"... Ослепительное полуденное солнце нестерпимо жгло открытые участки кожи. Хотелось прикрыть голову, хотя бы и руками. Но руки, подобрав полы одежды, закрывали половину лица, а именно ту ее часть, где расположен у человека нос.
Рим "благоухал" давно забытыми ароматами. Перегретое жарким солнцем, распаренное и разлагающееся, своей вонью вызывающее обморочное состояние у женщин, накрытое толпами жужжащих мух - тихо "расплодилось" неубранное с улиц человеческое дерьмо.
- Опять некому убирать говно! - злобно рявкнул огромный Мышкоёб, но тут же быстро закрыл лицо ветошью. Отряд варваров пробирался по узким улочкам захваченного ими Рима.
Древний Рим, содрогнувшийся под натиском орд варваров разных национальностей, прекратил своё мирное существование и, словно в отместку победителям, враз исчезли уборщики мусора, люди, смотрящие за канализацией и все, кто обеспечивал незаметную доселе, условную чистоту в огромном городе. И теперь забитая канализация выпирала из себя наружу не вмещающиеся человеческие испражнения и кучи мусора грозили перекрыть всякое движение в древнем городе.
- Вон с дороги! - заорали воины на застрявшую посреди улицы повозку. И спеша быстрее пройти по своим делам, подставили могучие плечи и перевернули повозку со всем её содержимым в расползающуюся рядом кучу дерьма. Возница, управлявший повозкой, попытался спрыгнуть в сторону, неловко размахивая руками в воздухе, но поскользнулся и распластался в том, в чём уже оказалась его поклажа. Брызги от этого действия долетели и до солдат. Это разозлило их.
Они хотели разорвать негодяя на куски, и уже обнажили мечи, но увидели его перепачканное, искаженное страхом лицо, на котором так отчетливо читался ужас неотвратимости наказания за нечаянно содеянное...
Сначала Мышкоёб, а затем и все остальные расхохотались и, протягивая руки в его сторону, показывали на него пальцами и, мыча нечленораздельные звуки, забыв о зловонии, сотрясались в судорожных припадках смеха, иногда опускаясь на колени и задирая вверх оскаленные рты.
- Ах-х-х, Ха-ха-ха, Ох-х-х! - разрывались глотки солдат. Взрослые, как дети, заваливались на спину, и, всхлипывая - повизгивая, стучали руками по стенам и дороге. Перепуганные горожане, выглядывая в окна, вдруг неосознанно потеряв контроль над смертельной опасностью, присоединились к этому гоготу, органично вплетаясь своими голосами в разрастающуюся какАфонию криков.
Несчастные люди. Что могли желать они в своей нелегкой нелепой жизни, теперь, когда враг захватил их город и, в сущности, их жизни?
Хлеба и зрелищ?
Хлеба и зрелищ!
Хлеба и зрелищ!!!
И если многим просто не по карману попасть на представление в Колизей, то ненасытное до чужих страданий человеческое нутро не могло пропустить бесплатного уличного зрелища - унижения человека.
Распластанный человек в куче неубранного человеческого же дерьма - что может быть веселее для толпы?
Отсмеявшись так, как не смеялся никогда в жизни, подхватив руками заболевший от смеха живот, и отпустив полы одежды, Мышкоёб вдруг ощутил, что запах дерьма уже не раздражает его, так как прежде. Да и вообще, еле чувствуется некий дискомфорт.
- День прошел не зря, командир!- обратился к нему улыбающийся солдат с редкими кривыми зубами.
- Да? - задумчиво спросил могучий воин, вдруг удивленный тем, что ни он сам, ни его солдаты не прикрывают нос, и добавил: - Сегодня мы перестали чувствовать, как пахнет говно. Что с нами будет завтра?"