеть ее, слышать ее сильный, звонкий голос, а главное - ощущать ее близость. Но это не было ни любовью, ни даже влюбленностью. Может, это было просто желанием, может быть, скрытым восторгом бурлящих чувств. Близость с ней необъяснимо не стала необходимостью, хватало волны ее присутствия, уверенности в том, что он не один и она - рядом. Это рождало внутри большую глубинную радость. Он вдруг увидел себя не одиноким, к чему так привык и с чем даже в последнее время начал смиряться.
Он не требовал от нее ничего "вечного" и "незаменимо-единственного". А она дарила тепло своих рук, бархатистое ощущение ласковой кожи, шелк душистых волос, податливость гибкого тела. Он медленно, по одному, считал позвонки на ее тонкой шее, держал в руках узкие угловатые плечи. Раскрытой ладони ему было достаточно, чтобы охватить ширину ее талии, и от этого она казалась еще больше ему принадлежащей, и в этом будто владеющим чужим телом господстве он ощутил единый смысл своего существования сейчас.
Она смотрела на него своими большими, чуть блестящими в полутьме глазами, в которых он ничего не понимал, даже не пытаясь разглядеть край ее души, улыбалась ему, не сопротивляясь, сама определяя дистанцию между ними и давая ощутить грани дозволенного. Он игриво владел ею и, казалось, мог делать с ней что угодно, но дойдя до этой черты, не насиловал ее осторожность и самолюбие, и всегда останавливался, по одному движению видя грань и уважая ее негаснущее сознание. Так они провели всю ночь, и ушел он только когда над городом занялись первые светлые полосы наступающего рассвета.
Следующий день был последним ее выходом на работу и моментом официального вступления его в новую должность. С утра, перед итоговым собеседованием по профессиональной подготовке он разом выпил две чашки кофе с дешевым коньяком. Но все равно было тяжело, глаза слипались, ведь он толком не спал уже третьи сутки. На комиссии она сидела рядом и с виду переживала за своего стажера, время от времени погружаясь в сладостную дремоту. К счастью все прошло благополучно, никто новичка сильно не дергал - притрется, говорили - на собеседовании надо было лишь, где надо, утвердительно сказать "да" и подписать нужные бумаги.
Немного выспался он часом позже, когда поехал на свое первое задание на другой конец города и долго стоял в автозаторах. Вернулся в офис к обеду. Перерыв прошел на сухомятке с чаем, вместе, весело шутя над ее отъездом и дальнейшим "плаванием". Весь остаток дня коллеги, проработавшие с ней не один год, старались как-то по-особому попрощаться. Кто-то подходил и выкрикивал на весь офис какую-нибудь залихватскую шутку, веселя ребят; кто-то без слов дарил от себя на память мелкие сувениры; другие по очереди зазывали ее в комнату для курения, чтобы последний раз посплетничать о начальстве, или сказать что-то по-настоящему от себя, может быть самое главное из всего, что было сказано за время совместной работы.
Он сидел в стороне от нее, бесправный по своей "новизне" на прощальное слово, еще всем и ей чужой, но при этом, казалось, понимавший и ощущавший ее лучше любого из "старых" сослуживцев. Сила ощущения ее присутствия за эту ночь кратно усилилась, и он на расстоянии, только лишь глядя на нее, слыша ее голос или изредка улавливая аромат ее духов, тонко чувствовал на кончиках пальцев прикосновение к ее блаженному телу, по спине пробегала сладкая дрожь, сердце билось чаще и гулко стучало в висках. Это внешнее воздействие ее существа, простого присутствия рядом, поднимало такую мощнейшую волну чувств внутренних, что выражалось это в не меньшем, чем ночью, душевном возбуждении к ней, хоть она сейчас сидела вдалеке и, отвлеченно шутя, как всегда с незаметной легкостью флиртовала с приятелями.
Он как-то совсем не задумывался, что это их последний день вместе, билет на завтрашний поезд уже куплен, вещи первой необходимости почти собраны, но чем ближе становился вечер, тем реже они обменивались взглядами и старались замечать друг друга.
После работы должна была быть прощальная с ней и ознакомительная с ним вечеринка. Чтоб легче было, решили скинуться на застолье вместе и также вместе все организовать. Для этого за час до окончания работы они пошли в соседнее кафе все заказать. Они шли рядом что-то обсуждая на виду у всего офиса, но никто, даже самая страшная сплетница из отдела по дизайну, не подумала бы, что это нечто больше чем простое обсуждение расходования времени и средств двух еле знакомых людей. Но он был уже на волне радости: они вместе шли рядом, разговаривали, и он мог запросто, не отрываясь смотреть на нее и пару раз, будто невзначай, коснуться ее.
- Ну, чтоб у тебя все как хочешь было, - поднимая бокалы за удачу провозглашался очередной тост, когда весь отдел устроил порядочную гулянку в кафе, привлекая внимание остальных посетителей.
- И чтоб тебе за это ничего не было, - уже опьянено притихшим голосом добавил ее старый приятель, старший менеджер Андрей. Все разразились неудержимым и заразительным смехом. Задорно разгораясь, понуро погасая и вдруг снова, из неоткуда, воспламеняясь от одной улыбки еще сильнее, вечеринка прошла на "ура". Нескончаемо сыпались шутки, кто-то всегда находил нужное слово, разряжая натужную обстановку офиса. Без конца поднимались бокалы и произносились тосты. Пили за ее здоровье и удачу, поздравляя с повышением, и желая "всего и самого" на новом месте. Она притворно и с плохо скрытым сожалением желала всего того же остальным, льстиво обещала наведываться, чему никто не верил, и в тайне, немного завидуя, шептали: мол, правильно сделала, что ушла, и нечего здесь задерживаться: начальник уже не тот, и в отделе все не те, и набрали незнамо кого... При этом скрытно косили взглядом в его сторону, и неприметно морщились. Она всему этому много и заразительно смеялась, и снова и снова просила всем налить еще. А он, редко с кем перекидываясь пустыми фразами, стоял напротив и смотрел на нее, иногда чуть прищурившись и время от времени пополняя бокал.
С защемленным сердцем и сдавленным дыханием он думал, что не знает как будет без нее, без жизненно нужного ощущения ее рядом, без возможности дотронуться до нее, пробуждая чувства и обретая смысл и цель, что делало мир вокруг полным и насыщенным. Становилось просто намного лучше. Он больше видел и хотел больше понимать. Ощущение ее рядом придавало силы идти дальше, что-то делать, и он видел, как многого это стоит. Но в то же время он не мог не заметить, как непохожи они были, что жили такой разной жизнью, а толстые стены обстоятельств были так непреклонны, что даже какие-либо попытки что-то преодолеть, на что-то решиться и рискнуть, создать между ними что-то пусть настоящее, но сразу теряющее всякий приличный смысл, заведомо становились безуспешными и обещали в будущем еще большие хлопоты, переживания и уверенно не счастливое окончание. И его, и ее жизни в отдельности сразу начинали обретать стабильную спокойность, понимание цели и пути впереди, и повернись они сейчас лицом друг к другу, возьмись за руки и рискни пойти к неведомому вместе - и все бы их задумки рухнули, и надо было бы все начинать заново и все менять, выбирая себе другую жизнь. И, может, их союз всего этого стоил, но тогда нужны были большие силы, которых как раз не хватало. Может быть, по неопытной молодости, может, и по желанию. Вокруг было так мало решительных пар, кто бы все поставили на кон своего семейного счастья и находили в себе смелость менять направление собственных судеб. Было это только в случаях чуда: настоящего прихода любви к людям. А этого у них-то и не было, и это ясно осознавали и он, и она, и такая слабость даже казалась естественной. Было только большое желание быть рядом, чувствовать друг друга. А любви не было.
Да, наверное, и не надо, сказал он себе тогда, и видел, что она, не говоря про это ни слова, также думала и была уверена в своей правоте. Просто так все сложилось, а теперь должно закончиться - смысла в продолжении не было. Подобный итог ими угадывался, и все, кажется, были согласны, а потому успокаивались.
Все от живота напились и наелись, до хрипоты напелись и нашутились, насмеялись и, перебивая друг друга, наговорились: пора было, прощально обнимаясь и целуясь, расходиться, шептать, чуть замешкавшись, недосказанное или даже неприлично лишнее, но требуемое душой - она уезжала навсегда, и терять было нечего. Это понимал и он, оставшись под видом улаживания финансовых дел с принесенным счетом, и молил бога, чтобы и она ни с кем вдруг не ушла. Розовея от спиртного и становясь свободнее в движениях, она наоборот, все больше пристально смотрела в его скромную сторону, никому игриво в прощальных объятиях не отказывала, а потом, когда почти все разошлись, долго объяснялась по телефону, что приезжать за ней не надо, что окончиться все когда - не знает, и что ее обязательно подвезут и беспокоиться не о чем.
Стрелки на часах перевалили за полночь, когда после шести часов непрерывной вечеринки они остались одни. Выйдя из кафе в холод темной ночи, по молчаливому согласию, будто сговорившись, поехали к ней. Оба были порядком пьяны, делали все молча и сообща. Знание, что эта ночь - их последние часы вместе, отягощало, и он поблагодарил себя за то, что выпил лишнее и так часто подливал ей - все это безумие сейчас объяснялось легче; при взгляде на часы в них не рождались ненужные суета и отчаяние, и к ходу времени, которое разлучало их, оба относились чуть расслабленно, будто с пониманием и уверенностью своей правоты, но и с сознанием того, что не могут они этой ночью друг без друга, и мало что так сейчас нужно, как не ощущение, что он и она - рядом. В этом был большой баланс сил, хода времени и чувств; все как никогда казалось явным и уверенно определенным. Что бы ни происходило - все было правильным и будто заранее продуманным, без лишних слов и сомнений.
Так, скоро, они и очутились в ее маленькой заброшенной квартирке, хозяином которой был хаос, выказывающий желание формы жизни, но никак не наглядную ее суть.
С мороза и от спиртного немного раскрасневшись, они разделись, взаимно улыбаясь друг другу, и она поставила вариться кофе. Сидя в мизерной, облезлой кухне, с большой кружкой в руках она снова чистым прямым взглядом посмотрела на него, а он взял ее руку и подумал, что, наверное, никогда не забудет этих смелых и так его волнующих глаз.
Вокруг все было будто разрушено, что должно было стоять или висеть - валялось, житейский сор не сметаемым слоем покрывал весь пол, все вокруг брезгливо отталкивало; и тем больше хотелось лечь на большой, всегда разложенный диван, крепче прижаться к ней, ощутить тонкий вкус ее кожи, уловить неповторимый запах тела, отстранить рукой мешающее прикоснуться белье и прочувствовать податливость в движениях. Ничто вокруг более не интересовало его и то, что он медленно делал, и что она, играя, стыдливо позволяла, доставляло обоим наслаждение. Они желали быть вместе. И неважно, что в этом не было чувств восторга слабости и пламени любви, и то, что ни к чему это не приведет и вместе они последний раз. Но меж ними виделось притяжение, ощущение прикосновения друг к другу, и пока была хоть минута, они становились безгранично свободны, как ветер в поле.
Сила прикосновения, а потом и чувство взгляда друг к другу все больше овладевала ими, все больше сплетая тела и души - так они становились похожи на что-то единое и неразрывное.
Они проснулись утром, когда начало светать. Она лежала рядом, чуть ниже его, раскинув волосы по лицу.
- Ты спишь? - шепотом спросил он.
- Нет. Я жду, - приоткрыла она глаза.
В тишине полежали еще. Потом она первая нарушил молчание.
- Скоро надо будет просыпаться.
И вставать тоже, добавил он про себя. Их время кончилось. Закрыв ладонью глаза, он тихо произнес:
- Да. Новый день за окном.
Он пошел на кухню и поставил вариться кофе. Когда вернулся, она стояла у зеркала и сонно одевалась.
- Ну что это такое? - обратилась она к себе же, пытаясь колдовать над растрепанной прической.
- Просто еще одна ночь, - он облокотился на дверной косяк и разглядывал ее сзади.
- Обычно все спокойно, - она посмотрела на него в зеркало.
- Обычно все вообще как по плану. Будто вы с судьбой уже обо всем договорились.
- Но через три часа я уезжаю...
- Это не план. Это итог.
- И, по-твоему, это нормально?
- Почему нет? Мы такие же люди...
- Тогда зачем эта ночь? - она повернулась к нему.
- Для настоящего. Тогда. В то время не надо было думать о будущем, - он выключил бушевавший кофейник и разлил кипящее варево по кружкам.
- И это правильно? - спросила она, звонко размешивая ложечкой сахар.
Не отпив и глотка, он поставил кружку с кофе на стол, подошел к ней, легким движением оправил ей челку и заглянул в бездонные глаза:
- Если уезжаешь - собирайся.
Удивительное дело, но она стояла перед ним с виду совершенно обычной девчонкой, как и сотни тех, что гуляют каждый день по городу, неуклюже жуют пиццу и бутерброды в разных кафе, разглядывают глянцевые журналы в сверкающих парикмахерских и забалтывают глупостями падких на красивые ножки парней. Она стояла рядом, снова смотрясь в зеркало и приводя себя в порядок, будто уже совсем другой, просто бывшей сотрудницей, приятной знакомой, которую следует проводить до поезда... и будто ничего! Ни восхищения, ни дрожи, ни желания. Он не чувствовал ее, и даже теперь, когда она стояла так близко, казалась очень далекой.
Она посмотрела на него, чуть улыбнулась, хмыкнула, и снова отвернулась к зеркалу. Он еще немного постоял рядом, пытаясь уловить хоть тень того, что было ночью, но так и оставшись ни с чем, начал помогать укладывать вещи и подносить ее багаж к выходу, желая чтобы все это побыстрее закончилось, и он снова остался один. Он не мог быть вместе с ней в состоянии холодного молчания, когда разом не стало ничего, и вдруг понял, что ничего настоящего и не было, а только единый порыв, и пусть порыв сильнейший, но ни на чем не основанный.
Потом они вызвали такси, погрузили немногочисленные и не тяжелые сумки, и поехали на вокзал. Всю дорогу, даже когда машина ненадолго стояла в заторе, ни он ни она не проронили ни слова, непросто не желая говорить, а будто даже смущенно стараясь молчать.
В нем не было огорчения или разочарования. Не было зла на нее за то, что она вдруг стала такой же, как все, как и не был зол он на себя за то, что тяга к ней прошла, и что и пытаться остановить ее он не хочет. Наверное, это было удивительно, но удивляться не хотелось - на него наступало какое-то усталое равнодушие.
Когда они приехали на вокзал, он погрузил багаж на телегу, а она расплатилась с водителем. На выходе к платформе они остановилась.
- Все. Меня там ждут.
Он, склонив голову, очень грустно и почти равнодушно посмотрел на нее.
- Пока. Удачи тебе.
- И тебе... - улыбнулась она ему в последний раз.
Все также пребывая в состоянии отстраненной усталости, он было дернулся дотронуться до ее руки, но испугался, не зная зачем это делать, нелепо и дергано отшатнулся в сторону и замер. Уходя, она медленно исчезала в снующей толпе. Он стоял, смотрел ей в след и не мог сказать, что и кто она для него, с чем он навсегда прощается, и как это все на нем может отразиться.
В дали у вагонов ее встретила тонкая фигура "администратора", который прошел за ней в вагон помогать укладывать вещи. Потом "администратор" вышел, встал перед одним из окон, а когда поезд тронулся, долго махал ей вслед.
На душе у него было пусто и угрюмо. Хотелось спать и ни о чем не думать, но он еще немного побродил по привокзальной площади, прежде чем ехать домой. Он дотрагивался до стен здания вокзала, до светофорного столба, до витрины магазина в надежде уловить внутреннее ощущение от этих прикосновений, нечто большее, чем всегда, как это было ночью, но так ничего и не почувствовал. Нужно было тепло людей. Вскоре встретилась полуслепая старушка, мнущаяся перед струей автомобилей, льющейся по дороге, которой он помог перейти полосу движения, взяв под локоть, чуть позже спустил с гранитного борта фонтана на землю девчушку, замершую в страхе перед прыжком вниз. И ничего. Это были просто люди, и прикасаться к ним было также просто и обычно, как и разговаривать.
А то, что случилось с ней, было как наваждение, как тяга к самому заветному, даже если и за пределом границ. То, к чему он не привык. То было не его пространство - свое он знал и ощущал. А там было что-то не его, не близкое и непознанное. Это было неизведанно, но прекрасно - за гранью его понимания. Он не знал, к лучшему ли или худшему это было, но так устал, с таким напряжением оно выжало из него все соки чувств и сил, что он не мог испытать такое еще раз, и не переставал видеть в этом что-то чуждое ему.
Когда добрался до дома, еще сильнее накатила волна безмерной усталости, он почти ничего не соображал, мало что видел и слышать ничего не хотел. Закрыв глаза, на ощупь разделся. По стене добрался до постели.
В одну секунду пришло ощущение, что вся она: ее лицо, глаза, походка, голос, навсегда расплываются в его сознании как что-то лишнее и чуждое. Последнее, что он вспомнил, перед тем как наконец-то спокойно и крепко заснуть, было волшебное и чарующее, легкое и пробуждающее чувство прикосновение к ней.