Луданов Илья Игоревич : другие произведения.

Мост над пропастью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть Паутиновая нить. Первая часть.

Илья Луданов

Паутиновая нить

Тело - самое меньшее, что женщина может дать мужчине.

(Ромен Роллан)

Книга первая. Мост над пропастью

Соседи по койкам

   Бешено стучали тяжелые колеса, под летевшими вперед вагонами не успевали мелькать шпалы, а рельсы стали бесконечными соломинками, уходящими в ожидании поезда вперед и прощально блестевшие сзади. Никто не запоминал названий станций, у которых поезд на минуту, на две останавливался, и полустанков, мимо которых вагоны, с грохотом проскакивая, торопились дальше, на юг, в теплые края.
   В крайнем отделе плацкарта соседями по левым и правым койкам ехали две незнакомые молодые семьи, Сазоновы и Колосковы, с виду немного чем-то похожие. У каждой пары был ребенок, в одной семье рослая бойкая девочка, лет пяти, в другой - мальчик, чуть ее постарше. Состоятельностью семьи не отличались, ехали скромно. На верхних полках разместились мужчины, оба среднего роста, примерно тридцати лет, сразу легко нашедшие темы для разговора: и о футболе, и о хоккее, да и, позже, о популярной для обсуждений нестабильности в стране: чуть менее двух лет прошло, как случился в стране политический переворот, и никто, кажется, еще не знал, кто куда теперь и с кем идет, что в этом новом времени кому делать, за что хвататься и за кем спешить. В целом, неизвестно было, что со страной теперь будет, и об этом еще не смело, еще не с первых слов, но заговаривали.
   Матери с детьми, тоже примерно одного возраста, лет около двадцати пяти, размещались внизу. Обе были красивыми, рослыми, крепкими, с истинно русыми волосами. При этой похожести, да с почти одного возраста детьми на руках, тем для разговоров и у них хватало с избытком, и день, что семьи ехали вместе, каждая мать про своего ребенка что могла, все соседке рассказала.
   Были в этих семьях и другие сходства. Обе семьи, и Сазоновы и Колосковы, ехали из Москвы, обе прилетели в столицу на самолетах, одни из Сибири, другие с Дальнего Востока. Обе семьи переезжали и собирались начать новую жизнь по новым правилам и на новом месте, одни под Воронеж, к родителям, в небольшой городок, другие в Адлер, где неожиданно удалось получить новую квартиру - то были чуть ли не последние раздаваемые властями квартиры, построенные еще до переворота, на которые очереди тянулись уже с десяток лет.
   - Светочка, что же ты сегодня совсем не кушаешь? - досадно всплеснула руками мать девочки. - Всегда дорогу хорошо переносит, только аппетит плохой, - с желанием сочувствия обратилась она к соседке.
   - Ничего, не беспокойтесь, может и к лучшему, - понимающе сказала та. - Вон, Андрюша, уж, сколько ездил, а привыкнуть никак не может. И не плачет, а все, то не спит, то рвет его без конца. На самолете девять часов летели, так я всю дорогу к стюардессе за пакетами бегала, даже неудобно как-то.
   - У-у, какой нежный мальчик, - шутливо и успокоено, что ей такой мороки не досталось, сказала мать девочки и пощекотала малыша по животу. Тот сначала было улыбнулся, но потом резко, как умеют только малые дети, нахмурившись, чуть было не разревелся, но почувствовал, что сидит у мамы на коленях, обхватил ее за шею, отвернулся и уткнулся в теплое плечо.
   - Как Андрюша? - спросил с верхней полки отец. - Может, принести чего?
   - Нет, все в порядке. Сейчас пройдет. Просто третий день в пути. Устал, конечно. Ничего, Андрюша, - обратилась мать к малышу. - Потерпи, чуток осталось, скоро приедем, там бабушка ждет, вкусненького припасла.
   - Хороший, красивый мальчик, - успокаивающе вторила соседка, поглаживая спящую девочку по голове. - Нам-то со Светочкой еще сутки ехать, но ничего, мы, когда ее двухлетнюю из Беларуси в Сибирь везли и тоже, куча пересадок, так ничего, выдержала, и все в порядке.
   - Да, девочки часто выносливее.
   Тут маленькая Света проснулась, зевнула, прислушалась к стуку колес и потянулась к маме на руки.
   - Ну что, покушаем? - спросила та, беря дочку.
   Девочка ничего не ответила, а сначала, в полуобороте посмотрела за окно, где, зеленея, мелькали бесконечные поля и луга, а потом, повернувшись, посмотрела на мальчика. Маленький Андрюша в этот момент, оторвавшись от теплого и нежного плеча, тоже обернулся и удивленно, во все свои большие голубые глаза посмотрел на девочку, как на что-то необычайное, что видел первый раз в жизни. Заинтересовавшись маленькой соседкой, он прямо с маминых колен, протянул к ней руку, ловя маленькими пальчиками воздух между койками. Так бы этот рывок ничем бы не закончился, если бы Света, вдруг тоже потянувшись вперед, не вытянула ручку, и детские ладошки на миг сцепились маленькими пальчиками. Через секунду, по очередному детскому капризу, оба отшатнулись, прильнули к своим матерям, тут же забыв друг о друге. Обе же хозяйки семейств лишь рассмеялись этому детскому капризу и продолжили обсуждать свои материнские заботы.
   Через пару часов, быстро собрав свой небольшой багаж, молодая чета Колосковых, замечательно распрощавшись со своими соседями по койкам, с пожеланиями удачного пути вышли на очередной безызвестной и всеми пассажирами поезда сразу забытой станции в донских степях, где на перроне их уже встречали Андрюшины бабушка с дедом.
   А Сазоновы, оставшись в своем отделении, в одиночестве поехали дальше, обсуждая будущую обстановку новой квартиры, сомневаясь и споря, ворча по поводу подорожавших продуктов и благодаря бога, что им за счет квартиры так вовремя удалось выбраться из холодной Сибири.
  
   Больше эти семьи никогда не встречались, и ни те, ни другие родители никогда не рассказывали своим детям об этой случайной встрече. Да и рассказывать, честно говоря, было нечего. Известно только, что Колосковы так и остались жить в своем маленьком городке средь богатых черноземом полей, а Сазоновы скоро поняли, как недооценивали свое везение по поводу переезда из Сибири под Сочи, и дело было совсем не в новой квартире и теплом климате.
   Но если бы кто-нибудь, спустя годы, рассказал бы Андрею Колоскову об этом случайном дорожном соседстве, и о том, с кем он тогда встретился, то он бы, конечно, сначала не поверил и послал бы всех куда подальше с их глупыми шутками, а потом невероятно поразился, удивленно расспрашивая, как именно, до каждой детали, эта встреча произошла, после чего, задумчиво помолчав, наверное, произнес бы любимую фразу своего деда: "В жизни так бывает, ни в одном кино, и правда, не увидишь".
  

Кассир

   Кассиры бывают разные и их, наверное, можно разделить на кассиров высших и низших, они часто получаю разную заработную плату, и работа одного от другого может отличаться спецификой дела, но суть их должности всегда одна, а значит на рынке труда они всегда в одной прослойке и отношение ко всем им примерно одинаково.
   Андрей был кассиром в банке. Не предел мечтаний, но для их городка, затертого где-то в заброшенных степях, эта работа считалась не самой худшей и достаточно стабильной. Особыми дарованиями Андрей никогда не выделялся, но и глупым никогда его не считали. В школе учился не так чтобы хорошо, и нельзя сказать, что родители были довольны статистикой аттестата, но тяга к самостоятельности, к всесторонней развитости помогла поступить в мелкий вуз их городка - столичное образование, конечно, ни он сам, ни его семья финансово не потянули. Год назад институт был закончен, и не так чтобы очень плохо, и юридическая специальность считалась модной, только вот работать, да еще и чтобы с перспективой, у них совершенно было негде, а уезжать, бросив почти "лежачих" бабушку с дедом и стареющих родителей со всем хозяйством, он не посмел и, устроившись не без помощи родни и знакомых на должность кассира в мелкое городское отделение крупного банка на соседней с их домом улице, так там и остался.
   Работал он уже почти год, иногда даже удавалось откладывать десятую часть небольшой зарплаты про запас, мечтая когда-нибудь съехать от родителей, и в общем нельзя было сказать, чтобы очень был своим положением недоволен, хотя никакого особенного карьерного роста ему не обещали, и быть в восторге от должности он не мог.
   Прошедший год по-другому, кроме как "инкубаторским" он прозвать не мог, потому как все дни сливались в одну друг на друга звеньями очень похожую цепь. Он вставал, собирался и, со всеми попрощавшись, уходил на работу. В отведенный час перерыва несся домой, где быстро разогревал что-нибудь готовое, как мог быстро закидывал желудок едой и бежал обратно, чтобы не дай бог не успеть к открытию, когда очередь на пороге банка превращается в раздраженную стаю галок, а Евгений Семенович, начальник их отделения, от скуки начинает сатанеть. Шесть часов вечера было заветной цифрой на часах, которую он ждал как манны небесной и ни о чем больше не думал, как о конце рабочего дня, когда можно перед неудержимо напирающими старушками злорадно опустить жалюзи приемного окошка, расслаблено предложить оставшимся прийти в следующий раз и, "сдав кассу", с чистой совестью исполненных обязанностей идти домой. После ужина всегда находилась масса не то чтобы неотложных, но всегда нужных дел, и эта крупица свободного времени пролетала быстрее, чем весь день, который к вечеру уже выпадал из памяти, а потом общей усталостью сказывалась вся суета и беготня на работе, и надо было ложиться спать, чтобы завтра чувствовать себя хоть немного в порядке, ведь завтра точно такой же, ничуть не меньший рабочий день, и снова беготня и трепотня, и снова надо успеть все сделать.
   И так изо дня в день летели недели и месяцы, все было по рабочей схеме, и Андрей не видел в этом ничего странного и не правильного, потому что так жили все, кто его окружал, все знакомые и родственники, только числились в разных учреждениях, и если сначала работы в банке он начинал уставать именно от этих нескончаемых дней-близнецов, то теперь он успокоился и привык, а вернее, свыкся, видя, что в ближайшее время ждать нечего, а пока его и это положение устраивает, ведь он хотя бы не спился, и в бандиты не подался, а спокойно работает и никому не мешает.
  
   Вот и в это тихое и солнечное июньское утро он, проснувшись, махом проглотил завтрак, и, стараясь не разбудить отсыпающихся на каникулах младших сестер, собираясь на работу, тихо слушал радио, ожидая в конце выпуска спортивные новости.
   В мире, как и всегда, творилась полная неразбериха. И, вроде все, как и он, выполняли свою работу, и довольно успешно, но из всего этого ничего оригинального и всем нужного не выходило, и каждый был чем-то недоволен: кто-то что-то требовал, за что-то или против кого-то выступал с трибун или боролся на демонстрациях; в кого-то стреляли, а кто-то стрелялся сам; кого-то всегда били и они тоже били кого-то; в новостях непрерывно сообщали о войнах и какой-то всеобщей злости, но Андрей ни разу не помнил чтобы первой новостью рассказывали о чьей-то дружбе или любви. Любовь была скучна и непопулярна, и подходила только для страниц редких и таких же непопулярных книг.
   Андрей посмотрел в окно. Там было также скучно и непопулярно, причем все и сразу. Но любви и там не было. Все кого я знаю, думал Андрей, живут также как и я, но далеко не все о ком я знаю, живут также. По телевидению и радио жизнь многих и многих казалась уникальной и всегда интересной, особенной и часто так удивительной. Жизнь этих людей была совсем другой, чем у него, и Андрей считал, что и он, наверное, ничем на них не похож.
   Тут он вспомнил о ней, и как раз начались спортивные новости. Опять, наверное, ни слова не скажу, ворчливо подумал он, замнут, пропустят, а скорее найдут что-нибудь якобы важнее. Да и сегодня еще не финал турнира, так, четвертый круг, играет, кажется, верхняя часть сетки, а она - в нижней...
   Голос диктора сначала долго вещал о футболе, и только потом, наконец-то добрался до тенниса, который в эти дни владел парижскими кортами. Между прочим, единственный "Большой шлем", который она еще не выигрывала, отметил Андрей про себя, когда по радио начали перечислять закончившиеся вчера вечером матчи:
   "В женских баталиях на кортах Rolland Gaross в четвертьфинал не прошла Виктория Гладышева и Ольга Себастьянова, уступившие в упорных трехсетовых поединках (ну эти еще ничего, добавил про себя Андрей), а две наши соотечественницы успешно преодолели этот барьер. Так Людмила Пахомова в упорном также трехсетовом матче со счетом 7:6, 3:6, 6:3 одолела Софью Нагорную из Сербии, а Светлана Сазонова довольно легко, со счетом 6:3, 6:4 взяла верх над американкой Кларой Сонар".
   Молодцы, девчонки. Ну, хоть легко, мысленно перекрестился Андрей, вешая на ремень брюк футляр с телефоном и распихивая по карманам кошелек, мелочь и ключи. Хотя даже странно - грунт не совсем "ее" покрытие и дальше четвертьфинала она ни разу здесь не проходила. Хотя, талант, конечно, есть талант, тут ничего не попишешь. Когда-нибудь и во Франции она будет в финале. А, значит, по сетке, ей, кажется, с нашей же Прохоровой и играть. Жаль, опять русская попала на русскую, и за Свету болеть будет даже чуть неудобно...
   Андрей попрощался с домашними, тоже уже собирающимися на работу, и торопливо вышел из дома, спеша заранее прийти и хоть чуть-чуть подготовиться к открытию отделения.
   В банке все было столь привычно и знакомо, что вызывало автоматизм в действиях. Если у кого-то этот застой мог спровоцировать приступ скрежета в зубах, то за себя Андрей не беспокоился - этот период был им уже преодолен. Зимой, спустя почти полгода после начала работы, он решил на все наплевать, хлопнув дверью, и даже написал заявление, но тут умерла бабушка по отцовской линии, срочно понадобились большие деньги на похороны и поминки, и пришлось брать кредит. Сотрудникам банка кредиты выдавали льготно, с процентной ставкой почти вдвое ниже обычной - многие только ради этого сюда и устраивались. Андрей поскрипел сердцем, пожалел родителей, которые с двумя его сестрами на руках сами нуждались, и остался. Отложение крохотных сбережений с зарплаты устремилось к нулю, про желаемые поездки пришлось забыть, и осталась одна надежда - накопить на неделю отпуска в октябре, когда он мечтал поехать в Москву, на "Кубок Кремля", посмотреть на теннис и на нее. Ни ее, ни настоящей игры он в живую никогда не видел, идея корта в их городишке казалась смешной, и все последние месяцы он жил этой мечтой. Воплотить ее можно было по-разному. Так, к примеру, пару раз бывшие одноклассники, кое-кто из которых уже отбыл по "сроку", соблазняли его на многообещающее "дело", но он в последний момент оба раза отказывался.
   Евгений Семенович уже ждал на пороге. Они открыли банк, включили компьютеры. А какой же интересно у нее компьютер? Андрей как всегда поменял стоимость валют на стенде и полез сейф за деньгами. Интересно, какой валютой пользуется она? Наверное, в каждой стране по-разному. Но вряд ли где рублями. С обменом у нее проблем, наверное, нет, да и с деньгами тоже. Все-таки самая высокооплачиваемая спортсменка в мире. Тут он вспомнил, что занимал в прошлом месяце операционистке Лене из соседнего отделения. Теперь я смогу отложить на половину больше, чем обычно. Это - как раз два билета в том самом "синем" тринадцатом секторе. Цифра не очень, зато места, кажется, хорошие. Перед глазами возникла весной скаченная из Интернета схема трибун спорткомплекса "Олимпийский". Он еще тогда решил, что если поедет, то только на главный корт - на других она и не выступала. Ведь раз в жизни попаду на теннис и вряд ли потом еще когда-нибудь.
   - Ты что делаешь? - раздался смешливый голос сзади.
   Андрей, вздрогнув, посмотрел перед собой и увидел, что все подряд монеты ссыпал в одну ячейку кассового аппарата. Выругался и обернулся. Пришла операционистка Валя. Неплохая девушка, они вдвоем уже не первый месяц в соседних кабинетах бумажки перебирают, но... Ладно, тема это особая, а теперь надо все купюры разложить, серебряные монеты на продажу в окошко выставить, жалюзи поднять... Ага, уже народ. И что старушкам с утра дома не сидится? И не скучно вам свои коммунальные платежи таскать сюда изо дня в день? Исполнительные. Привыкли. Вернее, свыклись. А руки-то, вон, трясутся, и не только от старости: у этих бабушек в руках сейчас по половине пенсии. Но нам уже не жалуются. Раньше жаловались, а теперь перестали. Мы ведь только исполнители, каждый на своем месте сидит, никто не бездельничает, все заняты... Осталось только ответить на маленький вопрос, почему же в нашей, извини Родина, глухомани, бабки, поголовно "труженики тыла", на воде с хлебом сидят... Да и мы тоже недалеко ушли.
   Ладно, хватит на меня так смотреть. Давайте сюда свои кровные, сейчас мы их посчитаем, так, порядок, купюры в кассу заложим, квитанцию вам пробьем, и сдачу мелочью дадим. Все честно, до последней копеечки.
   Интересно, все-таки, почему я той осенью отказался того "хлыща" брать? Ведь ничего себе человечек, владелец двух продуктовых магазинов, носил нам в отделение каждую неделю по хорошему пакету купюр. Колька тогда сказал: "Вы подумайте, хватит на всех. Ты на свой теннис завтра и поедешь. За эти деньги всю нашу сборную перепробуешь...", - нагло ухмыльнулся он. Заманчивое было предложение. Андрей тогда весь вечер по городу взад-вперед пробродил - думал... Домой тогда пришел, в Интернет (хоть эта связь с миром у нас работать как никак стала, а то даже автобусы до Воронежа, и то - раз в день) на ее сайт залез, новости посмотрел, обновленный фотоальбом открыл ... была там одна новая фотография: она крупно, с кубком "Большого Шлема" в руках, в окружении спонсоров и сверкающей вспышками массы фотографов. Все блестит славой, все красиво и дорого, каждая бизнес-морда вокруг нее так и лоснится валютой, отсвечивая всеобщей надменностью. А счастье в глазах у Светы такое простое-простое и улыбка добрая-добрая. За это ее и любят. За не испорченность. Он тогда набрал Кольке и сказал: "Давайте без меня". Тот помолчал и зло ответил: "Нам же больше достанется".
   Сработали они тогда грязно, взяли их со всеми деньгами через день, и досталось им тогда действительно по много... Андрея тогда тоже как свидетеля по судам затаскали, в "наводке", видимо, подозревали. Он тогда долго крестился за то, что вовремя остановился и навсегда запомнил тот момент, когда почувствовал на себе взгляд Светланы с экрана.
   Интересно, а что она сейчас делает в своем гостиничном люксе, пока я здесь квитанции пробиваю? О чем думает? Он все чаще задавался такими вопросами и через Интернет составлял некое подобие календарной занятости. Например, в день, когда у бабушки на даче сажал картошку, она выиграла свой очередной турнир в Японии, а когда однажды недосчитал в кассе крупную сумму, и пришлось забыть о премии в конце месяца, она подписала очередной многомиллионный контракт с какой-то швейцарской фирмой по изготовлению часов.
   Когда Андрей, как обычно, в страшной спешке торопился на обед, то вдруг вспомнил, что они, ведь, почти ровесники. Он даже постарше будет. И еще одно его выделяло. Все его друзья и подруги, когда рассказывали о каких-нибудь своих очередных кумирах, всегда просто светились завистью. У Андрея же никогда не было никакого недоброго чувства к Светлане, и он необъяснимо радовался рекордно растущим ее доходам, новым рекламам, непрерывным вечеринкам во всех мегаполисах мира, где бы она ни побывала, новым фасонам бесконечных платьев и следил за каждым ее шагом, окружающим ее блеском, роскошью и славой.
   - Андрюша, купи, пожалуйста, макарон и сарделек на завтра, - послышался голос матери из соседней комнаты.
   - А девчонок ты в магазин послать не можешь? - кивнул в сторону сестер Андрей.
   - Да их разве дождешься? Как за порог, так и до ночи. Каникулы.
   В проеме показалась голова пятнадцатилетней сестры Маши с высунутым языком и тут же исчезла. Андрей хотел швырнуть ей в след тапок, но потом передумал. Да, каникулы. Последние каникулы были у него после предпоследнего класса в школе. Если припомнить, так с тех пор порядочного отдыха у него и не было. Да и какой толк? Выпала пара свободных дней, так смело можешь брать лист бумаги и писать список "добрых дел" - на работе еще так не устанешь, как на отдыхе. И просвета не видать...
   Но ведь это норма, успокоил он себя, возвращаясь в офис. Тысячи... нет, какие тысячи, миллионы вот так вот изо дня в день, из года в год, и того самого просвета видно им еще меньше, чем мне. Только подумать - миллионы жизней, миллионы судеб...
   - Ну, ты чего поник? - крикнул Евгений Семенович из своего кабинета. - У нас уже минут пять как очередь.
   И все завертелось сначала. Уже не первый день народ несся в банк нескончаемым потоком и за восемь отведенных трудовых часов Андрей ни минуты не отдохнул, замерев у синего экрана компьютера и набивая пальцами по клавиатуре. А толпа за приемным окошком кричала и бушевала, отбиваясь друг от друга в очереди, и то зловеще и натянуто молчала, то снова наваливалась, разражаясь скандалами. Стадо, успокаивал себя Андрей, но легче, почему-то не становилось. Мясные бараны... Но Андрей не мог заставить себя работать медленно и вынудить очередную пенсионерку или спешащую с работы мамашу ждать лишнее и все наращивал темпы приема, беспощадно расправляясь с остатком физических и душевных сил.
   А вечером, после проверки кассы, расчета с инкассаторами, оформлением ежедневной отчетности, упаковки увесистых пачек купюр и пломбирования сейфа, теперь уже сам стоя в очереди за макаронами, он старался заставить себя чуть отдохнуть, представляя какую-нибудь из ее лучших фотографий, и наслаждался прелестью несмываемого из памяти образа красоты. Завтра у нее четвертьфинальная встреча в Париже, на центральном корте, на глазах тысяч зрителей. У нас в отделении завтра тоже народ толпиться будет - первый день платежей по кредитам.
   Вечером, когда он после устроенной мамой стиркой и глажкой залез в компьютер, то в Интернет не полез - новости могли быть только завтра, и он довольствовался просмотром нескольких сотен накопленной коллекцией ее фотографией.
  

Со стороны

  
   Четвертьфинал она проиграла. Как проиграла и несколько недель спустя в Англии одну из первых игр на своей любимой "траве". Тяжелый был год. Было неприятно, но Андрей не сильно расстроился - все это невезение никак не могло изменить его отношения к Светлане.
   В каждом предложении ее интервью, особенно при плохо скрытым расстройстве после проигрыша, он вылавливал оттенки ее настроения, каждая смешливая и еще совсем девичья реплика ее задорного щебета вызывала в нем бурю детского восторга. В один из дней того лета, кажется, когда она должна была прилететь из Англии в Канаду, он вдруг понял, что и правда, его работа ужасно отвратна ему, и не будь этой ею вызванной радости, какого-то другого, кроме бумажно-банковского, интереса к жизни, он, несмотря на необходимость зарабатывать, бросил бы все это.
   День за днем Светлана занимала в его душе и мыслях все больше места, становясь то музой, когда он безуспешно пытался набросать на бумагу корявые строчки стихов, то мерцающей путеводной звездной на угольном ночном небе, когда от всего вокруг находила неопределимая тоска, руки медленно опускались, взгляд тускнел и отвращение к своей жизни, бессилие и нежелание что-то делать давило на Андрея: тогда он вспоминал какие-то смелые шаги ее биографии, выдающиеся победы на турнирах, представлял, как бы чувствовал себя, если бы она вдруг оказалась рядом, и это состояние духовной близости очень помогало ему. Нет, он, в отличие от своих приятелей, глаза которых грязно сверкали при разговоре о гонорарах, которые получали их "звездные" идеалы, никогда не завидовал ее яркой и богатой жизни. Он всегда только очень радовался за нее. Просто она жила совсем другой жизнью. Он так и говорил "совсем-совсем другой жизнью", и только удивлялся, как такие две столь разные жизни могли быть. А ведь в их характерах, манере поведения, неопытных взглядах на обстоятельства Андрей находил немало сходств, и мог бы даже с уверенностью сказать, что они чем-то похожи.
   Однажды, когда он с отцом после работы поехал на дачу второй и последний раз за лето распахивать картошку, и Андрей, натянув на себя грязную рабочую спецовку, впрягшись в самодельную соху, упрямо сгибался между грядками, ему как никогда захотелось ощутить частичку ее света, частичку для нее привычного блеска, просто для того, чтобы внутренне отдохнуть и узнать обычный каждодневный быт с другой стороны. Тогда он представлял ее в волшебном вечернем платье на очередной презентации где-нибудь в Нью-Йорке, где она как всегда блистала в центре всеобщего внимания. О том вечере, которых было так много, он еще ничего не знал, но представлял себе последней моды, разработанное лучшими дизайнерами мира платье, легкую, но уверенную походку для журнальных обложек, смелую, свободную прическу, и простую и милую улыбку, которой она одаривала сверкающих вспышками фотографов. Он был бесконечно рад за нее, надеясь, что это приносит радость и ей.
   Ее любили за простоту. То была повелительная простота принцессы. Андрей чувствовал в ее взгляде на фотографии девичье веселье, различал смущенно-смеющиеся черты лица, легкую наивность движений. Но она всегда была тверда и надежна, и нельзя было поверить, что у нее что-то могло не получиться и что-то не сложиться. Все это, всегда, чтобы она ни делала и где бы не находилась, вызывало ощущение нетронутой чистоты в ней, самой нежной, природной, безобидности, как все то, что вызывает вид брошенного котенка или еще ни в чем невиновного детеныша, широко раскрытыми глазами познающего мир вокруг. Эта чистота вызывала ответные чувства, и Андрей с самого первого раза видел в ней красоту матери-земли и ангельскую возвышенность одновременно. Он и сам не знал почему, но никогда Светлана не была, и быть не могла для него предметом пошлых рассматриваний и вожделения. Она восхищала, а не возбуждала. Он никогда и не мечтал горячо и с желанием дотронуться до нее. Это еще больше доказывало чистоту его увлечения Светланой, и на все новые высоты поднимало ее в его глазах.
   А дни продолжали бежать, будто назло как две капли воды похожие друг на друга. Андрей встречал по работе разных людей, что-то всем говорил или на что-то отвечал, но по сути все было одно и даже люди эти, иногда казалось, не так уж друг от друга отличались. Андреем мало кто интересовался, и он отвечал им тем же. Тупость похабных друзей ему все более становилась противна, девушки очень скоро разочаровывали отсутствием той самой долгожданной чистоты и земного добра. Андрей никак не представлял их в ангельском виде непорочности, не было в них природной грации и красоты земного материнства, но и в виде заботливых жен и домашних хозяек он не видел их тоже.
   К концу лета Андрей как-то понял, что совсем не знает, что ему делать со своей личной жизнь и жизнью вообще. Может быть, ничего именно делать и не надо было, но тогда он четко ощущал отсутствие импульса жизни в себе. Дорог перед ним открывалось все меньше, путь назад обрывался бездной, а, оставаясь на месте, он тихо и неспешно погибал. Но каждое утро педантично, минута в минуту, выходил из дома, чтобы идти на работу, и как можно чаще, почти каждый вечер, старался соединиться с ней через компьютерную сеть, узнать о ней и о большом мире что-то новое, почувствовать их связь, это призрачное единение и влиться в общий поток человеческого прогресса, став пусть виртуальной, но частью общества.
  
   Пришла и осень. Промозглая дождливая и ветреная. Андрей даже не воспринимал ее как время года, а больше как затянувшийся переход от лета к зиме. Еще в августе Светлана все-таки выиграла очередной свой турнир первой категории, показав нужный уровень и расправившись в финале с одной опытной сербкой. Девушки славянского рода тогда вообще прочно занимали верх рейтинга АТР и лишь ближе к седьмым и восьмым местам здесь появлялись американки и француженки. Эта победа стала еще одним всплеском скрытой внутренней радости для Андрея, и несколько дней он ходил на работу как человек, напившийся холодной воды в жару. Но у самого Андрея, ни на работе, ни дома ничего не менялось, разве что сестры снова пошли в школу.
   Когда у Светланы потекли "обычные" дни подготовки к последнему в этом году "Большому Шлему", с тренировками по пять-шесть часов в день, иногда разбавленные вечеринками и рекламными акциями, все вернулось на свои апатичные места, ежедневная скука с постоянной тоской заняли свои места и моросящие туманы и склизкая грязь на улице стали, как и прежде, близнецами его настроению.
   В эти сентябрьские дни лишь иногда помогал ее личный "блог" на ее же "сайте" в мире виртуальной паутины. Она никогда не писала в нем чего-то по-настоящему сокровенного, да и ждать такого было нельзя, но все же свой небольшой ручеек личной, часто радующей и веселой информации этот дневник давал, а значит, в ожидании нового сообщения всегда был повод вечером залезть в Интернет и может быть от самой Светланы что-то прочесть, и возможно даже в разделе для гостей написать что-нибудь в ответ. Правда, заморская теннисная звезда с русской кровью в жилах особо частыми записями в дневнике своих болельщиков не радовала, что немного оставляло неприятный осадок, но сама вероятность оставить на ее "сайте" свой комментарий, который она все-таки может прочитать, а это значит хоть на миг занять ее собой и сделать себя микро, но все же частичкой ее сегодняшней биографии, заставляла писать и писать. Андрей никогда в своих заметках не повторялся и не писал просто так, а только по случаю, но так как при ее ритме жизни повод можно было найти всегда, то краткие, но яркие сообщения за простой подписью "Андрей" часто появлялись в "гостевой" сайта.
   То у Светланы нет настроения от плохого фильма или невкусного мороженого, то какая-нибудь яркая и особенно тяжелая тренировка, то встреча на кортах или вечеринках с еще какими-нибудь знаменитостями спорта или шоу-бизнеса, или то и другое сразу, и где-нибудь на крыше очередного небоскреба - все, каждый ее шаг, каждая реплика или поступок находили отзывы у болельщиков и журналистов. Но чем больше таких откликов было, тем чаще мир спорта и рекламы выдавал очередной блок новостей о ней, и тем больше Андрей радовался за Светлану, ничуть не ревнуя - так чисты и светлы были дружеские чувства к ней. Он только очень любил сравнивать свою биографию с ее, в фантазиях сопоставляя ход их жизненных линий в событиях времени. Вот еще. Например, в день когда она выиграла тот турнир, он с семьей, в заваленном запчастями и какими-то досками гараже перебирал выкопанную вчера картошку. Через несколько дней, когда у Светланы на пару дней разболелось плечо - причина многих разговоров и сплетен - и ей пришлось доже побывать в какой-то известной клинике, в их отделение банка посреди бела дня нагрянула комиссия с проверкой, и Андрей в своей кассе еле отбился от санкций, все-таки получив несколько замечаний. Вечером того же дня, когда как раз шел мелкий холодный дождик ("засентябрило", говорили), он за ужином вдруг вспомнил, что последний раз она страдала от мелкой травмы еще весной - в тот солнечный день он на пригреве у деда в саду помогал выносить из омшаника пасеку с зимовки. А прошлой осенью, когда она досадно проиграла в Москве теннисистке намного слабее ее, они в том же саду обрезали старые яблони. За это лето сад немного омолодился и уже был почти собран не богатый, но все же урожай. Это воспоминание порадовало Андрея, так получалось, что почти на каждое событие из ее жизни он мог сказать и что-то малое свое. Его всегда радовало такое соприкосновение в пространстве времени их жизней.
   Как раз тогда у него появилась идея составить календарь, где напротив чисел двумя рядом стоящими столбцами были бы отмечены события, что происходили с ними. Он был уверен, что это еще больше сближало их, уже реально проводя параллели между событийностью биографий мелкого банковского клерка и самой известной российской теннисистки. Андрей даже как-то раз начал воплощать идею календаря в жизнь, но дня через три, уставший после работы, а может чем-то или всем сразу огорченный, он в задумчивом порыве смял календарь, забросил его на самый верх самой дальней антресоли его шкафа с перекошенными дверцами, и сказал себе: "сколько параллели не проводи, но они никогда не пересекутся". Таковы были законы геометрии. Насколько они совпадали с законами жизни, оставалось проверить временем.
   И еще. Светлана, как всегда казалось Андрею, удивительно легко справлялась с обратной стороной своей славы. Чувствовалось, что не все здесь так однозначно и явно, и иногда его опасения подтверждались. Следя за ней, за развитием ее удивительной карьеры, он боялся одного - того, за что ее так любил и ценил. Он очень боялся, что обратная сторона монеты такой жизни во внимании и славе сделает свое дело, и раз и навсегда испортит Светлану не как теннисистку, не как рекламную модель, а просто как хорошего человека, милую девушку, блеск глаз и нежная улыбка которой умиляла и вдохновляла миллионы людей во всем мире.
   Испортившись, обратно к лучшему, Андрей это знал по себе, перемениться было нельзя. Можно было проявить снисходительность и лояльность, участвовать в благотворительных акциях и повсюду фотографироваться с детьми и домашними животными, но это были бы лишь тени доброты, лживая оболочка душевного тепла. И вызывала бы Светлана в своих болельщиках такие же ложные чувства переживаний и участия. Вера не просто в ее спортивный успех иссякла бы, нет - улетучилась бы вера в ее талант, который может быть дан только хорошему человеку. Постепенно внимание на нее обращали бы все меньше, даже если и не слезай она с обложек модных журналов, а то, что осталось, было бы уже "не то". Худшего с кумиром миллионов случиться не может. Надежда на противодействие злу славы у Андрея сопоставлялась только со светлой и тонкой душой Светланы, которая, конечно, несмотря ни на что, могла бы сохранить в своей хозяйке истинно добрый блеск в глазах и живую улыбку на губах. Пока так и было. И день ото дня это не переставало быть для Андрея самой большой радостью в жизни.
  

Предложение

  
   В день, когда начался US Open и Андрей спешил узнать о первых событиях и результатах, по дороге домой его перехватил Дмитрий Резвов, личность в определенных кругах их города не безызвестная, и настойчиво предложил пройти за столик в недалекое кафе. Отказываться было глупостью - от этого человека в лучшем случае уходили со сломанными ребрами. Резвов был так силен в их районах, что, заведуя чуть ли не всей молодежной преступностью, сам никогда не был арестован и даже на официальном учете в милиции не стоял. Сам почти не пил, на игле не сидел. Когда надо, был вежлив и даже участлив. Как и все его породы был хитер и, конечно, страшно нагл. Вот, в общем, и все, что знал о нем Андрей.
   Поступившее за чашкой кофе предложение было достаточно ясно и просто, без сопливых уговоров - стать участником готовящегося ограбления банковского отделения. Таких отделений главного в стране банка в их городе было три, другие, более мелкие, до бандитского внимания еще не доросли. А свой человек "внутри" нужен был Резвову обязательно. "Без наводчика сейчас никак, - мягко и спокойно, как о цене на колбасу, говорил Резвов. - Банки стали совсем не дураки, брать можно только днем, в работе, да и тут такая схема охраны, что масса трудностей. А у тебя вся касса под боком. Да и денег оставить на день в нарушение правил можно немало. Ты же опытный сотрудник, тебя вряд ли кто проверять станет? Ты нам только дверь в кассу откроешь - и все. Получи свое". Андрей не без страха, но сразу отказался. "Меня не проверяют. Но и с вами не пойду. Ищите себе другого кассира". "К другим мы уже обращались, - был мягкий ответ. - А ты подумай. Хорошая доля в выручке и риска никакого. Мои ребята спокойно заходят, ты, естественно, закрываешься - претензий к тебе, как к сотруднику никаких - они ставят под стволы операциониста с начальником отделения и посетителей, если будут, и ты, по их мольбам - а умолять они тебя, поверь, будут - и из-за боязни за их жизни открываешь нам сейф. Дело пяти минут. Конечно, ты нарушаешь устав, - успокаивающе мурлыкал Резвов, - и может быть, тебя и выгонят, что, кстати, еще не факт. Но уж поверь, да и сам знаешь, - с человеческой точки зрения тебя все поймут, а сослуживцы за спасение век благодарить будут. Получаешься ты чист, и подозрений на тебе никаких. Во всяком случае доказать то уж точно ничего нельзя будет".
   "Складно, - подумал Андрей. Но он уже знал, что ответит. - Я на это не пойду. Прошлой осенью не согласился и сейчас без меня как-нибудь справитесь. Не подхожу я для этого. Всех выдам на первом же допросе..."
   "Не выдашь, поверь. Я уж постараюсь, - не отступал Резвов. - Не переживай. А прошлой осенью все сорвалось во многом из-за того, что в команде не было такого человека как ты. Наверное, слышал, была попытка налета весной. Работали тогда сами, на испуг хотели взять, но сорвалось. В результате по трупу с каждой стороны и никакой выгоды. А все потому, что работала команда в одиночку. И без наводчика мы в следующий раз не пойдем. Решайся!"
   Андрей отказался. Знал, что и подготовиться можно и риск до минимума свести - уж свое-то отделение и привычки сотрудников он знал как никто. Но отказался. Не его это было дело. И пусть даже годами он так и просидит в одном и том же кресле, перебирая бумажки, чем его пугал, убеждая, Резвов. И никуда выше его, дурака, не возьмут, да и здесь роста не будет - уже угрожал он, начиная давить. Пойми, говорил, нам просто необходим нужный человек - такой как ты, а значит, и беречь тебя мы будем как зеницу ока!
   Но Андрей все равно отказался. Пусть вся эта дрянь дрянью и остается, говорил себе, пусть все это заевшее гадство вокруг не расползется и в этой грязи мне так и плавать, удушая себя, но только не через преступление доверия и добра, не через зло...
   Андрею дали два дня на размышление, не считая этого вечера. "На случай, если передумаешь, - сказал Резвов, - через два дня здесь же". И Андрей знал, что нельзя было не прийти. За эти два дня он хоть и внешне отказывался, но много передумал. И о родителях, со своими зарплатами еле на пропитание наскребающих, и о сестрах, которым скоро школу заканчивать, и о своей возможной будущей семье, и даже о его долге как гражданина и о долге как человека. Но когда через два дня он снова встретился с Резвовым, перед глазами вместе с лицами родных и близких вдруг встала и одна из последних фотографий Светланы, которая провела уже два интересных матча на набирающем силу турнире...
   Андрей не передумал. Долго молчал и смотрел на Резвова. И сказал одно: "нет". Тот пожал плечами: "твоя воля". Тогда Андрей просто встал и ушел.
   Отделался удивительно легко: прямо на следующее же утро какие-то двое, по дороге на работу, выволокли его в ближайший переулок и, грубо пересчитав ребра, сказали: "держи язык за зубами. А лучше обо всем забудь". Потом вместе с ребрами пересчитали и некоторые внутренние органы, размяли шею и оставили валяться в дворовой пыли. На работу Андрей пришел растрепанный и довольный - честно говоря, боялся худшего. Вечером этого же дня Светлана, под рев трибун, все-таки вырвала победу в сложнейшем трехсетовом матче у одной молодой американки, и вышла в четвертьфинал.
   На следующий день, когда в Америке время приближалось к обеду, Андрей, возвращаясь с работы, думал о сложности выбора, о поворотах судьбы и ценности каждого отдельного дня, о времени, которые мы привыкли считать не по часам, а по неделям. Именно сейчас в глаза ему бросилась вся грязь их городка, вся его нескладная необустроенность. Годами разбитые тротуары, хламом заваленные подворотни, в которых вечером натыкаешься на пьяно орущих подростков, а рано по утрам здесь же будишь на весь двор воняющих бездомных алкоголиков. А главное, думал он, ведь во всем этом мусоре мы заросли по самое горло. Мусор валялся повсюду, самый разный, в огромных количествах. Один единственный раз его убрали весной, после таяния снега, а остальной год он только накапливается, грязной разноцветностью раскрашивая улицы и, казалось, никто не может убрать его полностью и навсегда, до последней обертки и осколков бутылок. "Гадство, - подумал Андрей, оглядывая панораму улиц. - Свиньи, - обратился он к жителям. - Великий свинарник. И это же мы сами, и никто не заставляет. Сами же годами плюем в колодцы у себя под носом".
   Высчитывая шагами ступени душно-вонючего подъезда он вернулся к вопросу о ценности времени. "Ведь мою жизнь не то что неделями, месяцами измерять можно. Пролистнешь пару событий - и весь месяц вышел. И непонятно, для чего так убиваем каждый день. Вот оно, отличие. У Светланы каждый день на счету, каждый восход солнца - событие, каждый закат - подведение черты. Тренировки, турниры, развлечения, магазины. Новые страны и города, новые люди и интересные встречи. Борьба за достижение и уроки поражений. Время, кипящее самой жизнью. И это должно быть целью. Не пачка заработанных банкнот, а полнота, целостность жизнь. Чтобы за каждый день стыдно не было. А мы все стремимся к банкнотам, к пачкам потолще, к купюрам покрупнее...
   Но от денег очень многое продолжало зависеть, и этого Андрей со своим новым пониманием отрицать не мог: больше обычной, премия к зарплате позволила смотреть полуфинал US Open в недавно открывшемся, блестящем голубоватыми буквами вывески спорт-баре. Он уже давно не видел ее матча, а только слушал результаты игр по радио, либо по Интернету, всегда ожидая для себя настоящего праздника.
  

На экране и в жизни

   В тусклом освещении заведения вальяжно поблескивала барная стойка, а в глубине мягких диванов перед экраном, казалось, можно было утонуть. Возможности своего кошелька Андрей реально осознавал, а потому занимался исключительно светлым пивом и хрустящими чипсами. На большом экране, уютно устроившись на том самом диване, поставив на стеклянный стол высокий и узкий бокал с пивом, смотреть теннис было хорошо. Сердце прибавило ударов, когда Светлана вышла на корт, и приятно щекотало нервы во время красивых и сложных розыгрышей. Сначала стеснявшийся публичной обстановки бара, к концу матча, когда Светлана уже уверенно "добивала" свою соперницу, Андрей уже не мог сдержать аплодисментов и азартных выкриков. Он верил в нее, и она его надежды оправдала.
   Уверенная игра, на добрый уровень выше соперницы, и финал впереди. Когда Светлана после победного розыгрыша подняла вверх руки, ревом радости разразились все трибуны корта и также радовались десятки тысяч ее болельщиков у экранов, но глубоко личная, затрагивающая самые чувствительные струны радость Андрея не выплескивалась диким криком, грела душу, заставляя кровь веселее бегать по жилам, и казалась ему самой сильной среди всех остальных радостей. И когда она на экране раздавала после матчевые автографы, Андрей не мог оторваться от ее глаз, клянясь себе, что сделает все, чтобы вот также смотреть на нее живую, через две-три недели, когда праздник тенниса придет в Москву.
   Он давно не гулял по ночам - времени не было, но сейчас, возвращаясь из спорт-бара домой, особенно чувствовал на себе изнутри согревающий свет желтых фонарей, приятно бодрящую прохладу ночи и удивительно манящую темноту, уходящую в бесконечную даль улицы. Очень давно, а может быть и никогда Андрей так много не думал о себе: что он как человек из себя представляет, для чего ходит по этому городу и по этой земле, зачем дышит этим воздухом, и, обращаясь в темноту неба в который раз спрашивал: в чем его, личное, предназначение, и правильно ли то, что он сейчас делает и на что тратит свое краткое время?
   На финал в этом же баре сбережений у Андрея не хватило, и это оказалось ему даже на руку - финал она проиграла. В трехсетовой борьбе, с красивой игрой и хорошим началом, но под решающий занавес второй партии она отдала по своей вине несколько важных очков, проиграла гейм, потом второй, обидно отдав сет, а конец матча пошел под диктовку грозной соперница из Америки, при массе досадных ошибок расстроенной Светланы.
   На следующий день она как всегда улетела к себе в Майами, отдыхать и тренироваться. Андрей как всегда с утра привычно собранный, прошел два пустынных квартала в свою банковскую контору, где его ждал угрюмый сейф, скрипящий стул, старый компьютер и пронзительно дребезжащий кассовый аппарат.
   В этом месяце очень вовремя чуть повысили оклад и через две недели, все подсчитав, он взял отгул на три дня за свой счет и начал собираться в Москву.
   Турнир к тому времени уже начался, но Андрей, уверенный, что Светлана не завязнет в первом круге, рассчитывал попасть примерно на третью ее игру, когда и билеты был еще не такие дорогие и можно было взять место получше, но соперники были уже серьезные и игра обещала быть интереснее.
   Первый день отгула, когда Светлана уже прошла легко первые два круга, был подготовительным. Он зашел в Интернет и узнал когда точно его матч. Как и ожидал, оказался вечером. Собравшись, в первый день он на единственном автобусе добрался до Воронежа, через который проходила железная дорога на Москву, и где он договорился переночевать у дальних родственников, которые уже купили ему билет на поезд в столицу. Отходил его поезд с вокзала ночью, в половине четвертого утра, и должен был быть в столице к полудню. Так что спать почти не пришлось, отдохнуть ему советовали в поезде, и весь остаток вечера и часть ночи прошли во взаимных расспросах и рассказах.
   Это были такие же простые люди, как и его семья. Однако, Андрей, за несколько проведенных в гостях часов, не мог не удивляться крайней, на много большей чем у него, пустоте их жизни и какой-то непонятной ни в чем незаинтересованности. Такое было уже не раз, когда он попадал в дома своих знакомых, и все успокаивал себя, что не может же быть, чтобы у всех все также было? Нет, он и сам, конечно, на кандидата наук тоже не тянет, но в кино его больше привлекали хорошие фильмы редких авторов, у родителей было неплохая библиотека классической литературы, и вообще он как-то глубже впитывал полученную информацию и стремился узнать больше, даже если реального результата это не приносило. В доме же родственников пустота выражалась тем, что по телевизору они смотрели ужасно тупые и похабные передачи, ни одной стоящей книги кроме затертых пошлых детективов он не увидел, и вообще все разговоры велись на каком-то стадном языке обезьяньего уровня, не выявляя у хозяев интересов кроме желудочного насыщения и крамольного удовольствия от бед других людей в новостях. Сначала Андрей об этом не думал, и только потом удивился: "Чем же живут эти люди? Как и зачем проводят свое время? Чем увлекаются и к чему стремятся? Что они, в конце концов, вообще думают о цели и предмете своей жизни?" Все эти вопросы остались без ответов, и это очень огорчило Андрея, так как он видел - таких вокруг него чуть ли не большинство, а видеть-то он хотел умных и образованных, смелых и сильных, с кем и поговорить есть о чем и, как говорится, в горы идти не страшно.
   Раньше на полчаса к назначенному времени отправления Андрей с небольшой сумкой на плече уже мерил шагами платформу. Днем было еще тепло, а так как вещей он взял как можно меньше, сейчас основательно постукивал зубами, искоса поглядывая на большие вокзальные часы, слушая объявления диктора о приходе и отправлении поездов, и думал о своих родственниках, от которых только что ушел.
   За себя Андрей в этой поездке не волновался. Конечно, пришлось два дня уговаривать маму позвонить своей бывшей однокласснице, которая лет десять назад уехала в Москву, и так они больше и не виделись, но о ночевке после матча они все-таки договорились. А на утро третьего дня он уже купил обратный билет на этот самый поезд, автобус из Воронежа в его город трогался точно через полчаса после прибытия, и к вечеру он планировал снова быть дома.
   Протяжным гудком подал сигнал о прибытии его поезд, перевозя с юга в рабочую столицу поздних отдыхающих, и через пару минут Андрей, подбежав к нужному номеру вагона, забрался по раскладному ржавому траппу и, отдав на проверку билет, занял свое место не верхней полке плацкарта, где, устало, и расположился, чуть позже задремав под мерный стук колес. А поезд, сквозь черную пелену ночи, мигая полустанкам и редко тормозя на больших станциях, уносил его в столицу, к давней мечте, для чего он осознанно жил и работал все последнее время.
   Весь свой путь Андрей видел сквозь дремоту, то просыпаясь, то снова погружаясь в легкий сон. Где-то за окном проносились просторы его страны, но он не хотел сейчас видеть их и думать об этом - все мысли его витали вокруг одного. Только за полчаса до прибытия, когда за окном высотными домами предместий стало узнаваться приближение к большому городу, он в до невозможности замаранном туалете, как мог, привел себя в порядок и снова собрался.
   Москва встретила Андрея вокзальными запахами гари и мазута, гомоном голосов со всех сторон, гудением поездов и непрерывными рекламными объявлениями. По всему вокзалу во всех направлениях текли бесконечные людские реки, все куда-то очень спешили, о чем-то говорили, с кем-то ругались, и не было никакой возможности разобраться, где вход, где выход и куда ему идти. Не сразу, переспросив с десяток людей и опасаясь вокзальных аферистов, Андрей сначала вышел на небольшую, накрытую куполом городского шума привокзальную площадь, где людей было ничуть не меньше, несколько минут заворожено смотрел на мелькание по проспекту перед ним сотен и тысяч блестящих автомобилей и, несколько раз запутавшись, все-таки, по сети подземных переходов, нашел вход в метро. Там он купил по неожиданно высокой цене проездной, который тщетно пытался запихнуть внутрь автомата, пока не увидел, что соседи по турникету просто прикладывают карточку к красной лапочке, и пройдя, еще не раз сбившись в кишащей толпе, отыскав по списку дальнейших станций нужный путь, спешно влетел в раскрытые двери подошедшего поезда и, устроившись с краю вагона, невдалеке от схемы метро, наконец снова поехал, постоянно повторяя про себя, сколько и как ему надо проехать, чтобы оказаться на станции у спорткомплекса, где проводился турнир. Не успел Андрей толком в вагоне оглядеться, как пришлось снова выходить, пропихиваясь через очереди бегать по каким-то удивительно светлым подземным переходам, где масса людей стояла и зачем-то торговала чем попало, что-то предлагала и чего-то все просила. Наконец, попав на другую линию, он, снова отыскав нужный путь, зашел в последний вагон, где не было такой страшной толчеи, и теперь, когда до нужной ему станции переходить никуда было не надо, как не надо было куда-то бежать и чего-то искать, он внимательно огляделся, успокоившись только тогда, когда по громкоговорителю объявили следующую остановку, и по схеме метро он увидел, что едет куда нужно.
   Удивляли люди вокруг, занятые совершенно своими делами и пропускавшие его пустыми и будто отсутствующими взглядами, удивляла частота станций метро и разношерстность пассажиров. Кого здесь только не было. Столько разных по внешнему виду людей Андрей никогда бы не придумал, запомнить их даже не пытался, и все оглядывал себя, стараясь представить свое отражение в темном окне вагона взрослее и серьезнее.
   На станции где он, взбудораженный, вышел, проходов на поверхность оказалось больше чем он думал, и хоть выходил по указателям к спорткомплексу, снова долго крутился по близлежащим улицам, где указателей уже не было, пока не догадался спросить, и первый же, зачем-то раздававший какие-то объявления рослый парень махнул рукой в сторону пестрящего красками кафе быстрого питания. Спорткомплекса в той стороне видно не было, но Андрей, влившись по указанию в очередной поток людей, пошел за всеми и, обогнув несколько роскошных массивных зданий, вдруг прямо перед собой увидел громадный и совершенно необхватный полукруг спорткомплекса.
   Надо было оглядеться. Не ел Андрей почти двенадцать часов, и в животе заунывно урчало, а до вечернего матча Светланы было еще часов пять. От назойливых пирогов мамы и бутербродов родни он отказался еще раньше, и надо было что-то поесть. Но сначала Андрей метнулся к кассам. Самым большим его страхом за последние дни был страх отсутствия билетов. Он взял с собой все деньги что были, и уже взволновано нафантазировал себе, как при нехватке мест подкупает швейцаров (должны же хоть тут быть швейцары!) или ищет неохраняемые "черные выходы"...
   Кассы оказались почему-то на улице. К ним тянулись пугающие очереди, но по слухам он сразу понял, что билеты в наличии имеются. На распечатке с ценами были указаны только даты проведения турнира, секторы кортов и сами цены. Ни времени матча, ни одного названия теннисного сражения, ни перечня кто с кем играет, написано не было. Андрей растерянно замешкался, начал мямлить кассиру что-то невнятное, и только когда его устало оборвали, выпалил массу накопившихся вопросов как есть. Тут-то ему и объяснили, что указанная цена - весьма немалая для одного места, но Андрей бы за этот матч заплатил бы и больше - есть цена места на весь игровой день этого корта и можно спокойно смотреть все матчи хоть весь день. Пораженный такой вольностью, где никто никого не заставляет и ничего не запрещает, Андрей выбрал себе местечко поближе к корту и расплатился.
   Очень ему хотелось тут же рвануться на центральный корт, ведь это значило впервые вживую увидеть теннис и его лучших игроков, но голод, остервенело грызя стенки желудка, упрямо напоминал о себе, и Андрей представил, какой мукой станут для него эти долгожданные матчи, если он хоть чего-нибудь не съест...
   В модно блестящем кафе люди тоже в спешке кишели и жужжали как пчелы в улье. Ничего Андрей не понял в вывешенных названиях списка меню, а когда оказался напротив продавца-кассира и по его совету чего-то набрал на обед, еле расплатился, недовольно урча себе под нос, что "у нас на это неделю жить можно..."
   Кое-как справившись с мудреным обедом, через полчаса он, наконец-то сытый, ворвался в первый же попавшийся вход в спорткомплекс, где его тут же осадила охрана и заставила обходить добрую половину здания, где, проверив все вещи, его все-таки запустили. Поднявшись по лестнице вместе с другими зрителями, Андрей прошел через длинный кольцеобразный коридор, и вдруг оказался на вершине края огромного пространства, где внизу на далеком прямоугольнике корта разминались перед встречей двое спортсменов. Зрителей к удивлению Андрея было немного, а пустых мест вокруг масса, и он быстро отыскал нужный сектор и место.
   Вот тут он и понял, как торжественно и важно для него все происходящее вокруг. Все было так, как он хотел и чего столько ждал. Вокруг были люди, которых он совсем не знал, но на которых очень хотел посмотреть. Он сел на хорошее место, метрах в двадцати пяти от корта, но четко лиц игроков все равно не видел. Сначала часа полтора играла наша теннисистка с какой-то рослой француженкой, потом, после небольшого перерыва, в затянувшемся матче наш спортсмен сражался за выход в следующий круг с одним знаменитым немцем, а после еще одной передышки, когда Андрей уже вполне освоился в спорткомплексе и даже в перерыве поспешно заглотнул в холле чай с булочкой, вернувшись в зал, вдруг увидел на корте разминающуюся Светлану.
   Нервно-возбужденного, всем новым перепуганного Андрея успокаивало только то, что счет по ходу игры рос в пользу Светланы. В тот день в его память навсегда живыми картинками вошли одновременно по-женски плавные и точные передвижения по корту, мощные грудные крики от напряжения при ударах, то, как она привычно поправляла волосы, подкидывала мяч при подаче и победно сжимала кулак при выигрыше... Многого, как например выражение ее лица, он не мог рассмотреть, но память и воображение дорисовывали картину, и весь матч, гейм за геймом, каждый сет, каждое ее движение он старался запомнить.
   Это было великолепно. Все, чего он ожидал и так хотел увидеть. Интересный сложными розыгрышами матч. Андрей не прогадал: соперница была довольно сильна, и порой Светлане приходилось нелегко. Но тем радостнее было принимать каждое ее победное очко, и тем громче взрывался зрительный зал после удивительных по красоте и непредсказуемости розыгрышей.
   Во время второго, победного для Светланы сета, зал, казалось, уже не дышал, на нее молились и в нее верили. А когда соперница в последний раз удачно промахнулась, и Светлана победно подняла руку вверх, зал взорвался криками и аплодисментами, многие встали, а на лице Андрея отразилась удивительной силы восторженность, по которой все, что творилось у него внутри, можно было понять, но никак не передать.
   Когда теннисистки пожали друг другу руки, Светлана стала разбрасывать мячи, которые улетали далеко на дальние трибуны, но третий, последний мяч она отправила вверх с такой силой, что тот, попав в крышу спорткомплекса, упал в сектор Андрея, отлетел от плеча соседа на два ряда внизу и попал точно ему в руки.
   Это показалось Андрею уже даже слишком. В это уже не верилось. До этого он хотел просто спокойно проводить ее взглядом и уйти, но теперь в порыве азартно рванулся к толпе у выхода с корта.
   Светлана, помахав зрителям и широко улыбнувшись, собрала вещи и на выходе по традиции стала раздавать автографы. Среди прочих фотографий и сувенирных мячей она взяла подписать мяч и у одного очень просто, чуть старомодно одетого парня, с таким же простым лицом, который, подавая ей на автограф мяч, от волнений чуть не выронил его, промямлил что-то, Светлана прямо посмотрела на него, улыбнулась, поддержала своей рукой его ладонь, и только тогда смогла подписать мяч.
   Оставив еще с десяток таких же автографов, она еще раз помахала трибунам, и в сопровождении ожидавшей охраны вышла с корта - для нее это был еще один очередной успешный матч, которые бывают регулярно, часто по несколько раз на неделе, и теперь ей следовало готовиться к следующему сражению на корте.
   Смотря ей в след, Андрей первый раз улыбнулся и сказал всем окружающим, а больше всего к себе:
   - Удивительная девушка!
   Когда она скрылась из виду, Андрей запрятал заветный мяч на самое дно сумки, и как-то согнувшись под тяжестью разом навалившейся радости, вышел из спорткомплекса и, сощурившись под мелкой осенней моросью, пошел к метро.
   А еще через час, помыкавшись по переходам, протрясшись по вагонам и нервно побродив вдоль ночных улиц города, он оказался в семье маминой одноклассницы и старой подруги, Марьи Сергеевны, где до спазмов голодного Андрея радужно встретили и досыта накормили. Что ему еще было надо? Жизнь казалась прекрасной.
  
   Марья Сергеевна со своим мужем Павлом Петрович оказались такими же обычными горожанами, как и его воронежские родственники, только зажиточными столичными горожанами - небольшое, но свое дело, не элитная, но уважаемая иномарка в гараже, кроме впечатляющей квартиры - солидный загородный дом под Москвой. Дети - в престижной гимназии, в отпуске - отдых на разных континентах, солидный круг нужных знакомств и еще более нужных "связей"...
   В общем, пока Андрей живо уплетал ужин, Марина Сергеевна, дабы поддержать разговор, поведала о себе все, что, наверное, можно рассказать за вечер. Эта семья ему сразу понравилась - культурные, образованные, настоящий европейский средний класс. Особенно ему понравилось, что он не почувствовал к ним ни малейшей капли злой зависти, которую так часто видел в своих приятелях при общении с богатыми знакомыми.
   За чаем, Андрей рассказал о себе: об институте и о банке, о сгинувшем где-то далеко их городе, о грязи на улицах и наглой рвани в важных кабинетах, о беззаконии и бесправии...
   Тема трогала его до глубины, и Андрей все набирал ораторские обороты, становился все смелее, и сам себе удивлялся - откуда в нем такая свободная прыть? Но скоро понял: первый раз он чувствовал, что его не просто слушают - его оценивают, на равных, по достоинству. Павел Петрович рассказывал о своей работе: не простой, но сложности своей стоящей, и Андрей вдруг заговорил, как ему вся его жизнь опротивела до скрежета в зубах, и что вот сбылась мечта, и он многое разом понял, и теперь он верит в то, что все изменится, обязательно, по-другому быть не может... А Павел Петрович увлеченно говорил, какие для предприимчивых людей открываются горизонты в новой России, где теперь можно почти честно и вполне прибыльно играть в бизнес. На это Андрей приводил свои примеры наглого местного безвластия, медленно, но жадно поглощающего хозяйство страны. А еще через час доверчивой беседы за чашкой чая стало совершенно ясно, как эти еще днем незнакомые люди удивительно хорошо понимают друг друга. Перед сном Павел Петрович просил Андрея хорошо подумать обо всем этом.
   Утром следующего дня, когда Андрей неохотно собирал свой нехитрый багаж, Павел Петрович уже открыто предложил ему работать вместе, для чего от Андрея сперва потребуется только его сообразительность, чем, по словам Павла Петровича, Андрей бесспорно обладал, накопленные знания, а главное - надо переехать в столицу, и быть свободным от привязанности к одному месту. "Мне нужен свой человек на периферии, региональный представитель со столичным заработком. У самого-то - семья, далеко не уедешь, и нужен хороший, честный парень, с возможностью и желанием работать", - с этим напутствием он протянул Андрею свою визитную карточку. Андрей перед всеми разом свалившимся на его голову предложениями был смущен, но на самом деле внутренне рад, хотя и ответить ничего решающего пока не мог.
   Впереди Андрея снова ждали дикая суета метро, толкотня вокзальной толпы и длинная дорога домой. Но он никогда не жалел, что поехал тогда в столицу. Потому как знал - эти дни отгула составят жемчужину его биографии.
  

Решимость перемен

   На следующий день, в обед, Андрей подал заявление об увольнении по собственному желанию. Начальник центрального офиса и Евгений Семенович, страшно разволновавшись, долго пытались его разубедить, но Андрей, и сам того от себя не ожидая, остался непреклонен.
   "И чего я ждал?! - говорил он себе. - Ведь и так все было так ясно, что надо все менять. Мое увлечение Светланой и стало главным сигналом о перемене стрелок на моем пути. Она ведь примером всей своей жизни только и говорила: верь себе, слушая себя, делай как знаешь... А я столько времени тупо упирался лбом в столб, который надо было просто обойти! Теперь я сделаю это. У меня есть шанс. Есть возможность, и я - верю - не упущу ее. Начну новую жизнь, в которой буду сам по себе, стану управлять своим временем, направлять свою жизнь!
   За пару дней состоялась серия очень не простых разговоров с родителями. Переговорили обо всем и обо всех. И предостерегали его, и чуть возмущались, межстрочным подтекстом даже в чем-то упрекая. Но он и здесь остался верен себе. И раз даже вещи начал собирать, но остепенился - по закону надо было доработать определенное время.
   Через три дня после возвращения он позвонил Павлу Петровичу и не без трепета в голосе спросил о твердости его предложения. Все оказалось в силе, и Павел Петрович даже агитировал приезжать как можно скорее, ведь время всегда так много решало, обещал подыскать квартиру и успокоил взбудораженную мать.
   Все шло хорошо. Даже слишком, как однажды пошутил про себя Андрей. "Каждому дается возможность и стоит попробовать не упустить ее", - говорил он в те дни знакомым.
   Он даже с большей радостью стал ходить в банк и, как и в первые дни работы, был вежлив с клиентами, объясняя подслеповатым старикам, где и как что заполнять и терпел нагло-неумелую молодежь. А когда у них, готовя замену штата, за место бывшего операциониста появилась неопытная девушка-стажерка Ольга, Андрей даже не стал ворчать по поводу ее обучения, и много об их работе рассказал в первый же день ее прихода. Интересная оказалась девушка, и Андрею сразу понравилась...
   Он даже на какое-то время забыл о Светлане. Казалось, она стала не так ему необходима как была, но по вечерам он все равно слушал спортивные новости и иногда заходил на ее сайт в Интернете. Там были свежие фотографии проходящего столичного турнира, где теперь ему было все знакомо, новые отклики об ее игре. Светлана уверенно приближалась к финалу, который совпадал с окончанием его работы в банке.
   В таком же прекрасном расположении духа он работал и в четверг своей последней недели в банке. Шутливо перемигивался со стажеркой Ольгой, подтрунивал над растеряно-раздраженным сегодня Евгением Семеновичем. Люд с утра шел самый разный - в их отделении оплату по кредитам уже принимали, коммунальные платежи как всегда были популярны, и в кладов было много - недавно по случаю юбилея банка акцию объявили, и в течении двух недель ко всем годовым вкладам набавляли лишний процент. Андрей как никогда весело стучал по клавишам, касса разбухала от купюр как на дрожжах, и он только и успевал откладывать пачки в сейф. Даже Ольгу отпустили на обед пораньше - шеф ворчать не перестал, но занял ее место. Сам по себе веселясь, Андрей рассматривал чудного деда, последним упрямо торчащего в окошке кассы, и тут в спешке допустил мелкую, но досадную ошибку в оформлении. Деда отпустил, и позвал Евгения Семеновича помочь сторнировать операцию. Они уже заново оформили бланк и уже хотели идти обедать, как услышали топот множества ног по офису. "Кого еще там нелегкая принесла", - выругался Андрей про себя, поднял глаза и увидел бегущих к кассе людей в черных масках с оружием в руках.
   На миг Андрей оторопел, но уже в следующую секунду рванулся с места, втолкнул в кассу у двери стоящего Евгения Семеновича и с размаху звякнул щеколдой бронированной двери. Потом медленно, ничего не говоря, вернулся на свое место. Дверь в кассу снаружи неистово дергали, а сердце у Андрея колотилось с бешеной силой: "Успел. В последний момент". Андрей посмотрел в бронированное окошко на растерявшихся бандитов в пустом зале. Теперь надо нажать кнопку вызова милиции.
   В этот момент он обернулся на какое-то движение сзади и онемел. Прямо перед ним Евгений Семенович подошел к бронированной двери и отпер ее. В комнату кассы вошел бандит, оглядел их и направил пистолет на Андрея, который не сводил глаз с начальника отделения.
   - У меня же дети растут... - только дергано и пожал плечами Евгений Семенович.
   Андрей, конечно, сразу выложил все, что было в кассе, отворил дверцу громоздкого сейфа. Но еще как-то не мог поверить в реальность происходящего. И Евгений Семенович этот, который за каждый недочет их ругал, а за опоздание все грозился выгнать...
   - У вас не дети растут, - с какой-то тупой злобой сказал он начальнику, уже отдав все деньги. - У вас совести нет.
   Собрав в мешок деньги, бандит в маске махнул "своим" чтоб уходили, посмотрел сначала на Андрея, потом на начальника отделения и голосом Резвова сказал:
   - Опять нехорошо получилось. Заложит он тебя, угрозы тут не помогут. А ты нас сдашь.
   И в упор выстрелил Евгению Семеновичу в лицо. Потом повернулся к Андрею. Тот попытался прикрыть лицо руками, но тут же получил два страшных удара в живот. Отлетев на стол, он в мычащем от боли безумии закрывал раны руками, бешено возился на столе, и уже вокруг все было в крови, когда где-то далеко послышался вой серены. Андрей откинул голову, куда-то проваливаясь, а перед мутным взглядом вставали то улыбающаяся Светлана, то хмурое лицо Резвова, то открывающий дверь начальник отдела, то куда-то в бесконечность уходящий купол спорткомплекса...
   Так его и нашли, в полузабытьи, по сторонам, будто удивленно, водящего глазами, среди залитых кровью банковских документов и бланков, с ворохом покрасневших мелких купюр и чеков в слабых от бессилия кулаках.
  

Окончание

   Андрей не умер, и этому удивлялись даже врачи - раны в живот были тяжелые и считались одними из самых опасных. За год, что он провел в больнице, ему сделали две сложные операции, и он шел на поправку. В декабре, когда за окном натужно дула суровая вьюга, во время посещения один из близких приятелей как-то обмолвился: "Знаешь, тебе должно быть интересно, эта твоя, как ее... Сазонова тогда выиграла турнир в Москве. Я слышал, в первый раз...". Андрей посмотрел на него стеклянными глазами и отвернулся к стене.
   По делу об ограблении претензий к нему не было, он получил неплохую компенсацию, которая вся ушла на лечение и на врачей. Правду посчитали нужным скрыть - мертвых, сказали, не судят, стоящая в очереди на жилье вдова Евгения Семеновича получила новую квартиру с хорошей компенсацией, а его именем даже предлагали назвать то самое отделение банка.
   Следующей весной, теплым майским днем, когда за окном палаты Андрея расцвела сирень, бандит Резвов погиб в перестрелке с каким-то сошедшим с ума наркоманом, и в городе ненадолго стало спокойнее.
   Осенью, когда по утрам уже случались первые заморозки, Андрея выписали из больницы с коробкой таблеток на руках, курсом лечения в больничном листе и массой ограничений. Ни о какой перемене образа жизни или переезде не могло быть и речи. А еще через два месяца он вернулся в банк, на более высокую, внутриофисную должность финансиста. Теперь он был на отличном счету у начальства, получал хорошую премию. Да и пособие по легкой форме инвалидности помогало. Но каждое утро он снова торопился в банк, весь день оформлял документы, лишь быстро сбегав на обед, но при этом удивлял своих подчиненных полным равнодушием и апатией к работе.
   На сайт Светланы Сазоновой в Интернете Андрей зашел на следующий день после выписки из больницы. Весь этот год он слышал о ней лишь редкие новости по радио. Дизайн сайта остался прежним, Светлана все также, лишь с редкими перерывами по мелким травмам, блистала на турнирах, не сходила с полос газет и глянцевых обложек не только спортивных журналов, устраивала популярные вечеринки в Нью-Йорке и участвовала в модных международных акциях в Париже, занималась дизайном своих платьев, а ее фирменные духи имели по всему миру огромную популярность. Она вмещала в себя целый мир, и мир вокруг радовался ей. Андрею казалось, она была счастлива. Он не оставил никакой записи у нее в "гостевой книге", вышел из Интернета и больше никогда не посещал ее сайт и не пытался написать ей - сил не было. Покрутил в руках победный мяч с заветным автографом и положил его на полку. Потом позвонил в банк и сказал, что готов вернуться.
   - Мне больше ничего не остается, - сказал он тогда маме.
   В жизни звезды тенниса Светланы Сазоновой это, конечно, ничего не изменило, она оставалась все таким же великолепным игроком на корте и замечательной девушкой в жизни. Только на ее сайте, в разделе, где гости обычно оставляют свои сообщения, навсегда исчезли короткие записи одного постоянного посетителя.
  

июль 2008. Узловая

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"